Глава 21

Курляндская оперетта

В Латвии правительство Ульманиса было создано фактически на германские деньги. «Судя по распискам в получении денежных сумм, немецкие оккупационные учреждения за время с 22 ноября 1918 г. по 4 января 1919 г. перевели временному правительству

3 миллиона 750 тысяч оккупационных марок. То был едва ли не единственный источник финансирования создаваемого госаппарата и армии».[150]

Ряд авторов утверждают, что Ульманис был «облатышившимся немцем», прибавив к своей фамилии латышское окончание «ис».

18 декабря 1918 г. в Риге нелегально была созвана 17-я конференция партии Социал-демократии Латвии (в марте 1919 г. она была переименована в Коммунистическую партию Латвии – КПЛ). Конференция приняла постановление о подготовке вооруженного восстания. А 4 декабря было создано временное советское правительство во главе с П.И. Стучкой.

Согласно директиве Троцкого от 8 декабря 1918 г. в составе Западной армии была создана Армия Советской Латвии. Фактически армия была создана на базе 1-й латышской стрелковой дивизии, собой интернациональной дивизии (с 12 февраля 1919 г. – 2-я стрелковая дивизия) и 2-й Новгородской стрелковой дивизии.

Армия Советской Латвии стремительно наступала. 2 января 1919 г. Ульманис со своим кабинетом бежал в Митаву, а на следующий день в Ригу вступили красные латыши.

Весьма любопытен и состав армии буржуазной Латвии, без боя сдавшей Ригу. Это три роты германских добровольцев (ландвера), которыми, кстати, командовали царские офицеры, естественно, немцы по происхождению; рота капитана К.И. Дыдорова, состоявшая из этнических русских, и две (!!!) латышские роты. Всего около 1000 человек. Затем оное воинство пыталось оборонять Митаву, но 8 января драпануло оттуда при одном виде красных частей. К этому времени Ульманис был уже в Либаве, а 11 января вообще покинул Прибалтику.

9 января красные взяли город-крепость Двинск (Динабург), а к концу февраля была очищена вся территория Латвии, за исключением района Либавы.

13—16 января 1919 г. в Риге состоялся 1-й Вселатвийский съезд Советов, который принял конституцию Советской Латвии. Главой ЦИК и Совнархоза избрали Петра Стучку. Помещичьи земли были национализированы, началась подготовка строительства ГЭС на Западной Двине.

Однако в развитие событий в Латвии вновь вмешались немцы. По условиям перемирия с Антантой все германские части должны были покинуть Прибалтику. Но многие германские военные не хотели покидать Курляндию, где много веков правили германские бароны. Ульманис и его правительство тоже не желали ухода немцев, и по соглашению между представителями Германской империи и правительствам Латвии, заключенному еще в Риге 29 декабря 1918 г., «правительство Латвии согласно признать по ходатайству о том все права гражданства в Латвии за всеми иностранцами, состоящими в армии и прослужившими не менее 4 недель в добровольческих частях, сражающихся за освобождение латвийской территории от большевиков».[151] Это соглашение подписали с германской стороны – Виннинг, а с латвийской – председатель Совета министров К. Ульманис и министры Р. Паэгле и Я. Залит. По этому соглашению германские добровольцы, приобретая права гражданина в Латвии, вместе с этим приобретали и права на покупку земельных участков на территории республики.

6 января 1919 г. в Либаве началось формирование русского добровольческого отряда ротмистра князя А.П. Ливена. К концу января его численность достигла 65 человек, а к началу марта – 250 человек. Отряд временно вошел в состав «балтийского ландвера». Чисто формально отряд Ливена был подчинен генералу Деникину.

В начале февраля 1919 г. в Либаву с согласия германского правительства прибыл генерал Рюдегер фон дер Гольц. В 1918 г. он отличился в гражданской войне в Финляндии, а в Курляндии его прозвали Черным рыцарем. С этого времени он стал командиром 6-го резервного корпуса, куда вошли балтийский ландвер и другие германские добровольческие части. Немцы сделали новым главой Латвийского правительства пастора Андериевса Ниедра. Пастор безропотно выполнял все указания Черного рыцаря. В 1928 г. в свое оправдание Ниедра писал: «Если бы Германия не дала нам в помощь шестой резервный корпус, то Петр Стучка еще и сейчас сидел бы в Риге».

Всего под командованием Гольца оказалось 40–50 тысяч солдат, свыше 95 % из которых были этнические немцы. 26 февраля «корпус» взял Виндаву, где находился небольшой отряд латышских стрелков, не имевших артиллерии. Там немцы обнаружили около 100 трупов немецких солдат, которые были захвачены в плен еще в январе, но позже с ними расправились латышики. Вообще латышики очень не любили немцев, а те, в свою очередь, именовали их «Flintenweiber» («ружейные бабы»).

По приказу Гольца из состава ландвера была выделена особая команда для зачистки Виндавы. Сама зачистка представляла собой расстрел без суда и следствия всех подозрительных гражданских лиц.

Далее Черный рыцарь двинулся к Риге. Маяковский на это откликнулся подписью к карикатуре: «Гольц фон-дер прет на Ригу. Храбрый. Гуляй, пока не взят за жабры». Увы, для последнего у красных латышей не было ни сил, ни средств.

Обратим внимание, если на красную Ригу наступали немцы, то защищали ее в подавляющем большинстве этнические латыши. Вот свидетельство участника боев князя Ливена: «В течение апреля нам удалось определить те большевистские силы, которые защищали фронт Рижского плацдарма от моря до Западной Двины у Фридрихштадта. Севернее Митаво-Рижского шоссе стояли почти исключительно латышские полки, силою в среднем в 800 человек, а именно: против Шлока на взморье – роты береговой охраны и один батальон 1-го латышского стрелкового полка; южнее от озера Баббит до полотна Риго-Митавской железной дороги с севера – 1-й, 2-й и 3-й латышские стрелковые полки с тремя легкими и одной тяжелой батареей.

На Риго-Митавском шоссе 1-й Устьдвинский полк с одной батареей латышской тяжелой артиллерии и одной гаубичной.

Против Митавы, между Риго-Митавской и Московско-Виндавской железными дорогами находились 10-й латышский стрелковый полк, батарея тяжелой латышской артиллерии и два эскадрона латышской кавалерии.

Южнее Московско-Виндавской железной дороги, по восточному берегу реки Курляндской Аа от Митавы до города Бауска, стояли 16-й латышский стрелковый полк, 8-й латышский стрелковый полк, 1-й Витебский полк, 99-й стрелковый полк, входивший в состав Новгородской дивизии, 38-й стрелковый полк и три батареи полевой артиллерии.

Южнее города Бауска, в Литве, 32-й и 33-й стрелковые полки и части 22-го Московского полка с двумя полевыми батареями.

Резервы красных были сосредоточены впереди Риги, сюда входили: несколько эскадронов латышской кавалерии, саперы, автобронероты, матросский отряд под командой германского матроса, интернациональный батальон и роты рижских рабочих».[152]

После упорных боев 22 мая Рига пала. По свидетельству командира роты балтийского ландвера К.И. Дыдорова, в штурме города участвовали аж две (!) белолатышские роты. Латышское советское правительство бежало в город Резекне. В Ригу из Либавы перебралось правительство Ниедры.

Между тем после падения Риги в тыл красным латышам ударили белоэстонцы. Князь Ливен писал: «В начале июня, при преследовании большевиков, ландверные части неожиданно натолкнулись южнее города Вендена на передовые посты эстонцев, уже очистивших северную часть Венденского и Вольмарского уездов от большевиков. Ландвер полагал, что встретит у эстонцев поддержку. Но не то случилось. После нескольких случайных выстрелов между передовыми постами эстонцы выдвинули свой бронированный поезд, началась перестрелка, и ландвер, перейдя в наступление, прогнал эстонцев из города и занял Венден».[153]

Замечу, что Венден (с 1918 г. Цесис) находится всего в 80 верстах от Риги.

9 июня в Венден прибыли представители Антанты. Немцы потребовали немедленного очищения эстонцами территории Латвии. Однако позже договорились, что эстонцы временно оставят за собой три небольших района. Эти предложения были приняты командованием ландвера. Эстонцы настояли на том, чтобы предварительно получить согласие своего правительства, и поэтому следующая встреча была отложена на 16 июня. Однако к этому времени из Англии прибыл глава союзных миссий генерал Гофф. Он не только не утвердил соглашения, но и предъявил немцам ультиматум: 1. Ландвер должен немедленно отойти за реку Лифлянскую Аа (Гауя). 2. Все германские части должны покинуть Прибалтийский край. 3. Правительство Ульманиса должно быть признано.

Немцы отказались, и 19 июня ландвер перешел в наступление в направлении Лимбажи. 20 июня немцы заняли Страупе, 21 июня прорвали фронт на участке белолатышского Цесисского полка и достигли станции Лоде. Однако эстонское командование подтянуло резервы и 22 июня перешло в контрнаступление. Неся большие потери, ландвер начал отступать. 23 июня силами эстонцев и Северолатвийской бригады был занят Цесис, 24 июня – Сигулла. Немцы пытались удержаться в Инчукалисе, где имелись окопы времен мировой войны, но 26 июня были выбиты и оттуда.

В начале июля объединенные силы эстонцев и Земитанса оказались уже в предместьях Риги, овладели Даугавгривой, Мангальскалой и Вецмилгрависом. Немецкие войска и учреждения готовились оставить Ригу. 26 июня правительство Ниедры бежало из Риги.

Гражданская война в Прибалтике и Белоруссии. 1918–1919 гг.

Эстонская артиллерия вела обстрел Риги и сумела вывести из строя водопроводную станцию, оставив город без воды.

Но тут опять вмешалась тетушка Антанта. Представители американской делегации на Парижской мирной конференции предложили делегациям Эстонии и Латвии заключить с немцами перемирие, угрожая в противном случае прекратить продовольственные поставки странам Прибалтики.

В итоге при посредничестве англичан и французов в местечке Страздумуйже 3 мая 1919 г. было заключено перемирие. По его условиям ландвер и другие немецкие части к вечеру 5 июля должны были покинуть Ригу. Было выдвинуто и формальное требование к германским войскам – «в кратчайший срок оставить территорию Курляндии». В договоре указывалось, что «германские войска в пределах Курляндии прекращают все наступательные операции, за исключением военных действий против сил советской Российской республики».

Кроме того, части ландвера, остававшиеся в Курляндии, должны быть очищены от всех, кто служил ранее в кайзеровской армии, а сам ландвер должен быть подчинен британскому полковнику Александру (Александеру?).

6 июня в Ригу вошли отряды проэстонски настроенных латышей Йоргиса Земитанса, а 9 июля на пароходе «Саратов» под охраной английской эскадры в город вернулся Ульманис со своим правительством. 13 июля собрался Народный совет, по существу, в новом составе. «По желанию союзников» он поручил Ульманису составить приемлемый для Антанты кабинет министров. Портфели в этом кабинете «по рекомендации представителей союзников» получили шестеро латышей, три прибалтийских немца и один еврей. Тем самым американский полковник Грин настоял на своем требовании о широком представительстве остзейцев в кабинете Ульманиса. В свою очередь, Ульманис уже 18 июля в одном из писем говорил о нежелательности «раздувания в пропаганде и прочих статьях гнева против дворянства, так как подобные преувеличения очень не нравятся союзникам».

Теперь представители Антанты потребовали от всех сторон в Курляндии объединить усилия в борьбе против большевизма.

Части ландвера под командованием Александра были отправлены на «антибольшевистский фронт» в район Крейцбурга. Генерал Гольц по настоянию союзников был вынужден уехать в Германию.

Латышские подразделения полковника Яниса Балодиса, ранее вместе с ландвером бравшие Ригу, и подразделения Йоргиса Земитанса, пришедшие с эстонцами, в июле были реорганизованы и объединены в так называемую Латвийскую национальную армию. Поскольку между Земитансом и Балодисом существовало неприкрытое соперничество, правительство Ульманиса не рискнуло назначить одного из них главнокомандующим армией. Этот пост получил бывший царский офицер генерал-майор Давидс Симансанс – фигура явно компромиссная. Он только в начале июня поступил на службу латвийскому правительству. Земитанс был назначен начальником Рижского гарнизона, а Балодис – командующим так называемым Восточным фронтом в Латгалии.

Всего к 1 июля 1919 г. в латвийской армии имелось около 25тысяч человек, включая ландвер и мобилизованных.

Германские войска начали покидать Курляндию, причем демобилизованным солдатам германское правительство вместе с отпускными билетами выдавало заграничные паспорта сроком на полтора года. Вспомним, что в 1919 г. в Германии имели место политические беспорядки, зачастую переходившие в боевые действия, голод и разруху. Так что многие германские солдаты и офицеры предпочитали остаться в Латвии, поверив Ульманису, что им будут выданы наделы земли. В балтийский ландвер им теперь путь был заказан, и многие немцы вступили в русские белые части, в том числе в корпус графа Келлера. Замечу, что в Курляндию ехали демобилизованные солдаты даже из Германии. Только в июле 1919 г. туда прибыло не менее 20 тысяч солдат. К этому времени у Курляндии находилось 6 тысяч русских белогвардейцев.

Не успел Гольц уехать из Митавы, как там среди немецких солдат начались крупные беспорядки. В ночь с 23 на 24 августа взбунтовавшиеся солдаты разоружили весь латышский гарнизон, сорвали с латышских казенных зданий латышские национальные флаги, арестовали латышских чиновников и латышского коменданта и разгромили здание латышской комендатуры. Германские солдаты попытались разгромить и местный банк, но их офицеры воспрепятствовали этому. Солдаты потребовали от своих командиров вести их на Ригу, чтобы потребовать у латышского правительства обещанную им землю.

Военный министр Германии Густав Носке, узнав о беспорядках, потребовал, чтобы Гольц, только что прибывший в Берлин, возвращался обратно в Митаву и навел там порядок. Через два дня генерал был уже в Митаве и сразу же распорядился арестовать зачинщиков, усилил патрули и потребовал от латышского правительства вывести из Митавы латышский гарнизон, чтобы не раздражать понапрасну немецких солдат.

Черный рыцарь знал, что у Антанты нет сухопутных сил в Прибалтике и союзники не рискнут их туда вводить. Мало того, летом—осенью 1919 г. в связи со сменой британского кабинета и волнениями среди рабочих начался вывод английских войск с территории бывшей Российской империи – Мурманска, Архангельска, Кавказа, Прикаспия и т. д. Но с другой стороны, Франция постоянно угрожала вводом своих войск в Центральную Германию, если немецкие войска не покинут Прибалтику.

В сложившейся ситуации оптимальным вариантом было бы превращение германских войск в русские белогвардейские части. Но таковым нужен был и командующий. Подчиняться Деникину, находившемуся в двух тысячах километров от Митавы, Гольц не желал. Нужен был свой ручной вождь. И им стал полковник Павел Рафаилович Бермонт, «большой друг Германии», как его именовал Черный рыцарь. Нашему читателю эта видная фигура Гражданской войны практически неизвестна, поэтому о нем стоит рассказать подробнее.

Жил-был в Тифлисе еврей-ювелир Рафаил Берман. И говорят, жил не хуже других, но, увы, его сын Пейсах не захотел пойти по стопам отца. Впрочем, такая ситуация была у многих евреев-ювелиров. Вспомним хотя бы, как огорчили сыновья главного нижегородского ювелира Мойшу Свердлова. Наш же юный Рафаилович увлекся музыкой. В 1901 г. его призвали в армию и зачислили капельмейстером в 1-й Аргунский казачий хор. Однако хорошего музыканта из Пейсаха не получилось, и он выбирает военную карьеру. Он отличился в Русско-японской войне, получил «Георгия» и первый офицерский чин. Где-то около 1905 г. он крестился и стал Павлом Бермонтом (Бермондтом). Как видим, небольшое удлинение, и фамилия звучит как немецкая. Но этого нашему Рафаиловичу показалось мало, и он каким-то способом был усыновлен князем Михаилом Аваловым. Замечу, что в отличие от тех же Рюриковичей в Кахетии числились десятки князей, иной раз не имевших и пары слуг. Среди таковых был и Авалов. Итак, теперь наш Рафаилович на службе был Бермонтом, а при необходимости в иных местах представлялся князем Павлом Михайловичем Аваловым.

При «проклятом царизме» военная карьера Рафаиловича не удалась, и он к февралю 1917 г. дослужился лишь до ротмистра. Первые два года после падения монархии судьба носила нашего героя то в Киев, то в Питер, и вот наконец в Митаве всплыл полковник Бермонт.

Тут по указанию Гольца наш герой собирает большую рать. Правительства стран Антанты, по существу, не возражали против перехода немецких войск в части Бермонта. По признанию руководителя британской военной миссии в Берлине генерал-майора Малкольма, «постольку, поскольку полковник Бермонт предполагает использовать свои войска против большевиков, он может оказать нам услугу». Переходу немецких солдат в войско Бермонта способствовало и обещанное высокое жалованье (солдатам 11 марок в день, офицерам – до 40 марок), и возможность безнаказанно грабить местное население. Недаром английская газета «Морнинг пост» писала, что немецкие солдаты в Прибалтике «в первую очередь заняты воровством и грабежом, а военная служба у них на втором месте».

26 августа 1919 г. в Риге под контролем представителей Антанты состоялось совещание «прибалтийских воевод», на котором было решено наголову разгромить «проклятых большевиков». Принятый на совещании Протокол решения об общем наступлении небезынтересен с точки зрения истории «освободительных войн» Эстонии и Литвы, и посему его стоит привести полностью.

«Протокол решения об общем наступлении, выработанном на совещании, обсуждавшем 26 августа 1919 г. политическое положение и вопрос о взаимном соглашении

Заверил И.Г. Марч, бригадный генерал.

Рига, 26 августа 1919 г.»[154]

На этом заседании британский генерал Марч сказал полковнику Бермонту, что ему предоставляется полная свобода вербовки и для дальнейшего снабжения войск Бермонта всем необходимым из Германии препятствий не будет, что Антанта сделала германскому правительству представление о возобновлении прекратившейся было в германских лагерях вербовки русских военнопленных.

Из протокола совещания ясно, что в задачу полковника Бермонта, подписавшего наравне с другими протокол об участии в комбинированном наступлении на Петроград в помощь Юденичу, входило наступление со стороны Двинска на Великие Луки, чтобы в момент подхода войск Юденича к Петрограду перерезать Николаевскую железную дорогу.

На самом рижском совещании 26 августа генерал Юденич, занятый ликвидацией прорыва красных под Изборском, отсутствовал. Его замещал генерал-лейтенант К.Н. Дессино, представитель Северо-западной армии при латышском правительстве. Видимо, у Дессино возникли опасения, что полковник Бермонт не выполнит боевой задачи и снова уклонится от выхода из Митавы. Поэтому через 4 дня в Ригу явился сам Юденич и вызвал Бермонта из Митавы.

А наш Рафаилович взял да и не приехал. Юденич был взбешен. Он де при царе-батеньке был генералом от инфантерии, главнокомандующим Кавказским фронтом, а сейчас командовал Северо-западной армией, а тут какой-то ротмистр, объявивший себя полковником, взял да и послал…

Таким образом, положение генерала Юденича в глазах латвийского правительства, латышской армии и союзных миссий оказалось нелепым. Однако Юденич отправил к Бермонту в Митаву начальника своего штаба полковника Генерального штаба Прюффинга с требованием, чтобы полковник Бермонт немедленно явился в Ригу к генералу Юденичу дать свои объяснения. Но полковник Прюффинг вернулся в Ригу, так ничего и не добившись от Бермонта. Юденич и представители Антанты неоднократно писали Бермонту, пытаясь доказать, что от его выхода из Митавы и благоприятного разрешения запутанного курляндского вопроса зависит судьба Петрограда и всего объединенного Северо-западного фронта. Но все было напрасно – Бермонт упорно молчал. Генерал Юденич уехал из Риги, направив Бермонту свой ультиматум: в десятидневный срок обсудить положение, подчиниться и прислать ответ.

Бермонт твердо решил не уходить из Митавы. Понять его несложно. Красные уже накостыляли многим генералам, начиная от Колчака и кончая Миллером, и рисковать своим воинством наш полковник не хотел. Главное же, воюя с красными, он бы таскал каштаны из огня для других – того же Юденича или Деникина. В случае же победы белых Бермонт заведомо бы оказался на третьих ролях, захватив же Курляндию, а то и всю Прибалтику, и сохранив в целостности свою армию, Рафаилович мог поторговаться с любым победителем, будь то Троцкий или Деникин. А для того чтобы как-то оправдать свое поведение, он 12 сентября отправил специальную делегацию в штаб генерала Деникина с ходатайством – признать его корпус входящим в состав Южной Добровольческой армии и разрешить ему оставаться в пределах Курляндии и Литвы. Однако генерал Деникин, предупрежденный Юденичем, не принял эту депутацию. Апеллирование Бермонта к адмиралу Колчаку через посредство русского посла в Париже В.А. Маклакова также кончилось неудачей.

В связи с сообщением официоза 6-го резервного корпуса в выходившей в Митаве газете «Die Trommel», что войска полковника Бермонта признаны адмиралом Колчаком и вошли в состав Южной армии генерала Деникина, В.А. Маклаков поместил в парижской газете «La Cause Commune» следующее сообщение: «Российское посольство настоящим опровергает появившееся сообщение, что в состав русских армий, находящихся под командованием адмирала Колчака и генерала Деникина, входят части под названием „Русско-Германские войска“, которые частью составлены из германских добровольцев, набранных в Германии.

Российское посольство заявляет по этому поводу, что в борьбе, предпринятой для восстановления России, временное правительство под председательством адмирала Колчака никогда не обращалось за помощью к германцам. Оно никогда не просило об этом, не давало никому подобных полномочий и в его среде такой вопрос никогда не поднимался. В соответствии с этим действует и генерал Деникин. Он признал адмирала Колчака Верховным Правителем, и его правительство Юга России находится в контакте с Омским правительством, которое, таким образом, является общенациональным и объединенным правительством России».[155]

1 октября 1919 г. в Митаве Бермонт собирает совещание под председательством бывшего премьера А. Ниедра, на котором было принято решение о наступлении на Ригу, а в дальнейшем свергнуть правительства Латвии и Эстонии, превратить эти государства в российские провинции с ограниченной автономией и без права содержания собственного войска, полностью восстановить все привилегии прибалтийского дворянства. Позднее предполагалось назначить Ниедру генерал-губернатором Лифляндским и Курляндским.

Естественно, что все решения были согласованы с Гольцем. 3октября Гольц издал приказ о том, что командование всеми оставшимися в Курземе частями принимает на себя Бермонт. Было подписано секретное соглашение: немецким солдатам обещали российское подданство, право обосноваться на жизнь в России с получением затем земельных наделов. Гольц писал, что «с 3 октября прибалтийское начинание внешне окончательно становится русским предприятием… Только таким путем, может быть, удастся успешно довести прибалтийское начинание до конца».[156]

В тот же день (3 октября) германское правительство, которое подверглось сильному натиску Антанты, обратилось к германским военнослужащим в Курляндии с воззванием: «Солдаты! Вы читали ноту Антанты по поводу эвакуации Прибалтики, грозящую германскому народу новой блокадой, прекращением всякого кредита и запрещением подвоза сырья. Военные круги Антанты настаивают на новом наступлении, которое завершится занятием Франкфурта; руководящие французские газеты, как, например, „Temps“, настаивают на оккупации Рурского района. И все это из-за того, что часть немцев балтийского добровольческого корпуса не желает покинуть чужой страны, оттого, что они остаются там вопреки приказу правительства, хотя такое преступное упрямство грозит великой опасностью, может оставить миллионы немцев без работы, вызовет крайнюю нужду и, в конце концов, навлечет перед началом зимы бедствия голода, и все это произойдет не только по инициативе Антанты, но и вследствие отказа от повиновения со стороны собственных соотечественников».[157]

Но Гольц и Бермонт – персонажи тертые. И вот по русско-германскому войску выходит приказ майора Зиберта: «После того как все попытки добиться от латышского правительства выполнения данного им обещания по поводу поселения в Латвии оказались тщетными, не пожелавшие возвратиться в Германию части 6-го резервного корпуса в полном составе перешли к русским и образовали немецкий легион, подчиненный русскому полковнику Бермонту (кн. Урусову).[158] Немецкий легион временно займет местность вокруг Бауска и приготовится к походу. Железная дивизия, действующая в полном согласии с немецким батальоном, сконцентрирует свои части к северу от Митавы и в самой Митаве.

В переговорах с полковником Бермонтом для нас уже выработаны следующие условия: жалованье – согласно окладов в русских войсках, но с таким расчетом, чтобы никто не получал меньше, чем он получал в немецкой армии. Семьи солдат будут по-прежнему получать паек, который будет выплачиваться в германской валюте или другими деньгами по курсу… Каждый участник предстоящего похода… имеет право по окончании похода на русское подданство и на поселение в уже существующих немецких колониях или, по желанию, в другом месте на территории России».[159]

Бермонт объявил о создании Западной добровольческой армии. Он заявил: «Моя армия идет на борьбу с злейшим врагом народов – большевиками, с которыми злонамеренные люди стремятся заключить мир. Я иду на освобождение России от большевиков и их ига…

Главнокомандующий Западной добровольческой армией полковник Авалов».[160]

6 октября Бермонт-Авалов основал так называемый Правящий совет во главе с царским сенатором графом Константином Паленом. Этот совет должен был играть роль консультативного органа при главнокомандующем армией по вопросам гражданского правления.

9 октября при совете был основан Комитет управления Латвийского края в составе барона В. Штромберга, Т. Ванкина и инженера Кампе.

Ну, раз есть правительство, нужны и деньги. И в Берлине заработали печатные станки. В обращение были пущены банкноты достоинством в 1, 5, 10 и 50 марок, всего на общую сумму в 10 миллионов марок. На одной стороне этих банкнот (их прозвали «аваловки») текст был на немецком языке, а на другой – на русском. Поверх русского текста красовалось изображение двуглавого орла с короной, а внизу немецкого текста – знак германского ордена Железного креста. Время выпуска «аваловок» значилось: «Митава, 10 октября 1919 г.»

Авалов выпускал и собственные почтовые марки с изображением Ильи Муромца и восьмиугольного креста. Нельзя обойтись и без знамен. В производство пошли флаги: сине-бело-синий фон, в левом углу – маленький русский национальный флаг, посредине – русский герб, в центре которого помещались три отдельных герба – Лифляндии, Курляндии и Эстляндии.

4 октября Бермонт отправил Деникину послание, извещая его о том, что Западнорусская армия сначала возьмет Ригу, а затем продвинется в направлении Даугавпилс – Великие Луки – Невель – Новосокольники на соединение с частями, находящимися под командованием других белогвардейских генералов.

В распоряжении Бермонта имелись значительные силы, в том числе и немецкая «железная дивизия», так называемый «немецкий легион»; корпус имени графа Келлера; группа полковника Вирголича и т. д. Всего в армии Бермонта (со всеми тыловыми учреждениями) насчитывалось около 51 тысячи человек, из которых около 40 тысяч были немцами.

Армия располагала сотней пушек, 50 минометами, 600 станковыми пулеметами, сотней аэропланов, тремя бронепоездами и десятью броневиками. Таким образом, Бермонт располагал куда большими силами, чем Юденич, армия которого в конце сентября 1919 г. насчитывала 18,5 тысячи солдат. Кроме того, к Бермонту непрерывно шло пополнение из Германии – люди, оружие, военные материалы. В конце октября военный агент Бермонта в Берлине подпоручик Эберхарт сообщал в Елгаву, что он закупил у германской фирмы «Гуго Стиннес» 12 танков.

К концу октября 1919 г. под давлением германского правительства фон дер Гольц был вынужден окончательно покинуть Курляндию, но у Бермонта-Авалова хватало толковых германских офицеров. Взять того же… Гейнца Гудериана. Да, да! Того самого! Правда, еще не генерал-полковника, а всего лишь капитана. Но именно в Курляндии взошла звезда знаменитого полководца.

Остапа, пардон, Рафаиловича, несло… Верные Юденичу люди донесли в Ревель: «В этот день вечером Селевиным был устроен бал в честь командующего, которого при входе встретили криками „ура“, а посреди ужина по команде Селевина все гости опустились на колени и под звуки гимна „Боже, царя храни“ провозгласили Бермонта монархом всея Руси, на что получили замечание Бермонта: „Это, господа, преждевременно“».[161]

Ульманис и К^о всполошились – во всей Латвии была объявлена новая мобилизация, а также произведена реквизиция лошадей. Большая часть латышских войск была снята с большевистского фронта в Латгалии и переведена под Ригу. Ульманис отправил в Эстонию, Литву и Польшу эмиссаров с просьбами о помощи и для заключения военной конвенции.

В латышском Народном Совете впервые прозвучало требование социал-демократов о необходимости заключения мира с Советской Россией, чтобы освободить латышскую армию, силы которой должны быть направлены исключительно на борьбу с русско-германской реакцией.

7 ноября Бермонт-Авалов отправил в Ригу телеграмму Ульманису:

«Находя настоящий момент подходящим, чтобы отправиться на антибольшевистский фронт, я прошу Ваше Превосходительство озаботиться созданием условий, позволяющих моим войскам незамедлительно вступить в бой против красноармейских орд советской России, находящихся на границах Лифляндии и представляющих угрозу для всех соседних с ней культурных наций. Относительно распоряжений, которые возглавляемое Вами правительство намерено отдать, чтобы гарантировать незамедлительный пропуск состоящим под моим командованием войскам на фронт, я прошу немедленно меня уведомить.

Митава, 7 октября 1919 г.

Командующий Западной армией полковник Бермонт-Авалов».[162]

Ответило ли литовское правительство на телеграмму или нет, неясно, но 8 октября в 10 часов утра над Ригой появились три аэроплана, сбросившие несколько тяжелых бомб и прокламации на русском языке, в которых говорилось: «В любую минуту между латышами, эстонцами и большевиками может быть заключен мир. Таким образом, латыши и эстонцы становятся нашими врагами… Тех латышей, которые остались верны царю, закону и порядку», трогать не следует, в то время как остальные «озверевшие выродки рода человеческого, забывшие Бога и Евангелие, будут уничтожены огнем и мечом».[163]

В тот же день латвийское правительство послало на имя мирной конференции Верховного совета в Париже и маршала Фоша телеграммную ноту с просьбой о защите от нападения Бермонта и в происшедшем обвиняло исключительно Германию.

Аваловцам первоначально противостоял латышский Южный фронт под командованием полковника Зелитанса. В составе фронта было 11,5 тысячи штыков, 9 пушек, два аэроплана, один бронепоезд и три броневика. Кроме того, в «Рижском охранном районе» находилось 5 тысяч солдат.

Значительная часть войск находилась на Латгальском фронте, действуя против большевиков. Там была и Курземская дивизия (бывшая бригада Балодиса). Ульманис знал, что ее костяк воевал в мае 1919 г. вместе с немцами, и к боям с аваловцами дивизию не привлекали. Там же, на Латгальском фронте, находился и ландвер, офицеры которого вступили в связь с Бермонтом. В районе Мадоны (с 1920 г. Биржи) ландвер имел боестолкновения с латышскими частями, но соединиться с аваловцами не успел.

8 октября войска Бермонта-Авалова захватили города Двинск и Тукумс, а на следующий день овладели пригородами Риги. Полковник Земитанс со своим штабом в панике бежал из Риги и приказал войскам занять позиции у Юглских озер. 10 октября правительство Ульманиса бежало в Цесис, предварительно сделав заявление, в котором говорилось, что правительство надеется, «что жители Риги с присущим им хладнокровием и любовью к порядку сумеют вынести и это испытание». Народный совет также перебрался в Цесис. В Риге началась паника, и в сторону Юглы потянулись потоки беженцев.

Казалось, что судьба Риги уже предопределена. Но в последний момент Бермонт остановил свои войска и при посредничестве западных союзников решил вступить в переговоры с Ульманисом.

Эта задержка и решила судьбу кампании. К вечеру 10 октября в Ригу прибыли четыре эстонских бронепоезда, а в ночь на 11 октября к крепости Динамюнде подошли четыре британских и четыре французских корабля.

Вмешательство эстонцев в принципе понять можно – с одной стороны, они боялись, что Бермонт, захватив Латвию, займется Эстонией. Ну а с другой стороны, они по-прежнему мечтали отхватить северную часть Латвии. Забегая вперед, скажу, что в последнем они преуспели, и в качестве компенсации за расходы по интервенции Эстония получила латвийский город Валка.

Зачем же в курляндские дела полезла тетушка Антанта, можно только гадать. Лондон и Париж одновременно стремились к двум взаимоисключающим целям – подавить большевизм в России и создать барьер из государств-лимитрофов. Еще 16 января 1919 г. Джордж Ллойд заявил в Париже: «…положение в России очень скверное; неизвестно кто берет верх, но надежда на то, что большевистское правительство падет, не оправдалась. Есть даже сообщение, что большевики теперь сильнее, чем когда бы то ни было, что их внутреннее положение сильно, что их влияние на народ теперь сильнее… Но уничтожить его мечом… это означало бы оккупацию нескольких провинций в России. Германия, имея миллионы человек на восточном фронте, держала только край этой территории. Если послать теперь для этой цели тысячу британских солдат в Россию, они взбунтовались бы… Мысль о том, чтобы уничтожить большевизм военной силой – безумие… Военный поход против большевиков сделал бы Англию большевистской и принес бы Лондону Совет».[164]

Тут, как говорится, лучше не скажешь! И соответственно перед тетушкой Антантой стояла дилемма – или мириться с большевиками, разумеется, стараясь получить более выгодные условия; или решительно поддержать какого-либо энергичного белого генерала: Колчака, Деникина, а за неимением лучшего сошел бы и Бермонт. Кстати, и как стратеги, и как политики Колчак и Деникин были по крайней мере не выше нашего Рафаиловича. А вот помогать белому вождю следовало не войсками (это стало бы ему медвежьей услугой), а деньгами, современным оружием и снаряжением и, что очень важно, обеспечением тылов и флангов от любых националистических бандформирований, начиная от воинства К.Пятса и кончая бухарским ханом.

Однако союзники боялись прихода к власти белого диктатора и воссоздания «единой и неделимой» куда больше, чем Ленина и Троцкого. В результате политика Антанты напоминала действия шизофреника. С одной стороны, она поддерживала белых, а с другой, националистов всех мастей – грузинских, украинских, польских, финских, эстонских и т. д. Европейцам не был понятен менталитет русского человека, от мужика до князя, который, увидев, как ляхи и чухонцы идут на Русь, сам пойдет под знамена не то что Левы Троцкого, но и Стеньки Разина.

Под сильным нажимом союзников и эстонцев генерал Юденич подмахнул приказ по армии:

«Нарва, 9 октября 1919 г. № 73.

Ввиду преступного выступления полковника Бермонта против Латвии, отрешаю полковника Бермонта от должности командующего корпусом имени графа Келлера и объявляю его изменником родины.

Главнокомандующий Северо-Западным фронтом

ген. Юденич».[165]

Я умышленно привожу приказ целиком, дабы читатель оценил комизм ситуации. Во-первых, Юденич отдает приказ Бермонту, который не только никогда не подчинялся, но даже никогда с ним не контактировал. Во-вторых, под ружьем у Бермонта находилось свыше 50 тысяч человек, а бравый генерал «отрешал» его лишь на командование корпусом имени Келлера, в котором числились лишь несколько сотен человек. Не мог же уважаемый Николай Николаевич «отрешить» Бермонта от командования немецкой «железной дивизией». Оперетта есть оперетта, но ведь надо и меру знать. Вместо этого Юденич подарил латышской армии четыре пушки. В ответ на это командующий латышской армией Симонсон послал телеграмму:

«Главнокомандующему Северо-Западной армией

генералу Юденичу.

Начальник миссии союзников сообщил мне радостную весть, что вы послали в Ригу для нашей армии 4 орудия. Этот подарок в нынешний тяжелый момент борьбы за родину приходит вовремя и свидетельствует о благожелательных отношениях Вашего Высокопревосходительства к нашей республике…

Рига, 14 октября 1919 г.

Генерал Симонсон».[166]

Мог бы, конечно, Николай Николаевич латышам и землицы подарить, ну, к примеру, Псковскую губернию. А то ведь в том же 1919 г. он подарил генералу Маннергейму Восточную Карелию и Кольский полуостров, а сейчас мог бы и Симонсону поспособствовать.

Аваловская компания не осталась в долгу и выдала Юденичу на полную катушку. 12 октября была послана радиотелеграмма:

«Ревель. Генералу Юденичу.

Контрнаступление на эстонские и латышские войска было произведено с той целью, чтобы войска мои не попали в положение, в котором находилась Ваша Северная армия, тыл которой обеспечен не был. За Вашими приказами последовали заявления от Ваших офицеров, что приказы эти необязательны по отношению ко мне, ибо Вы не являетесь хозяином в Ваших действиях. В таком духе я понимаю Вашу последнюю телеграмму. Моими последующими операциями я надеюсь принести пользу не только отечеству, но и Северной армии. В истинность приводимых Вами обвинений я не могу верить, ибо в то время, когда Ваши войска находятся в состоянии, непереносимом для русской гордости, моя армия в Курляндии находится на должной высоте и высоко держит в былом величии русское знамя.

Полковник Авалов».[167]

14 октября последовала радиотелеграмма Юденичу от графа Палена, главы Совета Западного русского правительства: «Совет знает, что Ваше выступление совершается в пользу врагов России, направлено против русской армии, защищающей последний клочок русского берега, и навязано Вам темными силами».[168]

С октября Антанта прервала морские коммуникации с Германией. Германские коммерческие пароходы, шедшие в Ревель, Либаву и Ригу, были задержаны в Балтийском море британской эскадрой и отправлены в Копенгаген. Несколько германских торговых кораблей были арестованы англичанами в Либавском и Ревельском портах.

Между тем всю ночь на 10 октября и весь последующий день через Двину шла артиллерийская дуэль, и лишь поздно вечером аваловская артиллерия прекратила обстрел Риги.

Днем 14 октября в штаб казачьего полка в Усть-Двинске[169] заявился британский офицер с командой и от имени командира эскадры предъявил ультиматум с требованием к 12 часам дня 15 октября очистить крепость Усть-Двинск. В случае же неподчинения приказу британская эскадра, стоявшая в Риге, откроет огонь по крепости и предместью Больдераа. А тем временем крупные силы латышской армии приступили к обложению с суши Усть-Двинска и предместья Больдераа.

На следующий день, 15 октября, спустя четыре часа после истечения срока ультиматума, британо-французская эскадра открыла ураганный огонь по Усть-Двинску, предместью Больдераа и всем укреплениям. В состав британского отряда под командованием британского адмирала Вальтера Ковэна входили три крейсера – «Дракон» («Dragon»), «Даная» и «Клеопатра» – и четыре больших эсминца, а в состав французского отряда – четыре эсминца. Всего на борту кораблей находилось двенадцать 152-мм и тридцать две 102-мм пушки, не считая многочисленных орудий калибра 76, 65 и 40 мм.

Очевидец писал: «Огонь эскадры в полном смысле слова был уничтожающий. Вся местность буквально кипела от разрыва снарядов. Как велики были потери несчастной армии, можно судить по тому, что английская эскадра состояла из четырех крейсеров новейшего типа, одного крейсера-истребителя типа „F—85“, двух канонерок и двух эскадренных миноносцев, не считая четырех французских миноносцев, только что прибывших из Либавы. О губительной силе огня свидетельствовала и сводка Западной армии, сообщавшая, что в течение 50 минут по одной только крепости Усть-Двинск было выпущено свыше ста тяжелых снарядов, вырывавших в земле воронки диаметром от 2 до 3 саженей. Действие огня было ошеломляющее. Бермондтовские батареи были буквально сметены. Сразу же после обстрела латышские войска стремительно бросились занимать крепость и Больдераа. Часть латышских войск вошла в крепость с суши, часть высадилась с заранее оборудованных пароходов и барж, ожидавших конца обстрела в Двине. Пленных и раненых латыши не брали и беспощадно приканчивали на месте, согласно приказу: „Пленных не брать!“ Каким-то чудом уцелели только 350 русских солдат, которых латыши пощадили и взяли в плен».[170]

Рижский историк Ю.Ю. Мелконов сообщил автору, что огнем кораблей Антанты был полностью разрушен целый квартал жилых домов в Задвинье.

В ответ на бомбардировку Усть-Двинска союзной эскадрой артиллерия аваловцев вновь открыла огонь по Риге и предместью Торенсберг. На сей раз применялись, помимо фугасных, и химические снаряды удушающего действия. От применения газов в городских больницах скончались 28 человек.

Корабли союзников, в свою очередь, бомбардировали занимаемые аваловцами предместья Риги Торенсберг и Гагенсберг. Русско-германская артиллерия отвечала. Общие повреждения кораблей союзников англичане до сих пор не сообщили, известно лишь, что 17 октября крейсер «Дракон» получил попадание снаряда, убившего 9 и ранившего 4 моряков.

В конце концов Бермонт решил вывести свои части из зоны обстрела корабельной артиллерии. Левое крыло русско-германской армии было отведено на хорошо оборудованные Олайские позиции.

Следует заметить, что и артиллерия Западной армии нанесла серьезные повреждения судам Антанты. Об этом красноречиво свидетельствуют многочисленные могилы британских и французских моряков в Риге. Теперь «незалежные» власти чуть ли не ежегодно устраивают торжества у этих могил с приглашением представителей флотов Англии и Франции. Однако население Риги понятия не имеет, кто стрелял в антантовцев и в кого они стреляли. Британский адмирал, приехавший в честь очередного поминовения убитых, сделал доклад о событиях октября 1919 г. для узкого круга латышских политиков. Историк Ю.Ю. Мелконов попытался получить в британском посольстве стенограмму выступления адмирала, но ему отказали без указания мотива.

После отхода аваловцев от Риги серьезных боев не было. Русско-германская Западная армия медленно продвигалась в Курземе. 22 октября она захватила Сяды (Салдус), 30 октября – Тальсен (Талси) и Цабельн (Сабиле), 9 ноября – Гольдинген (Кулдигу).

4 и 14 ноября части майора Плеве предприняли атаки в районе Либавы, но были отброшены огнем орудий с британских кораблей.

Тем временем латвийские власти объявили тотальную мобилизацию под антигерманским лозунгом: «Вновь идет Черный рыцарь! К оружию! На последний бой!» Эти призывы печатались в газетах, в расклеенных по городу листовках и сообщениях государственных учреждений. В армию призывались лица 1884–1900 гг. рождения. 22 октября стали создаваться роты добровольцев, в которые могли вступать мужчины старше 35 лет. Остальные жители Риги мужского пола в возрасте от 18 до 60 лет (за исключением пасторов, врачей и больных) обязаны были, согласно правительственному распоряжению от 4 ноября, вступать в отряды обороны.

Компартия Литвы в тот момент считала, что пришли в столкновение две контрреволюционные, одинаково враждебные трудовому народу силы, и призвала трудящихся бойкотировать объявленную Временным правительством мобилизацию, не распылять своих сил и всегда быть готовыми взяться за оружие по призыву коммунистов. Подобная тактика не учитывала эмоции латышей и привела к оттоку сочувствующих компартии.

В результате тотальной мобилизации латышская армия увеличилась на 8 тысяч штыков. В октябре 1919 г. англичане и французы поставили Ульманису 22 пушки, 124 пулемета, 18 600 винтовок, 30тысяч снарядов, 10 миллионов патронов, а также обувь и провиант.

Начались массовые аресты всех сочувствующих Германии. Ниедра, Ванкин и еще 168 политических и общественных деятелей были объявлены государственными преступниками, а их недвижимость секвестрирована.

Сразу после начала наступления аваловцев на Ригу Ульманис послал своих эмиссаров в Варшаву за помощью. Пилсудский обещал помочь, но взамен потребовал Либавский порт и Латгалию. В итоге стороны не сошлись в цене, и Польша сохранила нейтралитет в Курляндской оперетте.

А тем временем артиллерийская дуэль через Двину продолжалась. Аваловцы бессистемно обстреливали кварталы Риги, чередуя фугасные снаряды с химическими. «Один снаряд, разорвавшись в квартире датского консула Нильсена, разрушил всю обстановку и убил жену консула. Сам консул, отравленный газами, был отправлен в больницу. 29 октября в 3 часа дня снаряд попал в городскую столовую, переполненную посетителями. К счастью, снаряд, пробив толстую стену, не разорвался, но осколками кирпичей было ранено восемь человек.

Между прочим, подвергся бомбардировке и городской музей, в котором осколками снарядов были испорчены некоторые картины русско-латышских художников, в частности, «Северная ночь» академика Пурвита, «Купальщицы» Розенталя и «Вечер» Клевера».[171]

22 октября состоялось объединенное заседание священников, пасторов, ксендзов и раввинов под председательством рижского благочинного протоирея Тихомирова. Духовенство постановило послать полковнику Бермонту, германскому и антантовским правительствам, папе, епископам Кентерберийскому, Парижскому и Упсальскому, курляндскому суперинтенданту и берлинскому богословскому факультету телеграмму, в которой говорилось: «Уже 14 дней армия полковника Бермонта обстреливает город снарядами с удушливыми газами. Каждый день требует новых жертв. Мирное население страдает чрезвычайно. Разрушаются не только частные дома и имущество, но также и церкви. Мы обращаемся ко всем священнослужителям христианских церквей, в особенности к духовенству в Курляндии, с молитвенной просьбой употребить все свое влияние для прекращения обстрела неповинного города».[172]

Полковник Бермонт в ответ на это воззвание немедленно ответил рижскому духовенству радиотелеграммой: «Ваше радио за № 01216 получено. Пока не будут сняты пулеметы с колоколен, уведены батареи с улиц и площадей и пока не прекратится обстрел незащищенного города Торенсберга, я принужден отвечать на огонь латышских войск, от которых зависит прекращение военных действий.

Командир Западной добровольческой армии князь Авалов».[173]

Средства массовой информации Антанты растиражировали заявление рижского духовенства в Западной Европе и США. Между тем население Риги страдало не столько от аваловских снарядов и авиабомб, сколько от действий эстонских союзников. «Богатое и зажиточное население Риги если не терпело особенных страданий от голода и холода, то страдало от разбоя эстонских солдат и грабителей, действовавших под видом солдат, взламывавших и грабивших не только магазины, но и частные квартиры. Не только ночью, но и днем эстонские грузовые автомобили совершенно бесцеремонно подъезжали к какому-нибудь заранее намеченному магазину или складу, солдаты громили его, нагружали автомобиль платьем, мануфактурой, обувью или другими предметами и увозили все это в Валк. Правительство и военные власти смотрели на этот разбой сквозь пальцы, может быть, потому, что запрещением грабежа боялись обидеть своих сильных союзников и защитников… а может быть, потому, что большинство разграбленных магазинов принадлежало евреям.

Евреям вообще во время бермонтовщины пришлось перестрадать немало. Вооруженные грабители, в форме и без нее, забирались в еврейские квартиры под предлогом поисков спрятанного оружия, перерывали шкафы, комоды, кровати, забирали деньги, золотые и серебряные вещи и другие ценности. Хорошо, если дело ограничивалось только грабежом; были случаи, когда сопротивлявшиеся грабежу подвергались избиению и даже расстрелу. Особенно памятен кошмарный случай с убийством отца и сына Мееровичей. Когда тот и другой стали бороться с грабителями, последние позвали солдат арестовать Мееровичей, якобы сигнализировавших неприятелю из окон своей квартиры. Арестованные были отправлены в комитет по охране Риги, прозванный за свою жестокость «чрезвычайкой», где военный суд, заслушав обвинения солдат, постановил казнить Мееровичей. Последним тут же на дворе солдаты размозжили головы ручными гранатами, после чего на улицах были расклеены объявления комитета с сообщением о казни Мееровичей «за шпионаж в пользу неприятеля и сигнализацию из окон»».[174]

Попытки Бермонта захватить Виндаву и Либаву закончились неудачей. Аваловцы подошли к Виндаве на 25 верст, но вернулись, узнав о приходе туда британских эсминцев. 5 ноября двенадцать рот Западной армии атаковали Либаву, но были отражены латвийским гарнизоном и огнем трех больших британских эсминцев типа «Вотчмен». В ответ три аваловских самолета сбросили на британские эсминцы несколько бомб.

16 октября в латвийской армии были произведены кадровые перестановки: были сняты главнокомандующий и его начальник штаба генерал Симонсон и полковник Лаймнеш, а вместо них назначены полковник Баллод и полковник Раузин.

В ночь на 10 ноября 1919 г. латыши и эстонцы начали генеральное наступление под прикрытием огня британской эскадры. Аваловцы были отброшены от Риги. Трофеями латышей и эстонцев стали 11 орудий, 18 минометов, 3 бомбомета и 110 лошадей.

Латышские войска двинулись к аваловской столице Митаве. Там началась паника, латышский комитет во главе с Ниедрой и Ванкиным и «правительство» графа Палена разбежались кто куда.

19 ноября полковник Бермонт бесследно исчез. Командование Западной армией принял германский генерал-лейтенант Эбергард. В тот же день Эбергард отправил радиотелеграмму латышскому главнокомандующему: «Западная русская армия перешла под охрану Германии, и я принял на себя командование. Прошу сообщить радиотелеграммой о Вашем согласии объявить в ночь с 19-го на 20 ноября перемирие, чтобы начать мирные переговоры».[175]

Казалось бы, все, конец кровопролития, русские и немцы без боя хотят уйти в Германию. Но великие латышские стратеги только вошли во вкус. И вот 21 ноября в 5 часов утра латышская артиллерия начала с трех сторон обстрел Митавы. От попадания снаряда возник пожар в старинном замке Бирона, горели гимназия и реальное училище. Всего за час артобстрела в городе вспыхнуло до сорока пожаров. Обстрел продолжался непрерывно, а главная сила огня была направлена на вокзал и пароходную пристань, где находилась «Митавская речная флотилия».

Замечу, что Бермонт приказал вооружить и бронировать пять речных пароходов общества «Аусбург». Между прочим, 22 мая 1919 г. два бронепарохода («Кондор» и «Секундас») поддерживали огнем роту Баллонда, наступавшую на Ригу.

Как писал Н. Бережанский: «Пожар митавского замка Бирона продолжался трое суток, и замок выгорел дотла, к огромной радости латышей, исторически ненавидевших этот замок.

Митавский замок был построен великим Растрелли, в момент возведения Эрнеста Иоганна Бирона, находившегося тогда в зените своей славы при дворе Анны Иоанновны, в Курляндские герцоги (1737)».[176]

Позже латвийские националистические и коммунистические историки будут в унисон обвинять в гибели творения Растрелли… немцев. В книге «Латвия на грани эпох» говорится: «Отступая, бермонтовские „культуртрегеры“ сожгли Елгавский дворец, здание Петровской академии, ряд других значительных сооружений».[177]

Однако пожар Митавского замка показался Ульманису недостаточно эффектным финалом оперетты, и он 25 ноября объявил войну… Германии. Ряд рижских газет вышли с заголовками: «На Берлин». Конечно, Ульманис прекрасно знал возможности своего воинства, но ему так хотелось получить «бабки», пардон, репарации. Однако англичане обалдели от такой наглости «прибалтийского Наполеона» и резко цыкнули. В итоге 1 декабря 1919 г. Ульманис объявил о перемирии и «прекращении войны с Германией».

Правда, 2 декабря латыши все-таки попытались атаковать отходивших аваловцев, но 3 декабря германские войска – егерский батальон и 2-й и 3-й пехотные полки – изрядно накостыляли противнику под Окмянами.

В начале декабря 1919 г. около 20 тысяч русских и немцев аваловской армии спокойно перешли германскую границу и были интернированы в Восточной Пруссии в лагере Альпенгробен. Сразу же личный состав – как русские, так и немцы – начали разбегаться кто куда. К 1 июня 1920 г. лагерь был переведен в Магдебург, к тому времени интернированных осталось не более 5 тысяч.

Аваловские офицеры Фрич, Гудериан, Кюхлер, Клейст, Рабенау, Сикет фон Арним, Штильпнагель, Заломон и другие стали впоследствии известными военачальниками Третьего рейха.

А что же стало с нашим Рафаиловичем? Драпая из Митавы в Германию, он произвел сам себя в генерал-майоры. В 1925 г. в Гамбурге сей генерал-майор издал солидный том «В борьбе с большевизмом».

В начале 1930-х гг. Бермонт возглавляет Русское Национал-социалистическое движение. Символом РОНД был двуглавый орел с образом святого Георгия на груди и свастикой в лапах. Штурмовые отряды Бермонта маршировали по улицам германских городов. Знал бы папа-ювелир, что его любимый сын забудет дорогу в синагогу и станет лидером фашистов.

Однако в 1934 г. Бермонт не поладил с нацистским руководством. Речь шла о каких-то крупных финансовых аферах. И наш Рафаилович угодил в тюрьму. Но через полтора года бедолагу выпустили, и он оказался в Белграде, а оттуда уехал в США. Чем там занимался Рафаилович – не ясно, но, во всяком случае, на публике не показывался и умер в Нью-Йорке в 1974 г.

Закончив «бермонтовщину», вернемся к большевистскому фронту. А что же делала в это время Красная армия? Да ничего! Нет, я не шучу. Вот цитата из официального издания морского штаба: «В дальнейшем (после оставления Риги), связь флотилии [Советской Латвии. – А.Ш.] со Штабом и Морским Управлением Латвии была окончательно потеряна и Штаб Армии Советской Латвии, переезжая из города в город и реорганизуясь, не присылал своих декретов и руководящих указаний.

Не имея боевых заданий, флотилия не переставала работать над улучшением своей организации».[178]

Итак, у красных в Курляндии была своя оперетта под названием «большие реорганизации». В ходе очередной реорганизации армия Советской Латвии 7 июня 1919 г. была переименована в 15-ю армию. Таким образом, у Советской Латвии остался только флот, а конкретно Флотилия Советской Латвии, которая только 26 ноября 1919 г. была переименована в Западно-Двинскую флотилию.

После ухода в Восточную Пруссию Западной армии латышское командование сосредоточило все свои силы в Латгалии и 3 января 1920 г. внезапно начало наступление при поддержке польских войск. 3 января пала мощная крепость Двинск (до 1892 г. Динабург). К 15 января войска Ульманиса заняли всю Латгалию. Заодно латыши попытались захватить пограничные районы РСФСР – Себежский и Дрисский уезды Псковской губернии. Однако, встретив сильное сопротивление Красной армии и местных отрядов самообороны, латвийские власти пошли на переговоры о перемирии.

13 января 1920 г. советское правительство Красной Латвии объявило о самороспуске и с остатками красных войск перешло в РСФСР, в Псковскую губернию.

Советское правительство имело физическую возможность свергнуть правительство Ульманиса, но из-за тяжелой обстановки на других фронтах и в народном хозяйстве страны решило заключить мир. 13 января 1920 г. ЦИК Латвийской Социалистической Советской республики объявил о самороспуске. А 30 января в Москве было подписано перемирие между РСФСР и Латвией.

Латвия осталась нейтральной в ходе нападения Польши на Советскую Россию в апреле 1920 г. Однако латвийские войска всячески мешали частям Красной армии, действовавшим недалеко от линии перемирия.

Хорошей иллюстрацией этого служит хроника действий советской Западно-двинской флотилии. Когда флотилия поднялась по Двине до линии перемирия с Латвией, латыши сосредоточили войска на правом (своем) берегу и начали переправляться на левый (советский) берег Двины. 22 мая в 10 ч. 46 мин. у деревни Узмены флотилия высадила десант, который вскоре попал под огонь латышской батареи, установленной у деревни Труба. Флотилия обстреляла деревню и батарею из артиллерийских орудий, батарея была подавлена, а десантный отряд занял деревню Узмены.

Через некоторое время Узмены были обстреляны латышским бронепоездом с железнодорожной станции Дрисса, огонь которого корректировался с колокольни церкви в двух верстах впереди Узмены. Затем бронепоезд обстрелял корабли флотилии. Ответным огнем корабельной артиллерии была сбита колокольня и обстрелян бронепоезд. Флотилия пошла вперед и в упор начала бить по городку Дрисса и бронепоезду, и сразу же латыши прекратили огонь.

В 18 ч. 30 мин. 19 мая разведчики донесли о подходе большого отряда латышских кавалеристов. Чтобы избежать окружения десантного отряда, действовавшего на правом берегу Двины, десантников перевезли на судах вверх по течению до деревни Ракусино.

Присутствие советских войск в районе юго-западнее Дриссы настолько нервировало латышское командование, что оно, не считаясь ни с заключенным перемирием, ни с обязательством не перебрасывать своих войск на левый берег Двины, переправляло пехотные и конные части, которые, не ограничиваясь только охраной или обороной, вели активную разведку, завязывая с частями Красной армии серьезные бои.

В конце июля 1920 г. Западнодвинская флотилия оказалась уже в глубоком тылу советско-польского фронта. Латыши стали вести себя куда тише, даже со своего берега громко поздравляли экипажи судов с победой над поляками. Однако 11 июля катер № 1 был обстрелян пулеметным огнем в районе Дриссы.

11 августа 1920 г. в Риге стороны подписали окончательный мирный договор. Согласно договору, к Латвии присоединялась бывшая третья часть Витебской губернии, так называемая Латгалия (Малые Ифлянты).

Новая русско-латвийская граница проходила от фермы Шафраново до города Друя, оттуда на Новое Село, затем поворачивала к северу на Пазино, огибая западнее Росицу и продолжаясь оттуда до Полищино, откуда шла в сторону Себежа, огибая станцию Посиня с востока, а оттуда продолжалась в северном направлении до озера Синее, вдоль реки Синяя с запада, сворачивая у Ровнова до озера Петель, и оттуда по реке Льжа продолжалась до Старины, а затем до Малы Мельница – Умерниши и оттуда по реке Кухва до Дубинино и далее по реке Опочка до стыка с русско-эстонской границей.

Экономические статьи договора были явно невыгодны России.

Латвия получала полное право на имущество Российской империи, находящееся на ее территории, а также вывезенное после 1 августа 1914 г.

Россия возвращала Латвии за свой счет эвакуированные из нее во время войны 1914–1918 гг. ценности, а также библиотеки, архивы и т. п.

В счет возвращаемых ценностей Россия передавала Латвии авансом 44 млн. рублей золотом в двухмесячный срок.

Россия освобождала Латвию от ее доли долговых и прочих финансовых обязательств по отношению к России и другим кредиторам Российской империи.

Россия предоставляла Латвии право на лесоразработки с площади 100 тысяч десятин на территории РСФСР.

Насколько тяжелым и издевательским был Рижский мир для России, говорит факт передачи нескольких десятков торговых пароходов и ледоколов Балтийского флота Латвии. И это при том, что финны и эстонцы в 1918–1920 гг. и так захватили большую часть торгового флота Российской империи, плававшего на Балтике. Грабительский мир был силой навязан Советской России под дулами пушек Антанты и мог существовать, лишь пока Россия стояла на коленях.