Рихард и его команда

Итак, 10 января 1930 года на борту японского пассажирского судна в Шанхай прибыл немецкий журналист, доктор Рихард Зорге. Ни в коей мере он не был намерен использовать журналистскую деятельность только как «крышу» для разведработы. Одной из причин многолетней неуязвимости доктора Зорге стало то, что он, действительно, был известным корреспондентом и мог предъявить множество публикаций. Первые сообщения в свое сельскохозяйственное издание Рихард, накупив по дороге газет, передал еще с борта судна – касались они ситуации на дальневосточном соевом рынке. Так что «крыша» у него была в полном порядке. Впрочем, дело не только в «крыше» – достаточно ощутимые гонорары тоже играли свою роль. Вряд ли он забыл процесс выяснения судьбы пятисот долларов и хотел повторения ситуации.

И тут мы натыкаемся еще на одну странность этой во многих отношениях странной истории. Да сих пор в официальных биографиях Зорге тщательно обходится вопрос о его китайском руководстве. Читателю молчаливо предлагают думать, что разведчик, прибыв в Шанхай, сразу начал работать самостоятельно. Но на самом-то деле это только в шпионских фильмах разведчика вот так, без подготовки, в одиночку засылают за границу в первую командировку. В реальности так шпионские дела не делаются – или, по крайней мере, не делались во времена Берзина, когда к нелегальной работе за границей относились достаточно серьезно. Как мог Разведупр отправить начинающего разведчика, да еще и не получившего подготовки, без надежного куратора? Если агента засылали в одиночку, то долго и тщательно готовили, или же его вводили в состав сильной группы, или отправляли с опытным напарником – разные бывали варианты. Может быть, Зорге, действительно, был суперагентом от природы? И Берзин, едва взглянув на него зоркими глазами суперначальника, вот так сразу это понял?

Но на самом деле все это сказочки для пионеров. В Китай Рихард приехал не один, он сам пишет об этом в своих «Тюремных записках». Зорге прибыл в страну вместе с двумя сотрудниками Четвертого управления. Одним из них был Зепп Вайнгартен, его первый радист. Второй – тот самый куратор из Центра. Рихард не называет его имени, только псевдоним – Алекс. «Его задача, – пишет он, – состояла в обеспечении связи с… управлением и, кроме того, в освещении военных проблем… И, хотя я был командирован в качестве его помощника по политическим вопросам, мы на взаимных началах работали самостоятельно. Поскольку он был старше меня по возрасту и имел прямую связь с Москвой, его нужно считать старшим и по службе. Через некоторое время после его отъезда из Шанхая я принял на себя технические, организационные и военные вопросы и стал руководителем группы по всем направлениям».

Что касается «Алекса» то в установлении личности этого человека имеет место быть изрядная путаница. Этот псевдоним принадлежит сотруднику Четвертого управления Льву Боровичу, который, действительно, работал в Шанхае и курировал группу Зорге – но было это позднее, в 1936–1937 годах. Что же касается того «Алекса», который приехал вместе с ним в Шанхай в 1930 году, то это совсем другой человек. Настоящее его имя – Александр Улановский (а «совсем настоящее» – Израиль Хаскелевич). Родился он в 1891 году в Одессе, имел «богатое» дореволюционное прошлое – в 18 лет примкнул к анархистам, был арестован, сослан в Туруханский край, потом последовали побег и эмиграция. Вернувшись, Улановский участвовал в революции и Гражданской войне. В 1921–1922 годах был разведчиком-нелегалом в Германии от ЧК, затем работал в Профинтерне, «дочерней организации» Коминтерна, а с 1928 года – в Разведупре. В будущем это самый, наверное, неудачливый резидент советской разведки (на четыре командировки – три провала). А пока что начиналась его первая командировка по линии Разведупра.

Итак, теперь ясно, в качестве кого Рихард ехал в Китай – он должен был стать помощником резидента по политическим и экономическим вопросам, а собственно разведывательную работу группы предстояло обеспечивать Улановскому. Возможно, тогда он и вправду был больше экспертом ЦК, чем сотрудником разведки. Как складывались его отношения с непосредственным начальством – неизвестно, но едва ли безоблачно. В 1941 году один из его очередных кураторов писал в докладной записке, что Зорге «весьма самолюбив и большого мнения о себе». Ясно, что эти качества появились у него не в сорок пять лет, а раньше – впрочем, это видно даже из истории его взаимоотношений с Коминтерном. И с таким характером работать под чьим-то руководством, выполнять чьи-то указания?

Впрочем, через полгода Улановский под угрозой провала был отозван из Китая. Нового резидента на смену ему не прислали, резидентуру взял Рихард. Людей в группе было немного. Первый радист Зорге приехал одновременно с ним – Зепп Вайнгартен, выпускник Московской радиошколы. Обучение в московской школе было поставлено обстоятельно: там учили не только стучать ключом. Выпускник школы был способен самостоятельно починить и даже изготовить передатчик. И Вайнгартен работал в Шанхае как раз на таком самодельном передатчике.

Еще одним членом разведгруппы, присланным из Центра, был «Джон» – польский коммунист, прибывший в Шанхай в 1931 году и вскоре ставший заместителем Рихарда. Он занимался шифровальным делом, связью, фотографированием. «Крышей» ему служил небольшой магазинчик фотопринадлежностей.

По некоторым данным, настоящее имя Джона – Гирш Герцберг (в Разведупре он числился под фамилией «Стронский»). Он родился в Лодзи в 1904 году, со школьной скамьи увлекся марксизмом. В 16 лет начал выполнять поручения старшего брата, который был одним из первых сотрудников советской разведки в Германии. В 1920 году Гирш уезжает в Германию, в 1924 году перебирается в Бельгию, где организует коммунистическую группу. Попав в связи с этой работой под следствие, возвращается в Польшу. В 1929 году его отправляют на учебу в СССР, в так называемую Военно-политическую школу компартии Польши в Москве – таких школах всегда «паслась» советская разведка, присматривая себе кадры. Окончив школу, Гирш получил предложение работать в Четвертом управлении и, после небольшой подготовительной командировки в марте 1931 года, его направляют в Шанхай.

Стронский был обладателем весьма эффектной внешности, уступая по этой части разве что самому резиденту. Как вспоминала их соратница Урсула Кучински, «у него были темные, с залысинами на висках, вьющиеся волосы, мраморно-белый лоб, темные глаза и скуластое лицо. Замкнутый и серьезный, он производил впечатление… сложной натуры».

Радиотехника Мишина и радиста Клаузена Рихард получил от одной из прежних шанхайских резидентур, руководитель которой был отозван в Союз. В мемуарах и исследованиях этого резидента называют «Джим», однако Клаузен как-то раз упоминает, что работал в Китае под руководством некоего «генерал-лейтенанта Гуревича». Скорее всего, он имеет в виду А. И. Гурвича (Горина), высококвалифицированного связиста, который окончил Высшую военную школу связи и, кроме того, радиоинститут в США. В его биографии указано, что в 1930 году он награжден золотыми часами «за работу в связи с событиями на Дальнем Востоке». Учитывая, что задачей «Джима» как раз и было создание резидентуры связи, очень похоже, что речь идет о Гурвиче.

В Китае Рихард познакомился и с Максом Клаузеном. Макс был радистом «Джима», а в 1931 году его передали Зорге. Впрочем, в число основных членов группы он тогда не вошел. Клаузен тоже был немцем, родился во Фрисландии в семье каменщика в 1899 году. В 18 лет был мобилизован, в армии выучился на радиста. После войны работал портовым рабочим, матросом, в 1927 году вступил в КПГ, а еще через год отправился в СССР, прошел школу радистов и был направлен в Китай. Здесь через русского эмигранта Константина Мишина он связался с «Джимом», а затем начал учить Мишина работе с радиосвязью. После отзыва «Джима» они оба достались Зорге.

Назначение к Рихарду отозвалось для Клаузена совершенно неожиданным подарком судьбы. Упаковав рацию в чемодан, он отправился в Шанхай, нашел себе недорогую квартирку, устроился. Теперь надо было проводить сеанс связи – но оказалось, что в тесном номере никак не развернуть антенну. Был только один выход – протянуть ее в комнату наверху. Там, как он знал, жила молодая женщина-финка, работавшая сиделкой в госпитале. Макс пошел знакомиться. «Меня зовут Макс Клаузен, – по-английски представился он. У меня есть к вам предложение». «Ничего не выйдет», – с ходу ответила симпатичная молодая женщина. И, поскольку ей уже надоели подобные «предложения», в сердцах добавила по-русски: «Чтоб ты провалился!» «Вот еще!» – тоже по-русски ответил гость. Так они познакомились. Звали молодую женщину Анна Жданкова,[6] а финское гражданство досталось ей от первого мужа. Через некоторое время Макс представил Рихарду Анну как свою невесту. Немного волновался: как отнесется к его выбору резидент? «Очень симпатичная женщина, – сказал Зорге. – Желаю тебе счастья». Вопрос был решен, в разведгруппе стало на одного человека больше.

На Дальнем Востоке явно назревали какие-то серьезные события, а через группу проходило все больше чисто военной информации, оценить которую никто из них не был способен. И тогда, по просьбе Зорге, ему прислали специалиста по военному делу. В январе 1931 года в Шанхай приехал эстонский ветеринар Зельман Клаас. Правда, ветеринара мало интересовали больные животные: сначала он стал совладельцем магазина фототоваров – того самого, который принадлежал Стронскому, а потом открыл неподалеку ресторан. Настоящее имя ветеринара-ресторатора было Карл Мартин Римм.

Римм был самым старшим по возрасту членом группы. Он родился в 1891 году в Эстонии, в семье крестьянина. После оккупации Прибалтики Германией уехал в Россию, участвовал в Гражданской войне, служил в Красной Армии, в 1924 году окончил Военную Академию РККА. В Китае его знали под именем «Пауль». «У него была круглая, почти лысая голова, – вспоминала впоследствии писательница Урсула Кучински,[7] тоже бывший член их группы, – маленькие глазки, движения большого тяжелого тела медлительны и неторопливы. Это был умный, спокойный и добрый человек, за флегматичной внешностью которого скрывались твердость и страстность революционера».

В 1932 году, когда объем информации еще возрос и группе понадобилась шифровалыцица, в Шанхай командировали и Любовь Ивановну Римм, которая приехала под именем Луизы Клаас. В резидентуре появилась еще одна семейная пара. Римм показал себя не только специалистом, но и хорошим разведчиком. После отзыва Зорге именно он стал руководителем группы.

Дал Зорге «путевку в жизнь» и еще одной разведчице, которая впоследствии станет известна всему миру под своим писательским именем Рут Вернер. Эта женщина на протяжении своей жизни побывала в пяти загранкомандировках, в том числе и в таких опасных местах, как Маньчжурия и Польша, не прерывая работы, родила и вырастила троих детей и уже на склоне лет написала знаменитую книгу мемуаров «Соня рапортует». А в Шанхае она была хозяйкой конспиративной квартиры и время от времени выполняла разовые поручения Зорге, который, оценив возможности молодой женщины, постепенно готовил ее к самостоятельной работе. Именно он дал ей рекомендацию в разведку, он же предложил и псевдоним – «Соня».

Урсула Кучински, немецкая еврейка, родилась в 1907 году в Берлине, в семье ученого-статистика. В 1926 году стала коммунисткой. В 1929 году она вышла замуж за молодого архитектора Рудольфа Гамбургера, которому вскоре предложили работу в Китае, и молодая пара перебралась в Шанхай. Изнывая от безделья и скучая по партийной работе, Урсула как-то раз пожаловалась на эти обстоятельства своей подруге Агнес Смедли, и та порекомендовала ее Зорге. После этого дом Урсулы превратился в конспиративную квартиру. Рихард дал ей и псевдоним, под которым она впоследствии будет работать – «Соня». В Шанхае была популярна песенка в стиле «Аля рюс»: «Когда Соня отплясывает русского, в нее нельзя не влюбиться. Нет более красивой женщины, чем она. В ее крови Волга, водка, Кавказ… Даже Владимир от нее без ума, отставляет в сторону стакан с водкой, лишь бы видеть Соню…»

– Я очень привязалась к нему, – вспоминала впоследствии Урсула. – Необыкновенно обаятельный, высокообразованный, всегда сосредоточенный. Его часто изображают разбитным малым – не таким, каким он был на самом деле. Зорге редко улыбался, выглядел, скорее, меланхоличным… Меня потом много раз спрашивали, не спала ли я с ним. Я даже ни разу его не поцеловала! Да и быть того просто не могло – я только что вышла замуж, родила ребенка…

Впрочем, отвечая на вопрос, была ли она влюблена в Рихарда, Урсула, уже много лет спустя, патетически воскликнула:

– Естественно!

Уже после отъезда Зорге Урсула прошла обучение в разведшколе в Москве, стала радисткой, потом резидентом нелегальной резидентуры, отработав двадцать лет без единого провала.

Таковы были помощники Зорге из Четвертого управления, люди, составлявшие костяк группы. Но они появятся позже. А пока что Рихард сошел на берег в компании Алекса и еще одного товарища, имея лишь одну идею по поводу того, с чего начать…

Рихард должен был осесть в Шанхае, который с конца 20-х годов стал центром деятельности советской военной разведки. Это был самый крупный промышленный город страны, где сосредоточилась четверть всех предприятий тяжелой и до 80 % – легкой промышленности Китая, находились наиболее крупные китайские и иностранные банки и крупнейший в Китае порт, а также самый крупный в стране сеттльмент – в конце 20-х годов в городе проживало около 50 тысяч белых иностранцев.

Первым делом новоприбывший, как и было положено, заказал визитные карточки, абонировал почтовый ящик, открыл банковский счет. Сразу же по приезде Зорге посетил генерального консула, на которого его документы и рекомендательные письма произвели самое благоприятное впечатление. Тот немедленно согласился рекомендовать исследователя-журналиста дипломатам в Пекине, Нанкине и Кантоне. В течение первых двух месяцев пребывания в Китае Рихард отправил в редакцию «Дойче гетрайде цайтунг» пять статей о торговле китайской сельхозпродукцией. Он изучал проблемы экспорта сои, арахиса, кунжута, импорта зерна и прочие тому подобные животрепещущие вопросы, исправно отправлял материалы и получал гонорары и параллельно заводил множество знакомств. Среди них было одно, на которое он особенно рассчитывал.

Об Агнес Смедли Рихард слышал еще в Европе, и была она одним из колоритнейших персонажей этой не обиженной колоритными личностями эпохи.

…Даже точный возраст одной из самых популярных журналисток того времени – и тот неизвестен. Родилась она в конце XIX века в США, на одной из ферм штата Миссури, в семье индейца-батрака и прачки. С ранних лет девочке пришлось работать: она служила судомойкой, официанткой, поденщицей на плантациях табака, продавщицей газет, затем «поднялась» до машинистки и коммивояжера по подписке в местной газете – в ее положении это была карьера! Тогда-то Агнес и опубликовала свои первые журналистские материалы. При помощи родственников, ей удалось получить кое-какое образование: сначала она училась в педагогическом училище, затем на вечернем отделении в Нью-Йоркском университете. Некоторое время работала учительницей в деревеньке в штате Нью-Мексико, где большинство населения говорило по-испански, но скоро ей там надоело, и Агнес вернулась в город. Она работала в редакции журнала в Нью-Йорке, в Сан-Франциско вышла замуж за инженера, с которым вскоре разошлась, а еще она занималась профсоюзной работой, была репортером нью-йоркской социалистической газеты «Колл». По ходу работы познакомилась с индийцем Чаттопаддьяя, с которым вскоре сошлась, а заодно и заинтересовалась проблемами национально-освободительной борьбы в Индии и Китае. Вслед за индийским другом Агнес переехала в Берлин, побывала в Москве на конгрессе Коминтерна.

За это время она от умеренной социалистических перешла к коммунистическим убеждениям, написала множество статей и книгу «Дочь земли» и рассталась с Чаттопадьяя. В 1928 году ей, теперь свободной, газета «Франкфуртер цайтунг унд хандельсблатт» предложила поехать в Китай в качестве специального корреспондента. Агнес согласилась, прибавила к немецкому контракту договоры с несколькими итальянскими газетами и в мае 1929 года была уже на месте.

Естественно, такой известной личностью сразу заинтересовались как полиция, так и спецслужбы других стран, которыми Шанхай был буквально нашпигован. Китайская полиция вообще проявляла обязательный интерес ко всем иностранцам, а Агнес, к тому же, имела два паспорта – американский и немецкий, наличие которых не очень-то скрывала. Впрочем, у нее имелся и третий паспорт, на фамилию Петроикос. Кроме некоторого количества левых обществ в Европе, таких, как «Друзья Советского Союза» или «Индийское революционное общество», Агнес установила отношения с «Всекитайской федерацией труда», «Китайской лигой защиты прав человека», которые тоже не трудилась скрывать. За ней установили слежку – слежка ничего не дала, ибо неистовая журналистка общалась с невероятным количеством людей – не проверять же всех! Впрочем, Агнес поступала с полицией и прочими разведчиками проще простого – не обращала на них ни малейшего внимания.

Они, в свою очередь, за ней присматривали, однако жить не мешали.

Помимо профессионализма и энергии, Агнес сопутствовало еще и везение. Она сумела подружиться с вдовой Сунь Ятсена Сун Цинлин. Эта женщина происходила из семьи китайского банкира, ее сестра была женой самого Чан Кайши, муж другой сестры занимал должность министра промышленности, торговли и сельского хозяйства, родной брат был министром финансов в Нанкине. Сам Чан Кайши не питал теплых чувств к своей родственнице, однако между сестрами отношения были хорошими. Используя связи Сун Цинлин, Агнес имела самые точные данные о китайской экономике, госбюджете и многие другие достаточно секретные сведения, а также знала «тайны двора», сплетни и прочие крайне полезные вещи.

Особое внимание Агнес обращала на военных. В ее картотеке имелись сведения о 218 генералах – от сугубо официальных биографий до перечня жен и любовниц. Она интересовалась всем: политикой, военными делами, торговлей, ситуацией на фронтах – всем! Если бы Рихарду удалось подружиться с ней, это знакомство было бы просто бесценным. Уезжая из Германии, Зорге взял в редакции шанхайский адрес Смедли и вскоре нанес ей визит. Дальнейшее было делом техники.

Что касается характера Агнес Смедли, то Ральф де Толедано, автор книги «Шпионы, простофили и дипломаты», дал ей следующую не лишенную яда характеристику: «Она готова была поверить всему, что ей говорили – при условии, что это затрагивало ее чувства человеколюбия и вызывало сердечное волнение, – а затем ясным голосом повторить во всеуслышание на весь западный мир… Не говоря на китайском и ничего не зная ни о стране, ни о народе, она сразу же принялась „авторитетно“ писать о китайской политике. Если китаец был с ней любезен, она делала вывод, что это шпик. Если же он бывал с ней груб, то это был, по ее мнению, фашист из гоминьдана. Однажды в Харбине она вошла в офис президента Торговой палаты и фактически обвинила его в торговле опиумом. А когда с китайской учтивостью он проигнорировал ее нападки и любезно осведомился о ее здоровье, она восприняла это как признание им своей вины и пример двуличия и лицемерия. Вращаясь почти исключительно среди коммунистов и их симпатизантов, она всякий раз возмущалась тем, что полиция относится к ней с подозрением. Когда однажды культурные китайцы из высшего общества пригласили ее на обед, она, напившись за их счет, принялась всячески оскорблять хозяев и потом продолжила бесчинства на улице, крича: „А ну-ка, выходите все сюда, и давайте набьем дом рикшами-куди! Давайте докажем, что в Китае нет классов!“» Возможно, эта характеристика все-таки несколько карикатурна. Но, если судить по воспоминаниям той же Урсулы Кучински – а они с Агнес были подругами – то это была особа чрезвычайно экзальтированная, чтобы не сказать психопатичная…

Именно связи и знакомства Агнес послужили основой для создания сети. Довольно быстро Рихард понял, что можно открыть карты, просто рассказал Агнес, кто он и зачем сюда приехал и попросил помощи. Журналистка в помощи не отказала. Во-первых. Рихард получил доступ ко всей информации, которой она владела, а во-вторых, она познакомила разведчика со своими китайскими друзьями, которых к тому времени набралось предостаточно, и Зорге начал подбирать себе из них агентов. Причем, как он утверждал позднее, проявив редкую дисциплинированность, воздержался от установления контактов с членами КПК – впрочем, в это не очень-то верится.

Первым и основным из китайских помощников Зорге был Ван, которого он по приезде взял на работу в качестве переводчика. Вскоре они подружились, и Зорге предложил китайцу работать на него. Тот согласился, привлек в группу и свою жену. По-видимому, Ван и есть тот самый человек, которого Рут Вернер в своей книге назвала «Янгом» – она все время всех переназывала, даже если в этом не было необходимости.

Профессор Янг обладал неиссякаемым запасом острот и шуток. Янг был худ и мал ростом, походил скорее на хрупкого юношу, чем на профессора. У его жены было интеллигентное красивое лицо, ямочки на щеках и белоснежные зубы. Она активно принимала участие в политической работе и обладала организаторским талантом… Янг был видным ученым и считался китайцем «из хорошего общества». Впоследствии жена Вана устроилась на работу в Министерство иностранных дел в Нанкине, явно по заданию Зорге.

Юлиус Мадер пишет еще об одном китайце – Цзяне. Вряд ли он и Ван – одно и то же лицо, так как Цзян ни в коей мере не мог считаться «китайцем из хорошего общества» – его отец был слугой в доме генерала. Деятельный, хитрый и находчивый, он был особенно полезен группе еще и знанием местных нравов.

Когда Зорге на три месяца отправился в Кантон, Ван рекомендовал его своим знакомым в этой провинции. Их них Рихард выделил для работы одну женщину, с которой была знакома и Агнес. Звали ее Тюи. Сначала она стала работать на разведгруппу, а затем и ее муж, который болел тяжелой формой туберкулеза, тоже начал им помогать. По всей вероятности, именно о ней Рут Вернер пишет: «К числу сотрудников Рихарда принадлежала и молодая, миловидная китаянка с бледным лицом, обрамленным короткой прической, со слегка выдающимися вперед передними зубами. Она происходила из влиятельной семьи: ее отец был, кажется, высокопоставленным гоминдановским генералом. Он выгнал свою дочь из дому, когда та, вопреки воле родителей, вышла замуж за бедного человека, к тому же еще и коммуниста…»

Ван стал человеком, опираясь на которого, Рихард сформировал китайскую часть своей группы. «Ван приносил самую разнообразную информацию – вспоминал Зорге. – Когда данные по природе своей требовали более подробных объяснений или отчетов, Ван или я беседовали с людьми – источниками этой информации… Мы часто встречались по вечерам, используя для встреч людные улицы, когда позволяла погода. Встречались и в частных омах. Я старался время от времени менять места встреч и избегал использовать в этом качестве свой собственный дом, насколько это было возможно. В Шанхае тех дней риск был не очень велик».

Что же касается иностранцев, то здесь ему по-прежнему помогала Агнес. Одно из устроенных ею знакомств впоследствии оказалось особенно полезным, хотя поначалу таковым не выглядело. Этим новым знакомым стал журналист Ходзуми Одзаки. Позднее, в Японии, именно этот человек станет незаменимым помощником Зорге. Сын журналиста и сам журналист, Ходзуми принадлежал к древнему японскому самурайскому роду. Вырос он на Тайване, где его отец работал редактором газеты «Тайван нициници симбун», учился в лучших школах, изучил английский язык, затем поступил в Токийский университет, где и обратился к марксизму. В Японии поступил в штат газеты «Асахи симбун» и в 1927 году, в качестве ее корреспондента, отправился освещать восстание в Китае, где задержался на несколько лет. В конце 1930 года, в книжной лавке Коминтерна в Шанхае Агнес Смедли познакомила его с Зорге.

«Одзаки был моим первым и самым ценным сотрудником, – писал Рихард в тюрьме. – Наши отношения, и личные, и деловые, были превосходны. Его информация была самой точной и интересной из всего, что я получал из любого японского источника, и мы быстро подружились».

Через Одзаки Рихард познакомился с японским репортером журнала «Шанхай дейли ньюс» Хисао Фунакоси и руководителем китайского отделения японского агентства печати Ренго Цусин Ямаками Масаёти. Еще один знакомый Одзаки, журналист Тэйкити Каваи, имел очень ценного информатора – переводчика Рюки Сёдзима, с помощью которого разведчикам удалось внедриться в аппарат военной разведки японских оккупационных войск в Китае. Вскоре Сёдзима сумел устроиться на службу в тайную полицию в Мукдене. Итогом его работы стали присланные в Шанхай копии 37 секретных документов.[8]

Чем дальше, тем сильнее в Шанхае росли антияпонские настроения. Поэтому встречи с японскими членами группы были, пожалуй, самыми сложными и конспиративными из всех. Они встречались в ресторанах, кафе или в доме Агнес во французской концессии. «Поскольку японцам было небезопасно ходить по улицам, – вспоминал Рихард, – то я обычно поджидал японца в Гарден Бридж у границы японского сеттльмента, сажал его в машину или сам сопровождал его до места встречи. Чтобы избежать слежки со стороны японской полиции, я почти никогда не посещал японцев в японской концессии… Но спокойней всего я чувствовал себя, когда мы встречались в доме Смедли, и я часто приводил туда Одзаки и других японцев… Встречи обычно происходили поздно вечером. Я избегал ненужных частых встреч и старался проводить их с интервалами в две-три недели… Даты встреч, условленные заранее, всегда строго соблюдались во избежание необходимости использования почты или телефона… Когда бы я ни встречался с японцами, я всегда делал это один, не позволяя моим зарубежным помощникам сопровождать меня… Мы очень редко обменивались письмами и материалами при встречах; информацию мы передавали устно (хотя бывали и исключения).»

Проще всего было поддерживать связь с «белыми» членами группы. Европейцы в Шанхае могли общаться, не вызывая подозрений. Пользуясь статусом экстерриториальности, члены группы, жившие на территории сеттльмента и французской концессии, хранили документы у себя дома, а если возникала какая-то опасность, то оставляли на хранение у друзей. Более того, европейцы из группы Зорге не только общались, но и ходили друг к другу в гости, устраивали вечеринки и пикники. В общем, та еще конспирация…