Глава 9

Как Дмитрий Донской «переломил хребет» Золотой Орде

31 марта 1340 г. умер великий князь владимирский и московский Иван Калита. Он был дважды женат. Первая жена Елена умерла в марте 1332 г. От нее Калита имел четырех сыновей — Симеона, Даниила, Ивана и Андрея — и четырех дочерей — Марию, Евдокию, Федосью и Фетинью. В том же 1332 г. Иван Калита женился на некой Ульяне, от нее он имел двух дочерей — Федосью и Марию.

Наследником Калиты стал его старший сын Симеон (1316–1353 гг.). По семейной традиции Симеон с братьями уже летом 1340 г. съездил с богатыми дарами в Орду. Туда же направились еще три князя-конкурента: Константин Михайлович Тверской, Василий Давыдович Ярославский и Константин Васильевич Суздальский. Но, как и следовало ожидать, Москва заплатила больше, и Симеон получил от Узбека ярлыки на Московское и Великое Владимирское княжества. Ну а поистратившиеся в Орде Симеон с братьями отправились «за зипунами» в Новгород.

Новгородцы исправно платили дань и соблюдали все договоры с Москвой. Тогда Симеон устроил провокацию, его бояре начали грабить жителей Торжка. Доведенные до отчаяния жители послали просить помощи у Новгорода. Новгородцы выслали отряд, который внезапно овладел Торжком, новгородцы схватили великокняжеских наместников и сборщиков дани вместе с их женами и детьми, начали укреплять город и послали в Москву сказать Симеону: «Ты еще не сел у нас на княжении, а уже бояре твои насильничают».

Так нашелся повод. Симеон собрал союзников князей и отправился в поход на Новгород, взяв с собой митрополита Феог-носта. Замечу, что грек к тому времени стал очень послушным.

Новгородцы, узнав, что Симеон стал собирать войско, попытались кончить дело миром и послали владыку Василия бить челом к митрополиту, а тысяцкого — к великому князю. Симеон согласился на мир по старым новгородским грамотам, но взял за это «черный бор» по всей волости и тысячу рублей с Торжка, после чего отпустил наместника в Новгород.

К московским поборам новгородцы уже давно привыкли, но на сей раз великий князь потребовал, чтобы новгородские послы тысяцкий[120] и бояре пришли к нему босыми и просили мира, стоя на коленях. Понятно, какое оскорбление было нанесено лучшим людям Господина Великого Новгорода, но они смирились, предпочтя бесчестие разорению родного города. С тех пор Симеон получил прозвище Гордый. Замечу, что слово «гордый» в те времена звучало почти как ругательство, недаром попы часто цитировали Апостола Петра: «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать».

Много начудил Симеон и в личной жизни. Первый раз он женился на Айгусте (Анастасии), дочери великого литовского князя Гедемина. Но в 1345 г. Анастасия постригается в монахини, а Симеон сразу берет себе новую жену. Новый брак не был политическим. Вторая жена Евпраксия была дочкой Федора Святославовича, безземельного отпрыска смоленских князей, приехавшего на службу к московскому князю. Не прожив и года с Евпраксией, Симеон отсылает ее к отцу. В летописи было сказано: «Великую княгиню испортили на свадьбе. Ляжет с Великим князем, и она ему кажется мертвец». Князь занялся поисками новой невесты. В третий раз Симеон решил жениться на Марии Александровне Тверской.

Это было уже слишком. Феогност был вынужден отказать в благословении и приказал «затворить церкви» в Москве. Несколько месяцев потребовалось Симеону, чтобы уговорить Феогноста. Пришлось даже отправить послов с большими дарами в Константинополь, чтобы при необходимости получить благословение от самого патриарха, минуя митрополита Владимирского.

Симеон и Мария нажили несколько детей. Но в 1352 г. на Русь пришла страшная беда — «моровая язва». По свидетельству летописцев в городах Глухове и Белозерске от язвы вымерли все жители до единого. В 1353 г. в Москве от язвы умирают все дети Симеона, митрополит Феогност, а затем и сам гордый Симеон.

Наследником Симеона Гордого становится его брат Иван Красный (1326–1359), третий сын Ивана Калиты. (Второй сын Даниил Иванович умер ребенком или подростком).

Через несколько месяцев после смерти брата (боялся мора или собирал деньги) Иван Красный едет в Орду за ярлыком. Его единственным конкурентом является Константин Васильевич, князь суздальский. Он был внуком Андрея Ярославовича — младшего брата и конкурента Александра Невского. Замечу, что потомки Андрея Ярославовича долгие годы, до Василия Шуйского включительно, оспаривали право на старшинство у потомков Ивана Калиты. Мотивировалось это тем, что хотя Андрей и был и младшим братом Невского, но великим князем Владимирским он стал раньше.

Спор в Орде традиционно решили деньги, и великим князем Владимирским стал Иван Красный. Но этот ярлык ни в Суздале, ни в Нижнем Новгороде не признали. Лишь смерть Константина Суздальского в 1354 г. положила конец спору с Иваном Московским.

Правил Иван Красный недолго и умер 13 ноября 1359 г. в возрасте 33 лет. События, происшедшие за его короткое правление, принципиального значения для нашей темы не имеют, и я останавливаться на них не буду. Для нас имеет некоторое значение лишь смена митрополитов и принципиально важное значение — ситуация в Орде.

Как уже говорилось, весной 1353 г. в Москве от «мора» умер митрополит Феогност. Незадолго до смерти грек по настоянию Симеона Гордого посвятил инока Алексея в сан епископа Владимирского. Его-то московские бояре и решили сделать митрополитом всея Руси после почти одновременной смерти Феогноста и Симеона. Алексей уже по происхождению должен был стать московским владыкой.

Алексей (мирское имя Алферий) был сыном боярина Федора Бяконта, пришедшего на службу к Даниилу Московскому. Крестным отцом Алферия был сам Иван Калита. До 20 лет Алферий служил при дворе московского князя, а затем принял постриг под именем Алексея. Что послужило причиной пострига молодого человека, неизвестно, но можно с уверенностью сказать, что это был не религиозный экстаз. Это было время, когда монахи уходили в глухие леса, на северные реки и озера, сами рубили себе там скиты, постоянно собирали послушников и основывали монастыри. Как писал историк Р.Г. Скрынников: «Инок не помышлял об удалении в глухую пустынь, а остался в столице, обосновавшись в Богоявленском монастыре за Торгом, в Китай-городе, поблизости от Кремля. Московская знать покровительствовала Богоявленскому монастырю. Его ктиторами считались бояре Вельяминовы. Богоявленские иноки из постриженных бояр сохраняли тесные связи с великокняжеским двором и всегда были на виду. Алексей выделялся среди братии не только знатностью, но и незаурядными способностями. Митрополит Феогност удостоил его своим расположением и в 1340 году назначил наместником во Владимире. На плечи Алексея легло множество забот — судейство и другие дела, связанные с управлением митрополичьим домом».[121]

Сразу же после смерти Феогноста Алексей едет в Орду, и 11 февраля 1354 г. ханша Тайдула выдает ему подорожную грамоту на проезд в Константинополь. Там Алексею пришлось пробыть около года. Дело в том, что константинопольский патриарх Каллист вступил в конфликт с императором Кантакузи-ном и вскоре был заменен Филофеем. А главное, иерархи Византии ждали, будет ли усобица на Руси после смерти Симеона Гордого и кто получит ярлык на Великое княжество Владимирское. В Константинополе прекрасно понимали, что Алексей — исключительно московская кандидатура, и если великое княжение получит не Иван Красный, а кто-либо другой, то Алексея взашей прогонят из Владимира, и престиж патриарха заметно пострадает. Замечу, что в 50-х годах XIV века у Византии были серьезные проблемы с турками-османами, которые заняли уже весь противоположный берег Мраморного моря.

Наконец Алексей был рукоположен в митрополиты, причем патриарх впервые официально признал местом митрополичьей кафедры не Киев, а Владимир (с опозданием на полвека). Радостный Алексей отплыл на Русь. Но тотчас после его отъезда патриарх Филофей рукополагает еще одного русского митрополита — Романа.

Роман родился в Твери в боярской семье и даже состоял в родстве с князем Михаилом Александровичем. Но главное, Романа поддержал великий князь литовский Ольгерд. Дело в том, что владимирские митрополиты были заняты в основном делами Владимиро-Суздальской Руси, Орды и Новгорода, и лишь эпизодически, раз в 10–20, лет посещали Юго-Западную Русь. Надо ли говорить, что иметь таких духовных пастырей ни паства, ни духовенство, ни русско-литовские князья юго-западных земель не желали.

Роман устроил митрополичью кафедру в Новгороде-Волынском. Между обеими митрополиями началась война не на жизнь, а на смерть. Как писал Р.Г. Скрынников: «В 1356 году по настоянию Романа патриарх вызвал Алексея в Константинополь для окончательного раздела русской епархии. Вступив в спор из-за обладания титулом митрополита Киевского, владыки не жалели денег. Чтобы получить необходимые средства, они посылали данщиков в одни и те же епископства, что было разорительно для паствы. Москва не хотела лишаться древнейшей церковной столицы Руси — Киева. Литва не желала считаться с претензиями Москвы. В конце концов константинопольский патриарх принял решение, не удовлетворившее ни одну из сторон. Алексей сохранил титул митрополита Киевского и всея Руси, а Роман стал митрополитом Малой Руси без Киева. Однако Роман отказался подчиниться постановлению и, опираясь на поддержку Ольгерда, провозгласил себя митрополитом Киевским».[122]

Опираясь на решение патриарха, Алексей решил «показать флаг» в Киеве, куда он и прибыл в 1358 г. Однако местный князь, видимо с санкции Ольгерда, заключил под стражу Алексея и его свиту. Бежать в Москву Алексею удалось лишь спустя два года плена.

Роман, в свою очередь, совершил рейд на Русь. Роман объявился в Твери, здешний владыка (архиепископ) Феодор не захотел его принять, но, по словам летописца, князья, бояре и некоторые другие давали ему все потребное. Особенно отличился князь Всеволод Александрович Холмский, оказав Роману большой почет и одарив его богатыми дарами.

Важнейшим событием, определившим ситуацию в Восточной Европе во второй половине XIV века, стала усобица в Орде, которую на Руси окрестили «замятней». Золотым веком Золотой Орды, да простит меня критик за тавтологию, стало правление хана Узбека (1312/13—1342). Это было не только время наибольшего военного могущества Орды, но и время стабильности и порядка в ее пределах. Хорошим подтверждением этому служат сведения Ибн-Арабшаха, арабского историка XV века, о том, что караваны из Хорезма проходили на телегах совершенно спокойно, «без страха и опаски», до самого Крыма в течение трех месяцев. Не было надобности возить с собой ни фуража для лошадей, ни еды для сопровождавших караван людей. Более того, караваны не брали с собой проводников, так как в степях и земледельческих районах было густое земледельческое и кочевое население, у которого можно было все необходимое получить за плату.[123]

Хану Узбеку наследовал его старший сын Танибек (Исан-бек), но через несколько недель он был убит братом Джани-беком (Чанибеком). Джанибеку удалось править сравнительно долго, с 1342 по 1357 г. Внешне ситуация при Джанибеке не изменилась по сравнению с временем Узбека, но крупные ордынские феодалы — эмиры, улусбеки и темники — приобретали все большую власть и все менее оглядывались на хана.

В 1357 г. эмир Тоглу-бай уговорил Бердибека, сына хана Джанибека, устроить переворот и убить захворавшего отца. Тоглу-бай с несколькими нукерами вошел в ханский шатер и убил Джанибека на ковре, где тот возлежал. Тотчас же в шатер ввели Бердибека, и здесь же началось приведение к присяге находившихся в стане эмиров. Всех, кто отказывался присягнуть Бердибеку, тут же убивали.

Интересно изложение событий в Орде в Никоновский (Патриаршей) летописи. Под 6865 годом (1357) там говорится: «Того же лета замятия во Орде не престааше, но паче возви-зашеся». Далее говорится, что у Джанибека был темник Тов-лубий (Тоглу-бай). Он был умен, хитер и влиятелен. Желая быть на первых ролях в Золотой Орде, он начал «шептати цареву сыну Чянибекову Бердибеку, хваля его и вознося, глаголя: «яко время ти есть седети на царстве, а отцу твоему уже время снити с царствиа». Товлубий уговорил Бердибека убить отца. Заговорщики привлекли на свою сторону «многих князей ордынских», обещая им разные выгоды. Когда все было подготовлено, они вошли к Джанибеку и удавили его. После этого «Бердибек по нем сяде на царстве, и уби братов своих 12; окаанным князем, и учителем своим и доброхотом Товлу-бием наставляем отца своего уби и братью свою поби…»

Бердибек процарствовал всего два года, а затем был убит вместе со своим фаворитом Тоглу-баем (Товлубием). А вот после гибели Бердибека в Орде начинается действительно за-мятня. На золотоордынском престоле за 20 лет сменилось, по разным оценкам, от 20 до 25 ханов. Причем ордынских документов, раскрывающих этот период, не сохранилось. Поэтому историки дают хронологию правления ханов по обрывочным сведениям русских летописей, арабских историков, а главное, но найденным золотоордынским монетам. Имена многих ханов известны лишь по надписям на монетах. Перечисление ханов Золотой Орды читатель может найти в Приложении.

Политический кризис в Золотой Орде усугублялся страшной пандемией 1346–1350 гг. — чумой, занесенной из Китая в 1346 г. Особенно тяжелой эпидемия оказалась для Дешт-и-Кипчака, Крыма и Булгарии. Как сообщают под 1346 годом русские летописи: «бысть от бога на люди подо восточноюстраною, на город Орнач (Ургенч) и на Хазьторокаиь (Астрахань) и на Сараи и на Бездеж (Бельджамин на Итиле) и на прочие грады в странах их, бысть мор силен на Бесерме-ны и на Татарове, и на Оръмены, и на Обезы, и на Жиды, и на Фрязы, и на Черкасы, и на всех тамо живущих, яко не бе кому их погребати». Только в Крыму тогда умерло более 80 тысяч человек.

Ко всему этому добавилось и еще одно страшное бедствие, о котором я расскажу в следующей главе.

Еще при хане Бердибеке выдвинулся эмир Мамай. По словам арабского историка Ибн-Халдуна, он занял в Орде должность беклярибека и женился на дочери Бердибека. Происхождение Мамая неизвестно, но он не был потомком Чингисхана, что долго мешало ему объявить себя ханом Золотой Орды. Напомню читателю, что все татарские орды управлялись исключительно многочисленными (в силу полигамии) потомками Чингиза.

Мамай сверг хана Тимур-Хаджу (Темир-Ходжу) и объявил ханом Авдулу (Абдаллаха), потомка Узбек-хана. Произошло это, согласно Никоновской летописи, в 1362 г.

При Мамае монеты чеканились с самого начала от имени Абдаллаха, до нашего времени дошла монета, датированная 764 г. хиджры (21 ноября 1362 г. — 10 октября 1363 г.), что подтверждает и летопись. Большая часть монет с именем Абдаллаха чеканилась в Орде, то есть в походной ставке хана. Объясняется это тем, что городские центры Поволжья, особенно Сарай, принадлежали хану Абдаллахе и Мамаю только на короткий срок. Кроме Орды монеты Абдаллаха чеканились в Азаке, Новом Сарае и Янгишехре (Новом городе) в Хорезме.[124]

Мамаю пришлось вести долгую борьбу в Орде за единство власти. Одно время у Мамая с Абдаллахом был сильный соперник — Кильдибек (Гельдебек). О нем говорят и летопись, и монеты, дошедшие до нас. Монеты эти чеканились в 762 г. х. (1360–1361) и в 763 г. х. (1361–1362). То есть Кильдибек начал чеканку своих монет на год раньше Абдаллаха, во всяком случае раньше, чем Мамай захватил фактическую власть на большей части территории Золотой Орды. Следовательно, Кильди-бек одно время был соперником Хызра и Темир-Ходжи, от которых сохранились монеты, датированные 762 г. х. Судя по летописным и монетным данным, Кильдибек был убит в 1362 г. Рогожский летописец рассказывает об обстоятельствах смерти Кильдибека: «В Орде тако бысть замятия, Хидырев сын Му-рут на единой стороне Волги, а на другой Кильдибек и межи их бысть сеча и Кильдибека убили».

Таким образом, у Мамая и Абдаллаха в том же году появился новый соперник в лице упомянутого Мурута, или, как его именует Никоновская летопись, Амурата Хидырева, брата царева, захватившего столицу Золотой Орды Сарай.

Смута росла и вширь, что отмечают летописи под тем же 1362 годом. От Золотой Орды стали отпадать целые области. «Булат Темир, князь ордынский, Булгары взял, и все грады на Волзе и улусы поймал и отня весь Воложский путь».

Отпадение Булгар, вместе с захватом в руки Булат-Теми-ра волжского торгового и военного пути, нанесло, конечно, тяжелый удар единству Золотой Орды. Вслед за этим другой ордынский князь «Тогай, иже от Бездежа, той убо Наручад и всю ту страну взял и там о себе пребывале». Под Наручадс-кой землей надо понимать область, лежавшую на реке Мокше и населенную мордвой.

Русские князья владели достаточно полной информацией о событиях в Орде. Ее приносили русские и другие купцы, по-прежнему функционировала Сарайская епархия, имевшая регулярную связь с митрополитом, почти ежегодно в Орду отправлялись русские посольства, в составе которых часто были князья и их сыновья.

Замятия поставила перед Русью две основные проблемы. Во-первых, кому из претендентов на ханский престол платить дань, а во-вторых, как относиться к походам на Русь претендентов или их воевод, как к «батогу божьему» или как к шайкам разбойников?

Как уже говорилось, в ноябре 1359 г. умер великий князь владимирский Иван Данилович Красный. Все братья Ивана к тому времени уже умерли, в живых остались лишь три внука Ивана Калиты: девятилетний Дмитрий и совсем маленький Иван,[125] сыновья Ивана Красного, а также шестилетний Владимир, сын умершего в июне 1353 г. князя Андрея Ивановича.

Практически все русские, советские и нынешние историки утверждают, что горизонтальная система передачи власти была архаична, и лишь новая, вертикальная (от отца к сыну), отвечала интересам русского народа, начиная с XIII–XIV веков. Замечу, что на Руси, хотя и не было четких критериев передачи власти, уже с XII века была не чисто горизонтальная, а смешанная система наследования. Естественно, что передавать княжеский престол, лишая власти тридцатилетнего закаленного в битвах сына, 60 — 70-летнему дяде не имело смысла, и таких случае почти не было. Но как мог править девятилетний княжич?

И если Дмитрий остался на московском престоле, а затем получил Великое княжество Владимирское, то не потому, что он был вундеркиндом, и дело тут не в прогрессивности горизонтальной системы, а в боярах, тиунах и в прочем чиновничьем аппарате. Вся эта компания заботилась не об интересах Московского княжества, и тем более «всея Руси», а лишь о своих мелких и корыстных интересах.

Надо ли говорить, что если приедет в Москву новый великий князь из Суздаля, Нижнего Новгорода или Галича, то, естественно, он оставит на своих местах лучших бояр, воевод, тиунов и т. д. И сделает это не из чувства справедливости, а ради собственной выгоды. А вот бездельников и казнокрадов выгонит «подчистую» и заменит их своими людьми из Суздаля и т. д. Таким образом, большинство усобиц на Руси было вызвано не неуемным честолюбием и эгоизмом удельных князей, а страстным желанием «аппарата» гарантировать себе несменяемость.

Так стало и с девятилетним Дмитрием. Он был объявлен московским князем, и в начале 1360 г. московский посол отправился в Орду за ярлыком на Великое княжество Владимирское. Однако хан Новруз (Неврузбек?) предпочел передать ярлык его конкуренту — 37-летнему суздальскому князю Дмитрию Константиновичу, правнуку Андрея Ярославовича. 22 июня 1360 г. Дмитрий Константинович был торжественно посажен на великокняжеский стол во Владимире.

Но московские бояре не пожелали признать Дмитрия Константиновича великим князем Владимирским. Малолетку Дмитрия Ивановича отправили в Орду. К тому времени хан Невруз был убит заяицким ханом Хидырем (Хидербег). Хи-дырь же был убит своим сыном Темир-Ходжой. И, наконец, Орда разделилась между двумя ханами — Абдулом (Абдал-лахом), именем которого правил сильный темник Мамай, и Мюридом (Муратом, Амуратом).

Московские бояре отправили послов к последнему, и он дал ярлык малолетнему Дмитрию. Есть сведения, что за Дмитрия в Орде хлопотали также его родственники — князья ростовские и тверские, видимо, считавшие, что для них гораздо безопаснее иметь на владимирском столе малолетку, чем взрослого.

Московские бояре посадили на коней всех трех малолеток — Дмитрия, Ивана Ивановича и Владимира Андреевича — и выступили с ними на Дмитрия Суздальского. У Дмитрия Константиновича не было сил защищать Владимир, и татарская рать без боя овладела столицей, а Дмитрий Иванович стал великим князем владимирским.

Но вот в 1363 г. во Владимир к Дмитрию Ивановичу является ханский посол, но не от Мюрида, а от Абдаллаха, с ярлыком на Великое княжество Владимирское. Мол, ярлык Мюрида плохой, а мой самый настоящий, покупай — не прогадаешь! Бояре недолго думали, положение у них шаткое, лучше получить еще один ярлык. Посла проводили «с честию» и богатыми дарами, а малолетний Дмитрий поехал с боярами в Москву.

Узнав о сделке, хан Мюрид пришел в ярость и, чтобы наказать скупщиков поддельных ярлыков, прислал с князем Иваном Белозерским новый ярлык на Владимир Дмитрию Суздальскому. Тот обрадовался и занял владимирский стол, но просидел там только 12 дней, а потом Дмитрий Московский опять пришел на него с большим войском, выгнал из Владимира и осадил в Суздале. Московская рать опустошила окрестности Суздаля.

Воспользовавшись бессилием Орды, московские бояре начали творить беспредел. В летописи под 1363 г. говорится, что Дмитрий Московский «взял свою волю» над князем Константином Ростовским, а князя Ивана Федоровича Стародубского и Дмитрия Галицкого выгнал из их княжеств. Изгнанники убежали к Дмитрию Константиновичу Суздальскому. Но теперь Дмитрий Константинович узнал силу московской рати и не хотел больше вступать в конфликт со своим тезкой. И когда в 1365 г. ему из Орды опять привезли ярлык на Великое княжество Владимирское, Дмитрий Константинович категорически отказался. Но можно допустить, что имела место и сделка суздальского князя с московскими боярами.

18 января 1366 г. в Коломне состоялась свадьба пятнадцатилетнего великого князя владимирского Дмитрия Ивановича с двенадцатилетней Евдокией, дочерью Дмитрия Константиновича Суздальского. На свадьбе суздальский князь подарил зятю драгоценный пояс. Поступок вроде бы незначительный и ординарный, до 1917 г. все порядочные люди обеспечивали дочерей приданным. Но 67 лет спустя московские бояре используют этот факт для устроения новой страшной смуты на Руси. А между тем на Руси свирепствовала моровая язва. Умерло много князей: младший брат Дмитрия Московского Иван, ростовский князь Константин, тверские князья Семен Константинович, Всеволод, Андрей и Владимир Александровича, суздальский князь Андрей Константинович. А оставшиеся в живых князья начали споры за выморочные уделы.

Древний Суздаль, подобно Ростову, уже давно утратил свое значение. Старшие князья жили и погребались уже не в Суздале и не в Городце, а в Нижнем Новгороде, уже тогда богатом торговом городе благодаря своему выгодному географическому положению. Старший из Константиновичей — Андрей — княжил в Нижнем, оставив Суздаль младшему — Дмитрию. Но после смерти Андрея нижегородский престол занял самый младший брат — Борис Константинович. Дмитрий не имел сил сам отнять у Бориса Нижний и поэтому послал за помощью в Москву. Дмитрий Московский направил к Константиновичам послов с увещеванием помириться и поделиться вотчиной, но Борис не послушался. Тогда митрополит Алексей отнял нижегородскую и городецкую епископии у суздальского владыки Алексея, и в то же время послом от московского князя в Нижний явился преподобный Сергий, игумен Радонежский. Он позвал Бориса Константиновича в Москву. Но тот отказался, и тогда Сергий по приказу митрополита и великого князя московского затворил все церкви в Нижнем.

После этого на помощь Дмитрию Константиновичу из Москвы было прислано войско. И когда московские полки вместе с войском Дмитрия Константиновича подошли к Нижнему, Борис был вынужден выйти навстречу и с поклоном уступить. Дмитрий помирился с братом, сам сел в Нижнем, а Борису отдал Городец.

В это же время происходит некоторое усиление Рязанского княжества. В 1350 г. рязанским князем (великим князем рязанским) становится Олег, сын рязанского князя Ивана Ивановича Коротопола, убитого в 1343 г. 22 июня 1353 г. рязанское войско под предводительством юного Олега захватило Лопасню — небольшой город на Оке, который при Данииле Александровиче был захвачен москвичами. Московский наместник в Лопасне, некий Михаил Александрович, был взят в плен, выпорот, а затем за большой выкуп возвращен в Москву. Олег же обратился в Орду с просьбой провести размежевание московских и рязанских земель.

По его просьбе в 1358 г. в Рязань прибыл татарский царевич Махмет-Хожа и послал оттуда великому князю Ивану Ивановичу Красному требование о «разъезде земли Рязанской». Московские бояре по своему обычаю дали крупную взятку ордынскому царевичу, и тот отказался от демаркации границ. Но Лопасня так и осталась за Рязанью.

В 1365 г. на Рязань внезапно напал какой-то татарский князь Тагай. Ему удалось сжечь город, но князь Олег Ивано-нич вместе со своими вассалами, князьями муромским, прон-ским и козельским, пошел в погоню за татарами и настиг их «мод Шишевским лесом на Воине». И «побиша князи рязан-стии татар». В результате «злой сечи» Тагай бежал «во страсе и трепете мнозе быв и недоумевся, что сътворити, видя всех татар избиенных, и тако рыдаа и плача и лице одираа от мно-гиа скорби, и едва в малой дружине убежаща».

Кары со стороны Орды в отношении Рязани не последовало, так как Тагай «сам о себе княжаще» «в Наручадской стране» «по разрушении Ординьском», т. е. самочинно захватил власть в Наровчатскои земле во время «замятии» в Орде в 1360–1361 гг., и заступаться за него в Орде не стали.

Примечательно, что в московской летописи муромский, пронский и козельский князья названы «князи рязанстии». Видимо, эти князья были связаны с Олегом Ивановичем до-кончальными грамотами, в которых они признавали его «старшим братом», и, в понимании соседей, их владения входили в Рязанскую землю.

Границы Рязанского княжества в то время проходили по верховьям Дона, у среднего течения реки Воронеж и, возможно, Хопра, не выходя на правый берег Дона. Рязанский князь контролировал торговый путь из Москвы в Сурож и Кафу (Феодосию), который шел через Рязань по Дону. Также под контролем Олега Ивановича находился путь из Москвы-реки через Оку на Волгу. Это был речной путь в Казань, в Булгар и в Сарай.

Рязань была естественным щитом, прикрывавшим Москву. Использовать же Орду против Москвы рязанским князьям было себе в убыток. Ордынское воинство проходило как саранча по земле как врагов, так и союзников. Тем не менее жадные московские бояре всеми силами стремились стравить Дмитрия Ивановича с Олегом Рязанским. Для начала бояре решили поссорить рязанского князя с его вассалом, пронским князем Владимиром Ярославовичем. Замечу, что в Пронске правила своя династия князей, имевшая с Олегом Рязанским очень дальнего предка — Глеба Ростиславовича Рязанского, умершего в 1177 г.

В «перемирной грамоте» с литовским князем Ольгердом (июль 1371 г.) московские бояре настояли записать великими князьями Олега Рязанского и Владимира Пронского. Как я уже говорил, с начала XIV века князья тверской, московский, суздальский, рязанский и смоленский писались великими князьями, а их вассалы, например дмитровский, можайский, пронский, вяземский и др. — просто князьями или удельными князьями. В Рязанской земле (а Пронск входил в нее) мог быть только один великий князь. Причем решение о том, кто будет великим князем, принимали в Орде. Самовольно, не имея на то законных оснований, москвичи не могли в официальном документе именовать пронского правителя великим князем.

Москва подстрекнула Владимира Пронского ехать в Орду за ярлыком на Великое княжество Рязанское. Претендентов на ханский престол в Орде хватало. В итоге и Олег, и Владимир получили по ярлыку, но от разных претендентов на золо-тоордынский престол. И тут Дмитрий Московский решил силой помочь Владимиру.

В декабре 1371 г. московская рать вторглась в рязанские пределы. До нас дошел текст московского летописца: «Тое же зимы персдь Рожествомъ Христовымъ бысть побоище на Скор-нищсве съ Рязаньци. Князь великш Дмитреи Ивановичь, събравъ воя многи и пославъ рать на князя Олга Рязанскаго, а воеводу съ ними отпусти Дмитрея Михаиловичя Волынска-го. Князь же Олегь Рязанскыи, събравъ воя многы, и изыде ратью противу ихъ. Рязанци же, сурови суще, другъ къ другу рокота: «Не емлите съ собою доспеховъ, ни щитовъ, ни копья, ниже коего иного оруж!а, но токмо емлите съ собою едины ужища кождо васъ, имже взяти начнете Москвичь, понеже суть слабы и страшливи и не крепци». Наши же Бож1ею помощпо укрепляющеся смирешемъ и въздыхашемъ, уповаша на Бога крепкаго въ бранехъ, иже не въ силе, но въ правде даеть победу и одолеше. И сретошася Рязанци, и бысть имъ бои на Скорнищеве. И поможе Богъ князю великому Дмитрею Ивановичи) и его воемъ, и одолеша, а князь Олегъ едва убе-жалъ… И ссде тогда на княжеши великомъ Рязанскомъ князь Володимсръ Пронскыи».

Во время его княжения в Рязани произошло некое народное возмущение, связанное со сбором дани. Судя по всему, рязанцы не хотели платить Владимиру Пронскому ордынский выход, ожидая, что скоро вернется к власти Олег Иванович и, естественно, возьмет дань повторно. И они не просчитались. Княжил Владимир недолго: «Въ лето 6880 князь Олегъ Рязанскыи, събравъ воя, приде ратью на Рязань изгономъ, на князя Володимера Проньскаго, и согна его, а самъ седе на княженш на великомъ».

Вернул Олег Иванович свое княжение с помощью мурзы Солохмира из улуса Мохши. После чего Солохмир и еще несколько эмиров этого улуса перешли на службу к рязанскому князю. Об этом сообщается в родословных грамотах потомков Солохмира — Апраксиных, Хитровых и других, а также потомков Шая — Бугаковых, Голицыных, Татищевых и др.

Победив, Олег Иванович «изыма зятя своего князя Володимера Дмитриевича Пронского и приведе в свою волю». Из этой «воли» пронский князь уже не выходил до своей кончины, а умер он зимой 1373 г.

Замятия в Орде позволила московскому боярству безнаказанно вести непрерывные войны с соседями — Тверью, Литвой, Господином Великим Новгородом, Нижним Новгородом и т. д. Когда московские рати оказывались бессильными, Дмитрий Иванович прибегал к помощи митрополита Алексея. Тот грозил непокорным князьям проклятием, «затворял» у них церкви и т. д. Замечу, результаты действий московского клира были не хуже, чем у воевод. Поражает лишь зацикленность остальных русских князей и их клира. Ведь, в Западной Европе в XIII–XVI веках очень много государей воевало с римскими папами. Неужели нельзя было добиться от константинопольского патриарха назначения независимых митрополитов в Твери, Рязани и особенно в Господине Великом Новгороде. И патриархи, и византийские императоры нуждались буквально в каждой копейке, и если уж пошли на унию с Римом на Флорентийском соборе, то ввести митрополию, к примеру в Новгороде, им было раз плюнуть.

Спору нет, русские князья и иерархи церкви не раз жаловались патриарху на бесчинства Алексея. Того вызывали на суд в Константинополь, куда он, естественно, не ездил. Тогда еще при жизни Алексея патриарх послал на Русь нового митрополита Киприана.

Возможно, объективное изложение фактов режет ухо части читателей, которые привыкли воспринимать все действия московских владык как благодеяния ради великой цели — соединения русских земель.

Однако, на мой взгляд, ни одного документального подтверждения, что Иван Калита и его потомки до Василия II включительно мечтали о «великой России», попросту нет. Все они думали лишь о сиюминутных выгодах. Риторический вопрос, почему хулят русских князей за то, что они не хотели оставлять земли своих дедов и идти добровольно в Московское княжество, а население их княжеств не желало помимо татарского ярма получить еще и московское? Вот, к примеру, некий Юрий Лощиц пишет: «Олег (Рязанский. — А.Ш.) способен был сузить зрение на какой-то одной точке, надолго забыть напрочь про все остальное, про русское целое, которое больше Рязани, больше Москвы. Для него Москва, как и для многих его современников, все еще была одним из русских княжеств, ничем качественно от них не отличающимся. Ей просто везло и везет, но все это может сто раз измениться, нперед выступят другие, но и они возобладают лишь на время, условно, по указке ли Орды, по внутреннему ли согласию княжества-соседа».[126]

А вот пассаж о Господине Великом Новгороде: «Дань с них берут немалую? Так и со всех берут, даже с самых захудалых, безлапотных тверских да ростовских мужичишек. Разве то дат., что с новгородцев взимается? Они с каждой гривны огрызок за щеку прячут, сундуками все хоромы заставлены, так что и гостю ступить негде. И все недовольны Москвой. Да куда они денутся без Москвы-то в своем скудоумии? Сколько раз им Москва по первой же просьбе помощь посылала — от немца, от шведа, от той же Литвы, с которой нынче шушуку-ются… Нет, что ни говори, а легкомыслый народ новгородцы, заелись нолей-то, упились ею как балованным медом, совесть спою с волховского моста на дно спустили… Ну так что ж! Не хотят по-доброму, можно и по-сильному».[127]

Лх, какие бескорыстные люди московские князья — защищают Новгород и Псков от врагов! Но почему же тогда, не полу ч н и достойной платы за защиту, не откланяться, а надо обирать вольные города, а их население делать своими холопами? То, что Александр Невский один раз спас Псков от немцев, сейчас знает каждый школьник, а литовского князя

Довмонта, десятки раз спасавшего Псков от врагов, знает лишь узкий круг историков. И это при том, что Александр Невский стал святым — по указу московских князей, а потом Петра 1, а вот Довмонт стал буквально народным святым, и чтят его простые люди без указаний сверху более пяти столетий. Вот, к примеру, в конце XVII века казаков на Амуре окружило богдыханово войско. Помолились казаки святому Довмонту и побили противников.

Хорошую отповедь дал известный историк А.А. Зимин в книге «Витязь на распутье». Замечу, что написал он ее в разгар «застоя», в начале 1970-х годов. Писал, естественно, «в стол», и опубликована книга была лишь в 1991 г.

«Панегиристы разных родов внушали читателям, что все было ясно и предопределено. «Москве самим Богом было предназначено стать «третьим Римом»», — говорили одни. «Москва стала основой собирания Руси в силу целого ряда объективных, благоприятных для нас причин», — поучающе разъясняли другие.

О первых — что говорить! Хочешь верь, хочешь нет. А вот о вторых — стоит. При ближайшем рассмотрении все их доводы оказываются презумпциями, частично заимствованными из общих исторических теорий, выработанных на совсем ином (как правило, западноевропейском) материале. Главная из них заключается в том, что создание прочного политического объединения земель должно было произойти вследствие определейных экономических предпосылок — например, в результате роста торговых связей. Указывалось еще на благоприятное географическое положение Москвы, и, наконец, отмечалась роль московских князей в общенациональной борьбе с татарами. Эти два объяснения не соответствуют действительности. Никаких «удобных» путей в районе Москвы не существовало. Маленькая речушка Москва была всего-навсего внучкой-золушкой мощной Волги. Поэтому города на Волге (Галич, Ярославль, Кострома, Нижний) имели гораздо более удобное географическое (и торговое) положение.

М.К. Любавский писал, что древнейшее Московское княжество сложилось на территории, обладавшей «сравнительно скудными природными ресурсами. Здесь относительно мало было хлебородной земли — преимущественно на правой стороне р. Москвы; не было таких больших промысловых статей, какие были в других княжествах, — соляных источников, рыбных рек и озер, бортовых угодий и т. д.». Транзитная торговля (о роли которой писал В.О. Ключевский) едва ли могла захватить широкие массы местного населения, тем более что начала и концы путей, по которым она велась, не находились в руках московских князей. Москва, писал П.П. Смирнов, «как торговый пункт не обладал преимуществами в сравнении с такими городами, как Нижний Новгород или Тверь».

Не был Московский край и средоточием каких-либо промыслов…

Ну а Москва? В районах, прилегающих непосредственно к ней, не было никаких богатств — ни ископаемых, ни соляных колодезей, ни дремучих лесов. «В результате хищнического истребления лесов, — писал С.Б. Веселовский, — строено и лес в Подмосковье, главным образом сосна и ель, уже в нерпой половине XVI в. стал редкостью». Уже в 70-х годах XV и. появляются заповедные грамоты, запрещающие самовольную порубку леса.

Дорогостоящий пушной зверь был выбит. Только на юго-востоке Подмосковья сохранилась менее ценная белка. В первой четверти XV в. в последний раз в Подмосковье упоминаются бобры (на реке Воре). Поэтому зоркий наблюдатель начала XVI в. Сигизмунд Герберштейн писал, что «в Московской области нет… зверей (за исключением, однако, зайцев)».

Наиболее значительные места ловли рыбы располагались по крупным рекам, особенно по Волге, Шексне, Мологе, Двине, а также на озерах — Белоозере, Переславском, Ростовском, Галицком и др…

Москва не была и тем единственным райским уголком для тех, кто желал скрыться от ордынских набегов, приводивших к запустению целых районов страны (таких, как Рязань). Место было небезопасное: татары не раз подходили к Москве, Владимиру, Коломне и запросто «перелезали» через Оку. Гораздо спокойнее чувствовали себя жители более западных (Тверь) или северных (Новгород) земель».[128]

Что же возвысило Москву? Совокупность случайных и закономерных факторов. Случайные факторы не стоит перечислять, их читатель найдет в книге более чем достаточно. Основных же, по моему мнению, закономерных фактора три: умелое использование московскими князьями «татарского батога»; приручение митрополитов и использование их в качестве тяжелой артиллерии в борьбе с конкурентами; и большая на порядок беспринципность и жестокость по сравнению с другими князьями.

Но вернемся к противостоянию Руси и Орды.

В 1367 г. татарский отряд, предводительствуемый Булатом (Пулад-Темиром), напал на нижегородские владения, но с большим уроном был отогнан нижегородским князем Дмитрием Константиновичем за реку Пьяну. Булат прибежал в Золотую Орду и был там убит ханом Азизом (Озизом), преемником Мюрида.

В 1370 г. Дмитрий Константинович с братом Борисом, сыном Василием и ханским послом Ачихожею (Хаджи Ходжа) ходил войной на булгарского князя Асана (Хасана). Тот вышел им навстречу с поклоном и богатыми дарами. Дмитрий дары взял, но на княжение посадил Салтана, сына Бака.

В 1373 г. татары из Орды Мамая опустошили Рязанское княжество. Войско Дмитрия Ивановича все лето простояло на московском берегу Оки, но на помощь рязанцам так и не пришло. По мнению наших историков, это мудрая политика в интересах Руси, а вот когда Олег Рязанский отказался помощь Москве в борьбе с татарами, то оказался «предателем».

В 1374 г. Мамай отправил в Нижний Новгород посла Сары-аку (Сарайку, по русским летописям) с конвоем из полутора тысяч всадников. Цель визита — выбить побольше денег. Но горожане, с санкции ли князя Дмитрия Константиновича или нет, сие нам неведомо, перебили татар, а Сарайку взяли в плен. В ответ на избиение посольства отряды Мамая повоевали нижегородские волости — Киш и Запьянье.

Зимой 1376 г. войска Московского и Нижегородского княжеств (московскую рать возглавлял сын Корьята-Михаила Ге-деминовича Дмитрий Боброк, перешедший на службу в Москву, нижегородскую — сыновья Дмитрия Константиновича Василий и Иван) отправились в поход «на Болгары». Любопытно, что татарский историк 3.3. Мифтахов утверждает,[129] что русские князья пошли в поход на Казань по приказу Мамая, так как булгарский эмир Азан отказался платить дань Золотой Орде. 16 марта 1377 г. русская рать подступила к Казани.[130] Далее по версии С.М. Соловьева, основанной на русских летописях, события развивались так: «Казанцы вышли против них из города, стреляли из луков и самострелов. Другие производили какой-то гром, чтоб испугать русских, а некоторые выехали на верблюдах, чтоб переполошить лошадей. Но все эти хитрости не удались: русские вогнали неприятеля в город, и князья казанские Асан и Магомет-Солтан принуждены были добить челом великому князю; заплатили тысячу рублей Димитрию московскому, тысячу новгородскому, три тысячи воеводам и ратным людям; кроме того, летописец говорит, что русские посадили в Казани своего сборщика податей (дорогу) и таможенников».[131]

А нот 3.3. Мифтахов, согласно булгарским летописям, описывает все иначе: «Москвичи захватили с собой заложника эмирского даругчина в Москве Гусмана, а нижегородцы — Са-тылмыша. Гусман одновременно занимался «торговлей бобрами и меховыми одеждами», а Сотылмаш был не только даругчином, но и главным эмирским таможенником на Руси.

Когда русские войска подошли к Казани, то москвичи с ходу бросились на штурм казанских стен. Однако очень скоро они «обратились в паническое бегство». Дело в том, что булгары «ударили из неизвестных русским пушек». Поскольку русские не слышали, как грохочут пушки, то летописец записал так: казанцы «производили какой-то гром, чтобы испугать русских».

Когда русские воины панически побежали от городских стен, «Марджан стремительно вылетел из города со своими казаками и рубил москвичей до Ягодного леса». В это время нижегородцы находились в Ягодном лесу и «с полным безразличием наблюдали за происходящим» до тех пор, пока их князь не приказал им выйти на опушку леса. Однако через некоторое время они снова вошли в лес. Когда стало ясно, что выманить нижегородцев из леса не удастся, Марджан вошел в город. После этого москвичи и нижегородцы, двигаясь медленно, с большими предосторожностями, подошли к городу…

Когда русские войска приблизились второй раз к стенам крепости со стороны Булака, позади них появилась конница Енейтека. И вскоре семь тысяч русских пехотинцев оказались в кольце окружения. Они «укрылись за своими возами». Тем временем русская конница отошла к внешнему посаду Биш-Булте и не давала Енейтеку раздавить окруженных…

Когда противостояние в окрестностях Казани стало приближаться к критической точке, воеводы вступили в переговоры. Договорились о следующем: воеводы согласились заплатить по ермаку за каждого оставшегося в живых русского пехотинца. Когда требуемую сумму привезли из Нижнего Новгорода, Енейтек открыл дорогу для отхода русских войск. Пехота стала уходить под прикрытием своей конницы.

До крепости Лачык-Уба (совр. Лыского в Нижегородской губернии) русские войска сопровождал со своим отрядом Енейтек. При нем находились в качестве заложшжов двое русских воевод, попавшие в плен. В окрестностях крепости Лачык-Уба русские отпустили Гусмана и Сатылмыша, а булгары — двух воевод.

Летописец, а за ним и С.М. Соловьев описали эти события с точностью до наоборот».[132]

В 1377 г. в Москве узнали, что в Булгарские земли откочевал Арапша (Арабшах), младший брат хана Синей Орды Уруса[133] с четырьмя тысячами киргизов. Дмитрий Иванович тотчас собрал большое войско и пошел на помощь к тестю, нижегородскому князю Дмитрию Константиновичу. Но войска Арабшаха было не видно, и Дмитрий Иванович возвратился в Москву, оставив своих воевод с владимирскими, переяславскими, юрьевскими, муромскими и ярославскими полками. К ним присоединилось и нижегородское войско под началом молодого князя Ивана.

Объединенное войско двинулось к реке Пьяне, где воеводы получили весть, что Арабшах еще далеко, на реке Волчьи Воды, притоке Донца. И воеводы расслабились, поснимали доспехи, поубирали их в телеги. Рогатины и копья также не были еще насажены, не были готовы щиты и шлемы. Было это в конце июля, стояла сильная жара, и ратники разъезжали, «спустивши платье с плеч, расстегнувши петли, растрепавшись, точно в бане». Если где удавалось достать пиво и мед, то напивались допьяна и бахвалились, что каждый из них побьет и сто татар. Князья, бояре и воеводы также забыли всякую осторожность, ездили на охоту, пировали, да козни друг против друга строили.

А и это время мордовские князья тайно подвели войско Арабшаха. Всего у него было 9 тысяч всадников: 5 тысяч булгар и 4 тысячи киргизов. Арабшах разделил войско на пять полков и 2 августа 1377 г. неожиданно ударил со всех сторон на русское войско.

После непродолжительной схватки русские побежали к реке Пьяпс. Нижегородский князь Иван Дмитриевич утонул при переправе вместо со множеством бояр, слуг и простых ратников, а остальные были перебиты татарами.

Арабшах подошел к Нижнему Новгороду, из которого князь Дмитрий Константинович сбежал с Суздаль, а горожане разбежались на судах по Волге к Городцу. Татары перехватили тех, кто не успел спастись, сожгли город, опустошили окрестности и ушли назад.

В том же году Арабшах пограбил и земли за Сурою (Засу-рье), потом перебил русских гостей, а затем неожиданно явился под Рязанью, взял ее, причем сам князь Олег Рязанский, раненный стрелой, еле вырвался из татарских рук.

После похода на Русь Арабшах некоторое время побыл в Булгарии, а в начале 1380 г. отправился со своими киргизами кочевать к Черному морю. Мамай согласился пропустить его орду, но одновременно вступил в переговоры с киргизским князем из окружения Арабшаха. В результате заговорщики убили Арабшаха при переправе через Дон. Убийцы объявили воинам, что хан Арабшах утонул в водах Дона. Однако князь по имени Шанкар, который случайно оказался свидетелем убийства шаха, рассказал воинам правду. После этого войско раскололось на две группы: одна часть, численностью до двух тысяч человек, во главе с Шанкаром ушла в Волжскую Булгарию, а другая, численностью в тысячу человек, вместе с заговорщиками перешла на службу к Мамаю.

Надеясь, что после поражения на реке Пьяне Нижегородское княжество осталось без защиты, мордовские князья решили попытать счастья против русских, неожиданно приплыли по Волне в Нижегородский уезд и пограбили все, что осталось после татар. Но князь Борис Константинович настиг мордву у реки Пьяны и разбил — одни потонули, другие были перебиты.

Но московский и нижегородский князья этим не ограничились, и зимой 1377–1378 г., несмотря на страшные морозы, нижегородское войско под началом князей Бориса Константиновича и Семена Дмитриевича и московское войско под началом воеводы Свибла вошло в Мордовскую землю и «сотворило ее пусту», как выразился летописец. Приведенных в Нижний Новгород пленников казнили, травили собаками на льду на Волге.

В 1378 г. татары вдруг опять объявились на Волге перед Нижним. Князя Дмитрия Константиновича в то время не было в городе, а жители разбежались. Приехав к Нижнему из Городца, князь увидел, что нельзя отстоять город, и послал татарам откуп. Но татары откупа не взяли и сожгли Нижний, потом разграбили весь уезд и Березовое поле.

Разделавшись с Дмитрием Нижегородским, Мамай отправил князя Бегича с большим войском на Дмитрия Московского. Но тот, узнав о приближении татар, собрал большое войско и выступил на Орду в Рязанскую землю, где и встретился с Бегичем на берегах реки Вожи.

Вечером 11 августа 1378 г. татары переправились через Вожу и помчались на русские полки. С одного фланга на них ударил князь Даниил Пронский, с другого — московский окольничий Тимофей, сам же князь Дмитрий пошел на них с фронта. Татары не выдержали натиска, побросали копья и бросились бежать за реку, при этом множество их перетонуло и было перебито.

Наступившая ночь помешала преследованию татар, а утром был сильный туман, так что только к обеду русские полки двинулись вперед и вскоре захватили в степи весь татарский обоз.

Мамай собрал остатки своего войска и в сентябре 1378 г. нанес сильнейший удар по рязанским землям: татары сожгли Переяславль, взяли Дубок. Олег бежал на московскую сторону Оки. Никоновская летопись добавляет: «Олег же Рязанский по отшествии татарьском виде землю свою пусту и огнем сожжену, и богатства его все и имение татарове взяша и опечалился зело, и мало что людей от того же полону татарского избежавше начаша вселитися и желища сотворяти в земле Рязаньской, понеже вся земля бысть пуста и огнем сожжена».

В июле 1380 г. в Москву пришла грозная весть: войско хана Мамая подошло к реке Воронежу — условной границе между русскими и ордынскими землями. Следствием похода Мамая на Русь стала грандиозная Куликовская битва, «переломившая хребет Золотой Орде».

Уже сама эта фраза, вошедшая во все школьные учебники истории, сомнительна — любое животное или человек с переломанным хребтом (позвоночником) парализуется и живет в лучшем случае несколько часов. Каким же образом Русь платила дань еще сто лет государству с переломанным хребтом?

Историк В. Шавырин справедливо заметил: «Книгами, посвященными Куликовской битве, можно выложить все поле, на котором она произошла».[134] Однако «почти все написанное восходит к трем первоисточникам: краткой Летописной повести, поэтической «Задонщине» и риторическому «Сказанию о Мамаевом побоище».[135]

Итак, Мамай идет на Русь с войском. Первые два традиционных вопроса — сколько у него войск и какова цель похода — больное место наших историков. Корифей и главный начальник нашей исторической науки Б. Рыбаков утверждал, что у Мамая более 300 тысяч человек,[136] М.Н. Тихомиров считает, что их было 100–150 тысяч, Р.Г. Скрынников, В.А. Куч-кин ограничиваются 40–60 тысячами и т. д.

На второй вопрос подавляющее большинство историков отвечает однозначно. Мамай-де хотел стать вторым Батыем, покарать великого князя московского Дмитрия Ивановича за многолетнюю невыплату дани, истребить русских князей и заменить их ханскими баскаками и т. д.

Спору нет, столь эффектная угроза Руси нравится обывателю, разумеется русскому, а не татарскому. Но откуда у Мамая силы на такое грандиозное мероприятие, на которое не решились ни Берке, ни Тохта, ни Узбек, не говоря уж о других ханах Золотой Орды? А ведь Мамай в 1380 г. контролировал в лучшем случае лишь половину Золотой Орды, остальным же владел его конкурент Тохтамыш. Причем Тохтамыш был Чингизидом и настоящим ханом, а темник Мамай — самозванцем, захватившим престол.

Нетрудно догадаться, что в такой ситуации Мамаю нужно было решить проблему Тохтамыша, а затем заниматься русскими делами. Да и великий князь Дмитрий Иванович не платил дань не потому, что он стал таким сильным, а из-за «замятии в Орде», когда попросту неясно было, кому платить, а кому нет. Победил бы Мамай Тохтамыша, и через несколько недель прибежал бы ханский улусник Дмитрий Московский с огромной калитой, полной золотых и серебряных монет. Кстати, так и случилось сразу же после Куликовской битвы, только улусник Дмитрий стал платить Тохтамышу.

Увы, нравится кому или не нравится, а, по моему мнению, ходил Мамай на Русь за… «зипунами», то есть попросту подкормиться и приодеть свою орду, а на награбленные деньги нанять еще войско.

По непонятным причинам Мамай простоял около месяца в устье реки Воронеж и упустил момент внезапности. Дмитрий Иванович успел собрать не только свое войско, но и союзных князей — ростовских, ярославских, белозерских и стародубс-ких. К нему прибыли со своими дружинами и литовские князья — сыновья Ольгерда Андрей и Дмитрий.

С. М. Соловьев утверждал, что «князь тверской прислал войско с племянником своим Иваном Всеволодовичем Холмским».[137] На самом деле, тверские полки не участвовали в Куликовской битве, а Иван Всеволодович, удельный князь холмский, хоть и был вассалом великого князя тверского, но имел какие-то личные отношения с Дмитрием Московским и в конце концов в 1397 г. женился на его дочери Анастасии.

Не прислал войско и Господин Великий Новгород. Много споров среди историков вызывает и позиция Олега Рязанского, который также не прислал свою рать Дмитрию. Численность русского войска оценивается разными историками от 150 тысяч (С.М. Соловьев, Б.А. Рыбаков и др.) до 36 тысяч человек (А.А. Кирпичников).

Дмитрий Иванович, еще не Донской, отправил сторожей (разведку) в степь наблюдать за Мамаем, а местом сбора войск определи Коломну, куда войска должны были подойти до 15 августа.

Перед выступлением из Москвы Дмитрий Иванович отправился в Троицкий монастырь, недавно основанный пустынником Сергием. Сергий благословил Дмитрия на войну, устроил пару небольших чудес, пообещал победу, хотя и через сильное кровопролитие, и отпустил с ним в поход двух монахов Пересвета и Ослябя. Пересвет был брянским боярином, и оба монаха в миру были славными витязями.

Оставив в Москве при жене и детях воеводу Федора Андреевича, Дмитрий Иванович выехал в Коломну. Русское войско выступило из Коломны 20 августа. Вскоре оно достигло устья Лопасни, то есть вышло к месту предполагаемого соединения Мамая, литовцев и рязанцев и перерезало главный Муравский шлях, которым татары обычно ходили на Москву. Затем последовала переправа войска через Оку и его движение в глубь Рязанской земли.

После переправы через Оку Дмитрий получил весть о том, что Мамай все еще «в поле стояща и ждуща к собе Ягайла на помочь рати литовскыя». Русское командование тогда, вероятно, приняло решение идти навстречу Мамаю к верховьям Дона.

Впереди русского войска шла конница, а пехота сильно отставала. В статье Александра Быкова и Ольги Кузьминой «Олег Рязанский» приводится достаточно убедительное доказательство того, что Олег Рязанский пассивно оказывал помощь Дмитрию Ивановичу. Он еще в июле — августе мог перебить московских сторожей, ездивших через его княжество следить за Мамаем. После переправы через Оку русское войско шло частями, и Олег мог атаковать отдельные отряды, например отставшую пехоту, которую вел Тимофей Васильевич Вельяминов.

Тем не менее С.М. Соловьев изволил написать: «Говорят, будто Олег и Ягайло рассуждали так: «Как скоро князь Димитрий услышит о нашествии Мамая и о нашем союзе с ним, то убежит из Москвы в дальние места или в Великий Новгород или на Двину, а мы сядем в Москве и во Владимире; и когда хан придет, то мы его встретим с большими дарами и упросим, чтоб возвратился домой, а сами, с его согласия, разделим Московское княжество на две части — одну к Вильне, а другую к Рязани, и возьмем на них ярлыки и для потомства нашего».[138]

При этом Соловьев так и не уточнил, кто это «говорит». Может, ему во сне явился сам Дмитрий Иванович и поведал сию тайну?

На самом же деле у наших историков не было и нет достоверных данных о походе и намерениях Ягайло. Литовский князь действительно шел к Дону, но не через находившуюся под его властью Северскую землю, а через владения союзников Дмитрия Ивановича — черниговских князей. Естественно, что через враждебные земли литовское войско шло с боями.

Видимо, Ягайло и не торопился соединиться с Мамаем, ему было гораздо важнее использовать сложившуюся ситуацию для укрепления своего влияния в землях бассейна верхней Оки. В «Летописной повести» говорится, что литовцы «не поспеша… на срок за малым, за едино днище или менши», то есть, находились на расстоянии одного дневного перехода от места сражения. А по «Сказанию о Мамаевом побоище» выходит, что Ягайло дошел до Одоева, находившегося в 140 км от Дона, и, узнав о выступлении войска Дмитрия Ивановича к Дону, «пре-бысть ту оттоле неподвижным». Вполне возможно, что Ягайло просто хотел защитить свои земли от татар. И тогда, и позже татарские ханы часто шли на Русь, а потом сворачивали и нападали на Литву, и наоборот.

Тем не менее Соловьев сделал хорошую и добросовестную выжимку о Куликовской битве из трех вышеупомянутых источников. Поэтому я и приведу ее с небольшими сокращениями.

6 сентября 1380 г. русские войска достигли Дона. «Тут приспела грамота от преподобного игумена Сергия, благословение от святого старца идти на татар; «чтоб еси, господине, таки пошел, а поможет ти бог и святая богородица», — писал Сергий. Устроили полки, начали думать; одни говорили: «Ступай, князь, за Дон», а другие: «Не ходи, потому что врагов много, не одни татары, но и литва и рязанцы». Дмитрий принял первое мнение и велел мостить мосты и искать броду; в ночь 7 сентября начало переправляться войско за Дон; утром на другой день, 8 сентября, на солнечном восходе был густой туман, и когда в третьем часу просветлело, то русские полки строились уже за Доном, при устье Непрядвы. Часу в двенадцатом начали показываться татары; они спускались с холма на широкое поле Куликово; русские также сошли с холма, и сторожевые полки начали битву, какой еще никогда не бывало прежде на Руси: говорят, что кровь лилась, как вода, на пространстве десяти верст, лошади не могли ступать по трупам, ратники гибли под конскими копытами, задыхались от тесноты. Пешая русская рать уже лежала, как скошенное сено, и татары начали одолевать. Но в засаде в лесу стояли еще свежие русские полки под начальством князя Владимира Андреевича и известного уже нам воеводы московского, Димитрия Михайловича Во-лынского-Боброка. Владимир, видя поражение русских, начал говорить Волынскому: «Долго ль нам здесь стоять, какая от нас польза? Смотри, уже все христианские полки мертвы лежат». Но Волынский отвечал, что еще нельзя выходить из засады, потому что ветер дует прямо в лицо русским. Но через несколько времени ветер переменился. «Теперь пора!» — сказал Волынский, и засадное ополчение бросилось на татар. Это появление свежих сил на стороне русских решило участь битвы: Мамай, стоявший на холме с пятью знатнейшими князьями и смотревший оттуда на сражение, увидал, что победа склонилась на сторону русских, и обратился в бегство; русские гнали татар до реки Мечи и овладели всем их станом.

Возвратившись с погони, князь Владимир Андреевич стал на костях и велел трубить в трубы: все оставшиеся в живых ратники собрались на эти звуки, но не было великого князя Димитрия; Владимир стал расспрашивать: не видал ли кто его? Одни говорили, что видели его жестоко раненного, и потому должно искать его между трупами; другие, что видели, как он отбивался от четырех татар и бежал, но не знают, что после с ним случилось; один объявил, что видел, как великий князь раненый пешком возвращался с боя. Владимир Андреевич стал со слезами упрашивать, чтоб все искали великого князя, обещал богатые награды тому, кто найдет. Войско рассеялось по полю: нашли труп любимца Димитриева Михаила Андреевича Бренка, которого перед началом битвы великий князь поставил под свое черное знамя, велев надеть свои латы и шлем; остановились над трупом одного из князей белозерских, похожего на Димитрия, наконец, двое ратников, уклонившись в сторону, нашли великого князя, едва дышащего, под ветвями недавно срубленного дерева. Получивши весть, что Димитрии найден, Владимир Андреевич поскакал к нему и объявил о победе; Димитрий с трудом пришел в себя, с трудом распознал, кто с ним говорит и о чем: панцирь его был весь избит, но на теле не было ни одной смертельной раны».[139]

В битве погибли князь Федор Романович Белозерский и его сын Иван, князь Федор Тарусский, брат его Мстислав, князь Дмитрий Монастырев, двенадцать бояр, а также много тысяч простых ратников.

Примерно так же описывают Куликовскую битву и другие авторы, добавляя в большей или меньшей степени своей фантазии. Так, в книге «Куликовская 6итва»[140] в одноименной статье Л.Г. Бескровный дает карту движения русских и татарских войск, а также три (!) схемы Куликовской битвы (1-й, 2-й и 3-й этапы). Риторический вопрос, откуда взял сии схемы доктор исторических наук, профессор и обладатель еще дюжины титулов?

Да, действительно, профессор Бескровный лет 30 занимался исключительно военной историей России и приблизительно через каждые 5 лет выпускал монографии. Но, к примеру, пусть кто-нибудь на пари поймет, что он писал в очередном томе «Русская армия и флот в XIX веке» о вооружении русской армии и флота во второй половине XIX века. То же самое и с Куликовской битвой.

Если говорить честно, то сейчас никто не знает, где конкретно произошла знаменитая Куликовская битва. Согласно «Полному географическому описанию нашего Отечества», изданному в 1902 году под редакцией П.П. Семенова-Тянь-Шанского, Куликово поле представляло собой степную «поляну», протянувшуюся на 100 км по всему югу нынешней Тульской области с запада на восток (от верховья реки Сне-жедь до Дона) и на 20–25 км с севера на юг (от верховьев Упы до верховьев Зуши).

Любитель-турист спросит, а как же быть с памятником русским воинам, стоящим на Куликовом поле? Все очень просто.

Жил-был в начале XIX века дворянин С.Д. Нечаев — директор училищ Тульской губернии, тульский помещик, масон, декабрист, член «Союза благоденствия», близкий знакомый К.Ф. Рылеева и А.А. Бестужева. Как и все декабристы, он проявлял большой интерес к борьбе русского народа против Орды.

В июне 1820 г. тульский губернатор В.Ф. Васильев поставил вопрос о сооружении памятника, «знаменующего то место, на котором освобождена и прославлена Россия в 1380 году».

Надо ли говорить, что место битвы нашлось на земле богатого помещика С.Д. Нечаева.[141] В 1821 г. в журнале «Вестник Европы» (ч. 118, № 14, с. 125–129) Нечаев писал: «Куликово поле, по преданиям историческим, заключалось между реками Непрядвою, Доном и Мечею. Северная его часть, прилегающая к слиянию двух первых, и поныне сохраняет между жителями древнее наименование». Далее Нечаев указывает на сохранившиеся «в сем краю» топонимы — село Куликовка, сельцо Куликово, овраг Куликовский и др. В этих местах, по словам Нечаева, «выпахивают наиболее древних оружий, бердышей, мечей, копий, стрел, также медных и серебряных крестов и складней. Прежде соха земледельца отрывала и кости человеческие». Но «сильнейшим доказательством» (отметим это) своего мнения автор полагал «положение Зеленой дубравы, где скрывалась засада, «решившая кровопролитную Куликовскую битву». По мнению Нечаева, остатки дубравы и теперь существуют в дачах села Рожествена, или Монастырщины, «лежащего на самом устье Непрядвы».

Авторы книги «Загадки древней Руси» камня на камне не оставили от аргументов Нечаева. Цитирую: ««Сильнейшее доказательство» Нечаева о местоположении «Зеленой дубравы» вообще не выдерживает никакой критики. С чего Нечаев взял, что «Зеленая дубрава» — имя собственное? Да, в памятниках Куликовского цикла упоминается «дубрава» или «зеленая дубрава», скрывавшая засадный полк князя Владимира Серпуховского, но и что? У нас в России летом все дубравы зеленые. Откуда следует, что «зеленая дубрава» — имя собственное?

Предметы, найденные Нечаевым на Куликовом поле (где именно? в каком месте?) и опубликованные им в «Вестнике Европы» в 1821 г., многократно воспроизводились и продолжают воспроизводиться в различных изданиях, посвященных Куликовской битве. Однако мы нигде не нашли никаких комментариев, интерпретирующих эти находки (кроме комментариев самого Нечаева, который все чохом датирует временем Куликовской битвы).

Мы обратились за помощью к известному археологу, члену-корреспонденту РАЕН, доктору исторических наук А.К. Станюковичу с просьбой прокомментировать находки Нечаева. Вот его интерпретация находок.

1 — стрелецкий бердыш, вторая половина XVI–XVII в.;

2 — наконечник татаро-монгольской стрелы («срезень»), ХШ-ХР/в.;

3 — крест нательный, середина XVII в.;

4 — крест нательный, XIV–XVI в.;

5 — крест нательный («вырожденный энколпион»), датированные находки относятся к XV в.;

6 — створка креста-энколпиона, конец XII — первая половина XIII в., южная Русь (Киев?);

7 — иконка-энколпий, XIV век, Новгород;

8 — нагрудный образок с изображением Святого Федора Стратилата, XII в.

Как видим, только два из восьми предметов можно с натяжкой считать относящимися ко времени Куликовской битвы. При этом новгородская иконка-энколпий вовсе не обязательно связана с событиями 1380 года — известно, что находящаяся на Куликовом поле деревня Пруды «тесно связана с селом Новгородским, бывшим когда-то собственностью Новгородских владык, и, в свою очередь, выселена из Новгородской земли». (Нечаева А.А. Берега реки Непрядвы в их прошлом. «Тульский край» № 1–2 (8–9), февраль 1928 г. с. 47).

Что же касается утверждений Нечаева о каких-то массовых находках «старинных оружий» на облюбованном им месте Куликовской битвы, то этих находок никто, даже сам Нечаев, не видел, так что оставим это утверждение без комментариев».[142]

Следует заметить, что при отражении набегов крымских татар в течение всего XVI века в районе Куликова поля происходили десятки сражений и стычек русских и татар. Тем не менее на Куликовом поле (в его широком понимании) было найдено сравнительно немного оружия. Причем находки были почти равномерно распределены как территориально, так и хронологически — от XI до XVII века. (Не могут же чугунные ядра, свинцовые пули и даже кремневый пистолет относиться к 1380 году!) Самое же удивительное, что на Куликовом поле, и в узком, и в широком смысле, не было найдено групповых захоронений воинов.

Очень странна и роль Дмитрия Московского в Куликовской битве. В «Сказании о Мамаевом побоище» главная роль в сражении отводится не Дмитрию, а его двоюродному брату Владимиру Андреевичу Серпуховскому. Хуже другое — согласно всем трем источникам Дмитрий отказался управлять войсками.

Дмитрий Донской якобы еще перед сражением «съвлече с себя приволоку царьскую» и возложил ее на любимого боярина Михаила Андреевича Бренка, которому передал также и своего коня. Великий князь также повелел свое красное («чермное») знамя «над ним (Бренком) возити».[143]

Так себя не вел ни один русский князь. Наоборот, авторитет князя в IX–XV веках на Руси был так велик, что часто ратники не хотели идти воевать без князя. Поэтому, если взрослого князя не было, в поход брали княжича. Так, трехлетнего князя Святослава Игоревича посадили на лошадь и велели метнуть маленькое копье. Копье упало у ног лошади, и это стало сигналом к началу битвы. Да что вспоминать X век, самого Дмитрия в начале его княжения в 10–15 лет московские бояре неоднократно возили в походы.

Не было аналога поведению Дмитрия Донского и в Западной Европе. Ни один король, герцог или граф не переодевался простым ратником. По сему поводу профессор Казанского педагогического университета И.А. Гафаров писал: «С кем же князь менялся своим княжеским одеянием? Оказывается, им был боярин Михаил Андреевич Бренк, которого, как уверяют современники, он (Дмитрий Донской) любил, а между тем не пожалел подвергнуть опасности за себя самого, то есть просто послал на верную гибель. Дмитрий переодел своего боярина великим князем с той целью, чтобы сохранить себя от преждевременной гибели и еще более от позорного плена, потому что татары, узнав великого князя по знамени и по приволоке (плащу), приложили бы все усилия, чтобы схватить его. Иного побуждения быть не могло (точно так же поступил и персонаж книги «Живые и мертвые» К. Симонова полковник Баранов, который, боясь попасть в плен, сжег свою гимнастерку, партбилет и переоделся в форму рядового бойца)».[144]

И действительно, любой командир Красной Армии, от лейтенанта до маршала, повторивший действия Дмитрия Донского, однозначно был бы расстрелян военным трибуналом или даже без суда и следствия.

Наконец, действия Дмитрия Донского технически сложны. «Легенда о переодевании Дмитрия Донского поражает своими несообразностями. Трудно поверить, чтобы князь мог отдать любимого коня кому бы то ни было. Боевой конь значил для воина слишком много, чтобы менять его за считанные минуты до сечи. Конь мог вынести седока с поля боя, либо погубить его. Великокняжеский доспех отличался особой прочностью и был отлично подогнан к его фигуре. Менять его также было бы делом безрассудным».[145]

Полностью исключить возможность того, что Дмитрий Донской оказался под срубленным деревом, нельзя. Так, профессор 3.3. Мифтахов пишет: «Когда великий князь Дмитрий Иванович, ставший с самого начала битвы простым воином, «увидел гибель своего левого крыла, то в ужасе бросился скакать прочь со своими ближайшими боярами». Далее случилось непредвиденное. Дело в том, что великий князь и его сподвижники приблизились к лесу, где в засаде (поскыне) находился Засадный полк. Деревья, росшие на краю леса, «были подрублены для быстрого устройства завала в случае вражеского прорыва». Когда Дмитрий Иванович со своими ближайшими боярами стал въезжать в лес, «бывшие в засаде приняли его за татарина и свалили на него подрубленное дерево, но бск (князь) все же остался жив». После окончания боя его долго искали. Дмитрия Ивановича «нашли без сознания под срубленным деревом».[146]

Однако куда более вероятно то, что великий князь решил вообще не участвовать в бою, а отсидеться где-нибудь подальше, чтобы в случае неудачи иметь больше шансов уйти целым и невредимым. Кстати, через два года он так и поступит: бросит Москву и убежит на север при приближении Тохтамышевой рати.

Не следует забывать, что в тылу московского войска стояли рати Ягайло и Олега Рязанского. В случае победы татар они могли напасть на бегущих москвичей. Кстати, так, видимо, и случалось, на что обратили внимание в своей статье «Олег Рязанский» А. Быков и О. Кузьмина. «Никоновская летопись повествует о событиях после битвы так: «Поведаша же великому князю Дмитрею Ивановичю, что князь Олег Рязянскии посылалъ Момаю на помощь свою силу, а самъ на реках мосты переметал, а хто поехал домой з Доновского побоища сквозь его вотчину, Рязанскую землю, бояре или слуги, а тех велел имати и грабити и нагих пущати. Великий же князь Дмитреи Иванович хоте противу на князя Олга послати свою рать; и се внезаапу приехаша к нему бояре рязанский и поведаша, что князь Олегъ поверглъ свою землю Рязанскую, а самъ побежа, и со княгинею, и з детми, и з бояры, и молиша его много о семъ, дабы на них рати не послал, а сами ему биша челомъ в ряд, и оурядившеся оу него. Великий же князь Дмитреи Иванович послуша их, приимъ челобитие их, рати на них не посла, а на Рязанскомъ княжение посажав наместницы свои».

Далее в той же летописи по этому поводу говорится, что Олег «приде на рубеж Литовьскый и ту став и рече бояром своим: «Аз хощу зде ждати вести, как князь велики пройдет мою землю и приидет в свою отчину, и яз тогда возвращуся восвояси».

Итак, что же произошло? Почему Олег Иванович, не мешавший до этого войскам Дмитрия, и всячески помогавший ему против Мамая, нападает вдруг на московские обозы и отнимает полон у москвичей? Возможно, между Олегом и Дмитрием существовала какая-то договоренность о совместных действиях против Мамая. И выполнив со своей стороны условия договоренности, князь Олег рассчитывал на часть военной добычи. А Дмитрий делиться не захотел — ведь непосредственно на Куликовом поле Олег не сражался. Отказав Олегу в его законных требованиях, Дмитрий Иванович спешно уезжает в Москву. Он стремится появиться в городе сразу следом за вестью о великой победе, до того как Москва узнает об огромных потерях. И поэтому брошены на произвол судьбы идущие с Куликова поля обозы. И брошен, как докучливый проситель, взывающий к справедливости, Олег.

А Олегу тоже надо было кормить своих дружинников и восстанавливать в очередной раз разоренное княжество. И он приказал грабить идущие по его земле московские обозы и отнимать взятый на Куликовом поле полон…

Косвенно факт грабежа русской армии подтверждается и известиями немецких хроник конца XIV — начала XV в., в которых говорится, что литовцы нападали на русских и отнимали у них всю добычу. Учитывая, что для немецких хронистов не существовало четкого разделения Руси и Литвы, под именем «литовцы» они могли иметь в виду как войско Ягайлы, так и Олега Ивановича.

Вполне можно предположить, что Дмитрий Донской быстро прошел сквозь рязанские земли с отрядом конницы, а обозы начали грабить рязанцы и литовцы. Кстати, как будет сказано дальше, свыше 90 % воинов в войске Ягайло были этнические русские, а официальным языком Великого княжества Литовского был русский.

Обратим внимание, ни в одном из древних источников ничего не говорится о пленных татарах. Обходят этот вопрос и историки XIX–XX веков. Такая великая битва, и без пленных? Может, в пылу битвы русские перебили пленных? Но о таком явлении летописцы обязательно написали бы. Да и во всех войнах до и после 1380 г. обе стороны если и убивали простых воинов, то уж обязательно старались взять в плен князей и воевод. Во-первых, это почет — взять в плен знатного врага, а во-вторых, главное — деньги, ведь за него можно получить огромный выкуп. А тут никаких пленных! Могло быть только два варианта. Или татары на Куликовом поле не панически бежали с места боя, а отступали в относительном порядке, или пленные были отбиты рязанцами или литовцами, а позже отпущены за выкуп. Оба варианта не устраивали ни летописцев XIV–XV веков, ни историков XIX–XX веков, и они вопрос с пленными попросту опустили.

А, кстати, с кем сражался Дмитрий Донской на Куликовом поле? Глупый вопрос, — возмутится читатель. — Конечно, с татарами. Это даже школьники знают. Увы, вопрос не глупый, а очень больной для наших историков, которые, в отличие от школьников, не знают точного ответа.

Русский летописец утверждал, что Мамай двинулся в поход «с всею силою татарьскою и половецкою, и еще к тому рати понаймовав бесермены, и армены и фрязи, черкасы и ясы и бутасы».

В.Л. Егоров комментирует это следующим образом: «Кто в этом списке понимается под бесерманами, трудно сказать, ибо в летописях этим термином обозначаются мусульмане вообще. Однако не исключено, что летописное указание может относиться к мусульманским отрядам, навербованным в Азербайджане, связи которого с Золотой Ордой имели давний характер. Такой же отряд наемников был приглашен из Армении. В среде армянских феодалов, видимо, было довольно распространено наемничество, что подтверждает наличие у сельджуков наемного войска из армян. Под именем летописных фрязов фигурируют отряды итальянских городов-колоний южного берега Крыма и Таны в устье Дона. Эти города были связаны с Золотой Ордой традиционными договорами о военной помощи, в обмен на которую итальянским колониям и купцам гарантировались безопасность и свобода торговли».[147]

Поскольку Мамай, согласно официальной версии, царской и советской, был отрицательной фигурой, то творческая интеллигенция разных наций начала открещиваться от участия их предков в Мамаевом побоище. Так, армяне заявили, что они-де не воевали на Куликовом поле, поскольку в Армении не найдено документов о вербовке для Мамая. И если, мол, какие-то отдельные личности армянской национальности и оказались на Дону, то они были «из состава армянской общины в Булгаре».

Позволю сделать себе маленькое лирическое отступление, без которого трудно разобраться в нашей истории. Дело в том, что русские цари, начиная с Александра I, а затем Сталин, давали лишь общие указания, в каком духе надо преподносить народу отечественную историю, а вот так называемая творческая интеллигенция уродовала историю в меру своих интеллектуальных способностей. Ни один царь или Сталин ни разу не приказывали врать в том или ином конкретном случае. Нагло врали лишь исполнители. В советское время наши «интеллигенты» догадались из войн, которые вела Россия, убирать противника. Да не может быть! — воскликнет молодой читатель. — Как же можно героически сражаться, не имея противника? Вон как Людовик XV в кинофильме «Фанфан Тюльпан» возмущался: «Кто украл нашего противника?»

Увы, отечественным историкам все под силу. Я несколько раз, путешествуя по Свири, бывал в поселке Свирьстрой. И каждый раз местные экскурсоводы подробно рассказывали, как варвары-немцы разрушили ГЭС на Свири, а потом пленные же немцы ее восстанавливали. Читал я и сравнительно большую книгу «Боевые вымпелы на Онеге». Там везде наши герои-моряки сражались с безымянным «противником», иногда супостатов именовали «фашистами» или «оккупантами». Ну и, наконец, большинство читателей бывало в Петербурге и вдоволь наслушалось рассказов экскурсоводов о 900-дневной блокаде города. Много говориться, и, надо сказать, справедливо про зверства немцев. Но ведь немцы-то были только на юге! Так какое «кольцо блокады» могло быть? Увы, во времена Хрущева наша творческая интеллигенция использовала добрососедские отношения между СССР и Финляндией как сигнал к очередной чистке истории. В результате наши войска на Свири, Онеге и Карельском перешейке попросту «потеряли» противника. Кстати, это коснулось и знаменитого фильма «А зори здесь тихие» — немецких парашютистов в лесах Карелии не было и быть не могло. Там действовали, и, кстати, очень эффективно, финские диверсанты, в том числе и парашютисты, кроме того, там могли быть… итальянцы. Несколько групп итальянских диверсантов, включая морских, действовали в 1942 г. на севере Ладоги и в Карелии. Будь сценарист лучше осведомлен в военной истории, какой мы получили бы шикарный финал фильма — старшина Басков и 5 девушек, которых можно было и оставить в живых, ведут в плен 40 итальянцев во главе с Марчелло Мастроянни, который поет: «Мама, я вернусь в наш домик…»

Ну, оставим лирику. Так вот, и у Дмитрия Донского наши историки попытались украсть противника. Как писал Ю. Ло-щиц, автор 295-страничной книги о Дмитрии Донском: «Сражение 8 сентября 1380 года не было битвой народов. Это была битва сынов русского народа с тем космополитическим подневольным или наемным отребьем, которое не имело права выступать от имени ни одного из народов — соседей Руси».[148] Вот так, спасибо хоть не приплел к Мамаю пришельцев из космоса!

Надо сказать, что такая формулировка очень нравится определенному кругу татарских историков. Мол, мы не татары, а булгары, сами от Золотой Орды много потеряли, и предков современного населения Татарстана на Куликовом поле не было. Я несколько упрощаю эту точку зрения, но вовсе не иронизирую, наоборот, многие аргументы ее мне кажутся весомыми.

Но среди современных татарских историков есть и иная точка зрения. Так, уже неоднократно упоминавшийся профессор Мифтахов, ссылаясь на «Свод булгарских летописей», пишет, что казанский эмир Азан отправил к Мамаю князя (сардара) Сабана с пятью тысячами всадников. «Во время прощания с сардаром Сабаном эмир Азан сказал: «Пусть лучше погибнете вы, чем все государство». После этого булгарское войско направилось на соединение с войсками темника Мамая. Их встреча произошла в конце августа 1380 г. «на развалинах старой крепости Хэлэк».[149]

По мнению Мифтахова, хан Мамай «велел установить свой красный шатер на холме, на котором находились развалины крепости Хэлэк».[150] Битва началась с поединка двух богатырей — русского монаха, бывшего боярина, Пересвета и татарского богатыря Челубея. Богатыри ударили друг друга копьями, и оба упали замертво. Причем Мифтахов называет татарского богатыря Темир Бек и утверждает, что он был из булгарского (казанского) войска.

Далее Мифтахов, опять ссылаясь на булгарские летописи, пишет: «Со стороны Мамая первыми в бой вступили булгары, а со стороны Дмитрия — Передовой полк. Они столкнулись в узком проходе между оврагами, и «тут завязалась жесткая и стремительно-быстрая сеча». Место для конного боя было весьма неудобным, но, несмотря на это, булгарам понадобилось немногим более получаса, чтобы смять Передовой полк. Его остатки «смешались с Большим полком, стоявшим за ним».

Очистив проход между оврагами, для движения войскам центра мамаевской армии, булгары под командованием князя Сабана «быстро расстроили стрельбой из кара джея (арбалета), а затем и растоптали 10 тысяч стоявших перед болотом русских пехотинцев» полка Левой руки. Бой «был очень жарким». Лошадь под командиром отряда буртасов Гарафом была убита, «и он, уже пеший, взял у убитого кара джей (арбалет) и поразил стрелой», как ему показалось, московского великого князя Дмитрия Ивановича. Уже потом выяснилось, что это был московский боярин Михаил Андреевич Бренк, одетый в плащ великого князя и стоявший «впереди войска, дабы того не убили».[151]

Позже большая часть булгарского отряда была уничтожена литовскими дружинниками князей Андрея и Дмитрия Оль-гердовичей. «Князь Сабан привел домой лишь треть своего пятитысячного отряда».[152]

Как и в других местах, Мифтахов ссылается на булгарские летописи. Проверить их достоверность у автора возможности нет, поэтому мне остается лишь констатировать, что часть татарских историков утверждает, что да, мы были на Куликовом поле и лихо били русских, и если бы не «роковая ошибка Мамая», безграмотно управлявшего булгарским войском, и не лихие литовцы, то мы бы Дмитрия гнали до самой Москвы.

В конце рассказа о Куликовской битве стоит заметить, что на современников она произвела несравненно меньшее впечатление, чем на потомков, воспитанных на трудах Карамзина и Соловьева. Так, к примеру, Псковская летопись под 1380 годом кратко упоминает сражение на Куликовом поле в длинном списке житейских событий за год: 6 ладей на Чудском озере потопло и т. д. Посмертная слава придет к Дмитрию Донскому в XIX века, а в 1989 г. его причислят к лику святых.

Примечания:

1

Речь идет о г. Галиче на Днестре, не путать с Галичем в Костромской области.

12

Воинские повести древней Руси. С. 111.

13

Даркевич В.П. Путешествие в древнюю Рязань. С. 247.

14

Воинские повести древней Руси. С. 115.

15

Там же. С. 110.

120

Командующий новгородским войском в мирное, а иногда и в военное время.

121

Скрынников Р.Г. Святители и власти. Лениздат, 1990. С. 6.

122

Там же. С. 8–9

123

Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотом Орды. Т. 1. Извлечения из сочинений арабских. СПб., 1884. С. 460.

124

Тут автор просто вынужден дать длинный список ханов, поскольку ряд историков, в т. ч. В.В. Похлебкин, дают совсем иной порядок и хронологию правления золотоордынских ханов. (См. Приложение).

125

Точная дата рождения княжича Ивана Ивановича неизвестна, но в летописи сказано, что 23 октября 1364 г. "на Москве князь Ивашко дитя преставился".

126

' Дмитрии Донской. Сборник автор и составитель Ю.М. Лощиц. М., Новатор, 1996. С. 121 — 122.

127

Там же. С. 23–24.

128

Зимин А.А. Витязь на распутье. М., Мысль, 1991. С. 191–195.

129

Мифтахов 3.3. Курс лекций по истории татарского народа (1225–1552 гг.). С. 246.

130

Кажется, это первое упоминание Казани в русских летописях.

131

Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. II. С. 282.

132

Мифтахов 3.3. Курс лекций по истории татарского народа (1225–1552 гг.). С. 246–248.

133

Синяя Орда кочевала между р. Яик и Аральским морем.

134

Шавырин В. Неделимое поле // Родина. 1997, № 3–4. С. 94.

135

Там же.

136

Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины (материалы к>6и лейной научной конференции). М., Издательство Московского университета, НМ.Ч. С. 52–53.

137

Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. II. С. 284.

138

Там же. С. 285

139

Там же. С. 286 287.

140

Куликовская битва. Сборник статей/ Под ред. Л.Г. Бескровного

141

Ему принадлежало село Куликовка и около 1400 гектаров в районе так называемого Куликова поля.

142

Бычков Л.А., Пмзовский А.Ю., Черносвитов П.Ю. Загадки древней Руси, М., Вече, 2000. С. 370–372.

143

Повести о Куликовской битве. М., Л-д, 1959. С. 66, 72.

144

Гафаров И.А. От истоков к истине. Казань. Дом печати, 2002. С.11.

145

Скрынников Р.Г. Куликовская битва. Проблемы изучения. (Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины. Материалы юбилейной научной конференции). М., Издательство Московского университета, 1983. С. 68).

146

Мифтахов 3.3. Курс лекций по истории татарского народа (1225–1552 гг.).С. 272.

147

Куликовская битва. Сборник статей. С. 211–212.

148

Дмитрий Донской. Сборник / Автор и составитель Ю.М. Лощиц. С. 238.

149

Мифтахов 3.3. Курс лекций по истории татарского народа (1225–1552 гг.). С. 261.

150

Там же. С. 269.

151

Там же. С. 270–271.

152

Там же. С. 274.