ЦЕНА КРОВИ

Современное потребительское общество выработало понятие «стоимость жизни», куда включается средний прожиточный уровень среднего человека плюс тот якобы необходимый объем удобств и даже роскоши, который позволяет до известной степени не просто существовать и сосуществовать с себе подобными особями, но и испытывать определенную степень довольства земным существованием. Замечательно, что понятие это используется не только западными буржуазными обществами, но и вошло в позднесоветский оборот отождествлявшей эту «стоимость» с так называемой «потребительской корзиной советского человека». Это было связано с идеологией «экономического материализма», одной стороной которого является либерализм, а другой — марксизм. Осуществление либеральной изнанки экономического материализма выявило, однако, абсолютную химеричность этого, как и других его понятий, и сегодня, гораздо чаще можно встретить другое определение — не стоимость, а цена жизни, причем последнее, в отличие от первого, в соответствии с точным, смыслом выражения. И впрямь, если понятие стоимости, так сказать, «безопасно» и действительно касается хозяйственного положения «человеческого материала», то, говоря о цене жизни, имеют в виду человеческое существо как таковое, его жизнь и смерть. Иначе говоря, стоимость материальна, цена — экзистенциальна. А как всякая экзистенциальная категория, понятие цены двоится. Не случайно, согласно словарю Владимира Даля, торг цену строит, но также и Бог цену строит. В этом случае цЂна или цЂнъ корнесловно родственно понятию чинъ, то есть степень, звание, состояние. При этом понятие бесчинный, в особенности если посмотреть на него с точки зрения так называемого «порядочного человека», то есть леонтьевского «среднего европейца», в ряду, по ряду стоящего, несет крайне отрицательную окраску, а понятие бесценный, откуда бы на него не взглянуть, напротив — высшую, более того, бесконечную «положительную степень». Отверженное с точки зрения порядка, ряда промежуточных, «человеческих, слишком человеческих» состояний оказывается обладающим бесконечной возможностью, potentia absoluta. "Камень, егоже не в ряду сотвориша зиждущий, сей бысть во главу угля, от Господа бысть сие, и есть дивно во очию вашего (Матф, 21, 42).

Но в Евангелии, помимо провозглашения бесценности отверженного, небрегомого, всего, что есть «буее мiра», прямо упоминается и понятие цены, причем упоминается в контексте предельно обоюдоостром, «Тогда видев Иуда предавый Его, раскаявся возврати тридесять сребреники архиереем и старцем, глаголя: согреших предав кровь неповинную. Они же реша что есть нам: он узреши. И поверг серебренники в церкви, отиде, и шед оудавися. Архиерее же прияша сребренники, реша: недостойно есть вложити их в корвану, понеже цена крови есть» (Матф, 27,3-7) Таким образом цена крови и цена жизни тождественны, причем следует понимать это буквально, ибо кровь — основной субстрат жизни, ее сущность, эссенция, эликсир, раса, роса или роза, в особенности кровь мученическая, невинная. В данном же случае речь идет о сверхкрови, Крови Богочеловека, Крови Распятого, то есть униженного, поставленного в ничто, за ничто принятого, то есть в глазах мира и века сего бесчинного, а, значит, бесценного.

В последнее время часто приходится слышать, что жизнь катастрофически обесценилась. Действительно, даже услуги «киллера» сегодня стоят баснословно мало. Все больше и больше людей погибают от войн, катастроф, эпидемий, и число это будет, по-видимому, возрастать. Как стремительно возрастает и число серийных убийств и убийц, самим существованием своим доказывающим эти очевидные истины. Причем характерно следующее: чем более открытым и демократическим является общество, чем более оно подвержено идеологии гуманизма и прав человека, тем ниже цена жизни. Война в Югославии — нагляднейший тому пример. Начатая как война за права человека, она ведет к полному обесцениванию жизни этого самого человека, вне зависимости от его этнической принадлежности.

До сих пор «объем» проливаемой человеческой крови был приблизительно один и тот же. Средневековый мир не только не знал понятия прав человека, в том числе и «права на жизнь», но и совершенно иначе соизмерял соотношение жизни и смерти. Ни в одной главе Добротолюбия мы не найдем морального осуждения не только рабского состояния, но и казней и пыток. Более того — образы казней, пыток, заточения присутствуют в святоотеческой словесности повсеместно. Мера грехов Ивана Грозного или Жиля де Ре была бездонна, но столь же бездонно было их покаяние. Столь бездонно, что крестьяне плакали, когда «Синюю Бороду» вели на казнь. Не случайно сегодня, даже в церковной среде, совершенно забыта старая пословица «Давидски грешим, Давидски и каемся». В это «мрачное» с точки зрения «цивилизованного человека» время множество человеческих существ гибло от войн и эпидемий, но больше рождалось, а истребление младенцев во чреве почиталось более тяжким преступлением, нежели простое убийство. В той же Германии, да и у нас в XV-XVII веках оно каралось смертной казнью, в то время как простое убийство — не всегда. Это было связано со знанием о том, что жизнь на земле лишь краткий изгиб жизни бесконечной и вечной, что позволяло смотреть на нее в обратной перспективе, иконописно, или, если угодно, сверхреально, «сюрреально». Убитый взрослый человек, прошедший крещение, не лишается общения ни с Богом, ни со своим убийцей, вступая с последним в своеобразные «брачные» отношения, молясь там о искуплении свершившегося. Душа же младенца, не прошедшая врата основного христианского таинства, может оказаться во тьме внешней, более того, пополнить собою нежить, небытие. Поэтому в средние века Церковь легче прощала разбойников, кровавых правителей и даже палачей, чем матерей-детоубийц. Сегодня все обстоит строго наоборот — пацифисты и либералы как правило выступают за «репродуктивную свободу», в отличие от фашистов или сталинистов, относящихся к этой свободе (как, впрочем, и ко всем остальным) резко отрицательно. Именно это последнее и было причиной того, что ни Аушвиц, ни Гулаг в целом не изменили «цены крови» как таковой — и Гитлер и Сталин массовым образом истребляли взрослых, но и в Германии и в СССР под страхом уголовного наказания было запрещено «иродово убийство». Поэтому ни гитлеризм, ни сталинизм, с какими катастрофами бы они ни были связаны, все же не обрушили человечество в последнюю и окончательную бездну. Торжество же либерально-гуманитарных ценностей привело к тому, что самый страшный вид убийства и в Европе и в России стал признаваться за норму, более того, охраняется законом. Убивать, например, журналистов нельзя, а младенцев во чреве можно — таков один из императивов «открытого общества», Сталин или Милошевич — палачи, цивилизованный врач-гинеколог — нормальный профессионал. И так далее, и тому подобное.

Средневековый мир прекрасно знал о мистической связи цены крови с богатством государства, его золотым запасом. Не случайно знаменитый алхимик XV века Николай Фламель, один из немногих, действительно обретших вещественное золото, помещает изображения из своей Книги Фигур Иероглифических на воротах парижского Кладбища Невинных Младенцев, посвященного жертвам Царя Ирода. С другой стороны, своего рода Иродом навыворот средневековье почитало Святого Императора Константина. Одна из легенд о его Крещении рассказывает о том, что Император был неизлечимо болен, и врачи прописали ему только одно средство — омовение в невинной детской крови. Для лечения привезли младенцев во множестве со всех концов империи и, когда для царя уже приготовили ванну, он сжалился над слезами матерей и отменил убийство, избрав вместо него Святое Крещение с последующим причащением Тела и Крови Христовых. Предсказание исполнилось буквально, но в ином образе, как это бывает со всяким предсказанием. Так или иначе, Святое Тело и Святая Кровь легли в основание Нового Рима — Византии, империи простоявшей ровно тысячу лет.

Кровь невинных младенцев приравнивается Церковью к крови воинов, за веру, царя, и отечество живот положивших. В последовании православной панихиды прошение о упокоении младенцев и воинов идут одно за другим. Именно кровь русских воинов, погибших во второй мировой войне, была мистическим основанием экономического могущества СССР и стран Восточного блока, основанного на абсолютно произвольно выбранном, ничем не обеспеченным и неконвертируемом рубле. Как это не невероятно звучит для позитивистского сознания, но подлинной причиной краха великой державы, в том числе и превращение «неотмирного» сталинского рубля в брежневский «деревянный» стало изменение цены крови — дозволение детоубийства во чреве после смерти вождя.

Как бы там ни было в ХХ веке, но гипотетически возможно положение, когда цена крови столь высока (потенциально — бесценна), что золотого запаса государства вообще может не понадобится. И самое интересное, что так было, причем в нашей отечественной истории. Речь идет о «безмонетном периоде» ХI-ХШ веков, когда на Руси… вообще не было денег! Историки строят самые разные предположения о причинах этого — от идеи о всеобщем натуральном обмене до ошибок «глобальной хронологии». Так или иначе, но никто не может отрицать, что в ту пору не было и речи об «отсталости» Русского государства, ни о его изоляции — европейские династии считали за честь породнится с Домом Рюриковичей-Мономаховичей, а Новгород был местом, где укрывались от многочисленных узурпаций иноземные государи — от Олафа Святого Норвежского до венгерских принцев. Отсутствие денег в таком государстве могло быть связано только с одним — бесценностью крови самих князей Рюриковичей, не требующей обеспечения «золотым запасом». Этот высочайший род сам был золотым запасом Руси, точнее самой Русью — ведь одно из значений слова Русь, Рус — золото или солнце. Поразительный свет на данную проблему проливают работы современного русского историка Романа Багдасарова, исследовавшего иконографический документ царского родословия Руси — так называемое «древо Иесеево» Архангельского собора Московского Кремля. Оказывается, что русские князья и цари — Рюриковичи состояли в духовно-генеалогическом родстве с царями Давидом, Соломоном и Самим Спасителем, а также и с «внешними мудрецами» — Гермесом Трисмегистом, Пифагором, Зороастром, Орфеем. Но это и есть священная, бесценная царская кровь, Sang Royal, Sang Real, Святая Грааль (именно так, в женском роде даже еще в XIX веке именует Святую Чашу «Полный Православный Богословский Энциклопедический Словарь»), которую стремятся взыскать (quester) на западе герои Готье Мапа, Кретьена де Труа и Вольфрама фон Эшенбаха. Замалчивание этого, открыто признаваемого в средневековье, факта в Синодальный период, равно как и более ранние (одни историки утверждают, что при Иоанне Грозном, другие — что при первых Романовых) заштукатуривание «Древа Иессеева» создало в России как династический, так и финансовый тупик (а они, как оказывается, неразрывно связаны), который пытались преодолеть сначала Император Павел Указом о престолонаследии и введением серебряного рубля, а затем, Царь-Мученик — золотого. Но даже обеспечение национального богатства металлическим золотом решает проблему только отчасти, хотя это все-таки лучше, чем абсолютно нечестивый банковский процент, обеспеченный «воздухом». И тогда становится понятным и то, что отсутствие этого «обеспечения бесценным» и было главной причиной краха всех попыток создания «магической автаркии» от буржуазного мира, как в Германии, так и в СССР. Они были неудачны в той же степени и мере, в какой любая магия (и алхимия) несоизмеримы с Евхаристией.

Так или иначе в двадцать первый век мы вступаем на фоне катастрофически падающей цены крови — сверх-геометрически возрастающего уничтожения взрослых людей (во имя все тех же «прав человека») плюс абсолютная свобода всех видов умерщвления во чреве. Иродова суть либерализма сегодня очевидна для всех, в том числе самих либералов. Крушение доллара и евро так же неизбежно, как и крушение «деревянного» рубля. Просто одно произошло раньше, а другое произойдет позже. Электронные деньги, о которых так много сегодня пишут и говорят, вообще не будут обеспечены ничем, то есть тьмой кромешной. Именно тогда и появится лженаследник Христа, «фальсификатор крови», ставящий свою печать признавшим его за такового. Однако эта последняя фальсификация приведет и к последнему экономическому краху. Когда голодные придут к узурпатору и потребуют хлеба, он скажет им: «Чего вы хотите от меня? У меня нет хлеба для вас».

Тогда цена жизни, цена крови упадет до нуля. Как говорил Преподобный Серафим Саровский «ангелы не будут успевать принимать души». Но нуль тождественен бесконечности. Бесчинное бесценному. «Камень, егоже небрегоша зиждущие сей бысть во главу угла». «Это и будет (а на самом деле уже есть) Второе Пришествие Царя Царей и Господа Господствующих, сверхтрансмутация Святой Крови в золото Нового Иерусалима.