Все, что было, повторится ныне...

И опять затуманится ширь,

И останутся двое в пустыне —

В небе – Бог, на земле – богатырь.

(Максимилиан Волошин)

Эпос практически всегда историчен. Русский героический эпос вобрал в себя мотивы и образы, сложившиеся еще в общеславянскую, праславянскую и даже дославянскую (общеиндоевропейскую) эпохи.

Вслушаемся и вдумаемся в само слово «богатырь». Имеет оно происхождении от слова «Бог», корни которого в индоарийских языках, в частности – в древнеиндийском и древнеперсидском, где оно означает «повелитель, счастье». Отсюда и «богатство», которое «от Бога», и «богатырь» – боец, воин «от Бога», защитник и добытчик счастья (вторая часть слова «тырь» имеет, скорее, тюркоязычное происхождение, отсюда и «батыр» – сильный человек, храбрец, и «тырить» – добывать).

Главные качества богатыря – воинская доблесть и старания его по защите родной земли. Это отражало действительность того времени. Достоинства богатыря проверяются в сражении, в неравном бою. С этим связана и композиция былины, кульминационным событием которой будет именно сражение, красочно насыщенное преувеличениями.

По мнению видного русского историка С.М. Соловьева, «история России, подобно истории других государств, начинается богатырским или героическим периодом... Старая русская песня очень хорошо определяет нам лучшего человека, богатыря или героя: “Сила-то по жилочкам так живчиком и переливается, грузно от силушки, как от тяжелого беремени...» Мужи, или богатыри, своими подвигами начинают историю; этими подвигами их народ становится известен у чужих народов; эти же подвиги у своего народа становятся предметом песен, первого материала исторического… Самый рассказ о подвигах богатыря-чародея приобретает чудодейственную силу, море утихает, когда раздается песня о богатыре: “Тут век про Добрыню старину скажут, синему морю на тишину, вам всем, добрым людям, на послушанье”. Это старинное форменное присловье показывает нам, что богатырские песни впервые раздавались на тех лодках, от которых Черное море прозвалось Русским. Племена исчезают в первый, богатырский, период; вместо них являются волости, княжения с именами, заимствованными не от племен, а от главных городов, от правительственных, стянувших к себе окружное народонаселение центров… Но перемены этим не ограничились: вследствие геройского, богатырского движения, далеких походов на Византию явилась и распространилась новая вера, христианство, явилась церковь, еще новая, особая часть народонаселения, духовенство; прежнему родоначальнику, старику, нанесен был новый, сильный удар: он потерял свое жреческое значение; подле него явился новый отец, духовный, священник христианский... Вообще движение русской истории с юго-запада на северо-восток было движением из стран лучших в худшие, в условия более неблагоприятные».

Пир богатырей у ласкового князя Владимира. Художник А.П. Рябушкин

Вот в этих-то условиях возник и расцвел на Руси богатырский эпос. Былинные герои живут в многослойном эпическом мире, вместившем в себя и реальные события, и личности из истории Руси, и еще более архаичные представления праславян, сохранившиеся только в устных преданиях старины глубокой.

Название «былины» установилось за русскими народными эпическими песнями и сказаниями о богатырях и добрых молодцах, в которых описываются их подвиги и деяния.

Каждая из этих песен и сказаний говорит обычно об одном эпизоде жизни одного богатыря, и, таким образом, получается ряд песен внешне отрывочного характера. Все былины, кроме единства описываемого предмета, характеризуются единством построения. Независимый дух былинного русского эпоса является отражением старой вечевой свободы, сохраненной богатырями, вольными казаками и свободными крестьянами, не захваченными крепостным правом. Дух общины, воплощенный в былинах, соединяет русский эпос и историю русского народа.

Содержание былин вырабатывалось преимущественно в продолжение X, XI и XII вв., а установилось во вторую половину удельно-вечевого периода, в XIII и XIV вв. Стоит напомнить, что именно в X – XI вв. завершается формирование также германо-скандинавской и англо-саксонской мифологий.

Следует обратить внимание на то, что все былины русского народа сохранились только у великорусов, а в Белоруссии и в Украине, которые были под властью западников – католического Польско-Литовского государства, не осталось своих былин.

Первые былины были сложены еще до Крещения Руси и носили черты очень древнего языческого эпоса, хотя в последующем все они в той или иной степени христианизировались. Из героев былин к дохристианскому циклу принадлежат Святогор, Микита Селянинович, Вольга... Порой языческое влияние чувствуется и в былинах более позднего происхождения (встреча Ильи Муромца со Святогором).

Святогор несравненно превосходит Илью Муромца по силе и духу. О нападении Муромца Святогор говорит: «Как русские мухи-то кусаются», – то есть ознаменовал он собой давнюю мощь языческого индоевропейского единения, а может быть, саму Природу. Целый ряд сравнений убеждает нас в том, насколько Илья Муромец меньше и слабее: и удары его легендарной палицы для Святогора – что мухи укус, и сам-то Илья со своим конем богатырским умещается в кармане (мешке) у Святогора. Напомним, что еще сильнее Святогора, по одной из былин, оказался крестьянин Микулушка Селянинович, который с собой в сумочке тяги земные носил.

Волга Всеславьевич. Художник А.П. Рябушкин

Для героических киевских былин периода христианства Святогор – глубокое прошлое. Он не совершает никаких подвигов, никуда не торопится. Ему никто не нужен. Святогор – воплощение замкнутой на себя первичной общины. В образе Святогора огромная мощь ведийской культуры языческой Руси. Наступила светлая эпоха христианства – Ночь Сварога, и перестала носить Святогора Мать Сыра Земля. Обратился Святогор в камень до часа назначенного, а силу свою Илье Муромцу, богатырю православному, передал. Передал, но не всю, а часть лишь малую. «А то и тебя Мать Сыра Земля носить не станет...», поскольку человек не может вместить всей силы природы, христианин не может вместить в себя языческую суть. Той же силе, что Илье досталась от Святогора, как гласит предание, «на бою смерть не писана», нельзя ее победить. Можно лишь самим распродать, разбазарить, пропить да прогулять по кабакам...

В древних сказаниях упоминается языческий богатырь Вольга Святославович (Волх Всеславич), с пяти годков обучавшийся хитростям-мудростям, знанию всяких языков разных (животных), умеющий оборачиваться, принимая облик различных зверей, птиц и рыб. Древен былинный образ Волха Всеславича. Он – волх, умеющий ворожить, он – витязь-волшебник, по преданию, родившийся от змеи, что являлось признаком мудрости, он – оборотень-волкодлак, обладаюший способностью оборачиваться в кречета (сокола), хорта (волка), тура, муравья.

В былине о Волхе Всеславьевиче, которая дошла до нас в ранней записи (середина XVIII в.), «оборотничество» героя изображено как вполне действительное явление:

Он обвернется ясным соколом,
Полетит он далече на сине море,
А бьет он гусей, белых лебедей...
Он обвернется ясным соколом,
Полетит он ко царству Индейскому.
И будет он во царстве Индейском,
И сел он на полаты царские,
Ко тому царю Индейскому,
И на то окошечко косящетое...
Сидючи на окошке косящетом,
Он те-та да речи повыслушал,
Он обвернулся горносталем,
Бегал по подвалам, по погребам,
По тем по высоким теремам,
У тугих луков тетивки накусывал,
У каленых стрел железцы повынимал...

Илья Муромец. Художник А.П. Рябушкин

Гробница Ильи «из города Мурома» в Киево-Печерской лавре

А вот князь Игорь в «Слове» бежит из плена:

Игорь князь поскочи горностаем к тростию,
И белым гоголем на воду,
Возвержеся на борз комонь,
И скочи с него босым волком,
И потече к лугу Донца,
И полете соколом под мглами,
Избивая гуси и лебеди...

Наряду с Вольгом упоминается легендарный Всеволод Полоцкий, о нем в Лаврентьевской летописи говорится: «его же роди мать от волхованья…», упоминается как волкодлак (оборотень) он и в «Слове о полку Игореве» (во второй половине ХI века). Главными действующими лицами киевских былин являются богатыри-воины, защищающие Русь от посягательств иноверцев и иноземцев.

Илья Муромец стал центральной фигурой киевского богатырского цикла да и всего русского эпоса. Мало кто воспринимает этого богатыря как реальное историческое лицо, человека, жившего приблизительно в XI – XII веке, причисленного Православной церковью к лику святых. Первоначально Илью захоронили в богатырском приделе Софийского собора. В свое время подробное описание разрушенной гробницы воина составил посланник австрийского императора Эрих Ляссота. Причем его гробница располагалась в одном храме с Ярославом Мудрым и княгиней Ольгой, что само по себе говорит о многом. В дальнейшем его мощи «перекочевали» в Киево-Печерскую лавру, где почивают нетленно в пещере. Первые исторические свидетельства почитания преподобного Илии Муромца относятся к концу XVI века.

По результатам современной экспертизы останков богатыря, умер он в возрасте 40 – 55 лет. С причиной смерти специалисты согласны безоговорочно – обширная рана в области груди. В данном случае можно смело утверждать, что былинный герой погиб в бою.

Родившись в селе Карачарове близ Мурома (или Муровска, расположенного между Киевом и Черниговом на реке Десне) «без рук, без ног», он сидел «сиднем» на печи «тридцать лет и три года», пока его не исцелили калики перехожие. Калики предостерегали Муромца от поединков с древним, изначальным богатырем Святогором, с родом Микуловым и самим Микулой Селяниновичем, со змеиным сыном Вольгой Сеславичем (Волхом или Змеем Огненным Волком, который дал свое имя реке Волхов, протекающей через Новгород). Исцеленный от немощи Илья выкорчевал вековые дубы и построил крепкую ограду, а затем собрался в Киев, ко двору князя Владимира. Наставляя сына в дорогу, мать наказала ему не проливать кровь. По дороге Муромец все же преступает материнский завет, уничтожая врагов, обижающих землю Русскую. Нарушение родительского наказа лишает богатыря возможности вернуться под отчий кров. Взамен он приобретает иную мать – «сыру землю» (Святую Русь).

В Смутное время прославился один из тогдашних самозванцев – Илейка Муромец, возглавлявший в 1605 году отряды донских и волжских казаков и обещавший «свободы» простому люду. «Сплетение» героя древнего эпоса и казачьего предводителя, скорее всего, и породило представление об Илье как о муромском уроженце и «старом казаке».

Богатырь Илья в народном восприятии слился с образом Ильи-пророка. Народная вера также связывает Илью-пророка с матерью сырой землей и ее плодородием. После Ильина дня начиналась жатва. Крестьяне в Ильин день не работали на поле и в саду из страха, что разгневанный святой, которому люди своей работой помешали очистить землю от скверны, может напустить на землю за грехи людские засуху и пожары. Пророк-громовержец, по народным поверьям, сойдет с Небес на землю в конце времен:

Как сойдет с неба Илья-пророк,
Загорится матушка сыра земля,
С востока загорится до запада,
С полуден загорится до ночи,
И выгорят горы с раздольями,
И выгорят лесы темные,
И сошлет Господь потопие,
И вымоет матушку сыру землю,
Аки харатью белую,
Аки скорлупу яичную,
Аки девицу непорочную.

Три богатыря. Художник В.М. Васнецов

Вокруг Муромца, если рассматривать былинный эпос в целом, выстраивается система образов, связанных с народными судьбами: Святогор и Микула Селянинович (троичное единство).

Число «три» со времен глубокой древности имеет особое, магическое значение. В сказке всегда действует закон троичности: в семье три брата, три сестры, герой трижды наносит удар по врагу, у Змея три головы (или число, кратное трем). Все важные события случаются три раза, герой получает три задания.

Так, почти за каждым шагом былинного героя стоит сакральная символика древнего воинского культа. Три старца ведуна поднимают на ноги немощного Илью Муромца с помощью ковша ключевой воды. «Классических» богатырей тоже трое. Крестьянин Илья Муромец по возрасту, происхождению и поведению противопоставлен Алеше Поповичу, а единство богатырского воинства зиждется на едином центре притяжения (Святая Русь – Киев – князь Владимир) и на миротворческом посредничестве Добрыни Никитича – представителя княжеской власти.

Илья Муромец и Соловей-разбойник. Лубок

Главнейшие сюжеты былин об Илье Муромце следующие:

1. Илья получает богатырскую силу.

Просидев сиднем долгие годы, немощный на ноги Илья получает силушку богатырскую чудесным образом от калики перехожего – божьего странника, фигуры, столь хорошо на Руси известной и столь любимой русским народом. В Толковом словаре Владимира Даля «калика» определяется как «паломник, странник, богатырь во смирении, в убожестве, в богоугодных делах... Калика перехожий – странствующий, нищенствующий духовный богатырь». В те давние времена по весям России бродили и скоморохи-язычники, и торговцы-офени, калики перехожие, монахи, юродивые и просто нищие. Все они и составляли Русь бродячую, которая издревле Руси оседлой, хозяйственной приносила новости и знания.

Черты странничества есть и в поведении самого Ильи. У него нет ни постоянного дома, ни хозяйства, он не связывает себя никакими житейскими попечениями и заботами, презирая богатство и славу, отказываясь от чинов и наград.

Говорят ему калики перехожия:
Ростени теперь росправь свои-ти ножки резвыя,
Ты сойди теперь со печки, они понесут тебя,
Понесут тебя, удержат ножки резвыя...

2. Былина об Илье и Святогоре (Смерть Святогора).

См. выше.

3. Поездка Ильи Муромца в Киев.

Отправляясь из родных краев на службу ко двору князя Владимира, он подъезжает к Чернигову и снимает осаду «силушки черным-черно», получив от мужичков черниговских благоговейное величание: «Ай, ты славный богатырь да святорусский». Затем по дороге в Киев он побеждает Соловья-разбойника, Одихмантьева сына (имеющего легко узнаваемое половецкое происхождение). «Соловьями» на Руси называли в то время разбойников вообще, потому что отряды грабителей общались в лесу друг с другом с помощью пересвиста. Пение соловьев в лесу не сулило проезжим купцам ничего хорошего. Судя по всему, именно Илья Муромец руководил карательной операцией по очистке Черниговской дороги от «соловьев». Это принесло ему популярность среди киевских и черниговских купцов.

По другой версии, Илья усмирил непокорное селение язычников, живших в районе современного Вышгорода под Киевом, по дороге на Чернигов. Еще в начале века крестьяне уверенно показывали курган, где был похоронен князь этого племени Соловей.

Победив его и приторочив к стремени, Илья приезжает в Киев, где Владимир-князь только что «вышел со Божьей церкви». Поначалу князь не верит Илье Муромцу, что смог тот с Соловьем-разбойником совладать, обзывая Илью уничижительно: «Мужичище-деревенщина». Пришлось заставить Соловья свистнуть. После того как способности разбойника подтвердились и князь «испужался», Илья во чистом поле срубил Соловью буйну голову, тем самым совладав с угрозой со стороны кочевых племен.

4. Илья Муромец и Калин-царь.

Этот сюжет еще можно назвать «Ссора Ильи с князем». Князь прогневался на Илью и посадил старого казака в погреб холодный (казаком Илья стал в период Смутного времени, так что это свидетельствует о поздней редакции былины). Былина не сомневается в правомочности княжеского поступка (уже формируется взгляд на божественное происхождение самодержавной власти), но осуждает его неразумность и поспешность. Но тут «собака Калин-царь» идет на Киев. Расплакавшись, раскаивается князь, что сгубил Илью. Но, оказывается, Илья жив – предусмотрительная дочь князя Опракса велела его в темнице холить и кормить. Илья обиды не помнит и обещает спасти православных от поганых. Когда Илья увидел, что силе поганой конца-краю нет, он решил обратиться за помощью к сотоварищам по служению – к святорусским богатырям. Он приезжает к ним на заставу и просит помощи. Этот сюжет интересен тем, что доказывает существование целого сословия богатырей-защитников и распространенность державного богатырского послушания. Сперва богатыри помогать князю отказываются. При этом старший из них, Самсон Самойлович, крестный батюшка самого Ильи Муромца, объясняет это так: «У него ведь есте много да князей-бояр, кормит их, да поит, да и жалует. Ничего нам нет от князя от Владимира». Но обида богатырей держится недолго, и, когда Илья, изнемогая в бою, вновь просит помощи, они вступают в битву и плененного «собаку Калина-царя» ведут по совету Ильи в Киев к Владимиру-князю.

То есть богатыри русские – не служки князя, в былинах всячески подчеркивается их независимость. Они готовы сражаться с врагом, но только – в чистом поле (эпический символ свободы) и не ради князя, а ради сохранения земли русской.

5. Илья Муромец на заставе богатырской.

Заставы богатырские, как и дорожки прямоезжие, – отражение вполне реальной исторической действительности. Именно такие заставы ограждали Русь от набегов со стороны Дикого поля. И так было не только во времена Киевской и докиевской Руси, но и в более отдаленные времена, когда в Приднепровье проходили оборонительные линии против набегов степняков.

Между тремя богатырями на заставе была установлена казачья субординация:

Под славным городом под Киевом,
На тех на степях Цицарских,
Стояла застава богатырская,
На заставе атаман был Илья Муромец,
Податаманье был Добрыня Никитич млад,
Есаул Алеша – поповский сын.

В этих былинах метафорично описываются битвы воеводы Ильи со степняками. Если провести исторические параллели, то четко прослеживаются войны Владимира Мономаха с половцами. В 1096 г. войска Владимира и Святополка сняли осаду с Переяслава; в 1103 г. половцам было нанесено поражение на реке Молочной; в 1107 г. под Лубнами были разгромлены войска хана Боняка; в 1111 г. половцы потерпели поражение на реке Сальнице. Наконец, в 1117 г. они признали себя младшими партнерами киевского князя.

6. Бой Ильи Муромца с заезжим богатырем-похвальщиком.

Былина описывает битву Ильи с Великим Жидовином, заканчивающуюся победой русского богатыря.

Выехал в поле Илья, вызвал Жидовина на бой. Долго борются противники, один другого одолеть не могут.

Вдруг у Ильи «левая ноженька ускользнулася». Он упал, Жидовин – на него! Хочет пороть ему белую грудь. Вспоминает Илья:

Написано было у святых отцов,
Удумано у апостолов:
Не бывать Илье в чистом поле убитому.
И – втрое у него силы прибыло!
Придала Илье силы уверенность,
Что ему не положено умереть в бою.
Пособрался он, понатужился,
Вскинул Жидовина на воздух,
Ударил оземь, потом отрубил ему голову,
Вздел ее на копье свое булатное…

Существуют достоверные исторические события, которые могли послужить отправной точкой для сюжета. Одно из них – разгром Хазарского каганата в 965 г., верхушка которого, как известно, исповедовала иудаизм.

В другом варианте Илья встречается в бою со своим «неузнанным» сыном Сокольником, которого сверстники дразнили, как внебрачного, Сколотным, а, как известно, сколоты (скифы-земледельцы) были одними из предков славян. Здесь могут сказываться мотивы междоусобицы на Руси.

7. Илья Муромец и Идолище поганое.

В этом былинном сюжете описываются реальные исторические события: хождение русских богатырей и калик в Царьград, падение столицы Византийской империи, а также борьба с язычниками (людьми, придерживающимися дохристианской веры предков) в землях новгородских и победа над ними.

8. К XVII в. относят появление одной из последних былин о Муромце – «Илья и голи кабацкие». Здесь описывается конфликт между богатырем – «деревенщиной» и Владимиром Красное Солнышко. Богатырь стал неугоден двору князя, который не пригласил Илью на пир. Муромец в отместку посшибал с церквей золотые кресты и маковки, снес их в кабак и пропил вместе с голью кабацкой. Эта былина была сложена по свежим воспоминаниям о недостойном поведении русской «верхушки» и части духовенства в Смутное время, когда народ осознавал себя единственным защитником веры христианской и церквей Божьих на Руси.

Алеша Попович. Художник А.П. Рябушкин

Народный сказитель, использующий сюжет былины, безусловно, привносит и собственное понимание происходящего, отражая все-таки действительность. Достоверно известно, что, например, за легендарной личностью Алеши Поповича стоят сразу два реальных исторических лица – Ольбег Ратиборич и Александр Попович. Это установлено благодаря сопоставлению эпической событийности с реальными историческими фактами. Опознан и противоборец Алеши, былинный Змей Тугарин – это половецкий хан Тугоркан.

Былина «Алеша Попович и Тугарин» начинается с того, что Алеша со товарищи собираются в Киев «добрым молодцам на выхвальбу». Войдя в княжеские палаты, они не только «крест кладут по-писаному, поклон ведут по-ученому», как делал в иных былинах представитель княжеского сословия Добрыня (и не делал представитель народа Илья Муромец), но и «молитву творят, да все Исусову». Владимир пригласил Алешу на почетное место, но молодой богатырь заявил, что сам выберет, куда сесть, и... полез на печку под трубное окно, как и подобает народному богатырю. Тем временем в княжескую палату явился Тугарин, который «Богу собака не молитче, да князю со княгиной он не кланетче, князьям и боярам он челом не бьет». Алеша не стерпел и стал с печки осуждать поведение незваного гостя.

Говорит-то собака нынь Тугарин-от:
«Да што у тя на запечье за смерд сидит,
За смерд-от сидит, да за засельщина?»
Говорит-то Владимир стольнокиевской:
«Не смерд-от сидит, да не засельщина,
Сидит руськей могучей да богатырь,
А по имени Олешинькя Попович-от».

Добрыня Никитич. Художник С. Москвитин

Тугарин метнул в Алешу свой нож, но его перехватил названый брат Алеши Еким. Тогда Тугарин вызвал Алешу на бой. Алеша согласился и попросил у другого названого брата Гурия, клыки кабан-зверя, шелом с греческою землею и девяностопудовый посох. Тугарин сел на коня с бумажными крыльями, а Алеша стал молиться Спасу Вседержителю и Богородице. «Олешина мольба Богу доходна была», и пошел дождь, который размочил конские крылья. Опустился Тугаринов конь на землю, тут Алеша выскочил из-под гривы, ударил врага посохом и отрубил ему голову.

Алеша Попович фигурирует в былинах реже Ильи Муромца и Добрыни Никитича. Зато Алексию, человеку Божию, посвящено множество духовных стихов, а пророку Илие – очень немного.

Добрыня Никитич – связующее звено троицы защитников, второй по старшинству и силе богатырь, племянник князя Владимира, олицетворяющий княжескую власть и государственность. Прообразом этого персонажа послужил известный по Повести временных лет Добрыня, дядя и преданный воин равноапостольного Владимира Святославича, которому князь отдал Новгород. Согласно новгородской Иоакимовской летописи, в 991 г. прп. Иоаким Корсунский при помощи Добрыни и воеводы Путяты окрестил новгородцев. Если верить летописи, новгородские язычники взбунтовались, и тогда «Путята крести их мечом, а Добрыня огнем». Крещение Новгорода легло в основу сюжета «Добрыня Никитич и Змей», где богатырь побеждает Змея и освобождает любимую племянницу князя Владимира Забаву Путятишну.

Наиболее искусным в борьбе, как это видно из многих былин, был Добрыня Никитич: «Изучал Добрынюшка боротися. Изучился он с крутой, с носка спущать... Прошла про него слава великая, Мастер был Добрынюшка боротися, Сшиб осударя Илью Муромца на сыру землю...»

В былинах образ Добрыни облагородился и стал являть собой образ воина, в котором сочетаются сила, храбрость, воинское умение, благородство, образованность. Он умел петь, играть на гуслях, был искусен в шахматах, обладал незаурядными дипломатическими способностями, т.е. Добрыня стал идеалом воина-рыцаря эпохи Киевской Руси, не забывая иногда обводить вокруг пальца слишком простецкого и мужиковатого Илью Муромца.

Помимо Киевского цикла выделяют еще Новгородский цикл, состоящий преимущественно из былин о Садко и Ваське Буслаеве.

Много для почитания Ильи Муромца сделала церковь, которой необходим был православный богатырь, могущий сразить и Чудо-юдо, и Идолище поганое.

В народе же вместе с почитанием преподобного Илии существовало и определенное шутливо-ироническое отношение к его подвигам. Это отношение вообще-то характерно для всего, что навязывалось официальной моралью. В землях новгородских долго еще крепились языческие корни дохристианской Руси. Именно богатырь Василий Буслаев частенько пародирует Илью Муромца в его подвигах.

Из монографии Б.Н. Путилова «Фольклор и народная культура»:

«Пародийное начало заложено в былинах о новгородце Василии Буслаеве. Образ этот поражает своей парадоксальностью: в густом слое богатырских красок, наложенных на него, непросто отделить подлинные от мнимых, непросто понять, когда он “истинный” богатырь, а когда – антибогатырь, богатырь “навыворот”... Былины о Василии демонстрируют отрицание канонов киевского былинного мира, предлагая иной эпический мир. Противопоставление идет, в частности, через подключение пародийного начала. Оно не всегда открывается прямо. Так, детство Василия описывается в духе былинной традиции, с оглядкой на былины о Вольге и Добрыне. Подобно второму Василий – сын «честной вдовы» – рано обнаруживает недюжинную силу и испытывает ее на своих сверстниках. Подобно Вольге он проявляет склонность к учению. Но в то время как для Добрыни ребяческое озорство сменяется серьезными богатырскими подвигами, а для Вольги учение – это путь к овладению опытом вождя и волшебника, Василий свою “науку” употребляет на антибогатырские дела и до конца жизни остается озорником».

Тур. Немецкая гравюра XVI в.

Откровенно пародийный характер носит весь эпизод подбора Василием дружины. В нем ощутимы отголоски разных описаний дружин в киевских былинах, но все здесь предстает в вывернутом виде: и идея соответствия дружинников атаману, и ориентация на тех, кто способен выпить ведро вина и выдержать удар палицы, и социально-профессиональный отбор дружинников...

Подобно Илье Муромцу Василий в самый важный момент заточен в погреб, но только всей ситуации придан комический оттенок – его запирает в погребе мать, применяя иногда собственную силу («Хватила Васильюшку под пазуху»). В гротесковой манере описано, как мать выводит его из побоища: она вскакивает сзади ему «на могучие плечи» и заставляет его успокоиться.

Рядом с пародийным выворачиванием классической эпической традиции прослеживается стремление к изображению Василия Буслаева как героя нового типа, выросшего и действовавшего в уникальной обстановке Великого Новгорода, который, как известно, являлся северным оппонентом Киеву.

Из наследия старины необходимо упомянуть и о любимом дружинниками жанре – «Туры златорогие», песнях балладного характера, когда-то зачин былины. Туры – древние быки (позже вымерли), объект княжеской охоты в Киевской Руси и символ мужества. В эпосе получили значение вещих зверей, наделенных чудесными свойствами и фантастическим обличьем.

Турьи рога – ритоны были обязательной принадлежностью торжественных ритуальных пиров и являлись обязательным атрибутом богов, как символ благоденствия («рог изобилия»). Существовало большое количество сакральных рогов разных эпох, начиная с каменных стел на путях праславянской хлебной торговли VI – V вв. до н.э.

В славянских быличках и мифах поединки и битвы – характерная черта поведения мифологических персонажей. В их числе наиболее известные поединки между мифологическими персонажами, ведающими атмосферными явлениями (тучами, градом, ветрами), и колдунами типа облакопрогонников, которые борются с ними.

Одним из ярчайших и убедительнейших подтверждений «объединяющей международности» русского эпоса является тот факт, что Русь, а подчас даже и сами герои ее эпоса вошли в эпосы других народов Евразии. Так, объединяющий герой русского эпоса князь Владимир является (под именем Вальдемар) героем исландского эпоса, прежде всего «Саги об Олафе Трюггвассоне», записанной в ХII в., но в устной традиции возникшей, несомненно, раньше (норвежский король Олаф был современником Владимира).

Гусляр поющий. Художник А.П. Рябушкин

В норвежской «Саге о Тидреке Бернском» Владимир (Вальдемар) выступает уже рядом с Ильей (Илиас), который представлен здесь как побочный брат Владимира. Действие саги развертывается непосредственно на Русской земле (Ruszialand), упоминаются Новгород (Holmgard), Смоленск (Smaliski), Полоцк (Palltaeskiu) и т.п. Сага была записана в 1250 году, но западные исследователи относят ее возникновение ко времени не позже Х века. Наконец, Илья Русский (Ilias von Riuzen) – герой ряда произведений германского эпоса, прежде всего поэмы «Ортнит», записанной в 1220 – 1240 годах, но сложившейся намного ранее.

Русь заняла выдающееся место в эпосе Юго-Востока – в поэме Низами Ганджеви «Искендер-наме», созданной в конце XII века, а точнее, в первой книге этого произведения – «Шараф-наме» («Книга о славе»), где описываются подвиги великого Искендера (то есть Александра Македонского). Шестая часть «Шараф-наме» (более 2000 строк) посвящена изображению его битв с русским войском, которое во главе с Кинтал-Русом вторглось в Закавказье. Речь идет о действительно имевших место нескольких походах Руси в города восточной части Закавказья, совершившихся в IX и Х вв. Русские воины предстают настоящими богатырями, и лишь в седьмом по счету сражении Искендер побеждает Кинтала, а затем заключает с ним почетный мир.

Очерченные выше проявления русского героического эпоса на огромном пространстве от Норвегии до Византии и от германских земель до границы Ирана дают представление об энергии и активности исторического бытия Руси в героическую эпоху ее юности, что и отражено в народных сказаниях.

Что касается отсутствия такого жанра, как «эпопея», на Руси, то В.Я. Пропп убедительно показал, что «эпос любого народа всегда состоит только из разрозненных, отдельных песен. Эти песни обладают внутренней цельностью и до некоторой степени внешней объединяемостью... эпос обладает не внешней целостностью, а внутренним единством, единством образов героев, одинаковых для всех песен, единством стиля и, главное, единством национально-идейного содержания... Подлинный эпос всегда состоит из разрозненных песен, которые народом не объединяются, но представляют собой цельность. Эпопея же внешне едина, но внутренне мозаична... Эпос, как мы видели, целостен по существу и разрознен по форме своего выражения».

После побоища Игоря. Художник В.М. Васнецов

Русские былины, ждавшие своей записи несколько столетий, не объединились в эпопею, как это сделали поздние «усовершенствователи» на Западе («Песня о Нибелунгах», «Песня о Роланде»). Передача эпоса в устной традиции имела свои недостатки (поэтические искажения), но есть и преимущество перед теми или иными записями, ибо в определенных отношениях она вернее сохраняла изначальную природу эпоса.

Исполнителями, а очень часто и слагателями песен и былин были замечательные древнерусские хранители традиций, артисты, музыканты и поэты, известные под именем баянов, гусляров, скоморохов. Недаром в самих былинах они выводятся исполнителями былин, истинными артистами, от «умильной игры которых все князи и бояре те, и все эти русские богатыри, все же за столом призадумались, все же призаслухались».

Единый некогда массив мифологии распался со временем, породив два направления: воинские обряды и богатырские сказки, былины и предания.

Древние люди думали, что каждое племя, род происходят от какого-то предка-животного. Такой предок называется тотемом, а верования – тотемизмом. Можно думать, что сказочные Медведь, Волк, Орел, Сокол, Ворон Воронович – воспоминание о тех временах, когда люди верили в тотемы.

Мир волшебной сказки – мир многобожия, т.е. язычества. Человек соприкасается в них с древними властителями природных и потусторонних сил: Солнце, Месяц, Ветер, Мороз, водяной, морской царь, леший, колдун, ведьма...

Волшебными навыками перевоплощения проникнута и первая в древнерусской литературе воинская повесть «Слово о полку Игореве», основой поэтики которой, скорее всего, являлись волшебные сказки. Об этом свидетельствуют и магические превращения в «Слове» человека в животное или птицу в образах вещего Бояна, Всеслава Полоцкого, князя Игоря и Овлура, а также Святослава Киевского.

На протяжении веков, несмотря на попытки дословного пересказа, происходил процесс искажения и забывания исходного смысла древних мифов и историй. То же самое произошло и с нашими боевыми сказаниями.

Начинается волшебная сказка с того, что главный герой по тем или иным причинам покидает родной дом и обычный мир. Поиски, сражения – все, что совершает персонаж волшебной сказки, чаще всего происходит в чужом, странном мире: в медном, серебряном, золотом царстве или в далеком тридевятом (за тридевять земель) царстве тридесятом государстве. Домой же герой возвращается уже преображенным воином– победителем.

Самый любимый герой сказки – солдат. Ловкий, находчивый и в слове и в деле, смелый, все умеющий, неунывающий. Он изгоняет чертей из барского дома, из церкви, обыгрывает их в карты, поскольку полагается на добрую силу. В одной из сказок солдат настолько запенял нечистую силу, что, когда он умер и попал в ад, черти постарались выпихнуть его обратно на землю.

Несведущего человека в старинных неадаптированных сказках может поразить их жестокость. Например, герою отрубают пальцы. Или один человек просит другого рассказать какую-нибудь историю. Хорошо, говорит второй, я расскажу, но если перебьешь меня – ремень из спины вырежу. Эти древние детали – наследие времен суровых, а также, вероятно, напоминание об обряде инициации, во время которого юношам приходилось терпеть боль и всяческие лишения.

До нашего времени многие воинские заветы дошли в виде обычных сказок со скрытым воинским смыслом, который объясняется устно в виде комментариев…

СКАЗКА «ПО ЩУЧЬЕМУ ВЕЛЕНЬЮ»

(Из сборник А.Н. Толстого)

Жил-был старик. У него было три сына: двое умных, третий – дурачок Емеля.

Те братья работают, а Емеля целый день лежит на печке, знать ничего не хочет.

Один раз братья уехали на базар, а бабы, невестки, давай посылать его:

– Сходи, Емеля, за водой.?

А он им с печки:

– Неохота...?

– Сходи, Емеля, а то братья с базара воротятся, гостинцев тебе не привезут.

– Ну ладно.?

Слез Емеля с печки, обулся, оделся, взял ведра да топор и пошел на речку.

Прорубил лед, зачерпнул ведра и поставил их, а сам глядит в прорубь. И увидел Емеля в проруби щуку. Изловчился и ухватил щуку в руку.

– Вот уха будет сладка! ?

Вдруг щука говорит ему человечьим голосом:

– Емеля, отпусти меня в воду, я тебе пригожусь.?

А Емеля смеется.

– На что ты мне пригодишься? Нет, понесу тебя домой, велю невесткам уху сварить. Будет уха сладка.

Щука взмолилась опять:

– Емеля, Емеля, отпусти меня в воду, я тебе сделаю все, что ни пожелаешь.

– Ладно, только покажи сначала, что не обманываешь меня, тогда отпущу.

Щука его спрашивает:

– Емеля, Емеля, скажи, чего ты сейчас хочешь? ?

– Хочу, чтобы ведра сами пошли домой и вода бы не расплескалась...

Щука ему говорит:

– Запомни мои слова: когда что тебе захочется скажи только: «По щучьему веленью, по моему хотенью».

Емеля и говорит:

– По щучьему веленью, по моему хотенью – ступайте, ведра, сами домой...

Только сказал – ведра сами и пошли в гору. Емеля пустил щуку в прорубь, а сам пошел за ведрами.

Идут ведра по деревне, народ дивится, а Емеля идет сзади, посмеивается... Зашли ведра в избу и сами стали на лавку, а Емеля полез на печь.

Прошло много ли, мало ли времени, невестки говорят ему:

– Емеля, что ты лежишь? Пошел бы дров нарубил.?

– Неохота...?

– Не нарубишь дров, братья с базара воротятся, гостинцев тебе не привезут.

Емеле неохота слезать с печи. Вспомнил он про щуку и потихоньку говорит:

– По щучьему веленью, по моему хотенью – поди, топор, наколи дров, а дрова – сами в избу ступайте и в печь кладитесь...

Топор выскочил из-под лавки – и на двор, и давай дрова колоть, а дрова сами в избу идут и в печь лезут.

Много ли, мало ли времени прошло – невестки опять говорят:

– Емеля, дров у нас больше нет. Съезди в лес, наруби.?

А он им с печки:

– Да вы-то на что? ?

– Как мы на что?.. Разве наше дело в лес за дровами ездить? ?

– Мне неохота...?

– Ну, не будет тебе подарков.?

Делать нечего. Слез Емеля с печи, обулся, оделся. Взял веревку и топор, вышел на двор и сел в сани.

– Бабы, отворяйте ворота! ?

Невестки ему говорят:

– Что ж ты, дурень, сел в сани, а лошадь не запряг? ?

– Не надо мне лошади.?

Невестки отворили ворота, а Емеля говорит потихоньку:

– По щучьему веленью, по моему хотенью – ступайте, сани, в лес...

Сани сами поехали в ворота, да так быстро – на лошади не догнать.

А в лес-то пришлось ехать через город, и тут он много народу помял, подавил. Народ кричит: «Держи его! Лови его!» А он, знай, сани погоняет. Приехал в лес.

– По щучьему веленью, по моему хотенью – топор, наруби дровишек посуше, а вы, дровишки, сами валитесь в сани, сами вяжитесь...

Топор начал рубить, колоть сухие дерева, а дровишки сами в сани валятся и веревкой вяжутся. Потом Емеля велел топору вырубить себе дубинку – такую, чтобы насилу поднять. Сел на воз.

– По щучьему веленью, по моему хотенью – поезжайте, сани, домой...

Сани помчались домой. Опять проезжает Емеля по тому городу, где давеча помял, подавил много народу, а там его уж дожидаются. Ухватили Емелю и тащат с возу, ругают и бьют.

Видит он, что плохо дело, и потихоньку:

– По щучьему веленью, по моему хотенью – ну-ка, дубинка, обломай им бока...

Дубинка выскочила – и давай колотить. Народ кинулся прочь, а Емеля приехал домой и залез на печь.

Долго ли, коротко ли – услышал царь об Емелиных проделках и посылает за ним офицера: его найти и привезти во дворец.

Приезжает офицер в ту деревню, входит в ту избу, где Емеля живет, и спрашивает:

– Ты – дурак Емеля? ?

А он с печки:

– А тебе на что? ?

– Одевайся скорее, я повезу тебя к царю.?

– А мне неохота...?

Рассердился офицер и ударил его по щеке.

А Емеля говорит потихоньку:

– По щучьему веленью, по моему хотенью – дубинка, обломай ему бока...

Дубинка выскочила – и давай колотить офицера, насилу он ноги унес.

...

Емеля, как былинный Илья Муромец и другие богатыри, предпочитал побеждать врагов, «сидя на печи». Его сила основана на помощи щуки, которую он поймал и отпустил обратно в воду. Щука – один из символов древнейшего первопредка, изображение щуки или ее челюстей носили в качестве оберега. Иными словами, Емеле помогает сила предков, сила народной традиции. Сидение на печи означает еще и терпеливость народа, который зачастую именно из-за этого качества выходил победителем из долговременного противостояния с врагами.

СКАЗКА ПРО ДОМИК

Жили-были лиса и заяц. Лиса быстренько построила себе зимой избу ледяную, а заяц потрудился, построил себе избу лубяную (деревянную). Пришла весна, растаяла у лисы избушка.

Лиса выгнала зайца из его лубяного дома, а тот идет и плачет. Навстречу ему медведь.

– Что, заинька, плачешь?

– Была у лисички избушка ледяная, а у меня лубяная. Пришла весна, ее избушка растаяла. Лисичка попросилась ко мне в домик переночевать да меня же и выгнала.

– Не плачь, я ее прогоню.

Пришли к дому. А там лиса.

– Как выскочу, как выпрыгну! Полетят клочки по заулочкам!

Испугался медведь и ушел.

Идет снова зайчик и плачет, а навстречу ему бык (иногда баран).

– Что, заинька, плачешь?

– Да как же мне не плакать? Лисичка попросилась ко мне в домик переночевать да меня же и выгнала. И медведь не помог.

– Не плачь, я ее прогоню.

– Как выскочу, как выпрыгну! Полетят клочки по заулочкам!

Испугались бык и заяц и убежали.

Идет зайчик по дороге и плачет, а навстречу ему волк.

– Что, зайчик, плачешь, я тебе помогу.

– Нет, волк, не поможешь, медведь гнал – не выгнал, бык гнал – не выгнал, и тебе не выгнать.

Пошли они с волком к избушке, но лиса и их прогнала.

– Как выскочу, как выпрыгну! Полетят клочки по заулочкам!

Плачет зайка, а навстречу ему петух.

– Что, зайчик, плачешь?

– Да как же мне не плакать? Лисичка попросилась ко мне в домик переночевать да меня же и выгнала. И медведь не помог, и бык не помог, и волк убежал.

– Не плачь, я ее прогоню.

Взял петух свою косу и пошел к избушке. Идет и поет:

– Несу косу на плечи – хочу лису посечи!

Испугалась лиса, выбежала из домика, тут петух ее и зарубил. Стали они вместе с зайчиком в избушке жить-поживать, да добра наживать.

Была и у меня клячонка – восковые плечонки, плеточка гороховая. Вижу: горит у мужика овин; клячонку я поставил, пошел овин заливать. Покуда овин заливал, клячонка растаяла, плеточку вороны расклевали. Торговал кирпичом, остался ни при чем; был у меня шлык, в подворотню шмыг, да колешко сшиб, и теперь больно. Тем и сказке конец!

...

Данная сказка иносказательно описывает этапы становления трудной победы над хитрым и жестоким врагом. Рассмотрим символику сказки.

Домик – это тот мир, в котором человек живет и который ему надо защищать.

Заяц – это душа необученного, неуверенного пока, но трудолюбивого человека.

Лиса – хитрый враг, который побеждает неуверенного человека и выгоняет его из «домика».

Медведь – это сила без разума.

Бык – это упорство.

Волк – это ловкость и опыт.

Петух, «кур» – это огонь, воинский дух. Он носит на плече косу, символ смерти и самопожертвования.

Идя к победе, человек постепенно приобретает силу, упорство, ловкость, опыт. Но только обретение воинского духа позволяет ему победить врага.

В сказке этой поведано, что «один в поле не воин», что многими умениями побеждают, а воинским наукам обучаться надо...

Украшают волшебную сказку и разные прибаутки, присказки – коротенькие шуточные зачины, часто стихотворные: «Было это дело на море, на окияне. На острове Кидане стоит древо – золотые маковки. По этому древу ходит кот Баюн. Вверх идет – песню поет, а вниз идет – сказки сказывает».

«Сказка ложь, да в ней намек, добрым молодцам – урок». Это традиционное окончание должно напоминать нам о том, что в сказке всегда есть «намек», понять который, зачастую, может только человек, которому были даны ключи к сказкам.

Важно не лениться и не мечтать по-пустому.

Древний человек верил в святость произнесенных слов, ведь когда-то они обладали сакральным значением и не расходились с делом. Речь – это то, что, по воззрениям древних людей, отличало нас от животных и было ниспослано сверху. Недаром дар красноречия так ценился во всех странах, у всех народов. А раз этот божественный дар существует, то с помощью его можно договориться с высшими силами, надо только знать, как это сделать.

Для этого существуют специальные люди: волхвы, жрецы, ведуны, знахари, существуют определенные сочетания слов и звуков, которые могут донести твою просьбу-послание до ушей Бога и различных божеств, живущих вокруг нас. Оформляются эти просьбы и требования в виде молитв, заговоров, заклятий, клятв.

В народном воображении издревле бытовала вера в то, что заговорным молитвенным словом можно отвадить любую беду, в том числе и ратную. Одним из главных условий воздействия заговора является вера в его силу. Эта вера в действенность колдовства избавляет людей от страха, усиливает его возможности, чему также существуют многочисленные свидетельства.

Очевидно, заговоры являются обломками языческих молений. «Первая молитва у всякого народа была и первым песнопением; в заговорах и заклятиях до сих пор замечаются метр и народная рифма; тоже должно сказать о загадках и некоторых старинных пословицах и поговорках» (Афанасьев А.Н.).

Веру в магическую мощь заговоров, молитв, эпических песней Афанасьев объясняет искажением и буквальным пониманием древних метафорических выражений, служивших для обозначения небесных явлений. Из веры в мощь слова он выводит благословения, добрые пожелания и приветствия (здравицы), проклятия, языческую присягу и т.п. А.Н. Афанасьев подчеркивал веру народа в то, что заговоры «непригодны для забавы и вмещают в себе страшную силу, которую не следует пытать без крайней нужды; иначе наживешь беду».

Большинство русских заговоров включает в себя мифы. В них упоминается и Мировое дерево (обычно дуб), изначальные Мировые воды (Море-Окиян), Первоземля (Остров Буян), первые существа (Рыбы, Птицы).

Можно отметить, что воинские заговоры, сопровождающие обряды, по форме значительно отличаются от целебных заговоров. Нередко в них, кроме упоминания о Христе, Богородице, святых и других положительных символах, присутствует нечистая сила и языческие символы. Разнятся они и по фонетическому звучанию. У наговоров и военных заговоров более мрачные, повелительные интонации. Можно говорить о большой относительности этого деления, поскольку во множестве заговоров, как и в самой жизни, смешивались и светлое, и темное. Например, в воинских заговорах приказывали пулям и стрелам лететь во врагов, принося им страдания и смерть, в любовных – присушивали жертву во благо семьи и заказчицы, в лечебных – предлагали болезни покинуть это тело и переселиться в любое другое на выбор или по наущению.

Мощный заряд внушения достигается и использованием веры народа в силу слова и в сверхъестественное, и особым содержанием заговора (мифом), и звуковым словосочетанием (фоносемантика), и особым поведением, что подтверждается и научным изучением заговоров с точки зрения психолингвистики.

Витязь на распутье. Художник В.М. Васнецов

Важные элементы заговорных формул – эпитеты, сравнения, символы. Предполагается, что формульная природа заговоров восходит к песенному творчеству, поэтому в них развита ритмика, а иногда возникали рифмы:

Иди, худое,
За лихие болота,
За гнилую колоду,
Где быки не ревут,
Петухи не поют.
Там ваше гулянье,
Там ваше красованье,
Там вечная жизнь.

Верили, что текст заговора изменять нельзя, иначе ослабнет его сила. Поэтому, не надеясь на память, заговоры записывали. Сложилась даже письменная форма их бытования. Однако, несмотря на это, заговоры, как всякое фольклорное явление, были подвержены изменениям.

Разрушить или ослабить силу заговора мог только другой заговор. В поздней традиции заговор не всегда требовалось произносить, достаточно было записать его на бумагу и носить в ладанке на груди (например, дорожный оберег «Свет Богородицы»).

В эпических заговорах были постоянные элементы построения: зачин (молитвенное вступление), эпическая часть (описание обрядовых действий,), выражение пожелания, закрепка – концовка. Обычно действие происходит «на море-окияне, на острове Буяне», посреди которого стоит медный столб от земли до неба или лежит «бел Алатырь-камень». Действие также может разворачиваться в горах, в чистом поле. Построение заговора представляет собой последовательное сочетание формул. Фольклорная формула – устойчивая словесная конструкция, как правило, ритмически упорядоченная и имеющая характер законченного суждения.

В заговорах наиболее употребительны были начальные формулы (молитвенные вступления) и заключительные (закрепки), которые могли завершаться «зааминиванием». Например: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Аминь!», «Будьте, мои слова, крепки и прочны. Ключ – замок. Аминь, аминь, аминь!»

Во многих воинских заговорах обращаются к мужу каменному или девице красной, что ратным делом заповедывают, чтобы «пули были не в пули, стрелы не в стрелы, и шли бы они во чисто поле, в мать сыру землю, и чтобы ножи булатные, сабли вострые, пищали, топоры и бердыши были смирными и вреда бы не причиняли». Выказывались пожелания, чтобы «тело было крепче белого камня, а платье крепче панциря и кольчуги и чтоб от каменной одежды той и пуля, и сабля отскакивали бы, как молот от наковальни, чтоб железо и сталь вертелись бы кругом, как у мельницы жернова, но тела не трогали». Эти и подобные тексты словесной магии были хорошо известны и в казачьей среде с ее воинским укладом жизни и еще довольно часто встречались в XX веке у донских и кубанских казаков.

А.В. Суворов. Гравюра XIX в.

В армейской среде заговоры в свое время были так распространены, что вошли в противоречие с уставами во времена Петра I. И поэтому, начиная с воинских артикулов (строевые уставы) Петра, заговоры строжайшим образом преследовались и «ружья заговоритель» рисковал погибнуть жестокой смертью: «без сожаления да сожжется», хотя история не сохранила примеров такого наказания за подобное преступление.

Наверняка и сейчас у людей военных есть свои приметы и традиции, идущие из тьмы веков, с ними оно как-то спокойнее.

Пословицы – это краткие и поэтичные формулы народной мудрости, несущие силу житейских закономерностей.

У пословиц и поговорок обычно нет автора. Мы вряд ли узнаем точное время их появления, место их создания. Пословицы и поговорки вобрали в себя народную мудрость, накопленную веками. Им свойственны афористическая сжатость и точность суждений о самых различных сторонах жизни человека. Передаваясь из уст в уста, пословицы и поговорки шлифовались, совершенствовались, приобретая предельную точность, меткость и лаконичность. У каждого народа свои крылатые выражения, отражающие особенности его быта, исторической судьбы, национального самосознания.

Портрет писателя Владимира Ивановича Даля. Художник В.Г. Перов

Пословицы, как отмечает В.И. Даль, – это коротенькая притча, суждение, приговор, поучение, высказанное обиняком и пущенное в оборот под чеканом народности.

Поговорки весьма близки к пословице, но не имеют такого нравоучительного, поучающего смысла. Поговорка – окольное выражение, переносная речь, простое иносказание, обиняк, способ выражения, но без притчи, без суждения, заключения; это первая половина пословицы.

Иностранцы просто не поймут смысла русских поговорок, пословиц и загадок. Как объяснить иностранцу пословицу «Больно ранен – так что и головы не нашли» или загадку «Сидит девица в темнице, а коса на улице». Их может понять только человек, живущий в традиции русского народа, понимающий ассоциации, национальную иносказательность. В результате этого понимания правится символическое восприятие мира, своей культуры, окружающей среды, в которой человек живет, трудится и воюет.

Яркие, образные выражения при общении с солдатами использовал величайший русский полководец, генералиссимус А.В. Суворов. Он пользовался огромным уважением и любовью среди солдат. За время своей службы в нижних чинах Суворов научился говорить их языком и мог просто и ясно объяснить военные премудрости.

Суворовские заветы усваивались легко. Недаром «Словесное поучение солдатам» имеет подзаголовок «Разговор с солдатами их языком». Вот примеры его поучения солдатам: «Пуля – дура, штык – молодец! Береги пулю в дуле на два, на три дня, на целую кампанию! Стреляй редко, да метко! А штыком коли крепко! Ударил штыком да и тащи его вон! Назад, назад его бери! Да и другого коли! Ушей не вешай, голову подбери, а глазами смотри! Глядишь направо, а видишь влево!» Суворов знал, что русский солдат, прошедший школу деревенских стеношных, кулачных боев, силен в рукопашной схватке. Многие иностранные генералы отмечали, что сильнее солдата в рукопашном бою, чем русский, нет.

Прусский король Фридрих Великий говорил: «Русского солдата мало убить, его нужно еще и повалить!» – сознавая, что никакой муштрой и палочной дисциплиной нельзя добиться от солдат-наемников той стойкости и самоотверженности в бою, какие были у русских солдат.

Начало научному изучению этого пласта народного творчества положил М.В. Ломоносов. Исключительная роль в собирании народных изречений принадлежит В.И. Далю, записавшему среди крестьян, ремесленников, кулачных бойцов и солдат 25 тыс. пословиц и поговорок. Этот труд был опубликован в 1861 – 1862 гг., но это собрание не вместило всего записанного В.И. Далем. В знаменитый «Толковый словарь живого великорусского языка» вошло еще много пословиц и поговорок, не попавших в сборник. Мы рассмотрим пословицы и поговорки, связанные, по определению В.И. Даля, с «Бранью-Войной-Дракой», а также казачьи поговорки из различных собраний.

Он песней в душу льет печаль;

Он душу погружает в даль

Пространств унылых, замогильных!

Но раздается резкий звук;

Он славит копий бранный стук

И шлет отраду в сердце сильных.

(В. Кюхельбекер)

Гудок – прообраз скрипки

У многих народов происхождение музыки, музыкальных инструментов и песен связано с природными явлениями и владыками гроз, вьюг и ветров. Религиозные обряды в честь Перуна (бога грома и молнии), Стрибога (бога ветров), Святовида (бога солнца), Лады (богини любви) и т.д. сопровождались пением, плясками, игрой на музыкальных инструментах и заканчивались общим пиром.

Звуки духовой музыки рождаются благодаря вдуванию воздуха в инструмент. Дуновение ветра воспринималось нашими предками как исходящее из открытых уст богов. Фантазия древних славян сближала вой бури и свист ветров с пением и музыкой. Мифические представления, сочетавшиеся с музыкой, сделали их священной и необходимой принадлежностью языческих обрядов и праздников.

А.Н. Афанасьев писал, что разнообразные музыкальные тоны, рождаясь при дуновении ветра в воздухе, отождествляются со словом «дуть». Отсюда произошли: дуда, дудка, дудеть, перс, dudu – звук флейты; гудок и гусли – от гуду; гудеть – слово, употребляемое малороссами для обозначения дующего ветра; сравни: сопелка, сиповка – от сопати, сопеть (шипеть), сиплый, свистелка – от свистать. Особо можно отметить происхождение слова «гудьба», которое родилось одновременно со способностью человека извлекать звук, гул и гудение из тетивы лука, а позже и намеренно созданных гудочных орудий: гудков (прообразов скрипок), гуслей, свирелей, рожков, волынок. Слово это стало обозначать у славян все многообразие звукового ряда, в том числе и громких отрывистых звуков, производимых бубнами и другими ударными приспособлениями. Впоследствии «гудьба» была вытеснена из русского языка греческим словом «музыка».

Древнерусские гусли. Новгород

Византийский историк Феофилакт Симокатта, арабский путешественник Аль-Масуди подтверждают существование музыкальных инструментов у древних славян. Арабский географ Омар ибн Даст в своей «Книге драгоценных сокровищ» пишет: «Есть у них разного рода лютни, гусли и свирели...» В византийских хрониках, относящихся к VI в., рассказывается о славянах-гуслярах: «Вместо оружия славяне-великаны носили с собой гусли».

Жалейка – один из самых распространенных духовых инструментов на Руси

Воины славяно-русов непременно использовали музыку для поднятия своего духа и устрашения врага подобно воинам Древней Греции, которые шли в бой под пронзительные звуки авлоса – древнегреческого «гобоя». А боевой дух воинов перед сражением поднимали при помощи игры на кифарах.

В русских сказках на звуки рога и дудки являются ратники, против которых не устоит никакая сила; чудодейственные гусли-самогуды сами играют, сами песни поют, заставляют плясать без отдыха.

Музыка и пение, по мнению А.Н. Афанасьева, являются необходимым элементом древних праздников и обрядов, а ведической функцией древнего класса «музыкантов, певцов, поэтов, словом, людей вещих» он считает хранение в памяти и исполнение эпических сказаний. Поздним отражением языческих ритуалов являются как народные песни и танцы, так и вещие сказания-песни скоморохов и гусляров.

Старинный русский оркестр. Из «букваря» Кариона Истомина

До XVII в. в музыкальном и песенном деле велика была роль скоморохов. Это были особые руководители «гудьбы» (музыки) и плясок, умельцы играть на гуслях, на дуде, на волынке и одновременно отплясывать.

По определению Домостроя, специальностью скоморохов были «плясание и сопели, песни бесовские». «Свиряющими в трубы» или «сопцами», то есть «играчами» на пищальнике, сурне, сопели, дубе, жалейке, называют скоморохов азбуковники XVI – XVII в. Под их музыку пел и плясал народ. Недаром к себе на пир и на воинские походы русские князи звали скоморохов, которые могли и развеселить, и настроить на торжественный лад сказаниями о былых богатырях, и знак войскам подать.

Предки наши обладали рядом простых духовых инструментов, сохраняющихся в употреблении и доселе. Таковы: дудка, или свирель (из полого ствола какого-нибудь растения или древесной коры), пастушеский рожок разной величины (из бересты или дерева, обмотанного берестой), двойная дудка (жалейка или сиповка). Для извлечения музыки употребляли также рога домашних животных. Поэтому можно полагать, что именно дудка и рожок были первыми инструментами. Потом появились жалейка, рог, свирель, бубны, волынка, гудок, гусли, балалайка, ложки, барабаны, металлические трубы и т.д.

На огромной территории, где селились наши предки, в курганах находят различные по виду и величине колокольчики и бубенчики. Самобытные музыканты-виртуозы выбивали на бубне бесчисленное количество разнообразных ритмов. По инструменту били пальцами и ладонями, локтями, коленями, лбом, высоко подбрасывали его над головой, вращали вокруг туловища.

Иногда в качестве музыкальных инструментов использовались предметы быта. По бутылкам, наполненным разным количеством воды, ударяли специальными деревянными молоточками, звенели колокольчиками, закрепленными на шапке.

К числу древнерусских инструментов принадлежали также варган – полудуховой, полуударный инструмент, в который дули ртом и ударяли пальцем, а также ложки – деревянный или медный ударный инструмент, имеющий форму обыкновенных ложек, рукоятки которых увешаны бубенчиками.

Наполеон на острове Св. Елены. Художник И.К. Айвазовский

По свидетельству сына владельца балаганов А.В. Лейферта, гулянье во время праздников с участием скоморохов и других любителей повеселиться представляло собой «гигантский чудовищный хаос звуков, создающийся тем, что одновременно пищит шарманка, ревет труба, стучат бубны, поет флейта, гудит барабан, говор, возгласы... песня». Все это сближает эти звуки с громом битвы.

Боевые трубы известны как непременный воинский атрибут с XII в.: «Под трубами повиты, с конца копья вскормлены…» («Слово о полку Игореве»). Наряду с барабанами и бубнами они использовались для управления войсками путем подачи сигналов для начала атаки, сбора рассеянных полков под княжеский стяг или подбадривания своих воинов в наиболее тяжелые минуты сражений, штурмов или обороны крепостей.

Звук трубы созывал воинов в поход. Под боевой напев трубы сходились богатыри в схватке. Трубы возвещали о возвращении ратников в родные края с победой.

О роли музыки в военном деле хорошо сказал великий русский полководец А.В. Суворов. Один генерал как-то заметил, что надлежало бы уменьшить число музыкантов и умножить ими ряды солдат. «Нет, – отвечал Суворов, – музыка нужна и полезна, и надобно, чтобы она была самая громкая. Она веселит сердце воина, равняет шаг, с ней мы танцуем и на самом сражении. Старик с большею бодростью бросается на смерть. Молокосос, стирая со рта молоко маменьки, бежит за ним. Музыка удваивает, утраивает армию. С крестом в руке священника, с распущенными знаменами и с громогласной музыкой взял я Измаил!»

Находясь в изгнании на острове св. Елены, Наполеон говорил: «В российской кампании у моего войска было два главных врага: морозы и русская военная музыка». Действительно, французы боялись русскую музыку, напоминающую о бескрайности просторов и русской метели, а еще – залихватских русских песен.

Музыка и песня могут звать в бой, как боевое знамя, как призыв полководца. Музыка и песня на войне помогают бойцам выстоять, вселяют силу и бодрость духа, не дают ожесточиться, омертветь душой.

Солдат без песни – что без ружья!

(А.В. Суворов)

Во всех боевых искусствах всего мира песне отводилась особая роль: она позволяла сплотиться, почувствовать себя частью единого целого, снять психофизическое напряжение, быстро достичь необходимого для дела состояния. Тем большее значение песня имела для русского воинства, где всегда сильны были общинные отношения, в особенности для казаков, которые воплощали в себе традиционную культуру русского воинства.

Условно воинские песни можно подразделить на «песни привала-отдыха» – песни раздумья и на «бодрящие» – строевые песни. И если песни привала пелись и на войне, и в мирное время, то строевые были связаны с определенными условиями исполнения: «пешие» («пехотные») пелись «под шаг», «под ногу», «кавалерийские» – под ход коня, существовали песни «под пляс», песни-молитвы перед боем. Характерно, что одна и та же песня может бытовать как «пешая», «кавалерийская» и как «плясовая», в зависимости от темпа и характера ее звучания. В группу строевых входили исторические, военно-бытовые, баллады, многие из которых имели тексты литературного происхождения.

Сочинители казачьих песен – это «вольница казацкая», не смирившаяся с подчинением. Бежали будущие казаки за волей на земли свободные, где вместе с исконными казаками стояли оплотом против многочисленных врагов. Вот почему песня казака широка и раздольна, как сама «Волга-кормилица, море Хвалынское», весела и свободна, как свободен и весел ее сочинитель – казак. Есть, конечно, и песни с печальными напевами, но это не безысходная тоска, а всего лишь «печаль-раздумье».

Песни сопровождали казаков не только в походе, но и весь быт казаков сопровождался песнями. Существовали потомственные казаки, которые знали до несколько тысяч песен. Причем, следуя степной традиции, исторические казачьи песни повествовали обо всех сражениях и событиях казачьей жизни с указанием времени и места. По песням учили казачата историю. И, надо сказать, знали ее достаточно точно. Не случайно, когда историк Сухоруков спросил М.Ю. Лермонтова, чему верить – чиновным грамотам или казачьим песням, поэт, прекрасно знавший казаков, не сомневаясь, ответил: «Казачьим песням! Они не врут!»

Для многих воинских песен характерна импровизация. Такую песню раз услышишь, потом слушаешь ее вновь и можешь поначалу не узнать, поскольку в ней могут варьировать слова, мелодия и даже ритм стиха, в зависимости от обстановки и особенностей исполнителей.

Песня – это огромный пласт русской воинской культуры. Без нее немыслимо представить традиционное воспитание воина. Русская мужская воинская песня, особая манера исполнения – все это до сих пор живо, пока есть люди, которые сохраняют традицию. К сожалению, в советское время носители и исполнители «старорежимной» воинской песни были практически уничтожены (ликвидация казачества, старого офицерства, дореволюционных воинских традиций). Многое делалось для того, чтобы, говоря о русской народной песне, люди представляли себе тоскливое или нарочито веселое пение хора бабушек, а при упоминании военных песней – сладкоголосое пение солистов военных ансамблей. С такими песнями в бой не пойдешь! Именно поэтому необходимо срочно возвращать и улучшать традиционную песенную культуру, прежде всего в армии. Песни в народе и в армии продолжают жить, видоизменяясь и возвращаясь «на круги своя».

Разрушался и разрушается ритмический и мелодический ряд русского народа, сложившийся веками, в котором удивительным образом наслоились, переплелись ритмы древнейших славянских былин и песнопений с мелодикой византийской литургии. Все это может привести к нарушению структуры личности русского человека и отражает общий кризис общества. Поэтому необходимо чаще петь прекрасные старинные воинские песни.

Император Петр I. Художник А.П. Антропов