История человечества знает немало фактов и событий, вызывающих всеобщее изумление. Но есть чудеса, казалось бы, очевидные, — но их не замечают, поскольку они не воспринимаются как события необыкновенные, не поддающиеся трезвому объяснению. К такого рода «незаметным» чудесам относится конкиста — испанское завоевание Америки.

Напомним: в XVI в. вторглись в Америку орды испанцев, разрушили индейские цивилизации, пролили реки крови, награбили тонны золота, покорили местное население и установили собственные порядки. А победили испанцы потому, что имели колоссальное преимущество в вооружении, в военной тактике, в организации, ведь за их плечами стояли все технические достижения европейской цивилизации, тогда как индейцы даже не знали колеса. Ну и что в этом необычного? Всегда сильные побеждали слабых, разве не так? В целом верно; и вместе с тем есть у конкисты ряд особенностей, которые решительно отличают ее от всех предшествующих и последующих завоеваний и позволяют говорить о ней как о совершенно уникальном, неповторимом опыте в истории человечества.

Двенадцатое октября 1492 г. Испанцы ступают на землю Нового Света. Переломный момент в истории человечества: встреча двух миров

Чудо конкисты остается незамеченным прежде всего потому, что ее принято воспринимать как чисто военное предприятие: пришел, увидел, победил. И награбил. При этом часто совсем не берутся в расчет иные, не менее существенные аспекты и стимулы испанского завоевания Америки. Прежде всего — аспект пространственный: то, что стоит за словом «пришел». Ведь речь идет не только о победе над противником на поле боя, о взятии города или крепости — до них еще надо было добраться, проложить к ним путь, пройдя тысячи миль по совершенно незнакомой местности. Для конкистадоров слово «пришел», предшествующее словам «увидел» и «победил», означало совсем не то же самое, что для Юлия Цезаря, автора знаменитого изречения. Принципиальное различие состояло в том, что Юлий Цезарь и прочие предшественники испанских завоевателей обычно знали, куда они идут, какое им предстоит покрыть расстояние, какие населенные пункты им встретятся на пути, против кого они будут воевать, какова приблизительная численность противника и как он вооружен. Конкистадоры же шли в неведомое, руководствуясь слухами и сообщениями, которы сплошь да рядом оказывались небылицами.

Вдумаемся, вчувствуемся — что стоит за этим «пришел»: сначала двух-трехмесячное изнурительное плавание чере океан на утлых суденышках, набитых людьми, скотом, припасами, снаряжением; а затем многомесячный, а то и многолетний переход через непролазную сельву, топи, горы, безводные пустыни; и на этом пути от голода, лишений и болезней иногда погибало намного больше воинов, чем в битвах с индейцами. Если завоевателю Мексики Эрнану Кортесу до столицы ацтеков предстояло пройти «всего-то» около шестисот километров, то покоритель Колумбии Гонсало Хименес де Кесада шел страну чибча-муисков (нынешняя Богота) с побережья почти год, преодолев полторы тысячи километров; экспедиция Эрнандо де Сото за четыре года блужданий по Североамериканскому материку покрыла четыре тысячи километров; пять тысяч километров преодолел Диего де Альмагро на пути из Перу в Чили и обратно — примеры подобного рода можно множит и множить.

Главная особенность конкисты как раз и состоит в этом уникальном опыте проникновения в девственное пространство — уникальном потому, что речь идет о неизведанном пространстве двух громадных материков. Никогда еще в истории человечества перед людьми не распахивалась такая ширь неведомых земель. Завоевание неразрывно слилось с первопроходчеством, приобрело исследовательский характер, и, что немаловажно, сами конкистадоры огромное значение придавали исследовательским целям своих экспедиций. Испанское завоевание Америки стало важнейшей страницей в истории освоения Земли: конкиста была неотделима от географического открытия. Во почему в книгах по истории географических открытий имена Бальбоа, Кортеса, Писарро, Альмагро, Сото и других знаменитых конкистадоров по справедливости соседствуют со славными именами Колумба, Васко да Гамы, Магеллана.

В массовом представлении об испанском завоевании Америки совершенно отсутствует и другой, не менее существенный аспект конкисты, а именно — колонизаторский. Конкиста, как и многие другие исторические явления, носила противоречивый характер, сочетая в себе разрушение и созидание. Спору нет, испанское завоевание Америки имело катастрофические последствия для индейского мира, часто облекалось в чудовищно жестокие формы и повлекло за собой миллионы человеческих жертв среди аборигенов (включая и тех, кто умер от занесенных европейцами болезней). Но видеть в конкисте только это — все равно как судить о столичном городе, побывав лишь в его трущобных районах. На месте разрушенных индейских городов создавались новые города; на смену одного уклада приходили иные нормы бытия, новые культуры: призванные копировать испанские модели, они изначально отличались от последних и составили основу будущей латиноамериканской цивилизации.

Двойственный характер испанского завоевания Америки был отражен и в официальной формулировке, определявшей цели и задачи экспедиций: конкистадорам предписывалось «conquistar у poblar», что означает «завоевать и заселить». Эта формула, в сущности, содержит в себе отношение к пространству Нового Света — непознанному, замкнутому, враждебному и глубоко чуждому во всех проявлениях как природного, так и культурного мира. Понятие conquistar подразумевает акт присвоения пространства: взломать его, проникнуть в самую глубь материков, запечатлеть на карте облик новых земель, покорить пространство ногами, а мечом — его обитателей. Слово же poblar — имеющее очень широкий круг значений, связанных с цивилизаторской деятельностью, включая строительство поселений и городов (pueblos), — подразумевает освоение пространства: сделать его «своим», одомашнить его, перекроить по европейскому регламенту. В конечном счете ради этого и совершается завоевание. Хронист Франсиско Лопес де Гомара писал по этому поводу: «Кто не заселит, не совершит хорошей конкисты; а не покорив землю, не обратишь язычников в христианство; посему главной задачей конкистадора должно стать заселение». Исходя из этого, хронист объясняет провал упомянутой экспедиции Сото: «Он не заселил эти земли, и оттого сам погиб и угробил тех, кого повлек за собою. Никогда ничего путного не выйдет у конкистадоров, ежели наперед всего они не будут думать о заселении…».

Распространено представление, будто испанцы рвались в Америку для того лишь, чтобы разбогатеть одним махом, а затем вернуться восвояси и остаток дней прожить в довольстве на родине. На самом деле все обстояло совсем иначе. Конкистадоры, незваные гости, пришли в Америку, чтобы стать здесь хозяевами, — а хозяином себя можно чувствовать только в собственном доме, обставленном и украшенном по своему вкусу.

Евангелизация индейцев официально провозглашалась главной целью конкисты, и она же служила ее оправданием

А еще в этом доме слуги должны говорить с хозяином на одном языке, по крайней мере должны понимать его приказы, признавать его власть и систему ценностей. Поэтому формула conquistar у poblar заключала в себе еще одну составляющую конкисты — христианизацию индейцев. Собственно, официальная идеология главной целью конкисты как раз и провозглашала приобщение язычников к истинной католической вере — именно в этом испанцы видели свою великую историческую миссию в Америке. Не надо верить тем авторам, которые утверждают, будто христианизация была лишь пустым лозунгом, имевшим целью придать благородную видимость грабительскому походу. Не надо хотя бы потому, что деятельность католических священнослужителей, входивших в состав завоевательных экспедиций, в полном масштабе разворачивалась уже после того, как индейцы были покорены, и грабить становилось нечего.

«Духовная конкиста» (conquista espiritual), понятие, утвердившееся еще на заре XVI в., была органической, неотъемлемой частью испанского завоевания Америки, и не случайно сами священнослужители и миссионеры мыслили себя в образе конкистадоров — с той лишь поправкой, что они отвоевывали у дьявола души человеческие оружием слова.

Вот, например, с каким напутствием магистр ордена францисканцев отправляет первых двенадцать миссионеров в Мексику: «Идите, возлюбленные чада мои, с благословением отца вашего, дабы исполнить обет свой; возьмите щит веры, облачитесь в кольчугу справедливости, препоясайтесь мечом божественного слова, наденьте шлем непорочности, воздымите копье упорства и отправляйтесь на битву со змием, который завладел душами, искупленными драгоценнейшей кровью Христовой, и отвоюйте их для Христа».

Конкисту нередко сравнивают с крестовыми походами и даже называют последним крестовым походом в истории. Основания для этого имеются, так как оба предприятия носили религиозный и одновременно завоевательный характер. Однако между этими явлениями есть существенная разница — в отношении к неверным: крестоносцы провозглашали своей задачей изгнание мусульман из Святой Земли и освобождение Гроба Господня, а вовсе не обращение неверных; в идеологии конкисты на первый план выдвигалась идея христианизации, а понятия «изгнание» и «освобождение» применялись лишь в чисто религиозном смысле (освобождение из-под власти дьявола). И, надо признать, на обращение индейцев в католичество испанская корона и церковь не жалели ни людей, ни сил, ни средств.

Итак, вот они — четыре лика конкисты: завоевание и связанный с ним грабеж, открытие и исследование новых земель, освоение покоренного пространства (колонизация) и христианизация индейцев. Был у конкисты еще один очень важный аспект — метисация; но поскольку в круг официально заявленных задач она не входила и совершалась спонтанно, то об этом мы поговорим позднее. Указанные цели были настолько тесно взаимосвязаны, что выделить среди них главные и второстепенные практически невозможно.

Зададимся вопросом: насколько в эпоху конкисты были выполнены эти сложнейшие и многотрудные задачи? Но сразу оговорим: если учесть, что в Америке доныне сохраняются довольно обширные неисследованные и малоисследованные области, а также индейские анклавы и племена, живущие по своим законам и со своими богами, то эти задачи, выходит, не выполнены до сих пор (и слава Богу!). И все же нельзя отрицать, что эти цели в основном были достигнуты — именно в эпоху конкисты.

А теперь настало время поговорить о сроках. Чудо конкисты оказывается таким «незаметным» отчасти еще и по той причине, что даже в исторической литературе эпоха конкисты обычно представлена с очень размытыми хронологическими границами. Говорится: «Эпоха конкисты — XVI век», или же: «В XVI веке, в эпоху испанского завоевания Америки…» и т. п. — так создается впечатление, будто конкиста растянулась на целый век, а сто лет — срок немалый. Попробуем, однако, наметить более точные хронологические рамки конкисты — но для этого нам придется бегло очертить историю открытия и завоевания Нового Света.

В ней достаточно четко выделяются три периода. Начальный занимает четверть века — с 1493 по 1519 годы. Первая дата — крупномасштабная экспедиция Колумба в Новый Свет, предпринятая не столько с исследовательскими, сколько с колонизаторскими целями: тогда на семнадцати кораблях великий мореплаватель уже в звании «Адмирала моря-океана» привез на открытый год назад остров Эспаньолу[2] полторы тысячи поселенцев и все необходимое для их жизни: скот, лошадей, собак, горы провианта, инструментов, семян, товаров. Вторая дата — начало экспедиции Кортеса в Мексику — обозначает новый период в истории испанского завоевания Америки.

То, что происходило между этими хронологическими границами еще нельзя назвать конкистой в полном смысле этого понятия — нельзя по двум причинам: не те расстояния и не те аборигены. Действие этого периода разворачивается преимущественно на Антильских островах, населенных индейскими племенами (араваки, тайно, карибы, сибонеи и др.), стоявшими на низком уровне общественного развития. Вопреки своим чаяниям, испанцы не нашли на островах ни пышных городов, ни богатых залежей драгоценных металлов — здесь жили полуголые дикари, с которых и взять-то было нечего, кроме жалких золотых побрякушек. Случалось, индейцы оказывали ожесточенное сопротивление пришельцам, бывало, поднимали восстания, но силы были слишком неравны, и военные действия превращались в избиение младенцев. В результате за четверть века коренное население островов сократилось в десятки раз, а к концу XVI столетия исчезло практически полностью.

Завоевание Антильских островов

С 1509 г. Хуан Понсе де Леон начинает колонизацию острова Сан-Хуан (нынешний Пуэрто-Рико); год спустя Диего де Веласкес приступает к покорению Кубы; в 1511 г. Хуан де Эскивель высаживается на Ямайке, но эти экспедиции не идут ни в какое сравнение с будущими грандиозными материковыми экспедициями — ни в военном отношении, ни по пройденным расстояниям, ни по усилиям, ни по полученным результатам.

В этот период наиболее важные географические открытия были сделаны не в захватнических, а в чисто исследовательских экспедициях. Первого августа 1498 г. Колумб открыл новую землю и верно предположил, что это «Твердая Земля», то есть материк, хотя и счел Южную Америку восточной оконечностью Азии. Как только в 1499 г. королевская чета отменила монополию Колумба на открытие новых западных земель, по его следам ринулись другие мореплаватели. Соратник Колумба Алонсо де Охеда вместе с Веспуччи обследовал северное побережье материка от устья Амазонки до Венесуэльского залива. На полуострове Парагуана Веспуччи увидел свайный поселок, «город над водой, подобный Венеции», и назвал залив Венесуэлой (Маленькой Венецией) — впоследствии это название перешло на весь южный берег Карибского моря до дельты Ориноко. Другой спутник Колумба, Педро Алонсо Ниньо, в том же 1499 г. прошел около трехсот километров вдоль материкового берега к западу от острова Маргарита, где выменял у индейцев почти сорок килограммов отменного жемчуга. Ни одно испанское заморское предприятие не обогатило так его участников, как это; и на следующий год часть поселенцев с Эспаньолы перебралась на остров Кубагуа, где основала колонию.

Завершил обследование Карибского побережья Южной Америки богатый севильский юрист Родриго де Бастидас. В октябре 1500 г. по следам предшественников Бастидас достиг мыса Ла-Вела и пошел дальше на юго-запад вдоль неисследованного берега. В мае 1501 г. Бастидас увидел снежные пики Сьерра-Невада, затем открыл устье великой реки Магдалены и дошел до Дарьенского залива, где начинается берег Панамского перешейка. Еще один соратник Колумба, Висенте Яньес Пинсон, в 1500 г. прошел около четырех тысяч километров вдоль атлантического побережья Южной Америки — от восточной оконечности материка до дельты Ориноко. Сам же неутомимый Колумб во время четвертой экспедиции в Новый Свет (1502–1504) обследовал Карибское побережье Центральной Америки — берега нынешних Гондураса, Никарагуа, Коста-Рики и Панамы до залива Ураба.

В 1513 г. Васко Нуньес де Бальбоа навеки вписал свое имя в историю географических открытий, когда пересек Панамский перешеек и первым из европейцев увидел Тихий океан, окрестив его Южным морем. Кстати, именно Бальбоа принес с тихоокеанского побережья весть о лежащем на юге богатом государстве. Заместителем Бальбоа в той экспедиции был Франсиско Писарро — ему-то впоследствии и выпала удача завоевать империю инков.

В том же 1513 г. Хуан Понсе де Леон в поисках источника вечной молодости, о котором услышал от индейцев, открыл Флориду, а затем Юкатан — правда счел их островами. В 1517 г. Франсиско Эрнандес де Кордова, отплыв с Кубы в поисках рабов, нехватка которых уже стала ощущаться на острове, вышел к полуострову Юкатан, проследил семьсот километров его побережья и предположил, что это — материк. Куда важнее другое — здесь были обнаружены туземные народы, по уровню культуры намного превосходившие дикарей Антильских островов. Туземцы (а это были индейцы майя) строили большие каменные храмы, носили красивые одежды из хлопчатобумажных тканей и украшали тела тонкими изделиями из золота и меди. Правда, это открытие очень недешево обошлось конкистадорам. Майя оказались не такие простаки, как араваки и тайно, они не купились на дешевые побрякушки и встретили незваных гостей во всеоружии. Во время последней битвы у селения Чапотон испанцы потеряли пятьдесят человек убитыми, пятеро утонули, двое попали в плен. Ранены были почти все, в том числе множество ранений получил и сам Кордова. Для управления судами не хватало рук, поэтому один корабль пришлось сжечь, а на оставшемся конкистадоры кое-как добрались до Кубы. Кордова умер через десять дней после возвращения.

Обследованные побережья Южной Америки к 1502 г.

Препятствия никоим образом не останавливали конкистадоров — наоборот, лишь распаляли их неуемную энергию. На следующий год бьша организована куда более внушительная экспедиция в составе четырех кораблей и двухсот сорока солдат под командованием Хуана де Грихальвы. Тот проследил северное побережье Юкатана, дошел до реки Пануко и окончательно убедился, что земли эти — материковые; а главное, он привез первые известия о богатейшем государстве ацтеков, которые послужили стимулом для организации завоевательного похода Кортеса.

Важно, однако, подчеркнуть: хотя испанцы проследили несколько тысяч миль материкового побережья, они, за исключением Бальбоа, не предпринимали попыток далеко углубиться в неизведанные земли и потому не имели представлений ни о размерах материков, ни о населявших их народах. Никто, например, даже не подозревал, что Флорида и Юкатан — земли одного материка. Еще хуже обстояли дела с географическим статусом Южной Америки. Казалось бы, она изначально должна была утвердиться в качестве «Твердой Земли», коль скоро экспедиции Охеды и Пинсона, обследовавшие в общей сложности более семи тысяч километров побережья, не оставляли никаких сомнений относительно ее «твердости». Затем последовало знаменитое письмо Веспуччи, где прямо говорилось об огромном новом континенте. Тем не менее, еще очень долго в представлениях большинства конкистадоров и космографов[3] Южная Америка считалась большим островом, вытянутым с запада на восток. В таком виде она фигурирует на глобусе Иоганна Шёнера (1515) и на карте мира (1516), найденной в архивах Леонардо да Винчи. Даже в 1552 г. знаменитый космограф Себастьян Мюнстер описывал Южную Америку как группу островов — Венесуэла, Перу, Бразилия, Огненная Земля — все по отдельности. Долгое время она не имела не только хозяев и поселений, но даже твердого имени. Колумб окрестил материк Землей Благодати, предполагая, что в глубине его находится земной рай. Однако особой благодати на этих бедных землях с их нездоровым климатом не наблюдалось, и название не прижилось. Чаще всего ее называли по имени залива, открытого Колумбом, — Землей Пария. Почти одновременно возникли новые имена: Америка, Новый Свет (эти названия поначалу относились только в южному материку), Земля Истинного Креста, Бразилия, а иногда и Неведомая Земля.

Все сказанное вовсе не имеет целью преуменьшить значение начального периода испанского исследования и завоевания Америки. Нет, это был крайне важный подготовительный период, без которого конкиста не могла бы состояться; это был своего рода трамплин для броска на материк. Свершенные в эти годы географические открытия и полученные сведения о богатых государствах указали конкистадорам пути дальнейшей экспансии. Далее, за четверть века испанского присутствия в Америке были выработаны те формы экономической и социальной организации колоний, какие с успехом применялись и в дальнейшем. А для практики грядущей конкисты особое значение имели два обстоятельства.

В эти годы сложились и были отлажены отношения конкистадора с королевской властью, то есть та система договоров и обязательств, которая, как оказалось, наилучшим образом подходила для грандиозного предприятия покорения Америки. И другое: начальный период конкисты стал суровой школой для будущих покорителей материков: Кортес, например, провел на Антильских островах тринадцать лет, прежде чем совершил рывок на материк, а Писарро — в прибрежных колониях Южной и Центральной Америки целых восемнадцать лет, после чего отважился покорять могущественное государство инков во главе ста восьмидесяти человек.

И потому, может быть, главный итог периода «предконкисты» состоит в том, что в эти четверть века в Новом Свете родился конкистадор как таковой во всем своеобразии его духовного облика: человек особой закалки, неукротимой энергии, с необузданным воображением, бесконечно выносливый и упорный, готовый на все для достижения цели, устремленный в неведомое, уже не европеец по своему самосознанию, испытавший на себе неотвратимое преобразующее воздействие девственного пространства — будущий покоритель Америки.

Теперь, подступив собственно к периоду конкисты, посмотрим сначала, как развивались события на Североамериканском материке и в Центральной Америке. По необходимости нам придется ограничиться беглым перечнем событий — главное, чтобы читатель в общих чертах представил себе историю, динамику и, скажем так, уплотненность во времени завоевательных походов конкистадоров. Речь, конечно, пойдет только о наиболее значительных экспедициях, помимо которых были предприняты сотни разведывательных экспедиций локального масштаба.

Итак, в 1519 г. губернатор Кубы Диего де Веласкес послал Кортеса с шестью сотнями воинов на материк. В последний момент он решил заменить генерал-капитана[4] экспедиции; узнав об этом, Кортес тут же отдал самовольный приказ об отплытии. На побережье Мексиканского залива Кортес основал первое поселение испанцев в Северной Америке — город Веракрус, после чего, на манер древних греков у стен Трои, уничтожил корабли, отрезав тем самым себе и соратникам пути к отступлению. Отсюда он в августе 1519 г. с боями начал продвижение к столице ацтеков, городу Теночтитлан. Как и прочие конкистадоры, Кортес хорошо усвоил древний принцип «разделяй и властвуй», а «разделять» в государстве ацтеков не составляло труда, ибо, созданное на подчинении многих народов, оно и так трещало по швам. По пути Кортес заручился поддержкой жителей Тлашкалы: заклятые враги ацтеков, они отправили с испанцами шесть тысяч отборных воинов. Кортес еще издалека «показал кулак» правителю ацтеков Моктесуме, устроив в подчиненном ему городе Чолула страшную резню и отбив охоту у нерешительного властителя препятствовать продвижению чужеземцев.

Восьмого ноября 1519 г. испанцы и союзные войска вступили в Теночтитлан. Первым делом Кортес изолировал правителя и его ближайших подчиненных и, фактически превратив Моктесуму в заложника, стал управлять государством от его имени. Вскоре испанцы узнали, что Веласкес послал против Кортеса мощную карательную экспедицию — восемнадцать кораблей и полторы тысячи членов экипажа во главе с капитаном Панфило де Нарваэсом, которому было приказано доставить самоуправца «живым или мертвым». Оставив в Теночтитлане небольшой гарнизон под командованием своего заместителя Педро де Альварадо, Кортес с тремя сотнями человек спешит в Веракрус, золотом и посулами переманивает на свою сторону большую часть людей Нарваэса, а его самого после короткой стычки берет в плен.

Между тем маниакально подозрительный Альварадо во время религиозного праздника ацтеков устроил резню ацтекской знати, вызвав всеобщее восстание жителей Теночтитлана. Испанский гарнизон, укрывшийся во дворце Моктесумы, с трудом сдерживал натиск восставших. Кортес с внушительным войском пришел на помощь осажденным — и сам оказался в западне. Ярость ацтеков не утихала; осажденные не знали покоя ни днем, ни ночью; а Моктесума, призванный утихомирить своих подданных, получил от них град камней и скончался от ран.

Встреча Кортеса и Моктесумы в Теночтитлане

В этой безнадежной ситуации не оставалось иного выхода, кроме отступления. Ночью 30 июня 1520 г. испанцы и союзные индейцы попытались тайком выскользнуть из города, но были замечены и атакованы со всех сторон. Началось паническое бегство; переносной мост, заготовленный для перехода через канал, рухнул под тяжестью тел; обвешанные награбленным золотом, конкистадоры камнем шли на дно. В ту ночь погибло около восьмисот испанцев и полторы тысячи союзных индейцев, отчего она и получила название «Ночь печали». Через несколько дней горстке уцелевших измотанных непрестанными арьергардными боями конкистадоров преградила путь огромная армия ацтеков. Свою победу в битве при Отумбе сами испанцы воспринимали как чудо — чудом она и была. Так испанцы прорвались в Тлашкалу, под защиту союзников.

Здесь Кортес начинает тщательную планомерную подготовку к походу на Теночтитлан: наращивает силы, находит новых союзников среди индейских народов, строит бригантины на озере Тескоко, чтобы изолировать островной город от суши. В августе 1521 г., после трехмесячной кровопролитной осады, уморенный голодом и жаждой, Теночтитлан пал.

Сразу же после победы завоеватель рассылает своих бравых капитанов[5] в разные концы Мексики, и в том же 1521 г. Гонсало де Сандоваль выходит к Тихому океану. За два года завоевана вся Центральная Мексика. В 1524 г. Кортес посылает своего заместителя Педро де Альварадо покорять Куаухтемальян, что на языке майя-киче означает «Страна Деревьев», отсюда испанизированное название Гватемала. Сначала Альварадо, вступив в союз с равнинными какчикелями, громил горных киче; когда же какчикели, обложенные непомерной данью, восстали, громил их с помощью киче — и так за два года он подчинил Гватемалу. В поисках пролива между океанами и «больших городов» он проник вдоль Тихоокеанского побережья в Сальвадор, но был вынужден отступить.

В 1523 г Кортес послал своего верного капитана Кристобаля де Олида осваивать Гондурас, где тот на Атлантическом побережье заложил колонию Иберас. Успехи вскружили ему голову, и он решил отложиться от Кортеса. Прознав о том, Кортес бросил дела управления в Мексике и ринулся в Гондурас наказать ослушника. Два года, с 1524-го по 1526-й, он проблуждал в дебрях сельвы и уже считался погибшим; когда же приблизился к порту Иберас, выяснил, что соратники Олида, чтобы получить прощение грозного начальства, поспешили сами казнить своего капитана.

Другое направление экспансии в Центральную Америку шло с юга, с Панамского перешейка, где в 1511 г. испанцы основали колонию Санта-Мария. В 1514 г. в Золотую Кастилию (так назвали Панаму) во главе полутора тысяч человек прибыл назначенный ее губернатором семидесятичетырехлетний Педрариас Давила. Он заключил договор с прежним губернатором Бальбоа о строительстве флота на Тихоокеанском побережье. Неимоверными усилиями Бальбоа построил корабли, транспортируя строевой лес с Атлантического на Тихоокеанское побережье; и когда уже готовился отплыть в страну инков, по навету был схвачен и казнен Педрариасом, который жестоко завидовал его славе первооткрывателя Южного моря и вечно подозревал его в стремлении отложиться. Давила заложил порт Панама, куда и перенес «столицу» Золотой Кастилии.

Эрнан Кортес. Из серии «Портреты и жизнеописания знаменитых капитанов», 1635 г. итальянского гравера Алипрандо Каприоли

Бывший соратник Бальбоа Андрес Ниньо и его компаньон Хиль Гонсалес де Авила решили продолжить дело казненного и подписали с королем договор на открытия в Южном море, получив во владение флот, с такими муками выстроенный Васко Нуньесом. В начале 1522 г. экспедиция вышла из Панамы и направилась на север. Узнав от туземцев, что на севере расположены два огромных озера, испанцы подумали, будто это водный путь из одного океана в другой. Там, в «столице» на берегу озера правил могущественный касик Никарао — по его имени конкистадоры и назвали всю «провинцию», ставшую впоследствии независимой страной Никарагуа.

В 1524 г. Педрариас послал в Никарагуа экспедицию во главе с Франсиско Фернандесом де Кордова, которому предписал заселить те земли. Разгромив индейцев, Кордова основал три форта: Гранада на берегу озера Никарагуа, Леон к северо-западу от озера Манагуа и Сеговия. А еще он открыл реку Сан-Хуан, вытекавшую из озера Никарагуа, построил лодки и дошел по реке до Атлантического океана. От успехов у него голова пошла кругом, а начальник, старый брюзга, находился далеко. И Кордова решил отложиться от губернатора, чтобы самому стать владельцем Никарагуа. При известии о мятеже с восьмидесятипятилетним Педрариасом случилось чудо омоложения: с энергией и нахрапом двадцатилетнего губернатор в кратчайший срок подготовил мощную карательную экспедицию и ринулся в Никарагуа. Кордова был схвачен и после короткого судебного процесса обезглавлен, а Педрариас стал губернатором Никарагуа.

Вернемся в Северную Америку. В 1527 г. соперник Кортеса Панфило де Нарваэс решил переломить незадавшуюся судьбу и во главе трехсот человек предпринял экспедицию во Флориду, открытую Понсе де Леоном. Узнав о богатой столице аппалачей,[6] Нарваэс, ослепленный золотым миражом, принял решение немедленно двинуться в глубь земли и отдал приказ кораблям искать удобную гавань, где ждать его не менее года. Так и случилось, что корабли и сухопутное войско больше не встретились. «Столица» аппалачей оказалась обыкновенной деревней; когда же поредевший отряд вернулся к морю, испанцам не оставалось ничего иного, как построить утлые лодки и плыть в Мексику вдоль побережья.

За время тяжелейшего многомесячного плавания от голода, жажды и индейских стрел конкистадоры гибли один за другим. Можно только изумляться, как испанцы все же умудрились добраться до дельты Миссисипи. Когда они пересекали устье великой реки, разразился шторм, и большая часть людей, Нарваэс в том числе, утонули. Спасшиеся умирали от голода, болезней и жестокого обращения индейцев. Из той злосчастной экспедиции в живых осталось только шестеро, среди них Альвар Нуньес Кабеса де Бака, рассказавший о своих приключениях в замечательной хронике «Кораблекрушения». Изведав немыслимые тяготы, за восемь лет странствий четверо добрели-таки до Мексики, покрыв расстояние в восемь тысяч километров. Только теперь начинают проявляться истинные размеры материка.

Кабеса де Вака сообщил, что слышал от индейцев о больших городах с многоэтажными домами где-то на севере Мексики. Этого сообщения оказалось достаточно, чтобы возбудить инициативу конкистадоров. По следам скитальцев отправляется Эрнандо де Сото, вложивший все свои несметные богатства, обретенные в Перу, в организацию мощной экспедиции. Начав с Флориды, он за три года (1539–1542) прошел три тысячи километров по территориям нынешних штатов Джорджия, Южная Каролина, Алабама и Миссисипи, но «золотых городов» так и не обнаружил. Весной 1542 г. измученный, потерявший надежду, Сото умер. Его преемник Луис де Москосо продолжил путь на северо-запад, добрался до восточных отрогов Скалистых гор и повернул назад. На Миссисипи испанцы построили бригантины, вышли в море и чудом добрались до Мексики. Из девятисот пятидесяти участников той экспедиции вернулась треть.

В Мексике, между тем, тоже не дремали. Нуньо де Гусман осваивает северо-запад Мексики, в 1530 г. прослеживает шестьсот миль Тихоокеанского побережья и устанавливает северный форпост испанских владений — Кульякан (у входа в Калифорнийский залив). Кортес не почиет на лаврах: одну за другой он посылает экспедиции с Тихоокеанского побережья Мексики на Молуккские острова и в Китай; а в результате открыта Калифорния, обследовать которую знаменитый конкистадор самолично направился в 1535 г.

На следующий год объявились четверо скитальцев из экспедиции Нарваэса: сообщения Кабесы де Ваки взбудоражили всю Мексику. Благоразумный вице-король Новой Испании решил, прежде чем затевать дорогостоящую экспедицию, послать разведывательный отряд, во главе которого поставил человека, не склонного к домыслам, — священнослужителя фрая Маркоса. В марте 1539 г. тот тронулся в путь на север из Кульякана и через несколько месяцев возвратился с потрясающими известиями. Открытая им богатейшая страна Сибола Семи Городов является, как он писал в своем «Донесении», «величайшей и лучшей из всех, открытых в прошлом», а город Сибола, меньший из семи городов, «превосходит по величине Мехико».

Вице-король, отбросив сомнения, тут же берется за организацию крупномасштабной завоевательной экспедиции. Ее командующий, Франсиско Васкес де Коронадо, в 1540 г., проделав тяжелый путь через пустыню, бросает растянувшийся на километры обоз, с небольшим отрядом ускоренным маршем доходит до Сиболы — и что же видит перед собой? То ли небольшое селение, то ли большое неказистое строение из сырцовых кирпичей, издали напоминавшее пчелиные соты. Такие необычные строения индейцев племени зуни, получившие название «пуэбло», частью уцелели до наших дней и охраняются как памятники древнего индейского зодчества. «Могу уверить Вас, что преподобный отец не сказал правды ни в чем из того, что сообщил, и в действительности все прямо противоположно его рассказам», — с горечью докладывал Коронадо вице-королю. Однако не тот он был человек, чтобы тут же повернуть назад. Вдохновленный новым золотым миражом — мифической страной Великая Кивира, о которой плетут небылицы индейцы, — он открывает Большой каньон реки Колорадо, проходит по территориям нынешних штатов Аризона, Нью-Мексико, Техас, бороздит Великие Равнины, чтобы через год возвратиться с пустыми руками. Вместе с тем по праву первооткрывателя во владении испанцев оказываются колоссальные территории Североамериканского материка, включающие в себя все южные штаты нынешних США. Дальнейшей экспансии испанцев на север материка не последовало по сугубо меркантильным причинам: после бесплодных экспедиций Сото и Коронадо конкистадоры поняли, что там, на севере, второй Мексики им не сыскать, там — только глушь да дикость, и утратили к этим землям всякий интерес.

И, наконец, — последний драматический акт конкисты в Северной Америке. Еще в 1527 г. соратник Кортеса Франсиско Монтехо начал покорение городов-государств майя на Юкатане. Индейцы майя оказывали захватчикам ожесточенное сопротивление, и не раз испанцы отступали с поражением — чтобы начать все сначала. За двенадцать лет Монтехо так и не смог обосноваться на полуострове. Тогда за дело взялся сын Монтехо, его полный тезка. Он оказался лучшим стратегом, чем его отец: в юности, отданный в пажи Эрнану Кортесу, он многому смог научиться у знаменитого конкистадора и, действуя по принципу «разделяй и властвуй», за два года прочно закрепился на Юкатане, основав его «столицу», город Мерида. В 1543 г. в решающем сражении под Меридой индейцы были разбиты, и фактически потеряли независимость.

На этом конкисту в испанских владениях Северной и Центральной Америки можно считать завершенной. Сказанное, конечно же, не означает, будто сопротивление индейцев полностью прекратилось и на этой территории не осталось белых пятен и непокоренных племен. Индейские восстания еще не раз сотрясали колонии и стоили испанцам немалых усилий и жертв; город майя Тайясаль в глубине Гватемалы сохранял независимость до 1697 г.; одержимые золотыми видениями фанатики искали на севере мифические страны Кивира, Тегуайо, Копала и другие вплоть до конца XVI в. — но все это были лишь отголоски конкисты, уже свершенной навсегда и бесповоротно. Свершенной с 1519 по 1543 гг. — за двадцать четыре года. Четверть века на завоевание, исследование, покорение громаднейшей территории!

Теперь перенесемся в Южную Америку. Кортес уже вовсю хозяйничает в Мексике, а берега южного материка все еще ждут конкистадоров. Первое испанское поселение на материке, Сан-Себастьян, основанное Алонсо де Охедой в 1510 г., продержалось недолго: беспрерывная война с индейцами вынудила колонистов, по совету Бальбоа, перебазироваться на Панамский перешеек, где они основали поселение Санта-Мария. Золота у южноамериканских индейцев оказалось мало, до смешного мало, а значит толку в этой земле не было никакого — вот и объявили ее колониальные власти «землей бесполезной».

И все же успехи Кортеса, наконец-то, расшевелили конкистадоров и они всполошились: если золотоносная страна обнаружилась на севере, то почему бы ей не быть и на юге? Уж там-то ей самое место! Тут как раз вспомнилась древняя и весьма распространенная научная теория, которая сыграла важную роль в возникновении мифа об Эльдорадо. Теория эта гласила, что золото взрастает под землей от солнечного жара, а значит, в экваториальных странах драгоценных металлов и камней должно быть больше, чем в северных. И вот на карибском побережье Южной Америки появились два постоянных поселения, ставшие базами для проникновения в глубь материка: Санта-Марта в Колумбии, в устье реки Магдалена (1525), и Коро в Венесуэле (1527). Экспансия в Южную Америку шла по трем направлениям.

Началась она с Карибского побережья и вдохновлялась слухами о сокровищах близлежащего Южного моря (Венесуэла тогда считалась островом), а позже — о золотоносных странах Мета, Херире, Омагуа, Эльдорадо. Первые крупномасштабные экспедиции в глубь материка предприняли агенты немецких банкиров Вельзеров, которым испанская корона в оплату за долги продала Венесуэлу. Сделка казалась взаимовыгодной: сдавая «в аренду» несчитанные земли Нового Света, монарх получал разовую плату (по различным предположениям, от пяти до двенадцати тонн золота) плюс королевскую пятую часть с доходов; немецкие же владельцы приобретали целую страну, ограниченную с севера Карибским морем, с запада мысом Ла-Вела, с востока — мысом Маракапан, а с юга — никак не ограниченную, поскольку никто еще не знал ее протяженности в меридиональном направлении. «До моря» — просто указывал договор, подразумевая Южное море (Тихий океан), омывающий Америку с юга. Венесуэла интересовала немецких банкиров лишь как перевалочный пункт на пути к богатствам стран Азии. Сообразно общему мнению, они были убеждены, что озеро Маракайбо сообщается с Южным морем и предписали своим наместникам искать морской пролив, а попутно снять «золотые пенки» с индейских цивилизаций.

В двух экспедициях 1529–1531 гг. первый немецкий губернатор Венесуэлы Амвросий Альфингер обследовал берега озера Маракайбо и отроги гор Сьерра-Невада и продвинулся на триста километров вверх по реке Магдалена. Узнав о богатой стране Херира (это название, связано с плоскогорьем Херидас, где обитал народ, который стоял на сравнительно высоком уровне развития), конкистадоры безрассудно бросились штурмовать кручи гор, не имея даже теплой одежды. В горах погибло два десятка христиан и полтораста индейцев. Оставшиеся почти без носильщиков, конкистадоры были вынуждены бросить все снаряжение. Однажды Альфингер отделился от колонны, попал в индейскую засаду и был смертельно ранен; остатки войска бесславно возвратились восвояси.

В отсутствие Альфингера его соотечественник Николаус Федерман в 1531 г. ринулся из Коро на юг и открыл венесуэльские льянос (бескрайние травянистые равнины).

Одновременно в 1531–1532 гг. испанец Диего де Ордас, один из самых влиятельных и доверенных капитанов Кортеса при завоевании Мексики, проник в устье Ориноко и поднялся вверх по реке на тысячу миль. Здесь он узнал от индейцев о богатой золотом стране, лежащей на западе в горах (речь, несомненно, шла о стране чибча-муисков). Приток Ориноко, берущий начало в той стране, он назвал Мета (по-испански — «цель»), и с тех пор мифическое государство Мета будоражило воображение конкистадоров. Судебное разбирательство и скоропостижная смерть помешали Ордасу предпринять вторую экспедицию на Ориноко.

Нежданные гости

Его правопреемником стал Херонимо де Орталь, который организовал экспедицию по следам Ордаса, поставив ее командующим Алонсо де Эрреру Тот дошел до реки Мета и поднялся километров на двести вверх по течению, где и нашел смерть от индейских стрел в очередной стычке с воинственными карибами. Оставшиеся без командира, конкистадоры повернули назад. Орталь рьяно берется за подготовку новой экспедиции и сам устремляется к заветной цели — в царство Мета. Но столь тяжелым оказался тот поход, что по пути солдаты взбунтовались, сместили Орталя с поста генерал-капитана, посадили в лодку и отправили вниз по течению Ориноко. Каким-то чудом он выжил, чтобы мирно окончить свои дни в Санто-Доминго. Вслед за Орталем на поиски царства Мета отправился губернатор острова Тринидад Антонио Седеньо. По пути он умер — как считают, его отравила собственная рабыня.

Искомое богатство приносит экспансия с Тихоокеанского побережья. В 1522 г. Паскуаль де Андагойа прошел из Панамы около четырехсот километров вдоль западного берега Южной Америки: сам он ничего кроме диких племен не видел, зато получил определенные сведения о богатой золотом стране, лежащей к югу от реки Виру (видимо, местное название реки Патия, которое Андагойа истолковал как «страна Перу»), Эти сведения вдохновили немолодого уже Писарро организовать для завоевания Перу своего рода «общество на паях» вместе с конкистадором Диего де Альмагро и богатым священником Эрнандо Луке. В 1524 г. Писарро и Альмагро с сотней людей предприняли первое плавание к Перу, но не продвинулись дальше, чем Андагойа; через два года повторили попытку, пересекли экватор и захватили в плен несколько перуанцев, подтвердивших сведения о баснословных сокровищах империи инков. В 1527–1528 гг. Писарро добрался до залива Гуаякиль, где был расположен богатый город Тумбес. С трофеями он вернулся в Испанию, подписал с королем договор и уже в качестве губернатора Перу в 1531 г. отправился покорять государство инков с отрядом из ста двух пехотинцев и шестидесяти двух всадников. Инки не чинили препятствий на пути продвижения испанцев, которые бодро дошли до горной крепости Кахамарка, где расположился Верховный Инка Атауальпа с пятитысячным войском. Дальнейшие события общеизвестны: при встрече с императором испанцы устроили резню, взяли его заложником, и тот предложил пришельцам в качестве выкупа за свою жизнь завалить золотыми предметами комнату, где его содержали (площадью в тридцать восемь квадратных метров). Писарро получил на этой сделке около шести тонн золота, а властитель инков — гарроту, смерть через удушение.

Богатства Перу кружат головы конкистадорам; начинается своего рода массовый психоз поисков золотой страны, продлившийся два с половиной века. Из столицы государства инков, Куско, покоренной в 1533 г., завоеватели двумя потоками устремляются на север и на юг. Себастьян Белалькасар к 1537 г. завоевывает обширные территории северной части инкской империи, включая город Кито (Эквадор). Диего де Альмагро в 1535–1537 гг. пересекает Боливию и открывает высокогорное озеро Титикака, затем, преодолев Чилийские Анды через перевал на высоте четырех километров, выходит на берега реки Ма-уле. С пустыми руками, заморозив десятки христиан и полторы тысячи носильщиков в Андах, обратно он возвратился через безводную пустыню Атакама, пройдя в оба конца около пяти тысяч километров.

Казнь Атауальпы

Альмагро вернулся в Перу, когда страна была охвачена индейским восстанием. Поставленный марионеточным императором инков Манко Капак Второй перехитрил Писарро, поднял инков на борьбу, нанес испанцам несколько поражений и полгода осаждал город Куско, где заперлись братья Писарро Гонсало, Эрнандо и Хуан. Последний погиб при вылазке; положение осажденных стало критическим, и лишь внезапное появление войска Альмагро переломило ситуацию в пользу испанцев. Разбитые повстанцы во главе с Манко Капа-ком ушли в неприступную высокогорную область, где основали так называемое Новоинкское царство с центром в городе Вилькабамба — этот обломок империи инков сохранялся до 1571 г.

Сняв осаду с Куско, Альмагро, недовольный разделом Перу, взял Гонсало и Эрнандо в плен; первому удалось бежать, а второго Альмагро освободил под честное слово Франсиско Писарро, обещавшего уступить ему Куско. Не следовало бы доверять слову того, кто столь вероломно пленил и казнил Атауальпу. Едва Эрнандо оказался на свободе, братья Писарро собрали силы, разгромили войско Альмагро в кровопролитной битве при Са-линасе, а его самого казнили в июле 1538 г. Уцелевшие сторонники Альмагро, ущемленные в правах, через три года составили заговор, ворвались в дом Франсиско Писарро и зарубили его, после чего провозгласили губернатором Перу незаконнорожденного сына Альмагро Диего. Недолго, однако, он властвовал. Назначенный королем новый губернатор с помощью сторонников Писарро захватил Диего, предал суду и казнил в сентябре 1542 г.

Между тем экспансия с Карибского побережья, наконец-то, принесла не только географические открытия, но и весомую добычу. В 1536 г. испанец Хименес де Кесада во главе семисот человек отправился из колонии Санта-Марта на юг через непроходимую сельву вдоль реки Магдалена, а затем повернул на восток, в горы, пересек Кордильеры и вышел в долину Боготы. За время тяжелейшего перехода он потерял четыре пятых своих людей, но с оставшимися полутора сотнями человек в 1538 г. завоевал богатую золотом и изумрудами страну чибча-муисков, заняв в ряду удачливых конкистадоров третье место после Писарро и Кортеса. Вскоре, к досаде Кесады, в долине Боготы объявились еще две экспедиции: немец Федерман добрался туда с востока, через венесуэльские льянос, а Белалькасар — с юга, из Кито, и оба предъявили претензии на владение страной. Как ни удивительно, дело не кончилось дракой — трое генерал-капитанов отправились в Испанию мирно решать свои споры в суде. Федерман угодил в долговую тюрьму, где и окончил свои дни, Белалькасар получил в управление провинцию Попаян, а Кесада после долгих судебных мытарств был возведен в звание маршала вице-королевства Новая Гранада, каковым стала бывшая страна муисков.

Мираж Эльдорадо не тускнеет. В поисках золотых царств безмерные венесуэльские равнины безрезультатно бороздят, теряя сотни людей, немцы Георг Хоэрмут фон Шпайер (1535–1539) и Филипп фон Гуттен (1541–1546). Последний сумел дойти до экватора, проникнув в самые потаенные области континента, где, по его заверениям, открыл могущественное государство индейцев омагуа, данников амазонок, и видел их пышный город Куарика, впоследствии так и не найденный. Он намеревался предпринять новую попытку покорить омагуа, но был вероломно казнен губернатором Венесуэлы. В 1557 г. после длительной тяжбы испанская корона расторгла контракт с немецкими банкирами, и Венесуэла перешла во владение испанцев.

Экспедиции в Перу и Чили

Родной брат Писарро Гонсало владел в Перу обширной провинцией и был несметно богат. А все же не хватало ему Эльдорадо, и в начале 1541 г. он отправился на север от Кито в поисках золотой страны. Экспедиция была роскошно экипирована: триста двадцать испанцев, почти все конные, четыре тысячи индейцев-носильщиков, несметные стада лам, овец и свиней на прокорм. Перевалив Восточные Кордильеры, Писарро открыл реку Напо, приток верхней Амазонки. Здесь он обнаружил целые леса коричного дерева. Если учесть, что в ту эпоху корица ценилась чуть ли не на вес золота, Гонсало Писарро мог быть уверен, что нашел свое Эльдорадо. Обследуя «страну корицы», Писарро спустился вниз по реке, пока впервые не достиг Амазонской низменности. Провизии в этих безлюдных местах не было, а голод становился все ощутимее. И тогда Писарро отправил вниз по течению Напо отряд в полсотни человек под командованием Франсиско де Орельяны с приказанием любой ценой раздобыть еды для изголодавшихся воинов. Недели шли за неделями, а от разведчиков — ни слуху ни духу. Пришлось конкистадорам возвращаться восвояси. По пути они доели последних лошадей, последних собак и всю кожаную амуницию. В июне 1542 г. в окрестностях Кито появилось восемьдесят изможденных людей, которые просили горожан прислать им что-нибудь из одежды, дабы прикрыть наготу. Самый страшный удар ожидал Писарро в Кито: при взгляде на образцы коричного дерева знающие люди сказали, что никакого отношения к драгоценной цейлонской корице они не имеют.

А что же случилось с отрядом Орельяны? По быстрому течению реки испанцы за две недели сплавились на несколько сот километров и, не имея возможности вернуться, продолжили путь, куда вода вынесет: так в 1541–1542 гг. они, беспрерывно атакуемые туземцами, проплыли по реке Амазонка от верховьев до устья почти восемь тысяч километров и вдоль Атлантического побережья добрались до острова Маргарита. Только теперь становятся ясны грандиозные размеры Южноамериканского материка. По пути, как сообщает хронист беспримерного плавания, испанцы имели жестокую стычку со светлокожими воительницами, а также раздобыли «достоверные» сведения о богатствах государства амазонок. Так и получилось, что река, названная по праву первопроходца рекой Орельяны, легла на карты Южной Америки под названием реки Амазонок.

В Чили с 1540 г. Педро де Вальдивия пытается склонить к покорности гордых араукан, но за тринадцать лет ожесточенной войны ему так и не удалось продвинуться южнее реки Био-Био. В 1553 г. Вальдивия попал в плен к индейцам и был жестоко казнен. После гибели своего военачальника испанцы вынуждены отступить, а на непокоренных территориях индейцы сохраняли независимость вплоть до XX в.

Третье направление испанской экспансии в Южной Америке, вдохновляемое слухами о мифических Серебряном царстве, Городе Двенадцати Цезарей, Серебряной горе и Великом Пай-тити, идет с юго-восточного побережья Атлантики, через устье Рио-де-Ла-Платы, открытой еще в 1515–1516 гг. В 1535 г. мощная экспедиция во главе с Педро де Мендосой заложила города Буэнос-Айрес и Асунсьон, столицы будущих Аргентины и Парагвая. В 1541–1542 гг. неугомонный Альвар Нуньес Кабеса де Вака пересек юго-восточную часть Бразильского нагорья и вышел к Асунсьону. Из Парагвая конкистадоры движутся на северо-запад, к Боливии, где в 1545 г. действительно-таки найдена Серебряная гора — крупнейшее в мире месторождение серебра; здесь был заложен город Потоси. Из Боливии конкистадоры устремляются на юг, в Аргентину, где в 60-е — 70-е гг. основаны города Тукуман и Кордова.

Однако к тому времени конкиста в Южной Америке уже в основном завершилась. Ее апофеозом можно считать войну против араукан, закончившуюся к 1553 г. завоеванием севера Чили и поражением испанцев при дальнейшем продвижении на юг. Опять-таки оговорим: на материке оставались обширнейшие неисследованные территории — бассейн Ориноко, Гвианское нагорье, Амазония, Северо-Восточное Бразильское плоскогорье, парагвайская область Гран-Чако, юг Чили и Аргентины — и эти белые пятна питали воображение европейцев, искавших мифические золотые города вплоть до конца XVIII в. (последняя широкомасштабная экспедиция на поиски Эльдорадо была предпринята в 1775 г.).[7] Разумеется, еще предпринимались исследовательские и завоевательные экспедиции и основывались новые поселения и города. Вместе с тем субсидированная вице-королем Перу экспедиция Педро де Урсуа вниз по Амазонке в поисках Эльдорадо (1560) уже оказалась анахронизмом, и это, видимо, почувствовали сами конкистадоры, отчего и превратили поход в безудержный бунт против королевской власти. Конечно же, оставались непокоренные индейцы: отстояли свою независимость арауканы; и в Аргентине обширные непокоренные индейские территории сохранялись вплоть до 80-х гг. XIX в., а их подвижная граница (фронтера) была аналогична североамериканскому фронтиру; и в сельве туземцы продолжали жить в каменном веке, встречая отравленными стрелами белолицых пришельцев. И все-таки в основном конкиста выполнила свои задачи именно к середине XVI в. Главное же, в последующие сто, если не двести лет ситуация на континенте существенно не менялась: те области, что не были покорены и исследованы в эпоху конкисты, так и оставались в большинстве своем непокоренными и малоисследованными.

С середины XVI в. начинается третий этап освоения Америки: исследование белых пятен, медленная, но неуклонная колонизация новых территорий, строительство поселений и дорог, миссионерская деятельность, развитие культуры. Определить ближние к нам границы этого периода затруднительно, практически невозможно; а если принять во внимание сделанные выше оговорки, то вовсе не будет абсурдным утверждение, что этот период окончательно не завершился до сих пор. Как бы там ни было, он останется за рамками нашей книги.

В 1550 г. в связи с развернувшимся официальным диспутом о правомерности конкисты (о чем подробно еще будет рассказано) был принят королевский запрет на любые завоевательные кампании в Америке — так что Вальдивия последние три года своей жизни сражался с арауканами, так сказать, нелегально. Может быть, самым весомым доказательством завершенности конкисты именно к середине 50-х гг. XVI в. стало изъятие самого слова «конкиста» из официального лексикона, декларированное испанским королем в 1556 г.: «По веским причинам и обоснованиям из всех капитуляций следует исключить само слово «конкиста» и вместо оного использовать слова «умиротворение» и «заселение», ибо воля наша такова, чтобы подданные наши приходили к туземцам с миром и всевозможным благорасположением, поелику мы опасаемся, как бы слово «конкиста», вопреки нашим добрым намерениям, не вызвало у заключающего договор чрезмерного рвения и не побудило его причинять насилие или ущерб индейцам». Между прочим, первая попытка исключить слово «конкиста» из официального лексикона была сделана властями еще в 1542–1543 гг., когда под давлением гуманистов были приняты Новые законы Индий. В них, в частности, вместо слова «конкиста» рекомендовалось применять понятия «вступление» (entrada) и «открытие». Однако Новые законы вызвали ожесточенное сопротивление в колониях и через несколько лет были отменены; что же до одиозного слова, то конкиста была в самом разгаре, и тогда списать его в архив не удалось. Зато в 1556 г. операция по удалению слова прошла безболезненно. Указ короля фактически узаконил свершившийся факт: конкиста уже состоялась, завоевывать (в том смысле, как ацтеков, майя, инков) стало некого, и теперь отжившее свое время понятие можно было отправить на свалку истории.

Испанский король Карл I в юности. Офорт Д. Хопфера. В историю монарх вошел как император Священной Римской империи Карл V. При нем Испания стала самой могущественной державой в мире. С его именем связана эпоха конкисты

Эта дата — 1556 г. — в истории конкисты имеет еще одно, символическое, наполнение: в этом году император Карл V, взошедший на престол в 1516 г., отказался от короны в пользу своего сына Филиппа II. С именем Карла V связаны все крупнейшие предприятия и завоевания конкистадоров, и получилось так, что его правление почти в точности совпало с хронологическими рамками конкисты. И наконец еще один, уже отнюдь не символический факт: в том же 1556 г. вице-королем Перу был назначен Андрес Уртадо де Мендоса, который, по указанию короны, взялся железной рукой наводить порядок. Он писал о конкистадорах: «В душах этих людей нет места спокойствию и миролюбию, хотя я их всячески преследовал и с тех пор, как прибыл сюда, вздернул, обезглавил и сослал больше восьмисот человек». Позиция вице-короля ясно отражает резко изменившуюся официальную установку по отношению к конкистадорам: конкиста завершилась, вольница кончилась, отныне наступают времена порядка и послушания. Все вышесказанное дает право счесть 1556 г. условной датой окончания конкисты.

Итак, на обследование и завоевание Южного материка ушло приблизительно столько же времени, сколько на конкисту в Центральной и Северной Америке по границе южных штатов США — то есть с 1529 по 1556 гг. — двадцать семь лет. Не стоит забывать, что территория южного материка по крайней мере вдвое больше, чем ареал испанского завоевания на севере, да и несопоставима с ним по природным условиям: и горы здесь круче, и сельва здесь гуще, и реки быстрее и полноводнее, и пустыни засушливее. Конкиста южного материка, безусловно, потребовала куда больших усилий и больших людских потерь. В целом же получается, что эпоха конкисты, начавшаяся в 1519 г. и в основном завершившаяся к середине 50-х гг. того же столетия, уложилась в три с половиной десятка лет. Тридцать пять лет на исследование и завоевание громадных территорий двух материков! И это при тогдашней, еще не развитой технике, при том, что все расстояния приходилось преодолевать пешком!

Попробуем окинуть взором результаты конкисты во всех четырех ее составляющих.

Если взять завоевательный аспект конкисты, то эта задача в основном выполнена: все четыре высокоразвитых народа Америки — ацтеки, майя, инки и чибча-муиски — все поставлены на колени, города их взяты и разрушены, территории заняты и поделены. А кроме того, покорены десятки других народов континента.

Если же обратиться к неотрывному от завоевания чисто грабительскому аспекту конкисты, то в этом направлении задачи, можно сказать, перевыполнены (хотя сами конкистадоры с этим утверждением не согласились бы, ибо любящему золото его всегда недостает). Писарро награбил шесть тонн золота, Кортес — чуть меньше двух тонн, Кесада — тонну золота и четверть тонны изумрудов; и прочие, менее удачливые, собрали по мелочам, по безделушкам в общей сложности несколько тонн, так что грабить стало решительно нечего и индейцев погнали на плантации и рудники. Зато рудники Америки оказались истинным Эльдорадо: по некоторым подсчетам, с 1503 по 1560 г. из Нового Света в Испанию было доставлено 101 тонна золота и 577 тонн серебра. После открытия месторождения Потоси поток серебра значительно возрос и за последующие сорок лет достиг 6872 тонн — это было вдвое больше всего серебра, что имелось во всей Европе до Колумба.

Возьмем исследовательский аспект конкисты — результаты поистине грандиозны: обследованы территории площадью около двадцати миллионов квадратных километров. По землям, где не ступала нога европейца, пройдены десятки тысяч миль; открыты горные массивы, долины, реки, равнины, пустыни; проступили размеры и очертания материков. Если на картах 20-х гг. XVI в. в Западном полушарии царит еще полная неразбериха, то на картах 40-гг. Америка уже стала вполне узнаваема.

Обратимся к колонизаторскому аспекту конкисты — и в этой сфере результаты тоже ошеломляют. Достаточно привести неполный перечень крупных городов Америки, основанных в эпоху конкисты. Это будущие столицы Панама (1519), Мехико на месте полностью разрушенного Теночтитлана (1521), Гватемала (1524), Сан-Сальвадор (1525), Кито (1533), Лима (1535), Буэнос-Айрес (1536), Асунсьон (1537), Богота (1538), Сантьяго-де-Чили (1541) Ла-Пас (1548). А к ним вдобавок — города Веракрус (1519), Гвадалахара (1530), Мерида (1542) в Мексике, Гуаякиль (1531) в Эквадоре, Попаян (1537) в Колумбии, Маракайбо (1531) в Венесуэле, Потоси (1545) и Санта-Крус (1548) в Боливии, Вальпараисо (1544), Консепсьон (1550) и Вальдивия (1552) в Чили. Это не считая сотен мелких поселений.

Карта Америки 1544 г.

Но колонизаторский аспект конкисты отнюдь не исчерпывается строительством городов и поселений. В 1540 г. открыта типография в Мехико, в 1551 г. основан университет Сан-Маркос в Лиме. Произведено территориально-административное деление колоний: два вице-королевства, Перу и Новая Гранада, три генерал-капитанства (Санто-Доминго, Гватемала и Новая Гранада, включившая в свой состав территории нынешних Колумбии и Венесуэлы), и две аудьенсии, Ла-Плата и Чили. Установлена твердая власть на местах, утверждены и неоднократно скорректированы Законы Индий, налажен бюрократический аппарат управления, распределены земли и индейцы.

Столь же внушительные результаты достигнуты и в деле христианизации индейцев. Так, например, первые миссионеры прибыли в Мексику в 1524 г., а через семь лет архиепископ Новой Испании Хуан де Сумаррага сообщал королю, что за это время одни только францисканцы обратили в христианство миллион индейцев. К концу века в Мексике находилось тысяча францисканцев, шестьсот доминиканцев, восемьсот августинцев, четыреста иезуитов и четыреста пятьдесят монахов других орденов; было создано четыреста монастырей и огромное количество «кофрадий», религиозных братств. Конечно, наивно было бы предполагать, будто туземцы с легкостью откажутся от своих богов, которым поклонялись их предки. Фактически туземцы исповедуют двоеверие, неискоренимое до сих пор, — то есть поклонение Христу и Деве Марии причудливо сочетают с языческими элементами. Следует подчеркнуть, что в деле христианизации конкистадоры сыграли особую роль: они воочию явили индейцам «слабость» их богов. Когда индеец видел, как рушатся его идолы и оскверняются его алтари, а святотатец остается безнаказанным — он испытывал сильнейший психологический шок, его вера давала трещину. Так меч прокладывал путь проповеди.

Миссионеры не только наставляют покоренных индейцев в христианской вере — они обучают их испанскому и латыни, игре на европейских музыкальных инструментах, привлекают для строительства церквей и оформления интерьеров. При монастырях возникают школы для индейцев. В школах, созданных Педро Гентским в Мехико в 1529 г., училось около тысячи индейцев. В том же году в Тескоко основана первая женская школа для дочерей индейской знати, а в 1534 г. вице-король Антонио де Мендоса и архиепископ Сумаррага создали колехио Санта-Крус-де-Тлателолько для мужских отпрысков индейской знати, где те фактически проходили университетский гуманитарный курс. В 1537 г. Мендоса обращается к Карлу V с просьбой разрешить ему открыть высшее учебное заведение для туземцев, ссылаясь на их незаурядные способности в обучении. История донесла до нас множество восторженных отзывов о необыкновенной восприимчивости индейцев к европейским языкам. Но мы не станем приводить эти отзывы; лучше сошлемся на документ куда более убедительный в силу своего жанра — а именно донос.

В октябре 1541 г. один из советников вице-короля Новой Испании жаловался императору, что индейцы научились великолепно читать, писать и играть на музыкальных инструментах; мало того, «есть среди них юноши — и число их с каждым днем возрастает, — которые говорят на латыни столь изысканной, что не уступят Цицерону». Индейцы, сетует советник, показывают чудеса в обучении и быстро оставляют позади своих наставников. Недавно он побывал в одной из монастырских школ и был потрясен, с каким знанием дела индейцы дискутируют по самым тонким вопросам христианского вероучения. Необходимо прекратить все это, взывает советник, «иначе эта земля превратится в пещеру сивилл, а все ее обитатели — в духов, погруженных в теологические проблемы».

Сказанное не должно создавать «розовых» представлений о положении коренного населения Америки, где тысячи и тысячи индейцев были убиты, проданы в рабство, гнули спины на плантациях и рудниках. Вместе с тем было и такое лицо у конкисты, этого Двуликого Януса.

Итак, бегло подытожив результаты конкисты, обратимся к другому вопросу: а какими, собственно, силами все это было сделано? Разумно предположить: чтобы выполнить в столь краткий исторический срок столь грандиозные задачи и достичь таких впечатляющих результатов, нужно огромное количество народа. Из этого разумного предположения и сложилось расхожее представление об «ордах» испанцев, вторгшихся в Америку. Сколько же их было на самом деле? Можем ли мы об этом судить более или менее точно?

Да — по двум источникам. Первый из них — дошедшие до наших дней списки пассажиров, отбывавших в Новый Свет. Дело в том, что в колониальную эпоху в Америку из Испании можно было отправиться лишь с высочайшего соизволения властей, и особенно строго это правило соблюдалось на заре колониальной эпохи. В 1503 г. для управления заокеанскими территориями в Севилье была создана Торговая палата, позднее преобразованная в Королевский Совет по делам Индий. А в XIX в., когда «Индии» сами занялись собственными делами — то есть сбросили ярмо испанского владычества — этой бюрократической организации, накопившей за три столетия тонны бумаг, не осталось ничего иного, как стать бесценным архивом. И в этом архиве частично сохранились поименные списки тех, кому было дозволено ехать в Новый Свет, начиная со второй экспедиции Колумба. Разумеется, находилось немало и таких, кто проникал в Индии нелегально, но их в любом случае было не большинство. В 40-е гг. XX в. «Каталог пассажиров в Индии» был издан в Испании, и автору посчастливилось держать в руках эту библиографическую редкость.

К сожалению, история не донесла до нас полных списков пассажиров: мало того, что списки сохранились лишь с 1509 г., — за некоторые годы данные неполны, а за некоторые вообще отсутствуют. Могут ли в таком случае списки пассажиров дать возможность судить о количестве эмигрантов? Могут. Разумеется, речь идет не о сколько-нибудь точных цифрах, а лишь о приблизительных. К счастью, за два года сохранились, судя по всему, относительно полные данные, которые и дают основу для вычислений. Следует оговорить при этом, что эмиграция в эпоху конкисты прошла три этапа: начальный, до 1521 г.; после открытия и завоевания государства ацтеков количество эмигрантов увеличивается; и еще больше разрастается поток переселенцев, привлеченных баснословными богатствами империи инков.

В списках пассажиров относительно полными можно счесть данные за 1513 г. — 728 имен и за 1535 г. — 2214 человек. Для периода с 1521 по 1533 г выведем среднее арифметическое и получим около полутора тысяч человек в год. Возьмем пусть даже эти, максимальные, значения, умножив их на количество лет, и получим для первого периода эмиграции цифру тринадцать тысяч человек, для второго — восемнадцать тысяч, для третьего — пятьдесят тысяч. Получается, что в эпоху конкисты, то есть до 1556 г., в Америку эмигрировало около восьмидесяти тысяч человек. Добавим к ним «нелегалов», — но их не могло быть больше тысяч десяти. Всего же, по наиболее взвешенным оценкам историков, к началу XVII в. в Америку эмигрировало около двухсот тысяч человек, так что полученные данные на период конкисты (скорее всего, завышенные) в целом приближаются к этим цифрам. А теперь пусть читатель обозрит карту Америки от реки Колорадо до Огненной Земли и попробует представить себе эти пространства и расстояния. Даже если испанцев было сто тысяч — это все равно «капля в море» враждебных девственных земель!

К тому же не забудем учесть чрезвычайно высокую смертность среди колонистов и колоссальные людские потери в ходе экспедиций. Педрариас Давила привез в Золотую Кастилию полторы тысячи человек — через два месяца семьсот из них умерли от голода и болезней. История отнюдь не исключительная, губернатор Санта-Марты воспретил звонить в колокола по усопшим, ибо каждодневный погребальный звон ввергал колонистов в отчаяние. Именно в первые два-три месяца происходил жестокий естественный отбор, когда умирал каждый пятый, а то и каждый третий из вновь прибывших; зато выжившие становились, как кремень. Потери в экспедициях нередко тоже оказывались весьма значительными. В «Ночь печали» во время бегства из Теночтитлана Кортес потерял от шестисот до восьмисот соратников-испанцев; из трехсот человек экспедиции Нарваэса в Мексику добрались четверо; из восьмисот воинов Кесады в страну чибча-муисков пришли сто шестьдесят; из девятисот пятидесяти конкистадоров Сото восвояси возвратилось триста одиннадцать человек — примеры можно множить и множить. Наконец, часто колонисты не выдерживали тягот Нового Света и возвращались в родную Испанию.

Из восьмидесяти — ста тысяч переселенцев, понятное дело, лишь меньшинство непосредственно участвовало в исследовании и завоевании Нового Света, ведь, не считая женщин и людей невоенных профессий, в Америке проживали и оседлые колонисты. Так сколько среди эмигрантов было собственно конкистадоров? Об этом позволяют судить дошедшие до нас точные сведения о количественном составе всех сколько-нибудь значительных экспедиций (у конкистадоров дело учета и контроля было поставлено на хорошую ногу). Так вот, суммировав данные по Северной Америке, мы получили цифру приблизительно в четыре с половиной тысячи человек; по Южной Америке — около шести тысяч. Всего — тысяч десять. Уже сделав эти подсчеты, автор нашел им подтверждение в книге мексиканского историка Хосе Дурана, который пишет: «Вполне понятно, что конкисту совершили немногие тысячи воинов, их было, может, тысяч десять».

Но сразу надо подчеркнуть: подсчет этот некорректен и цифры получились весьма завышенные. Дело в том, что при таком чисто механическом сложении подразумевается, будто каждый конкистадор принял участие только в одной-единственной кампании, и в каждую экспедицию набирались новички. В действительности все обстояло совсем иначе. Настоящий конкистадор по первому зову срывался с насиженного места и шел в неведомое, пока его ноги таскали; и в свою очередь генерал-капитаны всегда предпочитали ветеранов новичкам. Так что цифры эти, думается, смело можно уменьшить раза в полтора — два. И ближе всего к истине, видимо, аргентинский историк Руджьери Романо, который считает, что Испанскую Америку исследовали и покоряли максимум четыре — пять тысяч человек. В любом случае — меньше, чем воинов в одной современной дивизии.

Только теперь, когда читатель имеет некоторое представление о многоаспектном характере конкисты, о ее задачах, сроках и задействованных людских ресурсах — только теперь он поймет, что название этой главы — «Чудо конкисты» — вовсе не броский журналистский прием. Да как же это оказалось возможным — столь малыми силами и в столь ничтожные сроки свершить все это?

Автор честно отвечает на этот вопрос: не знаю. В конце концов чудо есть то, что не поддается исчерпывающему объяснению. И вряд ли найдется тот, кто так все разложит по полочкам, что больше не останется места ни удивлению, ни вопросам. Между прочим, сами участники и современники конкисты воспринимали ее как чудо, а когда пытались объяснить его, то чаще всего ссылались на «божественное покровительство» или на превосходство испанской нации («Бог стал испанцем», — говорили в ту эпоху европейцы), а иногда и на «слабость» индейского мира. Конечно, сейчас эти ответы никак не сочтешь убедительными. И потому автор рискнет высказать на сей счет некоторые суждения и предположения, полагая, что гипотеза все же предпочтительнее знака вопроса.

Чудо конкисты свершено людьми, а не богами, и оно бы не стало возможным, если бы не колоссальная, прямо-таки фантастическая энергия конкистадоров. Но эти слова — лишь констатация, а не объяснение. Главное — понять, откуда взялась эта невероятная энергия и что ее питало?

Ответы будут далеко не исчерпывающими, а местами и спорными. На взгляд автора, необыкновенная энергия конкистадоров рождена тремя обстоятельствами.

Первый фактор — время. Начало XVI столетия — переломная эпоха от средних веков к новому времени, а переломные эпохи, как правило, сопровождаются мощными выплесками человеческой энергии. С одной стороны, сама динамика исторического процесса, резко возрастающая в такие эпохи, порождает людей действия, а не размышления; с другой, — рубеж эпох проходит через сознание человека, отчего оно становится двойственным, неуспокоенным.

В главе о духовном облике конкистадора будет показано, что эти люди сохраняли черты мышления и культуры средневекового человека и одновременно были представителями ренессансного типа личности. Разлом между двумя грандиозными эпохами европейской истории, может быть, ярче всего проявился именно в сознании конкистадоров — людей столь же двойственных и противоречивых, как их деяния и поступки, в чем сами они, конечно, не отдавали себе отчета. Противоречие — движущая сила развития. Сознание гармоничное, цельное, с незыблемой системой ценностей стремится оградить свою устойчивость панцирем регламента, и потому оно тяготеет к статике, догме. Сознание же противоречивое, мятущееся между противоположными ценностными ориентирами, порождает энергетику, которая побуждает человека к действию, поиску, разрушению и созиданию.

Если же спуститься с высот психологии и обратиться к исторической конкретике, то несомненно одно: на изломе эпох от средневековья к новому времени перед людьми из низших и средних сословий открылись такие возможности, о каких они прежде не могли и мечтать. Средневековое общество было очень иерархичным, статичным, оно строилось по принципу «всяк сверчок знай свой шесток». Рожденный смердом (крестьянином) был обречен смердом и помереть, сын ремесленника шел по стопам отца, солдат не мечтал стать генералом. В Испании в силу ряда исторических причин, о которых будет сказано позже, средневековое общество было гораздо более демократичным, чем во многих других странах Европы, но и оно подчинялось регламенту, а главное, феодальная вольница кончилась как раз накануне открытия Америки с установлением абсолютизма.

И вдруг все, как в сказке, разом переменилось. Эрнан Кортес, обласканный королем, становится маркизом дель Валье, управителем громадной территории, превышающей размерами его родную Испанию. Вчерашний свинопас Писарро ныне своим богатством может потягаться с иным королем. Скромный адвокат Хименес де Кесада получает звание маршала, фамильный герб и богатую ренту. Это — случаи исключительные. Но каким же вдохновляющим примером они служили! Однако уже никак не назовешь из ряду вон выходящим случай, когда захудалый идальго, а то и простолюдин, голь перекатная, отправлялся в Новый Свет и получал в собственность энкомьенду — обширные земли с парой сотен индейцев в услужение. Люди того удивительного времени действительно обрели вполне реальные возможности круто изменить свою судьбу к лучшему.

А эти возможности им предоставило грандиозное пространство, распахнувшееся перед ними. Пространство — второй источник инициативы и энергии конкистадоров. Великие географические открытия стали лучшим ответом на запросы времени. Энергия, рожденная на переломе эпох, нашла выход и достойное поле применения. В Западной Европе все было давно распределено, каждый клочок земли имел своего хозяина. Новооткрытые немеренные земли словно бы звали: приди и владей; и зов этот находил моментальный отклик в сердцах людей. Но это — чисто материальная сторона дела. Кроме нее была и сторона духовная.

Речь идет о своего рода революции в человеческом сознании. Нет нужды доказывать, что образ мира, будучи порождением сознания, в свою очередь оказывает формирующее воздействие на мышление, во многом определяя миропонимание человека, его представления о своих возможностях, модели его поведения. В средневековом образе ойкумены — обитаемого мира — существенную роль играло понятие края, границы, непреодолимого предела. На севере проходит пояс вечных снегов — там жизнь невозможна. На юге, как считалось, пролегает раскаленный экваториальный пояс — его нельзя пересечь по причине адской жары. На востоке, за далекой Московией, сказывали путешественники, «простираются земли тьмы, где царит кромешный мрак и не видно ни зги», земли эти населены чертями и драконами. На юго-востоке лежали легендарные манящие земли Индии, Катая (Китая) и Сипанго (Японии), но путь к ним был далек, тяжел и опасен. И даже этот путь оказался перерезан в 1453 г., когда турки захватили Константинополь. Особое же значение для ментальности человека XV столетия имела граница на западе — Атлантический океан или, как его называли, Море Мрака, которое издревле воспринималось как предел обитаемой земли, как западная граница мира.

Путешественник добрался до края Земли

Таким образом, ойкумена была ограничена со всех сторон, подобно прямоугольнику: Землям Тьмы на востоке соответствует Море Мрака на западе, поясу холода на севере — раскаленный экваториальный пояс на юге. Вполне очевидно, что эти чисто пространственные границы проецировались и в сознание человека, преобразуясь в границы бытийственные. В этом замкнутом пространстве человек вынужден сознавать ограниченность своих возможностей: куда ни шагни — везде непреодолимый предел.

И вот за считанные годы пространственные границы ойкумены разомкнулись на юге, на западе и на востоке. В 1492 г. Колумб пересек океан, и к тому же, как считалось полтора десятка лет после знаменитого плавания, он проложил путь в Азию — то есть он, получалось, разом взломал две границы ойкумены, западную и восточную. А шесть лет спустя Васко де Гама, обогнув Африку, добрался до Индии, также взломав две границы — южную и восточную. Подчеркнем: рухнули не только пространственные границы, рухнули границы человеческого сознания, что само по себе преобразило человека, открыв ему невиданный прежде простор для передвижения, инициативы. Получилось так, будто затворник, много лет проживший в замкнутом пространстве дома, вдруг вышел за дверь — и изумился распахнувшемуся перед ним простору и своей свободе идти куда вздумается.

А вскоре произошла еще одна революция в картине мира — когда утвердилось мнение, что Колумб открыл Новый Свет, два громадных материка, неведомых географам античности и средневековья. Первые предположения на этот счет высказал еще в 1493 г. замечательный итальянский гуманист Пьетро Мартире Англерия (на испанский манер — Педро Мартир[8]); затем последовали знаменитые письма Америго Веспуччи (1499) и, наконец, получившая широкую известность космография немца Мартина Вальдземюллера (1507), в которой тот предложил назвать Новый Свет в честь Веспуччи Землею Америго или Америкой.

Уже в силу своего второго названия — Новый Свет — Америка преобразила образ ойкумены. При обыденном употреблении слова свежесть его смысла быстро теряется. Но попробуем отрешиться от привычного и восстановить изначальную мощную смысловую энергию, заключенную в словосочетании Mundus Novus, Новый Мир, Новый Свет. Это поистине революционное понятие разрушает весь прежний образ мира, сложившийся на протяжении тысячелетий предшествующей европейской истории. Пространство человеческого бытия взрывоподобно расширяется, удваивается, что получает зрительное воплощение на первой карте мира с двумя полушариями, помещенной в упомянутой космографии Вальземюллера. Соответственно расширяются и представления о границах возможного, и эти новые представления, несущие в себе заряд энергетики, немедленно найдут воплощение в действии, деянии.

Да и само пространство Нового Света становилось источником энергии первопроходцев и конкистадоров. Ведь оно бросало вызов человеку, и этот вызов провоцировал адекватный энергетический ответ. Грандиозное пространство требует и грандиозных усилий для своего покорения, усилий не только физических, но и духовных, которые в конечном счете приводили к радикальным изменениям в сознании человека, его мировосприятии. Впрочем, об этом мы подробнее поговорим позднее.

Наконец, третьим источником и стимулом энергии конкистадора стало редкостное в истории совпадение интересов личности и государства, подчиненного и властителя или, конкретно в нашем случае, завоевателя и короля. Конкиста была организована таким замечательным образом, что предоставляла максимальную свободу инициативы конкистадорам и одновременно учитывала интересы короны. Можно не сомневаться: если бы организация завоевания заранее кем-то продумывалась и планировалась, то нипочем бы она не получилась столь эффективной.

Формы конкисты, хотя и не были абсолютно новыми в истории Испании, все же складывались спонтанно, в процессе освоения Америки, и оказались оптимально приспособлены для этого беспрецедентного опыта в истории человечества. Можно утверждать, что организатором конкисты явилось опять-таки пространство Америки, ибо такие формы завоевания были немыслимы в Европе, в Малой Азии или на севере Африки, где эффективно могла действовать лишь регулярная армия.

Конкиста же была отдана на откуп частной инициативе. Америку покоряли отдельные и совершенно не зависимые друг от друга отряды конкистадоров во главе с генерал-капитаном, который имел полнейшую свободу действий и принятия решений — вплоть до казни провинившихся соратников. Предварительно он заключал договор с королем, реже с представителем королевской власти в Новом Свете — такие договоры назывались капитуляциями. Суть этих чудовищно многословных документов на самом деле сводилась к нескольким фразам. Король говорил конкистадору: «Иди куда хочешь, делай что хочешь, обещай только выполнить три моих условия. Первое — объявить новооткрытые земли собственностью испанской короны. Второе — заставить туземцев, те земли населяющих, признать мою власть и христианское вероучение. И третье — не забудь отдать в мою казну пятую часть всей добычи (кинту). А уж за званиями и почестями я не постою». И впрямь, на звания король не скупился, обычно при заключении капитуляции генерал-капитан становился губернатором и алькальдом (верховным судьей) еще не открытых земель.

Колумб прощается с королевской четой, отправляясь за океан

Ни одна из заинтересованных сторон не оставалась внакладе. Король ревностно служил святому делу христианизации, притом расширял владения, укреплял свою власть и пополнял казну. Кинта, пятая часть добычи, — это много или мало? Не настолько много, чтобы конкистадоры почувствовали себя сильно ущемленными. Но не так уж и мало: ручейки золота сливались в реки. Кинта — это разумно.

В свою очередь, конкистадоры получали возможность быстро обогатиться и изменить судьбу к лучшему. Здесь важно подчеркнуть вот какой момент. Экспедиций, оплаченных за казенный счет, можно по пальцам перечесть. Крупных — всего две: вторая экспедиция Колумба и экспедиция Педрариаса Давиды в Золотую Кастилию. Большинство экспедиций было оплачено самими завоевателями. Король не рисковал ничем; конкистадоры же ставили на кон все. Эрнандо де Сото, вернувшийся из Перу богачом, свои средства вложил в организацию экспедиции в Северную Америку. Когда он понял, что второго Перу здесь не найдет, то предпочел умереть. А вот удачливый Кесада, также вложивший все свои богатства в экспедицию на поиски Эльдорадо, предпринятую в 1568 г., предпочел вернуться и в результате умер в нищете, осаждаемый кредиторами. Основная тяжесть расходов ложилась на генерал-капитана, но и прочие члены экспедиции вкладывали деньги (часто последние) в покупку оружия, амуниции и коня. Таким образом, инициатива и маниакальное упорство конкистадоров диктовались, помимо прочего, стремлением во что бы то ни стало хотя бы окупить расходы.

В сложившемся балансе личных и государственных интересов важны были обе составляющие. Попробуем сделать отнюдь не фантастическое допущение и вообразим, будто Америку покоряет регулярная испанская армия, какая воевала в ту эпоху во Фландрии и в Италии. У каждого, от пехотинца до генерал-капитана, есть определенное жалование; добыча полностью сдается в казну; имеется генеральный штаб во главе с главнокомандующим, который разрабатывает стратегию и отдает приказы и т. п. Конечно, и в этом случае завоевание Америки состоялось бы, ибо такова была историческая неизбежность; но можно не сомневаться, что тогда конкиста не уложилась бы в столь фантастически краткий исторический срок, тогда бы она, возможно, и впрямь растянулась на столетие. Будь тот же Сото наемным капитаном — стал бы он годами бродить по диким землям Северной Америки в поисках золотого царства? Развел бы перед начальством руками: «Извольте видеть, Теночтитланом там и не пахнет, повсюду только глушь да дикость». Или представим себе: главнокомандующий вызывает Писарро, дает ему сто шестьдесят человек, приказывает вторгнуться в могущественную империю инков и идти на встречу с пятитысячным войском Атауальпы. Писарро возопил бы: «Помилуйте! Это безумие! Чистейшее безумие!..».

Частная инициатива важна; однако нельзя недооценивать и роли государства. Попробуем мысленно перевернуть ситуацию наоборот: корона отказывается от всяких притязаний на Америку, вообще ни во что не вмешивается и стоит в стороне. Без опеки королевской власти конкиста превратилась бы в чисто разбойное предприятие, в пиратство, — и в этом случае она бы не только не выполнила своих комплексных задач, но и вообще могла бы потерпеть провал.

Надо признать, что по части инициативы и энергетики пираты ни в чем не уступят конкистадорам; но, в отличие от последних, они совершенно не были способны к двум вещам. Первое — не умели вести сколько-нибудь длительную совместную военную кампанию. Они могли собрать мощную флотилию, нанести молниеносный удар, — и тут же разбегались «по своим углам». Смешно представить себе, чтобы знаменитый пират Генри Морган, на пару лет повел своих людей в сельву, сам не зная куда, — да ему бы через месяц соратники глотку перерезали. И второе, к чему совершенно не были приспособлены пираты — так это к созидательной деятельности.

Королевская власть стимулировала инициативу конкистадора прежде всего тем, что обещала ему в конце пути законный и постоянный статус в общественной системе, а также официальное признание его заслуг и соответствующее вознаграждение. Он может стать губернатором, управителем города, на худой конец, землевладельцем — главное, он будет не изгоем, а полноправным уважаемым членом общества. Пират — это халиф на час. Конкистадоры же пришли на новые земли, чтобы стать их законными владельцами и передать их своим наследникам. Королевская власть придавала их действиям характер легитимности, законности, и это было крайне важно для участников конкисты.

А кроме того, она давала им убеждение в том, что они действуют в интересах государства, во благо нации. Конечно, личные интересы для конкистадоров стояли на первом плане — чем люди той эпохи ничуть не отличались от своих собратьев по разуму как предшествующих, так и последующих веков. И все же было бы крайним упрощенчеством игнорировать глубоко укорененные в сознании конкистадоров идеи служения христианству и своему королю и веру в величие Испании. Бесчисленные высказывания первопроходцев и завоевателей Америки на этот счет не следует воспринимать как пустую риторику. Когда Кортес уговаривает новобранцев идти на завоевание Теночтитлана, он, по свидетельству хрониста, участника похода Берналя Диаса дель Кастильо,[9] говорит, что они «находятся в землях, где могли бы сослужить службу Богу и королю и обогатиться». Кортес очень ясно обозначил три основных стимула конкистадора; только в этой триаде, если не быть идеалистом, третью позицию следовало бы поставить на первое место. Как бы там ни было, конкистадоры осознавали себя представителями истинного вероучения и великой нации. Равным образом сознавали они и величие своих деяний, и это питало их национальную гордость, которая также служила одним из источников их неукротимой энергии.

Примечания:

2

Нынешний остров Гаити.

3

В античности и в средние века география в нашем понимании входила составной частью в более широкий свод знаний под названием «космография» — науки почти всеобъемлющей, куда, наряду с топографией, включались зоология, ботаника, метеорология, геология, этнография.

4

Генерал-капитан — звание, которое давалось командующему крупной экспедиции, морской или сухопутной.

5

Капитан — в войске конкистадоров командующий подразделением. Также капитаны ставились во главе разведывательных и завоевательных походов в составе крупной экспедиции.

6

Племя аппалачей, обитавшее на севере Флориды, давно вымерло. О нем напоминают лишь несколько географических названий.

7

Подробно об этом рассказано в пятой главе книги «Америка несбывшихся чудес». М., 2001.

8

Мартир Педро (1459–1526) с 1487 г. жил в Испании, дружил с Колумбом, стал членом Королевского Совета по делам Индий. Посылал по папской почте в Ватикан пространные письма-повествования на латыни обо всем, что касалось новооткрытых заокеанских земель, и эти письма, числом свыше восьмисот, легли в основу исторического труда «Декады Нового Света», ставшего первой в истории книгой об Америке.

9

Диас дель Кастильо Берналь (между 1492–1496 — 1584) — автор книги «Подлинная история завоевания Новой Испании», выдающегося памятника литературы конкисты. В дальнейшем мы будем называть его просто Берналь.