Глава 7

Погребение сокровищ

Весь вечер доктор Альфред Роде провел в руинах Королевского замка. Надо было дать последние указания об укрытии ценностей. Несмотря на то что все вопросы, казалось, уже согласованы с СД и лично с оберфюрером Бёме, оставалось еще немало проблем, которые следовало решать на месте, сообразуясь с обстановкой. Планируемая переброска пятидесяти семи ящиков из подвалов южного крыла разрушенного замка в бункер рядом с Росгартенской кирхой задержалась из-за того, что долго не приходили грузовики.

Доктор Роде нервничал, оберштурмфюрер Вурц, руководивший всеми работами, выходил из себя от каждого обращенного к нему вопроса. Нервозная обстановка усугублялась тем, что оберфюрер Бёме обещал уже на следующий день проверить, все ли его указания исполнены точно и в срок.

Крупногабаритные ящики с панелями и деталями отделки Янтарной комнаты, которые в течение трех часов военнопленные вытаскивали из углубленного подвала северного крыла Королевского замка, стояли рядом с обугленным остовом пристройки ресторанчика «Блютгерихт». Так как весь замок по периметру был оцеплен взводом охраны СС, во дворе практически никого не было. Грузовик, на котором привезли военнопленных, а также четыре мотоцикла с колясками стояли поодаль, рядом с развалинами постройки Унфрида, от которой осталась одна коробка с пустыми глазницами окон и обрушившимися перекрытиями.

Эсэсовская охрана, прибывшая на мотоциклах, разместилась на первом этаже круглой башни, именуемой башней Луизы. Там действовал питательный пункт фольксштурма, была оборудована временная кухня. В выгоревших помещениях башни стояли пищеварочные котлы и плиты, работал электрический движок, висели лампы-времянки. Командиру охранного подразделения, двум фельдфебелям и солдатам эсэсовской охраны не разрешили выходить на замковый двор из помещений башни. А чтобы они не скучали, им выдали по бутылке хорошего красного вина, в громадных количествах хранившегося в подвальных помещениях. Эсэсовцы ели, пили, резались в карты, отдыхали, улегшись на подстилки из соломы. Кто-то из них играл на губной гармонике.

Все такелажные работы выполняли изможденные люди в грязной и изодранной красноармейской форме. Их охраняли только четверо сотрудников СД в камуфляжных блузах эсэсовского образца с автоматами на изготовку. Русские работали тихо, не переговариваясь между собой, но иногда постанывая от тяжести груза. По их уставшим небритым лицам было видно, что они уже несколько дней заняты этим непосильным трудом. По-видимому, военнопленные особенно не заблуждались относительно своей дальнейшей участи. Их тусклые и обреченные взгляды только подчеркивали, что они находятся уже по ту сторону бытия и не питают надежд на спасение.

Кроме доктора Роде во дворе замка с утра находились три инженера из Управления высотным строительством, которые привлекались к фортификационным работам в развалинах замка. Но затем их куда-то вызвали, и Роде их больше уже не видел. Временный распорядитель винного ресторана «Блютгерихт» Пауль Файерабенд появился на несколько минут в сопровождении не знакомого Альфреду Роде офицера СС и тоже исчез. Казалось, кто-то невидимый руководит этим театром теней, то возникающих, то исчезающих среди руин Королевского замка.

К полудню прибыли три автомашины для отправки «груза». Пятьдесят семь ящиков с музейными экспонатами и трофеями было отправлено в сторону Росгаргена. Доктор Роде намеревался было сопроводить груз до места, но оберштурмфюрер Вурц не разрешил ему этого сделать.

— Господин Роде, что вы все суетитесь? С какой это стати вам надо ехать на объект? Вы что, не доверяете нам?

Альфред Роде промямлил что-то вроде того, что, мол, надо лично убедиться в надежности укрытия. И нарвался на довольно грубый ответ:

— Это не ваше дело! Укрытие «груза» поручено гаулейтером СД. Все будет в сохранности. А вам знать точное местонахождение особо важного объекта «Вервольфа» совсем необязательно!

Доктор Роде понял, что спорить или возражать здесь бесполезно, и только с горечью махнул рукой.

— Делайте, как хотите!

В течение часа Вурц отсутствовал, а затем снова появился в замке.

— Господин Роде! Эти ящики… — Он указал на стоящие у спуска в «Блютгерихт». — Мы разместим здесь, в замке.

— Что-о? — В голосе Роде послышалось удивление. — В замке?

— Да вы что, доктор, все напрочь забыли? Сами уговаривали гаулейтера никуда не перемещать этот русский трофей, потому что он, дескать, развалится, а теперь…

— Я не говорил, что надо оставить Янтарный кабинет здесь! Я говорил, что его надо спрятать где-нибудь поблизости!

— «Поблизости!» — Вурц даже передразнил Роде. — Вы совсем не соображаете, что говорите…

— Вы не смеете… — хотел было что-то сказать доктор Роде, но, натолкнувшись на колючий взгляд оберштурмфюрера, замолчал.

— Вы абсолютно ничего не понимаете, доктор! Привыкли иметь дело со своими побрякушками и старым хламом! Идет война! Вой-на! Фатерлянд в опасности! Гибнут люди! А вы! Кому нужны ваши «сокровища»? Они гроша ломаного не стоят!

Вурц замолчал. Один вид интеллигентного доктора искусствоведения вызывал у него приступ непреодолимого раздражения. «Эти паршивые интеллигенты, эти очкастые профессора и адвокаты, это они виноваты во всем — в том, что Германия гибнет, что фюрера предали, что эти вот слюнтяи думают не о защите отечества, а о спасении всякого барахла», — думал Вурц.

— Я пойду к гаулейтеру! — вдруг решительно проговорил Роде. — Он поручил мне позаботиться о ценностях рейха и трофеях! Вы должны помогать мне, а не заниматься оскорблениями…

— Ладно, хватит! Идите, к кому хотите! Но, думаю, гаулейтеру сейчас не до вас. И не до этой рухляди!

Доктор Роде еще никогда не чувствовал себя таким беспомощным и униженным. Он, ученый с мировым именем, автор многочисленных публикаций о янтаре, авторитет, уважаемый в научном и музейном мире, был совершенно безоружен против невежества и хамства людей, которые теперь распоряжались самым дорогим для него — художественными ценностями коллекций Королевского замка и многочисленными трофеями, попавшими в руки германских войск в годы войны.

Чувствуя свою неспособность повлиять на происходящее и беспомощность перед теми, кто теперь распоряжался самыми дорогими для него вещами, Альфред Роде как-то сразу обмяк и невольно погрузился в свои невеселые воспоминания последних лет.

Когда началась война, ему не было еще и пятидесяти. Но он уже более десяти лет возглавлял Дирекцию художественных собраний Кёнигсберга. В Берлине только что вышло четвертое издание его книги «Замок в Кёнигсберге и его коллекции», в которой со свойственными ему педантичностью и обстоятельностью Альфред Роде описал все замковые апартаменты, начиная от помещений Тевтонского ордена и кончая залами Прусского музея.

С началом Польской кампании, когда Кёнигсберг стал перевалочным пунктом для трофеев вермахта и его многочисленных спецкоманд по сбору художественных и исторических ценностей, доктор Роде оказался в гуще событий, связанных с размещением вывезенных с оккупированной территории картин, скульптур, различных музейных экспонатов. Когда же немецкие войска вторглись в пределы Советского Союза, а гаулейтер Кох стал рейхскомиссаром оккупированной Украины, культурные ценности потекли в Кёнигсберг нескончаемым потоком. Золотые и серебряные украшения, иконы, изделия из фарфора и слоновой кости, скульптуры, старинная мебель и картины, гравюры и книги, древние рукописи и нумизматические коллекции — все это прибывало в Кёнигсберг товарными вагонами и грузовиками, самолетами и фельдпочтой. Доктор Роде, буквально обезумев от наплыва такого количества сокровищ, целыми днями пропадал в Королевском замке, отдавая необходимые распоряжения о размещении трофеев в запасниках кёнигсбергских музеев, требуя от своих сотрудников составлять подробные описи, часами рассматривая то одну, то другую ценную вещь.

Пока линия фронта была далеко, ценности размещались в подсобных помещениях музеев и выставок. В конце сорок третьего, когда появилась угроза бомбардировок, их стали складировать в подземных казематах фортов и бастионов, подвалах кирх и имений. Часть ценностей, в основном это были золотые и серебряные вещи, разместили в сейфовых залах Рейхсбанка, расположенного рядом с Королевским замком.

После страшных налетов американцев на Гамбург и Киль в июле, а англичан на Ганновер и Кассель в ноябре 1943 года доктор Роде понял, что ценности надо срочно упаковывать и прятать как можно дальше от людных мест. Его тревога достигла апогея, когда взрывы раздались совсем рядом — в Готенхафене и Мариенбурге[184].

«Надо спасать сокровища!» — с этой мыслью Альфред Роде каждый день ложился и вставал. Сначала он обратился к своему музейному начальству в Берлине. Но там было уже не до того. Столица рейха подвергалась налетам англо-американской авиации, и все занимались спешной эвакуацией ценностей музеев в Саксонию, Баварию, Тюрингию и Силезию. Тогда Роде напросился на встречу к гаулейтеру Коху для того, чтобы призвать высшее должностное лицо на территории Восточной Пруссии дать указание о немедленной эвакуации ценностей. Но тот не только лично не принял искусствоведа, но и передал ему через своего заместителя Гроссхерра, что считает эвакуацию ценностей преждевременной и, более того, вредной, так как, с одной стороны, он, дескать, подвергнет ценности еще большей опасности при транспортировке, а с другой — может вызвать панику среди населения Восточной Пруссии. «Мы не допускаем даже мысли о поражении Германии и пресечем любые попытки посеять неверие в нашу победу, даже если это сделает ученый с мировым именем!» Так якобы сказал Кох.

Точка на спорах — надо эвакуировать культурные ценности из Кёнигсберга или нет — была поставлена в ночь на двадцать седьмое августа 1944 года, когда сто семьдесят четыре самолета англо-американской авиации совершили бомбовый налет на Кёнигсберг. В эту ночь кёнигсбержцы, как всегда, заслышав вой сирены воздушной тревоги, заспешили в бомбоубежища и бункеры. Налетов на город пока практически еще не было, и жители надеялись, что все обойдется привычной суетой и волнением. Но то, что произошло, повергло их в ужас. На город, особенно на его северо-восточную часть, между Кранцер Аллее и Герцог-Альбрехт Аллее, упали тысячи зажигательных и фугасных бомб, превратив в руины многие здания и сооружения. Основная часть бомб упала на казармы и штабные корпуса Главного командования первого военного округа, где было разрушено множество зданий. Они горели больше суток, несмотря на то что кёнигсбергские пожарные пытались их тушить. Сильно разрушенной оказалась также мощная Оттокар-кирха, но жилых домов пострадало немного. Однако кёнигсбержцы впервые по-настоящему почувствовали кошмар приближающегося Апокалипсиса. Именно тогда, на следующий день после бомбежки, доктор Роде получил наконец санкцию готовить все ценности к отправке в рейх. Но это было только начало.

Спустя два дня налет повторился, он оказался еще более страшным и трагическим по последствиям, чем предыдущий. В ночь на тридцатое августа сто восемьдесят девять самолетов сбросили на Кёнигсберг почти полтысячи тонн фосфорных и других зажигательных бомб. Теперь уже объектом бомбометания стал исторический центр города. Над ним были выброшены сотни осветительных ракет, которые позволяли летчикам наносить прицельные удары по городским кварталам. Все было объято пламенем. Гигантскими факелами горели Кафедральный собор и Королевский замок, Кнайпхофская и Альтштадтская ратуши, старое и новое здания Университета, Почтамт, Нойросгартенская кирха, Лёбенихтская гимназия и громадные сараи-шпайхеры.

В считаные минуты центр города, застроенный преимущественно старыми домами с причудливыми башенками и фронтонами, украшенными скульптурами и орнаментами, был превращен в костер. Казалось, ожили картины Страшного суда. Горели юркие кёнигсбергские трамвайчики, становились грудой обожженного металла автомобили, превращались в пепел деревья и кустарники на площадях и в парках. По улицам, просачиваясь в канализационные колодцы, с шипением стекая в вентиляционные отверстия подземных убежищ, неслась горящая, полыхающая зеленым огнем горючая смесь. Никто не знает, сколько людей заживо сгорели в домах и подвалах, задохнулись от дыма и гари, оказались заваленными рушащимися перекрытиями и стенами. Счет шел на тысячи. Но в огне погибли не только люди. В пляске огненной смерти сгинули многочисленные произведения искусства — картины и скульптуры, музейные экспонаты и старинные книги, немецкие художественные коллекции и награбленные в Советском Союзе, Польше и других странах Европы трофеи.

Доктор Роде долго не мог прийти в себя от того, что он увидел после бомбардировки. Он прибыл к горящему Королевскому замку вечером следующего дня. Тот еще горел, но усилиями пожарных огонь удалось немного обуздать. Из всех окон западного крыла замка и из стрельчатых арок стометровой колокольни валил смрадный дым, кое-где вырывались языки пламени, разбрасывая снопы искр. Здания вокруг превратились в грязные дымящиеся скелеты с обезображенными фасадами.

— Господин Роде! Если вы решили устраниться от нашей работы, то попрошу вас удалиться отсюда и не мешать нам! — Голос оберштурмфюрера Вурца вернул Альфреда Роде к настоящему. Он слегка потряс головой, как бы пытаясь сбросить с себя страшное видение прошлогоднего пожара.

— Никуда я не пойду! Мне поручено гаулейтером сделать все, чтобы ценности не попали в руки к русским и не погибли во время боев. Я буду здесь до тех пор, пока последний «груз» не будет вывезен или спрятан в надежном убежище!

— Ладно, профессор, не горячитесь! — вдруг как-то даже примирительно сказал Вурц. — Я не хотел вас обидеть. Мы просто все смертельно устали. Да и нервы ни к черту! Извините меня!

Доктор Роде ничего не ответил, а только укоризненно посмотрел на Вурца. Затем медленно пошел к ящикам, в беспорядке сложенным у входной двери «Блютгерихта». Четыре из них, больших, длиной около четырех метров, лежали вдоль стены, а ящики поменьше образовали целую пирамиду. Они были тщательнейшим образом упакованы музейными работниками еще в прошлом году.

Восемь больших стенных панелей Янтарной комнаты были попарно уложены в специально для этого изготовленные деревянные ящики. Чтобы не повредить тонкое янтарное покрытие и отделку, ящики внутри проложили мягкой тканью, а сами панели закрепили перекладинами с прочными скобами. Даже при неаккуратном перемещении или падении ящика закрепленные панели держались очень прочно, не подвергаясь опасности удариться или переломиться. Особое внимание при упаковке панелей доктор уделил герметизации для предотвращения проникновения влаги внутрь ящиков. Войлок, каучуковые прокладки, прорезиненная ткань — все это гарантировало, что вода ни при каких обстоятельствах не проникнет внутрь ящиков.

— Куда же вы собираетесь их поместить? — обратился Роде к подошедшему Вурцу. — Я полагал, что для этого крупногабаритного «груза» найдется соответствующее помещение. Ведь это уже будет четвертое место, где он хранится. В марте прошлого года я разместил ящики в подвале здания Унфрида, затем, перед самым пожаром — в подземном ярусе Прусского музея вместе с экспонатами отдела археологии…

— Господин Роде, мне абсолютно безразлично, где хранился этот русский трофей!

— Не русский, а прусский! Янтарный кабинет — это произведение германских мастеров…

— А мне плевать! — Вурц даже сделал движение губами, как будто собирается плюнуть на ящики. — Мне совершенно плевать на то, где хранилось все это и куда мы затолкаем эти дрова теперь! Вместо того чтобы готовить наш полк к обороне, я занимаюсь по вашей милости этой ерундой! Понимаете?

— Вы — темный человек, Вурц! Более того, вы… — Он не договорил, видимо понимая, что перепалка ни к чему не приведет, а только вызовет у эсэсовца новый приступ ярости.

— Эти ящики мы не сможем никуда вывезти, а держать там, куда вы их затолкали осенью, невозможно. Вода уже стала заполнять подвалы, а господин оберфюрер дал указание захоронить «груз» в сухом месте.

— Захоронить?

— Да, захоронить!

— Почему вы так говорите? Это же не покойник!

— А по мне все равно! Раз мы прячем эти ящики глубоко в землю, значит, мы хороним их, как гробы!

— И где ж теперь вы собираетесь их похоронить?

— Да вот опять сюда же, в северное крыло. Только теперь уже с другого входа… — Вурц вдруг осекся, как будто вспомнив о чем-то. — Да ладно, вам-то какая разница? Мы упрячем, мы и достанем! Это наше дело.

Действительно, ящики были такими большими, что Роде с трудом мог представить, как их протаскивали через узкие дверные проемы и разветвленные коридоры старинных подземных ходов в северном крыле Королевского замка. Когда он в конце прошлого года размышлял о том, куда поместить ящики с упакованной Янтарной комнатой, чтобы это было более надежно с точки зрения ее сохранности, доктор прежде всего подумал о западной части северного крыла Королевского замка, которая менее всего пострадала от пожара во время августовской бомбардировки. Рухнула крыша, почти полностью выгорели помещения двух этажей, превратившись в зловещие черные склепы с кучами золы и пепла, но сохранились нетронутыми рыцарские подвалы и подземные казематы.

На первом этаже, на том же уровне, где располагались знаменитые залы «Блютгерихта» — Большой и Малый ремтеры[185], размещалась анфилада из шести комнат разной величины, самая большая из которых имела площадь тридцать шесть, а самая маленькая — шестнадцать квадратных метров. Некоторые из этих комнат имели выход в длинный коридор. Массивные внешние стены из камня, построенные еще в пятнадцатом веке, достигали толщины двух с половиной метров, а кирпичная стена, отделявшая комнаты от коридора, тоже построенная в рыцарские времена, совсем немного уступала им в размерах. По-видимому, именно благодаря этой стене помещения, примыкавшие к круглой башне, вообще не пострадали, хотя совсем рядом огонь зверски расправился с великолепными покоями Великого магистра.

Альфред Роде считал, что самой приемлемой по конструкции в этой анфиладе сохранившихся комнат была последняя, примыкающая к бывшему гаражу, от которого ее отделяло две стены. Между этими стенами и находилась узкая камера-полость шириной чуть более метра, куда и поместили тщательно упакованные панели Янтарной комнаты. Для размещения четырех больших ящиков со стеновыми панелями места оказалось вполне достаточно, а другие, более мелкие были поставлены тут же — в соседней комнате со сводчатым потолком. Так как дверь в эти оба помещения отсутствовала, а из каменной кладки торчали только костыли с шарнирами, ничего не оставалось, как наспех смастерить ее в одном из цехов завода Шихау из толстого стального листа, приварить к ней внушительные металлические штыри и насадить на шарниры. Закрытая на два тяжелых навесных замка, она казалась достаточно надежной. Кроме того, пост полиции порядка, установленный в замковом дворе, постоянно держал в поле зрения все входы в западное крыло, не допуская проникновения туда посторонних лиц.

Теперь же, когда все взяла в свои руки служба безопасности, судьбу Янтарной комнаты и других хранившихся в замке сокровищ должны были определять люди из СД, готовившиеся к подпольной диверсионно-террористической деятельности против советских войск, которые, это ни у кого уже не вызывало сомнения, скоро овладеют Кёнигсбергом. Правда, Роде и сам понимал, что оставление ящиков с панелями Янтарной комнаты и другими ценностями в тех местах, где они были сложены после августовской бомбардировки, абсолютно не гарантирует их от гибели во время штурма города. Он не без оснований предполагал, что замок станет последним оплотом сопротивления в городе и на него придется удар всей мощи наступающих.

Доктору Роде были не по душе намерения Бёме и его сотрудников спрятать ценности в каких-то совершенно не известных ему местах. Чувствуя себя ответственным за сохранность сокровищ, он хотел, чтобы его посвятили во все подробности операции, но понимал, что это совершенно не входит в планы СД. «Мы упрячем, мы и достанем!» — недвусмысленно и даже как-то грубо сказал ему оберштурмфюрер Вурц.

Когда уже сгустились сумерки, из замка были вывезены последние ящики с «грузом», который подлежал укрытию на объектах «Вервольфа» за пределами цитадели. Во дворе остались лежать под охраной эсэсовцев только ящики с панелями Янтарной комнаты да около полусотни стальных контейнеров с запаянными крышками. Все контейнеры были аккуратно завернуты в чехлы из прорезиненной ткани и имели маркировку в виде буквенно-цифровых индексов.

Доктор Роде, хотя сам непосредственно не упаковывал эти контейнеры, знал, что в них находятся экспонаты Прусского музея — золотые и серебряные украшения конца прошлого тысячелетия, столовые приборы из благородных металлов, особо ценные изделия из фарфора, предметы церковной утвари. Здесь же были особо дорогостоящие экспонаты из Художественных собраний Кёнигсберга, размещавшихся тут же, в замке: итальянская майолика, северный фаянс, французский и русский фарфор. Но доктору Роде было известно также, что содержание более половины контейнеров составляли трофеи, вывезенные из Советского Союза и Польши: иконы и оклады из серебра и золота с драгоценными камнями из православных церквей, дарохранительницы, дароносицы, кадильницы и кресты из польских костелов.

Но чего не мог знать доктор Роде, так это того, что в восьми контейнерах, отмеченных яркой красной двойной полосой, находились вовсе не музейные ценности. В каждом из них лежало по меньшей мере по пятьдесят килограммов золота, платины и драгоценных камней. Это были «трофеи» кёнигсбергского СД, в том числе «добытые» зондеркомандами «Оперативной группы Б»: золотые коронки, кольца, броши, серьги, ожерелья, браслеты, кулоны, медальоны, наручные и карманные часы, а также целые россыпи рубинов, сапфиров и изумрудов, аккуратно упакованных в мешочки из холщовой ткани. Вполне очевидно, что большинства бывших хозяев этих вещей уже не было на свете. Они закончили свою жизнь либо в заполненными трупами рвах и ямах, либо в печах крематориев концлагерей.

Теперь, когда большинство ценностей было вывезено из Королевского замка, казалось, доктор Роде должен был почувствовать некоторое облегчение. Живописные полотна голландских мастеров, таких как Лукас ван Лейден и Питер Брейгель, художников итальянского ренессанса, немецкой школы живописи, и многие другие произведения искусства нашли свое тайное пристанище на объектах «Вервольфа» под кодовыми наименованиями «W-17», «W-19» и «W-33». А это, по мнению сотрудников службы безопасности, гарантировало их полную сохранность. Роде тоже хотелось бы в это верить, хотя он точно не знал, где теперь находятся все его сокровища. Бёме, Вурц и Крайхен, с которыми контактировал ученый, считали, что Роде следует довольствоваться их уверениями в надежности укрытий и не проявлять излишнего любопытства к объектам особой важности.

Все, что знал Альфред Роде, так это то, что картины и экспонаты размещены в каких-то бункерах в районе Росгартенской кирхи, около форта «Фридрих-Вильгельм IV» в Кведнау и где-то рядом с ипподромом. То, что Янтарная комната будет перепрятана в одном из тайных объектов «Вервольфа» неподалеку от замка, ему тоже уже стало понятно. Во всяком случае, Роде знал, что ящики с панелями собираются тащить куда-то по туннелю, соединяющемуся с подземельями северного крыла Королевского замка. Куда же отправятся стальные контейнеры, ему было совершенно неведомо. Интуитивно Альфред Роде чувствовал, что он лишь статист в какой-то большой игре, где ставками являются жизнь и несметные сокровища.

Доктора Роде беспокоила не только судьба вывезенных и спрятанных художественных ценностей. Его мучила участь тех экспонатов Прусского музея и Художественных собраний Кёнигсберга, которые должны были остаться в подвальных помещениях замка, там, куда они были сложены еще перед налетом англо-американцев в прошлом году.

Все подвалы южного и северного крыльев Королевского замка были заставлены ящиками и коробками, в которые наспех были свалены бронзовые фибулы и браслеты, старинные доспехи и оружие, фарфоровые вазы, медные кувшины и дорогие курфюршеские и королевские сервизы. Десятки щитов, мечей, каменных и железных ядер, предметы старинного быта — топоры, молотки, ножи, различные инструменты, — все это навалом лежало на каменном полу замковых подвалов. В мешках вперемешку с монетами, памятными медалями и пуговицами с богатых камзолов лежали медвежьи зубы и моржовые клыки, лаковые миниатюры на маленьких дощечках, статуэтки из кости и древние находки из прусских курганов. Все это богатство не подлежало вывозу из Королевского замка и должно было остаться в его подземных казематах «до лучших времен», как сказал оберштурмфюрер Вурц.

— Я спущусь в подвал, — тихо проговорил Роде, не то спрашивая, не то просто сообщая об этом Вурцу. — Дайте мне, пожалуйста, фонарь.

Оберштурмфюрер Вурц протянул ему тяжелый аккумуляторный фонарь с широким ремнем.

— Господин Роде, не провалитесь там куда-нибудь. Я все-таки отвечаю за вас перед оберфюрером.

— Не волнуйтесь, Вурц. В замке я знаю каждый угол и каждую ступеньку.

Он прошел вдоль закопченных стен южного крыла с черными провалами глазниц-окон, стараясь обходить кучи мусора и битого кирпича, и оказался перед старинным порталом.

«Подъезд № 6» — луч фонаря выхватил надпись на аккуратной синей табличке, чудом сохранившейся неповрежденной среди черных стен. Сколько раз Роде проходил через эти двери, по обе стороны которых на невысоких постаментах стояли скульптуры — две человеческие фигуры со сложенными на груди руками. Хищные морды каменных львов с зажатыми в пасти кольцами, великолепный барельеф с изображением сцен из рыцарской жизни — все это, созданное еще в шестнадцатом веке, сейчас казалось на фоне руин Королевского замка нелепым и вычурным.

Последний раз Роде был здесь пять дней назад, когда вместе со своими сотрудниками еще раз осматривал сложенные в подвалах экспонаты. Когда СД активно занялась укрытием ценностей, музейные работники посчитали, что смогут «пристроить» в надежное место еще какие-нибудь реликвии. Но все оказалось тщетным. Определенный через два дня после этого и согласованный с высшим руководством восточнопрусской службы безопасности перечень ценного «груза», подлежащего укрытию, оставил за своими пределами многие сокровища Прусского музея и Художественных собраний Кёнигсберга.

Роде вошел внутрь помещения. Здесь в воздухе витал стойкий запах гари, поселившийся еще со времени прошлогоднего пожара. Рухнувшие кое-где перекрытия преграждали проход к окнам первого этажа, из которых открывался вид на лежащий в руинах и покрытый мраком Старый город. Роде осветил фонарем знакомый вестибюль, нашел арочный проход в соседний зал, из которого спускалась крутая лестница в подвальный этаж южного крыла. Деревянные перила сгорели, и на ступенях частоколом торчали искореженные прутья, как зубья гигантской расчески.

В подземелье пахло сыростью. Доктор Роде, посветив на пол, увидел, что воды, которой было еще очень много пять дней назад, несколько поубавилось. Утопая по щиколотку, он старался ступать на положенные на пол доски, но все равно в своих коротких сапогах не мог не замочить ноги.

Повсюду на полу в несколько рядов лежали ящики. На каждом из них черной краской были намалеваны буквы «Pr.Mus.»[186] и через дробь — цифры. Эту маркировку делали сотрудники доктора Роде еще прошлым летом, помечая так экспонаты Прусского музея. Картонные коробки совершенно раскисли от воды. Многие из них развалились, обнажая содержимое. Весь пол в подвальных помещениях был усеян битой посудой, глиняными черепками, монетами, обломками бронзовых и медных предметов, мотками веревки и всяким мусором.

Альфред Роде, подсвечивая себе фонарем, сунул руку в одну из открытых коробок. Она натолкнулась на что-то мягкое и влажное. Роде вытащил предмет, оказавшийся куском материи с расшитым золотыми нитками витиеватым узором. «Так это же воротник ризы из данцигской кирхи Святой Марии, подарок турецкого султана, работа восточных мастеров тринадцатого века! — догадался ученый. — И все это здесь, в полузатопленном подвале, оставлено на погибель!»

Роде с тяжелым сердцем прошел по подземной анфиладе, рассматривая ящики, щупая содержимое мешков и пакетов, вынимая то одну, то другую вещь из развалившихся коробок. На каменных стенах под лучом фонаря блестела влага. Повсюду слышались тихие всплески — со сводчатых потолков капала вода.

В последней из подвальных комнат доктор Роде рассмотрел два длинных ящика. У верхнего крышка была немного сдвинута в сторону. Ученый вспомнил, что сюда были сложены экспонаты отдела доисторических древностей Прусского музея. Он подошел к ящикам, намереваясь поправить крышку, посветил внутрь и невольно отшатнулся. Среди множества костей, навалом ссыпанных в ящик, лежали два человеческих черепа. Конечно, доктор Роде знал, что это находки с кладбища викингов под Кранцем[187] — гордость музея, относящаяся к периоду Великого переселения народов. Но здесь, в абсолютно темном подвале, при тусклом свете фонаря эти «экспонаты» казались зловещим предзнаменованием смерти.

«Действительно, это именно захоронение сокровищ! — вспомнил слова оберштурмфюрера Вурца доктор Роде. — Здесь, в подземельях Королевского замка мы хороним все то, что представляло когда-то ценность… Мы хороним не только историю, мы хороним себя и свою надежду!»

Доктор Роде прикрыл крышку на ящике, затем резко повернулся и зашагал в сторону лестницы, придерживаясь рукой за влажную стену. Ему поскорее хотелось попасть отсюда наверх, на свежий воздух. И когда он, запыхавшись, наконец оказался на поверхности, ему показалось, что он выбрался из глубокой могилы.

— Ну как, господин доктор, проверили все ваши сокровища? Все на месте? А то уж я забеспокоился, вас не было около часа. Думаю, не провалились ли вы куда? — с ехидной интонацией спросил Вурц.

— Да все в порядке, — ответил доктор Роде.

— А мы тут уже управились с вашим янтарным сокровищем.

— Как?

— Унесли ваши ящички! Нет их больше!

Доктор Роде пытался разглядеть в темноте совсем еще недавно стоящую рядом пирамиду из ящиков, но ничего не увидел.

— Так где же они?

— Не волнуйтесь, доктор! Теперь они в надежном месте. Там их «иваны» уж точно не найдут! А когда придет время, мы их…

— Слушайте, Вурц, где ящики? Куда вы их дели? — Голос Роде сорвался на крик.

— Не орите на меня! Я же сказал вам: «груз» надежно спрятан. А где, вам знать не обязательно!

Из стрельчатой арки северного крыла замка, куда по нагромождению камней и щебня был проложен дощатый настил, стали выходить серые фигуры, сопровождаемые усиленной охраной эсэсовцев. Было ясно, что пленные закончили свою тяжелую работу где-то там, в недрах замка, и теперь их выводили наружу к грузовику с брезентовым верхом. Когда их собралось человек пятнадцать, командир взвода охраны прокричал какую-то команду, и пленные, подгоняемые эсэсовцами, стали забираться в кузов. Как только был закрыт задний борт и охранники застегнули брезентовый полог, взревел мотор и машина тронулась к выездным воротам. Впереди и сзади пристроились мотоциклы.

— Послушайте, Вурц! По-моему, вышли еще не все. Днем я видел гораздо больше русских. Они что, остались там работать? — Доктор Роде вопросительно посмотрел на оберштурмфюрера.

— И это вас не касается, господин доктор! Вы что-то стали не в меру наблюдательным! Это до добра не доведет!

— Вы что, мне угрожаете?

— Нет, не угрожаю. Я вас только предупреждаю: не задавайте глупых вопросов, не суйте свой нос туда, куда не следует. А лучше всего — идите отсюда и больше не показывайтесь здесь. Свое дело вы сделали. Теперь наш черед, черед солдат фюрера…

— Солдат? Солдаты гибнут в окопах, а вы… — Роде с ненавистью посмотрел на Вурца. — Вы думаете только о том, как бы урвать себе…

Альфред Роде не успел закончить фразу, почувствовав цепкие руки оберштурмфюрера на своей шее. От неожиданности и боли он вскрикнул, но изо рта донесся только сдавленный хрип.

Он задыхался, беспомощно махая руками и пытаясь оторвать от своей шеи лапы эсэсовца, но они все сильнее и сильнее сдавливали ее. Разум мутился в голове, и доктор Роде почувствовал, что умирает от удушья. Очки от конвульсий отлетели в сторону. Раздался звон разбитых стекол.

Когда силы уже почти покинули доктора, а душа его была уже готова вырваться из бренной оболочки тела, Вурц вдруг оторвал руки от шеи Роде и, крепко взяв его за воротник куртки, притянул к себе. Доктор, судорожно глотая воздух, схватился за шею. В лицо ему пахнуло винным перегаром. Страшная, искаженная гримасой ненависти морда эсэсовца была совсем близко.

— Ты, вонючая свинья, ублюдок, очкастый недоносок! Мне ничего не стоит превратить тебя в кучу дерьма, тварь! Убирайся отсюда и скажи спасибо, что остался жив! Если ты попадешься мне еще хотя бы раз, я прикончу тебя, как бешеную собаку!

Оберштурмфюрер отцепил руки от воротника доктора Роде, резко повернулся и зашагал в сторону стоявших неподалеку охранников. Сказав что-то одному из них, он скрылся в арке, из которой лился бледный свет. Там, на первом этаже башни Луизы, как известно, был временно расквартирован взвод охраны.

К доктору Роде подошел эсэсовец с автоматом.

— Господин Роде, я выведу вас из замка через посты охраны. До дома вы доберетесь сами. У вас ведь есть пропуск?

Роде молча, все еще не придя в себя, поплелся за охранником. У него очень болела голова, сильно подташнивало, в груди что-то хрипело и клокотало.

Известный искусствовед, выдающийся ученый с мировым именем, директор Художественных собраний Кёнигсберга, доктор Альфред Роде покидал замок в сопровождении эсэсовского охранника. Он был не просто растерян или удручен. Он был раздавлен. Впервые в жизни он почувствовал, что его знания, профессиональные качества, духовный мир, человеческая сущность — все это может быть обращено во прах грубой и примитивной силой, которой нет никакого дела до чаяний его души, ни до его представлений о чести и совести. Причем сделано это может быть просто так, походя, из скотского желания унизить и оскорбить другого человека и тем самым доказать свое превосходство над ним.

Оберштурмфюреру Вурцу пришлось все-таки при докладе оберфюреру Бёме о завершении работ по укрытию «груза» на объектах «Вервольфа» сообщить о случившемся инциденте. Правда, он не сказал, что в припадке ярости чуть было не задушил доктора Роде. Но Бёме, неплохо знающий Вурца, вполне мог представить, что стоит за словами оберштурмфюрера: «Я вынужден был поставить его на место».

— Вурц, вы должны были проявить выдержку и не показывать своего возмущения.

— Но, господин оберфюрер, этот Роде говорил, как враг! А главное, он намекал, что мы, сотрудники службы безопасности, якобы хотим что-то «урвать», выполняя спецзадание по укрытию «груза».

— Урвать? Он так и сказал?

— Так точно, господин оберфюрер.

— Крайхен… — Бёме обратился к другому офицеру СД. — Вы все продумали? Как будем поступать с Роде?

— Господин оберфюрер, я думаю, что лучше всего было бы радикально решить этот вопрос. Тогда у нас не будет проблем…

— Вы рассуждаете не как опытный контрразведчик, а как старший вахмистр из четвертого полицейского ревира на Кайзерштрассе, тридцать восемь!

— Простите, господин оберфюрер!

— Немного пораскиньте мозгами: когда русские окажутся в городе, они, конечно, начнут искать все эти наши объекты. Будут опрашивать пленных немецких солдат, фольксштурмистов, гражданское население. Кроме того, мы с вами еще точно не знаем, попал ли кто к ним в руки из числа бойцов спецподразделений «Вервольфа». Потом ваш прокол с инженерами. Ладно, с Муниром мы решили все как надо. Но Гербах! Вы упустили его! А он, если попадет в русскую контрразведку…

Бёме не успел договорить. Вошедший в кабинет адъютант сообщил, что его срочно просят к телефону.

— Кто там еще? — Бёме не любил прерывать начатую мысль.

— Корветтен-капитан Нойман.

Бёме молча кивнул. Вурц, Крайхен и еще несколько офицеров СД торопливо вышли из кабинета.

— Добрый вечер, Нойман! Слушаю вас.

— Господин оберфюрер, завтра объект будет в условленном месте. Мы нашли там удобную…

— Нойман, давайте не по телефону. Кто у вас там занимается этими делами?

— Обер-лейтенант Принцхорн. Он находится в Пиллау.

— Я поручил проработку всех оргвопросов оберштурмбаннфюреру Готцелю.

— Я его знаю. Пусть он приедет ко мне на Кранцер Аллее. Мы обговорим все детали.

— Хорошо. Он будет у вас через полчаса.

Бёме положил трубку и вызвал адъютанта нажатием кнопки на нижней стороне крышки письменного стола.

— Вызовите срочно Готцеля. Он должен работать рядом в бункере.

Оберштурмбаннфюрер появился через пять минут. Подтянутый, с выправкой строевого офицера, он производил впечатление уверенного в себе человека. Как будто не было совсем недавнего разноса, который сделал ему Бёме за недостатки в обеспечении конспирации групп «Вервольфа».

— Слушаю вас, господин оберфюрер!

— Вот что, Готцель. — Бёме вплотную приблизился к нему, положил руку ему на плечо, испытывающе посмотрел прямо в глаза. — Зигфрид, есть дело, которое я могу доверить только вам. Я уверен в вас. Я знаю, что вы никогда не подводили меня, и, если честно, только на вас могу рассчитывать, как на себя.

— Спасибо, господин оберфюрер. Я готов выполнить любой ваш приказ.

— Зигфрид, между собой мы должны быть честными. И вы и я знаем, что война проиграна…

Готцель попытался что-то сказать, но Бёме остановил его:

— Не надо, дружище. Не будем говорить о преданности фюреру и рейху. Это и так понятно. Но речь идет уже о другом: о том, как мы продолжим борьбу после окончания войны для возрождения Великой Германии и идей национал-социализма. Но об этом мы еще поговорим. А сейчас у нас очень мало времени. Свяжитесь немедленно с Нойманом, командиром «Морской команды донесений М-166». Знаете, где это?

— В Пиллау?

— Нет, сам Нойман сидит здесь, в городе, на Кранцер Аллее. Сейчас поезжайте к нему. Мы договорились с ним о том, что одна из подводных лодок его «флотилии» зайдет в Прегель, чтобы забрать в «час Икс» особо ценного агента. Предварительно мы определили, что место ожидания лодки будет около нового железнодорожного моста. Обсудите с ним и его сотрудниками все, что нужно сделать для того, чтобы лодку не обнаружили раньше времени, чтобы возможен был отход ее во время уличных боев… ну, там, фарватеры резервные… м-м-м… глубины там… всякие еще их морские уловки… Главное, чтобы по команде они могли взять на борт нашего человека и тайно покинуть город. Даже если в нем уже будут русские.

— Я все понял, господин оберфюрер. Разрешите исполнять?

— Давайте, Готцель. Это очень важное задание. Я думаю, важнее даже подготовки наших спецгрупп для борьбы в тылу врага. Идите.

Оберштурмбаннфюрер Готцель молча поднял руку в нацистском приветствии, круто повернулся и направился к двери.

— Да, Готцель. А как дела с «грузом»? Всё успели укрыть?

— Почти всё, господин оберфюрер. Несколько контейнеров осталось отправить в Понарт, да заканчиваем работы в районе замка и в бункере на Росгартен. Начали мероприятия по легендированию и дезинформации…

— Ладно, идите. Потом. Мне доложат.

Бёме снова вызвал в кабинет ожидающих в приемной офицеров.

— Мы закончили на абсолютно бездарном обеспечении конспирации работ по укрытию груза на объектах «W». Теперь надо быстро исправлять то, что сделано непрофессионально. Во-первых, полностью завершить маскировку объектов, не допуская при этом их расшифровки. Во-вторых, провести комплекс дезинформационных мероприятий. В-третьих, полностью отработать списки ранее допущенных к спецработам. Кто будет докладывать? Крайхен?

— Господин оберфюрер, разрешите мне? — Оберштурмфюрер Вурц подался немного вперед. — Я непосредственно занимаюсь вопросами укрытия и маскировки.

— Давайте, только кратко.

— Слушаюсь! Господин оберфюрер, мы полностью отработали намеченный позавчера план. Практически все, что было отмечено по «Перечню ценных предметов», подготовленному Роде, мы разместили на специально выделенных объектах «Вервольфа»: на объекте «W-17» — это бункер рядом с фортом в Кведнау — картины и экспонаты Прусского музея и Художественных собраний Кёнигсберга, на объекте «W-33» — это бункер в Росгартене — «груз» из России и спецпакеты из Рейхсбанка…

— Спецпакеты?

— Я докладывал вам, господин оберфюрер.

— A-а, да. Понял. Дальше.

— На объекте «W-19» — это бункер около ипподрома — мы разместили стальные контейнеры из подземелий Королевского замка. Все отбирал сам доктор Роде.

— А те восемь контейнеров?

— Господин оберфюрер, здесь у нас есть предложение…

Бёме недовольно посмотрел на Вурца.

— Мы ведь с вами договорились, что все надо делать быстро!

— Но вы также говорили, что место укрытия должно быть абсолютно надежным, — возразил оберштурмфюрер Вурц. — У нас с Крайхеном есть предложение. Разрешите доложить после совещания?

— Хорошо.

— Ну а остальное, господин оберфюрер, разместили там, где это было возможно: в Лохштедтском замке, в подземных хранилищах пивзаводов Шёнбуш и Понарт, в нескольких довольно приличных подвалах в Хуфене и Амалиенау. Но, конечно, уже с другой степенью надежности, чем на объектах «Вервольфа».

— А как с маскировкой?

— Здесь почти все уже сделано. Практически везде во время прошлой бомбежки города мы провели направленные подрывы зданий и сооружений, расположенных рядом с объектами «Вервольфа». Объект «W-19» замаскировали под простой бункер ПВО, разрушенный прямым попаданием фугасной бомбы. Для этого пришлось пожертвовать…

— Не надо, Вурц. Вы знаете, что я не люблю подробностей и полагаюсь на ваш профессионализм.

— Слушаюсь.

— А как бесценное сокровище доктора Роде?

— Янтарный кабинет?

— Да.

— Господин оберфюрер, здесь мы действовали полностью согласно вашим указаниям. Мы не стали искать для этого крупногабаритного «груза» какого-либо специального места, потому что…

— Не надо, Вурц. Я это все знаю.

— Мы переместили ящики с янтарными панелями из двух подвальных комнат северного крыла Королевского замка в специально оборудованный бункер, как мы его называем, «футляр». Мы хотели разместить в нем спецснаряжение для нашей группы «022», в том числе законсервированную радиоточку. Бункер отменный, глубокого залегания, полностью герметичный. Ни вода, ни сырость туда проникнуть не смогут. Эти янтарные стены могут лежать там хоть сто лет, и ничего с ними не сделается!

— Сто лет? Вы рассчитываете вернуться в Кёнигсберг через сто лет? — язвительно спросил Бёме.

— Да нет, господин оберфюрер. Я хотел только сказать, что в этом бункере «груз» может храниться сколько угодно и не пострадает ни от влаги, ни от взрывов.

— Ладно. Хорошо. Теперь вы, Шмидт, доложите о том, какие дезинформационные мероприятия проводит ваше отделение. — Оберфюрер Бёме обратился к единственному одетому в штатское молодому человеку с усиками а-ля Гитлер. Он редко присутствовал на совещаниях, так как относился к так называемому негласному составу СД.

— Господин оберфюрер, мы с моими людьми сразу после получения задания разработали план мероприятий по дезинформированию противника. Его утвердил оберштурмбаннфюрер Готцель. Согласно плану, мы…

Шмидт докладывал четко, как будто читал хорошо подготовленный доклад или лекцию на спецкурсах оперативного состава СД. «Умеют же эти люди из седьмого управления делать все на научной основе!» — подумал Бёме.

Дело в том, что оберштурмбаннфюрер Шмидт совсем недавно прибыл из Берлина для прохождения дальнейшей службы в кёнигсбергской СД. Никто толком не знал, почему этого офицера перевели из элитного подразделения РСХА под названием «Группа VII С», которая занималась какими-то «специальными научными заданиями». Поговаривали даже, что дело не обошлось без «группы специального розыска» гестапо, сотрудники которой осуществляли слежку за высшими должностными лицами в учреждениях рейха, в том числе за сотрудниками самой службы безопасности. Но сколько Бёме ни пытался выяснить истинные причины перевода Шмидта в Кёнигсберг через своих людей в Берлине, ему это так и не удалось.

— Мы начали активное продвижение дезинформации о местах укрытия ценностей, документов и оружия. В этих целях через агентуру нами доводятся сведения о том, что, например, в районе Штайндамм, у крематория, в замке Нойхаузен, на Йудиттер Аллее[188] имеются бункеры или другие подземные сооружения, куда помещены различные ценные предметы. Для подкрепления информации мы провели несколько активных дезинформационных мероприятий — проводили оцепление ложных объектов, демонстративное движение груженого транспорта. Нами изготовлено несколько документов дезинформационного характера, подготовлены легенды для шести наших агентов, в том числе агента под псевдонимом Борн — офицера люфтваффе… [189]

— Вы имеете в виду Виста?

— Так точно, господин оберфюрер. Это надежный, преданный идеалам национал-социализма человек, бывший член СА. Ему отработана соответствующая линия поведения и канал вывода его из Кёнигсберга после взятия русскими. Борн снабжен целым рядом фиктивных документов, в том числе приказами и записками, связанными с укрытием ценностей. Кроме того, нами разработан целый комплекс мероприятий…

— Шмидт, вы как будто читаете лекцию в Кёпеникской офицерской полицейской школе! — недовольно перебил его Бёме. — Давайте короче!

— Господин оберфюрер, подробно я все изложил в этой записке. — Шмидт протянул Бёме несколько скрепленных листков. — Только разрешите, я передам ее через канцелярию.

Бёме молча кивнул. Затем, немного подумав, сказал, обращаясь ко всем:

— Узловым объектом для дезинформирования «Иванов» должен стать доктор Роде. Я думаю, его надо оставить в Кёнигсберге, но, разумеется, под надежным присмотром. От него пользы будет гораздо больше, если он останется жив. Ведь русские, как только начнут поиски художественных ценностей, в том числе наших восточных трофеев, сразу будут искать того, кто был причастен к их укрытию, и неизбежно найдут Роде. Он — известный в мире ученый, не «запятнанный» активной работой в НСДАП и сотрудничеством с гестапо. Либерал по взглядам. Среди его друзей были и «враги рейха». Так что можно его считать даже «жертвой нацистского произвола»…

— Разрешите вопрос, господин оберфюрер? — вежливо перебивая Бёме, спросил Крайхен.

— Пожалуйста.

— Если мы делаем ставку на Роде как основное средство дезинформации, мы должны понимать, что ему известно достаточно много. Силового давления он, конечно, не выдержит и расскажет все, что знает. Господин оберфюрер, не нанесем ли мы здесь больше вреда, чем получим пользы?

— Все так думают? — спросил, обводя взглядом участников совещания, оберфюрер Бёме.

И Вурц, и только что вошедший в кабинет Готцель, по-видимому, вернувшийся со встречи с Нойманом, и другие сотрудники СД молча смотрели на своего начальника. По всему было видно, что и им непонятно, зачем так рисковать.

— Крайхен, поймите, что для русских Роде будет просто находкой. Они будут использовать его как главного эксперта и постараются выкачать из него все, что он знает. А знает-то он не так-то уж и много, не правда ли, Вурц?

— Так точно, господин оберфюрер. Ему не известно местонахождение ни одного из объектов «W». Он знает лишь только примерные районы их расположения. Единственное, что ему известно, так это то, где находятся оставшиеся в подвалах замка экспонаты Прусского музея. Но это все — хлам и старье, не имеющие никакой ценности, всякие там кости, медные брошки, чашки, кувшины, ржавые топоры… Повторяю, ни одного конкретного объекта этот Роде не видел.

— Слышали? Теперь займитесь его обработкой, вбейте ему в башку, что он знает, где что спрятано. Как это сделать, не мне вас учить, Крайхен! Обеспечьте за ним агентурное наблюдение и проработайте возможные варианты вывода его из оперативной игры. Понятно?

— Слушаюсь!

— Так. Теперь последнее. Как отработаны списки осведомленных? Что осталось? Кто доложит? Вы, Готцель? Пожалуйста.

— Господин оберфюрер, утечка информации об объектах «W», расположенных в Кёнигсберге, практически исключена. При оборудовании каждого из них работали наши офицеры плюс привлекались сотрудники гестапо. Рабочая сила, а это были, как правило, русские военнопленные и польские рабочие, общей численностью около трехсот пятидесяти человек, фактически уже не представляет никакой опасности. По информации отдела «Н» гестапо, в отношении большинства привлекавшихся к работам на объектах уже проведены необходимые экзекуционные мероприятия. Остались, по-моему, около двадцати человек. Их используют для нужд консервации агентурных материалов гестапо. После завершения этих работ вопрос будет закрыт полностью.

— А немцы?

— Среди привлекавшихся — около сотни солдат и офицеров саперных, строительных и инженерных частей, порядка восьмидесяти человек личного состава охранных подразделений СС, двенадцать гражданских лиц — специалистов инженерного профиля. От всех отобраны подписки о неразглашении сведений, все находятся под агентурным контролем гестапо. В отношении двадцати двух человек пришлось принять радикальные меры воздействия в связи с тем, что они допустили разглашение информации. В общем, господин оберфюрер, занимаемся. Думаю, что риск утечки информации о месторасположении конкретных объектов к русским сведен до минимума.

— Будем надеяться. Подготовьте краткое донесение в Берлин, в три адреса — в специальный отдел «VI S», группу «VI G»[190] и лично Кальтенбруннеру. Впрочем… — Бёме о чем-то задумался. — Давайте подождем отправлять донесение. Полностью закончим все работы и тогда отчитаемся. Ясно?

Участники встали, поняв, что совещание закончилось.

— Все занимаются своим делом. Собираемся завтра в девять ноль-ноль в этом же составе плюс командиры частей полиции и СС, включенные в отдельный сводный полк СС. Определимся с задачами, согласуем вопросы взаимодействия с армией и фольксштурмом. Возможно, на совещании будет присутствовать крайслейтер Вагнер. Хайль Гитлер! Готцель, я попрошу вас задержаться на пару минут.

Когда все вышли из кабинета, Бёме спросил:

— Ну как, Зигфрид, вы встретились с Нойманом?

— Так точно, оберфюрер. Мы обговорили с ним главное — место дислокации «Зеехунда» и вероятное время операции. Я назвал ему ориентировочно период между двадцатым и тридцатым апрелем…

— Вы погорячились, Готцель. Я думаю, что времени у нас не более двух недель. По всему видно, что русские начнут атаку дня через три-четыре. Крепость продержится не более недели, даже если наши воины будут сражаться до последней капли крови. Значит, операция будет где-то между десятым и двадцатым апреля. Надо будет скорректировать время.

— Господин оберфюрер, я не хочу задавать вам лишних вопросов, но для того, чтобы не сделать ошибку…

Готцель замялся.

— Ну, что вас интересует? Кто тот самый ценный агент, которого надо будет тайно вывезти из окруженного города?

— Так точно, господин оберфюрер.

— Хорошо, говорю вам об этом первому. Но предупреждаю, что об этом не должен знать никто. Под видом ценного агента город должен буду покинуть я.

Готцель с недоумением посмотрел на шефа.

— Да, да, Зигфрид, вас это не должно смущать. У меня есть крайне важное поручение рейхсфюрера. Оно связано с теми работами, которые мы проводим последние недели, и касается укрытия ценностей рейха в замаскированных бункерах «Вервольфа». Дело в том, что многим из нас придется уехать из Германии, возможно, даже из Европы, сменить имена и фамилии. В эти планы посвящены всего несколько человек в кёнигсбергской СД. Они готовят все необходимые документы, занимаются разработкой каналов эвакуации через агентурную сеть службы безопасности. Когда придет время, вы сами все узнаете.

— Но, господин оберфюрер, я не задаю вам лишних вопросов…

— Да, Зигфрид. Это очень секретная операция, разработанная РСХА. У нее есть кодовое название — «Рио». Главное, что в результате ее осуществления должны оказаться в безопасном месте видные руководители движения, сотрудники разведки и контрразведки, тайной полиции, военно-технические специалисты и ученые, работающие над урановым проектом и в области ракетостроения. Но это не все. Речь идет также о переводе валютных средств и золотых активов НСДАП, которые должны стать основой для возрождения национал-социализма. Мы здесь, в Восточной Пруссии, укрыли в тайных хранилищах бесценные сокровища, которые стоят сотни миллионов долларов. Точные сведения о местах их укрытия знаем только мы — СД. Я должен, я просто обязан спасти эту информацию и доставить ее туда… куда требуется. Думаю, что этим ценностям недолго лежать в земле. Они еще поработают на Великую Германию!

Было видно, что Бёме заметно волнуется, рассказывая все это Готцелю. Ведь до сих пор об операции «Рио» практически не знал никто. А ведь был еще и план «Шлюз», который предусматривал организацию одного основного и двух резервных каналов эвакуации видных нацистов из Германии в Сальвадор, Аргентину, Бразилию, Парагвай и Уругвай. Согласно этому плану, из Кёнигсберга подлежали эвакуации по тайному каналу всего сто девятнадцать руководителей НСДАП, СС и СД. Оберфюрер Бёме собственноручно составил этот список, а затем согласовал его с гаулейтером. Пока никто из тех, кто был в этом списке, даже не подозревал о его существовании.

Оберфюрер Бёме на случай «тайной эвакуации», а проще говоря, бегства должен был, имея специально изготовленные документы на гражданское лицо, переждать несколько дней на одной из конспиративных квартир в пригороде Кёнигсберга, а затем с толпами беженцев пробраться в Баварию, оттуда в Швейцарию, далее, снова сменив документы и изменив внешность, отправиться во Францию. Порты Марсель или Бордо должны были стать последними отправными точками маршрута в Латинскую Америку.

У Бёме вызывал сомнение первый этап этого плана. Он смертельно боялся остаться в занятом русскими Кёнигсберге. Бёме считал это самой уязвимой частью плана, но даже с его громадными возможностями не оставалось ничего другого, как следовать заранее разработанной схеме. Осенившая оберфюрера идея использовать для эвакуации сверхмалую подводную лодку показалась ему привлекательной хотя бы потому, что позволяла избежать прямого контакта с русскими, которого Бёме опасался больше всего. Конечно, это было крайне опасным — пробираться по речному фарватеру в городе, где еще не стихли бои. Но Бёме знал о том, что в «Группе боевых пловцов Ост» служат настоящие асы, на счету у которых сотни рейдов во вражеские воды. Он знал также и о том, что Прегель ниже железнодорожного моста имеет глубокий и достаточно свободный фарватер. А там — Кёнигсбергский канал, залив, Балтика и, наконец, датский остров Борнхольм, где стоял немецкий гарнизон.

— Зигфрид, вы не думайте, что вас оставят в беде. Все уже готово, и в нужный момент вы исчезнете вместе со мной и некоторыми другими нашими сотрудниками из города. Мы не доставим русским удовольствия поиздеваться над «нацистскими преступниками». Вы меня понимаете?

— Так точно, господин оберфюрер. Я сделаю все, что нужно. С корветтен-капитаном мы обговорили некоторые детали. А завтра я еду в Пиллау и познакомлюсь с обер-лейтенантом Принцхорном, командиром «Зеехунда». Разрешите идти?

— Идите, Зигфрид.

Оберштурмфюрер Крайхен нашел доктора Роде в его временном кабинете на улице Ланге Райе. Здание Геолого-палеонтологического института было только частично разрушено, в основном пострадали его верхние этажи и пристройка, расположенная с тыльной стороны фасада. Несколько комнат, где размещались лаборатории и когда-то сидели научные сотрудники, были свободны после эвакуации в 1944 году основных фондов и Янтарного собрания института в Нижнюю Саксонию. Полупустые шкафы и витрины были сдвинуты в сторону, и за двумя столами разместился доктор Роде с двумя его сотрудницами. Все, что уцелело после пожара в замке, Роде перевез сюда: три ящика с картотекой коллекций Прусского музея и Художественных собраний Кёнигсберга, несколько коробок с инвентарными книгами и журналами учета экспонатов, целый ворох документов в мешках — записки и справки, переписка с Оперативным штабом рейхслейтера Розенберга и «группой Кюнсберга», сопроводительные письма и описи, другие служебные документы, связанные с перемещением культурных ценностей с оккупированных территорий СССР в Восточную Пруссию.

Когда оберштурмфюрер Крайхен вошел в комнату, доктор Роде сидел на ящике и перебирал папки с документами.

— Добрый день, доктор! Я приехал за вашими бумагами.

— Что? За бумагами?

— Да, за всякими там картотеками, списками и описями. В них нужды теперь нет…

— Как нет нужды?! Много вы понимаете в этом!

— Ладно, доктор, не горячитесь. Этот идиот Вурц вывел вас вчера из себя да еще и нахамил…

— Вывел из себя? Да он просто хотел меня убить!

— Я думаю, доктор, вы преувеличиваете. Он просто грубый и необразованный человек. Конечно, для общения с вами нужен был кто-то поинтеллигентнее…

— Господин Крайхен, я не хочу говорить об этом. Давайте лучше о деле. Так зачем вы пришли?

— Я пришел забрать, согласно договоренности, все документы и материалы, связанные с нашими и трофейными музейными ценностями. По указанию господина оберфюрера они также будут укрыты в надежном месте.

Доктор Роде долгим и тоскливым взглядом посмотрел на Крайхена, горько усмехнулся и еле слышно сказал:

— Забирайте все, что хотите.

— Ну и хорошо, доктор. Я рад, что мы поняли друг друга. Я позову солдат.

Крайхен вышел из комнаты и через пять минут появился снова в сопровождении четырех рослых эсэсовцев. Один из них держал в руках перевязанную веревкой стопку мешков.

— Начинайте, ребята, — приказал Крайхен.

К ужасу двух музейных дам, находившихся вместе с Роде в кабинете, эсэсовцы стали быстро вытряхивать в мешки содержимое каталожных ящиков, пачками сваливать в них папки и скоросшиватели, конверты и тетради. Роде безучастно смотрел на эту вакханалию погрома. Казалось, что ученого покинули силы и он не в состоянии уже никак реагировать на происходящее.

Спустя полчаса все мешки, а их было не меньше двадцати, были доверху заполнены документами и материалами, превратившимися сразу из ценного для каждого исследователя средства описания, поиска и методологии в кучу ненужного хлама, с которым теперь можно было делать все что угодно.

— Доктор, мне нужно с вами поговорить. Где-нибудь… не здесь. — Крайхен сделал какое-то неопределенное движение рукой, по-видимому, показывая, что ему хотелось бы поговорить с Роде один на один.

Роде, не говоря ни слова, направился к двери в смежную комнату, на которой красовалась надпись затейливыми буквами готического шрифта «Лаборатория геоморфологии». Взявшись за дверную ручку, он обернулся в сторону Крайхена и тихо проговорил:

— Мы можем поговорить здесь, если это вам действительно так нужно.

Крайхен прошел за доктором Роде в соседнюю комнату. Здесь стояло несколько больших шкафов с разбитыми стеклянными дверцами, у стены громоздились какие-то ящики, в кучу были свалены образцы горных пород и минералов, пестрящие яркими этикетками. Под ногами хрустело стекло, пол был усеян листами с машинописными текстами, разорванными тетрадями, смятыми рулонами, обрывками фотопленки. В центре помещения стоял массивный письменный стол, покрытый толстым слоем пыли.

Роде и Крайхен расположились друг против друга, усевшись в кресла с витыми подлокотниками. Минут пять оберштурмфюрер молчал, разглядывая стены лаборатории, увешанные картинами с видами гор и скал. Молчал и доктор Роде, казавшийся безразличным и равнодушным.

— Господин доктор, оберфюрер Бёме просил меня поговорить с вами о наших совместных планах на ближайшее будущее…

— Наших с вами? — как-то сразу встрепенулся Альфред Роде. — Почему моих с вами? У меня нет никаких совместных планов ни с СД, ни с гестапо!

— Вы меня не так поняли, доктор! Я имею в виду наши и ваши планы на ближайшие недели вперед.

— Ну и что? Какие это планы?

Доктор Роде был явно не в себе. Его щеки заметно порозовели, губы были нервно поджаты, одной рукой он вцепился в ручку кресла, другой судорожно теребил галстук.

Оберштурмфюрер Крайхен, видя терзания Роде, сказал как можно спокойнее:

— Не волнуйтесь, доктор. Никто не хочет вам зла. Господин оберфюрер просил меня только обсудить с вами некоторые вопросы и передать предложение остаться в городе.

— Как остаться? Я и так остаюсь в Кёнигсберге и никуда не уезжаю!

— Да нет, доктор, я имею в виду, что вы должны будете остаться в городе, когда сюда придут русские.

— Придут русские? Но ведь и гаулейтер и господин Бёме уверяют меня, что гарнизон крепости Кёнигсберг будет сопротивляться до последнего и русским не бывать в городе!

— Все правильно, доктор. Но на войне бывает всякое и на некоторое время немецкие части могут оставить Кёнигсберг, чтобы, накопив силы и подтянув подкрепления, снова взять город.

— А что вы хотите от меня?

— Дорогой доктор, мы хотим, чтобы вы остались в городе, когда его займут русские солдаты.

— Для чего?

— Не буду скрывать, доктор, господин Бёме очень надеется на вас как на честного немца, преданного Германии и фюреру.

— Я не понимаю вас!

— Господин Роде, вы — ученый с мировым именем. Вас знают не только в Германии, но и в других странах. Русские хотя и дикий народ, но не посмеют вас тронуть. Они наверняка будут расспрашивать вас про ценности кёнигсбергских музеев, про наши трофеи, которые мы вывезли с Восточного фронта…

— Но я же ничего не знаю! Все прятали вы вместе с Вурцем и Готцелем! Я не имею понятия, куда вы все…

— Простите, доктор, — перебил Альфреда Роде Крайхен, — а вы что, хотели бы, чтобы все это попало в руки русских?

— Да нет, что вы! Ни в коем случае!

— Вот видите, доктор! Мы тоже не хотим, чтобы культурное достояние нации попало к врагу.

— Да, но что же вы хотите от меня?

— Вы, доктор, останетесь здесь и, когда русские будут вас расспрашивать, где спрятаны сокровища, честно расскажите все, что знаете.

— Но я же ничего не знаю!

— Ну, как не знаете! Вы знаете, где хранятся экспонаты Прусского музея…

— Да, но не все, а только те, которые оставлены в подвалах замка!

— Вот и отлично!

— Да, но…

— Господин Роде, я вам сейчас расскажу об одном объекте, который находится совсем недалеко отсюда. Вы знаете улицу Розенштрассе? Она выходит на Штайндамм неподалеку от Штайндаммской кирхи.

— Знаю.

— Так вот. Там есть глубокий подземный бункер. Его построили еще в сорок третьем как бомбоубежище. Можете смело вести туда русских. Они найдут там то, что ищут!

— Я не понимаю.

— Ну, дорогой доктор! Там мы спрятали кое-какие картины, скульптуры и некоторые экспонаты…

— Но…

— Я понимаю вас, господин Роде! Речь идет о заурядных работах, в основном, копиях и не имеющих большой культурной ценности экспонатах.

— Но я не знаю, где этот бункер! Как я его найду?

— Не волнуйтесь, вам его покажут завтра же.

— Все равно это как-то…

— Я еще раз говорю вам: не беспокойтесь! Если вы сделаете, как мы говорим, все будет в порядке.

— Хорошо, о чем я должен еще рассказать русским, кроме бункера на Штайндамм?

— Расскажите все, что знаете: что СД вывезла все основные ценности из Кёнигсберга в Саксонию, что Янтарную комнату последний раз видели в северном крыле замка, что некоторые ценности спрятаны где-то в пригородах Кёнигсберга…

— Но они же начнут искать!

— Ну и пусть ищут! Они ничего не найдут, потому что никогда не узнают точно, где спрятаны ценности. Они будут их искать везде — здесь, в Восточной Пруссии, в генерал-губернаторстве, в Саксонии и Тюрингии… Но им никогда не узнать, где конкретно спрятано достояние рейха! Даже если они, как кроты, перероют всю землю!

— Господин оберштурмфюрер, вы говорите так, будто русские навсегда останутся здесь!

— Ну что вы, доктор, мы вышвырнем их, как только подойдут наши дивизии из Курляндии!

— Дай бог, дай бог!

Крайхен и Роде проговорили еще минут двадцать. Как раз ровно столько, сколько потребовалось солдатам, чтобы вынести все мешки во двор Геолого-палеонтологического института и разжечь там огромный костер. В этом костре погибли все учетные и инвентарные книги Прусского музея и Художественных собраний Кёнигсберга, дела с перепиской между отделом реквизиций и просмотра Оперативного штаба рейхслейтера Розенберга, Министерством оккупированных восточных областей и кёнигсбергскими музейными учреждениями. Именно тогда, третьего апреля 1945 года, навсегда были утрачены многие документальные свидетельства нахождения в Кёнигсберге многочисленных культурных ценностей из самых разных стран мира, и уже никто не может точно сказать, сколько их было на самом деле.

Примечания:

1

Выражение, встречающееся у греческих писателей Плутарха, Лукиана и Софрона Сиракузского. Подтверждает возможность судить по части о целом.

18

Молотов В. М. (1890–1986) — в 1949 году первый заместитель Председателя Совета Министров СССР.

19

Брюсов А. Я. (1885–1966) — советский археолог, брат поэта В. Я. Брюсова. Участвовал в поисках Янтарной комнаты в 1945–1949 годах.

184

Города Гдыня и Мальборк в Польше.

185

Ремтер — столовая в средневековом замке или монастыре.

186

Pr.Mus. (сокр.) — Prussia-museum (нем.) — Прусский музей. Размещался в южном крыле Королевского замка.

187

Город Зеленоградск Калининградской области.

188

Проспект Победы в районе поселка Менделеево в Калининграде.

189

Luftwaffe (нем.) — военно-воздушные силы Германии.

190

Подразделение «VI S» РСХА занималось организацией диверсионной и повстанческой деятельности в тылу противника, а подразделение «VI G» — проблемами изъятия и научных материалов, и культурных ценностей в оккупированных странах; оба подразделения структурно входили в VI управление РСХА в Берлине.