Глава 12

Прежде чем продолжить обзор истории фехтования и перейти к особенностям английской фехтовальной школы от Савиоло до Анджело, отметим несколько интересных моментов касательно фехтования в Испании, Италии и Германии в тот же период и закончим с этой темой.

Verdadera destreza – истинное искусство фехтования, во всяком случае для испанцев, – полностью раскрылось в тяжеловесных работах дона Луиса Пачеко де Нарваэса, типичного представителя пышного испанского стиля и признанного арбитра по всем важным для истинного кабальеро вопросам. На протяжении большей части XVII столетия испанская литература о фехтовании практически целиком состояла из сочинений, написанных им самим или другими в поддержку и истолкование его теорий. До тех пор пока существовала чисто испанская система фехтования, она основывалась на принципах, столь тщательно сформулированных в «Libro de las Grandezas de la Espada»[166]и с незначительными изменениями повторенных во множестве более поздних работ Нарваэса. Его авторитет в этом вопросе удостоверил сам король всех Испании, назначивший его личным учителем.

Поистине Карранса и Нарваэс всегда оставались источниками знаний и, по свидетельствам последователей, занимали то же положение, какое занимали Джиганти и Капо Ферро в Италии в начале XVII века, а Лианкур и л'Абба во Франции в конце его.

Пока существовала корпорация мастеров – она начала терять влияние только в конце XVII века, – признавались только неизменные догматы старинного рубяще-колющего фехтования на рапирах с его шагами и сложными подготовительными действиями. Для примера можно сослаться на труды Эттенхарда-и-Абарки, одного из самых популярных мастеров фехтования в царствование Карлоса II, ибо они являются типичными образцами испанского трактата той эпохи. В них урокам предпосылается изложение геометрических теорем, «незаменимых для любого, кто желает овладеть подлинным мастерством фехтовальщика»; раз и навсегда устанавливаются углы, под которыми надлежит соединять клинки при всех возможных действиях, – oposicion de angulos у de movimientos; до мелочей определяются шаги и переходы и в подробностях вычерчиваются замысловатые чертежи всяческих кругов, хорд и касательных.

Вследствие приверженности старым принципам размер и форма оружия изменились в Испании меньше, чем в любой другой стране. В середине XVIII века популярная у испанцев espada практически не отличалась от рапиры начала XVII века с заточенными кромками, чашеобразной гардой и крестовиной с длинными концами.

Однако XVIII век произвел совсем немного достойных упоминания мастеров, и в редких трактатах[167] мы больше не находим такой же бескомпромиссной уверенности в неоспоримом совершенстве вычурных и устаревших понятий.

Заносчивые и вспыльчивые драчуны, забияки, фанфароны, смельчаки – эти колоритные задиры, столь живописно нарисованные Квеведо Вильегасом, Белесом де Геварой и его подражателем Лесажем и прочими авторами плутовского романа XVII века, – иными словами, потрепанные, но надменные авантюристы, столь ярко воплотившиеся в фигуре дона Сезара де Базана, сама жизнь которых зависела от виртуозного владения огромными рапирами, по всей видимоети, вымерли к XVIII веку. Тогда же королевские ордонансы, а равно и мода, ограничили ношение оружия, которое каждый испанец считал своим правом и привилегией со времени Карла V, исключительно дворянами, – хотя в Испании, где всякий независимый гражданин называл себя идальго, частое повторение ордонансов не имело такого подавляющего эффекта, как и в других странах.

Когда высшие классы завладели монопольным правом на рапиру, любители боевого мастерства из простолюдинов сменили рапиру на кинжал.

Это, как нам кажется, дало рождение искусству обращения с навахой – длинным испанским ножом, – которое, если дрались навахой в паре с плащом, основывалось на принципах старинного фехтования с мечом и плащом, а если только навахой – то на принципах фехтования на рапирах в формулировке Каррансы. В первом случае дважды обернутую плащом левую руку использовали для защиты, стойку занимали, выставив вперед левую ногу, а наваху держали в правой руке, уперев большой палец в клинок. Во втором случае, где вариантов защиты было мало, кроме возможности схватить противника за запястье, истинное мастерство состояло в том, чтобы заставить противника сделать какое-то движение, которое дало бы шанс нанести останавливающий удар в оппозиции. В обоих случаях удары наносили на шагах.

Для такого боя требовались настоящая отвага и, может быть, даже еще большая любовь к сражениям, чем для математически размеренного и философического фехтования на рапирах. Оплотом профессионалов ножевого боя считалась Севилья. Видимо, его принципы без особых изменений дошли до современных любителей cuchillo[168].

Так как престиж старинной корпорации постепенно сходил на нет, иностранные учителя фехтования приобрели в Испании некоторый авторитет, но в условиях повсеместной приверженности национальной технике им оставалось попытаться сформировать смешанную систему на основе французской, итальянской и испанской школ. Но, как и можно было ожидать, попытки не увенчались успехом и не имели многочисленных сторонников. Поэтому мы видим, что все иностранные авторы, упоминавшие в своих трактатах испанский стиль, например Лианкур, Жирар, Дане и Анджело, неизменно изображали испанцев фехтующими по принципам, заложенным еще Нарваэсом. Рисунок 123, разумеется, карикатурный, о чем излишне говорить, но тем не менее в главных чертах совпадает с иллюстрациями к испанской стойке, встречающимися у вышеупомянутых авторов, и согласуется с описанием испанского боя на рапирах, которое дал Сильвер в 1599 году.

В середине XVIII века наконец-то появилась книга, трактующая фехтование на рапирах и саблях как разные стили. Мы видим, что рапира перестает быть колюще-рубящей и начинает сливаться со шпагой – espadin.

Автор книги дон Хуан Николас Перинат, учитель фехтования в кадисской Академии гардемаринов, может похвастаться тем, что он впервые освоил это новое искусство. Видимо, его трактат – последнее более-менее значительное сочинение по вопросу фехтования, опубликованное на Пиренейском полуострове в XVIII веке. Он в своем роде предсказал постепенное принятие итальянской и французской школы и вымирание исконной испанской, что к нашему времени уже произошло. В отсутствие каких-либо достойных книг в период с конца XVIII века трудно сказать, совпадает ли с действительностью нижеследующий рассказ об испанской системе фехтования, помещенный в позднее издание Анджело (1787 год), или он взял его из книги Жирара, которую действительно во многом скопировал:

«Испанцы фехтуют не так, как все прочие народы; они любят часто наносить удар по голове и сразу же за этим колоть между глазами или в шею. У них почти прямая стойка, выпад очень мал; выходя на дистанцию, они сгибают правое колено и выпрямляют левое и переносят корпус вперед. Отступая, они сгибают левое колено и выпрямляют правое. Они отводят корпус далеко назад на прямой линии с противником и парируют левой рукой или переставляют правую ногу за левую.

Рис. 123. Испанская стойка по Дане, «L'Art des Armes», 1766 год

Оружие у них обоюдоострое, длиной почти пять футов[169] от рукоятки до острия; гарда очень большая и перекрещена небольшой перекладиной, которая примерно на два дюйма[170]выдается с обеих сторон. Она нужна для того, чтобы выкручивать рапиру из руки противника завязыванием или скрещиванием с его клинком, особенно если дерутся против длинной рапиры, но против короткого меча это было бы очень трудно. В стойке у них обычно запястье в терции, а острие – на линии с лицом. Они выполняют аппели, или атаки ногой, а также полууколы в лицо, к противнику не приближаются и делают круг острием клинка налево и, выпрямляя руку, бросают корпус вперед, чтобы нанести удар по голове и тут же вернуться в стойку, довольно прямую, причем острие клинка на прямой линии с лицом противника».

Если в 1787 году этот рассказ соответствовал действительности, то своей краткостью он показывает, что destreza не изменила своих принципов, но до последних дней оставалась той же, какой ее сделал Нарваэс.

Не приходится сомневаться, что по крайней мере в XVIII столетии мастера Academies du Roy вознесли французскую школу на недосягаемую высоту, что ясно проявилось в наплыве французских учителей фехтования в Англию, Германию, далекую Россию и даже, хоть и не таком массовом, в Италию и Испанию.

Итальянцам не удалось в достаточной мере преобразовать старую систему фехтования, чтобы полностью приспособить ее к распространенным в Англии и Франции коротким и легким клинкам. Перемены коснулись некоторых деталей старинного рапирного стиля, которому учили прославленные итальянские мастера XVII века. Сохранились фундаментальные принципы stesso tempo – единства темпа, защиты, комбинированной с контратакой, – сердце и существо боя с длинными и тяжелыми рапирами, но все более неопределенное и опасное по мере того, как движения острием становились все быстрее. Можно предположить, что с того дня, как клинок стал достаточно легким, чтобы дать фехтовальщику возможность выполнять двойные финты или активно действовать запястьем, принцип единого темпа применительно к любым случаям стал решительно порочен. Усложнение атаки требовало большего разнообразия защит, чем те, что можно было комбинировать с рипостом в stesso tempo.

Искусство фехтования, бывшее в предыдущем веке одним из предметов гордости итальянцев, в XVIII веке оставалось в относительном небрежении, если критерием может быть малое число известных нам трактатов – пять по сравнению с тридцатью одним, написанным в XVII веке. Как бы то ни было, очевидно, что Италия утратила былое превосходство.

Вдаваться в подробности, рассказывая о работах Калароне, А. ди Марко, Мангано, Ловино и Микели, значило бы только утомлять читателя. Достаточно сказать, что в XVIII веке итальянское фехтование приобрело характер, столь ярко нарисованный в трактате о «двух друзьях Розаролле и Гризетти». Хотя в нем содержатся некоторые совсем уж устаревшие понятия, большинство итальянских мастеров считали его, а некоторые неаполитанцы считают и по сию пору образцовым трактатом по фехтованию.

Обычная стойка, популярная у итальянцев, была гораздо больше похожа на изображенную на рис. 1, чем иллюстрация Дане (рис. 124). Дане не так внимательно относился к иноземным школам, как к французской; такое впечатление, что он просто-напросто скопировал рисунок из книги Жирара.

Рис. 124. Итальянская стойка, противопоставленная французской, по Дане. Чтобы удовлетворять требованиям этого стиля, в руке итальянца нужно было изобразить клинок с чашеобразной рукоятью, как на рис. 1

Хотя движения самого оружия сравнительно просты, особенно у хорошего фехтовальщика, в их системе важную роль играла подвижность человека. Часто итальянцы выполняли атаки на ходу, причем акцентировали все финты либо коротким шагом, либо притопыванием ноги.

Принцип единства темпа не соблюдался абсолютно всеми, но останавливающие уколы в оппозиции, особенно в ответ на финт противника, были столь же характерны для итальянской школы, сколь и четкая защита и рипост французов. Если он выполнялся правильно, особенно в ответ на финт, то не был ни несовершенным, ни неопределенным, как это утверждали французские мастера. Ибо, поскольку итальянцы всегда держали вооруженную руку прямо, очень близкой защиты сильной частью клинка на слабую, причем острие продолжало угрожать противнику, было достаточно, чтобы отвести его клинок от себя. Кроме того, для такого стиля фехтования как нельзя лучше подходила форма их оружия: укороченная рапира с чашеобразной гардой. Умение выполнять укол в оппозиции решительно зависит от умения держать оппозицию на любой линии, на какой бы ни угрожал противник, и это «держание линии» прилежно развивали как ведущий принцип фехтования.

При наличии общепринятой техники итальянские фехтовальщики не часто прибегали к удлиненному выпаду, а скорее делали серию коротких атак на разных линиях, наступая на противника и стараясь заставить его совершать широкие защиты или нарушать стойку завязыванием клинка. Левую кисть держали наготове на уровне груди, чтобы вовремя останавливать уколы в оппозиции, выполняемые после финта, но при выпаде ее обычно отводили назад на одной линии с вооруженной рукой для равновесия. Уколы в оппозиции на атаку противника с наклоном корпуса (если атака шла по высокой линии), вольтом (если атака шла по внутренней линии) или шагом влево (если по внешней) по-прежнему считались вполне академичными. Эти действия соответственно назывались sbasso[171], inquarto и intagliata.

Итальянцы применяли четыре стойки, и, хотя для соединения чаще всего использовалась кварта, соединение происходило и на трех других линиях. А так как общеупотребительны были только четыре отдельные защиты, то во всех случаях стойки и защиты были взаимозаменяемыми терминами.

Поскольку руку полностью выпрямляли[172] в любом положении: в стойке, защите или атаке, – то начать защиту в какой-то линии значило просто поменять стойку таким образом, чтобы закрыть эту линию.

Защиты, они же стойки, таковы.

Для высокой внутренней линии (рука в пронации на уровне подбородка, острие нацелено в корпус противника) прима и кварта (рис. 1); для высокой внешней линии терция (то же, что кварта, но рука в пронации); для низкой внутренней линии mezzo cerchio (как на рис. 124, если руку итальянца выпрямить от плеча, а кисть расположить чуть ниже); для низкой внешней линии секунда (рука в пронации на уровне талии, острие направлено в бедро противника).

Переходы с внутренней на внешнюю линию были очень просты и очень малочисленны. Итальянцы твердо держались принципов своего старинного рапирного фехтования и считали, что проворство, сила и умение заметить укол в оппозиции полезнее в серьезном бою, чем самые научные комбинации.

Любопытно, что Анджело, итальянец по происхождению, так неверно описывает итальянскую стойку. Мы цитируем его ниже:

«Итальянская стойка обычно очень низкая; итальянцы сгибают одинаково оба колена, распределяя вес тела между обеими ногами; запястье и острие клинка держат низко и сгибают руку; левую кисть держат у груди, чтобы парировать ею, и сразу же отвечают на укол уколом.

Хотя эта стойка для итальянцев естественна, все же они меняют ее ежеминутно, чтобы озадачить противника, и держат запястье и острие клинка высоко на линии плеча; или держат запястье высоко, а острие клинка очень низко и делают широкие жесты и поворачивают вокруг противника иногда направо, а иногда налево, или резко ступают левой ногой направо; и колют прямые уколы наобум или делают шаги и вольты. Они очень полагаются на свою ловкость и защиту левой рукой; потому, когда дерутся два итальянца, они часто поражают друг друга одновременно, что называется контруколом. Между опытными фехтовальщиками такое случается редко, потому что они знают, как найти клинок удвоенным переводом или кругом, и потому что быстро уходят с выпада.

И тем не менее я убежден, что вышеописанный итальянский метод озадачил бы опытного фехтовальщика, если не принять нужных предосторожностей». И так далее.

Современная неаполитанская система основана на старинных принципах фехтования на spada lunga, кратко изложенных в этой книге, но отказывается от лишних движений тела, а также защит левой рукой. В целом она проще французской и, хотя показывает менее блестящие результаты со спортивной рапирой, быть может, лучше подходит для шпаги. Но частые и чрезмерные повороты запястья, которые являются главным действием, когда бой ведется постоянно вытянутой рукой, осуществимы только на шпагах или рапиpax, имеющих устаревшую конструкцию – то есть с крестовиной и чашей, с pas d'ane или без него, что позволяет сомкнуть один или два пальца и большой палец вокруг пяты клинка. Сейчас оружие такого вида редко используется в Италии, хотя иногда его можно встретить в испанских и немецких школах.

В главе о старинном немецком фехтовании мы говорили, что в Германии рапиру популяризовало общество Federfechter и что к концу XVI века Feder, или Rappier, была принята во всех боевых школах.

Так как мода на нее пришла из Италии, вполне естественно, что не только принципы, но и многие соответствующие термины были довольно точно скопированы с итальянских, распространенных среди знаменитейших мастеров Италии. Хотя мы знаем, что Сен-Дидье придумывал неуклюжие названия, пытаясь перенять итальянскую манеру, а елизаветинские поклонники рапиры употребляли заимствованный жаргон – смесь итальянского с испанским, – рассуждая о stocado и punto reverso, о том, как уколоть stock и препятствовать montanto.

Конечно, подражатели всегда отстают от моды, в любые эпохи, и, хотя Мейер включил в первое издание своего трактата (1570 год) все лучшие известные в его время методы, ко времени выхода второго издания в Аугсбурге в 1610 году его система уже устарела. А Якоб Зютор в 1612 году ничуть не продвинулся вперед по сравнению с методами Мароццо, Агокки, ди Грасси и Виджани, которые в тогдашней Италии приверженцы болонской школы считали уже совершенно устаревшими.

Однако в том же году Конрад фон Эйнзиделл, фехтмейстер из Йены, «представил всем любителям достославного искусства фехтования» немецкое издание сделанного Вилламоном перевода Кавалькабо. Через пять лет Эльзевиры опубликовали в Лейдене первый немецкий перевод «Schermo» Фабриса, множество других переводов и переизданий которого выходили в разных немецких типографиях на протяжении XVII века и даже первой четверти XVIII.

В 1619 году Й. фон Зеттер, предположительно член Общины святого Марка, опубликовал во Франкфурте перевод на французский и немецкий языки трактата великого венецианского мастера Николетто Джиганти, второе издание вышло в 1622 году.

В 1620 году Ганс Вильгельм Шоффер фон Диц, марбургский фехтмейстер, собрал в увесистый фолиант учения всех самых знаменитых современных ему итальянских мастеров, проиллюстрировав его 670 офортами. Особое внимание он уделил Сальватору Фабрису.

Похожий труд, соединивший писания Фабриса и Капо Ферро, но меньшего объема, был трижды переиздан между 1610 и 1630 годами Себастьяном Хойслером, «свободным фехтовальщиком» из Нюрнберга.

Ввиду того что все эти итальянские трактаты переиздавались несколько раз и что в учениях большинства немецких авторов, таких как Хундт, Копен и Гарцониус, не содержалось ничего кардинально отличного, можно уверенно утверждать, что популярное в Германии XVII века фехтование на рапирах относилось к чисто итальянской школе и опиралось на теории трех мощных фехтовальщиков: Фабриса, Джиганти и Капо Ферро. Что касается колюще-рубящей техники – auf Stoss und Hieb, – чрезвычайно популярной в немецких университетах до начала XIX века, оно оставалось основой немецкой школы.

Однако в последнюю треть века отдельные немецкие мастера, среди них Даниэль Ланге, фехтмейстер из Гейдельберга, и Г. Пашен, скорее всего преподававший во Франкфурте, Галле и Лейпциге, где он также опубликовал несколько изданий своей работы, переняли некоторые французские термины и позиции. Но, несмотря на славу французов и сравнительное отсутствие знаменитых мастеров в Италии XVIII века, нам представляется, что итальянская школа была более созвучна немецкому духу почти до наших дней.

Вскоре после окончания XVI века большие перемены коснулись характера самих школ – Fechtboden. Простые горожане стали появляться в них все реже и реже, так что в конце концов туда стали принимать почти исключительно студентов и офицеров, а старые фехтовальные союзы бюргеров постепенно превратились в Schutzen Kompagnien[173].

Двуручные мечи и другое тяжелое оружие, столь популярное у немцев в XVI веке, быстро устаревало. Рапира же, с другой стороны, считалась благороднейшим оружием, и, следовательно, носить ее и совершенствоваться во владении ею подобало только людям высокого рождения.

Однако студенты университетов и профессора – «аристократия разума» – присвоили право носить и применять благородную рапиру, право, которое сохранялось у них в силу давности, несмотря на известное запрещение в уставах всех основанных в XVI веке университетов.

Тридцатилетняя война, ввергшая страну в безнадежный хаос, особенно деморализующее действие оказала на эти заведения. Из-за нелепой привычки воинственной молодежи носить рапиру вместо ученой мантии повсюду в университетах пролилось, наверно, не меньше крови, чем из-за того необъяснимого помешательства на дуэлях, которое терзало Францию от Генриха II до Людовика XIV.

Под конец войны власти сделали еще одну попытку ограничить ношение оружия, но безуспешно. Обычай слишком глубоко укоренился, и никто не желал от него отказываться, несмотря на все сопротивление властей, ни студенты, ни аристократы, до конца XVIII столетия.

Хотя Община святого Марка и Federfechter утратили монополию, большинство фехтовальных школ при университетах возглавляли их члены, а так как студентов больше привлекала слава фехтовальщика, чем известность ученого профессора, постепенно получилось так, что лучшие фехтовальные школы оказались в самых популярных учебных заведениях.

Кан – главный авторитет по вопросу университетских фехтовальных школ, и в его работах довольно подробно рассказывается о том, что он называет «кройслеровской школой».

Примерно в 1618 году во Франкфурт-на-Майне приехал сын директора школы в Нассау. «Предпочтя благородный клинок школьной линейке», он прошел обучение у братьев святого Марка и наконец был допущен в братство. Получив привилегии мастера, он поехал в Йену, где за шесть лет посвятил в тайны рапиры не одно поколение студентов. Он умер в 1673 году. Это был великий Кройслер, родоначальник той породы знаменитых фехтмейстеров, чьи имена на долгое время стали нарицательными в немецких университетах.

Его портрет вместе с портретом капитана Общины святого Марка, который присвоил ему звание мастера, до сих пор можно увидеть в библиотеке Йенского университета. На портрете он изображен в черной одежде с широким белым воротником, с клинком – своим профессиональным орудием – и фехтовальной рукавицей. Художник показал, что его правое плечо, да и вся правая сторона более развита, чем левая, и правый глаз остер, как у сокола, что указывает на его приверженность фехтованию исключительно правой рукой.

Кан считал Кройслера основоположником искусства владения «пером» – рапирой. Точнее сказать, он был одним из первых братьев святого Марка, которые в Германии развивали и поднимали на высокий уровень практического совершенства искусство Кавалькабо, Фабриса и Джиганти.

Как бы то ни было, видимо, именно из Йены этот вид фехтования начал распространяться по другим университетам.

Есть многочисленные примеры фехтовальных династий, сохранявших высокое положение в своей профессии в течение многих поколений. Мы знаем, что семейство болонских Кавалькабо преподавало в Италии и Франции почти целый век; династии ле Першей в Париже и л'Абба в Тулузе передавали славу своей фамилии от отца к сыну на протяжении даже еще большего периода. Известно, что семейство Руссо учило боевому мастерству трех последних королей династии Бурбонов вплоть до Французской революции и что семейство Анджело держало самую популярную лондонскую школу более века. Но никто из них не может сравниться с Кройслерами, которые подарили около двадцати знаменитых мастеров разным университетам между первой четвертью XVII века и концом XVIII.

Рис. 125. Немецкая стойка, противопоставленная французской. Дане. Немцы чаще использовали чашеобразную рукоять, аналогичную итальянской

У Вильгельма Кройслера, родоначальника многочисленной династии, было двенадцать детей, большинство из них стали известными мастерами.

Первенец Готфрид сначала отправился в Лейпциг, где, должно быть, встречался с Триглером, Пашеном и Й. Хиницхеном. Все это авторы книг по фехтованию; последний страстно почитал Фабриса и в 1677 году издал новый перевод его сочинений.

После смерти отца Готфрид возглавил старинную фехтовальную школу в Йене. Подобно отцу, он сделал фехтмейстеров из своих многочисленных сыновей, большинство из которых предпочли профессию предков. Старший из них, Иоганн Вильгельм, в конце концов унаследовал пост отца в Йене, а его брат Генрих прославился в разных землях Германии как непобедимый чемпион. Считается, что он сыграл важную роль в определении принципов истинно немецкой школы, которая около середины XVIII века стала считаться лучшей в Европе в том, что касается колюще-рубящей техники.

Портреты Готфрида, Иоганна и Генриха Кройслеров также сохранились в университетской библиотеке Йены. Многие их потомки – один из которых, кстати, получил степень доктора юриспруденции, но под конец жизни вернулся к традиционному семейному занятию, – до начала века преподавали в Лейпциге, Гессене и Йене.

Хотя немцы были не слишком оригинальны в фехтовании на рапирах, так как сначала переняли итальянский стиль, потом смесь итальянского с французским, как фехтовальщиков их высоко ставили и во Франции, и в Италии. В XVIII веке даже считалось необходимым, чтобы французский фехтовальщик умел успешно сразиться с немецким. Естественно, французские мастера того времени самым убедительным образом объясняли, как наверняка победить немца с клинком в руке. Но, как правило, кройслеровские фехтовальщики, приезжавшие в Париж – ознакомление с иностранными стилями входило в их систему обучения, – по всем статьям оказывались грозными противниками. Действительно, с середины XVIII века фехтование в университетах считалось одним из первейших предметов. В Йене, Галле, Лейпциге, Гейдельберге и позднее в Геттингене, Хельмштадте и Гессене дуэли стали таким обычным и таким опасным делом, поскольку обычно фехтовали в таком стиле, который мы назвали бы колюще-рубящим, в каком дерутся на эспадронах, что даже самый миролюбивый студент никогда не мог быть уверен, что доживет до конца дня.

Что касается фехтования на шпагах, то оно лишь немного отличалось от итальянского, как достаточно ясно показывает нижеследующий рассказ, взятый из «L'Ecole des Armes» Анджело, напечатанной в 1763 году: «В немецкой стойке запястье обычно находится в положении терции, запястье и рука на линии плеча, острие нацелено в талию противника, правое бедро сильно повернуто в сторону от линии, корпус наклоняется вперед, правое колено согнуто, левое совершенно выпрямлено. Немцы ищут шпагу только в приме или секунде и наносят укол в этом положении согнутой рукой. Левую руку держат у груди, чтобы защищаться ею, и сразу же, как обнажают клинок, стараются с силой ударить краем клинка по лезвию противника с целью обезоружить его, если возможно».

Кроме этого истинно немецкого фехтования на шпагах и эспадронах с уколами и ударами, в некоторых немецких школах преподавали и академическое фехтование по парижскому образцу, но в основном специально для малых аристократических дворов, где с увлечением подражали всему французскому.

Среди самых знаменитых мастеров, чьи имена дошли до нас по их трактатам, можно отметить следующих: в Нюрнберге Иоганна Андреаса Шмидта и Александра Дойла (онемеченный ирландец), в Инголыитадте Ж. Ж. де Бопре (француз, преподававший смесь итальянского и французского стиля) и великий Фридрих Кан, который, как говорит Отт, был «украшением сначала Геттингенского, а потом Хельмштадтского университета».

Любопытно, что Кройслеры, по всей видимости, не напечатали ни одной книги[174], но их преемники в Йене, многочисленное семейство Ру, написали несколько значительных трудов, опубликованных в конце XVIII века.

Примерно в это время стала заметно проходить мода на дуэли и, следовательно, на фехтование. Одним из признаков этого было то, что везде начали отказываться от старой колюще-рубящей рапиры, укол которой считался слишком опасным, чтобы применять его в студенческих стычках, и заменяли ее на Hiebcoment[175]. Фехтовали ею примерно так же, как палашом, популярным приблизительно в то же время.

Однако студенты Йены, а также Галле и Эрлангена, упорно держались за свое право погибнуть на дуэли или получить тяжелое ранение, а не ссадины и порезы, и отказывались расстаться со старинной рапирой примерно до тридцатых годов XIX века.

По мере того как немецкие университеты утрачивали свое значение, современное французское фехтование на спортивных рапирах и «contre-pointe»[176] постепенно, но уверенно завоевывали признание среди немецких офицеров и дворян. В то же время студенческое фехтование превратилось в настолько специализированную систему, что в основном лишилось свойств того, что можно назвать фехтованием, а именно искусством защищаться и нападать на противника самым простым и верным способом.

Студенческое фехтование на шлегерах весьма специфично и требует очень своеобразного оружия. В нем запрещены самые естественные действия, а условия поединка настолько регламентированы, что самые элементарные и очень важные в естественном бою предосторожности оставались в полном небрежении, и все внимание фехтовальщика сосредотачивалось на одной цели – порезать лицо или макушку противника и, конечно, насколько возможно, помешать ему сделать то же самое.

Если это и не фехтование, то, во всяком случае, очень суровое и трудное упражнение, и поединок на шлегерах, хотя он и редко бывает опасным для жизни, нужно считать тяжелым испытанием отваги и стойкости.

Хотя особенности современного поединка немецких студентов напрямую не относятся к главной теме нашей книги, все же рассказ о них может представлять некоторый интерес для читателя.

Шлегером называется меч с гардой в виде корзины и длинным, плоским и довольно гибким клинком типа рапиры без острия. Для поединка у клинка затачивается около семи-восьми дюймов от конца по переднему краю и около двух дюймов по тыльному[177]. Рукоятка у шлегера гораздо больше, чем обычно бывает у оружия с закрытыми гардами, чтобы фехтовальщик мог совершенно свободно действовать запястьем. Очень тонкий у клинка эфес утолщается к навершию. К нему приделана петля, обычно кожаная, куда можно продеть указательный палец, чтобы держать шлегер очень легко и одновременно очень надежно – это предел стремлений для фехтовальной техники с легкими ударами, которая только и применяется на шлегерах. В некоторых университетах встречаются шлегеры с крошечной крестовиной, снабженной вместо петли pas d'anes, для более надежного хвата.

Противники встают в стойку на короткой дистанции с оружием в позиции очень высокой примы, полностью вытянув руку, острие на уровне рта.

Поскольку объектами атаки являются только лицо и голова, то дуэлянты используют весьма замысловатую систему защит и подкладок для запястья, руки и плеча, иными словами, всех частей тела, которые могут случайно попасть под удары, нацеленные в лицо, и защита которых не предусмотрена этой странной системой фехтования. Глаза прикрывают металлическими очками, одновременно их дужки в какой-то степени защищают виски. В некоторых случаях, особенно во время поединка между новичками – Fuchse, – для защиты надевают головной убор.

Действия очень простые, но совершенно неестественные, и, чтобы научиться выполнять их идеально, требуется большая физическая сила, долгая тренировка и развитые мышцы предплечья. В основном это легкие удары, наносимые от запястья – не центром удара, но оконечной, заточенной, частью клинка, – и нацеленные по обе стороны лица противника и в макушку или даже затылок. При каждом ударе острие описывает почти полный круг.

Из высокой примы можно наносить удары по четырем линиям: в кварте, терции, низкой кварте и секунде (quart, terz, tiefquart, sekonde), последние два удара проходят под острием противника.

Для защиты руку поднимают как можно выше и выдвигают как можно дальше вперед, при этом клинок держат очень низко, чтобы отражать атаки на высоких линиях, или меняют оппозицию, чтобы отражать попытки нанести удар под острием или, наоборот, на низких линиях. Главная трудность защиты состоит не только в том, чтобы вовремя отразить клинок противника, но сделать это так, чтобы не дать его кончику повернуться на 180 градусов. Финты почти не применяются, но происходит быстрый обмен ударами, при этом успех зависит от силы и быстроты ответа.

Излишне говорить, что бой в «доспехах» при таких ограничениях едва ли можно назвать дуэлью в привычном смысле слова, скорее его следует считать матчем особого вида спортивной игры. Кстати сказать, причиной дуэли у немецких студентов не обязательно является личная ссора, их еженедельно организуют председатели различных боевых корпораций университета. Как правило, во время таких дуэлей либо обмениваются заданным количеством ударов, скажем двадцатью четырьмя, либо ведут бой в течение определенного промежутка времени, обычно он составляет четырнадцать минут. Поединок в таких условиях – это такое же испытание мастерства, как и выносливости, ибо прерывать бой не разрешается ни из-за каких ранений, кроме тех, которые действительно угрожают жизни.