В самом начале 1961 года в центре скандала оказался тренер хоккейной команды ЦСКА и сборной страны Анатолий Тарасов – его сняли с обеих должностей. Произошло это не случайно. Весной 60-го сборная СССР под руководством Тарасова выступила на чемпионате мира в Скво-Вэлли и показала свой худший за все 7 лет своих выступлений на чемпионатах мира результат: 3-е место, 23 пропущенные шайбы в семи матчах. Что касается ЦСКА, то в конце того же 60-го года армейцы проиграли подряд три принципиальных матча и оказались в сложном положении, когда их чемпионство стояло под вопросом. Все это и решило судьбу Тарасова.

10 января 1961 года в «Комсомольской правде» появилась статья члена СТК Федерации хоккея СССР Ю. Арутюняна под названием «Тренер ушел из команды…». В ней писалось следующее:

«…Несколько лет расстраивались отношения в коллективе (ЦСКА. – Ф. Р.), точнее, связи между тренером Анатолием Тарасовым и хоккеистами. И вот к чему это привело: игра команды поблекла, разладилась, а тренер вынужден был уйти.

Имя Анатолия Тарасова многое говорит любителям хоккея. Он заслуженно считается знатоком этого вида спорта. И не просчеты тренера в тактике игры или в тренерских планах команды сыграли роковую роль. Потерянные очки можно, в конце концов, отыграть, а недостатки в технике хоккея устранить. Но вот восстановить контакт с игроками не так-то просто.

И дело не в том, что кое-кому из хоккеистов пришлась не по душе требовательность тренера. Спортсмен, если, конечно, он любит и уважает свой коллектив, не обидится на хорошую строгость. Но ведь, чего греха таить, тренер армейцев вольно или невольно стал диктатором, а не чутким и отзывчивым воспитателем в команде. Чего стоит одно его «темпераментное» поведение во время матчей! Резкие, подчас грубые слова так и сыпались на хоккеистов… Игроки просто-напросто боялись тренера. Боязнь эта постепенно вытеснила чувство уважения к тренеру…

Надо сказать, в ЦСКА все – от начальника клуба тов. Новгородова до тренеров и инспекторов – давно знали о ненормальном положении в хоккейной команде. Знали, но делали вид, что ничего не замечают. Подумаешь, мол, крутой нрав тренера! Команда все равно почти бессменный чемпион страны. И лишь в нынешнем сезоне, после потери шести очень важных очков, в ЦСКА решили поставить точки над «i».

Однако если все дело ведут только к тому, чтобы найти другого тренера, команда вряд ли снова заблистает. Важно, чтобы не повторить прежние ошибки, в которых, кстати сказать, не в меньшей, а, быть может, в большей мере повинны и те, кто вовремя не помог Анатолию Тарасову найти верный тон.

Хочется верить, что армейские хоккеисты будут по-прежнему в авангарде нашего хоккея, а Тарасов извлечет верный вывод из этих, пусть резких, но справедливых слов».

Новым тренером сборной был назначен Аркадий Чернышев. Однако команду он принял за месяц до начала чемпионата мира в Швейцарии, что не могло не сказаться на результате: сборная СССР заняла 3-е место, пропустив вперед себя команды Канады и Чехословакии. Учитывая, что мы также потеряли и звание чемпионов Европы, общий итог выступления советской сборной оказался еще плачевнее, чем год назад. Ситуация получилась патовая: два выдающихся тренера не справились со своими обязанностями, а других тренеров, кому можно было доверить сборную, на примете у Федерации хоккея СССР не было. И тогда был сделан неожиданный ход: сборную возглавят… оба неудачника – Аркадий Чернышев и Анатолий Тарасов. В 1962 году этот тандем не сможет себя проявить (наша сборная откажется от участия в чемпионате мира в Колорадо-Спрингс по политическим мотивам), однако уже со следующего года начнется «золотая эра» советской сборной, когда она 9 (!) раз подряд выиграет «золото» мировых первенств.

Что касается работы Тарасова в ЦСКА, то его опала там продлится еще меньше – чуть больше года. Впрочем, о возвращении Тарасова в армейский клуб и новых скандалах, связанных с его именем, будет рассказано чуть ниже.

В сегодняшнем российском футболе весьма популярно такое явление, как трансфер, – то есть покупка клубами ведущих игроков других команд. В советские времена это явление тоже существовало, только именовалось более прозаично – переход из одного клуба в другой. Однако материальные стимулы и тогда применялись, правда, не такие баснословные (сегодня счет идет на сотни тысяч, а то и миллионы долларов). Если переходы происходили на законной основе, то это не вызывало никаких нареканий со стороны общественности, но если игрока откровенно подкупали, обещая ему гораздо большие дивиденды, чем он получал в прежнем клубе, то возникал скандал, поскольку соблазнившийся на подобные посулы игрок чаще всего сбегал из своей команды, невзирая на протесты ее руководства. Об одном из таких скандалов и пойдет речь ниже.

Имя Галимзяна Хусаинова в 60-е годы было чрезвычайно популярно в среде спортивных болельщиков СССР. Этого нападающего столичного «Спартака» отличала прекрасная техника и феноменальное чутье на голевые моменты, что позволяло ему долгие годы быть одним из главных «забивал» в составе красно-белых. Между тем начало пути Хусаинова в «Спартаке» было отмечено громким скандалом, который выплеснулся на страницы центральной печати. Дело было так.

Хусаинов начинал свою карьеру в составе куйбышевских «Крыльев Советов», куда он пришел в 1957 году в возрасте 20 лет. За короткое время Хусаинов стал там одним из лучших игроков и был избран капитаном команды. А летом 1960 года Хусаинова включили в состав сборной СССР. Однако сезон-61 сложился для «Крылышек» неудачно – они покинули высшую лигу. И на Хусаинова сразу нацелились несколько столичных клубов, предлагая ему влиться в их ряды. Хусаинов принял предложение ЦСКА. Однако после того, как спортсмен узнал, что из его клуба, кроме него и еще одного футболиста (Гречишникова, который перешел в московский «Локомотив»), никто никуда не ушел, он решил остаться в Куйбышеве. А потом грянул скандал, поводом к которому стала статья от 1 февраля 1961 года в «Комсомольской правде». Она называлась «Хусаинов мечется…» и принадлежала перу аспиранта куйбышевского индустриального института Н. Завьялова. Вот что он писал:

«В эти дни Хусаинов показывает, что он уже не тот простой и скромный парень, которого мы знали года два назад. Еще летом он потребовал себе легковую машину. Ему помогли приобрести „Победу“. Возвратившись в конце минувшего года с курорта, Хусаинов сказал, что собирается жениться. Спортивная общественность организовала любимому игроку шумную и веселую комсомольскую свадьбу. И едва ли не первым подняли тост: „За наш успех в новом сезоне!“ Спортивные руководители пообещали обменять квартиру, удовлетворить другие нужды.

А между тем Хусаинов вел двойную игру. Днем он посылал телеграммы во Всесоюзную федерацию футбола, в которых категорически отказывался от перехода в армейскую команду, ходил с товарищами на тренировочные занятия, а вечерами вел телефонные переговоры со столицей: прикидывал, где будет лучше.

Недавно руководители команды отчитывались на собрании городской футбольной секции. Старший тренер и начальник команды Виктор Карпов рассказывал о планах команды. Вместе со своими товарищами присутствовал на заседании и Хусаинов. Он молчал, хотя в его карманах уже лежали вызов в Москву и билет на самолет.

И только когда все разошлись, а Галимзян остался вдвоем с Виктором Карповым, капитан осмелился сказать:

– Завтра я вылетаю, – и показал телеграмму из Всесоюзной федерации футбола: «Приезжайте для решения вашего вопроса». Стало ясно, что Хусаинов навсегда уезжает из Куйбышева.

Галимзян хорошо понимал, как некрасиво выглядит его поведение в глазах Виктора Карпова, недавно ставшего старшим тренером команды. Он снова заюлил:

– Я просто так… Не хочешь – не поеду. Возьми телеграмму и билет…

Карпов договорился с Хусаиновым, что наутро они встретятся в областном спортивном совете, вместе позвонят в Москву. Однако ночью Хусаинов забрал у администратора билет и ранним утром вылетел из Куйбышева.

Да, история получилась совсем некрасивая. Если бы Хусаинов сразу решился и честно обо всем рассказал коллегам, наверное, его в Куйбышеве проводили бы по-хорошему и затем с гордостью вспоминали бы своего воспитанника. А как же теперь Галимзян сможет смотреть в глаза товарищам? Кто рискнет поверить его слову, если капитан команды так втихую, вероломно оставил команду, взрастившую и воспитавшую его?..

Некоторые читатели скажут: но ведь Федерация футбола СССР приняла решение о переходе Хусаинова. Бывший капитан «Крылышек» Г. Хусаинов уже приступил к тренировкам в Москве. Правда, не в армейском коллективе, а в «Спартаке». Но можно ли на этом поставить точку? Не опасные ли лучи «звездной болезни» опалили молодого игрока? Задумались ли товарищи из Федерации футбола над тем, что их действия не способствуют правильному воспитанию спортсмена, кандидата в сборную страны, которому может быть доверена защита чести нашей Родины? Об этом забыли и некоторые куйбышевские руководители, которые в погоне за ногами футболиста готовы удовлетворить любые его прихоти».

Далее шло дополнение от редакции. В нем сообщалось следующее:

«В самую последнюю минуту редакции стало известно, что Хусаинов, так же тайно, даже не попрощавшись со своими новыми товарищами, исчез из команды „Спартак“…

Мы не знаем, в какой город направил свои стопы «футбольный Фигаро», может, он вернулся в Куйбышев, может, подался в другую команду. Но факт остается фактом – Галимзян мечется, не зная, куда пристать. И прав автор статьи Н. Завьялов, говоря, что над историей с Хусаиновым рано ставить точку».

Как выяснится вскоре, Хусаинов никуда не сбегал и начало нового сезона встретил в «Спартаке». Москвичи в чемпионате-61 заняли 3-е место. Однако уже в следующем году «Спартак» стал чемпионом, а Хусаинов – одним из лучших бомбардиров команды, забив в 23 матчах 10 мячей (2-е место после Юрия Севидова, который в 30 играх забил 16 мячей). Что касается «Крыльев Советов», то они заняли в сезоне-62 всего лишь 10-е место.

Хусаинов отыграет в «Спартаке» 12 лет – до 1973 года. В 1967–1972 годах он будет капитаном команды, как некогда в «Крылышках». В составе красно-белых талантливый футболист дважды станет чемпионом страны (1962, 1969), трижды – обладателем Кубка СССР (1963, 1965, 1971). В 1960–1966, 1969 годах Хусаинов будет привлекаться в ряды сборной СССР, проведет 33 матча и забьет 4 гола. Он войдет в состав лучших бомбардиров страны – в «Клуб Г. Федотова» (145 голов).

После того как Хусаинов повесит бутсы на гвоздь, он займется тренерской работой в командах «Спартак» (Нальчик) – 1974, «Спартак» (Москва) – 1976, «Пахтакор» (Ташкент) – 1980–1982, «Спартак» (Быково) – 1983–1986, «СК „Мясокомбината“ (Москва) – 1989–1991.

В том же феврале 1961 года «Комсомольская правда» вытащила на свет еще один скандал на спортивную тему. Вообще «Комсомолка» в те годы специализировалась на спортивных скандалах, опережая в этом деле даже «Советский спорт», которому по статусу было положено писать на подобные темы. Но «Совспорт» со скрипом выносил сор из избы, в то время как «Комсомолка» этого не боялась, чувствуя за собой поддержку ЦК ВЛКСМ. И еще: то, что публикаций о скандалах в мире спорта тогда на страницах периодической печати было больше, чем скандалов на другие темы (те же киноактеры или эстрадные исполнители скандалили не меньше спортсменов), объяснялось, видимо, тем, что кумиры спорта были отданы на откуп журналистам, а все остальные нет (хотя исключения, конечно, были, о чем наглядно повествует данная книга).

На этот раз под прицел «Комсомолки» попала целая группа известных спортсменов, которые оказались замешаны в громком уголовном деле. Речь идет о статье от 18 февраля под названием «Полузащитник и его защитники», принадлежавшая перьям Э. Михайлова и В. Пономарева. В этой публикации сообщалось следующее:

«…Результат этого матча имел большое значение для команды „Зенит“. Поэтому игроки в желтых футболках старались изо всех сил. И лишь один из них с номером „5“ передвигался по полю как бы нехотя, вразвалку.

– Толя, давай! – бушевали трибуны.

Но Анатолий Дергачев не торопился. Матч был проигран.

– Дергачев – техничный футболист, жаль только, очень медлительный, – сетовали тренеры «Зенита».

А посмотрели бы они на своего питомца вечером того же дня в ресторане гостиницы «Европейская»! Поддержанный своими однокашниками – нападающим Н. Рязановым, В. Аксеновым и тренером хоккейной команды завода имени Лепсе С. Мельниковым, полузащитник действовал быстро и энергично, бил посуду, лез с кулаками на официантов и посетителей.

Бурные события того вечера – не единичный случай в биографии зенитовского полузащитника. В составе перечисленного «квартета» фамилия Дергачева не раз фигурировала в милицейских протоколах.

– Все это так, – соглашается Роберт Совейко, комсомольский вожак футболистов «Зенита». – Мы не раз наказывали Толю за нарушения спортивного режима. Но зато какой он товарищ! Никогда друга в беде не оставит.

…В ночь с 7 на 8 ноября С. Мельников со своим дружком Николаем Пестановым и тремя спутницами решили прокатиться на такси. На проспекте Энгельса подвыпившая компания увидела машину с шахматными боками. Она была уже занята. Но не таков Мельников, чтобы теряться даже в столь сложной ситуации.

– Эй, вы там, вылазьте! – загремел его зычный голос.

Грозный приказ сопровождался потоком брани и оскорблений. Однако наметанный глаз хулигана на этот раз явно недооценил силы неприятеля. В завязавшейся драке ему крепко намяли бока.

– Коля, беги за подмогой! – скомандовал Мельников.

Тревожные звонки всполошили теплую компанию, гулявшую на квартире Дергачевых.

– Сережу побили! – едва открыв дверь, выпалил Пестанов.

– Ребята, за мной! – и Анатолий Дергачев помчался на улицу. За ним рванулась пятерка разгоряченных винными парами молодцов.

Это была прямо-таки отборная команда – Николай Пестанов – мастер спорта, неоднократный чемпион Европы и мира по стрельбе, Евгений Воеводин – бывший игрок хоккейной команды, Валерий Куракин, Борис Поздняков – спортсмены-перворазрядники и младший брат Анатолия Евгений Дергачев.

На трамвайной остановке Мельников увидел недавних противников. Вмиг замелькали кулаки. В ход пошли и деревянные брусья, вырванные тут же из ограды газона. Удары сыпались во все стороны.

«Но зато какой он товарищ!..» Как не вспомнить слова комсорга «Зенита»! Ведь Анатолий и на этот раз не «подкачал» – взял на себя сразу двоих и действовал напористо и молниеносно.

«Моя хата с краю» – известный девиз обывателя. Не таков Евгений Алексеевич Захарьев – инженер-строитель треста «Оргтехстрой». Случайно оказавшись вместе с женой и сыном поблизости, он не стал равнодушно наблюдать за побоищем. Крепкие руки Евгения Алексеевича растащили в разные стороны двух дерущихся.

– Прекратите!..

Но Захарьев не успел договорить. Страшный удар, трусливо нанесенный сзади, повалил его на землю.

– Отваливай! – испуганно завопил Дергачев-младший, и хулиганы бросились наутек.

Около двух месяцев врачам Ленинграда пришлось бороться за жизнь Евгения Алексеевича. Спасти его удалось чудом…

Полутарометровый брус со следами крови лежит на столе народного судьи Выборгского района. А рядом за оградой сидят под охраной комсомольцы Николай Пестанов и Анатолий Дергачев.

Пятый день идет суд. Пятый день подсудимые и их друзья-свидетели усердно заметают следы преступления.

– Я действительно ударил палкой кого-то, но только не Захарьева, – упорно твердит Пестанов.

– Да мне самому шишку тогда набили, – жалуется Дергачев.

Вовсю старается обелить своего подзащитного и адвокат Дергачева. Чуть ли не полкоманды «Зенита» привлек он на суд в качестве свидетелей… защиты. И оказал этим Анатолию медвежью услугу. Присутствующие в зале услышали прямо-таки прелюбопытное изречение футболистов, проливающее свет на многое, очень многое.

– Мы не такие, как все простые смертные! – с пафосом произнес центральный защитник Лев Шишков.

Так вот где собака зарыта! Не простые смертные – значит пей, бей, круши, учись по пять лет на одном курсе, как Анатолий, все сойдет с рук, все «как с гуся вода».

Однако на этот раз не сошло!

– Коллектив нашего треста, – обратился к суду общественный обвинитель Герой Советского Союза Н. Шмелев, – требует сурового наказания хулиганов, а то, что они известные спортсмены, лишь отягчает их вину.

Суд приговорил Пестанова к четырем годам лишения свободы, Дергачева – к трем годам. Не отвертелись и некоторые «свидетели». Суд постановил привлечь к уголовной ответственности и Мельникова с Воеводиным».

Одна из лучших советских киномелодрам в год своего выхода на всесоюзный экран – весна 1961 года – едва не была похоронена огульной критикой, которая усмотрела в этой милой и на удивление талантливой мелодраме массу идеологических недостатков. Критик Л. Погожева даже поместила во влиятельном журнале «Искусство кино» многостраничную рецензию, где не оставила от фильма, что называется, камня на камне. О том, какие страсти бушевали вокруг этой картины, говорит хотя бы письмо, которое 3 июня пришло самому министру культуры СССР Екатерине Фурцевой. Под письмом стояли пять подписей людей, которых простыми гражданами никак не назовешь. Открывала список фамилия заведующего отделом пропаганды и агитации Невинномысского горкома КПСС В. Кожевникова, далее следовали подписи заведующей парткабинетом, инструктора отдела пропаганды и агитации, заместителя председателя горисполкома, секретаря горкома ВЛКСМ. В своем послании авторы сообщали следующее (письмо приводится с небольшими сокращениями):

«С общественного просмотра фильма „Алешкина любовь“ мы шли с чувством глубокого разочарования, досады и, даже больше того, обиды за марку студии „Мосфильм“.

Кого мы увидели на экране, кто эти люди, чему учат их поступки? Это просто неорганизованная группа пошляков, именующая себя «артелью».

Все персонажи почему-то отрицательные – и молодежь, и люди более старшего возраста, кроме Алешки… Обращает на себя внимание ограниченность героев, ярко подчеркнутый постановщиками цинизм. Удивительно, что, говоря о книгах, эта молодежь из всех произведений Тургенева знает только «Муму», да еще вспоминает несколько произведений иностранных авторов, как, например, «Пармская обитель» и «Манон Леско». Но не упоминают ни одного произведения советских авторов…

Через весь фильм проходит хамски пренебрежительное отношение к женщине… Девушку называют только Зинкой, ее появление встречают свистом и улюлюканьем. А как постыдна сцена, когда Николай, молодой человек с низменными побуждениями, грубо набрасывается на незнакомую девушку, оскорбляя ее, посягая на ее личность и человеческое достоинство? А эти похождения на ферму, взаимоотношения Сергея с женой товарища и т. д.

Для чего нужно было авторам выпячивать эту сторону, так нехарактерную для поведения нашей молодежи, для советских людей?

Поражает язык фильма, крайне скудный, пересыпанный уличным жаргоном, бранью и избитыми афоризмами… Каким корявым, несовременным языком рассуждает героиня фильма Зина: «Поди, лучше меня знаете, как началась Алешкина любовь. Иди с богом. Сказывают, смеялись над ним» и т. д.

Если проследить за историей зародившейся любви Алешки, то непонятно, за что он полюбил Зину? Может быть, за то, что впервые услышал брань, которой она обменивалась с одним из многочисленных поклонников? Ходит Алешка за 5—15 км на свидание, ходит и даже не знает ее имени, не разговаривает, молчит, а она отворачивается и в довершение всего говорит ему пошлости. Разве о такой любви мечтает наша молодежь? Какие духовно обедненные, неживые личности!

У нас создалось убеждение, что авторы фильма оторваны от жизни, не представляют себе подлинного облика нашей рабочей молодежи, ее разнообразного круга интересов, вкусов и запросов. Нет, наша рабочая молодежь не такая.

В этом фильме была возможность показать величие и значение тяжелого труда геологов, изыскателей. Показать настоящий коллектив, дружбу, честность, любовь верную и преданную…

Мы вполне согласны и поддерживаем выступление Л. Погожевой в журнале «Искусство кино», в котором отмечаются крупные недостатки сценария, затем значительно усилившиеся в самом фильме.

Хотелось бы, чтобы коллектив «Мосфильма» сделал для себя серьезные выводы, повернулся наконец лицом к жизни и не выпускал в свет суррогатов, подобных фильму «Алешкина любовь».

Сегодня подобное письмо не вызвало бы никакой реакции ни у создателей фильма, ни у людей, отвечающих за выпуск фильмов на экраны страны. Однако в советские годы связь власти и общественности была более тесной и действенной. Письмо в высшие инстанции или критическая статья в газете могли самым серьезным образом повлиять на судьбу практически любого произведения. Тем более если то обвинялось в безнравственности. И все же, несмотря на то что практически все подобные сигналы высшими инстанциями проверялись, это совсем не означало, что властные органы шли на поводу у общественного мнения, – иной раз все было как раз наоборот. Вот и в истории с «Алешкиной любовью» все вышло именно так.

Министр культуры СССР Е. Фурцева, получив письмо, специально отправилась посмотреть «Алешкину любовь». И ничего крамольного в фильме не нашла. А когда на «Мосфильме» ей показали целую кипу писем от геологов со всей страны, в которых они благодарили создателей фильма за честную и правдивую ленту про геологов, все претензии отпали сами собой. В кинопрокате-62 фильм собрал на своих сеансах достаточно приличную аудиторию – почти 24 миллиона зрителей.

В начале лета 1961 года в эпицентр грандиозного скандала угодил молодой советский балерун Рудольф Нуриев – он сбежал на Запад. Учитывая, что в советском балете подобного еще никогда не было, побег этот можно было смело назвать беспрецедентным. Что же подвигло артиста на подобный шаг?

Долгое время на Западе была в ходу версия, что Нуриев сбежал из СССР по причине сугубо идеологической – из-за ущемления творческих свобод. На самом деле в основе этого поступка лежали сугубо физиологические причины, а именно – гомосексуализм Нуриева. А поскольку в Уголовном кодексе СССР была соответствующая статья за мужеложество (121-я), предусматривающая заключение за решетку на срок от 3 до 5 лет, Нуриев вынужден был жить в постоянном страхе. Ведь он был артистом знаменитого театра – Кировского театра оперы и балета, был всегда на виду и мог легко стать объектом внимания со стороны правоохранительных органов.

Как гласит легенда, последней каплей, переполнившей чашу терпения Нуриева, стала его любовь к 18-летнему балеруну из ГДР Тейе Кремке, который постигал азы балета в Ленинграде. Закрутив роман с ним, Нуриев так сильно влюбился в юношу, что готов был следовать за ним хоть на край света. А Кремке в свою очередь постоянно твердил Нуриеву, что тот не сможет достичь подлинных высот в профессии, оставаясь жить в СССР. «Ты звезда мирового уровня и твое место на Западе», – увещевал немец Нуриева. Однако последний долго не мог осмелиться на отчаянный шаг. Все решили гастроли Кировского театра в Париже в июне 1961 года. Именно там Нуриев окончательно пришел к выводу, что раскрыт КГБ как гомосексуалист, а это означало для него серьезные неприятности по возвращении на родину.

Тогдашний председатель КГБ А. Шелепин, в частности, докладывал в ЦК КПСС следующую информацию: «3 июня сего года из Парижа поступили данные о том, что Нуриев Рудольф Хамитович нарушает правила поведения советских граждан за границей, один уходит в город и возвращается в отель поздно ночью. Кроме того, он установил близкие отношения с французскими артистами, среди которых имелись гомосексуалисты. Несмотря на проведенные с ним беседы профилактического характера, Нуриев не изменил своего поведения…»

Судя по всему, именно эти «профилактические беседы» в конце концов и привели к тому, что Нуриев решил не возвращаться на Родину и остаться на Западе. Это случилось 16 июня. В кармане у Нуриева было тогда всего 36 франков.

Побег Нуриева отозвался болью в сердцах его близких. Причем если мать балеруна впоследствии смогла простить сыну его поступок, то отец попросту от него отрекся. Что касается Тейе Кремке, то и он с этого побега ничего хорошего не поимел: пока он раздумывал над тем, стоит ли ехать в Париж к Нуриеву или нет, в ГДР была воздвигнута Берлинская стена, и любовники в итоге так и не воссоединились. После этого Кремке дважды женился, но все эти женитьбы так и не сделали его счастливым: он пристрастился к выпивке и умер в возрасте 37 лет.

Весьма дорогую цену заплатит за свой побег и сам Нуриев. Да, на Западе он приобретет мировую славу, станет миллионером и дослужится до должности главного балетмейстера в «Grand Opera» в Париже. Однако в самом начале 80-х Нуриев подхватит «чуму ХХ века» – СПИД – и в ноябре 1992 года скончается в возрасте 53 лет.

В послужном списке кинорежиссера Эльдара Рязанова множество прекрасных картин, однако только одной суждено было попасть в эпицентр большого скандала, в который были втянуты не только киношные круги, но даже один член Политбюро. Этот фильм – «Человек ниоткуда», где речь шла о приключениях снежного человека, попавшего в современную Москву (в те годы в прессе активно обсуждалась гипотеза о существовании снежного человека).

Слава пришла к Рязанову в 1956 году, когда он снял искрометную новогоднюю комедию «Карнавальная ночь». Спустя два года из-под его режиссерской руки свет увидела еще одна замечательная комедия – «Девушка без адреса». Оба фильма стали фаворитами кинопроката и в общей сложности собрали на своих сеансах более 85 миллионов человек. Это позволило Рязанову стать одним из самых кассовых и зрительски обожаемых режиссеров советского кинематографа. Как вдруг в начале 60-х ему в голову внезапно пришла идея попробовать себя в ином жанре и снять кино диаметрально противоположное тому, что он снимал ранее. Этот отход и стал поводом к громкому скандалу.

Третьим фильмом Рязанова стала комедия «Человек ниоткуда». Скажем прямо, она оказалась не самой лучшей работой знаменитого комедиографа. После оглушительных успехов его предыдущих лент, которые стали лидерами проката, «Человек…» являл собой кино совершенно иного рода. Хотя это тоже была комедия, но назвать ее по-настоящему зрительской язык не поворачивается – слишком много оригинальничанья в ней было (взять хотя бы язык картины: ее герои изъяснялись то прозой, то белыми стихами). Кроме формалистических трюков в ленте имелись и определенные идеологические «фиги», которые именно в те годы начали приобретать особую моду в интеллигентских кругах. В итоге весной 1961 года, когда фильм был закончен и готовился к выходу на экран, его продвижение к зрителю было приостановлено грозным циркуляром из ЦК КПСС за подписями заведующего Отделом культуры ЦК Д. Поликарпова и заведующего киносектором этого же отдела В. Баскакова. Приведу этот документ полностью:

«Ознакомление с фильмом „Человек ниоткуда“ показало, что все содержимое этой картины чуждо нашему искусству и представляет собой образец безыдейного, формалистического трюкачества. Лежащая в основе фильма надуманная история о похождениях в Москве „снежного человека“ из несуществующего племени „тапи“ послужила поводом для разного рода нелепейших и бессмысленных трюков, лишенных элементарного художественного содержания. Большинство сцен фильма способно вызвать лишь возмущение и протест советских зрителей. Так, в одном из эпизодов в оглупленном и окарикатуренном виде показаны советские ученые. Когда герой фильма – молодой научный работник Поражаев – демонстрирует в научно-исследовательском институте „снежного человека“, члены ученого совета вдруг начинают плясать, водить хоровод и петь пошлейшие куплеты: „Володя, не жалея сил, научный подвиг совершил“. В отдельных эпизодах фильма ощущается идейно сомнительный подтекст, который сводится к тому, что дикарь оказывается по своим моральным качествам лучше, чище и благороднее тех людей, с которыми он сталкивается в нашей действительности. Кинокартина „Человек ниоткуда“ по самой своей сути чужда традициям и принципам советского искусства».

Естественно, киношное руководство не могло остаться безучастным к такому документу из ЦК КПСС. В итоге очередное творение Рязанова решено было выпустить на экран, но ограничить его тираж. Было отпечатано всего несколько десятков копий, прокат которых намечался осенью того же года. Но здесь в ход событий вмешались новые непредвиденные обстоятельства.

В июне в Доме кино состоялась премьера фильма для узкого круга столичной интеллигенции. Картина вызвала неоднозначную реакцию, так как по своей стилистике была не похожа ни на что, выходившее ранее. Как итог – 22 июня в газете «Советская культура» было напечатано письмо некоего научного сотрудника В. Даниляна, который буквально камня на камне не оставлял от фильма «Человек ниоткуда». В частности, он писал следующее:

«В фильме „Человек ниоткуда“ есть некоторые интересные, занимательные сцены, смешные эпизоды. Есть и красивые виды Москвы. Но для большого фильма этого мало. Нужны мысли, нужна четкая и определенная идейная концепция, ясная философская позиция авторов, но именно этого не хватает в фильме. Ибо „философия“, заключенная в сценарии Л. Зорина, – это либо брюзжание, слегка подкрашенное иронией, либо двусмысленные (в устах людоеда) и невысокого полета афоризмы вроде того, что нет ничего приятнее, чем съесть своего ближнего. Попытки же уйти в область чистой эксцентрики и гротеска приводят лишь к бессмысленному трюкачеству и погрешностям против художественности. В таком, я бы сказал, балаганном стиле сделаны заключительные эпизоды картины – космический полет…»

У Рязанова и Зорина, прочитавших это письмо, буквально с первых же минут закрались сомнения в подлинности его авторства. И они не ошиблись. В начале письма Данилян сообщал, что посмотрел картину во время служебной командировки в Полтаве. Однако после звонка Рязанова в этот город удалось установить, что фильм «Человек ниоткуда» там еще не демонстрировался. Значит, пассаж о Полтаве был откровенным враньем. На основе этого был сделан вывод, что и «научный сотрудник В. Данилян» – лицо вымышленное. Но откуда тогда растут ноги у этого письма? Чтобы установить это, стали копать дальше. В результате узнали такую деталь: «свои» люди в бухгалтерии газеты «Советская культура» сообщили, что гонорар за «письмо» получил завотделом кино этой же газеты В. Шалуновский. Теперь стало ясно, кто именно ударил по фильму. Непонятно было только одно: зачем надо было скрываться под вымышленным именем? Может быть, потому что и за Шалуновским стояли некие силы, которые хотели замаскировать свое выступление под глас народа?

Осенью премьера фильма все-таки состоялась, но длилась она недолго. Сначала его заклеймили в газетах (в «Московском комсомольце», «Литературной газете»), а затем свое веское слово произнес главный идеолог партии Михаил Суслов. Как-то днем он ехал на работу в Кремль, и его взгляд скользнул по огромной афише, красовавшейся на фронтоне кинотеатра «Художественный». Увидев там лохматого дикаря с вытаращенными от удивления глазами, Суслов возмутился и потребовал снять «дикарскую» афишу с фронтона. После чего потребовал показать ему картину Рязанова.

Увиденное Суслову крайне не понравилось. Поскольку он любил простое и доступное по мысли кино (в числе любимых им картин значились и две предыдущие рязановские комедии), то формалистический «Человек ниоткуда» не мог ему понравиться априори. «И на такую ерунду мы тратим сотни тысяч рублей!» – воскликнул Суслов после просмотра фильма.

Отметим, что заявить подобное главный идеолог имел все основания: ведь кинематограф в СССР был государственным и, значит, именно государство было заказчиком любого фильма. Вот если бы Рязанов снимал свои ленты на собственные деньги, тогда другое дело – сусловские претензии были бы неуместны.

Через несколько дней после этого – 24 октября – главный идеолог взошел на трибуну XXII съезда КПСС и произнес пламенную речь, в которой уделил внимание и рязановскому творению. Вот что он сказал:

«К сожалению, нередко еще появляются у нас бессодержательные и никчемные книжки, безыдейные и малохудожественные картины и фильмы, которые не отвечают высокому призванию советского искусства. А на их выпуск в свет расходуются большие государственные средства. Хотя некоторые из этих произведений появляются под таинственным названием, как „Человек ниоткуда“ (оживление в зале). Однако в идейном и художественном отношении этот фильм явно не оттуда, не оттуда (оживление в зале, аплодисменты). Неизвестно также, откуда взяты, сколько (немало) и куда пошли средства на производство фильма (на картину было затрачено 4,5 млн рублей. – Ф. Р.). Не пора ли прекратить субсидирование брака в области искусства? (Аплодисменты.)».

Несколько дней спустя словам главного идеолога вторили уже и популярные куплетисты Рудаков и Нечаев, выступавшие в концерте, устроенном для делегатов съезда:

На «Мосфильме» вышло чудо
С «Человеком ниоткуда».
Посмотрел я это чудо,
Год ходить в кино не буду…

Но и это было еще не все. 11 ноября в газете «Советская культура» появилась статья за подписью В. Шалуновского, который наконец получил прекрасную возможность не скрываться под чужим именем и ударить по фильму от себя лично. Он и ударил, не стесняясь в выражениях. «Фильм не может заслужить иной оценки, кроме отрицательной… Картина оказалась слабой, сумбурной, а заключенные в ней идеи – весьма сомнительны» и т. д. и т. п. Вскоре после этого фильм сняли с проката и упрятали подальше от людских глаз.

После этого случая в формалистические дебри Эльдар Рязанов больше лезть не осмелится, предпочтя снимать доступное широким массам кино. В итоге уже следующая картина Мастера – «Гусарская баллада» – вернет его в разряд «кассовых» кинорежиссеров: фильм займет 2-е место в кинопрокате, собрав на своих сеансах 48 миллионов 640 тысяч человек.

Что касается фильма «Человек ниоткуда», то он пролежит на полке до 1988 года. После чего Госкино СССР и конфликтная комиссия Союза кинематографистов СССР примут решение о повторном выпуске фильма в прокат. Правда, вновь, как и раньше, он выйдет на экран без всякой рекламы, в количестве всего нескольких десятков копий. Но сделано это было отнюдь не из-за идеологических претензий: всем было понятно, что подобное кино вряд ли привлечет в кинотеатры большое количество зрителей.

Пик славы актера Павла Кадочникова приходится на конец 40-х – начало 50-х годов. Если точнее: с 1947 (с фильма «Подвиг разведчика») по 1956 («Медовый месяц») год. Затем в творчестве популярного актера наступил некоторый спад. Нет, в кино он продолжал сниматься, однако отнести те его роли к настоящим открытиям было трудно. Чтобы не сидеть сложа руки, Кадочников в свободное от съемок время стал выступать с концертами. Именно последние и стали причиной громкого скандала, который случился с Кадочниковым в начале 60-х.

Все началось 5 сентября 1961 года, когда в газете «Труд» появилась статья «Автограф на судебной повестке», принадлежащая перу двух журналистов – Н. Бахтюкова и О. Кузнецова. Статью предваряло письмо Героя Социалистического Труда, знатного рабочего из Ленинграда В. Карасева. В нем рабочий сетовал:

«…С бывшим нашим рабочим, а ныне известным артистом Павлом Кадочниковым стряслась беда. Он сбился с правильной дороги, запутался в каких-то делишках, чуть не угодил на скамью подсудимых.

Как нам стало известно, прокурор Куйбышевского района Ленинграда решил не привлекать П. Кадочникова к уголовной ответственности, щадя его популярное имя. Но я, рабочий завода, давшего Кадочникову путевку в жизнь и в большое искусство, считаю, что об этом следует поговорить на страницах нашей рабочей газеты. Поговорить всерьез, без всяких скидок на громкое имя и прошлые заслуги».

Комментарий к этому письму получился куда как серьезный. Цитирую:

«Последние роли Кадочникова не идут ни в какое сравнение с теми, которые принесли ему славу. В чем же секрет „угасания“ таланта артиста, находящегося в расцвете сил? Павел Петрович объясняет: „Нет хороших ролей“. Может быть, это и так. Но нам думается, что причины не только в этом. Очень уж много сил, энергии и времени тратит артист на дела, далекие от искусства…

Солидные гонорары за участие в фильмах кажутся Кадочникову слишком скромными, доходы от выступлений, организованных Всероссийским гастрольно-концертным объединением, мизерными.

И чем больше он зарабатывал, тем больше скаредничал и прибеднялся на людях. Денег у Кадочникова «не хватало» даже на профсоюзные взносы. Активистам приходилось напоминать заслуженному артисту о задолженности. Павел Петрович, как правило, в таких случаях сперва «смущался», потом извинялся, но взносы не платил.

Дух стяжательства и наживы всецело завладел душой художника. Кадочников перестал задумываться над тем, какими путями приходят к нему деньги. Его беспокоило лишь одно – чтобы их было побольше. Стоит ли удивляться, что между заслуженным артистом и мошенником Андрейчуком сложился коммерческий альянс? Андрейчук, подвизающийся на студии «Ленфильм» в должности старшего администратора, умел «делать» деньги. Это устраивало Кадочникова. Артист Кадочников был популярен, и на его имени можно было недурно заработать. Это устраивало Андрейчука. Многоместный лимузин заслуженного артиста заколесил по городам и весям.

Пока Павел Петрович услаждал зрителей одной из трех своих концертных программ с подмостков переполненных клубов, его «антрепренер», уничтожив корешки фальшивых билетов и свернув афиши, проворно подсчитывал деньги. Выручку обычно делили в машине.

– Сколько сегодня? – осведомлялся Павел Петрович у Андрейчука и, выслушав ответ, совал пачку в карман. Машина трогалась с места. Расписываться в ведомости было не нужно.

Иногда Андрейчук организовывал сборные концерты, но эти выступления не пользовались особой популярностью у Андрейчука: его куш при дележе выглядел в таких случаях совсем скромным.

Страница за страницей листаем мы пухлое дело о частнопредпринимательской деятельности с целью личной наживы. Протоколы, допросы, вещественные доказательства, судебные повестки. Припертый к стене Андрейчук кается во всех смертных грехах. Он рассказывает всю подноготную. А Павел Петрович юлит. Он пытается уйти от ответственности, изворачивается перед следователем, лжет, путает следы.

– Да, я участвовал в нерегистрированных концертах, – наконец сознается он и тут же пытается словчить, – но ничего плохого в том не вижу. Ведь мы же несем искусство в массы…

– Я действительно получал деньги от Андрейчука, – рассказывает Кадочников. – Но откуда мне знать, какая это была часть выручки? Вряд ли он делил ее пополам.

Народный суд Куйбышевского района города Ленинграда приговорил Андрейчука к лишению свободы сроком на три года условно. Что касается П. Кадочникова, то прокурор решила не привлекать заслуженного артиста к уголовной ответственности, щадя его популярное имя. Дело о неблаговидной деятельности артиста студии П. Кадочникова передано на рассмотрение товарищеского суда студии.

Павлу Петровичу показалось, что гроза миновала. И вдруг Кадочников узнал, что одна из ленинградских газет готовит к печати фельетон об артистах-барышниках. И вот уже Павел Петрович в редакции. Он представляет сотрудникам редакции Петра Евдокимовича Никашина, пришедшего с ним. Ну кто в Ленинграде не знал, что П. Е. Никашин руководит студией киноактера «Ленфильма»! Петр Евдокимович от имени всего коллектива просит газетчиков не печатать фельетон.

А вскоре выясняется, что Павел Петрович, попросту говоря, «надул» газетчиков. Он ловко разыграл спектакль, в котором роль П. Е. Никашина исполнил один из его приятелей – режиссер Немченко. Комментарии, как говорится, излишни!

Сейчас П. Кадочников всеми средствами старается уйти от ответственности. Он готов на все, лишь бы обеспечить благополучный исход своему «делу». Кадочников ничего не понял, ничему не научился. А ведь его поведение идет вразрез с нормами нашей жизни.

Под угрозой судьба человека и артиста. Вот почему взялся за перо старый путиловский рабочий. Вот почему об этом пишем мы».

Эта публикация наделала много шума в обществе. Сам Кадочников воспринял ее крайне болезненно, утверждая, что все описанное там – ложь и клевета. Вот что по этому поводу вспоминает поклонник актера Николай Ларин:

«Сразу после этой статьи я позвонил Кадочникову, сказал: „Да бросьте, Павел Петрович, на что вы обращаете внимание!“ Больше всего он боялся, что близкие поверят этой мерзости. Вскоре Петрович написал мне письмо:

«Дорогой Коля! Вот ведь какие еще могут быть чудеса на свете. Конечно, ты прочитал в газете „Труд“, как бессовестно облили меня грязью. Дорогой друг, мне было бы горько думать, что ты мог поверить этому злому и тенденциозному вымыслу. Все ложь! От начала до конца… Мне тяжело еще и потому, что вот уже третий месяц я нахожусь на больничном листе после переренесенной операции голосовых связок. Да, действительно, под угрозой судьба человека и артиста, но я верю в друзей и не сомневаюсь, что именно сейчас они протянут мне руку.

Верю в прекрасное.

(Твой Павел.)(Ленинград, Кировский проспект, 2, кв.39.)(Сентябрь 1961 г.».)

Итогом этого скандала станет то, что двери в большой кинематограф для Кадочникова-актера окажутся в то время закрыты. Если он и будет сниматься в те годы, то исключительно в небольших ролях или эпизодах: «Государственный преступник» (1964), «Хлеб и розы» (1965). Естественно, гонорары за эти работы актеру перепадали маленькие, а с концертами он уже ездить перестал. И все же Кадочников найдет способ, как сделать так, чтобы не сидеть сложа руки и заниматься любимым делом – он переквалифицируется… в режиссеры. Отныне он станет снимать кино, а заодно и сниматься в своих фильмах в качестве актера. Его дебютом на этом поприще станет весьма неплохая картина «Музыканты одного полка» (1965). В конце того же года П. Кадочникову присвоят звание народного артиста РСФСР.