После того как в 1958 году в центральной прессе появились критические статьи об актрисе Людмиле Гурченко (ее обвинили в участии в «левых» концертах), она, как мы помним, покинула Москву и уехала к родителям. Переждав там какое-то время, она затем вернулась в столицу. Постепенно вновь начала сниматься в кино, однако главных ролей ей какое-то время не давали, и ей приходилось довольствоваться эпизодами. Наконец в начале 60-х произошло возвращение Гурченко к главным ролям, правда, случилось это вдали от Москвы, на республиканских киностудиях: в 1961 году она снялась в фильме «Гулящая» (киностудия имени А. Довженко), а три года спустя – в комедии «Укротители велосипедов» («Таллинфильм»).

Однако для центральной прессы имя Людмилы Гурченко по-прежнему оставалось неким раздражителем и периодически возникало в разного рода критических заметках, причем иной раз даже выносилось в их заголовки. Один из таких примеров – публикация в «Советской культуре» от 23 января 1965 года письма студента-заочника Ленинградского института театра, музыки и кино (ЛГИТМиК) Е. Ершова, озаглавленного весьма хлестко – «Станиславского нет, купите Гурченко!». Приведу лишь небольшой отрывок из этой публикации, где речь идет о нашей героине:

«Странное дело, достаточно какой-нибудь молодой актрисе сыграть одну-две роли в кино, ее фотографии тысячными тиражами появляются во всех киосках. Но попробуйте достать портреты, допустим, Качалова, Москвина, Хмелева, Вахтангова, современных мастеров театральной режиссуры – напрасная трата времени!

– Станиславского нет, купите Гурченко! – ответят вам…»

Ни в коем случае не хочу сравнивать Гурченко с Качаловым или Вахтанговым, однако в то же время не могу согласиться и с автором письма. На тот момент Гурченко хоть и была молодой женщиной (ей шел 29-й год), однако в творческом плане считалась актрисой достаточно зрелой. Она уже девять лет снималась в кино, и за ее плечами были съемки в 8 фильмах, причем в половине из них она сыграла главные роли. Так что ее фотографии от Бюро кинопропаганды имели полное право распространяться по стране без каких-либо ограничений.

Трофим Ломакин был известным советским штангистом. Он прославился на Олимпийских играх в Хельсинки в 1952 году, когда с огромным отрывом от ближайших соперников завоевал золотую медаль. А ведь на той Олимпиаде судьи откровенно засуживали наших спортсменов, пытаясь сделать все от них зависящее, чтобы СССР остался как можно с меньшим количеством наград. Но Ломакина им засудить не удалось – уж слишком явным было его превосходство над остальными соперниками. В последующие годы Ломакин дважды побеждал на чемпионатах мира и трижды – на чемпионатах Европы. На Олимпиаде-60 в Риме он завоевал «серебро».

Спустя год Ломакин покинул большой спорт и какое-то время про него не было ни слуху, ни духу. Пока 3 марта 1964 года в газете «Известия» не была опубликована статья Е. Ивановой и Е. Рубина «Сын чемпиона», где бывший олимпийский чемпион представал перед читателями совсем в неприглядном виде.

Статья начиналась с эпизода, когда в редакцию «Известий» пришли шесть учеников 4-го «А» 173-й средней школы Москвы. Все шестеро – члены совета отряда. Один из них был сын Трофима Ломакина Сережа. Повод для прихода у ребят был серьезный: они… жаловались на бывшего чемпиона. Чем же провинился красавец сибиряк из семьи потомственных золотоискателей? Вот как об этом писалось в статье:

«Каким же надо было стать чемпиону, чтобы его возненавидел собственный сын? Десятилетние одноклассники Сережи сказали просто: плохим. Что случилось? Поищем ответ у взрослых.

Екатерина Васильевна Ломакина, продавщица книжного магазина, мать Сережи:

– Избаловали мужа. Все избаловали, и я в том числе. Восемнадцать лет служил в армии (Ломакин выступал за команду ЦСКА. – Ф. Р.), начальники его похваливали, провинности спускали – чемпион! Торжества по случаю победы превращались в пьянки, мелкие нарушения дисиплины – в скандалы. А потом пытались воздействовать, воспитывать, уговаривали. Да было уже поздно: «Кто вы такие, меня, чемпиона мира, учить? Трофим Ломакин еще себя покажет». И показывает. Особенно дома. С тех пор как демобилизовали его, ни на одной работе не держится. Не может взять себя в руки. Слабый он человек, слабый. И друзей у него не осталось, одни собутыльники.

Лидия Александровна Мишина, Сережина учительница:

– Класс Сережу любит и очень о нем тревожится. Второй год подряд билет на кремлевскую елку ему отдают – дома у всех елки, а у него нет, – только он сам не пошел, сказал, что все я да я, а другие? И отдал билет Тане Поздниковой. Хороший он мальчик, мать любит, по дому ей помогает, за младшим братишкой Федей присмотрит… Трудно им. Анна Михайловна, директор школы, хотела Сережу в интернат определить, Юрий Власов (знаменитый тяжелоатлет, олимпийский чемпион. – Ф. Р.) (мы ему звонили) предлагал устроить в Суворовское училище, но мальчик отказался: «А как же мама одна будет?» Отца он боится так, что цепенеет под его взглядом и спешит выполнить любое дикое приказание: сними сапоги – он снимает… Но стоит отцу тронуть мать, как сын бросается на защиту. Это – против силача…

Четвертый год бываю у Ломакиных, раньше уютно было, чисто, нарядно. Сейчас Трофим Федорович разделил комнаты, вещи к себе перетащил и продает. Сколько раз я с ним говорила: «Тима, детей пожалейте, опомнитесь, ведь вы еще молодой человек, вам и жить, и работать». А он мне: «Что вы заладили – работать, работать. Вот вы учительствуете всю жизнь, а что, кроме Москвы, видели? А я тридцать три раза за границей был, мир посмотрел, себя показал». Любит так спьяну пофилософствовать…

Николай Григорьевич Арфенов, начальник 10-го отделения милиции города Москвы:

– А что мы с ним сделать можем? Выслать как тунеядца? Так у него выходное пособие было после демобилизации. Недавно взяли с него подписку – на работу устроился тренером в спортивную школу в Люберцах, а вскоре и оттуда ушел.

Нынче осенью, как вернулся с большими деньгами из Якутии, где работал на руднике у своего брата, загулял и избил жену. Посадили мы его на семь суток за хулиганство, а могли изолировать и года на два. Так жена простила его. А сейчас он снова у нас, снова дали ему семь суток за мелкое хулиганство. А дальше что? Чтобы возбудить дело, нам нужно заявление…»

Заканчивалась статья следующими строками: «Может, на этот раз вспомнит Трофим Ломакин, что, кроме славы, у человека есть доброе имя? Слава проходит, а имя остается. И беречь его надо всю жизнь. Потому что есть сыновья, и им носить доброе имя. Сейчас Ломакину 39 лет. Сейчас еще может он добиться, чтобы выражение страха в глазах его сына сменилось выражением восхищения…»

Увы, конец у этой истории окажется трагическим. Минует девять лет с момента выхода в свет этой статьи, когда бывших поклонников талантливого спортсмена потрясет известие о его гибели. Случится это 13 июля 1973 года. История выглядела таинственно.

Согласно одной из версий, уйдя из спорта, Ломакин связался с перекупщиками золота. Это выглядело вполне правдоподобно, если учитывать тот факт, что Ломакин родился и вырос в семье алтайского старателя и с 15 лет вместе с отцом мыл золотишко. После смерти отца он вместе с братом отправился за золотом в Якутию, причем последние 300 километров к прииску они протопали пешком по таежным тропам. Короче, в «желтом металле» бывший олимпийский чемпион разбирался хорошо. И, видимо, этим и мог пригодиться перекупщикам. Дважды на Ломакина заводили уголовное дело: в первый раз он отделался двумя годами условного срока, во второй раз – загремел на зону на несколько лет. В начале 70-х он вернется в Москву, но к нормальной жизни приобщиться так и не сумеет. Согласно данным экспертизы, в момент гибели Ломакин был сильно пьян, и его, судя по всему, сбросили вниз с трибуны стадиона «Юных пионеров». Кто конкретно это сделал, так и останется неизвестным.

После обструкции, устроенной ему в советских СМИ в марте 1963 года, поэт Евгений Евтушенко находился в глубокой опале. Как вдруг сам Юрий Гагарин, который, кстати, тоже внес свою лепту в критику Евтушенко (обвинил его в невежестве), пригласил его выступить в Звездном городке 12 апреля 1964 года на вечере, посвященном Дню космонавтики. Евтушенко согласился, поскольку устал от опалы и хотел реабилитироваться в глазах публики (этот вечер должны были транслировать в прямом эфире по ТВ). Однако приход поэта завершился громким скандалом. Вот как об этом вспоминает сам Е. Евтушенко:

«Я очень волновался и взад-вперед ходил за кулисами, повторяя строчки главы „Азбука революции“, которую собирался читать (глава входила в поэму „Братская ГЭС“, которую Евтушенко только что написал. – Ф. Р.). Это мое мелькание за кулисами было замечено генералом Мироновым, занимавшим крупный пост в армии и в ЦК (он курировал правоохранительные органы. – Ф. Р.).

– Кто пригласил Евтушенко? – спросил он у Гагарина.

– Я.

– По какому праву? – прорычал генерал.

– Как командир отряда космонавтов.

– Ты хозяин в космосе, а не на земле, – поставил его на место генерал.

Генерал пошел к ведущему, знаменитому диктору Юрию Левитану, чей громовой голос объявлял о взятии городов в Великую Отечественную, показал ему красную книжечку и потребовал исключить меня из программы концерта. Левитан сдался и невнятно пролепетал мне, что мое выступление отменяется. Я, чувствуя себя глубочайше оскорбленным, опрометью выбежал из клуба Звездного городка, сел за руль и повел свой потрепанный «Москвич» сквозь проливной дождь, почти ничего не видя из-за дождя и собственных слез. Чудо, что не разбился. Гагарин кинулся за мной вдогонку, но не успел. «Найдите его, где угодно найдите…» – сказал он двум молодым космонавтам. Они нашли меня в «предбаннике» ЦДЛ, где я пил водку стаканами, судорожно сжимая непрочитанные машинописные листочки… Самолет с советской правительственной делегацией, в которой был генерал Миронов, через месяц разбился о югославскую гору Авала (на самом деле эта авиакатастрофа произошла значительно позже – 19 октября 1964 года. – Ф. Р.), а с Гагариным я больше никогда не виделся и глубоко переживал его трагическую гибель в марте 68-го…»

Кстати, этот скандал поссорил Гагарина и с Иосифом Кобзоном. Он тоже выступал на этом концерте, и именно его Гагарин попросил передать Евтушенко, что его выступление нежелательно. Но Кобзон отказался. Тогда эта миссия выпала Левитану. Далее послушаем Кобзона:

«Я дождался конца этого вечера и, когда все перешли к столу, сказал Гагарину, что это не по-мужски. Что он как-никак свободен от конъюнктуры. Юра отрезал: „Если ты так недоволен, можешь к нам больше не приезжать“. Отношения потом восстановились, но уже такой искренности не было. Хотя, безусловно, я, как и все, остро переживал его гибель…»

Популярный киноактер Юрий Белов, прославившийся ролью Толи Грачкина в комедии «Неподдающиеся» (1959), в актерской среде слыл виртуозным рассказчиком. Этот талант обнаружился в нем еще во время учебы во ВГИКе, и тамошние педагоги даже советовали талантливому студенту не зарывать его в землю, а развивать и использовать в своей актерской деятельности – например, выступать с ними в концертах. Юрий Никулин, который близко знал Белова, потом скажет, что он в своей жизни встречал только четырех уникальных рассказчиков: Георгия Буркова, Андрея Миронова, Льва Дурова и Юрия Белова. Однако именно этот талант и стал для актера роковым.

Весной 1964 года, когда Белов снимался у Рязанова в комедии «Дайте жалобную книгу», ему случилось быть на одном творческом банкете. И там, перебрав лишнего, Белов начал рассказывать разные смешные истории, а в конце своего спича внезапно объявил, что очень скоро первого секретаря ЦК КПСС Никиту Сергеевича Хрущева снимут с его должности и отправят на пенсию. Сказано это было в шутку, но в очень неудобный момент: в дни, когда вся страна отмечала 70-летие Хрущева (оно выпало на апрель). Поэтому уже на следующий день эта шутка стала достоянием компетентных органов. В итоге Белов был объявлен сумасшедшим и помещен в психиатрическую клинику.

Там он пробыл полгода – ровно до того момента, когда в октябре того же 64-го Хрущева и в самом деле сняли со всех его постов и отправили на пенсию. И хотя правда осталась за Беловым, однако ярлык «сумасшедшего» теперь навсегда приклеился к нему. Он попал в разряд неблагонадежных актеров, и ворота всех киностудий страны перед ним закрылись. А когда спустя четыре года Белов все-таки сумел вернуться в большой кинематограф, то главные роли ему уже не давали, и он вынужден был перебиваться одними эпизодами. К тому же теперь он числился не в штате главной студии страны – «Мосфильма», а на киностудии имени Горького. Лишь в родном Театре киноактера у него была одна крупная роль – Жорж Милославский в «Иване Васильевиче» М. Булгакова. Очевидцы утверждают, что играл он ее просто превосходно. Когда на премьеру спектакля пришла вдова Булгакова Елена, она в первую очередь выделила именно Юрия Белова.

Слава пришла к певцу Муслиму Магомаеву в 1962 году, когда он выступил в Кремлевском Дворце съездов в рамках фестиваля азербайджанской культуры и исполнил песню «Бухенвальдский набат» и каватину Фигаро. Худой 19-летний юноша в пиджаке с короткими рукавами (этот пиджак у него тогда был единственным в гардеробе) произвел на слушателей неизгладимое впечатление. После этого триумфа Магомаева пригласили на стажировку в миланский театр «Ла Скала». Вернувшись в Москву, Магомаев получил приглашение работать в Большом театре, но певец отказался. По его словам: «Не люблю, когда кто-то командует, что и как мне петь».

И все же постоянное место работы Магомаев тогда обрел: в 1963 году он стал солистом Азербайджанского театра оперы и балета имени М. Ф. Ахундова. Но несмотря на это, свою свободу не потерял – выступал в театре не часто, обычно выручал его, когда у того «горел» план. К тому времени Магомаев был уже очень популярным исполнителем эстрадных песен, собиравшим огромные залы, и его выступления приносили театру большую прибыль. Впрочем, не только театру – руку на этом грели и разного рода посредники, которые устраивали концерты певца в различных городах, в том числе и в Москве. Именно на этой почве в 1964 году случился скандал, о котором и пойдет сейчас речь.

Перипетии этой истории раскрыла на своих страницах газета «Известия» в номере от 30 июня 1964 года. В статье В. Беликова под названием «Обман в Зеркальном театре» сообщалось следующее:

«Поздно вечером 29 июня в редакции „Известий“ появилось несколько десятков человек. Негодующие, они пришли прямо из Зеркального театра сада Эрмитаж.

В последние дни там выступал Азербайджанский театр оперы и балета имени М. Ахундова, который до этого с большим успехом выступал на сцене Дворца съездов. Но Зеркальный театр совсем не приспособлен для сложных опер и балетных постановок. Понятно, что качество спектаклей ухудшилось, и московские зрители стали реже посещать их. Тогда из Баку был срочно вызван солист этого театра Муслим Магомаев, которому предложили выступить с сольными концертами вместо оперных спектаклей. Популярность М. Магомаева выручила дирекцию и администрацию театра: концерты, состоявшиеся 20, 24 и 28 июня, дали полные сборы. Билеты «на Магомаева» раскупили, не считаясь с тем, что они продавались «с нагрузкой», то есть фактически по значительно более высокой цене, чем положено.

Эта неприглядная финансовая операция проводилась несколькими районными кассами столицы. «Известия» на днях выступили против продажи «билетов-нахлебников», однако, как показал этот случай, руководство Московского объединения театрально-зрелищных касс (управляющий А. Пичхадзе) не пресекло подобной практики.

Однако это еще не все. Администратор Азербайджанского театра оперы и балета В. Гойзман своевременно не извещал кассы о том, когда будет концерт, а когда – спектакль. Трижды это проходило без происшествий, но вот наступил злополучный вечер 29 июня. За несколько дней до этого кассиры районных театральных касс Москвы по собственной инициативе звонили в Зеркальный театр и пробовали выяснить, что будет показано на его сцене в этот день. Их уверяли, что продавать билеты на концерт Магомаева 29 июня можно. Однако затем дирекция театра изменила день выступления певца и перенесла концерт на 30 июня. Когда же желающие послушать М. Магомаева пришли вечером в понедельник в театр, им предложили посмотреть «Девичью башню». В итоге много москвичей испортили настроение препирательствами с администрацией театра.

Корреспондент «Известий» тут же побывал в Зеркальном театре. Администратор В. Гойзман отказался признать свою вину, ссылаясь на то, что никаких официальных документов о перемене спектакля на концерт 29 июня он не отправлял в театральные кассы. Почему же тогда кассиры в различных концах Москвы решились продавать билеты на концерты популярного певца?

Думается, что Министерство культуры СССР разберется в этом деле и воздаст должное виновным. Что же касается москвичей, у которых остались неиспользованные билеты, то Московское объединение театрально-зрелищных касс обещает предоставить им возможность посетить концерт М. Магомаева, который в ближайшие дни состоится во Дворце спорта».

Писатель Николай Вирта был личностью известной. Слава пришла к нему в 1935 году, когда 29-летний писатель написал книгу «Одиночество», где описал антоновский мятеж. Книги Вирты нравились Сталину, за что писатель четырежды был награжден Сталинскими премиями (1941, 1948, 1949, 1950). Однако после смерти вождя всех народов Вирта утратил былую благосклонность кремлевского руководства. И вместо привычных наград на него посыпались тумаки и зуботычины. Сначала в «Комсомольской правде» был опубликован фельетон про Вирту «За голубым забором». А потом по писателю ударила куда более влиятельная газета «Известия», где главным редактором был зять Хрущева Алексей Аджубей.

1 июля 1964 года в «Известиях» было опубликовано письмо работников Торжокской автобазы под названием «Пассажир зеленой „Волги“. Под письмом стояли подписи четырех человек: директора автобазы Г. Двойных, секретаря партбюро А. Быкова, членов партбюро И. Кочнева и В. Мананкина. Они рассказали неприглядную историю, главным героем которой был Николай Вирта.

Эта история случилась 20 мая. В тот день Вирта в компании своей жены Т. Нечаевой возвращался из Ленинграда в Москву. За рулем зеленой «Волги», которая принадлежала доктору биологических наук Г. Сахиуллиной, была супруга писателя. И вот на одном из участков трассы женщина не справилась с управлением и задела грузовик «ГАЗ-51», принадлежавший Торжокской автобазе. Однако несмотря на то, что виновата в ДТП была жена Вирты, писатель стал обвинять в этом шофера грузовика Лебедева. А когда на место происшествия приехали гаишники – капитан милиции Фигурин и инспектор Виноградов, – Вирта и их убедил в своей правоте (видимо, на милиционеров произвели магическое впечатление лауреатские медали Вирты). В полном составе все участники этого скандала отправились на территорию Торжокской автобазы. Далее послушаем авторов письма в «Известия»:

«Хотя повреждение „Волги“ было незначительным – вмятина левого крыла и дверки, Вирта потребовал с Лебедева „на ремонт“ тридцать рублей.

Начальник гаража осмотрел вмятину и сказал, что ее можно немедля устранить. Но писатель Вирта твердо стоял на своем.

Начальник гаража сказал Николаю Вирте, что если он не доверяет машину здешним мастерам, то пусть отремонтирует ее в Ленинграде на станции обслуживания, а счет для оплаты выставит автобазе. Но писатель непоколебимо требовал только тридцать рублей. «Никаким станциям обслуживания я не доверяю, – кричал он. – Только частник сделает это как следует».

Шофер Лебедев пытался объяснить, что он ни в чем не виноват и что платить вообще не за что. Но представители автоинспекции и слушать его не хотели. Видимо, для них было важнее поддержать «авторитет» именитого гостя, чем разобраться в деле по сути. «Плати, а то хуже будет!» – приказал Фигурин.

Нам было стыдно и больно смотреть, как известный писатель торгуется, словно нижегородский купец на ярмарке, желая получить то, что ему явно не положено. В конце концов Лебедев махнул рукой на это дело, занял в кассе автобазы тридцать рублей и отдал Николаю Вирте.

С довольным видом писатель покидал двор нашей автобазы. Вирта даже любезно предложил расписку на отнятые у шофера деньги, но никто у него расписки не стал брать. Слишком уж противно все это было…

Мы знаем Н. Вирту как автора многих хороших произведений и уважаем его за это. Но случай, о котором мы рассказываем, до глубины души огорчил нас. Уж лучше бы он не представлялся своим настоящим именем. Пусть бы это был частник, который вез на базар овощи, чтобы выгоднее их продать. По крайней мере, у нас легче было бы на душе».

Этот скандал получил свое продолжение 23 июля. В тот день в «Известиях» было опубликовано два документа: постановление Московского Союза писателей и покаянное письмо самого Николая Вирты. Начнем с первого:

«Секретариат Правления Московской писательской организации СП РСФСР… решительно осуждает поведение Н. Вирты как недостойное и несовместимое с высоким званием советского писателя.

Секретариат устанавливает, что Н. Вирта предъявил наглые и незаконные претензии к руководству и шоферу автобазы т. Лебедеву и тем самым грубо нарушил элементарные нравственные нормы советского общества, что особенно недопустимо для писателя, чья жизнь и деятельность должны быть примером соблюдения и пропаганды морального кодекса строителя коммунизма, провозглашенного нашей партией и принятого всем советским народом.

Секретариат правления отмечает, что за свое недостойное поведение Н. Вирта заслуживает исключения из рядов Союза писателей. Но, учитывая, что в ходе обсуждения вопроса на секретариате Н. Вирта осудил совершенный им поступок, а также принимая во внимание его долголетнюю деятельность в литературе, секретариат счел возможным оставить Н. Вирту в Союзе писателей, объявив ему строгий выговор с предупреждением».

Далее шло покаянное письмо Н. Вирты. Привожу его с небольшими сокращениями:

«Уважаемые товарищи!

Пишу вам это письмо, глубоко потрясенный и подавленный общественным откликом на материал, опубликованный в вашей газете, о моем недостойном поведении на Торжокской грузовой автомобильной базе двадцатого мая этого года. Как мне ни тяжело, я хочу сказать, что я благодарен вашей газете, которая помогла в первую очередь мне самому понять глубину моей вины перед нашим обществом.

Отдавая себе полный отчет в том, что правде, какой бы она жестокой ни была, надо всегда глядеть прямо в глаза, хочу сказать вам и прошу вас верить моей искренности, что пережитое мною за эти дни и ночи горьких размышлений, выводы, которые сделаны для самого себя, не оставляют никакого места для каких-либо иных суждений: я виноват, виноват непростительно…

Деньги, полученные мною 20 мая у шофера товарища Лебедева, после опубликованного в «Известиях» письма работников Торжокской автобазы я возвратил ему.

Принося свои чистосердечные извинения перед т. Лебедевым и перед Торжокской автобазой, коллектив которой вправе считать себя глубоко обиженным и оскорбленным мною, полностью осознав, как я был не прав в своих недопустимых действиях, хочу лишь добавить: все происшедшее на Торжокской базе двадцатого мая – это моя вина, и только моя, и она не может и не должна лечь черной тенью на наш трудолюбивый писательский отряд, гневно и сурово осудивший мой поступок.

Поверьте, все силы и способности в оставшиеся мне годы я положу на то, чтобы, не покладая рук, работать и писать о жизни нашего народа, ради счастья которого мы живем и трудимся.

(С уважением, Н. Вирта».)

Вот такая история приключилась весной 64-го. С высоты сегодняшнего дня даже не верится, что подобное вообще могло случиться: конфликт из-за каких-то 30 рублей (не самые большие деньги по советским меркам), который едва не закончился исключением (!) именитого литератора из Союза писателей СССР. Но эта история подлинная и наглядно демонстрирует ту пропасть, которая пролегла между советским обществом и нынешним российским. Сегодня на наших дорогах так называемые хозяева жизни творят все, что им заблагорассудится, и никто их даже не пытается усовестить. И счет убытков теперь идет уже не на какие-то жалкие 30 рублей. Вот буквально на днях в СМИ прошла информация о том, что какой-то кавказец, недовольный критикой прохожих по поводу его лихого вождения, выхватил… пистолет и расстрелял критиков. А что творится в многокилометровых автомобильных пробках? Там иной раз бушуют такие шекспировские страсти, что буквально кровь стынет в жилах. Короче, куда там Н. Вирте с его историей. Кстати, после того скандала в 64-м писатель прожил еще 12 лет: он умер в 1976 году на 77-м году жизни.

В начале 60-х годов в Советском Союзе не было популярнее спортсменов, чем тяжелоатлеты Юрий Власов и Леонид Жаботинский. За их напряженной дуэлью на спортивных помостах с замиранием сердца следила чуть ли не вся страна. Поэтому, когда на афишах значились их имена, люди шли на эти соревнования рядами и колоннами. Пользуясь этим ажиотажем, некоторые устроители тяжелоатлетических турниров шли на откровенный подлог: объявляли на афишах имена этих штангистов, хотя на самом деле тех в списке участников не было (либо значился только один из них). Один из подобных скандалов случился на чемпионате СССР по тяжелой атлетике, который проходил в июле 1964 года в Киеве. Вот как об этом инциденте поведал на страницах газеты «Труд» (номер от 19 июля) Б. Федосов:

«Завтра заключительный день соревнований. Билеты на этот день уже давно проданы. Красочные афиши еще задолго до 19 июля сообщали о предстоящем поединке двух чудо-богатырей – московского инженера Ю. Власова и студента из Запорожья Л. Жаботинского. Однако два самых сильных человека планеты не встретятся завтра в Киеве. Жаботинский выйдет на помост один.

Весть о том, что Власов якобы собирался выступать на этом чемпионате, оказывается, необоснованно подогревалась организаторами турнира. Да и Федерация тяжелой атлетики СССР заняла в этой, в общем, неприглядной истории довольно несолидную позицию. Всем было понятно, что Ю. Власову очень тяжело было бы выступать подряд в четырех соревнованиях (чемпионат мира, чемпионат Европы, чемпионат СССР и Олимпийские игры. – Ф. Р.). Так зачем же было спекулировать на имени спортсмена, заранее зная, что по планам подготовки к Олимпиаде Юрию не следует выступать в Киеве. Не красочные афиши, а сами соревнования собирают в эти дни десятки тысяч зрителей во Дворце спорта. И вот сегодня организаторам чемпионата как-то нужно будет выкручиваться перед зрителями за лжеинформацию. Любители спорта поймут, что отдых сейчас, перед Токио, необходим Юрию Власову. Но никто здесь не понимает, зачем нужно было Федерации тяжелой атлетики страны и организаторам соревнований обманывать любителей спорта. Зрители незаслуженно обижены».

Кстати, чемпионом Олимпийский игр в Токио станет не Юрий Власов, а Леонид Жаботинский.

Летом 1964 года в советском спорте случился скандал, равного которому не было вот уже много лет. Нечто подобное случилось в 1952 году, когда после Олимпиады-52 была расформирована футбольная команда ЦДКА. На этот раз была распущена сборная команда СССР по водному поло, причем теперь поводом к такому повороту событий стали не политические причины, а нравственно-этические. О том, что же произошло с ватерполистами, поведал стране на страницах «Комсомольской правды» мастер спорта В. Калядин (номер от 21 июля). Статья называлась «Асы с гнильцой». Но, прежде чем процитировать статью, сделаю небольшое вступление.

Сборная СССР по водному поло считалась одной из сильнейших в мире. Если на Олимпиаде-52 наши ребята были седьмыми, то уже спустя четыре года на Олимпиаде в Мельбурне они стали третьими, а в Риме-60 – вторыми. В 1962 году на чемпионате Европы в Лейпциге наши ватерполисты взяли «серебро». Но затем наступил некоторый спад. И 1964 год сборная начала из рук вон плохо. В Италии она потерпела фиаско (заняла третье место, пропустив вперед себя хозяев и венгров), а во время турне по Румынии и Югославии в 5 встречах потерпела два поражения, два раза сыграла вничью и всего лишь один раз победила. А когда вернулась на родину, оказалась в центре того самого скандала, который взбудоражил страну.

Поводом к скандалу оказалась… элементарная жадность. Дело в том, что советские спортсмены, выезжающие за рубеж, получали весьма скромные бонусы – премиальные за свои победы. Эти деньги в основном уходили на подарки себе или родственникам. Однако некоторые спортсмены копили эти деньги, чтобы в одну из следующих поездок накупить побольше заграничных товаров и продать их на родине втридорога (например, те же джинсы можно было «толкануть» в СССР за 300–400 рублей). Именно в такого рода махинации и оказались втянуты советские ватерполисты. Вот как это выглядело в изложении В. Калядина:

«Специалисты ломали головы, искали причины неудач команды, в которой, по мнению одного из зарубежных журналистов, „все асы“.

Но асы-то оказались с гнильцой…

Звезды побледнели, когда на таможне попросили их раскрыть чемоданы. Из дорожных саквояжей спортсменов посыпались заграничные тряпки. Много тряпок.

Законный вопрос: зачем, откуда? В ответ жалкий лепет оправдания о подарках. Для «бедных» родственников. Неправда! Не для подарков приобретено. Для спекуляции!

Среди «рыцарей фирменного барахла» оказались и свои «рекордсмены»: Шидловский, Карташов, Чикваная. Лишь один Борис Гришин устоял от соблазна променять честь на заграничные тряпки.

Барахло в саквояжах – гниль в душах. Вот он ответ на вопрос, откуда пошла полоса неудач. Где тут было думать об исходе игр, когда под кроватями в отеле ватерполистов ждали контрабандные товары.

Прежней сборной страны больше нет. За моральное разложение, за предательство чести советского спортсмена президиум Федерации водного поло СССР принял единогласное решение – сорную траву с поля вон! Девять игроков дисквалифицированы: Вячеслав Куренной, Шидловский, Гоголадзе, Карташов, Романов, Новиков, Гуляев (на один год), Григоровский, Чикваная. Со всех, в том числе и с Семенова, сняты почетные спортивные звания.

Как же докатились до такой жизни десять парней, девять из которых – комсомольцы? Что заставило их предать советский спорт накануне Олимпиады (Олимпиада в Токио должна была начаться в октябре. – Ф. Р.), запачкать свои комсомольские билеты?

Формально в команде была комсомольская организация и комсорг А. Шидловский. Но комсоргу не до комсомолии. Комсорг спекулировал…

Чрезвычайные происшествия с ватерполистами в последнее время происходили нередко. Чаще, чем в каком-либо другом виде спорта. Об этом писала пресса. Пьяный разгул в ресторане «Арагви», когда столичные динамовцы решили обмыть золотые медали. Тот банкет закончился трагически…

Не успело забыться одно происшествие, как новый скандал: три игрока сборной – Куренной, Семенов и Григоровский – накануне отъезда на чемпионат Европы в Лейпциг подпали под чары «зеленого змия» и, естественно, оказались на целый год не у дел. Тем самым три закуражившиеся «звезды» нанесли удар в спину сборной, когда она, как никогда, была близка к золотым медалям. Затем распоясавшийся Семенов затеял драку на тренировке.

Аморальные поступки отдельных игроков сборной не насторожили и комсомольцев клубных коллективов, руководителей спортобществ…

Теперь о меценатах.

Не раз общественность стремилась призвать к порядку «звезд». Но в «Динамо», ЦВСК МВФ и «Буревестнике» у них всегда находились покровители, спешившие обелить нарушителей спортивного режима. А теперь и сами удивляются: какой же черной неблагодарностью ответили им те, вокруг кого они создавали растленную обстановку «незаменимости».

Год. Ровно столько стояли у руля сборной новые тренеры Н. В. Гвахария и Н. Н. Малин. Они были прекрасно осведомлены о прежних грехах команды. Но тренеров это не взволновало. Они увлеклись не моральной, а чисто спортивной стороной дела. Понятно, что такие наставники не сумели подобрать ключей к душам ребят. Единственное, чего они добились, так это беспрекословного послушания спортсменов. Любой ценой. Чаще всего грозным окриком и методами жесточайшей дисциплины. И случилось самое страшное для спортивного коллектива – между наставниками и подопечными не возникло тесных уз товарищества. А без них нет и не может быть сильного единым духом коллектива…

Прежней сборной нет. Но сборная будет жить. У нас немало молодых спортсменов, которые придут на смену дискредитировавшим себя «асам»…

Без тени сомнения спортивная общественность произвела эту хирургическую операцию, удалив «злокачественную опухоль». Тем, кто не умеет дорожить достоинством советских людей, тем, кто разменивает спортивную честь на зарубежные тряпки, нет места в рядах наших славных олимпийцев».

Как уже отмечалось, этот скандал случился за три месяца до начала Олимпиады в Токио. Времени было в обрез, и Федерации водного поло СССР пришлось в спешном порядке комплектовать новую сборную страны. Сделать это удалось. Как покажет будущее, новички проявят себя неплохо – займут на Играх третье место. А «золото» достанется венграм, причем помогут им в этом советские спортсмены. В финале они сойдутся в поединке с венграми, и последним надо будет обыграть их с перевесом в три мяча, чтобы обогнать сборную Югославии. И что вы думаете? Советские ватерполисты позволят своим друзьям из социалистического лагеря это сделать, уступив игру со счетом 2:5.

Кинорежиссер Иван Пырьев был одним из самых обласканных властями деятелей советской культуры. Начав свою режиссерскую карьеру в 1929 году, он за два последующих десятилетия (1930–1950) снял десять фильмов, из которых шесть были удостоены Сталинской премии («Трактористы», «Свинарка и пастух», «Секретарь райкома», «В шесть часов вечера после войны», «Сказание о земле сибирской», «Кубанские казаки»). После смерти Сталина Пырьев не утратил своего влияния, и хотя его фильмы уже не удостаивались высших государственных премий, однако влияние Пырьева на кинематографическую жизнь страны было большим – он являлся председателем оргкомитета Союза работников кинематографии СССР. Правда, глава государства Никита Хрущев Пырьева не любил, однако сместить его с высокого поста в 50-е годы не мог – в ЦК у режиссера были влиятельные сторонники. Однако в 1964 году трон под Пырьевым все-таки закачался. Его недруги нашли у него уязвимое место – его взрывной темперамент – и раздули из этого дела грандиозный скандал, стоивший режиссеру его должности руководителя СК СССР.

Пырьев действительно обладал неуравновешенным характером. Например, во время съемок он частенько крыл трехэтажным матом практически всех участников процесса: актеров, операторов, осветителей, шоферов и т. д. Говорят, единственным человеком, на кого он не кричал, была его жена Марина Ладынина, которая одна сумела добиться для себя такой привилегии – не быть обруганной Пырьевым. Однажды во время съемок он позволил себе прилюдно обругать ее, после чего она немедленно покинула съемочную площадку. После этого у Пырьева как отрезало – на Ладынину он голос никогда не повышал. А с другими продолжал обходиться как ему заблагорассудится. И в итоге доигрался, вернее, доорался.

3 октября 1964 года в газете «Известия» была опубликована статья Ю. Иващенко и Вс. Цюрупы под названием «Звезды близкие и далекие, или Как зарвался знаменитый кинорежиссер». Привожу ее полностью:

«Все это случилось нынешним летом в городе Горьком. Снимался фильм „Свет далекой звезды“. Придирчивый маститый режиссер отбирал статистов для массовых сцен. Конечно, кино – дело тонкое. Горьковчане это великолепно знают – уже не первый раз приезжали режиссеры на берега Волги с этой целью. Но этот, высокий и почтенный, уже поначалу их несколько удивил. Он явно нервничал.

Ну, что ж, думали волжане, наверное, не тот типаж участников массовок, что-то с общим рисунком не ладится – вот он и раздражен, этот известный с детских лет кинематографист.

Но такие мысли приходили лишь на первых порах. Дальше события развивались поистине с кинематографической быстротой. Режиссера нельзя было узнать. Вооруженный микрофоном, он стал сыпать такой площадной бранью, что ломовые извозчики нижегородской ярмарки, окажись они здесь, наверняка бы умерли от зависти. Сначала никто ничего не понял. Казалось, что просто режиссер находится в творческом экстазе и произносит какие-то невразумительные заклинания. Но постепенно смысл стал доходить до всех – и до юных горьковчанок-школьниц, и студенток, и почтенных матерей семейств, приглашенных на съемки.

В редакцию пришло немало писем жителей города Горького (известно нам, что такие письма направлены также в Министерство культуры, органы партгосконтроля и другие государственные и общественные организации), в которых с возмущением описывается поведение кинорежиссера. Обращались с такими письмами жители города Горького и в редакцию газеты «Горьковская правда». Сотрудник газеты товарищ Барсуков беседовал со многими авторами писем и подводит итог: «В Горьком подобного еще никогда не бывало. Ведь снимали фильмы другие режиссеры, и как все хорошо о них отзываются. Очень неприятно даже вспоминать о времени пребывания этого кинорежиссера в Горьком». Заведующий отделом писем той же газеты товарищ Вершинин прямо заявил, что после случившегося постановщик фильма потерял всякое уважение тех, кто это слышал.

Мы не хотим приводить здесь подробные цитаты из писем. Но все-таки, чтобы читателям было понятно, насколько «зарвалась знаменитость», перечислим только некоторые из «художеств». Тут – и это в адрес участников массовых съемок – «сволочи», «идиоты» и куда более наглые высказывания, и трехэтажный мат в ряде случаев (как это созвучно с великосветскими манерами профессора и гурмана!). Пенсионер И. Гетлихерман замечает: «Женщин он называет так, что стыдно писать. Я сам принимал участие в массовых съемках, но ушел со съемочной площадки. Невозможно слушать этот поток брани, раздающийся далеко окрест по радио. Просто диву даешься, как этот человек, имеющий такую популярность (может, она и вскружила ему голову, и так бывает), известный всей стране кинопостановщик может вести себя так позорно».

Понятно, что этот гадкий случай не мог пройти незамеченным. Горьковчане поставили вопрос о моральном облике деятеля искусств, призвали его к порядку. Представители общественных организаций города, работники областного комитета партии говорили с режиссером, предупредили его о недопустимости подобного поведения и, видимо, учитывая почтенный возраст и былые заслуги, решили дело большой огласке не придавать, тем более что режиссер пообещал впредь вести себя порядочно.

Однако, как показало время, обещания своего он не сдержал, выходки подобного и другого рода продолжались. Не помог и фельетон, опубликованный в многотиражной газете, да он вряд ли мог что изменить, – описав недостойные поступки кинорежиссера, автор не назвал его фамилии: то ли по своей, то ли по чужой воле.

А снежный ком дряни нарастал. Тут и многолетняя бесконтрольность, и зазнайство, и подхалимаж угодников, сладкопевцев – все это настолько вскружило голову кинорежиссеру, что он и впрямь стал считать себя человеком вне критики и вне осуждения.

Однако не будем томить читателя, человек, о котором мы говорим, – это Иван Александрович Пырьев, народный артист Советского Союза, кинорежиссер.

Перед нами сообщение большой комиссии партийного комитета киностудии «Мосфильм», рассмотревшей персональное дело режиссера-постановщика И. Пырьева. С нескольких страниц встает облик человека, забывшего меру партийной, гражданской ответственности перед товарищами по работе, перед кинозрителем. В этом обсуждении на парткоме фигурировала и горьковская история, и многое-многое другое. Подчеркивалось, что коммунист И. Пырьев не участвует в жизни своей партийной организации, пренебрежительно относится к товарищам, не посещает собрания, забывает платить членские взносы, а взносы в профсоюз не платил уже тринадцать лет. (Интересно было бы узнать: что, за тринадцать лет И. Пырьев ни разу не пользовался профсоюзными здравницами, домами творчества?)

Непригляден моральный облик И. Пырьева. Его «семейные» дела стали притчей во языцех у кинематографистов, да и не только у них. (В народе давно ходили слухи о том, что Пырьев изменяет своей жене Марине Ладыниной с молодой актрисой Людмилой Марченко, а когда последняя попыталась порвать с режиссером, он пришел к ней в дом и в порыве злости начал крушить там мебель. – Ф. Р.) Сейчас И. Пырьев не прочь жонглировать привычной для подобных случаев фразой: а почему меня раньше не предупреждали, не беседовали со мной? Но ведь в конце концов речь идет не о мальчике, а о зрелом человеке, человеке, который средствами киноискусства поучает других. И тут вполне применимо правило самоконтроля, самодисциплины. И, наконец, должно присутствовать умение честно и откровенно сказать самому себе, кто ты есть. А вокруг И. Пырьева действительно было, что касается критических замечаний в его адрес, «состояние полного молчания». Атмосфера всепрощения и, скажем прямо, подхалимства, которое совершенно несовместимо со всеми нормами нашей жизни, сделала свое дело. «Мэтр» распоясывался все больше и больше, а это выдавалось иными за «шутки гения».

Да, конечно, И. Пырьев сделал немало полезного для нашей кинематографии. Мы совсем не собираемся уподобиться тем, кто готов сейчас чернить все в жизни и творчестве И. Пырьева. Хочется только сказать, что фон, на котором, возможно, и делалось это полезное, такой неприглядный, такой липкий! Скажем прямо, настолько не соответствует он духу советской творческой жизни, что диву даешься, как возможно такое раздвоение в жизни опытного человека и опытного художника. Как мы уже говорили, партийная организация «Мосфильма» 2 октября обсудила на заседании парткома поведение кинорежиссера. И. Пырьеву объявлен выговор с занесением в личное дело. Не будем судить о мере взыскания. Ведь дело не только в этом. Важно другое: знает ли И. Пырьев, что время уговоров давно прошло? Пришла пора отвечать за свои поступки. Что высокое звание обязывает, и что чем выше это звание, тем больше спрос с его обладателя.

Хотелось бы надеяться, что И. Пырьев поймет это, что он извинится через газету перед оскорбленными людьми в Горьком, что он найдет в себе мужество, если хотите, очень многое начать заново в своей жизни и прежде всего понять: народ возвеличивает, народ может и лишать почестей и званий. Как ни больно нам, но хочется сказать и следующее.

Известно, что погасшие звезды как бы продолжают посылать свой свет на землю еще многие сотни, а то и тысячи лет. Нам иногда и неведомо, что самой звезды давно уже и не существует.

Любимых народом актеров театра и кино именуют «звездами». Нет, конечно, официально такого звания не существует, да и вообще мы вкладываем в это слово свой особый смысл, который ничего не имеет общего с тем, как трактуется это слово на Западе. Там часто свет дневной «звезды» – в ярком блеске богатства, в вульгарной мишуре сомнительной славы, в дешевой сенсации.

Наш зритель видит в любимых актерах и режиссерах добрых учителей жизни, мудрых советчиков, пример для подражания. Они живут со зрителем одной жизнью, дружно беседуя с ним с экрана и со сцены. Иначе «звезда» погаснет. Снимая фильм «Свет далекой звезды», И. Пырьев должен помнить об этом».

На момент выхода статьи Пырьев уже осознал свою вину, и у него было готово покаянное письмо в Горький (разговор о нем зашел еще на мосфильмовском партсобрании). Это письмо появилось в «Горьковской правде» 7 октября. Приведу его полностью:

«Убедительно прошу вас опубликовать в вашей газете мое письмо товарищам горьковчанам, участникам массовых сцен фильма „Свет далекой звезды“.

Дорогие товарищи!

3 октября с. г. в газете «Известия» напечатана статья, резко критикующая меня за грубое поведение, проявленное во время съемок в г. Горьком фильма «Свет далекой звезды» к участникам массовых сцен.

Во многом признавая критику правильной, я приношу глубокое, искреннее извинение всем тем товарищам горьковчанам, кого в силу нервозности и трудностей съемок чем-либо обидел или оскорбил.

Обещаю в самое ближайшее время привезти в г. Горький свой новый фильм «Свет далекой звезды», показать его всем участникам съемок, лично извиниться перед ними за проявленную грубость и поблагодарить их за оказанную мне помощь в создании картины.

(С глубоким уважением, Иван Пырьев».)

Практически сразу же Пырьев написал и куда более обстоятельное письмо в «Известия». Но его долго не печатали. То ли не хотели, то ли этот скандал затмил другой – политический – 14 октября на пленуме ЦК КПСС был отправлен в отставку Н. С. Хрущев. И только спустя две недели после этого события, когда вслед за Хрущевым был снят со своего поста его зять Алексей Аджубей, возглавлявший «Известия», там было опубликовано письмо Пырьева (номер от 29 октября). Вот оно:

«Уважаемые товарищи!

3 октября с. г. в вашей газете была напечатана статья под названием «Звезды близкие и далекие». Да, действительно, при неполадках во время съемок труднейших массовых сцен фильма «Свет далекой звезды», где участвовало около трех тысяч человек, я, будучи не совсем здоровым, произнес сгоряча в микрофон несколько нехороших слов, которые услыхали участники съемки (хотя слова эти были адресованы не им). Я с болью вспоминаю об этом срыве, вызванном острым нервным напряжением, и очень сожалею о нем.

Я уже послал в газету «Горьковская правда» письмо с глубоким извинением перед горьковчанами, которое было напечатано 6 октября (на самом деле 7 октября. – Ф. Р.). Считаю необходимым еще раз извиниться и через вашу газету.

Вся моя долгая жизнь (а начал я ее самостоятельно в очень раннем возрасте) была целиком посвящена делу партии, делу революции, нашему народному киноискусству. Я сделал более двадцати художественных кинокартин. Не все они, наверное, были удачными, но были среди них и такие, которые оставили след в сердцах зрителей, которые помогали им в жизни, звали их на труд и ратный подвиг, доставляли им радость.

Наряду с творческой работой я всегда принимал самое активное участие в общественной жизни.

Партия и правительство, оценивая мою деятельность в киноискусстве, неоднократно награждали меня орденами, мне присвоено самое высокое звание для советского художника, а шесть моих кинокартин удостоены государственных премий.

Обо всем этом я напоминаю не для того, чтобы в какой-то мере оправдать свой поступок или сказать, что мне, дескать, все дозволено. Нет! Тысячу раз нет! Я прекрасно понимаю, что все это налагает на меня еще большие обязанности и ответственность.

Именно так я и стремился всегда жить и работать.

Да, в моей жизни были, очевидно, промахи, были творческие ошибки, были и срывы личного порядка. Но в главном жизнь моя была честная, трудовая, активная, и я горжусь ею.

Ведь у меня нет и никогда не было никаких других целей, как честно и преданно служить моему народу и быть до конца дней своих верным солдатом партии.

Сейчас, несмотря на тяжелые душевные раны, я заканчиваю съемки своего нового фильма «Свет далекой звезды» по роману А. Чаковского. И почему-то уверен, что когда зрители будут смотреть этот фильм, они не подумают обо мне как о человеке и художнике так плохо, как это написали в своей статье Ю. Иващенко и Вс. Цюрупа.

(С искренним уважением, Иван Пырьев».)

Режиссер окажется прав: его фильм «Свет далекой звезды» придется по душе зрителям и соберет в кинопрокате более 36 миллионов человек (6-е место). Однако этот успех не спасет самого Пырьева от карьерного падения: в августе 1965 года его снимут с поста председателя оргкомитета Союза работников кинематографии СССР (вместо него будет назначен Лев Кулиджанов). Чуть раньше этого события Пырьев официально разведется со своей женой Мариной Ладыниной.

Однако конец жизни знаменитого режиссера нельзя назвать несчастливым. Во-первых, он снимет один из лучших своих фильмов – «Братья Карамазовы». Во-вторых, снова женится, причем его новой женой станет молодая актриса Лионелла Скирда, которая будет моложе его почти на 40 лет. Вместе они проживут почти четыре года, пока 7 февраля 1968 года Пырьев внезапно не скончается от сердечного приступа.