|
||||
|
1970 Как задвигали «стариков» (Людмила Белоусова / Олег Протопопов) В середине января 1970 года в Киеве проходил очередной чемпионат Союза по фигурному катанию. Сегодня молодому читателю даже трудно себе представить ту популярность, какая сопутствовала этому виду спорта в 60—70-е годы. Когда состязания по фигурному катанию показывали по телевизору, у голубых экранов собиралась если не вся страна, то половина это уж точно. Сильнейших фигуристов знали не только по именам, но и в лицо, их боготворили, им поклонялись. В те годы, о которых идет речь, в особом фаворе было несколько пар: среди «стариков» это были Людмила Белоусова и Олег Протопопов (их слава началась еще в начале 60-х), из молодых – Ирина Роднина – Алексей Уланов, Людмила Смирнова – Андрей Сурайкин, Людмила Пахомова – Александр Горшков. Между тем чемпионат-70 запомнился прежде всего беспрецедентным скандалом, который разразился 14 января. Заключался он в следующем. Безусловными фаворитами турнира были Белоусова – Протопопов. Их главные соперники Роднина – Уланов, сорвав поддержку в обязательной программе, проигрывали им 12,8 балла, занимая всего лишь 8-е место. И вдруг после произвольной композиции все переменилось – вперед вышли вчерашние аутсайдеры. Причем этот рывок вперед многими болельщиками был расценен как явно несправедливый. Почему? Дело в том, что судьи, оценивая выступление Белоусовой – Протопопова, явно намеренно занизили им оценки за артистизм. В итоге они с первого места скатились на 4-е (2-е заняли Смирнова – Сурайкин). В тот день, когда это произошло, большая часть зрителей, собравшихся в киевском Дворце спорта, встретили судейский вердикт продолжительным свистом. Это возмущение длилось несколько минут, при этом шум был таким, что другие фигуристы не могли начать свои выступления. Главный рефери Кононыхин в попытке успокоить зал объявлял: «Решение судейской коллегии окончательное и обжалованию не подлежит», что вызвало еще большее возмущение. Подобных инцидентов советское фигурное катание еще не знало. Публика стала дружно скандировать и требовать выхода на лед Болоусовой и Протопопова. А те в это время сидели абсолютно подавленные в раздевалке. Наконец дирекция Дворца спорта не выдержала и попросила их выйти к публике, успокоить ее. Фигуристы вышли на лед и в благодарность за поддержку низко, по-русски, поклонились зрителям. Людмила Белоусова при этом плакала. Как вспоминает О. Протопопов: «Возвращаясь в раздевалку, встретили Петра Орлова, бывшего тренера Станислава и Нины Жук, который никогда не питал к нам симпатий. Он протянул мне руку и сказал, что сочувствует нам. Я руки ему не подал, вежливо сказав, что никаких сочувствий нам не надо. Потом один наш приятель вспоминал, что П. Орлов, возмущаясь судейством, сказал: „Я бы этого Протопопова своими руками задушил, но три десятки ему – отдай!“ Он имел в виду занижение нам оценок за выступление в Киеве… Через 16 лет Уланов признался, что тогда уже планировалась их золотая медаль на Олимпиаде в Саппоро. Поэтому они не должны были никому проигрывать, тем более нам…» Этот скандал имел настолько большой резонанс, что скрыть его было невозможно. Однако размусоливать его, конечно, не разрешили, отделавшись короткой репликой в «Комсомольской правде» от 16 января. Заметка называлась «Почему волновались трибуны?» – и автором ее был некий инженер-конструктор из Лобни А. Кузин. В статье вкратце описывалось, как зрители устроили обструкцию судейскому решению о занижении оценок паре Белоусова – Протопопов, и приводились слова Кононыхина, сказанные им в адрес этой пары: «Но это спорт, у него свои возрастные законы, к сожалению». Эта оговорка рефери ясно указывала на то, что все происшедшее отнюдь не случайность. Видимо, руководство Спорткомитета руками судей собиралось прекратить гегемонию «стариков» в фигурном катании. Как показали последующие события, приход молодежи пошел во благо советскому фигурному катанию – его гегемония на мировых спортивных аренах стала еще сильнее и продлилась почти два десятка лет. Скандал на «Таганке» («Берегите ваши лица») В феврале 1970 года громкий скандал разгорелся вокруг спектакля Театра на Таганке «Берегите ваши лица» по стихам Андрея Вознесенского. Этот спектакль являл собой нечто необычное: в нем не было жесткой драматургии, он игрался импровизационно, как открытая репетиция. Прямо по его ходу Любимов вмешивался в ход спектакля, делал замечания актерам. Эта необычность весьма импонировала зрителям, которые ничего подобного до этого еще не видели. Премьеру спектакля предполагалось сыграть в середине февраля, однако в ход событий вмешались непредвиденные обстоятельства. Известный драматург Петер Вайс в каком-то интервью выступил с осуждением советских властей, из-за чего «верхи» распорядились убрать из репертуара «Таганки» спектакль по его пьесе «Макинпотт». Любимову пришлось подчиниться, но он решил в отместку выпустить раньше срока «Лица». Премьеру сыграли 7 февраля. Спустя три дня эксперимент повторили да еще показали сразу два представления – днем и вечером. На последнее лично прибыл министр культуры РСФСР Мелентьев. Увиденное привело его в неописуемый гнев. «Это же антисоветчина!» – заявил он после спектакля в кабинете Любимова. Министр был прав: политические «фиги» были натыканы в спектакле чуть ли не на каждом шагу. Так, песня Владимира Высоцкого в исполнении автора «Охота на волков» должна была олицетворять зажим либералов после чехословацких событий, а плакат над сценой, на котором было написано «А ЛУНА КАНУЛА» (палидром такой от Вознесенского, который читался в обе стороны одинаково), являлся откровенной издевкой над советской космонавтикой, которая проиграла свое сражение американской НАСА, сумевшей в 69-м первой высадиться на Луне. Были и другие «фиги» в спектакле, которые Мелентьев прекрасно понял и раскусил. В итоге, уходя из театра, он пообещал Любимову, что «Лица» они играют в последний раз. Слово свое министр сдержал: эту проблему заставили утрясти столичный горком партии. 21 февраля там состоялось специальное заседание, на котором были приняты два решения: 1) спектакль закрыть, 2) начальнику Главного управления культуры исполкома Моссовета Родионову Б. объявить взыскание за безответственность и беспринципность. В Общий отдел ЦК КПСС была отправлена бумага следующего содержания: «Московский театр драмы и комедии показал 7 и 10 февраля с. г. подготовленный им спектакль «Берегите ваши лица» (автор А. Вознесенский, режиссер Ю. Любимов), имеющий серьезные идейные просчеты. В спектакле отсутствует классовый, конкретно-исторический подход к изображаемым явлениям, многие черты буржуазного образа жизни механически перенесены на советскую действительность. Постановка пронизана двусмысленностями и намеками, с помощью которых проповедуются чуждые идеи и взгляды (о «неудачах» советских ученых в освоении Луны, о перерождении социализма, о запутавшихся в жизни людях, не ведающих, «где левые, где правые», по какому времени жить: московскому?). Актеры обращаются в зрительный зал с призывом: Не молчать! Протестовать! Идти на плаху, как Пугачев! и т. д. Как и в прежних постановках, главный режиссер театра Ю. Любимов в спектакле «Берегите ваши лица» продолжает темы «конфликта» между властью и народом, властью и художником, при этом некоторые различные по своей социально-общественной сущности явления преподносятся вне времени и пространства, в результате чего смазываются социальные категории и оценки, искаженно трактуется прошлое и настоящее нашей страны. Как правило, все спектакли этого театра представляют собой свободную композицию, что дает возможность главному режиссеру тенденциозно, с идейно неверных позиций подбирать материал, в том числе и из классических произведений…» Спектакль «Берегите ваши лица» из репертуара Театра на Таганке был изъят. Драка как метод обольщения (Георгий Вайнер) В отличие от нынешних дней, когда у наших граждан есть широкий выбор мест, где можно провести свой досуг, в Советском Союзе все было куда более скромно. Например, в 70-е в столице нашей Родины Москве действовало всего два ресторана, которые работали и в ночное время: в гостинице «Москва» и в аэропорту Внуково. А уж о каких-либо казино или стриптизах тогда и речи быть не могло (единственное заведение с легким стриптизом в СССР действовало в Риге). В Москве было несколько увеселительных заведений, где собиралась тогдашняя творческая богема: это рестораны ВТО (Всесоюзное театральное общество), ЦДЛ (Центральный дом литераторов), Дома кино. Однако несмотря на то, что публика там собиралась интеллигентная, разного рода скандалов там происходило не меньше, чем в обычной пивной. И морды интеллигенты друг другу били не менее рьяно, чем простые работяги с какого-нибудь АЗЛК или МЭЛЗа. Одна из таких массовых драк имела место быть в феврале 1970 года и приобрела очень большой резонанс в творческой среде, поскольку в ней участвовали несколько десятков человек, а главными зачинщиками оказались сразу четыре знаменитых брата-литератора: Аркадий и Георгий Вайнеры с одной стороны и Рустам и Максуд Ибрагимбековы – с другой. Предыстория этого побоища выглядела следующим образом. Георгия Вайнера угораздило в ту пору влюбиться. Его избранницей стала студентка химического факультета МГУ Александра, с которой Вайнер познакомился случайно. В начале 70-го он отдыхал (и одновременно работал над очередной книгой) в одном из подмосковных пансионатов, куда с той же целью приехала и Александра со своими однокурсниками. И вот однажды, а точнее 29 января, во время очередной лыжной прогулки девушку угораздило неудачно упасть и сломать ногу. Друзья студенты тут же подхватили ее на руки и понесли обратно в пансионат. При входе в него им навстречу попался Вайнер, который вышел подышать воздухом. Увидев странную процессию, Вайнер посчитал, что молодые люди не слишком умело несут раненую девушку, и вызвался сам донести ее до номера. Так они познакомились. А уже через неделю (!), в Москве, Вайнер сделал Александре официальное предложение руки и сердца. А чтобы похвастаться перед ней, повел ее в ресторан Дома литераторов, где его знали как облупленного. Поход удался на славу, и девушка была сражена в самое сердце: ее кавалер не только галантно за ней ухаживал, но и… подрался из-за нее со своими коллегами. В те годы в ресторане ЦДЛ действовали строгие правила – водку разрешалось продавать только с семи вечера. Однако официантки сплошь и рядом нарушали это правило, разливая «огненную воду» в кофейные чашечки. Из-за чего среди завсегдатаев заведения родилась знаменитая фраза: «Мне рюмку кофе, пожалуйста». Поскольку алкоголь издревле считается великим провокатором, на этой почве среди интеллигентной публики периодически происходили выяснения отношений, заканчивавшиеся банальным мордобоем. Однако то, что произошло во время визита в этот ресторан Вайнера и его дамы, переплюнуло все предыдущие истории. По словам самого Георгия Вайнера: «Это была знаменитая, вошедшая в анналы Союза писателей драка братьев Ибрагимбековых против братьев Вайнеров. В ней участвовало около 50 человек. Братьев Ибрагимбековых поддерживали азербайджанские литераторы, а нас с братом целая толпа официанток, потому что я пропивал в ЦДЛ все деньги, которые зарабатывал. Летали тарелки, бутылки, столы. Выломали входную дверь…» Александра в этой драке не участвовала, а только наблюдала за ней со стороны. Но то, как вел себя ее кавалер, ее потрясло. Как итог: вскоре после этого побоища Георгий и Александра поженились. И счастливо прожили почти 35 лет. Закат либерального «мира» (Александр Твардовский) Популярный поэт Александр Твардовский более 12 лет (1958–1970) руководил журналом «Новый мир». За эти годы он из недавнего сталиниста сумел превратиться в одного из лидеров либерального движения в СССР. Именно его журнал в 60-е годы считался оплотом либеральной фронды. Началом этого процесса послужила публикация в ноябре 1962 года в «Новом мире» рассказа Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича». С этого момента Твардовский и его журнал превратились в знаковые фигуры, выразителей надежд тех слоев советского общества, которые связывали будущее страны с развитием и утверждением демократических начал, причем по образцу западных демократий. Не случайно поэтому Твардовского ценили на Западе, включив его в руководство Европейского сообщества писателей. Между тем на другом конце этого противостояния стояли так называемые патриоты-почвенники, которые отвергали политику либералов, ориентированных на идеалы западной демократии. Им казалось, что любая уступка либералам нарушит устои советского общества и приведет социализм к краху (так оно, собственно, и произойдет в конце 80-х). Эта полемика длилась на протяжении почти всех 60-х и закончилась поражением либералов. Кульминацией этого процесса стал разгром журнала «Новый мир», который начался сразу после событий в Чехословакии летом 68-го. Ускорила этот процесс и открытая конфронтация СССР и Израиля – страны, которая имела существенное влияние на советских либералов, большая часть из которых были евреями. Начало разгрома либерального «Нового мира» было положено 31 июля 1969 года, когда в газете «Социалистическая индустрия» было опубликовано открытое письмо Твардовскому от токаря Подольского машиностроительного завода М. Захарова. В этом письме его автор обвинил поэта и руководимый им журнал в том, что они перестали на своих страницах публиковать произведения о рабочем класе. А в тех немногих произведениях, которые все-таки выходили в «Новом мире», рабочий класс выведен крайне нелицеприятно. «Какой же примитивный в этих произведениях рабочий класс! – писал Захаров. – Погрязший в бытовщине, без идеалов. Обязательно за рюмкой водки, бескрылый какой-то. Создается впечатление, что Вы, Александр Трифонович, не видите, какие люди вокруг вас выросли…» Сразу после выхода в свет этого письма на страницах изданий, которые относились к патриотическим, развернулась бурная полемика по этому поводу. В ней «Новый мир» и ее главного редактора обвиняли в главных грехах: преклонении перед Западом, неуважении к родной истории, клевете на советскую действительность. Сам Твардовский в этой полемике не участвовал: в те дни он неудачно упал дома с лестницы и попал в Кунцевскую больницу. А когда в сентябре 69-го выписался из нее, то многие его не узнали: он резко постарел, помрачнел. По словам Юрия Трифонова: «Двигался Твардовский медленно, голову держал слегка опущенной, как бы постоянно понурив, отчего весь облик принял неприветливое, чуждое выражение. Какая-то стариковская согбенность – вот что выражал его облик, и это было так дико, так несуразно и несогласно со всей сутью того человека!» Спустя пять месяцев после выписки из больницы, в феврале 1970 года (в разгар новых нападок Израиля на СССР), Твардовского уволили с поста главного редактора «Нового мира». Чтобы это увольнение не выглядело как сведение счетов, вскоре после этого Твардовского удостоили Государственной премии СССР. Однако эта награда не смогла предотвратить трагедию: спустя несколько месяцев поэт скончался. Укол в богатыря (Василий Алексеев) Слава пришла к тяжелоатлету Василию Алексееву в 1970 году. Однако тот год запомнился богатырю не только этим. 24 февраля «Комсомольская правда» устами заслуженного мастера спорта, олимпийского чемпиона А. Вахонина больно стукнула Алексеева. «В отместку?..» – так называлась заметка, в которой ее автор выражал недоумение поведением Алексеева, который в ряде газетных интервью заявил, что своим успехом на помосте обязан одному человеку – тренеру Центрального совета ДСО «Труд» А. Чужину. «Однако почему же Алексеев забыл упомянуть другого человека, – удивлялся Вахонин, – А. Плюкфельдера, у которого он тренировался до Чужина?» Объяснял эту метаморфозу Алексеева автор заметки следующим образом: «Характер у нашего тяжеловеса, по правде говоря, нелегкий. Особенно неприглядно он стал проявляться после того, как Василий „окреп“, уверенней почувствовал себя на помосте… Штангисты вместе с тренером упрекали Алексеева за его невыдержанность. Несколько конфликтов такого рода случились и прошлым летом… Признать, казалось бы, человеку справедливую критику, на том и точку поставить. Ан нет! Алексеев обиделся на Плюкфельдера, а в отместку назвал своим тренером… москвича А. Чужина. Конечно, каждый спортсмен волен выбирать себе тренера. Однако руководствоваться мелкими обидами вряд ли стоит. Думаю, что после того, как В. Алексеев «упорхнул», наша секция не оскудеет…» Между тем спустя месяц после выхода в свет этой заметки – 22 марта – Алексеев установил новый рекорд в Минске на турнире по тяжелой атлетике «Приз дружбы»: первым из всех штангистов достиг рубежа в 600 кг. Он поднял в жиме 212,5 кг, в рывке – 170 кг, а в первом подходе толкнул 217,5 кг. Вот как сам тяжелоатлет вспоминает об этом: «Спина напомнила о себе. Но ничего, и на больной спине начал в жиме с 200 кг. А со второго подхода выжимаю 212,5. Это мировой рекорд. Мой друг Стас Батищев тут же бьет этот рекорд, жмет 214. Мне предлагают жать 215. Я отказываюсь от третьего подхода: пусть Стас в рекордсменах походит. В рывке начинаю со 160, со второго подхода вырываю 170. От третьего подхода отказываюсь. Знаю, чтобы достичь отметки „600“, надо толкнуть 217,5. Одним подходом толкаю этот вес. Что творилось в минском Дворце спорта, словами не передать! Народу – море, кто-то выбежал на сцену, преподнес букет цветов… Я как был, весь в магнезии, пошел через зал, поднялся под крышу Дворца, где, сжавшись в комок, переживала за меня моя жена Липа. И преподнес цветы ей…» Стокгольмские скандалы (Чемпионат мира и Европы по хоккею) В марте 1970 года в Стокгольме проходил очередной чемпионат мира и Европы по хоккею. Там случилось несколько скандалов с участием советских судей и игроков. Один из них датирован днем 22 марта, когда встречались сборные Швеции и ФРГ. Одним из судей на матч был назначен советский арбитр Анатолий Сеглин. Причем работа по судейским меркам у него была не пыльная: он должен был зажигать фонарь за воротами, после того как одна из команд забивает гол. Однако из этого нехитрого судейства вышел большой конфуз. Дело в том, что в тот день с утра наши арбитры отмечали день рождения своего коллеги Юрия Карандина. Как и полагается по такому случаю, выпили, закусили. И вдруг в самый разгар этого застолья (на часах было около двух часов дня) приходит сообщение, что Сеглина назначили судьей на матч Швеция – ФРГ, который должен был состояться чуть ли не через час-другой. Сами понимаете, алкоголь за такой короткий промежуток времени не выветривается. Но идти-то надо. Короче, Сеглин пошел. Два периода он отсудил нормально, а вот в третьем не выдержал и задремал на рабочем месте. А тут как раз одна из команд заколотила другой плюху, которую Сеглин, естественно, проспал. Кто-то из судей, работавших за бортиком, бросился к нему, начал тормошить. Дело, может быть, и обошлось бы мелким порицанием, если бы тот же судья не принюхался к Сеглину. А у того изо рта несет, как из винного погреба. Вот тут уж скандал закрутился нешуточный. Сеглина отстранили от судейства, а на его место посадили судью финна, который, кстати, пил на дне рождения Карандина не меньше всех, но лыко еще вязал. Далее послушаем самого А. Сеглина: «По возвращении домой меня потащили по высшим инстанциям. Досталось мне по первое число, слушали мое дело и в спорткомитете, и на судейской коллегии. Короче, посчитали зачинщиком пьянки. Предоставили слово и мне. Говорю: так, мол, и так, я же за советский хоккей переживал, я же специально судей угощал, чтобы они к нашим хоккеистам подобрее были. Не поняли меня тогда, отлучили от свистка. Спасибо Сычу, помог он мне, не оставил без работы в хоккее. Ведь я со многими рефери был дружен. Что ж плохого в том, что мы с каким-нибудь судьей после матча пропустим по маленькой? Тут и без переводчика общий язык находили. Я, например, со шведом Дальбергом через это семьями подружился: он ко мне в Москву приезжал, я к нему в Швецию…» Следующий скандал случился 27 марта во время матча между сборными СССР и Чехословакии. Вот уже три десятилетия игры с участием этих команд считались принципиальными, однако никогда еще страсти на них не достигали такого накала, как это происходило последние два года. Как уже отмечалось выше, после того как в августе 68-го советские войска подавили «бархатную контрреволюцию» в Чехословакии, подавляющая часть чехов и словаков стала относиться к любому советскому человеку чуть ли не как к личному врагу. Эта ситуация перенеслась и на спортивные площадки. К примеру, до августовских событий 68-го личная дружба связывала двух хоккейных вратарей: нашего Виктора Коноваленко и чехословацкого Владимира Дзуриллу. А после ввода советских войск в Прагу Дзурилла стал всячески избегать своего советского коллегу и однажды на одном из турниров, завидев его в коридоре, бросился бежать в обратную сторону. Что касается чемпионата мира-70, то во время первой игры с нашей сборной, которую чехословацкие хоккеисты проиграли 1:2, с той стороны в большом ходу были удары исподтишка, словесные оскорбления. Но матч 27 марта стал еще более скандальным. Примерно в середине матча, когда наши уже уверенно вели со счетом 4:0, игрок чехословацкой сборной Вацлав Недомански (отметим, что в 1967 году, к 50-летию Советской власти, ему присвоили звание «Заслуженный мастер спорта СССР»!) через плечо нашего капитана Вячеслава Старшинова плюнул в лицо Александру Мальцеву. Этот эпизод удалось поймать в объектив своего фотоаппарата одному из шведских корреспондентов, и уже на следующий день этот снимок был вынесен на первую полосу газеты «Экспрессен». Стоит отметить, что советские спортсмены сполна расквитались с чехословацкими спортсменами за этот вопиющий поступок их капитана: разгромили сборную ЧССР со счетом 5:1. Армянские чекисты против Высоцкого В начале марта 1970 года в Ереван на несколько дней приехал Владимир Высоцкий. В столицу Армении певца уговорил съездить его приятель Давид Карапетян, который к тому же вызвался устроить ему там несколько концертов. Однако тот вояж Высоцкого завершился скандалом. В Ереване гости остановились на квартире средней сестры Карапетяна Вари и ее мужа – кинорежиссера Баграта Оганесяна. Оттуда Карапетян сделал телефонный звонок в Союз кинематографистов Армении и договорился сразу о трех концертах Высоцкого под эгидой этого учреждения. Причем концерты должны были состояться в тот же день, чего гости явно не ожидали – они рассчитывали хоть немного отдохнуть с дороги. Но делать было нечего, поскольку они сами до этого просили побыстрей все организовать. В итоге свой первый концерт Высоцкий дал в 16.00 (а прилетели они в 4 утра) в клубе какого-то завода. Перед его началом между Карапетяном и Высоцким возникли разногласия. Если первый настаивал на том, чтобы в концерте были исполнены самые острые песни («Охота на волков», «Банька» и др.), то второй хотел обойтись более выдержанным с идеологической точки зрения репертуаром. Победил Высоцкий. Два других концерта состоялись в центре города (клуб завода находился на окраине), причем не где-нибудь, а в клубе… КГБ. Карапетян и здесь стал склонять друга исполнить «что-нибудь этакое», но Высоцкий вновь сделал по-своему – не спел даже «Нейтральную полосу», которая при такой публике была бы вполне уместна. Концерты строились по одной и той же схеме: сначала крутился киноролик с отрывком из фильма с участием Высоцкого, затем он исполнял монолог Хлопуши из спектакля «Пугачев» и только потом шли песни (начинал Высоцкий с «На братских могилах…»). Во время третьего концерта произошел забавный эпизод, который затем и стал поводом к большому скандалу. В перерыве между песнями Высоцкий подошел к столу, на котором стоял графин с водой, и промочил горло. При этом не преминул заметить: «Вот сейчас выпью и – пойдем дальше. Ваше здоровье!» Кому-то в зале показалось, что в графине была не вода, а водка, после чего уже на следующий день по городу пошли слухи, что Высоцкий играл концерт пьяным. На самом деле он был слегка навеселе, употребив в перерыве некоторое количество коньяка для бодрости. Вспоминает А. Тер-Акопян: «У меня дома Володя уже пьян. Ему становится плохо. Мы с Давидом не без труда отводим его в гостиную, пытаемся уложить на диван, он падает, крушит стулья, что-то разбивается. Володя очень бледен, в уголке его губ закипает пена… Это что – эпилепсия? Он не произносит ни слова. Я интуитивно поступаю правильно: вливаю ему в рот корвалол, потом мацони, крепкий чай, минеральную воду… Чувствую, что следует влить в него как можно больше полезной жидкости, дабы нейтрализовать алкогольный яд. Сражаемся с болезнью Володи до рассвета, и Володя воскресает: говорит, мыслит, даже ходит. Восстал, как птица феникс из пепла! Но у меня защемило сердце: он недолговечен…» Тем временем после концертов в клубе КГБ на самый верх – в ЦК КП Армении – была отправлена депеша, в которой указывалось, что Высоцкий поет антисоветские песни да еще пьет водку прямо на сцене. После этого родственникам Давида Карапетяна настоятельно порекомендовали отправить гостей первым же самолетом обратно в Москву. И те попытались это сделать. Но в Давиде взыграло самолюбие: дескать, никто не имеет никакого права заставлять его и Высоцкого уезжать из Еревана. Мол, сколько хотим, столько и будем здесь находиться. В результате они прожили в Ереване еще несколько дней, каждый день навещая все новые и новые дома. Например, в один из таких дней они побывали в гостях у тренера «Арарата» Александра Пономарева. Там Высоцкий начал свой домашний концерт словами: «Посвящаю эту песню кумиру моей юности Александру Пономареву». (Пономарев в 1941–1950 годах играл в столичном «Торпедо», был капитаном команды.) Однако то, что не смогли сделать «верха», доделала водка. Высоцкий все чаще и чаще бывал не в форме, что для Еревана было событием экстраординарным (это была единственная в СССР республика, где не было вытрезвителей!). Однажды Высоцкого так развезло в такси, что таксист потребовал немедленно вывести его из машины. И только когда Карапетян уточнил, кем является этот пассажир, водитель смилостивился и довез пассажиров до нужного дома. Но обстановка накалялась все сильнее, и воленс-неволенс столичным гостям пришлось закругляться со своим визитом. Драка у речного вокзала (Александр Кайдановский) Будущий ротмистр Лемке из фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих» – актер Александр Кайдановский – имел все шансы им не стать, поскольку за три года до съемок едва не угодил за решетку. Что же случилось? В том году на Центральном телевидении была показана премьера телеспектакля «Драма на охоте» по А. Чехову, где Кайдановский играл графа Карнеева. Сразу после показа группа артистов, занятых в телеспектакле, – Владимир Самойлов, Юрий Яковлев и Александр Кайдановский, – решили это дело «обмыть». С этой целью они отправились в весьма популярный среди москвичей ресторан у Речного вокзала. Вечеринка была в самом разгаре, когда Кайдановскому понадобилось сходить в туалет. И вот там к нему внезапно привязался пожилой дружинник, который стал утверждать, что Кайдановский некоторое время назад… украл у него белила. Поначалу актер принял это заявление как неудачную шутку со стороны неизвестного мужчины. Но когда тот стал хватать его за рукав, актер разозлился: «Какие белила? Я впервые вас вижу!» – «Как впервые? – не унимался дружинник. – У меня что, по-твоему, глаз нет?» – «Видимо, нет», – заявил Кайдановский и сделал попытку освободить свою руку. Но дружинник, хоть и был старше его, однако локоть артиста держал крепко. И вот тут нервы актера, который к тому же был не совсем трезв, не выдержали. Он толкнул дружинника в грудь, и тот отлетел к стене. Но едва Кайдановский сделал шаг к двери, чтобы вернуться в зал, как дружинник бросился к нему и обхватил руками за шею. Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения актера. Он легко освободился от захвата и в следующую секунду обрушил на своего обидчика целый град тумаков и зуботычин. Тот в ответ стал истошно кричать и звать на помощь. В итоге спустя каких-то две-три минуты Кайдановский был скручен посетителями ресторана и препровожден в милицию. И как ни заступались за него его товарищи, известные артисты, отпустить его на волю стражи порядка не захотели. Во-первых, говорили милиционеры, он напал на дружинника, во-вторых – дружинник ему в отцы годится, а в-третьих – вы посмотрите на лицо этого дружинника. Действительно, лицо у того было сильно испорчено после того, как к нему прикоснулись руки молодого актера. Поэтому на волю Кайдановского в тот день так и не отпустили. На него было заведено уголовное дело, замять которое так и не удалось, поскольку пострадавший наотрез отказывался от такого исхода. «Мне плевать, что он артист! Я его засужу!» – заявил дружинник ходатаям Кайдановского. Суд над актером состоялся спустя месяц. Он тогда работал в Театре имени Вахтангова, однако руководство театра не захотело защищать молодого актера. Тогда эту миссию взял на себя корифей театра Михаил Ульянов. Именно он выступил на суде в качестве общественного защитника Кайдановского. Не будь этого, актера наверняка упекли бы за решетку года на два за хулиганство, поскольку в то время хулиганов особо не жалели. А так, после страстного выступления самого Михаила Ульянова, судьи сочли за благо простить подсудимого и дали ему условный срок. А три года спустя Кайдановский сыграл роль ротмистра Лемке, прославившую его на всю страну. «Адъютант…» без секса («Адъютант его превосходительства») Премьера 5-серийного телефильма «Адъютант его превосходительства» состоялась в начале апреля 1970 года. Фильм настолько понравился зрителям, что уже спустя месяц – 19–23 мая – ЦТ решило повторить его. Причем на этот раз фильм разместили в эфирной сетке в 21.00 в отличие от первого показа, когда он начинался в семь вечера. Тогда в прессе прозвучали нарекания на столь ранний показ, поскольку многие зрители, задерживаясь на работе, не успевали к началу сеанса. Теперь эти замечания были учтены. Кроме этого, продолжительность фильма по сравнению с первым показом сократилась на несколько минут, поскольку теперь из него была вырезана «постельная» сцена – эпизод, где Кольцов и Таня, отужинав в доме девушки, лежали в одной постели. По нынешним меркам в этой сцене не было ничего крамольного – там даже объятий не было никаких, просто влюбленные лежали под одеялом и вели вполне невинный разговор (например, Таня признавалась любимому, что ее отец – начальник контрразведки Щукин – догадывается об их связи). Однако эпизод было решено вырезать. А чтобы все это выглядело как волеизъявление самих зрителей, зампредом Комитета по радиовещанию и телевидению Г. Ивановым 18 мая была послана депеша на имя директора творческого объединения «Телефильм» киностудии «Мосфильм» С. Марьяхина. Цитирую ее целиком: «После показа по ЦТ телефильма „Адъютант его превосходительства“ Комитет по радиовещанию и телевидению получил ряд писем, в которых зрители возражают против демонстрации ночной сцены между Кольцовым и дочерью Щукина. Предлагаем убрать эту сцену из копий фильма, предназначенных для внутрисоюзного показа. Расходы, связанные с перемонтажом и переозвучиванием этой части фильма, будут оплачены Комитетом по счету киностудии «Мосфильм». Марьяхин в тот же день дал указание своим подчиненным: 19 копий фильма оставить в старой редакции, остальные – в новой. Так адъютант Кольцов на экране так и не переспал со своей возлюбленной. Кутежи «офицеров» (Георгий Юматов) Как мы помним, актер Георгий Юматов лишился роли красноармейца Сухова в фильме «Белое солнце пустыни» в результате пьяного скандала. После этого случая в киношном мире вновь пошли разговоры о том, что этот, без сомнения, замечательный актер – человек ненадежный и в любой момент может подвести любую съемочную группу. В итоге актеру грозила творческая непригодность, когда его перестали бы приглашать на главные роли, ограничиваясь только крохотными. Однако в случае с Юматовым все обстояло иначе. В 1970 году он был утвержден на роли сразу в двух фильмах, причем роли эти были отнюдь не эпизодические. Так, в ленте молодых режиссеров Альберта Мкртчяна и Эдгара Ходжикяна «Опекун» ему предстояло перевоплотиться в… забулдыгу Тебенькова, а в фильме Владимира Рогового «Офицеры» – в бравого красноармейца Трофимова, прошедшего путь от рядового до генерала. Парадоксально, но в итоге поклонник «зеленого змия» Юматов был снят с роли забулдыги за очередные пьянки, а роль трезвенника Трофимова сумел, несмотря ни на что, за собой сохранить. Как же получился сей парадокс? Съемки «Опекуна» начались в июне 1970 года в Ялте. Однако для Юматова они продлились недолго, поскольку актер так вошел в роль, что явно перепутал киношную жизнь с реальной. 11 июня Юматов встретил в одном из ялтинских ресторанов своих друзей-моряков и по этому поводу здорово надрался. На следующий день с утра опохмелился и в таком виде отправился на съемку. Причем не один, а прихватил с собой… пистолет-пугач, которым стал стращать как участников съемок, так и зрителей. Кто-то из последних так перепугался, что подозвал стоявшего неподалеку милиционера. Страж порядка попытался отобрать пистолет у артиста, но не тут-то было: Юматов стал яростно сопротивляться. Началась потасовка, свидетелями которой стали десятки людей. Короче, скандал вышел нешуточный. Молодые режиссеры фильма, которые до этого ни с чем подобным на съемочной площадке еще не сталкивались, решили снять Юматова с роли. Вместо него был приглашен Георгий Вицин, который в киношной среде славился не только своим искрометным талантом, но и тем, что занимался йогой и не брал в рот ни грамма спиртного. А Юматова в тот же день навестила Клара Лучко. Как она вспоминает, «он был подавлен, ему было стыдно перед режиссерами и съемочной группой. Мы долго с ним говорили. Ведь не первый раз подобное случилось. Он не мог простить себе такую же историю с картиной „Белое солнце пустыни“…». За недостойное поведение Юматову был объявлен строгий выговор по «Мосфильму» и вышел приказ, запрещающий режиссерам студии снимать его в течение года. Более того, студийное начальство хотело ходатайствовать перед Госкино, чтобы и другие советские студии отказались от услуг артиста-скандалиста. К счастью, этот порыв мосфильмовцев не имел своего реального продолжения на других киностудиях, в итоге съемки на Киностудии имени Горького в «Офицерах» (они начались чуть раньше «Опекуна») Юматов благополучно продолжил. Хотя бытует версия, что руководители «Мосфильма» таким образом хотели подложить своим конкурентам со студии имени Горького свинью в виде Юматова: был расчет, что он своим недостойным поведением подведет и съемочную группу «Офицеров». К слову, так оно и вышло, но результат получился совсем не тот, на который могли бы рассчитывать мосфильмовцы. В начале октября съемочная группа отправилась в экспедицию, в Севастополь, где должны были снимать любовный роман сына Трофимовых (актер Александр Воеводин) с одноклассницей Машей Белкиной (Наталья Рычагова). Съемки начались 9 октября, однако уже через пару дней остановились – Юматов внезапно «развязал». То, чего больше всего боялись члены съемочной группы, все-таки случилось. Поскольку единственным человеком, кто мог справиться с пьющим Юматовым, была его супруга Муза Крепкогорская (как Марина Влади для Владимира Высоцкого), ее срочно вызвали в Севастополь. А чтобы этот приезд был оправдан творчески, специально для Крепкогорской была написана крохотная роль – мама Маши Белкиной. Между тем взять мужа в ежовые рукавицы Крепкогорской с наскока не удалось. Юматов был воробей стреляный и какое-то время умудрялся даже строгую жену оставлять с носом. Актерская пара жила в гостинице, и Муза каждое утро буквально перетряхивала номер, пытаясь найти алкогольную «заначку». Иногда ей это удавалось, иногда нет. Например, однажды Юматов сделал «схорон» в сливном бочке в туалете и за час до начала съемки «нализался» так, что съемку пришлось отменить. В другой раз Юматову помогли «потерять форму» его закадычные друзья – военные моряки. В годы войны Юматов служил юнгой на флоте и поэтому к морякам всегда относился с огромной симпатией. А тут морячки раздобыли где-то бесценные кадры кинохроники, где юнге Юматову вручают орден. Естественно, они бросились искать артиста, чтобы показать ему эти кадры. Они явились в гостиницу, где он жил, но выяснили, что киношники закрыли его на ключ. Путь к воссоединению придумал сам Юматов. Он разорвал на куски простыню, связал их и спустился вниз. Час спустя он был уже нетранспортабелен. Пьяные художества Юматова дорого обходились съемочной группе (всего за весь период съемок простоев набежит 27 дней, из них половина – по вине Юматова), однако менять его на другого актера было уже нельзя – слишком далеко зашли съемки. Поскольку и Крепкогорская с ним не справлялась, было решено уговорить его лечь на несколько дней в больницу. Юматов, который ролью в «Офицерах» дорожил, согласился, однако и в больничных стенах умудрялся периодически напиваться. По утрам он спускал из окна своей палаты больничную простыню, на которую сердобольные поклонники привязывали бутылку водки. К началу врачебного обхода актер был уже «хорошеньким». Когда стало ясно, что и больница не действует на актера отрезвляюще, режиссер Владимир Роговой пошел на хитрость. Зная, что Юматову больше всего в сложившейся ситуации нравится быть хитрее своих преследователей, режиссер решил переиграть актера на его же поле. Он заказал на севастопольском спиртзаводе специальную бутылку водки, в которую вместо «горькой» залили обычную воду. Утром эту бутылку спустили Юматову с крыши в окно его гостиничного номера, но распить ее в одиночку актеру не удалось. В номер как бы невзначай пришел режиссер, который предложил «раздавить» поллитру на двоих. Юматов в этом деле никогда не жадничал. Уже после первой стопки он распознал подвох, но не стал устраивать скандал, а отдал должное выдумке режиссера. Говорят, после этого случая он до конца севастопольской экспедиции (до 6 ноября) больше ни разу не подвел съемочную группу. Как мы теперь знаем, роль Трофимова стала одной из лучших в послужном списке актера Георгия Юматова. Картина «Офицеры» станет лидером кинопроката 1971 года, собрав на своих сеансах 53 миллиона 400 тысяч зрителей. Правда, с тех пор Юматова больше в главных ролях в кино снимать не будут – в основном ему будут перепадать роли второго плана или эпизоды. Консервный скандал («Аукцион») В 1970 году на ТВ была закрыта одна из самых популярных телепередач – «Аукцион». Эту передачу выпускала молодежная редакция, а последним ее ведущим был будущий ведущий «Что? Где? Когда?» Владимир Ворошилов (он пришел в «Аукцион» из объединения «Экран»). «Аукцион» была одной из передач на советском ТВ, где шла реклама товаров: посредством этой передачи «Союзторгреклама» пыталась убедить покупателей в необходимости приобретать те или иные товары отечественного производства. Передача была создана в 1968 году и буквально с первого же выпуска стала чрезвычайно популярной у зрителей, о чем говорит такой факт: в 1969 году в ее адрес пришло 63 683 письма! Однако даже это не спасло «Аукцион» от закрытия. Что же произошло? Ворошилов без сучка без задоринки провел пять выпусков передачи, а в шестой допустил серьезную накладку. Выпуск был посвящен рыбным продуктам, и в передачу пригласили тогдашнего министра рыбной промышленности Ишкова, который в прямом эфире самолично закатал в одну из консервных банок с крабами… янтарное ожерелье, пообещав, что завтра же этот сюрприз поступит в продажу. На следующее утро все крабовые консервы были раскуплены. Но далее в дело вмешался случай. Передачу увидел главный идеолог страны Михаил Суслов, который чрезвычайно возмутился эпизодом с сюрпризом (мол, за океаном могут подумать, что в Советском Союзе выпускают продукты такого качества, что без «сюрпризов» их и продать невозможно). Короче, Суслов позвонил тогдашнему руководителю ЦТ и потребовал закрыть передачу. Что и было сделано. Ворошилова же сначала уволили с работы, а затем сжалились – взяли вне штата, но строго-настрого запретили появляться на экране. В итоге с 1970 по 1972 год он занимался озвучкой передачи «А ну-ка, парни!». Наконец в 1975 году он стал внештатным режиссером и внештатным ведущим передачи «Что? Где? Когда?» (первый эфир состоялся 4 сентября). Стоит отметить, что главным редактором передачи была жена Ворошилова Наталья Стеценко, с которой он познакомился в 1969 году на «Аукционе». Она тогда была замужем, воспитывала 3-летнего сына Борю (уже в наши дни Борис Крюк сменит Ворошилова в кресле «Что? Где? Когда?» после его смерти). Слепой судья (Чемпионат мира по футболу) 14 июня 1970 года случился скандал, который вошел в анналы не только советского, но и мирового футбола. В тот день на чемпионате мира по футболу в Мексике наша футбольная сборная играла очередной матч – с командой Уругвая (по ЦТ его транслировали 15 июня в 19.30). Сборная Уругвая вышла в четвертьфинал чемпионата благодаря случаю. В предварительных играх она забила всего два гола (причем в ворота аутсайдера своей группы) и прошла дальше только благодаря лучшей разнице мячей. Нам бы в игре с ними навязать быстрый, атакующий футбол (как это было в предыдущей игре с бельгийцами), ан нет – наши тренеры решили не рисковать и выставили на матч сугубо оборонительный вариант состава. В итоге никакого преимущества мы не получили: игра была упорной, но малоинтересной. В основное время распечатать ворота не удалось ни той, ни другой команде. А вот в дополнительное время произошел крайне досадный для нас эизод. Однако лучше послушаем рассказ свидетеля тех событий судьи Марка Рафалова: «Шла 117-я минута. 0:0. Оставалось играть всего три минуты добавленного арбитром времени. На левом фланге форвард уругвайцев Кубильес обыграл нашего Афонина, послал мяч в штрафную, и Эспараго вколотил его в ворота Кавазашвили. Но за мгновение до этого, по мнению наших футболистов, Кубильес упустил мяч за линию поля. Мы наблюдали за игрой, сидя на трибуне у средней линии, и, разумеется, видеть ничего не могли. Но видели другие… Наши руководители и многие журналисты метали громы и молнии в адрес голландского рефери Ван-Равенса, обвиняя его в предвзятости. Их огорчение понять нетрудно: сборная СССР вынуждена была покинуть Мексику. Но ведь при здравом размышлении и так ясно: обладай арбитр даже скоростью гепарда, он физически просто не мог успеть к кромке поля, чтобы разглядеть, на сколько сантиметров мяч пересек (или не пересек) линию. Речь следовало вести не о судейских кознях, а о беспомощности рефери в подобной ситуации…» Стоит отметить, что на том чемпионате судьи вообще ошибались слишком часто, что вызывало возмущение у многих спортсменов и журналистов. Тот же М. Рафалов вспоминает, что в отеле «Мария Изабель», где дислоцировался директорат, было зафиксировано несколько случаев, когда разгневанные люди прижимали к стенке бывшего тогда президентом ФИФА Стэнли Роуза. Эти наскоки чрезвычайно его раздражали, поскольку он не считал себя виноватым в ошибках рефери. Он отвечал так: «Права и полномочия судьи определены интересами игры, причем возможность той или иной ошибки включена в сферу этих интересов». «Встреча с дурным вкусом» (Анатолий Королев / Жан Татлян) В советские годы практически каждый эстрадный исполнитель обязан был иметь в своем репертуаре песни гражданственно-патриотического звучания, которые должны были культивировать у слушателей любовь к своей Родине и почтение к славным страницам советской истории. Отметим, что если для певиц подобное требование не было жестким, то с певцами была иная ситуация – от них власти в обязательном порядке требовали иметь в своем репертуаре подобные песни. Наиболее известным певцом в этом жанре на советской эстраде был Иосиф Кобзон, у которого лирический репертуар всегда тесно переплетался с патетическим. Однако и большинство других певцов старались не отставать от него и обязательно имели в своих репертуарах песни патриотического звучания. Так, у Муслима Магомаева это был «Бухенвальдский набат» (с которого, кстати, и началась его слава) и ряд других произведений; у Льва Лещенко – «За того парня» и др.; у Юрия Гуляева – «На безымянной высоте», «Знаете, каким он парнем был»; и т. д. Между тем в конце 60-х на советской эстраде появились певцы, которые стали строить свой репертуар вопреки господствующей традиции: они практически не исполняли песни гражданственно-патриотического звучания, отдавая предпочтение исключительно песням лирического направления. Из певцов этого направления наиболее популярными были трое: Валерий Ободзинский, Жан Татлян и Анатолий Королев. Первый стал известен с 1964 года, когда начал выступать в оркестре Эдди Рознера (потом у Олега Лундстрема), а к Татляну и Королеву слава пришла чуть позже – в конце 60-х (Татлян в основном исполнял песни на собственную музыку, а стихи ему писал С. Льясов; Королев начинал свою карьеру в ВИА «Поющие гитары», затем начал выступать сольно и стал лауреатом фестиваля Сочи-69). Отметим, что официальные власти не слишком благожелательно относились к подобным исполнителям, называя их «салонно-будуарными». Кислород им не перекрывали (то есть разрешали выступать и выпускать пластинки), однако при любом удобном случае пытались выставить в неприглядном свете с помощью мощного оружия – средств массовой информации. 1 августа 1970 года в газете «Советская культура» было опубликовано коллективное письмо рабочих «Дальзавода», озаглавленное весьма хлестко – «Встреча с дурным вкусом». В письме его авторы выражали свое недоумение, вызванное знакомством с репертуаром гастролировавших во Владивостоке артистов Ленконцерта: певцов Анатолия Королева и Жана Татляна. Чтобы читателю стало понятно, о чем идет речь, приведу несколько отрывков из этого послания: «Обидно и больно за молодого певца (речь идет о Королеве. – Ф. Р.). Нам трудно понять, почему Королев решил пойти по пути дешевых «шлягеров», явно ведущих к утрате его творческой индивидуальности. Нам трудно понять, почему певец обкрадывает самого себя и нас, его слушателей. Может быть, мы не понимаем причин всего происходящего до конца, но мы считаем своим долгом назвать то, что видим. В репертуаре А. Королева и других участников ансамбля слишком много песен композиторов и поэтов, о существовании которых мы узнали только на этом концерте. Кто автор «Странного беса», песенок «Это любовь», «Надежда» (не путать с пахмутовско-добронравовской. – Ф. Р.)? И других, исполненных на концерте? Сами участники ансамбля: гитаристы и саксофонисты, музыкальный руководитель Э. Кузинер. В целом песни, слова или музыка которых написаны участниками ансамбля, составляют треть программы! Надо же и меру знать…» Далее в своем письме рабочие «Дальзавода» тяжелым катком критики «наезжали» на певца Жана Татляна, шлягер которого «Фонари» распевала буквально вся страна: «Советская культура» уже критиковала салонно-будуарную лирику Ж. Татляна. А ведь с ним, по сути дела, произошло то же самое. Кто знает поэта Татляна? Композитора Татляна? Но оказалось достаточным быть немножко поэтом, немножко композитором, чтобы получить в свое распоряжение целый музыкальный коллектив и гастролировать по всей стране…» Отметим, что из трех названных певцов ни у одного карьера благополучно не сложится. Так, Анатолий Королев уже в первой половине 70-х уйдет в тень и больше из нее уже не выйдет, став по сути периферийным певцом. Жан Татлян, которому после упомянутого письма запретят на какое-то время всякую концертную деятельность и не примут его сольную программу из двух отделений, через год вынужден был эмигрировать во Францию. Что касается Валерия Ободзинского, то он, после почти 15 лет успешного творчества, увлечется «зеленым змием» и исчезнет от взоров своих поклонников почти на полтора десятка лет. Скандальная свадьба (Михаил Таль) Летом 1970 года в центре громкого скандала, о котором судачила вся страна, оказался прославленный шахматист Михаил Таль (дважды чемпион мира в 1960–1961 гг.; пятикратный чемпион СССР в 1957–1970 гг.). Скандал этот имел интимный характер, что, впрочем, для Таля было делом обыкновенным, поскольку за последние несколько лет таких историй с ним приключилось несколько. Например, в середине 60-х он жил одновременно с двумя женщинами: своей первой женой Салли (от нее у него рос сын) и молодой киноактрисой. Этот адюльтер вскоре стал достоянием широкой общественности, что изрядно напрягло власти. Таля вызвали в ЦК КПСС и поставили перед выбором: мол, выбирайте окончательно, с кем вы останетесь – с женой или любовницей. Таль вспылил и заявил, что его личная жизнь никого не касается. В итоге его сделали невыездным – не выпустили на межзональный турнир, проходивший за рубежом. Ту ситуацию удалось «разрулить» матери шахматиста. Она придумала хитрый трюк. Уговорила жену Таля подать на фиктивный развод, с тем что после возвращения Таля с межзонального турнира они снова распишутся. Хитрость сработала, однако семью от распада это так и не спасло, хотя роман с киноактрисой Таль прекратил. Причем не обошлось без скандала. После очередного турнира шахматист вернулся в Москву и принял решение уйти от актрисы. Он спрятался от нее в гостинице «Москва», но та нашла его и подняла такой шум, что на него сбежалась чуть ли не половина заведения. Однако истерика актрисы только усугубила ситуацию – Таль окончательно убедился, что с этой женщиной ему не по пути. И вскоре завел себе другую подругу – причем опять киноактрису. Их отношения длились примерно год, после чего снова дали трещину. Сильнее всего ситуацию переживала девушка, которая даже совершила попытку самоубийства. К счастью, случилось это при свидетелях и самоубийцу удалось откачать (она наглоталась таблеток). Но самой скандальной историей с участием Таля стала та, что случилась летом 1970 года. Выглядела она следующим образом. Во время отдыха в Крыму мама шахматиста познакомилась с некой грузинской княгиней, которая дни напролет только и делала, что рассказывала о своей восхитительной внучке. А поскольку на тот момент у Таля подруги не было, его мама решила помочь сыну. И договорилась с княгиней, что они познакомят молодых. Знакомство имело упех: молодые понравились друг другу и практически с ходу решили сыграть свадьбу. Это торжество состоялось в Грузии и имело большой резонанс: его даже показали по тамошнему ТВ. А благословил пару сам 1-й секретарь ЦК КП Грузии Василий Мжаванадзе. Короче, со стороны казалось, что этому браку сносу не будет. А вышло совсем иначе. Вот как об этом рассказывает первая жена шахматиста Салли Ландау: «Через какой-то месяц после состоявшегося торжества звонит мне Ида (мама Таля. – Ф. Р.) в полной растерянности: «Если ты сейчас же не приедешь, я не знаю, что со мной будет!» Беру такси и еду. И вот что узнаю от Иды… молодожены приезжают в Москву, вселяются в гостиницу. Все прекрасно, все изумительно. Только через несколько дней молодая жена вдруг исчезает. Уходит по какому-то делу и не является ночевать… Миша в панике. Он разыскивает ее, он поднимает на ноги милицию… Молодая жена возвращается через сутки и говорит, что из Тбилиси приехал ее друг, которого она всю свою жизнь горячо любила, который поклялся, что тоже ее любит и хочет забрать и жениться, и хочет ребенка, и что если она не будет принадлежать ему, наложит на себя руки… Короче говоря, она сообщает, что возвращается к нему, мол, прости – так получилось, и не держи, пожалуйста, зла… Меня одолевает нервный смех, а Ида плачет, для нее случившееся – настоящая трагедия. Она не сомневается, что все было продумано заранее: зная психологию грузинского мужчины, юная грузинка выходит замуж за Таля, свадьбу показывают по телевидению на всю Грузию; и грузин чувствует себя посрамленным и клянется, что отобьет свою возлюбленную не то что у Таля – у самого дьявола, если «на принцип пошло»… Ида проклинает коварную девочку за то, что она использовала Мишу, чтобы вернуть себе своего чемпиона по боксу (или по борьбе?)… Ида говорит, что ей звонил Миша, что он все ей рассказал, что он находится в шоке от происшедшего и не имеет понятия, как все это произошло… Насколько я знаю, Миша ни с кем и никогда не касался в разговорах «грузинской» темы. Он исповедовался только матери. Совершенно очевидно, что он получил удар, от которого долго не мог оправиться. Можно только догадываться, сколько боли принесла ему эта рана… Ведь Миша был непогрешим до наивности и самолюбив до крайности… Он пошел на красивую комбинацию в типично «талевском» стиле, он не считался с жертвами, он уже слышал звуки победных фанфар, и вот за один ход до долгожданного триумфа ему говорят: «Очнитесь, маэстро! Вам – мат!»…» Стоит отметить, что спустя несколько месяцев после этой истории Таль познакомился с новой девушкой, Галей, которая вскоре стала его новой женой. И с этой женщиной Таль прожил до самой своей смерти. И даже еще раз стал чемпионом СССР в 1978 году. Пришествие Олега во МХАТ (Олег Ефремов) В начале 70-х трудные времена переживал один из лучших театров страны – МХАТ. В те годы репертуар прославленного театра оставлял желать лучшего, и зритель все чаще отказывался ходить в некогда популярный театр. Дело дошло до того, что билеты во МХАТ стали продавать в нагрузку к билетам в более посещаемые театры. Власти поначалу не вмешивались в этот процесс, полагая, что администрация Художественного сама выберется из сложной ситуации. В результате во МХАТе было избрано художественное руководство из трех корифеев: Бориса Ливанова, Михаила Кедрова и Виктора Станицына. Но это не помогло: корифеи очень скоро перессорились друг с другом, поскольку авторитет каждого из них был слишком велик, чтобы признать правоту другого. Когда стало понятно, что самой труппе из кризиса не выйти, власти нашли иной выход и летом 1970 года прислали в театр «варяга» – главного режиссера театра «Современник» Олега Ефремова. Часть труппы Художественого театра во главе с худруком Борисом Ливановым была категорически против такого поворота, однако с их мнением никто не посчитался – все было решено наверху, в ЦК КПСС. Тем летом МХАТ отправился на гастроли в Киев. Ливанов сначала был с труппой, но через пару дней уехал в Москву, где и узнал о том, что часть «стариков» согласилась с тем, что пригласили на «царствие» Ефремова. И самое обидное, что в этом списке Ливанов обнаружил фамилию своего друга Прудкина. Простить этого он ему так и не смог, порвав с ним прилюдно. Вспоминает В. Шиловский: «Как-то мы сидели за столом, обедали. Рядом с нашим столом был стол Прудкиных. Вдруг открываются двери, входит Борис Николаевич. Подходит к Марку Прудкину и со всего размаха бьет по столу, так что подпрыгивает посуда. И очень громко говорит: – Марк, ты предатель! Ты не меня предал, ты МХАТ предал. И трагедия в том, что МХАТ перестанет существовать. – Ливанов еще раз грохнул кулаком по столу и ушел. Мы всю ночь просидели у Прудкина, обсуждая, что же ждет МХАТ с приходом Ефремова. Прудкин слушал нас очень внимательно и сказал: – Все будет хорошо. Вы только никому не говорите!..» Тем временем 14 сентября приказом по театру «Современник» на должность директора театра был официально назначен Олег Табаков. И примерно в эти же дни во МХАТе состоялось официальное представление нового главрежа Олега Ефремова. Представила его труппе ни много ни мало сама министр культуры Екатерина Фурцева. Как вспоминает все тот же В. Шиловский: «Поднялась буря аплодисментов. Все были вдохновлены началом новой жизни. Тронная речь Ефремова была о том, что, конечно, он понимает ответственность, что такое МХАТ. Он дал жизнь театру „Современник“. М.Н. Кедров участвовал в создании „Современника“, и В.З. Радомысленский просто был отцом и мамой „Современника“. И что говорить, давайте почитаем новую пьесу, послушаем талантливейшего композитора, начнем работать. Была буря аплодисментов. Еще было сказано, что хватит назначать худсовет, пора его выбирать. И снова был шквал аплодисментов. Это было новое веяние демократии…» Между тем перед Ефремовым стояла трудная задача – влить новое вино в старые мехи. Многим наблюдателям уже тогда было ясно, что эта ноша – неподъемная. Ефремов же верил в обратное. Хотя с первых же дней своего пребывания во МХАТе ему пришлось столкнуться с массой проблем. Вот как описывает это А. Смелянский: «Осенью 1970 года Ефремов начал перестройку Художественного театра. К моменту прихода Ефремова в труппе было полторы сотни актеров, многие из которых годами не выходили на сцену. Театр изнемог от внутренней борьбы и группировок („Тут у каждого своя тумба“, – мрачно сострит Борис Ливанов, объясняя молодому Владлену Давыдову, что он занял чужой стул на каком-то заседании в дирекции). Ефремов поначалу вспомнил мхатовские предания времен Станиславского, создал „совет старейшин“, попытался разделить сотрудников театра на основной и вспомогательный составы. Он провел с каждым из них беседу, чтобы понять, чем дышат тут артисты. После этих бесед он чуть с ума не сошел. Это был уже не дом, не семья, а „террариум единомышленников“. К тому же „террариум“, привыкший быть витриной режима. Быт Художественного театра, его привычки и самоуважение диктовались аббревиатурой МХАТ СССР, которую поминали на каждом шагу. Когда театр по особому государственному заданию приезжал на гастроли в какую-нибудь национальную республику, актеров непременно принимал первый секретарь ЦК компартии. Перед актерами отчитывались, их размещали в специальных правительственных резиденциях, въезд в которые охранялся войсками КГБ…» А что же актеры театра «Современник», которые тоже посчитали уход Ефремова предательством? Они в те дни нашли в себе силы справиться с тяжелой потерей и даже послали во МХАТ письмо, в котором писали: «Друзья! Мы поздравляем вас с началом нового сезона и приходом к вам Олега Николаевича Ефремова. Как бы нам ни было тяжело и грустно, мы отдаем вам самое дорогое, что имели, – Олега Николаевича, с которым прожили пусть недолгую, но трудную и наполненную жизнь в искусстве. Мы хотим верить, что вы будете уважать, любить Ефремова и помогать ему. Это поможет и нам сохранить силы и единство». Стоит отметить, что единственный из великих «стариков» МХАТа, кто так и не смог примириться с приходом туда Ефремова, был Борис Ливанов. Он дал клятву никогда не переступать порога театра, пока там верховодит Ефремов, и обещание свое сдержал – даже зарплату ему приносили на дом. Встречаясь иногда на улице со своими бывшими коллегами, он неизменно спрашивал: «Ну, как там, в Освенциме? Геноцид развивается?» Как показало будущее, Ливанов оказался провидцем, когда заявил своим коллегам, что при Ефремове МХАТ перестанет существовать в том виде, в каком его привыкли видеть на протяжении многих лет. При новом руководителе прославленный театр просуществует всего-то полтора десятка лет и распадется на две враждебные половины. К счастью, «старики» этого позора не застанут. Первым из жизни уйдет Борис Ливанов – это случится в сентябре 1972 года. Вслед за ним в течение следующих пяти-семи лет этот мир покинут и все остальные «великие старики» МХАТа. Актер в бегах (Валерий Рыжаков) С утра 1 сентября 1970 года съемочная группа детектива «Возвращение „Святого Луки“, который на „Мосфильме“ снимал режиссер Анатолий Бобровский, должна была снимать эпизод в декорации „квартира Лоскутова“. В нем валютчик Лоскутов (Олег Басилашвили) обговаривал с рецидивистом Графом (Владислав Дворжецкий) условия предстоящего похищения картины „Святой Лука“. После разговора Граф покидал квартиру с подручным Лоскутова по кличке Червонец (Валерий Рыжаков). Однако в назначенное время на съемочную площадку подтянулись все исполнители, за исключением Рыжакова. Прождав его полчаса, режиссер отправил на его поиски своего ассистента. Спустя какое-то время тот вернулся с нехорошей вестью: оказывается, Рыжаков еще вчера уехал из Москвы в Калинин на съемки другой картины. „Как уехал? – схватился за голову режиссер. – Его же предупреждали!“ Ассистент в ответ лишь развел руками. По всем киношным меркам это было проявлением вопиющего неуважения молодого актера к своим коллегам. Хотя и Рыжакова понять было можно: в калининском фильме он играл роль положительного героя, а в «Луке» всего лишь «шестерку» – парня на побегушках. А какова роль, таково и отношение к ней. Между тем расстроенный режиссер съемку отменил (кстати, это нанесло группе финансовый ущерб в сумме 600 рублей), а сам сел писать докладную о случившемся на имя гендиректора студии. Спустя две недели тот выпустит приказ о наказании Рыжакова: с актера удержат одну треть его зарплаты в соответствии со статьей 83 КЗоТа, а также информируют о его недостойном поведении труппу ЦТСА, где он тогда работал. Побег балерины (Наталья Макарова) Как мы помним, первым советским артистом балета, сбежавшим из СССР на Запад, был Рудольф Нуриев: он осуществил свой побег в июне 1961 года во время гастролей Кировского театра оперы и балета в Париже. Этот побег западные идеологи использовали на полную катушку, сделав из Нуриева «борца с тоталитарным режимом, который только и делает, что зажимает свободу творческих личностей». На самом деле в основе этого побега лежали совсем иные причины, а именно – гомосексуализм Нуриева, который в СССР карался в уголовном порядке. Видимо, Нуриев попросту испугался, что его необузданный темперамент в этой области рано или поздно доведет его до «цугундера», вот и решил искать счастья на Западе. Скрывая от широкой общественности истинные мотивы побега Нуриева, западные идеологи преследовали одну цель: демонизировать СССР и заодно расписать райскую жизнь на Западе. Отметим, что для Нуриева она и в самом деле была райской: он играл ведущие партии в парижской «Grand Opera» и получал многотысячные гонорары за свои выступления. Мировая пресса писала о нем, как о гениальном танцоре, талант которого только на Западе сумел достичь своего подлинного расцвета. Все эти похвалы, естественно, достигали и ушей тех коллег Нуриева, которые продолжали жить и творить в СССР. В итоге некоторые из них не смогли удержаться от соблазна повторить поступок Нуриева. Первой в этом списке стала балерина все того же Кировского театра оперы и балета Наталья Макарова, которая сбежала на Запад во время гастролей театра в Лондоне. На календаре было 4 сентября 1970 года. Отметим, что Макарова считалась одной из ведущих балерин Кировского театра и являлась женой кинорежиссера Леонида Квинихидзе (Файнциммера), будущего автора таких телехитов, как «Соломенная шляпка», «Небесные ласточки», «Мэри Поппинс, до свидания!». Позднее сама Н. Макарова так опишет события тех дней: «В труппе на следующий день, разумеется, поднялся переполох – начались пересуды, для всех известие о моем defection было как удар грома. Еще бы, я и сама не ожидала такого оборота. Особенно, как мне рассказывали, убивалась моя костюмерша Валечка, которая меня очень любила. Она напилась и рыдала, приговаривая: „Кто бы мог подумать, что Наташка, наша Наташка останется! Все думали – Барышников, Барышников, а вот ведь что получилось“. Стоит отметить, что и до балеруна Михаила Барышникова очередь тоже дойдет, только будет это спустя четыре года, о чем разговор еще пойдет впереди. Страдания великого сатирика (Аркадий Райкин) В апреле 1970 года в СССР торжественено отмечалось 100-летие со дня рождения В. И. Ленина. Редкий деятель советского искусства сумел избежать участия в этих торжествах, поскольку власть обязала каждого из них внести свою посильную лепту в это событие. В итоге тогда в свет были выпущены десятки фильмов и спектаклей о вожде мирового пролетариата, написано столько же книг и стихотворений-панегириков. Однако среди деятелей искусства оказались и такие, кто решил подойти к этому заказу нетрадиционно и посредством ленинских цитат указать власти на те недостатки, которые тогда имелись в советском обществе. Одним из таких деятелей стал сатирик Аркадий Райкин, который выпустил к юбилею спектакль «Плюс-минус». Начинался он следующим образом: Райкин выбегал на сцену и с ходу начинал монолог: «Остроумная манера писать состоит, между прочим, в том, что она предполагает ум также и в читателе…» После секундной паузы артист добавлял: «Владимир Ильич Ленин. „Философские тетради“… И так имя Ленина возникало много раз на протяжении всего представления. Отметим, что спектакль был вполне благожелательно воспринят в Министерстве культуры и разрешен к выпуску. Но очень скоро это разрешение было оспорено. В самом начале октября 1970 года Райкин привез спектакль на обкатку в Москву, в Государственный Театр эстрады. Однако уже на одном из первых представлений грянул скандал. 3 октября на спектакле побывал секретарь Волгоградского обкома партии, который внезапно разглядел в цитировании Райкиным Ленина попытку со стороны артиста таким образом протащить на сцену критику не только современной внутренней советской политики, но и внешней. Дело в том, что в том году особенно сильно обострились отношения между СССР и Израилем, которые вызвали весьма неоднозначную реакцию внутри советской еврейской диаспоры. Значительная ее часть симпатизировала Израилю, что вызвало очередной всплеск недоверия к евреям со стороны властей. Учитывая, что Аркадий Райкин был евреем, его тоже заподозрили в симпатиях к Израилю. В итоге в тот же день посетивший спектакль секретарь Волгоградского обкома написал в ЦК КПСС возмущенное письмо, которое мгновенно возымело действие: на следующий спектакль артиста весь первый ряд был занят проверяющими. Как будет затем рассказывать сам А. Райкин: «Костюмы одинаковые, блокноты одинаковые, глаза одинаковые, лица непроницаемые… Все пишут, пишут… Какая тут, к черту, сатира? Какой юмор?..» Видимо, выводы проверяющих совпали с выводами секретаря из Волгограда. Через пару дней Райкина вызвали в ЦК к руководителю Отдела культуры Василию Шауро, где последний стучал по столу кулаком и настоятельно советовал артисту «поменять профессию». В итоге у Райкина случился инфаркт и последующие концерты в столице были отменены. После этого почти на целый год для Райкина будут закрыты не только двери всех столичных театров, но и двери театров в его родном Ленинграде. Побоище в Кутаиси («Торпедо» Кутаиси – «Пахтакор» Ташкент) Конец октября 1970 года был отмечен грандиозным футбольным скандалом. Он случился в пятницу 30 октября. В тот день состоялся очередной тур чемпионата страны по футболу. Матчей было сыграно несколько, но я упомяну лишь один – самый скандальный. Матч проходил в грузинском городе Кутаиси, где встречались местное «Торпедо» и ташкентский «Пахтакор». Хозяевам нужна была только победа, поскольку при иных вариантах они покидали высшую лигу. Перед началом игры была сделана попытка подкупить гостей с помощью денежной взятки, но те отказались, проявив принципиальность. Поэтому торпедовцам не оставалось ничего иного, как завоевать необходимую победу в равной борьбе. Но как это сделать, если гости чуть ли не на голову были сильнее? Тут, как ни старайся, ни ложись костьми на поле, ничего не получится. Поэтому уже к 80-й минуте матча торпедовцы безнадежно проигрывали 0:3. А тут еще под самый занавес игры судья Бочаров назначил пенальти в их ворота, позволяя гостям сделать счет и вовсе неприличным. Тут не выдержали нервы у вратаря хозяев Гогии, и он ударил Бочарова по лицу. Судья немедленно показал ему красную карточку. Это стало последней каплей, которая переполнила чашу терпения кутаисцев. Причем их не остановило даже то, что на матче присутствовал глава футбольной Федерации СССР Валентин Гранаткин, который специально прилетел на эту игру, чтобы предотвратить возможные инциденты. Но и он оказался бессилен. Несколько игроков «Торпедо» подскочили к главному арбитру и принялись его избивать. Своих кумиров поддержали болельщики (а стадион был переполнен) – они стали бросать на поле камни, выломанные из сидений доски. Футболисты «Пахтакора» бросились в раздевалку, понимая, что в противном случае им придется туго. Однако убежать удалось далеко не всем: несколько ташкентцев вынуждены были найти спасение в центре поля, куда не долетали камни с трибун. Милиция, которая не ожидала такого взрыва страстей, поначалу безучастно взирала на происходящее, но затем сумела прийти в себя и сделала попытку, во-первых, разнять дерущихся, во-вторых, вывести судью и гостей с поля. Для этого стражи порядка обступили своих подопечных плотным кольцом и довели их до раздевалки. Но страсти на этом не утихли. Увидев, что гостям удалось спрятаться за спасительными стенами, болельщики принялись крушить их автотранспорт – автобусы и машины. Первый они перевернули, а для пущей надобности еще и подожгли. Ситуация приобретала зловещий оборот. Ташкентцев надо было немедленно эвакуировать, но пути к отступлению были отрезаны. Милиция запросила дополнительные силы. Но даже когда они прибыли (милиционеров поддерживали несколько десятков солдат с автоматами), болельщики и не подумали отступить. Люди были настолько возбуждены, что даже вид автоматов их не отрезвил. Они бросились на милиционеров и солдат с палками наперевес, после чего раздались первые выстрелы. Только тут толпа бросилась врассыпную. Людей потом долго отлавливали по дворам и подворотням, пытаясь выявить зачинщиков беспорядков. Итог этого инцидента оказался ужасен: несколько человек были убиты и ранены, стадиону и прилегающим к нему окрестностям был нанесен значительный ущерб. Такова была плата за то, что кутаисское «Торпедо» вылетело в первую лигу. Уже на следующий день по Москве стали гулять слухи о жутком побоище в Кутаиси. Слухи были один ужаснее другого, однако иначе и быть не могло – пресса по этому поводу как в рот воды набрала. О заметке от 12 ноября в «Труде» речь не идет: там это происшествие вообще не описывалось. Эта коротенькая публикация под названием «Кутаисцы хлопают дверью» принадлежала перу заместителя председателя Спортивно-технической комиссии Н. Мечникова. В ней сообщалось следующее: «А вот торпедовцам Кутаиси самообладания не хватило: проигрывая на своем поле „Пахтакору“, они забыли о спортивном достоинстве и решили уйти из высшей лиги, „громко хлопнув дверью“. Редкий случай удаления с поля вратаря и запрещение играть еще трем футболистам – это первый отклик на беспрецедентный демарш игроков кутаисского „Торпедо“. Проданный финал («Динамо» Москва – Цска) 1970 год завершился еще одним футбольным скандалом. Он случился в воскресенье 6 декабря, когда определился чемпион страны по футболу – им стала команда ЦСКА, не поднимавшаяся на высшую ступеньку пьедестала почета почти 20 лет – с 1951 года. Армейцы весь сезон вели упорную борьбу за лидерство с четырьмы командами: динамовцами Москвы, Киева, Тбилиси и московским «Спартаком». В начале октября в отрыв ушли две команды: ЦСКА и столичное «Динамо». Они и повели заочную борьбу за золотые медали. К финишу обе команды пришли с равным количеством очков, и вопрос о медалях должен был решаться в дополнительном матче. Он состоялся 5 декабря в теплом Ташкенте, однако так и не ответил на вопрос, кто победитель, поскольку закончился нулевой ничьей. Пришлось переносить спор на следующий день. Эта игра вошла в историю отечественного футбола как одна из наиболее интересных и драматичных. Счет в игре открыли армейцы (Уткин), однако удержать его так и не смогли. В течение шести минут (с 22-й по 28-ю) динамовцы вколотили в их ворота сразу три мяча. Казалось, что судьба матча решена бесповоротно. Однако… Второй тайм армейцы начали с мощных атак, каждая из которых могла принести успех. Однако превосходно играл вратарь динамовцев Пильгуй (легендарный Лев Яшин сыграл в том сезоне тринадцать матчей и теперь сидел на скамейке запасных, но не по своей воле, а по решению Константина Бескова, боявшегося «проспать» талант новичка Пильгуя). Раз за разом он вставал на пути игроков ЦСКА, вытаскивая даже «мертвые» мячи. Однако и его силы оказались не беспредельны. За 20 минут до окончания матча Пильгуй ошибся, и Владимир Федотов (сын легендарного форварда Григория Федотова) «распечатал»-таки ворота динамовцев во втором тайме. После этого армейцы с еще большей яростью бросились на штурм ворот противника. В итоге их игрока (все того же Федотова) динамовцы сбили в своей штрафной, и судья показал на одиннадцатиметровую отметку. Его четко реализовал Поликарпов. Счет сравнялся – 3:3. Этот гол окончательно сломил динамовцев, уже уверовавших в победу, армейцы же, вдохновленные успехом, продолжали атаковать. Победную точку в этом драматичном поединке поставил все тот же вездесущий Федотов, который за несколько минут до конца игры пробил в правый от вратаря угол. Пильгуй четко среагировал на него, но тут в дело вмешался случай: мяч угодил в какую-то кочку, перескочил через голкипера и влетел в сетку ворот. Армейцы победили. «Золотой» состав армейцев выглядел следующим образом: Ю. Пшеничников, Л. Шмуц, В. Астаповский, Ю. Истомин, В. Капличный, В. Афонин, А. Шестернев, В. Войтенко, Д. Багрич, В. Кузьмин, В. Поликарпов, А. Масляев, В. Уткин, Н. Долгов, М. Плахетко, А. Кузнецов, В. Солохо, Ю. Патрикеев, Б. Копейкин, В. Дударенко, В. Федотов, В. Жигунов, Б. Абдураимов, А. Самосонов, Б. Поташев, В. Старков, В. Сухоруков, Г. Ярцев; тренер – В. Николаев. Стоит отметить, что тренер «Динамо» Константин Бесков сразу после игры заподозрил ряд игроков своей команды в небескорыстной сдаче матча соперникам. Но поскольку договорные игры тогда только входили в моду, заявление Бескова, высказанное им в кулуарах, многих шокировало. Большинство расценили его как результат обиды тренера на игроков: Бескову тогда исполнилось 50, и он вправе был рассчитывать на то, что родная команда в качестве подарка преподнесет ему золотые медали первенства (Кубок они преподнесли ему в августе), но, увы, ошибся. Однако даже спустя много лет Бесков не отказался от своего горького вывода, сделанного в Ташкенте в декабре 70-го. Вот его слова: «Самое тяжелое для меня – когда играли финал чемпионата в Ташкенте. Первый тайм мы выигрываем 3:1. Вдруг в перерыве ко мне подходят несколько игроков: Константин Иванович, не надо делать замен, так доиграем. А Маслов еще попросил: дайте я буду против Федотова играть. Он опытный полузащитник, я согласился. Второй тайм: динамовцы остановились. Маслов и Жуков открыли Федотова, зеленая улица, тот забил два мяча, да еще пенальти сделал. Игроки за спинами тренеров договорились… Я сказал в раздевалке: „Вы игру сознательно отдали…“ И больше говорить не мог. Не могли понять, кто мог купить эту игру. Потом прошел слух, что в Ташкент приехали на «гастроли» московские картежники и начали принимать ставки на результат матча. Люди, которые ставили на ЦСКА, нашли подход к игрокам…» Скандальное «достояние…» («Достояние республики») Один из лучших советских истернов «Достояние республики» в год своего выхода на широкий экран (1972) собрал на своих сеансах более 47 миллионов зрителей, что позволило ему занять 5-е место в СССР по сборам. Этот фильм до сих пор пользуется успехом у самой различной аудитории, о чем свидетельствует частота его показа по российскому ТВ. И это не удивительно, поскольку в этом фильме есть все, что так нравится зрителю: энергичный сюжет, головокружительные погони, звездный состав актеров плюс великолепная музыка и песни в исполнении самого Андрея Миронова. Однако мало кто знает, что эта искрометная и увлекательная лента рождалась в настоящих муках и неоднократно была под угрозой закрытия из-за череды скандалов, которые преследовали ее практически на протяжении всего съемочного процесса. Начнем с того, что режиссером ее был Владимир Бычков, который до этого работал на «Беларусьфильме» и снял там фильм «Город мастеров» (1965), который и сделал его имя известным. Однако у режиссера был один минус – он был слаб по части «зеленого змия». Во многом именно на этой почве у него разладились отношения с руководством киностудии, и он переехал в Москву (где, кстати, родился) и устроился на Киностудию имени Горького. Там он достаточно быстро влился в коллектив и практически сразу получил право на самостоятельную постановку – снял вполне симпатичную детскую картину «Мой папа – капитан» (1970). Между тем очень скоро у Бычкова и на новом месте стали портиться отношения с начальством по той же самой причине – по вине «зеленого змия». В итоге, когда он затеял снимать новую ленту по сценарию тех же сценаристов, с которыми работал на «Папе…», Авениром Заком и Исаем Кузнецовым, то руководство киностудии выступило против этого. И не видать бы Бычкову нового фильма как своих ушей, если бы не помощь его бывшего земляка, а ныне заместителя председателя Госкино СССР Бориса Павленка (в 60-е он возглавлял Госкино Белоруссии), который лично помог Бычкову с запуском «Достояния республики». Однако проблемы режиссера на этом не закончились. Съемки фильма едва только начались, как случилось серьезное ЧП. 10 августа 1970 года в городе Кириллове Вологодской области едва не погибли двое каскадеров – Фирс Земцев и Юрий Федосеев. Первый (1919 года рождения) был каскадером с большим стажем работы, причем не только в кино (работал на фильмах: «Адъютант его превосходительства», «Неуловимые мстители» и др.), но и в цирке (он занимал должность режиссера в Государственном училище циркового и эстрадного искусства), второй – каскадер начинающий. Вдвоем они должны были поставить сложный трюк – полет на тросе над монастырем (по сюжету один из циркачей таким образом спасает чекиста Овчинникова от бандитов-лагутинцев). Эпизод был снят с первого же дубля, и ЧП произошло уже после того, как была дана команда оператору «Стоп!». Причем вины каскадеров в случившемся не было. Перед тем как совершить трюк, Земцев сам досконально проверил крепление 10-миллиметрового троса. Тот одним концом был закреплен на 70-метровой Московской башне, пропущен через специальный блок, закреплен на другой – 40-метровой надвратной башне – и, пропущенный через второй блок, закреплен к грузовой машине. Именно по вине последней и произошло ЧП. По задумке Земцева, после перелета с одной башни на другую, когда каскадеры должны были зависнуть над землей и дать команду шоферу подать машину назад, натяжение троса должно было ослабнуть и каскадеры плавно опустились бы на крышу галереи монастыря. Однако в момент старта никто не догадался вытащить из-под колес грузовика кирпич, который был положен туда для фиксации автомобиля, из-за чего произошел резкий рывок. В итоге трос лопнул, и каскадеры упали вниз. К счастью, высота оказалась не слишком большой – 5–6 метров, иначе падение завершилось бы куда трагичнее. А так Земцев получил переломы обеих ног, а его напарник, благодаря тому, что Земцев успел обхватить его руками, заработал всего лишь ушиб подбородка. Забегая вперед, сообщу, что следующие девять месяцев Земцев вынужден будет провести в гипсе. Однако и после его снятия врачи поставят ему неутешительный диагноз: вся жизнь – в инвалидной коляске. Однако вопреки всему Земцев проявит чудеса самоотверженности: будет тренироваться по нескольку часов в сутки и в итоге не только встанет на ноги, но и вернется к любимой работе (правда, уже в качестве руководителя каскадеров). Между тем к началу осени в съемочной группе уже начал забываться неприятный августовский инцидент. Высокая комиссия из трех человек, которая была прислана из Москвы (ее возглавлял инженер по технике безопасности Е. Толстов), сумела разобраться в случившемся, выявила степень вины каждого из участников инцидента и предупредила коллектив о недопустимости повторения подобных случаев впредь. Коллектив железно пообещал сделать из этого надлежащие выводы. Однако не прошло и недели, после того как комиссия отбыла в Москву, как последовало новое ЧП на съемочной площадке. Причем на этот раз его последствия были куда более трагичнее. Инцидент произошел в пятницу 11 сентября во время съемок в Вологде, куда съемочная группа переместилась из Кириллова. В тот злополучный день на Софийской площади города снимался эпизод въезда цирковых фургонов в ворота Кремля (по сюжету, это были ворота монастыря, где обитали лагутинцы). В съемках были задействованы восемь фургонов, которыми управляли десять каскадеров. Предпоследним фургоном управляли двое: опытный инструктор Юрий Котов (он, помимо каскадерства, еще и руководил местным народным цирком) и начинающий каскадер Валентин Мыльников, 23 лет от роду, работавший в том же народном цирке силовым жонглером. Стоит отметить, что до того, как режиссером была дана команда «Мотор!», фургоны трижды репетировали въезд. И ни разу не произошло накладки. Как и в августовском случае, где решающую роль сыграла побочная причина – кирпич, в этот раз к трагедии привел… цирковой верблюд. Это он в тот момент, когда началась съемка, внезапно выскочил из-за кустов, чем сильно напугал лошадей седьмого фургона. Те резко рванули в сторону, в результате чего фургон стал заваливаться влево по движению. Мыльников попытался спрыгнуть с облучка, но далеко отскочить не успел, и фургон буквально впечатал его в землю. Котову повезло больше – его только ударило оглоблей по ногам. На милицейской машине Мыльникова доставили в больницу, где врачи поставили ему неутешительный диагноз – перелом позвоночника. В связи с тем, что это ЧП оказалось вторым по счету за месяц съемок, на студии имени Горького вскоре появится приказ, где будут ужесточены меры по технике безопасности на съемочных площадках. Что касается наказания для тех, кто непосредственно отвечал за случившееся, то и оно последовало незамедлительно: директора фильма сняли с работы, а режиссер Бычков удостоился строгого выговора. Видимо, на почве этих стрессов последний не выдержал и «развязал». Что, естественно, только обострило его отношения с руководством киностудии. Как вспоминает Б. Павленок: «Бычков потерял контроль над собой и являлся на съемочную площадку или в монтажную комнату вовсе в непотребном виде. Станислав Ростоцкий не раз корил меня прилюдно, даже на заседаниях коллегии „за поддержку пьяницы“…» Тем временем в начале 1971 года над фильмом вновь сгустились тучи. Выяснилось, что съемочная группа не только не уложилась в выделенные ей средства, а даже допустила перерасход денежных средств на астрономическую сумму 88 308 рублей. Плюс к этому серьезно отставала по метражу. В связи с этим 11 января на студии было собрано расширенное партийное бюро, которое обсудило сложившуюся обстановку. Обсуждение было бурным и весьма нелицеприятным для создателей фильма. Было решено наказать 10 человек: им снизили постановочное вознаграждение, объявили строгие выговоры. В середине июня съемки фильма были закончены. Однако из-за перемонтажа сдать его в срок (6 июля) не удалось, и сдача фильма была перенесена на месяц. Затем и эти сроки были сдвинуты еще на месяц: шла переозвучка фильма. И только во второй половине сентября многострадальная картина наконец-то была сдана. Как уже говорилось, фильм стал фаворитом кинопроката-72, войдя в пятерку его самых кассовых лент. Однако на судьбе режиссера Владимира Бычкова этот успех ничуть не отразится – больше ничего близкого он уже не снимет. Как пишет все тот же Б. Павленок: «Бычков так и выпал из творческой обоймы, о чем я искренне сожалею, погиб большой талант. Одного ли его водка сгубила?..» |
|
||
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Верх |
||||
|