Куратором хоккейной команды «Динамо» было такое могущественное ведомство, как КГБ (футбольный клуб курировало МВД). Шеф КГБ Юрий Андропов был страстным болельщиком этой команды и всегда внимательно следил за судьбой подведомственного ему клуба. И команда старалась не огорчать своего влиятельного покровителя. И хотя чемпионом страны «Динамо» при Андропове ни разу не становилось (это случилось задолго до его воцарения на Лубянке: в 1947 и 1954 годах), однако в тройку призеров практически всегда входило (при Андропове-чекисте «Динамо» занимало 2-е место в 1971–1972 годах, 3-е – в 1967–1969, 1974 годах).

Между тем сезон 1974–1975 годов «Динамо» начало провально: на конец осени из 10 команд бело-голубые занимали в турнирной таблице 8-е место, чего с ними не было за все 28 лет существования клуба. Кроме этого, команду стали сотрясать разного рода скандалы, которые ясно указывали на неблагополучное состояние дисциплины в коллективе. Так, самый громкий был связан с хоккеистом Юрием Чичуриным, который в начале ноября 1974 года… бесследно пропал из поля видимости одноклубников. Где только его не искали, но найти так и не смогли. А десять дней спустя пропавший внезапно объявился сам и сообщил, что был… у родственников в Подмосковье. Из команды его тут же отчислили.

Именно этот скандал и стал последней каплей, переполнившей чашу терпения кураторов «Динамо». Как итог: в самом конце ноября вместо Аркадия Чернышева, который руководил командой все 28 лет, к руководству «Динамо» пришел 34-летний тренер Владимир Юрзинов (играл за «Динамо» в 1957–1972 годах). Однако вхождение нового тренера в команду оказалось не столь легким, как это могло показаться на первый взгляд. Практически с первых же дней пребывания Юрзинова на тренерском мостике у него начались трения с рядом игроков, в основном со звездами. Среди последних был и капитан «Динамо», один из ведущих игроков сборной страны Александр Мальцев. История конфликта с ним выглядела следующим образом.

В конце декабря 1974 года «Динамо» должно было вылететь в Швецию, чтобы принять участие в турнире Кубок Ахерна, но Мальцев ехать туда не хотел. Он собирался встретить Новый год в кругу семьи (год назад он женился) и попросил Юрзинова не брать его в Швецию. Но тренер игроку отказал. Тогда Мальцев самовольно не приехал в аэропорт. Видимо, он был уверен, что тренер-новичок побоится предпринимать серьезные санкции против него, ведущего игрока клуба. Но он ошибся.

В четверг 16 января 1975 года Мальцев открыл одну из популярнейших газет страны «Комсомольскую правду» и прочитал в ней… открытое письмо самому себе под названием «Ничего не случилось…». Автором этого послания был хорошо ему знакомый заместитель редактора отдела физкультуры и спорта «Комсомолки» В. Снегирев. Тот писал следующее:

«Наверное, увидев это письмо, ты привычно усмехнешься и с показной бравадой покажешь газету друзьям: „Видели, Мальцеву и письма через газету пишут“. Подожди, капитан, спрячь улыбку. Давай серьезно. Надо продолжить наш разговор, что состоялся три дня назад. Тогда он не сложился. Команда ехала в автобусе к стадиону, и ты, вольготно расположившись на заднем сиденье, сразу пожаловался мне: лег спать, мол, за полночь, на дне рождения гулял, а сегодня вставать на тренировку пришлось чуть свет, вот ведь жизнь какая окаянная…

Настроен ты был по своему обыкновению игриво. А ведь речь-то шла о вещах куда как серьезных. Я тебя спросил, долго ли ты намерен играть в хоккей, и ты ответил: «Пока не выгонят». Я тебе: «Как с учебой дела?» Ты рукой махнул: «Исключили меня из техникума…»

24 декабря команда «Динамо» улетала в Швецию на розыгрыш Кубка Ахерна. В 7.30 утра динамовцы прибыли в Шереметьево. Не было только тебя. Капитана команды. Никто сначала не волновался, знали, что опаздывать ты большой мастер, привыкли к этому. Время, однако, бежало, объявили посадку в самолет, а ты все не появлялся. Тут растерялись все. Может быть, заболел Мальцев? Может, с ним несчастье? Ты представь себе состояние команды и ее молодых тренеров – В. Юрзинова и В. Давыдова. Пришлось им поволноваться. Ведь не на прогулку собрались – на ответственный турнир. («Ну и что особенного, – сказал ты мне. – Сам себя наказал. Ведь я за границу не поехал».) Не было еще за всю историю советского хоккея такого случая, чтобы спортсмен не явился к заграничному рейсу. («Значит, я и тут первый», – сказал ты.) В самолете, который в 8.30 взлетел и взял курс на Стокгольм, твое кресло так и осталось пустым.

А ты в это время спокойно спал дома. «Будильник не зазвенел», – так без тени смущения объяснишь ты потом свое опоздание. Ты спокойно поведаешь о будильнике на комсомольском собрании, которое состоится по возвращении команды в Москву. (Кстати, Кубок Ахерна «Динамо» выиграло и без Мальцева. – Ф. Р.) («Какое решение принято на том собрании?» – спросил я. Ты искренне удивился: «Какое же может быть решение? Ведь ничего особенного не случилось. Я же сам себя наказал: за границу не поехал».) Ты и мне с поразительным простодушием расскажешь историю о будильнике. Что ж, допустим: будильник подвел… Только не странно ли, что это произошло именно с тобой?

Ведь звонок звенел, Александр. И не раз. Тревожных звонков было много. Могу напомнить о них.

Только сначала давай вернемся лет этак на семь назад, к тем самым временам, когда тебя, совсем еще юного, пригласили играть в хоккей за московское «Динамо».

Помнишь, ты приехал в столицу из Кирово-Чепецка счастливый. Еще бы! Попасть в прославленный клуб, к знаменитому на весь мир тренеру Аркадию Ивановичу Чернышеву! Согласись, тебе определенно повезло. Ты еще умел на льду совсем мало, а тренеры уже разглядели в Мальцеве задатки хоккеиста яркого, самобытного. Надо и тебе отдать должное: тренировался ты тогда, не жалея сил. А. И. Чернышев вспоминает, что работать с Мальцевым было одно удовольствие. «Саша, – вспоминает он, – не только безупречно выполнял мои задания, но и сам все время предлагал что-то новое, все время что-то придумывал, искал. Он – импровизатор, умница».

Ты стал динамовцем весной, а осенью того же года А. И. Чернышев рекомендовал тебя в сборную СССР, и ты поехал в Канаду. Наверное, ты знаешь, тренера тогда упрекали: «Мальцев – мальчишка, рано еще ему в сборную». Но Аркадий Иванович верил в тебя. «Мне хотелось поддержать Сашу, – говорит он. – Я чувствовал, что на мое доверие он ответит замечательной игрой». Так и случилось. Ты стал сенсацией того сезона. На чемпионате мира 1969 года тебя признали лучшим игроком. Все восхищались виртуозностью, смелостью, находчивостью Мальцева. Все радовались тому, что в нашем хоккее появился такой великолепный мастер. «Слалом Мальцева», «Проблема Мальцева» – это заголовки из газет. (В разговоре со мной ты вспомнил, что в одном югославском журнале тебя назвали «Пеле на льду».) Лавина славы обрушилась на тебя в один миг. Автографы, интервью, цветы, награды…

Ты вдруг обнаружил, что у тебя огромное количество друзей. Тебя звали в ресторан. Тебя непременно хотели видеть во главе стола на банкетах, свадьбах и днях рождениях. Когда ваша команда завоевала Кубок СССР, на вечере, устроенном по этому поводу, каждый гость считал своим долгом «поднять тост с Мальцевым». А ты-то добрый, ты никому не мог отказать.

Ты получил квартиру в новом доме. Друзей становилось все больше. Проводить свободное время в веселых компаниях стало делом привычным. Ты забросил учебу. Ты стал опаздывать на тренировки, пропускать их.

Слава вскружила тебе голову.

Не тогда ли прозвенел первый звонок? Хотя внешне все было благополучно. Ты по-прежнему забивал шайбы. Но игра твоя понемногу теряла прежний блеск.

Тебе, лидеру команды, тренеры многое прощали. А напрасно. Тренеры ведь не могли не знать, как опасна ржавчина. Она разъедала коллектив. «Мальцеву позволено, а нам?» – рассуждали другие игроки… Ты ведь знаешь, как прошлой осенью на несколько дней исчез из команды твой партнер по динамовской тройке Чичурин, не явился на очередную игру. Не ты ли подавал ему пример?

В «Динамо» был принят твой младший брат Сергей. Все говорили о том, что он может стать тебе достойным партнером. Сергей жил рядом, он во всем подражал тебе. («Кстати, где сейчас брат?» – спросил я. «Выгнали, – равнодушно ответил ты. – Они с Мишкиным в ресторане избили кого-то»…) Не ты ли повинен в том, что не состоялся хоккеист Мальцев-младший?

Терпение не безгранично. Всему приходит конец. И однажды прозвучал еще один звонок. Руководство команды сказало тебе: хватит, доигрался, снимаем с тебя звание заслуженного мастера спорта и дисквалифицируем на год. Говорят, ты заплакал. Ведь ты дня не можешь прожить без хоккея. Тебя простили и на этот раз.

А ты продолжал подводить тренеров, команду. Вспомни поездку на КамАЗ. Ты ездил на эту стройку в составе группы других спортсменов. Увы, и там нашлись доброхоты, щедро уставлявшие твой стол винными бутылками. А ты и не отказывался. После очередного угощения ты, капитан, находясь в веселом состоянии, умудрился сломать палец. До конца сезона оставалось еще несколько матчей, а команде пришлось выходить на лед без тебя.

Люди, которым небезразлична твоя судьба (а их очень много), писали письма в редакцию, спрашивали: что с Мальцевым, отчего год от года тускнеет его игра? «Слава» о твоих похождениях далеко разнеслась. «Помогите Мальцеву», – просили в своих письмах болельщики. Тебе пытались помочь. Но, в очередной раз извинившись перед тренерами и перед всей командой, ты назавтра втихую снова нарушал спортивный режим. Тебе верили. А ты, кажется, уверовал в свою безнаказанность…

«Мальцев – мой любимый хоккеист, – говорит А. И. Чернышев. – Я и теперь, когда уже не работаю с командой, не перестаю думать о его судьбе. Все жду, что Саша повзрослеет, опомнится… Захочет стать прежним – честным, благородным, лучшим по всем статьям». Видишь, капитан, в тебя и сейчас верят.

Твоя команда попала сегодня в незавидное положение. Восьмое место – разве к лицу оно знаменитому клубу? В «Динамо» пришел новый старший тренер, он молод, и представляю, как ему сейчас трудно. Стал ли ты опорой ему, капитан? Думаю, нет, не стал. Повел ли ты за собой команду? Нет. Будильник у тебя не сработал…

Помнишь, ты как-то говорил, что «Динамо» – это твой дом и что надо быть патриотом своего клуба. При любых обстоятельствах. Забыл? Вспомни…

Тогда в автобусе мы не успели довести наш разговор до конца. Тебе надо было на лед: тренировка. Ты надел коньки, взял в руки клюшку и растворился среди других парней в бело-голубой динамовской форме. Я на какое-то время потерял тебя из виду. Но быстро нашел. Разве спутаешь с кем-либо Мальцева, когда он на льду? Ты с легкостью обводил защитников, и шайбы после твоих бросков неизменно трепетали в сетке. Ты улыбался мне издали, словно хотел сказать: вот, мол, настоящий Мальцев, вот что он умеет делать, а все эти разговоры – чепуха. Однако, хорошенько подумав, решил я все же написать тебе это письмо. Не для того, чтобы Мальцева в очередной раз «пропесочили». Нет, не для этого. Чтобы оно побудило тебя задуматься об ответственности твоей перед самим собой, перед товарищами, перед своим клубом, перед хоккеем.

Не стоит, право, дожидаться очередного звонка. Ведь он, Александр, может оказаться последним. Понимаешь, последним».

В те дни в спортивных кругах ходили слухи, что это письмо было санкционировано с «самого верха», а именно – из КГБ. Болельщики в открытую говорили о том, что поскольку «Динамо» занимало в турнирной таблице позорное 8-е место и проигрывало чуть ли не всем подряд, было принято решение призвать ее капитана, а через него и всю команду к порядку.

Между тем одним открытым письмом этот скандал исчерпан не был. 18 февраля «Комсомольская правда» опубликовала еще одно послание – на этот раз принадлежащее перу тренера Анатолия Тарасова. Оно называлось «Спроси себя сам…». В нем автор делился своими размышлениями о состоянии морально-нравственного климата в отечественном хоккее и часть письма уделил истории с Мальцевым. Приведу несколько отрывков из него:

«Я считаю, что публикация в „Комсомольской правде“ своевременна, письмо написано в доброжелательном тоне. Хотя выступление газеты обращено к одному человеку – хоккеисту Александру Мальцеву, – оно должно отрезвляюще, как холодный душ, подействовать на всех тех, кому не хватает культуры, скромности и, наконец, терпения носить высокое звание спортсмена. Такие, увы, у нас есть…

Для меня, немолодого тренера, ты, Александр, когда-то был откровением, большой радостью, светлой надеждой. С тобой всегда было приятно трудиться, интересно вести разговор, ты здорово смотрелся в матчах, а на тренировках был способен на самоистязание…

Быстро пролетело время, и ты из способного стал одним из сильнейших хоккеистов. Пришла пора, Александр, платить долги: свой опыт, свои знания передавать молодежи, благодарить не словами, а делом динамовский коллектив, воспитавший тебя…

Но для этого надо изменить отношение к себе, к своей жизни, многое пересмотреть в ней. Надо навсегда отвернуться от тех, кто тянет тебя в ресторан. Ты долгие годы был в боевом расчете победного советского хоккея. Останься в строю и сегодня, и завтра».

Естественно, Мальцеву, если он хотел продолжать свою карьеру в хоккее и дальше, надлежало ответить своим оппонентам на страницах той же «Комсомолки». Что он и сделал 20 февраля. В своем письме он писал следующее:

«Уважаемые товарищи! Я бережно храню номера „Комсомольской правды“ за прошлые годы, в которых обо мне, тогда еще начинающем хоккеисте, говорилось немало хороших слов. Ваша газета всегда была и остается для меня добрым советчиком и наставником. Как это ни печально, но в том, что на страницах „Комсомолки“ появилось открытое письмо в мой адрес, виноват только я сам. Мне горько было читать эти строки, но тем не менее я хочу сказать спасибо своей комсомольской газете за прямоту и искренность.

Понимаю, что возвратить потерянное доверие будет трудно. Но о другом не думаю. Сейчас, когда наша команда переживает трудные времена, я понимаю, что должен стараться еще больше, относиться к себе гораздо строже. Хочу делом доказать, что вы и все читатели, приславшие в ответ на публикацию свои письма, не напрасно верите в меня…»

За этой полемикой тогда следила чуть ли не вся страна, поскольку хоккей в СССР был не только любимым зрелищем миллионов людей, но и настоящей гордостью великой державы. Сегодня о подобном можно только мечтать: во-первых, и хоккей в капиталистической России утратил прежнюю любовь миллионов, во-вторых, ни одна «звезда» уже не нисходит до того, чтобы объясняться со своей публикой посредством СМИ и что-то ей обещать. Нынешние «звезды» априори считают себя во всем правыми и полагают, что они круче, чем яйца.

Однако вернемся к истории с Александром Мальцевым. Свое слово перед болельщиками он сдержал. В начале апреля 1975 года в составе сборной СССР отправился на чемпионат мира и Европы в ФРГ и стал чемпионом. Он забил на турнире 8 голов и сделал 6 результативных передач. После этого он еще трижды станет чемпионом мира и Европы (1978 – на этом чемпионате он забьет 5 шайб и сделает 8 голевых передач и войдет в символическую сборную мира; 1981 – там Мальцев забьет 6 голов и сделает 7 голевых передач, будет назван лучшим игроком турнира и войдет в символическую сборную мира – 1983), чемпионом Олимпийских игр (1976 – там Мальцев станет одним из самых результативных игроков турнира, забив 5 голов и сделав 5 голевых передач), обладателем Кубка Канады (1981).

Свою карьеру в большом хоккее Александр Мальцев завершит в 1984 году. По его же словам, он мог бы играть и дальше, но не получилось: интриги, интриги…

Продолжаются скандалы вокруг спектакля МХАТ «Медная бабушка». Как мы помним, три года назад разразился первый скандал, когда министр культуры Екатерина Фурцева запретила Ролану Быкову играть Пушкина. Тогда эту роль решил исполнять сам руководитель театра Олег Ефремов. Но и это не спасло постановку от новых скандалов.

В конце декабря 1974 года состоялась сдача спектакля высокой комиссии из Минкульта, и на том просмотре представитель Главлита обещал постановщикам свое «добро» только в том случае, если в текст пьесы будут внесены существенные поправки. И спустя пару недель – в начале января 1975 года – в театр пришла бумага из Главлита, где значились аж 29 (!) замечаний по спектаклю. Увидев сей документ, Ефремов в сердцах ударил кулаком по столу и заявил: «Пошли они все!.. Никакой торговли! Мы явочным порядком сыграем два спектакля, а там – пусть закрывают».

25 января премьера «Бабушки» состоялась при огромном скоплении народа. Такого количества зрителей, желающих попасть на спектакль, МХАТ давно уже не переживал. Зал, рассчитанный на 1500 зрителей, сумел вместить в себя только треть желающих. Остальные вынуждены были остаться на улице, втайне надеясь попасть на второй спектакль, назначенный на ближайшие дни. Но, увы, их надежды не оправдались: возмущенные цензоры пожаловались в Минкульт, и второй спектакль был отменен. Было отчего прийти в отчаяние и Ефремову, и автору пьесы Леониду Зорину. Но они решили схитрить. Согласившись на внесение поправок, они сделали… лишь пять купюр, после чего Ефремов, минуя Главлит, обратился с личным письмом к министру культуры СССР Петру Демичеву: мол, защитите! Демичев письмо прочитал и, как ни странно, встал на сторону мхатовцев. И 12 февраля Зорину лично позвонили из Главлита и сообщили, что долгожданная виза на спектакль поставлена. Премьера была назначена ровно через неделю. Как вспоминает Л. Зорин:

«После непременных просмотров 19 февраля художественники сыграли премьеру. Она была встречена с полным сочувствием. Ночью мне позвонил Эфрос: «Самые искренние поздравления, я провел важный, значительный вечер. Пьеса мудра и объективна, она пребывает вне полемики. Олег и Андрей Попов прекрасны. Сделано настоящее дело, большое дело – теперь, безусловно, можно позволить себе быть счастливым».

В четверг, 6 февраля 1975 года, во Дворце спорта в Лужниках состоялся хоккейный матч в рамках чемпионата страны между столичным ЦСКА и воскресенским «Химиком». Матч принципиальный, поскольку оба клуба на тот момент входили в четверку призеров чемпионата: армейцы занимали первую строчку в турнирной таблице, а «Химик» четвертую, отставая от лидера на семь очков, а от своих ближайших соседей на два-три очка. Поэтому исход поединка для обеих команд значил очень много. И матч получился по-настоящему захватывающим. Армейцы уступили со счетом 4:5, чем еще больше обострили интригу чемпионата.

Между тем тот матч запомнился не только этим. Тогда случилось ЧП, о котором еще долго будут вспоминать хоккейные фанаты. Прославленный форвард армейцев Валерий Харламов в пылу борьбы нанес удар кулаком по лицу своему сопернику Владимиру Смагину, с которым он некогда тянул одну лямку в чебаркульской «Звезде», а потом и в ЦСКА. Для всех болельщиков без исключения этот поступок Харламова был как гром среди ясного неба. Ведь в записных драчунах этот выдающийся хоккеист никогда не числился, предпочитая доказывать свое мастерство на льду с помощью иных методов. А тут вдруг с такой злостью ударил соперника, что судья удалил Харламова на пять минут. Редчайший случай! И хотя определенные резоны в поступке Харламова были (практически в каждой игре соперники пытались остановить его филигранные проходы с помощью недозволенных приемов, а это любого может вывести из равновесия), однако случай все равно был расценен как вопиющий. Сам Харламов тоже так посчитал. Иначе не стал бы уже на следующий день разыскивать Смагина, чтобы принести ему свои извинения. Вот как об этом вспоминает приятель Харламова журналист Леонид Трахтенберг:

«Ни Валерий, ни я домашнего адреса Володи Смагина не знали. Знали только, что живет он где-то в Люберцах. В справочном бюро нам тоже ничего не сказали, потому что переехал он туда недавно.

Целый день мы потратили на поиски, и только к вечеру мальчишки на катке подсказали нам улицу и номер дома, где жил Смагин.

– А Володя в Москве, на хоккее, – ответила жена, пригласив войти.

– Спасибо. Но нам некогда, – сказал Валерий, – не успеем в Лужники.

Мы помчались во Дворец спорта, но не успели даже к концу игры.

Поздно вечером Валерий звонил Смагину домой по телефону:

– Ты извини, Володя, погорячился…

– Ничего страшного, – ответил Смагин. – В игре всякое бывает.

Харламов повесил трубку и впервые за этот день улыбнулся…»

Между тем для Харламова история на этом не закончилась. В среду, 12 февраля, состоялся «разбор полетов» в спортивно-технической комиссии Федерации хоккея СССР. В качестве «разбираемых» должны были предстать два столичных хоккеиста: спартаковец Сергей Коротков и армеец Валерий Харламов, которые серьезно провинились в последних матчах первенства страны. Однако в силу того, что Коротков был болен и не смог явиться на СТК, пред грозные очи предстал один Харламов. В вину ему был поставлен эпизод в матче с «Химиком», где Харламов ударил кулаком по лицу воскресенца Владимира Смагина, за что заработал 5-минутное удаление. Случай, прямо скажем, не красящий любого спортсмена, но суть проблемы заключалась еще и в другом: тогда в отечественном хоккее началась борьба с проявлениями звездной болезни у ряда ведущих хоккеистов (вспомним открытое письмо Александру Мальцеву в «Комсомолке»), и «разбор полетов» с участием Харламова должен был стать очередной публичной выволочкой в назидание другим.

На том заседании Харламов целиком и полностью признал свою вину, сообщил, что лично извинился перед пострадавшим. «Восемь лет я в большом хоккее, но ни разу не вызывался на заседание спортивно-технической комиссии, – признался Харламов. – Я глубоко сожалею о случившемся. Надеюсь, что подобного со мной больше никогда не повторится». Члены СТК оказались вполне удовлетворены раскаянием форварда и ограничились минимальным наказанием: дисквалифицировали его всего лишь на одну игру. К слову, больше в подобного рода инцидентах Валерий Харламов никогда замечен не будет.

17–23 февраля 1975 года по ТВ был в очередной раз показан сериал «Тени исчезают в полдень». Премьера этого 7-серийного блокбастера состоялась ровно три года назад – в феврале 72-го, после чего практически каждый год сериал обязательно крутили по «ящику». Однако показ в феврале 75-го окажется последним перед долгим перерывом – почти 10 лет. Чем же не угодил этот замечательный фильм тэвэшному руководству?

Говорят, поводом к запрету «Теней…» стал скандал с одной из исполнительниц главной роли в нем – Александрой Завьяловой, которая сыграла роль Пистимеи Морозовой. А беды актрисы начались практически сразу после выхода на экран «Теней». Когда отмечалась его премьера, пригласили всех участников фильма… кроме Завьяловой. Несмотря на ошеломительный успех ленты, эту талантливую актрису отлучили от кинематографа. Ее перестали приглашать сниматься, а то, что ей присвоено звание заслуженной артистки РСФСР, она и вовсе узнала из газет. Время для Завьяловой остановилось: она могла целыми днями лежать на диване в своей ленинградской квартире, смотреть в потолок и плакать. Короче, полное забвение в кино вылилось в глубокую депрессию. Так могло продолжаться до бесконечности, если бы актриса не совершила мужественный шаг. В 1976 году, когда ей исполнится 40 лет, Завьялова решится родить второго ребенка (дочери на тот момент было уже двенадцать). Казалось, что после этого в ее душе наступит покой. Но получилось иначе. Вскоре после рождения сына Завьялову упекут… в психушку. Вот как об этом вспоминает сама актриса:

«Когда раздался резкий звонок в дверь, я посмотрела на часы – два часа ночи. Спрашиваю: „Кто там?“ – „Откройте, врачи, нужна ваша помощь“. Я, конечно, открыла. Ворвались двое в белых халатах, огромные, страшные, настоящие бандиты! Заломили грубо руки за спину и поволокли вниз по лестнице. Я кричу: „Оставьте меня в покое, пожалейте моих детей!“ Все это произошло на их глазах: дочери только 12 исполнилось, а сын был еще грудным. Никто не пожалел, никто не пришел на помощь, несмотря на мои крики. Меня посадили в машину и увезли, не объясняя куда. Машина затормозила у какого-то серого здания с решетками. В комнате без окон заставили надеть казенную рубашку, потом отвели в палату, молча указав на постель у окна. Я легла, меня сильно знобило, мысли о детях не оставляли – ведь они остались одни! Подошла какая-то женщина с безумными глазами и стала что-то кричать прямо в лицо. И только тогда я поняла, что нахожусь в психиатрической больнице. До сих пор не могу об этом вспоминать без содрогания.

…Меня держали особняком и от больных, и от врачей – перевели в отдельную палату, со мной не разговаривали, не пускали посетителей, не лечили, хотя я в этом нуждалась после ужаса происшедшего. Домой я вернулась только через два месяца. Меня встретила пустая и холодная квартира: все, что заработала, было унесено грабителями. Меха, бриллианты, фарфор. Что касается детей… Танечку взял к себе ее отец, а сына забрали в детский дом и долго потом мне не отдавали. Через год меня снова увезли в лечебницу, но уже вместе с сыном. На этот раз с помощью угроз и шантажа врачи заставили написать заявление о выходе на инвалидность. Я испугалась, что иначе будут держать там вечно, и согласилась… Тем самым я подписала себе смертный приговор – после этого я потеряла «Ленфильм» и 25 лет жизни: не снималась в кино, меня забыли, вычеркнули из памяти…»

Позволю себе не согласиться с последними словами актрисы: ее не забыли. Несмотря на те ужасные события, которые с ней произошли и запрет «Теней…», тогдашнее телевизионное руководство все же не могло упрятать на полку другие фильмы с участием Завьяловой, которых насчитывалось полтора десятка. Поэтому изредка, но фильмы, где она снималась («Алешкина любовь», «Сергей Лазо», «Ждите писем», «Встреча у старой мечети» и др.), крутили по ЦТ.

Телефильм «Приключения Буратино» считается безусловным хитом советских времен. Однако мало кто знает, что в самом начале съемок случился скандал, который круто изменил судьбу фильма. Дело было так.

Ленту по заказу Гостелерадио снимал на «Беларусьфильме» режиссер Леонид Нечаев. Съемки начались 1 апреля 1975 года и шли согласно утвержденному плану: за эти дни были отсняты эпизоды в декорациях «каморка папы Карло» (появление Буратино на свет), «кабинет Карабаса-Барабаса» (Карабас воспитывает своих кукол и знакомится с Буратино), «Харчевня трех пескарей» (Карабас и Дуремар обсуждают свои коварные планы, а Буратино их подслушивает, спрятавшись в огромном кувшине). Но внезапно весь отснятый материал затребовал к себе в Москву заказчик и, отсмотрев его, дал команду съемки приостановить.

Камнем преткновения стали актеры, приглашенные на роли Карабаса и Дуремара – Сергей Филиппов и Лев Перфилов. Их игра настолько не понравилась заказчику, что он потребовал немедленно их заменить. Никакие объяснения по поводу того, что уже отснято почти 650 метров пленки, что на этих актеров пошиты костюмы и утверждена соответствующая зарплата, на руководителей Гостелерадио впечатления не произвели. «Ищите других актеров!» – были неумолимы телевизионщики. Пришлось смириться. Как мы теперь знаем, замена пошла во благо: новые актеры – Владимир Этуш и Владимир Басов – обедни не испортили и помогли сотворить из этого фильма настоящий хит.

В начале июня 1975 года триумф ожидал молодую певицу Аллу Пугачеву на международном фестивале «Золотой Орфей» в Болгарии: за песню «Арлекино» она была удостоена Главного приза. Однако радость от этого события была испорчена скандалом, который случился сразу после объявления имени победительницы. Инцидент произошел в гостинице «Кубань», где устроителями фестиваля был дан прощальный ужин. О том, что же там произошло, вспоминает очевидец – звезда болгарской эстрады Эмил Димитров (тот самый, что написал «Арлекино»):

«После ужина компания Ивана Славкова (он был в то время зятем руководителя Болгарии Тодора Живкова и занимал должность генерального директора болгарского телевидения) решила продолжить вечеринку в его апартаментах. Вместе с ним были заместитель министра культуры Иван Маринов и тогдашний шеф комитета по туризму. Мужчины начали приставать к Алле. Она попросила меня, чтобы мы покинули эту компанию, но они не пустили нас к лифту. И тогда нам пришлось спасаться бегством по запасной лестнице. Мы зашли в бар „Глобус“, и там Алла расплакалась:

– Я не русская б… Что воображают себе эти господа? Я певица.

Очень много сил пришлось приложить мне, чтобы ее успокоить. После этого мы виделись с ней много раз…»

Между тем это было не последнее огорчение Пугачевой. Когда спустя несколько часов самолет Аэрофлота с советской делегацией на борту приземлился в Шереметьеве, выяснилось, что певицу, которая добыла своей стране Главный приз престижного музыкального фестиваля, не приехал встречать даже какой-нибудь завалящийся клерк из Минкульта. Приехал только один человек – руководитель ВИА «Веселые ребята» Павел Слободкин. Он и поздравил певицу с победой и на своей машине отвез в ее однокомнатную квартирку в Вешняках.

Самым крупным киноскандалом 1975 года можно назвать тот, что случился во время работы над фильмом «В августе 44-го…» по книге Владимира Богомолова «Момент истины». Этот увлекательный роман про подвиги советских разведчиков из «Смерш» во время войны увидел свет за два года до этого и сразу попал в поле зрения кинематографистов. В итоге «тендер» на экранизацию книги выиграла крупнейшая киностудия страны «Мосфильм». Осуществить это должно было Экспериментальное творческое объединение. Но из этой затеи ничего не вышло.

Неприятности с фильмом начались с самого начала. Режиссером был выбран Витаутас Жалакявичус, и у него с первых же дней не сложились отношения с автором романа. Богомолову резко не понравился режиссерский сценарий, и он обвинил будущего постановщика в абсолютном незнании военной темы, тот ответил соответственно – и пошло-поехало. В итоге режиссер и автор вообще перестали разговаривать, предпочитая общаться через посредников. Жалакявичус для этого выбрал директора фильма Бориса Криштула, а писатель предпочитал общаться исключительно с руководстваом студии с помощью письменных депеш. К примеру, 11 июня 1975 года им была послана следующая телеграмма генеральному директору «Мосфильма»:

«Как это ни удивительно, реализована только пятая часть из более чем 600 замечаний, сделанных мною по второму варианту режиссерского сценария. Замечаний, обоснованность которых была признана редактором и руководством студии. Причем при реализации только пятой части замечаний режиссером написаны многие новые нелепости и неграмотности…»

Спустя несколько дней писателем будет отправлена другая депеша: «Вся беда режиссерского сценария в том, что режиссер имеет самое отдаленное, неверное представление о людях и событиях, которые должен изображать, и при невмешательстве студии упорствует в своих заблуждениях и своем невежестве. Ни к чему хорошему эти заблуждения режиссера и его незнание предмета изображения привести не могут…»

Пока обе стороны выясняли отношения подобным образом, другая часть съемочной группы непосредственно работала – выбирала места для натурных съемок. Для поиска похожих деревень, городка, леса киношники отправились из Минска до Беловежской Пущи. Поехали бы и дальше, если бы их не остановил пограничник, показав на столб с гербом СССР: за его спиной была уже Польша. Были объеханы сотни километров, а в итоге нужное место нашли у себя под носом – рядом под Минском, на натурной площадке «Беларусьфильма» в Смолевичах. Там все стояло как будто специально под них: гостиница, декорации, лес, небольшое озеро.

Из актеров в экспедицию отправились: Сергей Шакуров (капитан Алехин), Анатолий Азо (старший лейтенант), Бронислав Брондуков (водитель Хижняк), Б. Бабкаускас (генерал Егоров) и др. В массовых сценах были задействованы солдаты Белорусского военного округа, но, чтобы продлить их пребывание на съемочной площадке дольше оговоренного срока, директору фильма Криштулу пришлось идти к командующему округом генерал-полковнику Третьяку. Генерал поначалу был неумолим и отказался продлить сроки пребывания своих подчиненных. А на сетование киношника о том, что во всем виновата плохая погода, ответил: «Снимать о войне надо правду, а воевали мы в любую погоду. К тому же директивы издает Генеральный штаб, и продлить их может только он». Криштул в отчаянии приводит свой последний аргумент: «Я пришел к Вам не только как к командующему, но и как к члену ЦК и депутату Верховного Совета. Ведь в известном постановлении о кино ЦК КПСС обратился ко всем руководителям с просьбой о содействии». Эту карту Третьяку бить было нечем, и он согласился.

Между тем Богомолов продолжал находиться в контрах с режиссером. 9 июля писатель отправил гендиректору «Мосфильма» очередное послание следующего содержания: «Поскольку режиссер при невмешательстве студии упорствует в своем невежестве, в своих заблуждениях, считаю необходимым предупредить студию, что, если в режиссерский сценарий не будут внесены все необходимые правки, я не смогу нести ответственность за идейное содержание и художественость картины, и у меня останется только один выход: снять свое имя с титров».

Несмотря на протесты писателя, Жалакявичус начал съемки фильма. А Богомолов продолжал писать письма с протестами. В одном из них писатель пожаловался на то, что за те несколько недель, что идут съемки, ему ни разу не показали отснятый материал. В итоге директору картины Криштулу по приказу свыше пришлось срочно вылетать в Москву, чтобы выполнить просьбу Богомолова. Вспоминает Б. Криштул:

«Я заказал уютный просмотровый зал на „Мосфильме“. Богомолов пришел в спортивном костюме, стрижка „ежик“, похож на спортсмена.

Когда зажегся свет, я понял сразу – материал ему не понравился. Все его претензии сводились к следующему:

– И это контрразведчики?! Небритые, в грязных гимнастерках (он, наверное, забыл, что его герои неделями прочесывали леса и деревни). Ваш режиссер не воевал, он не знает того, о чем делает фильм.

Пробую возражать:

– Владимир Осипович. Вашу книгу экранизирует лучший в Советском Союзе режиссер этой темы. Вы видели «Никто не хотел умирать»?

Но автор и слышать ничего не хочет. Просмотренный материал подействовал на него, как бензин на огонь. Провожаю его до проходной. По дороге пытаюсь мягко объяснить, что кинематограф подчиняется своим законам, а литература – своим. В ответ Богомолов повторяет одно и то же: «Не воевал, не воевал, не воевал». Атакую его с другой стороны:

– Скоро «Мосфильм» будет делать картину о Куликовской битве. Вероятнее всего, хотя объявление дали, очевидцев найти не удастся.

Посмеялись.

– По-вашему, Владимир Осипович, фильм должен ставить не режиссер, а контрразведчик…

Огорчительно, но в отношениях с автором появилось буквальное соответствие коллизиям романа. Его герои протестовали против операции «Гребенка». В. Богомолов стал противником фильма…»

Между тем, отсняв часть натуры в Белоруссии, съемочная группа была вынуждена из-за дождей передислоцироваться в октябре в более теплые места – в Ялту. Но едва прибыли на место и приступили к работе, как пришла неожиданная весть – 21 октября скончался актер Бронюс Бабкаускас, исполнявший в фильме роль генерала Егорова. Было актеру на тот момент всего 54 года. Это был сильнейший удар для всей группы – ведь большая часть эпизодов с Бабкаускасом уже была снята. Теперь предстояло искать нового актера, выбивать «окна» для пересъемок. Но ничего этого не понадобилось, поскольку смерть Бабкаускаса невольно подвела черту под всем фильмом. Спустя несколько дней после этого печального события Богомолов подал на киностудию «Мосфильм» в суд. Директор студии Николай Сизов приостановил съемки и затребовал весь отснятый материал в Москву для просмотра. Увиденное Сизову понравилось, но найти общего языка с Богомоловым даже ему так и не удалось. В итоге 20 ноября был подписан приказ № 705 о приостановлении производства фильма.

6 декабря в Московском городском суде прошло заседание по иску писателя Владимира Богомолова о запрещении съемок фильма по его книге «Момент истины» на киностудии «Мосфильм». Вот как об этом вспоминает очевидец тех событий – все тот же директор фильма Б. Криштул:

«Богомолов приехал с молодой симпатичной представительницей Всесоюзного агентства авторских прав, которая хорошо поставленным голосом бойко доказывала, что в антагонизме между литературой и кинематографом виновен исключительно кинематограф.

Судья, равнодушная, усталая женщина, не просила показать ей отснятый материал (книгу, похоже, прочитала, как показалось по одной ее реплике), не предлагала создать искусствоведческую экспертизу, ничего не сличала и не анализировала, как, по-моему, должен был поступить суд.

Судья пыталась сначала уговорить и вразумить истца, но тот стоял насмерть. Когда писателю дали слово, он начал так:

– Роман выдержал три издания в 30 миллионов экземпляров тиража и получил высокую оценку читателей. На мою книгу написано 76 рецензий в разных газетах, журналах Советского Союза и за рубежом. В это число входят газета «Правда» и журнал «Коммунист»… Я не хотел экранизации. Пять месяцев меня уговаривали отдать роман на «Мосфильм».

…Что вы мне говорите о таланте Жалакявичуса? Я отношусь с уважением к нему самому, но это – не его тема, он не понимает того, что делает. У каждого художника есть своя тема, – как по писаному изложил истец и закончил не очень вразумительно:

– Жалакявичус – режиссер, который должен работать на международном материале.

После таких слов я ждал, что наш юрист скажет: «Богомолов не должен писать о любви, его тема – шпионы». Но нашему юристу было уже за восемьдесят, начав говорить, он часто замирал, как бы вспоминая слова, или долго копался в бумажках в поисках шпаргалки. Судья нетерпеливо вертела карандаш, а то и покрикивала, что совсем выбивало старичка из колеи. Нервничал и второй наш представитель, директор объединения Леонид Мурса, пытаясь своим ярким выступлением спасти фильм.

Суд постановил: «Производство фильма приостановить и без согласия автора никаких съемок не производить. Попытаться автору и киностудии найти приемлемое решение и продолжить работу, дабы не допустить убыточных расходов картины».

Желанного компромисса сторонам найти так и не удалось: спустя две недели состоится специальное заседание секретариата Союза кинематографистов СССР, на котором Богомолова заклеймят позором, а фильм закроют. Потраченные деньги, естественно, спишут в убыток киностудии.

Фильм «В августе 44-го…» в советское время снят так и не будет. Это произойдет много позже – в конце 90-х, в Белоруссии (режиссер – Михаил Пташук), причем и там без скандалов не обойдется. Но это уже отдельная история для другой книги.

В субботу, 29 июня 1975 года, беспрецедентный случай произошел в чемпионате страны по футболу. В тот день в Одессе встречались команды, расположившиеся в середине турнирной таблицы – местный «Черноморец» принимал московский «Локомотив». Игра была напряженной, и главному арбитру матча Г. Карапетяну приходилось тяжело: усмирял мелкие стычки между игроками. А когда одесситы забили гол и ушли в глухую оборону, пытаясь сохранить победный счет, свистки арбитра в их пользу стали восприниматься гостями как явный подыгрыш. Поэтому едва прозвучал финальный свисток, как целая группа игроков «Локомотива» бросилась к Карапетяну с претензиями: дескать, ты чего подсуживал хозяевам? Арбитр пытался объяснить разбушевавшимся игрокам, что судил справедливо, но те его не слушали. В конце концов нервы одного из москвичей – Владимира Уткина – не выдержали, и он в порыве гнева… сорвал с майки Карапетяна эмблему судьи всесоюзной категории: мол, ты ее опозорил. Позднее, когда этот эпизод станет поводом для серьезного разбирательства на собрании команды и в спортивно-технической комиссии, Уткин будет оправдываться тем, что сделал это случайно: дескать, во время разговора с судьей взялся за эмблему, а судья резко дернулся, из-за чего она и оторвалась. Но это оправдание не спасет футболиста от наказания. На общем собрании коллектива ему влепят строгий выговор и дисклифицируют на две игры, а СТК, посчитав это наказание слишком мягким, отстранит Уткина на 10 матчей. Чтоб другим игрокам неповадно было срывать с судей их эмблемы.

Юморист Варлен Стронгин попал в центр скандала в середине июля 1975 года, когда участвовал в выездных концертах, в которых, помимо него, участвовали: Леонид Гайдай (он обкатывал на публике свой новый фильм «Не может быть!»), Виктор Веселовский (завотделом юмора и фельетонов «Литературной газеты»), писатели-юмористы Владлен Бахнов, Борис Ласкин. Скандал случился в Томске. Тамошние власти отдали гастролерам целый Дворец спорта, который, естественно, в первый же день оказался забит публикой под завязку. В первых рядах восседали местные партийные бонзы во главе с 1-м секретарем Томского обкома партии Егором Лигачевым. Все находились в предвкушении бурного веселья от встречи с очередным шедевром Гайдая и выступлений его друзей-юмористов, а вместо этого грянул скандал. Причем на первом же представлении.

Виновником случившегося стал Стронгин, который прочитал собравшимся юмористический тост, придуманный им накануне ночью в местной гостинице. Тост начинался патетически: «Я поднимаю бокал за то, чтобы в Москве было построено такое высотное здание, из которого был бы виден город Томск! И было бы видно, что в этом городе живут сотни тысяч честных тружеников, десятки тысяч замечательных студентов и футбольная команда „Томич“!

Еще на два этажа надстроить это здание, да так, чтобы было видно, что в этом городе живут умные интеллигентные люди, к которым нужно присылать не только артистов Большого театра, Аркадия Райкина и Аллу Пугачеву, но и французский оркестр Поля Мориа!..»

Однако, начав за здравие, тостующий кончил за упокой, выдав следующий текст: «Еще на два-три этажа надстроить это здание, да так, чтобы было видно – есть ли в магазинах Томска селедка и другие неизвестно куда исчезнувшие „дефициты“!..»

Об отсутствии на прилавках города селедки и других продуктов Стронгин узнал накануне концерта от водителя такси, который подвозил артистов из аэропорта в гостиницу. И, чтобы придать своему тосту «злободневность», решился вставить этот спич в текст. Огромный Дворец спорта после этих слов буквально зашелся от экстаза, за исключением первого ряда, где сидело областное начальство. Те от услышанного разом позеленели. Спустя минуту за кулисы примчался администратор дворца, который буквально вцепился в Стронгина бульдожьей хваткой: «Лигачев рвет и мечет, говорит, кого я вызвал из Москвы… Зачем вы говорите про селедку? Немедленно выкиньте ее из текста. Тем более что она есть только в обкомовском буфете…»

Между тем Стронгин, которого реакция зала вдохновила на подвиги, не собирался так легко сдаваться. Вместо того чтобы тут же, при администраторе, вычеркнуть крамольный пассаж из текста, он пообещал подумать. И тут на него накинулись уже его коллеги. Они стали угрожать ему, что если он не выкинет «селедку», то они откажутся от совместных с ним выступлений. Молчал только Гайдай, который не имел к писательскому цеху никакого отношения. В итоге строчки про селедку Стронгин из текста вынужден был изъять.

Хоккеист Сергей Бабинов начинал свою спортивную карьеру в челябинском «Тракторе», куда он пришел 18-летним юношей в 1973 году. И буквально с первого же сезона Бабинов обратил на себя внимание тренеров других команд. И хотя «Трактор» в те годы не входил в число фаворитов первенства (в 74-м году он занял 8-е место, в 75-м – 7-е), однако перспективных игроков из него сразу брали на заметку. В итоге Бабинов оказался в составе столичной команды «Крылья Советов». Однако переход этот ознаменовался громким скандалом, который стал достоянием общественности.

О сути этого скандала поведала 9 сентября 1975 года «Комсомольская правда», в которой было опубликовано письмо сразу нескольких игроков «Трактора»: капитана В. Пономарева, комсорга Н. Макарова и профорга М. Природина. Письмо было озаглавлено хлестко: «Разве так играют настоящие мужчины?» Привожу его полностью:

«Мы пишем это письмо в редакцию не для того, чтобы, как говорят, подрезать крылья своему товарищу. История банальна: хоккеист собрался перейти в другой клуб. Из „Трактора“ в „Крылья Советов“. Фамилия хоккеиста – Сергей Бабинов. Но прежде чем принять окончательное решение, он посоветовался с нами. Никто и не думал осуждать его. Конечно, хорошо быть верным своему клубу, но ведь у человека разные могут быть обстоятельства…

После долгих размышлений и бесед Сергей принял решение остаться в родной команде. И мы были рады этому. Мы рассчитывали на его игру, на его помощь клубу… Бабинов написал второе заявление – о том, что он отказывается от перехода.

То, что последовало вслед за этим, огорчило всех нас до глубины души. И обидело. В последний день августа, когда мы были в Москве, Сергей исчез. Просто не пришел в команду, и все. Сначала мы думали, что это какое-то недоразумение. До последнего момента ждали Бабинова в аэропорту. Не хотелось верить, что он может сбежать из клуба. Вот так бесславно и трусливо сбежать, никого не предупредив. Но так и было… В аэропорт на бешеной скорости примчался автомобиль, и из него вышли люди, которых мы не раз видели рядом с Сергеем. Они привезли его заявление о переходе и сообщили, что отныне он – игрок команды «Крылья Советов».

Никто из нас в тот вечер не хотел быть на месте Сергея Бабинова. На льду он вроде бы не из трусливых, а взглянуть нам в глаза струсил. Бросил команду, ни с кем не попрощавшись, не снявшись с комсомольского учета.

Его побег – иначе и не скажешь – поставил всех нас в трудное положение. За неделю до чемпионата менять наигранные звенья не просто. Для этого необходимо время. Конечно, мы его наверстаем. Обойдемся. Но какой ценой…

И вот еще что хочется спросить: почему стал возможным такой случай? Ведь установлены определенные сроки, когда разрешены переходы игроков из команды в команду. В данном случае они грубо нарушены. Говорят, это сделано якобы в интересах сборной. Не уверены. А уж то, что не в интересах хоккея, – это точно. Правила пишутся не для того, чтобы их так грубо нарушать.

Нет, так не поступают настоящие спортсмены».

Между тем объяснение этого побега в мире спорта всем было известно. «Крылья Советов» в декабре должны были отправиться в турне по Канаде и США, и Бабинов должен был усилить защитные линии команды. Кроме этого тренер «Крылышек» Борис Кулагин также возглавлял и национальную сборную и возлагал на Бабинова определенные надежды и в этом плане. Прикинув все «за» и «против», молодой хоккеист сделал свой выбор в пользу столичного клуба и сборной. И не подкачал: в составе сборной СССР в феврале 1976 года Бабинов станет олимпийским чемпионом. Правда, спустя два месяца та же сборная СССР не сможет взять «золото» чемпионата мира, заняв на нем 2-е место (3-е по итогам чемпионата Европы).

Бабинов пробудет в «Крыльях Советов» два года (с ним «Крылышки» займут 4-е место в 76-м, 7-е – в 77-м), после чего перейдет в ЦСКА, в составе которого он 9 раз станет чемпионом страны (1978–1986). В 1977 и 1978 годах Бабинов станет обладателем Кубка СССР. Четыре раза Бабинов завоюет «золото» чемпионатов мира и Европы в составе сборной СССР (1979, 1981–1983).

В октябре 1975 года в центре громкого скандала оказался популярный вокально-инструментальный ансамбль «Самоцветы». В народе пошли упорные слухи, что участники звездного коллектива вдрызг разругались между собой и разбежались по разным ансамблям. Как выяснилось вскоре, слух этот оказался правдивым лишь отчасти. Что же случилось?

Созданный четыре года назад благодаря стараниям Юрия Маликова, этот коллектив буквально за считаные месяцы приобрел фантастическую популярность, собирая на своих концертах целые стадионы. Многие шлягеры ансамбля знала наизусть вся страна: «Увезу тебя я в тундру», «Приметы», «Верба», «Там, за облаками», «Мой адрес – Советский Союз» и др. Последние концерты в Москве, состоявшиеся в сентябре 1975 года во Дворце спорта в Лужниках, еще раз подтвердили, что популярность «Самоцветов» по-прежнему на высоком уровне – зал был битком (до этого ансамбль четыре месяца с успехом гастролировал по Южной и Центральной Америке). Как вдруг Юрий Маликов объявил, что распускает старый состав и набирает новый. Для большинства людей этот шаг руководителя стал полной неожиданностью, поскольку о конфликтах внутри коллектива знал только ограниченный круг людей. Между тем эти конфликты существовали давно и, как ржавчина, разъедали ансамбль изнутри. Если коротко, то суть этих разногласий заключалась в творческой неудовлетворенности артистов: им хотелось выйти за рамки «комсомольского» репертуара, исполнять песни зарубежных авторов (тех же рок-групп), а Маликов это не приветствовал. Кроме этого, в ансамбле имелись и проблемы финансового характера, когда одни его участники получали меньше других. В итоге все эти неурядицы привели к развалу первого состава ансамбля.

Поводом к «разводу» стал вроде бы пустяк: солист ансамбля Валентин Дьяконов опоздал на репетицию, Маликов стал его отчитывать, а артист вспылил и заявил, что уходит из коллектива. Следом за ним ансамбль покинули и остальные: Ирина Шачнева, Алексей Шачнев, Сергей Березин, Анатолий Могилевский, Юрий Петерсон, Геннадий Жарков, Юрий Генбачев. Спустя месяц эти люди создадут новый ВИА под названием «Пламя» (руководитель – Николай Михайлов), а Юрий Маликов приведет в «Самоцветы» новых исполнителей, среди которых будут супруги Владимир и Елена Пресняковы из Свердловска.

Явление «Пламени» народу состоится 14 ноября в ресторане «Золотой колос», что на ВДНХ, – там пройдет их первый концерт. А спустя пару недель после выступления в «Золотом колосе» «Пламя» будет приглашено на телезапись финальной «Песни года» с песнями «У деревни Крюково» и «Вся жизнь впереди». Что касается «Самоцветов», то их первое выступление в новом составе пройдет в Москве в декабре. Но поскольку на эти концерты сможет попасть только ограниченное число людей, остальные продолжали находиться в неведении относительно этих событий. Отсюда – полная путаница в головах.

Включив 1 января 1976 года свои телевизоры, чтобы посмотреть финальную «Песню года», зрители увидели горячо любимых ими солистов «Самоцветов» Ирину Шачневу и Валентина Дьяконова в составе совершенно другого коллектива – ВИА «Пламя». А спустя несколько дней, уже в другой передаче, они обнаружили, что в ансамбле «Самоцветы» играют сплошь новые музыканты. Дабы успокоить общественное мнение по поводу всех этих пертурбаций, в дело были подключены СМИ.

В субботу 31 января в «Московском комсомольце», в рубрике «Звуковая дорожка», была помещена заметка под названием «Куда девались „Самоцветы“. В ней цитировалось письмо рассерженного зрителя: мол, смотрел по ТВ концерт „Самоцветов“, но никого, кроме Юрия Маликова, не узнал. Что случилось? Отвечая на этот вопрос, газета вкратце объяснила автору письма, а с ним и многомиллионной аудитории, что теперь на отечественной эстраде существуют два коллектива: „Пламя“, состоящее из бывших участников „Самоцветов“, и обновленные „Самоцветы“. О том, что послужило поводом к такому клонированию, газета, естественно, не сообщала (ей бы никто это не позволил), но даже в таком виде эта информация считалась прорывом.

В конце ноября 1975 года в центре очередного скандала оказалось песенное творчество Владимира Высоцкого. А произошло следующее. На Рижской киностудии режиссер Сергей Тарасов снимал приключенческий фильм «Стрелы Робин Гуда», для которого Высоцкий написал шесть прекрасных баллад: «В забавах ратных целый век…», «Робин Гуд», «Баллада о любви», «Средь оплывших свечей», «Замок времени срыт» и др. 28 ноября фильм с этими песнями был принят на студии и отправлен в Москву. Просмотр ленты в Госкино состоялся 9 декабря, и там случилось неожиданное: высокие чиновники согласились принять картину только в том случае, если песни Высоцкого изымут. Сказали, что кино приключенческое, а песни слишком серьезные, даже трагические, а в иных и вовсе присутствует идеологический подтекст. В итоге Тарасову не оставалось ничего иного, как пойти на попятную. Как выразится по этому поводу сам Высоцкий: «Надо было бороться за это дело, а режиссер оказался послабже душою, чем я предполагал, и просто не стал бороться…»

В итоге вместо Высоцкого пригласят композитора Раймонда Паулса и поэта Леонида Прозоровского. В течение двух недель ими будут написаны всего две (!) песни, которые и войдут в окончательный вариант фильма. Стоит отметить, что Тарасов все-таки сумеет реабилитироваться: в 1982 году он снимет фильм «Баллада о доблестном рыцаре Айвенго» и все песни Высоцкого из «Стрел Робин Гуда» включит туда. Правда, самого Высоцкого на тот момент уже не будет в живых.

Малый театр в советские годы считался оплотом традиционного искусства и стоял в авангарде борьбы с разного рода экспериментаторством, которое в театральных кругах давно получило название «мейерхольдовщины» (ярким примером подобного рода искусства тогда был Театр на Таганке). В Малом эту борьбу возглавлял корифей театрального искусства Михаил Царев, который, несмотря на то что некогда сам служил в Театре Мейерхольда (1933–1937), а также на свой преклонный возраст (в 1973 году ему исполнилось 70 лет), и не думал уходить на пенсию. В среде державников он слыл принципиальным борцом с либералами и ценился весьма высоко (к юбилею он был награжден Золотой Звездой Героя Социалистического Труда).

Между тем в руках у Царева была сосредоточена большая власть. Мало того что он главенствовал в Малом театре (его директором он стал еще в 1950 году), Царев еще был председателем Президиума Совета ВТО (с 1964 года) и профессором Театрального училища имени Щепкина (с 1962 года). Многие люди спали и видели, чтобы Царев поскорее отправился на покой (на пенсию или в мир иной), но тот и не думал оправдывать ни тех, ни других надежд своих недоброжелателей. И Малый театр по-прежнему оставался в авангарде борьбы с либерал-западничеством.

В декабре 1975 года в столичных театральных кругах только и было разговоров, что про конфликт Царева с главным режиссером Малого театра Борисом Равенских. Некоторое время назад (весной) жена режиссера, актриса этого же театра Г. Кирюшина, даже написала письмо главному идеологу Михаилу Суслову, в котором попыталась защитить своего мужа от нападок администрации. Приведу лишь отрывок из этого послания:

«М. И. Царев сделал все для создания атмосферы, в которой невозможна нормальная творческая работа коллектива и главного режиссера. Вместо того, чтобы активно организовывать коллектив на выполнение творческих планов театра, выработанных главным режиссером, он всячески старался сорвать их осуществление. Приглашение в труппу новых актеров вызывает особые трения. Например, приглашенный в труппу И. М. Смоктуновский на роль царя Федора в спектакль „Царь Федор Иоаннович“ был принят со стороны директора и его последовательных проводников столь сдержанно или, просто сказать, не принят, что, естественно, насторожило этого актера и вызвало нежелание работать в театре. Практически все усилия М. И. Царева направлены на срыв творческой деятельности главного режиссера. В этом используются самые вероломные средства для нанесения ударов по здоровью и творческой мобилизации Бориса Ивановича в период работы над спектаклем. Используется все: оскорбление его человеческого, творческого достоинства, грубость, игнорирование в решении важных производственных вопросов, слежка и подкарауливание его недостатков под лозунгом партконтроля – все это направлено на возможный срыв Бориса Ивановича. Такое многолетнее нервное напряжение, которое создается вокруг работы Бориса Ивановича, меня как жену, как мать его детей очень тревожит…

Здоровье и силы Бориса Ивановича находятся на пределе. Я очень боюсь, в такой обстановке настанет день, и он физически не сможет прийти на репетицию и выпустить спектакль. Вот почему я обращаюсь к Вам, уважаемый Михаил Андреевич, с этим письмом и очень прошу вас помочь».

Суслов не стал лично разбираться в этих склоках, а поручил это дело кому-то из своих подчиненных. Однако вмешательство последних не привело к положительному результату – Царев и Равенских продолжали жить как кошка с собакой. В результате в конце декабря их обоих вызвал к себе министр культуры Петр Демичев, который симпатизировал Цареву. 24 декабря в дневнике актера Малого театра Михаила Жарова появилась следующая запись, посвященная этой встрече:

«Разговор, как потом мне сказал Царев, занял три часа. Демичев высказал все претензии к Равенских, к его поведению на собраниях, на склоки и запугивание при выступлениях выдуманными встречами его, Равенских, с правительством. В конце сказал: „Имейте в виду, что может так случиться, что в театре вообще не будет главного режиссера и тем более группировок, которые он создает“.