В 1984 году исполнилось четыре года со дня смерти Владимира Высоцкого. 25 июля десятки тысяч людей потянулись к могиле поэта на Ваганьковском кладбище, хотя официальные власти всячески противились этому волеизъявлению: в годовщину смерти Высоцкого по ТВ не показывали фильмы с его участием, в прессе не было ни одной серьезной статьи о нем. Но 84-й год внес в эту ситуацию неожиданные коррективы. Один из толстых журналов опубликовал большой материал о Высоцком, но… критического характера. Эта публикация стала настоящей бомбой того знойного лета.

Речь идет о статье поэта Станислава Куняева в июльском номере журнала «Наш современник» под названием «Что тебе поют?». Начав статью с того, что после опубликования два года назад в «Литературной газете» своей статьи о Высоцком на его имя пришли горы возмущенных писем от поклонников покойного, Куняев размышлял:

«Я отложил письма и задумался… Так вот в чем дело: ты начал спор о вкусах, а замахнулся, сам того не подозревая, на святая святых. Высоцкий уже не интересовал меня – бесстрашное время расставит все по своим местам. Гораздо интереснее подумать о другом феномене – о читателе, почитателе, слушателе, поклоннике, потребителе… Что это – любовь, уважение, пиетет? Но разве бывает любовь столь беспощадна к чужому мнению? Разве естественно, что любовь к одному явлению культуры закрывает человеку глаза на все остальные имена? Почему эта любовь не просветляет, а ожесточает? А может, это вовсе не любовь, а просто некий агрессивный культ? Почему эти люди ведут себя так, словно за их спиной нет великой поэзии, великой культуры, словно бы лишь вчера они шагнули из небытия в цивилизованный мир, услышали его и отдали Ему всю свою душу, ничего больше знать не желая?.. Может быть, массовая культура при сегодняшних средствах распространения стала наркотиком невиданной, незнакомой человечеству силы? Может быть, поэтому так беспощадно быстро сходят со сцены, изнашиваются, вырабатывают запасы своего таланта творцы популярного искусства? Спивается связавшийся с Голливудом Скотт Фитцджеральд, разрушаются от постоянных допинговых доз наркотиков кумиры следующего поколения: Элвис Пресли и Дженис Джоплин, Джимми Хендрикс и Джим Моррисон, не выдерживает гастрольно-коммерческих нагрузок Джо Дассен, гибнет от пули фанатика (а фанатизм тоже сила, действующая на тех, кто вызвал ее к жизни) переставший творить Леннон…»

Начав свои мысли издалека, Станислав Куняев в конце концов подводил читателей к главному: «Сходите на кладбище! Посмотрите, сколько там цветов…»

Таких писем было много, к ним прилагались фотографии надгробия с толпами людей у ограды, и я, загипнотизированный непрерывным диктатом, действительно собрался на кладбище.

– Ты когда там будешь, – попросил меня мой товарищ, – посмотри, пожалуйста, цела ли там одна ничем не знаменитая могила – она метрах в четырех от Высоцкого, да вот, кстати, погляди на фотографию…

На фотографии в окружении множества людских ног был виден небольшой холмик с полуметровым деревянным столбиком, на котором была выведена скромная надпись: «Майор Н. Петров, умер в 1940 г.»

– Я фотографию делал год назад, – продолжал мой приятель. – Думается, что этой могилы уже не существует.

…Вечерело, народ постепенно расходился. Я смог оглядеться вокруг и увидел, что можно было предположить. Вокруг была истоптанная ровная земля. Могилы майора Петрова не существовало.

Я не могу себе представить, чтобы поклонники Блока, Твардовского, Заболоцкого или Пастернака могли позволить себе из любви к своему божеству равнодушно топтаться на чужих могилах.

Конечно, «нам не дано предугадать, как наше слово отзовется», и отношения творца с человеком, открывающим сердце строке, звуку, картине, слышны и не всегда предсказуемы. Но в безбрежном эмоциональном море этой стихии должны мерцать сигналы друг другу, два маяка, две равноправные воли – человека искусства и человека жизни. Ибо, как сказал мудрец, «поэт должен помнить, что в прошлой прозе жизни виновата его поэзия, а человек жизни пусть знает, что в беспомощности искусства виновата его нетребовательность и несерьезность его жизненных вопросов».

Статья Куняева удивительным образом совпала с двумя событиями: лишением в июле Юрия Любимова советского гражданства и волевым решением вышестоящих органов о передаче всех материалов музея на Таганке (более 12 тысяч единиц хранения), в том числе и материалов о В. Высоцком, в ЦГАЛИ. Мало кто из сведущих людей не понимал, что все эти события тесно связаны между собой и что за спиной «Нашего современника» стоят весьма влиятельные силы со Старой площади. Когда Валерий Золотухин, возмущенный статьей Куняева, начал свои хождения по инстанциям с целью ее опровержения, один из его знакомых передал ему удивленные реплики высокопоставленных деятелей из центрального аппарата КГБ: «А чего Золотухин возникает против „Нашего современника“? Он же русский человек. Захочет – он будет печататься в „Современнике“.

Удивление высокопоставленных чекистов и подобные реплики из их уст многое объясняли из того, что происходило в те дни вокруг имени Владимира Высоцкого. Дело в том, что в силу своего полуеврейского происхождения и круга тех знакомств, которые он поддерживал при жизни, Высоцкий был недолюбливаем в среде так называемых «русских патриотов». Вокруг него всегда вращались люди, ориентированные в сторону Запада, да и сам он никогда не скрывал своих близких связей со многими деятелями западной литературы, искусства и эмигрантскими кругами. После смерти, став для «западников» чем-то вроде символа, Высоцкий должен был рано или поздно навлечь на себя гнев «русских патриотов» или «почвенников».

Между тем в декабрьском номере «Нашего современника» была опубликована подборка писем-откликов на июльскую статью С. Куняева. Приведу лишь некоторые из них.

«…Вызывает возмущение поведение поклонников Высоцкого на кладбище. Втаптывание чужих могил – это неуважение к нашим предкам. Печально, что к этим топтунам теперь стали присоединяться и молодожены, заезжающие на кладбище из загса. Заметьте, заезжают к Высоцкому, а не на могилы своих отцов и дедов…» (Н. Богданов, аппаратчик, поселок Мамонтовка.)

«Ни один талант не виноват в крайностях своих поклонников. Знаете, почему я зачеркнула слово „гений“? – потому что решила написать не только о Высоцком. Разве голос Лемешева стал хуже из-за того, что его сумасшедшие поклонницы целовали след от ботинка прославленного тенора. Разве песни Аллы Пугачевой перестали быть драматически насыщенными из-за того, что в ее подъезде целыми днями стоят влюбленные почитательницы? Любовь к таланту принимает порой самые уродливые формы, но в этом ни в коей мере не виноват первоисточник» (Т. Салынская, школьница, Москва).

«Герой Высоцкого не знает нормального мира народных, общечеловеческих ценностей. Но ежели судьба обделила – это одно, тут не вина, тут беда. Однако герой и не помышляет о нормальном мире нормальных ценностей. Возможно, я сужу предвзято. Но отсутствие диалога с Родиной, ответственности перед ней – очень серьезный показатель болезни. Нет душевного родства героя с народом, нет включенности в общее дело. Герой всегда особенный, всегда противопоставленный – заранее и всему. И совсем уже нерусская черта: самореклама. Поза настоящего мужчины, который, как ему и положено, нигде не пролил настоящую слезу…

Я боюсь Мужчины с неприкрытой претензией к жизни: отдай мне мое! Не вижу в нем веры, не вижу идеала. Не вижу, ради чего раздвоенный, страдающий певец встал к микрофону, точно к амбразуре.

Герой Высоцкого, претендующий быть Мужчиной, слишком смахивает на мальчика с гитарой из подворотни. Одно в нем устойчиво – качества хорошего кулачного бойца.

И еще одно: бард хотел улучшить людей. Но разве от этого легче? Хороши ли средства? Хорош ли его герой, его идеал? Если и была маска, то она приросла, стала лицом – есть у маски такая скверная тенденция прирастать. И надо быть великим мастером, чтобы соблюсти дистанцию. В данном случае – увы… Вот и прижился Высоцкий там, где явно не хотел бы. Сытые «сильные личности» поют его пьяными голосами. Держат за своего…». (О. Разводова, преподаватель Воронежского университета.)

Отделив Владимира Высоцкого от русского народа, авторы подборки добрались и до современной молодежи и письмом старшего библиотекаря Г. Морозова из Калуги раскрыли невольно весь смысл своего мероприятия:

«Всем отделом и всей библиотекой прочитали статью С. Куняева. Вы выразили нашу тревогу за состояние культуры и нравственности молодежи (и уже не только молодежи). Как поэт, оценивая „потребление“ музыки, кино, Вы не поставили точки над „i“, а я позволю себе употребить штамп, набивший оскомину, но точно отражающий суть явления: „Это идеологическая диверсия. Как это страшно, что музыку делают оружием разложения!“

Пройдет всего лишь пара-тройка лет, и имя и творчество Высоцкого будут взяты либерал-перестройщиками на вооружение как таран против советской идеологии. Либералы весьма эффективно воспользуются посмертной славой Высоцкого, сделав из него чуть ли не главного «мученика тоталитарного режима».

В ноябре 1984 года Алла Пугачева приняла участие в записи популярной телепередачи «Вокруг смеха». Однако до зрителя это выступление так и не дойдет – его вырежут. Причем виновата в этом будет сама певица. Вот как описывает перипетии этого скандала Г. Каландадзе:

«На записи-прогоне вместе с Пугачевой был и Раймонд Паулс, потому что музыка песни («Делу время». – Ф. Р.) принадлежала ему. Да тогда и поговаривали о романе между маэстро и Пугачевой. Алла вышла на сцену в очень короткой юбке-клеш, что ей, на мой женский взгляд, ужасно не шло. Но попробуйте возразить не терпящей никакой критики певице. Песню Алла спела блестяще, но решила посмотреть на себя со стороны и попросила перекрутить запись на мониторе. Что тут началось. Пугачева буквально набросилась на режиссера Черняховского: «Ты же снимать не умеешь!» Растерявшийся от такого напора Черняховский робко переспросил, что не понравилось Алле. «Да то, что мои красивые ноги и мои красивые глаза ты снял по-уродски». Режиссер снова, как мог, робко возразил. Но явно не решился заметить заслуженной к тому времени артистке, что, пардон, не так уж для миллионов телезрителей с разными эстетическими вкусами прекрасны ее ноги, к тому же демонстрирующие их полноту из-под короткой юбки, годившейся впору какой-нибудь заводской девахе с городской окраины. (Вопрос спорный: в этой же юбке Пугачева снималась и в «Огоньке», исполняя ту же песню, и выглядела очень даже ничего. – Ф. Р.)

На крики пришел Валерий (Каландадзе – муж рассказчицы. – Ф. Р.): «Что здесь происходит?» Певица стала жаловаться. Тогда всегда выдержанный и деликатный Валериан Сергеевич переспросил: «Алла Борисовна, вам не нравится, как наш оператор запечатлел ваши внешние данные?» – «Да, не нравится». Тогда Валерий, повернувшись к Черняховскому, приказывает: «Гарик, вырежи Пугачеву из передачи». И ушел за кулисы. Так капризная А.Б.П. не попала тогда в новогоднее телешоу. И пока мой муж был в теленачальниках (он был заместителем главного редактора литературно-драматического вещания Гостелерадио. – Ф. Р.), она не участвовала во многих передачах».

Прославленный тренер по фигурному катанию Станислав Жук за два десятилетия своей работы вывел в чемпионы многих фигуристов. Как напишут позднее журналисты, славы, добытой для страны его учениками, с лихвой хватило бы не на одну – на две, три, четыре тренерские карьеры. Однако эта же работа медленно, но неумолимо подтачивала здоровье великого тренера. Все эти двадать лет вокруг Жука постоянно плелись всевозможные интриги, которые отняли у него минимум десять-пятнадать лет жизни. Из-за этих интриг он расстался со своей первой женой Ниной, из-за них частенько срывался в алкогольные загулы. Особенно лихое время выпало на долю Жука в первой половине 80-х, когда его обвинили… в растлении собственных несовершеннолетних учениц. В народе тогда ходили слухи, что он совратил Елену Водорезову и был за это осужден и отправился в тюрьму. На самом деле ничего подобного не было.

Сама Водорезова рассказывает, что эти мерзкие слухи поползли как раз в тот момент, когда она тяжело заболела полиартритом и Жук каждый день проводил в больнице, разговаривал с врачами, спрашивал, когда Елена сможет вернуться на лед. И своим отношением вернул Водорезовой веру в собственные силы – она потом вернулась-таки на лед. Однако себе Жук тогда сильно навредил.

Потом на свет была вытащена другая история – про «растление» еще одной ученицы Жука. Было даже составлено письмо в ЦК КПСС, где эта ученица и еще одна юная фигуристка обвиняли тренера в аморальном поведении. К слову, когда это же письмо дали на подпись Водорезовой, она послала ходоков куда подальше и пообещала написать свое письмо, в защиту Жука. Говорят, когда Жук читал его, он рыдал.

Отметим, что скандал с «растлением» окажется не последним в карьере Жука. Вскоре от него начнут один за другим уходить ученики, которых вынуждали это сделать спортивные власти и коллеги по работе. Например, пара Вероника Першина и Марат Акбаров уйдут к Ирине Родниной, а Екатерина Гордеева и Сергей Гриньков вообще уйдут в никуда, после того как Сергею пригрозят: не уйдешь от Жука – отправим служить в Сибирь! Понимая, что работать на тренерском посту ему все равно уже не дадут, Жук в 1987 году попросится на пенсию. Его просьбу тут же удовлетворят.