Феодальная система в Англии, как ее преподают в школе, кажется довольно простой и последовательной, результатом навязывания относительно небольшой группой захватчиков (воинов Вильгельма Завоевателя – офранцуженных норманнов и французов. – Ред.) системы, уже развившейся за пределами английских берегов и начавшей развиваться лишь после того, как эта система была навязана. Но даже в Англии это явление было исключительно сложным. С момента появления феодальная система стала развиваться исключительно быстро, изменяясь под влиянием обычаев англосаксов и перемены ситуации внутри королевства. Даже в наши дни это сложное явление вызывает споры по многим вопросам. На континенте феодальная система в разных странах серьезно различалась – в зависимости от обстоятельств, в которых осуществлялось ее развитие. В тех районах, которые были изучены, обычаи и феодальное право весьма сильно отличались от страны к стране, и было бы довольно неразумно пытаться рассказать о европейском феодализме в целом, кроме как в самых общих чертах. За пределами Северной Франции и тех стран, которым такой феодализм был насильственно навязан (например, Англия, Сицилия и Южная Италия, Иерусалимское королевство и др.), можно найти множество различий. Почти повсеместно, даже во Франции к югу от Луары, остались свободные земли, не имевшие никакого господина, в остальных же землях количество вассалов и сложность вассальных отношений менялись от места к месту. К примеру, в некоторых частях Южной Франции вассальные отношения устанавливались лишь клятвой верности, обещанием ни в каком виде не наносить вреда господину и его интересам; вопрос о принятии феодальной присяги при этом не ставился. Достаточно было, не прибегая к церемониям, простого пожатия рук, выражения воли стать вассалом и согласия на это господина. В Северной Италии клятва верности господину исчезла в XII столетии, и вассальные отношения устанавливались только клятвой верности вассала феодалу. Особый класс несвободных рыцарей, которые носили название ministeriales, существовал в Германии, Голландии, Бельгии и Люксембурге, но эти рыцари не давали клятвы верности господину, поскольку уже считались собственностью своего господина. В России, Скандинавии, Кастилии и Леоне можно найти определенные феодальные обычаи, но в этих странах феодальная система никогда не была развитой в полной мере. Даже феодальная терминология была в разных европейских странах разной. К примеру, слово vavassor относилось во Франции к зависимому от сеньора вассалу низкого ранга, иногда служившему с неполным комплектом защитного вооружения; в Северной Италии этим словом обозначался вассал короны, а в Англии это слово могло означать свободного человека, являющегося военнообязанным – но не обязательно вассала. В Северной Италии система управления и организация больших торговых городов и традиции городской жизни, восходящие к римским временам, всегда брали верх над феодализмом, который был институтом, основанным исключительно на земельной собственности и сельских общинах. Богатство городов было много большим, чем богатство феодальных владений. Итальянское дворянство, значительная часть которого занималась торговлей, стремилось жить в городах и иногда имело там укрепленные дома. Примером города с такими домами является имеющий множество башен Сан-Джиминьяно (городок в Тоскане, в 37 км на юго-юго-запад к Флоренции. – Ред.). В Германии тоже развилась довольно своеобразная социальная система, поскольку эта страна сравнительно меньше подвергалась опустошительным набегам норманнов (зато полвека, вплоть до битвы на реке Лех в 955 году, Германию терзали венгры. – Ред.), а на троне сменяли друг друга достаточно сильные монархи, способные защитить свое государство и не допустить междоусобиц, в которые погрузилась, например, Франция после распада империи Каролингов (который произошел в 843, во Франции Каролинги продолжали править до 987. – Ред.).

В целом, как мы уже говорили, сутью феодальной системы была служба в обмен на защиту. Даже в столь поздний период, как XIV век, между рыцарями и крестьянами существовал своего рода обмен – охрана за работу, – из которого, собственно, и развился феодализм. В книге «Пирс-землепашец» крестьянин говорит, что будет работать в поте лица своего на рыцаря, который, в свою очередь, будет защищать его и Святую Церковь от злодеев и охранять землю от преступников. Во Франции, колыбели феодализма, можно было добавить к этой фразе «нет земли без господина, нет господина без феодального поместья».

Вся земля рассматривалась как принадлежащая королю, который служит Богу. Высшее дворянство, сеньоры, имели наделы, которые теперь назывались fief, «лен, феодальное поместье», а не benefice, «поместье», в обмен на auxillium и consilium – обязанность служить королю с оговоренным числом рыцарей (этих рыцарей называли servicium debitum) и помогать королю советами во всех случаях, когда это требуется. Земельный собственник, в свою очередь, делил свой лен между более мелкими собственниками, в соответствии с числом рыцарей, которых он должен был предоставить королю для военной службы. Если земельное владение рыцаря было большим, он, в свою очередь, раздавал участки, чтобы получить дополнительное число рыцарей. Сеньор, в свою очередь, должен был защищать своих вассалов, – на континенте это означало участие в войне при угрозе владениям вассала и защита вассала в суде, даже в королевском суде. Сеньор также должен был давать советы вассалу и предоставлять необходимое обеспечение, которое обычно заключалось в том, что вассалу даровался лен. Согласно записям, во Франции имелось много вассалов, у которых был очень маленький лен; от них требовалась военная служба, которая уступала службе рыцаря, причем эти вассалы могли иметь неполный комплект доспехов. В XII столетии еще были вассалы, которые все еще не имели лена, их содержали в поместье господина, но число таких было невелико и постоянно сокращалось. Во Франции при слабых королях центробежные силы были столь велики, что герцоги и графы смогли вынудить множество вассалов короля служить в своих поместьях. К XI веку герцоги Бургундские были способны к возведению замков на аллодах (у германских племен и в раннефеодальных государствах Западной Европы свободно отчуждаемая наследственная индивидуально-семейная собственность, как движимая, так и недвижимая, свобода отчуждения которого была ограничена родовым обычаем. Позже, когда обычаи утратили силу, аллодом стали называть полную земельную собственность. – Ред.) в своей сфере влияния, и аллоды преобразовывались в лены герцога до того, как он получал на это разрешение.

Землю вассал получал «на содержание» (в России говорилось «на кормление». – Ред.), как собственность она оставалась во владении сеньора. После смерти вассала земля передавалась наследнику, но, если вассал умирал без наследника или не выполнял своих феодальных обязанностей, лен возвращался сеньору, который мог либо оставить землю у себя, либо передать ее другому вассалу. Сеньор имел право опеки, которая заключалась в праве управления леном и получения прибыли в случае, если наследник или наследница не достигли совершеннолетия, а также права отвергать избранников при женитьбе наследника или наследницы. Он также мог отклонить кандидатуру жениха в случае желания вдовы вассала вновь выйти замуж. Две статьи в Великой хартии вольностей (даровавшей и подтверждавшей некоторые права и привилегии рыцарства и горожан. – Пер.) (1215) предусматривают меры против нарушения прав несовершеннолетних владельцев земли, а также меры против принуждения вдовы к браку против ее воли. В Иерусалимском королевстве наследнице большого феодального владения разрешалось выбрать из трех кандидатов на ее руку, отобранных королем. На части территории Франции опека была заменена системой, по которой близкий родственник наследника назначался опекуном, поселялся в доме и занимался леном в период несовершеннолетия истинного собственника. В Германии опекун больших ленов получал большое содержание, которое устанавливалось произвольно, но за опекунство в случае малых ленов плата за службу часто составляла коня и доспехи, которые выдавались только на время жизни, – это было отражением практики возвращения подарков господина в эпоху военных отрядов ранних времен. К концу XII столетия во Франции содержание было установлено как доход с лена в течение одного года. В Англии Великая хартия вольностей устанавливала содержание графу в 100 фунтов стерлингов, а рыцарю – в 100 шиллингов.

Поначалу господин имел право получать с вассала услуги в то время и в том объеме, в котором захочет, но постепенно эти права были сокращены до трех традиционных «обязанностей»: господин мог потребовать от вассала, чтобы его старший сын служил ему рыцарем; господин мог в первый раз выдать старшую дочь вассала по своему выбору; господин мог рассчитывать на плату вассалом выкупа, если попадет в плен во время войны. Но даже эти три обязанности не были приняты повсеместно в Италии и Германии. Аналогичные обязанности, налагавшиеся на несвободных людей, назывались tallage.

Вассалы короля и вассалы на более низких ступенях имели обязанности перед крестьянами на своих землях, заключавшиеся в осуществлении правосудия в местных судах и в защите крестьян от налетчиков, бандитов и прочих врагов – людей и зверей. За это крестьянин работал на собственных землях господина, перевозил его товары и платил налог продуктами питания и произведенными товарами. Право осуществлять правосудие происходило от древнего обычая свободного человека судить своих рабов, а также диктовалось необходимостью поддерживать порядок на землях господина и тем, что вассалы после распада империи Каролингов узурпировали многие права короля. Средневековое правосудие, основанное в основном на штрафах, было весьма выгодно для тех, кто его осуществлял. Для тех же, кого судили, такой суд был лучше, чем полное отсутствие порядка.

Многие звания, такие как герцог, граф (а в Германии порой и епископ), даровались тем, кто имел лен, но наряду с этим существовали и меньшие по важности должности, которые не были связаны с земельной собственностью: к примеру, мэр города, коннетабль замка или чиновник, собирающий налог на тех, кто переправляется через реку или переезжает через мост.

Денежное содержание или рента с земельного надела были средством, при помощи которого должностное лицо могло поддерживать свое существование, в обмен на что было обязано являться на военную службу – не за лен, а за ежегодное фиксированное жалованье. Самым известным примером такого содержания является соглашение с графом Фландрским по содержанию войск англонормандских королей. Подобная разновидность вассальной службы – в обмен на ежегодное жалованье – получила много большее распространение позднее, ее нашли особенно полезной Эдуард III и его союзники бургундцы (на территории современных Голландии, Бельгии, Люксембурга и др.).

В Германии феодализм установился позже, чем во Франции. Норманны нападали только на районы низовий Рейна, и время этих нападений было относительно коротким. Большую угрозу представляли венгры и славяне, располагавшиеся на восточных границах. Хотя их рейды ускорили развитие вассальных отношений и феодализма еще даже до реформ Генриха Птицелова (919 – 936), только после междоусобных войн Генриха IV (1056 – 1106), мятежей крупных феодалов в XII столетии и ослабления королевской власти «борьбой за назначение епископов» (борьба, в которой папа-реформатор Григорий VI требовал от Генриха IV отказаться от своих прав над церковью на территории Германии. – Пер.) власть дворянства значительно усилилась и многие свободные крестьяне попали в крепостную зависимость. В Германии со времен междуплеменных войн сохранилось название военного вождя герцог; власть герцогов, вместе с властью отцов церкви, не позволяла стране погрузиться в окончательный хаос даже при таких слабых королях, как Людвиг Дитятя (899 – 911) и Конрад I (911 – 918). Хотя Карл Великий сильно ущемил институт герцогов и заменил их своими собственными представителями-франками, ко времени Генриха Птицелова они снова начинают набирать власть в районах своего происхождения – Франконии, Швабии, Баварии и Саксонии. Племенное происхождение великих герцогств не позволяло феодализму принять столь жесткие организационные формы, как, к примеру, во Франции. Герцоги признавали, что должны служить королю, но считали, что их земля не является в конечном счете собственностью короля. В пределах своего герцогства они чеканили монету, созывали ассамблеи, осуществляли правосудие и контроль над деятельностью церкви – как во времена Меровингов.

Дворянство всегда включало в себя множество людей, которые считали, что они имеют право делить свои земли по собственному усмотрению, не испрашивая разрешения короля. Поначалу эти наделы назывались солнечными ленами (Sonnenlehen), поскольку этими землями распоряжались независимо от воли земных господ, а позднее – знаменными ленами (Fahnlenen), поскольку при пожаловании лена использовалось знамя. Поначалу такое пожалование осуществляли только герцоги, позднее – маркграфы, и в конце концов все самые ценные лены были розданы таким образом. Пожалование при помощи знамени можно видеть на иллюстрации в Sachsenspiegel («Саксонское зерцало» – сборник германского феодального права. Составлен в конце XII – начале XIII века анхальтским судьей Э. фон Репковом. – Ред.) примерно 1360 года, точно так же, как пожалование при помощи перчатки, упоминание о котором можно найти в памятнике французского героического эпоса «Песнь о Роланде». Sachsenspiegel также позволяет познакомиться с актом предоставления защиты как одному человеку, так и группе лиц и содержит соответствующую клятву на священных реликвиях (Земельная библиотека Саксонии, Дрезден).

Феодализм во французском стиле, союз института вассалитета с институтом дарования поместий и ленов, принятие принципов защиты и клятвы верности появились позже и всегда были больше распространены в землях, примыкающих к Франции. Развитие феодализма повсеместно задерживалось существованием королевских чиновников, герцогов, графов и сотников. Оттон I Великий (912; германский король, 936 – 973, с 962 император Священной Римской империи) ввел в иерархию епископов и аббатов, назначенных короной. Вормский конкордат 1122 года частично подтвердил это тем, что по нему императору на территории Германии было предоставлено право ограниченного вмешательства в выборы епископов и аббатов и передачи им в лен земельных владений перед посвящением их в сан папой. Таким образом, церковные феодалы были одной из главных опор короля. Вассалам, в отличие от герцогов, было запрещено вести свои войны, они не имели права и чеканить монету, однако им позволялось вершить правосудие в несложных вопросах. При Оттоне I даже герцоги подлежали королевскому суду. К феодальной анархии, что царила во Франции, в Германии относились с презрением, и попытки Генриха II ввести Божий закон были сочтены несправедливым отражением общественного закона.

Лены не были наследственными до XI столетия, и, хотя графы стали получать лен по наследству ко временам Генриха II (973; германский император в 1002 – 1024), даже звание великого герцога не являлось полностью наследственным до правления Генриха IV (1050; германский император в 1056 – 1106). Рыцари и рыцарство, по всей видимости, не существовали до XII века. Первая письменная запись, в которой упоминается рыцарство в Германии, относится к посвящению в рыцари венгерского короля германским королем Конрадом III в 1146 году, возможно, в подражание французской практике, которую германцы могли видеть во Втором крестовом походе.

В Германии осталось очень много свободных людей, которые не подчинялись какому-либо сеньору. До XI века частым явлением были вассалы без лена, и Heerban – войско, основанное на обязанности всех свободных людей защищать королевство, – сохранилось в Германии дольше, чем где бы то ни было. В битве при Бувине (1214), где французы во главе с королем Филиппом II Августом одержали победу над войском германского императора Оттона IV, много свободных саксов сражалось в пешем строю. Эти свободные люди (Fregebur), которые чаще всего встречались в Саксонии и Баварии и намного в меньшем числе в Швабии и Франконии, имели такой же вергельд, как и рыцари (Ritter), давали клятву, как в Англии, и формировали Heerban.

Главной особенностью, отличавшей немецкий феодализм от феодализма в других странах, была ministerialis, «несвободные рыцари». Хотя в Англии и Франции вассалы могли быть проданы, отданы или дарованы волей своего господина, они по закону считались свободными, тогда как ministerialis свободными не были. Они, похоже, произошли из высшего слоя крепостных, осуществлявших услуги, а не работавших на земле и во времена Каролингов поднявшихся до должностей управляющих. Поначалу их служба была совершенно невоенной, и в 789 году Карл Великий постановил, что «несвободные рыцари», которые оказывали важные военные услуги, должны получить свободу. По прошествии времени они становились должностными лицами – как у дворян, так и при королевском дворе, поскольку их должность при вассале свидетельствовала об их умении вести хозяйство, а также о преданности вассала, который не потерял свой земельный надел из-за обвинения в неверности. Слуга привык повиноваться, у свободного вассала подобной привычки не было. К XII веку, когда класс, в который входили «несвободные рыцари», полностью сформировался, его представители стали регулярно выполнять военные обязанности, а их статус стал наследственным – если не по закону, то фактически. Итальянские военные кампании показали, что «несвободные рыцари» очень нужны армии, поскольку немецкие феодалы неохотно служили столь далеко от дома. В воинских контингентах из Южной Германии, которые посылали в эти кампании, число вассалов сократилось с 71 процента в 1096 – 1146 годах до 3 процентов в 1191 – 1240 годах. Место отсутствующих заполнили «несвободные рыцари». Они составили большую часть армии Конрада III во время Второго крестового похода. Их срок службы неизвестен, но, по всей видимости, он был больше, чем у рыцаря, который служил шесть месяцев без оплаты и мог быть призван на следующий срок после перерыва в шесть недель.

При Генрихе IV (р. 1050, император в 1056 – 1106) почти все должностные лица были «несвободными рыцарями». Их от всей души ненавидели за их грубые манеры, гордость и мелочную тиранию. В XII веке они начали получать рыцарское звание и присваивать себе титулы дворян в соответствии с количеством пожалованной им земли, так что к концу столетия эти два сословия, свободное и несвободное дворянство, стали практически неразличимы. В Италии «несвободные рыцари» иногда занимали высокие административные посты, как Марквард из Анвейлера, который был регентом Сицилии и после освобождения от зависимости в 1197 году стал герцогом Равеннским и маркизом Анконы.

В Германии разделение общества на социальные слои заняло больше времени, чем, к примеру, во Франции, – в частности, из-за того, что «несвободные рыцари» занимали самые разные по рангу посты, а частично из-за большого числа свободных крестьян, что препятствовало росту числа крепостных, которых было много во Франции. Лишь небольшое число феодалов низшего ранга не имело каких-либо вассалов, и место вассалов у них занимали «несвободные рыцари». Те феодалы, у кого вассалы были, редко даровали им наделы. Низшие феодалы жили с доходов со своих поместий в неукрепленных особняках, что было возможно только в сравнительно безопасных условиях сельской местности. Замки обычно принадлежали королевским наместникам и часто имели гарнизон, содержавшийся за счет короля. Во время правления Генриха IV мятежными феодалами и стремящимися к независимости «несвободными рыцарями» было воздвигнуто множество замков, на строительство которых они не имели разрешения. Продолжительное несовершеннолетие этого короля и его последующая ссора с папой римским по поводу пожалования епископских званий ослабили королевскую власть, способствовали усилению центробежных сил, всегда сопровождающих феодализм, и лишили короля поддержки церкви, которой добивался Конрад II (1024 – 1099), чтобы противопоставить церковь баронам. Этот король сделал все, что мог, чтобы подорвать растущую мощь крупнейших баронов, установив твердую, основанную на происхождении собственность на лены, принадлежавшие вассалам вассалов в Германии, и легализовав систему ленов в Италии. Благодаря этому он получил поддержку и симпатии субвассалов (то есть вассалов вассалов. – Ред.) и ослабил хватку сеньоров, но это, в свою очередь, способствовало распаду Германии.

В конце XI века Бенцо из Альбы предложил, чтобы Генрих IV заменил феодальную военную службу налогом, сравнимым со «щитовыми деньгами», и стал использовать наемную армию. Такое же предложение было сделано после битвы при Бувине в 1214 году, но наемники, похоже, никогда не играли значительной роли в германских армиях до конца Средних веков. Вместо этого монархи, такие как Генрих V (р. 1081; император в 1106 – 1125) и Фридрих I Гогенштауфен Барбаросса (р. ок. 1125, император в 1152 – 1190), полагались на свои личные владения и семейные связи, чтобы обеспечить себя вассалами и союзниками. Падение Генриха Льва, герцога Саксонии и Баварии (1129 – 1195; в 1139 – 1180 герцог Саксонии, в 1156 – 1180 Баварии. – Ред.), в 1180 году ослабило традиционную власть древних герцогств и привело к появлению многих небольших феодальных государств. Падение дома Гогенштауфенов в XIII веке не позволило появиться в Германии сильному государству, какими стали Франция и Англия. Центробежные силы феодализма взяли верх. Вассалы получили независимость от своих господ, и положение в Германии стало напоминать положение во Франции при поздних Каролингах.

Завоевание нормандцами Англии принесло на эти острова феодализм, но с несколькими своеобразными чертами. По всей видимости, нормандцы, попав в Англию, стремились улучшить систему, существовавшую в Нормандии. Кроме того, возникший английский феодализм адаптировал существовавшие у саксов методы управления. Приблизительно из 5 тысяч рыцарей, которые сформировали экспедиционные силы Вильгельма Завоевателя, только примерно половина были нормандцами, тогда как остальные являлись французами, бретонцами, аквитанцами и фламандцами, которые служили в качестве наемников или были искателями удачи. Собственные вассалы герцога Вильгельма отказались следовать за ним, поскольку феодальная служба не делала обязательной службу за пределами Французского королевства и только обещание получить во владение завоеванные земли могло побудить вассалов двинуться в дорогу. Поскольку Вильгельм не имел никаких прежних обязательств по отношению к своим воинам, а все прежние крупные англосаксонские феодалы после завоевания были лишены земли, Вильгельм мог начать с чистого листа и ввести более или менее единообразную систему для всей страны, а также отказаться от тех существовавших на континенте обычаев, которые он считал опасными. Поскольку преданность людей Вильгельма гарантировалась пониманием этими воинами того, что их надежды стать земельными собственниками зависят от мощи войска короля, Вильгельм мог установить для них правила, которые считал необходимыми. Частные войны между баронами, ограниченные в Нормандии, в Англии были запрещены, все спорные вопросы следовало теперь выносить на суд короля. Во Франции же частные войны были подавлены только в правление Людовика Святого (р. 1215; король в 1226 – 1270). Вильгельм разделил всю землю среди чуть меньше 200 сеньоров, многие из которых были его главными вассалами в Нормандии, в обмен на предоставление определенного количества рыцарей, причем это число часто представляло собой число пять, умноженное в несколько раз. Церковь получила землю в обмен на военную службу примерно 780 рыцарей, располагавшихся при аббатствах, соборах, монастырях, точно так же, как если бы они проживали у землевладельцев. Квота рыцарей была большей, чем в Нормандии, и целиком определялась королем, в отличие от традиций Нормандского герцогства, где только часть рыцарей, получивших наделы в поместье, должна была служить герцогу и даже еще меньшее число – верховному владыке, королю Франции. Дознание в Байе 1133 года показало, что из рыцарей, обязанных состоять на военной службе у епископа Байе, только шестая часть должна была обязана служить герцогу, и только одна двенадцатая – королю Франции. Принятый в Нормандии обычай произвольно менять время службы рыцарей, имеющих неполные доспехи, в Англии был совершенно неизвестен. Король лично владел крупнейшими участками земли в стране, и он ставил самых доверенных заместителей на ключевые посты. Его сводный брат епископ Одо из Байе, к примеру, был назначен в Дувр, главный порт на Канале (пролив Ла-Манш, который в Англии называют Английским каналом. – Пер.), а Вильгельм фитц-Осборн получил пост в Херефорде для охраны границы с Уэльсом.

Сеньоры короля получили множество поместий, разбросанных по всей стране. Для этого, похоже, было три причины: во-первых, из-за того, что страна была только что завоеванным, разделенным на части государством, во-вторых, потому, что в первую очередь конфискации подверглись только те земли, которые принадлежали саксам, сражавшимся под Гастингсом или слишком медлившим с выражением преданности (только после крупного восстания в 1069 году произошла полная конфискация земель саксов), в-третьих, из-за того, что в некоторых случаях один нормандец мог получить землю сакса, у которого не все земельные владения располагались в одном шире. Жоффрей Алселин получил все земли тэна Токи, сына Оути, разбросанные по всей области «датского права». Эти земли Жоффрей получил за выполнение таких же обязанностей, которые Токи выполнял у короля Эдуарда, а также за военную службу. Очень редко бывшим владельцам земли из числа саксов позволяли выкупать обратно свои земли, другие же могли стать вассалами нормандского землевладельца. Иногда земельные владения сеньора, которому принадлежал весьма значительный замок, группировались вокруг этого замка для того, чтобы создать castellaria для содержания замка, хотя другие земельные наделы, принадлежащие тому же сеньору, могли быть разбросаны по всей Англии. Примером этого является земляной надел Генри де Феррарса для содержания замка Тутбери на границе Дербишира и Стаффордшира, со 114 участками земли в Дербишире и восемью в Стаффордшире, а также меньшего числа участков, раскиданных в 12 других ширах. Лены крупнейших континентальных баронов также были разбросаны, хотя в данном случае из-за того, что они приобретались в случайном порядке на протяжении длительного времени, а не по плану, установленному их монархом. Поместье нормандца обычно называлось леном, fee, то есть землей, которым его наделяли; если большой участок имел нормандец, эту землю называли честью, honour. Хотя новых поселенцев обычно называли нормандцами, многие из них, принадлежавшие ко всем рангам, были французами, фламандцами или бретонцами.

По всей видимости, не существовало никакой определенной системы, по которой сеньор осуществлял servicium debitum (то есть обязанность служить королю с оговоренным числом рыцарей. – Пер.). Некоторые нанимали рыцарей, когда король этого от них требовал, из числа безземельных младших сыновей землевладельцев, ищущих свою удачу и надеющихся получить за службу собственный рыцарский лен. У других феодалов рыцари были постоянно, чтобы сопровождать при переездах из поместья в поместье (как в Англии, так и в Нормандии) и охранять замки. Когда население завоеванных земель было умиротворено (весьма жесткими, иногда зверскими методами – были случаи, когда завоеватели сжигали восставшие деревни полностью, поголовно убивая всех жителей. – Ред.) и угроза восстаний в Англии уменьшилась, необходимость в содержании большого числа рыцарей отпала. В этих условиях подавляющее число сеньоров даровали части своих владений баронам меньшего ранга или отдельным рыцарям в обмен на их военную службу. Даже в столь позднее время, как 1166 год, Cartae Baronum («Книга баронов» (лат.). – Пер.) упоминает некоторые феоды с недостаточным числом наделенных землей рыцарей, показывая, что рыцари поместья или простые наемники могли быть приняты на службу, чтобы получить требуемое число положенного для данного крупного землевладения. Для церковных высших должностных лиц было, должно быть, обременительным, когда грубые рыцари постоянно ссорились в принадлежащих церкви залах, но одновременно с этим они не хотели терять контроль над землей, наделяя рыцарей феодами. Поначалу эти дарования земли были, по всей видимости, ненаследственными; три самые ранние хартии, подтверждающие наделение феодами такого вида – все в правление Вильгельма I, – оговаривают, что дарование земли распространяется только на срок жизни, хотя в более позднее время лен передавался сыну умершего владельца, и это особое владение стало наследственным. К правлению Генриха I рыцарский лен обычно переходил к наследнику без возражений.

Вассал сеньора, владевший несколькими рыцарскими ленами, конечным владельцем которых был сеньор, находился в том же положении к своему господину, как господин относился к королю. Вассал сеньора осуществлял управление в своем поместье, служил в подчиненных барону учреждениях в качестве управляющего, оберцеремониймейстера, дворецкого или коннетабля, то есть выполнял те же обязанности, которые сам барон выполнял при дворе короля. Также вассал вассала был советником в суде чести и осуществлял свою собственную servicium debitum, чтобы присоединиться к своему сеньору с отрядом рыцарей, когда это потребуется. По всей видимости, именно из этого класса, как и из слоя сеньоров, появились должностные лица, которые в XIV веке получили название баннерет (от фр. banniere, знамя – рыцарь, имеющий право вести в бой группу (отряд) воинов, часто также рыцарей под собственным знаменем. Статус баннерета не обязательно означал принадлежность к дворянскому сословию, хотя, как правило, баннереты были дворянами. Рыцарь-баннерет стоял выше в иерархии, чем рыцарь-бакалавр (который мог сражаться только под чужими знаменами), но ниже, чем барон или баронет. – Ред.).

Во многих документах говорится о том, что военная служба рыцарей Франции, Нормандии и Северной Италии составляла сорок дней в году, как во время мира, так и во время войны. Однако в Англии только один документ упоминает продолжительность службы для рыцарей. Это дарование, сделанное примерно в 1140 году (не кем иным, как королевским церемониймейстером Джоном фитц-Гилбертом), лена в обмен на службу рыцаря на протяжении двух месяцев во время войны и сорока дней во время мира. Форма изложения заставляет думать, что такие условия были обычными. Поскольку обычно срок службы не оговаривался, он мог быть столь хорошо известен, что не нуждался в упоминании, и вышеупомянутое дарование лена могло, таким образом, относиться к исключительному случаю. Однако время службы до завоевания нормандцами составляло также два месяца, и если этот срок сохранился после завоевания, то он вполне мог устраивать рыцарей. Известно, что гарнизон в замке Ричмонд в Норт-Йоркшире также служил по два месяца. Позднее, в XII столетии, это время было, по всей видимости, сокращено до сорока дней, такой срок, судя по всему, стал повсеместно принятым, поскольку сержанты и пехота служили именно такое время. Во Франции – но, по всей видимости, не в Англии – тот, кто получал надел как часть лена рыцаря, иногда служили за это сорок дней; тот, кто владел половиной лена, обычно служил двадцать дней.

В 1086 году, в конце своего правления, Вильгельм I приказал землевладельцам всех рангов явиться в Солсбери и принести клятву личной преданности королю. Он понял, что обычная клятва вассала своему сеньору исключает службу королю и приводит к тому, что вассалы сеньоров следуют за своим сеньором, когда он решается на мятеж. Но не похоже на то, что рыцари того времени, все еще незначительные фигуры в социальном плане, считались достаточно важными фигурами, чтобы у них брали клятву; по всей видимости, для клятвы были вызваны только крупнейшие вассалы сеньоров.

Эта личная клятва королю повторялась в дальнейшем много раз. Самой важной была клятва 1166 года, когда Генрих II приказал сделать обзор состояния рыцарства в своем королевстве, чтобы все рыцари, которые еще не принесли ему присягу, могли сделать это к определенной дате. Он спросил своих крупнейших землевладельцев, сколько рыцарей имели наделы в их землях за время после смерти Генриха I, сколько имели на момент переписи и сколько рыцарей нуждаются в наделах для выполнения своей servicium debitum. Результаты обзора были записаны в Cartae Baronum. Результатом обзора стало увеличение квоты в 1168 году. Фактически землю получило много большее число рыцарей, чем это требовалось. Еще в 1135 году епископ Дарема предоставил землю 64 рыцарям, хотя servicium debitum требовала от него только десять; однако это могло диктоваться необходимостью защищать границу от набегов скоттов (шотландцев).

Наряду с владениями рыцарей существовали также владения сержантов (in sergentaria) – владения за какую-нибудь особую службу, меньшую, чем служба рыцаря, и очень часто оказываемую сеньору лично. Это могла быть чисто гражданская служба, такая как содержание охотничьего сокола или гончих для короля, обеспечение настольными скатертями специфического зрелища с животными или приготовление королю блюда из жареной свинины, когда он охотился в Уичвуде. С другой стороны, это могла быть военная служба, такая как несение королевского флага во время кампании в Уэльсе или командование силами округа (часть графства в Англии. – Пер.), в котором сержант проживал. Некоторые арендаторы среди сержантов осуществляли рыцарскую службу в армии, но это были исключительные случаи. Характерным для этой службы было то, что разные сержанты выполняли разные обязанности, и при даровании им земли эти обязанности оговаривались полностью. Где служба была военной, она обычно составляла сорок дней и проходила за счет сержанта, хотя в записях упоминается и более короткое время. Один сержант должен был предоставлять пехотинца для службы в Уэльсе, снабдив его куском копченой свиной грудинки; когда грудинка съедалась, пехотинец получал право вернуться домой. Некоторые сержанты были обязаны снабжать всадников, другие – пехотинцев, зафиксированы также случаи снабжения лучников и арбалетчиков. В 1213 году собранная английским королем Иоанном Безземельным в Дувре армия включала в себя сержантов; подразумевалось, что они должны служить верхом, но сержанты французских владений, записанные в Prisia Servientum под 1202 – 1203 годами, были пехотинцами. Сержанты сравнительно раннего времени были способны служить по доверенности, а к XIII веку они очень часто выполняли свою службу за денежное вознаграждение.

Средневековые летописцы часто называют представителей нижних рангов армии сержантами (servientes), но к этому слою относятся не только те, кто получал землю как представители слоя сержантов. Последние, без сомнения, присутствовали в армии; военные сержанты выполняли свои обязательства, налагаемые при получении земли, остальные же служили из-за обязанности свободных людей нести военную службу. Иоанн Ибелинский пишет, что города и церкви в Иерусалимском королевстве имели на службе 5025 сержантов в критические для королевства периоды. В некоторых случаях из сержантов могли формировать подразделения легковооруженных всадников и конных лучников. Уильям из Тира, писавший примерно в 1170 – 1180 годах, повествует о легкой коннице.

Относительно конных сержантов обычно считается, что они были несколько легче вооружены, чем рыцари. Иногда они принимали участие в военных кампаниях, осуществляя разведку – традиционное занятие легкой кавалерии. В документах более позднего времени часто военные обязанности одного рыцаря сравниваются с военными обязанностями двух сержантов. Жалованье сержанта колебалось в среднем около половины жалованья рыцаря, а жалованье рыцаря иногда уравнивалось с жалованьем двух сержантов. К примеру, из списка для переклички для военной кампании в Уэльсе в 1245 году видно, что на военную службу можно было принимать вместо одного рыцаря двух сержантов. Однако в летописях говорится, что сержанты принимали участие вместе с рыцарями в действиях конницы, а это значит, что, возможно, они были экипированы практически одинаково.

Servientes armorum (тяжеловооруженные сержанты) возникли, по-видимому, при Филиппе II Августе, как телохранители против ассасинов (тайная организация мусульманской (шиитской) секты исмаилитов, основанная иранцами в конце XI века для борьбы против династий Сельджуков, господствовавших в Иране с середины XI ве ка. С начала XII века действовали также в Сирии и Ливане – против крестоносцев и др. – Ред.) во время Третьего крестового похода. Позднее такой институт телохранителей был скопирован большинством европейских королей. Представителей этого сословия легко можно отличить на средневековых рисунках по булавам, которые они несли. Хотя поначалу они были телохранителями, их постоянное присутствие при короле означало, что они неизбежно становились посланниками для доставки приказов, а также лицами, выполнявшими приказы. Во времена, когда читать умели немногие, королевский герб на булавах этих людей стал средством их идентификации, и, таким образом, это оружие стало знаком королевской власти. К XIV веку булавы французских королевских сержантов стали изготовляться из серебра, и на них эмалью стал наноситься королевский герб.

Привнося в завоеванную Англию инновации от нормандов, Вильгельм I использовал также и саксонские институты правления, более высокоразвитые, чем на континенте. (Автор преувеличивает. Англия была тогда периферией и экономически и политически, а «институты правления» носили ярко выраженный отпечаток родоплеменной организации. – Ред.) Здесь были и официальные послания короля с указаниями и сеть судов в ширах и округах, саксонская чеканка монеты, система ежегодного сбора налогов, данегельд. Нормандские бароны получили посты шерифов, и до восстания 1069 года многие англосаксы занимали посты высокого уровня, как, к примеру, граф Моркар Нортумбрийский. Самым важным институтом, который использовал Вильгельм, была дофеодальная военная организация, при которой во время войны на службу призывались все свободные мужчины, а те, кто оставался дома, помогали в экипировке и платили жалованье тем, кто служил от их имени. Военные силы при этом созывались по распоряжению шерифа. Эти силы, позднее известные как набор рекрутов шира, вместе с набором рекрутов из городов, составляли феодальную армию и могли быть использованы против чересчур усилившихся сеньоров даже в том случае, если они собирали против короля собственных вассалов.

Хотя Вильгельм запретил своим баронам воевать друг с другом, они были столь склонны к насилию, что подобный запрет помешать им не мог. Как правление Вильгельма, так и правление его сыновей постоянно омрачались междоусобными войнами баронов и мятежами. Саксонские тэны и свободные люди воевали вместе с лояльными королю феодалами во время мятежей баронов, таких как мятежи Ёсташа (Евстахия) де Булонь (именно он при Гастингсе топором отрубил голову Гарольду; прямым потомком Ёсташа де Булонь является знаменитый путешественник Ранульф Файнес, в 1979 – 1982 годах осуществивший (со спутниками) первое в истории кругосветное путешествие через оба полюса Земли, в основном придерживаясь Гринвичского меридиана. – Ред.) в 1067 году, графа Хиефорда и баронов Восточной Англии в 1075 году. В 1068 году англичане воевали против сил сыновей Гарольда, и командующим силами Сомерсета в этом случае был Иднот, который являлся одним из придворных короля Эдуарда. В следующем году воины из Лондона, Солсбери и Уинчестера были задействованы в подавлении мятежей в Солсбери и Дорсете. Англо-нормандский хронист ХII века Ордерикус Виталис много раз описывает, как англичане воюют на стороне короля против мятежников. Сохранение военных институтов, существовавших до Нормандского завоевания, можно видеть, к примеру, в «Земельной переписи», которая в некоторых местах упоминает о военной службе, которую несли обычные мелкие землевладельцы во время смерти короля Эдуарда и продолжали нести во время переписи. В переписи есть множество ссылок на обязанность служить на земле или море, что заставляет предположить, что Вильгельм сохранил существовавшую у саксов обязанность служить в морских силах. Право собирать fyrdwite, штраф за неявку на службу в войско, упоминается и в документах, относящихся ко времени после Нормандского завоевания. Большое число мелких землевладений, принадлежавших сержантам, было даровано за обязанность командовать местными силами или нести знамя своего округа. Большое число англичан, призванных на службу в 1094 году, стало пехотинцами. Почти наверняка это было результатом отбора в фирд, поскольку у каждого было 10 шиллингов, – известно, что король собрал у них эти деньги. Эти 10 шиллингов, как предполагается, составляли их прожиточный минимум, упомянутый в переписи в абзаце про Беркшир. Англичане, которых следует отличать от англо-нормандского войска, определенно служили во Франции во время кампании 1078 года против Фулка Анжуйского, когда Ордерикус говорит о Normannos et Anglos (нормандцы и англичане (фр.). – Пер.) и упоминает имя одного из них, Токи, сына Вигота из Уоллингфорда, участвовавшего в осаде Жерберуа. Присутствие людей из фирда объяснено в Leis Willelmi начала XII века, где постановляется, что свободные люди обязаны служить за морем. Исчезновение системы отбора для службы не отмечено в записях, но основа территориального войска – обязательство всех свободных людей служить королю во время войны – осталось в Assize of Arms от 1186 года. На развитие англо-нормандской феодальной армии более позднего времени англосаксонская военная система повлияла достаточно сильно.

Хотя несколько похожая организация, arriere-ban, которую могли использовать в случае войны, существовала на Европейском континенте, на Вильгельма не могло не оказать впечатление качество созданного на основе отбора фирда саксов под Гастингсом. (Опять преувеличение. При Гастингсе значительная часть саксов не имела защитного вооружения и была вооружена... каменными топорами. – Ред.) Во Франции arriere-ban, похоже, использовалась от случая к случаю, и потому плохо обученная и, по всей видимости, плохо вооруженная пехота, вероятно, не могла эффективно бороться с конницей. (Автор дает неверную информацию. В битве при Бувине (1214), например, масштабы которой на порядок превосходят бой при Гастингсе, французская пехота во многом решила исход сражения, опрокинув фланговым ударом сомкнутой колонной сначала фламандских рыцарей на правом фланге, а затем немецких рыцарей в центре (при этом спасла сбитого с коня короля Филиппа II Августа. – Ред.) Королю Франции приходилось полагаться на воинов из своих наследственных земель и из земель тех вассалов, которые сохраняли ему преданность во время мятежей.

Свидетельством того, что англичане продолжали сражаться в рядах пехоты и что их метод повлиял на нормандцев, является то, что при Тиншебре (Тиншебра) (1106) нормандцы для боя сошли с лошадей, а при Стандарде (1138) жители Северной Англии и нормандские рыцари стояли плечом к плечу в пешем строю, почти как армия Гарольда при Гастингсе. (Для нормандцев привычно было сражаться в пешем строю всегда. – Ред.)

К середине XI столетия некоторые вассалы имели земли, дарованные им несколькими сеньорами, и, поскольку было невозможно давать клятву верности нескольким сеньорам, появилась новая концепция клятвы вассала. Клятва вассала давалась главному господину, в некоторых районах – первому сеньору, который даровал землю, в дру гих – тому, кто даровал самый большой надел земли. Клятва преданности остальным сеньорам предусматривала, что выше всего стоит клятва, данная главному из них. Поскольку личная служба всем сеньорам была невозможна, неизбежной становилась служба за деньги. К правлению Генриха I (р. 1068; правил в 1100 – 1135) каждый договор на вассальные отношения в Англии оговаривал преданность королю, так что в конечном счете клятва вассала стала клятвой королю, к чему во Франции пришли лишь в XIII столетии. (В основательно зачищенной Англии все было на порядок проще! – Ред.) В Германии Фридрих Барбаросса (правил в 1152 – 1190) безуспешно пытался ввести клятву вассала, однако феодалы сохраняли независимость, и это стало одной из причин раздробленности Германии.

Хотя земельный надел обычно делился между наследниками, особо важные наделы как правило полностью переходили во владение главного наследника по мужской линии или, в некоторых областях, к члену семьи, назначенному сеньором. В Нормандии и остальной Франции существовала система, называемая parage (устар. «род», «происхождение» (фр.). – Пер.); лен делился между наследниками, но землевладельцем становился старший в роду, который действовал в интересах прочих наследников, помогая им обеспечить servicium debitum, но он сам не приносил клятвы верности. В Германии землю получали все наследники и на всех налагались определенные обязанности. Обе системы испытания временем не выдержали из-за большой раздробленности земельных наделов через несколько поколений. Известны случаи, когда наследник получал одну девяностую часть поместья, а также когда вассал подчинялся девяти сеньорам. В Англии юстициарий (верховный судья и наместник королей нормандской династии) Ранульф Гланвилль постановил, что земли, участвующие в поддержке армии, должны целиком переходить старшему сыну. Статут quia Emptores 1290 года (Третий Вестминстерский статут, позволяющий каждому свободному человеку продавать свою землю или ее часть, но так, чтобы тот, кто получил ее в феод, держал бы эту землю от того же главного сеньора и за те же службы и обычные повинности, что и предыдущий владелец феода. – Пер.) был призван остановить дробление феодальных наделов; земля, отчуждаемая свободным человеком, должна была приобретаться новым владельцем земли непосредственно у господина последнего владельца земли.

На континенте было несколько различных форм службы рыцарей. К примеру, в то время, как граф Геннегау (Эно), как вассал епископа Льежа, должен был служить со всеми своими людьми, верховыми и пешими, во Франции, и в частности в Нормандии, доля людей, обязанных выполнять servicium debitium, была довольно мала в сравнении с размером земельной собственности. Во Франции (в том числе в герцогстве Нормандия) были землевладельцы, получившие часть своей земли от короля за обязательство сорокадневной службы в армии (in exercitu или service d’host); и несколько большие доли за службу на такой же срок они получали от своего непосредственного господина. При этом число земельных наделов, как от монарха, так и от непосредственного господина, было много меньше, чем число наделов, которыми владели рыцари. «Дознание в Байе» 1133 года свидетельствует, что эти оставшиеся земли даровались за счет всего рыцарства и, таким образом, появлялись не за счет земель землевладельцев или верховного владыки. (Аналогичная система была в Англии, в которой произошло как бы возвращение к системе отбора в фирд, когда часть военнообязанных помогала экипироваться остальным. К примеру, сохранилась запись, что четыре рыцаря, служившие аббатству Ридинг, получали поддержку всех других землевладельцев аббатства.) Все рыцари, получившие землю от епископа Байе, служили только при мобилизации на войну (pro bello nominato или nomine belli), то есть когда arriere-ban (ополчение), полный состав рекрутов из числа свободных людей, призывался на службу в случае общенациональной опасности. Призванные при этом служили как свободные люди, а не как землевладельцы.

По крайней мере, в теории главный землевладелец мог призвать всех наделенных им землей рыцарей для довольно ограниченной службы (service de chevauchee), если только он не должен был осуществлять призыв по приказу короля; и, согласно «Дознанию в Байе», призыву на службу подлежали все землевладельцы епископа, которые, как утверждается, подлежали службе, когда епископ этого требовал, и служили они за счет епископа. Поскольку междоусобные войны в Англии были запрещены, подобный тип службы, видимо, ограничивался эскортированием и охраной самого барона или его семьи. Нет сомнения, что в случае мятежа главный землевладелец противозаконно использовал рыцарей для своих целей. Английские крупные землевладельцы, по всей видимости, имели также право призывать на службу своих вассалов in exercitu (в случае крайней необходимости (лат.). – Пер.), поскольку им могла понадобиться помощь для отражения набегов.

«Дознание в Байе» также упоминает службу землевладельцев, имеющих 50 – 60 акров и больше, которые служили во время общенациональной опасности, верхом и вооруженные копьем, щитом и мечом. Их земельные наделы были меньше, чем у рыцарей, и, таким образом, они не считались способными купить кольчугу, так что при упоминаниях о них не говорится ни о каких доспехах. Когда в средневековом указе оговаривалось оружие и доспехи, то давалось описание минимального снаряжения. Возможно, многие из этих землевладельцев стремились приобрести хотя бы кольчугу. Именно эти люди, возможно, упоминаются летописцами как верховые сержанты (servientes), это слово имело широкое значение и использовалось для обозначения конных воинов, стоявших по рангу ниже рыцарей; часто оно применялось также по отношению к обычным пехотинцам.

Хотя в документах XIV века увеличивается число упоминаний о единообразно экипированных войсковых формированиях, возможно, что намного раньше некоторые контингенты баронов были одеты в костюмы, обозначающие принадлежность к их господину. К 1218 году относится упоминание о главаре банды разбойников, покупающем на 100 марок серебром (одна марка после Нормандского завоевания была равна 2/3 фунта. – Пер.) одежду, в какую одевались бароны или графы.

Помимо службы в полевых условиях рыцари также были обязаны осуществлять гарнизонную службу в конкретном замке короля или барона. Поначалу эти обязанности были довольно независимы друг от друга. Замок особо нуждался в охране именно в те времена, когда собиралась наземная армия. Естественно, рыцарь не мог выполнять обе обязанности одновременно. Можно определенно сказать, что в Германии, в некоторых областях Франции, в частности в Нормандии, обязанность охраны замков ложилась на социальную группу, которая по статусу была ниже, чем рыцарство. В Англии тоже, как свидетельствуют записи, охрана замков осуществлялась городскими жителями, как в Порт-Честере (в современной Англии не существует. – Ред.); часто эту обязанность выполняли землевладельцы из числа сержантов. Конечно, в большинстве случаев не было нужды иметь гарнизоны во всех замках. Во время кампании в Уэльсе только пограничные крепости нуждались в пополнении людьми, так что рыцари, обязанные охранять замки, далекие от мест сражений, могли служить в полевой армии. В опасные времена для усиления гарнизонов могло быть послано дополнительное число рыцарей и сержантов. Необходимость уменьшить охрану замков ради создания достаточно большой, чтобы противодействовать вторжению, армии особенно была характерна для Иерусалимского королевства. Когда Балиан из Ибелина прибыл в замок Ла-Фев во время набега сарацин на этот район, он смог в нем найти только двух воинов (оба были больными). После катастрофы у Хиттина (1187) (имеется в виду разгром крестоносцев у Тивериадского озера Салах-ад-Дином (Саладином). – Ред.) Балиан, вызванный организовать защиту Иерусалима, нашел в городе только двух рыцарей.

Свидетельства очень неполны, но относительно Англии установлено несколько случаев, когда оговаривались обязанность служить в войске и охрана замка. Рыцари аббатства Бери-Сент-Эдмундс размещались в замке Норуич (Норидж), а позднее в замке Бери, одновременно с этим они не были освобождены от обязанности служить в армии. Повсеместно охрана замка исключала любую другую военную службу, если только за нее не платили отдельно, как, к примеру, 60 рыцарям графа О, когда тот формировал гарнизон гастингского замка. Но в этом случае служба не осуществлялась за пределами страны, если только граф за нее не платил отдельно. Иногда большой земельный надел мог облагаться большой квотой рыцарей для охраны какого-либо определенного замка и меньшей квотой для службы в войске; иногда соотношение было обратным. К примеру, граф Солсбери должен был предоставить 40 рыцарей для службы в армии, но только 20 для гарнизонной службы в замке Солсбери. Некоторые различия в числе служивших при замке могли объясняться тем, что обычно служба в собственном замке барона нигде не записывалась, тогда как служба в замке короля фиксировалась. Возможно, двойные обязанности вызывали недовольство, и в Великой хартии вольностей было оговорено, что «рыцарь, взятый или посланный на военную службу, должен быть освобожден от охраны замка на время равное времени военной службы».

Продолжительность службы различалась от замка к замку. В нескольких случаях раннего времени на континенте эта служба, похоже, была постоянной, но в Англии служба осуществлялась попеременно, сроком от трех месяцев (как у рыцарей Бери-Сент-Эдмундса и графа О) до пятнадцати дней, как у рыцарей, обязанных служить в Дувре. В некоторых случаях эта служба осуществлялась чаще одного раза в год. В прочих местах рыцарь был обязан служить сорок дней; иногда в записях говорится, что этот срок устанавливался только во время войны. Постоянная смена гарантировала, что некоторая часть рыцарей будет на службе постоянно; к примеру, 40 рыцарей из Бери служили в замке Норуич (Норидж) по 10 человек в одно время на протяжении четверти года. Обязанность служить в этом замке имели в общей сложности 200 рыцарей.

Свидетельство о наемной охране замка упоминается при правлении Генриха I и получает повсеместное распространение к концу XII века, хотя Великая хартия воль ностей постановляет, что желающий служить рыцарь не должен принуждаться к тому, чтобы его заменили наемником. Есть свидетельства, что плата за службу позволяла нанять вместо себя наемника, при этом упоминания о замещающих наемниках в замках встречаются чаще, чем о замещающих наемниках в армии. Плата за ежегодную пятнадцатидневную службу в Дувре составляла 10 шиллингов, а за два пятнадцатидневных периода – 20 шиллингов. Этих денег хватало, чтобы заплатить замещающему наемнику по 8 пенсов в день, и именно такую сумму, как известно, получали рыцари, служившие в дуврском замке в 1165 году. К сожалению, сохранившиеся цифры для других замков противоречивы, и, возможно, они определялись из соглашений между сеньором и вассалами в разные периоды времени.

Сейчас трудно определить численность гарнизонов в военное время. В мирное время гарнизон Норуича (Нориджа), похоже, имел примерно 50 рыцарей, но в 1075 году в нем было 300 рыцарей и сержантов с некоторым дополнительным числом лучников. Оба года относятся ко времени мятежей, но в 1075 году этот замок был только что взят королевскими войсками. Когда в 1216 году сдался Фрамлингем (графство Суффолк. – Ред.), его гарнизон включал в себя 26 рыцарей, 20 сержантов и 7 арбалетчиков. В Ричмонде в Норт-Йоркшире список жалованья для охраны замка позволяет сделать вывод, что гарнизон состоял из 186 рыцарей, разделенных на 6 групп, каждая из которых имела от 26 до 42 человек, служивших по два месяца. Меньшие группы служили зимой, когда нападения были редки, большие – летом, когда рейды налетчиков случались чаще. Гарнизон в гастингском замке в мирное время насчитывал 15 рыцарей. Замок Одигем в Хэмпшире в 1216 году удерживался против высадившихся французов (мстивших за вторжение англичан в 1214 году, когда французы их разбили при Ларош-о-Муане и (вместе с немцами и фламандцами) при Бувине. – Ред.) 3 рыцарями и 10 сержантами.

По мере того как владения рыцарей становились наследственными, они стали попадать к женщинам или в руки тех, кто был слишком молод для службы; эти владения могли быть и поделены между наследниками. Кроме того, наступало время, когда рыцарь (если доживал. – Ред.) становился слишком старым, чтобы нести службу. Потому в конце концов стало обычным явлением, что вместо личной военной службы с земельного владения платился налог, названный scutage (то есть «щитовые деньги»), чтобы король мог взять на службу наемников. Примерно в 1125 году упоминается налог в третью часть доходов с рыцарского надела в Уорикшире, что составляло 20 шиллингов ежегодно. Эти выплаты следует отличать от штрафов, налагавшихся на тех, кто отказывался служить в arriere-ban или фирде (французском и англосаксонском войске соответственно. – Пер.), что было обязательным для всех свободных людей, а не только рыцарей. К концу правления Эдуарда Исповедника (правил в 1042 – 1066) несколько городов, таких как Малмсбери, уже откупались от военной службы за денежную плату. Откуп от военной службы зафиксирован в Германии в XI веке, а во Франции – в XII. «Щитовые деньги» определенно выплачивались в Англии во времена правления Генриха I (правил в 1100 – 1135) и упоминаются в указе, направленном в монастырь Льюис (Восточный Суссекс) в 1100 году, в то время как из указа 1130 года видно, что «щитовые деньги» выплачивались уже во времена Вильгельма Рыжего (правил в 1087 – 1100). К концу XII столетия в Англии и Нормандии это считалось уже совершенно естественным и требование выдачи денег объявлялось при начале приготовлений к войне. В правление Иоанна Безземельного (правил в 1199 – 1236) землевладельцы из числа сержантов в Англии также посылали вместо себя на службу наемников. К концу XIII столетия «щитовые деньги» стали всеобщим явлением и во Франции. Это не был ежегодный налог, как данегельд, деньги взимались королем, только когда ему требовались войска для военной кампании. Обязательная служба рыцарей в мирное время, похоже, исчезла ко второй половине XII века, и, по всей видимости, к услугам наемников не прибегали. «Щитовые деньги» король получал от крупнейших землевладельцев, которые собирали их у своих вассалов, не только относящихся к классу рыцарей, но со всех, кто имел хотя бы небольшой надел земли. К правлению Стефана Блуаского (Стефан Блуаский, 1097 – 1154; английский король в 1135 – 1154 – до этого французский феодал граф Блуа, племянник Генриха I, в 1139 – 1153 вел борьбу за власть с дочерью Генриха I Матильдой. – Ред.) относится упоминание о человеке, которого обязали платить 24 пенса, тогда как с обычного надела земли требовали 20 шиллингов. Поскольку «щитовые деньги» взыскивались по разным расценкам, то и вклад отдельного чело века был разным. Этот вид «щитовых денег» – с людей, которые не подлежали военной службе феодалу – стал быстро распространяться, и «щитовые деньги» превратились в обычный налог, потеряв свой характер денежных сборов во время войны. «Щитовые деньги» платили не только рыцари, которые должны были осуществлять servicium debitum, но также и прочие «дополнительные» рыцари, имеющие земельные наделы; но похоже на то, что некоторое время этому налогу многим удавалось успешно сопротивляться.

Государственный казначей Ричард фитц-Нигел, писавший в правление Генриха II (правил в 1154 – 1189), особо отмечал, что «щитовые деньги» собирались для выплаты жалованья солдатам, но из его слов неясно, поступали ли они только на жалованье. Хотя точно известно, что при французском короле Филиппе III Смелом (1245; король в 1270 – 1285) в 1274 году была произведена оценка имущества для обложения налогом на «щитовые деньги», даже столетием позже об Англии ничего определенного в этом отношении сказать нельзя, поскольку за столетие жалованье рыцаря возросло с 6 пенсов до 1 шиллинга в день, а «щитовые деньги» собирались в разных случаях в разных размерах, изменяясь от 2 марок (26/8 пенса) до 1 марки в течение времени правления Генриха II. Кроме того, время службы в военное время английских рыцарей в XII столетии точно неизвестно. К концу столетия выплаты «щитовых денег» стали меньше, хотя цены постоянно повышались, и к этому времени уже не было возможности послать в армию вместо себя наемника.

Наемные войска (stipendiarii или solidarii), солдаты, служащие за плату без каких-либо связей с феодалом, имеющие племенные отношения со своим командиром или не имеющие их вовсе, составляли важную часть большинства англо-нормандских армий. Сами нормандцы пришли в Англию как наемники. После завоевания много саксов отправились в Византию (Восточную Римскую империю), чтобы поступить на службу к императору. Армия, которую в 1066 году вел герцог Вильгельм, включала большое число наемников, многие из которых оставались на службе до 1070 года, когда была подавлена первая волна английских восстаний и герцог, как говорят источники, щедро с ними расплатился. В данном случае, как и во многих других, воины должны были обязательно получать плату, поскольку служба за пределами королевства (в данном случае Французского) не являлась обязательной. Временное ограничение, установленное на servicium debitium, делало неизбежным привлечение наемников для продолжительных военных кампаний, поскольку единственным ограничением на их службу была толщина кошелька нанимателя. Почти во всех случаях, когда рыцарь получал земельный надел, он начинал постепенно терять свое мастерство, занимаясь хозяйственными делами и управлением на своей территории, так что профессиональные солдаты, по всей видимости, действовали во время военных кампаний более успешно. В Англии, где люди не желали служить за морем и где для успешной высадки на другом берегу Ла-Манша надо было собрать много кораблей на момент сбора армии, использование наемников для военных действий на континенте стало очень распространенным. Продолжающееся обложение данегельдом, ежегодным налогом, не имеющим аналогов в Западной Европе и составляющим 2 шиллинга со стандартного земельного надела (hide), давало английскому королю возможность брать на службу наемников в очень больших количествах. Во время мятежей такие короли, как Генрих I и Иоанн Безземельный, полагались в основном на наемников, поскольку они были не уверены в лояльности даже тех вассалов, которые прежде воевали на их стороне. То, что Иоанн предпочел наемников, стало причиной ропота баронов, а Великая хартия вольностей поставила условие, чтобы все наемники покинули государство. Данегельд был отменен во время правления Стефана и только на короткое время был восстановлен Генрихом II.

Наемники могли быть поделены на три типа. К первому относились рыцари и бароны, находящиеся в непосредственных земельных владениях короля; причем бароны имели в этих землях собственные наделы. Епископ Вустера, к примеру, предпочел иметь большое количество, так сказать, «домашних» рыцарей – возможно, из-за того, что он боялся, раздав наделы, потерять над ними контроль. Рыцари в собственных землевладениях английского короля стали особенно многочисленными в XIV веке, не только составив небольшой кавалерийский отряд, увеличенный за счет сержантов королевских владений, но также став командным составом при организации военных кампаний и командным резервом, из которого отбирались полевые командиры. Кроме того, у короля были профессиональные солдаты – как местные, так и из-за рубежа, – которых нанимали на время военных кампаний. В Северной Европе пехота «низменных земель» (современные Бельгия, Нидерланды и Люксембург. – Пер.), особенно из Брабанта, ценилась особенно высоко. Утверждается, что люди из этой провинции показали себя особенно доблестно при Бувине в 1214 году (700 пеших наемников-брабантцев графа Булонского, сражавшихся на стороне войска Оттона IV, были французами полностью перебиты. – Ред.). В XII столетии важным резервом для набора рекрутов для англо-нормандской армии стал Уэльс. Наемники брались на службу также и баронами – либо для борьбы с королем, либо для независимых военных экспедиций за море, как, к примеру, экспедиции Стронгбоу (экспедиции графа Пемброка по прозвищу Стронгбоу (Сильный Лук) по завоеванию Ирландии, начиная с 1169 – 1170 годов. – Ред.) в Ирландии, в которой было использовано много ирландских луч ни ков-пехотинцев. В некоторых случаях в конце кампании наемники могли получить наделы земли, как те из аббатства в Питерборо (Кембриджшир), кто был поначалу нанят, чтобы сместить Херварда (Hereward the Wake, боролся с нормандцами Вильгельма Завоевателя. – Ред.). По мере того как проходило время, все рыцари начали получать плату, если им приходилось служить больше обусловленного периода феодальной службы. К концу XII века короли на части Нормандии и Франции начали платить рыцарям даже за сорокадневную службу. К 1208 году надел земли в Пиблшире (юг Шотландии) давался за службу в королевской коннице; при этом с земли платился налог в 12 пенсов в Мартынов день. При этом конному воину лошадь и пищу предоставлял даритель земли, причем в случае, если лошадь погибала в сражении, он должен был ее компенсировать. Кроме рыцарей и наемников, была еще и третья группа – солдаты из армий союзников. Эти армии субсидировались королем, но поддержка могла иметь или не иметь феодального характера. В 1100 году было заключено соглашение на службу 1000 рыцарей за вознаграждение в 500 фунтов стерлингов в год. Решающая кавалерийская атака под Тиншебре (1106) (где английский король Генрих I разбил своего брата Роберта, объединив Англию и Нормандию) была произведена отрядами с Мэна и Бретани, которыми командовали их собственные графы. Граф Бретани был вассалом Генриха I, но граф Мэна, вероятнее всего, вассалом не являлся.

Наемные войска, вместе с рыцарскими орденами, образовывали костяк сил Иерусалимского королевства после его создания, поскольку в этих землях не было достаточно феодальных собственников, чтобы защищать страну. Браки приводили к объединению земель, высокая детская смертность не позволяла иметь достаточно воинов, а постоянные набеги врагов опустошали земли – все это не давало возможности создать сильное феодальное войско. Иоанн Ибелин, граф Яффы, оценивает общее число рыцарей в Иерусалимском королевстве во времена Балдуина IV Прокаженного (р. 1161, правил в 1174 – 1185, умер от проказы) в 577 человек, исключая рыцарей военных орденов. Местное население, за исключением армян, не давало особо хороших солдат. Таким образом, основную часть армии Иерусалимского королевства составляли наемники. Большая часть армии, разбитой у Тивериадского озера (1187), была нанята на деньги, присланные английским королем Генрихом II.

Оплата солдат со временем менялась, согласно качеству войск и его экипировке. Жалованье рыцарей в начале XII века в Англии составляло, по всей видимости, 6 пенсов в день. В период 1162 – 1168 годов они определенно получали 8 пенсов в день, а в 1173 году жалованье поднялось до 1 шиллинга. К 1205 году оно составляло 2 шиллинга в день, хотя Ричард I Львиное Сердце утверждал в 1198 году, что наемные рыцари стоят ему 3 шиллинга в день. В 1136 году конный сержант получал 3 пенса в день (в то время, когда рыцари, по всей видимости, получали 6 пенсов). Поскольку сержанты получали половину жалованья рыцаря, надо думать, что эта пропорция сохранилась на протяжении всего столетия. Ричард I платил своей уэльской пехоте во время кампании во Франции 2 или 3 пенса в день, а уэльская легкая кавалерия получала 4 или 6 пенсов в день.

Самые важные военные посты короны – сенешали, коннетабли и маршалы – имеют своим происхождением должности в домовладениях королей ранних времен. Первоначальное значение слова «сенешаль» – «старый слуга». Позднее это слово стало выглядеть в переводе на латинский как dapifer (тот, кто переносит блюда на пиру), а на английский – steward. Со временем так стал называться человек, который имел наследственное право управлять королевскими владениями и действовать в качестве королевского представителя, выполняющего обязанности монарха в королевском суде. В XI столетии сенешаль становится главнокомандующим войсками французской короны, но злоупотребление своими обязанностями семейством Гарланд привело к ограничению прав сенешалей в 1127 году Людовиком VI. Впоследствии назначение сенешалей производилось только на пожизненный срок и даровалось лишь крупнейшим феодалам, имеющим тесные кровные связи с королем. После смерти Тибо де Блуа в 1191 году этот пост оставался вакантным, кроме отдельных назначений, производимых для церемоний коронации. Некоторые из крупнейших феодалов Франции имели собственных сенешалей, и в нескольких случаях этот институт пережил возвращение земельных наделов к королю, как это, к примеру, имело место в Пуату.

«Коннетабль» появился от «графа конюшни» (comes stabuli), это название было позаимствовано франками в Византии. В XI веке этот пост занимал командующий войсками под общим руководством сенешаля, и, когда сенешали исчезли, коннетабли взяли на себя большую часть их функций. К XIII веку коннетабль Франции вел авангард королевской армии, а в следующем столетии стал командующим. У короля Франции этот пост никогда не был наследственным, но порой являлся таковым у вассалов – к примеру, семейство Креспен давало наследственных коннетаблей Нормандии. Этот пост был введен в Англии англо-нормандскими королями, но, в отличие от французского коннетабля, английский не был выше по рангу, чем маршал. Хотя иногда встречаются упоминания о коннетаблях, возглавлявших английские армии, этот пост поначалу не был наследственным, коннетабли командовали потому, что они были еще и баронами. Их официальной задачей, как это до сих пор имеет место в Шотландии, было поддержание порядка в районе двора, при котором они служили, а также защита королевской персоны и двора. Военные обязанности более позднего времени, по всей видимости, появились оттого, что коннетабль выполнял свои обязанности в королевском лагере. Когда Эдуард III установил рыцарский суд, лорд верховный коннетабль и граф-маршал председательствовали в суде при разборе преступлений, совершенных рыцарями. Занимались они также и другими делами, такими как организация судебных поединков и турниров. Граф-маршал председательствовал, как он это делает и в наши дни, в случаях, связанных с геральдикой.

Слово marshal, «маршал», поначалу означало всего лишь «конный слуга». Во времена Меровингов это слово относилось к королевскому конюшему – чиновнику, который был ниже коннетабля по рангу. Позднее, возможно, это слово стало ассоциироваться только с военной службой, как и коннетабль, из-за обязанности маршала поддерживать порядок в лагере. К XII веку маршал, по всей видимости, взял на себя обязанности коннетабля на войне и в походе, по крайней мере в Англии. Здесь звание маршалов стало наследственным, во Франции же оно не было наследственным никогда. По указу 1386 года звание маршала превратилось в звание граф-маршал. Существовало также звание marescalci campi, оно относилось к непосредственным подчиненным маршала, которые шли впереди армии, чтобы подобрать удобное место для лагеря и самые лучшие места для установки палаток (шатров) командования.

В целом, насколько можно судить по сохранившимся документам, армия того времени была разделена в полевых условиях на отдельные отряды крупных землевладельцев, которые возглавлялись либо ими лично, либо замещающими их лицами из числа подчиненных баронов. Армии первых крестоносцев обычно делились на отряды, состоящие из солдат одной нации, что было всего лишь развитием идеи отрядов одного землевладельца. Пехота, состоявшая из коренных жителей Англии, по всей видимости, иногда возглавлялась землевладельцами (теми, которым их земельный надел за выполнение службы даровал король). Отряды, предоставленные церковью, иногда организовывал и возглавлял коннетабль, если только, как Одо из Байе и Адемар из Ле-Пюи, он не руководил всеми войсками. Несмотря на постановление синода Венстминстерского аббатства от 1175 года, что духовенство не должно носить оружие и надевать доспехи, большое число аббатов вели свои servicium debitum лично при осаде Виндзора в 1193 году, и летописцы много лет с возмущением писали про воюющих священников. В 1369 году Эдуард III собрал всех солдат своего королевства, как священников, так и мирян, чтобы отразить французское вторжение. Даже в столь позднее время, как 1513 год, молодой архиепископ из Сент-Андруса оказался среди убитых при Флоддене.

Фактически титул коннетабль (constable) применялся очень вольно – по отношению к командующим войсками, комендантам замков и даже капитанам кораблей, но к концу XII столетия слово «коннетабли» (constabulary), похоже, стало применяться только лишь по отношению к войскам в условиях войны и похода. Сохранились упоминания о штрафах, которые приходилось платить рыцарям за неявку в войска, подчиненные коннетаблям. Под 1196 годом упоминается Уильям Мариско, как коннетабль 500 солдат уэльской пехоты, – и это, похоже, является обычным размером воинского формирования этого времени. Зафиксированы также конные отряды неизвестной численности, руководимые коннетаблями. 40 рыцарей из аббатства Бери-Сент-Эдмундс, обязанные служить в охране замка в Норидже (Норуиче), были разделены на четыре группы по 10 человек в каждой. Это не доказывает, что отряд под командой коннетабля составлял 10 человек и что, если бы число рыцарей было большим, численность коннетаблей пропорционально возрастала. Существовали коннетабли бургов и округов, в 1205 году в Англии им было приказано формировать в своих районах отряды «тяжеловооруженных сержантов», причем каждый отряд возглавлялся коннетаблем шира (графства).

В Англии приказ о мобилизации, по всей видимости, посылался письменно главным землевладельцам, как церковным, так и светским, и шерифам, которые осуществляли мобилизацию мелких землевладельцев и тех, кто был обязан нести службу в фирде.

«Правила рыцарей-тамплиеров» предписывают, чтобы рыцарю на поле боя помогали два оруженосца, один из которых ехал перед рыцарем и держал его копье, в то время как другой находился позади и вел его запасную лошадь. Перед началом битвы запасных лошадей отводили в тыл, где владелец лошади вручал ее должностному лицу, носившему звание gonfanonier. Ни один из оруженосцев не принимал участия в битве. Вайс, писавший примерно в 1170 году, утверждал, что запасную лошадь вел воин, несший и запасное копье. Поначалу оруженосцу, по всей видимости, запрещалось носить кольчугу и шлем; он мог пользоваться только легкой пикой. В Англии сохранилось два самых ранних ясных изображения людей, ведущих рыцарских коней. Они представляют собой небольшие фигуры в нижней части гробниц, одна из которых находится в соборе Эксетера и относится примерно к 1320 году, а вторая, относящаяся примерно к 1330 году, расположена в Минстере на острове Шеппи. На первой гробнице оруженосец не вооружен, на второй облачен в толстый позолоченный стеганый гамбезон (стеганая защитная куртка, надевавшаяся также под доспехи. – Ред.), а не в кольчугу.

Для того чтобы поддерживать дисциплину в армии, особенно в лагере, по всей видимости, перед военной кампанией вырабатывались правила, которые объявлялись по всей армии. Самый ранний опубликованный устав этого типа принадлежит Фридриху Барбароссе; устав был выпущен в 1158 году, когда Барбаросса вел военные действия в Италии. В 1155 году Барбаросса запретил носить мечи в лагере. Любой, кто не соблюдал это правило и ранил своего товарища, лишался руки и даже головы. Тремя годами позже Барбаросса потребовал от всего своего войска сохранять в армии мир. Если вспыхивали ссоры, никто не должен был присоединяться к ним, кроме как пытаться разнять дерущихся деревянными шестами. За нанесенную товарищу рану наказывали увечьем, а за убийство – смертью. В обоих случаях требовалось два свидетеля, не связанные с жертвой. Если свидетелей не находилось, спорящие стороны должны были выяснить отношения при помощи поединка. Солдат, ограбивший купца, должен был заплатить ему две стоимости отнятого и поклясться, что он не знал, что ограбленный – купец. Если грабитель был слугой, его остригали наголо и ставили клеймо на щеку, если только его хозяин не платил за него выкуп. Правила предусматривали, что любой, кто видит, что его товарищ грабит церковь или рынок, должен по возможности ему помешать, но без борьбы, или должен объявить о нем властям. Это правило типично для кодекса Барбароссы, целью которого было предотвратить преступления с минимальным пролитием крови.

Инфляция на протяжении XII столетия делала лошадей, оружие и доспехи все дороже и в то же время уменьшала сумму, выплачиваемую как «щитовые деньги», хотя по мере того, как шло время, король, похоже, пытался требовать все большую плату. Земля, дарованная рыцарям, заставляла их заниматься своими наделами, и по мере того, как они все больше углублялись в хозяйство и все больше занимались делами гражданской администрации поместья или шира, они все меньше желали выполнять военные обязанности. К примеру, в большом количестве судов право вести дела имели только рыцари, и это могло означать, что, как и во многих других делах шира (графства), рыцарь должен был участвовать в работе пяти-шести судов во время проведения всего одного судебного разбирательства. Поскольку деньги становились все доступней – еще в правление Генриха I плата продуктами питания в королевских владениях была заменена на денежную плату, – стало проще платить «щитовые деньги», чем тратить деньги на вооружение и подготовку и проходить обряд посвящения в рыцари с сопутствующими ему празднованиями. В результате все меньшее число людей становилось рыцарями.

Долгий период внутреннего мира при Генрихе I означал, что всеобщая мобилизация объявлялась очень редко, а ее чисто военное значение уменьшилось. Похоже на то, что местные войска приняли лишь небольшое участие в гражданской войне во времена короля Стефана Блуаского, хотя закаленные крестьяне севера страны показали свою способность воевать в битве при Стандарде (1138) против шотландцев, а мобилизованные горожане из Лондона и Данвича (на современных картах – Данич, графство Суффолк), согласно записям, хорошо сражались в начале следующего правления.

Генрих II, один из самых выдающихся правителей Англии, понял, что настало время для полной реорганизации военной системы. По указу 1166 года он потребовал от всех своих главных землевладельцев вернуть все дарованные когда-то рыцарям наделы и предоставить новые наделы для того, чтобы число рыцарей соответствовало определенным квотам. Крупные землевладельцы должны были также назвать имена всех своих рыцарей, чтобы все рыцари, которые не смогли получить наделы, дали к определенной дате присягу верности лично ему. В 1169 году все рыцари, свободные граждане, землевладельцы, если им исполнилось пятнадцать лет, должны были дать королю личную клятву. Простая оценка земельного имущества теперь уже устарела, и на некоторое время были установлены налоги на доход с земли и движимое имущество. Великий Ассиз о вооружении (Assize of Arms) 1181 года распространяет эту систему также на военное имущество. Чтобы восполнить нехватку рыцарей, каждый владелец рыцарского надела, независимо от того, действительно ли он являлся рыцарем, должен был иметь кольчугу, шлем, щит и копье – то есть вооружение рыцаря. Каждый сеньор, который не даровал достаточно земли, чтобы рыцари могли выполнять свою servicium debitum, должен был приобрести вооружение и доспехи для всех рыцарей, которые у него были. Каждый свободный гражданин с доходом в 16 марок от ренты или продажи товаров должен был экипироваться так же, как и владелец рыцарского надела. Свободные горожане с доходом в 10 марок должны были приобрести haubergeon (упрощенная форма кольчуги), легкий железный шлем, называемый capelet (головной убор (фр.). – Пер.) и копье. Все горожане и все свободные крестьяне должны были служить в стеганой куртке, железном capelet и с копьем. Правила относительно свободных граждан предусматривали реорганизацию фирда, хотя Ассиз о вооружении в целом объединил феодальные и дофеодальные элементы в единую систему. Давать военную клятву могли теперь только свободные граждане, – это ограничение отсутствовало в несколько более ранних правилах, выпущенных для Анжу. Первое упоминание о вилланах (то есть крепостных), давших военную клятву, появилось в Англии в приказе на сбор налогов в 1225 году. С начала XIII века приказ на мобилизацию, посылаемый шерифам, определенно включал не только владельцев феодальных наделов, но также и «тяжеловооруженных сержантов», то есть тех, кто дал военную клятву в соответствии с Ассизом о вооружении 1181 года. В критическом 1205 году все, кому было больше двенадцати лет, давали военную присягу и поступали под командование коннетаблей бургов, городов или округов, в зависимости от того, где они находились. Коннетабли широв были обязаны экипировать всех для защиты королевства. Тот, кто не являлся на службу, терял свои земли или – в случае, если он не имел земли, – платил штраф в 4 пенса. Коннетабли широв просуществовали до 1230 года, когда их обязанности перешли к шерифам.

К 1224 году нехватка настоящих рыцарей стала так велика, что все лица, имевшие рыцарские наделы, получили приказ получить посвящение в рыцари до 1225 года. Это почти наверняка обязывало их экипироваться подобно рыцарям, так же как и после аналогичного приказа 1234 года. Через определенные интервалы подобный приказ повторялся на протяжении всего столетия, часто перед важной кампанией, обычно под угрозой описи имущества. Это был не просто метод получения денег, как, к примеру, указ 1242 года, предписывающий, что штраф должен платиться тем, кто служит в армии. К концу правления Генриха, по всей видимости, примерно четыре пятых из тех, кто могли стать рыцарями, ими стали.

В течение второй половины XII века в некоторых случаях король просил своих крупнейших землевладельцев служить с уменьшенным числом рыцарей – особенно часто для службы за границей королевства, во Франции или Уэльсе. К примеру, Генрих II мобилизовал одну треть servicium debitum для уэльской кампании 1157 года для того, как утверждалось, чтобы не налагать слишком большое бремя на рядовых рыцарей, жителей городов и свободных крестьян. В 1177 году Генрих попросил своих главных землевладельцев послужить за рубежом один год с таким числом рыцарей, которое они могут привести с собой, не причиняя себе тяжелый финансовый урон. Похоже на то, что, если «щитовые деньги» платились регулярно, военная служба имела менее обязательный характер, а возможно, не была обязательна вообще. К примеру, в 1197 году рыцари аббатства Бери-Сент-Эдмундс заявили, что они не обязаны служить во Франции. Сохранилось большое число записей о штрафах, наложенных на тех, кто отказывался отправиться воевать в Нормандию, и эти штрафы были больше, чем собранные «щитовые деньги». В 1197 году, когда «щитовые деньги» составляли 20 шиллингов с надела, с аббата аббатства Святого Августина в Кентербери было взыскано 40 фунтов стерлингов на servicium debitum 15 рыцарей. Возможно, эта дополнительная сумма представляла собой стоимость экипировки и посылки его рыцарей во Францию. Многие из крупнейших главных землевладельцев Англии имели земли по обеим сторонам Ла-Манша, так что присутствие важного английского барона во французской армии не доказывает, что он служил с servicium debitum от своего английского государства.

Аналогичное сокращение числа мобилизованных рыцарей продолжалось в правления сыновей Генриха. Когда Ричарду I Львиное Сердце понадобились войска для продолжительной кампании во Франции в 1196 году, он обратился к архиепископу Кентерберийскому Хуберту Вальтеру с письменной просьбой, чтобы главные землевладельцы Англии прибыли в Нормандию по крайней мере с семью рыцарями, но чтобы они могли служить продолжительный период. Те, у кого были лены на церковных землевладениях и кто был военнообязанным, получили просьбу оказать такую поддержку, «чтобы доставить удовольствие королю». Землевладельцы-нормандцы должны были служить со всеми, кто имел наделы на их землях. Двумя годами позже король снова обратился с письменной просьбой к сеньорам, чтобы они либо предоставили ему в общей сложности 300 рыцарей на один год, либо прислали ему денег, которые бы позволили нанять рыцарей из расчета 3 шиллинга в день. В 1205 году Иоанн Безземельный приказал главным землевладельцам предоставить одного рыцаря из каждых 10 военнообязанных для службы по крайней мере в 80 дней. Каждому должны были платить 2 шиллинга в день, и эти деньги предоставлялись оставшимися 9 рыцарями.

Итог борьбы вокруг Великой хартии вольностей сильно ослабил короля и поощрил баронов на попытки увеличить свои привилегии за счет прав короны. Указы о мобилизации на феодальную службу в первой половине XIII века показывают, что становятся обычными уменьшенные квоты, и на эти уменьшенные квоты теперь стали смотреть как на законное право.

Поначалу рыцарь был всего лишь конным воином, и саксы, используя для обозначения рыцаря слово cniht, имели в виду молодого человека на военной службе или вассала в данном землевладении. Использование саксонского слова показывает, что люди с этим статусом принадлежали к завоеванному народу. Мы ничего не знаем о предшественниках первых рыцарей, получивших феодальные наделы в Англии, но, без сомнения, как только их наделы стали наследственными, должна была появиться определенная гордость предками. В «Земельной переписи» время от времени используется слово miles, обычно переводимое как «рыцарь», относительно некоторых владельцев очень небольших феодальных наделов, из чего можно предположить, что рыцари жили немногим лучше крестьян. И в самом деле, на континенте (во Франции) есть записи раннего времени о том, что в рыцари посвящали крепостных крестьян. Ассиз о вооружении 1181 года, похоже, уравнивает рыцарей со свободными гражданами, имеющими 16 марок ренты или движимой собственности. К XIII веку рыцарский феодальный надел, похоже, оценивался в 20 фунтов стерлингов в год, поскольку во многих случаях человек, владеющий землей с таким доходом, был обязан быть посвященным в рыцари.

Изменение статуса рыцаря с простого кавалериста в члены наследственной касты очень хорошо иллюстрируют «Законы рыцарей-тамплиеров». Хотя рыцари и сержанты, подпадающие под эти изданные в 1130 году законы, различались по цвету их одежд – белая для рыцарей, коричневая для сержантов, – о социальном составе рыцарства нельзя сказать ничего определенного. В 1250 году, однако, появилось правило, что рыцарь-тамплиер должен стать рыцарем до вступления в орден и быть сыном рыцаря или, по крайней мере, являться потомком рыцаря по отцовской линии. Ни один из рыцарей не мог служить в ордене как сержант, даже для выражения смирения, – и если он делал это тайком, его ждало наказание.

Матвей Парижский (Мэтью Пэрис) оставил запись о произведенном в 1250 году посвящении в рыцари человека, «не имевшего предков из рыцарей или дворян», – но ясно, что такие случаи были редкостью. В столь раннее время, как 1140 год, король Рожер II Сицилийский (р. ок. 1095; правил в 1130 – 1154, первый сицилийский король, объ единивший нормандские владения в Сицилии и Южной Италии в одно весьма сильное государство. – Ред.) постановил, что только выходцы из рыцарских родов могут получить рыцарское достоинство; в последующие пол тора века вслед за этим указом было издано множество других законов. Указ Фридриха Барбароссы запрещал крестьянам пользоваться рыцарским оружием – копьем и мечом. Но это правило явно не распространялось на остальную Европу. Во Франции не было указов как таковых, но при Людовике IX Святом (р. 1215; правил в 1226 – 1270) королевские суды установили правила, сходные с законами Барбароссы. Фактически же, как это всегда случается, состоятельные горожане, приобретавшие земельную собственность во Франции, через несколько поколений постепенно уже входили в круг дворянства. К концу XIII века для богатых горожан Прованса стало обычным принимать посвящение в рыцари. Однако идея наследственного дворянства глубоко впечаталась в общественном сознании, если судить по словам Леона Готье, что, если в рыцарском романе крепостной крестьянин показывает какие-либо благородные черты, он наверняка является давно потерянным сыном короля или барона.

В Европе же на этот счет не было каких-то правил. (Были, и очень строгие. Еще в 1137 году французский король Людовик VI Толстый издал указ, по которому у всех посвященных в рыцари нерыцарского рода были отбиты шпоры на навозной куче. Рыцарями не могли стать сыновья духовных лиц, купцов, ремесленников и крестьян. Автор же приводит в пример Прованс, где сложились особые условия (альбигойская ересь катаров), существовавшие до 1209 – 1229 годов, когда в ходе альбигойских войн сектанты на юге Франции были в основном истреблены. – Ред.) По всей видимости, для того, чтобы подвинуть не желающих этого вассалов принять ры царское звание, короли, начиная с Генриха III, похоже, предприняли решительные попытки сделать это звание более привлекательным путем введения пышности в церемонию посвящения в рыцари. Много рыцарей получили посвящение в особо важных случаях, как, к примеру, группа рыцарей, получивших посвящение вместе с братом короля, Ричардом Корнуоллским, в 1225 году. Какие бы причины для этого ни были, но в результате рыцарское звание поднялось много выше звания сержанта кавалерии.

Рыцарство никогда не было наследственным, кроме как для самых важных принцев в поздний период существования рыцарства. Баронеты (титул введен королем Великобритании Иоанном I в 1611 году) получили обращение «сэр», как и рыцари, но фактически не были рыцарями, хотя они обычно имели право обращаться с просьбой о принятии в рыцарское достоинство. Несколько ирландских титулов, таких как «рыцарь Керри» и «белый рыцарь», по наследству передавались из глубокой древности, хотя обладатели этих титулов не были рыцарями.

В XI веке рыцарей с детства учили искусству войны и обращения с оружием. Они должны были владеть мечом, копьем, топором (секирой), палицей и луком, а также умело пользоваться щитом, знать приемы борьбы – но самым главным было искусство держаться в седле и управлять лошадью. Лошадь приучалась повиноваться командам своего хозяина немедленно и точно, стоять, если надо, неподвижно среди всеобщей свалки и в шуме сражения, поворачивать или двигаться вперед или назад по команде, останавливаться без команд поводьями и послушно идти на стену из людей и других лошадей не сворачивая, тем более не отступая назад. Почти наверняка можно сказать, что эти требования не могли быть достигнуты в ранние времена; по всей видимости, они оказались достижимы лишь в XVI столетии, когда искусство тренировки лошадей впервые было описано в книгах. (Искусство управления лошадью достигло совершенства уже в глубокой древности, начиная с киммерийцев и скифов, а в дальнейшем совершенствовалось незначительно. – Ред.) Летописец Монстреле в 1410 году написал об изумлении рыцарей Северной Франции, Фландрии и Брабанта способностью войск Ломбардии и Гаскони поворачивать лошадей на полном скаку – этот маневр они тогда еще не освоили. Тем не менее лошадь и ее тренировка были столь важны для рыцарства, что французское слово, обозначающее управление лошадьми, chevalerie, стало названием, относящимся ко всему понятию рыцарства, тогда как в других странах, кроме Британии, обозначение рыцаря – caballero, chevalier, Ritter – означает всадника.

Рыцарство имеет своим происхождением германскую традицию (автор весьма наивен. Эта традиция древняя, и начало ее теряется в глубине веков. А тяжелая конница – изобретение негерманское. Настоящая, закованная в доспехи (всадник и лошадь) конница была характерна для иранцев (Персидская, затем Парфянская империя), хотя и Александр Македонский имел гетеров – тяжелую конницу. А традиции тяжелой конницы (и все, что ей сопутствовало) принесли, видимо, в Западную Европу ираноязычные сарматы и аланы. – Ред.), когда юноша вступал в мужское сословие во время церемонии, в которой отец, родственник или племенной вождь дарил ему оружие. Этот обычай был позднее одобрен церковью и несколько изменил свои цели, а позднее получил окончательный вид и романтический характер после схваток с сарацинами в Испании (маврами) и Святой земле (турками, египтянами и др.). Главной в идее рыцарства была преданность – для Роланда было бы немыслимо лишиться чести, оставив позицию, доверенную ему императором (что описывает «Песнь о Роланде»). Считалось не по-рыцарски даже воспользоваться предательством в лагере неприятеля: Уильям Маршал осудил Филиппа II Августа (французского короля) за то, что он воспользовался предательством командиров одного из замков Иоанна (английский король по прозвищу Безземельный. – Ред.) в Нормандии. Рыцарь не мог также показать трусость: «Лучше погибнуть, чем быть названным трусом». У рыцарства культивировался подвиг. Можно прочесть о многих битвах, которые были проиграны из-за безрассудных атак, от которых предостерегали самые опытные рыцари, получавшие за это насмешки и обвинения в трусости от некоторых более безрассудных рыцарей. В 1187 году Герард Ридфортский, гроссмейстер ордена тамплиеров, насмехался над своими собственными маршалом и магистром госпитальеров за их предостережения и вынудил их к безнадежной бешеной атаке. Маршал погиб одним из последних, но Герард бежал с двумя рыцарями, причем из всего войска спаслось только 130 человек. Притом что импульсивные действия – неистовство в битве или внезапное великодушие – ценились высоко, обычно среди рыцарей поддерживалась строгая дисциплина. Законы ордена тамплиеров устанавливали строгие правила относительно подчинения рыцарей с разным рангом, и любой, нарушивший субординацию перед лицом противника, мог быть исключен из ордена.

Церковь изменила эти примитивные идеалы, введя христианские ценности и добавив стремление к бедности и чистоте к свойственной тевтонской традиции щедрости. Готфрид Бульонский (Годфруа Буйонский) (один из главных командиров Первого крестового похода) прославлялся за предоставление еды и помощи бедным и за то, что всегда разделял невзгоды своих солдат. Щедрость и стремление раздавать богатые подарки принадлежали к числу главных добродетелей, прославляемых поэтами и летописцами. Гуго де Мери в сочинении «О победе Христа над Антихристом» писал: «Если щедрость умрет, мы все будем страдать от бедности и нищеты». Без сомнения, подобное замечание странствующего менестреля имеет определенный интерес. Церковь наложила на рыцарство обязанность защиты слабых, вдов и сирот, а также призвала брать под свое особое покровительство женщин благородного происхождения. Как бы близок к смерти ни был Людовик IX Святой, он всегда разделял невзгоды своих самых бедных воинов. Идея того, что рыцарь имеет особые христианские обязательства, впервые ясно была произнесена Иоанном из Солсбери в его «Поликратике» (Polycraticus), законченном к 1159 году. Иоанн считал, что рыцари должны дать религиозную клятву при вступлении в рыцарство и что перед церемонией их оружие должно быть положено на алтарь. Эта концепция была подробнее развита Стефаном из Фужера, который в своей «Книге о манерах» примерно 1170 года впервые отозвался о рыцарстве как об ордене и о возможности понижения рыцаря в звании, если он показал себя бесчестно. Истинный рыцарь должен вести себя так, чтобы о нем нельзя было сказать, что он утратил доверие, или оставил без защиты хорошего человека, или допустил, чтобы вдова или маленький ребенок голодали.

Наиболее сильным образом концепция рыцарства выражена в книге «Жизнь Людовика Святого» (если точнее, «Мемуары Жана сира де Жуанвиля, или История и хроника христианнейшего короля Людовика Святого» (1547). – Ред.) Жана де Жуанвиля (1224 – 1319). Он писал во времена, когда, будучи пленником в руках египтян, получил возможность вернуться на родину. Он отказался под предлогом того, что у него нет денег, но в действительности по той причине, что ему сказал его двоюродный брат, Буленкур, когда Жуанвиль собирался отплыть (в Седьмой крестовый поход (1248 – 1250) в Египет, закончившийся пленением возглавлявшего его Людовика IX Святого. – Ред.): «Ты отправляешься за море, но подумай о том, что будет, когда ты вернешься назад, поскольку ни один рыцарь, богатый или бедный, не может вернуться, не потеряв чести, если он уедет по милости сарацин и оставит пленными воинов, попавших в плен из-за затеянной им войны».

Возможно, тема идеализированной любви к прекрасным и благородным дамам, столь типичная для рыцарства позднего периода, была вызвана особым почитанием Богородицы Девы Марии в XI веке, особенно в Нормандии. Этот аспект идеологии рыцарства был усилен «труверами» при дворе Алиеноры Аквитанской и ее дочери Марии, супруги одного из самых богатых и влиятельных принцев, Анри, графа Шампани и Брие. Собственный «трувер» Марии, Кретьен де Труа, писал под ее влиянием «Ланселот, или Рыцарь телеги» – историю о совершенном рыцаре-возлюбленном Ланселоте и королеве Гвиневере.

Церковь приказывала рыцарству защищать христианство и обращать меч против неверных – без жалости и перерыва. Рыцарь воевал за вознаграждение на небесах, куда его отнесут ангелы, как иногда изображалось на гробницах рыцарей. Совершенный рыцарь должен был, подобно Людовику IX Святому, быть на мессе каждый день. Рыцарь был обязан избегать низких поступков и ставить правду выше всего, защищать право и карать за несправедливость, а также быть со всеми галантным и скромным. К вымышленным героям, таким как Роланд (Роланд вполне реальное историческое лицо, франкский маркграф, префект бретонской марки, погибший в 778 году в Ронсевальском ущелье, прикрывая отход франкских войск Карла Великого из Испании. – Ред.) и Огир Датчанин, церковь добавила собственных героев, святого Георгия и святого Михаила, в качестве примеров военной доблести, а также таких людей, как Готфрид Бульонский, отказавшийся носить земную корону в городе, где его Господь носил корону из терний. Готфрид Бульонский в рыцарских романах стал одним из «девяти героев».

Церковь также повлияла на рыцарство тем, что способствовала усилению феодальных связей и повысила преданность тем, что объявила клятву священной. Рыцарские романы часто повествуют о преданности ры царей своим боевым товарищам или сеньору, в чьем владении они получали военную выучку (и посвящались в рыцари. – Ред.).

Нет нужды говорить, что эти очень высокие идеалы достигались очень редко – если вообще достигались. Еще в 1100 году Жильбер Ногентский сетовал на то, что рыцарство не соблюдает тех норм, которые должно было соблюдать. Моралисты на протяжении всех Средних веков писали о том же самом. Святой Бернар из Клерво в своей Laude novae militae («Похвальное слово» (лат.). – Пер.) порицает погрязших в мирских делах рыцарей и отмечает, как низко они пали, забыв о рыцарских идеалах и предавшись гордыне, жадности и блуду. Тем не менее эти идеалы давали какую-то цель обществу, которое не было полностью церковным. Они являлись идеальным кодексом поведения, который определенно изменил грубые и бессердечные манеры раннего Средневековья. Контакты с сарацинами оказали на христиан два противоположных действия. В Испании и Святой земле христиане (западноевропейские. – Ред.) обнаружили, что живут много беднее культурных народов с много более высокими жизненными стандартами, чем их собственные. (Автор ничего не пишет о Восточной Римской (Византийской) империи, которая вплоть до погрома, учиненного в 1204 году крестоносцами Западной Европы, в полном объеме хранила и развивала наследие Античности и на голову превосходила в культурном отношении как диковатых западных крестоносцев (недавних варваров), так и «сарацин» – мусульман (арабов, турок-сельджуков и др.), вся культура которых основывалась на том, что было усвоено кочевниками-арабами (и, позже, турками в Иране и на Ближнем Востоке) в ходе завоевания, погрома и геноцида Сасанидского Ирана (включая Среднюю Азию) и восточноримских провинций Египта, Сирии, Северной Африки, а также вестготской (недавней римской) Испании. – Ред.) В своих сочинениях сарацинские писатели часто выражали страх перед нашествием христианских варваров. Переняв у сарацин привычку к роскошной жизни, комфортабельным домам, местную одежду, приспособленную для жаркого климата, наняв хорошо обученных докторов и слуг из числа местных жителей, рыцари также переняли и некоторые учения. А с пониманием сарацин пришла и терпимость. Ненависть борьбы с неверными частично сменилась любовью к комфортабельной жизни и растущему интересу к прибыли от торговли. В 1236 году папа Григорий IX вынужден был выпустить буллу, запрещающую госпитальерам и тамплиерам вступать в союз с ассасинами, которые показали себя великодушными врагами. Определенное милосердие (за выкуп: 10 золотых динаров (1 золотой динар – около 2,4 г золота) за мужчину, 5 золотых динаров за женщину, 1 динар за ребенка. Кто не внес выкуп – был обращен в рабство. – Ред.), проявленное сарацинами к населению Иерусалима после его занятия в 1187 году, разительно отличалось от кровавой бойни, устроенной крестоносцами, когда они штурмом взяли город (1099). Поведение Саладина всегда было великодушным. Он посылал подарки христианским принцам, осаждавшим Акру, а позднее и Ричарду I, когда тот был болен. Осаждая Керак в 1183 году, он приказал расчетам осадных орудий не целиться в башню, в которой находились только что женившийся владелец замка и его супруга. Все западноевропейские рыцари желали быть не менее благородными, чем Саладин, их заклятый враг. Ни один герой в рыцарском романе не нападал на невооруженного человека, а во многих случаях упавшего врага не пронзали копьем.

Рыцарство стало своего рода орденом, для которого не существовало национальных границ. В 1389 году английские рыцари в португальском лагере, болея дизентерией и ослабленные голодом, были способны выздороветь только благодаря их противникам, французам, которым была предоставлена безопасность для оказания помощи раненым. Позднее военные действия возобновились. В противоположность этому, когда какой-либо город был взят, его по законам войны грабили, иногда через промежуток в несколько дней, в который победитель торжественно въезжал в город. Очень часто при этом горожане и пленные подвергались истреблению. Фруассар несколько раз пишет о рыцарях, патрулирующих улицы для защиты высокородных дам во время подобного рода оргий, но летописец Ангерран де Монстреле с ужасом рассказывает о случае, когда несколько французских рыцарей присоединились к изнасилованиям, производимым сержантами. Этот случай служит демонстрацией одного из самых неприглядных аспектов рыцарства: придерживаясь показных принципов помощи бедным и слабым без надежды на награду, они презирали все, что находилось за пределами замка. Такой контраст между теорией и практикой, похоже, был типичным для многих аспектов средневековой жизни. Король имел право заниматься государственными делами во время богослужения, а епископ не колебался, когда ему надо было прервать короля, чтобы обсудить срочное дело. Правители Иерусалимского королевства более позднего времени использовали союзников-сарацин для усиления своих армий.

Хотя с ранних времен в землях германцев вступление юноши в военный отряд всегда сопровождалось определенными церемониями, сейчас невозможно определить, когда впервые появилась церемония посвящения в рыцари. В 791 году Карл Великий официально опоясал перевязью с мечом своего тринадцатилетнего сына Людовика, что символизировало переход во взрослое состояние. Обычаи германцев включали подарки из оружия во время церемонии; церемония посвящения в рыцари неизменно включала в себя возложение пояса с мечом покровителем или господином рыцаря, а также пристегивание рыцарских шпор – второго из самых важных атрибутов рыцарства. Иоанн Солсберийский, писавший до 1159 года, описывает новый обычай, получавший все большее распространение: молодой человек, чей возраст приближался к рыцарскому, направился в церковь, положил свой меч на алтарь и смиренно предложил себя Богу. Со временем этот символизм усилился: рыцарь совершал омовение, очищая себя в церемониальном бассейне, после чего облачался в новые одежды. В 1204 году английский король Иоанн (Безземельный) потратил 33 фунта стерлингов на три алых и три зеленых одеяния, два балдахина, матрас и другие вещи, чтобы стать безымянным рыцарем. Рисунки Матвея Парижского в «Жизнеописании двух Офф» (Британский музей) показывают посвящение в рыцари молодого Оффы. В одной сцене, когда два человека застегивают на нем шпоры, король Вармунд опоясывает молодого рыцаря перевязью с рыцарским мечом. В следующей сцене показано, как Оффа получает свое оружие и доспехи. Пока он надевает кольчугу, рядом стоит слуга – со щитом и флагом рыцаря со знаменем Оффы; на том и другом гербе изображен золотой Андреевский крест. Поскольку церемония посвящения в рыцари была дорогой, посвящение старшего сына сеньора было одним из тех случаев, когда он был вынужден обращаться за денежной помощью к своим вассалам. Сама церемония в разных местах и в разные времена была разной. К примеру, бдение в церкви, похоже, не было известно в Германии. Обычно для посвящения в рыцари выбирался либо один из самых больших праздников церкви, Рождество, Пасха, Троицын день (и так далее), либо какое-то важное семейное событие, такое как женитьба, как в случае с Александром III Шотландским в 1252 году. Поначалу любой рыцарь мог посвятить в рыцари претендента на это звание, но в Германии по традиции будущий рыцарь мог предпочесть, чтобы посвящение произвел его отец или брат отца. В «Песнях» многие кандидаты выбирают посвящение в рыцари каким-нибудь важным сеньором или их королем в масштабной церемонии, в которой в рыцари одновременно посвящаются множество людей, которым при этом даруются лошади, оружие, одежды, а иногда даже наделы. Когда Александр III получил посвящение от брата своего отца, Генриха III Английского, для большей чести вместе с ним рыцарское звание получили еще 20 человек. Со временем короли стали стремиться, чтобы посвящение осуществлялось только ими, но по крайней мере до XVI века все еще имели место случаи, когда в рыцари посвящали либо те, кто замещал короля на поле боя, либо особенно известные рыцари, вроде Баярда (известный французский рыцарь Пьер дю Террайль Баярд (1476 – 1524; пал в бою в Италии), имел звание «рыцарь без страха и упрека». – Ред.), который посвятил в рыцари самого Франциска I (французский король из династии Валуа, р. 1494, правил в 1515 – 1547, ум. 1547).

Непосредственное посвящение происходило после облачения кандидата в одежды и повязывания перевязи с мечом, путем приложения меча плашмя к плечу или же сильным ударом кулака. Это сопровождалось фразой вроде «Будь хорошим рыцарем», на что новый рыцарь мог ответить: «Так я буду, с Божьей помощью». Ничего подобного, похоже, не было во время посвящения в рыцари Жоффрея Анжуйского в 1127 году, если судить по описанию Жана Турского, который писал гораздо позже. Однако сильный удар определенно описан в церемонии посвящения в рыцари Арнула II, графа Ардрского на Троицын день 1181 года. После посвящения рыцаря обычно обнимал человек, который оказывал ему эту честь. Во многих случаях новоиспеченный рыцарь поднимался на свою лошадь и демонстрировал умение на столбе с мишенью для ударов копьем, на изображавшем противника чучеле или на рыцарском турнире, нанося удары в полную силу. Хотя церковь играла свою роль (в бдениях и благословении оружия), оружие рыцарю вручалось мирским человеком, не священником. Однако позднее церковь разработала свою церемонию, согласно которой производилось посвящение в рыцари. Священники всех рангов, начиная с папы римского, могли посвящать в рыцари.

Молодой человек, который готовился стать рыцарем, обычно неустанно практиковался как владеть оружием, так и управлять лошадью. De re militari («Кратное изложение основ военного дела». – Ред.) Вегеция (написал около 390 – 410 годов н. э.), одна из самых популярных в Средние века римских книг, описывала, как практиковались римские воины, нанося удары мечом по толстому столбу, врытому в землю на поле для упражнений. При этом упражняющийся воин должен был все время тщательно прикрываться щитом. Рисунки на полях манускрипта XIV века «Роман об Александре» в Бодлеианской библиотеке в Оксфорде показывают юношей, практикующихся в использовании копий в пешем строю, целящихся в щит, который держит товарищ, или верхом на деревянной лошади на колесах, направляемой товарищами на столб с квадратной мишенью. Один мальчик бежит на толстый столб для упражнений, имеющий поворачивающуюся верхнюю перекладину. На одном конце перекладины укреплен щит, с другого конца свисает противовес. Когда по мишени наносят удар, перекладина поворачивается и противовес может нанести сильный удар, если тренирующийся достаточно быстро не нагнется. Если при этом тренирующийся находится на лошади, он может даже с нее упасть. В завершающий период обучения идут уроки борьбы и владения различными видами оружия. При этом поединки ведутся как против товарищей по обучению, так и против более опытных людей. Этот тип обучения был направлен не только для обретения умения обращаться с оружием и управлять лошадью, но также приучал к острой физической боли и к трудностям битвы. Средневековый писатель Ховеден писал: «Рыцарь не может блистать на войне, если он не приготовился к этому на турнирах. Ему надо видеть, как течет его кровь, как хрустят его зубы под ударами кулаков. Ему необходимо быть сброшенным на землю, чтобы чувствовать тяжесть тела своего неприятеля. Необходимо, чтобы, выбитый двадцать раз из седла, он двадцать раз поднимался вновь, еще более ожесточенный для боя. Только таким образом он может вступить в серьезную войну с надеждой быть победителем»[13]. Английский король Ричард I, похоже, считал турниры важным элементом подготовки, а отсутствие турниров в Англии – причиной того, что англичане не столь неистовы в бою, как французы, которые привыкли принимать участие в турнирах.

Относительно времени появления турниров предполагаются разные даты, а относительно их изобретателя – разные имена. Однако учебный бой между двумя бойцами или группами бойцов может иметь такую же древность, как и сама война, а турниры, по всей видимости, возникли именно из этих учебных боев. В германских землях они часто происходили в начале и конце военных кампаний и, по всей видимости, идут от варварских времен. Летописец Нитхарт описывает дружеский поединок, имевший место во время встречи Людовика Баварского и Карла Лысого в 842 году. Возможно, участников поединка подвиг на него классический прецедент в троянских играх, описанный Вергилием в «Энеиде» (книга V, с. 553 – 587). На протяжении всех Средних веков происходили дружеские поединки между отрядами кавалерии – что было «правильным» турниром, отдельными всадниками – что называлось «рыцарским поединком», и между спешившимися рыцарями «у барьеров» арены, где происходили бои. Поединки пеших обычно происходили по очереди, гораздо реже между группами из двух или трех человек и совсем редко между достаточно большими группами. Точные значения раз личных названий, использовавшихся писателями того времени для боев разного вида, еще не совсем ясны. На протяжении XI и XII столетий турниры были исключительно опасны, поскольку использовалось стандартное боевое оружие и порой участники поединка гибли. Папа Иннокентий II выпустил запрет на турниры во время собора в Клермоне в 1130 году из-за вызываемых ими смертей, и это запрещение было повторено в 1139 и 1179 годах. Церковь плохо относилась к турнирам, поскольку рыцари, которые могли бы отправиться в Крестовые походы, тратили на них время и деньги. В 1148 году папа Евгений III издал указ, запрещающий турниры, и призвал рыцарей принять участие в Крестовом походе. Аналогичные обращения повторялись при последующих походах. Иннокентий III в 1206 году сделал послабления в запрете, отдав право разрешать турниры местным епископам, но в обмен на денежные вз носы на Крестовый поход. Письмо епископа Тура, да тированное тем же годом, показывает, как успешно это нововведение сказалось на сборе средств. Кроме развлечения, турниры давали довольно простую возможность покрыть себя славой на глазах обожаемой дамы (поскольку женщины к концу XII века начали посещать рыцарские турниры), причем без множества неудобств и затрат на долгие военные кампании в местностях, где знатные дамы, как мы понимаем, встречались очень редко. Некоторые рыцари, такие как Уильям Маршал, граф Пемброкский (ум. 1219), получали через турниры возможность приобрести определенное благосостояние за счет выкупов от побежденных рыцарей и продажи их лошадей и вооружения (которые, по правилам, доставались победителю). Граф Пемброкский, как утверждается, за свою жизнь победил во время турниров около 500 рыцарей. Погибших на турнирах нельзя было хоронить по христианскому обряду, и в некоторых случаях это правило соблюдалось даже для лиц высокого ранга. Однако рост образования постепенно ослабил тягу к острым ощущениям и уменьшил желание тратить жизнь на езду верхом. Писатели позднего Средневековья, такие как доминиканец Хумберт Романский, обвиняли турниры в греховности, считая причиной их проведения гордыню, а их результатом – еще большую гордыню. Хумберт полагал, что турниры поощряют жадность, любовь к азартным играм и блуд. Широкое распространение последнего достаточно пространно иллюстрируется летописцами того времени.

Весьма слабые короли Франции раннего времени были не в состоянии ввести в силу запрет на проведение турниров (они и не хотели этого делать, считая турниры важным, если не важнейшим, средством повышения воинской выучки. – Ред.), но между 1200 и 1348 годами только в одной Англии было выпущено примерно сто сорок королевских эдиктов против турниров. Рыцари, принимавшие участие в турнирах, должны были быть арестованы, а земли тех, кто отправился за море, чтобы принять участие в турнирах, должны были быть конфискованы. Для королей турниры были не только нежелательной потерей хороших бойцов, но и возможностью для недовольных баронов собираться вместе и замышлять заговоры. Кроме того, ссора во время турнира могла разгореться в гражданскую войну. Согласно Матвею Парижскому, турнир, на котором, помимо прочего, был убит Жильбер (Гилберт), граф Эссекский, начался как шутка и завершился смертельным поединком. Ричард I, отчаянно нуждаясь в деньгах, продавал разрешения на турниры, которые проводились в пяти специально отведенных для этого местах под внимательным надзором королевских чиновников. Ричард был поклонником всего французского и считал турниры нормальной и желаемой частью жизни. Все, кто принимал участие в турнирах, должны были подписать документ, в котором обязывались, отправляясь на турнир, сохранять мир. Турнир проводился под наблюдением судьи и двух его рыцарей, а также двух чиновников, записывавших имена участников. В 1260 году французский король Людовик IX Святой запретил проведение турниров в своем королевстве из-за Крестового похода, и в нескольких случаях позже короли Франции повторили это запрещение.

Согласно Матвею Парижскому, к середине XIII века обычным стало употребление тупоконечной пики для некоторых разновидностей поединков. Часослов Джеффри д’Аспермона примерно 1290 года показывает копье с тремя наконечниками, что уменьшало возможность проникновения в тело (Национальная галерея, Мельбурн). Этот тип наконечника рыцарского копья назывался коронель из-за его сходства с короной. Lances enrochies, то есть копья с коронелями, упоминаются в поэме «Турниры в Шовенси» 1284 года. К концу столетия обычные турниры стали проводиться в соответствии с определенными правилами, в которых оговаривались тип доспехов, которые необходимо было надевать на себя, и используемое оружие. Набор этих правил, выпущенный в Англии не позднее 1295 года, предусматривал, что используемый меч не должен иметь заостренный наконечник. В этих правилах есть упоминания – едва ли не одни из самых ранних – о легковооруженных оруженосцах, которые сопровождали рыцарей и несли их флаги. Те, кто приходил посмотреть турнир, не имели права иметь при себе оружие (и даже приносить камень) под угрозой семилетнего заключения.

Хотя турниры начинались как упражнения, они скоро превратились в публичный спектакль, проводившийся по таким случаям, как свадьба и посвящение в рыцари, в результате чего участники турнира несли большие расходы на пышные одеяния, изысканное оружие и экипировку своих спутников. От совершенного рыцаря требовалась щедрость, а это означало, что платить надо было даже менестрелю, который воспевал подвиги рыцаря и его богатство. Совершенный рыцарь должен был отказываться от выкупа за плененных рыцарей и возвращать их оружие и лошадей или даже давать лучшее взамен прежнего. Таким образом, все могли видеть его презрение к материальным приобретениям, что не в последнюю очередь было призвано оказать впечатление на даму, которая, хоть и была недоступным образом чистоты в придворной любовной лирике, фактически являлась призом, что иногда вполне ясно можно видеть у поэтов и иллюстраторов. Рыцарь нес на себе какой-нибудь подаренный дамой сувенир – ее рукав или шарф; после того как турнир заканчивался, этот сувенир (в крови и порванный) могли вернуть даме, чтобы она его носила. Поскольку браки обычно заключались из соображений сохранения и увеличения имевшихся владений и никакого отношения к турнирам не имели, да и к тому же рыцари были в основном женатыми людьми, можно понять, что этот элемент рыцарской жизни являлся лишь частью замысловатой игры, довольно мало связанной с реальностью.

Типичным является турнир, произошедший примерно в 1200 году, описанный в поэме «Морис фон Краон». Турнир проводился французским рыцарем Морисом де Краоном в честь супруги его соседа, виконтессы де Бомон. Сам бой и потраченные на него деньги служили доказательством его преданности ей: только отважные и щедрые могли заслужить эту красавицу. Де Краон прибыл на поле боя в большом корабле на колесах и после формальной демонстрации удали показал свою щедрость, отпустив побежденного им рыцаря без выкупа и даже подарив ему собственную кольчугу. После этого не было вопросов о благосклонности виконтессы; она стала наградой Морису.

Доспехи, разработанные специально для использования на турнирах, по всей видимости, начали видоизменяться в середине XIII столетия. Жуанвиль описывает, что, когда он лежал на палубе своего корабля в приступе лихорадки, его люди защищали его от нападавших египтян, положив на него haubert a tournoier (кольчуга для турнира (фр.). – Пер.). Список доспехов, приобретенных для турнира, проводившегося в Виндзорском парке в 1278 году, включал кожаные шлемы («galee de cor») по 16 пенсов каждый. Некоторые из этих шлемов были посеребрены, а другие, для лиц более высокого ранга, позолочены. Кожаные кирасы (quiretis) по 3 шиллинга каждая, кожаные наплечники и кожаные наголовники конских доспехов были предоставлены Мило ле Куирье. Деревянные щиты были куплены у Стивена-столяра за 5 пенсов каждый; позднее на них был нарисован герб владельца щита, точно так же, как герб был нанесен на одеяние бойца и попону его лошади. Питер Фурбиссер предоставил мечи из пергамента и китового уса за 7 пенсов каждый; они позднее были посеребрены, а ножны и головки рукояти позолочены. Поскольку не было предоставлено никакого другого оружия, этот турнир, по всей видимости, приобрел форму простой melee (свалки) с их относительно безвредными мечами из китового уса.

Крестовые походы имели как военный, так и религиозный характер, а в Святой земле эти стороны средневековой жизни нашли свое логическое воплощение в создании братств рыцарей-монахов великих военных орденов.

Место, которое считали Латинским приютом, основанным в Иерусалиме Карлом Великим, было приобретено в 1070 году купцами из Амальфи, Италия (купец Мауро. – Ред.). Здесь был основан госпиталь (от слова hospitalis, гость по-латыни; первоначально слово «госпиталь» означало «странноприимный дом», то есть приют. – Ред.) для христианских паломников. Постепенно здесь образовалось братство по уходу за больными и ранеными. После взятия города в 1099 году Готфрид Бульонский и много других дворян даровали госпиталю земли как в Святой земле, так и в Европе. В то время госпиталь возглавлял один лишь Жерар, которого в папской булле более позднего времени назвали учредителем ордена госпитальеров. В 1113 году папа Пасхалий II объявил госпитальерам папскую протекцию. Постепенно госпитальеры получили полную независимость от юрисдикции местного духовенства, подчиняясь только папе. Их самые ранние законы, очень похожие на законы ка ноников-августинцев, cвязывали братьев клятвой бедности (имуществом ордена они владели сообща), чистоты (женитьба была запрещена) и послушания (подчинение правилам сообщества и старших по рангу). В самых ранних известных законах «ордена всадников госпиталя Cвятого Иоанна Иерусалимского» нет упоминаний ни о военных обязанностях, ни о разделении на рыцарей и сержантов. Однако правило, что оружие должно применяться только для защиты королевства или для нападений на города сарацин, был упомянут в папской булле Александра III (1178 – 1180) как «соответствующее обычаю Раймонда», то есть Раймонда де Пюи, который стал Великим магистром, первым гроссмейстером ордена после Жерара, и скончался примерно в 1160 году. Госпитальеры определенно были организованы как военный орден примерно к 1135 году, когда им был дарован замок Бетгемлин (современный Бет-Гуврин (Бейт-Джибрин) на дороге из Аскалона (современный Ашкелон) в Хеврон (Эль-Халиль). Впоследствии они принимали участие в каждой военной кампании Иерусалимского королевства и получали в дар все больше ключевых замков. Им была отдана крепость Крак-де-Шевалье (ныне в Сирии, близ границы с Ливаном – чуть к северу. – Ред.) в 1142 году, которой они владели до 1271 года. Европейские организации ордена состояли из провинций (позднее их назвали «лангами», то есть «языками») и из групп приоров, которые сами делились на командорства из нескольких рыцарей или сержантов.

Пример рыцарей-тамплиеров, возможно, привел к изменению целей госпитальеров. Они никогда не теряли из виду свою первоначальную задачу, уход за больными и ранеными, и поддержка больниц и госпиталей остается главным видом деятельности ордена вплоть до настоящего времени. Женщин впервые стали принимать в этот орден со времени повторного взятия Иерусалима, но, конечно, жили они в отдельных общинах. Со временем святой покровитель основателей ордена святой Иоанн Милостивый постепенно сменился на более важного святого Иоанна Евангелиста. Одеяние рыцарей поначалу было черным с белым крестом, концы которого расходились в стороны надвое, – эта разновидность ныне известна под названием мальтийского креста, поскольку после оставления Святой земли рыцари-госпитальеры долгое время находились на Мальте. (После того как в конце ХII века крестоносцев выбили из Палестины, госпитальеры (иоанниты) обосновались на Кипре, а затем в 1307 – 1309 годах заняли остров Родос. Здесь они героически оборонялись от турок в 1440, 1444, 1480 и 1522 годах, но вынуждены были эвакуироваться, получив от императора Карла V Мальту. Здесь в 1565 году иоанниты вместе с местным населением и немногочисленной подмогой из Сицилии сумели устоять в ходе героической четырехмесячной обороны против турок. В 1798 году Наполеон Бонапарт изгнал рыцарей с Мальты, а англичане, захватившие остров в 1800 году, не собирались возвращать его рыцарям. – Ред.) В 1259 году цвет военного облачения рыцарей сменился на красный, но белый крест на нем остался. Вместе с рыцарями-тамплиерами орден госпитальеров образовывал своего рода щит Иерусалимского королевства, предоставляя гарнизоны для многих его крупнейших крепостей и давая большое число дисциплинированных, умелых и опытных рыцарей для военных кампаний короля. Каждое поколение рыцарей приходило из Европы. Оно не росло в нездоровом климате Востока или под влиянием расслабляющих обычаев. Поскольку феодалам становилось все труднее находить рыцарям земельный надел, наделы стали раздаваться орденами. После потери последней крепости в Святой земле госпитальеры перебрались на Кипр, а в 1310 году (1307 – 1309. – Ред.) на Родос. Назначение одного из них «адмиралом галер» в 1299 году и последующие аналогичные назначения показывают, что госпитальеры нашли для себя новую сферу деятельности. Впоследствии они стали патрулировать воды Восточного Средиземноморья, подавляя пиратство и сопровождая пилигримов, тогда как их консулы в городах сарацин следили за соблюдением интересов паломников.

Орден рыцарей Храма (храмовники, или тамплиеры) был чисто военным и был основан в 1118 – 1119 годах Гуго де Пейнсом, простым рыцарем из Шампани, и фламандцем Годфруа де Сен-Омером для патрулирования дороги в Иерусалим и защиты пилигримов от бандитов и налетчиков. Название орден получил из-за того, что дарованные им Балдуином I помещения частично находились на месте, где, по преданию, располагался храм Соломона. Законы ордена были составлены самим святым Бернаром и утверждены папой Гонорием II в 1128 году на совете в Труа. Подобно госпитальерам, тамплиерам был дарован полный иммунитет от внешнего контроля, и они отвечали только перед папой. В 1145 году папой Евгением III им было даровано право носить белую мантию с красным крестом, но это право касалось только рыцарей; сержанты и прочие носили черное или коричневое одеяние, также с красным крестом. Флаг тамплиеров, с верхней черной половиной и белой нижней, «они называют Beauseant из-за того, что они учтивы и дружелюбны к друзьям Христа, но с врагами суровы и враждебны». Женатым рыцарям было разрешено вступать в этот орден пожизненно или на годичный срок, но они должны были обещать завещать ордену половину своей собственности. Однако им не выдавалась белая мантия. Внутри ордена существовала строгая иерархия: гроссмейстер, тамплиеры высших рангов, сенешали, маршалы и провинциальные маршалы, Командор Земли и Королевства Иерусалимского, ниже их – командующий флотом в Акре (современная Акка, Галилея, север Израиля). Эта иерархия существовала в учреждениях тамплиеров во всей Европе, где собственностью, подаренной ордену, управляли командоры провинций и приоры крупнейших владений и настоятели отдельных домов. Организация постоянно направляла деньги и новых рекрутов в Святую землю. Многие сеньоры, которые не могли принять участие в походах лично, давали вместо этого земли рыцарям; поскольку управление ордена было успешным, они становились все богаче; еще при Вильгельме Тирском (Вильгельм, архиепископ Тирский с 1174 года. – Пер.) орден стали подозревать в том, что его истинной целью является овладение богатствами всего мира. В середине XIII века Матвей Парижский утверждал, что тамплиеры имеют 9 тысяч поместий. После потери крестоносцами Святой земли тамплиеры, в отличие от госпитальеров, не нашли новой официальной сферы деятельности. Они превратились в своего рода международных банкиров и стали ссужать деньги, и именно в Темпле (Храме), штаб-квартире тамплиеров в Лондоне, Губерт де Бург, к примеру, хранил свои богатства. Огромное состояние тамплиеров и их фактическая независимость от всех властей внутри королевства не могли не вызвать желания захватить их деньги. Секретность в их ритуалах и организации привела к слухам о том, что тамплиеры совершают ритуалы, о которых даже страшно говорить. В конечном счете французский король Филипп IV Красивый в своих попытках усилить власть короны решил наполнить собственную сокровищницу и в то же время восстановить контроль над землями, которыми орден владел во Франции. Ему удалось найти информатора, некоего Эскю де Флорана, бывшего рыцаря-тамплиера. С одобрения профранцузского папы Климента V король обвинил тамплиеров в богохульстве, поклонении идолам, убийствах, предательстве Святой земли и содомии. Под ужасными пытками многие рыцари признали обвинения и стали выдавать своих товарищей. В 1310 году, после двух лет расследований инквизиции, 44 рыцаря были сожжены в Париже, в Пор-де-Сен-Антуане. В 1312 году орден был полностью разгромлен (юридически упразднен Климентом V), и его земли были переданы – по крайней мере, теоретически (за выкуп. – Ред.) – госпитальерам (а движимое имущество – в пользу государей. – Ред.). Сколько бы ни содержалось правды в первоначальных обвинениях, признания, сделанные под пытками, не могут считаться надежным свидетельством.

Хотя эти два великих ордена в эпоху Крестовых походов преобладали, существовало много и других орденов, даже в Святой земле. Тевтонский орден берет свое начало от госпиталя, устроенного на корабле, вытащенном на берег какими-то германскими купцами во время осады Акры (1189). (Предшественником ордена был госпиталь в Иерусалиме (с 1120 – 1128) немецкоязычных паломников, разрушенный в 1187 году после падения Иерусалима. – Ред.) В отличие от упомянутых двух орденов, которые имели приорства в каждой стране, рыцари-тевтонцы были исключительно немцами. Их одеяние было белым с черным крестом. Князь Фридрих Швабский позднее утвердил их статус как духовного ордена (1190). В 1191 году папа Климент III утвердил их своей буллой как духовно-рыцарский орден, подобный госпитальерам. (В 1199 году папа Иннокентий III подтвердил это своей буллой и определил задачи ордена, в частности борьбу с врагами католической церкви. – Ред.) В начале ХIII века орден действовал в Трансильвании. В 1226 году произошла большая перемена в судьбе Тевтонского ордена, когда польский князь Конрад Мазовецкий предложил ему провинцию Кульм на Висле, к югу от современного Гданьска (Данцига) на условии, что орден будет защищать земли Конрада от язычников пруссов (считается, что пруссы были близки к литовцам, однако с большой долей славянского и кельтского компонентов. – Ред.). Гроссмейстер ордена, Герман фон Зальца, друг Фридриха II (из Швабии, имевшего титул «короля Иерусалима»), убедил последнего даровать Кульм ордену с целью последующего завоевания Пруссии. Первые рыцари прибыли в Пруссию в 1230 году. Орден начал быстро увеличивать свои земли и строить замки на территориях, которые он завоевал. Позднее орден стал доставлять на эти земли переселенцев из Германии. В 1237 году орден формально объединился с небольшим орденом меченосцев (разгромленным в 1236 году литовцами. – Ред.), основанным в 1202 году епископом Риги для обращения в христианство населения Ливонии (современные Южная Эстония и Северная Латвия). В 1309 году штаб-квартира и резиденция гроссмейстера Тевтонского ордена окончательно переместились в Мариенбург (современный Мальборк на севере Польши), и орден занялся расширением своих владений за счет балтийских стран, поначалу во имя церкви, но позднее во имя германского императора. В Португалии уничтожение ордена тамплиеров привело к созданию в 1318 году ордена Христа королем Динишем I (правил 1279 – 1325), действовавшим по согласию папы. И король и папа имели право посвящать в рыцари этого ордена.

В XII веке в Испании существовали три отдельных военных ордена, чьей задачей было проведение Крестовых походов. Рыцари Калатравы и рыцари Сан-Хулиан-де-Перейро принадлежали к цистерианцам (Цистерианский орден – католический монашеский орден, основан в 1098 году во Франции монахами-бенедиктинцами). Первый орден был основан Санчо III Кастильским в 1158 году для удержания города-крепости Калатрава, освобожденного от мавров Альфонсо VII около 1146 года и отданного ордену цистерианцев. Рыцари Калатравы получили свою конфирмацию как военный орден в 1164 году. Орден Алькантары восходит своими корнями к братству рыцарей Святого Хулиана де Перейро, основанному в 1156 (или 1166) году двумя братьями рыцарями де Барриентос. Они получили конфирмацию у папы Александра III в 1177 году. В 1213 году ордену была доверена защита Алькантары, после чего орден получил известность как орден Алькантары. Рыцари обоих этих орденов носили багряно-красный крест на белой мантии.

Третий орден, рыцарей Святого Иакова (Сантьяго) Кампостелского, по традиции считают основанным Рамиро II Леонским (931 – 950), но конфирмация ордена была осуществлена папой Александром III в 1175 году. Отличительной особенностью рыцарей этого ордена был красный меч Святого Иакова с цветками лилии на навершии рукояти и концах поперечного перекрестья.

Турки-сельджуки были одним из многих племен тюркских кочевников, которые кочевали в Центральной Азии в Х – XI веках в поисках новых земель для кочевий и завоевания. Они представляли собой свободную конфедерацию племенных групп, объединенных жаждой власти и наживы. Свое название они получили от князя Сельджука, который, как утверждали племенные вожди, был их общим предком. Упадок халифата Аббасидов с центром в Багдаде (а затем государств, наследовавших халифату. – Ред.) привел турок, наряду со многими другими народами, на Ближний Восток, сначала в качестве наемников. В 1040 году сельджуки, кочевавшие с разрешения Газневидов на Копетдаге, разгромили государство Газневидов, захватив Хорасан и другие области. В 1055 году главный князь сельджуков Тогрул-бек захватил Исфахан, а между 1040 и 1055 годами весь Иран. В 1055 году он двинулся на Багдад, где заставил халифа Каима дать Тогрул-беку титул султана. По мере того как силы сельджуков увеличивались, они все чаще стали совершать набеги и походы на христианские земли в Армении, Грузии и Восточной Римской (Византийской) империи. В 1065 году сельджуки взяли, разрушили и сожгли столицу Армении – Ани. Нуждаясь в больших безлюдных пространствах для кочевий, сельджуки разрушали города и селения, беспощадно истребляли оседлое население завоеванных территорий (или продавали людей в рабство). Затем настал черед Византийской империи. Империю в это время ослабляла борьба с нормандцами в Италии и на западе Балканского полуострова. В середине XI века империю потрясали феодальные усобицы, ожесточенная борьба за престол. С 1057 по 1081 год сменилось пять императоров.

В 1070 году новый (с 1068) император Роман Диоген, понимая важность возвращения захваченных турками армянских земель, отправился в поход с самой большой армией, которую только смог собрать. В ней, по всей видимости, было около 100 тысяч человек. Для этого император был вынужден набрать множество наемников, среди которых были и куманы (в России они известны под названием половцы. – Пер.), французы и нормандцы. Император, похоже, по природе был порывист и из-за того, что его приход к власти произошел благодаря его женитьбе на овдовевшей императрице, имел множество личных врагов, причем одним из самых ярых был один из его командиров, Андроник Дукас, племянник умершего императора. Роман быстро провел войско мимо озера Ван (около восточной границы современной Турции) и здесь с удивлением обнаружил, что к нему приближается войско султана Алп-Арслана. Куманы (тоже тюрки) поспешили дезертировать из византийского войска, а Руссель де Байель, командовавший французскими наемниками, так и не присоединился к битве.

Трудно сказать, в чем была причина несчастья, случившегося с Базилакесом, командиром отряда из Феодосиополя (Карин, ныне Эрзурум. – Ред.), – плохая подготовка, отсутствие дисциплины или обе эти причины. Столкнувшись с конной разведкой турок, Базилакес позволил заманить свой отряд в засаду далеко от византийского лагеря. (Кстати, «Тактика», хорошо известный труд императора Льва VI, достаточно выразительно описывает угрозу подобного рода действий.) И отряд Базилакеса был истреблен.

Роман построил свою армию перед лагерем согласно советам императора Льва относительно использования конницы. Фланги византийского войска были прикрыты двумя отрядами конницы, возможно несколько выдвинутыми вперед для того, чтобы нарушить порядки противника на флангах. Сильный резерв, которым командовал Андроник Дукас, Роман поставил во вторую линию, позади главных сил. Надо сказать, византийская конница не являлась идеальным средством против легковооруженных верховых лучников турок и должна была сопровождаться лучниками. Согласно «Тактике», если под тюрком-кочевником убивают лошадь, он почти беззащитен, так как не приучен сражаться в пешем строю. Поскольку византийцы имели меньше лучников, турки могли перемещаться вдоль боевых порядков византийцев, пуская в них тучи стрел. Мечи и булавы турки пускали в ход лишь тогда, когда видели, что ряды противника расстроены. В этих условиях правильным было бы, если бы византийцы сразу пошли на сближение, поскольку турки не смогли бы выдержать удара византийской тяжелой конницы, – но при этом требовалось, чтобы фланги и тыл были прикрыты рекой или болотом, чтобы не допустить окружения.

В этом сражении турки получили возможность воевать так, как они привыкли. Византийские конные лучники пробовали отвечать на турецкие стрелы, но, поскольку их было значительно меньше, эти стрелы не нанесли ощутимого урона, а вот потери среди самих византийцев были значительны. Императорская армия начала терять лошадей, и в конце дня Роман был вынужден двинуться вперед, что было сделано в прекрасном порядке. Турки, однако, начали медленно отходить, отказываясь от ближнего боя. К вечеру византийцы прошли место турецкого лагеря и остановились, усталые и испытывающие жажду. Роман приказал армии развернуться и вернуться в лагерь. По всей видимости, приказ не был понят всеми подразделениями, и, когда начался отход, на флангах появились разрывы, которыми турки не замедлили воспользоваться. В конечном счете Роман приказал войскам остановиться, развернуться и отбить нападение. В наши дни историки соглашаются с тем, что продолжение отступления византийского резерва после приказа остановиться было вызвано предательством его командира, Андроника. Хотя оставшиеся на месте войска отважно защищались, сражаясь спина к спине против окружившего их противника, а часть фланговых отрядов византийцев смогла вырваться из окружения, сам император был захвачен в плен, а воины центральной части его войска истреблены.

Империя (и особенно ее армия) так и не смогла оправиться от этой катастрофы, от последовавшей за разгромом междоусобицы и от полного опустошения провинций Малой Азии, которые на протяжении многих лет давали основную часть воинов для византийской армии. Когда позже крестоносцы шли по этим некогда цветущим землям, вокруг них простиралась пустыня. Турки прошли по Малой Азии почти не встречая серьезного сопротивления, поскольку в империи шла борьба за престол, и к 1082 году вся Малая Азия была захвачена сельджуками. Окончательный контроль над Малой Азией был установлен сельджуками в 1084 году, когда великий город Антиохия, важный опорный пункт у основания полуострова, пал из-за предательства командующего гарнизоном города Филарета. Экономика Византийской империи после Манцикерта (Манцикерт (Маназкерт) – город, около которого турки разгромили войско императора Романа Диогена. – Пер.) пошатнулась, доля драгоценных металлов в монетах уменьшилась наполовину относительно ее предшествующего уровня. Остатки империи, на которые нападали с севера славянские государства и кочевники из причерноморских степей, с запада нормандцы из Южной Италии, а с востока турки-сельджуки, были спасены только блистательными дипломатическими интригами императора Алексея Комнина и благодаря распрям (которые он вызвал) между различными группами сельджуков. Убийство султана Мелик-Шаха в 1092 году и последующая усобица между его сыновьями, начавшаяся во время, когда Алексей снова наполнил казну, перестроил флот и твердо обосновался на троне, дали возможность византийцам проводить наступательную политику. Для этого императору требовались надежные, преданные наемники.

Хотя Первый настоящий крестовый поход начался в 1096 году (после того, как эмиссары императора обратились к папе Урбану II с просьбой отвоевать провинции Малой Азии, а папа в 1095 году на Клермонском соборе выступил с призывом отправиться в Крестовый поход для освобождения Гроба Господня), идея «священной войны» давно не была чужда Западной Европе. Еще в середине IX века папа Лев IV объявил, что того, кто умрет ради защиты христианства, ожидает награда на небесах. Реконкиста по возвращению территорий, захваченных мусульманами в Испании, начавшаяся в начале XI века (неверно. Реконкиста началась в 718 году, после разгрома арабов и иже с ними при Ковадонге на севере Испании, и продолжалась до 1492 года. – Ред.), была энергично поддержана клюнийскими монахами (от монастыря Клюни), ведущим религиозным движением того времени. В 1064 году папа Александр II предложил индульгенции всем, кто воевал с неверными в Испании. Папа Григорий VII был особенно воинственным. Еще будучи кардиналом, он убедил Александра II поддержать агрессию нормандцев Вильгельма против Англии. Став папой, он обратился к императору Генриху IV в 1075 году с предложением послать экспедицию для того, чтобы восстановить владения Восточной Римской империи, утраченные после поражения при Манцикерте. Он, по всей видимости, намеревался лично ее возглавить, возможно полагая, что успешная военная кампания может дать ему преимущества в споре о верховенстве с патриархом Константинопольским. Григорий VII также поощрял походы, призванные отвоевать у мавров Испанию.

Мотивы церкви имели самый разный характер. Без сомнения, самым главным было желание распространить христианство, но важным соображением было направить агрессивную энергию западных рыцарей на какую-нибудь полезную цель и тем самым прекратить постоянные междоусобицы между крупными феодалами и королями, которые опустошали Европу. Кампания, призванная ограничить кровопролитие между христианами, началась на соборе в Шарру в 989 году. В 1054 году собор в Нарбоне попытался установить «божественное перемирие» (прекращение враждебных действий в дни, установленные церковью. – Пер.) с «божественным миром», который защищал имущество церкви и бедных во время войны. После большого первоначального энтузиазма это движение разделило судьбу всех последующих идеалистических движений по ограничению войн, поскольку всего через несколько лет его покинули некоторые из самых ярых некогда его сторонников. В таких условиях следовало поддерживать любой план направить насилие в сторону от Центральной Европы. Третьей причиной было то, что отвоеванные земли в Испании стали принадлежать освободившим их христианским воинам, как вассалам престола святого Петра (престол святого Петра – престол римского папы, поскольку святой Петр был первым римским епископом, а все папы – его преемники). Этой системы стали придерживаться во всех последующих Крестовых походах.

Мотивы тех, кто присоединился к крестоносцам, тоже были разными. Без сомнения, многие горели желанием нести христианство, раз к этому призывала церковь, и вернуть «святые места» христианству, убивая неверных, которых они считали оскорбителями церкви и угнетателями своих братьев-христиан. Эти чувства были, однако, отнюдь не повсеместными. Свирепость крестоносцев по отношению к мусульманам в Испании разительно отличалась от толерантности, проявленной ими по отношению к коренным испанцам. (Автор необъективен. Эта «толерантность» привела к тому, что уже в середине Х века количество мусульман и иудеев в Испании превзошло число угнетаемых христиан. – Ред.) Мусульманский эмир Севильи был союзником Альфонсо VI Кастильского (ум. 1108), а Сид Кампеадор, герой испанских легенд, как король Артур в Англии, был в реальности наемником, готовым, если заплатят больше, перейти на сторону мусульман (в отличие от выдуманного, чтобы прикрыть брешь в английской истории, Артура Сид Кампеадор (от арабского sidi, мой господин, и испанского campeador, воитель) – реальный испанский рыцарь Родриго Диас де Бивар, р. ок. 1040 – 1099, храбрейший, но часто алчный и жестокий воитель, прославившийся своими подвигами в ходе отвоевания родной земли. – Ред.).

Некоторые рыцари, без сомнения, отправились в Крестовый поход в надежде получить прощение своих грехов. Другие же, безземельные рыцари (младшие сыновья в семье и «солдаты удачи»), присоединялись к этим походам в надежде приобрести землю и высокое положение за морем, и папа римский в своих обращениях довольно откровенно использовал эти надежды. Даже некоторые из лидеров Первого крестового похода, такие как Балдуин, брат Готфрида Бульонского, были, можно сказать, безземельными. Других в поход, видимо, посылали любовь к войне или страх правосудия. Очень малое число крестоносцев представляли, сколь большие расстояния придется пройти или насколько трудным окажется выполнение поставленных задач. Без сомнения, зная, что Бог на их стороне, они не сомневались в успешности своей миссии.

Урбан II, один из самых выдающихся дипломатов своей эпохи, смог уменьшить все более расширяющийся раскол между восточной (православной) и западной (католической) церквями. Он с энтузиазмом воспринял идею «священной войны» для освобождения страдающих христиан на Востоке и снова открыл маршруты паломников к «святым местам», закрытые из-за анархической сумятицы в Малой Азии и Святой земле, вызванной набегами (а также грабежами и геноцидом. – Ред.) сельджуков. Призыв Урбана прозвучал на соборе в Клермоне 27 ноября 1095 года перед большим количеством собравшихся на поле за границами города. Урбан описал собравшимся страдания братьев-христиан и трудности, переживаемые паломниками, после чего призвал своих слушателей, богатых и бедных, перестать воевать друг с другом и посвятить свои мечи службе одному лишь Богу. Он предложил им награду в виде новых земель и отпущение грехов тем, кто погибнет.

Папа распространил свой призыв с помощью синодальных писем ко всем епископам, а также, возможно, писем к королям, князьям и другим правителям западного мира. Отклик был колоссальным по масштабам и полным энтузиазма. Пока папа римский занимался приготовлениями, подыскивая для того, чтобы возглавить поход, соответствующих великой цели командиров, создавал флот для снабжения крестоносцев (через Геную), подготавливал церковников к тому, чтобы церковь защищала земли всех, принявших христианство, к нему шли обещания поддержки со всех направлений.

Наиболее успешными, похоже, оказались призывы странствующих проповедников, таких как Петр Амьенский, которые породили надежды у крестьян, чья жизнь казалась им особенно мрачной из-за притеснений феодалов, нехватки земли из-за роста населения и ряда сильнейших неурожаев. Призрачные обещания проповедников, казалось, предоставляют сельским жителям, чьи надежды на землю казались безнадежными, верную дорогу к лучшей жизни и спасению души. Петр Амьенский, двигавшийся по Франции и Северной Германии, собрал вокруг себя огромную массу людей, почти совершенно неорганизованную и недисциплинированную, по большей части людей из беднейших классов, как сельских жителей, так и горожан, а также множество преступников, желавших избежать наказания, и лишь небольшое число мелких, в основном германских, дворян. Многие шли вместе с семьями. Долгий и катастрофический марш через Центральную Европу этого народного Крестового похода был неожиданным для Восточной Римской (Византийской) империи, которая готовилась встречать крестоносцев по проходящим через Адриатику маршрутам паломников. Этот Крестовый поход провалился вскоре после того, как прибывшие достигли Малой Азии. (В первом же бою плохо (или никак) вооруженные крестьяне были разгромлены турками-сельджуками и большей частью истреблены; оставшиеся проданы в рабство. Петр Амьенский, однако, сумел убежать и достиг Константинополя. – Ред.) С чисто военной точки зрения этот Крестовый поход не имел никакого значения. Не имел значения и так называемый германский Крестовый поход, который начался с погромов и истребления евреев в Рейнланде, Мозеле и всех городах по пути движения крестоносцев, но не продвинулся много дальше венгерской границы, где был рассеян венгерскими войсками. Однако оба Крестовых похода увеличили недоверие в Константинополе к приближавшимся армиям крестоносцев. Опыт византийских купцов, как до Манцикерта, так и позднее, и контакты с нормандцами в Южной Италии научили византийцев не доверять «франкам», как безбожным, алчным варварам, бесстрашным в атаке, но потому и особенно опасным сейчас, когда они подходят все ближе, причем не в виде желанных наемников, а в виде больших армий под командованием высокородных дворян.

Император дал указание создать базы снабжения вдоль маршрутов, по которым, как ожидалось, должны были двигаться крестоносцы. Он послал должностных лиц высокого ранга для встречи и приветствия лидеров крестоносцев и спешного препровождения их в столицу с эскортом императорской армии – для того, чтобы не допустить, разграбления «франки» сельской местности, через которую должны были пройти. Алексей I Комнин понимал, что главным мотивом крестоносцев было желание получить землю (на что он лично не имел возражений, если крестоносцы создадут буферные государства между турками и отвоеванными территориями империи). Для того чтобы установить контроль над деятельностью крестоносцев, император решил заставить каждого лидера прибывших войск дать клятву преданности по принятому на Западе образцу, после чего этих опасных и непредсказуемых союзников он собирался переправить на кораблях в Малую Азию – раньше, чем крестоносцы уступят искушению разграбить Константинополь. Император стремился к тому, чтобы крестоносцы ждали прибытия остальных отрядов именно в Малой Азии.

Большая часть отрядов Первого крестового похода возглавлялась крупными феодалами и дворянами с опытом войны и умевшими ждать, пока все необходимые приготовления будут сделаны. За князьями, герцогами и графами следовали их вассалы, а следом за ними – добровольцы, большая часть которых, по всей видимости, финансировалась ими самими за счет продажи или залога их недвижимости. Боэмунд, нормандский князь Тарентский (современный Таранто на юге Италии. – Ред.), сын Роберта Гюискара (или Увискара, одного из предводителей нормандцев, овладевшего к 1072 году (совместно с братом Рожером) Южной Италией и Сицилией. – Пер.), по всей видимости, сам финансировал всех, кто за ним последовал. Роберт, герцог Нормандии, заложил свое герцогство брату, королю Англии Вильгельму II Рыжему, за 10 тысяч марок для оплаты своей доли в Крестовом походе. Финансирование Первого крестового похода, как только он начался, осуществлялось также императором Восточной Римской империи и на богатства, захваченные в ходе кампании.

Первым западным лидером, достигшим Константинополя, был Гуго, граф Вермандуа, брат Филиппа I Французского. Его сопровождал относительно небольшой отряд французских рыцарей. Прибытие графа в Диррахий (Драч) на адриатическом побережье было не очень торжественным, поскольку его выбросило на берег на обломках корабля, но графа Вермандуа снова экипировал губернатор Иоанн Комнин, и он был отправлен в сопровождении сильной охраны к императору. Император Алексей I встретил Гуго радушно и осыпал подарками. Хотя Гуго фактически был узником, он был ослеплен роскошью, а лестью его удалось уговорить дать клятву на верность императору. Вторым прибыл Готфрид Бульонский, герцог Нижней Лотарингии, которого сопровождали два его брата, Евстахий III, граф де Булонь и Балдуин, а также армия, включавшая в себя много видных рыцарей из Фландрии и Нижней Лотарингии. Они также выбрали путешествие по традиционному маршруту немецких паломников через Венгрию. Кроме отдельной вспышки мародерства при приближении к Константинополю, дисциплина на протяжении всего марша поддерживалась на высоком уровне. Гуго Вермандуа был послан для того, чтобы подтвердить клятву Готфрида императору. Готфрид – возможно, из-за того, что он уже был вассалом императора Западной Римской империи Генриха IV, и, вероятно, из-за того, что он уже слышал искаженные рассказы о плохом обращении от вы живших последователей Петра Амьенского, – отказался императора даже посетить. Ему разрешили раскинуть лагерь за стенами Константинополя и обеспечивали фуражом и провизией на протяжении всей зимы. Только когда наступила весна и подход остальных крестоносных отрядов был близок, Алексей начал предпринимать попытки избавиться от Готфрида, постепенно уменьшая посылаемое ему снабжение. Это поначалу привело к набегам «франков» на окружающие земли в поисках фуража, а затем, в четверг на Страстной неделе (последняя неделя перед Пасхой), к атаке на одни из городских ворот. На следующий день завязалась стычка крестоносцев с местным ополчением, в которой крестоносцы одержали верх, хотя император и послал на помощь имевшиеся под рукой войска. После этого Готфрид и его главные последователи дали требуемую клятву, пообещав вернуть империи все отвоеванные у неверных территории и владеть всеми новыми землями как вассалы восточноримского (византийского) императора.

Таким образом, неопределенность положения осталась. Только используя исключительный такт и огромные взятки, Алексей был способен убедить крестоносцев дать клятву. Нормандец Боэмунд Тарентский был единственным, кто дал ее без вопросов. После нескольких лет военных действий против империи он не недооценивал ее военную мощь и ресурсы и понимал, что без сотрудничества с византийцами добиться чего-либо невозможно. Поскольку Боэмунд также надеялся получить руководство экспедицией, он не желал вызывать недовольство императора. Алексей, по всей вероятности на радостях, что его самый внушительный и лучше всего экипированный союзник оказался столь сговорчивым, пообещал снова наладить снабжение, компенсировать все материальные затраты и послать вместе с крестоносцами отряд войск империи, но в то же время он оставил неясным вопрос о том, кто будет осуществлять командование.

Самым важным из французских крестоносцев и первым дворянином высокого ранга, решившим стать крестоносцем, был Раймунд (Раймонд) IV, граф Тулузский. Именно с ним папа Урбан впервые обсудил идею экспедиции, и, поскольку графа Тулузского сопровождал папский легат Адемар, епископ Ле-Пюи, Раймунд надеялся получить командование всей армией. Поскольку это командование могло быть даровано только папой, он очень не хотел себя компрометировать, давая клятву императору. Его поведение также диктовалось ревностью по отношению к Боэмунду, который был явным претендентом на пост командующего. Только с большими трудностями Раймунда удалось убедить дать несколько измененную клятву о непринесении ущерба; это означало, что он не сделает ничего, что бы могло нанести ущерб правам императора или нанести вред его персоне.

Все эти предварительные переговоры между крестоносцами и императором не вели к взаимному доверию. Мнение византийцев о «франках», как о склонных к грабежу варварах, получило подтверждение в поведении новоприбывших – они не подчинялись дисциплине и совершали рейды на окрестности. Их действия во время Страстной недели вызвали особое к ним неприятие.

Хотя крестоносцы были ошеломлены великолепием Константинополя, они отнеслись к нему враждебно, частично из-за того, что это великолепие подчеркивало их собственный жалкий вид, отсутствие у них блеска и культуры, а частично из-за того, что они презирали роскошь как проявление изнеженности. Такой двойной взгляд проявлял себя и раньше; к примеру, его можно видеть в докладах Лиутпранда, епископа Кремоны, о двух его посещениях Константинополя. В 949 году, когда его приняли недружелюбно, Лиутпранд написал о грязи и нищете в огромном городе, о его неудобствах, о презрении к слабым, недобросовестности в делах и алчности римлян. (Византийцы называли себя ромеями, то есть римлянами, будучи наследниками Римской империи. – Пер.) «Франки» (то есть западноевропейские крестоносцы) чувствовали себя униженными тем, что им пришлось давать клятву, а также неудачами в стычках с императорскими войсками. Писатели более позднего времени, описывавшие Крестовые походы, такие как Вильгельм Тирский, считали, что «франки» чувствовали себя обманутыми, думая, что у них отняли роль защитников христианства и мстителей за поражение при Манцикерте. Когда началась военная кампания, между союзниками начали расти противоречия. Дисциплинированные византийцы стремились достичь стратегических интересов не столько в сражениях, сколько путем дипломатии и даже подкупа. Недисциплинированные «франки», с презрением относящиеся ко всякого рода закулисным операциям (считая это чем-то близким к трусости и предательству), были готовы с радостью забыть свою клятву императору.

Количество воинов, принимавших участие в Первом крестовом походе, дается разными летописцами по-разному, от 100 тысяч человек у Раймона Акуилерского (примерно столько воинов действительно переправилось в Малую Азию. – Ред.) до 600 тысяч у Фульхерия Шартрского. Оба этих летописца сами принимали участие в кампании. Письмо, написанное папе после взятия Иерусалима, сообщая о состоянии армии, говорит о 5 тысячах конных воинов и 15 тысячах пехотинцев (действительно, столько осталось к концу похода от огромного войска, высадившегося в Малой Азии. – Ред.). Количество участвовавших в отдельных сражениях могло быть много меньше; в победе крестоносцев в сражении под Антиохией все силы, как утверждается, из-за нехватки лошадей состояли только из 700 кавалеристов.

Крестоносцы хотели двинуться маршем прямо на Иерусалим, но это можно было сделать только после того, как дорога по Малой Азии будет очищена от турок. Поскольку это было именно то, чего желал император, обе стороны смогли договориться. По крайней мере, в начале кампании крестоносцы были склонны прислушиваться к советам греков, и Анна Комнин много раз пишет, что император, ее отец, предостерегал крестоносцев относительно методов военных действий турок и давал им советы относительно наилучшей тактики.

Первой целью крестоносцев была Никея, столица султаната турок-сельджуков, лежащая на византийской военной дороге через Малую Азию. Затем, пройдя Малую Азию, необходимо было взять Антиохию, перед тем как двигаться в Палестину. До того как на выручку осажденного крестоносцами города прибыли войска султана, Никея была окружена со всех сторон большей частью армии крестоносцев – при помощи византийских военных инженеров под командой Мануила Бутимитеса. Когда к городу подошли войска султана, их рассеяли отряды графа Тулузского и воинственного епископа Ле-Пюи, который возглавлял атаку лично, с помощью только воинов герцога Нормандского Роберта (он же граф Фландрский), поскольку остальная часть армии должна была перекрывать выходы из города во избежание неприятельских вылазок. Величественные укрепления города (построенные до турецкого завоевания византийцами) подверглись штурму – с отвагой и с использованием всех осадных орудий, которые союзники смогли подвезти и соорудить на месте. Защитники города сражались с такой же отвагой и за ночь восстановили поврежденные укрепления башни, на которую был направлен основной удар штурмующих и осадных средств, а также ликвидировали все подкопы, которые смогли определить. Провизия все еще продолжала поступать в город через озеро, лежащее перед западной стеной города, и крестоносцы, таким образом, были вынуждены просить императора прислать корабли для установления полной блокады. Согласно Анне Комнин, Алексей I надеялся на обращение подобного рода, чтобы показать крестоносцам, что они от него зависят. Он послал не только корабли, но и несколько отрядов своей армии, которые анонимный автор Gesta Frankorum («Деяния франков». – Пер.) называет Turcopoles, «туркополи», что означает легкую кавалерию, возможно – конных лучников. Тем временем, чтобы не допустить разграбления города и ненависть к нему его будущих подданных, император приказал Бутимитесу тайно обсудить с гарнизоном условия сдачи. Видя, что дальнейшее сопротивление бесполезно и готовится решительный штурм, гарнизон согласился сдаться, и утром, на которое был назначен штурм, крестоносцы увидели развевающийся над городом флаг империи. Лишившись славы, ожидаемой добычи и возможности выкупа, крестоносцы пришли в ярость, проклиная тайную дипломатию своего союзника, хотя их лидеры и могли быть информированы об этом плане заранее. Однако императору удалось утихомирить крестоносцев щедрыми подарками из золота и ювелирных изделий для их командиров, изысканной и обильной едой для простых воинов. И все же большая часть рыцарей была недовольна великодушным обращением с турецкими пленниками благородного происхождения.

После того как эта крепость уже не угрожала линиям коммуникаций, крестоносцы могли свободно двигаться по Малой Азии к Иконию (сейчас – Конья) и Антиохии (сейчас Антакья на самом юге современной Турции). Тем временем султан собрал вместе все силы сельджуков (вплоть до отрядов из Антиохии, Тарсуса, Алеппо и др.). Он затаился у низких холмов около места, где старая византийская военная дорога, вьющаяся меж гор, выходит на равнину около Дорилеи (сейчас – Эскишехир), примерно в 100 км (по прямой) к юго-востоку от Никеи.

Христианская армия двигалась двумя колоннами, возможно, для того, чтобы улучшить продовольственное снабжение и обеспечить себя достаточным количеством воды, а также чтобы сделать менее громоздким огромный обоз, состоявший из мирных жителей, священников, членов семей и разного рода спутников. Первый отряд, состоявший из французских и сицилийских нормандцев, северных французов и фламандцев, находился под командой Боэмунда и был усилен отрядом византийских войск. Колонна Боэмунда 29 июня 1097 года расположилась на отдых в долине Гаргона, недалеко от Дорилеи. Расположение крестоносцев с тыла было прикрыто рекой Бафус, переправа охранялась двумя конными отрядами. Вагенбург (временное укрепление, составленное из повозок) вокруг лагеря охранялся пехотой. Резерв под командованием самого Боэмунда находился на соседней высоте. Турки-сельджуки подошли со стороны Дорилеи, атаковали конницу Боэмунда и опрокинули ее. Затем турки ворвались в лагерь, оборонявшийся пехотой, и начали резню. Боэмунд отправил гонца в правую колонну Готфрида, а сам предпринял ряд контратак. Надежда почти угасла, пишет Фульхерий, когда подоспела колонна второго отряда под командованием Готфрида Бульонского. Турки отступили в исходное положение. Возглавивший войско крестоносцев Готфрид построил боевой порядок, расположив в центре пехоту, на флангах конницу и выделив резерв. Крестоносцы атаковали турок и обратили их в бегство.

Победа была одержана благодаря тому, что помощь подоспела вовремя. Если бы не подоспели войска Готфрида Бульонского, об исходе боя нельзя было бы сказать ничего определенного. До этого колонна Готфрида шла вместе с колонной Боэмунда, а затем ушла вправо, и некоторое время обе колонны двигались по параллельным маршрутам, сходившимся у Дорилеи. Вторая колонна в момент начала боя находилась в нескольких километрах. Через три дня после этого сражения крестоносцы продолжили свой марш по направлению к Сирии по возможности одной колонной (хотя и не всегда. – Ред.). Это заставило турок воздержаться от новых попыток ввязаться в большой бой. Турки теперь пытались помешать маршу крестоносцев, превращая страну, по которой двигались крестоносцы, в пустыню, лишив врага пищи и фуража. К тому же турки занимали эти земли уже на протяжении целого поколения и успели привести в упадок некогда цветущий и густонаселенный край. Мосты и дороги пришли в негодность либо из-за того, что не ремонтировались, либо из-за того, что намеренно разрушались, а все крупные емкости с водой были турками разбиты или отравлены. Вся информация о дорогах устарела, даже византийцы не могли сказать, что их ожидает на еще недавно имперской, а теперь вражеской территории, а немногие выжившие местные жители не всегда могли оказать помощь. Несколько последующих походов крестоносцев, похоже, игнорировали все советы, что приводило к их срыву (например, в Третьем крестовом походе (1189 – 1192) германский император Фридрих I Барбаросса, который вел свое войско отдельно, утонул во время переправы через одну из небольших рек Малой Азии. – Ред.). Едва ли не самыми страшными врагами крестоносцев стали жажда и голод, косившие как людей, так и лошадей. Усталость, вызванная трудностями пересечения гористой местности, вместе с тяжелым климатом, отягощавшие войско большие обозы снижали боеспособность крестоносцев. Хотя местность и климат не позволяли содержать лошадей в надлежащем виде, тяжеловооруженный опытный христианский рыцарь мог довольно легко одолеть в рукопашной схватке почти любого сарацинского (то есть мусульманского) всадника, но, если противник быстро отступал, его редко можно было догнать. Атака рыцарской конницы в то время представляла собой не ту, что появилась позже (например, атака рыцарского клина в начале Ледового побоища 5 апреля 1242 года, когда немцы врезались в русский боевой порядок и завязли в нем. – Ред.), когда всадники неслись колено к колену с определенной скоростью; это был яростный, не знающий порядка порыв в полном галопе, который почти невозможно было контролировать после того, как она началась. На Анну Комнин атака конных рыцарей произвела столь глубокое впечатление, что она написала, что эти конники способны проделать брешь в стене Вавилона. (Византийская тяжелая конница была, пожалуй, лучше. – Ред.) В Западной Европе долго не было пехоты с сопоставимой коннице выучкой.

Крестоносцы более позднего времени избегали опасных наземных маршрутов по Малой Азии благодаря тому, что итальянские торговые города, Пиза, Генуя и Венеция, торговавшие с Левантом, добились военно-морского господства в Восточном Средиземноморье, и после Второго крестового похода подавляющее большинство паломников и воинов двигалось в Святую землю по морю. К тому же византийцы воспользовались победой над турками-сельджуками для того, чтобы отвоевать Лидию, Фригию и другие земли в Малой Азии. Это открыло сухопутную дорогу в Сирию, которая теперь могла охраняться византийскими армией и флотом.

Следующая большая битва крестоносцев произошла у стен Антиохии в 1098 году. Этот город, который являлся одним из самых святых для христиан, турки-сельджуки захватили в 1084 году. Крестоносцы, измученные долгим маршем по гористой Малой Азии и сильно поредевшие, в октябре 1097 года начали долгую, семимесячную, осаду города. Мощные высокие стены и множество башен не позволяли взять город штурмом. Зимой 1097/98 года крестоносцы сами оказались на краю голода. Не все крестоносцы выдержали тяжелые условия и вернулись (надо думать, с позором) домой. Только когда наступила весна и прибыли инженеры и необходимые материалы из Константинополя, крестоносцы получили возможность начать правильную осаду.

Боэмунд, вдохновленный успехом графа Балдуина, которому удалось завоевать для себя Эдесское графство, решил стать хозяином Антиохии. Он настоял на своем желании на встрече с другими лидерами крестоносцев и использовал отъезд представителя императора. Приходилось торопиться, поскольку Кербога, эмир Мосула, готовился прийти на выручку Антиохии, а летом мог прибыть самолично сам византийский император (с армией), и тогда Антиохия стала бы принадлежать ему. Решив использовать византийскую тактику, Боэмунд, ничего не сказав своим товарищам, начал переговоры с одним командиром гарнизона, армянином по имени Фируз, который был недоволен своим турецким начальством. Армянский командир согласился сдать Боэмунду свой участок обороны, включавший огромную Башню двух сестер, ключевую башню южной стены города. Ночью нормандцы тайно вошли в башню, пробежали по стене, чтобы захватить соседние башни, и открыли двое ворот города, чтобы впустить в город своих боевых товарищей. После этого началась резня мусульман (турок и арабов) – мужчин и женщин – и грабеж. Только цитадель, расположенная высоко на горе рядом с городом, оставалась в руках турок-сельджуков.

Через пять дней эмир Кербога подошел к стенам города, только что взятого крестоносцами. Войско Кербоги значительно превосходило по численности измученных и оголодавших крестоносцев. Единственной надеждой, казалось, было теперь прибытие византийского императора, но он был слишком далеко.

На военном совете было решено, что единственной надеждой является крупная вылазка. Боевой дух армии сильно вырос после обнаружения под полом собора наконечника копья, которым, как считалось, был пронзен бок Христа. (Многих голодных крестоносцев начали посещать видения. Священнику Петру из Прованса явился святой Андрей, указавший, где зарыт наконечник копья. И святыня действительно была найдена. – Ред.)

У крестоносцев погибло столь много лошадей, что большое количество рыцарей и сержантов были вынуждены присоединиться к пехоте, которой было суждено принять важное участие в сражении. Армия формировалась на улицах города, только несколько сот человек было оставлено для блокады цитадели – под командой графа Раймунда, слишком больного, чтобы покинуть свое ложе. Летописи совершенно по-разному описывают, как армия была разделена, но, по всей видимости, она состояла из шести отрядов, разбитых по национальностям. В первом были французы и фламандцы под командой Гуго Вермандуа. Вторым отрядом, из воинов Лотарингии, руководил Готфрид (Годфруа) Бульонский. Третий отряд, из французской Нормандии, возглавлял герцог Нормандский. Четвертый, из Южной Франции, был под командой епископа Адемара. Пятый и шестой отряды, нормандцев Сицилии и Южной Италии, возглавлялись Танкредом и Боэмундом.

Крестоносцы начали марш на равнину, простирающуюся к северо-западу от города через реку Оронт (современная Аса), которая текла рядом со стенами, при этом они выстроились так, чтобы создать шеренгу, идущую от реки до горы. Река и гора были естественными препятствиями, мешавшими противнику зайти в тыл с флангов. Крестоносцы обнаружили преимущества этой позиции с защищенными флангами еще в первых боях под городом несколькими месяцами ранее. Сначала реку перешел самый правофланговый отряд, который после этого остановился, чтобы прикрыть переправу следующего. Затем на охрану вставал второй отряд – и так далее, пока не переправились все отряды. В первый раз во время похода пехота была выдвинута перед кавалерией, возможно, для того, чтобы турецкие конные лучники не могли достать своими стрелами лошадей крестоносцев.

По всей видимости, один из подчиненных Кербоги убедил его начать атаку на христиан в то время, как они будут пересекать реку. Но с нападением Кербога опоздал. Епископ Адемар с отрядом не успел достичь гор до того, как несколько тысяч турок пронеслись мимо головной части его колонны, чтобы напасть на отряды Танкреда и Боэмунда, находившиеся в резерве. Эти отряды не дали туркам выйти в тыл христианам. При этом им пришлось принять на себя удар главных сил турецкой армии. Пехота христиан начала двигаться вперед, а поскольку турки не могли обойти ее с фланга или пробиться сквозь нее, они начали отступать. В критический момент сражения несколько важных эмиров дезертировали с поля боя. Отход турки решили замаскировать, поджигая траву. При этом не только образовалась дымовая завеса, но и разгорелся огонь, который почти невозможно было преодолеть на лошадях.

Поскольку в этот день войсками командовал Боэмунд, именно ему следует приписать изобретение нового тактического приема совместных действий пехоты и кавалерии, который позднее в Иерусалимском королевстве станет стандартной практикой. Византийцы использовали кавалерию и пехоту вместе, но обычно ставили пехоту во второй линии, для подкрепления конницы, если та отступала. Тактика Боэмунда, похоже, уже использовалась в некоторых сражениях его отца в Италии и определенно не была совсем отлична от той, что использовалась нормандцами при Гастингсе.

Антиохия была спасена. Цитадель сдалась Боэмунду по предварительному тайному соглашению, ее командир отказался встать под знамена Раймунда Тулузского и позднее поступил на службу к Боэмунду. Это привело к длительным ссорам между теми, кто (как граф Раймунд и епископ Адемар) желал хранить верность клятве императору, и теми, кто по разным причинам поддерживал Боэмунда. К сожалению, епископ Адемар внезапно скончался – по всей видимости, от тифа. Он не только давал мудрые советы и проявлял отвагу на поле боя, но был хорошим дипломатом при общении с Восточной (православной) церковью и никогда не заявлял о превосходстве своей, Римско-католической церкви (незадолго до Крестовых походов, в 1054 году, церковь раскололась на православную и католическую. – Пер.) и ее главы, папы римского. На него смотрели как на неофициального лидера Крестового похода не только из-за его личного авторитета, но и как представителя папы. Последующие разногласия среди крестоносцев усилились, когда встал вопрос, когда следует продолжить поход на Иерусалим (поход был продолжен только в ноябре 1098 года. В июне 1099 года, после трудных осад и взятия городов Марра и Акра, крестоносное войско (около 20 тысяч) подошло к Иерусалиму и осадило его. В это время египетский флот истребил или захватил весь генуэзский флот, который вез осадные средства и снабжение для крестоносцев. Только один корабль с осадной техникой прорвался, и это позволило довершить дело. А за несколько дней до штурма армия крестоносцев совершила крестный ход. После этого с невиданным энтузиазмом крестоносцы, используя доставленные осадные орудия, подготовили условия для отчаянного штурма 15 июля 1099 года, в ходе которого оборона мусульман не устояла. После кровавой бани внутри города крестоносцам еще хватило сил разбить 12 августа высадившееся у Аскалона египетское войско. – Ред.).

С военной точки зрения прекрасным примером успешного применения хорошо разработанной тактики Иерусалимского королевства является битва при Арсуфе в 1191 году, во время Третьего крестового похода. Она не окончилась полной победой, поскольку Саладин (Салах-ад-Дин) на следующий день был в состоянии сражаться снова, но она сильно подняла боевой дух крестоносцев после ужасного поражения у Тивериадского озера в 1187 го ду и потери Иерусалима. То, что Саладину не удалось прийти на подмогу защитникам Акры, нанесло сильный удар по его престижу.

Феодальное Иерусалимское королевство с великим княжеством Антиохия и графствами Эдесса и Триполи получили возможность существовать только из-за того, что исламские правители действовали по отдельности после распада Сельджукского султаната и из-за соперничества турок-сельджуков и властей Египта (халифата Фатимидов (до 1171), затем Айюбидов (до 1250), позже мамлюков. – Ред.). Как все феодальные государства, Иерусалимское королевство раздирали ссоры между близкородственными семьями феодалов, которые к тому же враждовали и с королем. Королевство было ослаблено еще и тем, что на троне сменяли друг друга слабые правители, неспособные утвердить королевскую власть или приструнить своих вассалов. Король не мог действовать без оглядки на своих могущественных вассалов, поскольку его власть была ограничена государственным советом – так называемой Высокой палатой, состоявшей из крупнейших феодалов. Вдобавок к прочим несчастьям, число колонистов из Европы было невелико, да и те были отделены религией от своих подданных – мусульман, христиан-монофиситов (армян) и тем более иудеев. Смешанные браки между представителями правящего класса и местным населением были крайне редки, хотя являлись обычным явлением среди сержантов, составлявших опору армии. Коренные жители, за исключением, пожалуй, армян, были плохими солдатами. Еще одним негативным фактором было то, что Восточная Римская (Византийская) империя порой была антагонистом по отношению к Иерусалимскому королевству.

Главной силой королевства были военные ордена, которые являлись к концу XII столетия самыми большими земельными собственниками и организовывали постоянный приток рекрутов из Европы. Рыцари военных орденов выросли в странах Европы, не были истощены нездоровым местным климатом и не были испорчены контактами с привыкшими к роскоши южными народами. Эти люди давали клятву защищать свою религию, и их не обременяли феодальные амбиции. Они составляли основную часть регулярной армии (рыцари и сержанты) и, имея долгий непрерывный срок службы и хорошо владея воинским искусством, постоянно находились в Святой земле, в отличие от множества воинов из палом ников, которые оставались только на одну-две военные кампании, после которых возвращались назад.

Закат Иерусалимского королевства начался с объединения мусульман Сирии с мусульманами Египта при Саладине (Салах ад-Дин), курде, который начинал в свите Ширкуха, военачальника сирийского султана Нур-ад-Дина. Участвовал в военных экспедициях в Египет, в 1169 году захватил там фактическую власть и управлял им в качестве везира. В 1171 году принял титул султана Египта (после того, как юный халиф из рода Фатимидов скончался, не оставив после себя наследника). Смерть его номинального господина, Нур-ад-Дина, и почти одновременная смерть Амальрика I (правил в 1163 – 1174), возможно последнего великого короля Иерусалима, сделала Саладина самой могущественной фигурой на Среднем Востоке. В 1176 году император Мануил I Комнин был разбит при попытке уничтожить остававшийся в руках турок-сельджуков Иконийский султанат. Это был удар, сравнимый с катастрофой под Манцикертом столетием ранее. Когда Саладин завоевывал земли сирийских мусульман, он пытался заключить мир с христианами, но оба раза, в 1181 и 1186 годах, эти договоры были нарушены из-за алчности Рейнальда Шатильонского, сеньора Заиорданского. Его баронство простиралось через пустыню Негев от Мертвого моря до залива Акаба, и здесь шли караванные тропы, специально охраняемые по мирным договорам. В обоих случаях Рейнальд, беспечно относясь к политическим последствиям подобных действий, захватил мусульманские караваны и отверг все обращения, даже своего короля, освободить пленников или вернуть награбленное.

В 1187 году Саладин, ставший, помимо Египта, хозяином Мосула, Дамаска и Алеппо, решил наказать Рейнальда (и не только его) за жестокость и за крупный морской набег в Красном море. Султан объявил «священную войну» крестоносцам в Палестине. Две армии – одна из самых сильных, которыми командовал Саладин (около 20 тысяч), вторая – из почти всех сил Иерусалимского королевства из примерно 1200 рыцарей, многочисленной легкой кавалерии и примерно 10 тысяч человек пехоты (всего около 20 тысяч), встретились при Хаттине у Тивериадского озера. Здесь почти все силы христиан, из мученных переходом через знойную пустыню, были уничтожены, и только 200 рыцарей сумели пробиться назад. Король и большинство крупнейших феодалов королевства были захвачены в плен. Саладину после взятия Иерусалима достался и Святой крест. Все пленные члены военных орденов по приказу Саладина были подвергнуты смерти. К концу 1188 года почти все крепости и города королевства были захвачены без особого сопротивления, поскольку их гарнизоны были взяты в армию, потерянную 4 июля 1187 года у Тивериадского озера (у холма Хаттин). В руках христиан оставались только Триполи и Антиохия, Крак-де-Шевалье и еще две крепости удерживались рыцарями военных орденов. Держался также Тир.

Когда вести о падении Иерусалима и потери Святого креста дошли до Западной Европы, это вызвало всеобщий ужас. Папа Григорий VIII обратился с воззванием организовать новый Крестовый поход. Помощь была послана почти немедленно Вильгельмом Сицилийским, и своевременное прибытие решительного командира высокого ранга в лице Конрада, маркиза Монферратского спасло Тир, который стал плацдармом для всех, кто стал прибывать позже. Английский король Генрих II и французский король Филипп II Август заключили мир и приготовились идти маршем под знаменем Святого креста. На оплату экспедиции стал взиматься специальный налог, «десятина Саладина». В данном случае англичан повел Ричард I Львиное Сердце, поскольку его отец скончался, не успев отплыть. Английский и французский короли, однако, скоро снова поссорились, в результате чего смогли двинуться в путь только в 1190 году, но и при этом никак нельзя сказать, что они торопились. Когда летом следующего года они прибыли в армию христиан, она осаждала Акру, а эту армию саму осаждал Саладин. Ричард прибыл с английским флотом примерно из 100 кораблей, которые прошли через Гибралтарский пролив и взяли на борт английскую армию в Марселе, а самого короля – в Мессине, где английский и французский короли пережидали зиму и ссорились. По дороге в Акру Ричард захватил Кипр, что дало ему много дополнительных средств для финансирования своей кампании. Позднее Кипр стал надежной базой для крестоносцев. Буйный характер Ричарда, высадившегося на берег Святой земли, вдохнул новую жизнь в войска, осаждавшие Акру, и к июлю город снова был в руках христиан. Король Франции Филипп после этого вернулся домой, но при этом оставил значительную часть своей армии под командой Гуго III, герцога Бургундского и Генриха (Анри) Шампанского, графа Труа. После отплытия французского монарха вся наземная армия находилась под командованием английского короля.

22 августа Ричард повел свои войска из Акры по прибрежной дороге к порту Яффа (ныне в черте Тель-Авива) в 100 км к югу, где он планировал создать базу для наступления на Иерусалим. Этот марш, похоже, был неплохо организован, поскольку в нем не было ошибок, которые привели к провалу других экспедиций, – хотя мы не знаем, чем объяснялся успех марша: собственным вдохновением Ричарда или советами опытных рыцарей Иерусалимского королевства (или тем, что он был таким коротким – 100 км против тысяч километров у других крестоносцев, которые не были англичанами и которым автор симпатизирует меньше. Впрочем, Ричард I был офранцуженным нормандцем и говорил только по-французски. – Ред.). Женщинам не разрешили сопровождать армию (за исключением прачек). Чтобы избежать голода, который стал причиной неудач столь большого числа предыдущих экспедиций крестоносцев, армия регулярно снабжалась специальным флотом, особенно потому, что в данной экспедиции вьючных лошадей не хватало, а Саладин проводил политику выжженной земли. Армия была вынуждена делать короткие переходы, отправляясь в путь прохладным утром и останавливаясь на отдых каждый второй день, когда провизия сгружалась на берег. Самый большой одиночный переход, похоже, составлял 21 км между Атлитом и Эль-Мелатом, а весь марш занял 19 дней (! – Ред.). Надо принять во внимание, что армия была под почти непрерывными наскоками легких сил Саладина и что боевые порядки движения на марше предусматривали быстрое разворачивание в боевой порядок. Бесценная в этих условиях кавалерия должна была двигаться одной колонной, разделенной на 12 отрядов, с королевским штандартом на повозке в центре. Для того чтобы не допустить вражеских конных лучников на расстояние выстрела из лука, колонна конницы имела на флангах колонны пехоты, также разделенные на 12 отрядов. В этой пехоте было много лучников. Держась берега, армия получала гарантию того, что ее не окружат. Можно сказать, что использовалась тактика второго сражения при Антиохии, приспособленная к движению колонны на марше. Два самых опасных места в походном порядке, авангард и арьергард, попеременно занимали опытные воины – конные рыцари тамплиеры и госпитальеры. Нехватка вьючных животных означала, что значительная часть пехоты была вынуждена нести поклажу на себе и что эта группа вынуждена была двигаться между берегом и отрядами кавалерии. Согласно одному свидетелю-мусульманину, эти пехотинцы несли поклажу по очереди, чтобы иметь возможность отдохнуть.

Армия Саладина состояла не только из турецких конных всадников, но имела также силы из Египта: большой отряд нубийских пеших лучников и отряд тяжелой кавалерии, которая, как сообщает один мусульманский очевидец, была вооружена и экипирована не хуже крестоносцев, так что иногда их трудно было различить. Саладин выбрал тактику постоянных атак частью своих сил, скрывая в то же время остальные войска за холмами, идущими вдоль узкой равнинной прибрежной полосы. Атаки производились в основном по тылам колонны крестоносцев в надежде, что продвижение арьергарда удастся замедлить, он немного отстанет от основной колонны и это позволит мусульманам его разбить. Была надежда также на то, что рыцарей удастся втянуть в стычку и, оторвав от пехоты, окружить, после чего конные лучники Саладина смогли бы перебить лошадей крестоносцев. Анна Комнин пишет, что «франки» были непобедимы верхом, но становились бессильными спешившись».

Не знающая границ энергия Ричарда и его командирские качества вызывали столь большое доверие, что, хотя экспедиция и состояла из людей разных народов, все они держались вместе, и это помогло отразить множество атак. В конце концов Саладин был вынужден вступить силами всей своей армии в ближний бой, когда экспедиция уже почти дошла до небольшого городка Асруф, где лес из толстых дубов тянулся на 5 км вдоль берега и где сарацины могли до самого последнего момента таиться в засаде.

С ужасающими военными кличами, под музыку литавр, труб и цимбал сарацины обрушились на крестоносцев, направив особенно большие силы на арьергард, который в тот день прикрывали госпитальеры. Христианская армия медленно пробивала себе дорогу; тамплиеры авангарда с трудом смогли дойти до рощ и фруктовых садов Асруфа; прикрывавшие арьергард силы постоянно были вынуждены оборачиваться и отбивать атаки, все время теряя лошадей и изнемогая от жары под высоко стоящим в небе сирийским солнцем. Сарацины сблизились с госпитальерами, чтобы начать ближний бой на мечах и булавах. Магистром госпитальеров было послано несколько сообщений Ричарду – с просьбой ввести в бой все силы армии, но король хотел выждать, пока все войско Саладина построится в боевой порядок. В конечном счете госпитальеры не могли больше стоять на месте и под командой маршала и Балдуина де Карью начали сражение. Их примеру стали по очереди следовать соседние отряды конницы. Почти в это же время Ричард I дал сигнал к атаке, который был отдан звуками шести труб, после чего пехота открыла проходы для отрядов конных рыцарей. Четыре конных отряда левого фланга обрушились на пехоту сарацин, заставив ту бежать, но, поскольку остальная часть армии Саладина успела выстроиться в линию, бежавшие смогли за ней укрыться раньше, чем христиане смогли их догнать. Очевидец из армии сарацин, секретарь Саладина, описывает быстрый распад боевого порядка его армии.

Преследование было коротким и хорошо управляемым. Крестоносцы хорошо усвоили предыдущие уроки и больше не преследовали врага, чтобы не расстроить свои боевые порядки и чтобы лошади не устали. Они вернулись обратно и еще два раза произвели короткие атаки, чтобы прогнать противника с поля боя.

Грамотная защита Ричардом Яффы, которую перед этим он захватил практически сразу, дает нам пример новой тактики использования пехоты. Король использовал отряд всего в две тысячи человек пехоты – по большей части из Италии, – а также 50 рыцарей и 15 лошадей. Он выстроил свои силы за низкой оградой из кольев, что использовались для установки палаток, и эта пехота смогла отразить атаку кавалерии; также Ричард разделил своих солдат так, чтобы каждого лучника сопровождал копьеносец. Вражеская кавалерия не могла пробить строй копейщиков, в то время как лучники поливали ее градом стрел. Обоих при этом защищал большой щит копьеносца, установленный на землю так, чтобы вместе с соседними щитами образовывать непрерывную стену.

Была ли эта тактика создана Ричардом или она пришла из Италии, мы сейчас судить не можем. Известно, что законы города Флоренции 1259 и 1260 годов описывают пехоту города разделенной на отряды арбалетчиков и лучников. Командиры копейщиков должны были следить, чтобы мулы, перевозящие щиты, всегда двигались близко к лучникам; если это правило не соблюдалось, то платился штраф минимум в 100 солидов для командира и 10 для солдата. В данных законах тактика очень близка к той, что была использована при Яффе. В Библии Мациевского (Мацейовской Библии) около 1250 года (Библиотека Пьерпонта Моргана, Нью-Йорк) показаны арбалетчики, укрытые щитами и прикрываемые другими солдатами (фото 7).

Сам Ричард так и не достиг Иерусалима, но его успех под Асруфом серьезно подорвал репутацию Саладина, а захват Кипра надолго продлил существование владений крестоносцев в Палестине, поскольку Кипр стал промежуточной базой, с которой можно было наступать на сарацин. Саладин (Салах-ад-Дин) скончался через два года (1193), и среди его наследников, Айюбидов, возникли усобицы. Это дало крестоносцам временную передышку.

Вайс описывает подробную технику высадки на вражеском берегу, использовавшуюся нормандцами в заливе Певенси (близ Гастингса) в 1066 году. Лучники сошли на берег первыми, каждый с готовым к бою луком и колчаном со стрелами на боку, готовый к немедленным действиям. Только после того, как была произведена разведка и выяснилось, что неприятеля нет, тяжеловооруженные воины в полном снаряжении начали выгружаться на берег вместе со своими лошадьми. После этого конница, по всей видимости, двинулась в глубь страны под защитой лучников. Интересно было бы знать, разучивался ли этот маневр перед тем, как началась экспедиция. (Автор прост как правда. Естественно! Так высаживались в Англии еще легионы Цезаря. – Ред.) Весьма вероятно, что высадка в Ирландии в 1169 году была осуществлена по той же схеме.

Однако в целом описания средневековых сражений у летописцев и даже в письмах участников зачастую не содержат достаточно подробностей, чтобы точно определить место боя, не говоря уже о точной позиции войск. Иногда трудно определить и тактику действия войск или причины применения этой тактики и еще труднее найти логическое развитие тактики от одного сражения к другому.

Что касается тактики крестоносцев, то похоже на то, что Боэмунд Тарентский получил большую пользу от советов, данных ему императором и, возможно, его представителем. (Еще больше от боев с византийцами, которые вели нормандцы двадцать с лишним лет до этого. Да и сами нормандцы не лыком шиты. – Ред.) Его командование во время сражения при Антиохии не дает оснований думать, что Боэмунд сознательно следовал «Так тике» императора Льва VI, скорее он руководствовался здравой оценкой хода битвы при Дорилее. В те времена еще было в ходу большое число римских военных сочинений или их более поздние копии. Все еще были в ходу копии сочинений Цезаря о галльской войне, как и поздние римские копии части «Истории» Ливия, которая являлась одной из самых популярных книг Средневековья. Сочинение De re militari Флавия Рената Вегеция, написанное в правление Валентиниана II (убитого в 392), сохранилось не менее чем в десяти рукописных копиях VII – XII веков; одна копия, по-видимому, упоминается в завещании графа Эберхарда из Фрежюса около 867 года[14].

Хотя любая из этих книг могла повлиять на тактику того периода, сейчас невозможно уверенно утверждать, что какая-нибудь из книг как-то повлияла на ход военных действий. (Типичные рассуждения кабинетного ученого о временах, когда война была образом жизни. – Ред.) Даже когда рассказ свидетеля о битве, похоже, показывает, что применялась тактика, взятая у римлян, это может быть просто результатом не наблюдательности, а желания автора показать свою ученость. К примеру, автор Gesta Fredrici I («Деяния Фридриха I». – Пер.), который, по всей видимости, присутствовал при осаде Кремоны в 1160 году, основывал свое описание битвы на «Иудейской войне» Иосифа Флавия, писателя I века н. э. (Иосиф Флавий, 37 – после 100, бывший командир иудейских повстанцев в Галилее, сдался римлянам и перешел на их сторону, за измену был приближен императором Веспасианом Флавием, получил таким образом к имени добавление Флавий, стал историком, описав Иудейскую войну 66 – 73 годов с проримских позиций (с элементом сочувствия к соплеменникам). – Ред.).

Аналогично мы не можем даже быть уверены в том, насколько тактика, разработанная крестоносцами в Малой Азии, повлияла на последующие военные действия в Европе. Идея, что пехота раннего Средневековья была почти бесполезной и что на Святой земле постепенно выработалась тактика сочетания пехоты и кавалерии, в последнее время подверглась аргументированной критике Р.С. Смитом в его книге «Приемы ведения войны крестоносцев». Боевой порядок, при котором кавалерия выстраивалась за пехотой, что было характерно для многих сражений крестоносцев, уже использовался при Гастингсе и нормандцами в Южной Италии. Даже использование верховых лучников в таких сражениях, как при Бург-Терульде в 1124 году, не обязательно показывает опыт крестоносцев, поскольку конные лучники существовали на венгерских равнинах задолго до начала Крестовых походов (они существовали всегда – у тюрок, до этого у славян, иранцев (сарматов, скифов, персов, мидян и т. д.), а до них – у киммерийцев (VII век до н. э.). – Ред.).

Доспехи, которые надевали рыцари Первого крестового похода, видимо, во многом были схожи с теми, в которые были одеты нормандцы и французы при Гастингсе и которые можно видеть на гобелене из Байе (фото 6). Здесь они показаны в кольчужных рубашках до колен; спереди снизу кольчуги раздваиваются, чтобы можно было сидеть на лошади. Рукава кольчуг доходят только до локтей. Художники использовали большое число условных узоров, чтобы передать материал кольчуг. Чаще всего это соприкасающиеся круги, иногда решетка, иногда кольца внутри решетки. Поскольку в некоторых случаях для одной и той же кольчуги использовались разные узоры, полагают, что между кольчугами не было большой разницы и что, возможно, все узоры должны были представлять кольчугу. Однако в одном месте сводный брат герцога Вильгельма, епископ Одо из Байе, показан в том, что можно принять за доспехи из наложенных друг на друга пластин. Хотя большая часть кольчуг имела тесно облегающий капюшон, составляющий единое целое с остальной кольчугой, по изображениям можно сделать вывод, что иногда капюшон делали из другого материала, чем кольчуга, – возможно, из кожи или ткани. В нескольких случаях всадники показаны в капюшонах без какого-либо шлема, и это было распространенной практикой до середины XIV столетия. На гобелене из Байе много кольчуг изображено с прямоугольником ниже шеи; прямоугольники имеют полосы разных цветов по краям. На одном изображении герцога Вильгельма этот прямоугольник, похоже, имеет свободно висящие пластины в верхних углах, похожие на галстук. У другого воина эти пластины находятся в нижних углах. Неясно, что эти прямоугольники представляют. Это, быть может, какая-либо разновидность усиления доспехов – возможно, дополнительная часть кольчуги, привязанная к шее, закрывающая горло.

Первое предположение подтверждает миниатюра из итальянской энциклопедии от 1023 года из Монте-Кассино. Миниатюра показывает сплошной зеленый прямоугольник на синей кольчуге, который явно сделан как одно целое с капюшоном. С другой стороны, испанская Библия из монастыря Рода начала XI века, находящаяся сейчас в Национальной библиотеке в Париже, и близкая к ней Библия из Библиотеки Ватикана показывают прямоугольник на груди без верхней полосы, словно он является продолжением капюшона, свисающего на грудь. Нижняя часть лица явно не закрыта. Кое-что этого рода более ясно показано на капители собора Нотр-Дам-дю-Пор, Клермон-Ферран, Франция, на которой изображена «Психомахия» (фото 14). За исключением одной фигуры, лица не закрыты, ясно видно, что капюшоны сделаны как одно целое с кольчугой, а большой прямоугольник (по-видимому, кольчужный) свисает ниже горла. Если бы эту часть кольчуги часто не изображали свисающей вниз во время битвы, можно было бы предположить, что изображение на гобелене из Байе представляет собой именно эту часть доспеха (или предличник), закрывающую лицо. Кроме этого случая, аналогичный прямоугольник показан совершенно без капюшона на такой же фигуре в Библии Рода и на изображении в английской псалтири из Оксфорда начала XI века (Бодлеианская библиотека). На гобелене из Байе в нескольких случаях имеется только одна полоса, пересекающая основание шеи, которая может интерпретироваться как нижний край капюшона, если он сделан отдельно от кольчуги. До сих пор еще не было найдено ясной иллюстрации отдельного капюшона ранее XI столетия.

Та часть гобелена, где тела павших при Гастингсе раздеты и под кольчугой видны обнаженные тела, является результатом реставрационных работ XIX века. Вряд ли можно было носить кольчугу таким образом, поскольку она повреждала бы кожу (особенно при ударах в ходе боя). В любом случае из рукавов большинства живых персонажей гобелена видна торчащая нижняя одежда. Писавший много позднее Роберт Вайс в своей Roman de Rou («Роман о Ру (Роллоне)». – Пер.) особенно оговаривает, что епископ Одо носил кольчугу поверх белой рубашки из ткани. Большинство других изображений показывают длинные рубашки из какого-то мягкого материала, который виден из-под краев кольчуги. Возможно, цветные ленты на краях кольчуг на гобелене из Байе представляют собой какие-то завязки. Их можно видеть также, к примеру, в испанской рукописи «Комментарии к посланиям Павла», которая раньше находилась в коллекции Честер-Битти (видимо, имеется в виду библиотека Честер-Битти. – Пер.). Сарацинский писатель XII столетия Усама пишет о том, что кольчуга была выстлана мехом кролика.

Типичный шлем этого периода имеет коническую форму с защищающей нос полосой, иногда достаточно широкой, чтобы было возможно узнать владельца шлема, поскольку Вайс описывает, как при Гастингсе герцог Вильгельм вынужден был поднять свой шлем для того, чтобы развеять слухи, что он пал. Этот случай можно также видеть на гобелене. Шлем этого типа, найденный в приорстве Оломоуц, Моравия (Чехия), находится ныне в Ваффенсаммлунге (Военном музее) в Вене. И шлем, и закрывающая нос полоса изготовлены из одного и того же куска железа. С другой стороны, некоторые шлемы, изображенные на гобелене, похоже, изготовлены из многих сегментов, прикреплявшихся к кольцевой основе, как на уже упоминавшемся франкском шлеме. Эта конструкция, с особенно широкими поддерживающими полосами, достаточно хорошо видна в Хейстербахской Библии около 1240 года (Берлинская государственная библиотека). Шлем, изготовленный из нескольких стальных сегментов, скрепленных вместе заклепками, но без кольцевой основы, можно видеть в нью-йоркском музее Метрополитен. Там, где на гобелене в Байе показаны шлемы, перевозимые на повозке для последующей транспортировки на кораблях, видно, что они сделаны не со свисающими с шлема кусками кольчужной сетки, как на франкских шлемах, а, по всей видимости, у них есть подшлемник. Шлемы с полосой для защиты носа и подбородником ясно видны, к примеру, на манускрипте в Пьяченце, Италия, XII века. Несколько норвежских шахматных фигурок из слоновой кости примерно 1200 года, найденных в Уиг-Черче на острове Льюис (Гебридские острова), имеют конические шлемы со свисающей пластиной на задней стороне шеи, а также с пластиной, закрывающей щеки (фото 8). Шлем герцога Вильгельма на гобелене из Байе имеет сзади две короткие свисающие пластины, похожие на infulae (ленты (лат.). – Пер.) на митре епископа. Не очень ясно, для чего предназначены эти пластинки, но множество изображений следующего столетия показывают длинную вуаль или шарф, идущие от нижней части шлема на спину, или, как на первой печати английского короля Стефана Блуаского (1135), два толстых ремня.

Рис. 9. Шлем, сохранившийся в Пражском соборе, принадлежавший, как считается, святому Венцеславу (Вацлаву)[15] (убит 935 или 936). Накладная полоса (наносник) для защиты носа украшена изображением распятого Христа

«Песнь о Роланде», которая, как полагают, появилась примерно в одно время с гобеленом из Байе (гобелен (или, как иногда пишут, ковер) из Байе создан в XI веке, а «Песнь о Роланде» – в ХII веке. – Ред.), часто упоминает шлемы с украшениями. Каменная капитель в Музее Гране в городе Экс-ан-Прованс показывает шлемы с надбровными полосами, по всей видимости украшенные драгоценными камнями. «Песнь о Роланде» упоминает о сарацинах, повязывающих свои хорошие шлемы из Сарагосы. Хотя на гобелене из Байе не видно ничего, что прикрепляло бы шлем к голове, статуя Роланда у стен собора в Вероне показывает подбородочный ремень, идущий вверх к капюшону кольчуги. То же самое можно видеть на относящейся к середине XII века капители из Нотр-Дам-ан-Во в Шалон-сюр-Марне, находящейся сейчас в Лувре, Париж, а также на другой, относящейся к 1170 году в Государственном музее, Павия, и на многих других резных работах.

В английском манускрипте римского ученого Плиния «Естественная история», находящемся в Ле-Мане, виден шлем Плиния, висящий на подбородочном ремне позади его меча, копья и щита. Большинство изображений показывает ремень привязанным к шлему с двух сторон, что не позволяет шлему съезжать, когда его обладатель едет верхом.

Большое число рыцарей на гобелене из Байе показаны с предплечьями, защищенными отдельными рукавами длиной до кистей рук. Эти рукава, по всей видимости, изготовлялись из кольчужной сетки и носились под рукавами кольчуги; у некоторых рыцарей аналогичным образом были защищены ноги. Поскольку на рыцарях надета обувь, нельзя точно сказать, были ли закрыты кольчугой и нижние части ног. Обувь с защитой ног из кольчуги можно видеть в «Книге Александра» XIII века из Тринити-колледжа, Кембридж.

Хотя иногда саксов при Гастингсе показывают со старомодными круглыми щитами, большая часть щитов на гобелене из Байе имеет продолговатую остроконечную книзу форму с полукруглым верхним концом. Такой щит позволял закрывать тело от плеча до колена. Этот тип щита был, по всей видимости, введен примерно в последнюю четверть Х века для использования конниками. (Это типичный щит норманнского (скандинавского), а также древнерусского типа, применялся пешими и конными воинами – это хорошо видно и на гобелене из Байе. – Ред.) Одна из самых ранних иллюстраций такого щита есть в рукописи, созданной в Эттерне между 983 и 991 годами (Гота, Земельная библиотека). Удлиненная остроконечная часть должна была закрывать уязвимую левую сторону тела воина и ногу намного лучше, чем старый круглый щит. Учтем, что левая рука со щитом держала также уздечку. Щит держался при помощи разнообразных ремней, расположенных примерно в центре тяжести. Хотя на этом щите все еще был умбон – и время от времени он встречается даже на изображениях XIII века, – он больше не прикрывал скобу для руки, поскольку она теперь находилась не в центре. Чаще всего щит держался рукой за Андреевский крест из ремней, которые сжимались в точке пересечения. Гобелен из Байе, однако, показывает множество более замысловатых способов. В одном случае Андреевский крест был дополнен двумя короткими ремешками ниже, через которые проходило предплечье, не позволяя щиту болтаться. Одиночный дополнительный ремешок этого же типа показан на изображении Голиафа на западном фасаде аббатства Сен-Жиль-дю-Гар, Франция, построенного в начале XII века. Другие щиты имеют ремешки, расположенные в виде квадрата или шестиугольника, при этом одна сторона служила для захвата руки, а через противоположную проходило предплечье. Эти полосы назывались brases. Ремешки с изменяемым натяжением носили название guige, гайдж (ремень, который позволял носить щит переброшенным на спину. – Пер.), и их прикрепляли к щиту около brases. Ремешки могли быть использованы для того, чтобы подвешивать щит на стену, забрасывать на спину в случае, если оружие требовало применения обеих рук (например, секира или же двуручный меч), а также подвешивать щит вокруг шеи владельца на его левом плече во время боя, откуда появилась известная фраза «Escu al col» («Ecu a col») («Со щитом на шее». – Пер.), используемая для описания рыцаря, готового к действию. Поверхность этих щитов была раскрашена самыми разнообразными изображениями, из которых самыми распространенными были кресты и крылатые драконы, однако на щитах еще не видно каких-либо признаков организованной геральдики.

Возможно, даже во время Третьего крестового похода (1189 – 1191) некоторые крестоносцы все еще были одеты так же, как нормандцы герцога Вильгельма. К примеру, фигура в английской Библии Пуисе (собор Дарема) конца XII столетия не имеет на себе никаких других доспехов, кроме конического шлема с носовой пластиной и кольчуги с рукавами до локтей, очень похожей на те кольчуги, которые можно видеть на гобелене из Байе. Люди этого рыцаря и все противники, за исключением одного, не имеют никакой другой защиты, кроме щитов и шлемов у нескольких человек. Щиты имеют ту же форму, что и щиты, использовавшиеся при Гас тингсе.

Приблизительно до 1400 года конические шлемы с защищающей нос полосой и с слегка вытянутой вперед верхушкой все еще время от времени встречаются, чаще всего в XII веке. Однако за время первых трех Крестовых походов форма шлема существенно изменилась. Шлемы с круглыми верхушками, с наносником или без него, время от времени встречаются в XII столетии, как в Евангелии колледжа Пемброк (колледж Пемброк, Кембридж). Уинчестерская Библия (около 1160 – 1170) также показывает конический шлем без носовой пластины (Уинчестерский собор) (фото 9). Для того чтобы защитить заднюю часть шеи, задняя часть шлема иногда изготовлялась на несколько сантиметров длиннее, как на рыцарях, вы резанных на фасаде собора в Ангулеме примерно в 1128 году, и еще на одном рыцаре около 1100 года на гробнице в соборе Модены (фото 10). К концу XII столетия стали распространенными более или менее цилиндрические шлемы с плоскими и слегка куполообразными верхушками, часто с носовой пластиной, как на свитке святого Гутлака в Британском музее или на печати Филиппа Фландрского и Вермандуа от 1162 года.

Немецкий манускрипт Roulantes Liet, хранящийся в Гейдельбергском университете (около 1170), показывает на конце длинного наносника шлема короткую поперечную полосу. Эта полоса закрывает рот. В упомянутой рукописи козырек шлема закрывает шею, предличник, идущий от затылочной части шлема, опускается почти до глаз; такое его устройство получило широкое распространение в следующем веке, что видно по резным фигурам на западном фасаде собора в Уэлсе. Библия XII века из Авилы, находящаяся ныне в Национальной библиотеке Мадрида, показывает конические шлемы с пластиной в виде креста на конце носовой полосы. Концы пластины округлены, чтобы прикрыть нижнюю часть лица, не защищенную шлемом. В сильно пострадавшем манускрипте Hortus Deliciarum («Сад утех» (лат.). – Пер.) аббатисы Херрад из Ландсберга, иллюстрированном в последней четверти XII столетия, концы этой пластины закрывают практически все лицо, за исключением глаз. Эта пластина имеет на себе множество отверстий, чтобы сделать дыхание легче. К началу XIII века лицевая пластина порой закрывала все лицо и загибалась под подбородком. Имелось лишь две прямоугольных прорези для глаз, как на витраже примерно 1210 года с изображением Карла Великого в соборе Шартра. Похожие шлемы показаны на раке Карла Великого (созданной в 1200 – 1207) в соборе Ахена и на печати Людовика, сына Филиппа II Августа (сделанной в 1214). В обоих случаях шлемы имеют также короткий подбородник (фото 13).

Две статуи на западном фасаде Уэлского собора, созданные в 1230 – 1240 годах, облачены в цилиндрические шлемы с плоской вершиной (фото 11). Хотя шлемы имеют большую высоту спереди, чем сзади, не видно четкого разделения между пластиной, защищающей лицо, и пластиной, закрывающей шею. Плоская пластина наверху, похоже, изготавливалась с фланцем, за который прикреплялась к цилиндру при помощи заклепок по всей окружности. На одном шлеме для глаз оставлено одно отверстие. На другом шлеме имеется вертикальная усиливающая пластина, идущая спереди по центру – такая конструкция была более распространенной. На шлемах такого типа возможность видеть улучшена тем, что по окружности шлема идет приподнятое ребро или полоса; единственный сохранившийся пример находится в «Цейхгаузе» (Военный музей. – Пер.) в Берлине (фото 12). Вертикальная усиливающая шлем полоса имеет два широких ответвления под прямыми углами в ней; в каждом ответвлении вырезано прямоугольное отверстие. Шлем пронизан многочисленными отверстиями, возможно, для крепления шнурков, за которые держалась стеганая подкладка. Шлем из Уэлса мог иметь такую же подкладку, но довольно курьезные шапки, надетые на некоторые фигуры – мы обсудим это позже, – заставляют предполагать, что это не так.

Время изготовления шлема из Берлина точно не установлено. Очень похожие шлемы были в обращении до 1270 года, как видно по Псалтири Людовика Святого (Париж, Национальная библиотека).

Как только лицо стало закрываться шлемом, встал вопрос о разработке каких-то методов идентификации воина. Организация, классификация и описание разработанных форм и символов позднее развилось в науку, получившую название геральдика.

Несколько норвежских шахматных фигур, найденных в Уиге (остров Льюис), имеют на голове новую разновидность защитного головного убора, шлем с открытым лицом, называемый kettle-hat, «шляпа-котелок», возможно, за свое сходство с перевернутым котелком. Позднее такой шлем стали называть просто «котелком» (фото 8). По всей видимости, это vida stelhufa, широкая стальная шляпа из саг. Восстановленная страница одного манускрипта из Южной Германии (около 1150), находящаяся ныне в музее Метрополитен, Нью-Йорк, показывает подбородочные ремни, привязанные концами к шлему. К середине XIII столетия такой шлем («шляпа-котелок») определенно считали вполне подходящим рыцарю головным убором. Один такой шлем можно видеть на созданной в 1248 году печати Арнула III, графа Гуинеса. Хотя шлемы, по всей видимости, изготовлялись из одного куска, многие рукописи, такие как Библия Мацейовского, относящаяся примерно к 1250 году, показывает шлем, видимо сделанный из отдельных деталей на манер более ранних шлемов франков, но с прикрепленным к ним ободом (Библиотека Пьерпонта Моргана, Нью-Йорк) (фото 7 и 18).

Шлем «шляпа-котелок» оставался популярным столько времени, сколько носилась броня, и являлся типичным шлемом пикинеров XVII века, когда доспехи уже перестали использовать. Эти головные уборы снова появились в британской армии в 1915 году для защиты от осколков и шрапнели.

На раке Карла Великого один рыцарь показан с откинутой на плечо кольчужной шапочкой, что дает возможность видеть тесно облегающую стеганую шапочку, надетую под капюшон (она должна была смягчить удар по кольчуге (фото 13). Эта шапочка очень распространена на иллюстрациях XIII века, как в Мацейовской Библии. Поскольку – особенно в XIII веке – капюшон очень часто носился без шлема, эта прокладка должна была играть важное значение. Кольчужные капюшоны с плоскими вершинами, типичные для середины XIII столетия, по всей видимости, поддерживались шапочками, имевшими специальную форму и толстый рулон набивочного материала вокруг верхней части, как на фигурах на Уэлском соборе около 1230 – 1240 годов. Аналогичная шапочка показана на еще одной фигуре из Уэлса, она надета поверх кольчуги, предположительно как поддержка шлема (фото 11, справа). Конечно, может быть, иногда для дополнительной защиты под кольчужную шапочку надевали стальную. Это очень трудно проверить, но изображение в церкви Эбергевенни, по всей видимости, лорда Джона Гастингса (ум. 1313), ясно показывает очертания твердого головного убора, надеваемого под кольчужную шапочку.

Трудно найти иллюстрации того, как предличник держали закрытым, хотя в живописи и скульптуре XII века изображено много предличников разной формы. Однако довольно позднее изображение в аббатстве Першор, Вустершир, имеет длинный предличник, свисающий вниз с правой стороны шеи, в то время как рисунок с изображением Матвея Парижского, на котором виден коленопреклоненный рыцарь примерно 1250 года из Британского музея, показывает аналогичный предличник, тесно обтягивающий горло и привязанный шнурками к кольчужному капюшону над левым ухом (фото 15). Изображения в Шептон-Маллете, а также изображение Уильяма Лонгспее Старшего, графа Солсбери в соборе Солсбери показывает предличник с широким прямоугольным концом, который держится за надбровную полосу кольчужного капюшона с помощью шнурков.

В некоторых случаях большой предличник спускался вниз, так что подбородок и шея оставались открытыми до времени военных действий, как в Codex Calixtinus (Каликстинский кодекс. – Пер.) в архивах святого Иакова Кампостелского. Предличники этого типа более позднего времени показаны либо с подкладкой, как на фигуре около 1300 года из собора Страсбурга (Страсбура) (ныне находится в музее собора), либо без подкладки, как на изображении ландграфа Иоганна, скончавшегося в 1311 году в Марбурге. На ряде английских изображений несколько более позднего времени, таких как сэра Питера де Солтмарша (ум. 1338) в Хаудене, Йоркшир, видно кружево с узлами по обеим сторонам лица – возможно, чтобы к нему крепился предличник этого типа.

В XII столетии распространение получили кольчуги с длинными рукавами, и к 1200 году руки часто защищали кольчужные рукавицы, состоящие из одного отделения для большого пальца и другого для остальных пальцев. Эти рукавицы изготовлялись как единое целое с рукавом, как видно на раке Карла Великого (фото 13). Веревка или полоска вокруг кисти не давали весу рукава давить на рукавицу, заставляя ее сползать с кисти. Когда боевых действий не предвиделось, руку можно было высунуть в отверстие, располагавшееся в рукавице напротив ладони. Самые ранние иллюстрации рукавиц с обшлагами, сделанными отдельно от рукавов кольчуги, можно найти на рисунке в Малой хронике Матвея Парижского, относящейся примерно к 1250 году (Кембридж, колледж Корпус Кристи). Слово haubergeon, уменьшительное от hauberk, «кольчуга», которое встречается в манускриптах того времени, предположительно, относится к коротким кольчужным рубахам, иногда с короткими рукавами, которые часто можно видеть на картинах и скульптурах.

Уникальным является изображение воина в Йоркской псалтири (около 1170 – 1175), на котором ряд белых полос с красными концами. Эти полосы образовывают сеть поверх кольчуги; через эту сеть видна кольчуга, закрывающая тело и руки. Сеть не покрывает кольчужный капюшон (Университет Глазго). До сих пор не было предложено никаких объяснений этой сети (фото 16).

Капюшон время от времени изображается изготовленным отдельно от кольчуги – к примеру, в Glossar von Salomon von Konstanz (около 1150) (Мюнхен, Баварская государственная библиотека) кольчужный капюшон явно изготовлен из металлических пластинок-чешуек, в то время как кольчуга явно сделана не из них.

Чешуйчатые латы в то время явно были популярным заменителем кольчуги. К примеру, доспех, полностью изготовленный из небольших чешуек, показан в Порта-Романе, Милан, на изображении конца XII века (фото 17). Моравский манускрипт в Библиотеке Пьерпонта Моргана, созданный, по всей видимости, между 1213 и 1220 годами, показывает доспехи, сделанные из довольно больших чешуек, как на резьбе с изображением Голиафа начала XII века на западном фасаде аббатства Сен-Жиль. Немецкая поэма конца XII века «Вигалуа» упоминает, что чешуйки иногда делали из коровьего рога – легкого, но твердого материала, который очень трудно резать[16].

Роберт Вайс в своей Roman de Rou упоминает про новую форму нательных доспехов, curie. Возможно, это слово происходит от слова cuir, «кожа». Иллюстраций этого времени нет, но рукопись Гийома ле Бретона позволяет сделать вывод, что это был доспех для груди, в то время как рыцарский роман Gaidon (около 1230) показывает, что этот доспех определенно делался из кожи (по крайней мере, в этом случае) и иногда усиливался железом. Этот доспех носили поверх кольчуги, но под рыцарским плащом. Хотя не известно ни одной иллюстрации таких доспехов, несколько рукописей середины XIII века показывают жакеты без рукавов и длиной до пояса, изготовленные из какого-то прочного материала. К примеру, одиночная фигура в Мацейовской Библии облачена в подобный жилет, надетый поверх обычной туники без какой-либо брони, если не считать воинскую шапочку и небольшой полусферический головной убор (cervelliere) (фото 18, вверху справа). Похоже на то, что это одеяние имеет идущий вниз вырез, начинающийся под мышками; по всей видимости, это одеяние натягивали через голову, как пончо. В находящемся в Лиссабоне английском «Апокалипсисе» (фото 19) показан аналогичный предмет одежды, носимый поверх кольчуги. В обеих рукописях ясно видны кружева в двух местах под рукой. В «Апокалипсисе» поверхность, возможно, усилена некоторым числом круглых металлических пластинок. Если взять самые ранние изображения, о времени создания которых сохранились записи, то такого рода нательную броню можно найти на настенной росписи (около 1227) в баптистерии Святого Гереона в Кельне. Более подробно подобное одеяние показано на портрете Гуго II, Шателиана Гентского (ум. 1232), который сейчас находится в аббатстве Нивен-Боше, Хеусден, около Гента.

Во второй половине XIII столетия плащи время от времени изображаются с нашитыми пластинами, как спящего стража на гробнице в Винхаузене, Германия (фото 20). Положение пластин показано головками заклепок, которыми пластины прикреплены к ткани, и часто контурами пластин, которые видны через ткань. Ничего подобного не было найдено для начала XIII века, но очень часто плащи, явно сделанные из мягкого, плотно облегающего материала, кажутся выпуклыми начиная с плеча, как, к примеру, на статуях перед Уэлским собором (1230 – 1240). Вышеупомянутый рисунок Матвея Парижского, изображающий коленопреклоненного рыцаря, показывает, что эта выпуклость может быть от твердой латной защиты на плече, которая в данном случае четко прорисовывается под плащом и является отдельной от него частью (фото 15). Однако одна из фигур в соборе Уэлса имеет твердый вертикально стоящий воротник, который начинается от плаща, так что не исключена возможность, что сам плащ имел усиление плеч (фото 11).

Нательные доспехи, характерные для первых трех четвертей XIV века, назывались coat of plates, «платье из пластин», иногда его называли проще – plates, «пластины». Обычно это одеяние изображается как короткий, обычно без рукавов, жакет, с нанесенными на него небольшими кругами или цветами, которые на самом деле являются большими головками заклепок, скрепляющими перекрывающиеся пластины и прикрепляющими их к ткани, покрывающей пластины сверху. Этот тип одежды характерен для картин Северной Италии, таких как ряд иллюстраций к жизни святого Георгия, выполненных Альтикьеро в капелле Святого Георгия (Сан-Джорджо), Падуя (около 1380 – 1390) (около 1377. – Ред.). Неясно, когда впервые появилось платье из пластин, но жакеты, усыпанные точками и кругами, очень похожие на те, что можно видеть на картинах Альтикьеро, встречаются в работе Матвея Парижского и его коллег около 1250 года, а также в испанских «Комментариях к Апокалипсису» Беатуса примерно того же времени или даже несколько раньше (Париж, Национальная библиотека). В манускрипте Беатуса то, что кажется головками гвоздей, ясно расположено горизонтальными рядами на поверхности жакета; ясно видны и вертикальные швы покрывающего материала.

В это время начинает входить в употребление еще одна разновидность нательных доспехов. Гийом ле Бретон, описывая первый бой между Уильямом дес Барресом и будущим английским королем Ричардом I, сообщает, что копья пронзали щит, кольчугу и стеганую куртку и останавливались на находившейся под всем этим пластине из закаленной стали, закрывавшей грудь.

Стеганую куртку впервые упоминает Вайс как альтернативу кольчуге. Замечания более позднего времени позволяют сделать вывод, что это был костюм, обычно изготовлявшийся из двух слоев полотна, набитый шерстью, хлопком и т. п. и простеганный как пуховое стеганое одеяло для сохранения набивки на месте (фото 7). Простежка обычно осуществлялась параллельными линиями, иногда пересекающимися как решетка. Стеганая куртка довольно хорошо предохраняла от рубящих ударов и смягчала их силу. Ассиз о вооружении 1181 года английского короля Генриха II постановляет, что минимальным требованием для всех жителей городов и свободных жителей с доходом, товарами или рентой более 10 марок в год является стеганая куртка. Похожее одеяние – носимое под кольчугой, чтобы кольца не врезались в кожу, – использовалось с начала XIII века. К этому времени относятся упоминания о том, что копье пронзало щит, кольчугу и стеганую куртку. Однако, похоже, не известно ни одной иллюстрации стеганого одеяния, надеваемого под кольчугу. Альтернативным названием для этого вида одежды был акетон, от арабского слова al-qutun, «хлопок», которым куртка набивалась. В более поздних упоминаниях акетоны и стеганые куртки различаются, но, в чем заключалось это различие, неясно.

Манускрипт романа «Парцифаль» (Вольфрама фон Эшенбаха. – Ред.) конца XII – начала XIII века описывает воина, облаченного в стеганую куртку из шелка, поверх которой он надел стеганый акетон[17]. Мацейовская Библия, в которой изображено много фигур в стеганых одеяниях без рукавов, надетых на одежду с рукавами, возможно, показывает именно такие куртки (фото 18, верхний левый угол). Сарацинский писатель Беха эд-Дин ибн Шедад, описывая христианскую пехоту при Арсуфе, говорит: «Каждый пехотинец имеет толстую «сутану» из войлока, и под ней – кольчужную рубаху, столь крепкую, что наши стрелы не оказывают на них действия... Я заметил среди них людей, у которых из спины торчало от одного до десяти вонзившихся стрел; однако эти люди могли двигаться обычным шагом и не отставали от отряда».

Хотя много рыцарей по-прежнему воевали без доспехов для ног, для их защиты использовалось два вида обуви. Один вид представлял собой длинные кольчужные чулки, прикрепляемые к поясному ремню под кольчугой и перевязываемые под коленом, чтобы вес чулок не заставлял их съезжать. Другая разновидность представляла собой полосу из кольчуги; эта полоса прикрывала переднюю часть ноги и лодыжку. Полосу привязывали ремешками, завязывавшимися сзади. Этот тип защиты тоже держался на ремнях, которые привязывались к поясному ремню. Пример защиты первого типа можно видеть на раке Карла Великого, а второй – в английской псалтири (около 1200), которая хранится в Лейденском университете. Во втором случае довольно ясно, что под кольчужные чулки надевали чулки из ткани – эти чулки видны на изображениях, – и в первом случае, вероятно, они были тоже, хотя их не видно. В манускрипте поэмы «Энеида» начала XIII века, который хранится в Университете Тюбингена, показаны два человека, надевшие свои кольчужные чулки. Ясно, что у них под кольчужными чулками имеются какие-либо чулки из ткани. Рисунок Матвея Парижского с коленопреклоненным рыцарем (около 1250) довольно ясно показывает, что, по крайней мере, в этом случае кольчужные чулки не доходят до расходящейся внизу кольчуги рыцаря (фото 15).

Манускрипт XIII века поэмы «Энеида» в первый раз показывает какую-то разновидность толстой набивки, которую носили на бедрах, поверх кольчужных чулок (фото 21). Иллюстрация в Мацейовской Библии показывает человека, который присел, чтобы натянуть подобную защиту для бедер. Эта защита представляет собой две отдельных суживающихся «трубы» из какого-то толстого материала, возможно прошитого. Предположительно, эти «трубы» прикреплялись к поясному ремню.

В германских землях стеганая защита бедер (чулки) часто показывается на иллюстрациях доходящей до середины икры ноги. Выше на ноге чулки, похоже, стягивались вертикальными полосами, концы которых, видимо, связывались – возможно, чтобы лучше обжать ногу, как, к примеру, в псалтири первой половины XIII века в Британском музее.

Рыцарь, выгравированный на раке святого Мориса (225) в сокровищнице аббатства Святого Мориса, Швейцария, имеет пластину, имеющую форму соусника и прикрепленную к его набедренной защите над наколенником. «Апокалипсис Тринити-колледжа», в котором есть иллюстрация с похожей небольшой пластиной, надетой непосредственно поверх кольчуги, до сих пор датировался около 1230 года, но в наши дни считают, что он относится ко времени примерно 1245 – 1250 годов (Тринити-колледж, Кембридж). Исландский автор сочинения «Королевское зеркало», которое относится, как полагают, примерно к 1240 – 1250 годам, утверждает, что эта защита колен делалась из железа[18]. В этом случае коленная пластина имеет форму чаши, но у нее есть треугольное продолжение, чтобы защитить боковые стороны колена. В обоих сочинениях, кроме того, имеются узкие пластины спереди голени, суживающиеся к колену. Не видно, как пластины прикреплялись, но из многочисленных иллюстраций более позднего времени видно, что пластины держались за ремешки, которые шли вокруг ноги поверх кольчужной ткани. В Мацейовской Библии Голиаф носит довольно широкую защиту голеней (shynbalds), закрепленную ремнями вокруг икры ноги. Возможно, второй ремень выше скрыт стеганой набедренной защитой, которая закрывает его бедра и колени и, похоже, покрывает верхний край защиты голеней.

Как только лица воинов оказались закрыты шлемами, потребовался какой-то метод идентификации, позволивший отличить своих от чужих. Вторая печать английского короля Ричарда I, по всей видимости относящаяся к 1194 году, показывает похожий на веер предмет, прикрепленный к вершине его шлема, на котором изображен лев – такой же, как и на щите. Liber ad honorem augusti («Трактат во славу императора». – Пер.) Пьетро де Эболи (около 1200) (Берн) показывает изображения, которые наносились на щиты рыцарей и повторялись на сторонах их шлемов с коническими или круглыми вершинами. Обычно эти рисунки были абстрактными, с диагональными поясами, шевронами, крестами и кругами, но у императора был орел, а у маркграфа Диопольда фон Швайнспойнта – дикий медведь. В этом сочинении впервые встречается любимое изобретение геральдистов – герб-ребус, в котором рисунок содержит какую-то связь с именем обладателя герба (фото 25).

Манускрипт «Энеиды» из Тюбингена показывает фантастические гребни шлема, птиц и животных, явно имеющих объемную форму и с небольшими флажками по бокам (фото 21). В некоторых случаях рисунок наносился на шлеме; похоже на то, что это было очень распространенным явлением, особенно в Испании, в которой рисунки были и на закрытых шлемах и на открытых. Некоторые из шлемов в этой рукописи имеют нечто вроде длинных шарфов с концами, которые идут к сторонам шлемов, но, возможно, это вуали воительниц-амазонок, поскольку они встречаются только на них и этих шарфов нет на мужских фигурах.

Во второй половине XII века сыновья первоначальных владельцев гербов начинают менять используемые на щитах рисунки. Золотые львы на синем щите Жоффрея, графа Анжуйского, которых можно видеть на его могильной плите (около 1150) в Ле-Мане, превращаются у наследников во львов с английского королевского герба, который его потомки Плантагенеты поместили на красный герб. Между тем его незаконный наследник Уильям Лонгспее Старший, граф Солсбери имел такой же герб, как и Жоффрей, как показано на его портрете и в описании герба в геральдической работе раннего времени под названием «Гловерский свиток».

Начиная примерно с середины XII столетия поверх кольчуги иногда надевался свободно висящий плащ, как это можно видеть на печати Валерана де Белломонте, графа Вустерского, изготовленной до 1250 года. Этот экземпляр имел длинные рукава с длинными волочащимися обшлагами, но чаще, как в Уинчестерской Библии (около 1160 – 1170), у них не было рукавов вообще (фото 9). Плащ встречается редко до начала XIII столетия, когда в манускриптах, таких как «Энеида», его не стали носить почти все рыцари, причем в этом плаще не было рукавов, а сам плащ доходил до середины икр. Обычно посередине плащ имел разрезы, спереди и сзади, чтобы можно было без помех ехать на лошади. У плаща был пояс или шнур на талии, отдельный от пояса для меча. Возможно, плащ появился для защиты кольчуги от солнечных лучей во время Крестовых походов или, как заставляют думать поэма «Признание короля Артура» и Buke of Knychthede (перевод Гильберта Эя на шотландский с французского книги Рамона Лалла о рыцарстве. – Пер.), предохранял от дождя. Однако более вероятно, что плащ представлял собой подражание одеяниям сарацин. Армии на протяжении всей истории были склонны копировать одежду или униформу своих противников. Ранние примеры этих одеяний почти всегда белые или естественного цвета, и только позднее на плаще начинают наносить рисунок – тот же, что и на щите.

Свободно свисающее с лошади покрывало, называемое попоной, также появилось в конце XII столетия, как можно судить по двум печатям Альфонсо II Арагонского (1186 и 1193). На второй из них ясно видны вертикальные полосы с герба владельца. Попона обычно была разделена на две части: одна покрывала голову и холку лошади, другая – круп за седлом. В рукописи Liber ad honorem augusti («Трактат во славу императора». – Пер.) зазубренные края попоны с изображением герба всадника спускаются вниз и не достают всего каких-нибудь 30 см до земли. В нескольких случаях надевалась только передняя часть попоны, как на печати Людовика II, графа Лооз (1216). Матрица для изготовления печати Роберта Фитцвальтера (1198 – 1234) в Британском музее показывает голову лошади, покрытую материалом, отличающимся от остальной части попоны; возможно, этот материал служил для защиты. В более позднее время, в документах XIII века, встречается множество упоминаний testiers и chanfreins, защиты головы лошади. Иллюстрации капюшонов, похожих на те, что были показаны на этой печати, но которые делались совершенно отдельными от какой-либо попоны, были найдены в рукописях конца XIII века. Конский доспех из железа (fer) упоминается в сочинении Вайса между 1160 и 1174 годами, но, как предполагается, только из-за необходимости найти рифму с именем Осбер. Первое упоминание того, что определенно было конским доспехом (конские доспехи были у иранцев, в частности парфян и сарматов. – Ред.), в одном случае из кольчуги, в другом из ткани (по всей видимости, в обоих случаях кольчужный доспех надевался поверх ткани), встречается в описи Фалька де Броте, сделанной в 1224 году[19].

Хотя щиты с округлыми вершинами и вытянутыми вниз нижними концами продолжали использоваться примерно до 1200 года, а копьеносцы Италии несли их до XV столетия, эти щиты примерно с 1150 года стали быстро уступать место щитам нового типа, с ровной верхней гранью. Такой щит можно видеть на печати Робера де Витре (1158 – 1161). Удаление изогнутой части, возможно, позволяло лучше видеть поверх щита, не уменьшая его защитных свойств. Умбоны время от времени продолжают встречаться даже в XIII веке. В манускрипте Liber ad honorem augusti показана старая форма щита, но сам щит становится меньше, чем раньше. В манускрипте «Энеиды» щит имеет только две трети размера щитов с гобе лена в Байе, хотя он продолжает оставаться достаточно большим, чтобы на нем можно было унести с поля боя раненого. Множество иллюстраций – к примеру, в манускрипте «Энеиды» – показывают выгнутые вперед щиты, концы которых идут к плечам.

От того времени сохранился единственный щит примерно 1230 – 1250 годов, хотя позже ему придали более современный вид, удалив выгнутый вверх край. Щит несет на себе герб семьи фон Бриенц и, возможно, принадлежал Арнольду фон Бриенцу, который в 1197 году основал монастырь, где и был найден щит. Арнольд фон Бриенц скончался в 1225 году. Щит имеет 15 мм толщины и изготовлен из дерева, покрытого на обеих сторонах парчой. Спереди изображен очень стилизованный серебряный лев на синем фоне. Первоначальная длина щита (до того, как он был изменен), видимо, составляла от 95 до 100 см, что означало, что он тянулся от плеча до колена. Это примерно такая же пропорция, как у щита, владельцем которого был рыцарь на самом раннем изображении храмовой церкви в Лондоне, как считается, Уильям Маршал, граф Пемброкский (ум. 1219). На более поздних изображениях в этой же церкви можно видеть два больших щита. На задней стороне щита фон Бриенца есть следы гайджа, ремешков и мягкая подушечка, предохраняющая спереди сжатую кисть руки; такая подушечка есть и в манускрипте «Энеиды».

Более древний круглый щит не исчез полностью. Его часто можно видеть в испанском искусстве и на иллюстрациях сарацин. Очень маленький круглый щит, называвшийся buckler, брался за ручку-скобу в центре, обычно расположенную за шишаком. Его использовали на протяжении всех Средних веков; обычно им вооружалась пехота, но время от времени его использовали и рыцари, как видно из изображений в аббатстве Малверн, Вустершир (около 1240). Небольшой круглый щит, который держали за одну ручку, показан на переносном алтаре (около 1160) в Аусбурге.

В это время появился новый метод использования щита конным воином, взявшим копье наперевес. На гобелене из Байе и на других изображениях этого времени щит держится за ремешки левой рукой, которая располагается на уровне плеча и держит также еще и поводья с узлами на них. Этот способ до сих пор можно видеть в рукописи XIII столетия «Жизнеописания двух Офф» в Британском музее. С другой стороны, иллюстрация Матвея Парижского из Большой хроники, относящейся также где-то к 1250 году, показывает руку, которая держит поводья так, как принято в наше время, – прямо над лукой седла, в то время как щит свисает с шеи на гайдже (колледж Корпус Кристи, Кембридж). Может быть, так, что использовался только одиночный ремень, за который его держала кисть руки, как в «Книге Александра» из Тринити-колледжа, Кембридж. В Le Tournois de Chauvenci («Турнир в Шовенси». – Пер.) 1285 года написано: «L’escu au col fort embracie», и это говорит о том, что кисть руки была продета через ремни. Этот способ можно видеть на рисунке XIV века из Ломбардии, который сейчас хранится в Библиотеке Моргана, Нью-Йорк. К концу XIII века, однако, щит, по всей видимости, стали вешать на гайдже без какой-либо другой поддержки, когда копье бралось наперевес. И только когда копье было сломано и использовался меч, рука переносилась к ремням щита.

Вайс пишет, что нормандские лучники при Гастингсе носили короткую тунику. Именно так показывает их и гобелен из Байе, за исключением одного лучника в полных доспехах, который, предположительно, являлся командиром. Колчаны вешались либо на правой стороне поясного ремня, либо за правым плечом. Лучники, показанные в рукописи Liber ad honorem augusti, написанной около 1200 года, все еще без доспехов, хотя у некоторых арбалетчиков имеются конические шлемы с наносниками (фото 25). Хотя это никак не представлено на гобелене, неизвестный автор поэмы Carmen de Hastingae Proelio («Песнь о битве при Гастингсе». – Пер.), пишет, что в рядах нормандцев было много арбалетчиков.

Арбалет был известен еще в последние дни Римской империи, поскольку о нем упоминает Вегеций в сочинении, написанном примерно в 385 году. Кроме того, арбалет можно видеть на римском резном барельефе в Музее Крозатье, Ле-Пюи, где арбалет состоит из короткого тяжелого лука, установленного горизонтально на одном конце прямой ложи. Тетива при взведении защелкивала бочкообразный «орех» на подпружиненном спусковом крючке. Обычная стрела или специальная стрела для арбалета клалась в желобок тыльным концом к спусковому крючку. После этого осуществлялось прицеливание (прижимая ложе к щеке), после чего делался выстрел нажатием на заднюю часть спускового крючка. Поскольку прочные стальные наконечники арбалетной стрелы часто имели квадратное поперечное сечение, их называли quarrels от французского carre (квадрат (фр.). – Пер.). Манускрипт поэмы «Энеида» показывает колчан с D-образным поперечным сечением и узким горлышком, возможно, для того, чтобы стрелы не вытягивались вместе. Колчан аналогичного вида можно видеть также в Евангелии колледжа Пемброк начала XII века.

Анна Комнин, дочь императора Византии Алексея I Комнина, описывает это оружие (самострел, или арбалет, был хорошо известен в Восточной Римской империи, прямой наследнице единой Римской империи; на Руси самострел применялся с Х века, а западноевропейцы освоили его с XI века. – Ред.) в руках крестоносцев: «Тот, кто натягивает свое смертоносное и очень далеко стреляющее оружие, должен лежать, можно сказать, почти что на спине и использовать всю силу своих ног против полукруга лука и натягивать тетиву, используя силу ног всей мощью в противоположном направлении... Стрелы, применяемые для этого лука, очень коротки в длину, но очень толстые, с очень тяжелыми железными наконечниками».

По меньшей мере к началу XIII столетия из-за возрастания мощи луков на станке арбалета их стали натягивать при помощи крюка, прикрепленного к центру поясного ремня арбалетчика. Тетива зацеплялась за этот крюк, лук изгибался путем установки ног в стремя, прикрепленное к передней части ложи, после чего ноги арбалетчика распрямлялись, а крюк на поясе натягивал тетиву. Стремя этого типа показано в «Апокалипсисе Тринити-колледжа» (фото 7).

Хотя использование арбалетов было предано анафеме папой Иннокентием II на Втором Латеранском соборе в 1139 году, а также множеством указов более позднего времени, эти станковые луки стали одним из важнейших видов оружия Средних веков, особенно в руках хорошо подготовленных наемников. Широко распространено мнение, что Ричард I получил возмездие судьбы, скончавшись от раны, нанесенной стрелой из арбалета, поскольку Ричард сам активно использовал в войсках это оружие.

Главным оружием конных воинов оставалось копье. В XI веке его обычно держали на расстоянии вытянутой руки и весьма часто – подняв над плечом, как это можно видеть на гобелене из Байе. Когда в этом была большая необходимость, копье можно было бросить, как под Гастингсом, когда требовалось проделать бреши в стене из щитов англосаксов, чтобы конница могла ворваться в эти бреши. Понемногу становился популярным новый метод – держать копье под мышкой, то есть прижатым к правому боку с захватом правой руки непосредственно перед плечом. Это давало захвату много большую жесткость, теперь в удар копья вкладывалась не сила правой руки, а инерция движения всадника и лошади. Из поэтических описаний видно, что перед битвой копье держали более или менее вертикально, причем задняя часть копья покоилась на передней части седла. Копье бралось наперевес только непосредственно перед ударом. Для того чтобы было легче держать равновесие при удержании копья, а также, возможно, чтобы направить щит к противнику, соперники, где это было возможно, приближались друг к другу левой стороной; при этом копье проходило над шеей коня, как показано на резьбе в соборе Модены (около 1099 – 1106).

В начале ХII века в Chasse de Saint Hadelin» («Охота святого Хаделина» (фр.). – Пер.) показано копье с небольшим кольцом, прикрепленным к рукоятке примерно в том месте, за которое бралось копье. Кольцо, возможно, использовалось для лучшего захвата копья и ослабления удара, когда после столкновения руку отбрасывает назад. По всей видимости, кольцо использовалось в то время редко, и широкое распространение оно получило много позднее.

Кавалерийское копье теперь неизменно имело простой и очень острый наконечник в виде листа. Старое копье, с крылышками, использовалось теперь лишь в пехоте и охотниками.

Флаги на копьях конных воинов с гобелена в Байе почти всегда имеют квадратную форму с тремя небольшими треугольными лентами на внешнем конце. Один флаг полукруглый с девятью небольшими треугольниками, прикрепленными к его краю. Штандарт с драконом саксонской Англии, с другой стороны, представляет собой не обычный флаг, а нечто вроде круга или плоскости с обрезанными краями. Роберт Вайс делает различие между gonfalons, которые несли бароны, и penons рыцарей. Уинчестерская Библия (около 1160 – 1170) показывает точно такие же флаги, как те, что были изображены на гобелене из Байе, но фигуры на фронтоне базилики Сан-Дзено-Маджоре в Вероне, вырезанные примерно в 1139 году, несут квадратные флаги, привязанные в трех местах к копью, с тремя длинными прямоугольными узкими лентами, идущими от внешнего края. Большое число флагов XIII века этого типа сохранилось в аббатстве Кенингсфельден; в наше время они находятся в Музее Берна, Швейцария. Liber ad honorem augusti показывает длинные треугольные penons, использовавшиеся на протяжении большей части Средних веков. Также был популярен другой тип флага, имеющий форму длинного треугольника, короткая сторона которого примыкала к древку, а вторая короткая сторона шла внизу под прямым углом к древку. Такой тип флага можно найти в испанской Библии в Амьене, созданной в XII веке.

Когда рыцари стали держать копье наперевес, встал вопрос о том, как сделать посадку в седле устойчивей. Седла на гобелене в Байе имеют шлею (в данном случае широкий ремень, охватывающий грудь лошади и заправленный под подпругу. – Ред.) и слегка приподняты в передней части и сзади, но к 1200 году задняя часть седла стала значительно выше, частично окружая бедра всадника, как выше стала и передняя часть, хотя она была значительно yже задней. Эти выступы назывались arsons (areon). Иногда седла были украшены геральдическими гербами владельца, возможно, для более легкого определения его пехотинцами, которым трудно было рассмотреть рисунок на шлеме.

Чтобы придать большую устойчивость седлу в момент удара, шлея в упряжи иногда – как показано в Мацейовской Библии – привязывалась вокруг заднего выступа седла, а число подпруг часто удваивалось, причем одна из них иногда проходила через верхнюю часть седла. Несмотря на это, подпруги иногда все же лопались, как описано в «Песне о Роланде», где оба соперника рухнули на землю одновременно. Рыцарь не столько сидел в седле, сколько стоял на стременах с почти прямыми ногами, поддерживаемый передним и задним выступами седла. «Песнь о Роланде» описывает, как Роланд, хотя и потеряв много крови, сумел удержаться в седле благодаря стременам. В XII веке глубокий чепрак (войлочная накидка на спину лошади. – Пер.) с длинным, имеющим отверстия, нижним концом надевался на седло, при этом в чепраке имелись два отверстия для переднего и заднего выступов седла. Иногда на изображениях видно, что подпруга проходит поверх чепрака.

Уздечка обычно подгонялась с помощью мундштука с длинными рычагами щечек, к нижним концам которых прикреплялись поводья, и, предположительно, существовала какая-то разновидность мундштучного удила, хотя самый ранний точно датированный пример относится к удилу, найденному в развалинах замка Танненберг, Восточная Пруссия (ныне на северо-востоке Польши. – Ред.), разрушенного в 1399 году. Однако мундштучное удило ясно видно в «Астрологическом трактате» примерно второй половины XIV века (Британский музей). Римляне использовали мундштучные удила, но конница варваров использовала только уздечки. Мундштучные удила, найденные на варварских кладбищах от Ломбардии до Скандинавии, имеют мундштуки, обычно соединенные с боковыми кольцами, а не с рычагами щечек.

Когда копье при столкновении ломалось, всадник вынимал из ножен меч и, если это необходимо, брал щит и атаковал противника, нанося ему мощные удары. Согласно поэтам, при этом разрубался украшенный драгоценностями шлем, а заодно и череп, а иногда меч после особо мощного удара доходил, разрубив кости туловища и доспехи, прямо до седла (такие удары описываются в древнерусской «Повести о разорении Рязани Батыем», где русский богатырь Евпатий Коловрат рассек вышедшего на поединок татарского батыра Хостоврула «наполы до седла», а затем таким же образом зарубил еще нескольких богатырей Батыя, после чего был убит камнями, выпущенными из камнеметов. (Изборник. Всемирн. лит. Т. 15. С. 353.) – Ред.).

Множество мечей, использовавшихся нормандцами, имели такой же широкий клинок с широким желобком, как и тот, что использовали викинги. В некоторых случаях клинки несли на себе одно и то же название, Ingelrii, и, возможно, были из одного источника. Средняя длина клинка составляла около метра, и широкий желобок проходил почти по всей длине, исчезая примерно в 2,5 см от довольно острого кончика клинка. Много клинков несут на себе большие железные заглавные буквы, часто религиозного свойства; к примеру, HOMO DIE, или NOMINE DOMINI, или искаженные версии этих слов.

Примерно в 1000 году появился новый тип меча – длинный, более тонкий, с узким и неглубоким желобком, исчезающим примерно в 20 см от кончика клинка. Средняя длина таких мечей примерно на 13 см больше, чем мечей предшествующего типа. Самый ранний известный пример такого клинка имеет на себе руны на английском языке. Руны относятся к типу, распространенному в Х веке, и вырезаны на хвостовике клинка. Лезвие этого типа имеет меч святого Мауриция (Сокровищница Вены), государственный меч императоров Священной Римской империи, который, по всей видимости, был обновлен для императора Оттона IV (р. ок. 1182 – 1218; правил в 1209 – 1218), поскольку несет на себе его личный герб на навершии рукояти. Некоторые из клинков мечей несут на себе надписи из более мелких железных букв для того, чтобы поместиться на более узком желобе. Большое число надписей включает в себя фразу GICELIN ME FECIT («Гиселин сделал меня»). Однако большинство мечей с надписями имеют широко расставленные, прекрасно изображенные буквы, изготовленные из тонкой меди или проволоки из белого металла – как на мече, который в настоящее время находится в музее Бери-Сент-Эдмундса. Этот меч был найден на месте битвы при Форнхэме (Суффолк), состоявшейся в 1173 году. У меча на одной стороне надпись +SESBENEDICA+AS, а на другой – +IN OMINEDOMINI+. Клинки с надписями довольно часто можно видеть на иллюстрациях в манускриптах и на рельефах и скульптурах. Статуя Роланда у стен кафедрального собора в Вероне имеет меч с названием Durendal, вырезанным на клинке, в то время как в Мацейовской Библии есть щит с надписью GOLIAS.

В конце этого периода начал появляться новый тип клинка – широкий, ровно суживающийся и с острым наконечником. На нем есть явно выраженный желобок, проходящий через примерно четыре пятых длины клинка. Сужение клинка к концу означало, что клинок был не так тяжел к острию и что центр тяжести наносящего удар меча был ближе к руке, что делало меч более удобным в обращении, чем более ранние образцы, как для рубящих, так и колющих ударов.

Хотя огромное количество иллюстраций мечей этого периода показывают прямые клинки, изогнутые длинные и тонкие клинки уже встречаются в настенной росписи «Мученичества святого Фомы», относящейся примерно к 1200 году, в церкви Святой Марии, Эгара, Испания, в испанской Библии начала XI века в Ватиканской библиотеке и в зальцбургской рукописи «Антифонар» конца XII столетия (Зальцбург, аббатство Святого Петра).

Ножны также за это время значительно изменились. Самыми распространенными формами навершия рукояти эфеса были «бразильский орех» и «стеганый чехольчик на чайник». Эти формы мы уже затрагивали в главе о саксах. Применялась также промежуточная форма между двумя упомянутыми. Эти навершия рукоятей больше не имели разделительной полосы, как это было на саксонских мечах позднего времени. Навершие в виде диска, впервые упомянутое в «Пересказе Пятикнижия» Эльфрика, было редкостью в XI столетии, но стало все чаще встречаться в следующем столетии, а в XIII веке в значительной мере потеснило другие разновидности. К примеру, меч из Форнхэма, предположительно изготовленный до 1173 года, имел незамысловатое навершие в виде диска. Другие дискообразные навершия можно видеть на иллюстрациях в Псалтири святого Свитуна до 1161 года (Британский музей). Библия святого Этьена Хардинга, законченная до 1109 года, показывает навершие в виде трилистника – этот тип был особенно популярен в XIII веке (Дижон, Публичная библиотека).

Крестовина была длиннее, чем на мечах викингов. Обычно она была квадратная в сечении и прямая, но иногда ее концы сужались. Несколько рукоятей викингов позднего времени имели такой тип крестовин меча, но это были довольно редкие случаи. Отличная иллюстрация первой четверти XI века показывает одну новую разновидность ручек, с навершиями в виде «бразильского ореха» и длинными прямыми крестовинами меча, находится в сакраментарии кафедрального собора в Бамберге (Мюнхенская государственная библиотека). Венский меч святого Мауриция имеет массивное навершие в виде «бразильского ореха» и длинную прямую крестовину. Хотя прямые крестовины остаются самым распространенным типом, в XII столетии их концы иногда резко поворачиваются к клинку, как это видно на иллюстрации середины этого века в Ламбетской Библии (дворец Ламбет); а иногда крестовина медленно загибается к клинку, как в Мюнхенской псалтири конца XII века (Мюнхенская государственная библиотека). Крестовина с сильно со гнутыми концами показана на иллюстрации в Йоркской псалтири (около 1170 – 1175) в Музее Хантериана в Глазго. На сохранившемся мече XII века, со вторым типом клинка и навершием в виде «стеганого чехольчика на чайник», концы крестовины резко повернуты к клинку и украшены резьбой с изображением небольших голов животных.

Поскольку большинство сохранившихся мечей того времени были найдены в земле или подняты со дна рек, рукояти у них почти не сохранились. Изображения рукоятей того периода в искусстве не всегда достаточно отчетливы, чтобы сообщить нам о стиле обмотки, но они постоянно показывают, что рукояти обматывалась ровно по направлению к навершию. В «Комментарии к псалмам» (начало ХII в.) святого Схоластика из Субиако в Италии изображена рукоять, по всей видимости обмотанная пересекающимися ремнями или лентами, которые создавали на поверхности рукояти нечто вроде решетки; видимо, благодаря этому легче было держать меч в потной руке. Такая рукоять изображена в манускрипте XII века «Этимология» Исодоруса (колледж Святого Иоанна, Кембридж) и на изображении святого Теодора на фасаде кафедрального собора в Шартре (примерно 1225 – 1230). Эту рукоять можно также найти на сохранившихся мечах более позднего времени (рис. 10).

Рис. 10. Реконструкция меча второй половины XI века или первой половины XII, основанная на экземпляре, хранящемся в Национальном музее Копенгагена

Единственные сохранившиеся до наших дней ножны этого времени находятся на втором мече святого Мауриция в Королевском арсенале в Турине. Эти ножны изготовлены из тонкого дерева, покрытого парчой. На их верхушке находится ажурная металлическая защита, состоящая из U-образной полосы, защищающей край верхними концами, соединенными при помощи полосы в форме шеврона. Меч на изображении английского короля Генриха II (ум. 1189) в аббатстве Фонтевро в Анжу имеет простую высокую U-образную защиту верхушки ножен. На мече святого Мауриция в Турине у открытой части ножен нет металлической оправы, но около ее верхнего конца есть остатки ремня и отверстие, при помощи которого ремень привязывался к ножнам. Самая близкая к верхнему концу ножен часть ремня проходила по передней части тела того, кто носил ремень. Другая часть ремня была прикреплена к ножнам ниже, она проходила по спине, плечу и соединялась на груди с первой. Поскольку ремни крепились к ножнам на разной высоте, ножны висели диагонально и их верхушка отходила назад, где ножны меньше мешали обладателю меча. Верхняя часть ремня была крепко привязана к ножнам, а при помощи шнурков – и к нижней части ремня, чтобы обе части крепко держались на теле.

Хотя гобелен из Байе показывает пояса для мечей с пряжками, большое число иллюстраций демонстрирует концы ремней связанными вместе, как, к примеру, на фигурах стражей гробницы на капители (около 1140 – 1150) в церковном приходе в Сен-Нектере, Пюи-де-Дом. Пояс этого типа сохранился в кафедральном соборе Бамберга. Один конец пояса имеет две параллельные продольные щели около конца, другой конец разрезан на две длинных узких полосы. Каждая из полос проходит сквозь соответствующую щель, после чего полосы связываются впереди. Довольно часто, предположительно для того, чтобы его не срезали, ремень для меча надевался под кольчугу. Рукоять меча показывалась через щель в бедренной части кольчуги, тогда как нижний конец ножен находился под кольчугой. Это можно видеть, к примеру, на гобелене из Байе, в Псалтири святого Свитуна (иллюстрирована до 1161) и Уинчестерской Библии (1160 – 1170).

Наступление христианства, по всей видимости, лишило меч некоторой доли магии, но дало ему свое собственное религиозное значение. По-прежнему клятвы давались на рукояти меча, их святость, возможно, была усилена символизмом крестовины, которая напоминала христианский крест. По всей видимости, иногда в навершии рукояти прятались реликвии, чтобы дать его обладателю божественную защиту, как у Жуайеза Карла Великого. Надписи на клинке, вероятно, служили той же цели. Хотя меч носили воины во всех видах войск, он считался особенно присущим коннице. Его клали на алтарь во время бдения перед посвящением в рыцари, клинок прикладывали к плечу рыцаря во время церемонии посвящения, меч свисал с гробницы, когда рыцарь умирал. В «Песне о Роланде» умирающий герой отчаянно пытается сломать клинок Дюрендаль о камень, чтобы не позволить какому-либо недостойному использовать этот меч после смерти его хозяина. Если какой-либо рыцарь бросал тень на рыцарский орден, его меч ломался перед ним слугой.

Меч был также символом правосудия. Его несли острым концом вверх, в ножнах, обернутым в пояс, во время церемоний при появлении короля или знатного сеньора. Ножны меча святого Мауриция из Вены покрыты золотыми пластинами, украшенными фигурами, которые держат меч именно таким способом. В ранние времена сидящих на троне королей особенно часто изображали с мечом в ножнах на коленях. В другие времена меч нес служащий двора, маршал или коннетабль, который в случае с королем или императором являлся одним из самых знатных дворян. Герб наследственного маршала императора Священной Римской империи представлял собой перекрещенные мечи, в то время как герб наследственного верховного коннетабля (констебля) Шотландии включал руку, сжимающую меч.

Гобелен из Байе показывает герцога Вильгельма и его сводного брата Одо с дубинками, которые могли являться символом командирского жезла. Легковооруженные английские войска имели дубинки с четырехугольными головками, одна из которых изображена летящей по воздуху. Вайс упоминает оружие, называвшееся gibet, которое тоже имело форму палицы. Палицы, показанные на иллюстрациях манускрипта XII века, имели головки разных форм, на которых часто имелись многочисленные длинные острые шипы (фото 24).

Вайс писал, что войска несли топоры и gisarmes. Последнее, по-видимому, представляло собой топор с очень большим серпообразным лезвием. Обух закреплялся на топорище. Такой топор изображен в единственной сохранившейся рукописи «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь» и именуется в ней как топор и giserne. Эта связь задней части обуха с топорищем – либо при помощи отверстия в топорище в этом месте, либо путем обертывания через выступ на обухе вокруг топорища – устраняет излишнее напряжение в топорище ниже обуха топора, когда наносится удар. Использовался еще один метод – обух то пора изготавливался так, что вместо обычного отверстия была дополнительная труба, насаживавшаяся на топорище на несколько сантиметров ниже самого обуха. Такие топоры можно видеть на иллюстрациях конца XII века в «Бестиарии» в Бодлеианской библиотеке, Оксфорд, и в «Апокалипсисе Тринити-колледжа», Кембридж. Около 1190 го да нормандцы описываются в Хрониках герцогов Нормандских как несущие Haches danesches, топоры викингов, как они стали называться в средние века[20]. Топоры с серповидными лезвиями норвежского происхождения встречаются, к примеру, в Библии святого Этьена Хардинга до 1109 года, в Пемброкских Евангелиях начала XII столетия и в «Апокалипсисе Тринити-колледжа». Упомянутое выше изображение в аббатстве Малверн показывает человека с небольшим, похожим на пику боевым молотом, и многие рукописи XIII века показывают маленькие, похожие на томагавки топоры с острым шипом на противоположной лезвию стороне обуха.

Множество крестьян и жителей небольших городов, отправившихся в Первый крестовый поход с Петром Амьенским, обычно не имели своего оружия, не было у них и средств его приобрести. По всей видимости, эти люди взяли с собой все, что только можно было использовать как оружие. Рукописи середины XII века, вроде рукописей из школы Матвея Парижского, показывают пехоту, вооруженную вилами, цепами, большими деревянными молотами для разбивания комьев на поле и лезвиями садовых ножей-секачей и кос, прикрепленных к длинным древкам. Без сомнения, охотники брали свои копья, а дровосеки и плотники – свои топоры. Эти простые виды вооружения были предками целых семейств оружия, использовавшегося пехотой более позднего времени. В XVI веке оружие с большим количеством украшений изготовлялось для гвардии только для церемоний.

Евангелия колледжа Пемброк начала XII века показывают прямое лезвие с параллельными сторонами – по всей видимости, имеющее одну наточенную сторону, – и с узким, похожим на палец наконечником. Лезвие установлено на древке примерно в 1 м длиной. Похожее оружие можно видеть в Каликстинском кодексе. Похоже, что именно об этом оружии говорится в случайных ссылках в английских и французских документах начиная с XII века как о fauchard – это слово считают произошедшим от французского faus, что значит коса. Испанская Библия из Амьена XII века показывает человека, вооруженного садовым ножом-секачом на длинном древке.

Те из северных крестоносцев, которые приплывали в Средиземное море, использовали обшитые досками внахлест корабли, способные двигаться в обе стороны. Эти корабли были потомками длинных судов викингов, но теперь суда обычно двигались ветром и только в отдельных случаях снабжались веслами. Корабль графа Гарольда на гобелене в Байе изображен выходящим из гавани на веслах. Этот (или другой английский корабль) приводят в движение гребцы, когда на корабле готовятся бросить якорь. Ряд отверстий в верхнем ряду обшивки многих судов с гобелена может представлять собой порты для весел, какие были и на корабле из Гокстада. И.Г.Г. Арчибальд недавно высказал предположение, что пробел посреди английских кораблей на уровне планшира, который можно видеть на гобелене, и отсутствие здесь портов для весел показывают на наличие палубы в этом месте, которая, возможно, использовалась как боевая платформа. Хотя в последующее время иллюстрации судов с веслами в северных странах редки, известно, к примеру, что английский король Генрих II держал галеру, которую называли esnessa (змея), в Саутгемптоне, предположительно, для пересечения Ла-Манша. Экипаж этой галеры состоял из 60 человек, в три раза больше, чем численность экипажа обычного торгового судна. Этот корабль, по всей видимости, приводился в движение веслами. Существует относящаяся к 1295 году ссылка на корабль из Лондона, у которого было 70 пар весел. Круглые порты для весел можно видеть на двух кораблях в «Жизни святого Томаса Кентерберийского» сере дины XIII века (сейчас находится в частной коллекции в Бельгии). В этом случае порты имеют точно такую же форму, как порты на корабле из Гокстада, с прорезями по сторонам, которые позволяли пройти через порты лопастям весел. Иллюстрированная Библия Холкхема начала XIV века, находящаяся ныне в Британском музее, показывает корабль, очень похожий по форме на длинные корабли викингов. У корабля на верхней части форштевня и ахтерштевня вырезана голова льва, имеется кормовой руль, и он все еще представляет собой длинные весла в круглых портах в верхнем поясе обшивки. Меньший по размерам корабль в манускрипте имеет уключины, изготовленные из двух колышков, выступающих вперед из блока, закрепленного на планшире.

Печати XIII века портов Уинчелси и Сандуич показывают корабли этого типа с практически одинаковыми носом и кормой, но без весел и с небольшой башенкой или рубкой, стоящей на арках, созданных внутри корпуса на каждом конце. Обе эти печати показывают то, что, по всей видимости, является концами палубных балок, проходящих через доски на сторонах корабля. Две группы из трех вант, удерживающих мачту спереди и сзади, показаны в «Диалогах святого Григория» XII века из Мосана (Брюссель, Королевская библиотека). Ванты прикреплены к верхнему поясу обшивки на внешней стороне. Выбленок (веревочные скрепы на вантах, служащие ступеньками) нет, они не встречаются до XIV века, как на печати из Сан-Себастьяна (Испания) в 1335 году. В «Диалогах» также можно видеть веревки, известные как шкоты, привязанные к нижним углам паруса и прикрепленные к горизонтальной поперечной распорке, установленной между двумя вертикальными столбами непосредственно спереди рулевого. Возможно, это какая-нибудь разновидность брашпиля. Также прикреплен к этой полосе фал, при помощи которого парус поднимается и опускается. У фала нет брасов, но парус этого явно небольшого судна может, возможно, управляться посредством одних лишь шкотов.

На печати раннего времени из Ла-Рошели можно видеть несколько рядов точек взятия рифов на нижней части квадратного паруса. Они использовались для того, чтобы превратить нижний конец полотна в связку и уменьшить этим площадь паруса, на которую воздействует ветер. Это очень ясно показано в астрологическом манускрипте второй четверти XIV века в Британском музее, который фактически показывает, как берут рифы. Печать из Сандуича показывает так называемое «воронье гнездо» на верхушке мачты, которое служит и как пост для впередсмотрящего, и как место, с которого можно метать стрелы на палубу вражеского корабля.

На печати порта Дувр 1284 года изображен корабль с рубками, которые опираются на две арки и стоят на форштевне и ахтерштевне, что делает рубки составной частью корабля, а не чем-то просто пристроенным в него. По мере того как шло время, бак стали делать меньше, чем ахтерштевень, и ему придали треугольную форму, соответствующую форме носа корабля. На печати из Дувра виден также бушприт, проходящий через бак. Это рангоутное дерево, идущее под наклоном вперед вверх от носа корабля; на нем крепились булини, которые удерживали концы паруса натянутыми вперед, когда корабль шел под острым углом к ветру.

В меньших по размерам кораблях без рубок ахтерштевень иногда был разделен в верхней части, образуя стойку или вилку, называемую mike, как показано в «Диалогах святого Григория», упомянутых выше. Эта вилка, возможно, действовала как поддержка для рангоутного дерева и мачты, когда они не стояли на своих местах. В Псалтири из Кентербери конца XII века бухта веревки (каната) показана свисающей с одной стороны вилки (Париж, Национальная библиотека).

Рукопись La Estoire de Seint Aedward le Rei (около 1250) показывает небольшой парусный корабль с вилкой на корме; на этой вилке сложены длинные весла, и с нее же свисает якорь. Голова чудовища на форштевне поддерживает бушприт. Вся передняя часть этого корабля имеет зубчатый фальшборт, установленный над верхним поясом обшивки и поддержанный скобами там, где корабль сужаетcя к носу (Кембридж, Университетская библиотека).

Рулевое весло, как и на предшествующих судах викингов, все еще имеет румпель, установленный под прямыми углами к верхней части, чтобы придать ему большую подвижность. Судя по иллюстрации из «Жизни святого Кутберта» XII века из Оксфорда (Бодлеанская библиотека), нижняя часть весла иногда обивалась металлом. На рисунке начала XIII века, нацарапанном на стене церкви Фиде на Готланде, представлено самое раннее изображение настоящего руля, спускающегося из порта на корме. То же показано на печати города Эльбинг (1242), в то время как в 1252 году портовые книги Дамма делают различие между кораблями «с рулем на стороне» и «с рулем на корме». Иллюстрированная Библия Холкхема показывает румпель, установленный на верхушке руля и отделяемый при необходимости прохода на правую или левую сторону ахтерштевня. Необходимость подвешивания кормового руля на двух или трех петлях, возможно, привела к появлению прямого ахтерштевня вместо искривленного. Доски обшивки по сторонам все еще изогнуты, чтобы соединиться с ахтерштевнем – как на судах викингов; оканчивающаяся квадратом корма, по всей видимости, появилась не ранее XV века. Преимуществом кормового руля является то, что его не нужно, как в случае с ру левым веслом, вынимать из воды, когда корабль кренится.

Рисунок корабля в манускрипте поэмы «Энеида» начала XIII века в первый раз демонстрирует дверь для погрузки в борту корпуса. Печать из Сандуича показывает корабельную лодку, которая располагается на палубе в середине корабля.

Корабли, нанятые в средиземноморских портах крестоносцами для доставки их в Святую землю, относятся к совершенно иной кораблестроительной традиции, чем та, что существовала на Севере. Liber ad honorem augusti (конец XII века) показывает корабли, похожие на те, что были нарисованы на греческих вазах (фото 25). Явно имея прямой парус, они имеют также один ряд весел и поручни, идущие вдоль одной стороны. Высокий нос изгибается назад и имеет вид рыбьего хвоста. Также на корабле есть длинный таран, выступающий из носа непосредственно над уровнем воды. Изогнутая линия кормы продолжается вверх при помощи двух высоких, суживающихся к концу балок, по одной на каждой стороне, изгибающихся вперед над небольшой кормовой каютой. Предназначение этих двух балок неизвестно, но есть предположение, что они должны были поддерживать реи, когда они опускались, поскольку часто были длиннее самого корабля. Другие корабли в этой рукописи не имели парусов, но у них имелся второй ряд весел, выходящих из ряда портов ниже планшира, на котором покоится другой ряд весел. Эти галеры с веслами почти всегда несут два или три больших флага на коротком древке. Оба типа корабля, что характерно для всех кораблей Средиземноморья, имеют рулевое весло на каждой стороне кормы, что гарантирует при самом большом крене киля касание воды одним из рулевых весел. Южные корабли строились «с обшивкой вгладь»; это значит, что доски корпуса прикреплялись краями встык, чтобы получить гладкую внешнюю поверхность, а не внахлест, как на северных кораблях.

Треугольный парус, подвешиваемый на рее в передней и задней части корабля, назывался латинским парусом и был типичен для кораблей Средиземного моря. Этот парус можно видеть на мозаиках раннего времени в кафедральном соборе Святого Марка, Венеция. Он, по всей видимости, развился за очень долгое время из квадратного паруса путем постепенного поворота одного из концов последнего вперед и вниз. Другой конец рея в конечном счете поднялся высоко над мачтой. Со временем квадратный парус был преобразован в треугольный, чтобы соответствовать такой постановке. Поскольку фока-штаг (штаги – снасти, удерживающие парус в вертикальном положении, фока-штаги прикрепляются к фок-мачте. – Пер.) обычно мешал управлению этим типом паруса, от него освободились, а мачта была наклонена вперед. То, что ванты шли сзади мачт и, таким образом, натягивали их назад, делало кормовые штаги ненужными. Латинский парус поднимался с точки, которая была существенно выше места, где ванты соединялись с мачтой, и, когда парус был установлен, он был без вант на подветренной стороне. Ванты можно было ослабить при помощи блоков, когда плавание совершалось на разных галсах (курс судна относительно ветра. – Пер.). Мозаика в соборе Святого Марка показывает корабли уже с двумя мачтами; а в 1191 году английский король Ричард I Львиное Сердце по пути в Святую землю встретил корабль с тремя мачтами.

Сохранилась спецификация для корабля, построенного для Крестового похода Людовика IX в 1268 году. Заказанный в Венеции корабль имел длину киля 17,7 м, между кормой и носом было 26 м. В ширину корабль имел 6,5 м, а от киля до фальшборта в середине корабля было 6,7 м. Корма и ахтерштевень должны были возвышаться на 8,8 м над килем. Корабль должен был иметь, помимо основной палубы, еще половину палубы, которая начиналась над серединой основной палубы и шла к носу. Две или три дополнительные палубы на корме ставились для устройства на них кают. С другой стороны, построенные в Генуе корабли должны были иметь меньшие размеры, только 23 м длиной. Для них сохранились, помимо прочего, спецификации на мачты и реи. Фок-мачта должна была составлять 23,3 м, а кормовая мачта – 18,4 м. Длина реев должна составить 29,3 м и 25,6 м соответственно; реи делались из двух брусов. В данном случае главный рей был на 6,4 м длиннее, чем корпус.

Мозаика в соборе Святого Марка показывает корабль с кормой, на которой находится кормовая рубка, построенный по типу, характерному для времени Людовика IX. На кораблях явно имеется надпалубная рубка, но нет баков. Небольшой бак показан на гробнице святого Петра Великомученика в Милане, XIV век. Эта резьба также показывает концы двух рядов палубных брусьев, выступающих сквозь доски обшивки по сторонам, относительно высокую заднюю рубку, возможно, две палубы над основной и – в первый раз – клюз для якорного троса, он закреплялся за лапу якоря, который висел таким образом, что его веретено располагалось параллельно фальшборту. Веревочная лестница вверху мачты выглядит так, словно там расположены вороты для натяжения вант. Нижняя часть рулевого весла также поддерживается веревками и воротами.