Броня крепка…

Военная реформа, проводившаяся в 1924–1925 годах, позволила укрепить Красную Армию, сделала ее более боеспособной по сравнению с периодом Гражданской войны, хотя в техническом отношении она еще отставала от армий европейских стран.

Известно, что боеспособность войск зависит от многих факторов: технического оснащения, подготовленного и обученного командного, старшинского и рядового состава, крепкого тыла, способного обеспечивать войска всем необходимым при ведении боевых действий. Так было во все времена, так было и в царской России. Когда-то знаменитый русский полководец М. И. Кутузов писал: «Каковы офицеры, такова и армия».

Как бы мы сейчас ни относились к советскому периоду нашей истории, но Красной Армии, защитнице страны, тогда придавалось первостепенное значение. В 1931 году вышло Постановление СК ВКП(б) «О командном и политическом составе РККА», которое открывало дальнейшие возможности повышения боеспособности армии, оснащение ее боевой техникой. В то же время совершенствовался ее управленческий аппарат, появлялись территориальные военные округа. Реорганизации подверглись все рода войск: пехота, артиллерия, кавалерия, авиация, бронетанковые силы и флот.

С введением в армии единоначалия командиры частей и соединений получили возможность объединить свои командирские функции с функциями комиссара, что давало возможность брать на себя ответственность не только за боевую подготовку войск, но и за состояние дисциплины.

Содержать большую армию страна не могла, но переход на территориально-милиционную систему строительства Вооруженных Сил при сравнительно небольшой постоянной кадровой армии позволял сохранить необходимые резервы для их быстрого развертывания в период военных действий.

Жизненность такой системы подтвердили события на КВЖД в 1929 году, когда китайские милитаристы попытались захватить не только железную дорогу, но и сопредельную с ней советскую территорию.

Когда стало известно о нападении китайцев на КВЖД, командующий Сибирским военным округом Н. В. Куйбышев сумел за короткий срок привести войска в полную боевую готовность, отдал приказ о переброске в Забайкалье, Даурию и Приморье 19-го стрелкового корпуса. Позднее в район боевых действий стали подтягиваться 21-я Пермская и 12-я (имени Сибревкома) территориальные дивизии, а также рота танков MC–I[1].

Из этих войск 6 августа 1929 года была создана Особая Дальневосточная армия под командованием В. К. Блюхера, которая к концу года наголову разбила китайскую армию.

Об укреплении боеспособности Красной Армии говорят и регулярно проводившиеся в округах учения. Важным этапом в этом плане стали Киевские военные маневры, проходившие 12–17 сентября 1935 года, в которых принимали участие все рода войск. Во время маневра механизированного корпуса совместно с кавалерийской дивизией с целью окружения в своем тылу прорвавшейся группировки условного противника был выброшен крупный авиадесант. Впервые на практике проверялась теория глубокого боя в глубокой операции.

Служба в Красной Армии тогда считалась почетной обязанностью. Патриотизм, любовь к Родине, желание привести ей посильную пользу — это не пустые слова. Обратившись к людям того времени с вопросом «так ли это?», непременно получишь ответ: «У нас были другие ценности».

Молодежь шла в армию не по принуждению, шла в военные школы, где можно было получить не только общее и военное образование, но и познакомиться с техникой, поступающей на вооружение. Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, командовавший в те годы 4-й кавалерийской дивизией, вспоминал: «Новая техника тянула к себе, привлекала новыми возможностями, возбуждала интерес в армейских массах»[2].

В военных округах существовала целая сеть школ, в которых готовились командиры Красной Армии. Особой популярностью пользовались курсы «Выстрел», которые готовили старший командный состав. Военную подготовку на курсах прошли многие советские военачальники, такие как маршалы А. М. Василевский, Н. И. Крылов, К. А. Вершинин, А. В. Голованов, А. А. Новиков, генералы П. И. Батов, Я. Г. Крейзер и многие другие.

А вот будущий генерал армии А. Л. Гетман, о котором пойдет речь в этой документальной повести, после окончания школы Червонных старшин в Харькове и непродолжительной службы в Киевском военном округе решил податься не в школу «Выстрел», а в Военную академию механизации и моторизации РККА, открывшуюся в Москве в 1932 году.

Что могло привлечь туда кавалериста? Очевидно, на его мировоззрении отразилось бурное время преобразований 30-х годов, время патриотических порывов, когда Красная Армия жила под лозунгом: «Овладеем новой техникой, которую народ дает Красной Армии!»

Во время командно-штабных учений в 1931 году Андрей Гетман впервые увидел действия небольшой группы танков и бронеавтомобилей. Такая техника по тем временам — новинка. Его батальон (полковая школа. — В. П.) совершенно не готов был к встрече с этой грозной техникой, хотя командование Киевского военного округа распространило в частях инструкцию по борьбе с танками во время учений. В инструкции говорилось: «Если встретишь танк или бронемашину в населенном пункте, старайся скрыться за строениями, подойдя ближе к танку, брось в него связку гранат (не менее пяти). Если у тебя нет гранат, то стремись загородить ему дорогу бревнами и разными предметами, забрасывая входы и выходы из селения. Когда танк (бронемашина) остановится и команда выйдет для устранения препятствий, немедленно поражай ее из винтовки. Помни: без команды танк и бронемашина не боеспособны»[3].

Когда танки пошли в наступление, сметая на своем пути все препятствия, комбат почувствовал, как по телу пробежали мурашки — уж очень грозен был вид мчащихся вперед машин. Инструкция сразу выпала из головы, мозг сверлила одна мысль: артиллерию бы сюда!

Конечно, на учениях можно было увидеть действия не только танков, но и других родов войск. Однако нельзя было не заметить, что в будущих сражениях танковые войска станут играть решающее значение.

Гетман «заболел» танками, стал изучать историю танковых войск, накапливая необходимый материал. Он знал, что первые танковые подразделения были созданы в период Гражданской войны. Они создавались из трофейных машин — французских «Рено» и английских «Рикардо» и «Тейлор», на Южном фронте использовались против белогвардейцев, на Западном — против поляков, на Кавказском — против войск Ноя Иордании. Более детальное знакомство с историей танковых войск будет иметь свое продолжение уже в академии механизации и моторизации.

Командующий войсками Киевского военного округа И. Э. Якир положительно отреагировал на рапорт Гетмана с просьбой направить его на учебу в академию. Он был из тех военачальников, которые смотрели далеко вперед, будущее армии видели не в пехоте и кавалерии как основных родах войск, а в развитии танковых и авиационных соединений. Лошадку должны заменить машины.

И вот сданы экзамены, закончились волнения. В вестибюле главного корпуса появился приказ о зачислении в академию нового набора слушателей. Приказ был подписан начальником-комиссаром Ж. Ф. Зонбергом и начальником штаба Н. С. Рудинским. Был январь 1933 года.

Впереди четыре с половиной года учебы на командном факультете. Предстояло много познать, изучить, а то и просто вызубрить. Начальник факультета Дмитрий Карпович Мостовенко сразу предупредил слушателей:

— Легкого хлеба не будет. Работать придется в полную силу.

История академии только начиналась, а вот здание, в котором она размещалась, точнее, отдельные ее корпуса, начало строиться еще при Петре I. В справке, составленной в 1955 году о Бронетанковой академии, говорится: «В XVIII в. Лефортово становится одним из излюбленных районов г. Москвы для царской фамилии и придворной знати. Причиной тому служили живописные места полноводной и прозрачной реки Яузы. Безусловно, на строительство загородных увеселительных дворцов в Лефортове влияла близость расположения Немецкой слободы, являвшейся к петровскому периоду наиболее культурным и прогрессивным районом Москвы.

На берегу Яузы был некогда дворец Дебошана Лефорта, любимца и собутыльника Петра. Выстроенный Петром для Анны Ивановны Монс небольшой дворец, неподалеку от Лефортовского, сохранился до наших дней, правда, в несколько измененном виде. На правом берегу Яузы, напротив теперешнего парка МЗО, был расположен дворец Безбородько с большим садом, доходившим до реки.

До нас дошли древние документы, показывающие, что земли на левом берегу Яузы, на которых расположена академия БТВ, боярин Федор Алексеевич Головин купил у купца-голландца Теберта за 2,5 тыс. рублей. На них боярин Головин построил себе загородный двор.

Петр I, облюбовавший это место, купил в 1723 году у наследников Головина усадьбу для себя. В 1724 году Петр приехал из Петербурга до Дмитриева водой. Пересаживаясь в экипаж, сказал своей жене: „Я надеюсь некогда ехать водою из Петербурга в Москву и выйти на берег в Головинском саду“»[4].

Позже здание неоднократно перестраивалось при Анне Иоанновне, Елизавете и Екатерине II, которая почти весь 1775 год жила в Москве. Екатерининский дворец после Октябрьского переворота 1917 года занимали военные училища Красной Армии, позже — Военно-стрелковая школ «Выстрел». В 1928 году в здании случился пожар, на ликвидацию которого потребовалось несколько лет. Наконец в нем открылась Военная академия механизации и моторизации РККА.

Так что без всякой натяжки можно сказать, что Андрей Лаврентьевич Гетман, бывший начальник Криворожской полковой школы, стал одним из первых слушателей знаменитого потом на всю страну учебного заведения.

Академия механизации и моторизации, как любое другое военное учебное заведение, готовила высококвалифицированные кадры для армии. Вспомним «мудрое» сталинское изречение: «Кадры решают все». Эту фразу вождь произнес в Кремлевском дворце на выпуске слушателей академий 4 мая 1935 года. Поднимая бокал «за преуспевание» академиков-выпускников, он не преминул отметить, что, «если наша армия будет иметь в достаточном количестве настоящие закаленные кадры, она будет непобедима».

«Закаленные» кадры, конечно, были в Красной Армии, но они через два-три года после кремлевской речи будут сметены «сталинским ураганом». Во время Великой Отечественной войны командовать будет некому — ни батальонами, ни полками, не говоря уже о бригадах, корпусах и армиях. Вот и командовали те, кто выжил, порою не имея ни подготовки, ни боевого опыта.

Среди тех, кто поступил в академию в 30-е годы, были И. З. Сусайков, ставший впоследствии известным военачальником, генерал-полковником; И. Д. Черняховский, будущий генерал армии; будущие генералы И. Н. Шевченко, В. Ф. Коньков и другие. На командный факультет были зачислены руководитель артиллерийской школы им. ВЦИК Московского военного округа Н. В. Полуян, сын наркома обороны К. Е. Ворошилова Петр Ворошилов.

В 1934–1935 годах на курсах тактико-технического усовершенствования командного состава (АКТУС) при Военной академия механизации и моторизации учился будущий маршал бронетанковых войск М. Е. Катуков, с которым судьба сведет Гетмана на Курской дуге летом 1943 года.

Многие из слушателей академии того набора станут действительно известными военачальниками, хорошими танкистами, такими как Павел Васильевич Кульвинский, Поль Матисович Арман (Тылтынь), Александр Федорович Бурда.

Среди факультетов академии командный был ведущим факультетом, где вопросам тактики и стратегии придавалось особое значение, углубленно изучались проблемы управления войсками, мобилизации промышленности и экономики войны, вооружения, читались специальные циклы лекций по огневой и артиллерийской подготовке, производству бронемашин, танков, автомобилей, по общей технологии и обработке металла, двигателям электрооборудования, не говоря уже об общеобразовательных дисциплинах — физике и математике, сопромате и деталях машин, истории, истории ВКП(б) и политической экономии, теории механики и иностранных языков.

Все это в общих чертах. Но за годы учебы слушатель должен был усвоить немалую сумму знаний, сдать экзамены по многим дисциплинам. Академия — это не школа Червонных старшин, которую ранее закончил Гетман. Здесь требования к каждому предмету на порядок, а то и на два были выше. Четырьмя действиями арифметики уже не обойтись, нужны знания высшей математики и сопромата. И Андрей Гетман ими овладевал, как он говорит в своих воспоминаниях, «грыз» гранит науки. Иногда после напряженного дня, придя в общежитие, валился с ног. Жена, Ольга Ивановна, работавшая в то время в Центральной поликлинике Метростроя, участливо спрашивала:

— Устал, бедолага? Ужинать будешь?

— Подожди, Оленька, дай прийти в себя. День был тяжелый.

После ужина и короткого отдыха снова садился за учебники. Профессора Евгений Алексеевич Чудаков и Владимир Иванович Заславский удивлялись тому, что слушатель Андрей Гетман на первом году учебы шел впереди многих своих сокурсников, у которых и служебный опыт был побогаче, и образование повыше.

Гранит науки всегда бывает тверд, а если его приходится «грызть» годами, не всякий выдерживает. Напористость Гетмана удивляла не только профессорско-преподавательский состав, но и сокурсников. Упорство его проявлялось во всем — в учебе, в спорте, в любой работе. Видимо, сказывалась крестьянская закваска, отцовское воспитание. Лаврентий Дмитриевич всегда требовал от детей делать любую работу так, чтобы получать от нее удовольствие. Андрей это помнил всегда и шел к своей цели, не страшась усталости в достижении вершин воинского мастерства.

Нельзя сказать, что все предметы давались ему легко. Например, первое время проблемы были с немецким языком. Преподаватель Елена Генриховна Войнилович занималась с ним дополнительно, как со школьником младших классов. Результаты сказались на зачетах и экзаменах. А во время войны, рассказывают живые свидетели, Андрей Лаврентьевич сам, без переводчика, допрашивал пленных. По крайней мере, необходимую информацию получал из первых рук.

С 1 декабря 1933 года академия была переведена на новые штаты. Ее начальником и комиссаром стал бывший командующий войсками Белорусского военного округа М. Я. Германович. Маркиян Яковлевич — участник Первой мировой войны, штабс-капитан. В Красной Армии с 1918 года, прошел Гражданскую, награжден двумя орденами Красного Знамени. В истории академии он оставил заметный след как талантливый руководитель и организатор. Жаль, что его постигла такая же участь, как и многих военачальников 30–40-х годов.

Репрессии коснулись не только командного состава академии, но и рядовых преподавателей. А некоторые из них, прямо скажем, были талантливыми учеными, золотым фондом российской военной науки.

«Академики» заслушивались лекциями по оперативно-тактическому циклу Николая Семеновича Львова. Он же исполнял обязанности помощника начальника штаба академии. Многие слушатели — кто понаслышке, кто из военных учебников — знали о некоторых танковых сражениях на фронтах Первой мировой войны на территории стран Западной Европы, которые вошли в историю. Когда преподаватель стал читать лекцию «Наступательная операция английских войск у Камбрэ 20–30 ноября 1917 года», аудитория притихла, обращая внимание то на макет с песком, то на схемы расположения войск противоборствующих сторон, которыми пользовался лектор.

Командование англо-французских войск планировало тогда выправить свое положение после провала апрельского наступления в районе Нуайского выступа и операции у Импра. У небольшого городка Камбрэ, что на севере Франции, глубокой ночью разыгрались драматические события. Хотя эта операция преследовала ограниченные цели, но рассчитана была на непременный успех, на эффективную победу. Еще бы — 378 танков было сосредоточено на 12-километровом участке фронта. Операция готовилась в глубокой тайне. Участок для атаки был выбран достаточно удобный для действия танков. Фланги прикрывали каналы, которые не позволяли немцам свободно маневрировать своими силами.

На этом участке фронта держали оборону две немецкие дивизии. Их позиции были укреплены только перед первой полосой (из пяти) проволочных заграждений.

В прорыве немецкой обороны участвовало восемь пехотных дивизий, которым придавался еще и кавалерийский корпус. Наступление поддерживало до 1000 самолетов, плотность огня достигала на километр фронта 85 орудий да плюс огонь 32 танков. Такого еще не знала история войн.

Танки, приданные пехотным дивизиям, шли в атаку в двухэшелонном построении, поддержанные заградительным огнем артиллерии. Казалось бы, все просчитано: и время начала атаки (раннее утро), и удачное построение войск, к тому же утренний туман способствовал внезапности нападения на германские позиции, да и силы, что говорить, брошены внушительные.

И все же наступление не удалось. Люди, планировавшие эту операцию, допустили одну из серьезных ошибок — отказались от предварительной артиллерийской подготовки.

Четыре часа штурмовали англо-французские войска позиции противника, прорвав две оборонительные полосы, но продвинулись лишь на 7–8 километров. Дальше наступление выдохлось. Немцы, придя в себя после короткого шока, предприняли контрудар. Огонь из тысячи орудий отрезал пехоту от наступающих танков, значительная часть которых уже была выведена из строя. Кавалерийский корпус, введенный в бой англо-французами, уже не мог что-либо изменить. Других резервов под руками не оказалось.

И Львов делает вывод: в результате наступательной операции у Кабрэ англо-французское командование ничего не добилось, растеряв на поле боя технику и понеся большие потери в живой силе. Как правило, успех любой операции обеспечивают внезапность атаки, предварительная артиллерийская подготовка, хорошо отлаженная организация управления различными родами войск. Без этих основных составляющих кидаться в драку бессмысленно.

С таким же успехом читали свои лекции преподаватели: тактики — Александр Федорович Мурашов, оперативного искусства — Иван Данилович Трусевич, управления войсками — Федор Леонидович Григорьев, огневой подготовки и артиллерии — Сергей Иванович Певнев и многие другие.

К этому времени советская военная наука продвинулась далеко вперед в вопросах развития теории оперативного и оперативно-тактического искусства.

В 20-х годах были опубликованы работы М. В. Фрунзе, М. Н. Тухачевского, А. А. Свечина, А. К. Коленковского.

В 1929 году появляется фундаментальный труд крупного оперативно-штабного работника Б. М. Шапошникова «Мозг армии», в котором были разработаны важнейшие положения по военной стратегии. Маршал Советского Союза А. М. Василевский писал: «Книга Б. М. Шапошникова „Мозг армии“ знакомит читателя с основными взглядами на характер войны и ее масштабы, дает представление о структуре генерального штаба как органа верховного главнокомандования и сущности его работы, о требованиях, предъявляемых современной войной к полководцу, к органам оперативного управления и их работникам. Наконец, она знакомит читателя с функциональной деятельностью генерального штаба по подготовке экономики страны к войне»[5].

Работа В. К. Триандафиллова «Характер операций современных армий», вышедшая в 1929 году, также считалась классической и относилась к теории оперативного военного искусства. В ней автор уделил основное внимание ведению глубокой операции при нанесении мощных ударов по врагу на максимальную глубину. Согласно этой теории, удары наносились на главных направлениях крупными объединениями войск — ударными армиями с нескольких сторон по сходящимся линиям с целью окружения и разгрома противника. Причем в прорыве участвовали все рода войск: пехота, артиллерия, танки, авиация, инженерные подразделения.

Идея глубокого боя и ведение крупномасштабных операций соответствовала новой советской военной доктрине, суть которой заключалась в том, что война, если она разразится, захватит не только Советский Союз, но и другие государства с их миллионными армиями, оснащенными новой техникой.

Переход от обычных операций к крупномасштабным с использованием больших масс войск был также разработан в труде начальника оперативного факультета Академии Генштаба Г. С. Иссерсона «Эволюция оперативного искусства». Уже в 1932 году Иссерсон считал, что глубокие операции при наличии мощных подвижных конно-механизированных соединений с приданием им авиации вполне реальны при развитии тактического прорыва в оперативный.

Слушатели Военной академии механизации и моторизации, как губка, впитывали в себя теоретические знания лучших военных умов того времени. Теория проверялась на практике, на лагерных сборах, которые обычно проходили под Наро-Фоминском.

Первые лагерные сборы Андрей Гетман проходил во второй половине июня 1933 года. Он прибыл в Наро-Фоминск во главе своего взвода и доложил начальнику сборов Николаю Рудинскому: «Слушатели готовы к прохождению летней практики!»

Рудинский знал, что взвод Гетмана — один из лучших на потоке как по успеваемости, так и по дисциплине, он поздоровался с каждым слушателем в отдельности, поинтересовался, всем ли они обеспечены на летнее время. Тут же заметил, что взвод с завтрашнего дня может приступать к вождению боевых машин, но предупредил, что требования инструктора должны выполняться беспрекословно!

На лицах слушателей появились довольные улыбки: этого часа они ждали с первого курса.

За полтора летних месяца Гетман и его подчиненные — А. П. Марков, А. С. Шинкарев, Н. Т. Семчук, Г. С. Рудченко и другие — не только познакомились с тактикой танкового боя, но и научились водить боевые машины. Вначале инструктор позволял садиться только за рычаги управления, запускать мотор, трогаться со стартовой площадки, лишь к концу сборов было разрешено самостоятельно выполнять определенные нормативы. Каждому не терпелось опробовать боевую машину по полной программе с открытием огня из танковой пушки по обозначенной цели. Но прибывший на сборы заместитель начальника академии Кирилл Стуцко строго-настрого приказал инструкторам лишнего «академикам» не позволять, делать все как полагается.

Так из года в год слушатели набирались теоретических знаний и практических навыков, осваивали бронетанковое дело, артиллерию, связь и другие средства ведения боевых действий. Они участвовали в учениях войск и военных маневрах, командовали отделениями, взводами, ротами. Следует заметить, что, кроме учебных нагрузок, слушатели участвовали еще в общественной работе. Так было принято в то время. Общественная работа потом приплюсовывалась к характеристике выпускника.

Интересна с этой точки зрения общественная деятельность Андрея Лаврентьевича Гетмана. Он был депутатом Моссовета. В его личном архиве сохранился листок из какого-то журнала, издаваемого в 30-е годы. Листок пестрел фотографиями и краткими характеристиками депутатов, в том числе и Гетмана.

Сразу же бросается в глаза строгая дозировка, в соответствии с которой избирались депутаты — партийные и беспартийные, рабочие и служащие, ученые и военные.

После Великой Отечественной войны генерал А. Л. Гетман написал в своих воспоминаниях: «Хотя я и родился на Сумщине (УССР), все-таки мне с 1934 по 1937 год довелось быть, если можно так сказать, „хозяином“ столицы как депутату Моссовета. Такое высокое доверие мне было оказано слушателями и профессорско-преподавательским составом академии. Они избрали нас вместе с Маршалом Советского Союза М. Н. Тухачевским»[6].

Среди депутатов Моссовета был известный писатель Федор Васильевич Гладков, избранный от Теплоцентрали (Пролетарский район). Гладков, как и Гетман, работал в комиссии, которая занималась вопросами жилья и торговли. Писатель к этому времени уже издал свой знаменитый роман «Цемент» и работал над новым, который назывался «Энергия». Оба романа отражали героику и пафос социалистического строительства в нашей стране. О другом тогда не писали.

По поводу романа «Цемент» было немало споров. Дочь генерала Гетмана Эльвина Андреевна вспоминала: «Буквально накануне поступления в академию отец прочитал роман „Цемент“, но он ему не понравился. Теперь представилась возможность высказать автору свое восприятие романа, который характеризовался в советской печати как „значительное произведение литературы, отражающее картину восстановления социалистической промышленности после Гражданской войны“».

Как-то после заседания исполкомовской комиссии Федор Васильевич спросил у Гетмана:

— Вы читали мой «Цемент»?

— Довелось. Не скрою, роман на злобу дня. Вот только язык…

— А что язык? Он что ни на есть народный.

— Какой-то нелитературный, грубый, я бы сказал — суконный.

— Э, батенька, вы не поняли языка простого народа. Герои романа — рабочие, партийцы. Вот, скажем, у вас, военных, тоже свой язык, специфический. Вырабатывается годами. Не скажу, что тоже ласкает слух.

Продолжая разговор, Андрей Лаврентьевич не сдавался, отстаивая свою точку зрения:

— Ну бог с ним, с языком. Возьмем главных героев, например Дашу Чумалову. Ее муж, Глеб Чумалов, возвращается с фронта. Она его не воспринимает не только физически, но и нравственно, заявляя: «Я, Глеб, теперь партийка». Ну и что из этого?

Писатель был озадачен такой постановкой вопроса своим коллегой по Моссовету. Он был старше Гетмана, считал, что по своей молодости собеседник не понимает главного — партийности романа. Видимо, поэтому стал на защиту своих героев:

— Видите ли, Андрей Лаврентьевич, Даша Чумалова — это новый тип советских людей, на которых всегда может положиться наша партия.

— И правильно, — добавил Гетман.

— Несомненно.

Андрей Лаврентьевич, несмотря на, казалось бы, убедительные доводы писателя, спорил бурно, горячо:

— Согласитесь, Федор Васильевич, что Даша — в первую очередь женщина, будущая мать, берегиня очага, как говорят у нас на Украине, а уж потом партийка. Я не могу себе представить, чтобы моя жена после долгого моего отсутствия отвергла меня только лишь потому, что стала членом партии, а муж так и ходил в беспартийных.

Скорее всего, этот спор не закончился, а продолжался и после Великой Отечественной войны. Только теперь у Гетмана аргументов было побольше, и все они — не в пользу героев романа «Цемент».

Напряженные годы учебы в академии летели словно птицы, непохожие один на другой. Напряженка каждый раз спадала только к лету, когда слушатели отправлялись на лагерные сборы, хотя, по сути, и там продолжалась учеба. После аудитории, кабинетов, тренажеров практические действия на полигоне — стрельба, учебные бои, маневры — все это вносило какое-то разнообразие в жизнь военного человека.

Для ведения разведки нередко приходилось подниматься в воздух на самолете. Первый полет для Гетмана был особенно запоминающимся. После окончания школы Червонных старшин он хотел пойти в авиацию, но судьба распорядилась по-своему: привела в бронетанковые войска. Сожалений по этому поводу не было: самолет — хорошо, а танк — лучше.

Пришел 1937 год. Год в истории Советского государства, пожалуй, самый мрачный, но для слушателей академии он был выпускным. После новогодних праздников группу слушателей-выпускников направили на две недели на практику в Харьков. Им предстояло познакомиться с производством и ремонтом танков на знаменитом ХПЗ — Харьковском паровозостроительном заводе.

Было известно, что завод выдает не только гражданскую продукцию, но и выпускает побочную — танки. Какой она была побочной, если ежедневно с конвейера сходило 22 боевые машины!

Знакомясь более детально с историей этого завода и развитием танкового производства, Андрей Лаврентьевич впервые услышал имя человека, одного из инициаторов создания бронетанковых войск на Украине и в России. Это был Алексей Илларионович Селявкин. Личное же знакомство состоялось только в 50-х годах, когда оба стали сотрудничать с журналом «Танкист». Интерес к бронетанковой технике привел их к мысли написать историю ее развития, но по каким-то причинам эти планы не были реализованы. Сохранились лишь отдельные опубликованные статьи и наброски новых.

История развития бронетанковой техники в России интересна сама по себе. В годы Первой мировой войны были попытки собирать танки на некоторых машиностроительных заводах, но, кроме опытных образцов, серийного производства не получалось. В ходе Гражданской войны предпочтение было отдано не танкам, а броневикам и бронепоездам, из них создавались автоброневые отряды и бригады бронепоездов. Например, при СНК Украины был сформирован броневой дивизион Особого назначения, состоявший из двух отдельных автоброневых отрядов, танкового отряда, мотоциклетно-пулеметного отряда, артиллерийской батареи на механической тяге, подразделения обеспечения и ремонта.

Инициатором создания бронедивизиона Особого назначения был заместитель наркомвоена Украины Валерий Иванович Межлаук, человек разносторонних талантов, крупный организатор и экономист, возглавивший в конце 20-х годов крупный трест «Главметалл», а с апреля 1934 года — Госплан СССР. Межлаук привлек к делу создания автоброневых сил А. И. Селявкина, хорошо знакомого ему по Царицынскому фронту.

Алексей Илларионович вспоминал: «Личный состав автобронедивизиона мы набирали из добровольцев-харьковчан. Все бойцы были одеты в кожаные куртки, такие же брюки и фуражки, обуты в хромовые сапоги. Воротнички курток обшивались бархатом и имели красную окантовку. Валерий Иванович, числившийся нашим почетным красноармейцем, тоже носил такую форму»[7].

Танки, которые захватывала Красная Армия в ходе Гражданской войны, рано или поздно нуждались в ремонте. Их обычно направляли в Харьков на паровозостроительный завод. Завод этот, ныне носящий имя бывшего наркома В. А. Малышева, и по сей день не только ремонтирует, но и создает прекрасные образцы бронетанковой техники.

Командный состав для броневых сил тогда тоже готовили в Харькове и в Москве. В октябре 1920 года состоялся первый выпуск командиров-танкистов в Московской специальной школе. В приказе, подписанном начальником школы Ивановым и военным комиссаром Владимировым, говорилось: «Сегодняшний день — день для наших курсов исторический. Курсы по подготовке красных командиров бронечастей выпускают из своих стен первый выпуск Красных Танковых командиров в России. На этот выпуск обращены теперь взоры всех интересующихся военной мощью Республики; на этот выпуск возлагает свои надежды беднейший крестьянин, на этот выпуск смотрит, стоя у станка, рабочий…»[8]

Интересно, что из автобронетанковых дивизионов позже была сформирована отдельная эскадра танков по принципу и структуре морского флота. Она дислоцировалась в Лефортовских казармах. Ее подразделения всегда принимали участие в парадах войск Московского гарнизона.

Практика на заводе ХПЗ дала возможность слушателям академии познакомиться с производством боевых машин, технологией, познать многие процессы их ремонта, что особенно пригодилось потом на фронтах Великой Отечественной войны.

Последние месяцы учебы в академии были весьма напряженными: слушатели готовились к выпуску. Днями и ночами Гетман просиживал за учебниками, перечитывал конспекты, иногда только под утро Ольга Ивановна заставляла его пойти спать.

И вот сданы зачеты и экзамены, защищены дипломные проекты. 7 июня 1937 года начальник-комиссар академии бригадный инженер Лебедев объявил приказ народного комиссара обороны Союза ССР № 2406:

«Считать окончившими командный факультет Военной академии механизации и моторизации РККА им. тов. Сталина в 1937 году:

1. Майора Берзин Эдуарда Рембертовича.

2. Старшего лейтенанта Гетман Андрея Лаврентьевича.

3. Старшего лейтенанта Кимбар Иосифа Константиновича.

4. Старшего лейтенанта Миленкевич Александра Александровича.

5. Капитана Пошкус Александра Адамовича…»[9]

Пять человек закончили академию с дипломом первой степени, и среди них А. Л. Гетман, Павел Кульвинский и Иван Сусайков — с дипломом второй степени.

Тем же приказом выпускники были повышены в званиях. Андрею Гетману присвоено звание капитана. Он получил назначение в Ленинградский военный округ.

Сразу же после выпуска капитан Гетман отбыл к месту своей новой службы — в Ленинградский военный округ. Округом тогда командовал командарм 2-го ранга П. В. Дыбенко, бывший председатель Центробалта в 1917 году, участник Гражданской войны.

После встречи с командующим Андрей Лаврентьевич направился в Нижний Петергоф, имея на руках приказ о назначении на должность начальника 5-го отделения 7-го механизированного корпуса. Работы было невпроворот. Корпус, как говорится, только становился на ноги. Подниматься приходилось рано, возвращаться со службы поздно. Так что все заботы о семье, в первую очередь о дочери, легли на Ольгу Ивановну.

Жена даже стала упрекать его, что семье он слишком мало уделяет внимания. Растет дочь, а видит он ее только перед сном. Андрей Лаврентьевич обещает, что в следующий выходной все они пойдут в лес или съездят в Ленинград, чтобы Эльвине показать зоопарк. Проходило воскресенье, и муж снова задерживался на службе.

— Вот так всегда, — слышался упрек Ольги Ивановны. — Ладно, когда служил в Житомире и все время пропадал в казарме, а то и на конюшне: надо было позаботиться о красноармейцах, лошадок накормить. Теперь же положение изменилось — танки есть не просят…

Андрей Лаврентьевич упреки жены сводил к шутке:

— Оленька, ты забываешь, что танками управляют живые люди. — И уходил на службу.

На Житомир Ольга Ивановна намекала не случайно. Их любовь, начавшаяся еще в селе Клепалы, на Пущине, откуда оба были родом, обещала перерасти в семейный союз, дело шло к свадьбе. Но получилось так, что из-за службы Гетман едва не проспал свою невесту. По договоренности студентка Харьковского мединститута Ольга Семенец должна была приехать в Житомир и дать свой окончательный ответ. Прибыв на вокзал в назначенный час, она не встретила своего будущего мужа. Что делать? Искать по всему гарнизону не захотела, взяла билет на обратный поезд.

А между тем красный командир, возвратившись со службы, решил вздремнуть часок-другой перед встречей со своей возлюбленной, но проспал не два, а целых четыре часа. Когда проснулся, посмотрел на часы — дорогой подарок за отличную службу — и обомлел. Так быстро бежит время… Схватил часы, замахнулся и едва не грохнул об пол. Опомнился — часы тут ни при чем. Опрометью выбежал из квартиры и — аллюр два-креста! — на вокзал. Ольгу нашел в слезах, готовую сесть в харьковский поезд. Последовало бурное объяснение и… упрек на всю жизнь.

Андрей Лаврентьевич боготворил свою жену, на ее упреки никогда не обижался. Если когда и удавалось провести выходной вместе, это было большим событием в семье. Так прошло лето, за ним осень, а в начале февраля 1938 года Андрей Лаврентьевич сообщил жене:

— Готовься в дорогу, меня переводят в Порхов. Это рядом с Псковом. Говорят, неплохой городок.

Жене командира не привыкать к переездам. Ольга Ивановна готова была последовать за мужем хоть на край света, а проще — «куда прикажут».

Однако Порхов тоже не надолго задержал майора Гетмана. В числе группы военных специалистов — танкистов, летчиков и артиллеристов — направили на Дальний Восток.

Перевод связан был с обострением отношений с Японией. В 30-е годы отношения с нашим дальневосточным соседом стали особенно натянутыми. Японская военщина постоянно провоцировала конфликты на наших дальневосточных границах, и дело дошло до вооруженного столкновения у озера Хасан.

Прибыв в город Ворошилов-Уссурийский, майор Гетман был удивлен тихой и размеренной жизнью провинциального городка. Но так казалось только на первый взгляд. Городок жил теми же заботами, что и вся страна.

В штабе приморской группы войск Андрей Лаврентьевич получил назначение на должность заместителя командира 2-й механизированной бригады, которая была сформирована на Украине в 1932 году, а через два года, переброшенная на Дальний Восток, влилась в состав Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии.

Условия службы на Дальнем Востоке были для Гетмана не менее напряженными, чем в Ленинградском военном округе. Каждодневная боевая подготовка — учебные сборы, походы, стрельбы — выматывала до предела. Вести домашнее хозяйство приходилось самому, так как Ольга Ивановна осталась в Порхове: она ждала второго ребенка.

Кроме боевой подготовки, майору Гетману пришлось заниматься анализом боевых действий бригады у озера Хасан. Комбриг полковник Н. А. Уколов объяснил суть задачи:

— Командование требует от нас отчета о действиях нашего соединения в боях с японскими захватчиками. Надо проанализировать все до последних мелочей. Выводы напишем вместе.

Гетман взмолился:

— Помилуйте, Николай Андреевич, я ведь не участник хасанских событий, знаю о них из радийных передач и газетных статей, поэтому не могу объективно судить о действиях бригады в той или иной операции.

Уколов стоял на своем:

— Дорогой мой, я тоже не участник событий. На это время был отозван в штаб армии. В бой водил бригаду полковник Панфилов, а вот комиссар Алексей Михайлович Гаврилов с первого до последнего дня провел на передовой. Он вам во многом поможет. Так что дерзайте!

Разобраться в том, что произошло у озера Хасан летом 1938 года, было для Гетмана не только интересно с точки зрения получения определенной информации, но и поучительно. Эта работа давала возможность больше узнать о боеготовности бригады, о людях, совершавших героические подвиги при защите государственной границы.

Постепенно вырисовывалась определенная картина. Японская военщина уже давно вынашивала планы отторжения от Советского Союза значительной части территории Дальнего Востока. В 1932 году японцы оккупировали Северо-Восточный Китай (Маньчжурию), а с лета 1937 года уже вели широкомасштабные военные операции в Центральном Китае. Участились провокации и против нашей страны. Не проходило и дня, чтобы где-нибудь не нарушались границы Советского Союза — сухопутные и морские, воздушное пространство.

Комбриг Уколов был прав: без полкового комиссара А. М. Гаврилова трудно было бы во всем разобраться. Алексей Михайлович начал с того, что подробно рассказал о том, как развивались события на начальном этапе военного конфликта. Наша разведка постоянно вела наблюдение за переброской крупных пехотных соединений в район озера Хасан. Затем туда стали подтягиваться артиллерийские дивизионы, кавалерийские и танковые отряды. Этими силами японцы пытались осуществить нападение на советскую территорию. Японское командование считало, что, если операция будет развиваться успешно, в бой будут введены более крупные воинские соединения, которые концентрировались в Маньчжурии и Корее. Так все потом и получилось.

29 июля 1938 года японские войска вторглись на советскую территорию, пытаясь овладеть важными стратегическими высотами — Безымянной и Заозерной. Первыми вступили в бой пограничники. Военный совет фронта отдал директиву немедленно привести войска в полную боевую готовность. Командующий фронтом маршал В. К. Блюхер издал приказ: «Японцев, наступающих на нашу территорию в районе севернее высоты Заозерная, немедленно уничтожить на нашей территории, не переходя границу… Обратить внимание на прочное удержание в наших руках этой горы и немедленно принять меры к установлению артиллерии на огневые позиции с задачей преграждения противнику какого бы то ни было продвижения на нашу территорию»[10].

Сразу же по тревоге была поднята 2-я механизированная бригада. Ей поставлена задача: выступить в район Заречье — Хасан, где во взаимодействии с частями 32-й и 40-й стрелковых дивизий уничтожить противника[11].

Японцы, подтянув свежие силы, заняли высоты Безымянная и Заозерная. По данным нашей разведки, они отрыли окопы, установили бронированные и бетонированные пулеметные точки. Таким образом, все подступы к высотам оказались под сильным ружейно-пулеметным и артиллерийским огнем.

Чем больше Гетман вчитывался в документы — приказы и распоряжения армейского командования, — тем яснее ему становилась ситуация, в которой оказались советские войска. Командование тогда возлагало большие надежды на 2-ю мехбригаду А. П. Панфилова и на авиаторов комбрига П. В. Рычагова.

Дальнейший ход событий Андрей Лаврентьевич восстанавливал по журналу боевых действий бригады. День за днем. Записи в нем говорили, что 6 августа получен приказ о начале штурма вражеских позиций. В 16 часов авиация и артиллерия начали боевые действия. На высоты Заозерную и Безымянную обрушились бомбовые и артиллерийские удары. Свое видение боя дополнял комиссар Гаврилов:

— Рельеф местности значительно затруднял действия танковых подразделений: крутые склоны сопок, узкие проходы не позволяли маневрировать машинами. Разведывательный батальон, шедший в первом эшелоне, у высоты Заозерная должен был выйти в тыл противнику, но потерпел неудачу: японская артиллерия била прямой наводкой. Было потеряно несколько машин.

Последовавшие затем атаки развивались по сценарному плану, предложенному советским командованием. Продолжала успешно наступать группа, которую возглавил полковник Панфилов. Ей удалось ворваться на высоту Заозерную. За танкистами последовали бойцы 118-го стрелкового полка во главе с лейтенантом И. Н. Мошляком. Завязался тяжелый бой. Японцы ожесточенно отбивались, используя огневые точки, расположенные под железобетонными колпаками. Экипажи подбитых машин, превратившись в пехотинцев, карабкались по скалам, врукопашную и гранатами выбивали противника из траншей и окопов. Успешно шел штурм и сопки Безымянной. Вскоре и над ней взметнулось красное знамя.

Японцы не прекращали сопротивления, наоборот, с ожесточением продолжали атаковать не только сопки Безымянную и Заозерную, но и Богомольную. Наши части столкнулись с крупными силами противника в районе горы Сахарная Голова — Сандоканз.

Командир 39-го стрелкового корпуса Г. М. Штерн доносил с поля боя: «Высота Заозерная находится под непрерывным огнем японской артиллерии, минометов и гранатометов и по нескольку раз атакуется… Наши люди знают, что, невзирая ни на что, они обязаны сделать высоту неприступной»[12].

Не добившись успеха на всем фронте, противник запросил перемирия. 11 августа в середине дня советские войска прекратили огонь, но на отдельных участках бои продолжались. Штерн приказал добить врага и выбросить его с нашей территории. Заключительный аккорд хасанских событий прошел успешно.

Нелегко досталась победа у озера Хасан, войска понесли значительные потери. Правда, нарком обороны маршал Ворошилов на одном из совещаний заявил, что в боях погибли всего 400 человек, 2700 бойцов и командиров были ранены[13].

Только 2-я механизированная бригада в боях с 6 по 11 августа 1938 года потеряла 9 командиров, 28 человек младшего начальствующего состава и 8 рядовых. О раненых сведений нет. Потери материальной части: сгорело 5 танков Т-26, подбито 2 БТ и 1 машина ГАЗ-1-1А.

В сентябре все бригады, участвовавшие в боях, возвратились к месту прежней дислокации в город Ворошилов. Гетман бывал в каждой из них, основное внимание уделил 2-й мехбригаде, побеседовал с бойцами и командирами, сопоставил имеющиеся штабные данные о наличии техники с теми данными, которые имелись у руководителей различных служб частей и подразделений.

И вот подробный доклад лежит на столе у комбрига. Познакомившись с ним, полковник Уколов с грустью произнес слова о том, что бои не обошлись малой кровью. Платить пришлось дорогую цену!

Андрей Лаврентьевич не мог с ним не согласиться, хотя и видел, что бойцы и командиры сделали все, что могли.

Вскоре в Ворошилов приехала комиссия Народного комиссариата обороны во главе с заместителем начальника автобронетанкового управления РККА комбригом С. М. Кривошеиным. У нее была задача: проверить боеготовность Приморской армии после боев у озера Хасан.

Кривошеина Гетман знал по академии, слушал его лекции, теперь ждал с ним новой встречи.

Пока московская комиссия знакомилась с Приморской армией, повсеместно проходили военные партийные конференции. Они были посвящены только что отгремевшим боям. 22 октября такая конференция состоялась во 2-й механизированной бригаде, в которой принял участие Семен Кривошеин. Первым докладчиком выступал полковой комиссар А. М. Гаврилов. Он отметил слабую сколоченность штабов перед выходом на боевые позиции. Сказалось на ходе боевых действий и то, что не вся техника была расконсервирована, а некоторые боевые машины находились на ремонте. Прибывшие перед самым походом новые командиры совершенно не знали личный состав. «За одержанную победу мы расплатились большой кровью, — резюмировал Алексей Михайлович, — не выполнили приказ наркома товарища Ворошилова — воевать на чужой территории малой кровью»[14].

От управления бригады выступал также и Андрей Гетман. Хотя в боевых действиях он и не принимал участия, но работа, связанная с анализом боевых действий бригады, которую он провел как военный специалист, давала основание заявить, что готовность экипажей подразделений была слабой, а уроки извлечь никогда не поздно.

Андрей Лаврентьевич решительно настаивал на постоянной учебе танкистов — башенных стрелков, радистов, механиков-водителей, особое значение придавал стрельбам. Конечно, это расход топлива и боезапаса, но все это должно отпускаться в разумных пределах. «Артиллерийские стрельбы проводить нельзя до тех пор, пока не будем иметь точного расчета отпущенных снарядов, — говорил он. — Занятия со специалистами, я думаю, должны быть организованы в масштабе соединения»[15].

Внимательно выслушав командиров и комиссаров, участников боев, комбриг С. М. Кривошеин, отдавая должное мужеству и героизму красноармейцев, все же вынужден был признать, что состояние техники в бригаде было неудовлетворительным.

Партийная конференция приняла резолюцию: «Партийная организация правильно мобилизовала весь личный состав бригады на выполнение поставленных задач. Об этом ярко свидетельствует здоровое политико-моральное состояние всего личного состава, готовность бойцов и командиров выполнять любую боевую задачу, которая перед нами будет поставлена. Это наглядно показали боевые действия у озера Хасан, когда бойцы и командиры… проявили беспримерный героизм, коммунисты, комсомольцы и политработники показали подлинно авангардную роль и своим примером увлекли за собой беспартийных бойцов и командиров»[16].

В героизме наших воинов сомневаться не приходится. Он был массовым. Не случайно свыше 6 тысяч человек получили правительственные награды, 26 стали Героями Советского Союза. Среди награжденных — 317 человек — бойцы и командиры 2-й механизированной бригады. Орденом Красного Знамени награждены полковой комиссар А. М. Гаврилов и батальонный комиссар Д. А. Иващенко, орденом Красной Звезды — комбат Д. А. Гаркуша, политрук М. И. Поволоцкий, военврач Ф. Е. Осечнюк, инструктор политотдела Н. М. Дроздов и другие. Многие получили медаль «За боевые заслуги», 1545 человек — значки «Участник хасанских боев»[17].

Комиссию автобронетанкового управления провожали в Москву. Кривошеин отвел Гетмана в сторону:

— На вас, Андрей Лаврентьевич, я возлагаю большие надежды. Вы получили специальное академическое образование, которого нет у большинства командиров бригады. Учите людей, и труд ваш будет по достоинству оценен.

Конечно, в своей дальнейшей работе Гетман опирался не только на теоретические знания, полученные в стенах академии, но и на боевой опыт бригады, который московская комиссия рекомендовала «изучить всем частям».

Конец 1938-го и начало 1939 года прошли на Дальнем Востоке сравнительно спокойно, хотя угроза со стороны Японии не была снята окончательно. Приморская армия жила напряженной жизнью, но, как ни странно, части больше занимались не боевой подготовкой, а марксистско-ленинской. Уделялось также внимание культурно-просветительной работе. Не затихала кампания по «выкорчевыванию» врагов народа.

Еще в Ленинградском военном округе для Гетмана, как и для многих командиров, ударом грома средь ясного неба прозвучал приказ наркома обороны К. Е. Ворошилова от 12 июня 1937 года. Он касался предательской и шпионской деятельности «агентов мирового капитализма», бывших заместителей наркома М. Н. Тухачевского и Я. Б. Гамарника, командующих войсками военных округов И. Э. Якира и И. П. Уборевича, начальника Военной академии им. М. В. Фрунзе А. И. Корка, заместителя командующего войсками В. М. Примакова, начальника управления по начальствующему составу Б. М. Фельдмана, военного атташе в Англии В. К. Путны и председателя Центрального совета ОСОАВИАХИМа Н. П. Эйдемана.

Трудно примириться с мыслью, что эти люди участвовали в заговоре по свержению Советского правительства, «ждали помощи от своих хозяев — военно-фашистских кругов одного из иностранных государств и за эту помощь готовы были отдать Советскую Украину, расчленить нашу страну на части».

Повальные аресты в армии вряд ли способствовали ее укреплению, хотя приказ Ворошилова и уверял общественность в том, что, «очищая свою армию от гнилостной дряни, мы тем самым делаем ее более сильной и неуязвимой».

Не обошлось без потерь и в Приморской группе войск. Был арестован ее командующий М. К. Левандовский. Бушевали митинги, проходили военные совещания, на которых честили Михаила Карловича на чем свет стоит.

Перед хасанскими событиями кампания по «выкорчевыванию врагов» стала затихать: сказалась тревожная обстановка на границе. Бои закончились, и начиналась новая вакханалия.

Гетман не раз был свидетелем, как на военных совещаниях склонялось имя М. К. Левандовского. В чем же провинился командарм 2-го ранга? Михаил Карлович — сын обрусевшего поляка, офицер старой армий, участник Гражданской войны, верой и правдой служил России. Командовал соединениями, группами войск, армиями, фронтами, до недавнего времени — Закавказским военным округом.

Приехав в Приморье, Левандовский взялся за укрепление боеспособности войск, приведение их в постоянную боевую готовность. Выезжая со штабными работниками в приграничные районы, на месте отрабатывал порядок выдвижения и развертывания войск на случаи военных действий. По его указанию возводились оборонительные сооружения, строились запасные аэродромы. Приморская армия не уступала по технической оснащенности войскам Северо-Кавказского, Приволжского и Сибирского военных округов[18].

Активная деятельность командующего пришлась кое-кому не по душе, пошли доносы, клеветнические письма в ЦК ВКП(б) и Наркомат обороны. Вскоре последовал арест.

Горько сейчас читать протоколы военных совещаний «партийных и непартийных большевиков», резолюции митингов, на которых давался отпор врагу народа Левандовскому. До какой степени морального падения довела тоталитарная система людей, чтобы на первый взгляд вроде бы нормальные командиры и комиссары обливали грязью своего командующего, «изобличая» его во вредительстве, дискредитации штабов и штабных работников, в подрыве боеспособности Красной Армии.

А ведь он, командующий, как никто другой, чувствовал приближение военной угрозы, поэтому и требовал от своих подчиненных больше заниматься военной подготовкой — и не в классах и тренажерах, а в поле, на полигонах, настаивал, чтобы Наркомат обороны укомплектовал воинские части и соединения командирами вместо выбывших из строя не по своей воле.

Михаил Карлович был строг, требовал неукоснительного соблюдения приказов и уставов — на то она и армия, разумеется, — отводил время и для политико-воспитательной работы. Но его подчиненные оказались не только неблагодарными, но и предали своего командующего. Адъютант майор Иванов, изливая свою обиду, передергивая факты, рассказывал, как командующий объяснял партийным работникам суть своего жизненного кредо: «Я готовлюсь к войне, а вы мне мешаете с марксистско-ленинской подготовкой»[19].

Не отличались искренностью и добропорядочностью и другие командиры. Скажем, комдив Шелухин. Он заявил: «Работая на Кавказе, враг Левандовский в первое время сумел поставить работу так, что когда проверяла комиссия НКО (Народного комиссариата обороны. — В. П.), то дала хорошую оценку, но потом он все время вел работу на дискредитацию штаба, на дискредитацию командиров и начальников».

Бия себя в грудь, Шелухин продолжал: «Моя вина и вина всех нас, здесь сидящих, заключается в том, что мы не могли разобраться в том, не могли раскусить этого политического врага народа»[20].

А вот что гнул принявший командование войсками Приморской группы комдив К. П. Подлас, с начала 40-х годов заместитель командующего войсками Киевского военного округа: «Вы знаете, какой вред нанес войскам Левандовский? Наш авторитет, авторитет штаба в войсках был подорван, и его нам нужно восстанавливать во что бы то ни стало. Если наши войска не будут верить в руководство, то мы далеко не уйдем. Я считаю, что нашей основной задачей, стоящей перед нами, является задача сколотить наш штаб так, чтобы было полное доверие. Наша задача сейчас… поднять марксо-ленинскую подготовку на должную высоту».

Интересно было знать позицию майора Гетмана по отношению к врагам народа. Его голоса на партийных совещаниях не слышно, можно лишь догадываться, что происходило в душе командира. Но после Великой Отечественной войны, вспоминая это трудное время, он назвал процессы над честными людьми «мерзостью».

А вот принципиальность Левандовского ему нравилась, и требования командующего, как ему казалось, были обоснованными и справедливыми: любая воинская часть не может быть боеспособной, если в ней отсутствуют квалифицированные кадры, если техника законсервирована или ремонтируется годами, а бойцы и младшие командиры изучают материальную часть по схемам и чертежам, если у механиков-водителей отсутствуют навыки в вождении машин, а большинство башенных стрелков до хасанских событий не выпустили ни одного снаряда даже по учебным целям.

От ударов тоталитарной системы в то время никто не был застрахован — ни командир, ни рядовой. Это испытал и сам А. Л. Гетман. В сентябре 1936 года он получил из Порхова от жены письмо. Она сообщала, что ее отец, Иван Дмитриевич Семенец, арестован. Ему инкриминировалась подрывная работа в путевом хозяйстве. Определен срок — 8 лет высылки в лагеря.

Убитая горем Ольга Ивановна не знала, что делать, рвалась на Украину. Андрей Лаврентьевич, как мог, утешал жену, писал с Дальнего Востока: «Возьми себя в руки, побереги детей. Никуда не надо ездить. Я напишу письмо самому наркому, там разберутся».

Об аресте тестя Андрей Лаврентьевич должен был сообщать в «соответствующие органы». Таков порядок. В личном деле майора появилась запись о том, что отец его жены, И. Д. Семенец, осужден на 8 лет.

В таких условиях трудно было работать, еще труднее избавиться от сверлящих ум и сердце тяжелых мыслей о том, что после ареста Ивана Дмитриевича Семенца могут арестовать и Ольгу. О себе он уже не беспокоился. Но что будет с малолетними детьми?

Видя, что майор Гетман совсем сник, командир бригады полковник Уколов решил хотя бы морально поддержать своего заместителя:

— Не тревожься, Андрей, все утрясется. Нам наверняка предстоит новая схватка с японцами. С такими мыслями — какой из тебя вояка?

Николай Андреевич Уколов был порядочным человеком, прошел Гражданскую войну, награжден орденом Красного Знамени и медалью «20 лет РККА». Он понимал, что из прострации Гетмана может вывести только работа, поэтому приказал:

— Через неделю в парках и ангарах не должно быть ни одной законсервированной или неисправной машины. Задача ясна?

— Ясна. Постараюсь все сделать!

Пока Андрей Лаврентьевич «старался», комбриг через своих московских друзей сумел обеспечить выезд из Порхова Ольги Ивановны с детьми и матерью на Дальний Восток, через полторы недели они уже были в Ворошилове. Счастливого отца семейства трудно было узнать: груз неизвестности свалился как гора с плеч.

2-я мехбригада продолжала совершенствовать боевое мастерство. В ее ряды влилось новое пополнение, прибывшее из различных районов Советского Союза. Майор Гетман лично занимался распределением людей по подразделениям. Беседуя с красноармейцами, интересовался не только их происхождением и образованием, но и настроением, желанием получить ту или иную военную специальность. Если обнаруживал, что боец знаком с техникой, до призыва в армию работал шофером или трактористом, непременно говорил ему:

— Будешь механиком-водителем!

С таким же успехом он подбирал и командный состав, учитывая желания и склонности каждого. Надо сказать, что с командирами у Андрея Лаврентьевича складывались ровные, уставные отношения. Комбрига он обожал, с комиссаром дружил. Уколов и Гаврилов отвечали ему взаимностью. Характеризуя танкиста, они написали: «Грамотный оперативный работник, инициативен, сообразителен, требователен к себе и подчиненным. Аккуратен в выполнении приказаний. Обладает силой воли и настойчивостью. В политическом и военном отношении подготовлен хорошо»[21].

В доме Гетмана желанными гостями были комбриг Уколов и полковой комиссар Гаврилов. Кроме них, на «чаёк» заглядывали земляки-украинцы — начальник политотдела Дмитрий Андреевич Иващенко, начальник санитарной службы Федор Ефимович Осечнюк, батальонный комиссар Валентин Николаевич Мусатов, начальник штаба Павел Автономович Гаркуша.

За столом звучала украинская речь, шел обмен новостями, которые приходили из Житомира и Запорожья, Харькова и Донбасса. Гости пели украинские пески. Заводилой всегда был Федор Осечнюк. Его поддерживал Андрей Лаврентьевич, подтягивая баском:

Дивлюсь я на небо
Тай думку гадаю:
Чому я не сокил,
Чому не летаю…

С весны 1939 года безмятежные чаепития в доме Гетманов сменились тревожными беседами. В штабе Приморской армии поговаривали о новых происках японцев, о нарушении ими границы. Стычки проходили постоянно то с диверсионными группами, то с отрядами баргутской конницы.

Японская военщина избрала объектом нападения Монгольскую Народную Республику. Командующий японской армией, генерал Араки, писал: «Япония не желает допустить существование такой двусмысленной территории, какой является Монголия, непосредственно граничащая со сферами влияния Японии — Маньчжурией и Китаем. Монголия должна быть, во всяком случае, территорией, принадлежащей нам»[22].

Советское правительство заявило, что окажет такую же помощь, какую оказывало в 1921 году. В силе оставался договор от марта 1936 года, в котором говорилось: «Правительство Союза Советских Социалистических Республик и Монгольская Народная Республика обязуются в случае нападения на одну из договаривающихся сторон оказать друг другу всяческую, в том числе и военную, помощь»[23].

Войска Красной Армии готовились к отражению японской агрессии. К весне 1939 года завершилось строительство железной дороги Улан-Удэ — Наушки. Теперь можно было доставлять крупные партии военных грузов, предназначенных для советских войск, введенных в Монголию.

Вопрос об отпоре японским захватчикам не снимался с повестки дня ни весной, ни летом 1939 года. В мае разведка доносила: «В настоящее время японское командование ведет усиленные работы по укреплению высоты Тигровая и горы Малая Чертова. На работах заняты свыше 400 человек китайских рабочих, завербованных в районе Дайрена. Среди рабочих имеются около 60 человек корейцев и до 20 человек японцев. Туда же ожидается прибытие 300 человек рабочих для форсирования работ»[24].

Японцы подтягивали к границам Монголии свои войска. Наша разведка в Харбине внимательно следила за перемещением японских войск. Во второй половине июля через Харбин проследовало 16 воинских эшелонов с артиллерией и танками, по реке Сунгури вниз отправлено 5 барж с военными грузами. На границе появились белогвардейские отряды, переодетые в японскую военную форму[25].

Все это говорило о том, что обстановка на южных границах Монголии становится настолько напряженной, достаточно одного неверного шага, и военное противостояние перейдет в боевые действия.

Советские войска постепенно подтягивались к местам вероятных боев, авиация перебазировалась на новые полевые аэродромы. В постоянной боевой готовности находилась и 2-я механизированная бригада. Она пополнилась новыми танками, Гетману удалось поставить всю технику на колеса, к назначенным штабным учениям в ангарах не оставалось ни одной боевой машины.

Когда начались боевые действия, Андрей Лаврентьевич занимался обеспечением войск боеприпасами и продовольствием не только для 2-й мехбригады, но и других частей и соединений, принимавших участие в боях на реке Халхин-Гол.

Доставка грузов осуществлялась со станции Борзя через солончаковые степи восточных районов Монголии. Колонны двигались по зыбучим пескам. Машины вытаскивали тягачами, а то и просто выносили на руках. В дневное время авиация доставляла немало хлопот: японцы обстреливали каждый движущийся транспорт. Но грузы продолжали идти.

К началу генерального наступления, отмечал позже А. Л. Гетман, «у нас было накоплено 67 боекомплектов для наземных войск и 9–10 — для авиации, 5–6 заправок ГСМ, на 13–16 суток — продовольствия. Все это сделано благодаря помощи монгольских друзей»[26].

Почти все лето на территории Монголии шли бои местного значения, однако чувствовалось, что японцы обрушат на наши позиции всю мощь своего огня. Они уже сосредоточили на Халхин-Голе 23-ю и 7-ю пехотные дивизии, Хинганскую кавалерийскую дивизию, мотобригаду, три полка баргутской конницы и другие части Квантунской армии. Силы японцев на Халхин-Голе составляли 38 тысяч солдат и офицеров, 310 орудий, 135 танков, 10 бронемашин и 225 самолетов[27].

Чтобы не допустить продвижения противника в глубь Монголии, советское командование перебросило к реке Халхин-Гол 57-й особый корпус, которым с 7 июня 1939 года командовал комдив Г. К. Жуков. Из Улан-Удэ были переброшены танковая бригада М. П. Яковлева, мотобригады А. Л. Лесового, В. А. Мишулина, В. М. Асеева, фланги прикрывали части 6-й и 8-й монгольских кавалерийских дивизий[28].

Прорвавшись за реку Халхин-Гол, японцы укрепились на горе Баин-Цаган. Вокруг нее разыгралось настоящее сражение, в котором с обеих сторон участвовало около 600 танков и бронемашин, свыше 400 орудий и несколько сот самолетов[29].

Командующий Квантунской армией генерал Уэда считал, что захват плацдарма на западном берегу Халхин-Гола и господствующей высоты Баин-Цаган позволит ему развить дальнейшее наступление, вытеснить из Монголии советские войска и стать хозяином положения в этом районе.

Зная об этом, советское командование принимает решение провести наступательную операцию в целях окружения и разгрома противника в районе реки Халхин-Гол. Эту задачу должны были решить три группы войск: Южная, Центральная и Северная. Крайний срок подготовки к наступлению — 20 августа.

Готовились к наступлению и японцы. Они объединили все свои войска в 6-ю армию, которая насчитывала до 75 тысяч человек.

Начавшиеся еще в июле бои в районе горы Баин-Цаган сковали основные силы японцев. Здесь генерал Камацубара, планировавший окружить и разгромить советские войска, сам попал в окружение. К утру 5 июля сопротивление японцев было сломлено, и они стали отходить к реке Халхин-Гол, бросая оружие и технику.

Один из участников боевых действий Яков Скрипков описывал баин-цаганское сражение так:

И наши танки мчались в дыме
На штурм горы Баин-Цаган,
И был бессилен перед ними
Врага свинцовый ураган.
Они неслись сквозь все преграды,
Сквозь взрывов черные столбы,
Порой тяжелые снаряды
Их поднимали на дыбы.
Но даже пламенем объято,
Упорство русского солдата
Здесь все на свете превзошло.

Урок японцам не пошел впрок. Они продолжали атаки на других участках растянувшегося на 70 километров фронта. Но перевес сил уже был создан, и Г. К. Жуков (с 31 июля 1939 года — комкор) принимает решение атаковать противника по всему фронту. В боях были задействованы крупные танковые и авиационные силы, к Халхин-Голу подошли пехота и монгольская конница. Двусторонний упреждающий удар привел противника в шок, центральная группа наших войск сковала японцев с фронта, не позволяла им маневрировать в сторону флангов, встречные удары противника в направлении Номан-Хан — Бурд — Обо парировали Южная и Северная группы.

Главную роль как в оборонительных, так и в наступательных боях играли танки. Вспоминая события на Халхин-Голе, А. Л. Гетман отмечал: «Бронетанковые соединения были основной нашей ударной силой. Японская сторона хороших танковых соединений и моторизованных войск не имела. Наше превосходство в этой области было подавляющим и для противника неожиданным»[30].

В числе танковых соединений принимала участие в боях и 2-я механизированная бригада. Ее батальоны сражались в течение двух недель, громя противника.

К началу сентября 1939 года японские войска были разгромлены, и Япония запросила мира. На этом боевые действия закончились.

Японская военщина дорого заплатила за свою авантюру на реке Халхин-Гол. Потери японской армии составили 61 тысячу человек убитыми, ранеными и пленными. На поле боя было оставлено много техники и вооружения.

Немалой кровью оплачена и наша победа. Потери срветско-монгольских войск приближались к 18,5 тысячи человек.

«Каждый день, начиная с мая, — вспоминал Гетман, — мы вели жестокие бои, теряли близких людей, были свидетелями их подвигов. Бои на Баин-Цагане, за высоту Большие Пески… Каждая халхингольская сопка, обагренная кровью красноармейцев и монгольских цириков, памятна»[31].

На Халхин-Голе, как и на Хасане, советские войска получили опыт боевых действий, который пригодился в Великой Отечественной войне. Многие командиры, сражавшиеся с японцами, такие как И. М. Федюнинский, Г. П. Кравченко, И. В. Галанин, А. Л. Гетман, в 1941–1945 годах командовали крупными армейскими соединениями в борьбе против гитлеровцев.

Победы, одержанные советскими войсками на Хасане и Халхин-Голе, показали японцам, что большая война против Советского Союза будет для них настоящей катастрофой.

Страна чествовала своих героев. Газеты пестрели сообщениями об окончании военных действий в Монголии и возвращении войск к постоянным местам дислокации.

Многие командиры и красноармейцы были отмечены правительственными наградами. Помощник командира 2-й мехбригады был награжден орденом Красной Звезды. В Указе Президиума Верховного Совета СССР от 17 ноября 1939 года говорилось, что Андрей Лаврентьевич награждается орденом «за образцовое выполнение боевых заданий правительства и проявленные при этом доблесть и мужество»[32].

Это была первая награда танкиста, которой он очень гордился.

Наши восточные границы были надежно прикрыты от вторжения японской Квантунской армии. Гораздо хуже обстояли дела на границах западных. Гитлер прибирал к рукам европейские государства, и, хотя 23 августа 1939 года был заключен советско-германский договор о ненападении, он нисколько не отодвинул угрозу войны с Германией.

Страна жила тревожной жизнью. Мало что изменили «освободительные» походы в Польшу, Западную Украину, Бессарабию и Прибалтику. 100-дневная война с Финляндией показала, что боеготовность Красной Армии не отвечает требованиям современной войны. Многочисленные репрессии командного состава привели к тому, что командовать крупными армейскими соединениями было некому. Это заметил и сам Сталин. Он взялся за реорганизацию Наркомата обороны, прежде всего снял с поста К. Е. Ворошилова и заменил его маршалом С. К. Тимошенко, надеясь, что тому удастся быстро навести порядок в армии. Но время было упущено.

В войска зачастили комиссии Наркомата обороны и представители военных округов. В связи с их приездом начинались партийные конференции, на которых речь шла в основном о боеготовности частей и соединений.

Такая конференция состоялась и в 42-й Отдельной механизированной бригаде, бывшей 2-й. И снова упор делался на усиление партийно-политической работы, а не на боевую учебу. Побороть рутину, укоренявшуюся десятилетиями в армии, было не так просто. Пожалуй, единственным человеком, выступавшим на конференции, был майор Гетман, ратовавший за боевую подготовку бригады. Он говорил, что «надо объявить борьбу за каждый час учебного времени», решительно настаивал на том, чтобы армейское командование обратило внимание на состояние техники в ротах и батальонах, а также на парковую службу[33].

Комиссия Военного совета 1-й Особой Краснознаменной армии в традициях того времени отметила, что командование и политотдел бригады проделали большую работу в деле повышения боевой и политической подготовки, а в адрес наркома обороны С. К. Тимошенко направила приветственное письмо такого содержания: «Мы ясно себе представляем исключительную сложность международной обстановки. Все это обязывает нас еще больше работать над всемерным укреплением единоначалия, воинской дисциплины, на этой основе крепить постоянную боевую готовность частей нашей бригады.

Мы заверяем Вас, что в текущем году приложим все усилия к тому, чтобы добиться более высоких показателей в боевой и политической подготовке, и несравненно выше поднимем всю партийно-политическую работу»[34].

Даже несмотря на армейскую рутину, на то, что части постоянно отвлекались на сельскохозяйственные работы по уборке урожая в Михайловском и Ворошиловском районах, Гетману все же удалось добиться увеличения количества часов на боевую подготовку. В бригаде он считался непререкаемым авторитетом, его ценили как военного специалиста, повышали в звании. В октябре 1940 года ему присваивается звание подполковника.

Нельзя оказать, что Андрей Лаврентьевич уделял внимание только боевой подготовке. Будучи членом партийной комиссии бригады, он много работает над вопросами политического просвещения младших командиров и рядового состава. Заглянем в партийно-политическую характеристику, которую ему давали в управлении бригады: «В парторганизации с ноября 1938 года. Политически развит и работает над повышением своего идейно-политического уровня. Идеологически устойчив, отклонений от генеральной линии партии за ним не замечалось. В работе партийной организации принимает активное участие. Партийные задания выполняет своевременно и правильно… Общительный, среди коммунистов и беспартийных пользуется авторитетом»[35].

А это уже другая аттестация, более высокого уровня:

«Непосредственно проводит занятия в кружках и состоит членом коллектива пропагандистов при отделении политической пропаганды бригады. Читает лекции по истории партии, военной истории и по опыту боевых действий войск в Монголии, участником коих он был. С работой справляется хорошо.

Достоин назначения на должность командира танковой бригады и присвоения звания полковник.
(Командующий войсками 1 КА ДВР) (генерал-лейтенант ПОПОВ.) (Член ВС 1 КА) (корпусной комиссар ЗИМИН.) (9 декабря 1940 года»[36].)

После присвоения звания полковника Андрей Лаврентьевич был назначен командиром 45-й легкотанковой бригады. Его провожали комбриг полковник Н. А. Уколов и полковой комиссар А. М. Гаврилов, желали успешной работы на более высокой должности.

Командовал А. Л. Гетман 45-й бригадой легких танков сравнительно недолго. В марте 1941 года он получает новое назначение — начальника штаба 30-го механизированного корпуса. На этой должности он встретил Великую Отечественную войну.

Примечания:

В пламени и славе. Новосибирск, 1960. С. 69.

Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., 1971. С. 120.

Российский государственный военный архив (далее — РГВА). Ф. 1417. Оп. 1.Д. 157. Л. 141.

Из личного архива генерала армии А. Л. Гетмана.

Василевский А. М. Дело всей жизни. М., 1967. Т. 1. С. 70.

Из личного архива генерала армии А. Л. Гетмана.

Реввоенсовет нас в бой зовет. М., 1967. С. 144.

Журнал «Танкист», № 11, 1958. С. 8.

РГВА. Ф. 37608. Оп. 2. Д. 15. Л. 182.

РГВА. Ф. 35449. Оп. 1. Д. 60. Л. 26.

РГВА. Ф. 35449. Оп. 1. Д. 9. Л. 6.

Душенькин В. В. От солдата до маршала. М., 1964. С. 219.

Газета «Известия», 31 июля 1989 года.

РГВА. Ф. 35449. Оп. 1. Д. 4. Л. 2.

РГВА. Ф. 35449. Оп. 1. Д. 4. Л. 17.

Там же.

РГВА. Ф. 37299. Оп. 1. Д. 9. Л. 28.

Соломин Н. И. Легенда о командарме. М., 1989. с. 137–138.

РГВА. Ф. 37299. Оп. 1. Д. 47. Л. 57.

РГВА. Ф. 37299. Оп. 1. Д. 47. Л. 55–56.

Архив Главного управления кадров МО РФ. Личное дело А. Л. Гетмана, № 10639.

Румянцев Н. М. Герои Халхин-Гола. М., 1989. С. 4.

Советско-монгольские отношения 1921–1974 гг. М., 1975. Т. 1. С. 340.

РГВА. Ф. 37299. Оп. 1. Д. 417. Л. 4.

РГВА. Ф. 37299. Оп. 1. Д. 417. Л. 1–7.

Газета «Красная Звезда». 31 августа 1979 года.

История Второй мировой войны 1939–1945 гг. Т. 2. С. 215.

Румянцев Н. М. Герои Халхин-Гола. М., 1989. С. 5–6.

Там же. С. 6.

Газета «Красная Звезда», 31 августа 1979 года.

Там же.

РГВА. Ф. 35449. Оп. 1. Д. 9. Л. 25.

РГВА. Ф. 35449. Оп. 1. Д. 5. Л. 54.

РГВА. Ф. 35449. Оп. 1. Д. 6. Л. 123.

Архив Главного управления кадров МО РФ. Личное дело А. Л. Гетмана, № 10639.

Оглавление