|
||||
|
|
Плацдарм (31 июля — 5 августа) Утро было солнечное. На бледном небе — ни облачка. И хотя еще не было пяти, роса уже высохла и тень не приносила прохлады. Лесными дорогами, просеками, одновременно десятками дорог и тропинок шла 35-я гвардейская стрелковая дивизия. Позади остался ночной переход, но в какой-то момент головные колонны все же ускорили шаг. Они еще не видели реки, но в дуновении западного ветра уже почувствовали ее свежесть. — Дорога свободна! Принять вправо! — команды шли от хвоста к голове колонны, повторяемые все новыми голосами. Солдаты приняли вправо, вошли в лес. Бронебойщики с противотанковыми ружьями осторожно обходили пни, стараясь не задевать длинными стволами деревья. «Сорокапятки» съезжали в сторону с дороги и двигались над неглубоким рвом, низкорослые лохматые кони терлись потными боками о ветки кустов. Мимо проехал пикап с автоматчиками. Они сидели вдоль бортов, готовые в любую минуту соскочить на землю. Парни были рослые, такие, что в одиночку выходят против десятерых — армейская разведка. Следом за ними ехал открытый вездеход с торчащей вверх антенной радиостанции. Пехотинцы узнавали фигуру и лицо того, кто сидел около водителя, поворачивали головы, замедляли шаг. Офицеры отдавали честь, поднося руку к каскам. Следом за машинами, как шум волн за лодкой, шел рокот людских голосов. — Командарм, — говорили кадровые солдаты, еще не отвыкшие от старой, революционной терминологии. — Перематывай, братцы, портянки. Если Чуйков приехал, то больше, чем до утра, не отдохнешь. Был последний день июля. Солнце стояло еще достаточно низко, чтобы косые лучи его могли бить в глаза немецким наблюдателям на западном берегу. С пригорка, на котором в густой тени стоит молчаливая группа людей, виден небольшой участок берега. По бокам, укрытые деревьями садов, притаились автоматчики в выгоревших гимнастерках. В центре — двое мужчин в рубашках с закатанными рукавами. Издали их можно было принять за крестьян, которые в жаркий день вышли посмотреть на реку, поговорить на солнышке. На шаг впереди стоит коренастый сорокалетний мужчина. У него большая голова, высокий лоб. Волосы темные, вьющиеся, выгоревшие на солнце. Где-то в морщинах лба, в широких и лохматых бровях или, может быть, во взгляде скрыто упорство, воля. Когда я встречу его много лет спустя, волосы у него поседеют, морщины станут глубже, но упорство и воля останутся. Чуйков смотрит на противоположный берег Вислы. В поле его зрения — только тополя, дамба, ивняк на узком песчаном пляже и вода, покрытая рябью, но в памяти он держит то, что много раз читал на карте. На севере течет Пилица, она делает двойной изгиб в форме латинской буквы S: нижний полукруг слегка растянут, а верхний — резко заворачивает вправо, впадая в Вислу. Пилица будет прикрывать правое крыло. На юге, наискось, на северо-восток, пробираясь через Козеницкую пущу, несет свои воды неглубокая, извилистая Радомка. Леса на ее западном берегу сбегают широкий поясом прямо к Висле. Это и будет прикрытие левого крыла. Обе реки соединяет широкий тракт, идущий от Рычивула через Магнушев и Мнишев к мосту, разрушенному еще в 1939 году. Тракт похож на тетиву, натянутую на излучину Вислы. Параллельно ему, дальше на запад, тянется широкой полосой болотистый ольшаник. Он будет служить помехой наступающей пехоте и артиллерии 8-й гвардейской армии, но одновременно не позволит контратакующему противнику вбить клин с запада на восток, рассечь плацдарм на две части. За болотами, изогнувшись дугой к западу, бежит широкая полевая дорога к Мнишеву через Рознишев, Грабовску Волю и Ленкавицу и возвращается под Рычивул. К югу от Ленкавицы, там, где деревенька Студзянки, находится вершина плоского, приподнятого щита. Она на двадцать пять — тридцать метров выше остальной местности. Пока гвардейцы не захватят этот щит, все коммуникации, идущие от Вислы на запад, будут видны наблюдателям противника. Необходимо быстро овладеть высотой. Чуйков смотрит на тополя, дамбу, ивняк на песчаном пригорке. Он видит не больше каждого из своих солдат, во благодаря шестому чувству командира у него перед глазами вырисовывается картина не начавшейся еще битвы. Видно, на роду у него было написано солдатское ремесло, уже тогда, когда появился он на свет в крестьянской избе в деревне Серебряные Пруды в Тульской губернии. Не каждому парнишке в девятнадцать лет случается командовать полком. С апреля 1918 года, с той минуты, когда он впервые надел форму, в его жизни было столько сражений, что, кажется, все невозможно и вспомнить. Но самое важное, незабываемое — Сталинградская битва. Вцепился он в землю, молотил врага жерновами боев, рвал и уничтожал. Армия его тоже истекала кровью. В период оборонительных боев в городе в нее влились и остались в сожженной земле семь дивизий, одна стрелковая и одна танковая бригады. Он пережил те трудные дни, а с ним и самые близкие его товарищи, те, которые сейчас стоят рядом: начальник штаба полковник Василий Белявский, командующий артиллерией генерал Николай Пожарский и генерал Матвей Вайнруб — командующий бронетанковыми и механизированными войсками. Чуйков оглянулся, кивнул. Они ответили улыбками. Тринадцать дней назад, когда левое крыло 1-го Белорусского фронта переходило в наступление, 8-ю армию еще раз перебросили на направление главного удара. Армия прорвала оборону противника и все быстрее двигалась вперед, громила встречные дивизии врага и уже на третий день вышла к Западному Бугу, с ходу форсировала эту реку и пошла по польской земле. Тогда Рокоссовский через боевые порядки 8-й армии ввел в сражение 2-ю танковую армию. В броске к Висле победила 57-я гвардейская стрелковая дивизия 4-го корпуса генерал-лейтенанта Василия Глазунова: сразу за танками 2-й танковой армии она ворвалась ночью 26 июля на улицы Пулав и к утру освободила город. 27 июля 2-я танковая армия начала наступление в общем направлении на Прагу вдоль люблинского шоссе, а за ней, очищая территорию от противника и прикрывая левый фланг, двинулись войска 8-й гвардейской армии. В разрыв, образовавшийся между ними и 69-й армией, вошла 1-я Польская армия. Позавчера, утром 29 июля, командующий 8-й армией связался с Рокоссовским и доложил о намерении совершить бросок на Запильче. Командующий фронтом принял это предложение к сведению, но решения не вынес: обещал, что подумает и даст ответ завтра. Несмотря на это, Чуйков начал подготовку, и вот четыре дивизии — 79, 27, 35 и 57-я — вышли к Висле. От исходных пунктов под Ковелем солдаты прошли свыше 400 километров, хотя расстояние по прямой составляло 250 километров. Данные разведки — обнадеживающие: противник не оправился от поражения, главные силы его сосредоточены восточнее Праги; по реке оборона еще не готова, и немцы не имеют там значительных сил. Но и силы 8-й армии тоже сильно истощены. К тому же фронт не сможет обеспечить ни сильной авиационной поддержки, ни прикрытия истребителями; склады боеприпасов остались далеко в тылу, танков для отражения контратак в строю немного. В составе 8-й армии уже нет ни 11-го танкового корпуса, ни 4-го корпуса артиллерии прорыва, который поддерживал ее под Ковелем. Генерал Пожарский имеет в своем распоряжении около 1224 стволов орудий и минометов. Стрелковые дивизии понесли в боях значительные потери. Проезжая лесом, Чуйков видел майора Воинкова, командира 100-го полка 35-й дивизии. В этом полку, который, как один из наиболее полнокровных, будет наступать в первом эшелоне, насчитывается около 1400 человек — немногим больше половины положенных по штату. Однако Висла будет форсирована, и плацдарм должен быть удержан. Генерал рассчитывает на неожиданность, как на главный козырь. Дело только в том, чтобы ударить как можно быстрее. Задержка может стоить дорого. Достаточно немцам выслать разведывательные отряды… Генерал обернулся, прочитал вопрос в глазах своих боевых товарищей — Белявского, Вайнруба, Пожарского. — Готовьте войска на завтра к утру, — сказал ои. — Я еще буду говорить с командующим фронтом, но уверен, что Рокоссовский согласится. Телефонный разговор командующего 1-м Белорусским фронтом с командующим 8-й гвардейской армией, состоявшийся 31 июля 1944 года около 12.00 (согласно сообщению маршала Василия Ивановича Чуйкова): Рокоссовский: Немедленно приступайте к подготовке форсирования Вислы на участке Мацейовице, Стенжица, чтобы дня через три начать форсирование с целью захвата плацдарма. Краткий план операции донести шифровкой 1 августа до 14.00. Чуйков: Задачу понял. Прошу разрешения форсировать на участке от устья Вильги до деревни Подвежбе. Хочу, чтобы на том берегу фланги опирались на Пилицу и Радомку. Переправу могу начать не через три дня, а завтра утром. Все подготовительные работы проделаны, а чем быстрее начнем, тем больше шансов на успех. Рокоссовский: У вас мало артиллерии и переправочных средств. Подкрепления от фронта вы сможете получить не раньше чем через три дня. Ставка придает этой операции большое значение и хочет, чтобы успех был обеспечен в максимальной степени. Чуйков: Понимаю, но я рассчитываю прежде всего на внезапность. Если удар будет нанесен неожиданно, мне хватит тех средств, которыми я располагаю. Прошу разрешения начать завтра утром. Рокоссовский: Хорошо. Согласен. Еще раз все продумайте и пришлите донесение. Доведите до сведения командиров всех степеней, что солдатам и офицерам, отличившимся при форсировании Вислы, будет присвоено звание Героя Советского Союза. Чуйков: Есть! Завтра начинаю. Немедленно посылаю шифровку с планом операции. Остаток дня четыре дивизии 8-й армии спешно закапчивали приготовления к переправе на 13-километровом участке берега от устья Вильги до Подвежбе. К реке выдвигались полки первого эшелона. Думая о сражении, мы часто забываем о математике войны, о технических средствах, которые неумолимо и окончательно определяют масштабы операции. В последние дни июля армия Чуйкова располагала 200 штурмовыми лодками (вместе с 20 захваченными) и 83 амфибиями. Поэтому за один рейс можно было погрузить и перебросить через реку не более 3700 солдат. Эта цифра, поделенная на четыре, определяла численность «первой волны» для каждой из дивизий. В 35-й дивизии, которая будет форсировать на участке Тарнув, Скруча, роты батальонов «первой волны» уже выделили штурмовые группы. В кустарнике, в густых ивовых ветвях сидит со своими стрелками гвардии старшина Кукло. В лучах заходящего солнца блестит на его груди звезда ордена Славы. Сидя рядом с ним, высокий рыбак с Вислы чешет затылок, сам еще не зная, правильно ли он сделал, отдав лодку, спрятанную от гитлеровцев. Саперы обещали в случае, если немцы прострелят ее, отремонтировать или дать ему новую, но вот выполнят ли солдаты свое обещание? А спрашивать не годится, ведь на этой лодке поедут люди… Лодка лежит рядом, дном вверх, старательно зашпаклеванная, свежепросмоленная. Здесь же весла и багры. Крестьянин объясняет солдатам, где глубоко, а где сподручнее плыть, отталкиваясь шестом. — А за островом глубоко? — Неглубоко, по пояс будет, — говорит рыбак. — Пройдем. Только гранаты и оружие надо привязать повыше, на грудь. Потом только бы перескочить через вал. — За дамбой тоже будет трудно. — Хозяин лодки говорит медленно, отчетливо, чтобы они поняли по-польски. — Там дальше луга. Ровно, мокро, пару дней назад прошли дожди. — Ровно — это плохо. Товарищ старшина, а до горочек с песочком далеко? — Вильчковице, высота 112,6, — читает по карте Кукло. — Далеко, около трех с половиной километров. Темнеет. Старик пальцем, перепачканным смолой, показывает им еще что-то на карте, но уже не все видно и не все можно понять из того, что он говорит. Притихли, потому что у солдат гвардии, как и у каждого человека, только одна жизнь. «Большевики могут не спать, не есть, наступать во время снежной вьюги, проливного дождя и тропического зноя. В любых условиях сражаются как черти. Но даже они не могут заставить танки идти с пустыми баками, — размышлял командир 19-й немецкой дивизии. — Моторы не сагитируешь… Похоже на то, что большевики полностью исчерпали свои наступательные возможности. Штурм Радзымина был похож на вспышку свечи перед тем, как ей погаснуть. Ширина бреши у ее основания со вчерашнего дня не увеличилась, достигает она десяти километров и простреливается даже из полковых минометов…» Генерал-лейтенант Ганс Кельнер приказал уже сейчас, до наступления полуночи, вывести 74-й гренадерский полк на исходные позиции. Он командует этим полком с 1943 года. В 45 лет он, родившийся в Катовице, сын учителя гимназии, стал командиром дивизии. Кельнер решил двинуть на Окунев еще 1-й батальон 27-го танкового полка под командованием майора Виллекинса. Кельнер не только знал, но и верил в то, что наносить удар надо всегда всей мощью, максимально быстро и сражаться самоотверженно. У подчиненных он пользовался репутацией забияки и не хотел ее терять. Именно эта черта характера принесла ему славу в боях под Калугой и Рыцарский крест в мае 1942 года, а два года спустя, в феврале 1944 года, — «Дубовые листья» к этому Рыцарскому кресту. Поставив на карту все, он вырвался в апреле из окружения под Шепетовкой; отступая, оборонялся, а с конца июня вместе с уцелевшими солдатами дивизии отдыхал в Голландии, пополнял технику и вооружение, обучал новых солдат. В течение двух недель 19-я нижнесаксонская танковая дивизия вновь стала грозной боевой силой. Когда разваливалась оборона группы армий «Центр», дивизию бросили на восточный фронт. Она вступила в бой 27 июля южнее Гродно. То здесь, то там латали батальонами дыры на фронте. Не давая себя окружить, отскочили, и теперь наконец вся дивизия была собрана в кулак в Рембертуве. Генерал мог перейти в наступление, которое было его стихией. Кельнер приказал дать шифровку в штаб 9-й армии, в которой сообщал командующему об обстановке на предполье и о запланированном на завтрашнее утро ударе. Генерал-майор Хельмут Штедтке меньше чем через час вручил командующему 9-й армией расшифрованный текст. — Донесение от Кельнера. Фон Форман с неохотой взял поданный ему лист бумаги. Он не любил своего начальника штаба. И хотя ценил в нем талант и сильную волю, но в этом сыне мюнхенского книготорговца видел прежде всего выскочку, старающегося любой ценой сделать карьеру и готового на все, чтобы понравиться командованию и гитлеровским партийным функционерам. По мнению Формана, только благодаря этому Штедтке дослужился до генеральского чина в 35 лет. Форман был старше Штедтке больше чем на 13 лет, воевал на разных фронтах, много раз был ранен и заслужил свою славу и звание отвагой и тяжелой работой в качестве командира танковой дивизии. Но, как командующий армией, он, видимо, слишком нерешителен. Он это и сам чувствовал и поэтому каждый раз, меняя свое решение, побаивался Штедтке, который, не говоря ни слова, лишь вскинув брови, умел красноречиво выразить свое неудовольствие, удивление или насмешку. Сейчас не было причин для опасений, и командующий армией, по мере того как читал радиограмму, полученную из 19-й танковой дивизии, все больше веселел. Начальник штаба тем временем наносил на карту данные донесения. Они находились в большом, ярко освещенном блиндаже командного пункта под Скерневице. Огромный длинный стол был застлан картой. Склеенные листы охватывали всю полосу действий 9-й армии от Варшавы до Пулав и дальше: на севере — за Западный Буг; на юге — до Солеца на Висле. — Все в порядке, Хельмут. — Форман похлопал по плечу начальника штаба и рассмеялся. Затем встал, прошелся взад-вперед по бетонному полу блиндажа. Тень сновала за ним по стене, как беззвучный маятник. Форман был худой и высокий. С моноклем в глазу он походил на старого прусского генерала, сошедшего с портрета. Форман поджал нижнюю губу, чтобы смягчить выражение высокомерия на своем лице, вернулся к столу и посмотрел на карту. Уже пять дней Форман вел сражение с большевиками на подступах к Праге. Противник прорвал оборону, глубоким клином врезался до самого Радзымина и, пройдя от 50 до 80 километров, оседлал шоссе Варшава — Вышкув. Еще вчера противник, введя в бой новые силы, разбил гренадерский полк, захватил орудия, взял в плен генерала Фрица Франка — командира 73-й пехотной дивизии. Казалось, нет никаких поводов для улыбок. Все это так, но карта говорила командующему 9-й армией также и о других вещах. Пять дней назад в его распоряжении была неплохая 73-я пехотная дивизия, имевшая 10 800 человек личного состава, а также часть разведывательного батальона дивизии «Герман Геринг» и… немногим больше. День спустя Форман смог ввести в бой три роты танков и даже добился временного успеха, ликвидировав прорыв советских войск севернее Сенницы. Вчера вечером он бросил в контратаку под Вёнзовной боевую группу 19-й танковой дивизии силой в два батальона и 40 танков, на Радзымин — главные силы той же дивизии, переданной ему из 2-й армии, а Воломин атаковал 1-м гренадерским полком дивизии «Герман Геринг». Нетрудно было заметить изменение масштаба действий и соотношения сил. Но и это еще не все. Главный поворот в событиях наступил сегодня: противник при поддержке артиллерии и штурмовой авиации предпринял еще одну атаку и захватил Окунев, однако ему не удалось установить связь со своими передовыми группировками в Воломине и Радзымине. Не проявил он активности и на других участках. Форман знает, что это значит. Он сам бывал в ситуациях, когда не на все танки хватает горючего. Батальон саперов к рассвету 1 августа закончит минирование варшавских мостов, хотя это уже ненужное, лишнее дело. Возымели наконец действие донесения об угрожающей ситуации. Командующий группой армий «Центр» фельдмаршал Вальтер фон Модель сделал из них необходимые выводы, перебросив на опасный участок и отдав под командование Формана 19-ю танковую дивизию. Модель вернул из Венгрува на восток 5-ю танковую дивизию СС «Викинг», которая завтра ударит из-под Станиславува в направлении на Окунев. Часть 3-й танковой дивизии СС «Мертвая голова» быстрым маршем вышла из Седльце на восток. 4-я танковая дивизия из резерва 2-й армии приближается из Вышкува к Радзымину. На восточных подступах к Праге сосредоточено полтысячи танков. Приток свежих сил не прекращается. Генерал Форман через четыре-пять дней будет иметь в своем распоряжении свежую, отдохнувшую танковую дивизию «Герман Геринг» под командованием генерал-лейтенанта Вильгельма Шмальца. Это — настоящее событие, так как дивизия «Герман Геринг» — одна из двух самых сильных танковых дивизий вермахта. Она насчитывает почти 15 тысяч человек, 147 танков и 92 самоходки. Часть ее подразделений уже высадилась в Пястуве и Прушкуве. Генерал неохотно взглянул южнее: пассивный участок фронта, оборона на широкой реке. Со дня на день из Вены в Радом прибудет по железной дороге заново сформированная 45-я гренадерская дивизия. Ее можно будет использовать в качестве резерва, на случай если русские попытаются где-нибудь форсировать реку. Взгляд Формана вернулся к Праге. Подступы к ней интересовали его больше всего. Он ведь был генералом танковых войск. Его интересует не тихий берег Вислы, а тот участок фронта, где завтра будет нанесен удар и где предстоит ожесточенное танковое сражение. На пригорке около деревни Тарнув, на краю леса, в том самом месте, откуда вчера смотрел на другой берег Вислы генерал Чуйков, сегодня находится наблюдательный пункт командира 4-го гвардейского стрелкового корпуса. Туман еще висит над рекой. Василий Глазунов сидит на пне у входа в блиндаж, вытянув перед собой длинные ноги. Затягиваясь папиросой, он наслаждается -последними минутами тишины. Только часовые с кем-то препираются. Глазунов недовольно морщит лоб. — Что там? — Товарищ генерал, — докладывает слегка запыхавшийся командир взвода автоматчиков, — здесь какой-то пожилой мужчина и женщина. Они не хотят говорить, зачем пришли, и требуют, чтобы их провели к самому главному начальнику. Мы им твердим, что сейчас не время, даже пригрозили, но они не боятся… — Зачем же угрожать? — прервал его Глазунов. — Проведите их сюда. Через минуту двое — он с посохом из вишневого дерева, она с плетеной корзинкой на руке —стояли перед командиром корпуса. — Пан генерал здесь командует? — Я не пан. А командую я. — Переправа будет? — Мужчина с трудом подбирает русские слова и, не ожидая ответа, добавляет: — Слева от вас у того берега — такой маленький островок. Немцы таи поставили пушку. Такую маленькую. Она бьет, как дятел: тук-тук… — Вишневый посох, подражая выстрелам орудия, дырявит песок. — Надо бы ее разбить. Лучше всего со стороны Руды-Тарновской. Я бы показал… Генерал велел позвать командира батареи. — Знаете, скольким людям вы спасаете жизнь? — обращается генерал к крестьянину. — Во имя отца и сына… — осеняет себя тот. — И без того немало погибнет. — А где ваш дом? — Был недалеко отсюда, да сгорел. Из всего имущества — только то, что на нас. Из корзинки женщины высовывается черный влажный нос, а потом показывается желто-коричневая мордочка с большими лохматыми ушами. — Собачка? — Нет, лис. — Лиса? — Нет, пан генерал, лис. Приблудился, голодный был, вот и остался. Глазунов протягивает руку. Зверек, пугаясь, щурит глаза, но все же дает себя погладить и взять на руки. — Если он вам нравится, возьмите его себе, — говорит женщина. — При армии посытней, чем у нас. Он еще совсем маленький, а где достанешь молоко? Они оба уходят с артиллеристом, которому приказано во что бы то ни стало уничтожить немецкую автоматическую пушку. Командир корпуса спускается в укрытие, держа лисенка в левой руке, и звонит по телефону интенданту. — Пришли мне сюда хорошего коня. Рабочего, не для верховой езды. И спиши его с довольствия. Пришли сейчас же, пока держится туман. Коня и пол-литра молока. — Надо трогаться, хлопцы, пока не рассеялся туман. Солдаты спихнули лодку в воду. Пулеметчик улегся на носу, командир сел сзади, у руля, солдаты по трое примостились слева и справа. Метров сто плыли, отталкиваясь баграми, потом дно ушло в глубину. Стали грести веслами, низко пронося их над водой, чтобы не было всплеска. Работали аккуратно, спокойно, но всем почему-то казалось, что они стоят на месте, окруженные туманом, и только вода проплывает под ними. Кукло ориентировался по течению, пересекая его наискось, влево, чтобы не снесло очень сильно на север. Однако полной уверенности у него не было. Он вздохнул с облегчением, только когда они снова вышли на мелководье и перед ними затемнел островок. Притормаживая веслами, чтобы не заскрипел песок, причалили. Здесь мог быть сторожевой пост, могли быть мины. Цепочкой, друг за другом двинулись вперед. Песок поскрипывал под сапогами, но звук этот угасал в тумане. Вскоре они достигли рукава реки на противоположной стороне. Кукло подал знак рассыпаться цепью и первый вошел в воду. Рыбак сказал правду: когда вода дошла им до пояса, перед ними замаячил берег и показались высокие деревья на пригорке. Дно под ногами стало подниматься. Никто не проронил ни слова. Было не жарко, но лбы у всех вспотели. Думали только об одном: скорее бы началось, все равно что, только бы не эта тишина. Началось в то самое мгновение, когда первый солдат ступил ногой на берег. Чуть-чуть правее красный след прошил туман и, как осы, зажужжали пули. Перекрывая дробь станкового пулемета, послышался голос старшины: — Гранатами! Старшина швырнул гранату и бросился на землю. Все прижались к траве. Какое-то мгновение над ними еще бесновалась длинная, нескончаемая очередь, но вот раздался взрыв гранаты, потом второй, почти одновременно. Стало тихо. — Ура-а-а-а! — закричал кто-то в полный голос. В два прыжка солдаты очутились у насыпи. Стреляя из автоматов, они спрыгнули в окоп. В это время дальше слева опомнился второй пулемет, но стрелок, не видя перед собой цели, бил в сторону Вислы, туда, откуда они только что пришли. Кукло расставлял людей в захваченном окопе, указывал секторы обстрела. Не успел он это закончить, как прогремел залп дивизиона «катюш». Термитные сигары легли за триста метров от берега, хлестанув огнем по туману, будто чья-то рука раздвинула занавес. Гремели орудия, снаряды рвались и слева, и справа, то на насыпи, то в воде, у берега. Туман был разорван в клочья, а на востоке тем временем разливалось золото восходящего солнца, нежно окрашивая кусты над Вислой. Вот послышался рокот сползающих к реке амфибий, вскоре солдаты их увидели. И тогда Кукло, как было условлено, выстрелил одну за другой пять красных ракет, указывая направление. Дым смешался с оставшимся туманом, но уже хорошо было видно широкую Вислу. По ней, насколько охватывал взгляд, плыли амфибии, с которых раздавались автоматные очереди. За амфибиями, перебирая веслами, спешили лодки. С запада несколько десятков орудий вели заградительный огонь по реке. Столбы воды поднимались на высоту двухэтажного дома. Тонула какая-то моторка, а вокруг нее чернели на поверхности воды головы плывущих солдат. Боевое донесение № 175. 17.30, 1.8.44 г.:
Из оперативной сводки штаба группы армий «Центр» за 1 августа 1944 года, составленной 2.8.44 г. в 4.00:
Из оперативной сводки штаба группы армий «Центр» за 2 августа 1944 года, составленной 3.8.44 г. в 2.15:
В воздухе над Запильче господствует немецкая авиация. Она бомбит переправы и дороги, штурмовики атакуют позиции пехоты и артиллерии. Советская авиация 1-го Белорусского фронта действует с далеких баз, и к тому же ее силы поглощены прежде всего тяжелыми боями над Западным Бугом, севернее Седльце, где немецкие силы еще удерживают выступ, выдвинутый далеко на восток, угрожая ударами с флангов. Землю на Запильче штурмуют советские дивизии. Их четыре, а не две, как сообщается в донесении командования группы армий «Центр». Этого генералы вермахта не могут знать, потому что их войска отступают и «языка» добыть не могут. Однако численность наступающих они оценивают правильно, потому что полки обескровлены в боях и их личный состав малочислен. Данные, касающиеся положения на плацдарме, несколько устарели. С момента потери Магнушева и Осемборува и неудавшегося наступления под Богушкувом прошло несколько часов, которые еще больше ухудшили положение немцев. Правофланговые дивизии 8-й гвардейской армии, которые форсировали Вислу между устьем Вильги и Скурчей, уже в первый день сражения захватили Мнишев и на восьмикилометровом фронте вышли на берег Пилицы. Защищенные широкой рекой от контратак, они перебросили свои главные силы под Рознишев. Отсюда, отразив удар немцев со стороны Богушкува, они атаковали деревню и ночью захватили ее. Через всю полосу промокших лугов и ольшаника, протянувшуюся от Богушкува на юго-восток, пробираются под покровом темноты небольшие колонны пехотинцев; тихо, но крепко ругаясь, люди несут минометы, тянут противотанковые орудия. К рассвету они будут уже в 7—10 километрах от Вислы. В центре при свете пожаров 35-я дивизия продолжает бой за Вильчоволю и Тшебень. На левом фланге 57-я дивизия, повернувшая после форсирования реки на юг, с тяжелыми боями продвигается вперед. К рассвету она захватит Клоду, и левый фланг плацдарма будет опираться на берег Радомки. Из оперативной сводки штаба группы армий «Центр» за 3 августа 1944 года, составленной 4.8.44 г. в 1.45:
Сводка краткая, ясная, но, поскольку она подверглась исправлению на высоком уровне в группе армий, в ней слишком мало подробностей, и, что особенно важно, она обладает главным недостатком фотографии — в ней нет движения. Чтобы понять обстановку на запильченском плацдарме в ночь на 4 августа, следует окинуть взором более широкий участок фронта. Правый фланг немецкой 9-й армии и одновременно всей группы армий «Центр» составляет 17-я пехотная дивизия, задача которой держать оборону по берегу Вислы от устья Радомки до Пулав. С 31 июля ее резервы постепенно переместились на юг и были брошены в контратаки на плацдармы 1-й армии Войска Польского, созданные между Демблином и Пулавами. Вот причина, из-за которой только 95-й полк поспешил на помощь частям, ведущим бой у Запильче против наступающих войск 8-й гвардейской армии. Дивизии удалось отбить атаки польских частей. Командующий 1-й армией решил именно в эту ночь, на 4 августа, отвести свои части на восточный берег. Таким образом, учебный батальон самоходных орудий, оборонявший Зволене, может теперь двинуться в сторону Гловачува, куда уже подошел разведывательный отряд советских танков. Но самым важным событием на правом фланге была реорганизация командования. 3 августа в 15.00 командование принял командующий 8-м армейским корпусом пятидесятитрехлетний генерал артиллерии Вальтер Гартман. Это был старый вояка. Офицером он стал во время первой мировой войны, в сентябре 1939 года в чине полковника командовал 24-м артиллерийским полком. В начале войны с Советским Союзом командовал артиллерией армии. Не прошло и четырех недель, как он потерял руку и ногу. Вскоре он получил генеральское звание. Привилегиями инвалида пользовался неполный год, потом вернулся на фронт, чтобы командовать дивизией, а с начала 1944 года — корпусом. За верность гитлеровскому рейху получил Рыцарский крест с мечами и дубовым венком. Возглавляя фронт на Висле, Гартман со своим штабом имеет в своем распоряжении 17-ю пехотную дивизию, 1132-ю гренадерскую бригаду и 23-й артиллерийский зенитный полк СС. Завтра прибудет еще 45-я гренадерская дивизия, послезавтра — нижнесаксонская танковая дивизия (ее 2-й батальон 73-го гренадерского полка уже прибыл на место), а еще через два дня — танковая дивизия «Герман Геринг». Значение плацдарма под Магнушевом правильно, хотя и несколько поздно, оценил генерал Форман. Командующий 9-й армией решил ликвидировать плацдарм: ни одна дивизия из тех, что он может вывести из боя в резерв, не будет использована против повстанцев Варшавы. Вопрос в том, сумеет ли он быстро и скрытно сосредоточить силы в одном месте и в одно время и нанести удар всей мощью, прежде чем советские части окопаются и перейдут к обороне. Генерал Чуйков стремится захватить возможно больший плацдарм, такой, однако, чтобы можно было удержать силами, имеющимися в его распоряжении. По данным разведки, по возрастающему сопротивлению врага он должен определить, когда будет нанесен удар резервами, и, опередив противника, прежде чем начнется атака, отдать приказ о переходе к обороне. Приказ достаточно своевременный, чтобы полки смогли, зарывшись в землю, создать узлы обороны.
Из шифрованного донесения начальника оперативного отдела штаба 9-й армии, переданного по телефону в 20.00 5 августа 1944 года в штаб группы армий «Центр»:
Из оперативной сводки штаба группы армий «Центр» за 5 августа 1944 года, составленной 6.8.44 г. в 2.00:
Суббота 5 августа завершает первую фазу сражения у среднего течения Вислы, которое началось 25 июля выходом 2-й гвардейской танковой армии к предместьям Пулав и Демблина. Немцы в это время еще оборонялись в Бресте на Западном Буге и Перемышле на Сане. В своих планах они рассчитывали удержать большой плацдарм восточнее Праги, прикрывающий варшавско-модлинский узел коммуникаций, а также нанести со стороны Седльце и Калушина сильный танковый удар на юг, по советским тылам, в направлении на Лукув и Любартув. Их опередил молниеносный наступательный маневр 2-й гвардейской танковой армии, которая нанесла удар параллельно Висле, вдоль Люблинского шоссе. 27 июля передовые отряды армии захватили Гарволин и Сточек, утром 30 июля достигли Окунева, а вечером клин шириной в 10 километров был вбит через Воломин до самого Радзымина. Гитлеровцы отказались от прежних планов и, стянув все резервы 9-й и 2-й армий на подступы к Праге, бросили в бой около 500 танков и самоходных орудий. Тогда, не беспокоясь больше о фланге, на котором противник значительно ослабил свои позиции, командующий 1-й Белорусским фронтом направил три армии за Вислу. Две из них захватили плацдармы: 69-я армия — под Яновецом; 8-я гвардейская армия — под Магнушевом. В это время, перебросив свои танковые дивизии под Прагу, немецкая 2-я армия оставляет Брест, Бельск-Подляски и Семятыче, отступает на рубеж Сураж, Дрогпчин, Лосице, и, наконец, 1 августа ее выбивают из Седльце. Вечером 1 августа в Варшаве вспыхивает восстание. Немцы реагируют на это нервно: ведь со времени «покушения на фюрера прошло всего 12 дней, и Гитлер не может себе позволить потерять столицу Польши. Немцы предпринимают отчаянные попытки, чтобы отбросить передовые отряды 2-й танковой армии от непосредственных подступов к Праге. Пять дней продолжаются беспрерывные атаки пяти танковых дивизий, несмотря на то что с утра 1 августа центр тяжести боевых действий в основном переместился на плацдармы, представляющие «…серьезную угрозу для южного фланга группы армий «Центр». |
|
||
|
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Верх |
||||
|
|
||||
