Поскольку в 911 г. Людовик Дитя, сын последнего императора каролингской династии, умер, знать Восточной Франкии отказалась подчиниться Карлу Простоватому. В действительности их более волновала не сомнительная легитимность этого правления, которую они признавали за потомками Карла Великого, а сама Francia Orientalis, они начали считать ее своей страной и не желали поглощения ее иным государственным образованием — Западной Франкией. Вполне понятно, почему многие историки относят образование Германии, которое на самом деле случилось многим позже, к 911 г. Поскольку нужно было найти преемника умершему короля, а звать Каролинга из Западной Франкии в расчеты магнатов не входило, им пришлось искать короля в собственной среде. Принцип «кровного» престолонаследования уступил место выборному. В конце концов в ноябре 911 г. аристократы съехались в Форкхайм. Среди представителей Франконии, право первого голоса имели саксы, прежде всего Оттон, происходивший из рода Людольфингов. Этот человек, чья власть заметно возросла в первые годы X столетия, скорее всего, был предупрежден, что именно он займет трон. По крайней мере, так утверждает историк его династии Видукинд Корвейский.

Оттон, ввиду своего возраста, якобы отказался от этого предложения, и тогда аристократы выдвинули кандидатуру франконца Конрада. Возможно, действительно Оттон не стал мешать этому выбору. Столь же весомым, как и влияние саксонцев, оказалось мнение архиепископа Майнцского Гаттона. Приняв во внимание отсутствие правопреемника в одном из самых знаменитых родов, Каролингов, следовало поставить во главе королевства одного из представителей франкского народа, продолжателей имперских традиций (Reichsvolk). Гаттон поспешил дать новоизбранному монарху свое благословение, чтобы показать, что Церковь признает его. К несчастью для Конрада, эта церемония не очень-то послужила укреплению его авторитета. Герцогства, которые следует называть этническими территориями, набирали силу, вслед за Баварией, Саксонией и Швабией, а герцоги, их основавшие, гораздо больше стараний проявляли в укреплении своих территорий, нежели в подчинении королю. Особенно это касалось баварцев и швабов, но также и Генриха, провозглашенного герцогом Саксонским в 912 г. после смерти его отца Оттона, ставленника Конрада. Кое-как, с грехом пополам, Конрад смог договориться с Генрихом. Взамен он обязался начать военные действия против Арнульфа Баварского и его дядей, которые полностью подчинили себе Швабию. Королю удалось стать правителем Баварии, схватить и казнить завоевателей Швабии, а Арнульфа отправить в изгнание. Церковь поддержала его действия: собравшийся синод при поддержке большинства епископов Франкии пригрозил тем, кто не подчинится королевской власти, отлучением от церкви. Как и коронация, это увещевание не имело продолжительного эффекта. Конрад ничего еще не сделал, чтобы покончить с набегами венгров, которые Арнульф Баварский научился благополучно отражать. Не добыв на полях сражений славы, король, даже будучи коронованным церковью, не мог противопоставить себя знати, которая также претендовала на власть, согласно «порядку, установленному Божественным Провидением». В последний раз Конрад решил урезонить Арнульфа, когда тот снова вступил во владение Баварией. Этот поход не принес ему практически ничего, кроме раны, которая оказалась смертельной (919 г.). Без сомнения, он понимал, что Восточная Франкия рискует развалиться, едва зародившись. Генрих, герцог Саксонский, показался Конраду наиболее способным крепко держать бразды правления. На смертном одре он обязал своего брата Эберхарда передать символы королевской власти Генриху. Если несчастный Конрад каким-либо образом и остался в памяти германцев, то только благодаря этому деянию — трогательному проявлению его последней мудрой воли. Таким образом, саксонцам, последнему оплоту имперской идеи франков, удалось стать той династией, чьи потомки правили долее века на землях Francia orientalis и заложили там основу возродившейся империи.

Генрих, которого прозвали Птицеловом, потому что, согласно легенде, посланцы Конрада нашли его кормящим соколов, в 912 г. стал герцогом Саксонии, хотя и не был саксом по происхождению. Людольф, его дедушка, давший имя всему роду, происходил, без сомнения, из тех тюрингов, которых франки оставили в этих практически не освоенных землях и на помощь которых они рассчитывали. Эта помощь обеспечивалась и посредством брачных уз; супруга Людольфа происходила из франков, а ее невестка Гадвига, скорее всего, была принцессой из рода Каролингов. Людольфинги влились в аристократию империи. Две дочери Генриха, одна — Герберга, была выдана замуж за Каролинга Людовика IV, короля Западной Франкии, другая — Гадвига, за Гуго Великого, в браке с которым родила сына, будущего Гуго Капета. Две династии, оспаривавшие трон Западной Франкии, таким образом, принадлежали роду, который испокон веков правил этими землями. Но Людольфинги хотели укорениться и на саксонских землях. Генрих развелся со своей первой женой, чтобы жениться на Матильде, из рода Видукинда, предводителя саксов, который принес столько неприятностей Карлу Великому. Такая матримониальная политика имела целью расширение земельных владений Людольфингов, кстати сказать, и без того довольно значительных, позволявших взимать дань с богатых монастырей, особенно с Гандерсхейма, основанного в конце X в. Людольфом, и с Кведлинбурга, где Генрих и Матильда должны были быть погребены. Эти обители должны были получить благословение небес для дома, который их основал (Hauskloster).

Генриху было просто необходимо такое благословение. Ему нужно было, чтобы представители знати приняли его в качестве короля. В 919 г. во Фрицларе, что во Франконии, аристократы этого герцогства, с одной стороны, а также аристократы Саксонии, с другой, подтвердили голосованием выбор, сделанный умирающим королем Конрадом. Согласие франков было совершенно обязательным, поскольку они были своего рода гарантами легитимности (Reichsvolk) его вступления на трон. Что касается герцога Баварского, то он считал, что корона должна принадлежать ему; поэтому он провозгласил себя королем in regno teutonico (лат. тевтонского королевства). (Следует заметить, что слово «тевтонский» впервые употреблялось в титулатуре). Генрих, умевший создать благоприятные условия для дружественных отношений, смог убедить своего противника отказаться от этой части земель. Арнульф в обмен на некоторое вознаграждение стал «другом короля». Некое подобие согласия наладило взаимоотношения между герцогом Швабским и Генрихом, который вел себя как «первый среди равных», щадя чувства знати. Следуя своему замыслу, он уже отказался от коронации, которую готовился провести архиепископ Майнцский после выборов Фрицлара.

Поскольку внутренние дела в государстве пошли на лад, Генрих мог посвятить себя не только защите своих территорий, но и их расширению. Он воспользовался смутами, которые раздирали Лотарингию, и слабостью Западной Франкии, истерзанной соперничеством между Каролингами и Робертинами, чтобы поставить Лотарингию (в ее широком понимании) в зависимость от Восточной Франкии. По этой причине он добился в 925 г. присоединения лотарингской аристократии, наряду с успешным заключением в 921 г. договора о нейтралитете с Карлом Простоватым и подписанием в 932 г. договора о дружественных отношениях с Робертом. Важность этого события невозможно переоценить. Оно вернуло границы королевства за пределы Мааса к берегам Шельды. Материальное благосостояние Лотарингии было огромным, а ее культурное развитие находилось на очень высоком уровне.

Еще более важным с политической точки зрения было то, что Генрих и его преемники могли чувствовать себя как дома во дворце и часовне Ахена. Традиции Каролингов дали более сильные всходы и охватили более обширные территории на той части наследия королевства Карла Великого, которая первой отказалась повиноваться власти его преемников. Правда, в присоединении Лотарингии были и свои отрицательные моменты: ее территории были слишком обширны, чтобы полностью подчиниться централизованной власти, и Западная Франкия нелегко смирилась с ее утратой. После смерти Генриха осталась бы нерешенной масса проблем.

Король, герцог Саксонский, был в курсе серьезности угроз, нависших над восточными границами. Он согласился выплачивать венграм в течение девяти лет дань, что должно было продлить срок умело купленного перемирия. Во время этой передышки он укрепил удаленные лагеря, которые поддерживались солдатами-крестьянами, и вооружил их. Тяжелая кавалерия доказала свою боеспособность в сражении со славянскими племенами на востоке Эльбы. Город Бранибор, будущий Бранденбург, остался невредим. Смело преодолев Заалу, воины Генриха продвинулись вверх по течению Эльбы и на возвышенности близ реки, в замке Мейсен, установили отныне свой укрепленный пост. В 929 г. Венцеслав, герцог Богемский, принес клятву верности суверену Восточной Франкии. Постоянная миссионерская деятельность должна была упрочить эти завоевания, введя жителей завоеванных земель в лоно христианства; однако евангелизации препятствовала культурная общность лютичей, чья приверженность к язычеству приобрела воинствующий и агрессивный характер. В 933 г. Генрих I, в распоряжении которого теперь было достаточно вымуштрованное войско, мог с победным исходом сразиться с венграми, возобновившими свои набеги. Он разбил их 15 марта при Унструте и на следующий год повторил этот успех на севере, где королевство испытывало постоянную угрозу со стороны шведов.

Став победителем, Генрих обрел авторитет, уже неоспоримый для знати. Он воспользовался им, когда после смерти Бурхарда, герцога Швабского, назначил его наследником франконца Эберхарда, заручившись назначением прелатов в этом герцогстве, как ему уже это удавалось в епископствах и аббатствах Лотарингии. Он прекрасно понимал, что не может действовать совместно с Церковью, и если в свое время он отказался от коронации, то лишь для того, чтобы не задеть представителей аристократии. Верный своему стремлению умножать и укреплять дружественные связи со всеми, кто желает вместе с ним трудиться на благо королевства, он становился членом различных молитвенных братств, создаваемых многими монастырями, примеру которых следовали и влиятельные семейства Саксонии. Такая последовательно проводимая политика позволила ему не только располагать своими наследственными территориями и королевской казной в Саксонии и Франконии, но и иметь сильное влияние во всем остальном королевстве.

Его соседи, короли, не могли остаться равнодушными к авторитету Генриха. Король Бургундии, Родольф II подписал с ним договор о дружбе еще в 922 г.; Генрих передал ему часть герцогства Швабского, а взамен получил Святое копье, которому суждено было стать символом империи. В 935 г., в непосредственной близости от границы Лотарингии, возле Седана, Генрих провел переговоры с западно-франкским королем Раулем и Бургундским королем Рудольфом, целью которых было урегулирование конфликтов между тремя королевствами. Они закончились созданием союза. Дипломатический успех еще более утвердил авторитет Генриха, который вознамерился отправиться в Италию и, возможно, добиться короны, на которую уже нацелился герцог Швабский, а впоследствии Баварский, но болезнь воспрепятствовала его намерениям. Представителям знати, собравшимся у его одра в Эрфурте, он рекомендовал избрать Оттона, старшего из сыновей, рожденных ему Матильдой, хотя она сама отдавала больше предпочтения второму сыну — Генриху. И вновь обычай Каролингов о разделе территории не был соблюден, и целостность территорий осталась неприкосновенной. Выполнив эту свою последнюю миссию, Генрих I мог спокойно умереть, что и произошло 2 июля 936 г. Согласно его желанию, он был похоронен в церкви, основанной им самим в Кведлинбурге.

За десять лет правления Генрих доказал свой талант правителя, никогда не отходя от намеченной им линии. Скованный амбициями знати, он тем не менее защищал королевство, расширял его западные и восточные границы, приумножал величие короны и в итоге заложил основу могущественной монархии.

Оттон, который будет вписан в анналы истории под именем Великий, не стремился в точности следовать по стопам отца. У него было время поразмыслить, как лучше управлять государством; на момент смерти Генриха I ему исполнилось двадцать четыре года.

Церемония его восшествия на престол весьма ярко характеризует его личность. Она состоялась в Ахене. Выбор места коронации ясно показал, что новый суверен стремится возродить традиции Каролингов. При этом на церемонии он был облачен в традиционное одеяние франков. Представители всех народов Восточной Франкии были приглашены на церемонию, однако саксонцы и франконцы, этнические носители законной власти, так называемые Reichsvolk, пользовались предпочтением. 7 августа они были призваны первыми присягнуть на верность королю, за ними последовали баварцы, швабы и лотарингцы. Первое действо происходило в атриуме, перед дворцовой часовней. Затем архиепископ Майнцский провел Оттона в центр восьмиугольника, представил его как избранника князей и предложил народу подтвердить этот выбор. После коронации, проведенной архиепископом Майнцским, в которой участвовал и архиепископ Кельнский, Оттону были вручены символы власти: меч, мантия, браслеты, скипетр и жезл власти. Он был возведен на каменный трон, который по традиции считался троном великого императора. Затем последовало пиршество, на котором герцоги исполняли роль королевских слуг: виночерпиев, стольников, разрезавших мясо, охранников.

Различные этапы этой церемонии сохранялись вплоть до исчезновения Священной Империи. Престолонаследник Карла Великого, Оттон, так же как и его предшественник, играл роль «Нового Давида», который в политической модели этого известного типа некогда занимал главенствующее место. Церковь и священнослужители, о которых и речи быть не могло ни в Форкхайме в 911 г., ни в Фрицларе в 919 г., сплотились вокруг правительства: функции, возложенные на них во время коронации, прямо указывают на это.

В то время как его отец отказался от коронации, чтобы не создавать впечатления у представителей знати, будто они отстранены от управления королевством, Оттон с самого начала своего правления открыто продемонстрировал, что он не будет довольствоваться положением «первого среди равных» по отношению к мелкопоместным князьям. Он не признавал руководства государством на федеративных началах; и вскоре ему представился случай продемонстрировать это. Сначала он продемонстрировал мощь своей власти Эберхарду, герцогу Франконскому, который во время стычки с одним из его вассалов злоупотребил всей силой. Затем, настал черед другого Эберхарда, герцога Баварского, почувствовать на себе его гнев. За отказ присягнуть на верность королю Оттон отправил его в ссылку, предварительно избив и лишив титула. Герцогством стал управлять его брат Бертольд.

Все изъяны сложившейся в государстве системы управления Оттон обнаружил, когда в 938 г. его младший брат Генрих, любимец королевы-матери, заручился активной поддержкой со стороны герцога Лотарингского Гизельберта, герцога Франконского Эберхарда и части представителей саксонской аристократии. Мятежники сумели вступить в сговор с королем Западной Франкии, Людовиком IV Заморским. Оттон едва смог справится с ситуацией благодаря герцогу Швабскому, который вовремя пришел ему на помощь. Во время сражения при Андернахе герцоги Лотарингский и Франконский погибли. Генрих, хотя Оттон и вернул ему свое расположение, поставив управлять его Лотарингией, замыслил убить своего старшего брата. Уличенный в заговоре, взятый под арест, он в 941 г. в конце концов смирился со своей участью. Новая политика представлялась необходимой. Оттон считал, что франки, как и саксы, поскольку они являются частью Reichsvolk, должны непосредственно подчиниться королевской власти, а не искать замену мятежному герцогу Эберхарду. Поскольку договоры о дружбе, которые заключил Генрих I, оказывались не достаточно крепкими, сын решил положиться на семейные узы, на его взгляд, более прочные. Его дочь Лиутгарда вышла замуж за Конрада Рыжего, которого он назначил герцогом Лотарингии. Генрих, младший из Оттонов, чья жена Юдифь была родственницей герцогов Баварских, сменил Бертольда после его кончины. В 949 г., Людольф, старший сын короля, который сочетался браком с дочерью герцога Германа Швабского, сменил на престоле своего тестя. В 950 г. Оттон I мог считать, что его власть была непоколебимой благодаря родственникам и союзникам, которые представляли его интересы, стоя во главе главных округов королевства. Мы увидим, что он ошибался.

Кризис, начавшийся с восстания Генриха в 938 г., показал, что Лотарингия была слабым местом в королевстве. Однако мы видели, чем был этот регион для правителя, стремившегося прямо следовать каролингским традициям. Очевидно, короли Западной Франкии, прежде всего те, которые вели свой род от Карла Великого, не смирились с потерей Ахена, столицы своего знаменитого предка. Людовик доказал это в 939 г., войдя в коалицию, созданную против Оттона его младшим братом Генрихом. Но соперничество между Каролингами и Робертинами облегчило положение Оттона, которому присягнул в верности Гуго Великий, внук Роберта Сильного. Встреча Людовика IV, зятя своего противника (он сочетался вторым браком с сестрой Оттона), и короля Восточной Франкии около Льежа не полностью разрешила конфликт, целью которого была Лотарингия. Оттону удавалось поддерживать нейтралитет между Людовиком IV и его врагами, сохраняя роль арбитра. Его целью было не допустить, чтобы кто-либо из претендентов стал достаточно силен, чтобы захватить Лотарингию. В 946 г. он прорвался к Руану, чтобы ослабить позиции Гуго Великого, который, по-видимому, уже его захватил, и синод Ингельхейма во главе с легатом и в присутствии короля Западной Франкии решил вопрос архиепископства Реймского, «западной» метрополии, в пользу кандидатуры, поддержанной Людовиком IV. Эта тактика принесла свои плоды. Присоединение Лотарингии продвигалось. После 953 г., Бруно, брата Оттона, очень талантливого правителя, поддержали сразу архиепископ Кельнский и герцог Лотарингский. Для того чтобы лучше управлять ею, тот, кого должны были считать архигерцогом, властителем и правителем Запада, создал два герцогства — Нижнюю Лотарингию, занимавшую часть Бельгии и Нидерландов, и Верхнюю Лотарингию, расположенную вдоль долин Мааса и Мозеля. Сохранив за собой управление первой, он поручил вторую Ферри, мозельскому дворянину, состоящему также в родстве с Каролингами и ставшему благодаря брачным узам его племянником. По мере того как епископства Верхней Лотарингии поочередно переходили во власть прелатов, назначенных Бруно, «архигерцог» мог следить за происходящим во всей провинции.

Прежде чем в 951 г. Лотарингия полностью вошла в состав королевства, Оттон I отправился завоевывать Италию. Для этого похода имелась масса причин. Давайте сначала вспомним ту непреодолимую тягу, которую и прежде, и в наши дни имела эта страна над людьми Севера, причем контраст между обоими склонами Альп был более разителен в X, чем в XX в. Города, казавшиеся полусонными в иных местах, в Италии были активно развиты. Они стремились стать отдельными политическими образованиями, не допуская анархии в государстве, хозяева которого часто менялись, не имея возможности закрепить свою власть. Эта слабость разжигала притязания соседей. Арнульф Баварский и Бурхард Швабский попытались не очень успешно присвоить себе кусок этого королевства, находящегося в упадке. Генрих, брат Оттона, последовал примеру Арнульфа и захватил Аквилею; Людольф, сын короля, вслед за Бурхардом перешел Альпы. Оттон не мог не отреагировать на эти захватнические действия. И речь шла вовсе не о поддержке герцогов, а о том, что они представляли королевскую фамилию. Если и было в Италии что захватывать, только правитель должен был этим распоряжаться. Но в 951 г. поход в Ломбардию оказался просто необходимым, так как позволял избежать более серьезной угрозы, нежели стремление к наживе двух герцогов, склонных к несанкционированному применению собственных сил. Могла возникнуть сильная политическая коалиция, объединившая Прованс и Ломбардию. Гуго Арльский уже осуществил этот замысел в 933 г.; он даже едва не стал правителем Бургундии в 937 г., и Оттон I выступил как раз в нужное время, успев ему помешать. В 951 г. именно Гуго мог захватить власть; он вынужден был снова вернуться в Прованс и оставить Италию своему сыну Лотарю, который исполнял роль простой марионетки под руководством Беренгария Иврийского, одного из ставленников Оттона. В 950 г. Лотарь умер молодым. Беренгарий велел заточить в тюрьму его молодую вдову Аделаиду, чтобы помешать ей «создать» нового короля, вновь вступив в брак. Амбиции Гуго перешли к Беренгарию. Далекие от интересов Оттона, они становились, кроме всего прочего, опасными правителями, чьим планам он стремился воспрепятствовать.

Во главе сильной армии Оттон в сентябре 951 г. отправился в Павию, где на месте принял титул «короля франков и лангобардов». Несколько недель спустя он сочетался вторым браком с вдовой Лотаря Аделаидой. Не медля больше, он попросил папу принять его. Хотел ли он полностью повторить путь Карла Великого, который, надев корону лангобардов, отправился в Вечный город? Полученный им отказ был подсказан суверенному понтифику Альберихом, настоящим правителем Рима, в глазах которого король франков и лангобардов был просто несносным человеком. Оттон I не настаивал; он снова перешел Альпы, отказавшись от двойного королевского титула, и оставил своего зятя Конрада Рыжего на своем месте. Последний договорился с Беренгарием, который был вынужден принести клятву верности королю Восточной Франкии, и, следовательно, стал подчиненным ему королем Италии в 952 г.

Вот когда следовало освободиться от итальянских проблем. В центре королевства назревал мятеж; он разразился в марте 953 г. Главными организаторами заговора были сын и зять Оттона. Людольф, герцог Швабский, был обеспокоен: Аделаида, на которой король женился после смерти Эдиты, его матери, ждала ребенка; если родится мальчик, не заберет ли он однажды у него трон? Генрих, герцог Баварский, его дядя занял в Италии место, на которое рассчитывал Людольф. Конрад Рыжий хотя и взял на себя решение этого деликатного вопроса, все же решил, что его участия будет недостаточно. И снова князья, несмотря на их родственные отношения с правителем, не захотели быть подданными, а возжелали совместно управлять королевством. Заговорщики заручились поддержкой сторонников епископа, особенно архиепископа Майнцского, а также многих дворян, в том числе саксонцев. Последние были объединены в ассоциации, восходящие к гильдиям и братствам, и когда все эти союзы высказались в поддержку Людольфа и Конрада, мятеж начал распространяться, как огонь в лесу. Положение Оттона казалось безвыходным; ему удалось удержать власть лишь в отдельных бастионах в Лотарингии, где его брат Бруно обеспечивал ему поддержку, и в Саксонии. Мятежники совершили ошибку, решив договориться со славянами на востоке и с венграми на юге. Эти договоры им стоили презрения, которым обычно награждают предателей. Однако ситуация изменилась. Оттон взял ситуацию в свои руки. Людольф и Конрад раскаялись. Они потеряли свои герцогства. Бруно же, ставший архиепископом Кельнским, был назначен правителем Лотарингии. Вильгельм, внебрачный сын Оттона, стал архиепископом в Майнце.

За одним успехом пришел другой: Оттон представил яркое доказательство своей силы, разбив венгров на юге, в равнине Лехфельд 10 августа 955 г. Поражение захватчиков оказалось настолько страшным, что они окончательно отказались от набегов и грабежей, стали вести оседлый образ жизни и перешли в христианство. Что же до славян, ободритов, то сражение с ними произошло 16 октября того же года на Рекнице в Мекленбурге. Таким образом, из кризиса, вызванного мятежом Людольфа и Конрада, Оттон вышел со славой. Видукинд утверждает даже, что вечером 10 августа армия бурно приветствовала победителя, называя его «отцом отечества и императором». Оттон извлек неплохой урок из опыта, который преподнесли ему события 953–955 гг.

Вторжения были отражены, но нужно было действовать так, чтобы больше они не могли возобновиться. Оттон реорганизовал структуру управления — марки, или маркграфства, — целью которых было защищать границы. На востоке он поручил защиту Эльбы вниз по течению от Магдебурга Герману Биллунгу; а безопасность земель вверх по течению была доверена Геро. После его смерти этот сектор был разделен на шесть новых марок с прочной системой внутренних укреплений, Burgwarde. На юге Остмарк на Дунае, расположенный в непосредственной близости от владений венгров, перешел под власть маркграфа Регенсбургского. Такая военная политика подкреплялась миссионерской деятельностью. Христианизация должна была ослабить агрессивность славян. Некоторое время спустя Оттон создал Магдебургский монастырь под покровительством святого Маврикия. Затем с согласия епископского легата, в 948 г., он основал три епископства — Старгард, Хавельберг и Брандебург, задачей которых стала христианизация славян в этом регионе. Несколькими годами позже под явным влиянием папы Магдебург стал резиденцией архиепископа, руководившего миссионерской деятельностью, форпостами которой были Мерзебург, Цейц и Майсен. Оттон настолько преуспел в этой деятельности, что Ольга, княгиня Киевская, попросила его в 959 г. прислать к ней миссионеров. Однако этот далеко идущий план закончился провалом.

Церковь, таким образом, играла важную роль в том, что можно было бы назвать внешней политикой Оттона I. Еще более значительное место король отводил ей во внутренних делах государства. Мятеж 953 г. доказал, что ставка на семейные отношения давала немногим больше гарантий верности, чем заключения договоров о дружбе. Оттон задумал построить систему, которую завершили его преемники. Немецкие историки называют ее Reichskirchensystem, поскольку именно церковь составляла основу империи. Мы снова сталкиваемся с деятельностью Бруно provisor и tutor regni,[5] архиепископа Кельнского. Он превратил королевскую часовню в духовный центр, из которого выходили священники, служившие королевству.

Каждому капеллану он предоставлял доход от церковного имущества за счет собора. Таким образом, во всех епархиях присутствовал один представитель королевского окружения. Поскольку Оттон лишил герцогов права назначения прелатами епархий выходцев из их герцогств, стало возможным назначение на вакантные должности «своих» людей. Конечно, эту возможность правитель не стал использовать повсеместно. Ее нужно было опробовать. Однако подобного принципа оказалось достаточно, чтобы духовенство признало короля «сыном Божьим» и стало подчеркивать священный характер монархии.

Победитель язычников, инициатор миссионерской деятельности, Оттон представлялся, по примеру Карла Великого, защитником и проповедником христианства. Но мог ли и он также добиться императорской короны? Случай осуществить это представился, когда в 960 г. папа, преемник того понтифика, который в недавнем прошлом и вовсе отказывался признавать короля, обратился к нему с просьбой о помощи. Иоанн XII не был образцом добродетели, однако был избран на этот пост по завету своего отца Альбериха, принцепса Рима, чтобы объединить церковную и административную власть в одних руках. Беренгарий, король Италии, которому Оттон доверял, захватил земли Папского престола. Иоанн XII, как это некогда сделал Лев III, короновавший Карла Великого, дал обещание, что коронует Оттона, если тот ему поможет. Предложение было принято. Перед отъездом будущий император предпринял меры предосторожности. Он велел избрать королем сына Аделаиды Оттона и на правах воспитателя этого пятилетнего ребенка, а также как регент королевства распорядился включить в епископское служение Майнца ритуал коронации. Затем в конце 961 г. он преодолел Альпы и, хотя Беренгарий уже успел скрыться, сместил его и занял его место, не отменив, однако, автономии королевства лангобардов, права которого были соблюдены.

Затем армия немедленно направилась на юг. Вперед был послан аббат Фульды, который должен был подготовить церемонию и урегулировать проблемы, связанные со снабжением армии. Около ворот Вечного города Оттон остановился, чтобы принести папе «клятву безопасности», обязуясь, к тому же, возвратить ему то, что принадлежало святому Петру. 2 февраля 962 г. в Ватиканском соборе он был коронован Иоанном XII. После периода упадка, длившегося тридцать восемь лет, империя возродилась. Ей суждено было просуществовать более восьми веков.

Территория государства действительно была огромной; оба короля методично подчинили ее жестким структурам управления, успех которых обеспечивал статус империи. Впервые с 843 г. этот титул принадлежал не слабому правителю или князьку. Империя основывалась на крепкой базе. Оттон благодаря своему новому титулу увеличил свое влияние. Он оказался на полпути между духовенством и мирянами; в любом случае, он занимал в священном мире особенное место. Представители знати не могли больше расценивать его как первого среди равных. Сам папа вынужден был признать его власть; он пал ниц перед императором, коронуя его. Официальный документ, называемый «Ottonianum», обнародованный императором 13 февраля 962 г., предоставлял святому отцу те же привилегии, что Каролинги признавали за папством, однако, в отличие от грамоты Лотаря, он предписывал любому новому папе приносить клятву верности правителю или его посланнику перед получением сана. Оттон начал пользоваться своей властью с 963 г.; Иоанн XII, который, без сомнения, счел, что плата за помощь оказалась слишком высока, начал плести интриги против императора с его врагами. Реакция последовала незамедлительно и неотвратимо: церковный собор, созванный Оттоном, сместил папу, против которого выдвигались серьезные обвинения, и заменил его нотариусом епископской канцелярии. Воспользовавшись своим сильным положением, Оттон потребовал от римлян клятвы, в соответствии с которой «они не изберут, не рукоположат никакого папу без согласия правителя Оттона либо его сына». Император, таким образом, в своем указе по меньшей мере сравнялся с папой, выборы которого он контролировал. Преимущества, которые ему предоставило это положение, были значительны. Мы уже говорили, что в его системе правления Церковь играла первостепенную роль. Рассчитывать на поддержку епископа, который считал себя лицом, достигшим «высочайшего поста и обладающим повсеместной властью», — в этом заключалась гарантия фактической власти над местными церквами и церквами империи в особенности. Оттон неоднократно в 962, 965 и 967 гг. использовал свое право вмешаться в синод Равенны, проводимый в его присутствии. Была торжественно утверждена реорганизация церковных структур в славянских странах в соответствии с желанием императора. Если Магдебург ограничивал поле своей миссионерской деятельности до территорий, действительно подвластных императору, то папе там было нечего делать. Христианизация Польши повлекла за собой создание польских епископств, а впоследствии и признание их самостоятельности.

Но Оттон быстро обнаружил, что новое положение давало ему не только преимущества. Римляне смотрели на него как на чужака, которого аристократы, убежденные в том, что они ведут свой род от Сципионов или Фабиев, воспринимали с презрением и даже неприязнью. Даже если их положение изменилось с приходом этого варвара, они его не принимали. Они неоднократно восставали, а провалы их мятежей лишь усиливали их горечь. Для императора не было спокойной жизни в Риме. У Оттона возникли серьезные проблемы не только в отношениях с римским населением. Как и Карл Великий, он встретил враждебность со стороны Византии, правитель которой, несмотря на то что он был греком, считал себя единственным, кто имеет право носить титул римского императора. Верный каролингским обычаям, Оттон принял в качестве титула только imperator Romanorum et Francorum, тогда как в этой формуле обычно содержались слова imperator augustus. Между тем он нанес удар по претензиям Константинополя, когда получил клятву верности от лангобардских князей Беневента и Капуи, заявив, что забирает их из-под власти императора Востока. Никифор Фока, однако, придерживался принципа, что Римская, то есть Византийская, империя была единственной, тогда как все другие князья являются простыми королями. Он дошел до того, что потребовал себе Рим и Равенну. Подобная позиция не смутила Оттона, не отчаявшегося получить для своего сына руку принцессы «родившейся в пурпуре», дочери императора. Чтобы составить более красивую партию, в 967 г. он заставил Иоанна XII короновать императором своего сына, будущего Оттона II. Воинственный Никифор ответил подготовкой военного похода. Оттон I вместо ответа предпринял поход на Апулию и Калабрию, правда, без особого успеха. Переговоры, напряженность которых описал епископ Лиутпранд Кремонский, закончились только после убийства Никифора. Его преемник, Иоанн Цимисхий, согласился на компромисс: он сохранил Калабрию и Апулию, а лангобардские княжества остались в подчинении Оттона. В 972 г. Оттон II сочетался браком с Феофано, не с «порфироносной» принцессой, но княжной из рода басилевса. Ей, несмотря на свое менее знатное происхождение, которого так добивался ее тесть, суждено будет сыграть важную роль при дворе Западной Римской империи, она привнесет туда культуру и политическое мышление Востока.

Оттон I, проведя шесть лет в Италии, вернулся за пределы Альп осенью 972 г. Длительное отсутствие правителя ослабило его власть. В окружении королевы-матери, умершей в 968 г., неодобрение римской политики, проводимой императором, которого не любила Матильда, было ясно заметно. Архиепископ Магдебургский Адальберт, который сделал карьеру благодаря Оттону, подлил масла в огонь тем, что при встрече оказал маркграфу Биллунгу почести, достойные разве что короля. Таким образом, у Оттона I появилась проблема, которую напрасно старались решить его преемники: как одновременно править к северу и к югу от Альп? Хотя Оттон I уже перешагнул шестидесятилетний рубеж, он сделал все возможное, чтобы громко заявить о своих правах на власть. Он собрал синод прелатов империи в своей резиденции в Ингельхейме и распределил епархии. Затем, торжественно поручив епископу Регенсбургскому совместно с епископом Пассау подтвердить христианизацию Венгрии, он предложил архиепископу Магдебургскому исправить свою ошибку и подготовить его вступление во всем блеске, приличествующем правителю. Наконец, перед Пасхой он собрал в Кведлинбурге весенний съезд представителей знати своего королевства. Туда прибыли князья Польский и Богемский, магнаты Венгрии, представители Дании, король которых недавно принял христианство, болгарская, русская, беневентская и византийская делегации. Весь христианский мир, который своим недавним расширением был отчасти обязан энергии Оттона I, почтил таким образом «превосходство» императора, его духовное господство. Это была слава заходящего солнца, окутавшего ореолом изможденного человека, которому предстояло умереть несколькими неделями позже, 7 мая 973 г. В соответствии с его желанием, он был похоронен в соборе Магдебурга, которым он дорожил так же, как некогда Карл Великий придворной часовней в Эксе.

Первая немецкая поэтесса, писавшая на латыни, канонисса Хротсвита Гандершейм, воспела его в эпопее «Деяния Оттона». Она относила в прошлое прежнюю империю, столицей которой в свое время был Рим, и восхваляла своего героя, создавшего новую империю. В свою очередь монах Корвеи Видукинд заранее назвал Оттона II rex gentium, королем народов, хранящим гегемонию мира. Конечно, наследство, которое Оттон Великий оставил своему сыну, было блестяще, но наполнено грузом сомнений. Чтобы найти решение этих вопросов и выполнить миссию, в равной степени были необходимы сила и удача. А были ли они у Оттона II?

Затруднения появились, как только император испустил последний вздох. Его сын, присутствовавший при его смерти, вдруг понял, что знать не придавала большого значения ни его коронации в Эксе в 961 г., ни его коронации в Риме, произошедшей шестью годами позже. Они принесли ему клятву верности, показав таким образом, что в их глазах обряды, которые Оттон I в свое время считал необходимыми, были хороши, только чтобы назначить преемника, но он не мог вступить в должность, пока высокая аристократия не высказала бы своего желания. Часть верховной власти, которую умерший правитель приобрел, исчезла вместе с ним.

Двоюродный брат Оттона II Генрих, прозванный Сварливым, сын того, кто в 936 г. пытался сместить Оттона I, последовал отцовскому примеру, найдя сообщников. Обуздать его было нелегко. Это заняло пять лет. Бавария, герцогом которой был Генрих, лишилась Каринтии; герцог Богемский, который присоединился к мятежникам, также вынужден был сдаться. Утихшие было беспокойства внутри королевства вновь возникли на его западной границе. Король Франции Лотарь счел возможным извлечь выгоду из неприятностей своего кузена. В 978 г. он захватил Лотарингию и Ахен и, чтобы показать свои намерения, развернул на восток орла, венчавшего придворную часовню. Ответ не заставил себя ждать. Оттон II приказал своим воинам спеть «Аллилуйю» на холме Монмартра, и Лотарь в 980 г. отказался от своих претензий. В то же время королева-мать Аделаида, не смирившись, что ей пришлось оставить ведущие позиции, согласилась примириться с императором, лишь когда аббат Клуни Майоль убедил ее в этом.

Наконец, смута, на первый взгляд, была преодолена. Оттон II думал, что сможет заняться Италией. Смерть герцога Пандольфа Железной Головы в Беневенте обнаружила те слабые места, которыми отважились воспользоваться грозные соседи. Сарацины участили вторжения на юг полуострова. Византия казалась неспособной их остановить. Оттон II подумывал о том, чтобы заменить слабеющего басилевса. Он собрал армию из двух тысяч бронированных всадников, большинство из которых предоставили епископства и монастыри империи. Уверенный в своем могуществе, Оттон думал, что может не бояться императора Востока. Отказавшись от предосторожностей своего отца, он назвал себя «великим императором римлян», затем он практически молниеносно переправился из Тарента в Котрон, где 13 августа 982 г. сарацины нанесли ему ужасное поражение, в последний момент ему удалось избежать плена. Эта неудача серьезно не отразилась на власти императора. Представители знати, прибывшие из Германии и Италии, не стали рассматривать его политику на съезде, состоявшемся в Вероне в мае 983 г. Они избрали королем его сына Оттона, которому исполнилось только три года. Было принято решение, короновать его в Ахене, и с этой целью пригласить одновременно архиепископов Майнцского и Равеннского, чтобы ясно показать союз обоих королевств юга и севера. Церемония состоялась только 25 декабря. 7 декабря внезапный приступ горячки унес жизнь императора. Ему исполнилось лишь двадцать восемь лет.

Его смерть была трагична не только для его близких родственников, еще очень молодой супруги и сына, маленького мальчика, который был коронован в соответствии с принятым решением в Вероне, около трех недель спустя после того, как его отец испустил последний вздох, но прежде, чем новость достигла Ахена. Империя была полностью потрясена этой неожиданной кончиной.

Части стройного здания, возведенного Оттоном I и его соратниками на востоке королевства, стали рушиться. Славяне, с 980 г. начавшие свои восстания, почувствовали прилив новых сил после поражения при Котроне, эхо которого докатилось и до них. Они начали восстание против Саксонской династии и навязываемого им христианства. Они разрушили Бранденбургское и Хавельбургское епископства и угрожали Магдебургу. Когда они узнали, что король — это просто ребенок, их набеги возобновились с новой силой; епископства Шлезвиг и Ольденбург были также уничтожены. Благодаря датчанам лужицкие сербы продвинулись вплоть до Гамбурга. За Эльбой не существовало больше немецкого присутствия, за исключением форпоста в Мейсене.

Внутри королевства снова был оспорен принцип наследования по прямой линии. Герцог баварский Генрих Спорщик заставил вверить его попечению маленького Оттона. Он начал с того, что провозгласил себя регентом, а затем, настаивая на том, что он был внуком Генриха I и королевы Матильды, стал претендовать на королевскую власть. И он действительно был избран знатью, пораженной масштабом бедствия за Эльбой, считавшей необходимым, чтобы во главе королевства стоял зрелый человек. Выборы прошли у истоков династии, в Кведлинбурге около могилы Генриха I и Матильды. Но Генрих Сварливый не был коронован. Епископы, также полагавшие вначале, что выбор главы государства, способного сразу же действовать, был необходим, впоследствии пришли к выводу, что даже если Оттон III и не может самостоятельно принимать решения, то у его матери и бабушки есть качества, необходимые для управления государством за него.

Обе дамы не испугались опасностей, пришедших как извне, так и изнутри империи. Они обе возвратились из Италии в Германию и сумели заручиться поддержкой влиятельных прелатов, в особенности архиепископа Майнцского Виллигиза. Они могли рассчитывать на Адальберона, архиепископа Реймского, а также преподавателя в епископской школе Герберта, аббата Боббио, который смог убедить действовать в пользу Оттона III: с одной стороны, они привлекли на сторону короля часть лотарингской аристократии, а с другой стороны, попросили Гуго Французского помешать Лотарю, который, по-видимому, собирался повторить свой поход 976 года. Генрих Сварливый понял, что ему не удастся сломить столь сильное сопротивление. Он предоставил венценосного ребенка на попечение его матери в конце июня 984 г. Празднование коронации, которое обычно являлось частью церемонии, состоялось двумя годами позже в Кведлинбурге. Присутствие герцогов Баварского, Саксонского, Швабского и Каринтского доказало законность прав Оттона III, которому также принес клятву верности князь Польский Мешко I. Генрих Сварливый также еще годом ранее смирился с правлением Оттона и его ближайших родственниц.

Итак, в делах правления настала ясность, но Оттону III едва исполнилось шесть лет; следовательно, регентство было неизбежно. Кому его поручат? Два человека могли претендовать на него, и оба обладали для этого рядом незаурядных качеств. Бабушка Оттона Аделаида обладала большим и богатым опытом королевского правления. Став сначала в шестнадцать лет королевой Италии, затем, овдовев в 951 г., королевой Восточной Франкии и, наконец, императрицей в 962 г., она никогда не оставалась в тени своего супруга. Большая часть указов, изданных канцелярией Оттона I, несет отпечаток воли той женщины, которая была далеко не только «любимой супругой», но и consors imperii, соправительницей империи. В пятидесятилетнем возрасте она сохранила всю свою жизненную активность. Однако она согласилась уступить дорогу своей невестке и передать ей права на правление Италией, страной, в возможностях и особенностях которой она хорошо разбиралась.

Феофано, мать правителя, смогла подтвердить свое право на первое место в королевстве благодаря своим исключительным личным качествам. Немцы недоверчиво относились к ней, византийке по происхождению. Тем не менее, она не отказалась от своих корней и воспитанных в ней принципов. Она навсегда осталась верной греческой форме христианства. И хотя она не была рождена в королевской семье, ее принадлежность к высшей константинопольской аристократии дала ей возможность получить очень хорошее образование, которое она стремилась передать своему сыну. Кажется, по поводу расстановки политических сил она имела намерения, которые слишком очевидно совпадали с намерениями греков, чтобы быть реализованными. Что не менее важно, у этой принцессы ум сочетался с душой, без которой вся ее рассудительность была бы ни к чему.

Она поселилась на севере Альп и управляла королевством при поддержке Виллингза и канцлера Хильдебальда Вормского. Воспитание Оттона было поручено, с одной стороны, саксонскому графу, который взял его с собой, едва ему исполнилось шесть лет, в поход против славян — так как было необходимо как можно лучше обучить его военному делу, а с другой стороны, саксонскому клирику Бернварду, чтобы, в отличие от своего отца и деда, он получил образование. Решение срочных вопросов не откладывалось. На западе, возможно, с помощью Герберта и Адальберона, Феофано способствовала выборам Гуго Капета, добиваясь, чтобы во Франции каролингская династия также прервалась, и потомки Оттонов были не единственными, кто не происходил из рода Карла Великого. На востоке, были установлены отношения с Богемией, вопреки недовольству Польши.

Наконец, Феофано преодолела Альпы, где, поскольку ее не сопровождал Оттон, она приняла титул imperator augustus и придала своему имени мужское окончание, Theophanius, чтобы была признана законность ее действий. Она отправилась в Рим, получила там подтверждение имперских прав и провела беседу с Адальбертом, опальным епископом Пражским о возможностях миссионерской деятельности в странах Восточной Европы в 989 г. Ей было немногим более тридцати лет, когда она умерла, 15 июня 991 г. В течение семи лет, пока длилось ее регентство, благодаря своему политическому чутью, в котором чувствовалась незаурядная энергия, вдова Оттона II сумела сохранить целостность империи.

Но в 991 г. Оттон III оставался все еще ребенком. Место регента пустовало; нужно было, чтобы кто-то исполнял эту роль. Аделаида взяла ее на себя. Возможно, она не огорчилась, что заменила Феофано, которая вызывала в ней больше зависти, чем симпатии. Итак, она пересекла Альпы и, как это сделала ее невестка, приняла на службу епископов Вормского и Майнцского. В течение трех лет императрица-мать исполняла свои обязанности, совершенно уверенная, что она продолжает дело своего супруга. В 994 г. Оттон III, достигший четырнадцатилетнего возраста, взял управление в свои руки. Аделаида вернулась в Эльзас в монастырь Зельц, который она основала. Испытания возвеличили ее; в эпитафии, посвященной ей Одилоном Клюнийским, перечисляются заслуги, благодаря которым ее следовало причислить к лику святых. Наряду с Матильдой, своей тещей, она воплотила «супружескую святость, сопутствовавшую служению делу государства».[6] Оттонская империя, спасенная женщинами на земле, могла теперь положиться на их заступничество и на небе.

Оттон III перенял от своей матери намного больше, чем от бабушки. Она доверила Бернварду, видному деятелю своей эпохи, научить его грамоте и, оставаясь верной своим греческим корням, просила калабрийца Филогата обучить его языку Гомера. Она также воспитала в будущем императоре практичного человека. Вместе они путешествовали по Саксонии и Рейнской области. Еще будучи совсем маленьким, Оттон принимал участие в походах против славян, а во время регентства Аделаиды руководил взятием Бранденбурга. Итак, его образование было закончено, когда смерть лишила его присутствия той, что дарила не только ласку, но и освещала ему путь. Его манера правления несет на себе отпечаток материнского влияния. Безусловно, он придерживался основного направления властвования своих предшественников. Строгий и твердый, он порой проявлял жестокость; но у него был сложный характер, свойственный полукровкам. Он предпочитал греческую изысканность саксонской неотесанности. Его волновали интеллектуальные проблемы. Познав глубины духовного мира, он не был чужд тяге к мистическому. Наконец, «быстро повзрослев в связи с событиями, произошедшими в детстве», он остался открыт сердцем.[7] Он нуждался в друзьях; пристально выбирал их и ревностно сохранял дружеские отношения. Обладая такой богатой, без сомнения, слишком богатой натурой, он еще более утяжелил груз наследства, которое получил от своих предков, что для него выразилось в честолюбии, которого не знали первые императоры.

Сложность его задачи стала ясна очень быстро. Мольбы папы Иоанна XV, которого Кресценции, одна из аристократических семей Рима, вынудили бежать, достигли Оттона III весной 995 г. Прежде, чем отправиться на помощь суверенному понтифику, он усилил позиции королевства на востоке. Польские и чешские наемники помогли ему победить ободритов и лютичей. Чтобы разделить Богемию и Польшу, отношения между которыми часто были напряженными, он действовал из Миснии, своеобразной нейтральной зоны. Наконец, в марте 996 г. он отправился в Италию. В Павии он узнал о смерти Иоанна XV и тут же назначил его преемником Бруно, своего капеллана и двоюродного брата, как если бы речь шла о назначении простого епископа. Бруно, ставший Григорием V, короновал Оттона на управление римской империей 21 мая 996 г. С тех пор римляне, как и саксы, баварцы, франки, швабы, эльзасцы и жители Лотарингии, являлись частью народа, которому провидение поручило империю, о чем свидетельствуют документы, изданные канцелярией правителя.

На такую чувствительную натуру, как у молодого правителя (ему было шестнадцать лет), церемония коронования должна была непременно произвести большое впечатление. Рим вошел в его жизнь, он влюбился в него; величие прежних дней сохранялось там во всем, а римляне «оплакивали попранный город, могущественную прародительницу, превратившуюся в нищенку». За первым озарением должно было последовать впечатление Оттона от встречи двух очень разных, но удивительных людей. Адальберт, епископ Пражский, которому Пржемысловичи, влиятельное оппозиционно настроенное семейство, помешали выполнять его миссию, открыл в Риме свое настоящее призвание — миссионерство. Император познакомился с ним и в бесконечных беседах поддерживал дружбу, которую не могло нарушить их расставание. Мистические нотки во всех проектах Оттона III дают возможность нам услышать отголосок мощного духовного влияния Адальберта. Герберт Орильякский, вероятно, по-другому затронувший сердце Оттона, поразил его главным образом своим умом. Будучи архиепископом Реймсским, он явился в Рим, чтобы узаконить свои права, попранные на месте его служения. Он слыл самым высокообразованным человеком своего времени. Взаймы дают только богатым; безусловно, ему слишком многое было дано, и он стал легендой, страшной легендой. Неизвестно, он ли изобрел новые математические средства исчисления, но он прекрасно умел пользоваться уже существующими. Его интересовали музыка, астрономия, арифметика, геометрия. Прекрасный преподаватель, он обучался ораторскому мастерству в школе Цицерона. Отнюдь не витая в облаках, этот человек низкого происхождения охотно посещал представителей знати, которые пользовались его дипломатическими способностями. Когда они познакомились, Оттон сначала попросил его смягчить ему разум, освободив от «саксонской неотесанности» и развив «греческую изысканность», воспринятую им от матери. Но Герберт решил, что он мог бы стать Аристотелем нового Александра, Боэцием цивилизованного Теодора. Он, не колеблясь, предложил правителю фантастическую программу политических реформ. «Римская Империя наша, наша», сделал он ему надпись в книге о «рассудительности и умении рассуждать». «Италия, Галлия и Германия вверяют ему свои силы, и Скифские королевства не обделяют его вниманием. Ты один из нас, Цезарь, августейший император римлян, рожденный от самой почитаемой крови греков, превосходящий греков размерами империи, управляющий римлянам по праву наследства, превосходящий и тех, и других своим талантом и красноречием».

Оттона переполняло такое количество великих идей, что он постоянно обдумывал их. Даже когда он покинул Рим всего после нескольких недель своего пребывания, он постоянно размышлял над проблемами, над которыми Адальберт и Герберт заставили его задуматься. Вечный город очаровал его, но он не забывал про то, что его предшественники следовали каролингской модели управления государством. Поэтому он старался подчеркнуть значимость Ахена, который должен был сохраняться в пределах империи, и требовал от папы воспитывать священников и дьяконов, которые бы поддерживали в часовне дух, приличествующий кардинальскому положению. Однако Карл Великий, чью могилу Оттон должен был вскрыть в тысячном году, почтив память покоящихся останков, следовал девизу «обновления Римской империи». Его далекий потомок использовал подобную надпись на печати, скреплявшей документы, заменив все-таки прилагательное «римской» именем существительным «римлян», чтобы показать, что империя, которую он намеревался возродить, была действительно империей Рима и его жителей. Итак, истинная столица не располагалась больше на севере Альп, а излюбленное местопребывание Карла Великого стало вторым пристанищем императорской власти.

Оттон III вынужден был вернуться скорее, чем сам того ожидал, вновь преодолев горный массив. Григорий V был изгнан римлянами, которые возвели на его место того Филогата, который еще недавно преподавал греческий язык сыну Феофано. Зачинщиком этих событий оказался посланец Византии, который попытался восстановить в октябре 996 г. власть басилевса в Риме. Западный император, задержанный немецкими делами, смог присоединиться к своему кузену Григорию V в Павии только через год. Он позаботился о том, чтобы поручать регентство своей тете Матильде, аббатисе Кведлинбургской, принявшей новый титул matricia, кальку слова «патриций». Вновь женщина оказалась наделена высокими полномочиями. Наказание римского мятежа было безжалостным и жестоким. Филогат, ужасно изуродованный людьми Оттона, был низвержен. Предводитель римской аристократии Кресценций был изгнан из замка Св. Ангела и обезглавлен. Расставив все по местам, правитель все тут же поменял. Хотя «Константинов дар» запрещал императору находиться в городе, где жил преемник Петра, Оттон приказал устроить себе жилище на Палантине, древней обители Цезарей. Обычно запросто встречавший друзей или провожавший их по окончании беседы, император установил правила церемониала, в котором переплелись византийские и античные представления об этикете. Он принимал пищу отделено от других гостей. Был обновлен штат придворных: В него вошли немецкие дворяне наряду с римскими аристократами, зачастую находившиеся в родстве с оппозиционерами Кресценциями. Титулы были эллинизированы, таким образом, щитоносец, Truchsess, стал discoforus. Городские должности, находившиеся до сих пор в юрисдикции папы, были перераспределены императором, а самые важные, префектура города и командование милицией, переданы доверенным лицам. Наконец, после смерти Григория V в 999 г. Оттон III на его место возвел Герберта, который взял себе имя Сильвестра II.

Выбор этого имени ясно означал, что Оттон играет роль Константина, современником которого он был, тогда как суверенный понтифик был Сильвестром I. Но если актеры и хотели остаться теми же персонажами, это уже была другая пьеса. Наоборот, новый Константин пообещал себе исполнить то, что некогда было предложено прежнему Сильвестру. В торжественной речи в январе 1001 г. отношения между папой и императором были ясно определены. Там было сказано, что «Константинов дар» был подделан; бесхозяйственность пап ее полностью обесценила. Что касается привилегии, которую передавал его дедушка Папскому престолу, Ottonianum, Оттон III всегда отказывался ее подтверждать. Конечно, Оттон передавал преемнику Петра восемь графств Пентаполя, но, как уточнялось в документе, речь шла лишь об имуществе, принадлежащем императору, то есть о передаче в дар, а не о возвращении. «Раб апостолов», император являлся прямым наследником Петра и нес ответственность за свое имущество. Вместе с папой, практически также как он, он стал управлять христианским миром, возглавляя синоды со своей стороны. Рим был столицей мира, прародительницей всех церквей, но Оттон желал быть настоящим правителем. В Риме Сильвестр так же зависел от Оттона, как патриарх в Константинополе от басилевса. Эта программа была плодом сотрудничества императора, папы и одного из советников, Льва Верчеллийского, к которому больше всех прислушивался Оттон. На пороге второго тысячелетия император мог сказать, что был преодолен значительный этап. Была утверждена новая печать, надпись на которой своей краткостью напоминала трубный глас: Aurea Roma. Вновь луч славы позолотил лик Рима.

Поскольку Константин называл себя isapostolos, равноапостольным, Оттон III провозгласил себя servus Apostolorum (рабом апостолов) либо servus Jesu Christi (рабом Иисуса Христа). Вторая версия титула означала, что Христос напрямую дал ему право расширять и укреплять свое господство. Империя и христианство стали для него единым понятием. Это предназначение миссионера и реформатора он воспринял от Адальберта, своего дорогого друга, встретившего свою смерть среди язычников Нижней Вислы, воспоминание о котором Оттон всегда бережно хранил.

Религиозные стремления, не так давно обуявшие епископа Пражского, были усилены двумя другими духовными наставниками, Нилом Россанским, который упрекал императора за безжалостность по отношению к Филогатаму, и будущим основателем монашеского ордена, Ромуальдом, которого Оттон сделал своим доверенным лицом и советником. Правитель, убежденный, что Рим стал гнездом порока, был полон решимости его очистить. Дело было срочным, поскольку, никто не знал ни день, ни год наступления страшного суда, а Господь мог прийти неожиданно; горе тому слуге, которого он застал бы спящим! Поэтому следовало действовать быстро, чтобы помешать христианству увязнуть в обыденных заботах. Не был ли это лучший способ возродить его силу, осуществляя великое дело христианизации? Оттон, стремившийся возглавить эту миссию с должным пылом, попытался избавиться от всего греховного в нем самом. Он вновь спустился в подземелье близ монастыря Св. Климента, возможно, бывшего когда-то алтарем Митры. Это место заключало в огромный смысл, в двух шагах от него покоился прах Святого Кирилла, апостола славянского мира, посланного вместе со своим братом Мефодием в эти края басилевсом. Таким образом, миссионерские приемы Византии и сына Феофано оказались поразительно схожи. Он быстро признал самостоятельность церковных структур по отношению к новым христианским объединениям. Он также не касался независимости государств, правители которых приняли крещение. Они вошли в семью христианских государей благодаря связям, которые создавало между ними крестничество: император охотно становился крестным отцом нового крестившегося. Однако такая политика не нравилась немецким прелатам Майнца, Магдебурга и Зальцбурга, которые намеревались подчинить своей власти новые церкви.

Польша первой воспользовалась этой рискованной политикой. Она была союзницей немцев в 984 и 985 гг., когда предательски напала на язычников-лютичей; в 997 г. герцог Болеслав Храбрый выкупил тело Адальберта у его убийц и приказал похоронить в Гнезно.

В самом начале тысячного года Оттон III совершил пешее паломничество, чтобы поклониться могиле своего друга, но его поездка также преследовала папские цели. С согласия папы он превратил Гнезно в архиепископский центр, от которого зависели три викарных епископства — Колобжег, Вроцлав и Варшава. Таким образом, польская Церковь избавилась от германской зависимости. В знак дружеского договора, который его связывал с императором, Болеслав получил копию Святого Копья; на несколько мгновений его увенчали короной Оттона, и он был назван «братом и соратником империи, другом и союзником римского народа». Свободные и верные Церковь и Государство Польши нашли, таким образом, свое место в христианстве. Оттон посетил также Венгрию, чья конница прежде на протяжении полувека внушала животный страх соседним странам. Адальберт смог в течение одной из своих миссионерских поездок подтвердить обращение короля в христианство, сын которого Вайк был окрещен в 994 г. в Кельне в присутствии Оттона III, ставшего его крестным отцом. Вайк, принявший имя Стефана, вступил в бой с противниками христианства. Все так же по воле Сильвестра II в Гране была основана церковная провинция, гарантирующая религиозную самостоятельность Венгрии. В то же самое время император торжественно признал королевскую власть своего крестника, который был коронован 15 августа 1001 г. Как и с Болеславом, отношения Стефана с Оттоном III строились исключительно на их духовной связи. Вдоль далматского берега христианство распространялось под влиянием Венеции, дож которой просил Оттона стать крестным его сына и дочери. Таким образом, сформировалась семья христианских князей; их земли теперь простирались до Вислы, с одной стороны, и до Карпат, с другой. Оттон III сразу стал правителем империи, включающей германцев и итальянцев, от Милана до Рима, и духовным главой всех государств, где соседствовали славяне и мадьяры. В обоих случаях единство не нарушало разнообразия. Для Оттона тысячный год был отмечен не символом страха, а знаком надежды.

Столь живая надежда, как он считал, могла еще больше раздвинуть горизонты его политики. Гордясь тем, что он сумел использовать наследие матери, Оттон считал себя достаточно культурным человеком, чтобы Византия не воспринимала его больше как варвара. Перенял ли он принципы и характер правления императоров Востока? Если бы он попросил руки порфироносной княжны, осмелились бы ему отказать? Возможно, когда-нибудь он заменил бы басилевса, у которого не было наследника мужского пола. Тогда обе части империи, разбитой в былые времена вторжениями, были бы воссоединены, а Рим вновь стал бы «главой мира». Разве не справедливо, что Оттона изобразили на переднем плане, благословляемым рукой Господа, окруженным королями, принимающим клятву верности от Рима, Галлии, Германии и Славии?

От славы до позора один шаг. В ноябре 1000 г. произошло восстание в Тиволи. Римляне проявили снисходительность, которая стала для Оттона доказательством его слабости. 20 января 1001 г. они также восстали. Император, обратившийся к ним с речью, тщетно старался напомнить, что ради них он оставил свою родину и вовсе позабыл своих немцев. Трогательное красноречие молодого человека тронуло любителей изящной словесности, но отнюдь не успокоило их. Оттону пришлось уехать из Рима. Что-то в нем сломалось. Вначале он собирался отступить, предполагая провести в удалении не более трех лет, чтобы исправить ошибки, серьезность которых показал римский мятеж. Затем он отправился бы обращать язычников в христианство и добыл бы, как Адальберт, лавры мученика. Однако он взял себя в руки и начал реализовывать свой план, отправив епископа Миланского в Константинополь просить руки одной из княжон. Не дождавшись конца осени, он покинул Равенну, куда отступил, но так и не смог вступить в Вечный город. Истощенный напряженной жизнью, не достигнув и 22 лет, 24 января 1002 г. он умер от малярии. Его смерть оставила в сердце его друзей такую непреодолимую пустоту, что им казалось, будто хоронят они mirabilia mundi, все чудеса света. Папа пережил его немногим более года: Оттон и Герберт всегда были неразделимы; одна из «двух половин Бога» не могла жить без другой.

Здание, построенное Оттоном III, обрушилось; мечта о единстве в разнообразии рассеялась, как дым. Его стремления были необъятны; он переоценил свои силы, опираясь больше на силу духа, способную воодушевлять, чем на силу оружия. Очарованный Вечным городом и его историей, он недооценил боязнь римлян перед иностранцами, которые не смирились с тем, что их империю воскресил варвар, хотя бы он и был наполовину греком. То, что было построено Оттоном I, расшатал Оттон III, потому что он переместил центр с севера на юг Альп и предпочел Рим Ахену. Чтобы избежать полного краха, было необходимо пригасить идеализм и дать возможность развиваться реалистичной политике.

Ситуация в 1002 г. оказалась еще опаснее, чем в 983 г., место правителя оказалось свободным. У холостого Оттона III не было законного наследника. Удача, которая в течение трех четвертей века улыбалась саксонской династии и позволила ей обеспечить преемственность власти от отца к сыну, покинула ее на этот раз. Конечно, у умершего правителя были родственники — герцоги Баварский и Каринтский. Первый был правнуком Генриха I, второй — внуком Оттона I, но по материнской линии. Это родство не признавалось достаточно близким для признания династического права. Объявились и другие кандидаты на корону — маркграф Майсенский, которого поддерживала знать Саксонии и соседних княжеств, и герцог Швабский, который мог положиться на активную поддержку архиепископа Кельнского. Разгорелась борьба, которую выиграл герцог Баварский Генрих.

Сын Генриха Сварливого, пытавшегося заполучить корону в 983 г., внук Генриха, непримиримого противника своего брата Оттона, Генрих Баварский также дорожил властью и умел ее использовать. Энергичный в своих действиях, он умел проявлять властность, когда это было необходимо, и, не колеблясь, наказывал тех, кто ему не покорялся. Он также отличался умом, умело используя знания, приобретенные в лучшей школе королевства Гильдесхейм, куда его отправили родители, чтобы сделать из него духовное лицо. Отказавшись от карьеры священника, Генрих тем не менее сохранил искреннюю набожность и хорошее знание церкви, что было особенно ценно для управления империей. Впоследствии, спустя более ста лет после его смерти, его канонизируют, как позднее и его супругу Кунегунду. Его личные качества позволили ему обойти своих конкурентов. Оттон III выразил желание быть похороненным в Ахене, так как Рим был для него закрыт. Похоронная процессия прошла через Баварию. Генрих не позволил ей продолжать свой путь, пока ему не были вручены императорские знаки власти, затем он потребовал коронации от архиепископа Майнцского, которая состоялась в Майнце, а не в Ахене занятом его противником, герцогом Швабским. Затем он предпринял поездку по королевству, чтобы добиться проявления покорности и повиновения от тех, кто не хотел ему подчиняться. Саксонии первой выпала честь принимать его. Он пообещал соблюсти права этой провинции и снова провел церемонию коронации. Представители знати присягнули ему в верности. Один за другим его соперники и их самые приверженные сторонники отказались от своих притязаний. В сентябре 1002 г., спустя менее девяти месяцев после смерти Оттона III, Генрих II стал хозяином положения.

На печати, которую он избрал для удостоверения своих указов, значился девиз, где в трех словах заключалась его программа: Renovatio regni Francorum.[8] Нельзя было яснее выразить этот отказ от грандиозной мечты своего предшественника. Его волновала вовсе не империя, Рим еще куда ни шло, а королевство Франков, то есть Восточная Франкия, которая требовала в определенном смысле своего возрождения. Конечно, он не отказывался от империи и не мог устраниться от участия в том, что происходило на юге Альп, в королевстве Италии и Риме, но самые неотложные задачи его ждали в Германии, восточные границы которой не были определены, среди аристократии продолжались волнения, а единство укреплялось очень медленно.

Генрих II постарался устранить эти слабости. Мы не будем следовать хронологии в описании его правления; он не умел систематизировать проблемы, решая их по очереди; все занимало его внимание одновременно. Переходить с ним постоянно от одного вопроса к другому было бы, безусловно, скучно для читателя. Поэтому давайте сделаем то, что невозможно для государственного деятеля, но дозволено историку. Во-первых, давайте рассмотрим, что ему удалось сделать на востоке. Его политика там подверглась сильной критике со стороны ученика Адальберта Бруно де Керфуртского. Действительно, Генрих II совершил в глазах этого миссионера непростительную ошибку, вступив в союз с язычниками лютичами против христианского князя Болеслава Храброго. Но вряд ли у Генриха была возможность действовать иначе. Болеслав начал завоевывать Богемию, чтобы объединить ее с Польшей в 1003 г. Если бы ему это удалось, образовалась бы великая славянская держава, которая могла бы нести угрозу империи. Три последовательные кампании, с 1004 по 1018 гг., сдержали эту угрозу. Богемия сохранила свою независимость, а если Болеславу достались Лужицы и земля мильчан, то только в ленное владение, предоставленное императором.

Внутри государства королевская власть не была так сильна, как того желал правитель. Со времен своего герцогства в Баварии он знал, что способом укрепления власти на этих землях для высшей знати стало создание там сети административных институтов. Для королевской власти он выбрал политику, подобную той, что применялась в герцогствах. Королевские ресурсы были перераспределены на восток от Франконии, где находились славянские и языческие центры, христианизация которых была необходима. Саксонцы очень быстро поняли, что столь крепкая королевская власть попытается покуситься на их особое положение. Нужно было усмирить их мятеж. Генрих II, который едва не стал священником, неплохо разбирался в делах церкви и понимал, что можно было от нее ожидать. Поэтому были укреплены и усилены связи церкви с государством. Император более систематично, чего не делали его предшественники, распоряжался епископствами. Он назначал епископов почти всегда косвенно, так как он хотел идти вразрез с каноническим правом, предписывающим выборы прелатов. Он, таким образом, заставлял капитул избирать своего кандидата, затем предоставлял ему инвеституру, вручая ему знаки власти. Епископы получали королевские права. Будучи представителями короля, они были обязаны служить ему, преподносить периодически дары и принимать его у себя. Чаще чем во дворцах, Генрих II останавливался в епископских городах. Вероятно, что он оставлял себе доход с церковного имущества чаще, чем то делал Оттон III, чтобы на том же основании, что и другие каноники, принимать участие в управлении состоянием церкви. Когда у него получалось, он ставил во главе епархий людей, которые родились или получили образование в других краях. Епископство составляли священники из разных мест, не имевшие какой-либо связи с регионом; настоящее единство создавалось службой на благо королевства. Генрих II надеялся добиться, чтобы хотя бы на этом уровне этническое начало не преобладало и единство государства крепло. Тревоги короля о государственном единстве усугубляли постоянные мятежи крупной аристократии, устраиваемые в Лотарингии, Нидерландах и даже в Саксонии. Их подавление лишь усилило желание Генриха II сделать все, чтобы власть монархии была выше власти знати.

Желание Генриха включить королевство Бургундию в империю не смогло полностью осуществиться при жизни, но он подготовил этот союз. В 1006 г. он вновь завладел Базелем, потерянным более трех четвертей века тому назад. Спустя десять лет король Бургундии Рудольф III, являвшийся дядей Генриху и не имевший детей в браке, встретился со своим племянником в Страсбурге и пообещал, что в будущем аристократия признает его в качестве преемника и присягнет на верность. Это случилось только во время правления Конрада II в 1033 г. Тем не менее факт остается фактом: создание тройственного союза, объединившего внутри одного государства Бургундию, Германию и Италию, было подготовлено политикой Генриха II.

Идея империи не могла быть забыта. Генрих желал лишь избежать того, чтобы она, возобладав, нарушила равновесие здания, возводимого саксонской династией. Он счел неблагоразумным отправляться в Рим, в то время как в Германии не достигнуто полное спокойствие, а в Италии знать отдала корону Ардуину Иврейскому, однако, демонстрируя неразрывность королевской власти в стране франков и в империи, Генрих в 1007 г. объявил себя Romanorum rex, королем римлян, хотя он еще не был коронован папой. Этот титул говорил, что король Восточной Франкии был императором по рождению и что, ожидая императорской коронации, он был королем римлян со времени своего вступления во власть во Франкии. Когда династия Тускулов, свергнув Кресценциев, возвела на папский престол одного из своих представителей Бенедикта VIII, Генрих II, посчитав, что сложились благоприятные условия для его коронации, отправился в Рим, где 14 февраля 1014 г. и состоялась коронация. Едва закончилась церемония, император оставил Вечный город. Это не была его столица, а лишь декорация к коронации. Им двигала верность традиции; этого было достаточно. Когда он пожелал помешать византийцам захватить Беневент и пришел восстановить свое господство на юге полуострова, Генрих II даже не стал проезжать через Рим, что прекрасно свидетельствует о его политических взглядах, совершенно противоположных тем, которые недавно демонстрировал Оттон III.

Италия оставалась королевством. Ардуин Иврейский продержался там до 1015 г., но в 1004 г. Генрих отправился в Павию. Он добился там избрания и коронации, не вступая в борьбу с тем, кого он считал лишь узурпатором. Он ждал, что Ардуэн уйдет со сцены после поражения, которое ему нанес граф Каносский. Королевство Италии было связано с империей лишь личным союзом. Хотя управление страной и осуществлялось немцами, оно отличалась от Германии. Проблемы, с которыми сталкивались правители, также были отличны от проблем иных мест. Социальные перемены дробили феодальную иерархию, а особый статус городов усиливался. Это было осиное гнездо, в которое не хотел попасть Генрих II, но которого его преемник Конрад II не смог избежать.

Генрих II умер 13 июля 1024 г., не сумев, наряду с королем Франции, возглавить церковный собор, обсуждавший реформу Церкви. Его смерть вновь подняла проблему передачи власти: у него не было детей. Кто должен был унаследовать императорскую и королевскую короны? Династический принцип был невозможен, но какой выбор был бы правомерен? Генрих II в достаточной степени обеспечил стабильность государства, чтобы новый кризис не подверг его серьезной опасности.

Период безвластия оказался непродолжительным. 4 сентября 1024 г. началось правление нового государя Конрада II. Обычно эта дата считается датой смены династии; после Оттонской — Салическая; после Саксонской — Франконская. Не все неверно в этом утверждении, но тут есть свои нюансы. Во-первых, нужно отметить, что Конрад был потомком Оттона Великого от дочери императора Лютгарды, супруги Конрада Рыжего, который предал своего тестя. Но он был не единственным, кто мог законно причислить себя к потомкам Оттона. Не следует оставлять без внимания племянника Генриха II — венгерского принца, правнука Оттона I — князя Казимира Польского и Роберта Благочестивого — короля Франции, чьим прадедом был Генрих I. Показательно, что никто из этих принцев не претендовал на трон государства, которое можно уже именовать «Тевтонским королевством». Мы вынуждены согласиться с тем, что и сами они не связывали себя с этой страной, в которой их считали чужеземцами. Другие единокровные родственники находились в пределах империи, герцоги Верхней Лотарингии, Тьерри и его сын Ферри, другие наместники Лотарингии. Наконец, двоюродный брат того, кто в конечном счете был избран, — Конрад Младший. Итак, действительно осуществлялся выбор, но те, кто принимал решение, рассматривали лишь кандидатуры, имевшие непосредственные родственные связи с семьей, потомство которой только что угасло. Династический принцип таким образом был соблюден; выборщики, очевидно, были обязаны это принять в расчет. Переговоры, казалось, подготовили встречу, которая состоялась 4 сентября на правом берегу Рейна в Кампе напротив Оппенхейма. Сторонники Конрада Младшего сплотились вокруг архиепископа Кельнского, архиепископ Майнцский собрал знать, поддерживавшую Конрада Старшего, который и был выбран, потому что его противники предпочли уехать до решающего голосования. Саксонская знать осталась с ними. Как видим, Конраду не противостояла жесткая оппозиция, но его кандидатура не вызвала также и энтузиазма. Ему надо было зарекомендовать себя, чтобы установить свою власть. Несомненно, он был на это способен. Представителям знати королевства он мог сказать, что является одним из них, даже если он не был герцогом, а его владения не были столь значительны и находились во Франконии, ближе к Шпейеру, чем к Вормсу. Его благородный род был очень древним, так как восходил к эпохе Меровингов. Конрад мог даже сказать, что по материнской линии в его жилах течет и капля троянской крови. Легенда франков, находящихся в родстве с римлянами, которых якобы изгнали из Трои победившие греки, была известна Випо, биографу и панегирику Конрада I. Название салии, появившееся только в XII в., восходит к одной из наиболее знатных франкских семей, и то, что королевская династия приняла это имя, свидетельствует об уважении к этой прославленной ветви рода. Но Конрад полагался более не на знатность своего происхождения, а на личные качества.

Тяжелое детство — он очень рано остался сиротой — ожесточило его характер. Человек дела, он мог немедля ответить на вызов драматической ситуации. Когда в этом была необходимость, он проявлял строгость, практически жестокость. Его наставник Бюрхард, епископ Вормский, научил его добиваться славы, внушив обостренное чувство справедливости. В любом случае с момента своего прихода к власти он ярко продемонстрировал это. Отправляясь в Майнц на свою коронацию, он остановился выслушать жалобы крестьянина, вдовы и сироты. Он совершил поступок, принесший ему популярность. Жителям Равенны, которые во время бунта повредили ногу одному из его солдат, он велел поставить у постели искалеченного сапог, до краев наполненный монетами. Наконец, и это главное, Конрад II обладал умением ориентироваться в обстановке, что отличает настоящего государственного деятеля от политика, лишенного таланта. Он сразу видел трудности и находил способы их преодолеть. Его современники оценили масштабность его действий, свойственную величайшим императорам, они говорили, что «у его седла стремена Карла Великого».

Незамедлительно он осуществил осмотр своих владений, Umritt, показывая всем, что в стране есть король. Нам известно, что он обладал даром устанавливать крепкие личные отношения с теми, кого ему доводилось встретить; он уделял много времени общению с отдельными людьми и публичным выступлениям. Естественно, вначале он отправился в Ахен, чтобы взойти на трон его великого предшественника, затем он отправился к аббатисам Гандерсхейма и Кведлинбурга, тетям Оттона III, чтобы получить них благословение, ведь они воплощали саксонскую традицию, которой Конрад II стремился следовать. Саксонская аристократия, тронутая этим поступком, подтвердила выборы 4 сентября и взамен получила обещание, что права Саксонии будут соблюдены. В Констанце на Троицу 1025 г. архиепископ Миланский объявил королю о волнениях, охвативших Италию. Лишь верные епископы поддерживали там остатки власти. Королевский дворец в Павии был разрушен мятежниками. И тогда Конрад напомнил, что после смерти короля королевская власть остается, точно так же, как и корабль не исчезает, если кормчий тонет. Едва закончив путешествие по королевству к северу от Альп, Конрад в феврале 1026 г. преодолел горы. Не прошло и года, как он сломил сопротивление итальянцев, поддерживаемых герцогом Аквитанским. К Пасхе 1027 г. он смог наконец отправиться в Рим, где папа короновал его в присутствии королей Датского и Бургундского, Одилона Клюнийского, Вильгельма из Сен-Бенин в Дижоне, многочисленных епископов и впечатляющей делегации немецких и итальянских аристократов. Конрад воспользовался столь большим собранием религиозных и политических руководителей, чтобы усилить связи и урегулировать споры как на севере, где Кнут согласился признавать роль архиепископа Бременского в церковной организации Дании, так и на юге, где религиозная самостоятельность Венеции перешла под управление Аквилеи, оставшейся резиденцией патриархии. В Южной Италии Конрад обязал нормандцев, осевших там, осуществлять охрану границ, разделявших западную и восточную сферы влияния, что осложнило отношения обоих императоров. План брачного соглашения между Генрихом, сыном Конрада и византийской княжной не был заключен. Конрад понимал, что его деятельность могла только навредить его взаимоотношениям с басилевсом. На императорской короне, которую именно он, возможно, приказал изготовить (вопреки утверждениям некоторых историков, приписывающих это Оттону I), была надпись, возмутившая греков: Chuonradus Rei gratia Romanorum augustus.[9] Конрад хотел править именно Римской империей, что ясно выражало его желание руководить всем христианским миром. Императорская печать 1033 г. подтверждает это еще более верно, поскольку на ней помимо пометки Aurea Roma был начертан девиз: Roma caput mundi regit orbis frena rotundi (Рим, глава мира, правит Землей). Конрад II отказывался от мер предосторожности, которые соблюдал Генрих II. Он был истинным императором, воплощением Христа на земле, Христа, власть которого не ограничивалась каким-либо государством. В день коронации в Майнце архиепископ, который проводил обряд, сказал об этом в своей проповеди, целиком посвященной теме наместника Бога на земле, продолжающего на земле миссию Иисуса Христа.

Реальные основания этой власти, сколь бы шаткой она ни была, находились по ту сторону гор. Но все честолюбивые замыслы, которые нес в себе императорский титул, были не более чем мечты. Поэтому Конрад II стремился укрепить свою власть и, по возможности, ее расширить. Так как он давно уже переступил тридцатилетний рубеж и знал, до какой степени тяжелая стезя короля могла ослабить самый крепкий организм, он старался заранее урегулировать проблему наследования власти. Его сын Генрих, чьим воспитанием занимался епископ Вормсский, брат императора Генриха II, был избран, а затем коронован, в соответствии с пожеланием Конрада, в 1028 г. Ему исполнилось лишь одиннадцать лет, но он должен был сопровождать императора в его поездках, так как было нужно, чтобы он сам показался своим подданным и на месте ознакомился бы с проблемами, которые однажды ему придется решать. Эти поездки были многочисленны и захватывали те уголки империи, куда прежде не заезжал король. Конечно, не были забыты ни Саксония, ни Франкония, к которой Конрад был очень привязан — Лимбургский монастырь и Шпейерский собор пользовались благосклонностью правителя. Но чаще, чем его предшественники, Конрад II посещал Баварию, Швабию и Эльзас, проводя больше всего времени в ломбардской Италии, о богатстве которой он был наслышан и восстаний в которой он опасался. Он переезжал из дворца во дворец, а зачастую из аббатства в епископство, так как средств короны не хватало и, что еще хуже, их количество королю было неизвестно. В Баварии Конрад II попытался провести учет имущества, но в ответ услышал замечание, которое по наглости вполне соответствует свободным нравам немцев того времени. Граф и его советники, которым король хотел поручить это занятие, заявили ему без обиняков: «Ты слишком любопытен». Если учет и велся, то мы об этом ничего не знаем, так как нет никакого документа, отражающего его результат. Возможно, Конрад вдохновился примером своего наставника, епископа Вормсского, поручившего управление и охрану своего имущества судебным исполнителям незнатного происхождения, получившим благодаря своей должности возможность продвинуться по иерархической лестнице и сравняться с мелкопоместным дворянством. Эти должностные лица появились в королевском окружении в 1037 г. Церкви, которыми также владел король по праву наместника Христа, были для него столь же безопасными и почти такими же роскошными местами для остановок, как и дворцы (Pfalzen). Действительно, следует отметить, что во время правления Салической династии епископы принимали образ жизни сеньоров и, обладая при этом практически безмерной властью, строили соборы и замки. Подражая своим предшественникам, а особенно Генриху II, император по мере возможности навязывал свой выбор на вакантные должности в епархиях. Впрочем, здесь он не сильно преуспел, так как императрица также стала проявлять свое влияние, а ее предпочтения зачастую не совпадали с предпочтениями супруга. Сказать, что Конрад был неверующим, было бы слишком; и даже если он хоть раз продал церковную должность, духовные достоинства прелатов, назначаемых главами епископств и аббатств, были ему отнюдь не безразличны. Отношения, которые он поддерживал с инициаторами монашеской реформы, особенно с Вильгельмом из Вольпиано, доказывают, что проблемы, возникшие из-за недисциплинированности и сверхтерпимости, не оставляли его равнодушным. Правда, он с большей охотой поддержал бы лотарингских, а не клюнийских реформаторов, поскольку намерения первых, по его мнению, было проще примирить со службой государству, тогда как вторые были излишне свободолюбивы. В целом, церковь оказывала ему полную поддержку, которую и ожидали от нее правители нескольких поколений.

Он не достиг тех же успехов в светском мире. Он действительно осознавал, что поддержка высшей аристократии ему необходима. Он мог рассчитывать на нее, только представ перед знатью гарантом их интересов. Таким образом, он привлекал их к обсуждению, которое предшествовало его решениям, отводил им главную роль на собраниях, но он не мог не принимать во внимание, что герцоги и маркграфы представляют королевскую власть в герцогствах и марках. Речь не шла о том, чтобы терпеть непослушание или измены. Конрад боролся против мятежников, Эрнста Швабского, своего зятя, которого в 1030 г. он был вынужден устранить, объявив его «государственным врагом императора», герцога Каринтского, которого ждала та же участь в 1035 г. Чтобы действительно сохранить свое влияние в герцогствах, он передал своему сыну правление в двух из них — в Баварском в 1028 г. и в Швабском десятью годами позже. Он был далек от упразднения герцогств, остававшихся этническими реалиями начала XI в., с которыми приходилось считаться. В Лотарингии Конрад II даже восстановил единство региона, утраченное с образованием Верхней и Нижней Лотарингии. Семейство Вердена воспользовалось этим воссоединением.

Возможно, что нежелание Конрада разрушать структуру герцогств, было связано с поддержкой его средним и мелкопоместным дворянством. Ему было известно, что вассалы Эрнста Швабского отказались встать на сторону сеньора в мятеже, «так как, говорили они, именно король гарантирует нам нашу свободу, которую мы бы потеряли, предав его». Также император признал право наследовать вотчины, что заметно ускорило установление феодального устройства. В этом отношении меры, которые он принял в Италии, имели первостепенное значение. Положение подданных вассалов, вальвассоров было там ужасным; их сеньоры, «капитаны», и епископы могли у них забрать их вотчины и зачастую так и поступали. Мелкие вассалы Милана восстали против архиепископа Ариберта, оставили город и в 1035 г. доказали свое военное превосходство благодаря своему сюзерену. Конрад понял, что этот конфликт опасно ослабил бы военных, на которых опиралась его итальянская политика. Он переходит Альпы, чтобы восстановить мир, без сомнения, верно решив прийти на помощь более многочисленному войску мятежников. Все произошло не так, как он рассчитывал, так как итальянские города, намного более густонаселенные и активные, чем города по ту сторону гор, удивили императора размахом и силой сопротивления, организованного Арибертом при поддержке графа Шампанского. В конечном счете в 1036 г. Конрад победил миланцев, строго наказал прелатов, состоявших в заговоре против него, а затем издал Конституцию феодалов, гарантировавшую мелким вассалам владение их вотчинами и защиту от чрезмерных требований их сеньоров. С большей настойчивостью, чем в Германии, император превращал нижние слои феодального общества в своих союзников. Он также принял меры предосторожности, чтобы усилить связи Германии с Италией; браки соединили немецкие семейства с итальянскими. Прелаты, пользовавшиеся доверием Конрада, заняли резиденции в городах, обладавших большим стратегическим значением, как, например, Равенна, где архиепископом стал Гебхард Айштаттский.

Вернемся на север Альп. Конрад не пытался расширить свои владения на восток, он довольствовался защитой своих границ от венгров, клятвой верности от герцога Богемского и походом против лютичей. Напротив, он вел активные действия по приобретению Бургундии после смерти короля Рудольфа, утверждая, что обещание, данное покойным, касается его в той же мере, что и Генриха II, которому оно было дано. Тут были задеты интересы королевства, а не только короля. Он опередил своих конкурентов, вдову Рудольфа и Эдда де Блуа, и заставил своих сторонников избрать его в Пайерне (2 февраля 1033 г.). Отныне империя состояла из трех королевств, Восточной Франкии, которую в некоторых источниках начали называть Германским (Тевтонским) королевством, Бургундии и Ломбардии. Большая часть перевалов, позволявших преодолеть Альпы, сосредоточилась в руках императора, который теперь возглавил самое мощное территориальное образование христианского мира.

Конрад умер в Утрехте 4 июня 1039 г. Он возвращался из Италии, где находился из-за ситуации в ломбардских герцогствах, подвергшихся нападению нормандцев. Его армию охватила эпидемия, вызванная жарой. Естественно, не пощадила она и ее предводителя, который едва успел добраться домой, чтобы там умереть. Ему не было еще и пятидесяти, но за семнадцать лет своего правления он значительно укрепил мощь и расширил границы империи, оставив своему сыну прекрасное наследство.

Приход Генриха III к власти не встретил противоречий. В возрасте двадцати одного года он располагал уже достаточно богатым опытом, поскольку, будучи еще совсем маленьким, он сопровождал своего отца в многочисленных походах. Даже после смерти своего предшественника Генрих обращался к его примеру. Он перечитывал «Gesta Cuonradi», написанные Випо, капелланом умершего императора, дабы эта история служила «зеркалом для принца». Но не достаточно иметь перед глазами примеры, чтобы уметь следовать им. Генрих совсем не походил на Конрада. В нем не было той жизненной силы, ни крепости, не лишенной, впрочем, некоторой грубости. Воспитание лишь усилило свойства его чувствительной натуры. Прелаты, которые его обучали, не побоялись развить в нем врожденную склонность к размышлениям. Книги, музыка, архитектура привлекали его внимание намного больше, чем того бы хотелось Конраду, для которого искусства представляли интерес лишь в той мере, насколько были ему выгодны как монарху. Чрезмерная серьезность Генриха побуждала его ставить перед собой столь высокие задачи, что он рисковал впасть в идеализм и упустить из виду безжалостные законы политической реальности. В данном случае риск отклонения такого рода был особенно серьезен: для Генриха император был помазанником Божьим, наместником Бога на земле. Поэтому он должен был строго придерживаться его заветов. Было бы недопустимо, если бы этими законами пренебрегал тот, чья миссия заключалась в требовании от всех уважения к Богу и чья власть сводилась лишь к исполнению этой задачи. Но религия, высшим представителем которой был правитель, в то же время была Евангельским учением, а значит, была сопряжена с самозабвением, милосердием и всепрощением. Как сочетать строгость и милость? Генрих III прибегал к ним попеременно. Порой он был несгибаемо строгий, а порой преисполненный великодушия. Одних он заставал врасплох своими неожиданными решениями, других выводил из себя, провоцируя их жестокость. Его веления были порой столь противоречивы, что сводили на нет эффективность его действий. В жизни Конрада вера не заслоняла собой власть и не мешала ему быть правителем государства. Генрих же был правителем лишь в той мере, в какой нуждалась его вера. Если Конрад не считал зазорным в интересах королевства продавать церковные должности, Генрих не позволял себе подобных компромиссов. Его забота о чистоте Церкви была тем сильнее, что в те времена Церковь переживала реформу, а князья и прелаты более настойчиво, чем простые священники и прихожане, призывали «жить как апостолы», в бедности и благородстве по примеру первых христиан. Это евангелическое пламя охватило Генриха, и он уподобился Оттону III, имевшему дар совершать поступки, придававшие его убеждениям поразительную экспрессию. Остановимся здесь лишь на двух примерах. После победы, одержанной над венграми в 1044 г., во время благодарственного молебна (и покаяния, поскольку он считал обращение лучшим способом возблагодарить Бога) Генрих, одетый в власяницу, первым падал ниц пред Святым Крестом. За год до этого во время свадьбы с Агнессой де Пуату, старавшейся укрепить связь ее супруга с монашеским миром, а особенно с Клюни, молодая пара выставила за дверь жонглеров и музыкантов. Такая строгость была присуща только монахам. Она не нравилась двору и людям, которые несли убытки во время их поездок по стране, что отнюдь не способствовало популярности правителя и его жены. Аскетический образ жизни, без сомнения, был полезен для духовного развития представителей королевских кровей, но требовать от беззаботных придворных духовного совершенствования было политической ошибкой. Искусство управления плохо сочеталось с безграничным идеализмом. Добрая воля может не принести своих плодов, если не уметь ею ловко управлять. Также непримиримая серьезность Генриха III заставила его совершать ошибки, некоторые из которых имели тяжелые последствия. Если он и обладал некоторыми навыками управления, унаследованными от предшественников, он их исказил, чересчур затягивая пружины власти либо ослабляя их, дабы проявить свое милосердие там, где нужна была строгость.

Сознание того, что он был наместником Бога, не давало ему забыть его мирское предназначение. Чтобы гарантировать порядок и мир на земле, ему нужна была власть. Он старался укрепить ее и ради этого решил позаботиться о внешнем ее проявлении. Он велел перестроить здание Шпейерского собора, где, как и его отец, он должен был быть однажды погребен, до впечатляющих размеров. В Госларе у подножия Гарца в центре Саксонии он возвел огромный дворец, превосходящий те, что были построены до него. Своей пышностью он должен был превзойти дворец Карла Великого в Ахене. Как соответствие знаменитой придворной часовне он основал там коллегиальный собор Святых Симона и Иуды. Серебряные рудники, расположенные близ Раммельсберга, пополняли деньгами сокровищницу императора, и будучи франконцем, он превратил этот саксонский регион в свою «кухню» и кладовую. Цели, которые он ставил перед собой, возглавляя империю, оказались слишком возвышенными, чтобы он мог напрямую руководить герцогствами, как завещал его отец. С 1042 по 1047 гг. он последовательно передал Баварию, Швабию и Каринтию во власть герцогов, которых выбрал сам, не советуясь с представителями знати этих герцогств. Новые высокопоставленные лица не были выходцами из провинций, которыми должны были управлять, и практически не бывали там или проводили очень мало времени. Таким образом искоренялось желание быть представителем своей народности, а герцоги являлись в глазах своих подданных лишь наместниками правителя.

Лотарингия, которую объединил Конрад, вновь была разделена, что спровоцировало мятеж Годфрида Бородатого, права которого были ущемлены, затем серьезные волнения начались на западной границе королевства. На востоке империи угрожала Венгрия, которая, несмотря на поражение, нанесенное Генрихом III королю Андрею в 1044 г., с 1050 г. стала вновь проявлять свои враждебные устремления и отказалась принять мирный договор, заключенный преемником Андрея Петром. Регион, который находился под угрозой чешского вторжения, был приведен в состояние боевой готовности, а ценное королевское имущество было перевезено в Нюрнберг.

Посвящая себя обычным заботам правителя и желая укрепить свою власть, Генрих III старался заслужить титул миротворца, который много для него значил. На юго-западе Франции, обычай, заключавшийся в божьем перемирии во время церковных праздников, имел большой успех. Не заимствуя этот обычай буквально, Генрих придал ему собственное значение. Он старался лично, чтобы его государства стали зоной большого примирения. В Констанце с высокой кафедры он призвал своих слушателей простить те оскорбления, которым они подверглись. Подкрепляя свою речь примером, он простил противникам все их прегрешения, и это повторялось не раз. Подобные деяния случались так часто, что летописец, рассказывая об одном из этих актов «отпущения грехов», сообщал, что церемония прошла «как обычно». Генрих III не стеснялся отдавать приказания, не ограничиваясь более рекомендациями к действию. Он предписывал заключение мирных договоров и союзов между регионами, чтобы все его государства, таким образом, жили в мире.

Порядок и справедливость на некоторое время были восстановлены, но мог ли правитель, считавший себя «другом Христа», позволить Церкви увязнуть в повседневных заботах? Более искренне, чем его отец, он воспринял идеалы реформирования церкви. В той мере, насколько это зависело от его действий, он был обязан способствовать величию христианства. Одной из своих главных забот он считал воспитание духовных и религиозных достоинств епископства. Он реорганизовал королевскую часовню, где лучшие священники готовились к епископскому сану. Управление в ней было поручено капеллану, который должен был полностью посвятить себя этому служению. Архиепископ Майнцский выполнял функции архикапеллана лишь номинально. Для того чтобы ясно показать, что он обязан быть не только представителем короля, но также пастором части избранного Богом народа, Генрих III вручил недавно назначенному епископу помимо жезла, символа власти, кольцо, которое символизировало брак прелата с Церковью. Нельзя было яснее выразить, что правитель старался быть в ответе за состояние душ и тел своих подданных, и его власть не ограничивалась только лишь земными делами. Так наиболее ярко проявился священный характер королевской власти. Генрих III сумел объединить служителей Церкви и государства. Портрет одного из них, Адальберта Бременского, нам хорошо известен. Этот сын графа Тюрингского, обладавший живым умом и высокими амбициями, был избран королем для управления архиепископством, которое могло служить отправным пунктом для многочисленных миссионерских походов вначале в славянские, а также в скандинавские страны, вплоть до Гренландии. С одинаковой ловкостью и энергией Адальберт сумел воплотить надежды, питаемые правителем.

Монастыри были средоточием духовных сил, хотя порой в них встречались монахи лишь по облачению. Генрих III был предан идеалам реформаторов, таких как Ричард из Сен-Ванна или Поппон из Ставело, стремившихся восстановить в аббатствах строгие правила устава. Однако он не довольствовался лишь установлением этих правил. В реформируемых монастырях он подчинял их устав законам империи (Reichsklostef), передавая их под прямую власть правителя, подобно тому, как аббатства непосредственно подчинялись Святому престолу, минуя епископства. Независимость избавляла монастыри от претензий светских сеньоров, ищущих там зачастую материальные, а отнюдь не духовные богатства. Когда свободу поддержали клюнийцы, Генрих III обязался обеспечить ее и в аббатствах, которые он брал под свою опеку.

Благодаря своей супруге Агнессе де Пуату, семья которой была очень близка знаменитому бургундскому монастырю, король завязал дружеские отношения с Гуго де Семюром, аббатом Клунийским, который должен был стать крестным будущего Генриха IV.

Генрих III не забывал, что он был королем Италии. Реформы осуществлялись и там. Иоанн Гальберт в Валломбрезе близ Равенны и Петр Дамиан и Фонте Авеллана активно взялись за преобразования. Правитель, не стесняясь, восстановил в должности Ариберта, смещенного Конрадом II за строгое соблюдение канонического закона. Кандидатура архиепископа Равеннского, Кельнского причетника, оказалась неподходящей, и Генрих отстранил его от дел. Он был не только королем Германии, Бургундии и Италии; он был также королем римлян. Прошло семь лет с тех пор, как он сменил своего отца, а он все еще не был коронован в Риме. Пришло время отправиться туда; но разве Генрих III, так жаждущий чистоты, мог смириться с мыслью, что он будет коронован недостойным папой? В начале 1046 г. состояние папства вызывало тревогу. Бенедикт IX, который, возможно, не был столь плох, как нам его рисует историография, до 1044 г. установил режим, при котором семейство Тускулов стало хозяином Вечного города. Изгнанный римлянами, которые в 1044 г. поставили на его место представителя оппозиционного клана Кресценциев Сильвестра III, он сумел восстановить свою власть в следующем году. Эту власть он передал на подозрительных условиях — оставил или продал? — своему крестному, который принял имя Григория VI. Действительно ли Григорий, чей приход к власти строгий Петр Дамиан приветствовал с энтузиазмом, заплатил за нее? Генрих III встречался с ним в Пьяченце, но свой пост он занял позднее, после того как получил разъяснения о махинациях Бенедикта IX, а один поэт призвал его как наместника Вседержителя восстановить единство Церкви. Синод, собравшийся в Сутри 20 декабря 1046 г., повинуясь воле императора, вернул Сильвестра III в его епископство, а Григорий VI, признав себя виновным в симонии, отрекся от сана. Бенедикт IX был низложен. Генрих III созвал собор, который позволил бы если не принять решение, то хотя бы избавиться от сомнений. Адальберт, которого хотели возвести на престол Петра, отказался. Избранником стал епископ Бамбергский, принявший имя Климента II в знак того, что он призван вернуть Церковь к чистоте ее истоков. В день своего вступления на папский престол он короновал Генриха и его жену, а затем римляне возвели императора в ранг патриция. Таким образом император принес реформы в Рим, действительно намереваясь очистить сердце мировой Церкви. Вопреки тому, что утверждают историки, он не стал назначать папу, как это он делал с любым епископом своей Империи. Он не объединил Папский престол с императорской Церковью, чтобы тем самым заложить фундамент единой системы управления. Он прекрасно понимал, что оба органа власти должны вместе обеспечивать безопасность христианства. Успех этого сотрудничества могло обеспечить лишь единство двух людей, объединенных одним стремлением. Генрих стал патрицием, и этот титул давал ему право решающего голоса в выборах суверенного понтифика.

Климент II умер 9 октября 1047 г.; его преемник, Дамас II, бывший епископ Бриксенский, умер 9 августа 1048 г., через три недели после вступления на папский престол. Бруно Тульский, сменивший его, был дальним родственником императора. Взятое им имя, Лев IX, говорило о желании возродить славу Вечного города, великолепие которого некогда прославил Лев Великий. Оставляя епископство Тульское, он забрал с собой своих лотарингских сподвижников, в числе которых был Гумберт де Муаенмутье. Реформа стала главной заботой Льва IX. За шесть лет своего понтификата он исколесил всю Европу, проводя реформу в жизнь. В Майнце император принял участие в созванном им синоде. Это сотрудничество закончилось весной 1054 г. По неосторожности включившись в борьбу с нормандцами, суверенный понтифик был разгромлен и взят в плен, а освободился из него, только чтобы достойно встретить смерть. Новый папа, Виктор II, епископ Эйхштатский, как и все его предшественники на троне Петра с 1046 г., был ставленником Генриха III.

Генриху III не удалось с ним долго проработать. Он умер 5 октября 1056 г. в Саксонии, но по своему желанию был похоронен в Шпейере. Он позаботился о своем преемнике: Генриху IV исполнилось всего шесть лет, когда отец заставил его избрать королем, а затем короновать и венчать. Однако представители знати обещали повиноваться этому ребенку лишь с оговоркой, что он проявит способности правителя. Императрице перешло регентство, однако смогла ли она сыграть ту же роль, что Аделаида или Феофано? Задача, стоявшая перед ней, была непростой. Незадолго до смерти императора герцог Швабский и могущественное семейство Вельфов вознамерились отнять у него власть. Заговорщики были уничтожены прежде, чем смогли перейти к действиям в конце 1055 г. Годфрид Лотарингский, по-видимому, так никогда и не подчинившийся королю, женился на вдове маркграфа Тусцийского Беатрис, чьи владения находились на пути в Рим, и таким образом поставил под угрозу сообщение между папой и императором. Наконец, саксонцы все более и более открыто демонстрировали, что они считают манеру правления Генриха III невыносимой. Было ли это обычным недовольством или же недостатками еще крепкого здания, конструкция которого дала трещину? Историку не составляет труда играть пророка, так как ему известно, что ждало в будущем этого ребенка и его мать. Современники Агнессы и Генриха IV не могли этого предвидеть. Они полагали, что империя через сто лет после основания ее Оттоном I, объединившим три королевства, огромна, что ее власть незыблема, что Церковь от низов и до вершины своей иерархии поддерживает императора, стоя на страже справедливости и мира с ним. Было ли это апогеем развития государства? Восстановив ход событий, давайте попытаемся понять это.

Когда в 911 г. представители знати Восточной Франкии приступили к выборам Конрада I, они предполагали эффективную оборону своей страны против венгров. Поручить эту миссию каролингскому правителю, который правил Западной Франкией, было безрассудством; Карлу Простоватому нужно было многое сделать в своей стране, Нормандии; он не мог бы заниматься тем, что происходило на другом конце Европы. В Восточной Франкии не осталось больше Каролингов? Не важно! Обошлись и без них. Следовательно, выбираем Конрада. Через сорок лет после поражения под стенами Огсбурга, когда венгры перестали представлять опасность, возвращение Восточной Франкии в лоно каролингского дома не произошло. Более того, можно сказать, что в 987 г. в Западной Франкии замена Капетингов на семью Каролингов не вызвала никакого уныния. В конечном счете, не в большей мере, чем с Каролингами, Оттонам подходил брачный союз с Капетингами, однако как с одной, так и с другой династией они состояли в близких родственных отношениях. Объединение обеих Франкий никогда не рассматривалось, тогда как Оттон III мечтал, вступив в брак, воссоединить Римскую империю от Византии до Рима. Деление государства, созданного Карлом Великим, было, следовательно, необратимо, но как Западная Франкия, так и Восточная были защищены от дробления на части, которое после Верденского договора постигло Лотарингию.

Именно поэтому решение 911 г. впоследствии больше не пересматривалось. Конечно, мятежи противопоставляли герцогов королю, но никто не хотел отделяться. Единство, которого жаждали избравшие Конрада I, сохранялось даже после того, как исчезла опасность нападения венгров. Но Восточная Франкия со времен последнего Каролинга заметно расширила свои границы.

На востоке стремительное продвижение славянских народов сдерживалось с трудом. Результаты катастрофы 983 г. могли быть лишь частично преодолены. Тем не менее форпост Мейсен в среднем течении Эльбы был сохранен. Если тесные отношения, установленные Оттоном III с Польшей, длились совсем не долго, то Богемия была намного прочнее связана с империей и в конце концов стала ее неотъемлемой частью. На западе Лотарингия, с потерей которой короли Западной Франкии смирились с большим трудом, находилась, вопреки всему, в зависимости от Оттонов и их преемников. Однако это была лишь одна из частей Лотарингии. Правители Восточной Франкии подчинили своей власти сначала Италию в 951 г., затем Бургундию в 1033 г. Конечно, эти два королевства не были просто поглощены, поскольку они не утратили своей самостоятельности и в принципе были присоединены к Восточной Франкии только личной унией. Этот союз, впрочем, оказался прочным. «Триединство» трех королевств составляло основание политического здания, вершиной которого была империя.

Огромное здание, крупнейшее государственное образование Запада того времени. Сохранить его целостность было более сложной задачей из-за значительной неоднородности территории, и в первую очередь из-за различия природных условий. Территория Оттонов и Салиев охватывала и солнечные страны от Прованса до Умбрии, и более прохладные территории, например Фрисландию. Огромные пространства, которые могли и способствовать развитию торговли, и служить местом военных действий, были разделены естественными препятствиями: Рейн и его притоки текли на север, Саона и Рона — на юг, Дунай поворачивал на восток, как и река По. Горные массивы были запутаны и пролегали во всех направлениях в Восточной Франкии. Альпийская гряда возвела барьер между двумя главными частями империи, на преодоление расстояния между которыми требовалось не менее полугода. Население было не менее многообразным, чем пейзажи. Империя включала три крупных лингвистических ареала Европы. На севере Альп большинство говорило на народном немецком языке, diutisk, но в Лотарингии граница между французским и немецким языками проходила примерно там же, где и в наши дни. На востоке проживало множество славян, даже внутри границ королевства, без учета Богемии. Бургундское королевство было почти полностью романским, а подданные короля Италии, естественно, разговаривали на итальянском языке.

Пространство, где преобладал немецкий язык, не было единым. Прежде всего потому, что с севера на юг этот язык заметно менялся. Фризу было нелегко понять баварца. Но к этим отличиям добавлялись и другие, вытекающие из «этнической» специфики. Эти Stamme, по крайней мере четыре из которых имели свои политические образования, этнические герцогства Саксония, Швабия, Бавария и Франкония (последнее просуществовало недолго) были реальностью. Не важно, осознали ли эти народы свою самобытность задолго до того, как их правители, герцоги, им ее внушили, или же, к чему склоняются современные историки, они обрели свое этническое самосознание в IX в. Важно то, что в начале XI в. баварцы, саксы, швабы и франконцы осознавали себя таковыми, и, пусть с меньшей вероятностью, немцами. К немцам, без каких-либо различий, не относились лишь те, кто не понимал их язык, именуемый тевтонским, diutisk, в любом диалектном варианте. Иными словами, немцы всегда оставались немцами в глазах романоязычных представителей Лотарингии и итальянцев. Это этническое определение, пришедшее извне, было принято и теми, кого оно обозначало. Следовавшие за императором в Италию люди именовались одинаково tedeschi или teutonici, независимо от своей народности, и таким образом они осознавали себя единым народом, немецким народом, выходцами из немецкого королевства, regnum teutonicum.

Однако ни различия, ни соперничество между этносами не были преодолены. Напомним, что саксонцы всегда неохотно подчинялись правителям не их крови, и следовало проявлять осторожность, чтобы не задеть их гордость. Официальные титулы редко имели общий «тевтонский» характер. Напротив, чаще в них упоминались названия народностей. Достаточно обратить внимание на титул Оттона III, в котором перечислялись саксонцы, франки, баварцы, швабы, эльзасцы и лотарингцы, не считая римлян. Как и Габсбургская, империя Оттонов и Салийцев была многонациональной, подчеркивает современный историк. На пороге XI в., даже во время существования трех королевств, которые только начинали называть Германским королевством, этнические различия были, вероятно, столь же сильны, как чувство общей принадлежности к немецкой нации.

К географическому многообразию огромных территорий и разнообразию народностей добавлялось различие экономических и социальных реалий, которые на рубеже второго тысячелетия испытывали некоторые изменения. Возможно, не следует переоценивать пробуждение Европы, приведшее к оживлению в странах, некогда растерзанных бесконечными набегами, однако также не следует отрицать его результаты. Изменения были налицо; они не были повсюду одинаковыми; иными словами, внутри империи они имели разную силу в зависимости от региона.

Еще не время рисовать полную картину событий. Мы ограничимся некоторыми особенно яркие чертами.

Повсеместно в Европе человек, начиная с тысячного года и вплоть до начала XIV в., обретал большую силу. Повсюду нужно было возделывать новые земли, поскольку население росло. Площадь пахотных земель возрастала. И это изменило облик германских территорий, осваивалась горная местность, в том числе Черный лес и Гарц, делился на части прежде такой обширный лесной массив. Типичные названия для этих участков — они заканчиваются на rode или reute — насчитываются тысячами. Понемногу демографический рост на ставшем слишком тесном пространстве приблизился к уровню, сделавшему неизбежным продвижение на восток и его «колонизацию». Еще до начала этого процесса, рост населения отразился на социальной организации. Повсеместно структура крупных владений была расшатана. Избыток рабочей силы уменьшал потребность в ней. Ресурсы были поделены, и те, кто занимался обработкой участков, платили в основном оброк и в меньшей степени выполняли работы для хозяина. Последний не просто сдавал земли в наем, совсем наоборот. Он был вправе запрещать и приказывать, Zwing und Bann, что придавало ему значимость, предоставляло доход и право монополии на мельничное и пекарское дело. Столь различный статус крестьян мало его волновал. Он старался превратить большинство из них в крепостных (нем. Horige), которые всегда были готовы выполнить приказания сеньора. Все, кто жил на подвластных ему землях, должен был подчиняться его законам. Было достаточно дышать тем же воздухом, что и он, чтобы ему принадлежать, Luft Macht eigen. Эти перемены вызывали сопротивление. Многие свободные люди не желали подчиняться и сохраняли свои земли в внесеньориальном владении, особенно на севере Германии. В принципе, они подчинялись только общественному суду. Они могли быть призваны на воинскую службу королю, и Оттоны создали в пределах Саксонии настоящие военные поселения. Но все чаще и чаще эти островки архаики становились исключением. В целом положение крестьянства унифицировалось. Юридические различия стирались. Зачастую унизительная субординация становилась общепринятой. Мятежи, прежде всего в Саксонии, не привели ни к каким изменениям.

Сеньоры пользовались отсутствием в обществе устоявшейся структуры общественных институтов — или ослаблением тех, что существовали, — чтобы установить свою собственную власть. Они воплотили на своем уровне политику «заповедной зоны». Объединенные под их властью разнородные элементы — внесеньориальные владения, недавно распаханные земли, вотчины, земли, принадлежащие монастырям или другим церковным учреждениям, — они пытались соединить в одно целое в строго очерченных рамках, постоянно дополняя и укрепляя систему. Посреди этих владений возвышался расположенный на холме или на скале замок, имя которого они начали присоединять к своему. Военные и хозяйственные функции распределялись между членами «фамилии», в зависимости от их способностей. Все эти servientes, приставы и прочая прислуга, Dienstleute, находившиеся в полурабском состоянии, в силу самой природы своей службы получали некоторые преимущества. Таким образом, земля сеньора превращалась в область, Land, где он жил и которой управлял.

Вассальная зависимость между сеньорами создавала связи, которые усугублял ленный наем земель. Эти отношения возникали не по воле некоей высшей власти, а формировались в соответствии с интересами и возможностями каждой из сторон. Не все черты, характеризовавшие феодальное общество Франции, были распространены повсюду. В Германии, например, принесение клятвы верности сеньору зачастую считалось унизительным. По мере удаления от стран, где феодализм образовался раньше всего, на восток Германии или на юг Италии, его черты более разнились, и сильнее становится сопротивление собственников земли. Даже не вполне сформированное феодальное общество обладало многочисленной аристократией, находившейся под властью более высокой знати и принцев крови, древней Reichsaristokratie, и включавшей теперь и более низшие слои, в Германии в их число вошли возвысившиеся служилые люди, что парадоксально, одновременно свободные и отмеченные рабским происхождением. Изменения, происходившие в обществе с IX по XI в., определили структуру взаимоотношений. Новые объединения (не общественные, а частные, в силу того, что большинство их возникло вопреки воле правителя) усиливали связи между людьми. Вслед за немецкими историками можно констатировать этот феномен «укрепления» связей, прежде довольно слабых.

Не избежали этих изменений и города. Они приняли вассальную зависимость. В Италии правители contado, равнинных земель, охотно поселялись в городках, над которыми начинали расти башни. Подданные вассалов, вавассоры, сознающие свою силу, требовали права передавать свои земли по наследству. Между епископами, capitanei, которые напрямую зависели от сеньора, и вавассорами велась сложная и ожесточенная борьба, целью которой была реальная власть. Немецкие города были еще напрямую подчинены Stadtherr, епископу, которому император обычно уступал королевские права. Ему подчинялся целый штат служащих. Епископский дворец походил одновременно на величественный и мощный укрепленный замок. Горожане между тем не собирались мириться со своим положением крепостных (нем. Horige), как крестьяне. Они еще не восставали, но их желание свободы не замедлило бы вырваться наружу. Городское население увеличивалось, его состав менялся, потому что экономические функции города становились разнообразнее и приобретали большое значение. Оно играло существенную роль в местных и региональных обменах. На рынках продавались товары местных ремесленников, а также излишки продуктов, выращенных в деревне. Постоянные торговые отношения, хотя и не столь активные, как в XII и XIII вв., набирали силу. Торговцы были не просто бродягами, торгующими вразнос. Сначала в Италии, а затем в немецких городах возникли первые профессиональные союзы. Везде, где развивалась торговля, появлялись еврейские поселения. Ритм коммерческой деятельности стимулировался вложением более крупных капиталов, имевших больший оборот. Денежный оборот, начиная со второго десятилетия XI в., постоянно подпитывался серебряными рудниками Гарца. Все эти факторы способствовали обогащению империи, но их блага не распространялись на всю территорию империи. Разительным оказывался контраст между имущественным положением. В Италии, например, потерпевшие экономический крах оборванцы из миланского pataria уже пополнили толпы нищих. Неравенство было не только социальным, но и географическим. За неимением статистических данных мы можем составить себе лишь приблизительное представление о его распределении; доход, вызванный экономическим пробуждением Запада, сосредотачивался внутри империи, главным образом в Италии, вдоль течения Рейна и Мааса и, наконец, в Саксонии, оживленной деньгами, которые текли из Гарца. Политика могла принимать в расчет это распределение ресурсов.

Границы материальных и культурных богатств по большей части совпадали. Духовной жизнью, следы которой сохранились до нашего времени, — управляла Церковь. По крайней мере она располагала значительными средствами для выполнения этой задачи. Ей хватало и денег, и человеческих ресурсов. Ее союз с государством гарантировал ей материальное благосостояние и зачастую приумножал его. Власть епископов была огромна, главным образом власть прелатов, которые занимали посты в Майнце, Кельне, Трире и Магдебурге в Германии, а также в Льеже, Меце и Камбре, обширной в то время Лотарингии и, конечно, в Милане и Равенне к югу от Альп. Будучи почти всегда выходцами из аристократических семей, эти люди умели отдавать приказания. Они знали свои права и, чтобы заставить себе повиноваться, они также «расширяли» сеть институтов, обеспечивавших им более эффективное управление благодаря архидиаконатам, объединяющим приходы по географическим областям. Они горели желанием создавать и строить. Почти во всех епархиях появились новые церковные учреждения. Многочисленные здания церквей, а также дворцов и крепостей вырастали как из-под земли. Эти епископы, не следует забывать, были в то же время феодалами, и государство сделало из них своих наместников. Мы неоднократно видели, что они исполняли первые роли в истории империи. Невозможно перечислить в рамках этой книги всех, кто заслуживает внимания. Галерея портретов растянулась бы до бесконечности. Вспомним лишь Виллигиза, который, несмотря на свое скромное происхождение, был близок к королю и обязан Оттону I, саксу, как и он, назначением на пост управителя канцелярии. Став архиепископом Майнцским в 975 г., он был не только внимательным и влиятельным советником четырех королей, но и пастором, старательно заботящимся о своей пастве и о своих землях в течение сорока лет. Среди епископов, которых он рукоположил в сан, нельзя не упомянуть Бернварда, наставника Оттона III. Меценат, знаток искусств и литературы, он выполнял все, что повелевал ему долг прелата: помогал беднякам, возглавлял синоды, учредил архидиаконаты и основал два аббатства. Наконец, необходимо вспомнить хотя бы Бурхарда Вормсского, также приближенного короля. На протяжении четверти века он поддерживал порядок в Вормсской епархии, руководство которой ему поручил Оттон III, и благодаря своему опыту и юридическому образованию создал Церковное постановление, которого еще в течение долгого времени должны были придерживаться каноники.

Так как сеть епархий была дополнена Магдебургом и его викарными епископствами в славянских странах, так же как Бамбергом, монастыри стали основываться чаще. Среди них было много женских аббатств. В одном епископстве Хальберштадт их насчитывалось пять, среди которых самым известным было Кведлинбургское. В этих монастырях встречались дочери и вдовы представителей саксонской аристократии. Самые древние центры монашеской жизни (достаточно упомянуть, в частности, Ставело, Горц, Виссембург, Рейхенау, Сенкт-Галлен и Корвея) сохраняли сильную жизнеспособность, которую пробудила реформа на своем излете. Аббаты и аббатисы принадлежали той же среде, что и епископы, и проявляли то же стремление к большим начинаниям. Женщины в этом ничем не уступали мужчинам.

Напомним, что Оттон III действовал под руководством своей тети Матильды, аббатисы Кведлинбургской, регентши королевства. Вспомним также о его сестре Софии, аббатисе Гандерсхеймской, которая так часто сопровождала императора в его поездках. Не обладая титулами, эти женщины уже были принцессами империи.

Искусство и письменность процветали в епископствах и монастырях. Архитектура перенимала каролингские принципы, совершенствуя их. Множество зданий демонстрируют мастерство строителей той эпохи, начиная с Верденского собора до Сант-Аббондино в Коме. Сен-Панталеон в Кельне, собор Святого Михаила в Гильдесхейме вызывают у нас восхищение. Многие из этих церквей сохранили неф, поднимающийся во всю высоту здания, закрытый двумя хорами с башенками по бокам. Некогда роскошное убранство сохранилось хуже. В Гильдешейме великолепные бронзовые двери и распятие дают нам представление о том, какими они были. Красота богослужебных книг, молитвенников и часословов, вышедших из мастерских Триры или Рейхенау, превосходила каролингские рукописи. Византийская или мёзская слоновая кость и металлические пластинки, декорированные драгоценными камнями, украшали переплеты. Служба не поглощала всех сил церковников. Наука обогащала набожность. Епископы вслед за аббатами открывали школы. Бруно Кельнский лично занимался своей. Они спорили из-за лучших преподавателей, которые переезжали из одного оплота науки в другой. Оттону III нравилось сравнивать Отрика Магдебургского с Гербертом Орильякским. В библиотеках хранилось достаточно их рукописей. Более всего их было в Рейхенау и Боббио. Каталоги этих библиотек насчитывали несколько сотен наименований. Классические языки изучались с любовью. Хротсвита, канонисса Гандерсеймская, писала пьесы в подражание Теренцию и воспела славу Оттона I в «Vita». Право также не оставалось без внимания, так как оно позволяло провести границу между мирским и духовным, создавая наследие, в котором сторонники реформы впоследствии будут черпать свои аргументы. Все формы интеллектуальной и культурной жизни, казалось, пополнились мощным потоком свежих жизненных сил. Не будет преувеличением, разумеется, назвать этот порыв возрождением. Его переживала не только империя, однако несколько самых активных очагов этого преображения оказались в ее пределах, в том числе и в германских землях. Для Германии, особенно для ее искусства, время правления Оттонов и первых Салиев стало «золотым веком по богатству и разнообразию художественных творений».[10]

Таким образом, Восточная Франкия, которую саксонские правители возглавили в начале X в., претерпела глубокие изменения, пока через сотню лет их не сменили франконцы. Она разрослась; объединение двух королевств значительно расширило его территорию и усилило видимость разнообразия. Эта совокупность земель разнилась своими ресурсами, но также сложностью проблем, с которой сталкивались ее правители. Трудности, вызванные экономической деятельностью и социальными переменами, постоянно возрастали. Каким образом в этих условиях могла действовать власть? Каким силами монархам удавалось, используя средства, слабость которых мы видели, поддерживать целостность столь разнородной конструкции?

Была ли империя монархией? Ответ не может быть однозначно утвердительным. Надо принять в расчет значимость аристократии, вопрос, который никогда серьезно не рассматривался. Как ясно говорит Роберт Фольц, режим был аристократическим; монарх им только руководил.[11]

Первый король Восточной Франкии, избранный не из каролингской королевской семьи Конрада, был для знати настоящим монархом. Именно представители аристократии желали этого разрыва с традицией. Руководитель, которого они избрали, должен был быть и оставаться одним из них. Напомним, что Генрих I понимал это настолько хорошо, что заключал со своими выборщиками дружеские договоры; нельзя было яснее признать, что он считает себя первым среди людей равной значимости. Его сын, Оттон I, действительно старался подчеркнуть свое превосходство, пытаясь сделать из герцогов подчиненных, но даже его преемникам не удалось упразднить одну процедуру, подтверждающую законность их восшествия на престол. Все должны были пройти через выборы. В империи, еще в большей степени, чем во Франции, был оправдан знаменитый наглый ответ графа королю, спросившего, кто его сделал графом: «Кто тебя сделал королем?» Без сомнения, когда личная власть правителя была сильна, выборщики вели себя сдержано, и иногда их голосование напоминало формальность. Между тем еще в 1053 г. знать не собиралась отказываться от своих прав, соглашаясь на выбор, сделанный Генрихом III, только при возможности сохранить право отменить свое решение, если четырехлетний ребенок, которого император намеревался сделать своим преемником, проявит себя неспособным выполнять эту функцию. Их участие в правлении не ограничивалось назначением правителя. Значительные решения принимались, как правило, только решением Hoftag, собрания, в один из тех торжественных дней, когда вокруг короля собирались, помимо его обычного двора, представители высочайшей знати. Речь шла, следовательно, опривлечении аристократии к принятию решения. Это разделение функций было необходимым, когда монарх должен был принимать законы, то есть создавать действующее законодательство. Монарх рисковал преступить обычай, настоящее право в крайнем случае могло быть изменено в соответствии с требованиями времени, но не могло быть ни нарушено, ни искажено. Защита этого права поручалась не только королю в день его коронации; знать, представляющая народ, огромную массу людей, подвластных суду, заботилась о том, чтобы эта миссия была правильно исполнена. Поскольку герцоги были связаны с народами, которыми они правили, сохранение традиционных законов возлагалось исключительно на них, что могло оправдать их мятеж против правителя, превысившего свою власть и ставшего тираном.

Их положение было двусмысленным. Они могли называть себя принцами, первыми, Fursten своего народа, но король мог им напомнить также, что в любом случае они являются его наместниками, в особенности стоя во главе армии, руководство которой возлагалось на них, отсюда происходят их титулы dux, Herzog, лидер. Они в той же мере были представителями народа при короле, как и представителями короля при народе. Чтобы вторая функция преобладала, правители старались упрочить связи герцогов с ним и ослаблять те, что связывали их с народом. Оттон I использовал любую возможность, которая позволяла ему поставить своего родственника во главе герцогства, его зятя Конрада Рыжего в Лотарингии, его сына Людольфа в Швабии и Генриха в Баварии. Никто из них не устоял перед желанием ослушаться. Во время правления Конрада II зять короля Эрнст, герцог Швабский, также восстал против монарха. Хотя герцог и не происходил из народа, руководителем которого он становился, это не мешало ему вести себя так, как будто он всегда принадлежал народу. Генрих, которого его брат Оттон I сделал герцогом Баварским, чтобы немного умерить его амбиции, быстро забыл, что он был саксом по рождению, и вновь попытался осуществить баварский план завоевания земель к югу от Альп, перестав бороться со своим соседом, своим племянником Людольфом, таким же саксом, как и он, но также твердо решившим перенести границы своего Швабского герцогства в Ломбардию. Стоило ли сокращать территории, где правили герцоги, даже ценой распада этнических единств? Оттон разделил Лотарингию на две части в 954 г.; его сын отделил Каринтию от Баварии в 976 г. Эти действия никогда не проходили без конфликтов. Когда в 1046 г. Годфрид Бородатый, который считал возможным восстановить единство Лотарингии под своим руководством, получил от Генриха III только ее южную часть, он поднял мятеж; однако потерял все: единожды восстав, он был смещен. Оставалось радикальное решение: отдавать свободные герцогства под прямое руководство правителя. Конрад II, возможно, принял такое решение; между 1028 и 1039 гг., Бавария, Швабия и Каринтия были переданы Генриху III, который с 1028 г. как раз и был соправителем. Весь юг королевства, следовательно, стал неподвластен влиянию аристократии. За этот небольшой промежуток времени, между 1042 и 1047 гг., три герцогства по очереди перешли во власть монарха. Был ли Генрих III менее смел, чем его отец? Опасался ли он встретиться лицом к лицу со знатью, которую эти внезапные и значительные изменения равновесия сил внутри королевства толкнули бы к мятежу? Чувствовал ли он себя обязанным сохранять старое устройство империи, некоторым образом освященное обычаями? Конечно, он не смог бы сразу создать значительную сферу королевского влияния. У него не было ни людей, ни даже общественных установок, способных управлять именем короля такими обширными территориями. Чрезмерный рост мог привести к катастрофе. Рассмотрим положение во Франции: король осуществляет там политику заповедной местности, но с осторожностью, присущей крестьянину, он присоединяет земли, отрезая их, участок за участком, у своих соседей. В то же время он вводит структуры, необходимые для укрепления здание, по мере его роста.

В своих герцогствах герцоги не были абсолютными хозяевами. Их власть наталкивалась на преграды, подобные тем, с которыми встречался суверен. Нижние слои аристократии не были постоянно и в полной мере связаны с герцогом как с сюзереном, способным требовать от его вассалов повиновения и совета. Феодализм, некоторые элементы которого, как мы видели, были признаны унизительными, в XI в. не полностью охватил германское общество, структура которого оставалась «горизонтальной». Местным землевладельцам, чьи амбиции были не слишком велики, их было легче контролировать, чем становиться значительными особами. Они легче, чем феодалы, соединяли части своего наследства и благодаря этому, без труда достигали положения domini terrae. К власти короля, более удаленной, чем власть герцога, они обращались в крайнем случае, чтобы защищать свою независимость. Вассалы герцога Швабского сказали ему об этом прямо, когда он хотел втянуть их в мятеж против Конрада II: «Мы не слуги, мы свободные люди, и император — наш защитник; если мы его предадим, мы потеряем свою свободу». Чтобы не описывать только достижения, достаточно вспомнить Вельфов, которые имели обширные владения в Швабии, и Захрингеров, чье господство от Черного распространялось вплоть до швейцарских земель; те и другие должны были занять свое место среди герцогов XI в. Что касается Штауфенов, то в середине XI в., занимая пост наместников Швабских, они только начинали свою карьеру. Герцоги опасались остаться в стороне от этих изменений. Они укрепляли позиции своих властных институтов, с помощью которых намеревались управлять своими территориями. Генрих II до своего избрания стремился к этому в Баварском герцогстве. В Саксонии семейство Биллунгов поднялось до звания герцогов благодаря благосклонности Оттона I. Они объединили внесеньориальные владения, ленные владения и земли своих подданных и получили значительную дань, подчинив славян. Когда Генрих III поддержал архиепископа Бременского Адальберта, миссионерская деятельность которого мешала воевать с Вендскими язычниками, они восстали против короля, который, не став их строго наказывать, довольствовался тем, что отобрал у них земли. Но едва правитель закрыл глаза, как Биллунги приняли участие в тайных собраниях саксонской аристократии и вместе с ней заявили о несправедливости, допущенной королевской властью по отношению к ним, ее представителям. В середине XI в., герцоги были не настолько слабы, чтобы король не считался с их властью. Возможно, он не был больше primus inter pares, каким некогда соглашался быть Генрих I, но знать составляла слишком уж значительный противовес его власти.

Представляла ли знать самую мощную из центробежных сил, которая препятствовала действиям центрального правления? Такое представление дел не соответствует действительности, поскольку у империи не было центра как такового. У империи была не одна, а нескольких столиц, и административные, финансовые или судебные органы не располагались постоянно в них, сам правитель там обычно не находился. Карл Великий проводил зиму в своем любимом городе Ахен, остававшемся sedes regia, оплотом королевской власти. Конечно, Ахен многое значил в жизни империи, но его значение было символическим, что в ту эпоху имело колоссальное значение, поскольку знаки играли большую роль, чем умозаключения. Коронации осуществлялись в придворной часовне, исполнявшей роль сцены, и символизировали восшествие на трон Карла Великого, solium regis, но по окончании церемонии правитель снова уезжал, иногда навсегда. Не дольше, чем в Ахене, император задерживался в Риме. Опыт Оттона III был слишком неудачным, чтобы его повторять. Константинов дар запрещал императору жить в Вечном городе, только преемник Петра мог иметь там свою резиденцию. Таким образом, императору было достаточно приехать туда, чтобы получить благословение и корону. Рим, как и Ахен, был символом, без которого нельзя было обойтись, поскольку там было сосредоточие величия истории.

Но превратить это место в резиденцию правительства было невозможно; несчастья Оттона III это доказали. Не следует забывать королевство Италию. Павия, где сохранились воспоминания о лангобардах, их железной короне и их победителе, Карле Великом, играла схожую, хотя и менее заметную роль, чем Ахен. Что касается Бургундии, там не было города, имя которого было таким же значимым, как Рим, Ахен или Павия.

Некоторым городкам правители отдавали предпочтение и осыпали милостями. Тем не менее они не обосновывались там, даже если и посещали их чаще и охотнее, чем другие города. Они лишь предпочитали остаться там в ожидании Страшного суда, в могиле. Так, Генрих I и Матильда пожелали быть похороненными в Кведлинбурге, Оттон I — в Магдебурге, Генрих II — в Бамберге, Конрад II и все Салии, правившие после него, в Шпейере, ставшем для императоров тем же, что и Сен-Дени для французских королей. При жизни монархи считали города лишь местами временного пребывания, так как они находились в постоянных разъездах. Их правление начиналось с объезда империи, Umritt. Это позволяло им познакомиться со своими владениями и получить признание, это было чем-то вроде первого представления короля своему народу. Первым в 984–986 гг. совершил объезд своего государства совсем молодой Оттон III. Без сомнения, во время поездки перед правителем представали народы и земли, подчиненные его власти, возможности, которыми он мог располагать, и трудности, сопряженные с предстоящим правлением. Совершение поездки не имело целью обосноваться где бы то ни было. Маршруты, которые восстанавливает хроника, и сведения, оставленные дипломатическими миссиями, представляют этих людей, безостановочно переезжающими с одного места на другое. Они направлялись туда, куда их влекло положение дел, требовавшее их присутствия, или же туда, где им было удобно или даже приятно. Иными словами, они постоянно ездили по всей империи. Были регионы, которые они посещали редко или вообще не удостаивали своего внимания. До середины XI в. император чаще всего посещал среднее течение Рейна, Нижнюю Лотарингию, то есть современные Бельгию и Голландию, и прежде всего страну, центром которой был Гарц, север Гессена и юг Саксонии. Считается, что Конрад II, как и Оттон I, провели там почти треть времени своего правления. Бавария, Швабия и Эльзас видели короля намного реже; но Салии отправлялись туда чаще, чем императоры из саксонской династии; они посещали эти провинции с десяток раз, в три раза чаще, чем Оттон I. Италия привлекала внимание всех императоров намного больше, чем Южная Германия. Они посещали ее девятнадцать раз, и некоторые из их пребываний к югу от Альп длились годами. Если «государство находилось действительно только, там где пребывал король»,[12] в империи существовали провинции, где государство продолжительное время находилось в упадке, и такое положение сохранялось до конца Средневековья, несмотря на то что регион, находящийся в королевской власти, менял свои очертания и центр. Власть никогда не распределялась везде равномерно в пределах границ трех королевств.

Правитель мог много разъезжать, поскольку его сопровождало совсем мало подданных, лишь ограниченный штат слуг. При дворе слуги играли важную роль: дворецкий, управляющий винным погребом, маршал и казначей, к которым позднее добавился псарь. У всех в подчинении были свои собственные слуги, по большей части рабского происхождения. В торжественных случаях, когда устраивалось одно или несколько пиршеств, эти должности исполнялись герцогами. Съезды проходили в местах, предназначенных для этого, достаточно просторных дворцах, таких как Грон около Геттингена или Гослар рядом с серебряными рудниками, а также в епископских городах, Регенсбурге или Майнце. В этих случаях прислуги требовалось в несколько раз больше, так как эти «съезды» (Hoftage) собирали многочисленных участников и их свиту. Все вопросы и решения предварительно обсуждались тайным советом, который появился лишь во время правления Генриха III, и лишь потом передавались на обсуждение знати. Эти решения регистрировались канцелярией, старейшей и наиболее развитой службой. В нее входило три секции: немецкая, итальянская, созданная в 962 г., и бургундская, выделенная из нее при Генрихе III. Должность Великого канцлера в первой канцелярии исполняли архиепископ Майнцский, во второй — архиепископ Кельнский и в третьей — архиепископ Безансонский. Положение этих прелатов было почетно. Работа возлагалась на канцлеров, которые использовали нотариусов, секретарей и писарей, обычно немцев, причем не только в немецкой, но и в итальянской и бургундской канцеляриях. Эти служащие получали образование в специализированных школах, например в школе Кайзерверт. Королевская часовня, о значении которой мы уже говорили, на протяжении долгого времени готовила не только будущих епископов, но и клерков, которые занимались государственными документами. Генрих III реорганизовал часовню, поручив управление capellarius, в задачу которого входило главным образом ведение богослужения. Хотя работа канцелярии велась очень оживленно, у нее не было архивов. Этот пробел объясняется природой документов, предоставляемых этой службой. Речь идет прежде всего о предоставлении привилегий отдельным лицам либо учреждениям и объединениям. Административные документы так же невозможно найти, как и законодательные тексты. Даже в сохранившихся документах той эпохи нет эквивалентов каролингских капитуляриев, которые выпускались по конкретным вопросам. То, что суверен не издавал законы stricto sensu (к этой категории можно отнести лишь приказ Генриха II к своим подданным заключать мирные союзы), объясняется господством обычного права. Судебное разбирательство велось исключительно устно, и, хотя одной из основополагающих обязанностей короля было вершить правосудие, верховного суда, помогавшего ему в этом, не существовало. Он был создан лишь в XIII в. Таким образом, службы не играли значительной роли; они должны были быть не слишком громоздкими. В этих условиях двор обладал довольно большой мобильностью.

Поскольку разъезды не позволяли императору заботиться об исполнении его приказов лично, он был вынужден поручать исполнение своих обязанностей должностным лицам. В принципе, существовали структуры, в обязанности которых это входило: герцогства, графства и марки (в порядке убывания значимости). Однако эти ступени стройной иерархии, по-видимому, не заменяли волеизъявление короля. Мы уже увидели, как было тяжело сделать из герцогов представителей суверенной власти. С большим трудом удалось отменить право наследования герцогств. Короли сохраняли за собой право смещать герцога, который проявил непокорность. Достаточно было, чтобы о смещении было объявлено на территории соответствующей народности. Наконец, границы этой территории могли быть изменены. Но эти ограничения практически не затрагивали герцогской власти, что позволяло им ощущать себя местными царьками или по крайней мере представителями высшей власти. Учреждение Оттоном I наместников, призванных контролировать действия герцогов и заниматься королевским имуществом, не дало результатов и прижилось только в Лотарингии, где окончательно изжило себя в XII в., сохранившись только на Рейне. Что касается графств, то их структура никогда не была полной, так как не охватывала ни Восточной Саксонии, ни Тюрингии. Графы сумели сохранить право передавать по наследству свой титул и владения, с доходов которых они жили. Право наследования вызвало риск раздробления округов и их перегруппировки. Церковные льготы или светские привилегии сложились в целую систему. Процесс уплотнения, отмеченный выше, затронул прежде всего графства, прилегавшие к замку, вокруг которого были сосредоточены разрозненные и разнородные элементы, вошедшие во владения сеньора.

Это феодальное графство лишь очень отдаленно напоминало каролингское. Граф больше не выходил к своим подданным, он созывал их у себя. В марках — на юго-востоке Австрии, в пределах славянского мира Лужица, Мисния и Северная Марка (будущий Бранденбург), поделенные на округи (Burgwarde), — маркграфы, в обязанности которых входила воинская служба, имели также право чинить суд на всех своих землях. Изменения, которые происходили в графствах, быстро охватили марки, где крепко укоренились родственные отношения. Феодализация системы, вначале предназначенной для выполнения королевских решений, таким образом, значительно уменьшила их значимость, начиная с XI в.

Какими возможностями располагал император? Практически невозможно составить себе о них точное представление. Необходимые документы отсутствуют. Исчезли ли они? Нет уверенности, что они когда-либо существовали. Tafelguterverzeichnis, реестр имущества правителя, точно не датирован, но это скорее XII, чем XI в. Хотя эти владения были очень значительны и достаточно обширны, «император жил своим». Его состояние включало владения, «государственную казну». Это, без сомнения, был остаток собственности Каролингов, а также владения Оттонов и Салиев до их восшествия на престол. В центре любых государственных земель находились поместья, резиденции provisor, управляющего этой частью королевского имущества, которому помогали слуги незнатного происхождения, повышавшие свой социальный статус благодаря этой службе. Мы видели, что Конрад III и его сын очень охотно прибегали к помощи этих слуг, чья преданность казалась безграничной. Некоторые из этих поместий удачно расположенные на пути следования короля, были достаточно большими, позволявшими принять и содержать двор в течение некоторого времени. Каким бы оно ни было, количество едоков могло исчисляться несколькими сотнями или даже тысячами (по некоторым сведениям эта цифра составляла 400, по другим 4000 человек). Размер потребления был огромным, так, например, в Магдебурге в 968 г. каждый день потреблялось 1000 свиней и баранов, 8 быков, 20 бочек вина и пива, 1000 мюи зерна, овощи и рыба. Такие расходы невозможно было долго выдержать. Именно поэтому двор постоянно находился в разъездах и дорожил этой невозможностью бесконечно находиться в одном и том же месте. Эти перемещения были урегулированы, по крайней мере частично, возможностями области. Великие церковные праздники выбирались обычно для проведения больших съездов, сеймов и синодов. Также в эти дни двор останавливался в местах, где можно было развлечься; это были «праздничные дворцы» (Festpfalzeri). В Ахене, Франкфурте, Ингельхейме, Регенсбурге и Кведлинбурге отмечалась Пасха, Рождество — в Похлде и Кельне. Генрих III построил в Госларе громадный дворец, расположенный рядом с Раммельсбергом, среброносные жилы которого приносили достаточно драгоценного металла чтобы покрывать расходы, и, таким образом, Гарц мог служить «кухней и столовой» при дворе. Остановки зависели не только от размещения в этом государственном «здании» чердаков, подвалов и коровников. Следовало обеспечить суверену возможность отправиться туда, куда требовали дела. Также императоры, покидая определенное место, пытались за его счет пополнить свое имущество и оставляли на своем пути дворцы. Генрих II выбрал Бамберг, поскольку отсюда он намеревался лучше контролировать верхнюю долину Майна и его притоков. Конрад II по той же причине построил замок Нюрнберг.

Королевское имущество было не безграничным. Король не мог жить, пользуясь только своими ресурсами. Денежные средства были не столь малы, чтобы не позволить правителю приобрести то, в чем он нуждался. В течение долгого времени, пока он не получил в свое распоряжения органы, взимавшие деньги со своих подданных, ему было проще прямо прийти к ним и натурой взять долю их богатств, которую он считал в праве с них требовать. Во время своих поездок его приглашали знатные вельможи, которые были его вассалами, и прелаты, которые видели в нем наместника Бога. Гостеприимство стоило больших расходов; gistum или servitia, часто называемые servitium regis, королевской службой, предполагали, что у обязанных платить был большой доход. Размеры церковного состояния оправдывались тем же. Король не мог не жаловать епископам прав и имущества, превращавших их в вельмож, так как он ожидал от них службы, которая маленькому человеку была не под силу.

Итак, мы увидели, что Оттон II и Конрад II охотно останавливались у прелатов. Перечислим среди мест, где они останавливались, монастыри Ставело, Корвея, Верден, Рейхнейе, а также Регенсбург, Обер и Нидермюнстер, епископства Кельнское, Майнцское, Шпаурское, Вюрцбургское, Бамбергское и Регенсбургское. И хотя в Италии, куда императоры часто ездили и где они подолгу оставались, слова fodrum и servitium были неизвестны, обозначаемые ими реалии существовали на самом деле. В X в. значительно увеличилось количество дворов, где можно было остановиться, вдоль маршрутов путешествия короля от Павии до Генуи и от Вероны до Павии. Обычно они располагались в городах, и благодаря предоставляемым ими удобствам правители охотно задерживались там. Этот факт также необходимо принимать в расчет, чтобы объяснить значение Италии в имперской политике.

Как военачальник император нуждался в людях. В принципе он мог использовать право призыва на военную службу, в случае серьезной опасности он трубил clamor patriae, и свободные люди должны были ответить на этот призыв. В действительности же крестьяне были признаны наименее годными к военной службе, что, впрочем, лишь сокращало их свободу. Перед саксонскими milites agrarii, обязанными охранять замки, ставилась лишь оборонительная задача. Для важных кампаний мобилизовали, главным образом, loricati, тяжелую кавалерию. Судя по данным indiculus loricatorum, датируемого 981 г., regnum teutonicum могло отправить на юг Альп около 6000 человек верхом, вооруженных с ног до головы, из которых треть состояла из епископов или аббатов, а остальными были герцоги, маркграфы и другие прямые вассалы короля.

Войска предоставлялись также Италией; именно поэтому Конрад II благоприятствовал вавассорам и стремился к примирению с капитанами; и те и другие относились к militia regni, королевской армии. Все эти войска редко распускались в одно и то же время. Их снабжение представляло неразрешимую задачу. Например, для подобных операций на полуострове император располагал значительными военными средствами. Однако приходится сомневаться, что они были вполне приспособлены к задачам, которые должны был выполнять. Ужасное поражение при Котроне в 983 г. и эпидемии, часто поражавшие людей, сменивших климат, заставляют думать, что эти войска, несмотря на свою многочисленность, не были действительно эффективными.

Система, используемая императорами для выполнения своих задач, сохранения мира и справедливости, по большей части была заимствована в каролингском государстве. Связи, которые объединяли земли и людей трех королевств, были довольно слабы. То, что удавалось сеньорам, собиравшим разнородные части и объединявшим их в жестких структурах, императору было не доступно. Пространство, которым он правил, было слишком обширным. Достаточно взглянуть на карту, чтобы понять невозможность такого предприятия. Чтобы преодолеть империю с севера на юг, нужно было скакать верхом более двух месяцев. Королю Франции хватало чуть более недели, чтобы объехать свои владения из конца в конец, а чтобы добраться от Орлеана до Парижа, достаточно было трех дней.

Деяния, свершенные императорами при посредственном вооружении и в невероятно трудных условиях, впечатляют. Они избавили свои государства от набегов венгров, а также, хотя и с большим трудом, от натиска славян. Они расширили границы, подчинив своей власти Лотарингию, установив по примеру Карла Великого свою власть над королевством Италии и присоединив земли, некогда подвластные Лотарю, путем настойчивых и ловких переговоров о присоединении к империи королевства Бургундии. Влияние, которое они имели за пределами своих обширных владений, образованных этой «триадой», было столь длительно и сильно в Богемии, что это герцогство фактически попало под императорский протекторат. С Польшей и Венгрией на востоке и с Данией на севере были налажены крепкие отношения, даже если зачастую они и накалялись. Напомним, что Ольга, княгиня киевская, в 959 г. обратилась к Оттону I за поддержкой своих планов крещения Руси, а спорные вопросы между басилевсом и императором не мешали им заключать браки между их домами. На западе Капетинги должны были волей-неволей отказаться от Лотарингии, и, хотя соглашениям, которые смогли заключить Генрих II с Робертом Благочестивым и Конрад II с Генрихом I Французским, не хватало искренности, нарушение добрососедских отношений между обоими государствами со стороны Каролингов так и не достигло драматического накала.

Политика императоров не всегда совпадала с интересами знати, и мы видим, что при всех королях вспыхивали мятежи, которые нелегко было полностью усмирить. Ни один из них не смог вынудить правителя сложить с себя полномочия. Герцоги не смогли воспользоваться кризисами ни 983, ни 1002, ни 1024 гг., чтобы отнять корону у семьи, получившей ее в 919 г., однако выборный характер монархии делал возможным это изменение. Зачастую выборы проводились в условиях, нарушающих установленный порядок, так как царствующий правитель просил у знати избрать своего сына, чтобы его можно было привлечь к управлению государством, и тот становился королем. Оттон I прибег к этой процедуре в 961 г. Ни состав выборщиков, ни точные формы опроса нам не известны. В этой процедуре должны были участвовать все народы, и поскольку их представители не могли быть собраны сразу, к ним отправлялись, чтобы узнать их мнение, например в Саксонию, как это сделали Генрих II и Конрад II. Епископы часто играли очень значительную роль при предварительном обсуждении. Вспомним о Виллигизе Майнцском, поддержка которого стала решающей, когда Генрих Баварский добился права наследовать Оттону III. Напомним также, что решение должно было быть единогласным, а не приниматься большинством голосов. Оно проявлялось в клятве верности, приносимой избраннику королевской знатью до ритуала коронации. В принципе представители знати могли бы выбрать кого-то, не принадлежащего к царствующей семье. На самом деле ничего подобного не происходило. Должны были соблюдаться два критерия: зрелость кандидата, его возраст и его личные качества, а также кровное родство. Упоминая об этом праве королевской крови (Gebliitsrecht), Виллингз отклонил кандидатуры маркграфа Мейсенского и герцога Швабского в 1002 г. Чтобы выборы не превратились в простую формальность, в 1054 г. знать, избрав Генриха IV по просьбе его отца, заявила, что они сохраняют право пересмотреть свое решение, если ребенок проявит себя неспособным управлять государством. Теоретическая мера предосторожности. Все правители, даже Салии, были потомками по женской или мужской линии Генриха I и Матильды.

Безусловно, эта верность династическому принципу объяснялась традиционными представлениями германских народов, видевших в королевском происхождении, stirps regia, особую харизму, священную силу, мистическая власть которой, тонко показанная Марком Блошем, была очевидным признаком. Парадоксально, но церковь, как мы видели, высказывавшаяся за сохранение наследственного перехода власти, в принципе скорее враждебно относилась к этой концепции, подчеркивая значение способностей, действительно проявляемых кандидатом к выполнению своих обязанностей. Поспешим заметить, что среди представленных нами деятелей не было бесцветных личностей. Идеализм одних (вспомним Оттона III и Генриха III) контрастировал с реализмом других (например, Генриха II и Конрада II), однако все они проявили свой характер и физическую силу. Какую выносливость нужно иметь, чтобы проводить большую часть жизни в пути, верхом объезжая огромные территории, ни одна карта которых не давала соответствующего представления о них! Империя не была лишена этой возможности в эпоху правления Капетингов. Вспомним только один из примеров, детство Оттона III. Два регента, позволивших ребенку вырасти и возмужать, прежде чем взять власть в свои руки. Сначала Феофано, затем Аделаида были женщинами с исключительными качествами. Давайте упомянем также великих аббатис Кведлинбургскую и Гандершеймскую, сестер или теток королей, которым часто поручалось решение деликатных задач. Не все они почитались святыми, как Матильда и Аделаида, но все способствовали «своими молитвами и делами земному успеху и духовному спасению своего властителя».[13] Они придавали языческой харизме отблеск христианской святости, который усиливал авторитет правителей.

Действительно, коронование придавало королю эту святость, каким бы он ни был сам по себе. Как писал во времена первых Салиев нормандский неизвестный автор, миропомазание делало из того, кто его получал, christomimetis, воплощение Христа, и телесная оболочка правителя обретала иную сущность, действительно мистическую, освященную божественным разумом. Он становился, подобно Мельхиседеку, королем и священником, находящимся на полпути между народом и духовенством. В отличие от своего отца Генриха I, Оттон I придавал огромное значение коронации, и все его преемники пошли по его стопам. Не все они были коронованы в Ахене, как Оттон I, но, начиная с Генриха III, единственным подходящим местом для этой церемонии признавалась придворная ахенская часовня. Память о Карле Великом, заставившая в 936 г. Оттона I отправиться в столицу великого императора, не должна была никогда больше угаснуть. Сам Оттон III, очарованный Римом и мечтающий вернуть Вечному городу его славу caput mundi, старался найти могилу Карла Великого и пожелал быть похороненным рядом с ним. Что касается Конрада II, ему казались похвалой слова, что у его седла свисают стремена Карла.

Было невозможно равняться на первого императора Запада, не предполагая наследовать его действия полностью, добавив к королевской короне императорскую. Нужно ли было искать ее в Риме? Карл Великий сожалел о том, что сделал это, и его сын был коронован в Ахене, но это раскаяние не длилось долго. Преемники Людовика Благочестивого снова повторили поступок, которого не желал его отец. Некоторые современники Оттона I, летописец Видукинд, например, хотели, чтобы империя была принесена воинами их победоносному главе. Но их никто не слушал. Все наследники Оттона последовали его примеру и отправлялись в Рим, чтобы короноваться там. Генрих III двинулся в путь только через двенадцать лет после своего восшествия на престол. Хотя кроме Оттона III никто из императоров не собирался оставаться в Вечном городе, поскольку он служил лишь сценой для их коронации, связи империи с Римом продолжали укрепляться. В свое время, чтобы не задевать «римлян» Византии, Карл Великий оставил титул imperator Romanorum. В XI в. его далекие преемники более не считали нужным щадить самолюбие Востока. Они назвали свою империю Imperium Romanum или Romanorum, Римская империя или Империя римлян.

Была ли эта империя германской? Конечно нет, поскольку немцы еще не осознали ясно, что являются нацией; само название regnum teutonicum не было распространено, ни, тем более, официально принято. Однако у этого королевства, возникшего первоначально как Восточная Франкия и превращавшегося в Германию, с империей была очень тесная связь. Когда в 1007 г. Генрих II назвал себя Romanorum rex, еще до коронации папой, состоявшейся только в 1014 г., он демонстрировал свою уверенность, что это однажды произойдет, и, таким образом, не имея возможности назвать себя римским императором, он позволил провозгласить себя их королем. Таким образом, принц, которого выборы и коронация в Ахене делали королем Восточной Франкии, становился почти что императором и рано или поздно был увенчан папой в Риме. Королевство и империя столь тесно сближались, что они практически сливались воедино. Доказательством этого смешения служит для нас немецкий язык: в нем существует только одно слово rike, Рейх, для обозначения империи и королевства. Как будто, чтобы еще сильнее подчеркнуть родство между regnum и imperium, правитель носил одну корону, выступая в качестве императора и короля. Если будущий император всегда был королем, которого избрали представители народов, объединенных внутри того, что мы для удобства называем regnum teutonicum, он не мог довольствоваться властью над одним народом. Империя предполагает, что ее правитель руководит более чем одним народом. «Триада», созданная в 1034 г. с присоединением Бургундии, что случилось намного позднее присоединения Италии, представляла собой, таким образом, обширное территориальное единство, которое самим своим масштабом оправдывала притязания его главы на императорский титул. И было чрезвычайно важно, что это господство распространилось на многие народности и объединило Италию, Галлию, Германию и Славию, как показывают миниатюры некоторых рукописей. Рост империи и ее разнообразия не позволяли ее властителю считаться всеобщим. Это определение встречается только у некоторых писателей. Императоры его никогда не принимали. Короли Франции, Англии или Испании, сильные своими собственными имперскими традициями, не согласились бы быть только подчиненными.

Империя может стремиться к всеохватности, только осознавая свое место в христианстве, общности королевств, которой управляет папа, номинально по крайней мере. Император — защитник папства, слабость которого столь очевидна, что неоднократно оказывалось необходимым вмешательство его защитника. Одилон Клюнийский признает правильность — обоснованность этих вмешательств, «которые позволили Риму снова… править миром». Но означает ли всеохватность универсальность функции? Именно она превращала империю в Imperium christianum. чья ответственность в некотором отношении была ограничена лишь рамками христианского мира. Его границы императоры стремились раздвинуть, поддерживая миссионерство. Если империя занимало в мире первое место, praecellit in mundo, то только благодаря своим особенным отношениям с папским престолом.

Яснее, чем в письменных источниках, редких и труднодоступных в то время, сущность империи и ее правителя раскрывались в символах, легко читаемых и узнаваемых умами, привыкшими распознавать смысл этого языка. Вспомним о миниатюрах рукописей, например о тех, что в 973 г. были созданы для молитвенника Ахена в мастерской Рейхнау. «Прославление Оттона II там превосходит все, что было заложено в искусстве традицией», император представлен там в виде Христа во славе Его. Тело правителя, избранного, чтобы «нести Слово Вечного Царя», разделено на две части белой тканью, пеленой дарохранительницы, которая в храме обозначала границу Святаго святых. В императоре сосуществует два начала, плотское и духовное, второе дает ему право выполнять его высокое предназначение. Разумеется, видеть подобные изображения имели возможность немногие, зато перед толпой он представал как miro ornatu novoque apparatu, облаченный в ризы для коронации (ornatus) и неся знаки власти (apparatus). Лиутпранд Кремонский описывал Оттона I, вступившего в Рим 2 февраля 962 г. с большой пышностью. Он, вероятно, был увенчан короной, форма которой впоследствии была изменена Конрадом II, но ее основные элементы еще с тех времен воплощали политические воззрения, унаследованные из Библии. Корона была описана П. Е. Шраммом и X. Деккер-Хауфом. Приведем здесь из этого только ее основные детали. Фронтальная и затылочная стороны были украшены во всему полю двенадцатью драгоценными камнями и напоминали нагрудное украшение первосвященника с именами двенадцати колен Израиля. Сама форма короны была насыщена смыслом, она представляла собой восьмиугольник, составленный из двух наложенных квадратов. Первый символизировал Иерусалим, второй — Рим, два священных города, первый — город будущего, второй — настоящего. Две фигуры, боговдохновенного Давида и мудреца Соломона, символизировали миссию империи. «Корона наиболее точно воплощала идею, которую воспринял Оттон: император, исполняющий волю Христа, несет ответственность за распространение христианской веры, строящей царство справедливости и мира; империя, одно из звеньев истории спасения, входящее в длинную цепь между первым и новым Иерусалимом».[14] Следует также сказать несколько слов о Святом копье, врученном королем Бургундии Генриху I в 926 г. В состав его металла входили гвозди, проткнувшие руки и ноги распятого. Некоторые также утверждают, что это было Святое копье, обнаруженное Еленой в то же время, что и Крест. Другие говорят, что это было копье святого Маврикия, возглавившего легион, воина-мученика, которого Оттон I сделал покровителем империи. В любом случае считалось, что оно приносит победу над врагами веры. Вставленное в оправу Конрадом II в богато украшенный крест, который содержал фрагмент настоящего Креста, оно символизировало также в высшей степени религиозный характер империи. Молитвенник, сума и сабля, которые Оттон III извлек из могилы Карла Великого, Святое копье и sancta corona regni составляли в XI в. insignia regalia или imperalia. Владение ими, хотя в строгом смысле не было знаком легитимности властителя, но практически являлось непременным атрибутом власти. Факт, что Конрад I передал их Генриху Саксонскому, которого он хотел сделать своим преемником, равно как и жест Кунегунды, вдовы Генриха II, вручившей их первому представителю Салической династии Конраду II, показывает значимость этих символов, почитаемых уже в 918 г. Когда в день своей коронации король римлян, облаченный в мантию, усеянную звездами, которая его уподобляла cosmocrator, увенчанный Reichskrone, с Крестом, содержащем Святое копье, еще до императорской коронации в Риме собирался взойти на трон Карла Великого в придворной часовне, он отчасти переставал быть обычным человеком и проникал в сферу священного. Германское Koenigsheil, тип baraka, уступило место Heiligkeit, святости. Повиноваться этому наместнику Бога на земле считалось священным долгом, а бунтовать против его власти было почти кощунством.

Священный характер давал императору не только чрезвычайную власть, но и возможность добиваться от своих подданных повиновения, в котором, в противном случае, они могли бы ему отказать. Действительно, Церковь, особенно в Германском королевстве, была королевской, императорской Церковью, Reichskirche. Поскольку он был покровителем всех местных Церквей, как ею была мать этих Церквей, Римская церковь, правитель считал себя вправе ждать повиновения и от нее. Прелаты вполне осознавали обязанности, которые несла в себе защита императора, но они прекрасно понимали, что эта защита была необходима и что за нее надо было платить. Они поддерживали идею империи так долго, как ни одному государству не удавалось ее воплощать в политической реальности. Они побудили знать превратить Восточную Франкию в целостное государство и не были чужды императорским амбициям Оттона I. Наконец, они старались изо всех сил смягчить последствия кризисов, которые подвергли опасности существование системы, в которой они нуждались. Но Церковь и империя были взаимосвязаны. Империи не хватало компетентных и верных слуг. Священнослужители выполняли эту роль. Сначала в окружении правителя. Не было короля, при котором не находился бы какой-нибудь прелат, например Гериберт Кельнский или Виллигиз Майнцкий, не говоря уже о Бруно Кельнском, брате Оттона I, который мог бы считаться образцом! Канцелярией всегда руководило опытное духовное лицо; королевская часовня служила «школой» преданных слуг государства. Лучшие занимали в нужный момент посты епископов и аббатов. Король назначал их, стараясь соблюдать, по крайней мере, форму, предписанную каноническим правом, не обходясь чересчур грубо с теми, кто мог бы заявить о своем праве выборщика. Поскольку им удалось избежать слияния Церкви с государством, мешающего герцогам использовать церковь в своих целях, императоры смогли назначать доверенных лиц в земли, где верность знати не была подтверждена. Структура епархий заменяла, таким образом, сеть графств, где встречались серьезные пробелы и где руководители испытывали нехватку в покорности. Чтобы прелаты могли располагать средствами, правители одаривали их землями и передавали им королевские полномочия, что превращало их земли в бастионы королевской власти. Таким образом, длительный и сложный процесс слияния государства и церкви, Reichskirchensystem, как его называют, несколько упрощая, историки, быстро развивался. Он был завершен, когда Генрих III пожаловал епископам, вручив им знаки двойной власти, религиозной и политической, кольцо и жезл. Без преувеличения можно сказать, что структуры, поддерживающие империю, были церковными. Ничто, казалось, не угрожало их надежности в середине XI в. В Риме с 1046 г. царили папы, близкие императору. Как во времена Оттона III и Сильвестра II, суверенный понтифик и император могли действовать сообща во имя блага христианства. Духовное и земное казались едиными в единственном городе, который призван был стать преддверием другой, загробной жизни. Империя достигла вершины своей славы. Однако в тени римского дворца ее подстерегала смертельная опасность. Лев IX привез из Лотарингии монаха, который был там одним из его приближенных, Гумберта де Муаенмутье. Его пронзительному и систематическому разуму предстояло выработать острую, как кинжал, доктрину, которая проникла в имперскую организацию и разрушила ее.

Примечания:

1

R. Folz, L’ldee d’empire en Occident du V siecle au XIV siecle, Paris, 1953, p. 5.

5

Лат. защитника и стража короля. (Прим. пер.)

6

P. Corbet, Les Saints ottoniens. Saintete dynastique, saintete royale et saintete feminine autour de l’an mil, Sigmaringen, 1986, p.231.

7

E. R. Labande, «Mirabilia Mundi. Essai sur la personnalite d’Otton III», in Cahiers de civilisation medievale, 1963, p. 462.

8

Лат. Обновление Франкского государства. (Прим. пер.)

9

Лат. Конрад, Божьей милостью, римский август. (Прим. пер.)

10

G. Demians d’Archimbaud, Histoire artistique de l’Ocident medieval, Paris, 1968, p. 118.

11

R. Folz, «Le regime monocratique en Allemagne (IX–XV siecle)», in La Monocratie, Receuils de la societe Jean Bodin XXII, Bruxelles. 1969, p. 241.

12

R. Folz, «Le regime monocratique», op. cit.,p. 302.

13

P. Corbet, Les Saints ottoniens, op. cit., p. 263.

14

R. Folz, La Naissence du Saint Empire, Paris, 1967, p. 54.