Глава 10

Бои на Кубани

Главным фронтом Кавказской армии Врангеля по-прежнему оставался Северный. Врангель писал:

«Напрягая крайнюю энергию, красные в середине июля успели сосредоточить в Саратове большую часть своей 2й армии. Силы, коими располагал противник, достигали 40 000, превосходя численностью мою армию во много раз. Результаты ошибочной стратегии главного командования начинали сказываться. Предложенный мною по освобождению Северного Кавказа план – освободившиеся по завершению Кавказской операции наши силы использовать на Царицынском направлении, дабы соединиться с силами адмирала Колчака, – был Главнокомандующим отвергнут. Вместо этого Кавказская армия была переброшена в Донецкий бассейн. Сложившаяся независимо от нас общая обстановка вынудила нас в конце апреля сосредоточить значительные силы на Царицынском направлении, но драгоценное время было уже потеряно, противник получил возможность, действуя по внутренним операционным линиям, сосредоточить свои силы на Восточном фронте, разбить армии Верховного Правителя и освободившимися силами обратиться на нас».

Тут нельзя не сделать ряда замечаний. О невозможности соединения с войсками Колчака уже говорилось, сей адмирал в августе находился уже за Уралом. Кавказскую же армию у Врангеля Деникин не отнимал, а лишь перебросил несколько частей в центр России.

А теперь вновь вернемся к запискам барона:

«25го июля я на автомобиле с начальником штаба выехал в Камышин. Чем далее продвигались мы на север от Царицына, тем более местность представляла собой характерные черты средней полосы России. Вид деревенских построек, характерный великорусский говор крестьян, все это резко отличалось от Кавказа и Задонья.

26го вечером мы выехали из Камышина по железной дороге до станции Неткачево, откуда проехали в деревню Грязнуха, где находился штаб генерала Покровского. Осмотрев расположенные в резерве части, мы проехали с генералом Покровским в Каменный овраг к генералу Топоркову. Я хотел совместно с начальником штаба и командирами корпусов обсудить общее положение. Последнее складывалось для нас весьма неблагоприятно. Значительно усилившийся, превосходящий нас во много раз численностью противник должен был ежечасно перейти в наступление, и наши части должны были неминуемо быть отброшены к югу. Единственный наш коммуникационный путь – Волга – был под ударами врага. Наша транспортная флотилия состояла всего из двух захваченных нами в Царицыне буксиров, весьма слабой силы. На своевременный подход подкреплений рассчитывать было нельзя. При значительном удалении от базы и отсутствии путей подвоза артиллерийское снабжение пришло в расстройство. Вплоть до Царицына подготовленных узлов сопротивления не было. Войска, отброшенные к югу, неминуемо должны были сотни верст катиться назад. Имей мы силы продолжать наступление и атаковать противника в Саратове, не дав ему закончить сосредоточение, обстановка могла бы круто измениться в нашу пользу. Однако в настоящих условиях об этом нечего было и думать. Не только продолжать наступление, но и рассчитывать продолжительное время удержаться на настоящих позициях мы не могли. Надо было думать лишь о том, чтобы сберечь армию впредь до прибытия подкреплений и возможности с помощью их перейти в контрнаступление.

На военном совещании 27го июля было принято решение в случае перехода противника в общее наступление избегать решительных боев и медленно отходить, задерживаясь на каждом рубеже, лишь нанося короткие удары врагу, с целью выигрыша времени.

27го июля я вернулся в Камышин, откуда телеграфировал Главнокомандующему:

“Противник продолжает спешно сосредотачивать части к Саратову: с Уральского фронта переброшена 22я стрелковая дивизия, из Нижнего Новгорода отряд волжских матросов, из Казани и Самары 16 легких и тяжелых батарей, прибыло из внутренних губерний шесть тысяч пополнения, за счет которых восстановлены вторая бригада второй дивизии и полностью 38я дивизия, сформированы в саратовском районе 2я бригада 34й дивизии, 5я отдельная стрелковая бригада и Николаевский батальон.

Обстановка повелительно требует полного использования камышинской победы и неустанного продвижения на Саратов, дабы не дать красным закончить сосредоточение и вырвать у нас инициативу. Однако полное расстройство снабжения вследствие невозможности иметь впредь до падения Астрахани водный транспорт, крайнее истощение частей Кавармии, сделавшей за три месяца с непрерывными боями более тысячи верст и огромный некомплект в единственно боеспособных кубанских частях исключает возможность дальнейшего продвижения Кавармии на Саратов. На военном совете комкоров, собранном мною вчера в Каменном Овраге, дальнейшее продвижение на север единогласно признано невозможным. С болью в сердце вынужден отказаться от дальнейшего наступления Кавармии и отдать директиву Нр 01226. На поддержку северной группы Кавармии выдвигаю три полка 6й дивизии, прибытие которых на фронт могу ожидать не ранее 15го августа – части с тяжестями следуют походом.

Камышин 28 июля 1919 года

Нр 193/ш.

Врангель”.

Горькое чувство овладело мною. Я ясно отдавал себе отчет, что ошибочная стратегия Главнокомандующего неминуемо сведет на нет все наши военные успехи, достигнутые такой дорогой ценой. Второй уже раз успехи моей армии сводились на нет тем, что легшие в основу оперативного плана обещания Главнокомандующего передачи мне сил, необходимых для успешного завершения операции, не выполнялись. Сосредоточив все внимание на казавшемся ему главнейшим “Московском” направлении, главное командование уделяло Добровольческой армии все свои заботы. Нелады между Главнокомандующим и Кубанским правительством тяжело отражались на снабжении моих частей. Низшие органы штаба Главнокомандующего проявляли в отношении нужд далекой сердцу генерала Деникина Кавказской армии полную невнимательность.

29го июля я обратился к Главнокомандующему с официальным письмом».

Там содержалось уже прямое обвинение в адрес Главкома:

«До назначения меня командующим Кавказской армией я командовал теми войсками, которые ныне составляют Добровольческую, числящую в своих рядах бессмертных корниловцев, марковцев, дроздовцев. Борьба этих славных частей в Каменноугольном районе – блестящая страница настоящей великой войны. Безмерными подвигами своими они стяжали себе заслуженную славу… Вместе со славой они приобрели любовь Вождя, связанного с ними первым “ледяным походом”. Эта любовь перенеслась и на армию, носящую название “Добровольческой”, название, близкое Вашему сердцу, название, с которым связаны Ваши первые шаги на Великом Крестном пути… Заботы Ваши и Ваших ближайших помощников отданы полностью родным Вам частям, которым принадлежит Ваше сердце.

Для других ничего не осталось.

Разве это не так? В то время как Добровольческая армия, почти не встречая сопротивления в своем победоносном шествии к сердцу России, беспрерывно увеличивается потоком добровольно становящихся в его ряды опамятовших русских людей, Кавказская армия, прошедшая за три последних месяца с непрерывными боями более тысячи верст и взявшая число пленных, в десять раз больше нежели она сама, истекая кровью в неравной борьбе и умирая от истощения, посылает на Добровольческий фронт последние свои силы. В то время как в рядах Добровольческой армии сражаются части, имеющие в своих рядах 70 % офицеров (7я пехотная дивизия), полки Кавказской армии ведут в бой есаулы, а сотни и роты – урядники и приказные. В то время как там, у Харькова, Екатеринослава и Полтавы, войска одеты, обуты и сыты, в безводных калмыцких степях их братья сражаются за счастье одной Родины – оборванные, босые, простоволосые и голодные. Чем виновны они? Неужели тем, что кучка негодяев одного с ними края, укрывшись в тылу, отреклась от общей матери – России?! Неужели ответственны за них те, кто кровью своей оросил путь от Черного моря до Каспия и от Маныча до Волги?!»

Тут барон ставит все с ног на голову. Возникает естественный вопрос, а какой черт тянул его к Царицыну? О скудности края, отсутствии железных дорог вдоль правого берега Волги, наличии двух красных речных флотилий и т. п. мы уже знаем.

Лично я уверен, что Деникин никогда не смог бы победить в Гражданской войне. Но определенный шанс взять Москву у Антона Ивановича был. В Добрармии имелись прекрасные офицерские полки, и, сосредоточив их на одном направлении удара, понятно, на московском, грамотно используя танки и артиллерию, осенью 1919 г. вполне можно было взять Москву. Это была не Первая мировая, а Гражданская война, когда эскадрон мог быть сильнее дивизии, четыре бронепоезда могли разгромить целую армию (взятие Баку в апреле 1920 г.) и т. д. Другой вопрос, что со взятием Москвы Гражданская война бы не закончилась, а лишь затянулась.

Как видим, Врангель страстно желает, чтобы Деникин наделал еще больше ошибок.

Еще раз повторяю, от Камышина до Саратова – голая степь с редкими населенными пунктами. В Саратове Врангель мало что нашел бы. А вот Деникин захватил многолюдные районы в Курской, Воронежской и Орловской губерниях. Там он мог получить пополнения в сотни тысяч человек, если бы конечно… за ним пошел народ.

В захваченных Добрармией городах все шло по полной программе – колокольный звон, иерархи церкви в золоченых рясах, «мамзели и дети-пузанчики кидали цветы и розанчики». Не было лишь толп добровольцев.

Первоначальные успехи Деникина объясняются, с одной стороны, рыхлостью красных частей, а с другой – желанием значительной массы обывателей поиграть в демократию, в эсеров, в меньшевиков, в анархистов. Характерный пример: в начале июня 1919 г. в занятом красными Севастополе было всего 100 коммунистов и от 400 до 500 сочувствующих. Многие еще не осознавали, что на дворе не 1917й, а 1919 год, и есть только две партии – белые и большевики. Тут генерал-лейтенант Деникин оказал огромную услугу товарищу Ленину, превратив в труху все партии болтунов-краснобаев – кадетов, эсеров, меньшевиков и др. Именно благодаря Деникину народ пошел к большевикам.

Но вернемся к боевым действиям армии Врангеля в районе Камышина. На левом фланге Южного фронта Реввоенсовет сформировал Особую группу В.И. Шорина, бывшего полковника царской армии. В состав группы вошли 9я и 10я армии, а также конный корпус Семена Буденного, всего 52,5 тыс. штыков и 14,5 тыс. сабель при 314 орудиях.

Тут я не могу удержаться, чтобы не упомянуть о боевом эпизоде, прекрасно иллюстрирующем стиль Гражданской войны. 7 августа 1919 г. части 1го Донского корпуса пытались отбить у красных село Печки примерно в 20 верстах от железнодорожной станции Поворино (восток Воронежской губернии). Там был сосредоточен отряд бронепоездов «Единая Россия», «Атаман Самсонов» и «Генерал Мамонтов» и отряд британских танков. После интенсивной артподготовки в атаку пошли ромбовидные танки. Красная пехота бросилась бежать. Белая пехота поднялась во весь рост и побежала… в противоположную сторону. Танки погонялись за большевиками, а затем тоже повернули назад. В итоге красные перешли в контрнаступление и отбили не только Печки, но и железнодорожную станцию Кардаил.

10 августа отряд судов Северной части Волжско-Каспийской флотилии отправился в рейд в тыл белых. 11 августа суда подошли к деревне Даниловка. В это время у «Авангарда Революции» полетела плица на гребном колесе. В деревне Нижняя Добрынка высажено 100 человек десанта. Прикрывать десант оставлены «Лейтенант Шмидт» и катер-истребитель.

Отряд дошел до южной оконечности острова Дубовский, откуда начал обстреливать железнодорожную станцию и город Камышин. Затем отряд вернулся в свою временную базу – деревню Золотое. Главной же базой Северной части флотилии был Саратов.

14 августа суда флотилии вновь вышли в рейд и обстреляли деревню Банновка, у Даниловки отряд попал под обстрел батареи белых.

16 августа канонерки «Ваня Коммунист», «Троцкий» и «Лейтенант Шмидт», сторожевое судно «Борец за Свободу» и семь катеров-истребителей совершили рейд вниз по реке к селу Галкино, откуда обстреляли кавалерийские подразделения белых в районе сел Усть-Кулалинское – Добринка. А ночью была обстреляна кавалерия у Галкина.

В тот же день в Саратов пришли новые канонерские лодки «Бесстрашный», «Беспощадный» и «Буйный».

19 и 20 августа флотилия вновь обстреливала Камышин. Гидросамолет сбросил на город 4 пуда бомб.

Красные военморы захватили катера «Пчелка» и «Ястреб» из военной флотилии Врангеля. Любопытно, что эти катера раньше принадлежали ВМФ… Греции.

20 августа врангелевские войска оставили Камышин и отошли на рубеж река Сестренка – Белые Горки – Таловка – Саломатино. Врангель писал:

«9го (22) августа закончилась перегруппировка армии. Части 6й дивизии (Саратовский пехотный полк несколько времени тому назад был переброшен на левый берег Волги, в помощь отряду генерала Мамонова) вдвинулись в боевой порядок. Во главе 1го Кубанского корпуса (остатки 3й пластунской бригады, гренадерская бригада 6й дивизии, 4я Кубанская казачья дивизия, Сводно-Горская конная дивизия) стал генерал Писарев, сменивший заболевшего и эвакуированного генерала Покровского, 1й корпус продолжал отходить вдоль Волги и Саратовского большака. 1я конная дивизия, 1я и 2я кубанские дивизии и Ингушская конная бригада сосредоточились на левом фланге армии. Объединенная генералом Топорковым конная группа отходила в общем направлении вдоль реки Иловли и далее на станцию Котлубань. 9го августа начали прибывать первые эшелоны пластунов переданной мне, наконец, 2й Кубанской пластунской бригады…

Работы по укреплению Царицынской позиции значительно продвигались. Стрелковые окопы были большей частью закончены, хотя ходы сообщения не были еще готовы. Проволочные заграждения в 3—4 кола имелись перед всем фронтом, за исключением крайнего правого фланга, ближайшего к Волге».

12 (25) августа Врангель получил ответ от «деда» (так в штабах Добрармии звали Антона Ивановича):

«10 августа 1919 года.

№ 011686. На №3.

гор. Таганрог.

Милостивый Государь Барон Петр Николаевич!…»

В письме Деникин напомнил барону, что именно он 30 марта предложил сосредоточить Кавказскую армию на царицынском направлении: «Что касается технических средств, то артиллерии Вы имели вполне достаточно, так как сверх состоящей при Ваших дивизиях у Вас была одна, а затем направлена и другая гаубичные батареи 2й артиллерийской бригады, единственный тяжелый (с шестидюймовыми гаубицами) дивизион был в Вашей армии, к Вам же еще до Вашего приезда были направлены – прибывший авто-броневой дивизион и английский авиационный дивизион. Дальнейшее усиление могло произойти бронепоездами и танками, это усиление было обещано, но оно всецело зависело от восстановления жел. дороги. К моменту восстановления мостов через Сал и Есауловский Аксай эти средства были в Вашем распоряжении.

Вы недовольны, что Ваше предположение относительно Астраханской операции не получило одобрения.

Можно ли было начинать операцию на Астрахань в то время, как с севера против Кавказской армии сосредоточены были крупные силы.

Ведь поворот части наших сил на юг повел бы немедленно туда же и противника, и он ударил бы по нашим сообщениям, не только по Вашим, но и по Донским. На мои по этому поводу соображения Вы ответили, что, понятно, эту операцию можно предпринимать только после разбития Камышинской группы. Камышинская операция кончилась и теперь армия едва сдерживает фронт, можно ли при этих условиях серьезно говорить о повороте на Астрахань, и что было бы теперь, если бы этот поворот состоялся раньше.

Вопросы снабжения, как я уже отметил в начале письма, действительно у нас хромают, и Вы знаете, что вполне наладить это дело при общей разрухе промышленности, при расстройстве транспорта, при самостийности Кубани – выше моих сил. Все меры, какие возможно, принимаются. Но вместе с тем, Вы смотрите на довольствие трофейными снарядами как на нечто ненормальное. Нет, это вполне нормальное явление, и мы бы не могли существовать уже давно, если бы не имели этого источника.

Местные средства Вы, по-видимому, считаете тоже чем-то, что в расчет идти не должно, так как, с одной стороны, пишите о продовольственных затруднениях, о том, что армия голодная, а с другой стороны, телеграфируете, что личные силы и средства недостаточны для того, чтобы в полной мере использовать богатства района (телеграмма Ваша генералу Санникову № 1447).

Какие же основания были у Вас бросить мне обвинение в особом благоприятствовании Добровольческой армии, какие конкретно данные Вы можете привести? Разве не исключительно стратегические соображения все время руководили мной? Ведь когда генерал Май-Маевский вел героическую, неравную борьбу в Донецком бассейне, у него взяли на Царицынское направление три дивизии, хотя Вы считали силы Добровольческой армии совершенно недостаточными. Была взята дивизия с Северного Кавказа, невзирая на протесты генерала Ляхова и Терского Атамана.

Неужели же теперь, когда перед нами огромная перспектива в виде Киева, Одессы, Курска, нам следует от них отказаться и гнать войска только к Саратову? Но Вы сами же писали, что теперь вопрос решается на Курском направлении (письмо от 18го июня с. г. № 0963).

Вы пишете, что в то время как Добровольческая армия, почти не встречая сопротивления, беспрерывно увеличивается притоком добровольно становящихся в ряды ее опомнившихся русских людей, Кавказская армия, истекая кровью в неравной борьбе и умирая от истощения, посылает на Добровольческий фронт последние свои силы.

Согласуется ли это, хоть в малейшей степени, с действительностью? Ведь под этими последними силами надлежит разуметь 2ю Терскую дивизию, едва насчитывающую 520 шашек, сведенную в бригаду и по Вашему отзыву и по отзыву Атамана совершенно небоеспособную, по крайней мере в семь раз меньшую в сравнении с теми силами, которые Вы рекомендовали взять из Кавказской армии. И Вы знаете, что в это же время к Вам идут шесть пластунских и стрелковых батальонов, четыре конных полка (не считая двух калмыцких полков).

Вы меня вините в том, что в Добровольческую армию поступают добровольцы, а Вас не укомплектовывают. Вы прекрасно знаете условия пополнения. Русские люди на Вашем пути такие же, как и на пути Добровольческой армии: в свое время, оценивая Царицынское направление, Вы их настроение предполагали даже лучше, чем в Малороссии. Ну а воздействовать на Кубань, к сожалению, в большей мере, чем я это делаю, не могу, не могу, равно как не могу их заставить брать к себе в полки “солдатских” офицеров».

На мой взгляд, переписка Врангеля и Деникина интересна в двух отношениях. Во-первых, она показывает уровень «полководческого мастерства» барона, даже по сравнению с «дедом». А во-вторых, переписка свидетельствует о полнейшем бардаке в верхах Добрармии. Если бы генерал царской или советской армии написал письмо, отправленное Врангелем Деникину 29 июля 1919 г., то он как минимум был бы отстранен от командования, а то и арестован. Ни в одной армии мира главнокомандующий не вступал в переписку и не оправдывался перед нижестоящим начальником.

Ну и еще одна мелочь. Деникин, пусть невнятно, но признает, что население не хочет вступать в белую армию, не только в Царицыне у Врангеля, но и в центральной части фронта.

2 сентября суда Волжско-Каспийской флотилии высадили у Дубовки десант под командованием И.К. Кожанова – командующего десантными силами флотилии. Два аэроплана белых совершили налет на десант, убив двоих и ранив десятерых десантников. На судах было ранено 7 человек. «Троцкий» и «Борец за Свободу» пошли дальше до села Пичужинского, где были обстреляны батареей противника. На помощь им были посланы «Буйный» и «Бдительный».

Командарм 10й армии Л.Л. Клюев приказал 28й стрелковой дивизии при содействии Северной части Волжско-Каспийской флотилии начать наступление на Царицын и к вечеру 5 сентября занять город. Большая роль в этой операции отводилась десантному отряду флотилии под командованием Кожанова. Этот отряд моряков численностью в 1900 человек имел в своем составе кавалеристов (180 сабель), артиллерийский дивизион (6 орудий) на пароходе «Кашгар» и санчасть на пароходе «Матвей».

5 сентября отряд Кожанова захватил Орудийный и Французский заводы[53] севернее Царицына, а также 4 английских орудия, взяв 750 человек пленных. Саратовский пехотный полк сдался в полном составе. Флотилия поддерживала кожановцев интенсивным артиллерийским огнем. Два белых самолета атаковали суда красных, в результате чего «Урицкий» и «Троцкий» получили повреждения и понесли потери в личном составе – один человек был убит и 8 ранено. В свою очередь два красных гидросамолета бомбили Царицын, сбросив на город 8 бомб.

Против десанта Врангель бросил все имевшиеся силы, включая собственный конвой. Царицын охватила паника. Снова процитирую «Записки»:

«Я приказал полковнику Скворцову атаковать матросов во фланг в общем направлении на орудийный завод, стремясь отрезать прорвавшихся.

Отдав приказание полковнику Скворцову, я помчался в город. По улицам тянулись отходящие обозы, шли длинные транспорты раненых, обгоняя повозки, спешили в тыл кучки тянувшихся в тыл солдат, бежали испуганные, растерянные обыватели с узлами домашнего скарба… У помещения штаба стояли два грузовика, грузились последние телефонные и телеграфные аппараты. Тут же стояли поседланные, мои и начальника штаба, кони и несколько конвойных казаков. Генерал Шатилов отдавал распоряжения последним оставшимся еще в городе офицерам штаба; офицеры спешили на вокзал, где стоял еще готовый к отходу поезд штаба.

Приказав отправить штабной поезд на станцию Сарепта, а автомобилям штаба, проехав мост через реку Царицу, ожидать за мостом приказаний, мы с генералом Шатиловым сели на коней и в сопровождении нескольких ординарцев и конвойных казаков рысью направились к северной окраине города. Я решил в случае необходимости оставить город, отходить с войсками. Мы подъезжали к вокзалу, когда над городом прогудел снаряд. Снаряд ударил в один из железнодорожных пакгаузов, раздался взрыв, черный клуб дыма взвился над вокзалом. Пыхтя, отходил со станции поезд штаба. Другой снаряд ударил недалеко от нас в какой-то дом – деревянная постройка пылала… Стреляла прорвавшаяся с севера неприятельская флотилия.

Нам встретился конвоец с донесением. Конвойцы, спешившись, наступали на орудийный завод, противник отходил».

Следует заметить, что действия Волжско-Каспийской флотилии серьезно осложняла линия заграждения, выставленная белыми катерами.

6 сентября красные военморы были атакованы тремя полками 4й Кубанской дивизии и 3 м Кабардинским полком. Десант был уничтожен, пленные расстреляны на месте.

6—7 сентября под Царицыным шли упорные бои. Волжско-Каспийская флотилия обстреливала город, а британские самолеты бомбили флотилию. 25 августа к Царицыну прибыл танковый отряд.

На рассвете 8 сентября конная группа генерала Бабиевf в составе 3й Кубанской и Сводно-Горской дивизий, взаимодействуя с танками, атаковала 28ю дивизию красных у хутора Безродненского. 28я дивизия избежала полного уничтожения только благодаря появлению со стороны села Орловки красной конной бригады Городовикова, прикрывавшей с юга отход своей пехоты и сохранившей полный порядок. Бригада эта оттеснила на запад малочисленные полки Горской дивизии, причем был убит герой Кабарды полковник Заур-Бек-Серебряков. Подоспевшая 3я Кубанская дивизия отбросила конницу красных. Преследуемый Сводно-Горской и 4й Кубанской дивизиями, противник в большом расстройстве отошел за Пичугу и, хотя здесь наше преследование за утомлением коней приостановилось, продолжал безостановочно отступать к Дубовке. Некоторые пехотные части красных бежали за Дубовку.

Врангелевская пехота и 3я Кубанская дивизия остановились в районе Орловки. Врангель проехал к ним и поздравил войска с новой победой.

К вечеру в Орловку была оттянута 4я Кубанская дивизия. Там собралась вся группа генерала Писарева. Впереди, у Пичуги оставалась Сводно-Горская дивизия, ведшая разведку на Пичужинскую, Дубовку и Прудки.

По приказу Врангеля белые на северном участке фронта (20—40 км) перпендикулярно Волге перешли к обороне и приступили к строительству долговременных укреплений.

Завязались упорные бои. Красные по-прежнему пытались наступать, белые контратаковали, но фронт медленно приближался к Царицыну. Врангель писал:

«1го (14) октября я вернулся из Воропоново в Царицын. Противник продолжал изрядно обстреливать город. Один осколок попал в крышу моего вагона. Однако вскоре наша воздушная разведка обнаружила врага. Замеченные две шестидюймовые гаубицы были атакованы нашей эскадрильей. Удачными попаданиями метательных снарядов неприятельская батарея была приведена к молчанию».

Итак, барон сидит в Царицыне под обстрелом красной артиллерии. Хвалиться больше нечем. И он в «Записках» переходит к обличению Деникина и его подчиненных:

«В глубоком тылу Екатеринославской губернии вспыхнули крестьянские восстания. Шайки разбойника Махно беспрепятственно захватывали города, грабили и убивали жителей, уничтожали интендантские и артиллерийские склады.

В стране отсутствовал минимальный порядок. Слабая власть не умела заставить себе повиноваться. Подбор администрации на местах был совершенно неудовлетворителен. Произвол и злоупотребления чинов государственной стражи, многочисленных органов контрразведки и уголовно-розыскного дела стали обычным явлением. Сложный вопрос нарушенного смутой землепользования многочисленными, подчас противоречивыми приказами Главнокомандующего не был хоть сколько-нибудь удовлетворительно разрешен. Изданными в июне правилами о сборе урожая трав правительством была обещана половина помещику, половина посевщику, из урожая хлебов 2/3, а корнеплодов 5/6 посевщику, а остальное помещику. Уже через два месяца этот расчет был изменен, и помещичья доля понижена до 1/5 для хлебов и 1/10 для корнеплодов. И тут в земельном вопросе, как и в других, не было ясного, реального и определенного плана правительства. Несмотря на то, что правительство обладало огромными неподдающимися учету естественными богатствами страны, курс денег беспрерывно падал, и ценность жизни быстро возрастала. По сравнению со стоимостью жизни, оклады военных и гражданских служащих были нищенскими, следствием чего явились многочисленные злоупотребления должностных лиц.

Взаимоотношения с казачьими новообразованиями не наладились. Так называемая Южно-Русская конференция все еще ни до чего не договорилась. Хуже всего дела обстояли с Кубанью. По уходе ставки из Екатеринодара левые группы казачества особенно подняли головы. В Законодательной Раде все чаще раздавались демагогические речи, ярко напоминавшие выступления “революционной демократии” первых дней смуты. Местная пресса, органы кубанского осведомительного бюро, “Коб”, и кубанский отдел пропаганды, “Коп”, вели против “добровольческой” политики Главнокомандующего бешеную травлю».

Все идет согласно исконной нашей традиции – разговоры о том, как все плохо, переходят к разговорам о том, «кто виноват», а затем: «Что делать?».

И вот вместо того, чтобы защищать Царицын, барон идет в Ростов. Там в местном театре ему устраивается хорошо срежессированный триумф. Позже он встречается в Таганроге с Деникиным.

«Генерал Деникин встретил меня весьма любезно, однако под внешним доброжелательством чувствовалась холодная сдержанность. Прежней сердечности уже не было. Доложив подробно обстановку, я просил у Главнокомандующего дальнейших указаний. Генерал Романовский настаивал на новом наступлении моей армии в прежнем направлении. Я мог лишь повторить высказанное ранее соображение о невозможности успешно выполнить эту задачу. В конце концов Главнокомандующий согласился со мной и тут же отдал приказание начальнику штаба – “Кавказской армии вести активную оборону Царицина”. Генерал Деникин пригласил меня обедать…

После обеда генерал Деникин пригласил меня в свой рабочий кабинет, где мы пробеседовали более двух часов. Общее наше стратегическое положение, по словам генерала Деникина, было блестяще. Главнокомандующий, видимо, не допускал мысли о возможности поворота боевого счастья и считал “занятие Москвы” лишь вопросом месяцев. По его словам, противник, разбитый и деморализованный, серьезного сопротивления оказать не может. Указывая на карте на левый фланг нашего бесконечно растянувшегося фронта, где действовал сборный отряд генерала Розеншильд-Паулина, генерал Деникин, улыбаясь, заметил:

– Даже Розеншильд-Паулин, и тот безостановочно двигается вперед. Чем только он бьет врага – Господь ведает. Наскреб какие-то части и воюет…

Восстанию разбойника Махно в тылу генерал Деникин также серьезного значения не придавал, считая, что “все это мы быстро ликвидируем”.

С тревогой и недоумением слушал я слова Главнокомандующего.

В отношении нашей внешней и внутренней политики генерал Деникин не был столь оптимистичен. Он горько жаловался на англичан, “ведущих все время двойную игру”, и негодовал на наших соседей – грузин и поляков:

– С этими господами я решил прекратить всякие переговоры, определенно заявив им, что ни клочка русской земли они не получат.

Что же касается внутреннего нашего положения, то Главнокомандующий, отдавая себе отчет в неудовлетворительности его, раздраженно говорил об “интригах” в Ростове, виновниками которых в значительной мере считал отдельных деятелей консервативной группы – совета государственного объединения, председателем которого являлся статс-секретарь А.В. Кривошеин.

Часть этой группы, стоя в оппозиции к главному командованию, будто бы настаивала на приглашении находящегося за границей Великого Князя Николая Николаевича, единственного человека, по мнению этой группы, могущего объединить вокруг себя разнообразные элементы национальной борьбы:

– Конечно, все это несерьезно, сам Великий Князь отказывается приехать в Россию, я приглашал его вернуться в Крым, но получил ответ, что Великий Князь считает, что его приезд мог бы повредить нашему делу, так как был бы встречен недоброжелательно Западной Европой, которая все же нас сейчас снабжает…

С величайшим раздражением говорил генерал Деникин о “самостийности казаков”, особенно обвиняя кубанцев. Действительно, за последнее время демагогические группы кубанской Законодательной Рады все более и более брали вверх и недопустимые выпады против главного командования все чаще повторялись. С своей стороны, я продолжал считать, что самостийные течения, не имея глубоких корней в казачестве и не встречая сочувствия в большей части казачьих частей, не имеют под собой серьезной почвы, что грозный окрик Главнокомандующего может еще отрезвить кубанцев, а твердо проводимая в дальнейшем, определенная общеказачья политика даст возможность установить взаимное доверие и содружество в работе».

После встречи с Главнокомандующим барон вернулся в Ростов.

«На вокзале уже ждал ряд лиц, желавших меня видеть. До позднего вечера поток посетителей не прекращался. Среди прочих лиц навестили меня несколько общественных деятелей, пожелавших со мной познакомиться. Среди них член Особого Совещания, бывший член Государственной Думы, Н.В. Савич, помощник начальника управления внутренних дел В.Б. Похвиснев и др. Заехал ко мне и председатель совета Государственного объединения статс-секретарь А.В. Кривошеин.

Разговоры со всеми этими лицами произвели на меня самое тягостное впечатление. Картина развала в тылу стала перед мной во всей полноте. Слухи об этом развале, конечно, и ранее доходили ко мне на фронте, но в этот день впервые развал этот обрисовался передо мною полностью.

На огромной, занятой войсками Юга России территории, власть фактически отсутствовала. Неспособный справиться с выпавшей на его долю огромной государственной задачей, не доверяя ближайшим помощникам, не имея сил разобраться в искусно плетущейся вокруг него сети политических интриг, генерал Деникин выпустил эту власть из своих рук. Страна управлялась целым рядом мелких сатрапов, начиная от губернаторов и кончая любым войсковым начальником, комендантом и контрразведчиком. Сбитый с толку, запуганный обыватель не знал кого слушаться. Огромное количество всевозможных авантюристов, типичных продуктов Гражданской войны, сумели, пользуясь бессилием власти, проникнуть во все отрасли государственного аппарата. Понятие о законности совершенно отсутствовало. Бесконечное количество взаимно противоречащих распоряжений не давали возможности представителям власти на местах в них разобраться. Каждый действовал по своему усмотрению, действовал к тому же в полном сознании своей безнаказанности. Губительный пример подавался сверху. Командующий Добровольческой армией и главноначальствующий Харьковской области генерал Май-Маевский безобразным, разгульным поведением своим первый подавал пример. Его примеру следовали остальные.

Хищения и мздоимство глубоко проникли во все отрасли управления. За соответствующую мзду можно было обойти любое распоряжение правительства. Несмотря на огромные естественные богатства занятого нами района, наша денежная валюта непрерывно падала. Предоставленный главным командованием на комиссионных началах частным предпринимателям вывоз почти ничего не приносил казне. Обязательные отчисления в казну с реализуемых за границей товаров большей частью оставались в кармане предпринимателя.

Огромные запасы, доставляемые англичанами, бессовестно расхищались. Плохо снабженная армия питалась исключительно за счет населения, ложась на него непосильным бременем. Несмотря на большой приток добровольцев из вновь занятых армией мест, численность ее почти не возрастала. Тыл был набит уклоняющимися, огромное число которых благополучно пристроилось к невероятно разросшимся бесконечным управлениям и учреждениям.

Много месяцев тянущиеся переговоры между главным командованием и правительствами казачьих областей все еще не привели к положительным результатам и целый ряд важнейших жизненных вопросов оставался без разрешения.

Внешняя политика главного командования была столь же неудачной. Отношения с ближайшими соседями были враждебны. Поддержка, оказываемая нам англичанами, при двуличной политике Великобританского правительства, не могла считаться в должной степени обеспеченной. Что касается Франции, интересы которой, казалось бы, наиболее совпадали с нашими и поддержка которой представлялась нам особенно ценной, то и тут мы не сумели завязать крепких уз. Только что вернувшаяся из Парижа особая делегация в составе генерала А.М. Драгомирова, A. A. Нератова, Н.И. Астрова, графини С.В. Паниной, профессора К.Н. Соколова и других не только не дала каких-либо существенных результатов, но, отправленная без достаточной подготовки на месте, она встретила прием более чем безразличный и прошла в Париже почти незамеченной.

Бессилие власти нашло свое отражение во всех сторонах жизни, и престиж этой власти, несмотря на внешние стратегические успехи, быстро падал.

На следующий день в 11 часов утра я был у генерала Лукомского. Главнокомандующий был уже там. Тут же находился и начальник отдела пропаганды и отдела законов Особого Совещания профессор К.Н.Соколов. Последний, как государствовед, привлечен был генералом Деникиным в связи с необходимостью выработать изменения существующего временного положения об управлении кубанским краем, долженствующие быть внесенными на утверждение Краевой Рады.

Мы условились о дальнейшем образе действий. Я должен был вечером выехать в Екатеринодар и ознакомиться с обстановкой на месте. Из Екатеринодара я предполагал проехать в Царицын, чтобы выбрать и отправить в Екатеринодар воинские части, после чего проехать в Пятигорск навестить главнокомандующего Северного Кавказа генерала Эрдели и обсудить с ним ряд мер по укомплектованию и снабжению терских казачьих и горских частей моей армии. Ко времени моего приезда в Пятигорск профессор К.Н. Соколов должен был приехать в Кисловодск, где мы могли бы, не возбуждая лишних толков, с ним встретиться и окончательно наметить подлежащие внесению в кубанскую Краевую Раду изменения положения об управлении краем».

Между тем конфликт командования Добровольческой армии и Кубанской Краевой Рады нарастал. 15 октября в Екатеринодаре открылась чрезвычайная сессия Кубанской Рады. На заседаниях раздавались призывы порвать все связи с Добрармией. По этому поводу Деникин писал:

«“Коп” (Краевой орган пропаганды) разносил агитационную литературу в тысячах экземпляров по станицам, а в витрине этого учреждения, в Екатеринодаре, изо дня в день вывешивались кубанские газеты с подчеркнутыми местами, особенно оскорбительными для Добровольческой армии, экземпляры “Известий” и “Красноармейца”, описывавшие, например, с большим злорадством развал армии адмирала Колчака или в самых радужных красках торжества “пролетарского праздника 1 мая” в советской России…

Лидеры самостийников – Омельченко, Гатагоу, Воропинов, Макаренко, Белоусов и многие другие – по поручению Рады разъезжали по Кубани и на станичных сборах выясняли наши взаимоотношения в духе демагогии, затрагивавшей наиболее чувствительные места народной психики. Нет шпагата, дорога мануфактура – виновата “блокада Кубани…”. Дорог хлеб – потому что весь урожай 1919 года будет отдан главным командованием Англии (?) в уплату за снабжение… Кубанцы босы и голы (!), тогда как добровольцы, даже пленные большевики, ходят в отличном английском обмундировании (!)… “Особое совещание” – это “тот коршун, который ждет лишь того времени, когда можно будет выклевать глаза Кубанскому краю и отнять у него землю и волю…” (Макаренко). На фронте не хватает сил, ибо кубанцев заставляют проливать кровь в борьбе с “дружественными кубанцам горцами Дагестана и Чечни, с родственными им украинцами Петлюры…”. Иные агитаторы в своем толковании событий шли гораздо дальше, требуя от правительства снять с фронта кубанские части и поставить их сильными гарнизонами по Кубани, чтобы “заставить силою не желающих исполнять распоряжения кубанской власти”… (Воропинов). Или побуждали кубанских казаков оставить ряды Добровольческой армии, которая “является виновницей Гражданской войны”. Ибо, не преследуй она “целей насаждения монархизма, давно можно было бы окончить войну и примириться с большевиками, устроив в России народную республику…” (Омельченко)».[54]

Парижская кубанская делегация Рады заключила договор с правительством Горской республики, который был расценен деникинскими властями как «измена России». В 1й статье договора говорилось: «Правительство Кубани и правительство Республики горских народов Кавказа настоящим торжественным актом взаимно признают государственный суверенитет и полную политическую независимость Кубани и Союза горских народов Кавказа».

Факт заключения договора Рада скрыла от Деникина, и тот прочел текст в тифлисской газете.

Поначалу Врангель хотел использовать противоречия между Радой и Добрармией, дабы свалить Деникина, но позже решил не рисковать и воздержался от поддержки Рады.

25 октября Деникин издал приказ об аресте и предании военно-полевому суду всех, кто подписал договор с Горской республикой. Кубанский край был включен в тыловой район Кавказской армии.

Врангель едет в Царицын для организации карательного рейда на Кубань. Непосредственно руководить операцией он поручает командующему тылом Кавказской армии генерал-лейтенанту В.Л. Покровскому. Тот с конной бригадой полковника Буряка прибывает в Екатеринодар.

Здание зимнего театра, где проходило заседание Рады, было окружено. Генерал Покровский потребовал выдачи священника А.И. Калабухова и еще одиннадцати депутатов.

Депутат Макаренко успел скрыться, а остальные добровольно сдались Покровскому. Вечером 6 ноября (ст. с.) состоялся военно-полевой суд, приговоривший священника к смерти. Утром следующего дня Калабухов был публично повешен на Крепостной площади Екатеринодара. Остальных арестованных членов Рады Деникин приказал выслать за границу.

Итак, Деникин и Врангель фактически произвели переворот на Кубани. Запуганная Рада приняла резолюцию «Об единении с Добровольческой армией». Но в среде казачества резко усилилась нериязнь к Деникину и «добровольцам».

А пока Деникин воевал с Радой, на «московском направлении» происходят драматические события. 20 сентября Добровольческая армия захватила Курск и двинулась к Туле. Командование Красной Армии подтянуло резервы, в результате чего в составе Южного фронта к 15 октября оказалось 115,5 тыс. штыков и сабель, 1949 пулеметов и 500 орудий. Противостоявшие ему деникинские войска (Добровольческая армия и главные силы Донской армии) насчитывали к 15 октября около 74 тыс. штыков и сабель.

Тем временем Добровольческая армия продолжала наступление и к 9 октября вышла на рубеж Севск, Дмитровск, Петровское, угрожая Орлу. Белые потеснили 8ю армию на востоке, и между нею и 13й армией образовался разрыв в 130 км, в который устремился 3й Кубанский корпус и 6 октября захватил Воронеж. 3й Донской корпус прорвался в тыл 8й армии и занял Таловое. Разрыв между 8й и 13й армиями удалось закрыть соединениями, находившимися в стадии формирования.

Главное командование Красной Армии решило остановить противника путем перехода в контрнаступление. Для этого 7 октября Южному фронту был подчинен Конный корпус Буденного, а 9 октября – Ударная группа. Замысел советского командования был таков – вводом в сражение Ударной группы в районе Орла и Конного корпуса Буденного в районе Воронежа и переходом в наступление всех армий фронта нанести противнику решительное поражение и выйти на рубеж реки Сейм, Курск, Касторное, Нижнедевицк. В задачу Ударной группы, 13й и 14й армий являлось нанести главный удар в направлении Кромы, Фатеж, Курск.

Завязались упорные встречные бои, длившиеся почти месяц. К 27 октября войска 13й и 14й армий в районе Кром нанесли решительное поражение противнику, а Конный корпус Буденного разбил конные корпуса белых и отбросил их к станции Касторное.

В ноябре советские войска освободили Курск, Ливны, Фатеж, Севск, Льгов, Дмитриев, Тим, Касторное, Чернигов, Бахмач и вышли на рубеж Лиски, Бобров.

Врангель писал: «Утром 11го (24) ноября я получил донесение генерала Шатилова о переходе противника в наступление против наших частей на левом берегу Волги. Донесение было спокойное, генерал Шатилов считал наше положение вполне прочным. Тем не менее, я решил поспешить вернуться в армию и лишь дождаться в Ростове Главнокомандующего».

Но почему-то наш стратег не спешит в Царицын. Так, 26 ноября он в Краснодаре улаживает дела с Радой. К этому времени белые были у Царицына сброшены с левого берега Волги частями 11й армии. С левого берега красная артиллерия начала обстрел Царицына.

Лишь через два или три дня Врангель наконец-то прибыл в Царицын. Однако 22 ноября (ст. с.) барон неожиданно получил телеграмму генерала Романовского, вызывающего его в Таганрог «в виду получения нового назначения». Врангель вызвал в Сарепту генерала Покровского, приказал ему вступить в командование армией и в сопровождении начальника штаба генерала Шатилова выехал в Таганрог.

Деникин описывает ситуацию с Врангелем следующим образом: «В начале ноября, будучи в Ставке, генерал Врангель предложил образовать из собиравшейся группы отдельную конную армию с ним во главе, перебросив для управления ею штаб Кавказской армии. Незначительность сил группы не оправдывала необходимости расстройства существовавших соединений и создания нового штаба для царицынского направления; отсутствие третьей меридиальной железной дороги не давало возможности вклинить новую армию между Добровольческой и Донской. Принимая во внимание обнаружившиеся недочеты генерала Май-Маевского и желая использовать кавалерийские способности генерала Врангеля, я решил упростить вопрос, назначив его командующим Добровольческой армией, со включением в нее конной группы Мамонтова».[55]