Галла Плацидия

(388–450 годы)

Галла Плацидия была дочерью римского императора Феодосия I и сестрой императоров Аркадия и Гонория.

Галле Плацидии довелось жить в труднейшее для Рима время, когда рушилось все, что ранее казалось вечным и незыблемым.

Ей было всего 7 лет, когда умер отец, окончательно разделив империю на Западную и Восточную. Западная часть досталась 11-летнему Гонорию. Не унаследовавший от отца ни смелости, ни способностей, Гонорий оставил Рим в страхе перед варварскими вторжениями и обосновался в более спокойной Равенне. Защищать Рим и всю империю было поручено талантливому военачальнику, вандалу по происхождению, Стилихону.

В доме Стилихона и его жены Серены жила Галла Плацидия.

Вандал на службе императора весьма успешно отражал натиск слетавшихся со всего мира на ослабевший Рим варваров. Дважды ему удалось нанести поражение вождю вестготов Алариху отбив у него желание нападать на Италию. Однако в среде знатных римлян росло недовольство тем, что неримлянин занимает высокий пост в государстве. В результате интриг Гонорий в 408 году приказал казнить Стилихона, и тем лишил Рим военачальника, который мог его реально защитить.

После смерти главного врага Аларих трижды осаждает Рим (в 408, 409 и 410 годах). Последнее нападение осмелевшего Алариха оказалось удачным — 24 августа 410 года Вечный город пал и был безжалостно разграблен готами.

Любопытную историю рассказывает Прокопий Кесарийский.

После того как Аларих овладел Вечным городом, в Равенне к императору Гонорию приближается один из его евнухов, смотритель из птичника, и сообщает, что Рим погиб.

— Да ведь я только что кормил его из своих рук! — воскликнул изумленный император.

Дело в том, что у него был огромный петух по имени Рим; евнуху пришлось объяснять, что погиб город Рим от руки Алариха. Успокоившись, император сказал:

— А я-то, дружище, подумал, что погиб мой петух Рим.

«Столь велико, говорят, было безрассудство этого василевса», — заключает Прокопий.

Добычей вестготов стала и Галла Плацидия, которая продолжала жить в Риме и после смерти Стилихона. Рим пал, и она вынуждена была бродить с войском Алариха по Италии, пока вождя вестготов не настигла смерть.

Корона Алариха досталась Атаульфу, а вместе с ней и сиятельная пленница становится собственностью нового вождя.

Атаульф пытался обменять Галлу Плацидию на хлеб для его войска, однако Гонорий даже при всем желании не смог выполнить условия сделки. Италия была полностью разорена готами. Во время осады Рима Аларихом процветало людоедство. Неплохо постарался и сам Атаульф. «Приняв власть, — сообщает Иордан, — вернулся в Рим и наподобие саранчи сбрил там все, что еще оставалось, обобрав Италию не только в области частных состояний, но и государственных…»

Пришлось Атаульфу уводить с собой и Галлу Плацидию. Благодаря Олимпиодору мы знаем о том, что дальше произошло.

По пути вождь вестготов влюбился в свою пленницу и, «принимая во внимание благородство ее происхождения, внешнюю красоту и девственную чистоту», варвар решил сочетаться с ней законным браком.

Свадьба состоялась в Нарбоннской Галлии, в доме некоего Ингения — первого человека в городе. Галла Плацидия сидела в украшенном в римском стиле атрии — в царском уборе; жених также был облачен в римские одеяния. Так пленница начала превращать могущественного варвара в римлянина.

Свадебные подарки готского вождя были весьма неплохими; впрочем, их можно считать приданым, взятым готами без дозволения римского императора.

«Среди прочих свадебных даров Атаульф подарил пятьдесят красивых юношей, одетых в шелковые одежды; каждый из них держал на руках по два больших блюда, полных одно золотом, а другое ценными, вернее, бесценными камнями, которые были похищены в Риме после взятия города готами… Брак был совершен при общем весельи и радости и варваров, и находившихся среди них римлян».

Атаульф был хорош во всех отношениях. Иордан говорит о нем как о муже, выдающемся и внешностью, и умом, «потому что он был похож на Алариха, если не высотою роста, то красотою тела и благообразием лица». При всех своих положительных качествах и огромной власти Атаульф великодушно исполнял любой каприз Галлы Плацидии. Именно она спасла Италию и Рим от нового нашествия вестготов.

«Гонория же Августа, хотя и истощенного силами, он (полный расположения к нему) не тронул, теперь уже как родственника, и двинулся к Галлиям. Когда он туда прибыл, все соседние племена из страха стали придерживаться своих пределов; раньше же они, как франки, так и бургундионы, жесточайшим образом нападали на Галлию» (Иордан). А ведь до прибытия в Нарбонну Атаульф, согласно Орозию, «горел желанием стереть самое имя Римское, а всю землю Римскую превратить в империю готов и назвать ее таковою».

Атаульф навел порядок в Галлии и перебрался в Испанию, которая сильно страдала от набегов вандалов. Избрав своей столицей Барселону, властный вестгот в три года очистил Пиренеи от африканских пришельцев. Здесь же Галла Плацидия родила сына; ему было дано имя, совершенно чуждое вестготам, — Феодосии. И оно свидетельствует о колоссальном влиянии и авторитете сестры Гонория в среде, чужой ей по рождению. Однако Феодосию не суждено было стать новым королем вестготов — он умер в младенчестве. Атаульф и Плацидия «очень горевали о нем и похоронили его в серебряном гробу в одной обители» около Барселоны.

Вскоре, в 415 году, погиб и сам Атаульф. Древние авторы предлагают разные версии его гибели. Это неудивительно, ибо у человека, воевавшего со всей Европой, врагов было множество. Впрочем, предпочтение отдается бытовым мотивам.

Согласно Олимпиодору Атаульфа убил «один из его приближенных готов, именем Дувий, поджидавший в своей старинной вражде этого часа: его прежний господин, вождь, принадлежавший к готской части, был убит Атаульфом, который и взял с того времени Дувия в свою дружину».

У Иордана причина смерти Атаульфа — тоже месть, но другого характера: вождь вестготов «пал, пронзенный мечом Эвервульфа в живот, — того самого, над ростом которого он имел обыкновение насмехаться».

Весьма правдоподобна версия Орозия: «Так как он (Атаульф) усерднейшим образом следовал ее (своей жены Галлы Плацидии) просьбам и предложениям о мире, то и был убит в испанском городе Барселоне, как рассказывают, вследствие козней своих (готов)».

Атаульф, умирая, приказал своему брату вернуть Плацидию в Рим и, «если они смогут, сохранить дружбу с римлянами» (Олимпиодор). Но прежде чем была исполнена последняя воля умирающего мужа, Галле Плацидии пришлось пережить много неприятных дней.

Преемником Атаульфа стал Сингерих, и он совсем не разделял проримскую ориентацию прежнего короля готов. По свидетельству Олимпиодора, «он истребил детей Атаульфа от первой жены, вырвав их силой из объятий епископа Сигесара, императрицу же Плацидию велел, в издевку над Атаульфом, заставить идти перед (своей) лошадью вместе с прочими пленницами, а расстояние, на которое они должны были его провожать, тянулось до двенадцатой мили от города».

К счастью для Плацидии, он правил всего семь дней, а затем был убит. Следующий король готов — Валия, «человек строгий и благоразумный», держал Плацидию на положении почетной пленницы.

Наконец, участие в судьбе сестры принял император Гонорий. Он отправил с войском Констанция, «мужа сильного в военном искусстве и прославленного во многих битвах», чтобы «освободить сестру свою Плацидию от позора подчинения (варварам)». Награда военачальнику была аналогичной поощрениям к подвигам в старых добрых сказках. Гонорий пообещал Констанцию, как сообщает Иордан, «что если тот войной ли, миром ли, или любым способом, как только сможет, вернет ее в его государство, то он отдаст ее ему в замужество».

Воинственный пыл Констанция угас, когда он подошел к теснинам Пиренеев. Дело закончили миром: готский король согласился вернуть на родину Галлу Плацидию за 600 тысяч кентинариев хлеба.

Возвращение в Италию после шести лет скитаний не принесло много радости Плацидии. Она с удивлением узнала, что является наградой бравому Констанцию; перспектива брака с римским полководцем ей была ненавистнее союза с варваром Атаульфом. «Она упорно не соглашалась на него и возбудила против Констанция всех своих слуг, — повествует Олимпиодор. — Тем не менее в день вступления своего в консульство (1 января 417 года) император Гонорий, ее брат, насильно взял ее за руку и вручил Констанцию. Брак был отпразднован роскошным образом. Затем у них родилась дочь, которую они назвали Гонорией, а потом сын, которому дали имя Валентиниан».

Галла Плацидия извлекала пользу из любых, самых неприятных ситуаций, в которые она попадала. Ее малолетний сын получил титул нобилиссима, причем «Плацидия принудила к этому брата». Что же значил этот титул?

Он был установлен при императоре Константине (правил в 306–337 годах) и считался следующим по значимости после титула цезаря, который получали наследники престола. Обычно он давался несовершеннолетним сыновьям императора. Так как Гонорий не имел детей, вполне понятно, на какую должность готовила Галла Плацидия своего сына. Титул был важной ступенькой на пути к императорскому трону, и Плацидия ее одолела, несмотря на нежелание Гонория видеть своим наследником Валентиниана.

В 421 году муж Галлы Плацидии, Констанций, был объявлен соправителем Гонория. Собственный брат и муж объявили Плацидию Августой.

Императорство Констанций получил «почти против воли» Гонория, и самое интересное, самому Констанцию этот титул был нужен, как телеге пятое колесо. «С Констанцием приключилась болезнь, — рассказывает Олимпиодор, — и императорская власть ему опротивела, потому что он не мог больше по своей воле, как прежде, уходить куда хотелось и возвращаться когда хотелось, и ему, императору, нельзя забавляться тем, чем он привык забавляться. Процарствовав семь месяцев… он скончался от болезни легких».

Видимо, претензии Галлы Плацидии были слишком велики. В 423 году дело дошло до ссоры с императором Гонорием, и Галла Плацидия с маленьким Валентинианом была вынуждена отправиться в Константинополь. Олимпиодор говорит и о том, что причиной бегства Плацидии стала отнюдь не братская любовь со стороны Гонория. «Расположение Гонория к собственной сестре после смерти ее мужа Констанция стало таково, что их безмерная любовь и частые поцелуи в уста внушили многим постыдные подозрения».

В том же 423 году император Гонорий скончался. Как только Галла Плацидия узнала о его смерти, от имени своего сына она предъявила права на императорский престол.

Борьба предстояла серьезная, ибо власть в Равенне (которая стала столицей Западной Римской империи) захватил Иоанн. Войска возглавляли Галла Плацидия и ее сын Валентиниан, которому было всего 6 лет. Однако сына Плацидии признал императором Феодосии, находившийся в то время на троне в Константинополе. Армия Восточной империи оказалась более боеспособной, и власть передали сыну Плацидии.

Олимпиодор пишет:

«Валентиниан, захватив Иоанна живым, велел отправить его на ипподром Аквилеи, отрубить ему одну руку, провезти его перед народом посаженным на осла и, заставив испытать множество оскорблений от слов и действий мимов, казнил».

Мать Валентиниана, пользуясь малолетством сына, сама правила Западной империей. Болезненно пережив утрату своего первенца Феодосия, Галла Плацидия всю материнскую любовь отдавала подраставшему Валентиниану. Ни к чему хорошему это не привело. Олимпиодор так характеризует сына Плацидии: император вырос «в распущенной неге и роскоши, и поэтому предавался всяким порокам. Он по большей части общался со знахарями и с теми, кто гадает по звездам; он безумно предавался любовным связям с чужими женами, ведя беззаконный образ жизни, хотя жена его была исключительной красавицей».

Валентиниан мог беззаботно предаваться развлечениям до тех пор, пока была жива Галла Плацидия. Она умерла в 450 году. В последующие годы Валентиниан «не только не вернул державе что-нибудь из того, что было раньше отторгнуто, но и потерял Ливию, да и сам погиб».

Тем ярче на фоне бездарностей и катастроф вспыхнула звезда Галлы Плацидии, прожившей долгую, полную приключений жизнь; при этом красивейшая и желаннейшая женщина оказывала влияние на историю Европы. Если бы не ее старания, возможно, Западная Римская империя пала бы под ударами варваров на несколько десятилетий раньше.

Мавзолей Галлы Плацидии сохранился до наших дней. В 1996 году он (вместе с другими раннехристианскими памятниками Равенны) был внесен в список Всемирного наследия ЮНЕСКО.

Кажется, дух великой женщины до сих пор обитает в стенах древней крестовокупольной постройки из кирпича и будоражит умы пришедших на место последнего ее пристанища.

Невероятные явления, происходившие во время посещения гробницы Галлы Плацидии, описал Карл Густав Юнг в книге «Воспоминания, сновидения, размышления»:

«Когда я впервые посетил Равенну в 1914 году, гробница Галлы Плацидии уже тогда произвела на меня глубокое впечатление — казалось, она удивительным образом притягивала меня. 20 лет спустя я снова испытал это необыкновенное чувство. Я пошел туда с одной знакомой дамой, и по выходе мы сразу попали в баптистерий. Первое, что меня потрясло, это мягкий голубой свет, который заливал все помещение. Но я не воспринимал его как некое чудо, не пытался понять, где его источник, почему-то это не имело для меня значения. Тем не менее я был удивлен, что на месте окон, которые я еще помнил, теперь располагались четыре огромные необычайно красивые мозаичные фрески. Но я решил, что просто забыл о них, и даже слегка огорчился, что память моя оказалась столь ненадежной. Мозаика на южной стене представляла крещение в Иордане, вторая — на северной — переход детей Израилевых через Красное море; третья, восточная, в моей памяти не сохранилась. Возможно, она изображала Немана, очищающегося от проказы в Иордане, — этот сюжет я хорошо знал по библейским гравюрам Мериана. Но самой необычной оказалась последняя, четвертая мозаика на западной стене баптистерия. На ней был Христос, протягивающий руку тонущему Петру. Мы стояли перед ней минут двадцать и спорили о таинстве крещения, об изначальном обряде инициации, который таил в себе реальную возможность смерти. Инициация действительно представляла опасность для жизни, включая в себе архетипическую идею о смерти и возрождении. И крещение изначально было реальным „утоплением“, когда возможно было, по меньшей мере, захлебнуться.

Сюжет о тонущем Петре сохранился в моей памяти с поразительной отчетливостью. Я и сегодня представляю его до последней мелочи: синеву моря, отдельные мозаичные камни с надписями у губ Петра и Христа (я пытался их расшифровать). Покинув баптистерий, я сразу же заглянул в лавку, чтобы купить фотографии мозаики, но их не оказалось. Времени было мало, и я отложил покупку, полагая, что смогу заказать открытки в Цюрихе.

Уже будучи дома, я попросил одного знакомого, который собирался в Равенну, привезти мне эти открытки. Но ему не удалось их найти, и немудрено — он обнаружил, что описанной мной мозаики нет вообще. И не было.

Между тем я уже успел рассказать об исходных представлениях о крещении как инициации на одном из моих семинаров и, естественно, упомянул те мозаики из баптистерия. Я отлично помню их по сей день. Моя спутница еще долго отказывалась верить, что того, что она «видела своими глазами», не существует.

Мы знаем, как трудно определить, в какой степени два человека одновременно видят одно и то же. Но в этом случае я мог с уверенностью утверждать: мы видели мозаику, по крайней мере, в главных чертах.

Случай в Равенне — одно из самых невероятных событий в моей жизни. Едва ли он поддается объяснению. По-видимому, некоторый свет в данном случае прольет один сюжет из средневековой хроники об императрице Галле Плацидии. Зимой, когда она плыла из Константинополя в Равенну, разразилась страшная буря. Тогда она дала обет, что, если спасется, построит церковь, на стенах которой будут изображены сюжеты об опасностях моря. Императрица исполнила обещание, выстроив базилику Сен-Джованни в Равенне и украсив ее мозаиками. Позже базилика вместе с мозаиками сгорела, но в Милане, в Амбросиане, все еще хранился рисунок, изображавший Галлу Плацидию в лодке.

Образ Галлы Плацидии необыкновенно взволновал меня, я часто спрашивал себя, как получилось, что такая утонченная и образованная женщина связала свою жизнь с каким-то царем варваров. Мне показалось, что ее гробница — единственная память о ней — поможет мне постигнуть ее характер и судьбу. Она в каком-то смысле сделалась частью моего существа — историческим воплощением моей анимы. При такой проекции появляется некий бессознательный элемент, который заставляет забыть о времени и испытать чудо видения. И в этот момент оно почти не отличается от действительности…»