Каунас

Медленно, не торопясь, я поднимаюсь вверх по лестнице огромной школы и принимаюсь блуждать по серым коридорам неприветливого здания – пока наконец мне не удается разыскать IV отдел старшего квартирмейстера. Повсюду царит привычное рабочее оживление. Вверх и вниз снуют офицеры, унтер-офицеры, секретари и даже штатские, хлопают двери. По коридору, весь запыленный, проносится связной-мотоциклист. Налетает на военного врача, о чем-то его спрашивает и спешит дальше в указанном направлении. Капитан медицинской службы, еще молодой человек, заметив меня, поворачивается и идет навстречу. Мы приветствуем друг друга. Повезло! Сам адъютант главного врача армии.

– Будьте любезны, сообщите о моем прибытии господину генерал-майору медицинской службы. Я назначен на должность хирурга-консультанта.

Кажется, он знает об этом и спешит доложить о моем приезде. Остается немного времени, чтобы настроиться на первую встречу со своим начальником.

Долго ждать не приходится. Адъютант возвращается и приглашает меня в просторную комнату – рабочий кабинет генерал-майора медицинской службы. Тот сидит за простым длинным деревянным столом, углубившись в изучение карт и донесений. Лишь спустя некоторое время он разгибается и медленно поднимается со своего места – со всем величием, на какое только способен полный маленький человечек. Впечатляет его генеральская форма с золотыми петлицами и ярко-красными лампасами. Выслушав мой рапорт, генерал-майор не без удивления восклицает:

– Вот это да, уже прибыли, профессор! Так быстро. Мы ждали вас здесь, в Каунасе, не раньше, чем через несколько дней.

Он даже вообразить не может, что своими словами повергает меня в шок. «Раз твое появление на фронте не требовалось столь срочно, – проносится в моем уме, – ты мог бы еще три часа спокойно оставаться дома с женой, присутствовать при рождении вашего первенца, помочь ей пережить кризис. Ты мог хотя бы один-единственный раз взять на руки крохотное создание, прежде чем отправляться в Россию».

Наверное, генерал-майор почувствовал мою горечь, однако виду не подал. Он молчит, а мысли тем временем переносят меня к последним событиям.

Еще и трех недель не минуло с тех пор, как наш госпиталь, где царило глубочайшее спокойствие мирного времени, посетил инспектор военной медицинской службы. Когда я провожал его до автомобиля, он обернулся и произнес: «Не думайте, господин профессор, что мы оставим вас в Берлине. При первой же необходимости я учту ваше пожелание отправиться на фронт».

Уже на шестой день после этой встречи я получил приказ ехать в Каунас в качестве хирурга-консультанта при главном враче армии. Командир Управления медицинской службы в Страсбурге, неврастеничный психиатр, понукаемый чувством долга, торопил меня как можно скорее отправляться в путь. В дальнюю, изматывающую дорогу, с ее жарой и сутолокой военных эшелонов, с неразберихой привалов и остановок. И вот я в Каунасе, столице Литвы, перешедшей в наши руки.

Подчеркнутая сдержанность моего начальника не вполне вяжется с добродушным выражением толстого лица, с круглой головой, мягкими чертами и голубыми глазами: ощущается явное несоответствие формы и содержания. Долгое время он изучающе разглядывает меня, пытаясь составить обо мне представление. Я тоже пользуюсь моментом, чтобы довершить в уме его портрет. Когда сталкиваются два незнакомых медика и с ходу пытаются поставить друг другу диагноз – в этом есть какая-то особая прелесть. Наконец он продолжает бесстрастным тоном:

– Не ждите, что здесь, на фронте, вам доведется работать в тех же комфортных условиях, что и в университетской клинике, господин капитан. Здесь все довольно просто. Мы вынуждены обходиться самыми примитивными средствами. А сейчас вас проводят в отдел армейской медицинской службы, на ваше рабочее место.

Видимо, ему не терпится побыстрее распрощаться со мной. Он протягивает мне руку и желает успеха.

Ожидая своего сопровождающего, я размышляю над последней фразой генерал-майора. Он сказал, что меня должны проводить в отдел армейской медицинской службы. Неожиданная новость! Во время Первой мировой войны хирург-консультант находился при штабе армии. А здесь, в этой огромной цементной постройке, я не вижу никого из военного руководства, ни одного офицера-оперативника. Раньше было иначе.

Появляется ефрейтор медико-санитарной службы. Спустившись по лестнице, мы выходим из школы и идем по улицам чистого, но непривлекательного Каунаса к штабу армейской медицинской службы. Здесь как раз пакуют вещи, так как на рассвете приказано передислоцироваться в Даугавпилс. Меня приветливо встречает командир, призванный на действительную службу полицейский врач, и с ходу приглашает в импровизированный офицерский клуб.

Когда мы заходим, от группы людей, ведущих оживленный разговор, отделяется высокий господин, старший капитан медицинской службы, и приближается ко мне.

– Виганд, – представляется он. – Рольф Виганд. Я тоже хирург-консультант. Нас здесь двое.

Раньше мы уже часто встречались на конгрессах хирургов, правда, не были знакомы лично.

– Присаживайтесь ко мне за стол, есть о чем поговорить.

Имя Виганда знакомо мне по его научным трудам. Все ожидали, что человека, много лет проработавшего старшим врачом[1] в университетской клинике, ученика знаменитого хирурга, ждет пост заведующего кафедрой. Однако призвание не стало реальностью. Вероятно, его постигло жестокое разочарование. Даже сегодня, глядя на него, ощущаешь какую-то горечь, которая гложет его душу. В нашей армии профессор Виганд состоял на службе еще со времен похода на Францию. В петлице он носит Железный крест. Очень скоро между нами завязался интересный профессиональный разговор о военно-полевой хирургии, особенно о закрытых костных переломах. Это его конек, его профессиональная сфера деятельности, наверное, поэтому он в красках и так убедительно описывает мне все бедствия фронта. Голубые, как сталь, глаза возбужденно поблескивают. Он напоминает ландскнехта, грубого, но сердечного, иногда вспыльчивого, резкого и даже слегка агрессивного. Свою фуражку он носит вызывающе – набекрень, точно бойкий молодой офицер. Однако возраст и состояние здоровья мало соответствуют ухарскому образу. На щеках темными пятнами проступают фиолетовые сосуды, все лицо изборождено морщинами – признаки преждевременного старения. Втайне я ставлю ему предположительный диагноз – атеросклероз.

Как старший по возрасту и более опытный на поле сражений, он оставляет за собой роль ведущего, в то время как мне отводит роль молодого человека, так называемого второго хирурга в армии. Я безропотно принимаю ее, однако не могу избавиться от ощущения, что мое появление вызывает у него неприятные чувства. Наш разговор продолжается до глубокой ночи. Виганд не скрывает своего консервативного отношения к классической хирургии, ко всему новому он относится скептически, с предрассудками и отвергает. Нужно ли мне считаться с его мнением? Слегка тревожась, я иду вместе с товарищами на квартиру.

Жители Каунаса рассказывают, что перед своим отступлением русские совершили ужасающие преступления. Всех задержанных заложников, находящихся в тюрьмах, согнали во двор и расстреляли. Наши солдаты нашли убитых.