Отчуждение

Через несколько дней, приехав в Дно, я беседую с главным врачом. Во время приветствия в его голосе ясно ощущаются холодность, подчеркнутая дистанция.

– Итак, что нового? – начинает он разговор.

Я докладываю ему о столкновении с подполковником Паукером.

– Мне об этом известно, – немного раздраженно перебивает меня господин генерал. – Подполковник Паукер прислал мне официальную жалобу на вас. Он совершенно отвергает вас как ученого, который может судить о методе прижигания.

– Это он уже дал понять мне лично, господин генерал. Я нисколько не удивлен. Не могли бы вы дать мне хотя бы раз прочитать оригинал письма господина подполковника, господин генерал?

– Лучше не надо… – помедлив, говорит он, а я тем временем думаю про себя: ага, так называемая служебная тайна. Судя по всему, письмо довольно длинное.

– Высокомерное поведение господина Паукера удивляет меня. Так, господин генерал, быть не должно. Я вынужден просить вас призвать этого дивизионного врача к порядку. Из того, что он натворил, желая оправдать свой метод, можно только понять, что он ни в малейшей степени не знаком с местными и общими вредными последствиями лечения ран прижиганием. Он навязывает этот метод своим хирургам без их согласия. Так не может больше продолжаться, господин генерал. Во всяком случае, я буду всеми способами сопротивляться подобным жестоким методам, наносящим ущерб здоровью, и я прошу вас, господин генерал, в интересах наших раненых поддержать меня.

Какое-то мгновение чувствуется, что он ошеломлен, потом он выгибает грудь колесом и начинает недовольно ворчать:

– Вы направили подполковнику Паукеру личное письмо, в котором требовали, чтобы он отказался от прижигания легочных ран.

– Да, было дело.

– Но почему, – вдруг повышает он голос, – вы не обратились ко мне?

– Потому что хирургические вопросы лучше всего решать непосредственно между хирургами, а не служебным путем с официальными лицами, господин генерал. Среди врачей это обычный, совершенно справедливый способ. Господин генерал, – продолжаю я подчеркнуто серьезно, – вы терапевт, и никто не требует от вас, чтобы вы разбирались в хирургической специфике. Этого никто и не ожидает. Но я прошу вас, я вынужден вас просить последовать моему совету. Поверьте, я точно знаю, что делаю, и я отвечу за свое решение. Если вы не можете этого сделать, то я вынужден просить о своей немедленной отставке. Он отказывается.

– Все же, профессор, было бы лучше, если бы вы обратились ко мне.

Неужели он чувствует себя обойденным? Кажется, так и есть.

– Я сожалею, господин генерал, что так получилось. Если вы чувствуете, что в этой ситуации вас проигнорировали, то в этом не было никакого намерения с моей стороны. Кроме того, сейчас необходимо способствовать тому, чтобы инспекция медицинской службы как можно скорее вынесла свое решение по этому вопросу. Пожалуйста, представьте это дело в инспекции, чтобы можно было добиться общего запрета на прижигание во избежание причинения дальнейшего вреда.

Генерал молчит, я чувствую, как внутренне он сражается с собой и как ему трудно, почти невозможно прийти к ясному решению.

Я не в состоянии его понять, нет, это просто уму непостижимо. Ведь должен он осознавать и чувствовать, что речь идет исключительно о благополучии наших раненых, а не о сомнительном престиже подполковника Паукера.

В отчаянии, охваченный глубоким недоверием, я сижу здесь перед этим человеком, нашим главным армейским врачом, и настаиваю, требую, выпрашиваю. Я поставил на карту все. Один вопрос не дает мне покоя: с чего он так защищает Паукера, зачем ему поддерживать этого честолюбца? Из военной солидарности?

После беседы, корректной, но никак не дружеской, между нами остается напряжение и возникает отчужденность – все больше и больше увеличивается непреодолимая пропасть. Мы прощаемся очень чопорно и официально.

Огорченный, я выхожу из кабинета, сразу же отправляюсь к себе в Порхов и пишу письмо профессору Карелису, тому коллеге, который по распоряжению господина инспектора проводил опыты с прижиганием на животных. Я ничего не утаиваю от него и настаиваю на вынесении решения. Мое доверие к главному врачу сильно подорвано.