Мне нравятся фильмы про мрачного Сталина,

Как ходит задумчиво он по Кремлю

И вешает всех, от Иркутска до Таллина…

Но порно я всё-таки больше люблю.

(Доктор Верховцев)

Хорошо известно: чем чудовищней ложь, тем больше шансов, что в неё поверят. Изощряясь в клевете на Сталина, нынешние обличители доходят до кощунственного утверждения, будто он был агентом царской Охранки.

Подобные слухи распускались русскоязычными эмигрантами ещё в 1920-е — 1930-е годы, но их абсурдность была настолько очевидной, что даже наиболее критически настроенные биографы Сталина того времени, «в том числе его злейший враг Лев Троцкий, отвергали это обвинение как чудовищное и абсолютно недоказуемое»[508].

В самом деле, поливая Сталина грязью, Троцкий вынужден был констатировать:

«Рассказ о том, будто Иосиф преднамеренно выдач всех участников семинарского кружка, является несомненной клеветой»[509].

«Мужество мысли было чуждо ему. Зато он был наделён бесстрашием перед лицом опасности. Физические лишения не пугачи его. В этом отношении он был подлинным представителем ордена профессиональных революционеров и превосходил многих из их числа»[510].

Начатая Хрущёвым кампания по разоблачению «культа личности» вдохновила зарубежных фальсификаторов истории на решительные действия. 23 апреля 1956 года известный американский советолог Исаак Дон Левин опубликовал в журнале «Лайф» сенсационный «документ», полученный, по его словам, «от трёх русских эмигрантов безупречной репутации» — письмо жандармского полковника A. M. Ерёмина ротмистру А. Ф. Железнякову следующего содержания[511]:

М. В. Д.

ЗАВЕДЫВАЮЩИЙ

ОСОБЫМ ОТДЕЛОМ

ДЕПАРТАМЕНТА ПОЛИЦИИ

12 июля 1913 года

№ 2898

Совершенно секретно

Лично

Начальнику Енисейского Охранного отделения

А. Ф. Железнякову

[Штамп: «Енисейское Охранное отделение»]

[Входящий штамп Енисейского Охранного отделения:]

Вх… № 152

23 июля 1913 года

Милостивый Государь Алексей Фёдорович!

Административно-высланный в Туруханский край Иосиф Виссарионович Джугашвили-Сталин, будучи арестован в 1906 году, дал начальнику Тифлисского г[убернского] ж[андармского] управления ценные агентурные сведения. В 1908 году н[ачальни]к Бакинского Охранного отделения получает от Сталина ряд сведений, а затем, по прибытии Сталина в Петербург, Сталин становится агентом Петербургского Охранного отделения.

Работа Сталина отличалась точностью, но была отрывочная.

После избрания Сталина в Центральный комитет партии в г. Праге Сталин, по возвращении в Петербург, стал в явную оппозицию правительству и совершенно прекратил связь с Охраной.

Сообщаю, Милостивый Государь, об изложенном на предмет личных соображений при ведении Вами розыскной работы.

Примите уверения в совершенном к Вам почтении

[Подпись: ] Ерёмин

Однако даже среди падких на антисоветские сенсации эмигрантов этот «документ» вызвал весьма скептическую реакцию:

«И, наконец, нельзя обойти молчанием шумную публикацию в нью-йоркском журнале „Лайф“ (номер от 23 апреля) фальшивого документа, пытающегося доказать, что Сталин при царизме был агентом Охранки. Этот псевдодокумент был представлен четыре года назад Б. Суварину[512], который тотчас и категорически объявил его фальшивкой»[513].

Слева: «подпись Ерёмина» под фальшивым документом. В центре — подпись Ерёмина, выгравированная на серебряном кувшине, на которую ссылался Исаак Левин, доказывая подлинность письма. Справа — подпись Ерёмина на хранящемся в архиве прошении об отпуске.

Подписи Ерёмина на документах из финских архивов

Если даже такой яростный антикоммунист, как Суварин, сходу признал «документ» фальшивым, то у него, надо полагать, были для этого веские доводы. Каковы же они? Вот что пишет по поводу подлинности «письма Ерёмина» современная исследовательница, ведущий научный сотрудник Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ) Зинаида Ивановна Перегудова:

• Письмо датировано 12 июля 1913 года, однако полковник Ерёмин в это время уже не являлся заведующим Особым отделом Департамента полиции, так как 11 июня 1913 года был назначен начальником Финляндского жандармского управления. Следовательно, подписать письмо в качестве заведующего Особым отделом он не мог.

• ГАРФ располагает множеством документов за подписью Ерёмина, очень характерной. Графологическая экспертиза однозначно установила: подпись под «письмом Ерёмина» не принадлежит Ерёмину.

• В июле 1913 года Енисейского Охранного отделения не существовало, а имелся только Енисейский розыскной пункт.

• Заведующим Енисейским розыскным пунктом действительно был ротмистр Железняков, но не Алексей Фёдорович, а Владимир Фёдорович.

• Со второй половины 1910 года для Особого отдела были заказаны новые бланки, где в штампе слово «заведывающий» было заменено на слово «заведующий».

• Угловой штамп письма существенно отличается от типографски выполненного штампа.

• На письме проставлен исходящий номер 2898. Однако документ с таким номером не мог выйти из Особого отдела, поскольку для каждого из отделов Департамента полиции был отведён свой диапазон исходящих номеров. При этом Особый отдел имел номера, начиная с № 93 001. А № 2898 относился к отделу 1-го делопроизводства.

Настоящий же документ за № 2898 вышел из Департамента 16.03.1913 года. Вот его краткое содержание:

«Письмо Управл. Екатеринослав. губ. И. А. Татищеву, сообщение по поводу дерзкой выходки трех неизвестных злоумышленников по отношению к стоящему на посту возле силовой станции городского водопровода городовому».

• Даты, проставленные в штампах «входящего» и «исходящего», вписаны одной и той же рукой[514].

Каждого из перечисленных пунктов в отдельности вполне достаточно, чтобы признать «документ» фальшивым. Но кроме этого, фабрикаторы «письма» допустили и ряд «мелких» (естественно, по сравнению с перечисленными «ляпами») проколов. Так, Джугашвили назван Сталиным, хотя этот псевдоним только что появился и был малоизвестен по сравнению с другими его партийными кличками; имя и отчество указаны как «Иосиф Виссарионович», хотя по правилам тогдашней русской орфографии следовало писать: «Иосиф Виссарионов» и т. д.

Остаётся только согласиться с мнением издававшегося Сувариным журнала:

«Редко появляется на свет фальшивка более фальшивая, чем эта»[515].

Становится понятным и то, почему «документ» впервые «всплыл» именно в 1956 году, а не раньше — такая грубая подделка могла выглядеть убедительной лишь на фоне начатой Хрущёвым кампании самооплёвывания.

Но, как часто случается с разоблачёнными фальшивками, «письмо Ерёмина» не кануло в Лету, а продолжает периодически всплывать, как только появляется соответствующий социальный заказ. В следующий раз о нём вспомнили в разгар горбачёвской антисталинской истерии. 30 марта 1989 года два доктора исторических наук — ГА. Арутюнов и Ф. Д. Волков — публикуют статью в «Московской правде»[516], в которой приводят текст «письма», сопроводив его следующим комментарием:

«В 1961 году один из авторов этой статьи — профессор Г. Арутюнов, работая в Центральном государственном архиве Октябрьской революции и социалистического строительства, нашёл документ, подтверждающий, что Иосиф Джугашвили (Сталин) был агентом царской Охранки.

Подлинник этого документа хранится в ЦГАОР (Москва, Большая Пироговская, 17) в фонде департамента полиции Енисейского губернского жандармского управления. Фонды министерства насчитывают около 900 тысяч единиц хранения.

Приводим документ полностью».

Помимо «письма Ерёмина», в статье цитируется ещё один «документ», якобы хранящийся в архиве:

«Бакинскому Охранному отделению. Вчера заседал Бакинский комитет РСДРП. На нём присутствовал приехавший из центра Джугашвили-Сталин Иосиф Виссарионович, член комитета „Кузьма“ и другие. Члены предъявили Джугашвили-Сталину обвинение, что он является провокатором, агентом Охранки, что он похитил партийные деньги. На это Джугашвили-Сталин ответил им взаимными обвинениями»[517].

И, наконец, для пущей убедительности приводится свидетельство старого члена партии О. Г. Шатуновской:

«В 1962 году Ольга Григорьевна Шатуновская, будучи членом КПК и комиссии по реабилитации жертв культа личности, поставила перед ЦК КПСС вопрос об обнародовании материалов о Сталине как агенте царской Охранки. Хрущёв сказал, что сделать это невозможно. „Выходит, что страной более 30 лет руководил агент царской Охранки, хотя за границей и пишут об этом“. Таковы были, по её воспоминаниям, слова Никиты Сергеевича»[518].

Однако три месяца спустя «Московская правда» была вынуждена опубликовать опровержение:

Официальная справка

Центрального государственного архива Октябрьской революции, высших органов государственной власти и органов государственного управления СССР об информации в статье Г. Арутюнова и Ф. Волкова «Перед судом истории», опубликованной в газете «Московская правда».

В органе МГК КПСС и Моссовета газете «Московская правда» за 30 марта 1989 г. (№ 76) опубликована статья «Перед судом истории», в которой утверждается, что Джугашвили-Сталин был агентом царской Охранки.

Авторы статьи — доктор исторических наук ГА. Арутюнов и Ф. Д. Волков.

В статье указывается: «В 1961 году один из авторов этой статьи — профессор Г. Арутюнов, работая в Центральном государственном архиве Октябрьской революции и социалистического строительства, нашёл документ, подтверждающий, что Иосиф Джугашвили (Сталин) был агентом царской Охранки. Подлинник этого документа хранится в ЦГАОР (Москва, Большая Пироговская, 17) в фонде Департамента полиции Енисейского губернского жандармского управления».

И далее воспроизводится якобы найденный ГА. Арутюновым в ЦГАОР СССР текст письма заведующего Особым отделом Департамента полиции полковника Ерёмина с информацией о том, что Джугашвили-Сталин являлся агентом царской Охранки (см. статью «Перед судом истории»).

В связи с данной публикацией и утверждениями авторов статьи ЦГАОР СССР после тщательной и всесторонней проверки имеющихся архивных документов считает необходимым сообщить следующее:

1. В статье указывается, что письмо полковника Ерёмина Г. Арутюнов нашёл в «фонде Департамента полиции Енисейского губернского жандармского управления». Такого архивного фонда в ЦГАОР СССР никогда не было и нет. Следовательно, найти вышеуказанное письмо полковника Ерёмина в несуществовавшем и несуществующем архивном фонде невозможно.

2. Просмотр и изучение архивных дел фонда Департамента полиции Министерства внутренних дел и, в частности, Особого отдела Департамента полиции, которое возглавлял полковник Ерёмин, показало, что воспроизведённого в статье его письма не было и нет. Каких-либо изъятий листов в делах не обнаружено.

3. Имеется реестр исходящих бумаг из Особого отдела Департамента полиции, в частности, за 1913 год. В нём за 12 июля 1913 года отсутствует запись об отправлении письма полковника Ерёмина в «Енисейское Охранное отделение», В этой связи следует сделать существенное уточнение: в июле 1913 года Енисейского Охранного отделения уже не существовало, так как ещё в июне была проведена реорганизация в системе политического сыска, в результате которой вместо Охранного отделения функционировал Енисейский розыскной пункт. Заведующим Енисейским розыскным пунктом был Железняков Владимир Фёдорович, а не Алексей Фёдорович, как об этом указано в так называемом письме полковника Ерёмина. Не было и нет данного документа в соответствующих архивных фондах и Красноярского краевого государственного архива.

4. Воспроизведённое в статье письмо полковника Ерёмина датировано 12 июля 1913 года. При изучении архивных дел Департамента полиции установлено, что полковник Ерёмин в это время уже не являлся заведующим Особым отделом Департамента полиции, так как 11 июня 1913 года был назначен начальником Финляндского жандармского управления.

Последний документ, который подписан полковником Ерёминым, имеет дату 19 июня 1913 года. В тот же день был издан циркуляр с предписанием впредь письма адресовать на имя нового заведующего Особым отделом Департамента полиции М. Е. Броецкого.

Следовательно, находясь в июле 1913 г. на другой работе и в другом месте, полковник Ерёмин не имел ни прав, ни возможностей и даже необходимости подписывать 12 июля 1913 г. служебное письмо со штампом особого отдела Департамента полиции, так как эта работа могла быть выполнена новым должностным лицом, в обязанности которого она входила, если бы была в том потребность.

5. Все документы, находящиеся в департаменте переписки, подписанные полковником Ерёминым по 19 июня 1913 года и его преемником Броецким в последней декаде июня 1913 года, имеют в левом верхнем углу типографски выполненный штамп «Заведующий Особым отделом Департамента полиции», а в воспроизведённом в статье письме Ерёмина этот штамп имеет следующий текст: «М. В. Д. Заведывающий Особым отделом Департамента полиции», т. е. отличается от хранящихся в деле такого рода документов. В имеющихся на этих документах типографских штампах нет слова «МВД» и везде «Заведующий», а не «Заведывающий».

6. По существовавшим в то время правилам ведения делопроизводства каждому структурному подразделению Департамента полиции устанавливалась строго определённая нумерация исходящих документов. Особый отдел Департамента полиции в соответствии с приказом имел номера, начиная с № 93 001. Письмо же полковника Ерёмина от 12 июля 1913 года имеет № 2898, т. е. совершенно другой, не совпадающий с нумерацией, установленной для этого структурного подразделения.

7. Авторы утверждают, что «в ЦГАОР СССР — в фондах Бакинского Охранного отделения — имеется любопытный документ: донесение агента Охранки Фикуса». И далее в статье приводится текст донесения этого агента.[…]

Во-первых, в ЦГАОР СССР не было и нет фондов Бакинского Охранного отделения. Следовательно, не было и нет воспроизведённого в статье документа, т. е. донесения агента Фикуса.

Во-вторых, в делах переписки Особого отдела Департамента полиции МВД с Бакинским Охранным отделением имеются Сводки об агентурных сведениях по партии «социалистов-демократов», которые составлены официальными лицами Кавказского районного Охранного отделения, и в них указанной выше авторами информации о Джугашвили-Сталине не содержится. В-третьих, донесения агентов Охранки, как известно, представлялись в устной форме, на основе чего составлялись Сводки об агентурных сведениях, которые направлялись в центр. Поэтому авторы статьи никак не могли обнаружить в ЦГАОР СССР, как они пишут, «любопытный документ: донесение агента Охранки Фикуса».

8. Приведя несколько текстов из донесения агента Фикуса о деятельности Бакинского комитета, авторы статьи пишут:

«Каждый шаг работы Бакинского комитета становился известным Охранке. Её осведомитель, то есть поставщик информации Фикусу, был весьма компетентным и честно служил тайной полиции. Мы можем предполагать, что им был И. Сталин».

Предположения авторов ни на чём не основаны. Если они дешифровали кличку агента Фикуса, как об этом указывалось в статье (хотя это было сделано задолго до них), то имели возможность получить весьма обстоятельную информацию из имеющейся в архиве справки о том, что был и чем занимался агент под кличкой Фикус. Им являлся Н. С. Ериков, крестьянин Тифлисской губернии, рабочий, проживающий под нелегальным именем Д. В. Бакрадзе. Этот человек состоял в социал-демократической партии с 1897 г., в 1906 г. был членом комитета в одной из городских организаций на Кавказе, в 1908 г. находился в Баку, в 1909 г. был членом Балаханского комитета, находился в близких сношениях с руководителями социал-демократических организаций.

В то же время с апреля 1909 по 1917 г. он состоял секретным сотрудником Бакинского Охранного отделения по РСДРП. Следовательно, агент Фикус сам имел хорошую возможность получать необходимую информацию о деятельности социал-демократических организаций этого региона и не нуждался в специальных поставщиках ему сведений. К тому же он не имел права входить в сношения с другими лицами без особого на то разрешения.

9. В фондах Департамента полиции имеются документы, содержащие информацию о лицах, являвшихся агентами тайной царской полиции. В этих списках называются фамилии, имена, отчества лиц, поставлявших сведения, их агентурная кличка. В этих списках фамилии Джугашвили-Сталина нет.

10. После Февральской буржуазно-демократической революции 1917 года Временное правительство создало ряд специальных комиссий по выявлению провокаторов и агентов тайной полиции среди революционной демократии. Работа велась на основе изучения документов Департамента полиции (ЦГАОР СССР, ф.1467, 503, 504). Такого же характера проводилась работа советскими органами вскоре после Великой Октябрьской социалистической революции. Среди выявленных провокаторов и агентов Джугашвили-Сталина не было.

Таким образом, в Центральном государственном архиве Октябрьской революции, высших органов государственной власти и органов государственного управления СССР архивных документов, в том числе письма полковника Ерёмина от 12 июля 1913 года, донесения агента Фикуса, подтверждающих, что Джугашвили-Сталин являлся агентом царской Охранки, не имелось и не имеется.

Следовательно ни Г. А. Арутюнов, ни Ф. Д. Волков не могли ни в 1961 г., ни раньше и ни позже найти в архивных фондах ЦГАОР СССР так называемого письма полковника Ерёмина и донесения агента Фикуса, которых в действительности не было.

Авторы статьи «Перед судом истории» выдали за свою находку фальшивку, подделку так называемого письма полковника Ерёмина, опубликованную американским советологом Исааком Левиным в американском журнале «Лайф» № 10 за 14 мая 1956 года[519].

Приводим предоставленные ЦГАОР СССР копии двух документов, что имеются в архиве: с подписью А. Ерёмина и его штампом в левом верхнем углу, а также воспроизведённого по публикации в журнале «Лайф», который архивисты считают подделкой.

Эта фальшивка распространялась и раньше, распространяется и в настоящее время в Советском Союзе.

Даже И. Левин в своей статье в журнале «Лайф» вынужден был признать, что наиболее критически настроенные биографы Сталина, имея в виду провокаторство, «в том числе его злейший враг Лев Троцкий, отвергали это обвинение, как чудовищное и абсолютно недоказуемое».

Приходится сожалеть, что редакционная коллегия газеты «Московская правда» и её ответственные сотрудники при подготовке к печати статьи ГА. Арутюнова и Ф. Д. Волкова «Перед судом истории» отступили от общепринятого в таких случаях требования и не сочли возможным обратиться в ЦГАОР СССР для подтверждения наличия в архивных фондах публикуемого этими авторами так называемого письма полковника Ерёмина и донесения агента Фикуса.

(Дирекция ЦГАОР СССР[520])

В том же номере «Московской правды» опубликовано и совместное письмо О. Г. Шатуновской и С. Б. Шеболдаева:

«Мы вынуждены выразить своё отношение к статье Г. Арутюнова и Ф. Волкова „Перед судом истории“, опубликованной в „Московской правде“ от 30 марта с.г. Статья, к сожалению, во многом отклоняется от истины. Не подтверждается, по нашим данным, заявление Г. Арутюнова, что он „в шестидесятые годы по поручению Комиссии Президиума ЦК КПСС изучал архивные документы, связанные с деятельностью Сталина“. Не подкрепляется должным образом и стремление авторов статьи ради исторической правды, всестороннего её раскрытия помочь нынешней Комиссии Политбюро ЦК „представлением новых документов, касающихся личности Сталина“. И вот почему.

Основной такой „новый“ документ, используемый Г. Арутюновым и Ф. Волковым как доказательство связей Сталина с Охранкой — „письмо Ерёмина“, неоднократно публиковавшееся за рубежом, в частности в монографии Фишера „Жизнь и смерть Сталина“. Известный советолог Эдуард Смит предполагает, что „письмо Ерёмина“ было в своё время воспроизведено кем-то из русских эмигрантов по памяти с утраченного оригинала. Этим, по его мнению, и обусловлены присутствующие в документе отклонения, не позволяющие признать его подлинным.

По вполне понятным причинам Ф. Волков и Г. Арутюнов не приводят номера фонда и единицы хранения публикуемого ими письма. Такого фонда попросту нет.

…

Выдумано авторами утверждение, что „в 1962 году Шатуновская поставила перед ЦК КПСС вопрос об обнародовании материалов о Сталине как агенте царской Охранки“. На самом деле Хрущёв был информирован только о зарубежных материалах на эту тему, на что и последовал его ответ, приведённый в статье.

О своей „находке“ Г. Арутюнов объявил в 1987 году. Мы ему тогда поверили, полагая, что он серьёзно исследует вопрос. Вместо этого им с участием Ф. Волкова были предприняты попытки придать материалам сенсационный характер…»[521].

Интересно, если сфабриковать письмо, «доказывающее», будто «известный советолог Эдуард Смит» в своё время являлся агентом КГБ, а когда обман раскроется, заявить, что письмо «воспроизведено по памяти с утраченного оригинала», чем и объясняются «присутствующие в документе отклонения» — как отнесётся к подобной «аргументации» американский суд?

Однако вернёмся к нашим баранам. Ничуть не смутившись открывшимися фактами, осрамившиеся доктора исторических наук действуют по принципу: «наглость — второе счастье». Вот что пишет Ф. Волков в книге, вышедшей три года спустя:

«Б. И. Каптелов и З. И. Перегудова утверждают, пытаясь опровергнуть документ, что „во-первых, в 1913 году Енисейского Охранного отделения как такового не существовало“. Столь компетентным товарищам следовало бы знать, что Енисейское Охранное отделение, по имеющимся документам, существовало.

Так, в справке царской Охранки за № 2840 от 19 декабря 1911 г., выданной ссыльно-поселенцу Елизавете Румба, говорится: „Дано знать приставу 3-го Енисейского уезда и сообщено тюремному отделению Енисейского губернского управления, начальнику Енисейского губернского управления (выделение моё — Ф.В.) и отделения корпуса жандармов ротмистру Железнякову“».[522]

Перед нами, говоря словами известного сатирика Аркадия Райкина, явная попытка «запустить дурочку»: Каптелов и Перегудова пишут о том, что в 1913 году не существовало Енисейского Охранного отделения, а Ф. Волков «опровергает» их документом, свидетельствующим, что в 1911 году существовало Енисейское губернское управление корпуса жандармов — совершенно другая структура.

Следующий перл Волкова выглядит так:

«Б. Каптелов и З. Перегудова, как и другие исследователи, не оспаривают подлинность документа, но заявляют, что его не имеется в ЦГАОР; речь идёт о документе, свидетельствующем о заседании Бакинского комитета РСДРП»[523].

Резонный вопрос — а как можно «оспаривать подлинность документа», если самого документа не существует?

Однако и на этом история фальшивки не кончается. Угар горбачёвско-яковлевских разоблачений понемногу рассеивается, народ начинает переоценивать роль Сталина в истории нашей страны. Чтобы процесс не зашёл слишком далеко, надо срочно в очередной раз «обличить тирана» в газетах и по телевизору, благо недобросовестных историков для такой работы более чем достаточно.

И вот в газете «Известия» от 19 сентября 1997 года появляется статья «Сталин был агентом царской Охранки», подписанная неким Александром Нечаевым, обозревателем ИТАР-ТАСС. С энтузиазмом курицы, снёсшей яйцо, автор сообщает:

«„Вождь всех времён и народов“ Иосиф Сталин, который почти тридцать лет руководил советским государством, в 1906 году был завербован царской охранкой и вплоть до своего избрания в ЦК партии в 1910 году поставлял жандармерии „ценные агентурные сведения“, утверждается в документе, фотокопия которого впервые появилась в России. Её случайно обнаружил исследователь, публицист и профессор Московского государственного строительного университета Юрий Хечинов во время недавней работы над архивом младшей дочери Л. Н. Толстого Александры Львовны Толстой»[524].

Разумеется, речь идет всё о том же «Ерёминском письме».

«Хечинов не сомневается, что найденная им копия сделана с подлинного документа, по нескольким причинам. Во-первых, подпись Ерёмина удостоверил бывший генерал Охранного отделения Александр Спиридович… Другим подтверждением подлинности документа является тот факт, что его оригинал был затем за крупную сумму заложен фондом в один из американских банков, где и находится по сей день»[525].

Иных «подтверждений» подлинности письма в заметке не приводится. К свидетельству генерала Спиридовича мы вскоре вернёмся, что же касается второго «доказательства», то оно не соответствует действительности, так как «документ» был не «заложен» в один из американских банков, а помещён туда на хранение.

Попутно профессор Хечинов наглядно демонстрирует своё невежество в обсуждаемом вопросе, дав к «Ерёминскому письму» следующий авторский комментарий:

«После избрания Сталина в Центральный комитет партии в г. Прага (в 1910 году — Авт.) Сталин по возвращении в Петербург…»[526].

Общеизвестно, что Сталин был избран, а точнее, кооптирован в ЦК не в 1910, а в 1912 году.

Конечно, «историкам» «наезжающим» на Сталина, прощаются и не такие ляпы. Но тут Хечинов зарвался — попытался присвоить себе лавры первооткрывателя «документа», за что и получил две недели спустя отповедь в тех же «Известиях» от ещё одного доктора исторических наук — проживающего в Бостоне Ю. Г. Фельштинского:

«В заметке „Сталин был агентом царской охранки“ (19 сентября 1997 года) профессор Юрий Хечинов сообщает о „найденном“ им в Толстовском фонде, в Нью-Йорке, письме заведующего Особым отделом департамента полиции Ерёмина об агентурной работе Сталина. Но ведь этот документ давно известен и за границей, и в России! Впервые он был опубликован в журнале „Лайф“ в апреле 1956 года. В последующие дни и недели — широко представлен в эмигрантской печати и вызвал полемику.

В России письмо приводилось в „Московской правде“ ещё в марте 1989 года и с этого времени вошло в историографию под названием „Ерёминский документ“. Оно неоднократно перепечатывалось в российских газетах и журналах…

„Новое русское слово“ подробно рассказало об истории документа. Ю. Хечинов, судя по его недавнему телеинтервью, о ней знал. Знал, что письмо было вывезено из Китая, передано профессору М. П. Головачеву, а в 1947 году — Макарову, Бахметьеву и Сергеевскому — политическим деятелям эмиграции. Знал об экспертизе письма во Франции и Америке. О том, что оно всем давно известно. И тем не менее, захотел предстать первооткрывателем документа, обнародованного за границей более сорока, а в России более семи лет назад»[527].

Уличив Хечинова в нарушении приоритета, Фельштинский умудрился ни разу не обмолвиться о такой «мелочи», что «Ерёминский документ» давно признан фальшивкой. И это не удивительно, поскольку сам Юрий Георгиевич является активным пропагандистом версии о «провокаторстве» Сталина. Поэтому, попеняв Хечинову за попытку присвоить чужую «славу», он приводит в своей публикации «действительно новый документ, касающийся провокаторства Сталина, который нигде ранее не публиковался» — то самое пресловутое письмо генерала Спиридовича, в котором последний подтверждает подлинность подписи Ерёмина.

Насколько авторитетно это свидетельство? Судите сами: генерал Спиридович написал своё письмо в 80-летнем возрасте, спустя сорок лет после обсуждаемых событий. А единственным образцом подписи Ерёмина, доступным ему для сравнения, была надпись, выгравированная на серебряном кувшине, которая, к тому же, сильно отличается от подписи на «документе» (достаточно взглянуть на приведённую выше фотокопию).

Ах да, есть ещё интуиция старого служаки:

«Но не является ли письмо Ерёмина подложным, поддельным? Нет. И своими недоговорками, и всей своей „конспирацией“ оно пропитано тем специальным „розыскным“ духом, который чувствуется в нём и заставляет ему верить. Это трудно объяснить. Но я это чувствую, я ему верю»[528].

Легко догадаться, что точку в этой истории ставить рано. В последнее время либеральные СМИ начали очередную истерику по поводу «возвращения Сталина». А значит, надо ждать новых «сенсационных открытий», новых публикаций «письма Ерёмина».

Итак, вся история о сотрудничестве Сталина с Охранкой базируется на халтурно изготовленном поддельном документе. При этом среди апологетов фальшивки мы видим как минимум четырёх докторов исторических наук, отбросивших не только научную добросовестность, но и элементарную человеческую порядочность. Увы, подобное поведение в отношении Сталина вполне типично для многих представителей научной и творческой интеллигенции. Как метко сказано в известной басне И. А. Крылова:

«А мне чего робеть? И я его лягнул:
Пускай ослиные копыта знает!»

Как мы видим, прошлое нашей страны продолжает оставаться благодатным полем для разного рода фальсификаций. Год за годом «властители дум» из числа прозападной интеллигенции поливают помоями отечественную историю. Цель их усилий проста и понятна — внушить населению России комплекс вины. Пусть люди вместо того, чтобы спокойно и с достоинством гордиться делами своих предков, рвут на себе одежду и посыпают головы пеплом, заходясь в пароксизме покаяния — так их будет легче приобщить к пресловутым «западным ценностям».

Поэтому небезынтересно, взяв какое-либо конкретное событие, шаг за шагом проследить, как под руками либеральных щелкопёров оно превращается в миф.

Одним из наиболее важных эпизодов первого года гражданской войны стала оборона Царицына. Этот город являлся ключевым пунктом разворачивавшейся в стране междоусобной борьбы. Через Царицын проходили пути, связывавшие центральные районы России с Нижним Поволжьем, Северным Кавказом и Средней Азией, откуда шло снабжение центра продовольствием и топливом. Взятие его позволяло осуществить столь желанное соединение белых сил Юга России и Сибири.

Именно при обороне Царицына впервые проявились таланты Сталина, как военачальника. Летом 1918 года Иосиф Виссарионович был командирован на Юг России в качестве чрезвычайного уполномоченного ВЦИК по заготовке и вывозу хлеба с Северного Кавказа[529]. Прибыв 6 июня в Царицын, Сталин навёл там порядок, обеспечив бесперебойную доставку продовольствия в Москву. Когда же Донская армия Краснова начала наступление и 19 июля был создан Военный совет Северо-Кавказского военного округа, Сталин стал его председателем[530]. Совместно с К. Е. Ворошиловым он сумел отстоять город и предотвратить соединение армий Краснова и Дутова.

Головной болью формируемой Красной Армии были постоянные измены служивших в ней «военспецов» — бывших офицеров. В свою очередь, это вызывало естественное недоверие к военспецам со стороны многих советских деятелей. Оно и понятно: когда, к примеру, трое первых командующих созданной в июне 1918 года 2-й армии один за другим оказываются предателями[531], поневоле станешь подозрительным. Не обошлось без «пятой колонны» и на Царицынском фронте. Возглавлял её начальник штаба Северо-Кавказского военного округа бывший полковник Носович.

О том, что случилось дальше, предоставим рассказать небезызвестному Дмитрию Волкогонову:

«Несмотря на помощь Деникину со стороны предателя, бывшего царского полковника военспеца Носовича, штурм Царицына не принёс успеха белогвардейцам…

Измена Носовича, ряда других бывших офицеров царской армии усилила и без того подозрительное отношение Сталина к военспецам. Нарком, облечённый чрезвычайными полномочиями по вопросам продовольственного дела, не скрывал своего недоверия к специалистам. По инициативе Сталина большая группа военспецов была арестована. На барже создали плавучую тюрьму. Многие были расстреляны»[532].

Как это ни удивительно, но в данном случае историк-антисоветчик достаточно точно излагает суть дела. При этом действия Сталина выглядят вполне оправданными. Ну, может быть, слегка погорячился. Ничего странного нет и в том, что арестованных разместили на барже. Ну, создали плавучую тюрьму. Эка невидаль. То же самое делали, к примеру, англичане во время англо-бурской войны. Да и противники большевиков не гнушались подобными методами. Так, почти в это же время, в ходе начавшегося 6 июля 1918 года Ярославского мятежа около 200 арестованных советских активистов были размещены мятежниками именно на барже. К моменту освобождения в живых оставалось лишь 109 узников[533].

А вот что сообщалось в оперативной сводке 2-й армии Восточного фронта от 18 октября 1918 года:

«Волжская военная флотилия, узнав, что в Гольянах (на правом берегу Камы, в 30 верстах к северу (от) Сарапула) стоит баржа с арестованными советскими работниками, вышла из Сарапула вверх по Каме с целью захватить указанную баржу Прибыв в Гольяны, начальник флотилии, выдав себя за белогвардейца, приказал буксирному пароходу, стоявшему у пристани, от имени белогвардейского командования взять баржу на буксир и вести её вниз к Сарапулу. Хитрость вполне удалась — баржа благополучно прибыла в Сарапул. На барже оказалось 522 советских работника, находившиеся в ужасном положении: большинство были раздеты, покрыты только рогожами, вид их был крайне изнурённый, все они от голода едва стояли на ногах. Накануне 30 чел. были расстреляны. В ночь на 18 октября та же участь ожидала и остальных; радость освобождённых из рук белых палачей была неописуема»[534].

Но не таков наш интеллигент, чтобы принять столь прозаическую трактовку событий. Он воспитан на художественной литературе. Ему ещё в школе объяснили, что если в первом акте пьесы на стене висит ружьё, то в конце спектакля оно просто обязано выстрелить. Разумеется, в жизни такое бывает далеко не всегда. Точнее, в большинстве случаев всё как раз наоборот: ружьё, повешенное на стену, мирно висит, никому не мешая, понемногу покрываясь пылью и вовсе не обнаруживая желания стрелять. Но разве может подлинный интеллигент руководствоваться в своих суждениях презренной житейской прозой?

«Сталин был трус страшный, трус патологический», — уверял нас Виктор Астафьев. Документы свидетельствуют об обратном.

Возьмём царицынский эпизод в интерпретации Волкогонова. Интеллигентское подсознание с неизбежностью фиксирует в нём «неправильность»: арестованных разместили на барже. Именно на барже, а не в здании тюрьмы или ещё каком-нибудь помещении. Ружьё должно выстрелить. А как может быть задействована баржа? Ну, например, вот так:

«Несколько десятков военспецов, в своё время назначенных Снесаревым в свой штаб, пыталисъ разъяснить Сталину, что надо всё-таки уделять внимание столь нелюбимым им „чертежам“ и планам. В ответ Сталин приказал местным чекистам „разобраться“, и в ночь на 22 августа чекисты, забив арестованными военспецами вместительную баржу, вывезли их на середину Волги и расстреляли, а трупы сбросили в воду»[535].

Вот и первая ступень лестницы, ведущей из реальности в миф. Видите различия? Согласно Волкогонову, причиной плохого отношения Сталина к военспецам была измена Носовича и других бывших офицеров. То есть Сталин, конечно же, самодур, не доверяющий специалистам, но у этого недоверия есть уважительная причина. Образу злодея не достаёт цельности — его злодеяние имеет разумное оправдание. Новая версия исправляет этот недостаток. Лишняя деталь в виде измены Носовича убрана. Причина сталинского приказа об аресте военспецов — в том, что они пытались разъяснить ему необходимость работы с картами. Сталин приобретает классические черты невежественного тирана, казнящего не в меру надоедливых «мудрецов» из своего окружения.

Что там дальше у Волкогонова? «Многие были расстреляны». Как-то неопределённо звучит. Что значит «многие»! Это даже не половина арестованных, иначе бы вместо «многие» было сказано «большинство». Зато теперь всё понятно: «забив арестованными вместительную баржу». Сколько в баржу влезло, столько и расстреляли. Энергичное словечко «забив» вызывает прямые ассоциации с автобусом в «час пик»: пока двери не закроем — не поедем… то есть не поплывём. А баржа-то не простая, а «вместительная»!

Находит объяснение и само использование баржи. Она выступает, как ей и положено по штату, в роли транспортного средства, призванного доставить жертвы к месту казни — на середину Волги.

Нетрудно догадаться, какой должна быть следующая стадия мифотворчества. У баржи есть ещё одно, пока неиспользованное, свойство. Как и остальной водный транспорт, она может не только плавать, но и тонуть. В результате получается что-то вроде:

«В 1918 г. в Царицыне по личному распоряжению Сталина затопили в Волге баржу, трюмы которой были набиты пленными»[536].

Попутно, в качестве дополнительного «отягчающего обстоятельства», пассажиры баржи из арестованных заговорщиков (пусть даже и ложно обвинённых) превращаются в военнопленных, казнить которых категорически запрещается всякими международными конвенциями.

Но и это ещё не конец. «Преступлению» Сталина не хватает масштабности. Этот недостаток также необходимо исправить:

«Сталин — это чистейший злодей, который начал свои преступления ещё со времён гражданской войны. Он утопил под Царицыным в баржах всех этих белых генералов, офицеров, которых собрал со всех войск…»[537].

Именно так! «Все эти белые генералы и офицеры» были утрамбованы во вместительные трюмы барж и утоплены по фарватеру главной русской реки. А тем, кому не хватило места (очевидно, у злодея кончились баржи), пришлось ждать 1937 года, чтобы быть расстрелянными вместе с Тухачевским. С такой «версией событий» не стыдно и на телевидении показаться, и в газете напечататься. И пускай к действительности она имеет самое отдалённое отношение, зато всё просто, наглядно и идеологически правильно.

Одной из самых нелепых перестроечных баек по праву может считаться рассказ о сталинской паранойе. Такой диагноз якобы поставил «кремлёвскому диктатору» академик В. М. Бехтерев, за что и был немедленно отравлен:

«Осенью 1971 года М. И. Буянов беседовал с Владимиром Николаевичем Мясищевым, который в 1939 году стал директором основанного Бехтеревым Психоневрологического института и возглавлял его около тридцати лет.

„В декабре 1927 года, — рассказывает Мясищев, — Бехтерев отправился в Москву для участия в съезде психиатров и невропатологов, а также в съезде педологов… Перед самым отъездом из Ленинграда он получил телеграмму из Лечсанупра Кремля с просьбой по прибытии в Москву срочно туда позвонить. Бехтерев позвонил, а затем отправился в Кремль.

На заседание Бехтерев приехал с большим опозданием, кто-то из делегатов спросил его, отчего он задержался. На это Бехтерев — в присутствии нескольких людей — раздражённо ответил:

— Смотрел одного сухорукого параноика“.

„То ли кто-то из присутствующих доложил куда следует, — замечает по этому поводу М. И. Буянов, — то ли судьба Бехтерева была уже предрешена, но вскоре после этих слов он неожиданно скончался. Был он физически очень крепок, ни на что не жаловался. Его неожиданная смерть поразила всех, многие заподозрили что-то неладное“»[538]

Заметим, что ни автор статьи Олег Мороз, ни психиатр Михаил Буянов, которого он цитирует, не являются свидетелями события. Перед нами не воспоминания очевидца, а всего лишь пересказ сплетни. То же самое в полной мере относится и к другим публикациям про «сталинскую паранойю». Например, к рассказу внучки академика — Н. П. Бехтеревой, которой в 1927-м было три года. Мало того, в сентябре 1995 года в интервью газете «Аргументы и факты» Наталья Петровна неожиданно сделала следующее признание:

«— …Кстати, действительно Владимир Михайлович Бехтерев вышел от Сталина и сказал, что тот — параноик, за что вашего деда и отравили?

— Это была тенденция объявлять Статна сумасшедшим, в том числе с использованием якобы высказывания моего дедушки, но никакого высказывания не было, иначе мы бы знали. Дедушку действительно отравили, но из-за другого[539]. А кому-то понадобилась эта версия. На меня начали давить, и я должна была подтвердить, что это так и было. Мне говорили, что они напечатают, какой Бехтерев был храбрый человек и как погиб, смело выполняя свой врачебный долг. Какой врачебный долг? Он был прекрасный врач, как он мог выйти от любого больного и сказать, что тот — параноик? Он не мог этого сделать»[540].

Что это? Сколько мы слышали душещипательных историй о том, как «сталинские палачи» заставляли «невинных жертв незаконных репрессий» оговаривать себя, своих родных и близких. А теперь выясняется, что «прорабы перестройки» сами не гнушались использовать ложные свидетельства, заставляя людей «подтверждать» ложь и клевету.

Впрочем, не будем преувеличивать. Что за страшные кары могли грозить Бехтеревой в конце 1980-х? Скорее всего, Наталье Петровне просто пообещали за лжесвидетельство какие-нибудь гешефты.

Казалось бы, всё ясно. Тем более, что Бехтеревой вторят и другие авторы, отнюдь не симпатизирующие Сталину. Из интервью Игоря Губермана:

«Я знаю эту версию — чушь собачья. Эту версию принесли, очевидно, в 1956 году врачи, возвращавшиеся из лагерей… Бехтерев действительно обследовал Сталина как невролог… В ту же ночь он умер, отравившись. Однако у Сталина тогда ещё не было достаточной команды для такого тайного убийства. И главное — Бехтерев был настоящий врач, дававший некогда клятву Гиппократа и учивший студентов свято её придерживаться. Поэтому, если бы даже он обнаружил у Статна паранойю, он бы никогда не сказан об этом вслух»[541].

А вот что говорит заведующий кафедрой психиатрии Военно-медицинской академии профессор А. А. Портнов в беседе с М. Дмитруком:

«Что касается легендарной фразы, то Бехтерев, уверен, не мог её сказать. И вовсе не потому, что испугался бы расправы. Владимир Михайлович действительно был очень смелым человеком и говорил нелицеприятные вещи невзирая на лица, — об этом справедливо пишут авторы версии.

Но они почему-то умалчивают, что он был ещё и человеком высочайшей культуры, который не позволял себе оскорблять людей, тем более — за глаза.

Сухорукий параноик… Так сказать о пациенте не может даже начинающий психиатр. А Бехтерев был крупнейшим специалистом, признанным во всем мире. Он отличался исключительным тактом, деликатностью, тонкостью в отношениях с людьми, призывал коллег соблюдать врачебную тайну, щадить самолюбие больных.

Если бы Бехтерев и поставил Сталину диагноз, то никогда не стал бы говорить об этом в кулуарах, да ещё в оскорбительных выражениях. Я убеждён, что их приписывают учёному люди, которые не знают его образа мыслей, нравственной позиции»[542].

Однако не всё так просто. Увы, выдающиеся учёные далеко не всегда отличаются высокими моральными принципами. Прервём поток панегириков и обратимся к фактам. В 1916 году вышла брошюра В. М. Бехтерева «Вильгельм — дегенерат нероновского типа». С «исключительным тактом и деликатностью» Владимир Михайлович пишет про германского императора следующее:

«Ясно, что если Вильгельм не может быть признан душевнобольным человеком, то он не может быть назван и вполне здоровым, ибо вышеуказанные особенности его натуры доказывают его неуравновешенность и склонность к ненормальным психическим проявлениям и расстройствам, которые столь обычны для всех вообще дегенератов»[543].

«Наконец, отметим у Вильгельма и резко выраженный дегенеративный признак — это поразительный прогнатизм его лица. Таблицы Фригерио указывают, что у нормальных лиц височно-ушной угол превышает 90°, у дегенератов же он обычно не достигает этой нормы, а у Вильгельма этот угол, как установлено врачами, равен даже 68°»[544].

«Со стороны читателя уместен, однако, вопрос, много ли вообще различия между душевнобольным и дегенератом, и стоило ли защищать Вильгельма от признания его душевнобольным, если приходится признавать его дегенератом с чертами прирождённого преступника, так ярко описанными Lombroso»[545].

Понятно, что ни о каком врачебном диагнозе в данном случае речи не идёт — налицо подкреплённое авторитетом академика навешивание пропагандистских ярлыков.

В. М. Бехтерев в своём кабинете в Императорской Военно-Медицинской академии, 1913 года

А вот ещё один штрих к кристально чистому облику знаменитого психиатра. Из воспоминаний писателя В. В. Вересаева:

«Было это в конце 1898 года. Я служил ассистентом в Барачной больнице в память Боткина. Жена моя несколько уже лет была больна тяжёлым нервным расстройством: неожиданный звонок в квартире вызывал у неё судороги, у неё постоянные были мигрени, пройти по улице два квартала для неё было уже большим путешествием. Мы обращались за помощью ко многим врачам и профессорам — пользы не было. (Через двадцать пять лет оказалось, что все эти явления вызывались скрытой малярией). Один из товарищей моих по больнице рекомендовал мне обратиться к профессору нервных болезней В. М. Бехтереву — европейски известный учёный, прекрасный диагност.

Мы отправились к нему. Приём был очень большой, — наш номер, помнится, был двадцать второй. Наконец вошли в кабинет. Приземистый, сутулый человек, со втянутою в плечи головою, с длинными лохматыми волосами, падающими на лицо. Глаза смотрят недобро и с нетерпением.

— Что болит?

Жена стала рассказывать о своей болезни. Он прервал, провёл рукою по её спине, нажимая пальцем на позвоночный столб, и спрашивал: „Больно?“ Потом, не расстёгивая шёлковой кофточки, приложил стетоскоп к груди жены, бегло выслушал и сел писать рецепт.

— Будете принимать три раза в день по столовой ложке и берите каждый день тёплые ванны… Когда кончите лекарство, придите снова, только не забудьте взять с собою рецепт.

Я взглянул на рецепт: Infus. Valerianae, Natrii bromati…

— Господин профессор! Жена всех этих валерианок и бромистых натрое приняла уже чуть не пуды!

Профессор раздражённо ответил:

— Медицина для вас новых средств выдумать не может.

Я вручил ему пятирублёвый золотой и пошёл с женою вон. Он вдогонку ещё раз напомнил, чтобы в следующий раз мы не забыли взять с собою рецепт.

Жена, выйдя на крыльцо, горько разрыдалась. Я был поражён: вот так исследование! Профессор ни о чём жену не спросил, не спросил даже, замужем ли она, есть ли дети, какими раньше страдала болезнями. Даже фамилии не спросил и не записал. Стало понятно, почему он так настойчиво напоминал, чтобы в следующий раз принести рецепт, — иначе бы он не знал, что прописал и что прописать.

Я так был возмущён, что, придя домой, немедленно написал профессору письмо приблизительно такого содержания:

„Милостивый государь,

г. профессор!

Жена моя уже несколько лет страдает тяжёлым нервным расстройством, не поддающимся никакому лечению. Как к последнему средству я решил обратиться к Вашей помощи. На опыте испытав все неудобства, с какими связано лечение у врача врача и его близких, я не сообщил Вам, что я — врач.

Откровенно сознаюсь Вам — я не мог даже представить себе, чтобы врач мог относиться к больному с такою небрежностью, с какою Вы отнеслись к моей жене. Смею утверждать, например, что так, как Вы выслушивали её сердце, Вы решительно ничего не могли услышать. Результатом Вашего исследования, разумеется, только и могли быть те валерианки и бромистые натры, которые Вы прописали. При этом Вы, видимо, так спешили, так заняты были одною мыслью — поскорее отделаться от нас, что не обратили внимания на моё заявление, что всех этих валерианок и бромистых натрое жена приняла чуть не пуды. Конечно, Вы были вполне правы — медицина специально для нас новых средств выдумать не может. Но извините, г. профессор, — не мне учить Вас, что верный диагноз и прогноз, что правильное лечение возможны только при тщательном исследовании больного. Обратился я к Вам как к авторитетному профессору-специалисту, а получил то, что с гораздо меньшими хлопотами мог бы получить от любого студента-медика третьего курса.

Ассистент Барачной в память Боткина больницы.

В. Смидович“.

Дня через два неожиданно получаю от профессора ответ. В конверт была вложена пятирублёвка. Профессор писал:

„Многоуважаемый товарищ.

Начиная со среды вечера и до сегодня я лежу в постели вследствие инфлуэнцы. Уже в среду я чувствовал себя так плохо, что едва мог закончить приём, после которого я тотчас же и слёг в постель. Этим обстоятельством я прошу извинить меня в том, что не был в состоянии посвятить Вам более времени, чем это случилось на самом деле. Вместе с тем я глубоко сожалею о том, что Вы намеренно скрыли своё звание врача, предполагая почему-то, что к врачам и их жёнам их сотоварищи по профессии, и в том числе я (хотя до сих пор, мне кажется, мы с Вами ещё не были знакомы), должны непременно относиться невнимательно. Это совершенно неосновательное огульное осуждение Вами своих собратьев по профессии (не знаю, на каком опять основании) привело в данном случае к тому, что лишило меня возможности проконсультировать с Вами, как с врачом, о состоянии здоровья Вашей жены.

Если Вам угодно будет впредь не скрывать своего звания (тем более что к такому обману я не подач Вам никакого повода) и если моя помощь Вам будет ещё нужна, то по выздоровлении я всегда готов Вам служить в пределах моих сил и возможности; в часы ли приёма или в какое-либо другое время, как Вам удобнее. При этом прошу Вас принять обратно оставленный Вами у меня гонорар.

Примите уверение в совершенном к Вам почтении (приписано, очевидно, потом, несколько более мелким почерком) и поздравление с Новым годом.

В. Бехтерев.

1 января, 1899 г.“

Пусть так. И это действительно было так: один из ординаторов нашей больницы работал в клинике профессора и сказал мне, что на следующий день профессор слёг в инфлуэнце. Но спрашивается: для чего в таком случае было принимать больных и обирать с них пятирублёвки? Ведь для многих эти пятирублёвки, быть может, были плодом отказа от необходимого.

Идти вторично или не идти? Мы решили — лучше идти. Узнали, когда профессор выздоровел и возобновил приём. Поехали. Я старательно обдумал всё, что следует сообщить профессору касательно болезни моей жены.

Вошли к нему.

— Мы, господин профессор, были у вас…

Он насупился и коротко сказа!:

— Я помню. — И обратился к жене: — Рецепт принесли?

Жена подала. Он посмотрел.

— Как себя чувствуете? Ванны принимаете?

— Чувствую себя по-прежнему. Ванны принимаю.

— Так… Спите плохо?

— Очень плохо.

— Угу!.. — Профессор написал рецепт и протянул его жене.

— Будете принимать по столовой ложке три раза в день, ванны продолжайте.

Я взглянул на рецепт: Inf. Adon. vernal… Ammonii bromati… Ничего не понимаю! Опять то же? И где же консультация со мною, каковой возможности я лишил профессора в прошлый раз?

Мы встали, он нас проводил до двери. Может быть, он хочет посоветоваться со мной в отсутствие жены? Но он протягивает руку. Я торопливо стал излагать профессору свои соображения о болезни жены, — он нетерпеливо слушал, повторяя: „Да! да!“ При первом перерыве сунул нам руку и сказал:

— Не забудьте в следующий раз захватить рецепт»[546].

Таким образом, моральные качества Бехтерева вполне позволяли ему заочно обозвать Сталина «сухоруким параноиком». Однако даже если подобное высказывание и вправду имело место (чему нет никаких достоверных подтверждений), это был не диагноз, а всего лишь оскорбление. В самом деле, как мог душевнобольной человек тридцать лет руководить великой державой и при этом столь тщательно скрывать свою болезнь, что её не заметили ни ближайшее окружение, ни общавшиеся с ним иностранные лидеры, включая Черчилля и Рузвельта? Впрочем, искать логику и здравый смысл у обличителей сталинизма — занятие заведомо неблагодарное.

Раздавшийся 1 декабря 1934 года в коридоре Смольного выстрел нагана оборвал жизнь первого секретаря ленинградского обкома ВКП(б) Сергея Мироновича Кирова.

Любое убийство крупного политика всегда порождает слухи и легенды. Не стала исключением и гибель Кирова. Наоборот, из-за политической конъюнктуры домыслов вокруг него скопилось куда больше, чем даже вокруг покушений на много более значительных политических деятелей.

Согласно хрущёвской мифологии, получившей дополнительное развитие в «перестроечное» время, на состоявшемся 26 января — 10 февраля 1934 года XVII съезде ВКП(б) группа делегатов попыталась сместить Сталина с поста генерального секретаря, заменив его Кировым, однако затея сорвалась, поскольку последний решительно отказался. При этом во время выборов членов ЦК против Сталина якобы было подано около 300 голосов. После чего коварный и злопамятный кремлёвский тиран приказал фальсифицировать результаты голосования, а также принял решение устранить Кирова как своего главного соперника.

Вот что пишет известная сказочница-антисталинистка Ольга Шатуновская:

«Во время XVII партсъезда, несмотря на овации Сталину, в квартире Серго Орджоникидзе прошло тайное совещание некоторых делегатов — Косиора, Эйхе, Шеболдаева, Шаранговича и других. Они считали необходимым устранить Сталина с поста генсека и предлагали Кирову заменить его, но тот отказался.

После того как Сталину стало известно о совещании, он вызвал к себе Кирова. Киров сказал Сталину, что тот сам, своими действиями привёл к этому.

При выборах в ЦК на съезде фамилия Сталина была вычеркнута в 292 бюллетенях. Сталин приказа! сжечь из них 289 бюллетеней, и в протоколе, объявленном съезду, было показано всего 3 голоса против Сталина»[547].

Для начала давайте разберёмся, мог ли лидер ленинградских коммунистов реально выступать как соперник Сталина? Дореволюционные заслуги Кирова выглядят довольно куцо. В декабре 1904 года живущий в Томске и готовящийся к поступлению в Томский технологический институт 18-летний Сергей Костриков вступает в социал-демократическую партию. Вскоре он становится членом томского комитета РСДРП. Дважды попадает под арест, но отделывается лёгким испугом. 11 июля 1906 года Кострикова арестовывают в третий раз и после 7-месячного следствия 16 февраля 1905 года приговаривают к году и четырём месяцам тюремного заключения[548].

Выйдя в июле 1908 года на свободу, Костриков через некоторое время переезжает во Владикавказ. Там он становится штатным сотрудником идейно близкой к партии Конституционных демократов умеренно-либеральной газеты «Терек», где и начинает подписывать свои статьи псевдонимом «Киров». Газета имела довольно крупный тираж и вскоре бывший революционер превращается в преуспевающего журналиста, пишущего на самые разнообразные темы, от природных красот до творчества Достоевского. От политической деятельности Киров практически отошёл. С 1909 по 1917 год он числился во Владикавказской организации РСДРП, где играл весьма скромную роль[549].

Как мы видим, на фоне других лидеров большевиков, имевших за плечами многолетний стаж деятельности в подполье, тюрьмы и ссылки, Киров выглядит весьма бледно. Всего два года реальной партийной работы, пара кратковременных арестов и двухлетняя отсидка в тюрьме. При этом Киров даже не был большевиком, поскольку Томская и Владикавказская организации РСДРП, в которых он состоял, были объединёнными и не делились на большевиков и меньшевиков[550].

Мало того, даже после октября 1917-го Киров далеко не сразу примкнул к большевикам. В июле 1918 года он входил в Центральное организационное бюро партии Социал-демократов революционеров-интернационалистов. Однако вскоре эта организация распалась и основная часть её членов примкнуло к большевикам[551].

Если бы не заслуги Кирова во время Гражданской войны и не его дружба со Сталиным, то его партийный стаж в ВКП(б) исчислялся бы не с 1904-го, а с 1918 года. И, разумеется, должного авторитета, чтобы стать лидером партии, он не имел.

Во времена СССР существовал простой и надёжный способ определить место того или иного деятеля в партийной иерархии, которым активно пользовались зарубежные «советологи». Достаточно было посмотреть, в каком порядке перечислялись имена высших руководителей страны в газетах:

«10 февраля 1934 года состоялся пленум вновь избранного ЦК ВКП(б).

Пленум избрал исполнительные органы ЦК в следующем составе:

1) Политбюро ЦК: тт. Сталин И. В., Молотов В. М., Каганович Л. М., Ворошилов К. В., Калинин М. И., Орджоникидзе Г. К., Куйбышев В. В., Киров С. М., Андреев А. А., Косиор С. В.

Кандидаты: тт. Микоян А. И., Чубарь В. Я., Петровский Г. И., Постышев П. П., Рудзутак Я. Э.

2) Секретариат ЦК: тт. Сталин И. В., Каганович Л. М., Киров С. М. (с оставлением секретарём Ленинградского обкома), Жданов А. А. (с освобождением от обязанностей секретаря Горьковского крайкома)»[552]

Как мы видим, Киров — лишь восьмой в партийной иерархии. Кстати, в отличие от Сталина, Молотова, Кагановича и Куйбышева, Киров не был среди основных докладчиков XVII съезда[553].

Теперь посмотрим результаты выборов в ЦК ВКП(б). Согласно их официальным итогам, в голосовании участвовало 1059 делегатов XVII съезда.

При этом М. И. Калинин и И. Ф. Кодацкий получили 1059 голосов (то есть, были избраны единогласно);

Г. М. Кржижановский, Д. З. Мануильский, И. А. Пятницкий, Д. Е. Сулимов, Р. И. Эйхе — 1058 (1 голос «против»);

П. А. Алексеев, К. Е. Ворошилов, Я. Б. Гамарник, Н. К. Крупская, И. П. Румянцев — 1057 (2 голоса «против»);

В. И. Иванов, В. Г. Кнорин, А. И. Микоян, Г. К. Орджоникидзе, И. В. Сталин — 1056 (3 голоса «против»);

И. Д. Кабанов, С. М. Киров, М. М. Литвинов — 1055 (4 голоса «против»)

и так далее.

Таким образом, вопреки перестроечным сказкам, Сталина опередили довольно многие, в том числе члены Политбюро Калинин и Ворошилов, а Орджоникидзе получил столько же голосов, сколько и Сталин. Причём перечисленные три деятеля стояли в партийной иерархии выше Кирова.

Итоги голосования по выборам членов ЦК ВКП(б) на XVII съезде партии.

Известия ЦК КПСС 1989. № 7. С. 118.

Откуда вообще взялась версия о фальсификации результатов выборов? Основным её источником является делегат XVII съезда от Московской организации В. М. Верховых, входивший в состав счётной комиссии. После начала хрущёвской кампании обличения «культа личности» Верховых вдруг «вспомнил», что является свидетелем «сталинской фальсификации», о чём и поведал в докладной записке в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС от 23 ноября 1960 года:

«Будучи делегатом XVII партсъезда…, я был избран в счётную комиссию. Всего было избрано 65 или 75 человек, точно не помню. Тоже не помню, сколько было урн — 13 или 15… В голосовании должно было участвовать 1225 или 1227. Проголосовало же 1222. В итоге голосования… наибольшее количество голосов „против“ имели Сталин, Молотов, Каганович, каждый имел более 100 голосов „против“, точно теперь не помню…, но кажется, Сталин 125 или 123»[554].

Однако к началу 1960-х годов помимо Верховых в живых оставалось ещё два члена счётной комиссии XVII съезда — Н. В. Андреасян и СО. Викснин. Оба они дали письменные показания о событиях 1934 года. При этом Андреасян подтверждает официальную версию (против Сталина — три голоса), а из слов Викснина, правда с очень большой натяжкой, можно вывести, что фальсификация всё-таки была[555]. Следует иметь в виду, что эти люди давали показания в канун антисталинского XXII съезда, когда «сверху» была спущена установка всеми способами собирать на Сталина компромат.

Имеются ли какие-нибудь вещественные доказательства фальсификации?

В ноябре 1960 года материалы счётной комиссии XVII съезда ВКП(б) изучались специальной комиссией в составе члена КПК при ЦК КПСС О. Г Шатуновской, зам. директора Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС Н. В. Матковского, ответственного инструктора КПК А. И. Кузнецова и заместителя заведующего Центрального партийного архива Р. А. Лаврова. В результате было установлено следующее.

На съезд прибыло 1227 делегатов с решающим голосом. Мандатная комиссия утвердила полномочия 1225 из них. Участвовало в голосовании 1059 делегатов. Результаты голосования соответствуют официально объявленным на съезде. Отчёт комиссии был подписан всеми её членами, включая Шатуновскую[556].

Между тем, тридцать лет спустя в «Аргументах и фактах» было опубликовано уже цитированное мною выше письмо Шатуновской, в котором она утверждает:

«Комиссия Президиума, ознакомившись в Центральном пар-тархиве с бюллетенями и протоколами голосования, установила факт фальсификации выборов»[557].

На самом деле в заключении комиссии, подписанном в том числе и Шатуновской, о фальсификации выборов не говорилось. Хотя тогдашнее партийное руководство в лице Хрущёва жаждало дальнейших разоблачений «культа личности». Даже если предположить, что часть бюллетеней была уничтожена (чему нет никаких доказательств), максимальное число уничтоженных бюллетеней могло составить 166 (1225 делегатов с решающим голосом минус 1059 бюллетеней, хранящихся в архиве). До 289 никак не дотягивает. К тому же достоверно известно, что отдельные делегаты с решающим голосом действительно не принимали участия в голосовании[558]. Таким образом, отправляя своё письмо в «АиФ», Шатуновская либо впала в старческий маразм и не ведала, что творила, либо сознательно лгала.

Кем же был убийца Кирова? Леонид Васильевич Николаев родился в 1904 году в Петербурге. Свою трудовую деятельность начал в январе 1919 года секретарём одного из сельских Советов в Самарской губернии, куда судьба забросила его в трудные годы гражданской войны. Вскоре Николаев вернулся в Петроград, где в мае 1921 года устроился конторщиком в Выборгское отделение коммунального хозяйства Петросовета, в подотдел неделимого имущества. В апреле 1924 года вступил в партию. Вплоть до своего ареста в 1934 году, он поменял девять мест работы — от управделами районного комитета комсомола и подручного слесаря до инспектора Ленинградского обкома РКИ и инструктора по приёму документов в Институте истории партии. Частая смена места работы происходила из-за неуравновешенности Николаева, его постоянных свар и склок с сослуживцами[559].

Весной 1934 года проводилась партийная мобилизация на транспорт. Выбор парткома института пал на Николаева. Он категорически отказался. Тогда партком исключил его из рядов ВКП(б) с формулировкой:

«За отказ подчиниться партдисциплине, обывательское реагирование на посылку по партмобилизации (склочные обвинения ряда руководящих работников-партийцев)». 3 апреля вышел приказ директора института: «Николаева Леонида Васильевича в связи с исключением из партии за отказ от парткомандировки освободить от работы инструктора сектора истпарткомиссии с исключением из штата Института, компенсировав его 2-х недельным выходным пособием»[560].

17 мая того же года Смольнинский райком ВКП(б) восстановил Николаева в партии, объявив строгий выговор с занесением в личное дело. Тем не менее, он несколько раз обращался в комиссию партийного контроля при Ленинградском обкоме ВКП(б), добиваясь снятия партийного взыскания и, что самое главное, восстановления на работе в Институте истории партии. Считая себя незаслуженно обиженным, Николаев продолжал жаловаться. Сначала — в Ленинградский горком, потом — в обком ВКП(б). В июле Николаев пишет письмо Кирову, в августе — Сталину, в октябре — в Политбюро ЦК ВКП(б). Всё безрезультатно[561]. Именно после этого в дневнике Николаева появляются обвинения партийной верхушки в бюрократизме и отрыве от масс, а затем и записи о желании убить кого-нибудь из руководителей ВКП(б), лучше всего Кирова.

Имелось и ещё одно обстоятельство — жена Николаева, симпатичная латышка Мильда Драуле. Впрочем, совершенно неважно, существовала ли связь Кирова с Драуле на самом деле. Главное, чтобы она существовала в воображении её супруга, отличавшегося, судя по письмам, изрядной ревнивостью.

Постепенно в голове у Николаева созрело твёрдое решение расквитаться со своим обидчиком. Сделать это он решил на собрании ленинградского партийного актива, где должен был выступать Киров. Это мероприятие должно было состояться 1 декабря в Таврическом дворце. Но для того, чтобы пройти в Таврический дворец, нужен был специальный билет. С целью его получения Николаев и появился в Смольном около полудня. Шатаясь из кабинета в кабинет по своим знакомым, он всюду высказывал просьбу дать ему билет на партийный актив, но билета так и не раздобыл. Однако один из сотрудников Смольного, секретарь сельскохозяйственной группы Петрошевич сказал ему, что если у него останется лишний билет, то он даст его Николаеву, и предложил зайти попозже. Выйдя на улицу, Николаев в течение часа прогуливался, затем вернулся на третий этаж Смольного и зашёл в туалет[562].

Разумеется, в обстоятельствах убийства Кирова много загадочного и непонятного. Однако к разочарованию любителей сенсаций, на многие вопросы имеются чёткие и ясные ответы.

Откуда у Николаева револьвер? Как и у многих тогдашних членов партии, наган у Николаева был совершенно легальный. 2 февраля 1924 года органами власти на него было выдано соответствующее разрешение за № 4396. 21 апреля 1930 года Николаев прошёл перерегистрацию, после которой ему было вручено удостоверение за № 12 296. Этот документ был действителен до 21 апреля 1931 года. Однако затем регистрация была просрочена. Но этот проступок по тем временам являлся сущей мелочью. Ведь даже за незаконное хранение оружия согласно тогдашнему Уголовному кодексу полагались всего лишь принудительные работы на срок до шести месяцев или штраф до одной тысячи рублей.

Откуда патроны? Купил в магазине. На оборотной стороне удостоверения есть два оттиска штампа магазина о продаже Николаеву в 1930 году 28 штук патронов. Где Николаев учился стрелять? Совершенно легально — в тире спортивного общества «Динамо», членом которого состоял[563]. Наконец, как Николаев попал на место преступления, в коридор Смольного? Элементарно. Он оставался членом ВКП(б). Членский билет служил пропуском в Смольный.

Сегодня мы привыкли, что руководителей такого ранга, как Киров, стерегут словно зеницу ока. Между тем, реалии СССР начала 1930-х были совершенно иными. До лета 1933 года охрана Кирова состояла всего-навсего из трёх человек: М. В. Борисова, Л. Ф. Буковского и негласного сотрудника ОГПУ — швейцара дома, где жил Киров. Борисов и Буковский охраняли Кирова в Смольном, в поездках по городу, на охоте, в командировках. Швейцар охранял Кирова во время его нахождения дома.

Со второй половины 1933 года численность гласной и негласной охраны Кирова возросла до 15 человек. При поездках Кирова по городу и вне его выделялась автомашина прикрытия с двухсменной выездной группой[564].

Надо сказать, что сам Киров к вопросам своей охраны относился весьма легкомысленно, явно тяготился её опекой. Сергей Миронович любил ходить пешком, общаться с ленинградцами в неофициальной обстановке, ездить на трамвае, заходить в магазины. Начальнику ленинградского ГПУ Филиппу Медведю он недовольно заявлял:

«Дай тебе волю, ты скоро танки возле моего дома поставишь»[565].

Один раз Киров просто-напросто перехитрил охрану и сбежал от неё, вызвав изрядный переполох[566].

Сталин и Киров вместе с руководителями ленинградской партийной организации в Смольном. Апрель 1926 г.

Да что там Киров! Сам Сталин в начале 1930-х любил в одиночку разгуливать по Москве. Кончилось это тем, что 16 ноября 1931 года, когда Сталин в полчетвёртого дня проходил по Ильинке около дома 5/2 против Старо-Гостиного двора, его чуть не застрелил нелегально прибывший в нашу страну бывший белый офицер член РОВС Огарёв. После этого случая Политбюро приняло специальное решение, запретившее Сталину «пешее хождение по Москве»[567].

Согласно книге Аллы Кирилиной «Неизвестный Киров», в день убийства охрана Кирова осуществлялась следующим образом. В 9:30 утра на дежурство у дома 26/28 по улице Красных Зорь, где жил Сергей Миронович, заступили два оперодчика: П. П. Лазюков и К. М. Паузер. В 16:00 Киров вышел из дома и направился пешком в сторону Троицкого моста. Впереди него шёл оперативник Н. М. Трусов, на расстоянии 10 шагов сзади — Лазюков и Паузер.

Около Троицкого моста Киров сел в свою машину, охрана — в свою. Их путь лежал в Смольный. У калитки Смольного Кирова встречали оперативники Александров, Бальковский и наружный сотрудник Аузен. Все двинулись к входной двери главного подъезда Смольного. Паузер и Лазюков остались в вестибюле, а Александров, Бальковский, Аузен и присоединившийся к ним Борисов довели Кирова до третьего этажа. После этого первые трое спустились вниз. Дальше Кирова сопровождал один Борисов[568].

Пару слов следует сказать о Борисове, которого многие авторы ошибочно называют «начальником охраны Кирова». На самом деле Михаил Васильевич Борисов был рядовым оперативником. Он охранял шефа с момента приезда в Ленинград, то есть с 1926 года. В 1934 году ему было уже 53 года и в его обязанности входило встречать Кирова у Смольного и сопровождать его по зданию. Начальник ленинградского ГПУ Ф. Д. Медведь справедливо полагал, что для своей должности Борисов староват. Однако за своего охранника заступился Киров, что в итоге стоило жизни им обоим[569].

В пятом часу вечера 1 декабря 1934 года Киров поднялся на третий этаж Смольного и сопровождаемый Борисовым, направился в сторону своего кабинета. Вопреки легендам, в коридоре третьего этажа Смольного в тот момент было достаточно многолюдно. Так, поднимаясь по лестнице, Киров встретил 1-го секретаря Хибиногорского горкома ВКП(б) П. П. Семячкина, спускавшегося вниз в столовую. Разговаривая с Кировым, тот поднялся вместе с ним на третий этаж. Затем Киров заговорил с заместителем заведующего советско-торговым отделом Ленинградского обкома ВКП(б) Н. Г. Федотовым и общался с ним ещё несколько минут.

Тем временем Борисов, который по инструкции должен был следовать непосредственно за Кировым, неожиданно отстал. Что вполне естественно для пожилого человека, привыкшего к спокойной работе без происшествий.

В ту же сторону, что и Киров, но впереди него шла с бумагами курьер Смольного М. Ф. Фёдорова. На углу большого и малого коридора нервно расхаживал директор ленинградского цирка М. Е. Цукерман, ожидая Б. П. Позерна, находившегося на совещании у 2-го секретаря обкома М. С. Чудова. Здесь же по коридору ходил сотрудник оперативного отдела УНКВД A. M. Дурейко, в задачу которого входило наблюдение за коридором третьего этажа Смольного. Наконец, возле самого места убийства под руководством завхоза Смольного Васильева работали электромонтёры Платоч и Леонник[570].

Тем временем Николаев вышел из туалета и неожиданно увидел идущего по коридору Кирова. Следует подчеркнуть, что убивать Кирова именно в Смольном Николаев не планировал. Собственно, Киров и не должен был в этот день появляться в Смольном. Решение всё-таки посетить Смольный созрело у него спонтанно во время телефонных переговоров с Чудовым между 15 и 16 часами[571].

Более того, знать, что Киров именно в этот момент проходит по коридору, Николаев просто не мог. Интересно, что один из «обличителей сталинских репрессий», Антонов-Овсеенко всерьёз утверждает, будто находясь в туалете, Николаев следил за парадным подъездом Смольного, ожидая приезда Кирова. Как язвительно пишет по этому поводу в своей книге крупнейший специалист по Кирову А. А. Кирилина:

«Великий Д. Кваренги, автор проекта Смольного института, наверняка обиделся бы на автора этой „утки“ за столь несуразные мысли: уборная, окна которой выходят на лицевой фасад! Замечательный зодчий разместил все подобные заведения в здании таким образом, что их окна выходили во внутренние дворы. Естественно, что из их окон и дверей никоим образом, далее при большом желании, даже при наличии оптических приборов, нельзя было видеть ни парадного (главного) подъезда Смольного, ни тем более главного его коридора»[572].

В любом случае очевидно, что роковая встреча Николаева и Кирова в Смольном была совершенно незапланированной. Поэтому отставание Борисова никак не могло быть следствием его предварительного сговора с убийцей.

Николаев сумел сполна воспользоваться подвернувшимся случаем. Пропустив Кирова мимо себя, он пошёл в том же направлении, постепенно его нагоняя. Завернув за угол, вынул наган и выстрелил. Пуля попала Кирову в затылок. Смерть наступила мгновенно.

Убив Кирова, Николаев, согласно его собственным показаниям, собирался застрелиться. Однако в этот момент электромонтёр Платоч прямо со стремянки, на которой работал, бросил в Николаева молоток, удар которого пришёлся по голове и лицу убийцы. В результате вторая пуля ушла в стену, а Платоч, подбежав к Николаеву, ударил того кулаком по голове и сбил с ног. Борисов в это время находился в двух шагах не доходя до поворота коридора, вытаскивая из кобуры оружие[573].

Рано утром 2 декабря в Ленинград из Москвы приехали Сталин, Ворошилов, Молотов, Жданов, Ягода. Вместе с ними прибыла группа работников ЦК ВКП(б) и НКВД. Прямо с вокзала Сталин, Молотов, Жданов и Ворошилов направились в больницу им. Свердлова, где находилось тело СМ. Кирова, затем посетили его вдову и, наконец, прибыли в Смольный. Там Сталин в присутствии Ворошилова, Жданова, Молотова, Ягоды, Чудова, Кодацкого, Медведя и Ежова лично допросил Николаева, однако ничего путного от него не добился. Как докладывал позже в своём рапорте охранявший Николаева в камере сотрудник НКВД Кацафа:

«Передавая мне Николаева в Смольном, заместитель начальника оперода НКВД Гулько сказал, что этот подлец Николаев в очень грубой форме разговаривал со Сталиным, что отказался отвечать на его вопросы»[574].

В отечественной и зарубежной антисталинской литературе этот допрос, как правило, описывается следующим образом. На вопрос Сталина: «Зачем ты это сделал?» Николаев якобы закричал, показывая в сторону Запорожца: «Это они меня заставили. Это они». Вот как описывает эту сцену А. Антонов-Овсеенко:

«Сталин спросил:

— Вы убили Кирова?

— Да, я… — ответил Николаев и упал на колени.

— Зачем вы это сделали?

Николаев указал на стоящих за креслом Сталина начальников в форме НКВД:

— Это они меня заставили! Четыре месяца обучали стрельбе. Они сказали мне, что…»[575].

Сцена весьма красочная, но в ней нет ни одного слова правды. Достаточно сказать, что Запорожца в это время не было не только в Смольном, но и вообще в Ленинграде.

Затем Сталин решил допросить Борисова. Чтобы доставить его из «Большого Дома» (здание ленинградского управления НКВД) в Смольный, необходимо проехать чуть меньше двух с половиной километров по прямой по Шпалерной улице. Борисова повезли в кузове грузовой машины. Вместе с ним отправились сотрудники оперативного отдела Д. З. Малий и Н. И. Виноградов. Согласно официальной версии, во время движения автомашину внезапно и резко бросило вправо, она потеряла управление, въехала на тротуар и правой стороной ударилась о стенку дома. Борисов, сидевший у правого борта кузова автомобиля, ударился о стенку дома. Борисов после аварии доставили в Николаевский военный госпиталь, где, не приходя в сознание, он и скончался в ночь на 4 декабря.

Согласно заключению технической экспертизы от 2 декабря 1934 года:

«Причиной самопроизвольного поворота машины вправо и её аварии явилась неисправность передней рессоры автомобиля, а повышенная скорость движения этому способствовала»[576].

Вполне возможно, что авария грузовика была случайностью. Также вполне возможно, что Борисов при этом получил смертельные травмы — недаром правила техники безопасности строжайше запрещают перевозить пассажиров в открытом кузове. Сторонники версии о причастности Сталина считают случившееся устранением ключевого свидетеля, но верится в это с трудом. Поскольку и встреча Николаева с Кировым в коридоре Смольного была случайной, и убийство, вопреки утверждениям разоблачителей сталинизма, видело много народу, Борисов был весьма важным, но отнюдь не основным свидетелем.

Вот что заявил член рабочей группы Прокуратуры СССР и КГБ СССР П. А. Лаптев 3 августа 1989 года на заседании комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями:

«Что же касается затронутого вопроса о гибели оперкомиссара Борисова, то, говоря откровенно, на первоначальном этапе изучения материалов я сам сильно сомневался в том, что он погиб в результате несчастного случая. Однако та автотехническая и судебно-медицинская экспертиза, которая была проведена в 1967 году, не оставляет сомнения в случайности его гибели. Если бы это было и в самом деле умышленным действием, то оно выглядит настолько непрофессионально, что в такой его оценке не найдёт поддержки ни у одного серьёзного исследователя, да, пожалуй, не имеет и прецедента в истории.

Мы обсуждали обстоятельства, связанные с убийством Борисова, в течение нескольких дней подряд, рассматривали различные версии, в том числе и самые невероятные. Однако тут же сталкивались с исключающими моментами, которые ведут к единственно возможным выводам о поломке рессоры, наезду на парапет, о столкновении со зданием и причинении Борисову смертельного для его жизни телесного повреждения. Это подтверждается и траекторией пути автомашины, и характером столкновения со зданием. Все эти обстоятельства должны были повлечь гибель Борисова»[577].

Первоначально на допросах Николаев придерживался линии, что убийство Кирова он подготовил и осуществил в одиночку. Однако затем он изменил показания и стал утверждать, что действовал по заданию подпольной зиновьевской организации. 28–29 декабря 1934 года в Ленинграде состоялось закрытое судебное заседание Военной коллегии Верховного Суда СССР. Помимо Николаева перед судом предстало ещё 13 человек из числа бывших зиновьевцев. Все обвиняемые были признаны виновными и приговорены к расстрелу с конфискацией имущества[578].

Сразу же после XX съезда КПСС 13 апреля 1956 года Президиум ЦК КПСС принял решение о создании комиссии под председательством В. М. Молотова для проверки обстоятельств убийства Кирова. Через год, в апреле 1957 года комиссия пришла к выводу: убийство Кирова совершил Николаев, который никогда не был связан с троцкистско-зиновьевской оппозицией. Однако никакого решения по результатам работы этой комиссии принято не было[579].

В 1960 году дело об убийстве Кирова проверялось вторично вновь созданной Президиумом ЦК КПСС комиссией под председательством Н. М. Шверника. Результатом её явилась итоговая записка, в которой говорилось:

«… убийство С. М. Кирова было организовано и осуществлено работниками НКВД по указанию Сталина. Охранник С. М. Кирова оперкомиссар Борисов, вызванный на допрос к Сталину погиб не в результате автомобильной аварии, а был умышленно убит сопровождавшими его работниками НКВД»[580].

Хотя подобное заключение как нельзя лучше соответствовало духу хрущёвских разоблачений, однако поскольку оно не было подтверждено какими-либо вескими и серьёзными доказательствами, в мае 1961 года под председательством того же Шверника создаётся новая комиссия по расследованию обстоятельств убийства Кирова. В неё входили представители КПК при ЦК КПСС, включая и О. Г. Шатуновскую, директор Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС П. Н. Поспелов, представители КГБ и Прокуратуры СССР.

В результате было получено множество показаний, писем, заявлений, объяснительных записок. Некоторые лица давали объяснения по несколько раз, причём первые объяснительные записки начисто опровергались последующими. Большинство из тех, кто прошёл через эту комиссию или Комитет партийного контроля при ЦК КПСС, сами не были очевидцами трагедии в Смольном, а где-то и что-то когда-то им кто-то рассказывал. В итоговой справке, подписанной всеми членами комиссии, был сделан вывод:

«Николаев был террористом-одиночкой и Сталин использовал убийство Кирова для физической изоляции и уничтожения как лидеров зиновьевской оппозиции, так и бывших их сторонников». Таким образом, этот вывод фактически был идентичен выводу комиссии 1957 года[581].

Почти сразу же после XXII съезда КПСС под председательством А. Я. Пельше была создана новая комиссия ЦК КПСС по расследованию обстоятельств убийства Кирова. В её состав вошли представители Прокуратуры СССР, КГБ СССР и ЦК КПСС. Комиссия работала почти 3 года (с 1963 по 1967 год) Было опрошено большое число лиц, работавших или встречавшихся с Кировым, получены объяснения от бывших работников НКВД, Прокуратуры и Верховного Суда СССР, изучено огромное количество архивных документов, проведены различного характера экспертизы, проверено сотни писем и заявлений, содержащих самые противоречивые сведения. Результатом этого напряжённого труда явилось заключение: убийство Кирова совершил Николаев, Борисов погиб случайно при автомобильной катастрофе[582].

Наконец 30 ноября 1990 года состоялся пленум Верховного суда СССР, отменивший приговор в отношении 13 подельников Николаева и оставивший приговор в отношении самого Николаева в силе[583].

Таким образом, изучавшие дело многочисленные комиссии, члены которых явно не симпатизировали Сталину, не смогли найти никаких доказательств причастности Иосифа Виссарионовича к убийству Кирова.

Как отметил Генеральный прокурор СССР А. Я. Сухарев, выступая 3 августа 1989 года на заседании яковлевской комиссии:

«После XX съезда КПСС, в период с 1956 г. по 1967 г., обстоятельства убийства Кирова неоднократно проверялись создаваемыми для этих целей Президиумом ЦК КПСС четырьмя комиссиями под председательством Молотова, Шверника (дважды) и Пельше.

Три из них, работавшие в разное время (1956, 1961, 1967 гг.) и независимо друг от друга, пришли к единому мнению, что в Ленинграде подпольной террористической зиновьевской организации и так называемого „ленинградского террористического центра“ не существовало, что в убийстве Кирова виновен один Николаев, а привлечённые к ответственности вместе с ним лица осуждены необоснованно.

Лишь комиссия под председательством Шверника, работавшая в 1960 году, в представленной в ЦК КПСС записке указала, что убийство Кирова было организовано и осуществлено работниками НКВД по указанию Сталина.

Выводы этой комиссии противоречат материалам уголовного дела, последующих проверок и поэтому являются несостоятельными.

Каких-либо данных, объективно подтверждающих причастность Сталина и работников НКВД к убийству Кирова, не имеется. Отдельные предположения и высказывания, содержащиеся в заявлениях и письмах некоторых граждан, а также появившиеся в последнее время публикации об этом в нашей прессе, не основаны на фактическом материале»[584].

С другой стороны, официальная версия 1930-х годов об убийстве, совершённом по заданию подпольной зиновьевской организации, сегодня также выглядит не слишко убедительной. Скорее всего, свой теракт Николаев действительно совершил в одиночку. Как мы убедились, ничего сверхъестественного для этого ему не требовалось. Другое дело, что потерпев поражение в борьбе за лидерство в ВКП(б), бывшие зиновьевцы своими непрекращающимися обличениями «переродившейся сталинской партийной бюрократии» создавали для подобных действий весьма подходящую моральную атмосферу Как заявил на допросе 19 декабря 1934 года один из осуждённых вместе с Николаевым питерских оппозиционеров Котолынов:

«Нами создавались такие настроения, которые объективно должны были привести к террору в отношении руководителей партии и правительства»[585].

Завершая данную главу, приведу весьма примечательный документ, касающийся выдумок О. Г. Шатуновской:

«22 августа 1991 г.

ЦК КПСС

В соответствии с поручением ЦК КПСС завершена проверка заявлений О. Г. Шатуновской, в которых она указывала о своём видении фактов, связанных с проверкой обстоятельств убийства С. М. Кирова.

Прокуратурой Союза ССР, КГБ СССР и КПК при ЦК КПСС в 1988–1990 гг. были тщательно исследованы все документы и материалы, относящиеся к убийству Кирова.

Установлено, что террористический акт в отношении Кирова 1 декабря 1934 года был подготовлен и осуществлён Николаевым. Сотрудники органов НКВД, руководствуясь утверждениями Сталина о причастности к убийству Кирова зиновьевцев, искусственно связали Николаева с бывшими участниками зиновьевской оппозиции Котолыновым, Румянцевым, Толмазовым и другими (всего 13 человек), сфальсифицировали уголовные дела так называемых „ленинградского“, „московского“ центров, „ленинградской контрреволюционной группы Сафарова, Залуцкого и других“, „право-троцкистского блока“, „объединённого“, „параллельного“ центров. По названным делам была необоснованно репрессирована большая группа советских граждан, многие из которых подвергнуты расстрелу.

По результатам проверки дела об убийстве Кирова Генеральный прокурор СССР принёс протест, который 30 ноября 1990 года был рассмотрен Пленумом Верховного Суда СССР. Все лица, за исключением Николаева, привлекавшиеся к уголовной ответственности по этому делу, реабилитированы в судебном отношении и в партийном порядке.

Утверждение Шатуновской о тайном совещании, проходившем во время работы XVII съезда ВКП(б), не подтверждается материалами дела. Не соответствует действительности её заявление о фальсификации результатов выборов ЦК партии. Проверкой выяснено, что убийца Кирова Николаев задерживался органами НКВД всего один раз — 75 октября 1934 года и никаких заданий от работников НКВД об убийстве Кирова не получал и на предварительном следствии мерам физического воздействия не подвергался. Охранник Кирова оперкомиссар Борисов М. В. погиб 2 декабря 1934 года в автомобильной катастрофе.

Сообщение Шатуновской о подмене и исчезновении ряда „важных“ документов не нашло подтверждения.

Приведённые Шатуновской сведения о том, что КГБ СССР представлял в комиссию по расследованию данные о репрессировании в 1935–1941 гг. 19 миллионов 840 тысяч человек, противоречат её же сообщению в ЦК КПСС за 1960 год, в котором названа цифра — 2 млн. человек.

В прошлом году О. Г. Шатуновская скончалась.

(Заместитель председателя ЦКК Компартии РСФСР Н. Катков»[586])

Обличители «сталинских злодеяний» любят вспоминать принятое 7 апреля 1935 года постановление ЦИК и Совнаркома СССР «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних»:

«В целях быстрейшей ликвидации преступности среди несовершеннолетних, ЦИК и Совнарком СССР постановляют:

1. Несовершеннолетних, начиная с 12-летнего возраста, уличённых в совершении краж, в причинении насилия, телесных повреждений, увечий, в убийстве или в попытках к убийству, привлекать к уголовному суду с применением всех мер уголовного наказания.

2. Лиц, уличённых в подстрекательстве или в привлечении несовершеннолетних к участию в различных преступлениях, а также в понуждении несовершеннолетних к занятию спекуляцией, проституцией, нищенством и т. п., — карать тюремным заключением не ниже 5 лет.

3. Отменить ст. 8 „Основных начал Уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик“.

4. Предложить правительствам союзных республик привести уголовное законодательство республик в соответствие с настоящим постановлением»[587].

Согласно расхожему антисталинскому мифу, данное постановление якобы вводило для несовершеннолетних, начиная с 12-летнего возраста, смертную казнь. Например, вот что пишет по этому поводу в своей книге «Тайная история сталинских преступлений» предатель-перебежчик A. M. Орлов[588]:

«7 апреля 1935 года советское правительство опубликовало закон, небывалый в истории цивилизованного мира. Этим законом провозглашалась равная со взрослыми ответственность, вплоть до смертной казни, для детей от двенадцати лет и старше за различные преступления, начиная с воровства.

…Тот факт, что на восемнадцатом году существования советского государства Сталин решился на введение смертной казни для детей, более ярко, чем другие, говорит о его истинном нравственном облике»[589].

Вместе с бывшим сотрудником НКВД бьются в истерике и нынешние обличители сталинизма, а кое-кто из них даже снимает фильмы, вроде нашумевших «Сволочей».

Начнём с того, что для так называемого «цивилизованного мира» применение смертной казни к несовершеннолетним вовсе не является чем-то из ряда вон выходящим. Возьмём «оплот мировой демократии» — Соединённые Штаты Америки. Ещё совсем недавно, в 1990-е годы, законодательство ряда штатов позволяло приговаривать несовершеннолетних к смертной казни. Минимальный возраст преступника, с которого могла быть применена смертная казнь, в двух штатах (Арканзас и Северная Каролина) составлял 14 лет, в 11 штатах — 16 лет, и ещё в трёх — 17 лет.

Не отставала от «цивилизованного мира» и Российская Империя. В ходе подавления революции 1905–1907 гг. смертная казнь широко применялась к подросткам, не достигшим 18 лет. Как отмечает автор исследования «Смертные казни в царской России. К истории казней по политическим процессам с 1824 по 1917 год» С. С. Ушерович:

«Царские законы предусматривали замену казни каторгой для малолетних и несовершеннолетних. Но в эпоху действия военно-полевых „судов“ законы эти „устарели“ и казни несовершеннолетних имели место почти по всей России»[590].

Так, среди 11 крестьян, повешенных в марте 1908 года в Херсоне, чья казнь побудила Льва Толстого написать знаменитую статью «Не могу молчать», был 17-летний Юрченко[591].

В Ченстохове 22 сентября 1906 года было расстреляно 4 малолетних. В Новороссийске 17 января 1907 года казнь совершили над едва достигшим 17 лет[592].

5 ноября 1907 года в Пензе по приговору суда был повешен 17-летний Николай Пчелинцев. Будучи членом группы анархистов-коммунистов, он участвовал в ряде экспроприации и терактов, в том числе в убийстве начальника депо Пенза-Вяземская И. А. Сафаревича 12 сентября 1907 года и жандармского унтер-офицера (в перестрелке). Как несовершеннолетний взял убийство унтера на себя, однако снисхождения не дождался[593].

Бабание (17 лет). Казнён в Саратове в январе 1908 года по процессу группы петровских максималистов, за разгром помещичьих имений, экспроприации и террористические акты[594].

Александр Грингоф (17 лет). Расстрелян в Митаве в ноябре 1906 года за участие в боевой дружине[595].

Иван Мирковский (17 лет). Расстрелян в Люблине в январе 1906 года за убийство начальника станции[596].

Ян Руман (17 лет). Казнён в Риге 7 декабря 1906 года за активное участие в революционном движении[597].

Гергард Шервень (17 лет). Расстрелян в Ревеле 6 января 1906 года за участие в восстании батраков[598].

16-летние Андрей Кологривый, Афанасий Савченко, Иван Свистун, Василий Тура были повешены в Елисаветграде 13 января 1909 года по подозрению в участии в террористическом акте[599].

Но если смертные казни несовершеннолетних за убийства и теракты ещё можно оправдать, то как быть с такими фактами:

Граудынь (17 лет). Расстрелян в Рижском уезде 12 февраля 1906 года за то, что не выдал своего отца, укрывавшегося от карательной экспедиции[600].

Шульмейстер (отец и сын 15 лет). Казнены в Риге 14 августа 1906 года за предоставление приюта «лесным братьям»[601].

На станции Хилок (Забайкалье) командовавший карательной экспедицией генерал Ренненкампф расстрелял 4 юношей и 15-летнего мальчика только за то, что они поколотили машиниста и тем «способствовали низвержению существующего государственного строя» (буквальное выражение из обвинительного акта)[602].

15-летние Рудольф Альфред и Пётр Дийка были расстреляны 8 января 1906 года в Вольмаре за пение революционных песен[603].

9 января 1906 года карательным отрядом барона Сиверса были расстреляны двое братьев Пихельгас — 15-летний Антон и 16-летний Пётр, за то, что состояли в революционном кружке учащихся[604].

18 сентября 1906 года в Бахмуте были расстреляны семеро подростков в возрасте от 14 до 19 лет за распространение нелегальной литературы[605].

Однако вернёмся в сталинский СССР. Вопреки велеречивым рассуждениям записных гуманистов, постановление от 7 апреля 1935 года вовсе не вводило для несовершеннолетних смертную казнь. Норма, запрещающая применение смертной казни к лицам младше 18 лет, никуда из уголовного кодекса не делась. Если 12-я статья УК РСФСР, выглядевшая до этого следующим образом:

«12. Меры социальной защиты судебно-исправительного характера не подлежат применению к несовершеннолетним до шестнадцатилетнего возраста, в отношении которых могут выть применяемы комиссиями по делам несовершеннолетних лишь меры соц. защиты медико-педагогического характера»[606],

была заменена на формулировку из постановления от 7 апреля 1935 года, то 22-я статья:

«22. Не могут быть приговорены к расстрелу лица, не достигшие восемнадцатилетнего возраста в момент совершения преступления, и женщины, находящиеся в состоянии беременности»[607].

осталась неизменной.

Но это ещё не всё. А собственно, с какой радости обличители решили, будто формулировка постановления (и, соответственно, новой редакции ст. 12 УК РСФСР) «с применением всех мер уголовного наказания» может включать в себя смертную казнь? Понятно, что реалии правосудия брежневской эпохи, когда смертная казнь стала обыденным наказанием за умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах, вызывали в мозгах интеллигентов-шестидесятников соответствующие аналогии. Но реалии 1930-х были совершенно другими.

Постановление от 7 апреля 1935 года перечисляет весьма ограниченный набор преступлений, за которые вводится уголовная ответственность с 12 лет: «совершение краж:, причинение насилия, телесных повреждений, увечий, убийство или попытка к убийству». Давайте посмотрим, а что же полагалось по тогдашнему уголовному кодексу за эти деяния взрослым преступникам?

Оказывается, что максимальным наказанием за умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами (ст. 136 УК РСФСР) были 10 лет лишения свободы[608]. Умышленное причинение тяжких телесных повреждений (ст. 142) влекло за собой до 8 лет заключения, а если оно вызвало смерть потерпевшего или было совершено способом, носящим характер мучения или истязания — до 10 лет[609]. Изнасилование (ст. 153) — до 5 лет, а если имело своим последствием самоубийство жертвы, или жертва преступления была несовершеннолетней, то до 8 лет[610]. Кража (ст. 162) при максимальном букете отягчающих обстоятельств — до 5 лет[611].

Как мы видим, за перечисленные в постановлении от 7 апреля 1935 года преступления согласно тогдашнему УК смертная казнь не полагалась даже для взрослых. Поэтому те, кто заявляет, будто формулировка «с применением всех мер уголовного наказания» включала в себя смертную казнь, либо демонстрируют столь свойственное представителям российской интеллигенции дремучее невежество и незнание реалий той эпохи, либо сознательно врут.

Следует подчеркнуть, что постановление от 7 апреля 1935 года не подлежало расширительной трактовке:

«Привлечение несовершеннолетних в возрасте от 12 до 16 лет может иметь мест лишь в делах о нарушениях, предусмотренных постановлением ЦИК и СНК от 7 апреля 1935 года; все остальные случаи нарушении со стороны детей в возрасте от 12 до 16 лет в уголовном порядке не наказуются и за них ответственность несут родители, опекуны, а также подстрекатели и организаторы преступлений несовершеннолетних согласно законам от 7 апреля и 31 мая 1935 года»[612].

То есть, скажем, 58-я статья или статья за бандитизм несовершеннолетним до 16 лет вменены быть не могли.

Кстати, вот ещё один показательный момент. Постановление было опубликовано в «Правде» от 8 апреля. А в следующем номере «Правды», от 9 апреля, вышла передовица «Покончить с детской преступностью и её пособниками!», в которой, в частности, было сказано следующее:

«Новый закон предписывает „привлекать к уголовному суду с применением всех мер уголовного наказания“ несовершеннолетних правонарушителей, несмотря на их юный возраст, но уже настолько „созревших“, что они оказались способными воровать, причинять насилия, увечья, убийства или попытки к убийству. Обязанностью всех комсомольских, пионерских и школьных организаций должно стать теперь широчайшее распространение этого решения, чтобы подростки, заражённые уголовными настроениями, ясно видели, что миндальничать с ними не будут.

Ещё более суровую ответственность устанавливает правительство в отношении „лиц, уличённых в подстрекательстве или в привлечении несовершеннолетних к участию в различных преступлениях, а также в понуждении несовершеннолетних к занятию спекуляцией, проституцией, нищенством и т. п.“ Для них устанавливается кара не ниже пятилетнего тюремного срока»[613].

Обратите внимание на градацию: с подростками «миндальничать не будут», но по отношению к тем, кто вовлекает их в преступления, устанавливается «ещё более суровая ответственность» — тюремное заключение на срок от 5 лет и выше. Соответственно, к самим подросткам применяются менее суровые меры. Как оно и было в реальной действительности.

Вот что пишет, например, весьма далёкий от симпатий к Сталину канадский учёный Питер Соломон:

«В ходе работы с обширными архивными документами (как самого автора, так и его коллег) не удалось обнаружить примеров приведения в исполнение смертных приговоров (несовершеннолетним. — И.П.). Только в июне 1936 г. руководство органов юстиции информировало Сталина и Молотова об одном инциденте, когда восемь подростков в возрасте от 15 до 18 лет систематически насиловали школьниц под угрозой применения оружия. Судебные власти запрашивали руководство партии и правительства о разрешении судить этих преступников по статье „бандитизм“ (статья 59–3 УК) и применить смертную казнь по отношению к шестнадцатилетнему главарю банды. (Следует обратить внимание на то, что „бандитизм“ не являлся преступлением, упомянутым в указе.) Нет документальных свидетельств об ответе Сталина и Молотова на это письмо. Цитированные выше официальные документы того времени позволяют сделать вывод о том, что вожди ответили отказом»[614].

Итак, в отличие от гуманных и цивилизованных Соединённых Штатов, в тоталитарном сталинском СССР смертная казнь к несовершеннолетним, вопреки завываниям обличителей, не применялась.

Попутно скажем пару слов о выдвинутой в книжке Орлова-Фельбина «версии», будто постановление от 7 апреля 1935 года было принято специально для того, чтобы дать «палачам из НКВД» инструмент для шантажа подследственных:

«Такая болевая точка была найдена: привязанность старых большевиков к своим детям и внукам. Лидерам оппозиции уже однажды угрожали карой, которая может постигнуть их детей. Это произошло в ходе подготовки тайного судилища 1935 года. Тогда они не поверили этим угрозам, полагая, что даже Сталин не пойдёт на такое чудовищное преступление. А теперь бывшим оппозиционерам, находящимся в заключении, просто показали копию газетного листа, где был опубликован правительственный указ, обязывающий суд применять к детям все статьи уголовного кодекса, а стало быть, и любую кару, включая и смертную казнь. Стало ясно, что Сталина они недооценили и что их дети и внуки оказались в смертельной опасности. Так новый закон вошёл в арсенал средств сталинской инквизиции в качестве одного из наиболее действенных орудий моральной пытки и психического давления. Секретарь ЦК Николай Ежов лично распорядился, чтобы текст этого закона лежал перед следователями на всех допросах»[615].

«К тому же и он (Николай Крестинский. — И.П.) опасался за судьбу жены и единственной дочери Наташи, которой было пятнадцать лет, — стало быть, она подпадала под сталинский закон от 7 апреля 1935 года, предусматривающий смертную казнь для несовершеннолетних»[616].

Как мы выяснили, постановление от 7 апреля 1935 года смертную казнь для несовершеннолетних не предусматривало, следовательно, все глубокомысленные психологические рассуждения Орлова-Фельбина оказываются высосанными из пальца.

Сторонники версии о расстрелах детей «кровавым сталинским режимом» ссылаются на следующий циркуляр, подписанный Генеральным прокурором СССР Вышинским и Председателем Верховного Суда СССР Виноградовым:

Совершенно секретно

Хранить наравне с шифром

Всем прокурорам союзных республик, краевым, областным, военным, транспортным, железнодорожным прокурорам, прокурорам водных бассейнов; прокурорам спецколлегий; прокурору гор. Москвы.

Всем председателям Верховных судов, краевых, областных судов, военных трибуналов, линейных судов; судов водных бассейнов; председателям спецколлегий краевых, областных и Верховных судов; председателю Московского городского суда.

Ввиду поступающих запросов в связи с постановлением ЦИК и СНК СССР от 7/IV-c.r. «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних», разъясняем:

1. К числу мер уголовного наказания, предусмотренных ст.1 указанного постановления, относится также и высшая мера уголовного наказания (расстрел).

2. В соответствии с этим надлежит считать отпавшими указание в примечании к ст. 13 «Основных начал уголовного законодательства СССР и союзных республик» и соответствующие статьи уголовных кодексов союзных республик (22 ст. УК РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик), по которым расстрел к лицам, не достигшим 18-летнего возраста, не применяется.

3. Ввиду того, что применение высшей меры наказания (расстрел) может иметь место лишь в исключительных случаях и что применение этой меры в отношении несовершеннолетних должно быть поставлено под особо тщательный контроль, предлагаем всем прокурорским и судебным органам предварительно сообщать Прокурору Союза и председателю Верховного суда СССР о всех случаях привлечения к уголовному суду несовершеннолетних правонарушителей, в отношении которых возможно применение высшей меры наказания.

4. При предании уголовному суду несовершеннолетних по статьям закона, предусматривающим применение высшей меры наказания (расстрела), дела о них рассматривать в краевых (областных) судах в общем порядке.

(Прокурор Союза СССР Вышинский) (Председатель Верховного Суда СССР Винокуров) (№ 1/001537–30/002517) (20/IV-1935 г.[617])

Текст этого документа выглядит, мягко говоря, странно.

Во-первых, откуда могли взяться «запросы с мест», потребовавшие срочных разъяснений насчёт применимости высшей меры наказания к несовершеннолетним? В постановлении от 7 апреля 1935 года перечислен весьма ограниченный круг преступлений. Как я уже говорил, действовавшее на тот момент советское уголовное законодательство не предусматривало смертной казни ни за одно из этих деяний. Следовательно, коллизии между постановлением от 7 апреля и 22-й статьёй УК РСФСР, запрещающей применение высшей меры к несовершеннолетним, возникнуть просто не могло. И Вышинский, и Винокуров об этом прекрасно знали.

Во-вторых, уголовный кодекс — не пропагандистская бумажка, а прямое руководство к действию для судей, прокуроров и прочих официальных лиц. Спускаемые сверху указания и директивы могут разъяснять спорные и неоднозначные моменты: например, если гражданин украл с колхозной мельницы 14 пудов овса, следует ли его за это судить по закону от 7 августа 1932 года, или же по 162-й статье УК РСФСР за кражу? Однако вступать в прямое противоречие с текстом уголовного кодекса такие инструкции не могут. В подобных случаях меняется сам кодекс.

Предположим, что «кровавый сталинский режим» и вправду решил ввести смертную казнь для несовершеннолетних. Понятно, что новый тираж уголовного кодекса в один день не отпечатаешь, и разъяснение Вышинского и Винокурова о том, что 22-я статья УК РСФСР перестала действовать, будет вполне уместным.

Однако вскоре выходит Уголовный кодекс РСФСР с изменениями на 1 июля 1935 года. 12-я статья в нём дана пока ещё в старом варианте:

«12. Меры социальной защиты судебно-исправителъного характера не подлежат применению к несовершеннолетним до шестнадцатилетнего возраста, в отношении которых могут быть применяемы комиссиями по делам несовершеннолетних лишь меры соц. защиты медико-педагогического характера. (30 октября 1929 г. СУ№ 82, ст. 796)»[618].

Однако к ней имеется примечание:

«§ 1. В целях быстрейшей ликвидации преступности среди несовершеннолетних, ЦИК и СНК СССР постановляют:

1. Несовершеннолетних, начиная с 12-летнего возраста, уличённых в совершении краж, в причинении насилия, телесных повреждений, увечий, в убийстве или в попытках к убийству, привлекать к уголовному суду с применением всех мер уголовного наказания.

2. Лиц, уличённых в подстрекательстве или в привлечении несовершеннолетних к участию в различных преступлениях, а также в понуждении несовершеннолетних к занятию спекуляцией, проституцией, нищенством и т. п., карать тюремным заключением не ниже пяти лет.[619]

§ 2. Пост. СНК СССР и ЦК ВКП(б) 31 мая 1935 г. „О ликвидации детской беспризорности и безнадзорности“ (СЗ № 32, ст.252) комиссии по делам несовершеннолетних упразднены (ст.21)»[620].

22-я же статья приведена не только в прежней редакции:

«22. Не могут быть приговорены к расстрелу лица, не достигшие восемнадцатилетнего возраста в момент совершения преступления, и женщины, находящиеся в состоянии беременности»[621].

но и без всяких примечаний. То есть, остаётся действующей.

Берём следующее издание Уголовного кодекса РСФСР, с изменениями на 15 октября 1935 года. Всё то же самое: старый текст 12-й статьи[622], 22-я статья[623], примечание к 12-й статье[624].

Следующее издание: Уголовный кодекс РСФСР с изменениями на 15 октября 1936 года. 12-я статья уже приведена в новой редакции:

«12. Несовершеннолетние, достигшие двенадцатилетнего возраста, уличённые в совершении краж, в причинении насилия, телесных повреждений, увечий, в убийстве или попытке к убийству, привлекаются к уголовному суду с применением всех мер наказания.[625]»[626].

Однако 22-я статья остаётся в прежнем виде:

«22. Не могут быть приговорены к расстрелу лица, не достигшие восемнадцатилетнего возраста в момент совершения преступления, и женщины, находящиеся в состоянии беременности»[627].

То есть продолжает действовать. И так далее.

Наконец, в 1939 году под редакцией всё того же Вышинского выходит книжка «Библиотечка районного прокурора. Выпуск III», в которой сказано следующее:

«Ответственность несовершеннолетних. Несовершеннолетние в возрасте от 12 лет в силу закона 7 апреля 1935 г. (ст. 12 УК) могут привлекаться к уголовной ответственности с применением всех мер уголовного наказания за совершение краж:, причинение насилии, телесных повреждений, увечий, совершение убийства или попытки к убийству.

Закон 7 апреля 1935 г. распространительному толкованию не подлежит, поэтому по другим видам преступлений несовершеннолетние до 16 лет не могут привлекаться к уголовной ответственности»[628].

«К расстрелу не могут быть приговорены лица, не достигшие восемнадцатилетнего возраста в момент совершения преступления, и женщины, находящиеся в состоянии беременности»[629].

То есть, «отпавшая 22-я статья» по-прежнему остаётся в тексте уголовного кодекса. А ведь именно УК является тем официальным документом, на основании которого выносятся судебные решения. И никакие ссылки на «совершенно секретные циркуляры» в данном случае не помогут.

Предположим, собирается сталинское Политбюро и принимает секретное постановление, предписывающее всем судебным органам: если обвиняемая — голубоглазая блондинка, давать ей минимально возможную меру наказания по вменяемой статье.

Поскольку все судьи и прокуроры — члены ВКП(б) или сочувствующие, постановление неукоснительно выполняется. Однако при этом:

1) действующий уголовный кодекс не нарушается, поскольку выбор меры наказания из прописанной в конкретной статье «вилки» отдан на усмотрение судьи;

2) секретное постановление не разглашается, поскольку чрезмерную мягкость любого из конкретных приговоров всегда можно списать на личную симпатию судьи к подсудимой.

А теперь представим гипотетический процесс над несовершеннолетним преступником с применением ВМН.

Областной прокурор: Прошу суд приговорить подсудимого к высшей мере социальной защиты.

Адвокат (вскакивая и лихорадочно листая томик УК): Но позвольте, а как же 22-я статья?

И как на это должны отреагировать судья и прокурор? Разгласить «совершенно секретное постановление»? Или что?

Возникает резонный вопрос — зачем Вышинскому и Винокурову понадобилось рассылать директиву от 20 апреля 1935 года, если никаких последствий она не имела и не могла иметь? Поневоле приходишь к выводу, что единственная цель её написания — дать возможность разоблачителям вдоволь позавывать о кровавых сталинских преступлениях. Следовательно, данный «документ» является фальшивкой, сфабрикованной в хрущёвское время.

Какие же приговоры выносились попавшим в руки сталинского правосудия малолетним преступникам на самом деле? Вопреки расхожим представлениям, тогдашние судьи вовсе не стремились упрятать юных правонарушителей за решётку. Так, если брать данные по РСФСР, то из подсудимых в возрасте от 12 до 15 лет, представших перед судами за последние восемь месяцев 1935 года, приговоры, связанные с лишением свободы, получили лишь 53,5 %. Среди 16–17-Летних подсудимых таких было 59,4 %[630].

Для тех, кто оказывался в местах заключения, типичный приговор составлял один-два года. Иногда судьи приговаривали подростков на сроки ниже одного года, хотя это и не предусматривалось тогдашним законодательством.

На длительные сроки осуждалось сравнительно небольшое число юных преступников. Так, в 1936 году 793 подростка в возрасте до 18 лет получили сроки от пяти до десяти лет, 14 человек — десять лет, в 1937 году — соответственно 965 и 11. Однако многие из этих приговоров были сокращены кассационными или надзорными инстанциями, причём часто до сроков ниже двух лет[631].

Любопытно сопоставить реалии сталинского времени с положением, существовавшим в царской России. Согласно дореволюционному законодательству, уголовная ответственность наступала с 10 лет[632]. В 1914 году в тюремных учреждениях, находившихся под эгидой центральной тюремной администрации (тюрьмы и дома заключения), отбывали наказание 14 800 несовершеннолетних в возрасте до 16 лет. Помимо этого, некоторое количество подростков отбывало сроки в местных тюрьмах, куда поступали лица, осуждённые мировыми судами[633].

Для сравнения, в 1939 году было осуждено 24 467 несовершеннолетних в возрасте до 16 лет[634], это было максимальное число за 1930-е годы[635]. Если предположить, что процент приговоров к лишению свободы оставался тем же, что ив 1935 году, получается, что в места заключения было направлено около 13 тыс. подростков. Поскольку подавляющее большинство из них получили сроки ниже двух лет, общее количество заключённых подростков ненамного превышало эту цифру. На 30 декабря 1945 года в колониях для несовершеннолетних находилось около 21 тыс. человек[636].

Таким образом, можно согласиться с выводом Питера Соломона:

«Мой анализ официальных статистических данных показывает, что почти одинаковое количество правонарушителей до шестнадцатилетнего возраста было лишено свободы в 1940 г. и в 1914 г. Отличие заключалось в сроках. В то время как в 1914 г. большинство подростков проводили в тюрьмах не более трёх месяцев (в ожидании суда или исполнения приговора), их одногодки в конце 30-х годов получали сроки от одного до двух лет. При Сталине отдельные подростки получали даже более длительные сроки, но высшие инстанции обычно сокращали приговоры до диапазона одного-двух лет. Данные об отношении к самым молодым правонарушителям (до 14 лет) свидетельствуют о сходном положении дел. Общее количество двенадцати- и тринадцатилетних, направленных в исправительные учреждения в 1940 г., примерно совпадало с цифрами за 1914 г., но все они получали более длительные сроки»[637].

Что касается самых юных правонарушителей, то в 1914 году в царских тюрьмах находилось 1521 детей в возрасте от 10 до 13 лет[638]. В 1939 году среди осуждённых подростков 2936 человек составляли дети в возрасте до 14 лет[639]. Если взять тот же процент приговоров к лишению свободы, что и выше, получается, что из них сроки получили чуть больше 1500 человек.

Теперь сравним количество взрослых в местах лишения свободы. Общее число заключённых в 1912 году составляло 184 тыс. человек[640]. На 1 марта 1940 года в лагерях и колониях находилось 1 668 200 человек[641]. Кроме того, в общих и внутренних тюрьмах НКВД содержалось 194 137 человек[642], в тюрьмах ГУГБ НКВД — 1326 заключённых[643].

Итак, если число взрослых заключённых увеличилось примерно в 10 раз, то количество заключённых в возрасте до 16 лет в дореволюционное время и в 1930-е годы было примерно одинаковым. Детская преступность не оставалась безнаказанной, однако говорить о каких-то массовых репрессиях против подростков не приходится.

Конечно, вместо того, чтобы лишать малолетних преступников свободы, куда правильнее было бы поступать с ними по примеру тогдашнего британского правосудия:

«Инспектор полиции Аллан потребовал недавно в специальном докладе более энергичного и широкого применения розог. Суды охотно откликнулись, и подростков секут во всех углах Англии за мелкие кражи»[644].

Увы, и в этом вопросе здравый смысл в очередной раз был принесён в жертву идеалам «прогрессивной общественности», десятилетиями вещавшей о недопустимости телесных наказаний.

Что же ожидало юных преступников, оказавшихся в «сталинских застенках»? В написанной в i940 году секретной монографии «Главное управление исправительно-трудовых лагерей и колоний НКВД СССР» имеется отдельная глава «Работа с несовершеннолетними и безнадзорными»[645]:

«В системе ГУЛАГ’а организационно обособлена работа с несовершеннолетними правонарушителями и безнадзорными.

По решению ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 31 мая 1935 г. в Наркомвнуделе создан Отдел Трудовых колонии, имеющий своей задачей организацию приёмников-распределителей, изоляторов и трудколоний для несовершеннолетних беспризорных и преступников.

Указанное решение ЦК ВКП(б) и СНК предусматривало перевоспитание беспризорных и безнадзорных детей путём культурно-просветительной и производственной работы с ними и дальнейшее направление их на работу в промышленность и сельское хозяйство.

Приёмники-распределители осуществляют процесс изы-мания с улиц беспризорных и безнадзорных детей, содержат детей у себя в течение одного месяца, а затем, после установления необходимых данных о них и родителях, дают им соответствующее дальнейшее направление.

Действующие в системе ГУЛАГ’а 162 приёмника-распределителя за четыре с половиной года своей работы пропустили 952 834 подростка, которые были направлены как в детские учреждения Наркомпроса, Наркомздрава и Наркомсобеза, так и в трудовые колонии ГУЛАГ’а НКВД.

В настоящее время в системе ГУЛАГ’а действуют 50 трудовых колоний закрытого и открытого типа.

В колониях открытого типа находятся несовершеннолетние преступники с одной судимостью, а в колониях закрытого типа содержатся, в условиях особого режима, несовершеннолетние преступники от 12 до 18 лет, имеющие за собой большое количество приводов и несколько судимостей.

С момента решения ЦКВКП(б) и СНК через трудовые колонии пропущено 155 506 подростков в возрасте от 12 до 18 лет, из которых 68 927 судившихся и 86 579 не судившихся.

Так как основной задачей трудовых колоний НКВД является перевоспитание детей и привитие им трудовых навыков, — во всех трудколониях ГУЛАГ’а организованы производственные предприятия, в которых работают все несовершеннолетние преступники.

В трудовых колониях ГУЛАГ’а имеются, как правило, четыре основные вида производства:

1. Металлообработка,

2. Деревообработка,

3. Обувное производство,

4. Трикотажное производство (в колониях для девушек).

Во всех колониях организованы средние школы, работающие по общей семилетней программе обучения.

Организованы клубы, с соответствующими кружками самодеятельности: музыкальными, драматическими, хоровыми, ИЗО, техническими, физкультурными и другими.

Воспитательные и педагогические кадры колоний для несовершеннолетних насчитывают: 1200 воспитателей — преимущественно из членов комсомола и членов партии, 800 педагогов и 255 руководителей кружков художественной самодеятельности.

Почти во всех колониях организованы пионерские отряды и комсомольские организации из состава не судившихся воспитанников.

На 1 марта 1940 года в колониях ГУЛАГ'а насчитывалось 4126 пионеров и 1075 членов ВЛКСМ.

Работа в колониях организована следующим образом: несовершеннолетние до 16 лет — ежедневно работают на производстве 4 часа и учатся в школе 4 часа, остальное время они заняты в кружках самодеятельности и пионерских организациях.

Несовершеннолетние от 16 до 18 лет работают на производстве 6 часов и, вместо нормальной школы-семилетки, занимаются в кружках самообразования по типу школ взрослых.

За 1939 год трудовые колонии ГУЛАГ'а для несовершеннолетних выполнили производственную программу на 169 778 тыс. рублей, преимущественно по изделиям широкого потребления.

На содержание всего состава несовершеннолетних преступников системой ГУЛАГ’а израсходовано за 1939 год 60 501 тыс. рублей, причём государственная дотация на покрытие этих расходов выразилась, примерно, в 15–20 % всей суммы, а остальная её часть была обеспечена поступлениями от производственной и хозяйственной деятельности трудовых колоний.

Основным моментом, завершающим весь процесс перевоспитания несовершеннолетних преступников, является их трудоустройство.

За четыре года системой трудовых колоний трудоустроено 28 280 бывших преступников в различных отраслях народного хозяйства, в том числе — 83,7 % в промышленность и на транспорт, 7,8 % в сельское хозяйство, 8,5 % — в разные учебные заведения и учреждения».

Особенно «циничным» является следующее. На момент составления данного документа в СССР было введено всеобщее обязательное 4-классное образование. Однако как видно из процитированного текста, «палачи из НКВД» заставляли своих малолетних узников заканчивать семилетку.

Если бы такую заботу о подрастающем поколении проявляли нынешние российские власти!

Глава 6. Якир и Бухарин: сплетни и документы[646]

Долгие годы разоблачители «культа личности» паразитировали на том, что тема репрессий считалась в СССР «закрытой». Пользуясь отсутствием опубликованных документов, они могли безнаказанно давать волю своим фантазиям. Вот характерное свидетельство известного историка-эмигранта С. Максудова:

«В своё время я много расспрашивал бывших узников ГУЛАГа о численности их лагерей и знаю, что большинство из них склонны сильно преувеличивать практическую роль Архипелага и его размеры. Разговоры о грузоподъёмности транспортных средств или даже просто о численности мужчин в определённых возрастных группах вызывали у них, как правило, только раздражение или неприязнь. Без особого успеха пытался я объясниться с Александром Исаевичем Солженицыным относительно ошибочного толкования им расчётов И. Курганова. Великий писатель ответил примерно так: поскольку советская власть прячет сведения, мы имеем право на любые догадки»[647].

Однако сейчас, после открытия архивов, ситуация коренным образом изменилась. И что теперь прикажете делать профессиональным антисталинистам, загнанным в угол и припёртым к стене фактами? Признать свою неправоту? Ни в коем случае! Гораздо удобнее взять и объявить все «неудобные» документальные источники сфальсифицированными, противопоставляя им всякого рода «воспоминания», «рассказы очевидцев» и прочую художественную литературу.

Что же заслуживает большего доверия: документы или устные рассказы «узников ГУЛАГа»? Проанализируем для примера один конкретный эпизод «сталинских репрессий».

Как известно, во время февральско-мартовского Пленума 1937 года для выработки проекта постановления по делу Бухарина и Рыкова была создана специальная комиссия, председателем которой стал Микоян, а членами — Андреев, Сталин, Молотов, Л. М. Каганович, Ворошилов, Калинин, Ежов, Шкирятов, Крупская, Косиор, Ярославский, Жданов, Хрущёв, Ульянова, Мануильский, Литвинов, Якир, Кабаков, Берия, Мирзоян, Эйхе, Багиров, Икрамов, Варейкис, Буденный, Я. Яковлев, Чубарь, Косарев, Постышев, Петровский, Николаева, Шверник, Угаров, Антипов, Гамарник[648].

Вот «свидетельство» жены Бухарина — Анны Михайловны Лариной (Лурье):

«О мужественном поведении Н. Э. Якира, входившего в комиссию по решению судьбы Бухарина и Рыкова и воздержавшегося от голосования, я узнала от жён Якира, Уборевича (Иерониму Петровичу сообщил об этом сам Якир), наконец, то же говорила мне жена Чудова. Учитывая ситуацию, поступок Якира можно приравнять к выступлению в защиту Бухарина и Рыкова.

Как вели себя в комиссии М. И. Ульянова u Н.К Крупская, узнать от жён военных мне не удалось. В это они посвящены не были. Но Л. К. Шапошникова рассказала мне со слов Чудова, что на комиссию они не явились. Иных подтверждений у меня нет. Но, похоже, так оно и было. Они-то хорошо понимали (уже знали), что изменить решение Сталина невозможно…»[649].

А вот документальная версия, изложенная историками Г. А. Бордюговым и В. А. Козловым:

«Комиссия под председательством Микояна, созданная на Пленуме для выработки постановления по „делу т.т. Бухарина и Рыкова“, приступила к работе в условиях, когда, казалось бы, вопрос ясен. Однако далее теперь Сталину пришлось прибегнуть к политическому манёвру. Это подтверждает факт обсуждения заключительной формулировки резолюции. Вариант Ежова — исключить Бухарина и Рыкова из состава кандидатов ЦКВКП(б) и членов ВКП(б) и предать их суду Военного трибунала с применением высшей меры наказания — расстрела — первоначально поддержали Будённый, Мануильский, Шверник, Косарев, Якир. Предложение Постышева — предать суду без применения расстрела — поддержали Шкирятов, Антипов, Хрущёв, Николаева, Косиор, Петровский, Литвинов. И неизвестно ещё, как бы развивались события, если бы Сталин не предложил ловкий и тонкий ход: „суду не предавать, а направить дело Бухарина и Рыкова в НКВД“, якобы для дополнительного расследования. Данный вариант поддержали сначала Ульянова, Крупская, Варейкис, Молотов, Ворошилов, а затем и все остальные члены комиссии. Об этом едином мнении сообщил Стачин 27 февраля 1937 года участникам Пленума. Пленум единогласно проголосовал за это решение при двух воздержавшихся — Бухарине и Рыкове»[650].

Примерно о том же сообщает в своей книге Д. Волкогонов:

«— Я за предложение товарища Сталина. — Так заявили Крупская, Варейкис, Молотов, Ворошилов. Иные повторили слова Постышева — Косиор, Петровский, Литвинов: за „суд без расстрела“. Но из истории не выбросишь и того, что Косарев и Якир, ближайшие очередные жертвы беззакония, проголосовали и после сталинского предложения за „исключение, суд и расстрел“»[651].

Хотя Волкогонов и ссылается на архивный документ[652], в его изложении есть небольшая, но все же непозволительная для серьёзного историка неточность: на заключительном голосовании специальной комиссии по делу Бухарина и Рыкова Якир в конце концов согласился с принятым единогласно «предложением т. Сталина». Тем не менее, Волкогонов справедливо пишет о том, что, выступая в прениях, Якир вместо «защиты Бухарина и Рыкова», придерживался совсем иного мнения: «исключить из состава кандидатов ЦК ВКП(б) и членов ЦК ВКП(б), предать суду и расстрелять».

Не подтверждается и версия супруги Бухарина о неявке на заседание комиссии М. И. Ульяновой и Н. К. Крупской.

Тем не менее, Ларина настаивает, что права именно она:

«Однако я убеждена в том, что если документ голосования в комиссии (оно, как рассказали мне те же жёны, было поимённое) и сохранён для истории, он сохранён лишь в том виде, как того пожелал Сталин.

Именно поэтому документ о составе комиссии и ходе обсуждения, на котором основываются Г. Бордюгов и В. Козлов в статье „Николай Бухарин. Эпизоды политической биографии“ и Д. Волкогонов в работе „Триумф и трагедия“ (политический портрет Сталина) не вызывает у меня доверия. На основе оставленного для истории документа можно заключить, что комиссия была куда многочисленней, чем об этом рассказал мне Бухарин. Возможно, Н.И. упомянул лишь главных членов комиссии, не исключено, что в комиссию были введены дополнительно не члены Политбюро уже после ухода Бухарина и Рыкова с пленума.

Подозрение вызывают противоречия между данными о поведении на комиссии Якира, полученными мною, и тем, как оно отражено в документе.

…

Многим членам комиссии, в том числе и А. Косареву, оставалось жить недолго, Якиру и вовсе чуть больше двух месяцев, и оставить свидетельство для истории, какое было угодно диктатору, ничего не стоило. Кстати, Нина Владимировна Уборевич рассказала мне о поведении Якира на комиссии по собственной инициативе — „он был единственным, кто воздержался от голосования“»[653].

Что ж, посмотрим, насколько убедительна подобная версия.

Для начала зададимся вопросом, а в какой степени «вызывает доверие» само сочинение Лариной? Как правило, авторы воспоминаний описывают то, чему они были непосредственными свидетелями, в чем принимали личное участие. Однако связь Лариной с событиями на Пленуме прослеживается лишь в том, что она какое-то время делила кремлёвскую жилплощадь со своим мужем. Из множества «фактов», сообщённых мемуаристкой, с большим или меньшим доверием можно отнестись только к тем, о которых она пишет как о собственном, в том числе лагерном, опыте. Остальное, увы, проходит по категории слухов и сплетен. Воспроизведённое по памяти после долгих лет заключения и ссылки пресловутое «завещание» Бухарина, по правилам исторической науки также следует рассматривать как заведомо ненадёжный источник.

В чём же состоит личный опыт Лариной-Бухариной?

Легко заметить, что многие факты из её судьбы зачастую прямо противоречат тем оценкам пережитого, которые мемуаристка хотела бы внушить своим читателям. Так, несмотря на исключение из ВКП(б) и арест Бухарина, Лариной в течение нескольких месяцев удалось сохранять за собой кремлёвские апартаменты, которые достались её мужу как представителю партийной элиты. Причём именно Сталин категорически выступил против немедленного выселения супруги опального лидера «правых» из Кремля. Живя в Москве, Ларина дважды передавала мужу книги, запрошенные им для работы в тюрьме. Находясь в камере, Бухарин написал более 50 авторских листов: теоретические работы «Философские арабески» и «Социализм и культура», первую часть автобиографического романа «Времена», а также книгу стихов[654], что явно не вписывается в красочно расписанную досужими публицистами картину «застенков НКВД», в которых к заключённым применяли пытки и издевательства.

Лишь после того, как летом 1937 года чекисты получили первые признательные показания Бухарина, его жене, наконец, было предложено покинуть Москву и переселиться на выбор в один из пяти городов Советского Союза (она выбрала Астрахань). Чуть позже, когда Ежов (опираясь, заметим, на узаконенное решение о применении репрессивных мер к членам семей «врагов народа») потребовал применить к Лариной высшую меру наказания, Сталин посчитал такое наказание чрезмерным и настоял на сохранении ей жизни[655]. Разумеется, Ларина многие годы провела в лагере и ссылке, но дожила до глубокой старости и даже дождалась «реабилитации» своего мужа.

Однако вернёмся к протоколу заседания Комиссии по делу Рыкова и Бухарина. Есть ли хоть какие-нибудь основания сомневаться в его достоверности? Сегодня, когда из хранилищ бывшего Центрального партийного архива извлечён оригинал документа и для всеобщего обозрения опубликована его фотокопия, малейшие сомнения в подлинности этого важного свидетельства работы комиссии Политбюро отпадают сами собой. А вот доводы Лариной основаны лишь на подозрениях и приводятся вообще без каких-либо доказательств. К примеру, она откровенно признаётся:

«Дальнейшие подробности мне стали известны от жён, мужья которых присутствовали на пленуме и были арестованы после Бухарина, но расстреляны до него. Сведения я получила главным образом от Сарры Лазаревны Якир, Нины Владимировны Уборевич и жены Чудова, Людмилы Кузьминичны Шапошниковой. Все трое рассказали мне одно и то же. Поэтому предполагаю, что информация точна»[656].

Действительно, на первый взгляд, в своём рассказе Ларина опирается на три независимых источника. Но это только на первый взгляд. Дело в том, что собеседницы Лариной тоже не присутствовали на заседании комиссии. Откуда же они могли узнать «подробности»? Жена Якира — непосредственно от своего мужа. Жена Уборевича — от Уборевича. Однако Иероним Петрович на комиссии не присутствовал. Откуда же он узнал о поведении Якира? Ах да, ему «сообщил об этом сам Якир». Наконец, третий из супругов собеседниц Лариной, Чудов, опять-таки не входил в состав комиссии. Следовательно, и его жена тоже узнала о результатах голосования из вторых или третьих рук, и вся эта «точная информация» основана на сплетнях, первоисточником которых явился сам Якир. Надо полагать, ему попросту было стыдно признаться жене и друзьям, как он проголосовал на самом деле.

И, наконец, последнее утверждение Лариной: дескать, «фальсификация» была затеяна для того, чтобы «сохранить для истории» документ «в том виде, как того пожелал Сталин». То есть, протокол специально подделали, дабы опорочить доброе имя Якира в глазах потомков. Однако, как говорится, не слишком ли много чести? Документ совсем не предназначался для публикации, и увидел свет только в наше время. К тому же Сталину заниматься такими мелкими подлогами вообще не имело никакого смысла: почти на каждом из сохранившихся документов из недр Политбюро за 1937–1938 гг. есть виза или правка вождя. Так что сама мысль, будто Сталин занимался подчисткой нескольких страничек машинописного текста специально «для истории», тогда как только его личная «особая папка» содержит не одну сотню куда более впечатляющих документов на ту же тему, может прийти в голову лишь человеку с больным воображением.

Оставим, однако, в покое бредовые измышления недобросовестной мемуаристки и обратимся к фотокопии правленого рукой Микояна оригинала протокола специальной комиссии.

Что же мы видим? Во-первых, никто из присутствовавших не испытывал и тени сомнения, стоит ли исключать Бухарина и Рыкова из ЦК и ВКП(б), — все единодушно высказались «за», не соглашаясь лишь в том, насколько суровым должно быть наказание. С самым жёстким предложением выступил Ежов, мнение которого — «исключить из состава кандидатов ЦК ВКП(б) и членов ВКП(б) и предать суду с применением расстрела» — поддержали Будённый, Мануильский, Шверник, Косарев и Якир. Против применения смертной казни, но за предание Бухарина и Рыкова суду высказались Постышев, Шкирятов, Антипов, Хрущёв, Николаева, С. Косиор, Петровский и Литвинов. 16 из 36 членов комиссии не выступали в прениях, хотя, например, председательствующий А. И. Микоян ещё до начала её работы выразил солидарность с прозвучавшими в речи Ежова репрессивными мерами.

Наконец, несколько членов комиссии высказались «за предложение т. Сталина». Но в чём оно, собственно, состояло?

Из фотокопии протокола комиссии следует, что поначалу «предложение т. Сталина» сводилось к тому, чтобы ограничиться лишь административной ссылкой, без предания Бухарина и Рыкова суду и без передачи их дела в НКВД. Именно такое предложение — «выслать» — поддержали в прениях М. Ульянова, Варейкис, Крупская, Молотов, Ворошилов. Однако под давлением радикально настроенных членов комиссии оказалось принято другое решение, и для окончательного утверждения Пленумом ЦК была выработана иная «мотивированная резолюция», где уже говорилось о необходимости передать дело Бухарина и Рыкова в НКВД. Хотя так и не ясно, кто же всё-таки выступил с предложением такого содержания, оно получило поддержку всех членов комиссии. Возможно, это была чья-то реплика, или в сталинском выступлении на заседании комиссии обсуждалось несколько вариантов решения вопроса о деле Рыкова и Бухарина, но в любом случае «предложение т. Сталина» было самым мягким из всех прозвучавших.

Как напоминают читателям Дж. Гетти (США) и О. Наумов (Россия) в строго документированной книге «Дорога к террору: Сталин и самоуничтожение большевиков в 1932–1939 гг.», в рассматриваемый период «умеренная» позиция вождя по вопросу репрессий и, в частности, по отношению к Бухарину не была чем-то исключительным:

«Вслед за реабилитацией Бухарина в сентябре 1936 г. и предпринятыми Сталиным усилиями отложить судебное разбирательство против него на декабрьском Пленуме 1936 г., это был третий случай, когда Сталин лично вмешался, чтобы не отдавать Бухарина под суд»[657].

Но это ещё не всё. Опровергая наветы и клевету записных обличителей Сталина, в своих комментариях к событиям на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) авторы приходят к следующему выводу:

«Теперь мы можем окончательно исключить так часто встречающуюся в литературе точку зрения, что Сталин в этот период уступал мнению коалиции старых большевиков, настроенных против террора. Среди часто упоминавшихся в этой роли (Куйбышев, Киров, Орджоникидзе и другие) никого на момент проведения Пленума не осталось в живых. Наоборот, по документам выходит, что Сталин был единственным, кто продолжал противиться как тюремному заключению, так и применению смертного приговора»[658].

Любопытно, что это мнение учёных подкрепляют и некоторые другие сталинские инициативы, прозвучавшие на том же февральско-мартовском Пленуме. Так, одно из двух выступлений вождя было посвящено итогам дискуссии по вопросу об «уроках вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов по народным комиссариатам тяжёлой промышленности и путей сообщения». С этой речью[659] особенно полезно ознакомиться всем любителям «страшилок» про «большой террор»: главные предложения Сталина по преодолению в стране опасных общественно-политических тенденций сводились, не к массовым арестам и казням, а к необходимости … усилить работу внутри ВКП(б), сделав упор на развитии демократии, партийном образовании и идеологической переподготовке кадров на ленинских курсах.

Что же получается? В разливанном море мемуарно-публицистических сочинений (на манер ларинского «Незабываемого») Сталин представлен в образе коварного и алчущего крови вампира, шаг за шагом загоняющего в угол свои жертвы для будущей расправы. Однако подлинники архивных документов просто вопиют, что в самый канун «массовых репрессий» Сталин не только не стремился развязать «бойню» или каким-то образом ускорить драматический ход событий, но оказался, по сути, в меньшинстве или даже одиночестве в своих попытках сдержать кровожадные устремления своих коллег по ЦК.

Вот и судите сами, что же перевесит на весах истории: документы из архивов или сплетни озлобленных родственниц «врагов народа»?

Понося на все лады Сталина, перестроившиеся историки и публицисты не забывают поливать грязью и его соратников. Особенно достаётся Лаврентию Павловичу Берии, предстающему в их опусах неким исчадием ада.

Не будем далеко ходить за примерами. Вот рецензия на книгу Леонида Млечина «Председатели КГБ. Рассекреченные судьбы». Перечисляя первых лиц советской госбезопасности, её автор Валерий Алексин безапелляционно заявляет:

«Несомненно, самой зловещей фигурой среди руководителей Лубянки является Лаврентий Берия»[660].

Что же такого «зловещего» натворил Берия, чтобы заслужить подобную репутацию? Для начала давайте ознакомимся с его послужным списком.

Поработав в органах ОГПУ до 3 декабря 1931 года, Лаврентий Павлович переходит на партийную работу. С 14 ноября 1931 года по 31 августа 1938 года он — 1-й секретарь ЦК Компартии Грузии.

22 августа 1938 года Берия возвращается в «органы», получив должность первого заместителя наркома внутренних дел СССР, а 25 ноября 1938 года становится наркомом, сменив на этом посту Н. И. Ежова[661].

Как мы видим, во время «большой чистки» 1937–1938 гг. Лаврентий Павлович находился на партийной работе в Закавказье, не имея к органам госбезопасности никакого отношения.

Несоответствие мифических представлений о Берии как «главном злодее», и его реальной роли в организации пресловутых репрессий приводит к тому, что Лаврентию Павловичу то и дело приписывают чужие «заслуги». Например, вот что пишет в своей книге «Россия и Япония. История военных конфликтов» А. В. Шишов:

«Своеобразной прелюдией этих боёв на монгольско-маньчжурской границе стало подписание 12 марта 1936 года в Улан-Баторе между СССР и МНР Протокола о взаимопомощи. В нём правительства двух дружественных государств обязывались в случае нападения на одну из договаривающихся сторон оказать друг другу всяческую, в том числе и военную, помощь. Об этом советская сторона поставила в известность посла Японии в Москве.

После этого бериевский аппарат „почистил“ руководство Монгольской Народной Республики, освободив его от людей нерешительных, не способных твёрдо отстаивать государственную границу от японского милитаризма. В конце июля 1937 года в СССР был арестован как „враг народа“ премьер-министр МНР Пэлжидийн Гэндэн, который был расстрелян 26 ноября того же года. Верховным судом СССР 15 декабря 1956 года П. Гэндэн был посмертно реабилитирован.

В том же 1937 году не стаю военного министра МНР, главнокомандующего её армией, Гэлэгжорижайна Дэмида, который за два года до этого приказал монгольским пограничникам не ввязываться в бой с нападавшими японо-маньчжурами. Он ушёл из жизни 22 августа на станции Тайга в Кемеровской области, куда по приглашению Маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова прибыл, чтобы принять участие в качестве наблюдателя на армейских учениях. Официальной причиной его смерти стало пищевое отравление»[662].

Всё хорошо, но о каком «бериевском аппарате» идёт речь? Остаётся лишь предположить, что на станцию Тайга были командированы личные повара первого секретаря КП(б) Грузии.

Между тем в изданной четыре года спустя книге «Разгром Японии и самурайская угроза» Алексей Васильевич слово в слово повторил процитированный выше отрывок[663].

Ещё чаще обвиняют Лаврентия Павловича в том, что он якобы уничтожил воспитанные Дзержинским кадры «честных чекистов». Как пишет тот же В. Алексин:

«Именно Берия был организатором чисток НКВД, репрессий среди дипкорпуса»[664].

Сторонники подобной точки зрения не гнушаются и прямых подлогов. Вот, например, еженедельник «Новости разведки и контрразведки» рассказывает о судьбе советского разведчика Фёдора Карповича Парпарова:

«27 мая 1938 г. Парпаров был арестован по указанию Берии и находился под следствием до июня 1939 г. Освобождён из-за отсутствия состава преступления (шпионаж)»[665].

Как мы только что видели, 27 мая 1938 года Берия всё ещё возглавлял Компартию Грузии, не имея никакого отношения к НКВД, и, разумеется, не мог отдавать указания об аресте сотрудников госбезопасности. А вот к освобождению Ф. К. Парпарова Берия имел самое непосредственное отношение. Более того, через 4 месяца после выхода на свободу тот был вновь зачислен в штат внешней разведки. Разумеется, рядовой обыватель может и не знать, что в мае 1938 года Берия ещё находился на партработе в Тбилиси, однако для автора статьи полковника СВР Владимира Карпова подобные «ляпы» непростительны.

Кстати, Парпаров — далеко не единственный советский разведчик, реабилитированный и восстановленный в НКВД по инициативе Берии. В этой связи можно вспомнить С. З. Апресяна, С. Т. Карина, P. P. Соболь (Ирина Гуро) и многих других.

Ещё больше «анахронизмов» в изданном в 1995 году СВР биографическом справочнике «Ветераны внешней разведки России».

«По указанию Берии к середине 1938 года почти все резиденты внешней разведки были отозваны в Москву, многим из них выражено недоверие, и назад они не вернулись»[666].

Как мы выяснили, в середине 1938 года Берия всё ещё находился в Тбилиси и никаких указаний резидентам отдавать не мог.

Своеобразный «перл» содержится в биографии разведчика Григория Сергеевича Сыроежкина:

«В 1938 году [Сыроежкин] в частной беседе высказал мнение о невиновности Тухачевского и других военачальников, дела которых были состряпаны Берией и его подручными»[667].

Не будем здесь обсуждать, «состряпано» ли дело Тухачевского, или же военный заговор действительно имел место. Однако в любом случае Тухачевский с компанией были осуждены и расстреляны ещё в июне 1937 года, то есть опять-таки без участия Берии.

Менее очевиден подлог в биографии Павла Михайловича Фитина, возглавлявшего внешнюю разведку накануне Великой Отечественной войны:

«После войны Берия рассчитался со строптивым начальником разведки, который оказался прав в отношении сроков нападения Германии на СССР. В конце июня 1946 года по его распоряжению генерал-лейтенант Фитин был освобождён от занимаемой должности, на которой блестяще зарекомендовал себя в годы войны. До конца того же года он находился в распоряжении Управления кадров МТБ СССР.

В декабре 1946 года П. М. Фитина направляют заместителем уполномоченного МТБ в Германию, где он находился до 1947 года.

В 1947 году его вновь понижают в должности: П. М. Фитин назначается на пост заместителя начальника Управления госбезопасности по Свердловской области. Затем Берия перебрасывает его в Алма-Ату.

Однако Берия не решился на прямую физическую расправу с П. М. Фитиным, очевидно помня, что Сталину известен его вклад в информационное обеспечение победы над врагом. В 1951 году Берия распорядился уволить его из органов госбезопасности „по неполному служебному соответствию“ без военной пенсии, так как опальный генерал-лейтенант не имел соответствующей выслуги лет.

Лишь после ареста и суда над Берией и его подручными в 1953 году П. М. Фитину удалось устроиться директором фотокомбината Союза советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами, где он работал до конца жизни»[668].

Опять-таки, не будем здесь выяснять, насколько «блестяще» зарекомендовали себя Фитин и его подчинённые[669]. Лучше посмотрим, как выглядит его послевоенная биография согласно архивным документам:

с 12 мая 1943 г. — начальник 1-го управления НКГБ (позднее — МГБ) СССР;

с 15 июня 1946 г. — в распоряжении управления кадров МГБ;

с сентября 1946 г. — зам. уполномоченного МГБ в Германии;

с 1 апреля 1947 г. — зам. начальника УМГБ Свердловской области;

с 27 сентября 1951 г. — министр госбезопасности Казахстана;

с 16 марта по 16 июля 1953 г. — начальник УМВД Свердловской области;

29 ноября 1953 г. — уволен из МВД по служебному несоответствию[670].

Итак, во-первых, к 15 июня 1946 года Лаврентий Павлович уже не руководил органами госбезопасности[671]. Следовательно, он не имел отношения ни к снятию Фитина с поста руководителя разведки, ни к его последующим перемещениям. Во-вторых, именно после ареста Берии «опальный генерал-лейтенант» был сперва снят с должности, а затем и уволен по служебному несоответствию. Впрочем, Фитину, можно сказать, повезло. Похоже, Берия действительно его недолюбливал и поэтому, став в марте 1953 года министром МВД, к себе не приблизил. А то быть бы Павлу Михайловичу расстрелянным по приказу Хрущёва.

Почему же именно Берия, а не Ежов или, скажем, Ягода выбран «обличителями тоталитаризма» на роль кровожадного монстра?

Выше я уже ссылался на книгу Н. В. Петрова и К. В. Скоркина «Кто руководил НКВД, 1934–1941». Среди прочей интересной информации, в этом фундаментальном справочнике имеется и анализ национального состава руководства НКВД за соответствующий период[672]. Анализ весьма примечателен. Во-первых, он выполнен сотрудниками «Мемориала», которых трудно обвинить в антисемитизме. Во-вторых, отвечает критериям научности — составлен на основе архивных данных, авторы чётко определяют рассматриваемый контингент:

«В исследовании нами учитывались наркомы внутренних дел СССР и их заместители, начальники управлений и отделов центрального аппарата НКВД, наркомы внутренних дел всех союзных и автономных республик (исключение составила Нахичеванская АССР), начальники УНКВД краёв и областей, входивших в состав РСФСР, УССР, Белорусской ССР и Казахской ССР. Не учитывались руководители НКВД тех автономных областей РСФСР, которые не изменяли в рассматриваемый период административный статус, а также руководители НКВД областей в составе Киргизской, Таджикской, Туркменской и Узбекской ССР. В то же время начальники УНКВД тех автономных областей РСФСР, чей статус повысился до автономных республик, нами учтены»[673].

Итак, вот как менялся национальный состав руководства НКВД с момента образования наркомата до момента его разделения на НКВД и НКГБ[674]:

Для наглядности представим эти данные в виде графиков.

Получается весьма любопытная картина. На момент создания НКВД, 10 июля 1934 года, из 96 руководящих работников 30 были русскими, а 37 — евреями. Кроме того, имелось 4 поляка, 7 латышей и 2 немца. На момент снятия Ягоды, 26 сентября 1936 года, ситуация усугубляется: из ПО руководителей 43 — евреи, 33 — русские, 5 — поляки, 9 — латыши, 2 — немцы. Таким образом, сложилось явно ненормальное положение, когда среди высшего слоя руководителей органов госбезопасности 14,5 % составляли выходцы из стран — вероятных противников СССР, а доля евреев достигла почти 40 %, превысив долю русских, украинцев и белорусов вместе взятых.

После прихода Ежова из руководства НКВД целенаправленно вычищаются поляки, латыши и немцы. Процент евреев тоже падает. 1 сентября 1938 года, к концу «ежовщины», из 150 руководителей НКВД русских уже 85, евреев — 32. Однако доля последних (21 %) всё ещё непропорционально высока. Кроме того, увеличение процента русских идёт в основном за счёт заполнения новых вакансий.

Но вот к руководству органами госбезопасности приходит Берия и ситуация радикальным образом меняется. На 1 июля 1939 года среди 153 руководящих работников НКВД имелось 102 русских, 19 украинцев и 6 евреев (3,92 %). Аналогичная картина наблюдалась и на более низком уровне: к началу 1940 года национальный состав Центрального аппарата НКВД выглядел так: русских — 3073 (84 %), украинцев — 221 (6 %), евреев — 189 (5 %), белорусов — 46 (1,25 %), армян — 41 (1,1 %), грузин — 24 (0,7 %), татар — 20 (0,5 %), и т. д.[675]

Сразу оговоримся: ни Берия, ни Сталин не являлись антисемитами. Например, тот же освобождённый и восстановленный в органах Ф. К. Парпаров был евреем. Они всего лишь исправили ситуацию, когда процент евреев в системе НКВД во много раз превышал их долю в населении страны.

Наконец, рассмотрим такой вопрос, как масштабы репрессий внутри НКВД. Широкое распространение получила цифра в 20 тысяч репрессированных чекистов, запущенная в своё время в оборот председателем КГБ СССР В. М. Чебриковым:

«В результате ложных обвинений жертвами репрессий стали более 20 тысяч чекистов, высокопрофессиональных работников, преданных партии коммунистов. Многие из них начинали работать с Ф. Э. Дзержинским и В. Р. Менжинским»[676].

На первый взгляд, это утверждение соответствует действительности. Так, согласно справке о численности репрессированных сотрудников ОГПУ-НКВД за 1933–1939 гг.[677]:

Но это только на первый взгляд. Вопреки расхожим представлениям, органы госбезопасности были лишь частью НКВД, причем отнюдь не самой многочисленной. В подчинении наркомата находились также пограничные и внутренние войска, милиция, пожарная охрана, ЗАГСы и даже такие структуры, как Главное управление государственной съёмки и картографии и Главное управление мер и весов[678]. Кроме того, приведённая статистика включает арестованных не только за «контрреволюционные», но и за уголовные преступления.

Какова же доля чекистов среди арестованных? При Ежове с 1 октября 1936 года по 15 августа 1938 года было арестовано 2273 сотрудника госбезопасности, из них за «контрреволюционные преступления» — 1862. После прихода Берии за 1939 год к ним прибавилось ещё 937 человек[679]. Следует учесть, что часть арестованных сотрудников была впоследствии освобождена и восстановлена в органах.

Таким образом, названная Чебриковым цифра завышена в несколько раз и включает в себя не столько «преданных партии чекистов», сколько проворовавшихся пожарников и другую не менее достойную публику

Думаю, после всего сказанного читатель сам сможет сделать вывод, был ли Берия «зловещей фигурой», а если да, то в чьих глазах.

Непременным атрибутом мрачной атмосферы всеобщего страха, якобы пронизывавшего (по уверениям обличителей) жизнь советского общества в годы правления Сталина, являются пресловутые «10 лет за 15 минут». Дескать, даже за 15-минутное опоздание на работу полагался полновесный лагерный срок. Например, вот что пишет известный историк-диссидент Рой Медведев:

«С 1940 г. в стране было введено ещё несколько крайне жестоких законов, на основании которых за три опоздания на работу более чем на 20 минут или за один прогул рабочие и служащие отдавались под суд и могли быть приговорены даже к 3–5 годам лагерей»[680].

Более того, уже появились и конкретные «жертвы», о страданиях которых с придыханием рассказывают их потомки. Например, в биографии «героя Хасавьюрта» Александра Лебедя, можно обнаружить такую запись:

«Отец, Лебедь Иван Андреевич, рабочий, в 1937 был за два 5-минутных опоздания на работу осуждён на 5 лет лишения свободы»[681].

Как же обстояли дела в действительности?

Уголовная ответственность за прогулы и за самовольный уход с предприятий была установлена 26 июня 1940 года Указом Президиума Верховного Совета СССР «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений»:

«Согласно представления Всесоюзного Центрального Совета Профессиональных Союзов — Президиум Верховного Совета СССР постановляет:

1. Увеличить продолжительность рабочего дня рабочих и служащих во всех государственных, кооперативных и общественных предприятиях и учреждениях:

с семи до восьми часов — на предприятиях с семичасовым рабочим днём;

с шести до семи часов — на работах с шестичасовым рабочим днём, за исключением профессий с вредными условиями труда, по спискам, утверждаемым СНК СССР;

с шести до восьми часов — для служащих учреждений;

с шести до восьми часов — для лиц, достигших 16-ти лет.

2. Перевести во всех государственных, кооперативных и общественных предприятиях и учреждениях работу с шестидневки на семидневную неделю, считая седьмой день недели — воскресенье — днём отдыха.

3. Запретить самовольный уход рабочих и служащих из государственных, кооперативных и общественных предприятий и учреждений, а также самовольный переход с одного предприятия на другое или из одного учреждения в другое.

Уход с предприятия и учреждения, или переход с одного предприятия на другое и из одного учреждения в другое может разрешить только директор предприятия или начальник учреждения.

4. Установить, что директор предприятия и начальник учреждения имеет право и обязан дать разрешение на уход рабочего и служащего с предприятия или из учреждения в следующих случаях:

а) когда рабочий, работница или служащий согласно заключению врачебно-трудовой экспертной комиссии не может выполнять прежнюю работу вследствие болезни или инвалидности, а администрация не может предоставить ему другую подходящую работу в том же предприятии или учреждении, или когда пенсионер, которому назначена пенсия по старости, желает оставить работу;

б) когда рабочий, работница или служащий должен прекратить работу в связи с зачислением его в высшее или среднее специальное учебное заведение.

Отпуска работницам и женщинам служащим по беременности и родам сохраняются в соответствии с действующим законодательством.

5. Установить, что рабочие и служащие, самовольно ушедшие из государственных, кооперативных и общественных предприятий или учреждений, предаются суду и по приговору народного суда подвергаются тюремному заключению сроком от 2-х месяцев до 4-х месяцев.

Установить, что за прогул без уважительной причины рабочие и служащие государственных, кооперативных и общественных предприятий и учреждений предаются суду и по приговору народного суда караются исправительно-трудовыми работами по месту работы на срок до 6 месяцев с удержанием из заработной платы до 25 %.

В связи с этим отменить обязательное увольнение за прогул без уважительных причин.

Предложить народным судам все дела, указанные в настоящей статье, рассматривать не более чем в 5-дневный срок и приговоры по этим делам приводить в исполнение немедленно.

6. Установить, что директора предприятий и начальники учреждений за уклонение от предания суду лиц, виновных в самовольном уходе с предприятия и из учреждения, и лиц, виновных в прогулах без уважительных причин — привлекаются к судебной ответственности.

Установить также, что директора предприятий и начальники учреждений, принявшие на работу укрывающихся от закона лиц, самовольно ушедших с предприятий и из учреждений, подвергаются судебной ответственности.

7. Настоящий Указ входит в силу с 27 июня 1940 года.

(Председатель Президиума Верховного Совета СССР — М. Калинин) (Секретарь Президиума Верховного Совета СССР — А. Горкин) (Москва, Кремль. 26 июня 1940 г.»[682].)

Три недели спустя, 17 июля был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «О запрещении самовольного ухода с работы трактористов и комбайнеров, работающих в машинно-тракторных станциях», распространивший действие Указа от 26 июня 1940 года и на эти категории трудящихся[683].

7 августа 1940 года оба этих указа были утверждены 7-й сессией Верховного Совета СССР 1-го созыва[684].

Наконец, 10 августа 1940 года был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «О рассмотрении народными судами дел о прогулах и самовольном уходе с предприятий и учреждений без участия народных заседателей», согласно которому эти дела должны были рассматриваться народными судьями единолично[685].

На первый взгляд, все эти меры существенно ограничивали права и свободы советских трудящихся. Вот что пишет уже цитировавшийся мною ранее Питер Соломон:

«В действительности введение уголовной ответственности за нарушения трудовой дисциплины не было ударом грома среди ясного неба. Скорее, оно явилось кульминацией десятилетней борьбы между советским режимом и промышленным рабочим классом»[686].

Типичный взгляд западного либерала. Исходя из концепции приоритета прав личности над общественными интересами, канадский историк расценивает происходящее лишь как конфликт между отдельными гражданами и подавляющей их свободы государственной машиной. Общей картины он видеть не желает. Между тем именно в это десятилетие Советский Союз совершал стремительный рывок, чтобы успеть догнать промышленно развитые державы до начала новой мировой войны. Ценой успеха или неудачи было само существование населяющих нашу страну народов.

Бурный рост советской промышленности привёл к исчезновению безработицы и создал колоссальную потребность в рабочей силе. В результате многие рабочие стали попросту пренебрегать нормами трудовой дисциплины. Оно и понятно. Советский Союз населяли отнюдь не лубочные герои, воспетые официозной пропагандой, а вполне обычные люди, среди которых хватало и рвачей, и шкурников. Один из таких «сознательных пролетариев» цинично заявил в 1929 году, выступая на собрании:

«Трудовая дисциплина является насилием рабочего, я протестую против трудовой дисциплины …не верьте этим фанатикам, которые в данное время ходят и проповедуют, они ведут к гибели нас. Будь проклят тот, кто потеет на казённой работе»[687].

Терпеть такое положение было нельзя. И не только потому, что успешное развитие промышленности немыслимо без производственной дисциплины. Заложенные в основу советского государственного устройства принципы справедливости вовсе не означали, что ко всем гражданам следует относиться одинаково. Наоборот, справедливость требует не только поощрять добросовестных работников, но и наказывать лодырей и разгильдяев, так и норовящих отдать обществу поменьше, а взамен ухватить кусок пожирней.

Неудивительно, что советское руководство начало постепенно «закручивать гайки», прижимая лентяев и бездельников. 15 ноября 1932 года выходит постановление ЦИК и СНК СССР «Об увольнении за прогул без уважительных причин». Если до этого уволить нерадивого работника можно было лишь в том случае, если он в течение месяца прогуляет не менее трёх дней, то теперь для этого стало достаточно одного прогула:

«Установить, что в случае хотя бы одного дня неявки на работу без уважительных причин, работник подлежит увольнению с предприятия или из учреждения с лишением его права пользования выданных ему, как работнику данного предприятия или учреждения продовольственных и промтоварных карточек, а также с лишением права пользования квартирой, предоставленной ему в домах данного предприятия или учреждения»[688].

Следующий комплекс шагов по укреплению трудовой дисциплины был предпринят в конце декабря 1938 года. Новые меры предусматривали как поощрения для добросовестных работников, так и наказания для лентяев.

20 декабря принимается постановление СНК СССР «О введении трудовых книжек», благодаря которому появилась возможность отслеживать трудовую карьеру и тем самым отличить добросовестных работников от перебегающих с предприятия на предприятие «летунов»[689].

27 декабря указами Президиума Верховного Совета СССР было введено звание Героя Социалистического Труда, а также учреждены медали «За трудовую доблесть» и «За трудовое отличие»[690].

На следующий день было принято совместное постановление СНК СССР, ЦК ВКП(б) и ВЦСПС «О мероприятиях по упорядочению трудовой дисциплины, улучшению практики государственного социального страхования и борьбе с злоупотреблениями в этом деле». Оно было призвано исправить явно ненормальную ситуацию, когда нерадивые работники пользуются теми же социальными благами, что и добросовестные.

«Используя ныне действующее правило о порядке предоставления отпусков, согласно которому право на отпуск предоставляется по истечении 5 1/2-месячной работы в предприятии или учреждении, летуны и лодыри, перебегая из одного предприятия в другое, ухитряются получать два отпуска в течение года, оказываясь в преимущественном положении перед добросовестными рабочими и служащими».

Отныне право на очередной отпуск стало предоставляться лишь по истечении 11 месяцев непрерывной работы на данном предприятии.

«Большие злоупотребления имеют место также в практике использования отпусков по беременности и родам. Нередки факты, когда некоторые женщины, стремящиеся обманным путём поживиться за счёт государства, поступают на работу в предприятия и учреждения незадолго до родов только для того, чтобы получить 4-месячный отпуск за счёт государства и больше не возвращаться на работу».

Отныне отпуск по беременности стал составлять 35 календарных дней до родов и 28 после родов. При этом он давался и оплачивался лишь тем, кто проработал на данном предприятии не менее 7 месяцев.

Ужесточилась ответственность за нарушения трудовой дисциплины:

«Рабочий или служащий, допустивший опоздание на работу без уважительных причин, или преждевременно ушедший на обед, или запоздавший приходом с обеда, или раньше времени ушедший с предприятия или из учреждения, или бездельничавший в рабочее время, подвергается администрацией взысканию: замечание или выговор, или выговор с предупреждением об увольнении; перевод на другую, ниже оплачиваемую работу на срок до 3 месяцев, или смещение на низшую должность.

Рабочий или служащий, допустивший три таких нарушения в течение одного месяца или четыре нарушения в течение двух месяцев подряд, подлежит увольнению, как прогульщик, как нарушитель закона о труде и трудовой дисциплине».

При увольнении по собственному желанию работник должен был предупреждать администрацию за месяц. Размер пособия по временной нетрудоспособности отныне ставился в зависимость от времени непрерывного стажа на данном предприятии[691].

9 января 1939 года в «Правде» было опубликовано разъяснение:

«1. Взыскания за опоздание на работу без уважительных причин, которые предусмотрены статьёй I Постановления СНК СССР, ЦК ВКП(б) и ВЦСПС от 28 декабря 1938 года, должны применяться за опоздание, не превышающее 20 минут после начала работы в предприятии или учреждении.

2. Рабочие и служащие, которые без уважительных причин явились на работу с опозданием более чем на 20 минут, к работе не допускаются, считаются прогульщиками и подлежат немедленному увольнению»[692].

Вскоре началась 2-я мировая война. Советское руководство во главе со Сталиным стремилось всеми силами укрепить обороноспособность нашей страны. Ввиду значительного увеличения численности Вооружённых сил часть рабочих была призвана в армию. Между тем в погоне за длинным рублём нерадивые работники постоянно переходили с одного предприятия на другое. Одной из лазеек для таких «летунов» стало правило об автоматическом увольнении за прогул. Чтобы исправить ситуацию и был принят Указ от 26 июня 1940 года.

Согласно приказу наркома юстиции СССР и Прокурора Союза ССР № 84/133 от 22 июля 1940 года, рабочих и служащих, допустивших опоздание без уважительных причин более чем на 20 минут после обеденного перерыва или самовольный уход с работы ранее, чем за 20 минут до обеденного перерыва или окончания рабочего дня также следовало привлекать к судебной ответственности, как за прогул, по части 2 ст.5 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 года[693].

Таким образом, за прогул и приравненное к нему опоздание более чем на 20 минут полагалось до шести месяцев исправительно-трудовых работ по месту работы с удержанием до 25 % заработка. То есть, нерадивые работники не отправлялись в тюрьмы и лагеря, а наказывались рублём, продолжая трудиться на своём рабочем месте.

Впрочем, в случае повторного прогула при не отбытом до конца наказании за предыдущий прогул и вправду можно было сесть в тюрьму. Согласно постановлению пленума Верховного суда СССР от 23 июля 1940 года:

«В тех случаях, когда осуждённый за прогул без уважительных причин к исправительно-трудовым работам по месту работы совершит во время отбывания этого наказания новый прогул без уважительных причин, такие действия осуждённого следует рассматривать как уклонение от отбывания назначенного по приговору суда наказания. В этом случае, применительно к ст.26 Исправительно-трудового кодекса РСФСР и соответствующим статьям НТК других союзных республик, неотбытый срок исправительно-трудовых работ заменяется тюремным заключением на тот же срок»[694].

Однако поскольку максимальный срок исправительно-трудовых работ по Указу от 26 июня 1940 года составлял шесть месяцев, срок тюремного заключения в подобном случае также не мог превышать шести месяцев.

Как мы видим, пять лет за два прогула, якобы полученные отцом генерала Лебедя, да ещё и в 1937 году (за три года до принятия Указа от 26 июня 1940 года) — явная выдумка. За что же сидел Лебедь-старший? Скорее всего, за банальную уголовщину. Мало кто из бывших преступников готов признаться своим детям, что отсидел заслуженно. Вот и «приукрасил» Иван Андреевич свою биографию в духе антисталинских «разоблачений».

Всего до начала Великой Отечественной войны по Указу от 26 июня 1940 года было осуждено свыше 3 млн. человек, из них 16 % за самовольную смену места работы[695].

Кем были эти люди — «невинными жертвами» или заслуженно наказанными разгильдяями и бездельниками?

Указ от 26 июня 1940 года вводил ответственность не просто за прогул, а за «прогул без уважительной причины». Согласно разъяснениям Верховного суда СССР:

«…у судей не было никакого права игнорировать медицинские справки (бюллетени) или карать людей, которые уходили с работы, чтобы попасть на приём к врачу в поликлинике. Судьи были неправы, когда засудили одинокого старика, который был слишком болен для того, чтобы пойти к врачу. То же относилось к случаю с врачом, который опоздал в больницу из-за другой медицинской работы в институте, и к истории с медсестрой, которая опоздала на работу после того, как две предыдущие ночи провела у постели своего больного ребёнка.

Одним из самых приемлемых предлогов для прогулов и даже для самовольного оставления работы была необходимость ухода за детьми. Так, Коллегия по уголовным делам отвергла заключение по делу одной женщины, электрика по профессии, которая не пошла на завод и осталась дома, потому что у её сына болели зубы. Так как ребёнка нельзя было оставить без присмотра, суд постановил: факт преступления не обнаружен»[696].

В № 12 журнала «Социалистическая законность» за 1940 год была опубликована статья Зинаиды Вышинской (дочери А. Я. Вышинского) и Владимира Меншагина «Уголовная ответственность за прогул без уважительной причины и самовольный уход с работы», в которой анализировались правительственные и судебные постановления по вопросам трактовки Указа от 26 июня 1940 года.

«В статье были указаны уважительные причины для опоздания, а также случаи, исключающие несение уголовной ответственности (состояние здоровья, дорожно-транспортное происшествие, пожар, оказание помощи заболевшему члену семьи, помощь жертве несчастного случая). Проспавший человек был невиновен, если его сосед по комнате передвинул стрелки часов. Наконец, был подвергнут обсуждению вопрос о диапазоне применения закона (он не применялся по отношению к учащимся, бойцам Красной Армии и членам колхозов)»[697].

Как я уже отмечал в предыдущей части книги, в отличие от нынешнего российского правосудия, сталинские суды довольно часто выносили оправдательные приговоры. Не стал исключением и Указ от 26 июня — к 1941 году доля оправдательных приговоров составила в среднем 25 %[698].

Таким образом, не затрагивая интересов добросовестных работников, Указ от 26 июня 1940 года позволил приструнить лодырей и бездельников, чем весьма способствовал повышению трудовой дисциплины накануне войны.

С хрущёвских времён принято считать репрессированных накануне Великой Отечественной войны советских военачальников безвинно пострадавшими «военными гениями». Так ли это? Рассмотрим в качестве примера деятельность маршала В. К. Блюхера.

В 30-х годах прошлого века в воздухе ощутимо запахло новой мировой войной. Среди тех, кто готовился принять активное участие в очередном переделе мира, была и Япония. Сосредоточив свои усилия на экспансии в раздираемый хаосом гражданской войны Китай, она быстро добилась ощутимых успехов. В сентябре 1931 года началась агрессия Японии в Маньчжурии, а уже 1 марта следующего года там было провозглашено марионеточное государство Маньчжоу-Го.

Однако при дальнейшем расширении зоны своего влияния Страна Восходящего Солнца должна была неизбежно столкнуться с интересами других великих держав — США, Англии и СССР. Следовало решить, с кем из них воевать в первую очередь? Наиболее слабым из потенциальных противников выглядел Советский Союз. Японские вооружённые силы уже имели опыт победы в войне 1904–1905 годов. В гражданскую войну японские интервенты ушли из Сибири и с Дальнего Востока фактически непобеждёнными, из-за противоречий с США. Тем не менее, японцы понимали, что их северный сосед обладает огромным потенциалом. Надо было выяснить, научились ли русские воевать в новых условиях, в эпоху танков и самолётов. Сделать это можно было единственным способом — на поле боя.

Для проверки прочности советских рубежей был выбран участок границы в районе Владивостока — цепь сопок, отделяющих озеро Хасан от поймы реки Тюмень-Ула. Согласно Хунчунскому протоколу, заключённому между Россией и Китаем в 1886 году, граница должна была проходить по гребням сопок. Однако японцы намерены были сдвинуть её к берегу озера, поскольку вершины сопок позволяли контролировать проходившие с советской стороны железную и шоссейные дороги.

Ещё летом 1929 года во время советско-китайского конфликта в районе Китайско-Восточной железной дороги для защиты дальневосточных рубежей нашей страны была сформирована Особая Краснознамённая Дальневосточная армия (ОКДВА). 17 мая 1935 года на её базе был создан Дальневосточный военный округ, однако уже 2 июня он был преобразован обратно в армию, с сохранением за ней функций военного округа. Наконец, 28 июня 1938 года приказом наркома обороны № 0107, в связи с обострением советско-японских отношений, на базе ОКДВА был создан Дальневосточный фронт[699].

При всех этих переименованиях и переформированиях неизменным оставалось одно: командующий. С самого начала им был «легендарный герой гражданской войны» В. К. Блюхер. Первый кавалер орденов Красного Знамени и Красной Звезды, Маршал Советского Союза, Василий Константинович по праву считался среди советских военачальников специалистом по Дальнему Востоку. В 1921–1922 годах он был военным министром и главкомом Народно-революционной армии Дальневосточной республики. В 1924–1927 годах, вплоть до разрыва советско-китайских отношений — главным военным советником в этой стране. Наконец, именно под его командованием в 1929 году части Красной Армии победили китайские войска в столкновении на КВЖД[700].

Тем не менее, опыта войны против современной армии командующий не имел. Кроме того, к 1938 году это был уже далеко не тот лихой полководец, как прежде. Чувствуя себя фактическим правителем обширного края, Блюхер постепенно привык к спокойной и вольготной жизни вдали от московского начальства. Герой гражданской войны пристрастился к обильным возлияниям в компании подхалимов и прихлебателей. В 1932 году он женился в третий раз на 17-летней Глафире Безверховой (самому Блюхеру к тому моменту было уже 42 года). Впрочем, сам по себе этот факт не был особо предосудительным. Недаром, как гласит легенда, когда во время Великой Отечественной войны Сталину доложили об амурных похождениях одного из генералов, Верховный главнокомандующий изрёк: «Что дэлать будэм? Завыдовать будэм!» Главное, чтобы не страдало порученное дело. А в данном случае оно страдало.

За девять лет своего командования Блюхер так и не удосужился соорудить автомобильную дорогу вдоль Транссибирской магистрали. В результате в случае серьёзной войны достаточно было японским диверсантам взорвать пару мостов или тоннелей, чтобы полностью дезорганизовать снабжение советских войск. Впоследствии новый командующий Дальневосточным фронтом генерал И. Р. Апанасенко построит такую дорогу всего за полгода[701].

Вверенные попечению Блюхера войска постепенно деградировали. Вместо боевой подготовки красноармейцев постоянно отвлекали на разнообразные хозяйственные работы. Когда в мае 1938 года, в преддверии возможного конфликта с японцами, из Москвы категорически потребовали вернуть к 1 июля всех откомандированных бойцов в свои части, это сделано не было. Танкисты не знали своих машин, авиация ОКДВА также отличалась низкой боеспособностью.

Между тем, в Москву из года в год шли бодрые рапорты об успехах, росте боевой и политической подготовки воинов-дальневосточников. В таком же духе был выдержан и многочасовой доклад Блюхера, сделанный им на заседании Главного военного совета 28–31 мая 1938 года.

Утром 13 июня 1938 года к японцам перебежал начальник управления НКВД по Дальневосточному краю комиссар госбезопасности 3-го ранга Генрих Люшков. Выслуживаясь перед новыми хозяевами, он подробно рассказал о дислокации советских войск, о кодах, применявшихся в военных сообщениях, передал прихваченные с собой шифры радиосвязи, списки и оперативные документы.

Два дня спустя японский поверенный в делах в СССР Ниси, явившись в наркомат иностранных дел, официально потребовал вывода советских пограничников с высот в районе озера Хасан и передачи указанной территории японцам. 20 июля японский посол в Москве М. Сигэмицу повторил притязания своего правительства. При этом он заявил, что если условия Японии не будут выполнены, она применит силу.

Советское руководство прекрасно сознавало, что на подобные требования может быть лишь один адекватный ответ. 22 июля нарком обороны К. Е. Ворошилов отдал директиву о приведении Дальневосточного фронта в боевую готовность. Однако подобный оборот событий отнюдь не вызвал энтузиазма у Блюхера, поведение которого в сложившейся ситуации больше всего напоминало поведение общественника Бунши из фильма «Иван Васильевич меняет профессию», готового сдать Кемскую волость шведам, лишь бы те оставили его в покое.

Мечтая поскорее вернуться к бутылкам и молодой жене, маршал решил самовольно заняться «мирным урегулированием» конфликта. 24 июля, втайне от своего собственного штаба, а также от находившихся в Хабаровске зам. наркома внутренних дел Фриновского и зам. наркома обороны Мехлиса он отправил комиссию на высоту Заозёрная. В результате «расследования», произведённого без привлечения начальника местного пограничного участка, комиссия установила, что в возникновении конфликта виновны наши пограничники, якобы нарушившие границу на 3 метра. Совершив этот достойный нынешних «миротворцев» вроде Шеварднадзе и Лебедя поступок, Блюхер отправил телеграмму наркому обороны, в которой потребовал немедленного ареста начальника погранучастка и других «виновных в провоцировании конфликта». Однако эта «мирная инициатива» не встретила понимания в Москве, откуда последовало строгое указание прекратить возню с комиссиями и выполнять решения Советского правительства об организации отпора японцам.

Тем временем, рано утром 29 июля две японские роты перешли государственную границу, атаковав наш пограничный пост на высоте Безымянная, обороняемый 11 пограничниками. В ходе ожесточённого боя им удалось овладеть высотой, однако подошедший резерв пограничников и стрелковая рота выбили японцев обратно.

Два дня спустя последовала новая попытка. В 3 часа утра 31 июля японцы открыли артиллерийский огонь и силами двух пехотных полков перешли в наступление на высоты Заозёрная и Безымянная, которые и были ими заняты после четырёхчасового боя. Произошло это в основном из-за того, что не было принято действенных мер для поддержки пограничников полевыми войсками, которые в этот момент находились в 30–40 км от района боёв.

Тем временем Блюхер фактически саботировал организацию вооружённого отпора вторгшимся агрессорам. Дело дошло до того, что 1 августа, при разговоре по прямому проводу Сталин задал ему риторический вопрос:

«Скажите, товарищ Блюхер, честно, — есть ли у вас желание по-настоящему воевать с японцами? Если нету вас такого желания, скажите прямо, как подобает коммунисту, а если есть желание, я бы считал, что вам следовало бы выехать на место немедля»[702].

Однако выехав на место событий, маршал только мешал своим подчинённым. В частности, он упорно отказывался использовать против японцев авиацию под предлогом опасения нанести урон мирному корейскому населению сопредельной полосы. При этом, несмотря на наличие нормально работающей телеграфной связи, Блюхер в течение трёх суток уклонялся от разговора по прямому проводу с наркомом Ворошиловым.

Выбить японские войска с нашей территории было поручено 39-му стрелковому корпусу. Командиром его по приказу из Москвы был назначен комкор Г. М. Штерн, бывший до этого у Блюхера начальником штаба. 2–3 августа была предпринята попытка взять обратно захваченные высоты, которая закончилась неудачей. Наконец, 6 августа, подтянув дополнительные силы, советские войска перешли в решительное наступление и к 9 августа очистили нашу территорию от японцев. На следующий день японское правительство предложило начать переговоры и 11 августа боевые действия между советскими и японскими войсками были прекращены.

Анализируя ход военных действий, следует отметить, что советские войска выступили к границе по боевой тревоге совершенно неподготовленными. Ряд артиллерийских батарей оказались в зоне боевых действий без снарядов, запасные стволы к пулеметам заранее не были подогнаны, винтовки выдавались непристрелянными, а многие бойцы и даже одно из стрелковых подразделений 32-й дивизии прибыли на фронт вовсе без винтовок. Командирам и штабам не хватало карт района конфликта. Все рода войск, в особенности пехота, обнаружили неумение действовать на поле боя, маневрировать, сочетать движение и огонь, применяться к местности, изобилующего горами и сопками. Танковые части были использованы также неумело, вследствие чего понесли большой урон в материальной части.

В результате советская сторона потеряла убитыми, умершими от ран и пропавшими без вести 960 человек, ранеными и заболевшими — 3279 человек[703]. Японские потери составили 650 человек убитыми и около 2500 ранеными[704]. Если учесть, что советские войска использовали авиацию и танки, а японцы нет, соотношение потерь должно было быть совсем другим.

А ведь боевые действия шли при полном нашем господстве в воздухе. В частности, вечером 6 августа по японским позициям отбомбились 60 тяжёлых четырёхмоторных бомбардировщиков ТБ-3. По свидетельствам очевидцев, эффект применения туполевских машин был потрясающий. Вот что вспоминал позднее командир орудия сержант Тосио Огава:

«Когда я увидел надвигающуюся армаду четырехмоторных русских самолётов мне стаю не по себе. Я сразу понял, что многие из нас после этой бомбёжки вряд ли увидят завтрашний рассвет. Признаюсь, мне стаю страшно. С приближением тяжёлых бомбардировщиков гул их моторов становился всё более давящим и, оглянувшись, я заметил, как многие мои товарищи мечутся в поисках укрытий. Некоторые ложились на землю лицом вниз и затыкали уши, кто-то сворачивался калачиком, другие, не выдержав напряжения, бросились в бежать в тыл. Троих из них тут же застрелили офицеры штаба нашего дивизиона, а одному мечом отрубил голову лейтенант Итаги.

К сожалению, более или менее должным образом были оборудованы только передовые позиции на господствующих высотах, а наш гаубичный дивизион находился практически на ровном месте. Ситуация усугублялась тем, что наши офицеры были не меньше нас, рядовых, потрясены разворачивающейся трагедией и сами не знали, что надо делать. Видимо, в вышестоящих штабах посчитали, что не стоит информировать личный состав строевых частей о возможностях авиации противника.

Тем временем самолёты оказались над нашими головами, и в следующее мгновение мы услышали нарастающий свист падающих бомб. Их было так много, а вой рассекаемого фугасками воздуха нарастал так быстро, что уже через пару секунд в нём потонули звуки выстрелов наших немногочисленных зениток.

Спустя мгновение на нас обрушился ураган бомбовых разрывов. Наши позиции трясло как при 12-бальном землетрясении. Первый удар взрывной волны я встретил напрягшись, но затем меня швыряло, как тряпичную куклу, и только в первый момент я почувствовал боль от того, что при падении ударился коленом о землю. Меня подбрасывало раз за разом, а я далее не пытался удержаться на земле, хватаясь за камни и малейшие неровности грунта. Все мои мышцы были как будто из сырой глины. Я хотел посмотреть, что происходит вокруг меня, но ничего не увидел, так как всё вокруг заволокло пылью и дымом, сквозь который то впереди, то где-то сбоку вспыхивали молнии всё новых и новых разрывов. Видимо я был сильно контужен, так как ничего не слышал. Впрочем, вряд ли в то момент я хотел что-то слышать. В голове билась только одна мысль: когда же закончится весь этот ужас? Однако он продолжался как ни в чем не бывало и в какой-то момент как далёкая надежда мелькнула мысль, что запас бомб на самолётах не бесконечен.

Внезапно всё прекратилось.

…Пыль медленно оседала на землю, и постепенно я стал видеть небо над головой. Тишина была оглушающая. Первым кого я увидел был хохотавший над чем-то лейтенант Итаги. Последний раз когда я его видел перед бомбёжкой он был безукоризненно одет с окровавленным самурайским мечом в правой руке и белым платком в левой. Теперь же он был грязнее последнего нищего. Поначалу я подумал, что налёт вражеских бомбардировщиков всё же не нанёс нам существенного урона и лейтенант смеется над противником.

Однако а следующее мгновение я понял, что всё гораздо трагичнее. Рядом валялась перевёрнутая гаубица, передок и убитые кони. Снаряды и зарядные гильзы были разбросаны. Я по-прежнему ничего не слышал, но, попытавшись встать, понял, что это выше моих сил. Меня замутило и я остался лежать. Вид безмолвно хохочущего лейтенанта Итаги был настолько страшен, что я закрыл глаза. В это момент ко мне начал возвращаться слух, и первое, что я услышал, был душераздирающий смех лейтенанта Итаги…

…Позже, находясь в госпитале, я узнал что из нашего дивизиона остались в живых только двое — я и лейтенант Итаги…»[705]

При этом советские лётчики едва не ухитрились развязать химическую войну:

«2 августа советская авиация начала работать с раннего утра. Весь день в воздухе „висели“ Р-Зеты 21-й и 59-й эскадрилий. Они поодиночке вели разведку района боевых действий и соседних участков границы. К сожалению, туман мешал и наблюдению, и бомбометанию. В семь утра к Заозёрной вышли 22 СБ, 17 ССС, семь Р-Зет и 13 И-15, но экипажи побоялись в тумане поразить своих и вернулись. Некоторые документы говорят, что в этом вылете участвовала также 4-я эскадрилья 53-й бригады на самолётах Р-10, которую вел комбриг Бондаренко. Якобы именно они по ошибке несли к Заозёрной вместо осколочных химические бомбы. Но в большинстве других бумаг, в том числе в итоговом отчёте, эта оплошность, которая, возможно, повлекла бы за собой неприятные политические последствия, приписывается группе И-15.

Осколочно-химические бомбы АОХ-10 подвесили вместо обычных осколочных АО-10. Расследование показало, что отправленный на склад за боеприпасами старший лейтенант отобрал бомбы согласно накладной просто по внешнему виду, не глядя на маркировку. Впрочем, он в ней просто ничего не понимал, так же как и обслуживающий персонал склада, включая его начальника. Никто из них не мог отличить АО-10 от АОХ-10.

На обратном пути самолёты сбросили часть неиспользованных бомб на одном из полигонов (при этом некоторые взорвались за его границами), часть — в озеро Талым и в бухту на побережье океана. Два звена сели с бомбами, лишь на допросах узнав, что же они возили к Заозёрной. Удивительно, что далее после этого одну химическую бомбу умудрились потерять на аэродроме! Когда авиация покинула передовые площадки, на нее случайно наткнулись армейские разведчики и решили подорвать там лее, где и нашли. Ядовитое облако понесло на автомобильную трассу, и только чудом никто не пострадал»[706].

Как часто бывало в нашей истории, за разгильдяйство высшего военного начальства и плохую подготовку солдат расплачивались своим героизмом командиры подразделений. Об этом, в частности, свидетельствуют большие потери комсостава — 152 убитых командиров и 178 младших командиров[707].

Советские бойцы любуются захваченными трофеями

Тем не менее, советская пропаганда представила результаты столкновения на Хасане как громкую победу Красной Армии. Страна чествовала своих героев. И действительно, формально поле боя осталось за нами, однако следует иметь в виду, что японцы не особенно старались удержать высоты за собой.

Что же касается главного «героя», то его также ожидала заслуженная награда. После завершения боевых действий Блюхер был вызван в Москву, где 31 августа 1938 года под председательством Ворошилова состоялось заседание Главного военного совета РККА в составе членов военного совета Сталина, Щаденко, Буденного, Шапошникова, Кулика, Локтионова, Блюхера и Павлова, с участием Председателя СНК СССР Молотова и зам. наркома внутренних дел Фриновского, рассмотревшее вопрос о событиях в районе озера Хасан и действиях командующего Дальневосточным фронтом. В результате Блюхер был снят с должности, арестован и 9 ноября 1938 года расстрелян (по другой версии, он умер во время следствия).

Учитывая печальный опыт блюхеровского руководства, было принято решение не сосредотачивать командование советскими войсками на Дальнем Востоке в одних руках. На месте Дальневосточного фронта были созданы две отдельные армии, непосредственно подчинённые наркому обороны, а также Забайкальский военный округ.

Возникает вопрос, были ли действия Блюхера обыкновенным разгильдяйством, или же они являлись сознательным саботажем и вредительством? Поскольку материалы следственного дела до сих пор засекречены, однозначно ответить на подобный вопрос мы не можем. Однако считать версию о предательстве Блюхера заведомо ложной тоже нельзя. Так, ещё 14 декабря 1937 года советский разведчик Рихард Зорге сообщал из Японии:

«Ведутся, например, серьёзные разговоры о том, что есть основания рассчитывать на сепаратистские настроения маршала Блюхера, а потому в результате первого решительного удара можно будет достигнуть с ним мира на благоприятных для Японии условиях»[708]. О наличии оппозиционно настроенной группы в командовании Дальневосточного фронта рассказывал японцам и перебежчик Люшков.

Что же касается якобы невозможности измены столь заслуженного революционного командира, то история знает немало подобных примеров. Так, перебегали на сторону противника генералы Французской республики Дюмурье и Моро. Подобным же образом в 1814 году предали Наполеона его маршалы. А уж о заговоре немецких генералов против Гитлера и говорить не приходится, хотя многие из них имели перед Третьим Рейхом заслуги никак не меньшие, чем Блюхер перед СССР.

С точки зрения японского командования, разведка боем прошла довольно успешно. Выяснилось, что русские по-прежнему воюют плохо, даже в условиях численного и технического превосходства. Однако ввиду незначительности масштабов столкновения в Токио решили провести новую пробу сил, которая и состоялась в следующем году на реке Халхин-Гол. Вопреки стенаниям обличителей Сталина насчёт «обезглавивших» Красную Армию массовых репрессий, выяснилось, что советские войска на Дальнем Востоке явно повысили свою боеспособность.

Совершенно секретно

ПРИКАЗ Народного комиссара обороны Союза ССР № 0040

4 сентября 1938 г.

г. Москва

31 августа 1938 г. под моим председательством состоялось заседание Главного военного совета РККА в составе членов Военного совета: тт. Сталина, Щаденко, Будённого, Шапошникова, Кулика, Локтионова, Блюхера и Павлова, с участием Председателя СНК СССР т. Молотова и зам. Народного комиссара внутренних дел т. Фриновского.

Главный военный совет рассмотрел вопрос о событиях в районе озера Хасан и, заслушав объяснения комфронта т. Блюхера и зам. члена Военного совета ДКФронта[709] т. Мазепова, пришёл к следующим выводам:

1. Боевые операции у озера Хасан явились всесторонней проверкой мобилизационной и боевой готовности не только тех частей, которые непосредственно принимали в них участие, но и всех без исключения войск ДКФронта.

2. События этих немногих дней обнаружили огромные недочёты в состоянии ДКФронта. Боевая подготовка войск, штабов и командно-начальствующего состава фронта оказались на недопустимо низком уровне. Войсковые части были раздёрганы и небоеспособны; снабжение войсковых частей не организовано. Обнаружено, что Дальневосточный театр к войне плохо подготовлен (дороги, мосты, связь).

Хранение, сбережение и учёт мобилизационных и неприкосновенных запасов как фронтовых складов, так и в войсковых частях, оказалось в хаотическом состоянии.

Ко всему этому обнаружено, что важнейшие директивы Главного военного совета и Народного комиссара обороны командованием фронта на протяжении долгого времени преступно не выполнялись. В результате такого недопустимого состояния войск фронта мы в этом сравнительно небольшом столкновении понесли значительные потери — 408 человек убитыми и 2807 человек ранеными. Эти потери не могут быть оправданы ни чрезвычайной трудностью местности, на которой пришлось оперировать нашим войскам, ни втрое большими потерями японцев[710].

Количество наших войск, участие в операциях наших авиации и танков давало нам такие преимущества, при которых наши потери в боях могли бы быть намного меньшими.

И только благодаря расхлябанности, неорганизованности и боевой неподготовленности войсковых частей и растерянности командно-политического состава, начиная с фронта и кончая полковым, мы имеем сотни убитых и свыше тысячи раненых командиров, политработников и бойцов. Причём процент потерь командно-политического состава неестественно велик — около 40 %, что лишний раз подтверждает, что японцы были разбиты и выброшены за пределы нашей границы только благодаря боевому энтузиазму бойцов, младших командиров, среднего и старшего командно-политического состава, готовых жертвовать собой, защищая честь и неприкосновенность территории своей великой социалистической Родины, а также благодаря умелому руководству операциями против японцев тов. Штерна и правильному руководству тов. Рычагова действиями нашей авиации.

Таким образом, основная задача, поставленная Правительством и Главным военным советом войскам ДКФронта — обеспечить на ДВ полную и постоянную мобилизационную и боевую готовность войск фронта, — оказалась невыполненной.

3. Основными недочётами в подготовке и устройстве войск, выявленными боевыми действиями у озера Хасан, являются:

а) Недопустимо преступное растаскивание из боевых подразделений бойцов на всевозможные посторонние работы.

Главный военный совет, зная об этих фактах, ещё в мае с.г. своим постановлением (протокол № 8) категорически запретил разбазаривать красноармейцев на разного рода хозяйственные работы и потребовал возвращения в части к 1 июля с.г. всех бойцов, находящихся в таких откомандировках. Несмотря на это, командование фронта ничего не сделало для возвращения в свои части бойцов и командиров, и в частях продолжал существовать громадный некомплект в личном составе, части были дезорганизованы. В таком состоянии они и выступили по боевой тревоге к границе. В результате этого в период боевых действий пришлось прибегать к сколачиванию из разных подразделений и отдельных бойцов частей, допуская вредную организационную импровизацию, создавая невозможную путаницу, что не могло не сказаться на действиях наших войск;

б) Войска выступили к границе по боевой тревоге совершенно неподготовленными. Неприкосновенный запас оружия и прочего боевого имущества не был заранее расписан и подготовлен для выдачи на руки частям, что вызвало ряд вопиющих безобразий в течение всего периода боевых действий. Начальники управлений фронта и командиры частей не знали, какое, где и в каком состоянии оружие, боеприпасы и другое боевое снабжение имеются. Во многих случаях целые артбатареи оказались на фронте без снарядов, запасные стволы к пулемётам заранее не были подогнаны, винтовки выдавались непристрелянными, а многие бойцы и даже одно из стрелковых подразделений 32-й дивизии прибыли на фронт вовсе без винтовок и противогазов. Несмотря на громадные запасы вещевого имущества, многие бойцы были посланы в бой в совершенно изношенной обуви, полубосыми, большое количество красноармейцев было без шинелей. Командирам и штабам не хватало карт района боевых действий;

в) Все рода войск, в особенности пехота, обнаружили неумение действовать на поле боя, маневрировать, сочетать движение и огонь, применяться к местности, что в данной обстановке, как и вообще в условиях ДВ, изобилующего горами и сопками, является азбукой боевой и тактической выучки войск.

Танковые части были использованы неумело, вследствие чего понесли большие потери в материальной части.

4. Виновными в этих крупнейших недочётах и в понесённых нами в сравнительно небольшом боевом столкновении чрезмерных потерях являются командиры, комиссары и начальники всех степеней ДКФронта, и в первую очередь — командующий ДКФ маршал Блюхер.

Вместо того, чтобы честно отдать все свои силы делу ликвидации последствий вредительства и боевой подготовки ДКФронта и правдиво информировать Наркома и Главный военный совет о недочётах в жизни войск фронта, т. Блюхер систематически, из года в год, прикрывал свою заведомо плохую работу и бездеятельность донесениями об успехах, росте боевой подготовки фронта и общем благополучном его состоянии. В таком же духе им был сделан многочасовой доклад на заседании Главного военного совета 28–31 мая 1938 г., в котором он скрыл истинное состояние войск ДКФ и утверждал, что войска фронта хорошо подготовлены и во всех отношениях боеспособны.

Сидевшие рядом с Блюхером многочисленные враги народа умело скрывались за его спиной, ведя свою преступную работу по дезорганизации и разложению войск ДКФронта. Но и после разоблачения и изъятия из армии изменников и шпионов т. Блюхер не сумел или не захотел по-настоящему реализовать очищение фронта от врагов народа. Под флагом особой бдительности он оставлял вопреки указаниям Главного военного совета и Наркома незамещёнными сотни должностей командиров и начальников частей и соединений, лишая таким образом войсковые части руководителей, оставляя штабы без работников, не способными к выполнению своих задач. Такое положение т. Блюхер объяснял отсутствием людей (что не отвечает правде) и тем самым культивировал огульное недоверие ко всем командно-начальствующим кадрам ДКФронта.

5. Руководство командующего ДКФронтом маршала Блюхера в период боевых действий у озера Хасан было совершенно неудовлетворительным и граничило с сознательным пораженчеством. Всё его поведение за время, предшествующее боевым действиям, и во время самих боёв явилось сочетанием двуличия, недисциплинированности и саботирования вооружённого отпора японским войскам, захватившим часть нашей территории. Заранее зная о готовящейся японской провокации и о решениях Правительства по этому поводу, объявленных т. Литвиновым послу Сигемицу, получив ещё 22 июля директиву Народного комиссара обороны о приведении всего фронта в боевую готовность, т. Блюхер ограничился отдачей соответствующих приказов и ничего не сделал для проверки подготовки войск для отпора врагу и не принял действительных мер для поддержки пограничников полевыми войсками. Вместо этого он совершенно неожиданно 28.08[711] подверг сомнению законность действий наших пограничников у озера Хасан. В тайне от члена военного совета т. Мазепова, своего начальника штаба т. Штерна, зам. Наркома обороны т. Мехлиса, зам. Наркома внутренних дел т. Фриновского, находившихся в это время в Хабаровске, т. Блюхер послал комиссию на высоту Заозёрная и без участия начальника погранучастка произвёл расследование действий наших пограничников. Созданная таким подозрительным порядком комиссия обнаружила «нарушение» нашими пограничниками маньчжурской границы на 3 метра и, следовательно, «установила» нашу «виновность» в возникновении конфликта на оз. Хасан.

Ввиду этого т. Блюхер шлёт телеграмму Наркому обороны об этом мнимом нарушении нами маньчжурской границы и требует немедленного ареста начальника погранучастка и других «виновников в провоцировании конфликта» с японцами. Эта телеграмма была отправлена т. Блюхером также в тайне от перечисленных выше товарищей.

Даже после получения указания от Правительства о прекращении возни со всякими комиссиями и расследованиями и о точном выполнении решений Советского правительства и приказов Наркома т. Блюхер не меняет своей пораженческой позиции и по-прежнему саботирует организацию вооружённого отпора японцам. Дело дошло до того, что 1 августа с.г. при разговоре по прямому проводу тт. Сталина, Молотова и Ворошилова с т. Блюхером, т. Сталин вынужден был задать ему вопрос: «Скажите, т. Блюхер, честно, есть ли у вас желание по-настоящему воевать с японцами? Если нет у вас такого желания, скажите прямо, как подобает коммунисту, а если есть желание, я бы считал, что вам следовало бы выехать на место немедля».

От всякого руководстве боевыми действиями т. Блюхер самоустранился, прикрыв это самоустранение посылкой на-штафронта т. Штерна в район боевых действий без всяких определённых задач и полномочий. Лишь после неоднократных указаний Правительства и Народного комиссара обороны о прекращении преступной неразберихи и устранении дезорганизации в управлении войсками и только после того, как Нарком назначил т. Штерна командиром корпуса, действующего у озера Хасан, специального многократного требования применения авиации, от введения в бой которой т. Блюхер отказывался под предлогом опасения поражений корейского населения, только после приказа т. Блюхеру выехать на место событий т. Блюхер берётся за оперативное руководство. Но при этом более чем странном руководстве он не ставит войскам ясных задач на уничтожение противника, мешает боевой работе подчинённых ему командиров, в частности, командование 1-й армии фактически отстраняется от руководства своими войсками без всяких к тому оснований; дезорганизует работу фронтового управления и тормозит разгром находящихся на нашей территории японских войск. Вместе с тем т. Блюхер, выехав к месту событий, всячески уклоняется от установления непрерывной связи с Москвой, несмотря на бесконечные вызовы его по прямому проводу Народным комиссаром обороны. Целых трое суток при наличии нормально работающей телеграфной связи нельзя было добиться разговора с т. Блюхером.

Вся эта оперативная «деятельность» маршала Блюхера была завершена отдачей им 10.08 приказа о призыве в 1-ю армию 12-ти возрастов. Этот незаконный акт явился тем непонятней, что Главный военный совет в мае с. г, с участием т. Блюхера и по его же предложению решил призвать в военное время на ДВ всего лишь 6 возрастов. Этот приказ т. Блюхера провоцировал японцев на объявление ими своей отмобилизации и мог втянуть нас в большую войну с Японией. Приказ был немедля отменён Наркомом.

На основании указаний Главного военного совета

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. В целях скорейшей ликвидации всех выявленных крупных недочётов в боевой подготовке и состоянии войсковых частей ДКФ, замены негодного и дискредитировавшего себя в военном и политическом отношении командования и улучшения условий руководства в смысле приближения его к войсковым частям, а также усиления мероприятий по оборонной подготовке Дальневосточного театра в целом

— Управление Дальневосточного Краснознамённого фронта расформировать.

2. Маршала т. Блюхера от должности командующего войсками Дальневосточного Краснознамённого фронта отстранить и оставить его в распоряжении Главного военного совета РККА.

3. Создать из войск Дальневосточного фронта две отдельные армии с непосредственным подчинением Народному комиссару обороны:

а) 1-ю Отдельную Краснознамённую армию в составе войск, согласно приложению № 1, подчинив Военному совету 1-й армии в оперативном отношении Тихоокеанский флот,

Управление армии дислоцировать — г. Ворошилов. В состав армии включить полностью Уссурийскую область и часть областей Хабаровской и Приморской. Разграничительная линия со 2-й армией — по р. Бикин;

б) 2-ю Отдельную Краснознамённую армию в составе войск, согласно приложению № 2, подчинив Военному совету 2-й армии в оперативном отношении Амурскую Краснознамённую флотилию.

Управление армии дислоцировать — г. Хабаровск. В состав армии включить Нижне-Амурскую, Хабаровскую, Приморскую, Сахалинскую, Камчатскую области, Еврейскую автономную область, Корякский, Чукотский национальные округа;

в) Личный состав расформировываемого фронтового управления обратить на укомплектование управлений 1-й и 2-й Отдельных Краснознамённых армий.

4. Утвердить:

а) Командующим 1-й Отдельной Краснознамённой армией комкора т. Штерна Г. М., членом Военного совета армии дивизионного комиссара т. Семеновского Ф. А., начальником штаба комбрига т. Попова М. М.;

б) командующим 2-й Отдельной Краснознамённой армией Комкона т. Конева И. С., членом Военного совета армии бригадного комиссара т. Бирюкова Н. И., начальником штаба комбрига т. Мельника К. С.

5. Вновь назначенным командующим армиями сформировать управления армий по прилагаемому проекту штатов.

6. До прибытия в Хабаровск командующего 2-й Отдельной Краснознамённой армией комкора т. Конева И. С. во временное командование вступить комдиву т. Романовскому.

7. К формированию армий приступить немедленно и закончить к 15 сентября 1938 г.

8. Начальнику Управления по комначсоставу РККА личный состав расформировываемого Управления Дальневосточного Краснознамённого фронта использовать для укомплектования управлений 1-й и 2-й Отдельных Краснознамённых армий.

9. Начальнику Генерального штаба дать соответствующее указание командующим 1-й и 2-й армиями о распределении между армиями складов, баз и прочего фронтового имущества. Иметь в виду при этом возможность использования начальников родов войск РККА и их представителей, находящихся в данное время на Дальнем Востоке, для быстрого выполнения этой работы.

10. Военному совету 2-й Отдельной Краснознамённой армии к 1 октября с.г. восстановить управления 18-го и 20-го стрелковых корпусов с дислокацией — 18 ск — Куйбышевка и 20 ск — Биробиджан.

На восстановление этих корпусных управлений обратить расформировываемые управления Хабаровской оперативной группы и 2-й армии ДКФронта.

11. Военным советам 1-й и 2-й Отдельных Краснознамённых армий:

а) немедля приступить к наведению порядка в войсках и обеспечить в кратчайший срок их полную мобилизационную готовность. О принятых мероприятиях и проведении их в жизнь военным советам армий доносить Народному комиссару обороны один раз в пятидневку;

б) обеспечить полное выполнение приказов Народного комиссара обороны №№ 0071 и 0165 1938 г. О ходе выполнения этих приказов доносить через каждые три дня, начиная с 7 сентября 1938 г.;

в) категорически запрещается растаскивание бойцов, командиров и политработников на различного вида работы.

В случаях крайней необходимости военным советам армий разрешается, только с утверждения Народного комиссара обороны, привлекать к работам войсковые части при условии использования их только организованно, чтобы на работах были целые подразделения во главе со своими командирами, политработниками, сохраняя всегда полную их боевую готовность, для чего подразделения должны своевременно сменяться другими.

12. О ходе формирования управлений командующим 1-й и 2-й Отдельными Краснознамёнными армиями доносить мне по телеграфу шифром 8, 12 и 15 сентября.

(Народный комиссар обороны СССР — Маршал Советского Союза К. Ворошилов) (Начальник Генерального штаба РККА — командарм 1 ранга Б. Шапошников[712])

С хрущёвских времён как образец сталинского самодурства и нетерпимости преподносится «расправа» над начальником Главного управления ВВС Красной Армии П. В. Рычаговым. На служебном совещании в Кремле, где обсуждались перспективы развития авиации, молодой авиационный генерал отважно бросил в лицо Сталину: «Вы заставляете нас летать на гробах!», за что и был репрессирован.

Вот как рассказывал об этом адмирал И. С. Исаков в беседе с писателем Константином Симоновым 21 мая 1962 года:

«Это происходило на Военном совете, незадолго до войны, совсем незадолго, перед самой войной. Речь шла об аварийности в авиации, аварийность была большая. Сталин по своей привычке, как обычно на таких заседаниях, курил трубку и ходил вдоль стола, приглядываясь к присутствующим, иногда глядя в глаза, иногда в спины.

Давались то те, то другие объяснения аварийности, пока не дошла очередь до командовавшего тогда военно-воздушными силами Рычагова. Он был, кажется, генерал-лейтенантом, вообще был молод, выглядел совершенным мальчишкой по внешности. И вот когда до него дошла очередь, он вдруг говорит:

— Аварийность и будет большая, потому что вы заставляете нас летать на гробах.

Это было совершенно неожиданно, он покраснел, сорвался, наступила абсолютная гробовая тишина. Стоял только Рычагов, ещё не отошедший после своего выкрика, багровый и взволнованный, и в нескольких шагах от него стоял Сталин. Вообще-то он ходил, но когда Рычагов сказал это, Сталин остановился.

Скажу своё мнение. Говорить это в такой форме на Военном совете не следовало. Сталин много усилий отдавал авиации, много ею занимался и разбирался в связанных с нею вопросах довольно основательно, во всяком случае, куда более основательно, чем большинство людей, возглавлявших в то время Наркомат обороны. Он гораздо лучше знал авиацию. Несомненно, эта реплика Рычагова в такой форме прозвучала для него личным оскорблением, и это все понимали.

Сталин остановился и молчал. Все ждали, что будет. Он постоял, потом пошёл мимо стола, в том же направлении, в каком и шёл. Дошёл до конца, повернулся, прошёл всю комнату назад в полной тишине, снова повернулся и, вынув трубку изо рта, сказа! медленно и тихо, не повышая голоса:

— Вы не должны были так сказать!

И пошёл опять. Опять дошёл до конца, повернулся снова, прошёл всю комнату, опять повернулся и остановился почти на том же самом месте, что и в первый раз, снова сказал тем же низким спокойным голосом:

— Вы не должны были так сказать. — И, сделав крошечную паузу, добавил: — Заседание закрывается.

И первым вышел из комнаты.

Все стали собирать свои папки, портфели, ушли, ожидая, что будет дальше.

Ни завтра, ни послезавтра, ни через два дня, ни через три ничего не было. А через неделю Рычагов был арестован и исчез навсегда»[713].

Заметим, что хотя беседа происходила в самый разгар развязанной Хрущёвым антисталинской истерии, адмирал Исаков считает, что Рычагов был неправ. И в самом деле, если советские военные лётчики и впрямь летали на «гробах», кто в этом виноват? Кто заказывал самолёты у авиаконструкторов? Кто принимал авиационную технику на вооружение? Кто закрывал глаза на низкое качество самолётов, поставляемых авиационной промышленностью? Сталин или руководство ВВС во главе с Рычаговым?

Впрочем, если верить нынешней пропаганде, всё, что было в сталинском СССР хорошего, делалось не благодаря, а вопреки Сталину. А самое главное сталинское преступление — в том, что «кровавый тиран» осмелился спрашивать за порученное дело по всей строгости, невзирая на чины и звания.

«Наконец, власти особенно поощряли привлечение к ответственности тех командиров производства, которые допускали аварии и перебои в производственном процессе. Точно так лее, как „порча тракторов“ стала уголовно наказуемым преступлением на селе в 1930 г., „порча оборудования“ и „дезорганизация производства“ в промышленности стали предлогом для уголовного преследования»[714].

«Вина за аварии была переложена с плеч политических руководителей (например, самого Сталина) на плечи работников промышленных предприятий.

В начале и середине 30-х годов любая крупная авария в СССР, в результате которой имелись человеческие жертвы, обычно давала повод для возбуждения уголовного дела»[715], — негодует современный канадский исследователь Питер Соломон.

Но вернёмся к предвоенной советской авиации. Кроме низкого качества техники у аварийности есть и другая причина — безграмотность и разгильдяйство. И здесь вина Рычагова как заместителя наркома обороны по ВВС и начальника Главного управления военно-воздушных сил Красной Армии вполне очевидна.

В определившем судьбу Павла Васильевича решении Политбюро ЦК ВКП(б) от 9 апреля 1941 года подчёркивалось, что аварии и катастрофы в авиации:

«…всё более увеличиваются из-за расхлябанности лётного и командного состава, ведущей к нарушениям элементарных правил летной службы… Руководство ВВС не только не борется за соблюдение правил лётной службы, но иногда само толкает лётный состав на нарушение этих правил… Руководство ВВС часто скрывает от правительства факты аварий и катастроф, а когда правительство обнаруживает эти факты, то руководство ВВС старается замазать эти факты».

Приведу этот документ полностью:

Выписка из протокола решения Политбюро ЦК ВКП(б)

№ 26

9 апреля 1941 г.

п.125. Об авариях и катастрофах в авиации Красной АРМИИ (Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР)

ЦК ВКП(6) и СНК СССР устанавливают, что аварии и катастрофы в авиации Красной Армии не только не уменьшаются, но всё более увеличиваются из-за расхлябанности лётного и командного состава, ведущей к нарушениям элементарных правил лётной службы.

Факты говорят, что из-за расхлябанности ежедневно в среднем гибнет у нас при авариях и катастрофах 2–3 самолёта, что составляет на год 600–900 самолётов.

Нынешнее руководство ВВС оказалось неспособным повести серьёзную борьбу за укрепление дисциплины в авиации и за уменьшение аварий и катастроф. Руководство ВВС, как показывают факты, не только не борется за соблюдение правил лётной службы, но иногда само толкает лётный состав на нарушение этих правил. Так было, например, при перелёте 27 марта 1941 года 12 самолётов ДБ-ЗФ с аэродрома завода № 18 в г. Воронеже в 53 авиаполк (Кречевицы), когда начальник отделения оперативных перелётов штаба ВВС Красной Армии полковник Миронов В. М., несмотря на заведомо неблагоприятную погоду, разрешил указанный перелёт. В результате этого явно преступного распоряжения произошло 2 катастрофы и одна вынужденная посадка, при которых погибли 6 человек и 3 человека получили ранения.

Расхлябанность и недисциплинированность в авиации не только не пресекаются, но как бы поощряются со стороны руководства ВВС тем, что виновники аварий и катастроф остаются по сути дела безнаказанными. Руководство ВВС часто скрывает от правительства факты аварий и катастроф, а когда правительство обнаруживает эти факты, то руководство ВВС старается замазать эти факты, прибегая в ряде случаев к помощи наркома обороны. Так было, например, с катастрофой в Воронеже, в отношении которой т. Рычагов обязан был и обещал прислать в ЦК ВКП(б) рапорт, но не выполнил этого обязательства и прикрылся авторитетом наркома обороны, который, не разобравшись в деле, подписал «объяснение», замазывающее все дела.

Такая же попытка т. Рычагова замазать расхлябанность и недисциплинированность в ВВС имела место в связи с тяжёлой катастрофой, имевшей место 23 января 1941 года, при перелёте авиационного полка из Новосибирска через Семипалатинск в Ташкент, когда из-за грубого нарушения элементарных правил полета 3 самолёта разбились, 2 самолёта потерпели аварию, при этом погибли 12 и ранены 4 человека экипажа самолётов.

О развале дисциплины и отсутствии должного порядка в Борисоглебской авиашколе правительство узнало, помимо т. Рычагова.

О нарушениях ВВС решений правительства, воспрещающих полёты на лыжах, правительство также узнало, помимо ВВС.

До чего дошёл развал нравов в ВВС, показывает небывалый для нашей авиации факт, когда в 29 авиадивизии пропал самолёт под управлением командира звена младшего лейтенанта тов. Кошляка М. В., а командование дивизии и руководство ВВС не предприняло серьезных мер к розыску пропавшего лётчика. Через двадцать дней лейтенант Кошляк был случайно обнаружен в кабине самолёта замерзшим. Из оставленных им писем видно, что лётчик после посадки был здоров, жил 8–9 дней, последнее письмо им было написано на 8-е сутки после посадки. В письме написано, что он пытался найти населённый пункт, но из-за глубокого снега был вынужден вернуться к самолёту. Летчик Кошляк умер от голода и холода. Поскольку самолёт т. Кошляка был обнаружен случайно при учебном полёте недалеко от населённого пункта, совершенно очевидно, что при принятии ВВС или 29 авиадивизией элементарных мер по поискам самолёта, тов. Кошляк был бы спасен. ЦК ВКП(б) и СНК СССР постановляют:

1. Снять т. Рычагова с поста начальника ВВС Красной Армии и с поста заместителя наркома обороны, как недисциплинированного и не справившегося с обязанностью руководителя ВВС.

2. Полковника Миронова предать суду за явно преступное распоряжение, нарушающее элементарные правила лётной службы.

3. Исполнение обязанностей начальника ВВС Красной Армии возложить на 1-го заместителя начальника ВВС тов. Жигарева.

4. Предложить наркому обороны т. Тимошенко представить в ЦК ВКП(б) проект постановления Главного военного совета в духе настоящего решения — для рассылки в авиационные дивизии, полки, школы, в виде приказа от Наркома.

п.126.0 главных недостатках в военной авиации (Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР)

Объявить выговор наркому обороны т. Тимошенко за то, что в своём рапорте от 8 апреля 1941 г. он по сути дела помогает т. Рычагову скрыть от ЦК ВКП(б) и СНК СССР недостатки и язвы, имеющие место в ВВС Красной Армии[716].

Три дня спустя, 12 апреля был издан приказ наркома обороны СССР № 0022 «Об авариях и катастрофах в авиации Красной Армии»:

«Главный военный совет Красной Армии пришёл к выводу о необходимости снятия т. Рычагова с поста начальника Главного управления ВВС Красной Армии и с поста зам. наркома обороны как недисциплинированного и не справившегося с обязанностями руководителя ВВС, что и утверждено правительством.

Согласно просьбы генерал-лейтенанта авиации т. Рычагова командировать его на учёбу в академию Генерального штаба Красной Армии»[717].

Как мы видим, Исаков немного ошибся: за «подвиги» на ниве руководства военной авиацией Павла Васильевича через неделю не арестовали, а сняли с должности и отправили на учёбу в академию.

Арестован Рычагов был 24 июня, расстрелян 28 октября 1941 года[718]. Вместе с ним были казнены ещё несколько бывших высоких чинов из руководства ВВС. Надо полагать, одной из причин столь суровой кары стал разгром советской авиации немцами в первые дни боевых действий.

Конечно, Рычагову можно посочувствовать. Молодой талантливый лётчик, успевший повоевать в Испании и Китае, сделал быструю карьеру, в 29 лет возглавив ВВС Красной Армии. Созданная Сталиным система отбора элиты давала возможность выдвинуться достойным. Однако высокая должность — это не только почести и награды, льготы и привилегии. Это ещё и персональная ответственность за порученное дело. Причём чем выше пост, тем строже кара за ненадлежащее исполнение своих обязанностей. Увы, тяжкий груз ответственности оказался Рычагову не по силам.

Одним из стереотипов, назойливо внедряемых в общественное сознание нашей страны, стал миф о судьбе тех советских солдат и офицеров, которым удалось вырваться из немецкого плена. Оплёвывающие советское прошлое публицисты дружно рисуют душераздирающую картину, как бывшие советские военнослужащие, освобождённые из немецких концлагерей, едва ли не поголовно отправлялись в лагеря ГУЛАГа или как минимум в штрафбаты:

«А после войны потрясла меня лютость к пленным. За что? Из гитлеровских лагерей смерти — в концлагеря сталинские. Только Георгий Константинович Жуков попытался заступиться за трижды несчастных людей, но напрасно. Сам и попал в опалу»[719].

С хрущёвских времён в фольклор обличителей сталинизма прочно вошёл рассказ Варлама Шаламова «Последний бой майора Пугачёва», в котором изложена душещипательная история побега из колымского лагеря и героической гибели двенадцати бывших офицеров, невинно осуждённых сталинскими палачами. Вдохновившись этим волнующим сюжетом, режиссёр Владимир Фатьянов даже решил снять по нему художественный фильм:

«Владимир Фатьянов снимает фильм по рассказам Шаламова.

Таких людей, как герой Игоря Лифанова, — сражавшихся с немецкими захватчиками, прошедших через немецкий плен, вернувшихся на родину и осуждённых трибуналом на пребывание в сталинских лагерях, — было много… О них новый фильм режиссёра Владимира Фатьянова „Последний бой майора Пугачёва“. В основе сценария лежат „Колымские рассказы“ Варлама Шаламова. В картине также заняты Игорь Волков, Виктор Молчан, Галина Бокашевская»[720].

Киностряпня Фатьянова вышла на экраны к 9 мая 2005 года — так сказать, ещё один ушат помоев к юбилею Победы. С тех пор фильм неоднократно демонстрировался по российскому телевидению.

Вообще-то, элементарный здравый смысл подсказывает, что военнослужащие, вернувшиеся из плена, должны быть проверены органами контрразведки — хотя бы потому, что среди них заведомо имеются вражеские агенты. Немцы активно использовали этот канал для засылки своей агентуры. Вот что писал в своих мемуарах начальник VI управления РСХА бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг:

«В лагерях для военнопленных отбирались тысячи русских, которых после обучения забрасывали на парашютах в глубь русской территории. Их основной задачей наряду с передачей текущей информации было политическое разложение населения и диверсии. Другие группы предназначались для борьбы с партизанами, для чего их забрасывали в качестве наших агентов к русским партизанам. Чтобы поскорее добиться успеха, мы начали набирать добровольцев из числа русских военнопленных прямо в прифронтовой полосе»[721].

Таким образом, подписанное И. В. Сталиным 27 декабря 1941 года постановление Государственного Комитета Обороны СССР № 1069сс о государственной проверке (фильтрации) военнослужащих Красной Армии, бывших в плену или в окружении войск противника[722] было вполне обоснованным и своевременным. Во исполнение его приказом наркома внутренних дел № 001 735 от 28 декабря 1941 года были сформированы армейские сборно-пересыльные пункты (СПП) и организованы спецлагеря[723].

Задачей СПП, а также созданных в конце 1944 года фронтовых проверочно-фильтрационных пунктов (ПФП) была первичная проверка освобождённых из плена. Завершалась фильтрация в спецлагерях НКВД. Как правило, проверочная работа в лагере продолжалась в течение полутора-двух месяцев.

Освобождённые советские военнопленные

Каковы же были результаты этой проверки? Может и в самом деле бывших военнопленных скопом гнали на Колыму?

Подобное соотношение сохранялось и к осени 1944 года:

«Справка о ходе проверки б/окруженцев и б/военнопленных по состоянию на 1 октября 1944 г.

1. Для проверки бывших военнослужащих Красной Армии, находящихся в плену или окружении противника, решением ГОКО № 1069сс от 27.ХП-41 г. созданы спецлагеря НКВД

Проверка находящихся в спецлагерях военнослуэюащих Красной Армии проводится отделами контрразведки „Смерш“ НКО при спецлагерях НКВД (в момент постановления это были Особые отделы).

Всего прошло через спецлагеря бывших военнослуэюащих Красной Армии, вышедших из окружения и освобождённых из плена, 354 592 чел., в том числе офицеров 50 441 чел.

2. Из этого числа проверено и передано:

а) в Красную Армию 249 416 чел.

в том числе:

в воинские части через военкоматы 231 034 чел.

из них — офицеров 27 042 чел.

на формирование штурмовых батальонов 18 382 чел.

из них — офицеров 16 163 чел.

б) в промышленность по постановлениям ГОКО 30 749 чел.

в том числе — офицеров 29 чел.

в) на формирование конвойных войск и охраны спецлагерей 5924 чел.

3. Арестовано органами „Смерш“ 11 556 чел.

из них — агентов разведки и контрразведки противника 2083 чел.

из них — офицеров (по разным преступлениям) 1284 чел.

4. Убыло по разным причинам за всё время — в госпитали, лазареты и умерло 5347 чел.

5. Находятся в спецлагерях НКВД СССР в проверке 51 601 чел.

в том числе — офицеров 5657 чел.

…

Из числа оставшихся в лагерях НКВД СССР офицеров в октябре формируются 4 штурмовых батальона по 920 человек каждый»[725].

Итак, судьбы бывших военнопленных, прошедших проверку до 1 октября 1944 г., распределяются следующим образом:

Поскольку в процитированном выше документе для большинства категорий указывается также и количество офицеров, подсчитаем данные отдельно для рядового и сержантского состава и отдельно для офицеров:

Таким образом, среди рядового и сержантского состава благополучно проходило проверку свыше 95 % (или 19 из каждых 20) бывших военнопленных. Несколько иначе обстояло дело с побывавшими в плену офицерами. Арестовывалось из них меньше 3 %, но зато с лета 1943 до осени 1944 года значительная доля направлялась в качестве рядовых и сержантов в штурмовые батальоны. И это вполне понятно и оправданно — с офицера спрос больше, чем с рядового.

Кроме того, надо учесть, что офицеры, попавшие в штурмовые батальоны и искупившие свою вину, восстанавливались в звании. Например, 1-й и 2-й штурмовые батальоны, сформированные к 25 августа 1943 года, в течение двух месяцев боёв показали себя с отличной стороны и приказом НКВД были расформированы. Бойцов этих подразделений восстановили в правах, в том числе и офицеров, и затем отправили воевать далее в составе Красной Армии[726].

Окончательные итоги проверки советских военнопленных и гражданских лиц, освобождённых после войны, выглядят следующим образом. К 1 марта 1946 года было репатриировано 4 199 488 советских граждан (2 660 013 гражданских и 1 539 475 военнопленных), из них 1 846 802 поступило из зон действия советских войск за границей и 2 352 686 принято от англо-американцев и прибыло из других стран[727].

Таким образом, из военнопленных, освобождённых после окончания войны, репрессиям подверглись лишь 14,69 %. Как правило, это были власовцы и другие пособники оккупантов. Так, согласно инструкциям, имевшимся у начальников проверочных органов, из числа репатриантов подлежали аресту и суду:

— руководящий и командный состав органов полиции, «народной стражи», «народной милиции», «русской освободительной армии», национальных легионов и других подобных организаций;

— рядовые полицейские и рядовые участники перечисленных организаций, принимавшие участие в карательных экспедициях или проявлявшие активность при исполнении обязанностей;

— бывшие военнослужащие Красной Армии, добровольно перешедшие на сторону противника;

— бургомистры, крупные фашистские чиновники, сотрудники гестапо и других немецких карательных и разведывательных органов;

— сельские старосты, являвшиеся активными пособниками оккупантов[729].

Какой же была дальнейшая судьба этих попавших в руки НКВД «борцов за свободу»? Большинству из них было объявлено, что они заслуживают самого сурового наказания, но в связи с победой над Германией Советское правительство проявило к ним снисхождение, освободив от уголовной ответственности за измену Родине, и ограничилось отправкой на спецпоселение сроком на 6 лет.

Такое проявление гуманизма явилось для пособников фашистов полной неожиданностью. Вот характерный эпизод. 6 ноября 1944 года в Мурманск прибыли два английских корабля, на борту которых находились 9907 бывших советских военнослужащих, сражавшихся в рядах немецкой армии против англо-американских войск и взятых ими в плен.

Согласно статье 193–22 тогдашнего Уголовного кодекса РСФСР:

«Самовольное оставление поля сражения во время боя, сдача в плен, не вызывавшаяся боевой обстановкой, или отказ во время боя действовать оружием, а равно переход на сторону неприятеля, влекут за собою — высшую меру социальной защиты с конфискацией имущества»[730].

Поэтому многие «пассажиры» ожидали, что их расстреляют сразу же на мурманской пристани. Однако официальные советские представители объяснили, что Советское правительство их простило и что они не только не будут расстреляны, но и вообще освобождаются от привлечения к уголовной ответственности за измену Родине. Больше года эти люди проходили проверку в спецлагере НКВД, а затем были направлены на 6-летнее спецпоселение. В 1952 году большинство из них было освобождено, причем в их анкетах не значилось никакой судимости, а время работы на спецпоселении было зачтено в трудовой стаж[731].

Вот характерное свидетельство живущего в Пудожском районе Карелии писателя и краеведа Е. Г. Нилова:

«Власовцев привезли в наш район вместе с военнопленными немцами и разместили их в тех же лагерных пунктах. Странный был у них статус — и не военнопленные, и не заключённые. Но какая-то вина за ними числилась. В частности, в документах одного жителя Пудожа, значилось: „Направлен на спецпоселение сроком на 6 лет за службу в немецкой армии с 1943-го по 1944-й год рядовым…“. Но жили они в своих бараках, за пределами лагерных зон, ходили свободно, без конвоя»[732].

Всего в 1946–1947 гг. на спецпоселение поступили 148 079 власовцев и других пособников оккупантов. На 1 января 1953 года на спецпоселении оставались 56 746 власовцев, 93 446 были освобождены в 1951–1952 гг. по отбытии срока[733].

Что же касается пособников оккупантов, запятнавших себя конкретными преступлениями, то они были отправлены в лагеря ГУЛАГа, составив там достойную компанию Солженицыну.

Вернёмся теперь к киностряпне Фатьянова. Как мы уже убедились, основная масса освобождённых из плена советских военнослужащих благополучно проходила проверку. Но даже те из них, кто арестовывался органами НКВД, в большинстве своём отделывались ссылкой. Чтобы попасть на Колыму, надо было совершить что-то серьёзное, запятнать себя конкретными преступлениями на службе у гитлеровцев. Не стали исключением из этого правила и прототипы шаламовских «героев».

Как выглядел «подвиг майора Пугачёва» на самом деле, подробно разбирается в книге магаданского историка и краеведа Александра Бирюкова «Колымские истории»[734].

Оказывается, подобный факт действительно имел место:

«…в ночь на 26 июля 1948 г группа каторжников: Тонконогов И. Н., Худенко В. М., Пуц Ф. С., Гой И. Ф., Демъянюк Д. В., Клюк Д. А… Янцевич М. У, Бережницкий О. Н., Сава М. М., Игошин А. Ф., Солдатов Н. А. и Маринив С. В., совершили групповое нападение на вооружённую охрану лаг. пункта № 3 ОЛП Н. Ат-Урях и убили: ст. надзирателя Васильева, дежурного по взводу Рогова, дежурного по вахте Перегудова, связали жену Перегудова Сироткину, проводника служебных собак Грызункина, забрав 7 автоматов, 1 пулемёт ручной, винтовки, револьверы, патрон свыше 1000 штук и скрылись»[735].

Увы, при ближайшем рассмотрении участники побега оказываются не безвинно осуждёнными героями-фронтовиками, а бандеровцами и полицаями:

«Восемь из двенадцати никогда не служили в Красной Армии. Трое воевали непродолжительное время. Военнопленными были лишь двое. Кадровым военным, офицером, был только Солдатов.

По составам преступления: один убийца, двое служащих немецкой полиции, девять — участники украинских националистических формирований»[736].

При этом почти все беглецы имели отношение к лагерной администрации:

«Десять из двенадцати беглецов принадлежали к лаг. обслуге — придурне по блатной терминологии: бригадир, бригадир, дневальный, повар, хлеборез, портной, сапожник, парикмахер, художник, водонос. Да ещё звеньевой, правая рука бандитствовавшего Тонконогова — Гой, видимо, тоже мог себя работой не слишком утруждать, а если и утруждал (на него Тонконогов прежде всего перекладывал все ночные смены), то больше из природной добросовестности, мог ведь ходить, дрыном помахивая.

Итого — одиннадцать. Если вспомнить и блестящую „производственно-бытовую характеристику“, данную единственному в этой группе зеку-работяге — уже после побега! — то можно, пожалуй, уверенно сказать, что положение в лагере каждого из них было обеспеченным и надёжным»[737].

Ещё один показательный факт. В ходе погони 9 бандитов были убиты, трое — Солдатов, Гой и Демьянюк — взяты живьём. Как пишет Шаламов:

«Солдатова долго лечили и вылечили, — чтобы расстрелять».

На самом деле — и Шаламов об этом прекрасно знал — Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 года смертная казнь в нашей стране была отменена. Невзирая на убийство троих охранников при побеге и ещё троих бойцов в перестрелках, пойманные беглецы остались живы и были осуждены 1 ноября 1948 года на 25 лет лишения свободы[738]. Отсидели же они гораздо меньше. Первым 29 мая 1957 года был освобождён Николай Солдатов. В июне 1963 года вышел на волю Иван Гой, в октябре 1964 года — Дмитрий Демьянюк[739].

Как сложилась дальнейшая судьба шаламовских «героев», мне неизвестно. Если учесть, что к моменту освобождения Солдатову было 45 лет, Гою — 44, Демьянюку — 43 года[740], эти «невинные жертвы сталинских репрессий» вполне могли дожить до горбачёвской «перестройки», рассказывая внукам, как безвинно страдали в годы «культа личности».

Остаётся лишь в очередной раз посетовать на излишнюю мягкость и гуманность сталинского правосудия.

Как мы уже убедились, многие «общеизвестные факты» сталинской эпохи на поверку оказываются злонамеренными выдумками. Именно так обстоит дело и с целым рядом «крылатых фраз», приписываемых Сталину или его ближайшему окружению. Каждый из этих «афоризмов» до сих пор служит неиссякаемым источником пищи для умствований озабоченных борцов с тоталитарным прошлым. Сколько глубокомысленных рассуждений слышали мы с экранов телевизоров, со страниц книг и газет или просто в кухонных беседах!

Знаменитое «сталинское» изречение придумано писателем Анатолием Рыбаковым, в чём тот неоднократно признавался. Вот фрагмент из беседы Рыбакова с главным перестроечным идеологом Александром Яковлевым:

«[Яковлев: ] Я понимаю, конечно, у вас художественная проза, но ваш роман читается как реальная история, будто эти исторические лица действительно так говорили. Меня поразила одна фраза Сталина. Он приказывает расстрелять белых офицеров, ему возражают: незаконно, возникнут проблемы. Сталин отвечает: „Смерть решает все проблемы. Нет человека — нет проблем“. Где Сталин это сказал? В его сочинениях такого нет.

Я спросил одного специалиста по Сталину: „Может быть, в чьих-то воспоминаниях о Сталине это есть?“ Он ответил: „Нигде нет, Рыбаков сам это придумал“. Рискованно, надо сказать… Такие слова! „Смерть решает все проблемы. Нет человека — нет проблем“. Это значит — убивай, и дело с концом! Это — людоедская философия. Вы действительно сами выдумали и приписали Сталину эту фразу?

[Рыбаков: ] Возможно, от кого-то услышал, возможно, сам придумал. Ну и что? Разве Сталин поступал по-другому? Убеждал своих противников, оппонентов? Нет, он их истреблял… „Нет человека — нет проблем…“ Таков был сталинский принцип. Я просто коротко его сформулировал. Это право художника».[741]

Здесь Анатолий Наумович ещё кокетничает: дескать, может, где-то слышал, а может, и сам придумал. А вот в интервью Ирине Ришиной писатель уже не стесняется:

«И.Р.: Это замечательно соответствует известному сталинскому постулату, сочинённому вами: „Смерть решает все проблемы. Нет человека — нет проблемы“.

А.Р.: Можешь себе представить, я обнаружил эти слова в книге „Русские политические цитаты“. Они, правда, имели пометку — „приписывается“. Очень я тогда стал собой гордиться — вот какой афоризм придумал. (Смеётся)».[742]

Эта хлёсткая фраза обычно приписывается академику Т. Д. Лысенко. Например, в недавнем интервью с директором Института общей генетики им. Н. И. Вавилова членом-корреспондентом Российской академии наук Николаем Янковским журналистка Наталия Лескова решила блеснуть эрудицией:

«7 августа 1948 года с трибуны сессии ВАСХНИЛ в зал были брошены слова: „Генетика — продажная девка империализма“. Зал поддержал оратора, народного академика Трофима Лысенко, бурными аплодисментами»[743].

Однако если мы обратимся к стенографическому отчёту сессии ВАСХНИЛ[744], выясняется, что ничего подобного Трофим Денисович не говорил, ни 7 августа, ни в другие дни. Более того, Лысенко и его сторонники осуждали не генетику вообще, а «менделевско-моргановскую генетику», противопоставляя ей правильную, мичуринскую генетику.

На самом деле фраза «Генетика — продажная девка империализма» впервые прозвучала в пьесе писателя-сатирика Александра Абрамовича Хазина «Волшебники живут рядом» (1964), поставленной Ленинградским театром миниатюр под руководством Аркадия Райкина[745].

Таковы наши доморощенные антисталинсты: сперва сами сочинят за Сталина или Лысенко хлёсткую фразу, затем с энтузиазмом борются с плодами собственных фантазий:

«„Продажная девка империализма“. Интересно, что можно было бы обозначить так сегодня? Даже политические провалы носят менее броские имена — например, Уотер-гейт… Люди, что ли, стали менее изобретательны в ярлыках?»[746]

Эта фраза приписывается генеральному прокурору СССР А. Я. Вышинскому. Дескать, руководствуясь этим принципом, сталинские опричники выбивали признания у невинных жертв.

Что же говорил Александр Януарьевич на самом деле?

«Положение обвиняемого в уголовном процессе, как и ответчика в гражданском процессе, отличается от положения других лиц, характеризуется известным своеобразием. Было бы неправильно поэтому не делать никакого различия между их положением на суде и положением свидетелей или экспертов. Достаточно напомнить, что обвиняемый и ответчик — лица, заинтересованные в деле больше, чем кто-либо другой. Это накладывает известный отпечаток и на отношение к ним со стороны суда, обязанного более критически относиться к их объяснениям. Тем не менее обвиняемый (подсудимый) и ответчик не должны и не могут рассматриваться в качестве неполноценных участников процесса, тем более в качестве неполноправных субъектов процесса.

С другой стороны, было бы ошибочным придавать обвиняемому или подсудимому, вернее, их объяснениям, большее значение, чем они заслуживают этого как ординарные участники процесса. В достаточно уже отдалённые времена, в эпоху господства в процессе теории так называемых законных (формальных) доказательств, переоценка значения признаний подсудимого или обвиняемого доходила до такой степени, что признание обвиняемым себя виновным считалось за непреложную, не подлежащую сомнению истину, хотя бы это признание было вырвано у него пыткой, являвшейся в те времена чуть ли не единственным процессуальным доказательством, во всяком случае считавшейся наиболее серьёзным доказательством, „царицей доказательств“ (regina probationum).

К этому в корне ошибочному принципу средневекового процессуального права либеральные профессора буржуазного права ввели существенное ограничение: „царицей доказательств“ собственное признание обвиняемого становится в том случае, когда оно получено правильно, добровольно и является вполне согласным с другими установленными по делу обстоятельствами.

Но если другие обстоятельства, установленные по делу, доказывают виновность привлечённого к ответственности лица, то сознание этого лица теряет значение доказательства и в этом отношении становится излишним. Его значение в таком случае может свестись лишь к тому, чтобы явиться основанием для оценки тех или других нравственных качеств подсудимого, для понижения или усиления наказания, определяемого судом»[747].

«Нельзя поэтому признать правильными такую организацию и такое направление следствия, которые основную задачу видят в том, чтобы получить обязательно „признательные“ объяснения обвиняемого. Такая организация следствия, при которой показания обвиняемого оказываются главными и — ещё хуже — единственными устоями всего следствия, способна поставить под удар всё даю в случае изменения обвиняемым своих показаний или отказа от них»[748].

Как мы видим, Вышинский не только не считал признание царицей доказательств, а напротив, резко критиковал такие взгляды, как глубоко ошибочные и вредные.

В длинном списке «сталинских преступлении» не последнее место занимают пресловутые гонения на кибернетику. «Всем известно», что в результате тупости кремлёвских идеологов, не желавших осознать необходимость развития вычислительной техники, Советский Союз безнадёжно отстал от США в компьютерной области. Например, вот что пишет академик Н. П. Бехтерева:

«Не привозили и не покупали бы мы сейчас „персоналок“ (персональных компьютеров), если бы другой придворный острослов и иже с ним не остановили на годы технологию и методологию вычислительной техники, утверждая, что кибернетика — лженаука»[749].

А вот цитата из вышедшего в 1985 году очередного конъюнктурного стихотворения Евгения Евтушенко:

«В лопающемся френче
            Кабычегоневышлистенко,
сограждан своих охраняя
            от якобы вредных затей,
видел во всей кибернетике
            лишь мракобесье и мистику
и отнимал компьютеры
            у будущих наших детей»[750].

Общеизвестно: где гонения, там и репрессии. В промытых хрущёвской и горбачёвско-яковлевской пропагандой мозгах российских обывателей тут же возникают унылые вереницы миллионов репрессированных кибернетиков, бредущих по заснеженной тайге в лагеря ГУЛАГа.

Однако как мы уже убедились, многие «общеизвестные истины», касающиеся сталинской эпохи, на поверку оказываются наглой ложью. Не стал исключением и «сталинский погром кибернетики». Выясняется, что все публикации против «буржуазной лженауки» можно пересчитать по пальцам одной руки. Первой из них стала статья Михаила Ярошевского в «Литературной газете» от 5 апреля 1952 года:

«Буржуазная печать широко разрекламировала новую науку — кибернетику. …Эта модная лжетеория, выдвинутая группой американских „учёных“, претендует на решение всех стержневых научных проблем и на спасение человечества от всех социальных бедствий. Кибернетическое поветрие пошло по разнообразным отраслям знания: физиологии, психологии, социологии, психиатрии, лингвистике и др. По утверждению кибернетиков, поводом к созданию их лженауки послужило сходство между мозгом человека и современными сложными машинами»[751].

Здесь надо отметить важный момент. В обывательском представлении кибернетика — это наука о том, как делать компьютеры. Следовательно, критикующий «буржуазную лженауку» — невежественный дикарь, отвергающий компьютеризацию. Между тем американский ученый Норберт Винер, который ввёл в оборот термин «Кибернетика» в опубликованной в 1948 году одноимённой книге, определял её как науку об управлении и связи в системах самой разной природы, включая технические и биологические. К практическим задачам развития вычислительной техники это теоретизирование имело весьма слабое отношение.

Критикуя кибернетику, Ярошевский вовсе не призывал бороться с компьютерами. Наоборот, автор статьи в «Литературке» особо подчёркивал их важное значение для современной науки и техники:

«Слов нет, математические машины, позволяющие с огромной скоростью производить сложнейшие вычислительные операции, имеют колоссальное значение для многих областей науки и техники. Выдающаяся роль в развитии машинной математики принадлежит известный русским учёным — П. Л. Чебышеву, А. Н. Крылову и др. Советские учёные непрерывно совершенствуют математические машины. Одним из высших достижений в этой области являются автоматические, быстродействующие электронные счётные машины советской конструкции»[752].

Следующая критическая публикация вышла в августе 1952 года в журнале «Техника — молодёжи». Её автор тоже совсем не против «умных машин»:

«Много есть „умных“, чудесных машин, облегчающих труд сотен и тысяч людей, заменяющих их на трудоёмких работах, производящих бесчисленное множество самых разнообразных операций. Куда бы вы ни бросили взгляд в нашей стране, всюду видна величественная поступь социалистической техники, на каждом шагу встречаются всё новые и всё более разительные результаты сталинской политики индустриализации»[753].

Новая антикибернетическая статья увидела свет год спустя в журнале «Вопросы философии». И опять автор, скрывшийся за псевдонимом «Материалист», совершенно не против развития вычислительной техники. Наоборот, он считает ЭВМ полезными и нужными для народного хозяйства:

«Применение подобных вычислительных машин имеет огромное значение для самых различных областей хозяйственного строительства. Проектирование промышленных предприятий, жилых высотных зданий, железнодорожных и пешеходных мостов и множества других сооружений нуждается в сложных математических расчётах, требующих затраты высококвалифицированного труда в течение многих месяцев. Вычислительные машины облегчают и сокращают этот труд до минимума. С таким же успехом эти машины используются и во всех сложных экономических и статистических вычислениях.

Огромным преимуществом этих машин является полная безошибочность их действий и получаемых результатов, тогда как в сложные расчёты, производимые математиками, неизбежно вкрадываются ошибки.

Благодаря вычислительным машинам современная математика может решать в короткие сроки задачи, считавшиеся раньше из-за большого числа необходимых вычислений неразрешимыми. Это привело к созданию нового раздела прикладной математики, так называемой машинной математики.

В последнее время создано немало и других сложных, саморегулирующихся машин, используемых в различных отраслях производства.

Как вычислительные машины, так и другие автоматические приборы, построенные с применением электроники, получили распространение во многих странах. Они успешно используются и в Советском Союзе, в котором осуществляется огромное строительство»[754].

Наконец, в 1954 году критическая статья про кибернетику появляется в 4-м издании «Краткого философского словаря»[755].

Какую же реакцию вызвали эти публикации у советских учёных?

«А. И. Китов и А. А. Ляпунов организовали серию выступлений на научных семинарах в академических институтах, высших учебных заведениях и в организациях, в которых методы кибернетики могли бы принести практическую пользу. К этой деятельности подключились их коллеги по работе в Вычислительном центре Министерства обороны и других военных организациях: М. Г. Гаазе-Рапопорт, Н. А. Криницкий, И. А. Полетаев и другие. В Московском университете идеи кибернетики нашли отклик у признанного в СССР авторитета в области математической логики А. А. Маркова, а в Институте автоматики и телемеханики эти работы были поддержаны М. А. Айзерманом, М. А. Гавриловым и А. А. Фельдбаумом. Известный специалист в области поведения животных Л. В. Крушинский, ознакомившись с текстом будущей статьи, занял позицию безусловной поддержки нового научного направления.

Сохранилась стенограмма одного из докладов. Он был прочитан А. А. Ляпуновым 24 июня 1954 года в Энергетическом институте АН СССР и назывался „Об использовании математических машин в логических целях“. Полемизируя с теми, кто буквально истолковывает способность машин к реализации творческих действий, Ляпунов показывает, что даже в тех случаях, когда внешне действия машины выглядят разумными и творческими (для иллюстрации он рассматривает задачу управления лифтами в высотном здании и гипотетическую в то время, но принципиально возможную задачу доказательства теорем в планиметрии), истинная творческая деятельность осуществляется не машиной, а человеком, составившим программу её работы. Этот основной аргумент против необоснованной критики возможностей вычислительных машин Ляпунов обсуждает в своем докладе несколько раз»[756].

«Где-то в начале 1955 года текст статьи С. Л. Соболева, А. Т. Китова и А. А. Ляпунова попал в редакцию журнала „Вопросы философии“. На заседании редколлегии журнала ее содержание обсуждалось вместе со статьей „Что такое кибернетика“ чешского философа Э. Кольмана, жившего тогда в СССР. Обсуждение носило главным образом позитивный и доброжелательный характер. …Обе статьи появились на страницах журнала в 1955 году.

В этих статьях нет прямой полемики с Материалистом. Необходимость в ней отпала из-за отсутствия официальной поддержки негативного отношения к кибернетике»[757].

Как мы видим, вместо того, чтобы хлебать баланду в ГУЛАГе или хотя бы бледнеть и трепетать на допросах у «бериевских палачей», советские приверженцы кибернетики активно занимались пропагандой своих взглядов. Причём весьма успешно. В вышедшем в 1955 году дополнительном тираже 4-го издания «Краткого философского словаря» критическая статья про кибернетику уже отсутствует[758]. Кстати, не было её и в предыдущем, 3-м издании, увидевшем свет за год до смерти Сталина[759].

Но может быть, критические публикации и впрямь нанесли непоправимый урон развитию отечественных ЭВМ? Отнюдь: значительное отставание СССР от США в этой области началось с конца 1960-х и было вызвано отставанием в элементной базе, а также ошибочным курсом на копирование западной компьютерной техники. А в начале 1950-х советская вычислительная техника успешно развивалась. Так, в 1951 году в Киеве заработала первая в континентальной Европе вычислительная машина — МЭСМ, созданная коллективом, возглавляемым С. А. Лебедевым[760]. В 1952 году стали действовать машины М-1 и М-2, созданные в коллективе И. С. Брука, в 1953 году появился первый экземпляр ЭВМ «Стрела», созданный в СКБ-245 под руководством Ю. Я. Базилевского, а с 1954 года началось семейство машин «Урал», главным конструктором которого был Б. И. Рамеев[761]. Мало того, с 1953 года в нашей стране налажен серийный выпуск вычислительных машин. Первой в серию пошла «Стрела»[762].

Оно и неудивительно: как мы убедились, критики кибернетики чётко отделяли технический аспект от идеологического. Вопросами развития новой отрасли интересовался лично И. В. Сталин. Например, когда вице-президент Академии Наук Украинской ССР М. А. Лаврентьев написал Сталину о необходимости ускорения исследований в области вычислительной техники и перспективах использования ЭВМ, то он был вскоре назначен директором созданного летом 1948 года в Москве Института точной механики и вычислительной техники (ИТМиВТ) АН СССР[763]. Интерес вождя был вполне понятен: главная сфера применения тогдашних компьютеров — военная.

Итак, все «гонения» на кибернетику вылились в четыре критические статьи, две из которых вышли после смерти Сталина и даже после ареста Берии[764]. Никаких оргвыводов, и уж тем более репрессий за ними не последовало. Что же касается публичной критики (кстати, во многом вполне заслуженной), то научное сообщество вовсе не обязано принимать новомодные теории с благоговейным восторгом. Наоборот, новые идеи, как правило, пробивают себе дорогу в долгой и упорной борьбе со скептиками. И называется этот процесс не «гонениями», а научной дискуссией.

Примечания:

5

Там же.

6

Солоневич И. Л. Народная монархия. М., 2003. С.78.

7

Дипломатический словарь в трёх томах. T.I. M., 1984. С. 178.

50

Там же. С. 35.

51

Берти Ф. За кулисами Антанты. Дневник британского посла в Париже. 1914–1919 / Перевод и примечания Е. С. Берловича. М.; JL, 1927. С. 191.

52

Великая Октябрьская социалистическая революция: энциклопедия. 3-е изд., доп. М., 1987. С. 393–394.

53

Данные за 1913 год: выплавка чугуна — Народное хозяйство в 1913 году. С. 372; выплавка стали — Там же. С. 381; добыча угля — Там же. С. 305; добыча нефти — Там же. С.338; производство электроэнергии — Кафенгауз Л. Б. Эволюция промышленного производства России. М., 1994. С. 250. Остальные данные: Голубничий И. С. Народное хозяйство СССР в цифрах (1860–1938 гг.). М., 1940. С. 74, 75, 83.

54

Сталин И. В. О задачах хозяйственников. Речь на первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности 4 февраля 1931 г. // Сталин И. В. Сочинения. Т. 13. Июль 1930 — январь 1934. М., 1951. С. 39.

55

Данные за 1929 год, кроме нефти: Голубничий И. С. Народное хозяйство СССР в цифрах (1860–1938 гг.). М., 1940. С. 83. Остальные данные: Народное хозяйство СССР в 1960 году. Статистический ежегодник. М., 1961. С. 241, 254, 262, 269.

56

Итоги выполнения второго пятилетнего плана развития народного хозяйства Союза ССР. М., 1939. С. 170–173.

57

Итоги выполнения второго пятилетнего плана… С. 170–173.

58

История второй мировой войны 1939–1945. В 12 т. Т. 12. Итоги и уроки второй мировой войны. М., 1982. С. 168, 181, 183, 200, 202.

59

Гордон Л. А., Клопов Э. В. Что это было? Размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30–40-е годы. М., 1989. С. 67–68.

60

Дипломатический словарь в трёх томах. ТЛИ. М., 1986. С. 424.

61

Василевский A. M. Дело всей жизни. М., 2002. С. 489–490.

62

Василевский A. M. Дело всей жизни… С. 491–492.

63

Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. 13-е изд., испр. и доп. по рукописям автора. В 2-х т. Т.1. М., 2002. С. 342.

64

Медведев Р. А. Трагическая статистика // Аргументы и факты. 1989, 4–10 февраля. № 5(434). С. 6. Известный исследователь статистики репрессий В. Н. Земсков утверждает, будто Рой Медведев тут же отрёкся от своей статьи: «Сам же Рой Медведев ещё до публикации моих статей (имеются в виду статьи Земскова в „Аргументах и фактах“ начиная с № 38 за 1989 год. — И.П.) поместил в одном из номеров „Аргументов и фактов“ за 1989 г. пояснение, что его статья в № 5 за тот же год является недействительной. Г-н Максудов, вероятно, не совсем в курсе этой истории, иначе вряд ли взялся бы защищать далёкие от истины расчёты, от которых сам их автор, осознав свою ошибку, публично отрёкся» (Земсков В. Н. К вопросу о масштабах репрессий в СССР // Социологические исследования. 1995. № 9. С. 121). Однако в действительности Рой Медведев и не думал дезавуировать свою публикацию. В № 11(440) за 18–24 марта 1989 года были опубликованы его ответы на вопросы корреспондента «Аргументов и фактов», в которых, подтверждая изложенные в предыдущей статье «факты», Медведев всего-навсего уточнил, что ответственность за репрессии несёт не вся коммунистическая партия в целом, а лишь её руководство.

65

Антонов-Овсеенко А. В. Сталин без маски. М., 1990. С. 506.

66

Михайлова Н. Кальсоны контрреволюции // Премьер. Вологда, 2002, 24–30 июля. № 28(254). С. 10.

67

Бунич И. Меч президента. М., 2004. С. 235.

68

Народонаселение стран мира / Под ред. Б. Ц. Урланиса. М., 1974. С. 23.

69

Там же. С. 26.

70

«Три цифры» из нашей истории // Аргументы и факты. 1990. 31 марта — 6 апреля. № 13(494). С. 7.

71

В 1920 году в Англии проживало 43 718 тыс. человек, в Германии — 61 794 тыс., в Италии — 37 006 тыс., во Франции — 38 750 тыс, в 1940 году — соответственно 48 226, 69 838, 43 840 и 39 800 тыс. См.: Народонаселение стран мира / Под ред. Б. Ц. Урланиса. М., 1974. С. 26.

72

В середине 1909 года в Российской Империи (без Финляндии) жило 156,0 млн. человек, в середине 1913 года — 166,7 млн. См.: Россия. 1913 год. Статистико-документальный справочник. СПб., 1995. С. 17.

73

Россия. 1913 год. Статистико-документальный справочник. СПб.,1995. С. 16.

74

Народонаселение стран мира / Под ред. Б. Ц. Урланиса. М., 1974. С. 26.

75

Вихавайнен Т. Экономика и общество Финляндии военного времени // Зимняя война 1939–1940. Книга первая. Политическая история. М., 1998. С. 203.

76

См. например: Seppala Н. Nain kulki talvisota 30.11.1939–13.3.1940 // Maailma ja me. 1989. № 9. S. 54.

508

Каптелов Б., Перегудова З. Был ли Сталин агентом Охранки? // Родина. 1989. № 5. С. 69.

509

Троцкий Л. Д. Сталин. Т.2 / Под ред. Ю. Феяыитинского. М., 1990. С. 148.

510

Там же. С. 159.

511

Цит. по: Был ли Сталин агентом Охранки? / Под ред. Ю. Фельштинского. М., 1999. С. 17–18.

512

Суварин (Лифшиц) Борис Константинович (1895–1984). Французский социалист, журналист. Родился в Киеве. В 1900 г. с родителями переехал во Францию. В годы 1-й мировой войны — руководитель Комитета за III Интернационал. Один из основателей и руководителей КП Франции. Лидер левого крыла партии. Представитель ФКП в Коминтерне. В 1924 г. исключён из партии за поддержку Л. Д. Троцкого. В дальнейшем отошёл от троцкизма, сотрудничал в буржуазной прессе.

513

Хроника фальшивок // Est & Quest (Париж). 1–15 мая 1956. № 151. С. 17. Пер. с фр. Цит. по: Был ли Сталин агентом Охранки? / Под ред. Ю. Фельштинского. М., 1999. С. 250.

514

Каптелов Б., Перегудова З. Был ли Сталин агентом Охранки? // Родина. 1989. № 5. С. 66–69; Перегудова З. И. Был ли Сталин агентом Охранки? // Общая газета. 1997, 9–15 октября. № 40 (219). С. 15.

515

Хроника фальшивок // Est & Quest, 1–15 июня 1956. № 153. С. 21–24. Пер. с фр. Цит. по: Был ли Сталин агентом Охранки? / Под ред. Ю. Фельштинского. М., 1999. С. 272.

516

Арутюнов Г., Волков Ф. Перед судом истории // Московская правда. 1989, 30 марта. № 76(20 994). С. 3.

517

Там же.

518

Арутюнов Г., Волков Ф. Перед судом истории…

519

Имеется в виду публикация в «Лайф» от 23 апреля 1956 г. — И.П.

520

Московская правда. 1989, 2 июля. № 153(21 071). С. 4.

521

Московская правда. 1989, 2 июля. № 153(21 071). С. 4.

522

Волков Ф. Д. Взлёт и падение Сталина. М., 1992. С. 21–22.

523

Там же. С. 22.

524

Нечаев А. Сталин был агентом царской Охранки // Известия. 1997, 19 сентября. № 178(25 031). С.2.

525

Там же.

526

Нечаев А. Сталин был агентом царской Охранки…

527

Фельштинский Ю. Ещё раз о Сталине, агенте охранки // Известия. 1997, 2 октября. № 187(25 040). С. 5.

528

Там же.

529

Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия. 2-е изд. М., 1987. С. 573–574.

530

Гражданская война и военная интервенция… С. 411.

531

Там же. С. 132.

532

Волкогонов Д. А. Сталин. Политический портрет. В 2-х книгах. Кн. 1. 4-еизд. М., 1997. С. 91.

533

Гражданская война и военная интервенция… С. 698.

534

Голинков Д. Л. Крушение антисоветского подполья в СССР. Кн.1. Изд. 2-е, испр. и доп. М., 1978. С. 251.

535

Бурин С. Н. Григорий Котовский: Легенда и быль. М., 1999. С. 219.

536

Илизаров Б. Об историческом гештальте, историческом пространстве и тварях истории // Индекс. Досье на цензуру. 2001. № 14. С. 142.

537

Иосиф Сталин: диктатор или либерал? Историк Юрий Жуков и журналист Александр Сабов отвечают на вопросы читателей «Комсомольской правды» // Комсомольская правда. 2002, 3 декабря. № 222(22 927). С. 8.

538

Мороз О. Последний диагноз // Литературная газета. 1988, 28 сентября. № 39(5209). С. 12.

539

Из интервью поэта и писателя Игоря Губермана американскому русскоязычному журналу «Вестник»: «Когда я писал книжку о Бехтереве, я написал письмо его дочери, жившей за границей, и осторожно спросил о версии отравления. Старушка очень бодро ответила мне: „Конечно, конечно, все это знали: его отравила мерзавка молодая жена…“». Цит. по: Шерих Д. Ю. Невская застава. Берег левый… М., 2006. С. 60.

540

Аргументы и факты. Сентябрь 1995. № 39 (780). С. 3.

541

Шерих Д. Ю. Невская застава. Берег левый… М., 2006. С. 60.

542

Версия без аргументов // Социалистическая индустрия. 1989, 28 апреля. № 98(5989). С. 4.

543

Бехтерев В. М. Вильгельм — дегенерат нероновского типа. М., 1916. С. 39.

544

Там же. С. 39–40.

545

Там же. С. 42.

546

Вересаев В. В. Невыдуманные рассказы. М., 1999. С. 69–71.

547

Шатуновская О. Г. Фальсификация // Аргументы и факты. 1990, 2–8 июня. № 22(503). С. 6.

548

Кирилина А. Неизвестный Киров. М.-СПб., 2001. С. 17–19.

549

Там же. С. 20–29.

550

Кирилина А. Неизвестный Киров… С. 18, 28–29.

551

Там же. С. 40–41.

552

Пленум ЦК ВКП(б) // Правда. 1934, 11 февраля. № 41(5927). С. 1.

553

XVII съезд Всесоюзной Коммунистической Партии (б). 26 января — 10 февраля 1934 г. Стенографический отчёт. М., 1934.

554

Сколько делегатов XVII съезда партии голосовало против Сталина? // Известия ЦК КПСС. 1989. № 7. С. 114.

555

Там же. С. 117.

556

Сколько делегатов XVII съезда партии голосовало против Сталина? // Известия ЦК КПСС. 1989. № 7. С. 117, 120.

557

Шатуновская О. Г. Фальсификация // Аргументы и факты. 1990, 2–8 июня. № 22(503). С. 6.

558

Кирилина А. Неизвестный Киров… С. 319.

559

Кирилина А. Неизвестный Киров… С. 237–244.

560

Там же. С. 246–247.

561

Там же. С. 247, 256–257.

562

Кирилина А. Неизвестный Киров… С. 208–209, 215–216.

563

Кирилина А. Неизвестный Киров… С. 354–355.

564

Реабилитация: как это было. Документы Политбюро ЦК КПСС, стенограммы заседания Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30–40-х и начала 50-х гг., и другие материалы. Том III. Середина 80-х годов — 1991. М., 2004. С. 493.

565

Кирилина А. Неизвестный Киров… С. 273.

566

Там же. С. 344.

567

АП РФ. Ф. З. Оп.58. Д.200. Л. 147.

568

Кирилина А. Неизвестный Киров… С. 273.

569

Там же. С. 343.

570

Кирилина А. Неизвестный Киров… С. 214–215, 218, 220.

571

Там же. С. 212, 214.

572

Кирилина А. Неизвестный Киров… С. 209.

573

Там же. С. 218–219.

574

Вестник Верховного Суда СССР. 1991. № 6. С. 19.

575

Кирилина А. Неизвестный Киров… С. 262–263.

576

Вестник Верховного Суда СССР. 1991. № 6. С. 21.

577

Реабилитация: как это было. Том III. С. 264.

578

Там же. С. 263.

579

Вестник Верховного суда СССР 1991. № 5. С. 20.

580

Вестник Верховного суда СССР. 1991. № 5. С. 16.

581

Там же.

582

Вестник Верховного суда СССР. 1991. № 5. С. 16.

583

Кирилина А. Неизвестный Киров. М.-СПб., 2001. С. 303.

584

Реабилитация: как это было. Том III. C. 263.

585

Кирилина А. Неизвестный Киров. М.-СПб., 2001. С. 411.

586

РГАНИ. Ф.5. Оп.102. Д.1000. Л.19–20. Цит. по: Реабилитация: как это было. Том III. C. 596–597.

587

О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних. Постановление Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров Союза ССР // Правда. 1935, 8 апреля. № 97(6343). С. 1.

588

Настоящее имя — Лев Лазаревич Фельбин.

589

Орлов A. M. Тайная история сталинских преступлений. М.: «Автор», 1991. С. 53–54.

590

Ушерович С. С. Смертные казни в царской России. К истории казней по политическим процессам с 1824 по 1917 год. 2-е русское испр. и доп. изд. Харьков, 1933. С. 85.

591

Там же. С. 96.

592

Там же. С. 85.

593

Пензенская энциклопедия / Гл. ред. К. Д. Вишневский. М., 2001.

594

Ушерович С. С. Смертные казни в царской России… С. 257.

595

Там же. С. 287.

596

Там же. С. 357.

597

Ушерович С. С. Смертные казни в царской России… С. 394.

598

Там же. С. 436.

599

Там же. С. 320, 398, 399, 417.

600

Там же. С. 286.

601

Там же. С. 445.

602

Там же. С. 60.

603

Там же. С.73, 254, 290.

604

Там же. С. 73, 114, 379.

605

Ушерович С. С. Смертные казни в царской России… С. 85–86.

606

Уголовный кодекс РСФСР с изменениями на 1 июля 1935 г. Официальный текст с приложением постатейно-систематизированных материалов. М., 1935. С. 5.

607

Там же. С. 9.

608

Уголовный кодекс РСФСР. Официальный текст с изменениями на 15 октября 1936 г. с приложением постатейно-систематизированных материалов. М., 1936. С. 70.

609

Там же. С. 71.

610

Там же. С. 73–74.

611

Там же. С. 76–77.

612

Уголовный кодекс РСФСР с изменениями на 15 октября 1935 г. Официальный текст с приложением постатейно-систематизированных материалов. М., 1935. С. 87.

613

Покончить с детской преступностью и её пособниками! // Правда. 1935, 9 апреля. № 98(6344). С. 1.

614

Соломон П. Советская юстиция при Сталине / Пер. с англ. М., 1998. С. 196.

615

Орлов A. M. Тайная история сталинских преступлений. М., 1991. С. 55–56.

616

Там же. С. 277.

617

ГАРФ. Ф.Р-8131. Оп.38. Д.6. Л.47а.

618

Уголовный кодекс РСФСР с изменениями на 1 июля 1935 г. Официальный текст с приложением постатейно-систематизированных материалов. М., 1935. С. 5.

619

Пост. 7 апреля 1935 г. (СЗ № 19, ст. 155)

620

Там же. С. 85.

621

Уголовный кодекс РСФСР с изменениями на 1 июля 1935 г. С. 9.

622

Уголовный кодекс РСФСР с изменениями на 15 октября 1935 г. Официальный текст с приложением постатейно-систематизированных материалов. М., 1935. С. 5–6.

623

Там же. С. 9.

624

Там же. С. 87–89.

625

25 ноября 1935 г. (СУ 1936 г. № 1, ст. 1)

626

Уголовный кодекс РСФСР. Официальный текст с изменениями на 15 октября 1936 г. с приложением постатейно-систематизированных материалов. М., 1936. С. 6.

627

Там же. С. 10.

628

Библиотечка районного прокурора. Вып. III. Советское уголовное право / Под ред. А. Я. Вышинского. М., 1939. С. 7–8.

629

Там же. С. 14.

630

Соломон Я. Советская юстиция при Сталине. М., 1998. С. 199.

631

Соломон П. Советская юстиция при Сталине. М., 1998. С. 200.

632

Там же. С. 192.

633

Там же. С. 221.

634

Там же. С. 220.

635

Там же. С. 221.

636

Кокурин А., Петров Н. МВД: структура, функции, кадры. Статья шестая (1946–1953) // Свободная мысль. 1997. № 12. С. 103.

637

Соломон П. Советская юстиция при Сталине. М., 1998. С. 202.

638

Там же. С. 221.

639

Там же.

640

Система исправительно-трудовых лагерей в СССР, 1923–1960: Справочник. М., 1998. С. 19.

641

ГАРФ. Ф.Р-9414. Оп.1. Д.28. Л.3.

642

ГАРФ. Ф.Р-9413. Оп.1. Д.6. Л.79.

643

Там же. Л.81.

644

Так заботится о детях только советская власть // Правда. 1935, 1 июня. № 149(6395). С. 1.

645

ГАРФ. Ф.Р-9414. Оп.1. Д.28. Л.14–17.

646

Данная глава написана в соавторстве с В. Л. Бобровым

647

Максудов С. О публикациях в журнале «Социс» // Социологические исследования. 1995. № 9. С. 114.

648

РГАСПИ. Ф.17. Оп.2. Д.577. Л.32–33.

649

Ларина (Бухарина) A.M. Незабываемое. М., 1989. С. 359.

650

Бордюгов Г., Козлов В. Николай Бухарин. Эпизоды политической биографии // Коммунист. 1988. № 13. С. 108.

651

Волкогонов Д. Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина. Кн.1, ч.2. М., 1989. С.213.

652

ЦПА НМЛ (ныне РГАСПИ). Ф.17. Оп.2. Д.577. Л.5–20.

653

Ларина (Бухарина) A.M. Незабываемое. М., 1989. С. 359–361.

654

См.: Бухарин Н. И. Тюремные тетради. В 2-х тт. М., 1996; Бухарин Н. И. Времена. М., 1994.

655

Ларина (Бухарина) A.M. Незабываемое. М., 1989. С. 178.

656

Там же. С. 358.

657

Getty J. A., Naumov О. V. The Road to Terror: Stalin and Self-Destruction of the Bolsheviks, 1932–1939. Yale University Press, 1999. P. 416.

658

Ibid. P. 416.

659

Сталин И. В. О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников. Доклад на Пленуме ЦК ВКП(б) 3 марта 1937 г. // Правда. 1937, 29 марта. № 87(7053). С. 2–4.

660

Алексин В. Оборотная сторона борьбы за власть в СССР // Независимое военное обозрение. 4–10 февраля 2000. № 4 (177). С. 8.

661

Петров Н. В., Скоркин К. В. Кто руководил НКВД, 1934–1941: Справочник. М., 1999. С. 106–107.

662

Шишов А. В. Россия и Япония. История военных конфликтов. М., 2001.С. 477–478.

663

Шишов А. В. Разгром Японии и самурайская угроза. М., 2005. С. 396.

664

Алексин В. Оборотная сторона борьбы за власть в СССР // Независимое военное обозрение. 4–10 февраля 2000. № 4 (177). С. 8.

665

Карпов В. Запомним их имена // Новости разведки и контрразведки. 1995. № 15–16 (48–49). С. 4.

666

Ветераны внешней разведки России (краткий биографический справочник). М., 1995. С. 161.

667

Там же. С. 140.

668

Ветераны внешней разведки России… С. 155.

669

Подробнее о том, что же на самом деле докладывала советская разведка накануне войны см.: Пыхалов И. В. Великая оболганная война. Обе книги одним томом. М., 2009. С. 225–270.

670

Петров Н. В., Скоркин К. В. Кто руководил НКВД, 1934–1941: Справочник. М., 1999. С. 423.

671

Петров Н. В., Скоркин К. В. Кто руководил НКВД… С. 107.

672

Там же. С.495.

673

Петров Н. В., Скоркин К. В. Кто руководил НКВД… С. 491.

674

Там же. С.495. Данные на 1.06.1936 подсчитаны мною самостоятельно по размещённым в справочнике биографиям.

675

Кокурин А. И., Петров К. В. НКВД: структура, функции, кадры. Статья вторая (1938–1941) // Свободная мысль. 1997. № 7. С. 113.

676

Перестройка и работа чекистов. Член Политбюро ЦК КПСС, председатель КГБ СССР В. М. Чебриков отвечает на вопросы «Правды» // Правда. 1988, 2 сентября. № 246(25 598). С. 3.

677

ЦА ФСБ. Ф.З-ос. Оп.6. Д. ЗЗ. Л.4. Цит. по: Петров Н. В., Скоркин К. В. Кто руководил НКВД, 1934–1941: Справочник. М., 1999. С. 501.

678

Кокурин A. M., Петров Н. В. НКВД: структура, функции, кадры. Статья вторая (1938–1941) // Свободная мысль. 1997. № 7. С. 108–109.

679

ГАРФ. Ф.Р-9401. Оп.8. Д.51. Л.2. Цит. по: Петров К. В., Скоркин К. В. Кто руководил НКВД, 1934–1941: Справочник. М., 1999. С. 501.

680

Медведев Р. А. Трагическая статистика // Аргументы и факты. 1989, 4–10 февраля. № 5(434). С. 6.

681

Биография Александра Лебедя, прочитанная и исправленная им самим // Панорама. М., июль 1998. № 41. С. 7.

682

Ведомости Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик. 5.07.1940. № 20(83). С. 1.

683

Ведомости ВС СССР. 30.07.1940. № 25(88). С. 1.

684

Ведомости ВС СССР. 30.07.1940. № 28(91). С. 2.

685

Там же.

686

Соломон П. Советская юстиция при Сталине / Пер. с англ. М., 1998. С. 293.

687

Бордюгов Г. А., Козлов В. А. История и конъюнктура: Субъективные заметки об истории советского общества. М., 1992. С. 178.

688

Об увольнении за прогул без уважительных причин. Постановление Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров Союза ССР // Правда. 1932, 16 ноября. № 316(5481). С. 1.

689

О введении трудовых книжек. Постановление Совета Народных Комиссаров Союза ССР // Правда. 1938, 21 декабря. № 350(7675). С. 2.

690

Правда. 1938, 28 декабря. № 357(7682). С. 1.

691

О мероприятиях по упорядочению трудовой дисциплины, улучшению практики государственного социального страхования и борьбе с злоупотреблениями в этом деле. Постановление Совета Народных Комиссаров Союза ССР, Центрального Комитета Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) и Всесоюзного Центрального Совета Профессиональных Союзов // Правда. 1938, 29 декабря. № 358(7683). С. 1–2.

692

Разъяснение Совета Народных Комиссаров Союза ССР, Центрального Комитета Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) и Всесоюзного Центрального Совета Профессиональных Союзов о взысканиях за опоздание на работу // Правда. 1939, 9 января. № 9(7694). С. 1.

693

Уголовный кодекс РСФСР. С изменениями на 15 ноября 1940 г. Официальный текст с приложением постатейно-систематизированных материалов. М., 1941. С. 118.

694

Там же. С. 119.

695

ГУЛАГ в годы Великой Отечественной войны // Военно-исторический журнал. 1991. № 1. С. 17.

696

Соломон П. Советская юстиция при Сталине. М., 1998. С. 309.

697

Соломон П. Советская юстиция при Сталине. М., 1998. С. 310.

698

Там же. С. 311.

699

Приказы народного комиссара обороны СССР: 1937–21 июня 1941 г. / Сост. Емелин А. С. и др. М., 1994. С. 317.

700

Советская военная энциклопедия: В 8-ми томах. T.I. M., 1976. С. 505–506.

701

Медведев Ж. А., Медведев Р. А. Неизвестный Сталин. М., 2007. С. 302–303.

702

Приказы народного комиссара обороны СССР: 1937–21 июня 1941 г. / Сост. Емелин А. С. и др. М., 1994. С. 59.

703

Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование. М., 2001. С. 173.

704

Там же. С. 171.

705

Котельников В. Воздушный линкор 2-го класса // История авиации. 2002. № 5. С. 14.

706

Котельников В. Было дело на Хасане… // Авиамастер. 2003. № 2. С. 14 15.

707

Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование. М., 2001. С. 173.

708

Дело Рихарда Зорге: Неизвестные документы / Публ. А. Г. Фесюна. СПб.; М., 2000. С. 15.

709

Дальневосточного Краснознамённого фронта.

710

На самом деле соотношение наших и японских потерь было куда менее благоприятным: 960 убитых, умерших от ран и пропавших без вести, 3279 раненых и заболевших с нашей стороны, 650 убитых и около 2500 раненых с японской — Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование. М., 2001. С. 171, 173.

711

В документе ошибка, следует читать 28.07.

712

РГВА. ФА Оп. П. Д.54. Л. 19–27. Цит. по: Приказы народного комиссара обороны СССР: 1937–21 июня 1941 г. / Сост. Емелин А. С. и др. М., 1994. С. 56–61.

713

Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. Размышления о И. В. Сталине. М., 1988. С. 429–430.

714

Соломон П. Советская юстиция при Сталине / Пер. с англ. М., 1998. С. 128–129.

715

Там же. С. 132.

716

РГАСПИ. Ф.17. Оп.3. Д. 1037. Л.33–34. Цит. по: 1941 год: В 2 кн. Книга 2 / Сост. Л. Е. Ретин и др. М., 1998. С. 54–56.

717

Главный военный совет РККА. 13 марта 1938 г. — 20 июня 1941 г.: Документы и материалы. М., 2004. С. 17.

718

Командный и начальствующий состав Красной Армии в 1940–1941 гг.: Структура и кадры центрального аппарата НКО СССР, военных округов и общевойсковых армий. Документы и материалы / Под ред. В. Н. Кузеленкова. М.; СПб., 2005. С. 192.

719

Яковлев А. Н. Жириновскому и другим «патриотам» в жирных кавычках // Известия. 25 апреля 1995. № 76 (24 435). С. 5.

720

Последний бой Игоря Лифанова // Панорама ТВ Петербурга. № 10(606). 2005. С. 4.

721

Шелленберг В. Мемуары / Пер. с нем. М., 1991. С. 215.

722

«Смерш»: Исторические очерки и архивные документы. М., 2003. С. 29.

723

Соловьёв А. В. Тревожные будни забайкальской контрразведки. М., 2002. С. 299.

724

Меженько А. В. Военнопленные возвращались в строй … // Военно-исторический журнал. 1997. № 5. С. 32.

725

Земсков В. Н. ГУЛАГ (историко-социологический аспект) // Социологические исследования. 1991. № 7. С. 4–5.

726

Меженько А. В. Военнопленные возвращались в строй. // Военно-исторический журнал. 1997. № 5. С. 33.

727

Земсков В. Н. Репатриация советских граждан и их дальнейшая судьба (1944–1956 гг.) // Социологические исследования. 1995. № 5. С. 12.

728

Земсков В. Н. Репатриация советских граждан и их дальнейшая судьба (1944–1956 гг.) // Социологические исследования. 1995. № 6. С. 6.

729

Земсков В. Н. Репатриация советских граждан и их дальнейшая судьба (1944–1956 гг.) // Социологические исследования. 1995. № 5. С. 7.

730

Уголовный кодекс РСФСР. С изменениями на 15 ноября 1940 г. Официальный текст с приложением постатейно-систематизированных материалов. М., 1940. С. 104. Аналогичная норма имелась и в уголовных кодексах других союзных республик СССР.

731

Земсков В. К. Репатриация советских граждан и их дальнейшая судьба (1944–1956 гг.) // Социологические исследования. 1995. № 5. С. 6.

732

Нилов Е. Г. Лагерь № 447 // Север. 1995. № 4–5. С. 141.

733

Земсков В. Н. Заключённые, спецпоселенцы, ссыльнопоселенцы, ссыльные и высланные (Статистико-географический аспект) // История СССР. 1991. № 5. С. 155, 164.

734

Бирюков A. M. Колымские истории: очерки. Новосибирск, 2004. С. 229–321.

735

Там же. С. 250–251.

736

Там же. С. 268.

737

Бирюков A. M. Колымские истории… С. 271.

738

Там же. С. 307.

739

Там же. С. 309–310.

740

Там же. С. 310.

741

Рыбаков А. Н. Роман-воспоминание. М., 1997. С. 308–309.

742

Рыбаков А. Зарубки на сердце // Дружба народов. 1999. № 3. С. 181.

743

Член-корреспондент РАН Николай Янковский: Страшные времена для генетики в нашей стране позади. Хотя мелкие нападки на неё продолжаются… // Вечерняя Москва. 2010, 29 января. № 15(25 283). С. 4.

744

О положении в биологической науке. Стенографический отчёт сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина. 31 июля — 7 августа 1948 г. М., 1948.

745

Душенко К. В. Словарь современных цитат: 5200 цитат и выражений XX и XXI вв., их источники, авторы, датировка. 4-е изд., испр. и доп. М., 2006. С. 498.

746

Бехтерева Н. П. Магия мозга и лабиринты жизни. СПб., 1999. С. 15.

747

Вышинский А. Я. Теория судебных доказательств в советском праве. Изд. 2-е, доп. и перераб. М., 1946. С. 205–206.

748

Там же. С. 208–209.

749

Бехтерева Н. П. Магия мозга и лабиринты жизни. СПб., 1999. С. 16.

750

Евтушенко Е. «Кабычегоневышлисты» // Правда. 1985, 9 сентября. № 252(24 509). С. 3.

751

Ярошевский М. Кибернетика — «наука» мракобесов // Литературная газета. 1952, 5 апреля. № 42(2915). С. 4.

752

Ярошевский М. Кибернетика — «наука» мракобесов // Литературная газета. 1952, 5 апреля. № 42(2915). С. 4.

753

Гладков К. Кибернетика или тоска по механическим солдатам // Техника — молодёжи. 1952. № 8. С. 34.

754

Материалист. Кому служит кибернетика // Вопросы философии. 1953. № 5. С. 211–212.

755

Кибернетика // Краткий философский словарь. Изд. 4-е, доп. ииспр. / Под ред. М. Розенталя и П. Юдина. М., 1954. С. 236–237.

756

Поспелов Д. А. Становление информатики в России // Очерки истории информатики в России / Ред. — сост. Д. А. Поспелов, Я. И. Фет. Новосибирск, 1998. С. 13.

757

Поспелов Д. А. Становление информатики в России… С. 14.

758

Краткий философский словарь. Изд. 4-е, доп. и испр. / Под ред. М. Розенталя и П. Юдина. М., 1955.

759

Краткий философский словарь. Изд. 3-е, перераб. и доп. / Под ред. М. Розенталя и П. Юдина. М., 1952.

760

Поспелов Д. А. Становление информатики в России… С. 9.

761

Там же. С. 10, 17.

762

Поспелов Д. А. Становление информатики в России… С. 17.

763

Цымбал А. Гонения, которых не было // Спецназ России. 2004. № 2. С. 16.

764

Пятый номер журнала «Вопросы философии» со статьёй Материалиста был подписан к печати 26 октября 1953 года.