Но вовсе отделившись от природы,

Я не хочу принять иную форму,

Чем птицы, что эллин-златокузнец,

Искусно золото спаяв с эмалью,

Петь посадил на ветку золотую,

Чтоб дряхлый император не дремал,

Иль услаждать слух знати

византийской

Рассказами о прошлом и грядущем…

(У.Б. Йейтс)

Если рассматривать искусство Византии в целом, его, безусловно, следует назвать религиозным и христианским (фото 61–63). Конечно, были исключения, и многие дошедшие до нас вещи являются предметами светского искусства. Это и мозаичные полы, и группа резных изображений, известных как консульские диптихи, и большое число серебряных блюд и тарелей, датируемых периодом до VIII века. А в среднем периоде мы видим шкатулки слоновой кости с резьбой на мифологические темы (фото 69), а также шелка и статуи, украшенные восточными орнаментами (фото 65–67). И разумеется, было множество ювелирных изделий, предназначенных для личного пользования. Однако примеров сколько-нибудь масштабных светских убранств не сохранилось, за исключением одного зала в Палермо, украшенного мозаиками XII века (фото 71). Хотя летописи рассказывают о некоем покое в Большом дворце Константинополя под названием «Персидский дом», весьма похожем на этот зал в Палермо. Другой зал Большого дворца украшают мозаики с изображением военных походов Велизария. Еще в одном стоял удивительный золотой трон, который мог подниматься в воздух. Рядом с ним находилось золотое дерево с золотыми птицами, умевшими щебетать, а перед ним – охраняющие львы, умевшие рычать. Он был сделан для императора Феофила (829–842) и поражал всех, кто его видел. Несколько путешественников оставили нам восторженные описания. Но как и многое другое, трон и мозаики погибли во тьме веков, а нам достались только рассказы об этих чудесах.

Представленная нами картина византийского искусства выглядит какой-то однобокой. Между тем, как показало рассмотрение истории Византии, а также образа жизни и мысли византийцев, религия играла там роль гораздо более существенную, чем в других средневековых странах. Так что именно в религиозной сфере обнаруживаются самые оригинальные и вдохновенные произведения византийского искусства, а потому утрата светских художественных работ далеко не означает потери лучших произведений. Притом изумительный сплав Востока и Запада, благодаря которому религиозное искусство приобрело свой неповторимый облик, в сфере светской культуры столь же яркого выражения не нашел.

Большая часть искусства светского имеет явный эллинистический оттенок. Так, серебряные сосуды, вплоть до VII века, украшены чисто классическим декором, на основании чего их можно было бы приписать дохристианской эпохе, если б не было на них контрольного штампа, клейма, которое ставили только в столице Византии после нанесения узора (фото 53). Эти узоры настолько классичны, что Мацулевич, автор первой публикации о серебряных сосудах Эрмитажа, пустил в обращение термин «византийский антик», чтобы описать его стиль. Нечто подобное мы видим и в скульптуре, даже если темы христианские. Этот стиль обычно называют сейчас неоаттическим.

Ранние изделия резьбы по слоновой кости не имеют столь же выраженного греческого оттенка и не всегда легко отличимы от римских. Огромные и многочисленные императорские диптихи, вроде находящегося в Лувре изображения Анастасия, известного как «Пластина Барберини» (фото 60), или резного изображения Ариадны во Флоренции, несомненно, сделаны в Константинополе. В них все великолепие и достоинство, которое мы связываем с византийским двором. Особенно интересна первая работа. Внизу на ней мы видим фигуры поклоняющихся: с одного бока – покоренных северных варваров, с другого – индийских послов. Пластины из резной слоновой кости, которую заказывали консулы, вступая в должность, не столь очевидно константинопольские. Если бы мы не знали имен этих консулов, ежегодно назначавшихся в Рим и Константинополь, нам не всегда было бы легко отличить работу западную от восточной. Скорее разница в них указывала на различие в характерах людей, которым они предназначались. Так, знак Флавия Анастасия от 517 года (ныне в Медальном кабинете Лувра) великолепен и помпезен, знак Магнуса от 518 года полон достоинства, а знак Юстиниана от 521 года (ныне в Милане) демонстрирует сдержанность, способную удовлетворить даже самого придирчивого современного критика, противника излишеств (фото 61–63).

Если изделия из серебра и резной слоновой кости свидетельствуют о прочной связи с классическим искусством, наследие Востока столь же явно прослеживается в других областях художества – ювелирной и текстильной. Феодора на чудесной мозаике в Сан Витале, Равенна, изображенная с короной, сделанной по сасанидскому образцу, а изобилие драгоценных украшений на императрице говорит о восточном вкусе к роскоши, да и костюм ее скорее персидский, чем римский (фото 41). Богатые ткани, из которых сшито ее одеяние, несомненно, вдохновлены Востоком. С этого периода рисунки тканей приобретают все более восточный характер и колорит. Прямо из Персии пришли птицы с львиными головами, пара птиц или зверей, разделенных стилизованной вазой или растущим деревом. Другие мотивы, например стрелок из лука, размещены точно так же, согласно восточной традиции. После IX века часто используется в декоративных целях куфическое письмо. Из-за восточного стиля узоров часто трудно определить, где были сотканы многие знаменитые шелка. На некоторых тканях имеются надписи по-гречески с именами императоров или утверждением, что они были сотканы в императорских мастерских Константинополя, но чаще такие приметы отсутствуют, и ничто ни в узоре, ни в сплетении нитей не позволяет отличить один источник их производства от другого. Большая часть этих изделий, близкая по стилю к константинопольской, изготовлялась в Сирии, даже после исламского завоевания. В XI веке важную роль играла в этом Греция. Ремесленные мастерские Сицилии XII века были сделаны по образу и подобию византийских, и там работали византийские мастера.

Большая часть нерелигиозных изделий представляла образцы высочайшего искусства, а изучение их помогает понять многое в жизни и вкусах византийского общества. Так, вся резная кость просто изумительна, независимо от эпохи и стиля. Серебряные блюда отличаются необычайно красивым рисунком и таким низким рельефом, что даже самые вычурные в высшей степени практичны. Все они исполнены с тонким вкусом, не то что римское серебро, которое не только абсолютно непригодно для использования в быту, но и очень некрасиво. Из одного этого можно заключить, что византийцы, кроме эстетической утонченности, обладали здравым смыслом и не страдали чрезмерной страстью к вульгарному украшательству. Рисунок и узор этих предметов свидетельствуют о внимании, уделявшемся классическому образованию, и тесной связи с традициями Востока.

Искусство великого среднего периода, с IX по XII столетие, представляет собой полный сплав этих влияний в сфере религиозной, где требования покровителей искусств были высоки и недвусмысленны. В эту эпоху становится легче отличать изделия столичные от провинциальных, и вещи, сделанные на Западе, от их византийских прототипов. Изысканный ларец Вероли из резной слоновой кости, ныне хранящийся в Музее Виктории и Альберта, должен быть явно отнесен к Константинополю, а схожий с ним из палаццо Венеция в Риме, по всей вероятности, сделан в другом месте (фото 68, 69). (Стржиговский даже предположил, что это изделие армянских мастеров.) Несколько необычен двенадцатигранный ларец в Сансе, несомненно западной работы в византийском стиле. Подобные примеры доказывают, как велико было повсеместное восхищение лучшими византийскими шедеврами, которые могли находиться где угодно благодаря свободному обмену творческими идеями в то время. Это затронуло Германию, Францию, Италию и даже Британию: во всех этих странах стремились подражать византийским работам и воспроизводить их. Другой такой же ларец светского рисунка имеет особое значение в свете этого вывода. Он находится в Труа (фото 70). Его венчают фигуры, видимо императорские, на боках изображены охотничьи сцены, напоминающие ранние мозаики пола, а на концах помещены птицы и вовсе китайского рисунка. Ларец византийский, но птицы явно вдохновлены рисунками или узором тканей с дальнего Востока, точно так же, как западные ларцы, ткани и ковчеги для мощей вдохновлены византийскими образцами. Наверное, это первый пример подражания Китаю в истории искусства.

Судя по всему, копирование византийских образцов началось еще очень рано. Разумеется, христианское искусство в целом, и в Византии и на Западе, многим было обязано своим предшественникам. Так что, когда мы видим сходные по виду изделия западных и византийских мастеров, нельзя отбрасывать мысль, что, возможно, они воспроизводят один и тот же источник. Это во многом относится к искусству Каролингов, вдохновленных раннехристианскими ремесленниками и художниками Рима. Но множество других, безусловно, обязаны своим великолепием Византии, как, например, памятная часовня Карла Великого в Аахене или росписи церкви Мюстере в Швейцарии. Гораздо больше примеров византийского влияния мы наблюдаем в искусстве периода Оттона, частично из-за того, что раннехристианских прототипов поубавилось и возросли контакты с Византией благодаря бракам, а также дипломатическому и торговому обмену. Эпоха династии Оттонов совпала в Византии с эпохой наивысшего расцвета религиозного искусства.

Религиозное искусство великого среднего периода Византийской империи отличается полным взаимопроникновением различных элементов, участвовавших в его формировании, с одной стороны, греческих и римских, а с другой – персидских и семитских элементов. До сих пор продолжаются споры, когда именно произошло это слияние. Оно далеко продвинулось уже к V веку, хотя еще не стало к той поре всеобъемлющим. Тогда оно было скорее раннехристианским. Как показало изучение архитектуры того периода, новый стиль полностью сформировался к царствованию Юстиниана, о чем свидетельствуют внешний вид и убранство построенных при нем церквей. Их карнизы и капители колонн выполнены в совершенно новой манере: низкий рельеф (барельеф) и абстрактный узор сменяют высокий рельеф (горельеф) и натурализм классического периода, а мозаичный декор носит символический характер, идеально сливаясь с новым подходом в организации внутреннего пространства здания. Действительно, юстиниановская Святая София являет собой пример совершенно нового искусства, сочетая в себе классический стиль, отвечающий нуждам христианства, и в то же время гораздо более выразительный и впечатляющий, чем все шедевры Востока. Айя-София представляет собой новое слово в искусстве, пробуждая глубокие чувства даже сегодня, хотя большая часть убранства и украшений фасада утрачена, а само здание уже не соответствует своему первоначальному назначению и лишено религиозных ассоциаций.

Как упоминалось выше, Айя-София была не единственным созданием Юстиниана. Существуют многочисленные примеры нового стиля в искусстве, самыми значительными из уцелевших являются мозаики собора Сан Витале, Сан Аполлинаре Нуово и Сан Аполлинаре ин-Класс в Равенне. Они находятся в провинциальном городе, но вряд ли можно вообразить мозаику прекраснее, чем процессия святых мужского и женского пола на боковых стенах собора Сан Аполлинаре Нуово, заложенного в 561 году. Мы вряд ли встретим и в столице работу, равную ей по красоте.

Судя по немногочисленным сохранившимся памятникам, за последующие два столетия особых перемен в искусстве не произошло. При иконоборцах религиозное художество было запрещено, и, хотя мозаики Дамаска, выполненные в 715 году византийскими мастерами по заказу мусульманского патрона, демонстрируют выразительную и прекрасную работу, они не имеют никакого отношения к религии (фото 72, 73). Однако со снятием этого запрета в 843 году сразу хлынул поток великолепных творений. Среди ранних из них следует особо отметить мозаики храма Успения в Никее, разрушенного в 1922 году. Мозаики церкви Святой Софии в Салониках были выполнены где-то между 842-м и 850 годами, а фигура архангела в начале апсиды Святой Софии в Константинополе датируется серединой IX столетия (фото 74). Миниатюры Парижского Псалтыря, хранящиеся в Национальной библиотеке, также приписывают периоду, последовавшему сразу за иконоборческим, когда были созданы по заказу Василия I (867–886) чудесные миниатюры к «Проповедям» Григория Назианзина. Все эти произведения искусства являются высочайшими образцами византийского творчества, и трудно представить себе, что их можно было создать, если бы мастера не продолжали работать и под иконоборческими запретами. Во всяком случае, годы, последовавшие за их снятием, пожалуй, одни из самых плодотворных во всей византийской истории.

Расцвет искусства этого второго золотого века наиболее полно отразился в мозаике, которая изготовливалась главным образом по придворным заказам. Во всяком случае, до XI столетия только императорский двор обладал достаточными богатством и властью, чтобы оплачивать крупномасштабные картины, в которых возможно было реализовать идеалы и идеи нового искусства. Многочисленные церкви в столице украшались в ту эпоху по образцу Неи Василия I. Ни одна из них не сохранилась, но оценить качество и характер мозаик можно по мозаикам монастыря Святого Луки, а также Хиоса и Дафни в Греции. Очарование колорита можно прочувствовать только на месте, но духовная идея, заложенная в них, понятна и по репродукциям. Мозаики Дафни являются отличной иллюстрацией к этому (фото 75). Так, в расположенной ниже купола сцене Успения расстояние между ангелом и Девой Марией в каком-то смысле является самой значительной частью картины… более существенной, чем сами фигуры. Поистине изображенные сцены являются неотъемлемой частью архитектуры этой церкви: купол, паруса подкупольного свода, арки сводов, апсиды – все они становятся оправой размещенных на них картин. Да и вся церковь является как бы фоном развернутого религиозного полотна. Без этих мозаик она будет незавершенной, как готический собор без статуй. Церковь и ее убранство образуют некое единство, религиозное по форме, священное по сути своей. Эта система организации храма перешла, вместе с другими элементами византийской культуры, в Россию, но осталась, в сущности, чуждой Западному миру.

Подобное увлечение религиозными мотивами характерно и для малых форм искусства – художественных ремесел. Особенно это касается резьбы по слоновой кости, работ по металлу и с эмалью. Произведения из резной кости замечательны и неповторимы. Изумительный Арбавилльский триптих, хранящийся в Лувре (фото 78), или подобный ему образец из Британского музея (фото 77) с изображением распятия типичны по глубокой духовности своей концепции, а тема божественной благодати доминирует даже в императорских портретах, вроде коронации Романа и Евдокии (фото 38). Почти все известные нам экземпляры ювелирной работы по металлу и эмалям имеют отношение к религии, так как являются частью ковчегов для мощей (реликвариев), окладов евангелий, потиров и так далее (фото 76, 79–81). Практически единственное исключение составляют короны, например корона Константина Мономаха, хранящаяся в Будапеште. При создании священных сосудов широко использовались драгоценные и полудрагоценные камни, как горный хрусталь или оникс. Применялось для этой цели, по-видимому, и стекло, но вещей из него почти не сохранилось. Насколько мы можем судить, изделия, предназначенные для повседневного употребления, обычно делали из металла или керамики. В изготовлении керамики отмечается множество гончарных приемов, поэтому формы ее часто весьма изощренные. Пусть византийская керамика редко столь же изящна, как мусульманская, но качество черепка всегда было отличное. Почти все экземпляры керамики найдены при раскопках. Изучение их, несомненно, будет важно для археологии Средневековья в целом. Оно уже внесло существенный вклад в историю торговых отношений Византии с такими отдаленными местами, как Британия.

Хотя искусство великого среднего периода византийской истории имеет четко характерные особенности, оно далеко не едино по стилю. Так, на переломе XI–XII столетий в моду вошла более угловатая плоскостная манера изображения, что можно увидеть при сравнении двух императорских портретов в соборе Святой Софии: икона императрицы Зои, написанная около 1042 года, и икона Иоанна, датируемая 1118 годом (фото 82, 83).

Рис. 29. Формы византийской керамики (согласно экземплярам, найденным при раскопках в Константинополе)

Они свидетельствуют, что столичная живопись склонялась к эзотерической теологии, в то время как украшения сельских церквей носят характер повествовательный. Там, а также в бедных городских церквях место мраморной облицовки нижней части стен, свойственной богатым церквям, заняли портретные иконы святых в полный рост, и увеличилось число житийных сцен, размещавшихся выше.

Рис. 30. Формы византийской керамики (согласно изображениям на фресках, гора Афон)

Это были жития святых покровителей данной церкви или часовни, которыми дополняли традиционные сцены из жизни Христа или Девы Марии. Притом манера таких изображений стала более живой и теплой, более человечной. В моду входил новый гуманитарный подход.

Новый стиль XII века отразился, например, в позе Девы Марии на прославленной иконе Владимирской Богоматери, которая сейчас находится в Третьяковской галерее в Москве (фото 84). По всей видимости, она была написана в Константинополе около 1125 года. Старая иерархическая поза Одигитрии, когда Богоматерь указывает на Младенца, или еще более безличная, Никопейская (фото 85), когда Младенец изображается в медальоне, уступили место ласковой нежности, когда личико Младенца трогательно прижимается к лику Девы Марии. Милкович-Пепек привлек внимание к тому факту, что подобный же человечный подход можно видеть на фресках в Охриде (Македония), относящихся к XI столетию. Из этого можно сделать вывод, что новое гуманистическое видение развивалось параллельно с плоскостной манерой иконы Иоанна, которую считали типичной для века Комнинов (фото 83). Действительно, последние изыскания подтверждают, что в XII столетии существовали одновременно два различных стиля: один – суровый плоскостной, другой – более человечный и выразительный. Его, пожалуй, лучше всего отражают фрески в Нерези, исполненные около 1164 года (фото 87).

Однако стиль этот полностью сформировался в XIII веке благодаря оккупации Константинополя латинянами, которая продолжалась с 1204-го по 1261 год. Первые крупномасштабные памятники этой эпохи находятся вне пределов Византии: в России, Болгарии, Трапезунде, и особенно много их на территории Югославии. Наиболее значительные из них это фрески Милешвы (1235) и Сопочани (около 1260) (фото 88, 89). В обоих случаях мы видим произведения высочайшего уровня, отличающиеся необычайной человечностью. В Константинополе примером такого крупного изображения в новом стиле является мозаичный Деисус в Святой Софии. Дата создания мозаики служит предметом продолжающихся споров. Открывший это произведение Уитмор приписывает его к началу XII, а возможно, даже к XI веку. Демус предлагает датировать мозаики примерно 1265 годом, так сильно они напоминают памятники эпохи Палеологов. Лазарев предпочитает считать датой создания середину XII века, так как находит там много сходства с мозаиками собора в Чефалу. Величие этой композиции, возможно, подтверждает мнение Лазарева, потому трудно увязать монументальный характер этого шедевра с начальными годами империи Палеологов.

В то же время никто не оспаривает дату создания самого значительного и прославленного памятника эпохи Палеологов, наиболее ярко выражающего новый стиль, – мозаики и стенные росписи маленькой церкви Хора в Константинополе, более известной под турецким названием Кахрие-Джами (фото 91). Работа по ее созданию датируется 1305–1315 годами. Мозаики представляют собой множество отдельных фигур и целые серии сцен из жизни Христа и Девы Марии. Настенные росписи, находящиеся в боковой часовне, в основном посвящены загробной жизни, потому что эта часовня представляет собой покойницкую. Самой выразительной из мозаик является изображение Сошествия Христа в ад, что в традициях византийского искусства знаменовало переход к Воскресению. Все сцены, будь то мозаичные картины или фрески, выразительны и полны жизни. Это прекраснейшее произведение искусства полно необычайной экспрессии и очарования. Однако, несмотря на всю свою яркость, Кахрие-Джами – истинно византийское творение. Так что нет нужды предполагать участие в ее создании итальянских мастеров или копирование итальянских образцов, как одно время считали крупнейшие авторитеты в этой области. Мы наблюдаем здесь и на примере многочисленных памятников той эпохи в Константинополе, Мистре, Фессалонике и других городах последний взлет долговечного живучего византийского стиля. Последний расцвет этого нежного, свежего и прелестного цветка заслуживает столь же пристального внимания, как и более пышные яркие цветы предыдущих столетий.

Одновременно с новым стилем в мозаике и живописи шло возрождение литературы. В это время были созданы некоторые нерелигиозные писания, представляющие значительный интерес. Наряду с другими искусствами они свидетельствуют, что хотя вера и не умерла, но давнее увлечение богословскими спорами и старый абстрактный подход потускнели. Экономическая и политическая ситуации также изменились, и к XIV столетию великие знатные роды играли роль гораздо более важную в покровительстве искусствам, чем императоры. Так, патроном строительства церкви Хора (Кахрие-Джами) был некий Феодор Метохит (фото 95). Прекрасные манускрипты делались по заказу верховного адмирала Апокавка (фото 94) или Иоанна Кантакузина, который хотя и стал впоследствии императором, но поначалу был просто представителем сильного знатного семейства. Богатые шелка, в которых они представлены на портретах, доказывают, что византийские ткачи не утратили в тот поздний период своего умения. Да и другие художественные сокровища того времени не менее великолепны, чем в великом Х веке, хоть и малочисленны. Государство могло стать слабее и беднее, но уровень качества произведений искусства сохранялся.

История Византийской империи заканчивается падением Константинополя в 1453 году. Но это не означало конец византийского искусства. Множество картин, особенно икон, создается и после этого срока. Стили, которые создавались на основе византийского на славянской земле, вскоре приобрели национальный характер, так что после XV века мы можем считать их относящимися к византийскому миру лишь в самом общем смысле. Греция была прямой наследницей Византии, славянские страны – особенно Россия – оказались более последовательными преемниками: и настенные росписи, иконы и вышивки, созданные в этих краях, часто были превосходнейшего качества. Они доказывали, что византийское искусство не погибло с крушением империи, а продолжало жить вместе с православной верой, с которой было связано изначально и дожило до наших дней. Таким образом, византийский стиль оказался самым долговечным из всех западных течений в искусстве. Однако ценность его состоит не столько в живучести, сколько в характерной для него глубокой духовности. Ни одно из художественных направлений христианской эры не служило этой вере более преданно, не стало таким удивительным и точным отражением эпохи, его породившей.