Глава 5

Общая картина феодальных войн, включая сражение при Гастингсе, 1066 г.

Период феодализма, благодаря которому христианский мир в IX веке сумел отразить натиск викингов, длился как этап общественного развития, свыше пятисот лет. Его продолжительность дает нам возможность относиться как к единому целому к периоду с IX по XVI век. Поэтому я начинаю эту главу с общей картины военной обстановки на протяжении всего этого периода.

У нас есть описание армий периода раннего феодализма, принадлежащее критическому перу их врага, императора Восточной Римской империи Льва VI, который правил в Константинополе в 886 – 912 годах.

«Франки и лангобарды храбры и дерзки сверх меры, хотя последние уже не те, какими были когда-то: они рассматривают малейшее движение в сторону тыла как позор и будут сражаться всякий раз, когда вы предлагаете им это. Когда их всадникам приходится туго в кавалерийском сражении, они слезают с лошадей, отпускают их и скорее будут биться, стоя спиной к спине, против численно превосходящих сил противника, нежели станут спасаться бегством. Стремительная атака франкской кавалерии, вооруженной прямыми длинными мечами, копьями и щитами, столь страшна, что лучше всего уклониться от генерального сражения с ней до той поры, пока все шансы не будут на вашей стороне. Следует воспользоваться отсутствием у них дисциплины и порядка. Происходит ли сражение в пешем или конном строю, они нападают плотной, неповоротливой массой, которая не может маневрировать, потому что у них нет ни организации, ни выучки. Племена и семьи стоят все вместе, составляя воинские отряды, присягнувшие на верность своим вождям, но у них нет ничего, что могло бы сравниться с нашим четким делением на батальоны и бригады. Поэтому они быстро приходят в замешательство, если на них внезапно напасть с фланга и с тыла – это легко сделать, так как они совершенно беспечны и пренебрегают выставлением дозоров и конных кавалерийских постов и не производят должный осмотр местности. Они располагаются лагерем беспорядочно, не строя вокруг укреплений, так что их легко разбить в пух и прах, если атаковать их ночью. Ничто не приведет к большему успеху в борьбе с ними, чем ложное бегство, которое приводит их в засаду, так как они ведут преследование поспешно и неизменно попадают в западню. Но, возможно, самой лучшей тактикой является затягивание военной кампании и заманивание их в горы или в бесплодную местность, так как они не заботятся о своем снабжении продовольствием, и когда их запасы истощаются, их энергия улетучивается. Они плохо переносят голод и жажду и после нескольких дней лишений бросают свои знамена и незаметно, как можно скорее, ускользают в свои края. Ведь они лишены всякого уважения к своим военачальникам – один дворянин считает себя не хуже другого, – и они сознательно не будут подчиняться приказам, когда становятся недовольны. Их вожди не лишены слабости поддаться искушению и получить взятку; умеренная сумма денег сорвет один из их военных походов. Поэтому в целом более легким и менее дорогостоящим методом борьбы с франками будет изматывание их армии в небольших стычках, затягивание боевых действий в бесплодных районах и отсекание их от запасов продовольствия, чем попытки разбить ее одним ударом».

Этот отрывок представляет огромный интерес. Из него нам сразу же становится видно, что мы имеем дело с более низким уровнем цивилизации, чем в Древнем Риме или средневековом Константинополе. Романизированные провинции Запада больше не содержат высокоорганизованные профессиональные армии. Из-за недостатка постоянных звеньев командования их войска с трудом осуществляют маневры. Они недисциплинированны. У них нет службы безопасности и штабных подразделений. С другой стороны, они готовы сражаться и полны сознанием воинской чести.

Разумеется, интерес Льва VI был чисто практическим: как наилучшим образом противостоять войскам государств Западной Европы. Поэтому его рассказ о них должен быть дополнен анализом социальных условий, лежавших в основе простой структуры феодальных войск.

В начале Средних веков во всем западном христианском мире скорее сельское хозяйство, нежели ремесла или торговля, было главным источником богатства. На самом деле это справедливо в отношении всех непросвещенных эпох. Основой феодализма было сочетание сельского хозяйства и военной службы. Землепашец по закону не был владельцем своей земли. Теоретически (и практически. – Ред.) его земля находилась в собственности местного землевладельца, которому он должен был платить натуральный или денежный оброк в объеме, определенном обычаем, нести другие повинности – от строительства (замка, мостов и др.) до права первой ночи (с любой выдаваемой замуж девицей). Феодал (особенно крупный) судил, миловал и казнил подвластных ему крестьян. В обмен на это феодал вместе со своими вооруженными слугами был обязан защищать зависимых от него людей. Местный феодал, в свою очередь, должен был служить какому-нибудь крупному феодальному сеньору, который, со своей стороны, гарантировал местному землевладельцу его право на землю. Таким образом, от всех вассалов требовалось вставать на защиту земель, принадлежавших более крупным феодалам, в обмен на что получали право на покровительство.

Феодализм представлял собой, таким образом, не только угнетение. Это была сложившаяся в новых условиях система, позволявшая обществу выжить. Лучше было терпеть своего феодала, чем быть убитым или ограбленным дочиста своими или иноземными разбойниками в ходе набегов и вторжений. А рыцари, обеспеченные всем необходимым своими крестьянами, гордились тем, что они хорошие феодалы и верные вассалы (вышестоящих феодалов и короля). В «Песне о Роланде», когда воин совершал какой-нибудь особенно выдающийся подвиг, поэт писал, что он «храбрейший из вассалов». Похоже, что более высокой похвалы не существовало. Это является достаточным ответом на любую недооценку феодализма. Спросите лучше у современного пролетария, хочет ли он с радостью умереть за своего капиталиста-работодателя.

С другой стороны, феодализм, который решил задачу первостепенной важности, то есть местной обороны, был слаб тем, что не имел четкой организации снизу доверху. В период, когда отсутствовала сильная центральная власть, это был одним из самых простых и естественных способов защиты какого-либо региона, но для более широких военных действий он зачастую годился плохо. Современный сторонник мира мог бы назвать его замечательным средством минимизации крупномасштабной захватнической войны на значительном расстоянии от дома.

Ограниченность феодальных войск состояла в том, что они находились в распоряжении своих военачальников только в строгих рамках места и времени. И хотя правящий класс большую часть времени проводил в отдельных военных учениях, не было никакой возможности проводить учения и маневры больших воинских объединенных формирований, за исключением редких случаев, когда проводилась реальная военная кампания. Время, в течение которого человек был обязан участвовать со своим сеньором в наступательных боевых действиях за пределами владений этого сеньора, было не только строго ограничено определенным сроком (обычно 40 днями). Королю или крупному феодалу было также непросто заставить своих вассалов находиться на военной службе сколько-нибудь длительный период времени в отдаленных уголках его собственных владений. Наконец, перед объединением местных феодалов их сюзерен был обычно бессилен. Примечательно, что в период между V и XVI веками почти не отмечаются дисциплинарные казни (обходились штрафами). Соответственно, феодал-сюзерен, который задумал широкомасштабные военные действия, прежде всего должен был обойти имевшиеся ограничения (на срок пребывания в походе и др.).

Он мог попробовать заплатить своим вассалам за то, чтобы те оставались на службе сверх оговоренного срока. Но обычно трудно было заплатить им столько, чтобы это компенсировало их естественное желание отправиться по домам. Он мог взять иностранных наемников: такие войска, по крайней мере, оставались бы под его знаменем до тех пор, пока им платят. Они стали бы воевать против любого (кроме, вероятно, своих собственных национальных феодалов-сюзеренов), и поэтому они были естественным ресурсом любого феодала, который желал подчинить себе непокорных вассалов. Проблема с ними состояла в том, что они являлись неразборчивыми грабителями, и редко можно было ожидать, что они выдержат напряженные боевые действия ради дела, которое интересовало их лишь с финансовой стороны. Даже еще более серьезным ограничением, связанным с платой вассалам и наймом наемников, было то, что ни одно средневековое государство не могло собирать деньги в сколько-нибудь крупном масштабе. Налогообложение и кредит были в равной степени неразвиты. Именно нехватка наличных денег ослабляла все попытки нанимать солдат.

Самые крупные военные действия в Средние века велись армиями добровольцев, которые желали по какой-либо причине пренебречь ограничениями феодальной службы. Так, армию численностью около 12 тысяч человек, которая последовала за Вильгельмом Завоевателем в Англию, побудило двигаться вперед его обещание дать им там землю, когда эта страна будет завоевана. Самыми сильными добровольческими армиями в Средние века были армии крестоносцев, шедшие на Восток. Местные крестовые походы против мавров в Испании, против славян и пруссов в Прибалтике или против еретиков в Лангедоке были частными исключениями. Как и крестовые походы в Палестину (и др.), их движущей силой было религиозное исступление, но сначала нужно было победить искушение сократить срок военной службы. Не имело смысла отправляться в Иерусалим, если не было желания оставаться на службе долгое время.

К тому же следует отметить, что даже эти исключительно добровольческие экспедиции состояли из солдат, чье понятие о ведении войны было почерпнуто из кратких мобилизаций местного характера, которые были характерны тому времени. Все средневековые войны и сражения велись людьми, привыкшими лишь к короткому сроку военной службы в строго ограниченной местности. Даже зачатки регулярно получающих плату государственных армий появляются не раньше XIV века.

Очевидной сильной стороной войск с коротким сроком службы является воодушевление, общее для дилетантов в любой профессии. Их очевидной слабой стороной является то, что, по сравнению с профессиональными армиями, техника ведения ими боевых действий несовершенна. Так, тактика войск с коротким сроком службы всегда склонна приближаться к тактике толпы, хотя в цивилизованных условиях все же редко падает так низко.

И хотя уровень цивилизации на протяжении Средних веков сильно упал, тем не менее цивилизация в каком-то виде всегда сохранялась. На самом деле важнейший факт, имевший место в Средние века, – это упорство, с которым христианский мир, обнищавший и деградировавший, старался сохранить те формы, которые ему достались по наследству со времен расцвета империи. Его титулы: император, король, герцог и граф возникли на закате империи. Он унаследовал и сохранил в целости структуру церкви. Его познания основывались на повторении греко-римских знаний, искусства были простыми и иногда даже грубыми копиями традиционно римских форм.

Так же обстояло дело и с военным искусством. Одним из критериев, согласно которым цивилизованный человек отличается от нецивилизованного, является его способность учиться не только посредством наблюдений и анализа настоящего, но и на документах прошлого. Средневековые солдаты подходят под этот критерий благодаря своему изучению труда Вегеция «Краткое изложение основ военного дела» (в 4 книгах, 118 глав). Вегеций из IV – начала V века дошел до Средних веков как представитель великого прошлого, из которого люди получили свою религию, латинский язык, на котором говорили все образованные люди, и, в общем, все традиции своего общества.

Более развитый в историческом смысле ум, приложенный к древним документам (как, например, у Цезаря), если бы таковой имелся в эпоху Средневековья, мог бы обнаружить, что императорская армия времен Вегеция была хуже армии более древних времен. С другой стороны, мы уже видели, что условия феодального общества имели тенденцию к увековечиванию методов ведения войны, которые были схожи с тем, что делал Вегеций, и отличались от методов Цезаря, в частности, предоставлением кавалерии играть главную роль в наступлении. Армия Цезаря за четыреста с лишним лет до Вегеция по многим параметрам отличалась от римской армии конца IV – начала V века гораздо сильнее, чем эта армия отличалась от армий, появившихся почти через тысячу лет спустя во времена Эдуарда III (английский король в 1327 – 1377 гг. из династии Плантагенетов; начал Столетнюю войну с Францией (1337 – 1453). – Ред.).

Прямое влияние Вегеция на средневековые войны доказывает не только тот факт, что его книга была настольным чтением образованных военачальников того времени, но и многие поразительные сходства между его наставлениями и тем, что они делали в действительности.

Около 1000 года н. э. Вегеций был любимым автором Фалька Черного, талантливого и беспощадного графа Анжуйского. Двести лет спустя труд Вегеция брали с собой во все военные походы Плантагенеты, особенно прапраправнук Фалька Генрих II Английский и сын Генриха Ричард Львиное Сердце. Этот труд был сделан доступным для королевского двора и военных благодаря переводу на французский язык, сделанному около 1300 года, под заглавием «Искусство рыцарства», так как слово «miles» (солдат) стало означать «рыцарь», то есть «истинный солдат». К концу XV века полдюжины изданий книги Вегеция были среди первых напечатанных книг. Одна из них была ее переводом на английский язык, вышедшим в издательстве Кэкстона.

Главное, в чем средневековая практика была схожа с принципами Вегеция, было то, что кавалерия считалась главным родом войск, а пехота – вспомогательным. Пешие солдаты должны оказывать поддержку стремительным атакам конницы прежде всего посредством метательных снарядов. Вооруженные копьями и щитами, пехотинцы могут сыграть главную роль при оборонительных боевых действиях на одном месте. Стоя на одном месте, пехота почти никогда не могла сыграть решающую роль. Средневековая тяжелая пехота, пренебрегавшая этим советом, неизменно терпела поражение, как это случилось с англосаксонским войском в битве при Гастингсе (1066), с фламандскими и немецкими горожанами в сражении при Бувине (1214) и с лондонцами в сражении при Льюисе (1264).

Сравнивая военные действия в древности и в Средние века, я осмелюсь еще раз напомнить читателю, что пехоте в древние времена никогда не приходилось противостоять тяжелой кавалерии, в экипировке которой имелись стремена. То, как трудно развивать наступление, не нарушая сомкнутых рядов, легко можно подтвердить, наблюдая за тем, как в современных мирных условиях штатный батальон в сомкнутом строю пытается идти вперед на параде или даже по учебному плацу. Даже если все условия благоприятствуют, это требует высокой дисциплины и подготовки, и неудивительно, что в бою эта работа была не по силам средневековой пехоте большинства стран, за исключением швейцарской. (Автор пристрастен. Существует масса примеров блестящих действий пехоты, в том числе русской – от сражений Святослава с византийцами (970 – 971) до сражений на Чудском озере (1242), Раковоре (1268), на р. Вожа (1378), Куликовом поле (1380), с Литвой и Польшей и др. – Ред.)

Репутация, которую завоевала себе к XV веку в Европе Швейцария, является одним из основных признаков того, что средневековая война предполагала стать современной войной.

Даже римским легионам в период расцвета империи, вооруженным тяжелым копьем и коротким мечом для нанесения рубящих и колющих ударов, никогда не приходилось противостоять кавалеристам, имевших стремена (которые увеличивали устойчивость всадника, а также способствовали силе удара копьем).

Но помимо основного пункта, что касается кавалерии в сопоставлении с пехотой, есть ряд других поразительных черт сходства между наставлениями Вегеция и военными теоретиками эпохи Средних веков. Они согласны друг с другом в том, что считают правый фланг ударной позицией. По мнению латинского автора, круг с наклоненными вперед пиками, черенки которых упираются в землю, является самым устойчивым оборонительным боевым порядком для пехоты. Мы видим, что он снова и снова применяется в оборонительных сражениях в Средние века. Вегеций считает клинообразный боевой порядок полезным в редких случаях, когда пехота идет в наступление. Мы увидим, что его будет применять пехота фламандских и рейнских городов в сражении при Бувине в 1214 году. Он будет рекомендован в уставе, известном как Siete Partidas (исп. «Семь частей»), составленным Альфонсо Мудрым Кастильским в 1260 году. Что касается экипировки, Вегеций строго критикует то, что его современники часто перестали использовать защитные доспехи. Одним из самых сильных стремлений средневекового бойца было сделать свои доспехи как можно более неуязвимыми. Вегеций советует пехотинцу иметь два меча разной длины, что было обычной средневековой практикой. Были и другие пункты совпадений, например стремление встать так, чтобы солнце было за спиной, использование изображения дракона в качестве широко распространенной эмблемы на флагах частей, которые несли люди, называемые «несущий дракона». Присутствует все тот же метод поджигать деревянные опоры, которые использовали для крепления потолков подкопов во время осады (после их поджигания подкопы (и крепостные стены врага над ними) обваливались). И наконец, имеется поразительный факт: Вегеций говорит об арбалете, называя его «манубаллиста» или «аркбаллиста». После него нам долго не встречаются упоминания о таком оружии.

Разумеется, нельзя быть полностью уверенными в том, насколько все это являлось результатом сохранения традиций римлян, независимо от какого-либо устава, вроде устава Вегеция, или насколько это было обусловлено природным умом самих жителей Средневековья, действовавших независимо от всех традиций. Вообще, известно, что Средние века сильно зависели от традиций; они предпочитали развивать скорее то, что у них есть, нежели вводить новшества. Так, широко известно, что созданная тогда великолепная готическая архитектура была венцом обычного процесса развития. Ее корни уходили в недавнее прошлое. С другой стороны, то, что мы знаем об образованных людях начала Средних веков, которые возрождали римский закон и восторгались античной философией, заставит нас поверить в то, что в военных вопросах, вполне возможно, имелась доля хорошо продуманного восстановления традиций благодаря изучению документов – в данном случае Вегеция.

Читатель не должен принимать людей, живших в Средние века, за педантов. Напротив, все, что нам известно об XI, XII и XIII веках – имеется в виду не только их экипировка и военные сооружения, но и их искусства и ремесла, а также экономические, общественные и политические механизмы, – показывает, что они были исключительно практичными людьми. И как бы сильно такие люди ни расширяли свои знания посредством учения, они вряд ли теряли простоту своей цели и прямоту способов ее достижения. Я уже подробно останавливался на Вегеции, потому что долгое время была мода считать людей эпохи Средних веков гораздо более грубыми и ограниченными, чем они были на самом деле.

Во всяком случае, популярность Вегеция в Средние века подчеркивает преемственность военного мышления в древние времена и в Средние века. Поразительно, как эти войска с коротким сроком службы, обуянные безудержной жаждой сражений и обладающие простой тактикой, всеми возможными способами подражали регулярной профессиональной армии конца империи.

Люди в Средние века, хоть они и были объединены общим желанием иметь полный набор доспехов, были ограничены в своей возможности реализовать этот идеал нехваткой денег. Полный комплект доспехов стоил столько же, сколько и небольшое крестьянское хозяйство. (Гораздо больше – от стоимости нескольких десятков быков до цены нескольких деревень. – Ред.) Поэтому в любой большой армии лишь меньшинство было полностью облачено в доспехи, а многие их не имели вообще. Помимо того, что полный комплект доспехов дорого стоил, они были еще и тяжелыми. Даже в период кольчуг, предшествовавший тому, когда в XIV веке в широкое применение вошли панцири, полный комплект весил 12 – 15 кг. (А когда рыцари облачились в панцири и др., вес полных доспехов составлял 30 – 45 кг.) К тому же кольчугу нужно было носить вместе с тяжелой стеганой или набивной одеждой, которая должна была смягчать сильные удары. Сражаться в полном комплекте доспехов было доступно только сильным, хорошо тренированным воинам. Одетого в броню воина обычно сопровождали один или несколько невооруженных или легковооруженных слуг, которые помогали ему надевать, снимать и подгонять его латы, ухаживали за его конем и вообще выполняли все утомительные обязанности. Такие слуги сами были конными, чтобы иметь возможность сопровождать своего хозяина. Ниже их опять же была феодальная пехота, низы общества – люди, которые были слишком бедными, чтобы позволить себе иметь серьезные доспехи или коня.

Читатель, склонный пренебрежительно относиться к средневековому рыцарю из-за толпы слуг, которых он таскал с собой, должен помнить, что те же самые рассуждения заставят его осудить современный танк, аэроплан, железнодорожную артиллерию и другие специализированные службы из-за многочисленных механиков и другого невоюющего персонала. Очевидно, что любые специализированные войска неуклюжи по сравнению с универсальным личным составом. Это обвинение имеет некоторый смысл в отношении средневекового рыцаря и в отношении одетого в кольчугу кавалериста позднеримского периода, которому, как мы уже видели, также требовались помощники. С другой стороны, в равной степени очевидно, что более низкие категории всех специализированных служб сами по себе имеют некоторую боевую ценность. И в самом деле, сейчас мы увидим, что это было даже более справедливо в отношении средневековых условий, чем сейчас. В конце концов, ясно, что специализированные войска со всеми своими недостатками имеют соответствующие достоинства.

Различные категории средневековых войск приблизительно соотносились с различиями в общественном положении людей, особенно в начале Средних веков. Средневековые хронисты использовали латинское слово «miles» (солдат) в значении «солдат в полном смысле этого слова», то есть кавалерист в полном комплекте доспехов. Это слово «miles» получило в современном языке значение «рыцарь», в подтексте которого подразумевается общественное положение и высокоразвитое понятие чести, которые подразумевает наше слово «рыцарь». Со временем, однако, его социальное значение стало более важным, а его военное значение, соответственно, уменьшилось, и уже к XIV веку число «рыцарей» в армии не имело никакого отношения к количеству полностью экипированных воинов, служащих в армии.

Наконец, в связи с различными категориями средневековых войск следует помнить, что численная доля не одетых в доспехи и частично одетых в доспехи воинов обычно была большой в армии, собранной для задач местной обороны, меньшей – в армии, которая должна была вести боевые действия вдали от места базирования, и еще меньшей – в армии, которая должна была отправиться за море, ввиду того что было невыгодно организовывать транспортировку и пропитание большего количества войск худшего качества по сравнению с хорошо вооруженными и полностью одетыми в доспехи воинами.

Рассмотрев общественные условия, в которых формировались феодальные армии и различные категории, на которые подразделялся набор в них воинов, читатель теперь имеет возможность оценить их тактику.

Средневековые сражение подразделяются на два вида по участию или неучастию в них тяжелой конницы или спешившейся конницы.

Если ни у одной из противоборствующих сторон не было тяжелой пехоты или если они принимали решение спешить часть своей конницы, то тогда сражение протекало быстро в быстро меняющейся обстановке. Такие сражения решались натиском и разумным использованием резервов. Такого рода были сражения при Мюре (1213), сражения Карла Анжуйского (1266 – 1271), при Мархфельде (1278) и Пате (1429).

Когда у одной из сторон имелась тяжелая пехота (или спешившаяся конница), которая была достаточно надежной, чтобы служить стержнем боевого порядка, то сражение превращалось в нечто вроде осады этого воинского отряда. Такой бой мог считаться типично средневековым сражением, так как он был естественным для той стороны, которая чувствовала себя слабее и не спешивала всех или часть своих солдат, одетых в доспехи, чтобы они могли выстоять в обороне, чего не могла сделать конница. Такая тактика давала возможность военачальнику сбросить часть нагрузки с низкосортных частей вооруженных сил, находившихся под его командованием. Очевидно, что от менее качественных войск было бы мало пользы при нападении на облаченных в доспехи солдат противника. Поэтому во время атаки они играли очень незначительную или совсем никакую роль. Но во время оборонительных действий их можно было построить в плотные боевые порядки позади переднего края, на котором стояли их товарищи, защищенные латами. При равной численности их роль в сражении была гораздо меньшей, чем роль передних рядов. И все же их нельзя было не принимать в расчет, так как с точки зрения численности они составляли явно большую часть всей массы войск, против которой направлялась атака конницы противника. Примеров таких типичных для Средних веков сражений много. Согласно дошедшей до нас информации, сражение Карла Мартелла при Пуатье в 732 году из разряда таких. После него случались атаки конницы на пехоту (или спешившуюся конницу) в сражении при Гастингсе (1066), Бремюле (1119), Леньяно (1176), при Бувине (1214), Фолкерке (1298), Куртре (1302), Лаупене (1339), Креси (1346) и в большинстве сражений в Испании (а в России – в битве на Калке (1223), в битве под Коломной в январе 1238 г., на р. Воже (1378), в Куликовской битве (1380). – Ред.).

Пока спешившиеся войска твердо стояли на своей позиции, ощетинившись пиками, их трудно было сломить. Тупые концы пик часто упирали в землю, придавая ему устойчивость правой ногой, как это советовал Вегеций. Такая чисто оборонительная тактика могла сама по себе привести к победе, как в сражении при Креси, в случае если противник продолжал нападать до тех пор, пока не нарушалась сплоченность его собственных войск. Или спешившиеся солдаты могли одержать победу посредством короткого наступления, следующего за отражением повторяющихся атак, как при Куртре и Баннокберне.

Так как настоящую пехоту, главную надежду средневековых армий, можно обнаружить лишь в бедных регионах вроде Шотландии, Ирландии, Уэльса, Скандинавии и Швейцарии (автор забыл про страны Центральной и Восточной Европы. – Ред.), неудивительно, что было мало случаев, когда пешие войска шли в наступление – в отличие от контрнаступлений в сражениях при Куртре или Баннокберне. В битве при Бувине (1214) атаковала и контратаковала и конница и пехота обеих сторон, причем с переменным успехом.

Сражения при Пуатье и Таншбре (1106) – если мы исключим такие менее крупные сражения, как, скажем, при Кошереле и Оре (1364), – являются примерами сражений, имевших место до XV века, которые происходили между конными армиями и в которых обе стороны спешивали всех или большую часть своих всадников. Следует отметить, что в сражении при Таншбре победила та сторона, которая оставила некоторую часть войск конными против полностью спешившегося противника. А при Пуатье решающая контратака Черного принца (Эдуарда) была осуществлена силами рыцарской конницы.

В ходе чисто конного сражения стрельба спешившихся лучников или арбалетчиков была почти бесполезной. Их было легко уничтожить. С другой стороны, когда бой концентрировался вокруг неподвижной массы пехоты, тогда вопрос о превосходстве в мощи стрельбы становился важным. Здесь тактический принцип тот же самый, который повышает значение артиллерии в позиционной войне. Безусловно, средневековый культ доспехов имел тенденцию к принижению значимости стрельбы из лука, но мы уже видели, что полный комплект доспехов стоил так дорого, что никогда не мог бы стать доступным всем. Более того, доспехи для коня редко были в таком же полном комплекте, как доспехи его седока. Соответственно, в типичных случаях средневековых конных атак на пеших (или спешившихся) копейщиков превосходство в мощи стрельбы обычно имело решающее значение. На самом деле так происходило почти всегда.

За пределами Испании, Венгрии и Востока не пользовались приемом ведения стрельбы верхом на лошади. Но этот прием, игравший такую большую роль на закате Римской империи, не был совершенно неизвестен. На гобелене из Байе есть сюжет, изображающий сцену погони и конного лучника. Вероятно, этот прием не использовали широко, потому что агрессивный боевой дух и традиции рыцарской чести вселяли в бойцов желание немедленно напасть на врага и решить вопрос посредством тяжелых ударов.

Когда стрельбу вели всадники, никогда не бывало так, что это делали одетые в кольчуги кавалеристы, умевшие атаковать, как это было на последнем этапе существования Римской империи. В Средние века конница, обладавшая стрелковой мощью, неизменно была венгерской или турецкой легкой конницей, вооруженной луками, или это были испанские копьеносцы. В любом случае не предполагалось, что они будут точно попадать в цель.

Между прочим, существование метательного копья на вооружении у нумидийцев Ганнибала, которое затем перешло к африканским маврам, вторгшимся в Испанию, от них – к испанским христианам Средних веков, а от них – к португальским (не испанским!) тореадорам наших дней, является любопытным примером преемственности, длившейся более почти двух с половиной тысяч лет. И по сей день португальский тореадор уклоняется от нападающего на него быка, проворно поворачивая своего коня, и в то же время он пытается сбить цветную розетку с холки быка при помощи легкого копья, сильно похожего на те копья, которые помогли выиграть сражение при Каннах и подвергли опасности Цезаря в битве при Руспине.

Стратегия в эпоху Средневековья всегда была простой и прямой. Ее первой заботой почти всегда было немедленное проведение сражения, особенно со стороны агрессора, который должен был быстро добиться победы, прежде чем его армия не растает. Если защищающаяся сторона оказывалась явно слабее и хотела растянуть кампанию, то она обычно пряталась за стенами крепостей. Будучи осажденными, ее войска не могли уйти оттуда, разве что к врагу. Обычно защищающаяся сторона сражалась, так как это было делом рыцарской чести защищать своих вассалов от гибели, и та же самая рыцарская честь превращала в сомнительный поступок отказ от сражения на сколько-нибудь равных условиях. С другой стороны, эта простая стратегия часто оказывалась очень правильной, особенно в начале Средних веков. В XIV ве ке необходимость в ней отпала.

Вот и все, что касается общей картины военной обстановки в Средние века.

Мы уже видели, что начиная с III века цивилизация постепенно катилась вниз (с точки зрения своей материальной культуры), и своей низшей отметки в этом падении она достигла в период наибольших набегов викингов в IX веке. После того как викингам и венграм был дан отпор, они были обращены в другую веру и влились в цивилизованное общество, долго спавшие силы Европы начали возрождаться, как будто внезапно пришла весна. Улучшение было многосторонним; историк, изучающий этот период, обычно рассматривает его главным образом в свете нового расцвета папства, который я упоминаю здесь только для того, чтобы напомнить читателю, что политика того времени имела тенденцию обращаться в основном к вопросам религии. Итальянские города, занимавшиеся морскими перевозками, начали вытеснять сарацин из Западного Средиземноморья, а Восточная Римская (Византийская) империя – из Восточного Средиземноморья. Добровольцы текли рекой, желая присоединиться к воинам Реконкисты на Пиренейском полуострове, которые медленно и неуклонно продвигались на юг, в боях изгоняя мусульман из Испании. Но в военных вопросах, да и во всех мирских делах, ведущую роль в этот период весеннего расцвета Европы играли норманны.

Норманнами называли викингов из Скандинавии и их потомков, осевших в других странах. Во Франции христианский мир принял какую-то их часть в свое лоно, поручив их вождям управление довольно большим регионом, который и по сей день называется Нормандией и находится неподалеку от устья Сены, – в 911 году французский король Карл III Простоватый уступил эти земли вождю норманнов Роллону. Этот шаг был абсолютно в духе V века. Однако, в отличие от поселений V века, значительная примесь скандинавской крови в правящий класс (и население. – Ред.) этого галльского региона привела к появлению породы людей, обладавших большей энергетикой и остротой ума, чем можно было увидеть в большинстве мест на Западе на протяжении веков.

Норманны сделали свои армии достойными своего названия. При них стало проводиться точное описание подвластных земель. Была внедрена методика сбора налогов. Так как в основе средневекового налогообложения лежала земля и то, что на ней производилось, требовалась довольно точная землемерная съемка – для того чтобы система налоговых сборов была эффективной. Сборщик налогов – основа основ армии. Вооруженные силы норманнов оставались феодальными, но время от времени они, случалось, нанимали наемников. Можно было мобилизовать феодальные войска большей численности и содержать их более длительное время. Одетая в кольчуги конница, как и везде в Европе, оставалась главным родом войск, но ее тактика усовершенствовалась и стала профессиональной. Пехота, вооруженная луками и др., могла оказывать ей разумную поддержку. К тому же норманны были отличными строителями крепостей. Какие бы земли они ни завоевывали, они густо усеивали их столь прочно построенными укреплениями из камня, что они стоят и по сей день. Подробно их фортификационные сооружения и осадные механизмы мы обсудим чуть позже. А сейчас достаточно будет напомнить вам, что на территории, столь густо покрытой крепостями, боевые действия имели тенденцию превращаться либо в войну внезапных нападений, либо в войну осад.

Здесь удобно вкратце рассмотреть основные детали военной экипировки XI века. Едва ли чем-то особенным она отличалась от экипировки времен Вегеция. Меч был длинным, прямым и обоюдоострым, точно таким, каким был спата, находившийся на вооружении вспомогательных римских войск (наемников) еще с I века. Даже само слово «спата» дошло до наших времен и обозначает «меч» на романских языках («epee» на французском и «espada» на испанском). Метательное копье было достаточно легким, чтобы его можно было держать на вытянутой руке и метать. Даже в XI веке его иногда держали так, что задняя часть древка находилась под мышкой, чтобы служить противовесом наконечнику.

Как и в древние времена, главным метательным оружием был лук, который натягивали как и в древности. Арбалет был известен по крайней мере со времен Вегеция. Исходя из того, что мы знаем об этой эпохе вообще, мы, вероятно, вполне вправе полагать, что арбалетом, по крайней мере в Галлии, на протяжении раннего Средневековья пользовались. Дальность эффективной прицельной стрельбы арбалетчиков до 150 м. Во времена Римской империи согласно регламенту расстояние между башнями на крепостных стенах было примерно 60 м. Конечно, при ведении стрельбы под большим углом возвышения по крупным мишеням, вроде больших скоплений людей, дальность стрельбы была гораздо больше – 300 и более метров.

Что касается защитных доспехов, то щит был иногда узким, в форме ромба с закругленным верхом, иногда округлый или овальный с умбоном посередине. Шлем обычно был железной шапкой конической формы. Иногда к нему была прикреплена деталь, защищающая нос, которую можно было поднимать при желании. Кольчуга обычно делалась из металлических колец и надевалась на кожаную куртку с рукавами по локоть. Кольчужные доспехи могли принимать форму комбинезона со штанами до колен.

Кавалеристы пользовались стременами, как до них это делали римляне по крайней мере со времен Маврикия. Кавалерист сидел в седле с высокой передней и задней лукой, такой же, как у современного ковбоя.

Любопытен тот факт, что священники, служившие в армии, часто пользовались булавой. С таким оружием эти святые люди избегали исполнения прорицания: «Тот, кто возьмет меч, от меча и погибнет», а также соблюдали принцип церкви, не допускающий кровопролития. (В битве при Бувине (1214), где французы сражались с коалиционной армией (немцы, в том числе саксонцы; фламандцы, англичане), один французский епископ, добравшись до английского командующего, так ударил его булавой по голове, что тот без чувств свалился с коня на землю. – Ред.)

В качестве образца войны XI века мы покажем завоевание нормандцами (офранцуженными норманнами и французами) Англии.

Мы уже видели, что Нормандия отличалась от остального латинского христианского мира по своему уровню, но не по характеру. Ее органы управления и военная наука были феодальными, но она применяла их лучше, чем другие. Так, Англия тоже была феодальной, хотя ее феодальная система, по-видимому, была более свободной, чем на континенте (у англосаксов сохранялось много родоплеменных пережитков. Так, король избирался Уитенагемотом – «советом мудрых». – Ред.). Одной особенностью в ее военных методах являлось то, что в оборонительном сражении английские армии успешно применяли огромный топор на длинном древке, известный как «датский топор», которым рубили, держа его обеими руками. До окончательного завоевания норманнами в 1066 году Англия уже завоевывалась датчанами – в IX – X веке не полностью (северо-восток – «область датского права»), а в 1016 – 1042 годах была подчинена полностью, но освободилась, когда умер король Канут, правивший одновременно Данией, Норвегией и Англией.

Вильгельм, герцог Нормандский, претендуя на английскую корону, объявил войну Гарольду, который уже был избран на ее престол. Он построил многочисленный флот и мобилизовал большую армию численностью около 50 тысяч человек (армия Вильгельма насчитывала не более 12 тысяч, а по другим источникам от 7 до 10 тысяч. – Ред.), включая много добровольцев из остальной Франции и даже из Италии и Испании. Некоторые его воины служили за плату, другие надеялись получить английские земли. Повторюсь: мы совершенно неправильно истолкуем нравственную подоплеку этих войн. В то время воины гордились тем, что они вассалы и служат своему сеньору, или же (как в армии Вильгельма) они служили добровольно, с целью завоевать и разделить определенные территории, на которые их военачальнику было отказано в правах. Также эти притязания нельзя приравнивать к чисто формальным притязаниям, которые так часто выдвигают в качестве оправдания современных войн, связанных с династической или национальной агрессией. В такое время, когда христианский мир был един, ни одна просто грабительская экспедиция, направленная против христиан, не могла бы пользоваться такой большой поддержкой. В основе всех действий Вильгельма лежало то, что он будто бы был назначен Эдуардом Исповедником, последним королем Англии (1042 – 1066), наследником трона (что было предлогом и подлогом, поскольку Эдуард III Исповедник на это права не имел – все решал Уитенагемот. – Ред.). К тому же Гарольд был многим обязан Вильгельму (и теперь, когда он был избран королем, Вильгельм посчитал это предательством, в данном случае претензии – к Уитенагемоту. – Ред.).

Феодальная армия Гарольда сосредоточилась на юге Англии. Большой отряд, состоявший из вассалов двух северных графств, оставался у Йорка, чтобы отразить ожидаемое вторжение скандинавов, идущих на помощь находящемуся в изгнании брату Гарольда Тостигу.

Начальные этапы этой военной кампании примечательны двумя необыкновенными марш-бросками Гарольда и хладнокровием Вильгельма. Последний, отплыв на кораблях от побережья Нормандии, был задержан северными ветрами реки Сомма. Те же самые ветры направили Тостига и армию его скандинавских друзей в устье Хамбер (Хамбер – эстуарий (расширенное однорукавное, воронкообразное устье) рек Уз и Трент на востоке Англии. – Ред.). Вероятно, численность ее была очень велика, так как они приплыли на 300 кораблях (скандинавские дракары были рассчитаны на 60 – 80 человек, а численность армии норвежцев – 10 – 15 тысяч. – Ред.). В сражении, которое произошло 20 сентября к югу от Йорка, норвежцы уничтожили армии двух северных английских графств и заняли северную столицу. Заметьте время и расстояния, так как это было связано с тем, что произошло потом. 16-го (скорее всего, 13-го. – Ред.) Гарольд выступил в поход, покинув Лондон. 24-го – через 9 дней (12. – Ред.) – он вместе со своей армией оставил за спиной почти 320 км пути и достиг Тадкастера, расположенного на большой Северной дороге римлян в 16 км (по прямой) к юго-западу от Йорка. Это был хороший марш-бросок (если 12 дней – достоверная цифра, хотя точная дата выхода неизвестна, то в день около 27 км – напряженно, но в пределах нормы).

Гарольд захватил врасплох норвежцев у Стамфордского моста (Стамфорд-Бридж). Они были пешими и успели построиться (значительная часть норвежцев оказалась на кораблях и вступила в бой позже). Гарольд атаковал их, в том числе конницей, нанося удар за ударом, пока, наконец, не смял строй норвежцев и не уничтожил их. Затем то же произошло и с подкреплением с норвежских кораблей.

Затем он направился в Йорк и там дал короткий отдых своим войскам, прошедшим тяжелое испытание.

Тем временем далеко на юге Вильгельму, наконец, удалось переправиться через Ла-Манш. Он высадился в Певенси 28 сентября, через три дня после победы Гарольда у Стамфордского моста. Вряд ли Гарольд, находясь в Йорке, мог узнать об этой высадке раньше 1 октября. Тем не менее он лично прибыл в Лондон 5 или 6 октября. И 14 октября Гарольд уже выстраивал свою армию – уже у Гастингса. Более 380 км было пройдено примерно за 14 дней – снова около 27 км в день. Этому способствовали построенные римлянами дороги, которые, очевидно, поддерживались в рабочем состоянии.

С другой стороны, горячность Гарольда заставила его пойти на ненужный риск. Новобранцы с севера не могли поддерживать нужный темп, а войска с запада не успевали присоединиться к нему. Задержка на несколько дней значительно увеличила бы численность армии Гарольда. Она и так уже была почти равной численности армии норманнов, то есть около 50 тысяч человек (повторимся, что армия Вильгельма насчитывала до 12 тысяч (7 – 12 тысяч), армия Гарольда при Гастингсе после понесенных при Стамфорд-Бридже потерь – до 11 тысяч. – Ред.). Но качество армии Гарольда было хуже, чем у офранцуженных норманнов и французов Вильгельма. Кроме того, его армия только что прошла суровое испытание сражением и длинными переходами в течение месяца с небольшим перерывом на отдых. Большая часть войска Гарольда не имела доспехов, это были плохо вооруженные новобранцы.

Поведение Вильгельма контрастирует с поведением Гарольда, поскольку действия нормандского герцога были хорошо рассчитаны и явно следовали заранее составленному плану. Он не позволил себе поддаться искушению и не ринулся, пользуясь отсутствием Гарольда на севере страны, в Лондон, расположенный менее чем в 90 км. Он держался вблизи южного побережья Англии и быстро возводил укрепления у Гастингса и Певенси, чтобы защитить свои корабли и запасы и прикрыть возможную погрузку на суда в случае, если он потерпит поражение в предстоящем сражении. Шансы Вильгельма на победу в этом сражении были выше. Тем временем нормандцы систематически грабили Кент и Суссекс вдоль и поперек. Вильгельм знал своего соперника и рассудил – правильно, как показали дальнейшие события, – что это может заставить Гарольда принять бой, прежде чем все воинские отряды с севера и запада Англии присоединятся к нему. Помимо серьезного обязательства защищать своих вассалов, у этого англичанина был дополнительный мотив: он сам был узурпатором. Малейший признак слабости с его стороны мог обрушить его шаткое политическое положение.

Поэтому Гарольд выдвинул свои силы к холму Сенлак, который с того времени стал известен также как холм Битвы, в 8 км от укрепленного лагеря Вильгельма в Гастингсе, и там стал ожидать вражеского наступления. Он занял очень выгодную позицию. В тылу у него находился лесной массив, куда он мог отступить в случае необходимости.

Сражение при Гастингсе

Если смотреть с севера, сама позиция имела форму буквы «Т» с короткой вертикалью, которая соединялась с более возвышенной местностью в тылу, и длинной поперечной линией около мили (1,6 км) из конца в конец. Передней частью поперечной линии служил длинный склон, такой крутой, что кавалеристам в доспехах, вероятно, было бы трудно двигаться вверх по нему. На левом фланге защищающейся стороны он был самым пологим, почти по всему фронту чуть круче, а на правом фланге он был весьма крутым. Каждый конец этой поперечины закруглен, и между ней и возвышенностью, расположенной севернее, есть овраги, не столь глубокие, но имеющие более крутые склоны, чем склон перед позицией войска Гарольда, и атакующей коннице Вильгельма было просто невозможно их преодолеть.

14 октября Гарольд со своим войском (дружина короля и крестьянское ополчение) занял позицию на холме Сенлак.

Несмотря на огромную естественную выгоду такой позиции, Вильгельм был вынужден атаковать англосаксов, иначе по прошествии времени численность армии Гарольда возросла бы. Тем временем присутствие английской армии ограничивало добывание продовольствия и фуража. Поэтому, когда вечером 13 октября контакт с противником был установлен, герцог приготовился к наступлению на следующий день.

Нормандцы тронулись на рассвете. Пройдя около 8 км, они увидели с холма Тельхам английское войско построившееся на холме Сенлак (холме Битвы) напротив них. Нормандцы развернулись для боя в три линии: первая – легковооруженные лучники, затем пехотинцы (многие, если не все, были в доспехах) и, наконец, одетая в латы конница.

Как и большинство сражений, битва при Гастингсе началась с обстрела друг друга. Несмотря на крутой склон холма, дававший преимущество англосаксам, нормандские лучники, превосходившие противника как дальнобойностью луков, так и искусством стрельбы, добились преимущества над лучниками Гарольда, но все же не подавили англосаксов. И когда в атаку пошла нормандская пехота вместе с конницей, англичане встретили их копьями, секирами и каменными топорами на длинных древках. Нормандцы атаковали несколько раз, но были отбиты. Их лучники хоть и нанесли англичанам значительный урон, не смогли поколебать их стойкости.

Конница нормандцев также не добилась успеха. Ее везде отбрасывали. Тогда Вильгельм приказал своим рыцарям атаковать противника, а затем обратиться в притворное бегство, чтобы увлечь за собой англосаксов, заставить их расстроить свой боевой порядок и спуститься с высоты вниз, где конница и пехота нормандцев (лучше вооруженные и организованные) могли бы действовать свободнее. Маневр удался. Рыцари атаковали англосаксонскую пехоту, а затем начали отступать и увлекли ее за собой. Когда почти все англосаксы спустились с высоты, они внезапно были контратакованы конницей Вильгельма, а также пехотой и были разбиты.

Последний этап сражения представлял собой добивание того, что оставалось от армии Гарольда. Окруженные со всех сторон, остатки англичан некоторое время стойко держались. А нормандские лучники стреляли по огромной неподвижной цели перед собой. Вильгельм приказал лучникам вести навесной огонь. Одна из стрел, выпущенных таким образом, поразила Гарольда в глаз. Вскоре после этого последняя атака норманнов достигла желаемого результата: Гарольд был добит, ему отрубили голову, англосаксы – то, что оставалось от войска, – были разгромлены и уничтожены.

Красноречивым доказательством жестокого напряжения сил в сражении было то, что один из главных вассалов Вильгельма в один из моментов боя советовал ему отойти. Но герцог Нормандский был сделан из более крепкого материала; он приказал продолжать атаки и добить врага.

Одержав полную победу, Вильгельм продолжал действовать методически и с самообладанием. Вместо того чтобы помчаться вперед в Лондон, он направился вправо и овладел Дувром, главным портом, через который можно было попасть на остров. Только после этого он пошел на столицу. Когда Вильгельму ее сразу не сдали, он мудро воздержался от немедленного нападения на нее. Следует отметить, что любая столица из-за своей величины всегда была слишком большой, чтобы ее могла удержать небольшая средневековая армия (у Вильгельма, напомним, до 12 тысяч). Симон де Монфор перед Тулузой в 1218 году и английские противники Жанны д’Арк перед Орлеаном в 1429 году (англичан здесь было примерно 7 тысяч) не смогли даже при помощи детально разработанных укреплений блокировать весь периметр атакуемого города. (Автор подтверждает тем самым малую численность войск. Если бы Вильгельм имел 50 тысяч, он обложил бы маленький тогда Лондон со всех сторон. – Ред.) Что касается Лондона, то в 1066 году Завоеватель удовольствовался тем, что сжег его южный пригород к югу от Темзы. Затем он направился на запад, систематически опустошая окрестности, переправился через Темзу в Уоллингфорде вверх по ее течению (в 80 км к северо-западу от Лондона по прямой) и повернул на северо-восток. К этому времени, когда он достиг побережья к северо-востоку от города, в Лондоне поняли, что они вымрут от голода: столь широким и полным было нанесенное стране разорение. Поэтому жители Лондона послали к нему делегацию, которая встретила его в Беркемстеде, в 45 км к северо-западу от Лондона, и сдали ему и город и корону. Это практически завершило завоевание. Вильгельму оставалось лишь подавить отдельные восстания в отдаленных районах страны. При этом многие англосаксы стали коллаборационистами и охотно помогали Вильгельму, который теперь был «законным королем».

Быстрое укрепление Вильгельмом своих завоеваний оказалось возможным потому, что в Англии в то время отсутствовала какая-либо хорошо организованная система фортификации. Вильгельм же, завладев своим новым королевством, немедленно начал укрепляться в нем, густо усеивая его постоянными каменными укреплениями. Это огромное предприятие было в духе римских традиций, и отдельные постройки такого рода стали известны как castles от латинского слова «castellum», что означает «крепость», «замок». Разница между средневековыми войнами на театрах военных действий, лишенных крепостей, и войнами, которые велись на театрах военных действий, густо покрытых такими укреплениями, очевидна. К стратегической эффективности такой системы и к стратегическому размещению отдельных крепостей я вернусь в связи с военной кампанией Иоанна Плантагенета в 1216 году, целиком продиктованной системой крепостных сооружений. А пока я расскажу о принципе, по которому они располагались относительно местности вообще, но с учетом реального расположения их стен.

В отличие от римлян норманны (а вместе с ними и все другие народы в Средние века) предпочитали неприступные места. Римляне в период расцвета империи, имея свою дисциплинированную пехоту, предполагали легко удерживать свои укрепления и всегда предпочитали активную оборону. Поэтому, хотя римляне, возможно, и предпочитали строить свои крепости на возвышенности, склоны которой затруднили бы нападение противника и дали бы метательным снарядам защитников большую дальнобойность, чем у осаждающих, в то же время они не располагали свои укрепления на скале, чрезмерно крутой горе или позади реки или болота, потому что такие природные препятствия не дали бы возможности гарнизону делать вылазки. С другой стороны, жители эпохи Средневековья предпочитали такие места всем другим, потому что, как мы уже видели, у них обычно не было дисциплинированной пехоты, и они вели главным образом пассивную оборону. Поэтому они всегда старались увеличить количество препятствий, которые должны были преодолевать осаждающие, чтобы заставить их брать крепость шаг за шагом, даже если все эти препятствия затрудняли вылазки обороняющихся.

Каменные укрепления во времена раннего Средневековья в Западной Европе почти не строились – использовались старые римские. Люди того беспокойного времени только подновляли и восстанавливали некоторые из многочисленных и великолепных древних построек, которые еще существовали. Когда же приходилось возводить что-то новое на новом месте, отсутствие средств вынуждало довольствоваться тем, что они рыли ров, делали из земли, вынутой из этого рва, насыпь и увенчивали ее частоколом. Большинство укреплений, которые служили для отражения нападений викингов, мадьяр и язычников-славян, были такого рода. Обычным материалом, использовавшимся для постройки укреплений, было дерево. Но какое-то строительство из камня тоже велось. Например, такими были два укрепления перед мостом в Париже, которые оказали такое активное сопротивление викингам в 886 году. Параллель со строительством каменных церквей в то время приведет нас к заключению, что такие постройки были простыми, массивными и приземистыми.

Использование дерева в фортификационных работах в Западной Европе сохранялось в XI веке, даже в начале XII века. На одной из сцен, изображенных на гобелене из Байе, показаны солдаты Вильгельма Завоевателя, которые идут в атаку с горящими факелами на оборонительные укрепления Динана в Бретани – что было бы, разумеется, бесполезно, если бы стены были каменными. Многие из собственных укреплений Завоевателя, которыми он усеял Англию, по-видимому, поначалу были деревянными. Во Фландрии вплоть до 1130 года местная знать обычно строила окруженные частоколом земляные укрепления с чем-то вроде башен на ограде и цитадель, которая возвышалась над всей местностью. Странно обнаружить, что Фландрия все еще была такой бедной в XII веке, что не могла себе позволить каменные постройки.

Норманнскую крепость можно легко изучить по руинам, которые в изобилии все еще стоят на территории от Шотландии до Сицилии. Почти вся ее сила была сконцентрирована в одной-единственной большой башне, которая является самой удаленной и укрепленной частью средневекового замка, использовавшейся как последнее убежище. Существовала внешняя стена, которая окружала внутренний двор, но на ней были только небольшие башенки, ненамного больше караульной будки, и это было лишь второстепенной особенностью.

Причина, по которой норманнские военные инженеры предпочитали вкладывать большую часть средств в одну башню, состояла в том, что она сочетала в себе высоту и максимальное пространство внутри с ограниченным периметром, который требовалось защищать. Необходимо было только достаточное количество людей у бойниц на стенах, которые должны стрелять и бросать вниз всевозможные снаряды – на любого, кто пытался делать подкоп под основание стены или штурмовать ее. Из-за ее большой высоты осаждающим было трудно уклоняться от обстрела и от всего того, что на них сбрасывали. Со стены также открывался более широкий обзор.

Иногда главная башня норманнской крепости была круглой, с открытым пространством в центре. Такое укрепление было во времена раннего Средневековья более или менее естественным результатом развития замкнутого пространства, обнесенного частоколом, и могло заменить его – особенно потому, что естественные или искусственно насыпанные холмы могли быть достаточно прочными, чтобы выдержать вес массивной башни. Типичная норманнская главная башня замка или крепости была массивной и квадратной с квадратными башенками по углам и часто с плоскими, узкими контрфорсами, которые доходили до середины каждой стороны. Вход в нее находился обычно на один этаж выше от уровня земли. Нужно было подниматься вверх по лестнице внутри прямоугольного более низкого сооружения, примыкающего к одной стороне основной постройки. Каменная кладка была грубой, камни – относительно небольшими, отделенными друг от друга широкими стыками из строительного раствора. В цитадели Вильгельма Завоевателя, в Белой башне Тауэра, эти стыки настолько широки, что в стене содержится больше строительного раствора, чем камня. Эти стены имеют не менее 4,5 м в толщину у основания и 3 м – наверху.

Во время средневековых осад существовали подобия римских осадных средств, в частности технических, а также насыпи, которые постепенно становились вровень с оборонительными стенами. Как только сооружение такой насыпи завершалось, защитникам осажденной крепости приходилось отражать штурм на довольно широком фронте.

И остальные древние осадные средства находили применение на протяжении раннего Средневековья и XI века. Новых открытий сделано не было, за исключением «греческого огня», и, без сомнения, старые механизмы копировались грубо и в гораздо меньших масштабах. И тем не менее практически все орудия и механизмы, применявшиеся при осадах древними, использовались и в раннем Средневековье.

Позиционная война, как ее стали понимать со времен Первой мировой войны, значительно повысила роль артиллерии. Вплоть до 1100 года единственными известными видами «артиллерии» были катапульты, которые работали по принципу кручения и натяжения. Торсионная катапульта делалась из тяжелой деревянной рамы и толстого скрученного тяжа (пучка) из длинных волос (сухожилий, ремней и т. п.), который проходил через ее переднюю часть. В этом тяже был закреплен один конец подвижной балки, у которой на другом конце имелось углубление в форме ложки. Этот свободный конец оттягивали назад и вниз при помощи ворота или большого коленчатого рычага, находящегося позади рамы. При этом увеличивалось скручивание волосяного тяжа; камень, который нужно было бросить, помещали в углубление балки. Свободный конец подвижной балки затем отпускали, сняв стопор. Сила скручивания заставляла балку описывать вертикально и вперед направленную дугу; балка двигалась достаточно быстро, чтобы метнуть камень под большим углом. Конечно, метательные снаряды редко были одинаковы по весу. К тому же сырая или сухая погода влияла на состояние пучка волос или сухожилий. Соответственно, обслуга такого механизма была такой большой, что его обычно использовали для бомбардировки больших целей.

Другой механизм, известный как баллиста, представлял собой очень большой арбалет, натянутый при помощи ворота. Он выпускал огромные стрелы с большой силой, которые летели по настильной траектории и обладали значительной точностью. Конечно, они не могли пробить стены. Такая катапульта применялась против далеких целей, вроде строя воинов противника, находившихся вне пределов досягаемости обычного метательного оружия пехоты.

Осаждающие, наступая, прятались от летящих в них предметов, стрел, кипятка и горячей смолы оборонявшихся за щитами, крепкими, но достаточно легкими, чтобы их можно было перемещать по обстановке.

Катапульта метала камни весом 150 – 480 кг на расстояние 250 – 400 м; камни весом до 30 кг и тяжелые стрелы – до 850 м.

Передвижные башни, высота которых была такой же или даже больше высоты оборонительных укреплений, накатывали (сооружая перед ним настил) до тех пор, пока перекидные мостки на их вершине не сбрасывались на стену обороняемой крепости. Затем начинался штурм – все новые и новые воины осаждающих взбирались вверх по осадной башне и по перекидному мосту, проникали в осажденную крепость, где разгорался бой. Тем временем лучники или арбалетчики, расставленные на верхней части башни, старались застрелить тех защитников, которые оказывали сопротивление штурмующим. Именно при помощи передвижных башен крестоносцы взяли Иерусалим в 1099 году.

Недостатки передвижной башни довольно очевидны. Она была не просто тяжелой, а очень тяжелой. Соответственно, ее можно было двигать вперед только по сравнительно ровной и прежде всего твердой поверхности. Кроме того, ей нужна была защита зажигательных средств оборонявшихся, что достигалось обычно при помощи сыромятных кож, навешиваемых спереди и частично с боков. Защитники (как в XVIII – XIX вв. краснокожие индейцы в США, осаждавшие пограничные блокгаузы) обычно стреляли по башне стрелами с прикрепленной к ним горящей паклей. Самым же эффективным средством были огромные стрелы, которые выпускали из баллисты.

Также осаждающие использовали выдвинутое вперед некое низкое укрытие, которое служило защитой атакующих у основания стен, с которых велся обстрел. Такие укрытия были известны как «коты». Римское же название такого укрытия было musculus, то есть «мышка», очевидно, потому, что они «прогрызали» себе путь вперед. Эти укрытия были достаточно длинными, так что прятавшиеся под ним люди могли приходить и уходить с его задней стороны (которая не должна была находиться слишком близко от стены). Они также были узкими и имели крутые скаты крыши пропорционально их длине, чтобы быть достаточно крепкими и выдерживать удары камней и других снарядов, которые бросали осажденные сверху. Для большей крепости крыша имела заостренную форму и была защищена от огня сырыми шкурами.

Либо этот «кот» подходил на расстояние нескольких метров от стены, чтобы затем атаковать ее при помощи тарана, либо головную часть «кота» поднимали и прислоняли к стене, чтобы дать прикрытие для разрушающих каменную стену при помощи кирки, молота и лома. Таран и похожий на него бур представляли собой огромные балки, которые раскачивали на цепях, свисающих с конькового бруса «кота», который их прикрывал. Таран и бур отличались друг от друга тем, что у тарана – по-английски таран «ram», это же слово имеет значение «баран» – была широкая крепкая головная часть (как у настоящего барана), которой ударяли по стене. А у бура был заостренный конец, который предназначался для того, чтобы ломать каменную кладку камень за камнем. Если стена не была слишком толстой или слишком крепкой, то таран делал в ней трещины и в конце концов проламывал ее повторяющимися ударами в одно и то же место. Работа бура была еще более медленной и более локализованной.

Трудно представить себе, что таран мог сделать со стеной толщиной 4,5 м, как в Тауэре в Лондоне. Также мы не можем подсчитать время, необходимое для того, чтобы бур (который использовали не так часто, как таран) оставил какой-то след в таких стенах. Тем временем защитники, даже если им не удалось разбить или сжечь «кот» сверху, могли захватить головную часть тарана или бура большими клещами, чтобы не дать возможности нападающим оттащить его назад для нанесения удара по стене, или попытаться ослабить его удары посредством веревочных матов или мешков, набитых чем-нибудь мягким, которыми они прикрывали поверхность стены в том месте, куда направлялись удары. Если клещи или «мягкая защита» достигали своей цели, то осаждавшим ничего не оставалось делать, как двигать «кот» вперед и делать подкоп у основания стены при помощи кирок, молотков и ломов. По мере того как подкоп углублялся в стену, его укрепляли бревнами. Когда решали, что сделано уже достаточно, подпорки (пропитав их жиром) поджигали, и (если подкоп был сделан достаточно большим) часть стены обрушивалась, образуя брешь. Этот способ подрывания под стены был известен древним точно так же, как и таран, и передвижная башня, и был описан Вегецием (и более ранними авторами).

В течение этого периода защитники первоклассной каменной крепости обычно могли довольствоваться исключительно пассивной обороной, доверяя скорее высоте и толщине стен, нежели любым своим попыткам помешать действиям осаждающих. Конечно, строительство такой крепости стоило недешево. Будучи построенной, она своей колоссальной прочностью давала возможность горстке людей внутри долгое время оказывать сопротивление целой армии осаждавших. Вы часто будете встречать утверждения, что, учитывая военные условия того времени, такую крепость невозможно было взять иначе как измором. Однако и такие крепости ухитрялись брать – используя примитивные с нашей точки зрения средства, вроде осадных лестниц, и неся, естественно, большие потери.

Таково было военное искусство в Западной Европе перед Крестовыми походами, этими большими военными кампаниями, которые являются вехой в каждом аспекте средневековой цивилизации. Я завершаю эту главу рассмотрением их стратегии.

Проблема состояла в содержании, снабжении и транспортировке неоднородных по составу армий, основой которых был латинский христианский мир с центром на севере Франции, к театру военных действий в Палестине. Очевидно, трудности решения такой проблемы, в современных терминах, которые мы называем штабной работой, были так велики, что сложно их преувеличить. Верно то, что венгров обратили в христианскую веру приблизительно в 1000 году, так что теперь долина Дуная стала открытой для христианских армий, чего не было с V века. Константинополь также был дружественным (как дружественным было уцелевшее под властью мусульман население Анатолии, в частности армян Киликии), но с византийцами периодически возникали сложности в отношениях. Заплатить за перевоз по морю итальянским республикам (Генуе, Венеции) означало избежать риска умереть от жажды, жары и голода в ходе походе через разоренную Малую Азию, но можно было утонуть во время бури или морского боя. К тому же стоимость Крестовых походов была поистине разорительной.

Во многих книгах о Крестовых походах мало кто пытается изучить работу их «штабов», финансовое и иное обеспечение. Насколько хорошо экипированы и обеспечены продовольствием были иногда армии крестоносцев, можно судить по успехам крестоносцев в южной Франции, отправившихся в Первый крестовый поход в 1096 году. Под командованием графа Раймунда IV Тулузского они крайне неблагоразумно и напрасно пытались пройти по труднопроходимому и негостеприимному восточному побережью Адриатики. Незнание географии, которая позволила бы совершить такую попытку, контрастирует с их поразительным успехом. Вместо того чтобы потерять всю свою армию из-за голода и тягот похода, Раймунд вышел у Диррахия (Драча) наполовину готовый к действиям.

У византийцев была подробная информация по Анатолии – своим утерянным провинциям, включая дороги и расстояния, но эта информация была во многом устаревшей, потому что турки-сельджуки, которые владели Малой Азией более пятнадцати лет, довели ее до того, что многие мосты и водоемы стали непригодными для использования, и разорили страну вообще. В частности, турки защищали себя тем, что намеренно и постоянно опустошали широкую полосу территории вдоль мест своего проживания. Как будто этого было недостаточно, турки с определенной долей самопожертвования опустошали многострадальную Анатолию (которая теперь была их страной) по маршруту движения армии крестоносцев по мере приближения последних. К тому же между византийцами и крестоносцами существовало расхождение в политических целях: византийцы прежде всего хотели возвратить себе Анатолию, а крестоносцы – завоевать Палестину. Соответственно, византийцев всегда прельщала возможность использовать незнание географии крестоносцами с целью сделать их нечаянными слугами Константинополя.

Стратегические успехи и поражения крестоносцев были следующими.

Нищий авангард Первого крестового похода (1096 – 1099) в 1096 году достиг Анатолии лишь для того, чтобы сразу же быть вырезанным турками. Подошедшие весной основные силы похода освободили от турок западное побережье Малой Азии и взяли Никею. Затем они захватили южный из двух крупных путей, ведущих в глубь страны, ради Дорилея (в настоящее время Эскишехир) и Икония (современный Конья) до главного прохода через горы, известного как Киликийские Ворота (современный Кюлек-Богазы). Они нанесли поражение туркам при Никее и затем при Дорилее перед тем, как достигли гор Тавр. В 1097 – 1098 годах крестоносцы семь месяцев осаждали и взяли Антиохию, затем сами были в ней осаждены, но разбили врага. В июне 1099 года войско крестоносцев подошло к Иерусалиму и 15 июля после отчаянного штурма взяло город. Этот успех был закреплен победой 12 августа при Аскалоне, где было разбито высадившееся египетское войско. После этого было образовано Иерусалимское королевство. Крестоносцы преодолели все трудности, хотя испытывали жестокие лишения и потеряли много людей, которые погибли в боях, умерли от жары, болезней и голода.

Второй крестовый поход (1147 – 1149) осуществлялся двумя отрядами. Германцы вышли из Никеи через Дорилей, но у них кончился провиант, когда они находились в 100 – 120 км от Икония, и им пришлось повернуть назад, потеряв большую часть своего личного состава от голода и турецких стрел. Французы, возглавляемые своим королем Людовиком VII, оставались на территории Византии, пройдя вниз по западному побережью до устья реки Меандр (современный Мендерес), а затем поднявшись вверх по ее долине. Остановленные турками к востоку от Лаодикеи (современный Денизли), они повернули на юго-восток к Атталии (Анталье). Сюда они добрались благополучно, хотя и начали уже испытывать нехватку продовольствия. Там король, рыцари и знать сели на корабли и отплыли в Палестину, оставив пехоту, которая была уничтожена при совершении отчаянной попытки пройти вдоль труднопроходимого морского побережья восточнее Атталии.

Третий Крестовый поход (1189 – 1192) возглавляли три крупных полководца: английский король Ричард I Львиное Сердце, французский король II Филипп Август и германский император Фридрих I Барбаросса. Ричард I и Филипп II отправились морем. Фридрих со своими германскими крестоносцами (первоначально до 100 тысяч) пошел по пути Людовика VII до Лаодикеи. Оттуда они пошли на восток к Иконию, который они взяли с ходу. По дороге немцы потеряли много лошадей от стрел турок, но благодаря своим арбалетчикам они нанесли врагу больший урон, нежели им был причинен. Как обычно, крестоносцы начали страдать от голода, прежде чем достигли Икония. После того как они захватили его, Фридрих I Барбаросса утонул при переправе через реку Салеф, после чего его армия распалась.

После успехов Первого крестового похода и похода Фридриха I Барбароссы, который с боями пробился через Малую Азию, удивительно читать утверждения некоторых историков о том, что у крестоносцев была «плохая организация или почти никакой». Конечно, никакая беспорядочная масса людей, не спаянная дисциплиной или не имевшая транспорта, не могла сражаться и совершать успешный поход в течение многих недель и даже месяцев по опустошенной стране.

Укрепившись на Святой земле, крестоносцы позже потерпели фиаско, потому что их оккупационная армия, если не считать временных подкреплений, никогда не была достаточно многочисленной, чтобы распространить свои владения на восток до пустынь. Когда власть крестоновцев была сильна, они создавали помехи, но никогда не могли целиком прервать сообщение между Египтом и Дамаском. Когда мусульмане в Месопотамии, Сирии и Египте объединились под руководством такого энергичного человека, как Салах-ад-дин (Саладин), христианам здесь стала угрожать смертельная опасность.

Во время двух своих вторжений в Египет крестоносцы потерпели неудачу из-за незнания или недостаточного понимания географических условий. Им следовало бы высадиться в Александрии или, что еще лучше, в Пелусии, неподалеку от современного Порт-Саида, а затем наступать на Каир вдоль дельты Нила. Вместо этого они дважды совершили ошибку, соблазнившись городом Дамиетта (современный Думьят), который расположен на берегу самой дельты (в ходе Пятого крестового похода 1217 – 1221 гг. австрийский герцог Леопольд VI и венгерский король Андраш II; и в ходе 7-го Крестового похода 1248 – 1254 гг., во главе с французским королем Людовиком IX Святым). Поскольку дельта представляет собой сеть рукавов и каналов, непроходимых в военных условиях, оба вторжения потерпели крах (австрийцы и венгры взяли Дамиетту, но вынуждены были заключить с египтянами перемирие, французы же действительно потерпели крах. – Ред.).