Глава 6

Тактика в Крестовых походах и сражение у Мюре, 1099 – 1213 гг.

Во многих аспектах развития цивилизации и военного искусства вернувшиеся крестоносцы были учителями западного христианского мира, молившегося Богу на латинском языке. Мышление западного человека, уже достаточно живое и мощное, сильно развили путешествия и энергия, порожденная участием в широкомасштабных военных действиях.

Прежде всего, экономическая сторона войн крестоносцев в целом отличалась от многих боевых действий в Западной Европе. В той или иной форме христиане в Палестине могли рассчитывать на денежные пожертвования из своих родных краев. Это сделало возможным не только строительство сложных крепостей в доселе невиданном масштабе, результатом этого стали также стабильные и специализированные кадры.

Давайте рассмотрим некоторые пути, благодаря которым стало возможным это усиление стабильности и специализации личного состава. Военные организации орденов тамплиеров (храмовников) и госпитальеров имели возможность давать своим рыцарям постоянное военное образование, которого часто было достаточно, чтобы они могли выступать в роли начальников штабов различных королей. Так, тамплиер Жильбер с успехом вывел армию французского короля Людовика VII из гор Анатолии к востоку от Лаодикеи в 1147 году, а госпитальер Гарен выступил в роли знающего свое дело штабного командира при Филиппе II Августе в сражении при Бувине (1214). В нескольких случаях мы видим организованные разведывательные контингенты за работой в армии Людовика VII и Ричарда I Львиное Сердце в 1190 году. В каждом случае эти корпуса набирались из числа невооруженных паломников, идущих в Святую землю. Наконец, было создано подобие департамента разведки в виде высокооплачиваемой службы шпионов. Регулярно проводилось изучение вооруженных сил предполагаемого противника (наряду с топографией предполагаемого театра военных действий). Сохранилось два таких отчета, имевших отношение к вооруженным силам султана Египта и топографии этой страны. Они включают в себя описание дорог и схему расстояний от Газы в Палестине до Каира и Александрии.

Что касается экипировки, то после 1100 года быстрый прогресс христианского мира отражается в ряде усовершенствований доспехов. Улучшается качество кольчуги (древнего изобретения, очевидно кельтов (хотя некоторые утверждают, что ассирийцев) 1-го тысячелетия до н. э.). Широкое распространение получили кольчужные штаны; рукава кольчуги удлинились до запястья. Шлем приобрел форму горшка (или ведра) с прорезями, через которые можно было смотреть и дышать. Всякий, кто никогда не надевал его, будет удивлен, обнаружив, как много он может увидеть даже через крошечные прорези, когда они правильно размещены, точно так же, как в некоторых авиационных защитных очках начала ХХ века и эскимосских деревянных очках с узкими прорезями, защищающих глаза от слепящего, отраженного от снега света. Недостатком большого шлема был, во-первых, его вес, который мог доходить до 8 и более килограммов. От него человек уставал, под шлем надо было надевать полотняный, лучше простеганный, подшлемник. Поскольку цилиндрический шлем с плоской вершиной недостаточно плотно прилегал к голове, воин, который его носил, рисковал своим носом, если получал сильный удар в лицо. Приблизительно в 1200 году этот последний недостаток был исправлен : шлем стали делать заостренным спереди. С усовершенствованием кольчуги щит стал меньше и менее остроконечным. Так как кольчуга была гибкой, она мало мешала движениям. Полный комплект доспехов мог весить самое малое 14 – 15 кг (обычно гораздо больше – за 30 кг); одна кольчуга весила от 6,5 до 14,5 кг. И все же у кольчуги был один недостаток: какой бы непробиваемой она ни была, она не могла защитить человека от ушибов или даже переломов костей при сильных ударах мечом, секирой, копьем, булавой и др. Соответственно, с кольчугой носили куртку из кожи или толстой простеганной ткани, которая называлась гамбезон или хакетон. Эти гамбезоны были такими прочными, что даже сами по себе могли защитить от стрел, пущенных из короткого лука. Иногда тяжеловооруженные всадники надевали только их, когда им предстояло сражение, требовавшее даже большей, чем обычно, мобильности, которой могла располагать конница в XII и XIII веках. Обычно гамбезоны были единственными доспехами пеших солдат. Один мусульманский летописец пишет об арбалетчиках Ричарда Львиное Сердце в Арсуфе (1191), что их гамбезоны были так утыканы турецкими стрелами, что они были похожи на ежей и по-прежнему продолжали идти, оставаясь целыми и невредимыми.

После 1200 года на шлемах появляются подвижные забрала и в это же время – отдельные части доспехов из листового металла. Даже в хорошем гамбезоне никакая кольчуга не могла защитить от самого сильного удара, особенно секирой. Когда конница сражалась с конницей, а пехота – с пехотой, удар, направленный сверху вниз (мечом, секирой и др.), если он не попадал по шлему, с большой вероятностью разрубал плечо. Кавалеристы, сражавшиеся с пехотой, чаще получали раны в голень, колено или бедро, а также в бок. Поэтому в XIII веке мы видим, что в моду постепенно входят пластины, прикрывающие плечи, а затем колени и бедра. Такие пластины носили поверх обычной кольчуги, так что их вес прибавлялся к весу надеваемых доспехов. Полководцы того времени быстро реагировали на потерю мобильности, вызванную этим дополнительным весом. Одним из многочисленных примеров служит Симон де Монфор в осаде Тулузы в 1218 году, спустя 5 лет после своей громкой победы при Мюре. Так как осажденных было больше, чем его собственных людей, ударная «группировка» под его личным командованием была предназначена для усиления любой точки фронта осаждающих, где требовалась быстрая подмога. Поэтому де Монфор уделял внимание тому, чтобы его конники снимали свои набедренные доспехи. В XIII веке встречаются доспехи для лошадей, которые имели вид кожуха из свободно свисающей ткани или войлока. К концу века к этим доспехам даже добавлялась кольчуга. (Кольчужные доспехи для лошадей появились гораздо раньше. – Ред.)

В вопросах тактики сражения крестоносцев демонстрируют заметный и довольно стабильный прогресс, который можно разделить на три отдельных этапа.

Первый этап, длившийся шесть лет с 1097 по 1102 год, можно назвать этапом первого опыта. В этот период ни одна сторона не делала никаких попыток приспособить свою тактику к тактике противника и судьбу сражения решали главным образом военная удача и ошибки отдельных полководцев. Христиане обычно, но не неизменно добивались успеха благодаря превосходству своей тактики сокрушительных ударов тяжелой конницы и ближнего боя.

На втором этапе, который длился пятьдесят четыре года с 1102 по 1156 год, христиане извлекли урок, который состоял в том, что их одетые в кольчуги всадники должны были получать поддержку от надежной пехоты, вооруженной как пиками, так и метательным оружием. Мусульмане не могли противопоставить что-либо серьезное такой тактике, и поэтому христиане добивались успеха практически в каждом правильном сражении. То, что эти победы не приносили больших результатов, было следствием не обстоятельств, связанных с тактикой, а исключительно следствием потребности в большей (и постоянной) численности христианских войск.

На третьем этапе, который длился более века с 1156 года до конца Крестовых походов в 1271 году, мусульмане увидели свой шанс в попытке отделить конницу христиан от их пехоты. Когда эта попытка увенчивалась успехом, крестоносцы обычно терпели поражение. Когда же христианские конница и пехота держались вместе, они обычно выигрывали бой. Однако, несмотря на успехи мусульман, побед христиан было больше, чем поражений. Крестоносцев в конце концов выбили из Палестины и Сирии, прежде всего из-за хронической нехватки людей и неудачно складывавшихся политических условий.

Здесь следует заметить, что у мусульман существовали два отдельных тактических метода. Турки в Малой Азии, северной Сирии и северной Месопотамии устраивали мелкие стычки с силами конных лучников – в незабываемой характерной для Востока манере, как это делали до них венгры, а еще раньше – парфяне и т. д. Ведь ближайшими предками турок были кочевники тюрки-огузы (которые начали свой победный путь из кочевий в предгорьях Копетдага в современной Туркмении, разгромив затем в 1040 г. при Данданакане близ Мерва войско Газневидов, в 1055 г. сокрушив иранское государство Буидов, а в 1071 г. под Манцикертом (Маназкертом) разгромив армию Восточной Римской (Византийской) империи). Египтяне и вообще мусульмане, придерживавшиеся старых арабских традиций, были похожи на своих собственных предков тем, что их армии состояли из конницы, наносящей удары при поддержке толпы пехоты, набранной из простого народа, самую бесполезную часть которой составляли негры. Другими словами, они были теми же самыми сарацинами, против которых когда-то сражались византийцы.

Первое генеральное сражение произошло с турками. Оно состоялось у Дорилея, который недавно стал известен своей ролью в греко-турецкой войне под своим современным названием Эскишехир. (Имеется в виду греко-турецкая война 1919 – 1922 гг. – Ред.) Чтобы облегчить движение, большая армия крестоносцев шла двумя параллельными колоннами на расстоянии нескольких километров друг от друга. Турецкая армия (в основном конные лучники), которая была еще больше (писали о 150 тысячах), напала на левую колонну, но совершила серьезную ошибку в том, что не уделила должного внимания походу правой колонны христиан. Итак, 29 июня 1097 года левая колонна крестоносцев под командованием Боэмунда Тарентского расположилась на отдых в долине Гаргона, недалеко от Дорилея. Расположение крестоносцев было прикрыто рекой Бафус, переправа охранялась двумя конными отрядами, вагенбург (временное укрепление из повозок) – пехотой, резерв под командованием Боэмунда находился на соседней высоте. Турки подошли со стороны Дорилея, атаковали конницу крестоносцев и опрокинули ее. Затем они штурмовали вагенбург, оборонявшийся пехотой, и, ворвавшись в него, устроили резню. Боэмунд послал сообщение в правую колонну с просьбой о помощи, а сам предпринял ряд контратак. Колонна Готфрида Бульонского находилась всего в нескольких километрах и успела подойти вовремя, что заставило турок отступить в исходное положение. Готфрид возглавил объединенное войско крестоносцев и построил боевой порядок, расположив в центре пехоту, на флангах – рыцарскую конницу и отдельно резерв. Крестоносцы атаковали турок и обратили их в бегство. Победе способствовало хорошее взаимодействие пехоты и конницы. Через три дня, похоронив павших, войско крестоносцев двинулось дальше, но уже одной колонной, что заставило турок воздержаться от дальнейших попыток ввязываться в большой бой. Но теперь свою роль сыграли естественные трудности – безводная и бесплодная местность, к тому же разоренная турками. Крестоносцы переносили голод и жажду, рыцари потеряли большую часть лошадей. Только в Киликии, где крестоносцев встретили дружественные армяне, удалось немного передохнуть. В октябре 1097 года крестоносцы подошли к Антиохии и осадили ее. Осада продолжалась семь месяцев. Мощная крепость, которая стала турецкой только в 1084 году, была взята только благодаря содействию одного из жителей Антиохии, тайно ночью открывшего ворота, через которые крестоносцы ворвались в город. А вскоре сами крестоносцы были осаждены в Антиохии превосходящими силами эмира Мосула. Однако крестоносцы, испытав великий подъем духа (благодаря различным видениям и чудесам), разгромили осаждавших. Двигаясь от Антиохии на юг, христиане взяли города Марра и Акра, после чего подошли к Иерусалиму (июнь 1099 г.), находившемуся во власти египетского халифа. В это время египетский флот истребил или захватил весь генуэзский флот, который вез осадные средства и снабжение для войска крестоносцев. Только один корабль с осадной техникой и материалами прорвался – и это дало возможность успешно провести штурм. 15 июля, пойдя на приступ и преодолев ожесточенное сопротивление защитников Иерусалима, крестоносцы взяли город. А 12 августа этот успех был закреплен победой при Аскалоне над высадившимся египетским войском. В ходе победных для крестоносцев сражений характерно хорошее взаимодействие рыцарской конницы и пехоты. Пехота служила опорой боевого порядка христиан; в случае временной неудачи атак рыцарей, построившись в круг, христианские копьеносцы и арбалетчики выдерживали натиск контратаковавших мусульман, давая возможность рыцарям передохнуть и привести себя в порядок.

На протяжении последующего полувека христиане, однако, не раз терпели поражения. Было также еще несколько славных побед, на Святой земле и в Малой Азии, несмотря на огромные трудности. В 1123 году венецианский флот уничтожил египетскую эскадру в битве у Аскалона – это позволило осаждать такие крепости, как Тир, и с суши и с моря.

Мусульмане стали стараться нападать на христиан тогда, когда их конница теряла контакт с пехотой. Характерен бой в июне 1157 года у брода Иакова у реки Иордан, где сирийский султан Нур ад-Дин устроил засаду и почти полностью пленил отряд короля Балдуина III, самому королю удалось бежать. В 1158 году Нур ад-Дин был разбит к югу от Тивериадского озера.

Бесконечная война с переменным успехом шла до 1171 – 1174 годов, когда политическая ситуация изменилась не в пользу христиан из-за объединения Египта, а затем и мусульманских регионов Сирии под властью Салах ад-Дина (Саладина). В 1177 году Балдуин IV нанес Саладину полное поражение при Монжизаре (Лидде), однако уже в 1179 году Саладин уничтожил крупную армию крестоносцев. Затем последовал ряд побед и поражений для обеих сторон, а в 1187 году Саладин практически уничтожил силы Иерусалимского королевства в крупном Хаттинском сражении (иначе – битва у Тивериадского озера), имевшем катастрофические последствия. Тогда армия Салах ад-Дина, как обычно, была довольно большой. Она включала в себя 10 тысяч человек тяжелой конницы, предназначенной для нанесения атакующего удара вместе с большим количеством конных лучников. Чтобы помочь крепости Тивериада, расположенной у Тивериадского (Галилейского) озера и осажденной Саладином, крестоносцы сократили гарнизоны всех своих крепостей в Палестине и др. до опасно низкой численности и выступили практически в полном составе. Численность их войска составила 1200 человек тяжеловооруженной конницы, 18 тысяч пехотинцев и много легковооруженных конных лучников, вооруженных как турки, которых называли «туркополи». Они сосредоточили свои силы в Сефории, в 22 км от Тивериады, но от этого города их отделяла безводная местность, которую было особенно трудно пересечь в разгар лета, а было начало июля. К тому же Саладин хорошенько разграбил этот край. После долгих споров, взвешивания за и против, христиане приняли решение идти вперед, уверенные в своей необычно большой численности и силе, а также соблазненные опасным положением Саладина, у которого за спиной находилось озеро. В первый день они прошли примерно 16 км. Тем временем Саладин довольствовался небольшими стычками и поджогом высохшей от солнца травы. Во второй половине дня 3 июля крестоносцы утомились настолько, что приняли самое неблагоразумное решение разбить лагерь. Всю ночь мусульмане продолжали изводить их, обстреливая огненными стрелами. Утром поход возобновился в тяжелых условиях. Все так страдали от жажды, что, когда достигли водного потока, пехота нарушила боевой порядок и бросилась пить. До сих пор осторожный Саладин не видел возможности для нападения, так как два рода войск прекрасно прикрывали друг друга. Теперь же подвергшаяся нападению пехота была деморализована. Отказавшись подчиниться приказу сплотиться вокруг конницы, пехотинцы попытались выстроить отдельный боевой порядок на холме Хаттин, где вскоре и были разбиты. Теперь Саладин окружил конницу христиан. Было убито так много лошадей, что рыцари потеряли свою движущую силу и сбились в кучу, стоя на месте. Видя это, авангард крестоносцев спасся, совершив неожиданный бросок и прорвавшись через фронт сарацин. Главные силы в конце концов сдались из-за жажды и усталости, ведь одетые в доспехи всадники мало страдали от стрел, которые были эффективны лишь против их лошадей.

Существенной характеристикой атмосферы этих войн было то, что Саладин воздавал захваченному в плен королю Иерусалима почести, но тут же перебил двести тридцать рыцарей военных орденов. Рено де Шатильон (Шатийон), который до этого доставил мусульманам так много беспокойства, получил предложение принять ислам или умереть. Шатильон гордо выбрал смерть. Сам Саладин лично пронзил его, беззащитного, мечом, а стража обезглавила рыцаря. Хаттинское сражение являет собой пример плохого командования. Даже успешный прорыв авангарда крестосноцев в конце боя доказывает, что можно было бы сделать больше. Следует отметить, что переломным пунктом сражения стал момент, когда измученная жаждой пехота повела себя неправильно и отделилась от конницы. Интересно то, что Саладин особое внимание уделил организации снабжения боеприпасами, то есть стрелами.

И хотя после Хаттинского сражения Иерусалимское королевство рухнуло, английский король Ричард I Львиное Сердце четыре года спустя (в 1191 г.) сумел красиво победить Саладина в сражении у Арсуфа. У Ричарда была крупная армия.

Боевые действия шли в основном вдоль побережья к югу от Акры, чтобы подготовить плацдарм для последующего продвижения на восток к Иерусалиму. На марше колонну плотно блокировал Саладин, план которого состоял в том, чтобы постоянными нападениями создать бреши, в которые смогли бы вклиниться мусульмане. Однако дисциплина крестоносцев была на высоте, и такой шанс мусульманам не выпал ни разу. Пехота Ричарда должна была прикрывать маршевую колонну стрельбой из луков и арбалетов. Только в том случае, если бы мусульмане ввязались в серьезный бой с целью расколоть колонну, в дело должна была вступить конница. Как раз перед самым Арсуфом такая возможность представилась, и конница нанесла удар. Армии Саладина было нанесено поражение (мусульмане потеряли 7 тысяч, крестоносцы – 700), и только политические разногласия помешали наступлению на Иерусалим.

Один на один христиане были лучшими бойцами и, в большинстве случаев, лучшими полководцами. Свою тактическую задачу они решили за пять лет (1097 – 1102). Однако тяжелые географические условия, нехватка людей и (после 1171 – 1174 гг.) неблагоприятная политическая ситуация привели к крушению Иерусалимского королевства после единственного сокрушительного поражения в Хаттинском сражении и помешали более поздним попыткам восстановить положение завершиться успехом.

В Испании на главном театре военных действий с исламом, где условия были более равными, чем в Палестине, христиане одержали победу.

В испанских войнах мы можем проследить характерный тактический прием – это использование легкой кавалерии, известной как Genetours. Верхом на легких испанских лошадях и вооруженная длинными легкими копьями, эта конница была предназначена для небольших стычек. В предыдущей главе отмечалось, что их методы ведения боя сохранились у португальских тореадоров до наших дней.

За исключением появления Genetours, развитие тактики в Испании, видимо, происходило так же, как и в Палестине. Помимо взятия городов, Х – XI века и более ранние годы указывают на то, что это были в основном сражения конницы. После 1150 года мы видим крепкую пехоту, копьеносцев и арбалетчиков. На деле же пехота, по-видимому, играла более заметную роль у мусульман, нежели у христиан. Но такая пехота годилась для наступления не больше, чем любая другая средневековая пехота. Это было поразительно продемонстрировано в сражении при Майорке в 1229 году. Тогда молодой король Хайме Арагонский, имевший всего лишь четыреста одетых в кольчуги всадников, взял верх над своими нерешительными советниками и принял решение напасть на 2 тысячи атакующих его мусульман-копьеносцев. Заметив, что атака расстроила их ряды и создала бреши в частоколе из копий, он очень верно определил, что в таких условиях можно нанести поражение любому войску. Хайме Арагонский повел своих рыцарей в атаку и уничтожил противника.

После 1100 года рост богатств, энергии и знаний христиан привел к быстрому прогрессу фортификации. Теперь возводились более масштабные и более сложные сооружения. С другой стороны, совершенствовалась осадная техника, и осады стали проводиться более методично, так что возникла необходимость в более активной обороне. В результате тип крепости высшей категории совершенно изменился. Главная башня средневекового замка стала только последним прибежищем гарнизона. Внешние стены теперь стали главным рубежом сопротивления и, соответственно, были укреплены башнями, размеры которых превращали их самих в небольшие крепости, в то время как их крутые стены давали возможность их защитникам оборонять с боков соседние башни вместе с промежуточными стенами-барьерами. Навесные деревянные галереи, известные как выступающие оборонительные галереи (машикули), находились на гребне стен и башен, чтобы дать осажденным больше возможности контролировать основания оборонительных сооружений – то место, куда (и откуда) осаждающие должны наносить удар. В Сирии, где леса были практически вырублены, такие оборонительные галереи заменялись постоянными каменными навесными бойницами, которые служили той же цели и были даже лучше.

Крепость Керак-ин-Моаб в Палестине, расположенная восточнее Мертвого моря, может послужить примером крепости нового типа, имеющей множество препятствий на пути врага. Она была построена, вероятно, около 1140 года. В плане это неправильный параллелограмм, защищенный с трех сторон естественными крутыми откосами. Впереди нее находится не заполненный водой ров, разбитый в скале. Сразу же за ним поднимается передняя заградительная стена, по бокам которой стоят большие квадратные башни. Ворота расположены рядом с одной из этих башен. Войдя в них, вы обнаруживаете, что находитесь не во дворе крепости, а в длинном узком коридоре между внешней стеной и внутренней, проходящей на небольшом расстоянии параллельно внешней стене. Этот коридор запирается двумя опускающимися решетками, а всего их вместе с решеткой самих ворот три. Главные ворота Тяньцзиня, знакомые экспедиционной армии в Китае в 1900 году (имеется в виду подавление восстания ихэтуаней («боксерского») силами Германии, США, Англии, Франции, Японии, России, Австро-Венгрии и Италии. – Ред.), были устроены похожим образом. Внутри еще одна внутренняя стена делит все огороженное пространство на внутренний и внешний двор, или «камеру». В дальнем конце внутреннего двора находится главная башня. Вся задняя часть крепости стоит на крутом уступе, который спускается к большому водоему.

Эта крепость является прекрасным образцом фортификации середины XII века. На нее часто нападали, но никогда эти нападения не увенчивались успехом. Ее взял измором Саладин в 1188 году (через год после Хаттинского сражения) лишь после нескольких месяцев плотной блокады. Такая крепость явно знаменует собой большой шаг вперед по сравнению с изолированной главной башней норманнской крепости, в которой внешний двор был огорожен в лучшем случае легкой каменной стеной, с простым подкосом без мощных боковых укреплений.

Самая прекрасная крепость XII века, по крайней мере на Западе, – это замок Суси, Шато-Гайяр, расположенный на скале, нависающей над Сеной между Парижем и Руаном. Он был построен за один 1195 год Ричардом I Львиное Сердце (чьи таланты организатора и тактика мы уже затрагивали, когда рассматривали военную кампанию в Палестине и битву при Арсуфе), с тем чтобы стать цитаделью огромного укрепленного лагеря, предназначенного прикрывать Нормандию от Филиппа II Августа Французского. К сожалению, нет возможности рассмотреть на этих страницах укрепленный лагерь Ричарда целиком. Сам замок слишком хорош, чтобы быть типовой или даже первоклассной крепостью своего времени. Это пример того, что мог сделать этот талантливый военачальник (но бездарный политик. – Ред.) около 1200 года, когда он правил территорией, простиравшейся от Шотландии до Пиренеев, и распоряжался самой богатой казной в Западной Европе.

Шато-Гайяр построен на таком месте, которое обычно в Средние века выбирали для постройки крепостей: у отвесного обрыва, с единственным узким путем подхода по ровной поверхности, ширина которого в самом узком месте всего лишь около двадцати метров.

Осаждающая сторона, идущая в атаку по этому единственному пути, наталкивалась сначала на ров, а затем на острый угол треугольного внешнего укрепления, по бокам которого стояли пять башен. У основания треугольника располагался еще один ров с перекинутым через него мостом зигзагообразной формы, так что идущая на приступ сторона не могла преодолеть его на большой скорости. За рвом находилась стена и второй внутренний двор – тоже с башнями по бокам, – а внутри этого второго двора – третий, самый мощный. Этот внутренний двор был уникальным в средневековой фортификации, поскольку вокруг него не было башен, а была стена, состоявшая из сегментов окружности, хорды которых имели длину около 3 м, а прямые участки стены между ними – по 1 м. Из внутреннего двора вверх поднималась главная башня (донжон), наивысшая точка замка, завершающая всю постройку. Опыт показал, что углы старых крепостных башен квадратной формы были их слабыми местами. Соответственно, эта огромная башня (около 20 м в высоту и 15 м в ширину у основания) была круглой со сложенным из камня, крепким, заостренным выступом, направленным в ту сторону, откуда должно произойти нападение.

Рвы были выдолблены в прочной скале, на которой покоились стены. Сами стены были несколько скошены у основания, чтобы усложнить задачу саперам врага и чтобы камни, сброшенные с бойниц на основание склона, отскакивали наружу. Беспокоясь о том, чтобы не появилась мертвая зона, проектировщик сделал так, чтобы линия полукруглых сегментов, образующих стену, была более выраженной наверху и сглаженной внизу. Главная башня была снабжена каменными навесными бойницами, расположенными на расстоянии друг от друга, и стрельчатыми арками, которые покоились на выступающих опорах. Зубцы на всех других укреплениях были снабжены отверстиями у основания амбразур для того, чтобы вставлять в них балки, несущие на себе выступающие навесные галереи.

Крепость, подобная Шато-Гайяру, была спроектирована главным образом для того, чтобы противостоять подкопам. Ее каменная кладка была слишком хороша, чтобы ее могли пробить тараны или буры. Передвижные штурмовые башни редко можно было применять во время осад в XII веке ввиду усовершенствования горючих веществ. В 1190 году, за шесть лет до строительства Шато-Гайяра, сам Ричард Львиное Сердце во время осады Акры понял, что необходимо обшить свои передвижные башни железными листами – а это было разорительно дорогое удовольствие.

Помимо усовершенствования горючих материалов, произошло усовершенствование метательных орудий. Помимо катапульт, активно применялись онагры, известные с античного времени, действовавшие наподобие пращи.

Подобная «артиллерия» в XII – XIII веках обладала такой же притягательностью для тех, кто ее использовал, что и современная артиллерия. В 1210 году при осаде крепостей в ходе войны с альбигойцами (христианская еретическая секта в XII – XIII вв. – Пер.) командующим артиллерией у де Монфора был священник архидьякон Вильгельм Парижский, который во время Крестовых походов в Палестине заразился такой страстью к катапультам, что отказался от богатой епархии Безье, так как «ему больше по сердцу было находиться на войне и заниматься артиллерией».

Как велась осада в то время, мы можем увидеть, прослеживая шаг за шагом великую осаду не имеющей себе равных крепости Шато-Гайяр, которую вел Филипп II Август в 1203 – 1204 годах. Этой крепости было всего лишь семь лет, и она была особенно мощной, а Филипп был одним из самых богатых и грозных правителей своего времени.

Король Франции встал перед замком Шато-Гайяр в августе 1203 года, отметая все попытки англичан деблокировать замок (английский король Иоанн Безземельный был отбит и на суше, и на воде (флотилия из Руана). Он легко взял примыкающие к замку крепости Пти-Андели и Гран-Андели. Он провел осень за строительством обходных рубежей и контррубежей, чтобы не допустить прихода подкрепления в Шато-Гайяр. В феврале французы занялись им непосредственно. Первым шагом было срытие и расширение полоски земли, ведущей к угловой башне внешнего укрепления. Затем осаждающие построили здесь «коты» и башню, сделали подкоп. Была сделана штольня, укрепленная деревянными подпорками, а затем она была обрушена в лучших традициях Вегеция. В результате угловая башня Шато-Гайяра обрушилась, появилась такая большая брешь, что гарнизон и не пытался оборонять ее, а отступил ко второму внутреннему двору, поджигая все, что могло гореть во внешнем дворе, и поднял за собой разводной мост.

Довольно удивительно то, что второй внутренний двор был захвачен благодаря неожиданному нападению. Один из его передних углов был занят крепостной часовней, подвал которой использовался в качестве уборной. В этом подвале имелось окно, которое выходило на скалу, достаточно большую, чтобы на ней мог стоять человек. Однажды ночью пятеро отважных французских дворян сумели проникнуть внутрь. Очевидно, осажденные не считали, что за этой стороной, подступ к которой так труден, стоит пристально наблюдать. Когда пятеро французов в подвале часовни устроили ужасный шум, имитируя присутствие большого отряда, гарнизон охватила паника. Вместо того чтобы уничтожить смельчаков, что они легко могли бы сделать, они укрылись во внутреннем дворе крепости. Тогда нападавшие смогли опустить разводной мост, который открывал дорогу во внешний двор, уже находившийся в руках французов. В защиту такого несмелого решения следует сказать, что защитников теперь было всего 180 человек. Поэтому у них была причина бояться оказаться отрезанными от внутреннего двора крепости, в случае если французов оказалось бы больше, чем на самом деле.

Теперь началась атака на внутренний двор за зубчатой стеной. Была задействована особенно большая катапульта (которая, по-видимому, бросала камни прямой наводкой). Одновременно под основание стен был сделан подкоп. Защитникам крепости удалось перекрыть этот подкоп своим. Но все эти подкопы так ослабили фундаменты, что значительная часть уже качавшейся стены была в конце концов обрушена ударами камней катапульты. К этому времени гарнизон защитников сократился: осталось 20 рыцарей и 120 воинов другого ранга – итого 140 человек. И хотя они сосредоточились, чтобы защищать пролом в стене, им не удалось удержать его. Они не смогли даже правильно отступить в главную башню, куда можно было войти только по крутой и узкой лестнице, ведущей к крохотной двери на высоте 15 м над внутренним двором. Сдача крепости произошла 6 марта, спустя всего пять недель после того, как начались регулярные атаки на внешние укрепления самой крепости. Интересно было бы узнать, какова была боеспособность гарнизона на 1 февраля, а также какие потери, которые в конечном счете сократили его до 140 человек, явились результатом голодания (запас продовольствия позволял держаться больше года, поэтому голода не было. – Ред.), а какие были нанесены действиями осаждающих.

Прежде чем мы перейдем к описанию военных кампаний на Западе, следует упомянуть определенные изменения в условиях набора в армию и в стратегии. К 1200 году собственно рыцари составляли зачастую лишь небольшую часть обычного формирования тяжелой конницы. Большая часть личного состава таких войск была сержантами – это название изначально давалось тем, чьи доходы были слишком малы, чтобы считаться «рыцарским вознаграждением», а впоследствии использовалось для обозначения тяжелово оруженного всадника неблагородного происхождения, который служил за установленную плату. Обычно в армии XIII века было четыре-пять сержантов на одного рыцаря, хотя эта пропорция могла падать до двух к одному или увеличиваться до десяти к одному (или даже до двенадцати к одному) в исключительных случаях. Таким образом, никогда нельзя судить о численности войска по численности только рыцарей.

Помимо сержантов рыцарь в XIII веке обычно имел при себе конного и полностью вооруженного личного оруженосца, известного также как паж и сквайр, и по крайней мере одного плохо вооруженного конного грума (слугу).

Помимо сержантов был еще один новый вид войск – муниципальные войска, в которые входили самостоятельно организованные горожане, ставшие пехотинцами. Средневековые города быстро росли численно и процветали. К тому же система гильдий дала городскому населению гораздо большую степень экономической свободы, и, соответственно, у него был более высокий моральный дух, чем у городского пролетариата наших дней. Поэтому можно не удивляться, узнав, что их народное ополчение было, вероятно, надежным войском.

В битве при Леньяно в 1176 году именно упорное сопротивление ломбардской (прежде всего миланской) пехоты, ощетинившейся лесом пик и прикрывавшейся щитами, рыцарям германского императора Фридриха I Барбароссы позволило миланским обращенным в бегство рыцарям спастись под защитой пехоты и за стенами Леньяно, а затем брешианские рыцаря из-за стен Леньяно нанесли фланговый удар по немцам (одновременно с контратакой пехоты). Войско германского императора было разбито наголову, сам же Фридрих I был сбит с лошади, потерял свое знамя и щит и едва спасся.

Здесь необходимо сказать пару слов о влиянии фортификации, и в частности сети замков, на стратегию в Средние века. С одной стороны, огромное количество крепких замков, которыми был густо усеян христианский мир, требовало захватчика, который имел бы намерение постоянно оккупировать тот или иной район и приступил бы к ряду длительных осад. Когда замки имели сильный гарнизон, было опасно оставлять армию в глубине вражеской территории. С другой стороны, низкое экономическое развитие того времени, которое чрезвычайно затрудняло содержание в готовности больших постоянных гарнизонов, имело тенденцию к тому, чтобы делать гарнизоны численно слишком слабыми, чтобы перекрывать коммуникации в тылу агрессора. В то время не военная несостоятельность, а малая численность гарнизонов приводила к тому, что многие средневековые армии удивляли наших современников тем, что оставляли невзятыми крепости в своем тылу.

Военная кампания у города Мюре, которую мы сейчас будем рассматривать, является примером как раз такого прохождения мимо крепостей, а также неодинакового боевого духа в разных уголках христианского мира. Она не является примером неожиданных наступлений, потому что Педро Арагонский шел походным маршем к вспомогательному опорному пункту в Тулузе.

Крестовый поход против альбигойцев был почти полностью войной против крепостей: за двадцать лет боевых действий произошло только два генеральных сражения – у Кастельнодари и у Мюре. Этот Крестовый поход был начат в 1209 году против графа Раймунда VI Тулузского и некоторых других правителей юга, особенно графов Фуа и Коменж, которые защищали еретиков-манихейцев, известных как альбигойцы. Огромная армия начала боевые действия и захватила Безье и Каркасон. После чего почти все они отправились домой, что было типично для крестоносцев, оставив Симона де Монфора («отец» Великой хартии вольностей) продолжать поход с очень незначительными ресурсами. Что он и сделал, опираясь на свой собственный талант, Каркасон и крепкий боевой дух своего войска. Этот крепкий боевой дух подогревался тем, что ересь альбигойцев была опасной и отталкивающей. Даже южные правители покровительствовали ей не потому, что верили, а потому, что она в каком-то смысле была их союзником в непрекращающихся попытках завладеть собственностью церкви.

Трусливый и ленивый граф Тулузский не осмеливался встретиться с крестоносцами на поле боя. С другой стороны, де Монфор не имел возможности предпринять что-нибудь против Тулузы из-за ее величины. Вильгельм Завоеватель точно так же не мог напасть на Лондон. Более того, де Монфор находился на театре военных действий, щедро усыпанном укрепленными городами и замками. Так как его армия была гораздо меньше, чем у Вильгельма, он сыграл свою игру, обойдя вокруг Тулузы на таком близком расстоянии, на каком только было возможно, и захватил опорные пункты в ее окрестностях. Боевой дух и сила его многочисленных противников были столь низки, что к 1213 году обширные владения Раймунда сократились до Тулузы и Монтобана. Пюжоль, расположенный всего в 13 км к востоку от Тулузы, и Мюре – в 20 км к юго-западу от столицы владений Раймунда – удерживались гарнизонами Монфора. Летом 1213 года война трансформировалась в интервенцию короля Арагонского против де Монфора.

Политическая обстановка заставляла Педро Арагонского стремиться одержать быструю победу, прежде чем папа в далеком Риме смог бы предпринять против него какие-то ответные действия.

Перед походом арагонских войск жители Тулузы столь воодушевились, что взяли Пюжоль и перебили его небольшой гарнизон. Как только пути короля Педро и графа Раймунда пересеклись, они двинулись на Мюре вместе. Их планы были такими же простыми и логичными, как и план де Монфора. Первым этапом стоявшей перед ними задачи было, очевидно, освободить Тулузу от соседства гарнизонов крестоносцев. Со взятием Пюжоля Мюре явно стал их следующей целью.

Мюре занимал сильную позицию: узкий треугольник стен с непреодолимой Гаронной с одной стороны и ее притоком речкой Луж (у нее были такие высокие и крутые берега, что делали ее очень серьезным препятствием) с другой стороны. Замок, который стоял на вершине этого треугольника, был прочным, но городские оборонительные укрепления были слабыми. Гарнизон насчитывал всего тридцать рыцарей и семьсот плохо вооруженных пехотинцев. Город, не имевший хороших запасов продовольствия, должен был вскоре сдаться, если осада не будет снята.

Когда де Монфор узнал об опасности, угрожавшей Мюре, его армия была численно даже еще слабее, чем обычно, так как он смог собрать лишь 870 тяжеловооруженных конников. С другой стороны, эта небольшая армия была отличного качества и включала в себя немалую долю рыцарей – 270 человек. Даже с еще большей, чем обычно, храбростью де Монфор бросился к Мюре. Выступив из Фанжо, он преодолел 120 км, отделявших его от Мюре, за два с половиной дня марша – похвальное достижение, учитывая, что некоторым его отрядам пришлось проделать лишних 27 км, что в общей сложности составило около 150 км.

Несмотря на огромную несоразмерность численности войск – ведь в объединенной армии Раймунда и Педро было, вероятно, не менее 4 тысяч кавалеристов и 30 или 40 тысяч пехотинцев (по другим данным, у Педро и Раймунда было 2 тысячи человек конницы и от 7 – 9 до 20 тысяч пехоты. – Ред.), – политическая необходимость вынуждала де Монфора начать наступление. Он и Крестовый поход были к этому времени уже настолько непопулярны на юге, где его имя и по сей день (в начале ХХ в. – Ред.), спустя 700 лет, вызывает ненависть, что он боялся, что малейший признак слабости (или даже осторожности) с его стороны приведет к всеобщему восстанию, в котором его разбросанные по разным городам гарнизоны просто утонут. Имя де Монфора должно было любой ценой продолжать наводить ужас, это был его главный козырь.

Южные правители так боялись де Монфора, что Раймунд предложил Педро укрепить рвы впереди и позади лагеря и ожидать крошечную армию крестоносцев. Педро просто высмеял предположение, что де Монфор может напасть на них.

Первым шагом командующего крестоносцев была уловка, целью которой было заставить осаждающих напасть на город Мюре. Он сделал это, распахнув Тулузские ворота, расположенные в северо-западной оконечности города, которые выходили на мост через речку Луж. Первый из трех «батальонов» вражеской конницы и множество пехоты сразу же пошли в атаку. Самым глупым образом южане бросились в ворота, естественно, оказались беспомощными в узких и кривых улочках, типичных для средневекового города, и были легко выбиты из них пехотой крестоносцев. Ничуть не обескураженные, нападавшие покинули строй неподалеку от города и начали пить и есть.

Теперь де Монфор осуществил другую уловку, имитируя бегство своей конницы. Между стенами Мюре и Гаронной проходила дорога, которая находилась ниже, чем сам город. Где-то в середине от нее отходил мост через реку, по которому пришли крестоносцы. Ее северо-восточный конец вел к узкому мостику через реку Луж, посредством которого замок имел связь с внешним миром. Юго-западный подступ к нему шел через невысокое внешнее укрепление, которое прикрывало южный угол города и было связано с Торговыми воротами, которые открывались в стене между реками Гаронна и Луж.

Осаждавшие увидели поверх низких стен внешнего укрепления, что конница крестоносцев выезжает по одному из Торговых ворот и поворачивает за угол. Они предположили – что очень естественно в сложившихся обстоятельствах, – что де Монфор хочет отступить по мосту через Гаронну, и были введены в заблуждение еще больше. Вместо того чтобы отступить, колонна крестоносцев продолжала идти дальше, прошла по замковому мосту, который находился вне поля зрения южан, которые атаковали Тулузские ворота, и (все еще незамеченная) вышла на северный берег реки Луж.

Каков должен был быть ужас южан, когда на их фланге появился первый отряд крестоносцев, построился в боевой порядок слева от него и напал на них! В одно мгновение южане были рассеяны; некоторые их рыцари даже сбрасывали свои кольчуги.

Эта операция вместе со всеми действиями Симона де Монфора в Мюре заслуживает того, чтобы рассказать о них как о превосходном примере быстроты и точности маневра, который могла осуществить конница в XIII веке. Время можно вычислить с некоторой степенью точности следующим образом.

Все расстояние от Торговых ворот мимо города через мост и до обрывистой наклонной плоскости, ведущей на равнину, составляет почти 700 ярдов (640 м). Из многочисленных сохранившихся до наших дней средневековых ворот вместе с кирпичными остатками северного берегового устоя моста, о котором идет речь, мы можем с определенностью сделать вывод, что конница выезжала, построившись в колонну по два. Мы можем быть почти так же уверены в том, что они ехали шагом, так как, в первую очередь, было бы почти невозможно рысью подняться вверх по крутой наклонной плоскости в конце, во-вторых, требовалось соблюдать тишину, и, в-третьих, рысь по такому длинному и узкому пространству подвергла бы конницу риску создать затор, если бы хоть одна лошадь упала или взбрыкнула. В этом случае риску подверглась бы вся операция. Допуская, что лошади шли шагом, мы можем сократить дистанцию, которую занимала каждая лошадь, до трех ярдов (2,75 м), оставив один фут (0,3 м) между носом одной лошади и крупом впереди идущей. Длина всей колонны в таком случае, вероятно, составляла по крайней мере 450 ? 3 = 1350 ярдов (1234 м), почти удвоенное расстояние, которое нужно было преодолеть, а минимальная длина каждого эскадрона, вероятно, была 450 ярдов (свыше 410 м). Мы можем быть уверены, что, прежде чем разойтись и приняться за еду и питье, тулузцы и каталанцы (арагонцы) должны были отойти по крайней мере на 150 м к северу от Тулузских ворот, чтобы такая крупная цель, которую они собой представляли, находилась за пределами дальности полета стрелы. Поэтому голова колонны крестоносцев проявилась бы в их прямом поле зрения практически сразу же, как только она перешла бы по наклонной плоскости и появилась на равнине. Историки, которые допускают, что крестоносцы могли развернуть свои силы, находясь вне поля зрения тулузцев и каталанцев, просто никогда не давали себе труда пройтись по полю боя. Предположив, что лошади шли шагом со скоростью 6,5 км в час, то есть около 110 м в минуту, задние ряды первого эскадрона крестоносцев появились бы на равнине почти ровно спустя четыре минуты после того, как авангард оказался в поле зрения противника перед Тулузскими воротами. Большая часть расстояния длиной 550 м, отделявшего крестоносцев от врага, почти наверняка была преодолена рысью со скоростью, скажем, 13 км в час, прежде чем сменилась на галоп для нанесения финального удара. Поэтому необходимо добавить к изначальным четырем минутам две минуты плюс время, необходимое для развертывания боевого порядка. Всего по крайней мере семь минут, вероятно, прошло с момента, когда крестоносцы впервые были замечены воинами графа Фуа, и до начала атаки крестоносцев.

Город Мюре, 1213 г.

Сражение при Мюре, 11 сентября 1213 г.: 1-й этап

Тем временем основные силы осаждающих стали садиться на коней с криками «Арагон!», «Фуа!» или «Коменж!» в зависимости от своей принадлежности. Арагонцы выстроились в боевой порядок, но он был неровным. Отчасти это явилось результатом спешки, хотя у них, вероятно, было больше пятнадцати минут, чтобы встать в ряд, если допустить, что прошло минимум восемь минут от момента, когда операция де Монфора стала очевидной, и до развертывания второго эскадрона крестоносцев, который должен был догнать первый, чтобы они вместе преодолели полтора километра, отделявшие их от солдат Педро. Отчасти это, безусловно, явилось результатом недальновидности и отсутствия дисциплины у испанских рыцарей. Каждый человек, имевший среди них какой-то вес (как рассказывал позже сын Педро, будущий король Хайме), хотел провести свой собственный бой с врагом, делая жесткую линию строя и совместные действия невозможными. К тому же, как мы узнаем от других летописцев, сам Педро не мог эффективно командовать войсками, но, поддавшись порыву, обменялся доспехами с одним из своих рыцарей и встал в передние ряды. Это был благородный и в то же время безрассудный поступок, удивительный для воина с его большим опытом, так как в результате этого он потерял способность управлять своими резервными войсками. Арагонцы построились лицом на юг по обеим сторонам дороги на деревню Сейсе приблизительно в миле от Мюре, а болото Пескье прикрывало их слева.

Смяв боевые порядки Фуа, первому эскадрону крестоносцев пришлось взять правее, чтобы ударить по Педро. Изо всех сил подстегивая лошадей, второй эскадрон, траектория движения которого была более прямая, сумел догнать первый эскадрон. Вместе они напали на арагонцев, сметая перед собой обращенных в бегство кавалеристов Фуа. Приказ графа де Монфора ни в коем случае не ввязываться в отдельные поединки, а вести атаку плечо к плечу так хорошо выполнялся, что удар получился одновременным по всей ширине фронта крестоносцев. Он был таким яростным, что крестоносцы влетели в стоящих перед ними всадников, как камень в пруд. Воины Педро стояли на месте и сомкнулись вокруг крестоносцев, закрыв их от третьего эскадрона, и рукопашная схватка перекатывалась вперед и назад с шумом, «как будто несметное количество дровосеков рубили лес».

Сражение при Мюре, 11 сентября 1213 г.: 2-й этап

Де Монфор, план которого состоял в нападении на левый фланг Педро, быстро продвигался на север и восток вокруг болота, пока путь ему не преградил овраг, который летописцы назвали fossatum, то есть канава или ров. В крутых склонах этой преграды была выбита узкая тропинка, которую с дальнего конца перекрывало боевое охранение арагонцев или отряд прикрытия. Такие отряды прикрытия были хорошо известны, как мы об этом узнаем из книги Siete Partidas, которую Альфонсо Мудрый из Кастилии написал примерно в 1260 году. В ней такой отряд назывался «ала» или «ситара». Если бы кто-то возразил, что Педро был не в том настроении, чтобы думать о таких мелочах, как выставление такого заградительного отряда, мы вполне можем себе представить, что какой-нибудь седеющий арагонский рыцарь, достаточно понимающий в военном деле, взял на себя выполнение этой задачи вместе со своими ближайшими соратниками.

Перестроиться из цепи в колонну и попытаться проехать по узкой тропе перед лицом противника было непростым делом, но у де Монфора не было выбора. Время шло, слева от него было болото, а справа тянулся овраг. Во главе своих людей он пересек его и предоставил своему коню карабкаться вверх по другому склону. Находясь в таком невыгодном положении, он пытался защититься от ударов и уже не мог надеяться на возвращение: у него порвалось левое стремя – в третий раз та или иная часть его экипировки подводила его в тот день, – но он с большой ловкостью продолжал оставаться в седле. Добравшись до верха склона, он выбил из седла ближайшего противника ударом кулака в челюсть. Этот испанец, вероятно, носил не закрытый шлем, а стальную каску с открытым лицом. Он, по-видимому, был командиром этого отряда, так как, когда его солдаты увидели, что он упал, они разбежались в одно мгновение. Их бегство открыло графу де Монфору левый фланг главных сил арагонцев. Он дождался, когда подойдут его триста всадников, развернул их в боевой порядок и пошел в атаку.

Все это время первые два эскадрона крестоносцев находились в гуще жаркого боя. И хотя их тесный боевой порядок и ярость наступательного броска завели их глубоко во вражеские ряды, все же последние не дрогнули, а сомкнулись вокруг них. Строгий порядок и ровные ряды смешались, и люди сражались один на один. Рыцарь, который выступал в роли Педро, не мог сравниться с ним в доблести, а сам Педро позабыл об осторожности и выкрикнул: «Я король!», после чего те крестоносцы, которые поклялись отнять у него жизнь, окружили и убили короля, несмотря на его отвагу и умение обращаться с оружием.

Погиб ли король после или до нападения де Монфора, остается неясным. Те, кто убил его, находились во втором эскадроне крестоносцев. В любом случае гибель короля и нападение с фланга решило исход боя, последовало всеобщее паническое бегство. Пятьсот рыцарей из ближайшего окружения Педро погибли почти все до одного вокруг его тела, не получив поддержки от остальной массы всадников, оставшейся без командира. Южане страшной ценой заплатили за безрассудный поступок Педро, который ввязался в сражение и тем самым отказался от руководства боем. Раймунд и граф Коменж, по-видимому, так и не участвовали в сражении. О них нам известно лишь то, что они бежали с поля боя.

Сражение при Мюре, 11 сентября 1213 г.: 3-й этап

С другой стороны, граф де Монфор как победитель был так же мудр, как и яростен в атаке. Руководя или (что более вероятно) позволяя своим первым двум эскадронам преследовать беглецов, он держал у себя под рукой третий эскадрон (находившийся под его непосредственным командованием) и следовал за погоней на расстоянии, чтобы вмешаться в случае попытки бегущих оказать организованное сопротивление. После короткого преследования он рассудил, что спасающиеся бегством всадники направляются в Тулузу и не способны вновь вступить в сражение. Созвав преследователей, он возглавил три свои эскадрона и вернулся к Мюре.

Тем временем командование народным ополчением Тулузы совершенно неправильно поняло результат действий конницы. Только часть этих войск приняла участие в безуспешной атаке Фуа и последующем бегстве от первого эскадрона крестоносцев. Из них только те уцелели при нападении крестоносцев и бегстве от них, кто находился на северном берегу реки Луж. Те, которые находились между Лужем и Гаронной, просто отступили (без сомнения, весьма поспешно), чтобы последовать за теми, кто спасался бегством, находясь к северу от них. Поэтому большинство из них явно не было измучено боем. Сначала они забаррикадировались в своем лагере, опасаясь нападения. Но горожанам в средневековой войне было свойственно страдать от опрометчивых поступков. Одним из многих примеров этого является поведение лондонцев в сражении при Льюисе в 1264 году. Можно было предположить, что пыль могла скрыть от тулузцев бегство их конницы или заросли деревьев могли загораживать им обзор. Зная, что силы де Монфора значительно уступают им в численности, тулузцы поверили слуху о его поражении, вышли из своего лагеря и окружили город со всех сторон.

В Мюре о победе графа Симона де Монфора было уже известно от гонца. Епископ Фальк Тулузский, который принадлежал к лагерю графа и оставался в городе, послал сообщить об этом своей беспокойной пастве (т. е. тулузцам) и предложил им отпущение грехов, но они не поверили в это и ранили его парламентера. Но вскоре, испугавшись вида крестоносцев, возвращавшихся с победой и готовых напасть на задние ряды их растянувшихся боевых порядков, осаждавшие в панике побежали и были перебиты. Некоторые бежали в лагерь и были убиты там, другие направились к судам, на которых были привезены осадные орудия, – эти суда стояли на якорях приблизительно в полутора километрах к северу от города. Таким образом спаслись немногие, а большинство погибло в кровавой резне на высоком берегу реки от рук людей де Монфора.

В 1875 году разлив Гаронны подмыл и обрушил большую часть берега, обнажив огромное количество человеческих костей напротив Собена и приблизительно в 650 – 700 м от этой деревни вверх по течению реки. Другие скелеты разбросаны в разных местах к северу от этого места. И по сей день они возникают иногда под штыком лопаты и лемехом плуга.

Общие потери побежденных были огромны, тогда как победители потеряли убитыми только одного рыцаря и, самое большее, восемь сержантов (этот полностью вооруженный боец, способный постоять за себя, в 1213 году был уже целиком защищен кольчугой) (потери явно занижены. – Ред.). Большая часть потерь в средневековых сражениях падала на долю пехоты. К тому же победители могли, если хотели, не торопясь перебить спешившихся раненых рыцарей проигравшей стороны, что они решительно и сделали в этом случае.

Поспешность де Монфора, с которой он атаковал, имея лишь узкий мост для отступления в случае отражения его нападения, объясняется так же, как и выставление Наполеоном охранения в сражении при Ватерлоо, – политической необходимостью победы. Башня замка, возвышающаяся над мостом, могла, наверное, – если бы ее защитники швыряли зажигательные метательные снаряды с ее вершины – удерживать небольшое пространство на тот случай, если бы атака крестоносцев была отбита.

Беспорядочное бегство пехоты короля Педро, большая часть которой представляла собой народное ополчение из Тулузы, может показаться исключением в общем правиле поведения таких войск. Но следует помнить, что люди на юге Франции были богаче и менее воинственны, нежели большая часть христиан того времени, и в этом случае их совершенно поразило неожиданное появление ужасного де Монфора, который, как они полагали, был уничтожен. И наконец, гибкость и быстрота построения в боевой порядок для противостояния коннице никогда не были сильной стороной средневековой пехоты. (В битве при Мюре де Монфор действительно одержал блестящую победу, но сведения о численности войск и потерях не всегда достоверны. Скорее всего, у Монфора было 1000 человек тяжелой конницы (а не 870 – разница, видимо, и есть скрываемые потери), у Педро и Раймунда 2 тысячи конницы и 7 – 9 тысяч (возможно, 18 – 20 тысяч) не очень боеспособной пехоты-ополчения. Гарнизон Мюре, 700 – 1000 человек, также помог одержать Монфору победу, которая не далась так легко (во всяком случае, в бою конницы), как описали летописцы победителей. Не надо забывать, что конные воины Педро за год до описываемых событий блестящие сражались в великой битве при Лас-Навас-де-Толоса 16 июля 1212 г., где, по реалистичным оценкам, сошлись 70 – 80 тысяч христиан (в том числе 3 тысячи арагонцев короля Педро) и 150 – 250 тысяч (летописцы пишут о 600 тысячах) войска Альмохадов (в том числе 80 – 180 тысяч конницы). Мусульмане были разгромлены, потеряв, по разным оценкам, от 60 до 200 тысяч убитыми. В битве пало 25 – 50 тысяч христиан. – Ред.)

Далее следовало бы отметить, что победа при Мюре не привела к капитуляции Тулузы, которая продолжала оставаться неприступной для де Монфора и в конце концов сдалась благодаря политическим действиям, но не была захвачена.