Швейцарские пикинеры

В начале XIV столетия на полях сражений Западной Европы царили облаченные в кольчуги конники. В течение уже нескольких веков воин на коне, приверженец и символ рыцарства и феодальной системы, невозбранно властвовал почти во всех странах Европы. Но в недалеком будущем на тех же полях сражений суждено было появиться двум силам, диаметрально противоположным по вооружению и тактике. Силам этим было также суждено кардинально изменить всю общепринятую практику ведения средневековых войн и многое сделать для того, чтобы обветшавшая социальная система была повержена в прах.

Толчок, данный сражениями при Лаупене (1339) и Креси (1346), в гораздо большей степени лишил закованного в сталь рыцаря его властного положения, чем это сделало появление огнестрельного оружия. Наступало время чумазых канониров, но все же в 1300-х годах лавры побед еще венчали головы крепких швейцарских горцев и английских йоменов. И те и другие заставляли врагов трепетать от одного только их имени (и питать к ним отвращение); и те и другие серьезно повлияли на тактику и стратегию своего времени. Приверженцы мощного удара пехоты, с одной стороны, и метательного оружия — с другой, они никогда не сходились друг с другом на поле брани. Если бы им довелось испытать такое, то их столкновение могло бы разрешить вопрос, который долгие годы мучает военных историков.

Швейцария занимала совершенно исключительное место в средневековой Европе. Населявший ее народ, спокойно живший в своих горных теснинах и успешно противостоявший всем попыткам своих феодальных владык закабалить их, уже в 1291 году создал лигу для самозащиты от любых угнетателей, имея в виду прежде всего Габсбургский дом — германо-австрийскую династию, которая претендовала на владение этими краями. Упорно отстаивая свою независимость, швейцарцы защищали свои права столь воинственно, что герцог Леопольд Австрийский, претендовавший быть их сеньором, принужден был собрать значительные силы для их подавления.

Путь воинства Леопольда лежал через проход в Моргартене — узкое место между крутым склоном с одной стороны и холодными водами озера Эгери — с другой. Маленькая армия двигалась обычным походным маршем — то есть без всякого строя, с рыцарями впереди, как и подобало благородным господам, и пешими солдатами, бредущими позади них. Косматых горцев презрительно не замечали, не было ни разведчиков, ни передового охранения.

Засада из 1500 швейцарцев была обнаружена только тогда, когда на испуганных австрияков вниз по склону обрушился град камней и бревен. Затем сбившихся в толпу солдат атаковали основные силы швейцарцев, работавших алебардами, дубинками и моргенштернами[13]. Сбившиеся и зажатые в толпе передовые рыцари, не имевшие пространства для атаки, погибли на месте. Их товарищи в центре и глубине строя, лишенные возможности продвинуться вперед, а равно не имея сил стоять под градом камней и бревен, в конце концов развернули своих коней и обратились в бегство назад по обледеневшей дороге. Выжившие из числа рыцарей авангарда, многие из которых были сбиты с дороги и исчезли навсегда в ледяной воде, прорвались сквозь строй пехотинцев, давя их своими конями. Швейцарцы пустились в погоню: «…И горцы расправились с ними, как с овцами на бойне: не давая никому пощады, они косили всех без разбора, пока не осталось никого в живых».

С этого многообещающего события и начался, как утверждается, отсчет швейцарской свободы.

Бойня в Моргартене произошла как вследствие беспечности герцога, так и вследствие многих других причин, в частности потому, что местность была совершенно непригодна для действий конницы. Но битва при Лаупене состоялась на вполне ровной местности. Здесь в первый раз швейцарцы применили в бою атаку тремя плотными колоннами, которым суждено было в будущем стать их излюбленным боевым построением. И здесь снова, едва ли впервые со времен Александра Македонского, был продемонстрирован мощный удар массированным строем дисциплинированных пикинеров. Хотя жители некоторых районов страны предпочитали алебарду, все же национальным оружием была пика — до девятнадцати футов длиной. Воин держал его на высоте плеч, в широко расставленных руках, направив острие пики несколько вниз. Острия пик второго, третьего и четвертого рядов также выступали впереди фронта первой шеренги. Последняя шеренга держала свои пики остриями вверх. Строй этот был довольно глубок и плотен и создавался в расчете на исключительное хладнокровие, дисциплину и хорошую подготовку воинов, придавая их отрядам сплоченность и маневренность.

Их боевые успехи объяснялись благодаря этим двум последним факторам — столь долго отсутствовавшим на полях сражений в Европе. Искусство войны в мире Запада было тогда примерно таким же, как в Персии во времена Александра Македонского, и атака строем пикинеров, по существу, ничем не отличалась от удара македонской фаланги. Рядовой средневековый воин бывал столь же ошеломлен при виде плотного и отлично организованного строя швейцарских пикинеров, быстрым шагом идущих в атаку, как и пращник Дария.

В сражении при Семпахе (1386) часть австрийских войск сражалась пешими, тогда как два других отряда конных воинов остались в резерве. Первым вступил в бой авангард швейцарцев, и началась битва, в которой преимущество оказалось на стороне облаченных в доспехи рыцарей и тяжеловооруженных пехотинцев. Но подход остальных сил швейцарцев изменил ситуацию. Герцог Леопольд III отдал приказ спешиться своему второму эскадрону, но еще до того, как он был выполнен, швейцарцы прорвали передовой строй австрийцев и врезались во вторую шеренгу (именно тут, согласно преданиям, фон Винкельрид и бросился грудью на вражеские копья и упал, пронзенный ими, открыв все же своим поступком проход в рядах врагов). Третий эскадрон австрийцев, решив, что на сегодня битва проиграна, ускакал с поля сражения. Леопольд со своими приближенными был окружен, и все они пали до последнего человека.

Так закончилась эта битва, знаменательная в истории Швейцарии не столько числом ее участников (австрийцев было около 6000 человек, тогда как швейцарцев 1500 или 1600), сколько тем, что она знаменовала собой конец всех попыток австрийцев покончить с ее независимостью.

Образцы древкового оружия XIV и xv веков: 1 — гизарма; 2 — ранняя форма алебарды; 3 — вуж; 4 — интрепель; 5 — билль; 6 — глефа

Алебарда была излюбленным оружием швейцарских воинов. Сама же алебарда представляла собой древко длиной около 2,4 метра, на которое был насажен наконечник наподобие широкого топора, имевший на конце длинное острие и род захвата — загнутое лезвие, или крюк, или острый выступ со стороны обуха. Существовало несколько разновидностей оружия такого типа: билль, гизарма, вуж — некоторые с клинками до 76 сантиметров длиной. В умелых руках они были ужасным оружием и проникали сквозь доспехи, плоть и кости как сквозь масло. Кроме воинов, вооруженных этим оружием, были и другие, предпочитавшие двуручный меч или моргенштерн — боевой кистень.

Воины с таким оружием обычно занимали место позади пикинеров, и если наступление фаланги блокировалось, то они продвигались сквозь весь строй в первую шеренгу.

Широко применялись и легковооруженные воины с метательным оружием. Сначала это были арбалеты, а ближе к концу XV века их начало сменять огнестрельное оружие. В этот период оно было достаточно грубым и неуклюжим, с очень низкой скорострельностью, но уже в то время доказавшим свою силу. Кстати, следует помнить о том, что и арбалеты также были достаточно сложны в обращении и медленны при перезарядке. Такие подразделения обычно использовались в качестве передовых стрелков, располагавшихся впереди авангарда пикинеров. Непосредственно перед тем, как шеренги противников сходились на поле боя, передовые стрелки отходили сквозь строй в тыл формирования. Соотношение легковооруженных воинов и остальной армии менялось — в период битвы при Муртене[14] (1476) их было 10 000 из 35 000 воинов, хотя такая пропорция и представляется исключением.

Трудно судить, в какой мере тактика швейцарцев была порождением их географического положения и общественного строя. Безусловно, по своему происхождению они первоначально были бедняками, неспособными обзавестись столь дорогим снаряжением, как полные доспехи и изысканное вооружение. Но бедность эта обернулась благодеянием, поскольку, как довольно скоро обнаружилось, они оказались в состоянии обогнать на марше и обойти маневром своих куда более серьезно вооруженных противников. Громадное большинство швейцарцев носило только шляпу сурового полотна и короткую кожаную куртку. Те же, кто имел стальные шлем и нагрудник, ставились в первые ряды. Военачальники были облачены в полные доспехи и передвигались верхом, но, когда начиналось сражение, они покидали седло и вели своих людей в бой пешими. Маневренность была одним из главных достоинств швейцарцев, а компактность их формирований, резко контрастировавшая с обычной разбросанностью и растянутостью средневековых «сражений», позволяла им сосредотачивать в нужном месте превосходящие силы для нанесения ошеломляющего удара.

Такое боевое построение осуществлялось уже в базовом лагере, и армия появлялась на поле боя уже готовая в любой момент вступить в сражение. Такое ее появление — уже сформированной и двигающейся на противника — часто становилось полнейшей неожиданностью и оборачивалось катастрофой для вражеских военачальников, которым надо было затратить уйму сил и терпения, чтобы организовать массу рвущегося в бой дворянства и медлительных, неповоротливых крестьян хоть в какое-то подобие боевого строя.

Но не только маневренность швейцарцев придавала им то тактическое единство, которого столь недоставало обычным армиям того времени, но и единообразие их снаряжения и вооружения. В их рядах почти или совсем не было конницы или артиллерийских орудий, равно как и массы плохо вооруженных и едва защищенных броней пехотинцев большинства феодальных армий того периода, которые так затрудняли маневрирование (а зачастую просто снижали имеющуюся боевую мощь).

Их мобилизация также проводилась весьма быстро, заставляя вспомнить о великих временах Древней Греции и зарождения Римской республики. Здесь не было необходимости в приведении в действие неповоротливой машины, потребной для сбора феодальной армии. В случае необходимости каждый человек знал место сбора той части, в которой он должен был сражаться, и сразу же следовал туда. Подразделение оперативно формировалось, выбирались или назначались начальники, и вся часть оказывалась в полной готовности следовать навстречу противнику.

Тактика их была довольно простой: нанести врагу ошеломляющий удар массой пик и, наступая быстро и неуклонно, навязывать ему сражение и никогда не позволять себе оказаться атакованными. Таким образом, они всегда старались использовать преимущество своей превосходящей маневренности и дисциплины, максимально сокращая время, в которое они оказывались под обстрелом противника, и опрокидывая его строй мощью своего удара. Оман писал в своем «Искусстве войны»: «Скорость наступления швейцарцев таит в себе нечто зловещее; лес пик и алебард перехлестывает через вершины нескольких близлежащих холмов; спустя несколько мгновений они уже волной двигаются навстречу строю своих противников, и тут — еще до того, как те успеют осознать свое положение, — они уже наваливаются на врага всей силой своих четырех рядов остриев пик, направленных вперед, и ударов волны за волной их формирований, выдвигающихся из тыла».

Швейцарцы обычно шли в бой тремя эшелонами. Первый из них всегда двигался прямо к тому месту на поле боя, где располагалось вражеское подразделение, по которому было решено нанести удар. Следующий эшелон наступал параллельно авангарду, но несколько позади, играя роль резерва, готового направить всю мощь своего удара туда, куда было необходимо. Такое наступление эшелона за эшелоном имело преимуществом то, что предохраняло авангард от внезапного флангового удара противника. Любая подобная попытка закончилась бы тем, что враг, в свою очередь, открыл бы свой фланг для удара следующему наступающему эшелону.

Такая тактика имела еще одно достоинство — она оставляла свободное пространство в тылу у атакующей колонны, куда та могла отступить, если бы ее атака была отбита, не оставляя на своем пути трупы товарищей в случае поражения, — что сплошь и рядом происходило во многих средневековых сражениях.

При подобном построении тремя эшелонами также было удобно отбить удар одного или обоих флангов либо же центра. Иногда обычное трехэшелонное построение несколько видоизменялось. По крайней мере в одном случае швейцарцы пошли в атаку одним большим полым квадратом — строем каре. Будучи окружены конницей либо же намного превосходящими их силами пехоты, они в таком случае могли бы быстро образовать «ежа», ощетинившись во все стороны пиками. Именно так произошло в битве при Сен-Жакобе на реке Бирс. Эта битва демонстрирует также, как могут сражаться воины, уверенные в собственном превосходстве над противником. Отряд численностью менее тысячи швейцарцев решительно атаковал армию в 15 000 наемных солдат из Арманьяка, вторгшуюся в пределы Конфедерации. Они прорвали центр строя противника, а потом, будучи окружены большим числом конников, заняли круговую оборону, выставив пики. Непрерывно атакуемые тяжеловооруженными конниками, под обстрелом арбалетчиков и легковооруженных воинов, они удерживали свою позицию до наступления темноты, стоя среди своих мертвых товарищей и окруженные кольцом из двух тысяч трупов наемников.

Эта вера в собственную непобедимость наряду с другими факторами сделала швейцарцев одними из самых знаменитых воинов своей эпохи. По мере распространения легенды об их непобедимости она, совершенно естественно, подавляла дух их противников. «Бог на стороне Конфедерации» — гласила пословица, а какой солдат в здравом уме будет сопротивляться воле Божией? Да если и найдутся такие смельчаки, рискнувшие на подобное, то они, конечно, потерпят серьезное поражение без всякого смысла. Исключением стала атака конфедератов (французов) под предводительством маршала Лотрека на укрепленные позиции у Бикока в 1522 году. Атакующие успешно преодолели многочисленные препятствия под плотным огнем испанских мушкетов и аркебуз. Последним и основным препятствием были глубокий ров и крутой подъем, на верхней кромке которого выстроились ряды германских ландскнехтов. Те из французов, кому удалось вскарабкаться по откосу, были сражены ударами германских пик. Войска Конфедерации не прекращали атак, пока тела 3000 убитых их товарищей не заполнили дно рва, — но это тот случай, когда из подобного материала создаются воинские репутации и вырастают традиции.

В чем же состояла одна из главных слабостей Швейцарской Конфедерации? Ее офицеры всегда были прекрасными тактиками, что неудивительно при господствовавшей тактике лобовых ударов крупными и достаточно простыми по строю подразделениями. Любой бывалый ветеран, осмотрев поле боя и наметив слабые места в строю противника, в состоянии повести свое подразделение пикинеров на вражеские ряды. Что же касается высокой стратегии, то ее практически не существовало. Одной из причин такого положения было то, что редко когда имелся Верховный главнокомандующий. Поэтому ведение войны осуществлялось советом, сформированным из командующих войсками каждого кантона. Вопросы политики или стратегии обсуждались и решались путем голосования. Представляется странным, но в большинстве случаев подобная система неплохо служила своей цели, возможно, потому, что все задействованные люди обычно не слишком жаждали сражения, и естественным стремлением было как можно побыстрее и лучше уклониться от него.

Против обычных феодальных армий метод лобовой атаки срабатывал достаточно успешно, поэтому не было особой необходимости в высшем военном руководстве.

Высокая репутация швейцарских войск благодаря их отважным атакам и упорному сопротивлению была хорошо известна Европе XIV и XV столетий. Своей вершины она достигла в период Бургундских войн[15]. Раздражительный Карл Смелый, герцог Бургундский, усмотревший нарушение его территориальных прав со стороны небольшой, но постоянно растущей Конфедерации, начал войну с оккупации небольшого города и замка Грансон, перевешав весь его гарнизон, состоявший из бернцев. Другие кантоны Конфедерации пришли на помощь бернцам, правда, слишком поздно, чтобы спасти гарнизон, но пылая теперь жаждой отмщения.

Армия бургундцев, по свидетельствам современников насчитывавшая 30 000 или 40 000 человек и частично состоявшая из наемников, завербованных в полудюжине стран, выстроилась в боевом порядке на равнине между холмами и озером Невшатель. Командование ими оказалось не на высоте. Авангард занял позицию на вершинах холмов раньше, чем подошли две другие колонны, и, спустившись на равнину, был атакован конницей бургундцев. Первая атака не достигла цели, хотя передовые конники и смогли врубиться в строй швейцарцев, но их стащили с коней алебардистами, охранявшими одно из знамен.

Тогда герцог сам повел в наступление копьеносцев своей личной гвардии, считавшихся лучшими в Европе. Но отважные воины, облаченные в великолепные доспехи, не произвели никакого впечатления на плотный строй пикинеров. Атака за атакой, возглавляемые самим герцогом, были отбиты, и швейцарцы, ни на минуту не дрогнувшие, перешли в наступление.

Тогда герцог принял решение отвести несколько назад центр своих войск и, когда швейцарцы войдут в боевое соприкосновение с ним, охватить их обоими крыльями своего строя и атаковать во фланг. Каким бы мог быть результат этого классического маневра, мы уже никогда не узнаем, потому что, едва только отвод начался, два других отряда швейцарцев успешно преодолели подъем и быстрым шагом двинулись в атаку. Свидетели этой атаки упоминают, что сигнал к ней дали трубные звуки двух громадных боевых горнов, имевших собственные имена «Бык Ури» и «Корова Унтервальдена».

Пехота бургундцев, приведенная в замешательство как отходом своего центра, так и неумолимым приближением настоящей стены пик, смешала ряды и в панике бросилась бежать, оставив свой лагерь со всей награбленной добычей победоносным конфедератам.

Один из летописцев сообщает, что швейцарцы перед началом кампании сказали герцогу, «что в войне против них он ничего не приобретет, поскольку в их стране почвы неплодородны, а народ очень беден; в ней нет таких жителей, за которых бы дали богатый выкуп, и что одни только шпоры и узда коней в его собственной армии стоят больше, чем все жители этой страны могли бы заплатить в качестве выкупа, если бы их всех взяли в плен».

Если это было правдой, то теперь ситуация изменилась, потому что добыча, захваченная в лагере бургундцев, была громадной — герцог бросил там свою артиллерию, армейскую казну, драгоценные украшения и даже свой «воротник из золотого руна». Бедные швейцарцы даже не представляли, что им делать со всем этим свалившимся на них богатством. «Они продавали серебряное блюдо за несколько пенни, считая его оловянным». Солдат, нашедший громадный бриллиант герцога, хранившийся в усыпанной жемчугами шкатулке, как рассказывают, выбросил его, «считая его куском стекла», и сохранил только шкатулку.

Это столь дорого обошедшееся поражение, похоже, только еще больше разъярило герцога, который провел следующие два месяца в Лозанне, перегруппировывая свои силы. Несмотря на совет своего старого врага, французского короля Людовика XI (который прекрасно знал, что вспыльчивый герцог не последует ему), «вернуться домой и тихо сидеть там, а не лезть упрямо со своими ребятами в эти Альпы, где народ столь беден, что у него нечего брать, зато отважен и упорен в сражении», он в июне снова выступил с развернутыми знаменами, намереваясь взять Берн. Наступая на этот город по дороге через Морат, он решил осадить и его. Конфедераты снова пришли осажденным на помощь и предприняли наступление на осаждавшую город армию. Герцог не располагал легковооруженными пехотинцами, поэтому конфедераты смогли незаметно подойти и сосредоточиться напротив правого фланга войск противника. Продержав своих бургундцев в боевом порядке шесть часов под проливным дождем, герцог наконец приказал им вернуться в лагерь, оставив только пару тысяч человек удерживать траншею на передовой. Авангард конфедератов бросился вперед, взял палисад и погнал уцелевших защитников вниз по склону, наступая им на пятки. На бегу они врезались в отряд, идущий им на помощь, и в сумятице одних, пытающихся оторваться от преследователей, и других, рвущихся в атаку, последовала настоящая бойня. Конница попыталась было остановить волну наступающих, но удар тяжеловооруженных бургундцев по стене пикинеров имел не больший успех, чем под Грансоном. Скоротечная схватка быстро обернулась бегством воинов герцога, в которых авангард швейцарцев, а затем и подошедшие основные силы принялись преследовать. Тем временем третий отряд атаковал итальянских союзников герцога и стал теснить их к озеру, в результате чего из 6000 человек удалось спастись лишь немногим.

При Морате произошла весьма жестокая битва. Потери с обеих сторон были очень тяжелыми. В числе воинов герцога имелось несколько английских лучников. Вполне возможно, что тетивы их луков, намокнув под дождем, ослабли. Вопреки обычаю, в составе швейцарцев в бою принимал участие и небольшой отряд конников (бернские аристократы, скорее всего не более ста человек), предположительно принявший участие в преследовании отступающих войск герцога. Это преследование и последовавшая за ним бойня, осуществленная с изрядной жестокостью, породили поговорку «Жесток, как при Морате».

Счастливая звезда герцога после этого закатилась. Рене Лoтарингский, которого Карл изгнал из его владений, отвоевал свои земли. В январе 1477 года произошло сражение между его войсками, среди которых имелось много швейцарцев, и небольшой армией под командованием отчаявшегося герцога. Два отряда швейцарцев сдерживали натиск бургундцев, тогда как третий отряд предпринял фланговую атаку под прикрытием небольшого леска. Результат можно было предсказать заранее. Бургундцы оказались наголову разбитыми, а сам герцог, пытавшийся остановить их бегство, был убит сокрушительным ударом швейцарской алебарды.

Пикинер — примерно 1515 год

Герцогство Бургундское в то время было значительным государством в Европе. Его поражение резко подняло престиж швейцарских воинов. Многим сильным мира сего сразу же захотелось привлечь к себе на службу солдат Конфедерации, и ни один из них теперь и не помышлял начать очередную кампанию, не имея в составе своей армии хотя бы незначительного контингента знаменитых швейцарских пикинеров. Дошло до того, что немцы, оказывая честь швейцарцам, даже стали «подделываться» под них, создавая имитацию пикинеров, а император Максимилиан организовал в составе своей армии подразделение воинов, точно так же вооруженных, — ландскнехтов. Им довелось скрестить оружие с воинами Конфедерации на различных полях сражений; стычки немцев и швейцарцев всякий раз оказывались чрезвычайно кровопролитными.

Довольно часто, сходясь таким образом на поле брани, передовые ряды уничтожали друг друга буквально до последнего человека. Бой не ограничивался только пиками, потому что, когда столь длинное оружие и его носители оказывались буквально зажатыми телами сражающихся, тогда свое смертоносное оружие пускали в ход алебардщики. Тот из противников, который в конце концов был вынужден отступить, оказывался, разумеется, сильно потрепанным в ходе сражения. Так, ландскнехты, по сообщениям летописцев, потеряли более половины своего состава после битвы со швейцарцами при Новаре (1513).

Из народа бедных крестьян, борющихся за свою свободу, швейцарцы стали теперь народом наемников. Главным экспортом нации стали теперь воины, а импортом — золото, концессии, выкупы и добыча. Хладнокровная жестокость, с которой швейцарцы перебили захватчиков при Морате, стала обычной практикой после каждой победы. Эффект озверения в войнах, ведущихся на иноземной территории, когда грабеж, насилие и убийства стали считаться обычным делом среди простых солдат, имел своим следствием постепенный упадок морали и дисциплины. Помимо уже завоеванной славы, швейцарцы стали теперь известны еще и своей алчностью и даже вероломством. «Где увидишь серебро, там же увидишь и швейцарца» — гласила пословица.

К началу XVI столетия Швейцария получила признание как великая военная держава. Ее победа над войском французского короля Людовика XII добавила ей амбиций на европейской арене, и вполне могло случиться так, что в состав Конфедерации вошло бы герцогство Миланское. Однако при Мариньяно (1515) войско Конфедерации потерпело серьезное поражение от армии Франциска I. Это сражение, в котором швейцарцы не потеряли ни капли своей репутации как отважных и крепких воинов (они отступили в полном порядке после двух дней сражения, поразив примерно столько же воинов противника, сколько и потеряли сами), продемонстрировало, однако, роковую слабость их тактики. Хотя искусство войны начало быстро меняться, швейцарцы, закоснев в своей гордости и высокомерии, были равнодушны к новым веяниям. Та тактика, которая была столь успешна в военных действиях против неумелых феодальных принцев, оказалась неспособной противостоять первоклассному полководческому искусству, соединенному с быстрым прогрессом в области артиллерии и легкого стрелкового оружия.

Против сложного сочетания пехоты, кавалерии и огневой мощи плотные ряды фаланги теперь представляли собой крайне неэффективный строй. Однажды разработанный метод сражений, из года в год применявшееся одно и то же оружие и построение уже не отвечали требованиям современного боя. Исход сражения при Мариньяно решили не тридцать кавалерийских атак воинов Франциска I на сомкнутые ряды швейцарцев, а тот факт, что семидесяти четырем орудиям французов противостояла только полудюжина швейцарских пушек. В условиях постоянного увеличения огневой мощи войск лобовые атаки без соответствующей артиллерийской поддержки были обречены на поражение, а под огнем орудий и аркебуз вся огромная масса пик оказывалась совершенно беспомощной.

Дальнейшее поражение превосходству швейцарцев на полях сражений нанесли испанцы. Их проворные воины, вооруженные мечом и небольшим круглым щитом, проскальзывали под остриями пик и вступали в ближний бой — точно так же, как римские легионеры действовали против фаланг Пирра. В ближнем же бою короткое оружие всегда имело преимущество. Вооруженный пикой солдат должен был бросить свое главное оружие и выхватить меч. Он тут же терял все свои преимущества и должен был противостоять врагу не только имеющему щит, но и защищенному шлемом, нагрудником, наспинником и наголенниками.

Именно упомянутые выше причины, а не деградация качеств каждого отдельно взятого воина стали причиной того, что швейцарцы и потеряли то громадное преимущество, которое они завоевали в качестве лучших пеших воинов своего времени. Их ошибкой было то, что, видя, как с ходом времени меняется ситуация на полях сражений, они не желали следовать этим переменам. По отваге, самообладанию и дисциплине швейцарским воинам почти не было равных. Вполне может быть правдой предание, что воин, покинувший строй под огнем орудий, автоматически приговаривался к смертной казни. Если это так, то столь суровое наказание, скорее всего, должно было служить и мрачным напоминанием недавно пришедшим рекрутам, потому что весьма сомнительно, чтобы ветераны, заставившие отступить бургундскую кавалерию при Грансоне или наступавшие под огнем орудий и аркебуз при Мариньяно, имели в душе какое-нибудь другое желание, как только побыстрее сойтись с неприятелем.

Эти люди не горели никаким религиозным фанатизмом, равным образом, по крайней мере в более поздние годы, патриотизм тоже не определял их поведение. И все же они шли в бой не только ради щедрой платы. Спаянные боевым братством, неколебимо шли они под овеянными славой знаменами, уповая на победу, но и не страшась поражения.

Примечания:

1

Олаф II Норвежский (Олаф Святой, Олаф Харальдсон — ок. 995—1030) — норвежский король, завершивший введение христианства в стране. После смерти был причислен к лику святых и стал почитаться как покровитель Норвегии.

13

Моргенштерн (нем. Morgenstern — «утренняя звезда») — средневековое оружие: два или три шипастых металлических шара, подвешенные на цепях к длинному древку, разновидность кистеня.

14

Муртен — место сражения 22 июня 1476 г., в котором участвовали 35 000 бургундцев под командованием Карла Смелого и 24 000 швейцарцев под командованием Карла Вальдмана. После нескольких часов ожесточенной схватки бургундцы были оттеснены на равнину и разгромлены, потеряв не меньше 8000 человек. Швейцарские хронисты утверждают, что победители потеряли только 500 человек.

15

Бургундские войны (1474–1477) — основной причиной их возникновения было столкновение интересов Франции и Бургундского государства. Бургундский герцог Карл Смелый стремился объединить свои разрозненные владения путем присоединения Лотарингии и ряда других земель, что являлось препятствием на пути национально-территориального объединения французских земель.