Шведы

Как и можно было ожидать от столетия, на протяжении которого почти каждая страна в Европе вела кровопролитные войны, страницы истории XVII века изобилуют именами прославленных солдат. Мориц Оранский, Тилли, Валленштейн, Тюренн, Конде и Вобан — все они в те или иные годы этого века прославились как мастера военного искусства. И все же среди всех этих великих солдат имена двух военачальников стоят особняком — это Густав-Адольф и Оливер Кромвель; один — монарх, другой — деревенский помещик (чья деятельность стоила его суверену головы). И все же у них было по крайней мере одно общее: вера в ударную мощь кавалерии и вера в непобедимость дисциплинированных и богобоязненных солдат, сражающихся во благо протестантизма.

Первому из них, Густаву-Адольфу, прозванному Львом Севера, судьбой было предопределено играть значительную роль в масштабной полурелигиозной борьбе, получившей название Тридцатилетней войны[18], которая охватила большую часть Запада и ввергла в запустение большую часть Германии. «Лучше править пустыней, чем страной еретиков» — был лозунг Феринанда, императора Священной Римской империи; кальвинистский же генерал граф Петер Эрнст Мансфельд не без основания получил прозвище «христианского Аттилы». Эти два факта лучше всего характеризуют дух этой войны и жестокости, которые практиковали обе стороны, повторяя, только в большем масштабе, самые ужасные из испанских зверств в Нидерландах.

Причины, приведшие к Тридцатилетней войне, слишком сложны, чтобы обсуждать их здесь. Религия и международная политика в них неразрывно связаны, а мотивы участия в ней шведского короля Густава достаточно неопределенны. Обычно в исторических исследованиях он предстает защитником протестантизма от сил католицизма, однако он был прежде всего шведом, и хотя он глубоко воспринимал религиозные проблемы, раздиравшие тогдашнюю Европу, но шведские притязания на севере были его главной заботой, а больше всего его занимало желание превратить Балтийское море во внутреннее шведское озеро. Швеция на заре своей истории как государства, в XVII столетии, включала в себя обширные территории, которые она в сражениях отбирала у своих соседей. Однако, сколь бы эффектными ни были успехи Густава на севере, основным его свершением была краткая двухгодичная кампания в Германии. Его победы в корне изменили весь ход войны и вывели шведскую армию на первое место в Европе.

При всем том, что крепкое шведское крестьянство было великолепным солдатским материалом, секрет успехов Густава заключался в военных реформах и в том вкладе, который он лично внес в выработку усовершенствованной военной тактики.

Даже к концу XVI века построение войск на поле боя продолжало базироваться на старой испанской системе. Пехота обычно выстраивалась в центре большой прямоугольной «рати», пикинеры посередине, прикрытые бастионами «фортов». Перед таким строем обычно помещалась артиллерия, прикрываемая цепью стрелков, а кавалерия, составлявшая в среднем четвертую часть численности всей армии, располагалась на флангах или в тылу.

Неспособная, как правило, прорвать плотный строй пикинеров, кавалерия стала все больше вооружаться пистолетами, а палаши с копьями отодвинулись на второй план. Кавалеристы, облаченные в солидную броню, защищающую их от мушкетного огня, действовали вытянутыми в глубину эскадронами. Эти эскадроны на рысях приближались к вражескому строю, и, по мере того как каждая шеренга оказывалась перед пикинерами, они разряжали в них свои колесцовые пистолеты (каждый конник имел два, а порой и четыре таких пистолета) едва ли не в упор, а затем разворачивали коней и оттягивались в тыл строя, предоставляя возможность следующей шеренге проделать то же самое.

Доспехи, принятые в кавалерии в начале и середине XVII столетия, состояли обычно из нагрудника и наспинника, надеваемых чаще всего на куртку из толстой кожи. Такая солидная подложка в виде куртки представляла собой довольно хорошую защиту от сабельного удара и зачастую использовалась даже без кирасы. Самым распространенным шлемом была «раковая шейка», с пластинчатым прикрытием шеи и подвижным протектором для носа. Высокие кожаные сапоги и поножи завершали облик кавалериста.

Офицеры, а также солдаты подразделений, вооруженных копьями, обычно были облачены в доспехи из закрытого шлема (со смотровой щелью и забралом), латного воротника, нараменников, нагрудника и наспинника, а также брони, полностью закрывающей ноги до колен. Некоторые офицеры оставались по старинке приверженцами громоздких доспехов, закрывавших три четверти тела, но их становилось со временем все меньше и меньше.

Пикинеры обычно были облачены в наспинник и нагрудник, к последнему же прикреплялись набедренники, защищавшие переднюю поверхность бедер. Шлем-морион с небольшим гребнем или низкий «горшок пикинера» с широким опускающимся козырьком и накладками для щек защищал голову.

Мушкетеры иногда носили круглый шлем, но гораздо чаще — только войлочную шляпу с плюмажем. Время от времени в их облачении появлялись нагрудник и наспинник.

Густав был большим поклонником Морица Оранского и поэтому разделял тактику этого генерала, состоявшую в применении на поле боя небольших полков, образованных из отрядов менее чем в 150 воинов каждый, в которые входили в равных пропорциях пикинеры и стрелки. Густав увеличил число мушкетов до семидесяти пяти и сократил число пик до примерно пятидесяти пяти на отряд. Он также уменьшил длину 18-футовой пики до одиннадцати футов.

Шлем с «раковой шейкой» и колесцовый пистолет

Облегчен был мушкет, и тяжелые сошки с вилообразной головкой стали теперь не нужны. Применение бумажного патрона (не был изобретением Густава, как порой утверждают, а впервые принят по его инициативе для использования в качестве стандартного оснащения войска) позволило повысить темп огня и сделало возможным уменьшение глубокого строя былых времен до шести рядов.

Совершенно уникальной была его реорганизация отрядов мушкетеров и пикинеров таким образом, чтобы они поддерживали друг друга, позволяя сосредоточить максимум огневой мощи на неприятеле. Эти отряды были сформированы в бригады, насчитывающие в своем составе от 1500 до 2000 человек. Схема такой бригады, составленная современным английским обозревателем, изображает типичную, но ни в коем случае не жесткую организацию. Другие отряды мушкетеров были задействованы, или «командированы», для специальных целей. Он также ввел в обычай размещать команды мушкетеров в промежутках между кавалерийскими эскадронами.

Основная идея преобразований Морица и Густава состояла в том, чтобы расчленить большие и потому неуправляемые «рати» на более мелкие подразделения. Шведская бригада все еще была, подобно «рати», подвижным «фортом», хотя и много более маневренным.

Мушкетер

Тактика шведской тяжелой кавалерии была разработана таким образом, чтобы вернуть ей эффект таранного удара, который был в значительной степени утерян с появлением подразделений рейтар с их пистолетами. Теперь конники готовились так, чтобы уметь наступать, идя в атаку галопом, и использовать свои пистолеты в возникающей после их удара общей схватке. Их ряды формировались теперь по три всадника в глубину и поэскадронно, один за другим, хотя порой применялось и шахматообразное построение эскадронов.

Густав также ввел в войсках подразделения драгун. По существу, они представляли собой посаженную на лошадей пехоту, вооруженную карабином и саблей. Они могли действовать двояким образом — и как легкая кавалерия, и спешенными, как пехотные подразделения.

Но самые значительные реформы Густава лежали в сфере артиллерии. Артиллерист XVII столетия был обременен значительным числом орудий различного веса и калибра — причем ни одно из них не соответствовало задаче использования их в качестве мобильных полевых орудий. Станки орудий были тяжелыми и громоздкими, а вес пушечных стволов — непропорционально велик по отношению к их калибру. Следствием такого положения дел было то, что артиллерия, однажды занявшая позицию, редко меняла ее после начала сражения, оставаясь недвижимой и лишь переходя из рук в руки по мере того, как менялась ситуация на поле боя. Другая причина отсутствия маневренности заключалась в использовании гражданских погонщиков конских упряжек. Эти господа зачастую пускались наутек в тыл вместе со своими лошадьми, бросая орудия на произвол судьбы.

Ощущая необходимость в подразделениях легких полевых орудий, Густав сначала стал экспериментировать с моделью орудия, которое он применял в ходе Польской кампании. Оно имело ствол из меди, усиленный стальными обручами, обвитый веревкой и, наконец, обтянутый кожей. Не считая веса лафета, орудие весило менее сотни фунтов, но было слишком непрочным для настоящего боя. Отвергнув этот вариант, Густав спроектировал пушку с литым стволом, более короткую и более легкую, чем стандартная модель. Это орудие, стрелявшее 4-фунтовыми ядрами, имело в длину менее четырех футов и весило примерно четыреста фунтов. Оно могло доставляться на поле боя одной лошадью или усилиями нескольких человек. Два таких орудия имелось на вооружении каждого полка. Единый боеприпас, в котором пороховой заряд и ядро были соединены воедино, обеспечивал сравнительно высокий темп стрельбы. Имеются свидетельства, что орудие могло делать до восьми выстрелов в минуту, тогда как самые подготовленные мушкетеры могли производить только шесть выстрелов. Более тяжелые орудия использовались как и раньше, но теперь даже и они стали настолько легкими, что могли маневрировать на поле боя.

Как глава мощной страны, претендующей на то, чтобы стать во главе военной и торговой империи, Густав был отличным организатором. Он стал одним из тех редких монархов, которые соединяют в себе множество талантов, — свободно говорил на девяти языках, проектировал здания, писал гимны и был, по мнению такого военного авторитета, как Наполеон, вторым после Александра Македонского генералом. Война всегда стояла первой в ряду его приоритетов (ему пришлось сражаться за свою корону против датчан почти сразу же после своей коронации), и он вкладывал в войну всю свою душу и энергию. В результате возникла армия, небольшая, но в высшей степени эффективная, оснащенная и содержавшаяся на уровне, о котором другие страны в тогдашнем мире не могли и мечтать. Была создана система складов военного имущества, запасено обмундирование для армии и построены казармы. Армейские обозы были сокращены до самого минимума для повышения маневренности (предусматривалось по десяти телег для имущества эскадрона и восемь — для отряда). Армию сопровождал-саперный корпус, но и все солдаты были обучены проведению фортификационных работ и наведению мостов через реки.

В противоположность армиям Католической лиги[19] шведская армия была спаяна строгой дисциплиной. Грабеж и насилие карались смертью. Однако экономика такой бедной страны, как Швеция, была не способна долго нести бремя военных расходов, и Густав обеспечивал содержание армии по большей части за счет системы субсидий своих союзников и наложения контрибуций на завоеванные регионы. Не приходится сомневаться, что такая система тяжким грузом ложилась на области, бывшие ареной военных действий различных армий, но это все же намного лучше, чем грабеж, так сказать, «приватный», которым войска Католической лиги привыкли добывать себе пропитание.

Имперские войска, с другой стороны, деградировали до состояния профессиональных банд воров и убийц. Империя даже не пыталась снабжать своих солдат чем бы то ни было — плата обычно задерживалась на месяцы, если выплачивалась вообще, и ее отряды существовали целиком за счет грабежа тех районов, через которые они шли или в которых располагались на постой. Ситуацию позволяет лучше понять, например, предложение графа Альбрехта фон Вальденштейна, более известного как Валленштейн, сформировать армию в 40 000 человек без всякого финансирования со стороны императора. Политика Валленштейна лучше всего описывалась его же девизом «Пусть война кормится самой войной», который на деле означал, что все тяготы лягут на несчастное население Германии. Другие армии были ничем не лучше, и вошло в обычай планировать военные кампании в соответствии с тем, какие районы оставались еще не разграбленными и могли предоставить довольствие для определенного числа солдат в течение некоторого времени. Поскольку армии обычно старались действовать на «вражеской» территории, методы, которыми они добывали для себя плату и пропитание, лучше предоставить нарисовать воображению. Все это делалось еще и с целью не оставлять ничего пригодного для использования силами противоположной стороны, поэтому, когда одна из этих наполовину частных армий двигалась по той или иной территории, она систематически уничтожала фермы, деревни, мельницы, мосты и вообще все, что могло гореть или рушиться. Объятые отчаянием толпы несчастных, оставшихся в живых, во многих случаях впадали в каннибализм, и во многих городах на местных кладбищах приходилось выставлять охрану. Орды голодных стариков, женщин и детей влачились за армиями в надежде поживиться остатками съестного на местах биваков — а на сожженных руинах опустевших городов и сел завывали волки и рылись дикие свиньи. Одна только Богемия потеряла в ходе этой войны, эпидемии чумы и голода три четверти своего населения, а самые осторожные оценки жертв по всей Германии дают на круг около 7 500 000 человек, или треть всего населения.

Закрытый шлем

Подобная свобода поведения солдатни всегда имела своим следствием падение ее морального уровня, и, хотя дисциплина в строю была поистине свирепой, это никак не могло восполнить ее недостаток в обстановке лагеря. Поэтому офицерам все время приходилось быть начеку, чтобы вовремя остановить переходящее все рамки мародерство и призвать своих прямых подчиненных к выполнению ими своих обязанностей.

Пополнение в армию добывалось всевозможными методами, честными и бесчестными, как из числа врагов, так и из «своих». Многие бедолаги, лишившись дома и средств к существованию, вступали в армию просто от отчаяния. «У кого сгорел дом, одна дорога — в солдаты» — гласила поговорка. Другие вовлекались в армию силой. По воспоминаниям, вербовщики в армию Валленштейна заходили в крестьянскую хижину и клали на стол монету и веревку с петлей. Сомневающийся «доброволец» мог делать выбор. Совершенно естественно, из таких насильно завербованных в армию новобранцев хороших солдат не получалось, несмотря на жестокие усилия муштровавших их капралов. После малейшего поражения они старались разбежаться по домам, если им было куда вернуться.

Другим источником беспорядка и недисциплинированности в рядах имперской армии было большое число гражданских лиц, прибивавшихся к ней. За каждой армией тащилась обычно целая толпа прихлебателей — проститутки, любовницы, маркитантки, мошенники, воры и бездельники всякого рода, а также инвалиды и голодающие. За одной из армий в 30 000 воинов, по воспоминаниям, двигалось 140 000 бесполезных ртов в надежде чем-нибудь поживиться.

Но, несмотря на все это, имперские войска в основном все же состояли из ветеранов под командованием опытных командиров. Война была частью повседневной жизни Европы на протяжении стольких лет, что уже не было недостатка в обстрелянных солдатах, — и, закрывая глаза на все их пороки (а они были отягощены грехами в той же степени, что и любая армия, идущая в бой), можно было сказать, что они были хорошими воинами. Они были находчивы, как могут быть находчивы только ветераны, и тверды в бою, как могут быть тверды люди, давно привыкшие к войне, исполненные солдатской гордостью за свой отряд или полк.

Об их привязанности к своим офицерам, вероятно, говорить не приходится. Их отношения с офицерами скорее напоминали отношения ценного работника и работодателя. О патриотизме в подобной войне также не было и речи, поскольку здесь не шла речь о национальных интересах; трудно также и представить себе, чтобы большинство закоренелых грешников, идущих за Тилли и Валленштейном, хоть в малейшей мере руководствовались религиозными мотивами. Если дом человека был разграблен или дочь его изнасилована теми, кто принадлежал к протестантам, то тем лучше. Если нет, то бедняге солдату, которому, вероятнее всего, суждено окончить жизнь, будучи брошенным голым в придорожную канаву на съедение волкам, вполне можно простить несколько мелких грешков.

Солдаты, которых вел за собой Густав, были не чета среднему воину империи. Они представляли собой отборных жителей шведской глубинки — лучшее из того, что могла дать страна, которой пришлось стать военным государством. Вровень с ними стояли только английские и шотландские воины, добровольцы — которых привел на континент дух авантюризма, — желавшие сражаться за реформу веры, добыть воинское умение и славу, а то и из одной только любви к сражениям, как и их отцы, в свое время пришедшие в Нидерланды. Строгая дисциплина и высокая воинская подготовка превратили шведов в великолепных солдат, а их победы в польской войне и над русскими вселили в них уверенность в себе и в своем короле. Назвать Густава военачальником нельзя, не погрешив против истины. Однако забота командующего о благополучии подчиненных всегда завоевывает их преданность, в случае же с королем она сочеталась с его безрассудной храбростью на поле боя, с готовностью переносить все тяготы солдатской жизни и с репутацией победоносного генерала. Соответственно, его воины были всецело преданы ему и готовы следовать за ним повсюду. Нижеследующий отрывок взят из книги «Великая и знаменитая битва при Лютцене»[20], напечатанной во Франции спустя год после этой битвы: «Он прекрасно понимал, что веры и преданности нельзя ждать там, где мы навязываем рабскую зависимость и неволю, и потому он временами мог позволить себе запросто общаться как с простыми солдатами, так и с офицерами. Все свои стратегические замыслы он проводил в жизнь быстро и решительно… Перед боем он прежде всего возносил молитву к Богу, а затем обращался к своим воинам, не упуская из виду возможных маневров своих недругов и следя, чтобы у его солдат было все необходимое…»

Шведская армия, которую Густав привел в Германию, была компактной и в высшей степени маневренной, обладала высоким воинским духом, отличной дисциплиной, новейшим снаряжением и превосходным командованием. Кроме этого, воинов связывали друг с другом и с их королем тесные узы патриотизма. Все другие качества войск были примерно равными, а потому исход сражений между имперскими армиями и силами Густава мог иметь только один исход. С другой стороны, католические воины и их генералы нимало не сомневались, что они в самом скором времени сметут вторгшихся захватчиков в Балтику. Потребовалась хорошая битва, чтобы они наконец поняли — непрерывная череда имперских побед подошла к концу.

Густав высадился на острове Узедом в июле 1630 года и провел несколько последующих месяцев, утверждаясь в Померании. Отнюдь не встреченный с распростертыми объятиями правителями протестантской Германии, он столкнулся с пустыми обещаниями или неприкрытой враждой. Имперские войска так запугали большинство германских княжеств, что поддержка могла быть получена только под дулами орудий. Крупный город Магдебург пал и был безжалостно разграблен и разрушен (май 1631 года), тогда как Густав тщетно пытался получить разрешение от электора[21] Бранденбурга на проход по его территории ему же на помощь. Тогда Густав подошел к Берлину и заставил электора отказаться от своего нейтралитета. Эта демонстрация силы заставила войска Гессена и Саксонии отойти обратно в свой лагерь, а перспектива вторжения саксонцев под предводительством Тилли побудила сверхосторожного электора незамедлительно заключить союз со шведами. Тилли и Паппенхайм, который был подчинен покорителю Лейпцига, передислоцировались к северу от города, чтобы встретиться там с наступающими союзниками. Две армии сошлись у городка Брейтенфельд.

Когда шведы стали переправляться через заболоченную долину, Паппенхайм повел 2000 всадников в отчаянной попытке воспрепятствовать этой переправе, но был отброшен авангардом шотландцев и подразделением драгун. Тилли, будучи ветераном подобных сражений — он некогда, на заре своей карьеры, служил в испанском tercio в Нидерландах, — был знатоком тактики того времени. В соответствии с этим он выстроил свои силы в лучших испанских традициях. Его пехота, численностью примерно в 35 000 человек, была сведена в несколько сплошных прямоугольников от 1500 до 2000 воинов в каждом, с кавалерией, сосредоточенной на флангах. Эта последняя насчитывала около 10 000 всадников, из которых теми, что находились на левом фланге, знаменитыми «черными кирасирами», командовал Паппенхайм, а конницей на правом фланге — Фюрстенберг и Изолани. Тилли расположил свою артиллерию — общим числом в двадцать шесть орудий — двумя группами: легкую артиллерию впереди своего центра, а тяжелую между центром и своим правым флангом.

Битва при Брейтенфельде

Густав поставил свою пехоту в центре, в гибком бригадном строю, описанном выше, который непосредственно слева прикрывала кавалерия под командованием Горна. Три полка кавалеристов заняли свое место в центре, а основной ее состав, одиннадцать конных полков под командованием Банера, — на правом фланге. Мушкетеры и легкие орудия были размещены между конными полками на передовых позициях — «мушкетеры в плутонгах по пятьдесят», как записал впоследствии Монро, командовавший пехотным полком, — тогда как более тяжелые орудия под командованием Торстенссона были выдвинуты несколько вперед, в самом центре. Саксонцы находились на левом фланге. Армия союзников, по всей вероятности, насчитывала около 47 000 человек, из которых примерно 30 000 были шведы.

Сражение началось в принятой манере, с артиллерийской дуэли, продолжавшейся два с половиной часа, «во время которой наши воины, как пешие, так и конные, стояли подобно стене, а огонь пушек то и дело проделывал среди нас громадные бреши».

Шведские орудия, делавшие три выстрела за то время, пока вражеские делали один, нанесли противнику значительный урон, ведя огонь по плотному строю пехоты. Паппенхайм, не получив никакого приказа, пылая гневом и досадой на своего командующего, приказал своим кирасирам двинуться вперед и атаковать шведский правый фланг. Король ответил на это броском кавалерийского полка из второй линии наперерез кирасирам — и тут стало ясно, что пистолеты всадников никак не могут сравниться по эффективности огня с мушкетами «плутонгов», расположенных между кавалерийскими полками шведов. Семь раз «черные кирасиры» сближались со шведами на рысях и разряжали свои колесцовые пистолеты, — и семь раз огонь мушкетов и легких полевых орудий отбрасывал их назад. И когда они разворачивались, отступая, в последний, седьмой раз, Банер бросил в бой своих давно стоявших под обстрелом конников — и не рысью, а мощным карьером. Понесшие тяжелый урон от огня шведов, да к тому же еще и удрученные своим отступлением, кирасиры были не в состоянии заметить, что тяжелая кавалерия шведов пошла на них в атаку самым быстрым аллюром. Через несколько минут все они оказались разметанными по полю боя и позорно бежали.

Увидев первую атаку Паппенхайма, командиры имперских войск на правом фланге решили, что это часть общего наступления, и также атаковали — но с совершенно другими последствиями! При виде несущейся на них стальной лавины необстрелянные саксонцы первыми дрогнули и, несмотря на все усилия своих офицеров, смешали ряды и при первом же столкновении пустились в бегство. Густав разом потерял третью часть своей армии!

Хитрый командующий имперскими войсками немедленно отдал приказ силам своего центра передислоцироваться правее и скрытным маршем перебросить свои «рати» против шведского левого фланга. Но к тому времени, когда имперские части заняли свои новые позиции, более подвижные в маневрах шведы уже изменили свое построение, а король стабилизировал ситуацию на фланге, развернув кавалеристов Горна против новой угрозы и направив на помощь пехоте поддержку из второй линии. Сражавшиеся теперь переместились на новые позиции. Монро писал: «Неприятельские войска твердо удерживали позиции и, глядя на нас с довольно близкого расстояния, видели, как перестраиваются наши бригады, образуя против них наш строй. Враг был твердо готов обрушить на нас огонь своих орудий и мушкетов; но наши легкие орудия опередили их, дважды дав залп, а еще до того, как двинуться в атаку, мы дали залп из мушкетов, которые успели перезарядить. Не в силах более стоять на месте, наша бригада стала наступать на них с пиками наперевес и, обрушившись на один из их батальонов, заставила его смешать ряды и обратила в бегство».

Шведские орудия прорубали целые просеки в плотных рядах противника, а захваченные саксонские пушки были развернуты так, чтобы вести фланкирующий огонь по солдатам Тилли. Попав под удары с двух сторон, имперские войска быстро таяли, когда король нанес свой coup-de-gracex. Собрав всех имеющихся кавалеристов победоносного правого фланга, Густав повел их в решительную атаку, волна которой захлестнула имперские орудия и затем, заворачивая влево, обрушилась на дрогнувшую неприятельскую пехоту. Лишившись артиллерии, теснимое с фронта и фланга, все каре пикинеров Тилли начало таять. Когда над затянутым пороховым дымом полем сгустилась ночная тьма, имперские войска обратились в бегство, шведские же кавалеристы с окровавленными саблями в руках пустились их преследовать.

Густав был не из тех военачальников, которые могли позволить разбитому врагу бежать, и поэтому решительно приказал начать преследование неприятеля. Полторы тысячи всадников под командованием самого короля пустились в погоню, пленив 3000 человек под Мерзебургом, и продолжили преследование вплоть до городских ворот Галле.

Так закончилась битва под Брейтенфельдом. Ее исход был ужасающим для всех католических государств империи. Громадная армия под командованием прошедших огонь и воду генералов была уничтожена куда меньшими силами светловолосых варваров. Путь на Вену шведскому монарху был открыт, а его неудачная попытка взять этот город обсуждается и по сию пору. Густав предпочел вторгнуться в Рейнскую область. За три месяца этот богатый оплот католицизма был покорен, а испанцы вытеснены обратно в Нидерланды.

В ходе последовавших за этим передислокаций, схваток и осад шведский король завоевал бoльшую часть Германии. Тилли, который сумел собрать новую армию, был смертельно ранен в схватке со шведами, пытаясь захватить переправу через реку Лех. Шведы переправились через нее под прикрытием дымовой завесы от горящих стогов мокрой соломы и огня своих орудий. Теперь оставался только один человек — Валленштейн, который был в силах спасти Католическую лигу, — но зависть к его головокружительной и постоянно растущей славе стала причиной его отставки в 1830 году. Однако победы Густава не оставляли другого выхода, и император был вынужден просить Валленштейна вернуться. В конце концов полководец на это согласился (обставив свое возвращение условиями, которые делали его власть едва ли не столь же могущественной, как и императорская) и вскоре встал во главе армии ветеранов, многие из которых уже служили ранее под его началом.

Последовали новые маневры и контрманевры. Под Нюрнбергом две армии сошлись лицом к лицу, шведы закрепились в городе, а Валленштейн угрожал им из укрепленного лагеря в двух или трех милях от города. Начавшиеся болезни и недостаток провианта заставили Густава предпринять попытку штурма лагеря, чтобы таким образом выйти из тупика. Несколько часов его лучшие части, состоявшие из шведов, финнов и шотландцев, штурмовали высоту, которая была ключом к позициям Валленштейна, но каждый раз их атаки бывали отбиты. В конце концов король отдал приказ прекратить штурм, потеряв около 4000 ветеранов; шведы отступили, оставив в городе сильный гарнизон. Несколько дней спустя Валленштейн, войско которого понесло почти такие же потери, что и шведы, тоже свернул свой лагерь.

Ближе к концу года, когда большинство армий переходило на зимние квартиры, Густав передислоцировался в Лейпциг. Армия Валленштейна закрепилась вокруг селения Лютцен и в нем самом, и именно здесь 15 ноября 1632 года король вступил в свою последнюю битву. Имперские войска насчитывали, по всей вероятности, около 20 000 человек — и еще около 8000 человек под командованием Паппенхайма были расквартированы поблизости, готовые прийти на помощь. Когда стало известно о наступлении шведов, эти войска были подняты по тревоге, но не успели подойти к началу сражения. Валленштейн выстроил свои войска параллельно дороге на Лейпциг, правый фланг их опирался на подожженный Лютцен. Его пехотинцы были сгруппированы в пять больших прямоугольных «ратей», с мушкетерами на каждом углу — знакомый нам строй «крепости с бастионами». Четыре из этих «ратей» находились в центре, а одна располагалась ближе к Лютцену. Кавалерия располагалась на каждом из флангов, причем на левом фланге было оставлено место для войск Паппенхайма. Вся артиллерия была сведена в две батареи — одна расположилась перед центром всего строя, а другая около Лютцена.

Войско короля было построено почти так же, как и в сражении под Брейтенфельдом. Силы противников количественно были почти равны, хотя большинство исследователей считает, что имперские войска преобладали.

Утро сражения было чрезвычайно туманным, и лишь часам к одиннадцати развиднелось настолько, что артиллеристы обеих сторон смогли открыть огонь. Орудия грохотали около часа, и вспышки оранжевого огня в тумане высвечивали первые ряды противников. Затем к туману добавились клубы порохового дыма и гарь сожженной деревни; Густав отдал приказ наступать. Он лично повел в бой своих кавалеристов правого фланга, смял передовое прикрытие неприятеля и привел назад свою конницу. Герцог Саксен-Веймарский Бернгард, командуя левым флангом, тоже добился успеха, но стоявшая по центру пехота, хотя и захватила почти все орудия неприятеля, была все же вынуждена отступить. Получив донесение об этом, король повел на помощь отступавшей пехоте кавалерийский полк. В густом тумане, перемешанном с дымом, он потерял из виду своих людей и, оставшись только с тремя своими приближенными, наткнулся на отряд неприятельской конницы и был убит.

Один из его спутников смог избежать гибели или плена и сообщил Бернгарду, что командование перешло к нему. Известие о гибели короля — которое во многих случаях становилось причиной отступления, если не бегства, — лишь разожгло ярость шведов. Бернгард отдал приказ о новой атаке, и, когда противники снова сошлись в бою, из мрака вынырнул передовой эскадрон Паппенхайма. Появление этого яростного генерала-кавалериста заставило шведский правый фланг несколько отступить, но тут Паппенхайм был убит, и становящееся стихийным сражение распалось на серию ожесточенных локальных схваток отдельных групп, натыкающихся друг на друга в густом смоге. Всю вторую половину дня сражение перекатывалось с одной стороны дороги на Лейпциг на другую; батареи Валленштейна переходили из рук в руки по крайней мере пять раз. Но шведы не отказывались от надежды на победу. Герцог Бернгард бросил в бой последнюю бывшую у него в резерве бригаду, и это последнее усилие заставило имперские войска отступить. Когда сгустился ночной мрак, они начали общий отход, но на этот раз им на пятки Густав уже не наступал. Гибель вождя не только лишила шведов плодов их победы, но и изменила всю военно-политическую ситуацию. Останься Густав в живых, можно было не сомневаться в том, что он стал бы полным владыкой всей Германии. Безусловно, затем он столкнулся бы с Францией, а Ришелье, поддерживавший его значительными средствами, имея в планах потом прибрать к рукам империю и Испанию, не смог бы долго противостоять мощной коалиции из объединенной Германии и скандинавской империи Густава.

Его смерть стала трагедией для народа Германии, поскольку без этого решительного вождя война продолжалась еще целых шестнадцать лет. Армии шведов, французов, саксонцев, баварцев, австрийцев, испанцев и голландцев наступали и отступали, прокатываясь по странам, которые некогда были самыми процветающими и населенными в Европе. Гремели сражения в Испании и Италии, а однажды наступавшие дошли почти до самого Парижа. И только когда все воюющие стороны истощили свои последние резервы, война наконец-то прекратилась. Некоторые из стран, участвовавшие в ней, сумели отхватить себе немалые территории, но все эти земли теперь лежали в мерзости запустения.

Что же касается шведов, то ко времени сражения при Лютцене многие из ветеранов Густава уже были мертвы — пали под Брейтенфельдом или на склонах так и не взятых укреплений Валленштейна у Альте-Весте или умерли от эпидемий, свирепствовавших во всех армиях. Последняя из армий, построенная по былому образцу тактики Густава, сгинула в губительной атаке Бернгарда на укрепления под Нордлингеном в 1634 году.

Даже при Лютцене одна бригада еще называлась «шведской», поскольку была укомплектована одними только шведами, — но по мере продолжения войны в ее рядах можно было обнаружить все меньше и меньше шведов и все больше и больше солдат других народов. По мере их преобладания, без твердой указующей руки короля и его доминирующей личности, дисциплина в шведских частях начала падать. Тесные узы, объединявшие рядовых солдат и офицеров с монархом, распались, и шведские солдаты теперь ни в чем не превосходили своих противников. Но шведские военачальники все еще выигрывали крупные баталии, а шведская тактика боя, как и их великолепная артиллерия, не знала себе равных. Уже одного этого было достаточно для того, чтобы сохранить приобретенную шведами репутацию вплоть до конца Тридцатилетней войны. Вестфальский мир 1648 года, покончивший с этой кровопролитной войной, Швеция подписала как великая держава.

Король Карл X, занявший трон Швеции после отречения своей неуравновешенной двоюродной сестры, дочери Густава Христины (1654), присоединил новые земли к шведской короне. Правление Карла XI, большей частью мирное, дало стране столь необходимую ей передышку, но было отмечено ухудшением военной подготовки, проявившимся в первые годы царствования короля-мальчишки Карла XII. Особенно это стало заметно в ходе войны с Бранденбургом и Данией, в которой, помимо других факторов, крупное поражение под Фербелинном нанесло немалый ущерб престижу шведского солдата.

Однако энергичные экономические реформы позволили королю компенсировать ущерб, нанесенный армии и флоту долгими годами войн, и, когда Карл XI умер (в 1677 году), состояние военных дел в его королевстве было вполне благополучным. Таким же оно было и в 1700 году, когда Польша, Россия и Дания объединили свои силы и вторглись на территорию Швеции. По всей видимости, они рассчитывали, что восемнадцатилетний король Карл XII будет для них слабым противником. Но юному монарху, этому «безумцу Севера», предстояло стать одним из крупнейших в мире военачальников и одним из национальных героев Швеции. Вместо того чтобы попытаться защитить границы своей страны, он начал с нападения на Данию. Он отплыл из Швеции в августе 1700 года и не возвращался в нее четырнадцать лет. Спустя всего две недели после высадки шведов датчане оказались вынуждены подписать унизительный для себя мир. Ворвавшись со своим войском в Ливонию, Карл XII одержал первую свою победу в решающей битве, разбив численно превосходящее войско под командованием Петра Великого под Нарвой. Повернув затем в Польшу, он изгнал врага из Ливонии, покорил Курляндию и Литву, а затем штурмом взял Варшаву и Краков. Король Саксонии и Польши Август запросил мира, но победоносный король, ставший уже знаменитым по всей Европе, не пожелал идти ни на никакие компромиссы. В 1707 году он заставил Августа отказаться от прав на корону и Польшу, а зимой того же года предпринял судьбоносный шаг, поведя свою армию против России. Это была самая большая армия, которую ему к тому времени удалось собрать, а шведская военная машина находилась на пике своего могущества.

Но юный король нес в себе микроб того безумства, которое постигало и более взрослых слишком успешных полководцев, становившихся любимцами фортуны. Тяжкие испытания, опасности и несчастья были для него лишь препятствиями, которые следовало бодро преодолевать (а порой и искать их), ибо все они представлялись ему только восхитительными эпизодами в саге о нем. В последовавшие за этим месяцы он в еще большей степени утратил восприятие реальности, и невозможное стало представляться ему сначала вызовом, а затем уже свершенным делом. Легкий мазок «безумного гения» почти обязателен для полководца, если тот притязает быть причисленным к сонму великих военачальников. В больших же количествах, однако, это может привести только к неминуемому поражению. Довольно странно, но именно тот генерал, который требует от своих подчиненных превосходящей всякое воображение стойкости, который ведет их через ледяные пусты — ни и пышущие жаром степи, а потом бросает в бой против вдвое более сильного противника, в итоге завоевывает наибольшее уважение и преданность своих солдат. Такие предводители могут быть Божьим наказанием для подчиненных им офицеров, но они становятся любимчиками своих солдат. Именно таким человеком и был Карл XII, и, хотя в его блестящее, но хаотичное царствование шведское королевство скатилось до статуса третьеразрядной страны, для своих солдат и шведского народа он был героем.

Звезда короля, однако, уже клонилась к закату, и победа в решающем сражении при Головчине[22] (1708) была его последней. Русские, действуя так, как он вполне мог предположить, отступали перед шведским войском, оставляя за собой бесплодную пустыню и нападая на фуражиров и отбившихся от войска солдат. Когда стало понятно, что до Москвы ему не дойти, Карл XII повернул на юг, намереваясь соединиться с восставшими на Днепре казаками под командованием гетмана Мазепы. Во время этого перехода, сопровождавшегося постоянными стычками — поскольку Карл решил не вставать на зимние квартиры, — шведы понесли тяжелые потери. Наступившая зима оказалась крайне суровой, ничего подобного не помнили и старожилы; замерзло все Балтийское море, а также каналы Венеции и река Рона; замерзало вино в бочонках, а птицы на лету падали замертво. Тысячи шведских воинов замерзли до смерти, множество оставшихся в живых страдало от обморожения. Король, с готовностью разделявший все трудности похода со своими солдатами, смог одержать несколько мелких побед, но весну его войско встретило, сильно уменьшившись в количестве. Петр I занял столицу Мазепы, и восстание пошло на спад. Еще хуже было то, что, поспешив с броском на юг, Карлу пришлось теперь поджидать идущую к нему на усиление армию с большим обозом, а также артиллерией. Но русские перехватили и разбили эту армию, так что все орудия и припасы были потеряны для шведов.

Бургиньот — открытый шлем XVI века, с козырьком и нащечниками

Но это никак не повлияло на короля. Он был настолько уверен в себе, что никакие доводы его генералов не могли побудить его отказаться от намерения завоевать всю Россию. Карл XII осадил город Полтаву. Под этим городом встретились в битве два великих человека, и битве этой суждено было решить не только судьбу небольшой армии Карла, но и изменить ход европейской истории. Реформы в России, которыми царь Петр I хотел вывести русский народ из вековой спячки, едва только начинались. Дремлющая энергия славянского гиганта пока не имела выхода, и лишь благодаря нечеловеческим усилиям Петра гигант этот был разбужен от своего сна. Последствия шведской победы, случись она в такой критический момент русской истории, предсказать невозможно, поэтому Полтава заслужила свой статус как место одной из исторических битв.

Исход битв порой решает как тщательное планирование, так и случай, и пуля, выпущенная по группе шведских всадников, отправившихся на рекогносцировку русских позиций, оказалась во многом роковой для шведов. Попав королю в ногу, пуля эта нанесла Карлу столь серьезную рану, что в день сражения король был вынужден командовать своими войсками с носилок. Многие битвы были выиграны при подобных же обстоятельствах, но, к несчастью для шведов, сама суть командования короля на поле боя заключалась в его способности мгновенно оценивать обстановку и использовать малейшее преимущество, которую предоставляла ему быстро меняющаяся ситуация. Будучи по сути боевым генералом, он выигрывал сражения личным командованием, скача от одной позиции к другой и отдавая приказы на месте. Хотя шведам противостоял значительно численно превосходящий противник, весьма вероятно, что, если бы король был в состоянии управлять течением боя в своей обычной манере, он вполне смог бы добыть победу. Но получилось так, что шведская атака оказалась некоординированной, время и ситуация не использованы, а нужные люди не задействованы — и возможности оказались упущенными.

Русское войско, насчитывавшее около 60 000 человек, расположилось в хорошо укрепленном лагере и удерживало единственный практически подступ к нему, защищенный несколькими редутами, прикрытыми ружейным и артиллерийским огнем. Испытывая острую нехватку сил, Карл все же оставил 2000 человек удерживать Полтаву, 2400 человек — охранять обоз, оставшиеся же 1200 человек образовали фланговое прикрытие. В его распоряжении остались 12 500 человек, половина из которых были кавалеристами. Этим людям предстояло атаковать армию, частично окопавшуюся и имевшую значительно большее количество артиллерии. Петр располагал более чем сотней орудий, тогда как у шведов атаку поддерживали только четыре легкие полевые пушки. Шведская пехота испытывала столь острый недостаток в боеприпасах, что войска получили приказ идти в штыковую атаку.

План короля заключался в том, чтобы четырьмя колоннами прорвать русские редуты, нанести удар по русской пехоте и кавалерии, стоявшей за нею, и оттеснить их в лагерь, преследуя их по пятам. Дерзость этого плана, который должно было воплощать в жизнь войско, действуя против впятеро превосходящего его численно противника, наступая без артиллерии и боеприпасов на хорошо укрепленные позиции, больше говорит о высокой репутации шведского солдата-ветерана, чем об отваге их монарха.

Успех этого плана основывался на стремительности наступления — и едва не осуществился. Колонна, с которой следовал король, несомый на носилках, «прошла в самой гуще огня, как ружейного, так и артиллерийского, который, не прекращаясь ни на минуту, гремел в пространстве между редутами». Центральная колонна также прорвалась сквозь окутанные пороховым дымом редуты, и русские части, удерживавшие их, отступили. Как утверждается, именно в этот момент Петр счел было битву проигранной. Но командир правой колонны шведов вместо того, чтобы прорываться вперед, несмотря на огонь, остановился, с целью захватить редуты один за другим. Русские же упорно обороняли их, и атака шведов захлебнулась, командир этой колонны попал в плен, а его воины были рассеяны.

Это роковое промедление дало царю Петру время, чтобы подтянуть к этому месту около 40 000 человек подкрепления и установить батарею из многих орудий, направленных на шведов. Несмотря на превосходящие силы противника, Карл приказал своим ветеранам наступать, и 4000 пехотинцев двинулись мерным шагом на десятикратно превосходящего их в численности противника. Однако было «невозможно для нашей пехоты держать строй, как невозможно было нашим воинам устоять против огня 70 орудий, стрелявших картечью». Те пехотинцы, которым все же удалось добраться до линии русских войск, были отброшены назад массированным ударом вражеской пехоты. У шведской кавалерии не было пространства для нанесения удара, и к середине дня все было кончено. Короля подсадили на лошадь (его носилки были разбиты на части ядром пушки, а почти все солдаты, несшие их, убиты или ранены), и он спасся бегством.

Победа русских была полной, но доблестное поведение шведской пехоты вписало славную страницу в военную историю. После многих приключений Карл XII в конце концов вернулся в Швецию и отчаянно сражался с врагами, вторгавшимися в нее со всех сторон. Пуля из датского мушкета, пробившая ему голову, положила конец всем его деяниям. Вместе с ним исчезли и все шведские притязания на роль великой военной державы. Но былая слава продолжала жить, и в перечне самых выдающихся воинов шведский солдат занимает одно из первых мест.

Примечания:

1

Олаф II Норвежский (Олаф Святой, Олаф Харальдсон — ок. 995—1030) — норвежский король, завершивший введение христианства в стране. После смерти был причислен к лику святых и стал почитаться как покровитель Норвегии.

2

Берсеркер (берсерк) — викинг, посвятивший себя богу Одину, перед битвой приводивший себя в ярость. В сражении отличался большой силой, быстрой реакцией, нечувствительностью к боли, безумием.

18

Тридцатилетняя война (1618–1648) — первая общеевропейская война между двумя большими группировками держав: стремившимся к господству над всем христианским миром габсбургским блоком (испанские и австрийские Габсбурги) и противодействовавшими этому блоку национальными государствами — Францией, Швецией, Голландией, Данией, а также Россией, в известной мере Англией.

19

Католическая лига (1609) — объединение католических духовных и светских феодалов Германии, созданное 10 июля 1609 г. для борьбы с Протестантской унией (1608). Стала одной из главных сил католической реакции не только в Германии, но и во всей Западной Европе.

20

Лютцен — город в Саксонии. Здесь 6 ноября 1632 г. произошла битва между шведами под начальством Густава-Адольфа и войсками императора под начальством Валленштейна.

21

Электор — один из правителей германских княжеств, имеющих право избирать императора Священной Римской империи.

22

Головчин — с. Могилевской губ.; известно по происходившему тут 3 июля 1708 г. сражению между частью русской армии фельдмаршала Шереметева и главными силами Карла XII. Вследствие крайней растянутости позиции русские войска потерпели поражение и должны были отступить к Шклову, потеряв более 1600 человек и несколько орудий. Урон шведов достиг 1450 человек.