…Добрая слава Иоаннова пережила его худую славу в народной памяти… имя Иоанново блистало на судебнике и напоминало приобретение трех царств могольских… народ в течение веков видел Казань, Астрахань, Сибирь как живые монументы царя-завоевателя; чтил в нем знаменитого виновника нашей государственной силы, нашего гражданского образования…

(Н. М. Карамзин)

В предыдущих главах нашей книги мы показали, что политическая ситуация к западу от Москвы, вплоть до Польши, определялась династическими и религиозными спорами различных владык. Среди высшей элиты сложилась своеобразная местническая система, в которой каждый князь имел «место» по своему рождению от знатного отца и доказывал свое преимущество в соответствии со своими представлениями о «месте» при помощи всех доступных ему ресурсов. Религия была одним из таких ресурсов, дающих возможность идеологической апелляции к народу в случае нужды; князья принимали религию той земли, которой правили в данный момент, и соответственно могли менять свое имя.

Представления разных князей о «местах» зачастую были весьма различными, что приводило или к войнам, или к согласию с решением некоего высшего иерарха, чаще всего именуемого «царем Орды». Еще одним способом решения сиюминутных проблем были династические браки, от которых рождались дети, – но когда они вырастали, проблем становилось еще больше, поскольку в споре о «месте» аргументом становилась не только знатность отцов, но и дедов, иногда из самых разных родов.

Дальше мы покажем, что такая же ситуация была и на восток, и на юг от Москвы, с несколько иными религиозными компонентами.

1410. – Битва при Грюнвальде объединенных сил русских, белорусов, литовцев, чехов и поляков и татар с Тевтонским орденом, победа над ним. В 1411 году заключен Торуньский мир.

В том же 1411 году Великий князь Литовский Витовт и сын Тимура Джеляль-уд-дин начали «наводить порядок» и на востоке. Они свергли хана Сарая, и в дальнейшем в Сарае правил внук Тимура, Улу-Мухаммед. Они возвысились над Москвой и в 1412 году обязали князя Василия I Дмитриевича (зятя Витовта) платить дань.

1421–1422. – Голод «по всей земле Русской».

1421. – Торговый договор Новгорода с Ливонским орденом.

1425. – Умер Василий I Дмитриевич. Начало княжения в Москве его десятилетнего сына Василия, опекуном которого становится князь литовский Витовт, защищавший наследника от притязаний его дяди по отцу – Юрия, князя Галицкого и Звенигородского.

1430. – Смерть Витовта и вооруженное столкновение Василия II с Юрием Галицким, претендующим на Московский престол.

В 1431 году Василий Васильевич (внук Витовта и Дмитрия Донского) получил в Сарае ярлык на княжение в Москве, а возвел его на престол в Успенском соборе Московского кремля посол сарайского хана Улу-Мухаммеда. Видимо, православных подданных нового князя не смущало присутствие в соборе «басурманского» посла, да и он сам не чувствовал себя некомфортно.

Затем более сильные родичи изгнали Улу-Мухаммеда из Сарая, но он без дела оставаться не мог и проявил себя очень кипучим человеком. Некоторое время правил в Крыму (фактически став основателем независимого Крымского ханства по договору с Кичи-Мухаммедом), затем пытался организовать новое ханство в Белёве и, наконец, в 1438 году обосновался в Казани. С этого момента, собственно, и начинается военная «казанско-московская» история: в 1439-м хан взял Нижний Новгород, затем пришел под Москву, но Кремля не одолел, а только сжег посады, а на обратном пути сжег и Коломну. Василий, пока хан разбойничал возле столицы, из Москвы скрылся.

1445. – Поход «казанских царевичей» на Москву, пленение Василия II под Суздалем. Князь оказывается во власти Улу-Мухаммеда, полностью принимает условия данника, и его отпускают на княжение после уплаты огромного выкупа. Он также идет на территориальные уступки казанцам.

Когда Василий Темный попал в татарский плен, Москва собрала для выкупа двести тысяч рублей. Чтобы представить себе огромность этой суммы по тогдашним масштабам, вспомним, что тот же Василий Темный, разгромив Новгород, наложил на него дань в десять тысяч рублей, а после Смутного времени, то есть полтораста лет спустя, Москва по Столбовскому миру уплатила Швеции контрибуцию в двадцать тысяч. Двести тысяч было совершенно неслыханной суммой. Зачем же москвичи собрали ее и почему московский посад отдавал последние рубли? Казалось бы, избавились от князя-«деспота», – и слава Тебе, Господи. Нет, собрали и заплатили. Любили, наверное, Василия Васильевича.

А он вернулся не один; его сопровождали, и затем стали в Москве править присланные ханом пятьсот татарских людей – «князья татарские со многими людьми» (см. М. Худяков. Очерки по истории Казанского ханства. С. 27). Надо полагать, Улу-Мухаммед, раздававший в лучшие годы своей карьеры ярлыки на правление от имени высшей власти, так и продолжал считать Московию «своей» землей, – но Василий так не считал, поскольку знал, что Улу-Мухаммед со своей властной должности уже снят, и подчинился только под давлением силы. А что касается этой «силы», то нам кажется характерным употребление М. Худяковым выражения «князья татарские». Казанское население не называло себя татарами. Здесь жили булгары, чуваши, черемисы, – а власть держали князья, ПРИШЕДШИЕ с Улу-Мухаммедом. Они и были татарами, поработителями самих казанцев.

Татары, приехавшие в Россию, стали устраиваться здесь так, как им было желательно, и начали сооружать мечети в русских городах, где поселялись. Впоследствии – через 100 лет! – русский посол в Турции заявил: «Мой государь не есть враг мусульманской веры. Слуга его, царь Саин-Булат, господствует в Касимове, царевич Кайбула в Юрьеве, Ибак в Сурожике, князья ногайские в Романове: все они свободно и торжественно славят Магомета в своих мечетях… В Кадоме, в Мещере многие приказные государевы люди мусульманского закона. И в тех городах мусульманской веры люди по своему обычаю мизгити и кошени держат, и государь их ничем от их веры не нудит и мольбищ их не рушит».

Однако и в Казани была полная веротерпимость. В городе находился христианский храм – армянская церковь; до сих пор уцелели надгробные плиты расположенного в Казани армянского кладбища. К язычникам-инородцам мусульмане относились тоже с полной терпимостью и никогда не пытались насильственно обратить их в мусульманство, а только проповедями. Свою проповедь суфийские шейхи закрепляли основанием школ.

За счет «выхода» части капиталов из Московии в Казань этот город начал усиленно развиваться, быстро превращаясь в первоклассный центр международной торговли. Между тем народ в Московии роптал: как раньше было засилие литовцев, так теперь – засилие татар.

Одновременно с появлением казанцев в Москве, в Мещерской земле на Оке основывается Касимовское царство. Младший сын Улу-Мухаммеда, Касим, правит в Мещере с 1446 года. Дань русского правительства в пользу касимовских ханов упомянута в завещании Иоанна III, в договоре между его сыновьями от 16 июня 1504 года. Ее платили даже при Иоанне IV. После покорения Казани «выход в Царевичев городок» (Касимов) упомянут в числе обязательств Москвы, наряду с «выходами» (платежами) в Крым и Астрахань. Русские историки не без удивления констатировали этот факт уплаты русскими государями дани касимовским ханам, которых обычно представляют жалкими подручниками Москвы и безвольными исполнителями ее приказаний. Вельяминов-Зернов говорит:

«Оказывается, что в Царевичев Городок (Касимов), в пользу управлявшего им царевича, действительно шел от великого князя Московского «выход», и что выход этот принимали в расчет при распределении между великим князем и удельными князьями денег, следовавших на «татарские проторы». Ни о каком противопоставлении татарам побежденный Василий в то время не смел и мечтать, и татары, назначенные в русские города, совершенно не думали забывать своей национальности».

1446. – Дмитрий Шемяка захватывает Москву и ослепляет Василия II, вследствие чего тот получает прозвище «Тёмный».

1448. – Опираясь на Касим-хана и Якуба, Василий II Темный отвоевывает Москву у Дмитрия Шемяки. Избрание митрополитом Рязанского епископа Ионы; автокефалия русской церкви.

1449. – Договор с Литвой; граница в 80 км от Москвы.

В 1453 году война Василия II Тёмного с сыновьями Юрия Галицкого и Звенигородского окончилась, но у князя назрели и другие дела. В 1454-м он организует карательный поход против можайского князя Ивана Андреевича «за его неисправление», в 1456-м – воюет с новгородскими войсками под Старой Русой; в итоге заключен Яжелбицкий договор с Новгородом.

1453. – Падение Царьграда; образование Османской империи.

Структура межнациональной власти, основанной на династическом местничестве, сотни лет объединяла огромные территории Евразии. В ходе эволюции подобных же местных структур, сложившихся на отдельных землях, – и с одновременным развитием экономики, с приобретением местными властителями ресурса – она постепенно переставала удовлетворять интересы большинства из них. С XIV века начали образовываться национальные государства, не склонные подчиняться кому бы то ни было. В 1431 году московский князь восходит на престол под присмотром посла сарайского хана; в 1440-х он – пленник Казани. Спустя двадцать лет Москва самостоятельная сильная держава (созданная не без участия татарских администраторов) – и начинает вмешиваться в дела самой Казани; далее политическое значение Московского государства возрастало с каждым десятилетием, пока она не присоединила к себе и Казань, и Астрахань.

1459. – Победа над ордой Сеид-Ахмата на реке Оке.

1460. – Победа над татарами около Рязани.

О правлении в Казани старшего сына Улу-Мухаммеда, казанского хана Махмуда ничего не известно. Принято считать, что умер он вскоре после 1461 года.

1462. – Умер Василий II Васильевич (Тёмный), и к власти пришел его сын Иоанн III Васильевич.

Был ли он реально сыном Василия, точно не известно. Также неизвестно, кто ставил Иоанна на княжение. Власть передана ему по духовной грамоте его отца, Василия Васильевича, но документ не имеет обязательной тамги, и к нему приклеена печать от другой грамоты.

О правлении в Казани старшего сына Махмуда, Халиля, тоже нет никаких сведений, кроме того, что он женился на ногайской царевне Нур-Салтан, правнучке не менее знаменитого Едигея. Считается, что умер Халиль бездетным в 1467 году, а на его вдове Нур-Салтан женился его брат Ибрагим. Эта вдова еще себя покажет, – она не раз появится на страницах нашей книги!

1463. – Начало присоединения к Москве Ярославского княжества.

1467. – Начало войны с Литвой.

Из Литвы побежал народ в Московию; к ней «отлагались» князья вместе со своими землями, что было не так сложно, ибо граница проходила невдалеке от Москвы. Зато потом, при Смуте, получилось наоборот: народ побежал из Московии в Литву.

А если разобраться, отчего произошла Смута? До определенного периода Русь брала пример с Византии, а после ее «кончины» в 1453 году – в какой-то степени с Турции, потому что они, каждая для своего времени, были передовыми государствами. Позже, для противостояния крымчакам и турецким янычарам, потребовалась военная модернизация, которая и началась при Иоанне Грозном: теперь за образец брали Польшу. Тамошний король Стефан Баторий тоже модернизировал свою страну – Польша приняла турецкие порядки. Но почему же именно Польша послужила образцом, ведь многие европейские страны обгоняли ее? А она просто была ближе к России.

К сожалению, русские реформаторы обычно не вдаются в размышления, а можно ли вообще, да и нужно ли полностью копировать чуждый опыт. Попытались внедрить у себя боярские вольности, свойственные шляхетству, вот это и привело к Смуте. Ее сутью стала борьба общественных структур, одна из которых стояла за вольности, другая – за традиционную культуру.

Для аналогии, ныне в России назревает такая же Смута, поскольку ответом на «демократизацию» (внедрение вольности) будет патриотизм (традиционная культура), и чем позже произойдет кризис, тем более крайние формы примет противостояние. Но после очередного «рывка», вроде тех, что происходили при «жестоких царях»: Иоанне Грозном, Петре Великом, Иосифе Сталине, маятник вновь качнется в сторону вольностей.

Отчего же так происходит?

В силу суровых климатических условий русское общество – это общество с минимальным объемом прибавочного продукта. После вычета того, что нужно производителю и его семье, он может отдать на нужды государства много меньше, чем граждане стран с меньшими издержками. К середине XVI века на Руси проживало около 6,5 млн человек, со средней плотностью в целом по стране 2,3 чел. на 1 км2. Для сравнения, в исторических областях Польши этот показатель равнялся 21 чел. на 1 км2, во Франции чуть-чуть не дотягивал до 30 чел. на 1 км2. К тому же Россия – существенно более северная страна, чем другие страны Европы. Пашни лежали у нас примерно между 54° и 60–61° северной широты, и лишь с присоединением Северских княжеств несколько отодвинулись к югу: Путивль и Чернигов расположились совсем немного к северу от 51° северной широты. А житница Франции, ее центральная и северная части находятся в благодатных местах, между 46–49° северной широты.

Сумма летних температур в освоенных районах была такова, что севернее 60° вызревали лишь скороспелые сорта ячменя и некоторые огородные культуры. Южнее 60° в принципе возделывались многие злаковые, технические и садово-огородные культуры, но это было сопряжено с немалым риском. Умеренно-континентальный климат характеризовался тогда вполне достаточным уровнем осадков, порой их было слишком много; засухи были нечасты, они редко упоминают летописи – зато они регулярно сообщают о сильных заморозках в конце весны и начале лета, о раннем выпадении снега осенью, о сильных морозах зимой.

Неблагоприятным для земледельца было соотношение зимы и теплых периодов: к северу от линии Калуга – Нижний Новгород снег лежал, как правило, около полугода. В результате цикл сельскохозяйственных работ (не считая молотьбы) сжимался до 5–5,5 месяца – со второй половины апреля до середины – конца сентября. А в странах Западной и Центральной Европы этот цикл занимал 9-10 месяцев.

Понятно, что для интенсивной работы и для простого поддержания жизнедеятельности жителям России требовалось намного больше пищи и энергии. Русский крестьянин не был нищим и ленивым. Иначе бы тут не выжил никто.

Пока существовал у нас целый набор мелких государств, удельных княжеств, каждое из них жило со своих средств, а верховная имперская власть, находившаяся вообще неизвестно в каком Сарае, изымала свою долю (кстати, не очень большую) насилием. За это она, находящаяся вовне высшая власть, осуществляла судебные функции, рассуживая князей и определяя, кто из них где будет княжить, не вмешиваясь особо во внутрихозяйственную и культурную жизнь княжеств.

Изотермы минус 8 и минус 16 градусов совпадают с границами Российской Федерации. Нулевая изотерма разделяет Европу на Западную и Восточную, примерно соответствуя границам бывшего соцлагеря

Когда эта внешняя сила исчезла, потребность в верховной власти, которая взяла бы на себя суд и общую оборону, никуда не делась! Ведь обязательно необходим какой-то синхронизирующий элемент для всех общественных структур сообщества, поскольку полностью интересы ни одной структуры не совпадают с интересами других; должно быть что-то высшее по отношению ко всем ним. Что именно? Государство.

Где будет его центр – вопрос второстепенный. Так сложилось, что центром этим стала Москва. До 1302 года владения князя Даниила Александровича, родоначальника дома московских великих князей, ограничивались одними лишь берегами реки Москвы, а вся земля московская была весьма незначительна, принадлежа к числу второстепенных уделов Владимирского княжения. Случайным образом вышло так, что в течение XIV века именно Москве выпало быть местом, где разместилась основная резиденция российской власти. Это нужно понимать: не Москва захватила власть в стране, а структура государственной власти страны выбрала Москву. А уж в ком она, власть, персонифицировалась, не суть важно. Из того же Шемяки мог бы получиться ничуть не худший князь, чем из Василия Тёмного.

Представьте себе, что строить дома и заготавливать дрова приходилось, не имея не только пилы, но и качественного топора. А надо было успеть до холодов все сделать: дом поставить, урожай вырастить и собрать, и заготовить запасы на зиму, и не только еды на несколько месяцев, но и дров

Власти для выполнения своих функций нужны денежные средства и служилые люди. Средства можно получить через налоги, но, как уже сказано, наше хозяйство много дать не может, а потому аппарат управления на Руси должен быть либо меньше, чем в других странах, либо норму и порядок его содержания следует сделать совсем иными, нежели в других местах.

Выход из положения был найден естественным путем.

Об этом – наш дальнейший рассказ.

Московские великие князья, создавая русское государство на развалинах удельного порядка, превратили и независимых бояр, и князей в покорных слуг государства; вольные бояре и князья обратились в закрепощенных служилых людей. Школьные учителя обычно не концентрируют внимание своих учеников на этом факте, а потому мало кто знает, что высшее сословие на Руси было закреплено много раньше, чем крестьяне. Хотя для ученых это, конечно, совсем не секрет; о том, как шел процесс становления служилого сословия, подробно написано, например, в книге Н. П. Павлова-Сильванского «Государевы служилые люди».

Бояре на Руси – это было высшее феодальное сословие, соперничавшее с княжеской властью. Демократия в то время была именно боярской: в разных городах бояре принимали решение, легитимизирующее правление того или иного князя.

Поясним также, что сословие князей было весьма неоднородным. Немногочисленные великие князья имели под рукой своей князей удельных. На землях удельных князей, в свою очередь, проживали «малые князья», слуги-вотчинники, – бывшие племенные вожди, будущие служилые дворяне. Вот они-то и составляли подавляющее большинство княжеского сословия. Такой бытовой роскоши, как великие князья, они вовсе не могли себе позволить.

У нас нет достоверного описания их быта для XIV–XVI, и даже для XVII веков, но интересным представляется описание для времен существенно более близких, а именно для середины XIX века. Воспользуемся мемуарами Е. Н. Водовозовой «На заре жизни». Вот что она сообщает о жизни дворянства (Водовозовы были столбовыми дворянами) 150 лет назад:

«В то давнопрошедшее время, то есть в конце 40-х и в 50-х годах XIX столетия, дворяне нашей местности, по крайней мере те из них, которых я знавала, не были избалованы комфортом: вели они совсем простой образ жизни, и их домашняя обстановка не отличалась ни роскошью, ни изяществом. В детстве мне не приходилось видеть даже, как жили богатейшие и знатнейшие люди того времени. Может быть, вследствие этого мы, дети, с величайшим интересом слушали рассказы старших о том, с каким царским великолепием жили те или другие помещики, как роскошно были обставлены их громадные дома, походившие на дворцы, какие блестящие пиры задавали они, как устраивали охоты с громадными сворами собак, когда за ними двигались целые полчища псарей, доезжачих и т. п. Ничего подобного не было в поместьях, по крайней мере, верст на двести кругом (речь о Смоленской губ. – Авт.). Не говоря уже о мелкопоместных дворянах, которых было особенно много в нашем соседстве, но и помещики, владевшие 75-100 душами мужского пола, жили в небольших деревянных домах, лишенных каких бы то ни было элементарных удобств и необходимых приспособлений. Помещичий дом чаще всего разделялся простыми перегородками на несколько комнат или, точнее сказать, клетушек, и в таких четырех-пяти комнатюрках, с прибавкою иногда флигеля в одну-две комнаты, ютилась громаднейшая семья, в которой не только было шесть-семь человек детей, но помещались нянюшки, кормилица, горничные, приживалки, гувернантка и разного рода родственницы: незамужние сестры хозяина или хозяйки, тетушки, оставшиеся без куска хлеба вследствие разорения их мужьями. Приедешь, бывало, в гости, как начнут выползать домочадцы, – просто диву даешься, как и где могут все они помещаться в крошечных комнатках маленького дома…

Можно было удивляться тому, что из нашей громадной семьи умерло лишь четверо детей в первые годы своей жизни, и только холера сразу сократила число ее членов более чем наполовину; в других же помещичьих семьях множество детей умирало и без холеры. И теперь существует громадная смертность детей в первые годы их жизни, но в ту отдаленную эпоху их умирало несравненно больше. Я знавала немало многочисленных семей среди дворян, и лишь незначительный процент детей достигал совершеннолетия. Иначе и быть не могло: в то время среди помещиков совершенно отсутствовали какие бы то ни было понятия о гигиене и физическом уходе за детьми. Форточек, даже в зажиточных помещичьих домах, не существовало, и спертый воздух комнат зимой очищался только топкой печей… Духота в детских была невыразимая: всех маленьких детой старались поместить обыкновенно в одной-двух комнатах, и тут же вместе с ними на лежанке, сундуках или просто на полу, подкинув под себя что попало из своего хлама, спали мамки, няньки, горничные.

Предрассудки и суеверия шли рука об руку с недостатком чистоплотности. Во многих семьях, где были барышни-невесты, существовало поверье, что черные тараканы предвещают счастье и быстрое замужество, а потому очень многие помещицы нарочно разводили их: за нижний плинтус внутренней обшивки стены они клали куски сахара и черного хлеба. И в таких семьях черные тараканы по ночам, как камешки, падали со стен и балок на спящих детей. Что же касается других паразитов, вроде прусаков, клопов и блох, то они так искусывали детей, что лица очень многих из них были всегда покрыты какою-то сыпью. Питание также мало соответствовало требованиям детского организма…»

Это, напомним, условия жизни дворянства во времена, на триста лет более близкие к нам, чем те, которые мы здесь описываем. А при великих князьях московских разница между слугами-вотчинниками и крестьянами была лишь в том, что крестьянин работал на земле, а князь, семья которого жила в соседнем доме, служил вышестоящей власти в качестве воина, а кормился трудами крестьян. Ну и, конечно, любой феодал выказывал перед нижестоящими совершенно непомерный гонор. Судите сами, насколько отличается эта жизнь от нашей современной: ведь наши сегодняшние «баре» – это все бюджетники, включая учителей, врачей и чиновников местных органов власти. Разве только налоги платим деньгами, вместо того, чтобы носить барину брюкву мешками и битую птицу, хотя и такое бывает.

В XV столетии, начиная выстраивание «властной вертикали», московские государи прежде всего озабочиваются борьбой с противоречащим государственному интересу правом отъезда бояр и князей (слуг-вотчинников), и в конце концов полностью его упраздняют. Пример такого решения был дан Великим Новгородом: еще в эпоху полного господства удельного порядка, в XIV веке, новгородское правительство запретило боярам, отъезжавшим из Новгорода на службу к Великим князьям, удерживать за собою вотчины в пределах Новгородских владений. В договоре 1368 года так и было постановлено: «Села, земли и воды бояр, в случае их отъезда, ведает Великий Новгород, а тем боярам и слугам ненадобне».

Великие князья, не обладая той властью, какую имел Новгород на своей территории, не могли решиться ввести такое правило в отношении бояр и слуг-вотчинников. Правило «кто выйдет из удела, тот земли лишен» касалось только дворных слуг, владевших дворцовой землей на поместном праве. В отношении же бояр князья ограничивались лишь противоправными действиями, ежели те решались отъезжать: грабили их села и дома, вопреки договорам, обеспечивавшим неприкосновенность имущества лиц, пользовавшихся правом отъезда.

А вот московское правительство в XV веке приобрело уже такую силу, что могло открыто объявить себя сторонником этого нового взгляда и отменить право отъезда. Но оно отнюдь не сразу пошло на это. Довольно долго Москва даже настаивает на сохранении права отъезда, обязывая к тому и союзных князей; в договорах московских великих князей с другими великими и удельными князьями повторяется древнее правило: «а боярам и слугам вольным воля».

Дело в том, что богатый московский великокняжеский двор как раз привлекал бояр и слуг из других уделов, а не страдал от их отъезда. Московские князья более приобретали новых чужих слуг, нежели теряли своих. При переходе к ним бояр других княжеств они опирались на договоры, а своим слугам не дозволяли переходить к другим князьям, карая их за это, как изменников, наплевав на договора.

За стенами художник А.М. Васнецов изобразил новые каменные палаты великих князей и соборы (Архангельский – еще в лесах). Правее видны каменные палаты Ховриных. (Музей истории города Москвы.)

Например, когда князь Оболенский-Лыко, обиженный несправедливым судом Иоанна III, уехал к брату Великого князя, удельному князю Борису Васильевичу Волоцкому, Иоанн послал за Оболенским своего боярина и велел его «поимати середь двора у князя Бориса на Волоце». Удельный князь не допустил такого самоуправства у себя на дворе и «отнял сильно» отъехавшего боярина у великокняжеского посла. Иоанн потребовал от своего брата выдать Оболенского головою, а получив отказ, поручил боровскому наместнику поймать беглеца тайно, что и было сделано. Между тем Иоанн незадолго перед тем, в 1473 году, заключил с князем Борисом Волоцким договор, которым взаимно обеспечивалась свобода боярского перехода!

Важную помощь князьям в их борьбе с правом отъезда оказали церковные книжники, внедрявшие взгляд на отъезд, как на измену: «И се паки и еще вы глаголю чада моя, аще кто от своего князя ко иному отъедет, а достойну честь приемля от него, то подобен Иуде, иже, любим Господом, умысли предати его ко князем жидовским».

Общее правило о неотьезде служилых людей было утверждено в 1534 году, когда, по смерти Василия III, уже при малолетнем Иоанне Грозном, митрополит Даниил привел к крестному целованию удельных князей, братьев умершего великого князя на том, что «людей им от великого князя Ивана не отзывати». Затем, в 1537 году князь Андрей Старицкий обязался не принимать к себе служилых людей великого князя, князей, бояр, дьяков, детей боярских и извещать правительство о таких охотниках до переездов, «на лихо великого князя».

Так был создана правовая основа, а уже вскоре – и прецедент исполнения нового правила: когда в том же году некоторые новгородские помещики замыслили перейти к князю Андрею, то московское правительство распорядилось «бити их кнутьем на Москве да казнити смертною казнию, вешати на новгородской дороге до Новгорода». И речь не о смердах, – о помещиках!

Отмена права отъезда произвела глубокую перемену в положении высшего класса населения, бояр. Из вольных слуг своих сюзеренов они превратились в невольных служилых людей. Такая же глубокая перемена произошла в течение XV–XVI веков в положении служебных князей; сначала закреплены были за государством территории их уделов; затем закрепостили самих владетельных князей. Причем московские государи довольствовались их политической зависимостью, но сохраняли им самостоятельность во внутреннем управлении вотчинными княжествами: так была решена проблема содержания служилых людей, при недостатке «бюджетного финансирования». Если позже крестьян закрепили за землей, которую они обрабатывали, то в этом случае закрепили дворян за землей, с которой они получали доход, дабы содержать себя на службе царю!

Когда князья пограничных с Литвою областей переходили к Москве, московское правительство также довольствовалось политической властью над уделами этих князей и оставляло им права на их наследственные княжества, а также право суда, забирая, однако, в свое обладание важные пограничные города: Одоев, Тарусу и другие. В конце XV века служилые князья Одоевский, Воротынский, Бельский ходили в поход со своими особыми удельными полками, – но захоти они отложиться от Москвы, лишились бы всего.

Если же литовские князья переходили на службу в Москву, не имея возможности передать в ее обладание свои уделы, московские государи сами жаловали им земли в удел. Князю Ф. М. Мстиславскому был пожалован в первой четверти XVI века Юхотский удел Ярославской области. А когда в 1493 году московские воеводы взяли у Литвы Вязьму, великий князь пожаловал князей Вяземских их же «вотчиною Вязьмою и повелел им себе служити». Также поступил он с приехавшим тогда служить ему князем М. Мезецким; но братья последнего, привезенные в Москву насильно, были посланы в заточение.

Лишая служебных князей прежнего права сохранять за собою вотчины, ежели они решат перейти на службу к другому государю, Великий князь московский Василий II Васильевич Темный первоначально хотя бы оставляли им свободу при выборе места службы. То есть уходить-то они могут, но «жилплощадь» сдают. Иоанн III Васильевич пошел далее своего отца: при нем служилые князья не только не могли уже распоряжаться своими уделами, но и сами потеряли право перехода к другому государю на службу, они становятся лично несвободными.

Интересно, что Иоанн III Васильевич не запрещает отъезд впрямую, а берет со служебных князей клятвенные записи о верной службе и неотъезде. Такие записи брались с конца XV века, преимущественно от южнорусских князей, выходцев из Литвы: Мстиславских, Воротынских, Бельских, которых московское правительство подозревало в желании уйти. В древнейшей из дошедших до нас записей этого рода, так называемых укрепленных грамот, князь Даниил Дмитриевич Холмский в 1474 году дает следующие обязательства:

«Мне, князю Даниилу, своему осподарю, великому князю Ивану Васильевичу и его детям служити до своего живота, а не отъехати ми от своего осподаря, ни от его детей, к иному ни к кому. А добра ми ему и его детям хотети всегда во всем, а лиха не мыслити, ни хотети никакого. А где от кого услышу о добре или о лихе государя своего, великого князя, и мне ты сказати, государю своему и его детям вправду, по сей моей укрепленной грамоте, без хитрости… А крепости деля, князь Данило Дмитриевич Холмский осподарю своему, великому князю Ивану Васильевичу целовал еси честный и животворящий крест и дал семи на себя сию свою грамоту за подписью и за печатью осподина своего Геронтия, митрополита всея Руси».

Однако даже личным обещаниям Иоанн Васильевич не верил, а требовал, чтобы за слугу поручились другие и обеспечили свою поруку обязательством уплатить известную сумму денег в случае нарушения слова и отъезда. За князя Холмского поручились восемь служилых людей всего на сумму 8 тыс. рублей.

Закрепощение служилых князей, начатое Иоанном III Васильевичем, продолжили его сын Василий III Иоаннович и внук Иоанн IV Грозный. При малейшем подозрении в желании служебного князя отъехать его брали под стражу, а затем требовали укрепленную грамоту с поручителями. Эти последние, в свою очередь, должны были представить за себя поручителей-«подручников». В неотъезде того или другого князя оказывались, таким образом, заинтересованными сотни служилых людей. В 1568 году за князя Ивана Дмитриевича Бельского поручились 29 бояр; шесть из них представили за себя 105 подручников.

Нам представляется важным, что вне Руси такое правило действовало в Византии, а позже, некоторое время, в Турции. То есть, создавая свою государственность, высшие руководители России брали пример не с мифической Монголии, ханам которой была якобы подчинена более чем четверть тысячелетия наша страна, а с Византии.

А еще более важно, что такая же система применялась в отношении крестьян. Крестьянские выплаты нормировались от количества работников, и сельский сход подписывал обязательство выплаты за тех, кто ушел. Естественно, община не позволяла никому уйти, ведь склонными к такому нехорошему поступку были молодые и сильные, самые нужные в общем хозяйстве работники. Задолго до введения крепостного права сами крестьяне осуществляли «крепость» людей за землей. Современные либералы усматривают в этом наличие у русских «рабской души», но в природных условиях России выживает не личность, а сообщество, и права сообщества – выше личных.

Князь Курбский писал, что Иоанн Грозный своими мерами по закрепощению бояр и князей «затворил царство русское, сиречь свободное естество человеческое, словно в адовой твердыне». Как всегда, не могли согласиться между собою представители двух структур: структуры власти и структуры оппозиции. А ведь Иоанну Васильевичу невозможно было иным, кроме закрепощения верхнего служилого слоя, способом заставить работать государственный аппарат. Мало того, именно ему выпала задача завершения внутреннего объединения страны. Ведь, несмотря на все успехи государственного строительства при его отце и деде, внутри страны оставались еще обособленные княжества, сохранявшие остатки удельной независимости: князья владели укрепленными городками, выходили на войну с особыми полками своих слуг, у них были свои помещики, свои сотни стрельцов! Иоанну Грозному предстояло довершить внутреннее объединение Руси, стереть последние следы эпохи уделов.

Исполнение этой задачи облегчалось тем, что служилые князья не составили особого сплоченного круга лиц с общими интересами. Они вступали в ряды московской придворной и служилой знати и, служа при дворе или на воеводствах, ослабляли свои связи с родовыми вотчинами и теряли свое значение самостоятельных державных землевладельцев. Наконец, разъединенные княжеские владения, ничтожные в сравнении с обширными дворцовыми землями, все более дробились между размножавшимися княжатами, сравниваясь с рядовыми боярскими вотчинами.

Боярская прослойка тоже проделала в новых условиях свою эволюцию. В удельный период бояре пользовались большим влиянием в качестве самостоятельных советников-думцев; великий князь должен был считаться с мнением этих своих вольных слуг, которые смело отказывали ему в повиновении, когда он что-либо «замыслил о себе», без ведома бояр. С объединением же Руси московские государи стали достаточно могущественными, чтобы умалить значение боярской думы вообще. Потом дошло до «приведения к общему знаменателю» и новых ее, думы, влиятельных членов – князей.

По сведениям 1409 года, при княжении Василия I Дмитриевича (сына Дмитрия Донского) наиболее влиятельным лицом в боярской среде был московский боярин Иван Федорович Кошка. Крымский хан Едигей даже называл его старейшиной бояр. Затем, когда в среду московской аристократии вошло много князей Рюриковичей и Гедиминовичей, они оттеснили старые боярские роды. При Василии Темном виднейшее место принадлежало князьям Патрикеевым-Ряполовским и Оболенским; к ним присоединился род Холмских, бывших удельных князей Тверского великого княжества. Эти роды сохраняли свое первенствующее положение среди бояр и при Иоанне III Васильевиче.

Притязаниям думских князей московский государь противопоставил возвышение своей личной власти: он утверждает самодержавие. После брака на племяннице последнего императора византийского, Софии Палеолог (1472 год), Иоанн III, говорит С. Соловьев, «явился грозным государем на московском великокняжеском столе; он… был для князей и бояр монархом, требующим беспрекословного повиновения и строго карающим за ослушание; он первый возвысился до царственной недосягаемой высоты, перед которой боярин, князь, потомок Рюрика и Гедимина должен был благоговейно преклониться наравне с последним из подданных; по первому мановению Грозного Иоанна головы крамольных князей и бояр лежали на плахе».

Знамением времени стала казнь в 1499 году князя Семена Ряполовского-Стародубского, который, по выражению Иоанна, слишком высокоумничал, вместе с князем Иваном Патрикеевым. Несмотря на родство и заслуги как их самих, так и их отцов, Иоанн III велел схватить князя Ивана Патрикеева с двумя сыновьями и зятя его Семена Ряполовского, и приговорил их к смертной казни, за тайные действия (как предполагает Соловьев) против великой княгини Софии и ее сына. Князю Ряполовскому отрубили голову; просьбы духовенства спасли жизнь князьям Патрикеевым, но их постригли в монахи.

За два года перед тем, в 1497 году казнены были отсечением головы менее значительный князь Палецкий-Хруль вместе с несколькими детьми боярскими и дьяками, за замысел убить внука Иоанна, Дмитрия, объявленного впоследствии наследником престола. За другое преступление князь Ухтомский был наказан кнутом.

Вельможи, в опасении таких санкций, трепетали перед государем и не могли уже иметь значения в качестве независимых, свободных его советников. И это притом, что Иоанн III, как указывал впоследствии боярин Берсень-Беклемишев, любил тех, кто возражал ему на заседаниях думы, «жаловал тех, которые против его говаривали». А вот его наследник, Василий III, не допускал даже возражений. Берсень-Беклемишев сообщает: «государь упрям и встречи против себя не любит: кто ему встречу говорит, и он на того опаляется». Боярин испытал это на самом себе: когда в думе обсуждался вопрос о Смоленске, он возразил государю, и «князь великий, того не полюбил, да молвил: пойди смерд прочь, не надобен ми еси».

В новой геополитической ситуации – когда по всей Евразии, а прежде всего в Европе, начали образовываться национальные государства, российская политическая система эволюционировала именно в том направлении, которое обеспечивало концентрацию руководства и сил, позволявших дать адекватный ответ на внешний вызов. Единоличный правитель должен был иметь возможность повелевать людьми, готовыми выполнять приказ.

Время Иоанна III, – пишет Н. П. Павлов-Сильванский, – было временем, когда «переставливались старые обычаи», создавалось единовластное Московское царство на почве былого многовластия и разъединения удельной эпохи. Перемены были направлены против сохраненных князьями прав, ущемлявших права государства. Но даже при Иоанне III военные силы многих уделов считались самостоятельными военными единицами и не вводились в общий строй московских полков. Владельцы этих уделов, князья Воротынские, Одоевские, Белевские (Бельские), Мезецкие, Стародубский, Шемячич, составляли со своими дворами особые полки, и московский Разрядный приказ позволял им в походе становиться подле того или другого московского полка, справа или слева, «где похотят». В княжение Василия III исчезает и этот остаток прежней удельной особенности этих князей: их начинают ставить, не «где похотят», а где надо.

Следующий царь – Иоанн IV, указами 1562 и 1572 годов вообще воспретил служебным князьям отчуждать свои земли каким бы то ни было способом: продавать, менять, дарить, давать в приданое. Владения княжеские могли переходить по наследству только к сыновьям собственников; в случае, если князь не оставит после себя сына, его вотчина берется в казну «на государя».

Правительство очевидно стремилось к тому, чтобы переход княжеских земель из рук в руки не нарушал их военно-служебного значения. Поэтому указ 1562 года особо ограничил переход княжеских вотчин к женщинам, которые не могли нести военной службы. Княжеское владение так же, как всякая вотчина, не могло перейти ни к дочери, ни к сестре собственника. Вдова могла наследовать по завещанию только часть земель мужа, к тому же без права передачи их по наследству; после ее смерти имение отбиралось в казну.

Власть, как всегда, одно, а оппозиция – другое. Князь Курбский об указах царя говорил: «Обычай есть издавна московским князем желати братии своих крови и губити их, убогих ради и окаянных вотчин, несытства ради своего». И ясно, почему выдвинуто такое обвинение: в монархической стране государственное имущество оформлялось как государево, – и это характерно не только для эпохи Иоанна IV.

Уже при Иоанне III, – которого впервые назвали «Грозным», главные центры и волости бывшего Смоленского княжества перешли в собственность московского государя. То же произошло и с владениями князей Черниговской области: Иоанн III завещал своему сыну Василию город Воротынск со всем, что было за князьями Воротынскими, город Тарусу, принадлежавший князьям Тарусским, город Мышегу, принадлежавший князьям Мышецким. Желая удалить некоторых князей из наследственных владений, правительство давало им земли в других местностях: так, князю Михаилу Мезецкому вместо города Мещовска дали город Алексин, но без права дани и суда.

В сношениях с иностранными государями Иоанн III особо указывал на полное подчинение ему служебных князей. На требование крымского хана собрать дань с Одоевских князей, как делалось в старину, государь разъяснил ему, что удельные порядки отжили свое: «Одоевских князей больших не стало, отчина их пуста; а другие князья Одоевские нам служат, мы их кормим и жалуем своим жалованьем, а иных князей Одоевских жребии за нами. Что они тебе давали и твоему человеку, теперь им нечего давать, отчина их пуста; и теперь твоего человека я жаловал, а им нечего давать».

К этому времени и новгородские бояре по своей самостоятельности и значению стали подобными служилым князьям. Поэтому Иоанн III, по покорении Новгорода, в 1484 году «поймал больших бояр новгородских и боярынь, а казну их и села все велел отписать на себя, а им подавал поместья на Москве под городом». Также в 1489 году он поместил некоторых новгородских бояр во Владимирском уезде.

Рассмотрим подробнее эпоху от грозного Иоанна III Васильевича – и весь путь от него до Иоанна IV Васильевича Грозного. Но прежде отметим одну особенность: ото всей этой эпохи не осталось народных песен и сказов.

В крестьянской среде всегда находили отклик все крупные события государственного масштаба – войны, дворцовые перевороты, восстания, реформы. Но и точная информация, и слухи – все сопровождалось собственной трактовкой. Крестьянство создало свою систему социально-утопических представлений, элементами которой были идеальная крестьянская община, живущая на основе божественных установлений, и идеальный монарх, действующий по законам высшей справедливости. Однако крестьянство в своем творчестве, в том числе в песнопениях, все же опиралось на реалии своего времени, проявляя недюжинную в них осведомленность.

И вот, профессор С. Шамбинаго в своей статье в «Истории русской литературы» с удивлением констатирует странный факт, что никаких исторических песен и сказаний русского народа, касающихся важнейших событий периода от Ивана Калиты до Ивана Грозного, не существует. Это очень странно и может быть объяснено или тем, что события, которыми историография насытила XIV–XVI века, происходили с другими персонажами в другое время и в других местах, или тем, что неправильна датировка фольклора, в котором все персонажи этой истории имеют иные имена.

Но пока нам не остается ничего, кроме официальной хронологии.

1462. – Начало княжения Иоанна III (1440–1505). Поход московских воевод в Пермскую землю.

1463. – Иоанн III выкупил у ярославских князей их владения.

1465. – Установление контроля Москвы над Югорской землей. Ордынцы предприняли карательный поход против Иоанна Васильевича, который отказался подтверждать свое право на великокняжеский титул у великого хана, и отказался платить дань.

1466. – Тверской купец Афанасий Никитин начал путешествие в Персию и Индию (1466–1472). В том же году образовалось Астраханское ханство.

1467. – Появление наместников московского Великого князя в Псковской земле.

1470. – Киев превращен в воеводство Великого князя Литовского. В Новгороде возникла ересь жидовствующих, по которой отрицается божественность Христа и не признается власть церкви.

1471. – Азов взят турками. Иоанн III совершает поход на Новгород. На реке Шелони новгородцы разбиты и обложены данью. Казнь посадника Дмитрия Борецкого и ссылка части бояр.

1472. – Иоанн III вступил в брак с Софией Палеолог.

Россия богатела, торговала со всем миром, сманивала европейских мастеров и… укрепляла свою государственность. Брак с племянницей погибшего при взятии Константинополя последнего византийского императора Софией можно рассматривать как матримониально-политический маневр, предпринятый папой римским, чтобы привязать Россию к Европе. Вот как говорится об этом в «Энциклопедическом словаре Граната»: «Когда Иоанн III в 1472 году женился на греческой царевне Софии Палеолог, приехал из Рима (вместе с нею, ибо она с рождения воспитывалась в Риме.[18] – Авт.) папский легат кардинал Антоний и уговаривал его принять унию…»

Однако никакой унии, союза с Ватиканом больше быть не могло. Россия шла к самодержавию, а это – когда власть в государстве САМА себя ДЕРЖИТ, не нуждаясь в разрешении кого бы то ни было.

1472. – Иоанн III приобрел город Дмитров, удел брата, умершего бездетным, покорил Пермскую землю и пленил пермского князя Михаила, который прежде был в вассальной зависимости от Новгорода.

1473. – Заключен союз с крымским ханом Менги-Гиреем для совместной борьбы против Большой Орды.

1474. – Ростовское княжество присоединено к Москве покупкою.

1475. – Бунт в Новгороде против зависимости от Иоанна III. Московское войско вторглось в новгородские земли. Государь отправил послов в Персию с целью выяснить намерения возможного союзника против Большой Орды.

Именно в это время в Кремле завели большое строительство. Что же строили и кто? В 1479 году знаменитый болонский мастер Аристотель Фиораванти, как считается, ознакомившись с «русскими традициями» и с помощью русских мастеров, возвел стоящий и доныне Успенский собор. Ведь он не только требовал обновления, его к тому же следовало сделать обязательно больше, чем собор в городе Владимире, бывшей столице. Затем был окончен и освящен Благовещенский собор, игравший роль домового храма государя, и церковь Риз Положения. Последним из великих храмов, окруживших Ивановскую площадь Кремля, стал Архангельский собор, заново построенный миланским зодчим Алевизом Новым.

Храмам должен был соответствовать и роскошный каменный дворец Великого князя между Успенским и Благовещенским соборами и далее вдоль набережной к Боровицким воротам. Под руководством венецианца Марко Руффо стали расти на высоких сводчатых подвалах (подклетях) «великие палаты», самая знаменитая из которых выступает на площадь с Красным крыльцом и украшена граненым камнем, а потому именуется Грановитой.

Дворец и соборы были окружены новым каменным Кремлем, прочно и красиво возведенным итальянскими и русскими мастерами. Периметр его составил более 2 километров, высота зубчатых стен различна, от 5 до 19 метров – в зависимости о того, на высоком или низком месте они стоят. Две стороны Кремля омывали реки Москва и Неглинная, вдоль других (в том числе и на Красной площади) был вырыт огромный ров глубиной до 12 метров, как то было принято в Европе. Впрочем, и сама кладка стен Кремля сделана по правилам итальянского крепостного зодчества: тело стены из белокаменного бута на кирпичном каркасе, облицовка кирпичная.

Под башнями устроены были хитрые тайники, в которых прятали сокровища. Значительно позже (в 1625) над вполне средневековыми европейскими башнями надстроили шатровые верхушки.

По примеру царя (как это всегда бывает) приближенные и среди них, например, митрополит, стали строить себе каменные палаты, хотя на Руси от веку было ведомо, что жить в деревянных домах полезнее для здоровья. Ведь и в самом деле в каменных, толстостенных палатах трудно было установить правильный температурный режим, а потому постоянно возникали «простудные» проблемы. Неудивительно, что деревянные терема для государя тоже поставили позади каменного дворца!

Да, строительство вели иностранцы, – но не по причине русской тупости, а потому, что из русских мастеров лишь немногие были опытными в строительстве каменных сооружений, а большинство просто не имело такого опыта… а вот наше деревянное зодчество доныне поражает европейцев.

Роскошь царского двора требовала мастеров; их призывали из Италии, Германии, Греции. Итальянцы Петр и Яков Дебосис лили пушки. Рудокопы Иоганн и Виктор нашли серебряную руду и стали чеканить в Кремле монету из русского серебра. Аристотель Фиораванти оказался не только архитектором и инженером, но мастером лить пушки и колокола, чеканить монету. Иоанн III платил ему изрядно, однако, когда мастер попросил отпустить его на родину, попросту посадил в острог. Совершенно очевидно, что «правило неотъезда» он распространял не только на своих соотечественников.

1478. – Новгород подчинен Москве окончательно. Земли сосланных новгородцев и служилого князя Василия Шуйского конфискованы. Новгородские бояре переселены в подмосковные поместья в обмен на военную службу.

Воюя за Новгород, Иоанн III также присоединяет и заодно «крестит Пермь Великую». Однако затем «язычников»-пермяков пришлось неоднократно крестить заново; так и шло вплоть до времен Серафима Саровского. Однако Н. М. Карамзин пишет: «Соглашая уважение к духовенству с правилами всеобщей монаршей власти, Иоанн в делах веры соглашал терпимость с усердием к православию. Он покровительствовал в России и магометан и самых евреев…»

Все это время царила тишина в отношениях Москвы с Казанью, лишь в 1469 году Иоанн III проявил активность, подстрекая хана Касима занять Казанский престол, занятый в то время его племянниками. Касим, правда, скоро умер. В то же время Казань полностью пресекла попытки Ивана установить контроль над Вяткой.

В 1479 году умер казанский хан Ибрагим, а у Иоанна III родился сын Василий. И вот тут ситуация резко меняется.

Хан Ибрагим имел детей от двух жен: от царицы Фатимы трех сыновей: Али, Худай-Кула и Мелик-Тагира, – и от царицы Нур-Салтан (вдовы покойного хана Халиля) двух сыновей: Мухаммед-Эмина и Абдул-Латыфа. Кроме того, у него было несколько дочерей, из которых получила известность одна царевна по имени Ковгоршад. По смерти Ибрагима его вдова Нур-Салтан вышла замуж за крымского хана Менгли-Гирея и из Казани уехала в Бахчисарай. Это событие в дальнейшем имело важные следствия, так как явилось источником крупных политических событий. Вместе с матерью маленький царевич Абдул-Латыф отправился в Крым, ко двору своего отчима.

В это время в Казани сложилось две партии: про-крымская, и про-московская. Ханом стал старший сын от Фатимы, Али, поддержанный про-крымской партией. А старший сын от Нур-Салтан, десятилетний царевич Мухаммед-Эмин, при содействии про-московской партии отправился в Россию, под покровительство Великого князя. Русское правительство благосклонно приняло юного эмигранта и обещало оказать содействие ему в возведении на престол, – «но на деле Ивану III было не до него: он был занят свержением татарского ига», пишет М. Худяков. Это говорит нам прежде всего о том, что казанцев татарами никто не считал; татары – это была совершенно иная сила.[19]

Царевич Мухаммед-Эмин остался в России; в управление и на прокорм ему был дан удел – город Кошира.

1480. – Поход хана Большой Орды Ахмата на Русь. «Стояние на Угре». Здесь интересно, что Иоанн III ни от какого Сарая не зависел, а вот от Казани, Крыма и Касимова – зависел! Что это за хан такой Ахмат в тогдашнем раскладе сил?… Но кто б он ни был, считается, что его бездействие на Угре освободило Русское государство от внешней зависимости.

1483. – Восстание «черных людей» в Пскове, недовольных грамотой о смердах.

В том же году князь Федор Курбский был назначен воеводой в Нижний Новгород со стратегическим заданием: не пропускать казанцев в земли Московского княжества. Также в Нижний была отправлена артиллерия с иностранными инженерами, в том числе знаменитым Аристотелем Фиораванте во главе, войско же собиралось к Владимиру. Иоанн III предполагал выступить в поход, чтобы посадить на трон в Казани Мухаммеда-Эмина, но война была предотвращена усилиями казанских дипломатов, затеявших переговоры о сохранении мира.

Что тогда представляло собою, в географическом смысле, Казанское царство? На востоке оно граничило с обширным Ногайским княжеством, на юге – с Астраханским ханством, на юго-западе – с Крымским ханством, на западе – с Московским государством, на севере – с Вятской общиной, которая в конце XV века была присоединена к Москве.

В состав Казанского царства входили своей землею 1) мордва, 2) чуваши, 3) черемисы, 4) вотяки. В современных представлениях мы должны включить в его пределы территорию современной Татарской республики, земель Марийской и Чувашской, Симбирской (ныне Ульяновская область), Пензенской, Саратовской и Тамбовской, на севере – часть Вятской территории, всю Вотскую область, а на северо-востоке небольшую часть Пермских владений.

Государственная граница Казанского ханства точнее всего известна на западе, здесь она шла по Суре и Ветлуге. На севере граница совпадала с позднейшей границей Поморья с Понизовыми землями и шла по Пижме, от устья последней до устья р. Вой – по р. Вятке, включая в Казанское ханство весь бассейн р. Кильмези, большую часть бассейна Чепцы и верховья Камы, но не достигая города Кая, куда успела проникнуть русская колонизация.

На востоке Казанскому ханству принадлежали районы Сарапула и Елабуги, но позднейшая Уфимская губерния (Башкирия), за исключением Мензелинского уезда, целиком входила в состав Ногайского княжества: современные Нагайбак, Уфа и Стерлитамак находятся на территории прежнего Ногайского государства. Бугульминская и Мелекесская земли, очевидно, входили в Казанское царство, но Самарская степь фактически принадлежала кочевавшим по ней ногайцам. Правый берег Волги был во владении Казани вплоть до Царицына.

Русские летописи совершенно не освещают казанских событий, происходивших между 1482 и 1487 годами», – пишет М. Худяков. Известно лишь, что в 1484 году там одержала верх русская партия, на поддержку которой и шло московское войско; хан Али был низложен с престола, и ханом был провозглашен Мухаммед-Эмин.

Однако новое правительство оказалось неработоспособным. Восточная партия снова ободрилась, и даже Москва нашла целесообразным ее поддержать: в следующем же, 1485 году прислала войско, чтобы восстановить в Казани прежнее правительство. Мухаммед-Эмин опять покинуть Казань, и престол опять занял хан Али. События следующего, 1486 года в русских источниках противоречат друг другу, так как имена ханов в них перепутаны. Совершенно очевидно, что середина 1480-х годов была наполнена в Казани гражданскими войнами, в которых принимало участие и русское правительство, посылавшее войско к Казани и добивавшееся экономических выгод.

1484. – Переселение и аресты новгородских жителей, конфискация их земель. Псковские архитекторы начали строить в Москве Благовещенский собор (с 1484 по 1489).

1485. – Михаил Тверской, признавая главенство Москвы, заключает тайный союз с Казимиром IV, польским королем. Иоанн III осаждает Тверь и добивается присоединения Тверской земли к Москве.

1487. – Соглашение между Иоанном III и Ганзой на двадцать лет.

Весной 1487 года состоялся второй большой поход русских против Казани. Попытка хана Али задержать наступление московской армии окончилась неудачей. Среди защитников не было единодушия, и русская партия Казани настойчиво требовала заключения мира. Есть сообщения, что сами казанцы низложили хана Али и выдали его русским: 9 июля городские ворота были открыты для осаждавших, и русское войско вступило в Казань. На престол вновь был возведен Мухаммед-Эмин, а Иван III в знак своей победы принял титул князя Болгарского.

Видные деятели восточной партии были казнены. Хана Али с женами сослали в Вологду, царицу Фатиму, а также братьев Али, царевичей Мелик-Тагира и Худай-Кула, и царевен – в Белозерскую область, в отдаленный городок Карголом.

Перемена режима в Казани озаботила соседние мусульманские государства; оно затрагивало их торговые интересы. Со стороны Ногайского княжества и Сибирского ханства последовал протест. Сибирский хан Ибак (его также звали Иван) писал московскому государю:

«Ты мне брат: я государь мусульманский, а ты христианский. Хочешь ли быть в любви со мною? Отпусти моего брата, хана Али. Какая тебе польза держать его в неволе. Вспомни, что ты, заключая с ним договоры, обещал ему доброжелательство и приязнь».

Ногайское правительство увязывало свой протест с экономическими требованиями, желая облегчения торговых сношений – право свободного въезда в Россию ногайских купцов и право беспошлинного ввоза товаров. Русское правительство отказалось освободить хана Али и изъявило согласие на установление с этими странами торговых сношений лишь при том условии, если в них казнят казанских эмигрантов, сторонников хана Али. Свое требование русское правительство подкрепило арестом одного из ногайских послов; однако в самой Московии сторонников хана Али отнюдь не казнили.

Посмотрим на дальнейшую судьбу казанских пленников. Хан Али скончался в Вологде; одна из его жен по его смерти была освобождена из-под ареста и, согласно обычаю, на ней женился Мухаммед-Эмин. Царица Фатима и царевич Мелик-Тагир провели остаток жизни в Карголоме. Сыновья Мелик-Тагира были крещены с именами князей Василия и Федора; из них Федор Мелик-Тагирович был в 1531 году наместником Москвы в Новгороде.

Царевич Худай-Кул был освобожден из-под ареста и жил в Москве. В 1505 году он крестился с именем царевича Петра Ибрагимовича и женился на сестре Великого князя Василия III, Евдокии Ивановне. Он умер 1523 году и погребен в Архангельском соборе в Москве.

У Худай-Кула было две дочери, обе – Анастасии. Старшая Анастасия была замужем за князем Федором Михайловичем Мстиславским, имела сына Ивана Федоровича; ее внучка Анастасия Ивановна вышла замуж за бывшего Касимовского хана Саин-Булата, крестившегося с именем Симеона Бекбулатовича.

Младшая Анастасия вышла за князя Василия Васильевича Шуйского, имела дочь Марфу Васильевну, которая, выросши, была замужем за князем Дмитрием Ивановичем Вольским.

В эпоху учреждения опричнины потомки ханов казанских играли видную роль, благодаря своему происхождению; Иоанн IV выдвинул их на первое место среди русских князей, оказавшихся в «земщине»: Симеон Бекбулатович был назначен царем всея Руси, князья И. Ф. Мстиславский и И. Д. Бельский – поставлены во главе земщины в качестве бояр.

Их предкам в 1480-х пришлось, конечно, пострадать, но слой элиты узок, и в конце концов для них все наладилось. А Великий князь Московский из данника Казанского хана превратился в самостоятельного государя. Дань больше никто никому не платил, остались только торговые пошлины.

1489. – Покорение удмуртов и включение Вятской земли под власть Москвы. Выселение из Вятки «лучших людей». Переселение новгородцев в Москву и в Вятскую землю, а на их место – москвичей, для ослабления духа независимости в Новгороде.

1490. – Собор против новгородских еретиков.

В том же году Москва в союзе с Казанью и Крымом участвовала в войне против Сарайского ханства. Соединенное московско-казанское войско, с отрядом касимовских татар в придачу, совершило удачный поход и отразило нападение сарайского войска на Крымское ханство.

1491. – Первая экспедиция за рудой на Печору.

1492. – Установление дипломатических отношений Московского государства с Турцией. Первая война с Литвой (1492–1494), начатая Иоанном III по случаю смерти Казимира IV. Захват, при поддержке крымского хана Менгли-Гирея, части владений Александра, великого князя Литовского.

В Литовском княжестве 95 % населения составляли русские, и многие пограничные князья, такие, как Бельский, Одоевские и Воротынские, перешли на московскую службу. Пока Иоанн III на переговорах с литовскими послами утверждал, что никакой войны с Литвой нет, его войска уже сражались за Вязьму, Мещовск, Любутск, Мезецк и другие города. «Якобы не бывшая» война привела к заключению договора 1494 года, по которому московскому государю достались земли всех перешедших к нему князей. Великий князь литовский Александр думал утихомирить Иоанна, женившись на его дочери Елене, но просчитался.

1493. – Иоанн III принял титул государя всея Руси.

1494. – Разгром ганзейского подворья в Новгороде.

Что же в это время происходило между Москвой и Казанью? Формально равные между собою государи, совершенно независимые один от другого, регулировали свои отношения договорами, которые скреплялись присягой. При скреплении договора казанское правительство приносило присягу, но на верность не Великому князю, а своему договору. Русский государь в свою очередь давал крестное целование при заключении договоров между обоими государствами. Конечно, таковыми были формальные отношения между Казанским ханством и русским правительством; фактически степень русского влияния на дела соседнего государства в значительной степени колебалась.

Договоры этого периода обычно заключали в себе три условия: казанское правительство обязывалось: 1) не воевать против России, 2) не выбирать себе нового хана без согласия Великого князя, 3) охранять интересы русских людей, находящихся в ханстве. Русские граждане находились в ханстве в положении граждан как бы наиболее благоприятствуемой державы и пользовались покровительством местной государственной власти, которая должна была охранять их интересы.

Последний пункт показывает, что в пределах Казанского ханства проживало значительное количество русских людей: купцов, промышленников и предпринимателей, и что русское правительство старалось обеспечить их безопасность, неприкосновенность товаров, возмещение убытков и прочие торговые интересы (при этом в Казани было немало русских рабов). Вообще преобладание торговых интересов сильно звучит в договорах, по существу все дело сводилось к борьбе за рынки, – очевиден экономический характер соперничества между обоими государствами.

Собираясь вступить в брак с дочерью ногайского князя Мусы, Мухаммед-Эмин осведомился у союзного русского государя, не имеет ли он что-либо против этого брака. Ведь такие дела были в значительной степени актом иностранной политики и при неблагоприятных обстоятельствах могли вызвать дипломатические осложнения. Выбор невесты не вызвал никакого протеста, и брак был заключен.

«Русская партия, захватившая власть при помощи иностранного войска, не была популярной в стране, – пишет М. Худяков. – Несмотря на казнь виднейших вождей, восточная партия не была уничтожена, и к середине 1490-х годов оппозиция правительству вполне сформировалась. Во главе оппозиции стояли 4 представителя казанской аристократии – князья Кель-Ахмед, Урак, Садыр и Агиш».

Михаил Георгиевич Худяков (1894–1936) – один из самых серьезных и скрупулезных исследователей казанской истории. Раз уж он пишет, что хан Мухаммед-Эмин и русская партия не были популярны в Казани, – видимо, у части населения, – по той причине, что они пришли к власти с иностранной помощью, значит, так оно и есть. Но мы с вами должны отдавать себе отчет в политизированности тех источников, на основании которых ученый делал свои выводы. Восточная партия была недовольна тем, что хан пришел к власти с иностранной помощью, – и что же она сделала? Она решила опереться на иностранную военную поддержку, а кандидатом на ханский престол наметила сибирского царевича Мамука!

Оказывается, Мухаммед-Эмин поступил очень дальновидно, женившись на ногайской принцессе. Ногайское правительство было настроено к казанским властям лояльно, а сибирское правительство хана Ибака поддерживало казанских эмигрантов и оппозиционеров.

Весной 1495 года претендент двинулся к Казани с многочисленным войском, но казанское правительство, узнав об этом, попросило у Москвы поддержки. Русское правительство отправило на помощь из Нижнего пограничный отряд. Руководители восточной партии бежали из столицы; русский отряд вступил в Казань; сибирское войско приостановило свое наступление; русский отряд покинул Казань и вернулся в Россию. Тогда сибирское войско быстро подступило к Казани, и столица сдалась без сопротивления. Хан Мухаммед-Эмин с семейством и своими приверженцами успел бежать в пределы России, а ханом был немедленно провозглашен царевич Мамук.

1495. – Начало войны со Швецией (1495–1497).

1497. – Издан «Судебник», свод законов для всей страны. В том же году в Константинополь прибыло первое русское посольство во главе с Михаилом Плещеевым. Иоанн III потребовал от посольства добиться нормальных условий торговли для московских купцов в Азове и Кафе (Феодосии). Султан оказал посольству радушный прием.

1499. – Окончено покорение Москвой Югорской земли. Поход на Урал князя Курбского. В том же году, для борьбы с ересью жидовствующих, архиепископом Новгородским Геннадием сделан первый перевод Библии на старославянский язык.

1500. – Иоанн III унаследовал часть земель Рязанского княжества и получил право на управление остальной частью. Под власть Москвы перешли князья Новгород-Северский и Черниговский.

Русские войска заняли северские города в бассейне Десны: Брянск, Мценск, Серпейск, Стародуб, Путивль, Любеч и Рыльск. Взятие Гомеля открыло выход на Днепр. Второе войско наступало от Великих Лук, третье направилось на Дорогобуж. 14 июня Даниил Щеня наголову разбил литовские войска в сече на реке Ведроша. Новгородско-псковские войска взяли Торопец, князья северские порубили литовскую рать под Мстиславлем, московский полк захватил Оршу.

На помощь Литве устремился Ливонский орден: тесня русские отряды, рыцари сожгли Остров, осадили Псков. Но Даниил Щеня отразил войска магистра Вальтера фон Плеттенберга от города, а князь Александр Оболенский, ударив на немцев под городом Гельметом (недалеко от Юрьева), выбил и попленил их до нескольких тысяч, хотя сам пал в бою. Щеня двинулся в глубь Ливонии, а его товарищи разгромили литовцев у Мстиславля. Смоленск русской армии взять не удалось, однако союзный хан Менгли-Гирей скрасил эту неудачу, уничтожив напрочь остатки большой Орды, – так сообщают историки. Где же была эта Орда? Ведь война шла на запад от Москвы!

1500. – Второй поход на Литву под предлогом защиты права Елены, жены Александра, исповедовать православную веру. Номинальным главнокомандующим всей русской армии был назначен, в силу своего высокого титула, бывший казанский хан Мухаммед-Эмин.

1502. – Сын Иоанна III (родился в 1479 году) Василий получает титул Великого князя и становится соправителем своего отца.

1503. – Заключено перемирие между Иоанном III и Великим князем Литовским, признавшим за русским государем права на владения Черниговом, Брянском, Путивлем, Гомелем и большей частью смоленских и витебских земель. В том же году московское войско одержало победу над ливонскими рыцарями, напавшими на Псков. Заключено 50-летнее перемирие с Ливонским орденом, по условиям которого Орден обязан выплачивать ежегодно дань Великому князю за Юрьевскую землю. Московскому государству отошла огромная полоса русских земель от Себежа и Великих Лук до Чернигова, Курска и Рыльска, Ливонский орден был обложен данью. С верховьев Днепра и Западной Двины можно было двигаться к Киеву и Смоленску.

Не менее интересными были в прошедшем десятилетии дела и на внутреннем «фронте». Так, сообщается, что Иоанн III нанес удар по иноземной торговле, обогащавшей русских оптовиков и перекупщиков, велев в 1495 году враз схватить и ограбить в свою пользу немецких купцов. В этом видят большую неправоту государя, хотя, надо полагать, он это сделал, чтобы иноземцы не мешали работать местным купцам… Не беремся судить, насколько был не прав Иоанн III, но вот вам исторический прецедент: спустя 500 лет, в наше время, забвение интересов своих, российских производителей и купцов, разорило Российскую Федерацию. Перекупщики всегда страдают, когда идет борьба между отечественной и компрадорской буржуазией.

Далее историки сообщают, что, обогащаясь крохами, московская казна теряла огромные доходы от возможного развития частной коммерции, значения коей власть якобы не понимала. И это происходило, по их мнению, потому, что богатством в глазах властей была земля с крестьянами, обязанными ее обрабатывать. Эту-то землю государь и захватывал, беспощадно сгоняя крупных землевладельцев и крестьян, не щадя в своих походах даже церковные и монастырские владения. Огромный земельный фонд царь, как верховный владелец, раздавал переселенному боярству, московскому дворянству и мелким дружинникам, детям боярским в пользование под условием службы ему, царю. Надо отметить, раздача недвижимости – очень правильная политика для укрепления собственной власти, хотя она разоряет народ и не всегда ему нравится (а кто и когда спрашивал его мнение).

Еще в 1490-х годах на Руси была проведена реформа, в результате которой появилась постоянная армия. На первых порах введения какого-либо военного налога на содержание нового войска не потребовалось. Иоанн III платил своей дворянской коннице почти исключительно землями. Государство не ставило целью получение доходов с земли; оно нуждалось в использовании земли в общих интересах.

1504. – Церковный собор о ереси. Сожжение еретиков в Новгороде и в Москве.

1505. – К Москве присоединены Пермские земли.

Не без влияния Софии Палеолог и в духе традиций Византийской империи к этому времени сильно изменился сам двор московских государей. Былое вольное боярство сделалось первым придворным чином; за ним следовал меньший чин окольничих. Появились чисто придворные чины ясельничего, конюшего и постельничих, зарождались приказы.

Чины играли собственные роли в придворном церемониале и государственной деятельности. Бояре занимали первые места в дворцовых церемониях и должны были заседать в высшем совещательном органе при государе, боярской думе. Им доверялись приказы – поручения и целые направления деятельности, превратившиеся в ХVI веке в центральные государственные учреждения. Бояре становились наместниками и волостелями, правителями и судьями крупнейших городов и земель от государева имени. Соответственно своей знатности они командовали армиями и полками. Все землевладельцы постепенно превращались в чины Московского государства. Владение поместьем, связанное с обладанием чином, обязывало в первую очередь к военной службе.

Многое в устройстве Московского государства, как видим, было взято из Византии и Европы, а не от загадочной Монгольско-татарской империи.

К чему же привели нововведения и войны? Можно упрекать русских царей: Иоанна III, и сменившего его Василия III, и внука Иоанна IV в византизме. Можно обвинить в жестокости и агрессивности. Можно пенять им за непонимание экономических законов. Однако, думается нам, смотреть надо не на внешние проявления деятельности столь сложной структуры, как власть, а прежде всего на итоги, на результат этой деятельности.

Чтобы оценить этот результат хотя бы косвенно, обратимся к свидетельствам иностранцев, побывавших в Московии.

При Иоанне III, с сентября 1496 по январь 1497 года в Москве находился итальянец Амброджо Контарини. Он не заметил здесь ни одного каменного храма, не говоря уже о домах:

«Город Москва расположен на небольшом холме; он весь деревянный, как замок, так и остальной город. Через него протекает река, называемая Моско. На одной стороне ее находится замок и часть города, на другой – остальная часть города. На реке много мостов, по которым переходят с одного берега на другой».

Это довольно важное сообщение, поскольку автор бывал в гостях у архитектора Аристотеля Фиораванти, о котором сам же сообщает, что тот строит церковь на площади. И кстати, он встречался, помимо Иоанна III, с его женой, Софией Палеолог, по просьбе царя.

Через сто с небольшим лет, в 1598 году, при Борисе Годунове, сюда попал другой итальянец, историк и географ Джованни Ботеро. Он увидел уже совсем другую картину: по его мнению, Москва по величине и архитектуре является четвертой первоклассной столицей мира после Константинополя, Парижа и Лиссабона! Какое там «Москва – Третий Рим»: о Риме того времени как опервокласснойевропейской столице у Ботеро и речи нет, – если только не понимать под Римом Константинополь.

Выходит, что по свидетельствам западноевропейских современников именно за столетие, начиная с Иоанна III, Москва выросла в первоклассную европейскую столицу! Вот это и есть результат его, а затем его сына и внука политики.

Мы говорили уже, что возвышение именно Москвы над соседями – случайность. Казань, как самое сильное из княжеств предшествовавшего периода, могла бы объединить русские земли ничуть не хуже. Но ее географическое положение на крайнем востоке освоенных тогда земель, а также постоянная зависимость от иностранных государств при выборе власти (хана) не позволили ей стать регионом-объединителем. Москва получила первоначальное преимущество, и дальнейшие события были предопределены…

Между тем в Казани дела шли не так, чтобы хорошо. Хан Мамук оказался неудачной кандидатурой: царевич, выросший в тюменской тайге, не мог освоиться с обстановкой громадного культурного центра, куда он попал, и был не в состоянии управлять государством. Купцов и частных земских людей он грабил, вероятно, каким-то чрезвычайным налогом; с руководителями восточной партии не считался, и дело дошло до ареста князя Кель-Ахмеда, главного организатора переворота в пользу Мамука. После этого Кель-Ахмед понял, что допустил большую ошибку, и резко переменился в сторону Москвы. Очевидно, что казанская элита не могла уже сама добиться стабильности в своей стране, ей требовался посторонний «стабилизатор».

По какому-то поводу хан Мамук затеял поход против удельного Арского княжества, где правили туземные князья, издавна подвластные Казанскому ханству. Кель-Ахмед и другие противники нового хана воспользовались этим походом для совершения государственного переворота и восстановления прежней промосковской политики: они объявили хана низложенным и пригласили граждан к поддержке. Город был немедленно укреплен, крепостные ворота затворены, и переворот совершился; Мамуку не удалось вернуться на ханский престол, и он возвратился в Сибирь. Вместе с ним эмигрировала часть сторонников восточной партии, а казанское войско бросило свои маневры в Арском княжестве и вернулось в Казань.

(Отвлекшись немного в сторону, проследим судьбу сибирской династии. Столицей ханства в Западной Сибири в то время была Тюмень. Из ханов Тюменских наиболее известным был хан Ибак. Точных сведений о времени и обстоятельствах кончины Ибака мы не имеем никаких, но после 1493 года о нем не упоминается вовсе. Под 1496 годом является уже новый царь Мамук. У Мамука был брат Агалак, а в сибирских летописях под 1505 и 1508 годами упоминается племянник последнего – не сын ли Мамука? – царевич Ак-Курд, сын которого Ак-Даулет выехал из Сибири в Россию. Известный Кучум, последний хан Сибирский, был внуком Ибака и приходился, таким образом, близким родственником хану Мамуку.)

Благодаря Кель-Ахмеду, русская партия восторжествовала в Казани, и новое правительство решило возобновить договоры с Россией и принять хана по рекомендации московского государя, как оно и предусматривалось прежними договорами. Во главе нового правительства встал сам Кель-Ахмед. Это человек пользовался в Казанском ханстве огромным влиянием: он низложил трех ханов с престола и в течение десяти лет стоял во главе государственной власти. Резкая перемена их взглядов может свидетельствовать не только о том, что личные мотивы перевешивали в нем принципиальные соображения, но и о том, что интересы страны были его главными принципами.

В итоге на престол вернулась прежняя династия; однако Кель-Ахмед и другие члены правительства совсем не желали возвращения лично Мухаммеда-Эмина, и ханом был избран его брат, царевич Абдул-Латыф. Младший сын хана Ибрагима и Нур-Салтан, он родился в Казани около 1475 года. При выходе матери замуж за крымского хана Менгли в 1480 году царевич был увезен из Казани в Бахчисарай и провел детство и юность в Крыму.

В царствование там хана Менгли Крымское ханство находилось в дружественных отношениях с Москвой, и отчим отправил Абдул-Латыфа на службу в Россию, как только тот достиг совершеннолетия.

Абдул-Латыф был в Москве ласково принят и получил в удел Звенигород, в то время как его старший брат Мухаммед-Эмин правил Коширой. Эти города принадлежали к числу коренных городов Московии. Нам кажется важным, что по завещаниям московских князей Кошира ВСЕГДА передавалась по наследству старшему, а Звенигород второму сыну Московского князя. Правда, отец Иоанна III, Василий Темный, передал своему второму сыну город Дмитров, а старший сын самого Иоанна уже соправительствовал с ним в Москве, и, возможно, Кошира и Звенигород были просто «свободны», но мы все же видим здесь противоречие, разрешить которое источники не позволяют.

Впрочем, Абдул-Латыф пробыл в своем новом уделе недолго: вскоре он был избран на казанский престол, и русское правительство дало на это согласие. Мухаммед-Эмин, конечно, был обижен тем, что его обошли, и в виде компенсации ему увеличили содержание, прибавив к Кошире Серпухов и Хотунь, что удваивало его доходы.

При вступлении на престол Абдул-Латыфу было чуть больше двадцати лет. Опять на престоле оказался хан, выросший и получивший воспитание за границей, на этот раз в Крыму. Для нового хана, хоть он и пожил какое-то время в России, все русское было чужим. Возможно, потому Кель-Ахмед и предложил его кандидатуру, – причем опять ошибся. Хорошего хана для Казани из Абдул-Латыфа не получилось. В январе 1502 года в Казань прибыло русское посольство с новым князем Звенигородским во главе, и хан был низложен. Причем со стороны казанцев не произошло никакого отпора; возможно, Кель-Ахмед в очередной раз что-то «понял».

Протест последовал лишь со стороны Крымского хана, но и тут дело ограничилось дипломатической перепиской. Получив из Москвы ответ на свой запрос о казанских событиях в следующих выражениях: «Великий князь его (Абдул-Латыфа) пожаловал, посадил на Казани, а он ему начал лгать, ни в каких делах управы не чинил, да и до Земли Казанской учал быть лих», – казанский хан успокоился. Тем более что с династической стороны положение не изменилось, ведь казанский престол получил другой пасынок крымского хана – наш старый знакомец Мухаммед-Эмин.

Низложенного Абдул-Латыфа отправили в ссылку в г. Белоозеро. Лишь в январе 1508 года русское правительство освободило его из-под ареста («из нятства») и дало ему в управление город Юрьев Польский, хотя Крымское правительство настаивало на том, чтобы Абдул-Латыф получил в управление г. Коширу. Зато Великий князь «в братство и в любовь его себе учинил», правда, потребовав соблюдения целого ряда формальностей. Например, крымский хан Менгли-Гирей, царица Нур-Салтан и старший сын Менгли-Гирея царевич Мухаммед должны были дать поручительство в том, что Абдул-Латыф не изменит Великому князю. С этих пор Абдул-Латыфа, как полноправный суверенный государь в своем уделе, получил право войны и мира, ведения дипломатических договоров, в официальных документах с Великим князем оба государя называли друг друга братьями, то есть считались равными между собою. В распоряжении хана было войско – огланы, князья и «казаки» = простые татары.

27 октября 1505 года, на 67-м году жизни, после 44 лет правления государством умер Иоанн III Васильевич.

1505. – Великим князем Московским становится Василий III Иванович (1479–1533). Он лично унаследовал три четверти владений государства и получил исключительное право на власть в стране.

Новый государь продолжил расширение владений Москвы.

Однако ему пришлось еще раз ввязаться в кровопролитную войну с Казанью (1505–1507), затеянную самими казанцами во главе с их новым ханом, вчерашним князем Звенигородским, Мухаммед-Эмином. Война не изменила положения сторон, они в итоге вернулись к исходному состоянию своих отношений, но она окружила хана ореолом победителя, укрепила его на престоле, прославила казанское войско и обогатила граждан добычей, а русские понесли огромный материальный и немалый моральный ущерб. А ведь в 1507 году началась еще и русско-польская война из-за Смоленска, – она длилась затем до 1522 года.

Оправившись от поражений, нанесенных казанцами, русское правительство укрепило границу и в 1508-1510-х годах построило каменную крепость в Нижнем Новгороде. В Казани же все более или менее успокоилось; происходили оживленные дипломатические сношения с крымским и московским правительствами, укреплялись коммерческие связи. Россия путем переговоров добилось в январе 1508 года освобождения из Казани своих военнопленных, взятых в 1506 году. А Мухаммед-Эмин решил вернуться к своей прежней дружелюбной политике, понимая, что рискует не только престолом, но ему в перспективе грозит ссылка на север в качестве арестанта, если не чего похуже.

1508. – Подписание «вечного мира» с Великим княжеством Литовским. Признание Литвой присоединения к Московскому государству Северских земель.

1509. – Разгорелась борьба между игуменом Волоцкого монастыря Иосифом, сторонником сильной великокняжеской власти, и новгородским архиепископом Серапионом, утверждавшим верховенство церковной власти над светской. Конфликт закончился снятием церковным собором Серапиона с архиепископства и заточением его в Андрониковом монастыре.

1509–1510. – Поездка Василия III в Новгород, имевшая большое политическое значение. В числе прочих знатнейших лиц Великого князя сопровождал Абдул-Латыф, бывший казанский хан, бывший ссыльный. (Правда, Москва не была удовлетворена направлением взглядов Абдул-Латыфа, и он не миновал нового ареста: в мае 1512 года его обвинили в содействии набегу крымских татар на Россию, арестовали и лишили всех владений.)

1510. – Присоединение Пскова. Псковское вече уничтожено, псковские семьи переселяются в московские волости. В этом же году Филофей, инок псковского Елизарова монастыря, в послании к Василию III развивает теорию о Москве – Третьем Риме.

1512. – Король польский и великий князь литовский Сигизмунд начал войну с новым государем Москвы, но ничего не добился. Все больше литовско-русских князей, таких, как Михаил Глинский, переходили к Москве. В 1512 году, узрев нарушение мира в нападении союзных теперь уже Литве крымских татар, московские войска двинулись на Смоленск.

В то же время с казанцами отношения только улучшались. В феврале 1512 года сеид Шах-Хуссейн совершил поездку из Казани в Москву и здесь подписал от имени казанского правительства договор об установлении вечного мира между обоими государствами: «мир вечный взяли с великим князем и любовь неподвижиму, доколе бог даст». Этому предшествовали следующие интересные события.

Царица Нур-Салтан, мать Мухаммеда-Эмина и Абдул-Латыфа, жила в Бахчисарае. По рождению она была Ногайской княжной и, дважды овдовев на казанском престоле, вышла замуж за крымского хана Менгли-Гирея. Сохранилась (в русских переводах) ее замечательная переписка с сыновьями и с Иоанном III.

В 1494–1495 годах Нур-Салтан совершила большое путешествие на Восток: посетила Аравию и Египет вместе со своим братом князем Хуссейном, побывала в Медине и Мекке. Как лицо, совершившее паломничество ко гробу пророка, Нур-Салтан получила звание Хаджи и с этого времени в дипломатической переписке всегда называла себя этим именем (в русской передаче – Ази). Возвратившись из путешествия по Востоку, Нур-Салтан прислала Ивану III в подарок того коня, на котором сделала путь: «Сухой бы поклон не был, молвя, к Мекке на котором иноходце сама ездила, с Ах-чюрою есми к тебе послала».

Детей от Менгли-Гирея у нее не было, и, тоскуя по сыновьям от первых браков, она совершила в 1510 году большое путешествие из Бахчисарая в Москву и Казань, чтобы навестить своих сыновей. В поездке ее сопровождал младший сын Менгли-Гирея – царевич Сагиб-Гирей. Царица прибыла в Москву 21 июля 1510 года и была торжественно встречена государем с боярами. Об этой встрече известно только задним числом из того, что рассказывали несколько лет спустя Герберштейну, который при этом пишет, что Василий называл себя отнюдь не государем, а всего лишь «губернатором», – видимо, по дипломатическому протоколу.

В Москве Нур-Салтан пробыла месяц, повидалась с Абдул-Латыфом, – он тогда еще был на свободе, – и выехала в Казань. Там она провела девять с половиной месяцев и отправилась в обратный путь, затем еще пять с половиной месяцев прогостила в Москве у Абдул-Латыфа и возвратилась в Крым по зимнему пути; русская свита провожала ее до границы. (Скончалась она в 1519 году.) Это ее пребывание в Москве сопровождалось дипломатическими переговорами между крымским, московским и казанским правительствами и завершилось уже упомянутым заключением вечного мира между Казанским ханством и Россией.

1514. – Смоленск переходит к владениям Москвы. Ганза вновь получает разрешение торговать в Новгороде и Пскове и право на проезд в Архангельск и Холмогоры.

1515. – Голод в московских землях. Открылся солеваренный промысел Строгановых.

1516. – Василий III заключает с Данией договор о военном союзе против Швеции и Польши.

1517. – Император Священной Римской империи Максимилиан отправляет на Русь своего посла Сигизмунда фон Герберштейна как посредника между Великим князем Литовским и Василием III.

1517, март. – Василий III подписывает с Тевтонским орденом договор о взаимной помощи в случае войны с Польшей и Литвой.

При Василии III в Крым ежегодно посылались «ПОМИНКИ», дары хану и знати, дабы влиять на их политику и отвращать от набегов. Однако это была не дань, а плата за спокойствие, которая все же мало помогала, а потому ежегодно на Окский рубеж выводились войска стеречь границу. В наиболее опасных местах на Оке и за рекой возведены были каменные крепости: Калуга, Тула и Зарайск.

Со стороны Казанского ханства такой обороны по условиям местности не было. Зато Василий III сумел после смерти Мухаммед-Эмина посадить на трон в Казани (хоть и с помощью войск) опять-таки «своего человека», хана Шах-Али.

Эта история тоже заслуживает подробного рассказа.

В 1516 году хан Мухаммед-Эмин, еще не старый (ему было не более 48 лет), заболел «продолжительною болезнью», и перед казанским правительством снова встал вопрос о престолонаследии. Естественным наследником являлся Абдул-Латыф, как брат царствующего государя. В Москву было отправлено посольство из самых знатных лиц, известившее русское правительство о болезни Мухаммед-Эмина и просившее об освобождении Абдул-Латыфа из-под ареста и признании его наследником казанского престола. Затем переговоры шли то в Москве, то в Казани, и наконец в ноябре 1516 года Абдул-Латыф был освобожден, и ему был дан в управление г. Кошира.

Но в Москве не доверяли Абдул-Латыфу и, даже признав его наследником Мухаммед-Эмина, не отпустили в Казань. Прошел целый год, и раньше, чем успел скончаться Мухаммед-Эмин, его брат нашел себе могилу в России: он погиб 19 ноября 1517 года от неизвестной причины. Русский летописец выражается глухо: «Тоя же осени, ноября 19, Абдыл Летифа царя в живых не стало». («Царя», обратите внимание.) А Мухаммед-Эмин скончался годом позже, в декабре 1518-го.

Со смертью братьев прекратилась династия Улу-Мухаммеда на казанском престоле, ведь ни Мухаммед-Эмин, ни Абдул-Латыф не оставили после себя сыновей. Правда, царевна Ковгоршад, сестра умерших царей, проживала в то время в Казани, но ее кандидатура не рассматривалась. Последний представитель рода – царевич Худай-Кул, жил свыше 30 лет в России и давно обрусел. Он крестился, женился на русской и утратил свои права на казанский престол. Таким образом, династия Улу-Мухаммеда пресеклась, и для казанского ханства снова встал на очередь вопрос о престолонаследии.

Ближайшими родственниками угасшей династии являлись сводные братья последних двух ханов – крымские царевичи, сыновья хана Менгли-Гирея, последнего мужа царицы Нур-Салтан, матери умерших братьев. Крымское правительство давно наметило в наследники Казанского ханства кандидатуру царевича Сагиба, – того самого, что в 1510–1511 годах сопровождал Нур-Салтан в ее поездке в Москву и Казань. Надо полагать, Крым придавал этой поездке большое политическое значение, желая познакомить Казань с ее будущим ханом.

Но в силу государственных и династических договоренностей, руководитель Казани не мог быть ни избран, ни назначен односторонне: следовало добиться согласия московского Великого князя. А Москве такой кандидат не нравился, и она всячески волынила переговоры. Никакого решения не было сообщено Бахчисараю ни ко дню смерти Абдул-Латыфа (1517), ни к кончине самого Мухаммед-Эмина (1518).

На самом деле, русское правительство для себя вопрос о наследнике казанского престола уже решило, и кандидатура была готова: Москва прочила в ханы Казани касимовского царевича Шах-Али, но до поры скрывала свои замыслы от крымского хана, продолжая вести с ним дружественные переговоры. А скрывала по той причине, что ее кандидатура никак не могла бы устроить крымцев. Ведь Шах-Али был сыном Касимовского удельного царевича Шейх-Аулиара, приходившегося племянником Сарайскому хану Ахмеду, а с родом Ахмеда крымский хан Менгли-Гирей воевал лично.

Сыновья хана Ахмеда были последними ханами, царствовавшими в Сарае; в 1502 году Сарай пал под ударами войск Менгли-Гирея. Они бежали в Россию и по обыкновению получили себе в управление волости и города. В 1502 году царевич Шейх-Аулиар владел Сурожиком (московской волостью по верхнему течению р. Истры, к северу от Звенигорода) и участвовал в литовском походе. Причем он был свояком самому Менгли-Гирею, ибо еще в Сарае женился на сестре его жены Нур-Салтан, – княжне Шаги-Салтан, дочери князя Ибрагима Ногайского. Она и родила ему в 1505 году сына Шах-Али. Таким образом, Шах-Али приходился матери умершего Мухамедда-Эмина племянником, а Сагиб-Гирей – пасынком.

Около 1512 года, по смерти Касимовского владетельного царевича Джан-Ая, Шейх-Аулиар был назначен владетельным государем Касимовского удела. Кем «назначен», история умалчивает, но, судя по контексту – Москвой. В 1516 году у него родился сын Джан-Али, и в том же году Шейх-Аулиар скончался, а Касимовский удел перешел к его старшему сыну Шах-Али.

В 1516 году крымское правительство протестовало против назначения Шах-Али владетельным царевичем Касимовским и ходатайствовало о предоставлении Касимовского удела царевичу Сагибу, но русское правительство не удовлетворило ходатайства. Теперь, через три года, Москва так же решительно отклонила кандидатуру Сагиба на казанский престол и выдвинула на это место опять Шах-Али.

Родившийся в России, выросший среди русских, Шах-Али, разумеется, не мог быть врагом Московии на казанском престоле; к тому же его юный возраст (мальчику было 13 лет) гарантировал Москве контроль и опеку над ним, и все это делало кандидатуру Шах-Али действительно незаменимой для русских. Но по отношению к Крымскому ханству выбор Москвы мог быть сочтен вызовом. С другой стороны, кандидатура Сагиб-Гирея была самой подходящей для Бахчисарая, но она не устраивала Москву. Переговоры шли в напряженной обстановке: со смертью Ивана III (1505) дружественные отношения между русским и крымским правительствами и так-то пошатнулись, а после смерти хана Менгли-Гирея (1515) военно-политический союз России и Крыма распался.

С политической точки зрения Москва в этом споре переиграла Крым вчистую. Сначала Василий III возобновил союз с преемником Менгли-Гирея, ханом Мухаммед-Гиреем. Затем крымское войско, добросовестно исполняя договор, вторглось в Польшу и дошло до самого Кракова, одерживая блистательные победы. И вот именно в этот момент (1 марта 1519 года) русское правительство выдвинуло враждебную для Крыма кандидатуру на казанский престол. Крымское посольство, находившееся в то время в Москве, заявило протест, так как Василий III всего за несколько дней перед этим подписал союзный договор с крымским правительством и принес присягу в том, что он будет «дружить его друзьям и враждовать неприятелям».

На это заявление русское правительство дало ответ, что оно предполагало предоставить казанский престол одному из крымских царевичей, но казанцы сами избрали на престол Шах-Али, и русское правительство согласилось на эту кандидатуру, во избежание еще более нежелательного избрания, например, кого-либо из астраханских царевичей – непримиримых врагов Крымской династии. И в самом деле: казанцы приняли кандидатуру Шах-Али, предложенную Москвой, и еще в феврале направили Великому князю посольство для извещения об этом и заключения договоров. Так Шах-Али стал ханом Казани.

При его вступлении на престол были заключен договор с Московией о взаимном именовании обоих государей в официальных бумагах «братьями»; также Шах-Али дал расписку («запись на себя») в том, что будет охранять интересы русских в Казани и до конца жизни не нарушит этого договора; члены казанского посольства дали от себя также расписку в том, что они будут охранять интересы русских в Казани, что ни они, ни их дети не нарушат договоров и не выберут на престол нового хана без согласия русского правительства. Все договоры были скреплены присягой, причем казанские послы принесли дважды присягу – от себя лично и от имени всего государства.

1519. – Гроссмейстер Тевтонского ордена направляет Василию III предложение присоединиться к антитурецкой коалиции, создаваемой западными державами. Василий III отказался.

1520. – Рязань и Псков официально присоединились к Москве.

1521. – Поход на Москву крымско-казанского войска.

Правление Шах-Али в Казани устраивало далеко не всех. В сущности, государством управлял русский посол Федор Андреевич Карпов, который считал возможным вмешиваться во все дела. Во главе недовольных стоял оглан Сиди, причем, как всегда, оппозиция московскому «засилию» нашла себе естественную поддержку в Крыму. Противники хана, составив заговор, тайно пригласили на престол царевича Сагиба. Понятия о добре и зле тогда были несколько другие, чем теперь, и весной 1521 года в Казань отправился крымский отряд в 300 человек вместе с претендентом Сагибом.

Переворот был совершенно неожиданным для русского посла Карпова и воеводы Поджогина. При появлении крымского войска правительство растерялось и не успело оказать никакого сопротивления… Царевич Сагиб беспрепятственно вступил в Казань. Шах-Али, вместе с уцелевшими остатками ханской гвардии, будто бы тоже в числе трехсот человек, бежал в Россию. Здесь местом жительства ему назначили Москву, – вернуться царем в Касимов он уже не мог, ибо это место теперь занимал его младший брат Джан-Али. А самому Шах-Али было во время переворота 15 лет.

В тексте 23 строки. Начало ярлыка частично утеряно. Ярлык хранился в семье крестьянина Рахматуллы Ахмарова, передаваясь от отца к сыну как «божья» бумага, в деревне Мамалай Мамадышского уезда Казанской губернии. Обнаружил и расшифровал документ в 1912 году историк и археограф Саид Вахидов. (Национальный музей Республики Татарстан.)

Немедленно по вступлении на престол хан Сагиб начал войну; союзные войска казанцев и крымцев одновременно вторглись в Россию с востока и юга. К союзу пытались привлечь и Астрахань: крымский хан прислал туда посольство, со своими словами: «Между собою были мы братья – был я в дружбе с Московским, и он мне изменил. Казань была юрт наш, а теперь он посадил там султана из своей руки; Казанская земля этого не хотела, кроме одного сеида, да и прислала ко мне человека просить у меня султана; я им султана и отпустил на Казань, а сам иду на Московского со всею своею силою. Хочешь со мною дружбы и братства, так сам пойди на Московского или султанов пошли». Однако союз с Астраханью не состоялся.

Между тем крымское войско переправилось через Оку и разбило русское войско под начальством князя Андрея Старицкого, брата Василия III, а казанское войско заняло Нижний Новгород и двинулось к Москве вдоль Оки. Союзные войска соединились в Коломне и совместно двинулись на Москву, опустошая попутные селения. Множество жителей было забрано в плен и продано в рабство на невольничьих рынках в Астрахани и Кафе. Союзники сожгли Никольский монастырь на Угреше и великокняжеский дворец в селе Остров под Москвой. Василий III ушел в Волоколамск, поручив оборону столицы своему зятю, царевичу Петру-Худай-Кулу. В Москве была паника.

Итогом кампании стал унизительный договор, – Василий III формально признал свою зависимость от крымского хана и обязался платить ему дань «по уставу древних времен», то есть так, как платили ханам Сарайским. По заключении почетного мира союзники покинули пределы России.

Зато на «западном фронте» Москва имела успехи. В 1522 году заключили перемирие на пять лет с Великим княжеством Литовским, причем Смоленск остался за Москвой. В следующем, 1523 году к Москве были присоединены все владения князей северских.

Был также заключен союзный договор с астраханским ханом Хуссейном, за что, естественно, крымское правительство объявило войну астраханскому хану, и Астрахань была крымцами взята, и одновременно, в силу союзного договора между Казанью и Крымом, казанцы бросили вызов России. Как и в 1505 году, в Казани произошел ужасный русский погром, причем были убиты все русские купцы и посол Василий Юрьевич Поджогин. Русские летописцы говорили о хане Сагиб-Гирее: «Кровь пролил, аки воду».

Для Москвы было бы лепо начать войну; из таких соображений сам Василий III лично приезжал в Нижний Новгород и пробыл там три недели. Однако русское войско, которым командовал Шах-Али, не отважилось идти на Казань. Русское правительство перешло к обороне и решило обезопасить свою границу со стороны Казанского ханства построением на Волге пограничной крепости при устье реки Суры. Для основания крепости был выбран не левый, а правый берег рекиы, для чего захватили пограничный клочок казанской земли, так что русская крепость была построена на территории Казанского ханства и получила название в честь великого князя «Василь-город» – нынешний Васильсурск.

И в этот момент был убит крымский хан Мухаммед. Он всегда оказывал поддержку казанцам против России, а вот новое правительство хана Сеадет-Гирея (и прежний, и новый ханы были старшими братьями Сагиба) обратилось к Василию III с посредничеством, предлагая ему заключить мир с Казанью, но русское правительство отказалось.

Потеряв союзника, Сагиб, не надеясь одержать верх над Московией в одиночку, вступил в переговоры с турецким правительством. Вскоре был заключен с султаном Сулейманом Законодателем договор на следующих условиях: Казанское ханство признает над собою верховную власть турецкого султана и принимает ханов по назначению турецкого правительства; со своей стороны, Турция оказывает Казанскому ханству поддержку в войне против русских и прочих врагов. Этим шагом Казань обязано именно крымской династии, для которой он был естественен: такие отношения уже существовали между Крымом и турецким правительством.

Отклоняясь в сторону, – а впрочем, даже не отклоняясь, – предлагаем вам оценить разницу в подходе Казани и Москвы к своей государственности. И «русская», и «восточная» партии Казани всегда ищут, к кому прислониться, – только первые предпочитают Москву, а вторые – Турцию или того, за кем она стоит. Никакой самостоятельности. Современное политическое размежевание в Татарии, конечно, не наша тема, но все же отметим, что сторонники «широкой автономии», начав с перемены алфавита, продолжат принятием законов по чужому образцу (предположим, Турции), и неминуемо перейдут от «широкой автономии» в рамках России к «широкому союзу» с той же Турцией, с соответствующим назначением ханов.

Москва же встала на путь самодержавности, – никто ей царей не назначал, и к кому «прислониться», она не искала. Напротив, во внешних делах великие князья, чтобы защитить пределы страны и обеспечить ее интересы, стремились войти в союзы для участия в выборе или назначении руководителей окрестных регионов. Династия московских великих князей имела Россию (Московию) своим приоритетом; разница с князьями династий, кочующих по удельным княжествам, очевидна. Если «кочующие» князья в своих решениях бесконтрольны, то могут нанести вред не только народам земель, которые возглавляют, но и Москве. Понятно, что Великий князь, даже если в политике он руководствовался требованием «момента», становился стабилизирующим фактором для всех сопредельных территорий и определял траекторию развития на будущее. Вот почему Москва стала объединяющим центром, вот почему она – третий Рим.

Не случайно девизом московских дипломатов, в формулировке посла Висковатого, стало: «Московские государи не привыкли уступать кому бы то ни было покоренные ими земли; они готовы на союз, но только не для того, чтобы жертвовать своими приобретениями».

Москва считала себя наследницей Византии; другой такой наследницей была Турция. Находившиеся между ними регионы не могли сами держать свою государственность, – представители их властной элиты, как правило, начинали карьеру с того, что стремились получить поддержку или Москвы, или Турции. Вся политическая борьба в Казани крутилась вокруг именно этого вопроса: кем будет поставлен хан, Москвой или протурецким Крымом. Но Москва, как геополитический центр, появилась позже Турции, а потому иногда терпела поражения, и всегда за ее временными победителями маячила Турция.

А на запад от Москвы и Турции был еще один такой геополитический центр, Западная Европа, что добавляло красок в политические интриги всей Восточной Европы.

Но закончим историю Сагиб-Гирея.

После смерти хана Мухаммеда в Крыму происходили волнения из-за престолонаследия, и Сагиб-Гирей был одним из кандидатов. Ему не удалось в тот момент занять Бахчисарайский престол, – ханом стал его брат Сеадет-Гирей, живший перед этим в Стамбуле и пользовавшийся благоволением турецкого правительства. Сагиб-Гирей последовал его примеру, уехал в Стамбул и оставался там в ожидании благоприятного момента для занятия ханского престола в Крыму. Его расчет оказался удачным, и в 1532 году, после отречения хана Сеадет-Гирея от престола, Сагиб-Гирей получил от султана Сулеймана назначение крымским ханом. Царствование его было, говорят, блестящим. А в Казань он, перед отъездом, вместо себя вытребовал из Крыма царевича Сафа-Гирея, своего племянника. Правда, кончилась его жизнь печально: он был убит сыном этого Сафа-Гирея, царевичем Булюком.

В 1524 году Москва воевала с Казанью, но успехов не достигла. Думали отплатить за поражение, ударив по экономике Казани, и запретили русским купцам участвовать в казанской ярмарке, учредив взамен нижегородскую, – но это ударило по собственному населению, ибо резко прыгнули цены и выявился недостаток многих товаров, прежде всего волжской рыбы.

1526. – С позволения митрополита Даниила расторгнут брак Василия III с бездетной Соломонией Сабуровой и заключен брак с Еленой Глинской. 15 августа 1530 года у Елены родился сын Иоанн, будущий Грозный. В 1532 году, в ознаменование рождения наследника, возведена церковь Вознесения в Коломенском, близ Москвы.

В 1530 году прошла новая попытка подчинить Казань Московии. Русская партия сгруппировалась вокруг царевны Ковгоршад, последней из династии Улу-Мухаммеда. В конце концов, оппозиция объявила хана Сафа-Гирея низложенным, и он вместе с семьей бежал к тестю, князю Мамаю Ногайскому. По предложению Москвы, ханом стал удельный касимовский царевич Джан-Али.

1533. – Умер Василий III.

Чтобы прояснить события этого и более раннего времени, в частности, связанные с противостоянием Москвы и Новгорода, надо уделить больше внимания эволюции такой общественной структуры, как экономика, и прежде всего – организации внешней торговли.

Как бы мы ни оценивали значение торговли в средневековое время, все-таки нужно признать ее одним из важнейших факторов, способствовавших росту или упадку городов. Если возвышение Москвы нельзя объяснять только ее географическим положением, выгодным для торговли, то в равной степени это положение нельзя и игнорировать. И уж тем более нельзя рассуждать о судьбе Великого Новгорода вне темы торговли.

Основная водная магистраль, способствовавшая росту Москвы, – река, давшая название городу. Москва-река достигала ширины, вполне доступной для судоходства, по крайней мере, с места впадения в нее реки Истры. Но путь по Москве-реке и Оке изобиловал прихотливыми мелями, здесь могли ходить лишь малые суда, а большие ходили только по Волге, от Каспия до Нижнего Новгорода.

По Москве-реке добирались до Коломны, в среднем за четверо-пятеро суток. Город этот уже в ХIV веке имел большое торговое и стратегическое значение; существовала даже особая коломенская епархия. У Коломны речной путь раздваивался: главным был путь вниз по Оке к Мурому, затем до Переяславля-Рязанского (современной Рязани), в летнее время за четыре-пять суток. Отсюда начинался сухой путь к верховьям Дона, где по списку русских городов начала ХV века указан город Дубок. Здесь струги везли на колесах.

Дорога от Переяславля до Дона занимала четверо суток, от Дубка по Дону до Азова – около 30 дней. Морское путешествие от устья Дона до Царьграда занимало месяц, а весь путь от Москвы до Царьграда два с половиной месяца.

Кафа и Сурож более всего посещались русскими купцами, торговавшими со средиземноморскими странами. Торговавшие с Черноморским побережьем русские купцы, однако, носили название именно сурожан, а не какое-либо другое, которое мы могли бы произвести от Кафы, вроде «кафожан». Причины, выдвинувшие Сурож на первое место в русской торговле, легко объяснить его географическим положением. Желающие могут, конечно, обвинить нас в том, что мы всюду норовим найти ЕСТЕСТВЕННЫЕ, природные причины для человеческой деятельности, но куда ж деваться! Факт, Сурож был наиболее близким пунктом с хорошей гаванью на пути к Синопу на малоазиатском берегу. Поэтому Сурож и сделался пунктом, куда съезжались с севера русские и восточные купцы, а с юга греки и итальянцы. В русских письменных источниках даже Азовское море иногда называется морем Сурожским.

В 1365 году Сурожем владели генуэзцы, однако вопрос о владении этим городом имел важное значение и для московских князей. Столкновение между Мамаем и Дмитрием Донским в немалой степени было вызвано стремлением Мамая наложить свою руку на русскую торговлю со Средиземноморьем. Этим объясняется участие фрягов (итальянцев) в походах Мамая, а позже Тохтамыша на Москву, а также участие в походе князя Дмитрия против Мамая десяти гостей-сурожан. В общем, торговые интересы Москвы требовали непрерывного внимания к событиям, развертывавшимся в ХIV веке на берегах Черного моря.

Согласно И. Е. Забелину, «Москва, как только начала свое историческое поприще, по счастливым обстоятельствам торгового и именно итальянского движения в наших южных краях, успела привлечь к себе, по-видимому, особую колонию итальянских торговцев, которые под именем сурожан вместе с русскими заняли очень видное и влиятельное положение во внутренних делах».

Связи Москвы с итальянцами в Крыму были постоянными и само собою разумеющимися. Поэтому фряги, или фрязины, не являлись в Москве новыми людьми. Причем московские торговые круги в основном были связаны не вообще с итальянскими купцами, а именно с генуэзцами. Выдвижение в митрополиты Митяя и поставление в митрополиты Пимена не прошли без участия генуэзцев. Пимен прибыл в Константинополь осенью 1376 года, а деньги, понадобившиеся ему для поставления в митрополиты, были заняты «у фряз и бесермен» под проценты. Перед нами пример взаимодействия политических, церковных и торговых структур в вопросе о том, кто будет русским митрополитом. Интересна и связь генуэзцев с «бесерменами».

Московские князья стремились поддерживать добрые отношения с итальянскими купцами. Дмитрий Донской уже жаловал некоего Андрея Фрязина областью Печорой, «… как было за его дядею за Матфеем за Фрязином». Пожалование подтверждало первоначальные грамоты, восходившие к временам предшественников Дмитрия Донского, начиная с Иоанна Калиты.

Путь из Москвы по Дону являлся кратчайшим, но вовсе не единственным. В некоторых случаях ездили из Москвы в Царьград по волжскому пути. Сначала вплавь до средней Волги, а оттуда по суше к Дону, и затем по нему до Азова. Этой дорогой ходил в Царьград суздальский епископ Дионисий в 1377 году.

Наконец, существовал и третий путь из Москвы в Царьград, который имел значение не столько для Москвы, сколько для западных русских городов: Новгорода, Смоленска, Твери. Этот маршрут пролегал по территории Литовского великого княжества, простиравшегося от Балтики до Черного моря.

Итак, все дороги с русского севера сходились к Царьграду, так что этот город на юге, а Москва на севере были конечными пунктами громадного и важного торгового пути, связывавшего Россию со Средиземноморьем. Причем торговые связи с югом интенсивно поддерживались и в ХV веке, и позже, когда в Царьграде (Стамбуле) обосновались турки. В конце ХV века главной базой русской торговли на берегах Черного моря стал уже не Сурож, а Кафа. И здесь, и в Азове правил турецкий губернатор, а главный поток русской торговли, по-прежнему направлявшийся в Стамбул и другие города Малой Азии, в основном шел через эти пункты.

В торговлю Москвы с Царьградом, Кафой и Сурожем втягивались русские, итальянские и греческие купцы. Причем за определенную мзду иерархи русской церкви брали на себя обязательства помогать иностранцам. Например, сохранился заемный документ, «кабала», выданная ростовским архиепископом Феодором совместно с митрополитом Киприаном, на одну тысячу новгородских рублей, полученную под обязательство помогать греческим купцам.

Торговые и церковные интересы давали иногда очень странные результаты. Мало кто знает, что впервые виноградный спирт под названием «аквавита», что значит «вода жизни», появился в России в 1386–1398 годах, в разгар «татаро-монгольского ига». Его привезли генуэзские купцы из Византии. При великокняжеском дворе спирт не произвел особого впечатления; к нему отнеслись как к чему-то экзотическому, России не касающемуся, ведь у нас было принято пить малоградусные медовые и напитки.

В 1429 году на Руси вновь потекли большие количества аквавиты. Ее везли сюда русские и греческие монахи и церковные иерархи, а также генуэзцы из Кафы и флорентийцы, торговавшие с Византией. Можно предположить, православную Византию к тому времени уже окончательно споили; через 24 года власть в Константинополе перешла в руки непьющих мусульман, а Русь вскоре после этого объявила себя наследницей Византийской империи. Но пить в Московии стали отнюдь не сразу после этого. Вот что писал Михалон Литвин в трактате «О нравах татар, литовцев и московитян», поданном им в 1550 году князю Литовскому и королю Польскому Сигизмунду II Августу:

«… случается, что, когда, прокутив имущество, люди начинают голодать, то вступают на путь грабежа и разбоя, так что в любой литовской земле за один месяц за это преступление платят головой больше [людей], чем за сто или двести лет во всех землях татар и москвитян, где пьянство запрещено. Воистину у татар тот, кто лишь попробует вина, получает восемьдесят ударов палками и платит штраф таким же количеством монет. В Московии же нигде нет кабаков. Посему если у какого-либо главы семьи найдут лишь каплю вина, то весь его дом разоряют, имущество изымают, семью и его соседей по деревне избивают, а его самого обрекают на пожизненное заключение. С соседями обходятся так сурово, поскольку [считается, что] они заражены этим общением и [являются] сообщниками страшного преступления. У нас же не столько власти, сколько сама неумеренность или потасовка, возникшая во время пьянки, губят пьяниц. День [для них] начинается с питья огненной воды. «Вина, вина!» – кричат они еще в постели. Пьется потом эта вот отрава мужчинами, женщинами, юношами на улицах, площадях, по дорогам; а отравившись, они ничего после не могут делать, кроме как спать; а кто только пристрастился к этому злу, в том непрестанно растет желание пить. Ни иудеи, ни сарацины не допускают, чтобы кто-то из народа их погиб от бедности – такая любовь процветает среди них; ни один сарацин не смеет съесть ни кусочка пищи, прежде чем она не будет измельчена и смешана, чтобы каждому из присутствующих досталось равное ее количество.

А так как москвитяне воздерживаются от пьянства, то города их славятся разными искусными мастерами; они, посылая нам деревянные ковши и посохи, помогающие при ходьбе немощным, старым, пьяным, [а также] чепраки, мечи, фалеры и разное вооружение, отбирают у нас золото».

Вторым важнейшим направлением московской торговли было восточное. Волга связана с Москвой прямым водным путем, но все-таки Москва находилась в менее выгодном положении, чем стоящая на Волге Тверь, которая вела непосредственно торговлю с отдаленными странами Востока. Из Москвы до Волги добирались двумя водными путями: первый вел по Москве-реке и Оке, второй по Клязьме. Так, например, сообщалось, что в Казанский поход 1470 года москвичи пошли по Москве-реке до Нижнего Новгорода, а некоторые – Клязьмою. К первым по дороге присоединились владимирцы и суздальцы, ко вторым – муромцы. Дмитровцы же, угличане, ярославцы, одним словом, «вси поволжане», так прямо и шли Волгой. Местом встречи русских отрядов был Нижний Новгород.

Русские утвердились на Средней Волге еще в ХIV веке, причем «Волжский путь» от Казани до Астрахани, согласно летописи, проходил даже и в середине ХVI века по пустынным местам (куда-то девались многолюдные татарские Сараи). Сами же историки без краски в лице сообщают, что русские ЗАНОВО колонизовали эти земли.

В Нижний Новгород сходилось немалое количество армянских и прочих купцов. Волжский путь вообще посещался самыми различными торговцами, русскими и восточными. А особенно торговля Москвы с волжскими городами усилилась после возникновения Казанского ханства, имевшего тесные торговые связи с Москвой.

Волжский путь связывал Москву с отдаленными странами Востока, которые вовсе не были столь недоступными для русских купцов, как это порой представляется. Восточные купцы, в свою очередь, посещали Москву и пользовались в ней значительным влиянием, и мы обращаем на это внимание некоторых «патриотов». Не надо говорить: «понаехали»! Всегда вместе ради общей выгоды. Не войны двигатель цивилизации, а торговля.

По Волге шли на Восток меха, кожи, мед, воск; с Востока привозились ткани и различные предметы обихода. Значение восточной торговли для русских земель ХIV-ХV веков было чрезвычайно велико, что нашло свое отражение в русском словаре. Так, в духовной Иоанна Калиты названо «блюдо ездниньское» – из Иезда в Персии, два кожуха «с аламы с жемчугом», что значит «богатые воротники с украшениями», от арабско-татарского слова «алам», значок (а не «ярлык», как можно подумать, читая учебники). Торговля Москвы с Востоком в это время приобрела систематический характер и достигла значительного объема.

Связи Москвы с отдаленным Севером поддерживались через город Дмитров, к северу от Москвы. Могущество его особенно возросло с ХV столетия, когда Дмитров сделался стольным городом удельного княжества, и как быстро это происходило, можно проследить по тем князьям, которые получали город в удел. Дмитрий Донской отдал Дмитров четвертому своему сыну, Петру. Василий Темный передал его во владение уже второму сыну, Юрию. Позже Дмитров попал также второму сыну Иоанна III, Юрию Ивановичу. Таким образом, Дмитров в конце ХV – начале ХVI веков доставался вторым сыновьям Великого князя и, следовательно, считался самым завидным уделом, поскольку великие князья наделяли детей городами и землями по старшинству. Самым старшим доставались лучшие уделы.

Экономическое значение Дмитрова основывалось на том, что от него начинается прямой водный путь к верхнему течению Волги (Яхрома, на которой стоит Дмитров, впадает в Сестру, Сестра в Дубну, а та в Волгу). Устье Дубны было местом, где речной путь разветвлялся на север и запад. Здесь товары нередко перегружались из мелких судов в большие. Дмитров вел крупную торговлю с Севером, откуда везли соль, закупавшуюся не только дмитровскими купцами, но и монастырями, порой в очень больших количествах. Владея Дмитровом и устьем Дубны, московские князья держали под своим контролем верхнее течение Волги, поэтому Углич, Ярославль и Кострома рано оказались в сфере влияния Москвы.

Речной путь от Дмитрова шел на север до Белоозера. В конце ХIV века появился «владычный городок» на Усть-Выми (при впадении Выми в Вычегду), сделавшийся резиденцией пермских епископов и оплотом московских князей на Севере. Вообще северный путь имел большое значение для Москвы, так как по нему в основном поступали меха, охотничьи птицы и соль, важнейшие товары Средневековья.

Основным русским экспортным товаром были меха. С ганзейскими (северо-немецкими) городами наряду с мехами торговали воском и медом. Привозные товары состояли главным образом из тканей, оружия, вина и прочего. Из Италии везли также бумагу. В торговом обиходе русских людей ХIV-ХVII веков встречаем некоторое количество слов, заимствованных из греческого: аксамит (золотая или серебряная ткань, плотная и ворсистая, как бархат), байберек (ткань из крученого шелка), панцирь и другие. Сурожский ряд на московском рынке и в более позднее время по традиции именовался шелковым. В казне великого князя хранились вещи, сделанные в Константинополе и отмечаемые в духовных как «царегородские».

И теперь мы переходим к еще одному направлению торговли: к новгородскому. А ведь этот путь – лишь некоторая часть торговли Москвы с Западной Европой. С легкой руки И. Е. Забелина сложилось представление о большом значении для Москвы новгородской торговли, хотя никаких свидетельств о раннем развитии подобных связей Московы с Новгородом нет. Да это и понятно; ведь Новгород вел торговлю почти исключительно с ганзейскими городами, а Москва теми же товарами – с итальянскими республиками. То есть Новгород и Москва направляли свои торговые усилия в разные стороны: новгородцы ориентировались на северо-запад, москвичи – на юг.

Связи Москвы с Новгородом стали быстро усиливаться только в ХV веке, особенно во второй его половине, когда турки овладели Константинополем и итальянскими колониями в Крыму. Разумеется, неизбежен был некоторый упадок, снижение поступления европейского товара через юг. Вот тогда-то Новгород и сделался отдушиной для московской торговли; тогда-то потребовались Москве прочные и надежные экономические связи с Новгородом, а его излишняя самостоятельность стала вредной, что сильно поспособствовало быстрому подчинению Новгорода московским князьям.

Каков был путь до Новгорода?

Из Москвы по Ламе и Шоше можно было добраться от Волока Ламского к Волге, но этот путь в конечном итоге выводил к Твери. К тому же река Лама под городом Волоколамском настолько ничтожна по глубине и ширине, что никак не верится в ее торговое значение. Из Москвы к Твери легче было добраться или сухим путем, или по Волге от Дмитрова, причем путь от Дмитрова до Твери засвидетельствован летописями. Этой дорогой, например, великая княгиня Софья Витовтовна спасалась в Тверь (Шемяка догнал ее на устье Дубны).

Помимо наиболее безопасной и оживленной дороги в Новгород через Тверь, был и другой, окружной путь. Он вел через Волок Ламский на Микулин, и далее прямо на Торжок, в обход тверских владений. Такой длинный путь имел свои удобства, поскольку позволял объезжать тверские таможенные заставы, и по нему нередко ездили из Новгорода в Москву и обратно. Поэтому Новгород и Москва упорно держали Волок Ламский у себя в совладении, чтобы иметь прямой доступ из Московской земли в Новгородскую.

А почему же шел на такой союз сам Новгород? Этому есть простое экономическое объяснение. Новгородский край никогда не имел достаточного количества хлеба и зависел от поставок оного из окского региона и с юга. Поэтому все разговоры об абсолютной независимости Новгорода не выдерживают критики.

Московские товары для Новгорода состояли из мехов и сельскохозяйственных продуктов. Какое-то значение должны были иметь привозные итальянские, греческие и восточные предметы. Из Новгорода, вероятно, поступали оружие и ткани, в первую очередь сукна, привозимые из ганзейских городов. «Поставы ипские», штуки знаменитого фландрского сукна, известного на Руси под именем «ипского», неизменно упоминаются в числе подарков, поднесенных Великому князю новгородцами.

Путь из Москвы на запад помимо Новгорода шел через Смоленск, куда вела сухопутная дорога, так как водный путь из Москвы к Можайску вверх по Москве-реке имел небольшое значение; верховье Москвы-реки слишком удалено от сколько-нибудь судоходных рек верхнеднепровского бассейна. Поэтому наши летописи и молчат о судоходстве от Москвы до Можайска или даже до Звенигорода. Верхнее течение Москвы-реки имело второстепенное значение; связи с Западом поддерживались главным образом сухопутными дорогами. Рост западной торговли привел в ХV веке к заметному подъему западных подмосковных городов: Рузы, Звенигорода, Вереи, Боровска. Вязьма считалась промежуточным пунктом. Весь путь от Смоленска до Москвы в начале ХV столетия одолевался примерно в 7 дней.

Каждый год в Москву съезжалось «… множество купцов из Германии и Польши для покупки различных мехов, как-то: соболей, волков, горностаев, белок и отчасти рысей». В этом известии итальянского путешественника Москва выступает основным центром торговли мехами наряду с Новгородом. Главным товаром, ввозимым с Запада, было сукно. Неспроста суконный ряд в московских торговых рядах ХVIII века носил название Суконного Смоленского ряда. С XV века началось усиление экономических связей Москвы с Литовским великим княжеством. Некоторые московские купцы являлись контрагентами литовских заказчиков.

По мере роста населения возрастало значение сухопутных дорог, и центральное положение Москвы очень быстро превратило ее в подлинный узел таких дорог. Без них некоторые удобства географического положения Москвы не играли бы столь большой роли. Так, Москва сообщалась со своей северной гаванью (Дмитровом) только сухопутным путем и на относительно большом расстоянии в 70 километров.

Итак, становится понятнее, что Москва ХIV-ХV веков принадлежала к числу крупнейших торговых центров Восточной Европы. Она имела несомненные преимущества и перед Тверью, и перед Рязанью, и перед Нижним Новгородом, и перед Смоленском. Она занимала по отношению к ним центральное место и одинаково была связана как с верхним течением Волги, так и с Окой, имея своими выдвинутыми вперед аванпостами Дмитров и Коломну.

После смерти Василия III его жена Елена Глинская осталась одна с малолетним сыном, будущим Грозным, и по завещанию мужа была регентом при нем в 1533–1538 годах. Умом и распорядительностью она превосходила окружающих мужчин, а действовать силой дозволила своему фавориту князю Ивану Овчине-Телепневу-Оболенскому. Чин конюшего боярина давал этому богатырю право председательствовать в Думе, где никто не смел поднять голос против воли его любимой Елены. Крымские нападения были отражены, со шведами заключен договор о мире и свободной торговле.

Оценив значение для внешней политики крепостей, Елена стала энергично укреплять ими владения своего сына. Густо населенный посад Москвы был окружен мощной кирпичной стеной, Китай-городом, возведенным итальянцем Петром Малым. Были восстановлены или заново отстроены крепости во Владимире, Твери, Новгороде Великом, Вологде, Ярославле, Устюге, Балахне, Стародубе, Пронске и Почепе. Крепкими городами укреплены были земли Пермские, Мещерские и Костромские.

При ней совершенствовалось отлаженное еще при Василии III почтовое сообщение, позволявшее не медлить с отражением неприятеля от самых дальних границ, как об этом с радостью сообщают историки. Это происходит, наверное, из-за узкой специализации разных историков, так как другие историки уверяют, что почтовую систему придумал еще монгол Чингисхан.

Продолжая дело мужа, Великая княгиня Елена стремилась превратить крестьян, принадлежащих вотчинникам, в плательщиков государственных налогов, которые до этого платили «черные», дворцовые (государевы) и помещичьи крестьяне. Дело было трудное, поскольку многие крупные вотчинники, особенно монастыри, имели великокняжеские жалованные грамоты, освобождавшие их владения от податей и пошлин. Сам Василий III, отбирая привилегии у одних, вынужден был жаловать ими других. Его хозяйственная вдова и в наступлении на податные привилегии оказалась более последовательной, нежели Василий.

1533. – В Москве прошли казни за «порчу денег». Голод.

1533, декабрь. – Чтобы обеспечить права сына на царство, Елена Глинская приказывает заточить в тюрьму обоих своих деверей. Один из них – удельный князь Юрий Иванович Дмитровский попытался выдвинуть свои права на престол; он умер в тюрьме в 1536 году.

1534. – Дядя Елены Глинской Михаил Глинский вступил в переговоры с Сигизмундом I и, совершая очередную аферу, попытался перебежать к нему, но был пойман, привезен в Москву и приговорен к смерти. После ареста был ослеплен, а несколько позже умер в тюрьме.

В эти же поры произошли улучшения в судьбе Шах-Али: в 1533 году в Казани был убит его брат, казанский хан Джан-Али; с крымской стороны на престол претендовал свергнутый до этого Сафа-Гирей, а Шах-Али оказался единственным кандидатом со стороны партии, сочувствовавшей союзу с Россией. Но в это время он был в России под арестом. Казанские эмигранты, приехавшие в Москву, заявили: «Государь бы нас пожаловал, Шигалею бы царю гнев свой положил и к себе бы ему велел на Москву быти; и коли будет Шигалей у великого государя на Москве, и мы совокупимся с своими советники, кои в Казани, и тому царю крымскому в Казани не быти».

Правительство Елены Глинской нашло это целесообразным, и по постановлению боярской думы Шах-Али был освобожден в декабре 1535 года. В Москве состоялся официальный прием хана и царицы Фатимы Великим князем и регентшей, но далее дело не двинулось, так как престол силой вернул себе Сафа-Гирей, получив поддержку Крыма. В Москву прибыло посольство от князя Сафы, и русское правительство предпочло заключить с ним договор. Шах-Али в этот раз не стал ханом Казанским, но все же вместо жизни под арестом получил в управление свой прежний Касимовский удел.

В дальнейшем, в качестве претендента на казанский престол Шах-Али участвовал в русских походах против Казани: в 1537 году он был в штабе русской армии во Владимире, в 1540 году действовал против казанцев на Муромском направлении, в 1541 году был вновь на сборном пункте русских войск во Владимире. В 1543 году он владел Коширой (может быть, вместе с Касимовым).

1535. – Образован разрядный приказ. Проведена денежная реформа. Завершено создание единой монетарной системы в стране.

1537. – Заключение перемирия с Литвой на пять лет. Удельный князь Андрей Старицкий (Новгород) попытался организовать заговор против Елены Глинской, опираясь на новгородское дворянство. Он приехал на переговоры в Москву, был арестован и умер в тюрьме.

Елена Глинская ввела в обиход главную русскую монету, копейку (до Петровского времени рублем назывался обрубленный слиток серебра, рубли не чеканили, в них только считали серебряные копейки).

Единая для всего государства копейка заменила новгородские и московские деньги. Прежние тоненькие монетки Василия III, на которых изображался всадник с мечом,[20] легко было подрезать по краям: великий князь казнил мошенников толпами, но число их не уменьшалось. Елена запретила хождение старой испорченной монеты и велела чеканить новую, совсем маленькую, с выбитым на ней от края до края всадником с копьем; так и получились копейки.

Если строения старой московской улицы А.М. Васнецов восстанавливал на основе сохранившихся построек, а также рисунков, в основном более позднего времени, то бревна древней мостовой он и сам не раз видел, присутствуя на земляных работах. (Музей истории города Москвы.)

Но внешняя политика Глинской была неудачной: в войне с Великим княжеством Литовским Россия потеряла Стародуб, в 1537 году Литве уступили Гомель и Любич. Внешнее окружение страны претендовало на ее земли.

Елена Глинская умерла 3 апреля 1538 года. В это время Иоанну IV было 8 лет, брат его Юрий был слабоумным. Ее смерть (по слухам, ее отравили) открыла период междуцарствия, боярского правления, борьбы за власть между знатными фамилиями и кланами; государственная система пришла в упадок. Усиливался произвол бояр-кормленщиков на местах: они желали жить хорошо, но скудный ресурс страны не позволял этого без наложения дополнительных тягот на народ. Население, спасаясь от притеснений, бежало на окраины; происходили восстания в городах.

Сначала власть перешла к боярским группировкам Шуйских и Бельских. Начался период боярского правления, в течение которого во главе государства находятся то одни, то другие. Впрочем, обе группировки пытались проводить внутреннюю политику своих предшественников: в частности, по-прежнему шла губная реформа. Но бесконечная борьба за власть сводила на нет все их усилия.

Бояре достигли желанного: получили царство без правителя и ринулись к богатству и славе, вступив при этом в непримиримую борьбу друг с другом. Они стали присваивать себе дворы, села и имущество, принадлежащее семье Великого князя. Расхватав в кормление города и уезды, бояре «грабили» жителей, не считаясь с нормами «кормов», секли плетьми посадских людей и вымогали у них деньги.

1538. – Бывший фаворит Елены Глинской князь Иван Федорович Овчина-Телепнев арестован, а в следующем году умер в тюрьме.

1539. – Бельские берут верх над Шуйскими.

1539. – Губные грамоты белозерцам и каргопольцам.

1540. – Макарий редактирует «Четьи Минеи», чтения ежемесячные, официальный русский церковный календарь, действовавший до Петра I.

Казна Великого князя была расхищена, и полки было не на что содержать, а между тем с юга приступала новая грозная опасность – турки. В 1541 году пала Венгрия. В битве под Будой янычары перебили 16 тысяч австрийских солдат, пытавшихся помочь венграм. Сулейман Великолепный считал себя повелителем всех тюркских ханств: Крымского, Астраханского и Казанского, и непобедимые янычары были готовы двинуться на север. Крымский хан грозил, что придет на Москву с янычарами и «нарядом пушечным». Вскоре после битвы при Буде янычары впервые приняли участие в татарском набеге; над Московией нависла смертельная опасность, а воеводы ссорились за «места» и не хотели идти против крымцев.

В среде московских горожан все больше росло недовольство боярским правлением. Налицо был кризис власти, экономики, армии. Следует понимать, что проблема была не в турках, а во внутреннем устройстве. В Европе возникли новые методы ведения войны, появилась новая техника. Сосед Руси – Польша, уже начала перестройку армии на новых основах, и чтобы не отставать в этом деле, Москве требовались радикальные реформы и большие материальные затраты. А вместо этого, при отсутствии твердой власти в стране шло ее разграбление. Встал вопрос о выживании страны.

1541. – Поход крымского хана Сагиб-Гирея на Москву. После безуспешной осады Зарайска войска хана двинулись к берегам Оки, но русские войска, которыми командовал князь Дмитрий Федорович Бельский, вынудили их отступить.

1542. – Иван Шуйский захватывает власть и отправляет Ивана Бельского в заточение на Белоозеро, где его убьют в тюрьме.

1543, декабрь. – Иоанн IV приказывает своим псарям задушить Андрея Шуйского.

1544. – Волнения в Пскове.

1546. – Волнения в Казани, изгнание крымского хана Сафа-Гирея и его очередное возвращение в Казань.

В этот краткий период Шах-Али совершил новую попытку вступления на казанский престол. Он прибыл в Казань по полой воде, и церемония возведения на престол была совершена 13 июня в присутствии русских послов. Однако история повторилась: свергнутый Сафа-Гирей успел заключить договор с Ногайским правительством и со значительным военным отрядом двинул на Казань. Шах-Али бежал, и русское правительство долго не знало о его местонахождении. Оказалось, он бежал из Казани вниз по Волге на судах; на Волге встретил касимовских татар и на их лошадях добрался до русской границы.

Он опять поселился в Касимове.

В Казань беспрепятственно вступил хан Сафа. Однако в марте 1549 года он скоропостижно скончался, и опять встал вопрос о престолонаследии. И опять Крым пожелал видеть в Казани своего ставленника.

У Сафа-Гирея осталось трое взрослых сыновей, живших в Крыму, и один младенец при его вдове Сююн-Бике, жившей в Казани, – Утямыш. Казанцами был избран царевич Булюк, но крымский хан Сагиб не дал согласия и просил у султана Сулеймана назначения на казанский престол царевича Девлета, двоюродного дяди Булюка, жившего в Стамбуле. А царевич Булюк (будущий убийца Сагиба) был Сагибом арестован и заключен в Инкерманскую крепость. Вообще для Сагиба эта история закончилась как-то нехорошо: турецкий султан, за что-то на него сердитый, для вида назначил Девлета ханом казанским, но одновременно приказал Сагибу идти войной на черкесов. Сагиб, довольный своим политическим успехом, двинул всей ордой через таманскую переправу, а Девлет прибыл в Крым, захватил власть и освободил Булюка и прочих врагов Сагиба. Кстати, сам Булюк впоследствии «был убит собственноручно Девлет Гиреем по самому ничтожному поводу», как сообщает крымский историк XVIII века Сеид-Мухаммед Риза.

В Казани же, как только выяснилось, что царевич Булюк не приедет, в том же 1549 году провозгласили ханом маленького Утямыша, а царица Сююн-Бике была объявлена регентшей. Правительство сформировалось в прежнем составе, – из крымских татар.

Тем временем в Москве, в январе 1547 года, на царство венчался Иоанн IV, официально приняв титул царя и Великого князя всея Руси. В конце 1548 года царь начал зимний поход против казанцев. Вдохновителем этого похода, как и следующего, был митрополит Макарий; русские источники говорят, что царь «умыслил поход вместе с митрополитом» – молодой государь в тот период был проводником широких замыслов, которые возникали у митрополита Макария. Первый поход Иоанна IV на Казань окончился неудачно; его организация оказалась совершенно неправильной.

Несколько слов об обстановке, в которой вырос царь. Историки частенько приводят сплетни, чтобы объяснить его жизнь и действия. Вдруг напишут: «Он еще ребенком любил сбрасывать с крыши собак и потом любоваться их предсмертными судорогами, но в жестокий век на это не обратили внимания». И вот уже вроде как целая эпоха в истории государства Российского объяснена.

Однако вот что писал сам царь в первом послании Курбскому:

«…Когда по Божьей воле, сменив порфиру на ангельскую [монашескую] одежду, наш отец, великий государь Василий, оставил бренное земное царство и вступил на вечные времена в Царство Небесное предстоять перед царем царей и господином государей, мне было три года, а покойному брату, святопочившему Георгию, один год; остались мы сиротами, а мать наша, благочестивая царица Елена, – столь же несчастной вдовой, и оказались словно среди пламени: со всех сторон на нас двинулись войной иноплеменные народы – литовцы, поляки, крымские татары, Надчитархан, нагаи, казанцы, а вы, изменники, тем временем начали причинять нам многие беды – князь Семен Бельский и Иван Ляцкий, подобно тебе, бешеной собаке, сбежали в Литву – и куда только они не бегали, взбесившись! И в Царьград, и в Крым, и к нагаям, и всюду подымали войну против православных. Но ничего из этого не вышло: по Божьему милосердию и молитвам наших родителей все эти замыслы рассыпались в прах, как заговор Ахитофела. Потом изменники подняли на нас нашего дядю, князя Андрея Ивановича, и с этими изменниками он пошел было к Новгороду, а от нас в это время отложились, и присоединились к князю Андрею многие бояре во главе с твоим родичем, князем Иваном Семеновичем, внуком князя Петра Львова-Романовича, и многие другие. Но с Божьей помощью этот заговор не осуществился. Не это ли то доброжелательство, за которое их хвалишь?… Затем они изменническим образом стали уступать нашему врагу, великому князю литовскому, наши вотчины, города Радогощь, Стародуб, Гомель, – так ли доброжелательствуют?…

Когда же Божьей судьбой родительница наша, благочестивая царица Елена, переселилась из земного царства в Небесное, остались мы с покойным братом Георгием круглыми сиротами – никто нам не помогал… Было мне в это время восемь лет; подданные наши достигли осуществления своих желаний – получили царство без правителя, об нас, государях своих, заботиться не стали, бросились добывать богатство и славу и напали при этом друг на друга. И чего только они не наделали! Сколько бояр и воевод, доброжелателей нашего отца, перебили! Дворы, села и имения наших дядей взяли себе и водворились в них! Казну матери перенесли в большую казну и при этом неистово пихали ее ногами и кололи палками, а остальное разделили между собой. А ведь делал это дед твой, Михаиле Тучков. Тем временем князья Василий и Иван Шуйские самовольно заняли при мне первые места и стали вместо царя, тех же, кто больше всех изменял нашему отцу и матери, выпустили из заточения и привлекли на свою сторону. А князь Василий Шуйский поселился на дворе нашего дяди, князя Андрея Ивановича, и его сторонники, собравшись, подобно иудейскому сонмищу, на этом дворе захватили Федора Мишурина, ближнего дьяка при нашем отце и при нас, и, опозорив его, убили…

Нас же с покойным братом Георгием начали воспитывать как иностранцев или как нищих. Какой только нужды не натерпелись мы в одежде и в пище! Ни в чем нам воли не было, ни в чем не поступали с нами, как следует поступать с детьми. Припомню одно: бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас и не смотрит – ни как родитель, ни как властелин, ни как слуга на своих господ. Кто же может перенести такую гордыню? Как исчислить подобные тяжелые страдания, перенесенные мною в юности? Сколько раз мне и поесть не давали вовремя. Что же сказать о доставшейся мне родительской казне? Всё расхитили коварным образом – говорили, будто детям боярским на жалованье, а взяли себе, а их жаловали не за дело, назначали не по достоинству; бесчисленную казну нашего деда и отца забрали себе и паковали себе из нее золотых и серебряных сосудов и надписали на них имена своих родителей, будто это их наследственное достояние…»

Нельзя даже сказать, что Иоанн всего лишь полагал себя владыкой Руси от Бога. Нет, он не разделял в уме своем ее интересы от своих.

После венчания на царство в январе 1547 года он правил с помощью советников, среди которых его духовный наставник митрополит Макарий, священник Сильвестр, князь Андрей Курбский и Алексей Адашев. Все они были сторонниками реформ.

Мы не раз еще увидим случаи, когда всем в стране ясно: нужны реформы! – но стоит им начаться, и вчерашние сподвижники оказываются не просто недругами, а лютыми врагами. Ведь пока обсуждаются будущие перемены, нет ничего, кроме слов, планов и возвышенных мечтаний; но жизнь вносит свои коррективы. Сегодня можно сказать: при всех своих метаниях, сомнениях и ошибках царь видел дальше всех своих советников. На государстве замыкаются интересы всех общественных структур. Государю выбирать путь.

Сами историки следующим образом вскрывают подкладку завоевательных замыслов, возникавших в то время у государства: «Дворянский публицист настаивал на энергичной внешней политике. Он требовал завоеваний. Прежде всего – завоевания Казани, а затем вообще наступательной, завоевательной войны… Для небогатых землевладельцев той поры не было другого источника достать денег для первоначального обзаведения хозяйством, как получая из казны жалованье. Жалованье давалось за походы. Отсюда для массы «убогих воинников» походы представлялись желательными, не говоря уже о том, что во время походов можно было грабить, и что последствием завоеваний был захват обширных земель, где помещики надеялись найти выход из земельной тесноты. То, что Казань действительно была завоевана вместе с Поволжьем до Астрахани именно в это время, показывает, что пожелания мелко-дворянской массы не были пустым звуком, что с ее требованиями достаточно считались. В то же время мы видим, что ее интересы сходились с интересами торгового капитала. Если помещику нужна была земля под Казанью, то торговому капиталу нужна была Волга, как торговый путь из России на Восток, откуда тогда шел в Европу шелк и разные другие, очень ценившиеся в Европе товары. Помещики имели, таким образом, могучего союзника в лице торгового капитала». (См. М. Н. Покровский. Русская история. Т. I, с. 315.)

Вот, пожалуйста, перечислены все основные структуры, на совпадении интересов которых сама собою строится политика государства. Если бы военные желали завоеваний, а торговый капитал – нет, войны бы не начинались. Также и М. Худяков делает вывод: «Завоевательная политика была результатом совпадения интересов дворян-помещиков, духовенства и торгово-промышленного капитала». Историкам давно понятно, что политика государства определяется совпадением интересов различных общественных структур.

1547, 2 февраля. – Иоанн IV вступил в брак со своей первой женой Анастасией Романовной Захарьиной-Юрьевой.

1547. – Грандиозный пожар в Москве. Уничтожены дворцы царя и митрополита, оружейная палата и много церквей. Составление «Домостроя». Первый, неудачный поход на Казань. Предпринята попытка вербовки в Европе ученых и ремесленников.

1547–1550. – Волнения в Москве и других городах всей Руси из-за того, что положение народа ухудшилось из-за неурожая.

А что же представляла собою «всея Русь» во времена Иоанна IV? Его иностранный современник Джованни Ботеро в своей книге просто и ясно пишет, что Москва в XVI веке была центром трех образований: Володимерии (Владимирская Русь, она же «Низовские города» в междуречье Оки и Волги), Новогородии (Нижний Новгород – Ярославль – Тверь – Белый – Новгород – Псков), и собственно Московии (Замосковенские города от Вязьмы и Можайска до Серпухова и Коломны). Это были феодальные территории. Северные (Поморские) города имели только выборное крестьянское самоуправление, – там не было ни бояр, ни дворян! – и назывались провинциями (Двина, Устюг и т. д.). Напомним, что слово города имело еще и в первой половине XVII века значение область, регион: «Низовские города», «Замосковные города», «Заоцкие города», «Северские города», «Украинные города», «Поморские города» и т. д.

Южные города (Северские, Заоцкие и Украинные) до поры до времени Московии административно не подчинялись; эта местность входила в Тартарию, находясь под протекторатом Царьграда-Стамбула. Лишь «около 1638 г…образовались «слободы»: Острожск, Чугуев и др. Впоследствии весь этот край стал называться «слободско-украинской областью» (см. Н. Н. Воейков. Церковь, Русь и Рим. С. 453). Слово «слободы» православно-монархический историк Н. Н. Воейков здесь закавычил вынужденно, поскольку если кавычки убрать, то станет очевидно, что эти города и были свободными. Имперская администрация пришла сюда только в 1765–1768 годах!

Но не нужно воспринимать государственное строительство тех веков так, как мы понимаем его сейчас. Жизнь держалась в большей степени на обычаях, нежели на юридическом праве. В местностях, где шастали грабители-крымчаки, – за спиной которых маячил Стамбул, жители могли быть свободными только в той мере, в какой их свободу могли защитить. А кто мог бы это сделать? В частности, Москва. А нужда в сторонней защите возникала оттого, что, как и Сибирь, причерноморские степи были чрезвычайно мало заселены, и немногочисленное население затруднялось само обеспечить свою оборону. А потому, оставаясь до поры административно свободными от северного соседа, эти земли естественным образом склонялись к федеративным отношениям с Московией.

Русь двигалась к югу посредством строительства засечных линий. Засеки – это оборона от внешнего врага, заграждения из поваленных деревьев; создавать их начали еще в XIII веке. Кроме засек строились валы, рвы, частоколы; при этом использовались и природные преграды, – реки, овраги. На всем протяжении засек появлялись опорные пункты: остроги, крепости, сторожки. Важнейшей была Большая засечная черта – линия обороны от Рязани до Тулы, но она была не одна, а новые появлялись все южнее и южнее. В 1630-1640-е, как раз при юридическом оформлении здесь «слобод», была построена новая линия укреплений – Белгородская засечная черта для защиты от крымских татар, в нее входили крепости Белгород, Воронеж, Тамбов. В ходе войны 1677–1681 годов была создана третья оборонительная линия, Изюмская.

Москва к середине XVI века превратилась в столицу феодальной федерации, в состав которой, пусть и без должного порой оформления, входили и свободные земли. Впрочем, бывало, и с оформлением. Для примера посмотрим, на каких условиях вошли в состав России башкиры, населявшие бывшее Ногайское царство (кстати, примерно на этих же условиях предусматривался союз с Казанским царством; почему он сорвался, рассмотрим позже).

Как известно из школьных учебников, сразу после взятия Казани, в 1554–1557 годах главы большинства башкирских племен добровольно вошли в состав России. Оригиналы договоров между Иоанном Грозным и башкирами не сохранились, хотя, по сообщению исследователя из г. Миасса А. В. Горохова, еще в начале XIX века главы башкирских племен берегли их как зеницу ока, ибо они были доказательством их исключительного права на собственные земли. Из сохранившихся же исторических фрагментов башкирских шежере (родословных) следует, что они были, по современной классификации, договорами о демаркации границ и совместных оборонительных действиях на союзнических условиях. В них признавалось полное право башкир распоряжаться своей территорией, иметь на ней собственное войско, администрацию, религию. А Россия брала на себя обязательства помогать башкирам в отражении внешней агрессии, за что башкиры должны были платить ясак и выделять войска для участия в оборонительных войнах России.

Важнейшим признаком вхождения Башкирии в состав России считается размещение на башкирских землях русских гарнизонов и назначение русского администратора-воеводы, однако, во-первых, русских войск во всех гарнизонах на территории Башкирии было менее тысячи человек еще в начале XVIII века, а во-вторых, полномочия русской администрации были более чем скромными. Русские власти отвечали исключительно за своевременность и полноту сбора ясака, который им привозили в Уфу избранные самими башкирами главы племенных объединений, а также набор башкирского войска (тоже только через представителей племен) в случае необходимости.

В-третьих, русские воеводы не могли вмешиваться во внутренние дела башкир: отношения между племенами, выборы их глав, споры между башкирами. Они даже не имели права запрещать башкирам вести войны с другими кочевниками. При таких чудесных условиях, да с учетом богатой местной природы, в Башкирию бежал народ со всего Поволжья: булгары, мещеряки, русские, удмурты, чуваши, мордва, марийцы. И русская администрация не имела права ловить их на территории Башкирии, чтобы вернуть назад.

Даже через сто лет «Соборным Уложением» 1649 года под страхом государевой опалы запрещалась конфискация имущества у башкир. Вот текст: «…бояром, околничим, и думным людям, и стольникам, и стряпчим и дворяном московским и из городов дворяном и детям боярским и всяких чинов русским людям поместным всяких земель не покупать и не менять и в заклад, и сдачею и в наем на многие годы не имать». Лишь в имперский период отношения стали другими: уже Петр I заявил в 1720-е годы И. К. Кириллову о необходимости окончательного покорения «этого самовольного народа».

Сходным образом были организованы отношения с другим «членом федерации», например, Войском Донским, где вплоть до Пугачевщины существовала формула «с Дону выдачи нет». На «Великой Перми» крещенные Пелымские и Кондинские князья продолжали оставаться в своих землях самостоятельными правителями до 1740-х годов. Документы говорят, что они имели собственное войско, администрацию, законы; ходили в походы против недружественных соседних племен, не уведомляя об этом русскую администрацию, полностью распоряжались имуществом и жизнью своих подданных.

Эта оригинальная федерация по принципам построения во многом напоминала и канувшую в Лету Византийскую (Ромейскую) империю, и так называемую «Орду». Чуть позже к федерации присоединился Смоленск, ранее остававшийся предметом спора с Литовской (Белой) Русью, по случаю чего в 1589 году к девяти шатрам Иерусалима (так называли тогда храм Василия Блаженного) был пристроен десятый.

Важнейшей предпосылкой, обеспечившей Москве победу в борьбе за лидерство, стал монархический строй.

Любая страна характеризуется своим климатом, размерами, определенным экономическим развитием. Эти параметры являются как бы граничными условиями, в которых функционирует государство и живут его граждане. Подобно тому, как закрепленная с двух сторон струна может издавать звуки не любой частоты, так и при определенных граничных условиях далеко не любой общественный строй может существовать в конкретной стране. Управлять общими делами большой страны с суровыми природными условиями можно только централизованно, а не с помощью «говорильни», пусть даже самой наидемократической. А вот «на местах» монархическая страна может и даже должна позволить любую демократию.

Вообще монархия и демократия – это понятия, лежащие в разных плоскостях. Польша, со своим выборным королем была, по сути, республикой – Речью Посполитой, где король рек по сполу, то есть правил по общественному согласию. Именно поэтому Польша не смогла объединить Русь под своим контролем, хотя такие попытки и предпринимались. Не смог стать объединителем Руси и демократический Новгород. Напротив, образование Владимирской Руси стало как раз результатом отхода от боярской демократии; зато та же Польша, войдя в состав России, и присоединенная позже Финляндия имели собственные конституции. И мало того, – финская письменность и литература появились лишь после перехода Финляндии от Швеции к России.

Но это более поздняя история.

Земли объединял еще отец Иоанна, Василий III, но это не было созданием единого государства, ибо феодальная аристократия не желала терять свои права и привилегии. Извечный вопрос: что создает единую страну? Земли с народами или народы с землями?

Для понимания весьма важны выработанные в ходе эволюции принципы взаимоотношений личности, общества и государства. Разброс цивилизаций на основе этих принципов очень широк.

На одном крайнем фланге окажутся общества, в которых развит принцип предельного индивидуализма. В идеале – это общество анархистов, где должна быть обеспечена полная свобода личности, но – подкрепленная абсолютным верховенством закона, который выше любого должностного лица.

На другом крайнем фланге расположены общества, стоящие на принципах абсолютного коллективизма, то есть полного подчинения личности обществу, его канонам. К числу таких относится Россия.

Промежуточное положение займет все разнообразие остальных форм взаимоотношений отдельной личности и общества.

Такое ранжирование цивилизаций, конечно, условно. В каждом обществе имеются многочисленные нюансы во взаимоотношениях личности и семьи, личности и разнообразных общественных структур. К тому же надо учитывать, что, невзирая ни на какие принципы, попадали во власть и дураки, и негодяи.

Но наша тема – Россия. Страна «абсолютного коллективизма». Как это ни парадоксально, оптимальный способ руководства такой страной – абсолютная монархия. Мы пытались уже показать: Москва стала центром, объединила все окружающие земли именно потому, что здесь, в лесах, подальше от всех былых центров, долгое время отрабатывалась именно такая система власти. А попутно выработалось интуитивное понимание каждым человеком, а значит, и всем народом, роли и места его национального государства. Для русского крестьянина, и не только крестьянина, всегда было важно, чтобы, по формулировке Пушкина, был в России человек, стоящий выше всего – даже выше закона. Чтобы где-то наверху был человек, заранее освобожденный от всяких соблазнов лежащей во зле земли, для которого по праву его рождения и по долгу его рождения ничего, кроме блага русского народа, больше не нужно. Так писал Иван Солоневич: «Я знаю, что Русский Престол – это не дансинг, а это почти Голгофа».

Иоанн IV был царем, который ввел Россию в рамки Закона.

В феврале 1549 года, в восемнадцатилетнем возрасте, он собрал первый Земский собор с участием верхушки церкви и высших представителей боярства и дворянства. Царь обвинил бояр в злоупотреблениях и насилиях, но призвал забыть все обиды и действовать всем вместе на общее благо. Было объявлено о намеченных реформах и подготовке нового Судебника. Решением собора дворяне были освобождены от суда бояр-наместников и получили право на суд самого царя.

1550. – Вышел «Судебник» Иоанна IV, ограничивший власть наместников, отменивший податные льготы монастырей, ограничивший переходы крестьян двумя неделями (неделя до и после Юрьева дня). Появилось Уложение о военной службе дворян и детей боярских. Учреждено стрелецкое войско.

В усилении государства были заинтересованы практически все слои общества, то есть реформы проводились не в угоду какому-либо одному сословию, и не против какого-либо сословия. Реформы означали формирование Русского сословно-представительного государства. При этом подразумевалось и осуществлялось на практике разумное равновесие в распределении власти между рядом сословий (Земские соборы), правительством (Избранная Рада) и царем.

1551. – Московский собор принимает и обнародует «Стоглав», кодекс правовых норм русской церкви («Стоглавый собор» духовенства и боярства проходил в 1550–1551 годы). Двуперстие для крестного знамения утверждено в качестве догмата. Боярская дума собирается отныне крайне редко – ее заменяет узкий круг советников, Избранная рада, во главе с А. Ф. Адашевым. Эпидемия чумы. Перепись земель. Финансовая реформа (продолжалась до 1552).

При подготовке к Собору проводилась сверка богослужебных книг с «греческими книгами», и если сегодня учебники сообщают: «Некоторые ошибки Стоглавого Собора были внесены в богослужебные книги и сделались главными началами для последующего церковного раскола», – а мы знаем, что через сто лет, при начале церковной реформы Никона в Москве не могли вообще найти какие-либо «греческие книги», то следует спросить себя: насколько достоверны традиционные представления об истории религий?

В Свияжске в соборе, построенном как раз в 1551 году, сохранились уникальные свидетельства религиозных воззрений тех лет: во-первых, единственное полное фресковое византийское оформление церкви, с четырехконечными равносторонними крестами (никаких шести– или восьмиконечных), с единственной сохранившейся в нашей стране, не замалеванной фреской Св. Христофора со звериной головой, опершегося на меч, и с единственным же прижизненным портретом самого 28-летнего царя Иоанна.

Об изображении Св. Христофора ныне спорят. Неужели это христианская фреска? Да, вполне. Мученика Христофора обычно представляли с песьей головой, а в Свияжске он – то ли с песьей, то ли с лошадиной. Сейчас таких изображений практически нигде не осталось; позднейшая церковь боролась с ними, как могла. Вот и о свияжских фресках бывший Тобольский архиепископ Евлампий Пятницкий в 1859 году писал в Священный Синод, что надо бы их переписать, ибо «порядок расписания не имеет богословской мысли и не каноничен». Но эта фреска цела, напоминая, что мы далеко не все знаем об истории российских верований.

1552, июнь. – Реорганизовав свою армию и увеличив артиллерию, Иоанн IV отправляется на завоевание Казани во главе огромного войска – 150 тыс. человек и 150 пушек. Теперь стрельцы шли в тиллерийскому корпусу «топчу оджагы». Россия вовремя перенимала военные новшества у турок, – ведь янычары уже не раз приходили на Оку, а крымцы утвердились в Казани; еще немного, и пределы Османской империи достигли бы Волги.

Татарские историки видят большую несправедливость в том, как обошелся с Казанью Иоанн Грозный. Однако нам хотелось бы рассмотреть этот вопрос поподробнее и без эмоций. По всей Европе шел процесс эволюции национально-государственных структур: одни союзы возникали, другие распадались; братья, возглавив соседние княжества, воевали друг с другом; враги искали общего сюзерена.

К воцарению Иоанна история военных контактов между Казанью и Москвой составляла уже 108 лет. Из одиннадцати войн шесть начинали казанцы (1439, 1445, 1505, 1521, 1523 и 1536 годы) и пять – московиты (1467, 1478, 1487, 1530 и 1545 годы). Войны 1549 и 1550 годов, проведенные Иоанном по настоянию митрополита Макария и бояр, войнами назвать трудно: это были походы, причем полностью неудачные. Но самое важное, что с московской стороны не было войн «с татарами»; не было даже династических войн. Шла борьба против общего врага, захватившего в Казани власть.

Ведь кто такие татары – вопрос не простой. Когда-то земли от Балтики до Урала занимали немногочисленные финно-угорские племена. Потом сюда пришли столь же немногочисленные славяне с запада и тюрки с юга. Ассимилируясь с финно-угорами, славяне породили русский этнос, а тюрки булгарский. Это был многовековой процесс; не исключено, а даже скорее всего, были и перемешивания славян с тюрками, а русских с булгарами, через обмен женщинами. (Биотехнологи обнаружили, что генетически современным русским москвичам ближе казанские татары, чем, например, русские-костромичи.)

Существенно позже в Казани появились степняки – «чистые» тюрки. Но они появились не как равные среди равного оседлого населения, а принесли с собою новые для этих мест правила, выступая в качестве руководящей силы, ибо это были конные, мобильные воины. Со временем на всей казанской территории сложилась иерархия национальностей: чуваши, черемисы, булгары, – а на верху пирамиды оказались крымцы. Политически же казанская элита разделилась на две партии: «русскую» и «восточную». Мы здесь, кстати, видим аналогию с ситуацией в Великом княжестве Литовском, а позже и в Речи Посполитой, где тоже существовали «русская» (промосковская) и «западная» партии.

Первым пришлым ханом стал в Казани Улу-Мухаммед; он организовал два первых военных похода на Москву, в 1439 и 1445 годах. Затем ни разу в Казани не было «собственного» хана: их поставлял или Крым, или Московия. Но крымцы были явными, очевидными вассалами турецкого султана, – через них шла экспансия Турции. А ведь ни Турция, ни Крым никогда не были родиной булгар!

Кто же воевал с Москвой? И с кем воевала Москва?… Не случайно в книге «Очерки по истории Казанского ханства» (которую мы здесь широко используем) М. Худяков никогда не применяет термина «татарское правительство», а только «казанское», хотя слово «татары» то и дело спадает с его пера. С другой стороны, московитов, жителей региона, который в тот период еще не объединил всей России под своим началом, он неизменно называет «русскими».

Только две державы представляли геополитические центры по, условно говоря, меридиану 40 градусов восточной долготы: Московия, превращавшаяся в Россию, и Турция. Логика событий вела к тому, что если Казань не будет в союзе с Москвой, то непременно станет полным вассалом Турции. Уже до воцарения Иоанна ситуация на восточном направлении внешней политики стала для Москвы нетерпимой. И хотя для царя важнее было западное направление политики, он отвлекся на решение казанской проблемы, и поступил совершенно верно. Что ж, были и ошибки: куда без них. Но проблема была решена.

Так рассмотрим же, что и как было сделано.

После двух неудачных походов занялись выработкой серьезного и подробного плана действий. Он был составлен умно и осторожно, и самое главное – был вполне осуществим, как показала история присоединения земель Ногайского царства через несколько лет. К обсуждению деталей привлекли многих, считавшихся специалистами, в том числе и казанских эмигрантов: «И нача государь со своими бояры мыслити, како с Казанию промышляти? И призывати почал казанских князей, которые из Казани приехали к нему служити…».

Прежде всего, надо было подготовиться с военно-технической стороны. Важным элементом мыслилось строительство новой крепости, Свияжска. В отличие от построенного ранее Васильсурска, сооружения оборонительного характера, Свияжск должен был стать военной базой для наступления: «И умыслил государь город поставити на Свияге на устьи, на круглой горе, промеж Щучия озера и Свияги реки, и рать свою послати в судех многую и конную; да запасы свои царские посылати великие, да и вперед к его приходам готов тот запас».

Проектировалось, а потом и было осуществлено создание по примеру Турции, передовой в то время страны, особого отборного войска, – и действительно был организован корпус стрельцов под командой «особых голов» (офицеров), в количестве тысячи человек, на 90 % набранных из провинциальных дворян. Царь испоместил из них всех, кто не имел подмосковных, владениями в ближайших окрестностях столицы в пределах 70-верстного радиуса от Москвы. Кстати, это позволяло подорвать частную военную службу у родовитых вельмож, создавав решительный перевес в пользу дворян. Царь получил регулярное войско, вооруженное огнестрельным оружием.

Армию усилили артиллерией; были вновь привлечены западноевропейские специалисты, которые ввели в военное дело новейшие инженерные изобретения, в том числе подкопы и мины под стены крепости. Пересмотрев причины неудач последних походов 1549 и 1550 годов, отказались от практики зимних походов, ранее представлявшихся более легкими в техническом отношении и экономными для населения, так как они не отрывали крестьян от полевых работ.

К выполнению военной части программы приступили ранней весной 1551 года. Внутри Руси была произведена заготовка строительных материалов для постройки крепости при устье Свияги, и весной сплавили лес по Волге. Одновременно началось установление блокады Казани. Один военный отряд пошел к устью Свияги; также царь «с Вятки велел прийти Бахтеяру Зюзину с вятчаны на Каму, да сверху Волгою государь прислал многих казаков; а велел стати по всем перевозам по Каме, по Волге и по Вятке реке, чтобы воинские люди из Казани и в Казань не ездили». Кроме того, отряд касимовских татар пошел «полем» на Волгу ниже Казани, чтобы, сделав на Волге суда, идти вверх по Волге и соединиться с русским войском в Свияжске. При русском отряде находились казанские эмигранты, числом до пятисот человек, а также Шах-Али, претендент на ханский престол.

24 мая при устье Свияги, внутри Казанского ханства, была заложена русская крепость.

Затем начался этап политической агитации.

Окрестное население пригласили от имени русского государя «у Свияжска города быти». Среди чувашей, черемисов и даже среди татар нашлись лица, которые заявили о принятии русского подданства и получили за это свободу от податей на 3 года и подарки – жалование, шубы и деньги. Русские воеводы в Свияжске приводили к присяге жителей окрестных селений. Черемис и чувашей отправляли группами в Москву представляться ко двору государя, «а государь их жаловал великим жалованьем, кормил и поил у себя за столом».

Уже первичные действия парализовали нормальную жизнь Казанского царства. Прекратился торговый обмен, нарушился подвоз продуктов, волжская торговля была уничтожена: всюду стояли заставы, плавание по рекам было запрещено, товары осматривались и отбирались. Страна была охвачена кольцом непроходимой блокады.

В июне в Казани начались волнения. «Чуваша арская» (по-видимому, Арские вотяки) приходили в столицу к ханскому двору «с боем на крымцев» и требовали подчинения московитам, но правительство крымца, оглана Кучака разогнало мятежников. Увеличивалось число недовольных непримиримостью правительства, которое довело жителей до такой крайности. Происходили волнения, и со дня на день можно было ждать переворота.

Понимая уже, чем дело кончится, крымский гарнизон решился на бегство, и триста человек, оставивши свои семьи, внезапно выехали из Казани. Судьба их оказалась печальной: «их побили на голову и потопили» на Каме. Сам Кучак попал в плен; всего в Москву было отправлено пленных 46 человек, – они все были казнены. Историк М. Худяков пишет: «Таков был конец крымского засилья в Казани; крымцы, составлявшие опору для хана Сафы и для Сююн-Бике, окончили дни на плахе в русской столице».

После бегства крымского гарнизона дни крымской династии на казанском престоле были уже сочтены, – власть перешла к сторонникам мира с Россией. Образовалось временное правительство, во главе которого стали оглан Худай-Кул и князь Нур-Али Ширин. Новое правительство немедленно вступило в мирные переговоры, и в Свияжск была отправлена депутация приглашать Шах-Али на престол. Начался дипломатический этап операции: Шах-Али заключил с казанцами перемирие на 20 дней и предложил отправить послов в Москву.

Посольство отправилось, везя согласие признать ханом Шах-Али, выдать русским хана Утямыша, царицу Сююн-Бике и оставшиеся в Казани семейства бежавших крымцев, а также освободить всех русских пленных; со своей же стороны Казань требовала снятия блокады и восстановления свободы передвижения. Москва эти условия приняла. В то же время русское правительство прислало в Свияжск свою инструкцию, согласно которой Шах-Али должен был управлять лишь луговой стороной и Арской землей, тогда как горная сторона (нынешняя Чувашия) целиком должна принадлежать русскому государству, поскольку государь эту сторону «божиим милосердием взял, до их челобития». Об этом условии казанцы не были извещены, а Шах-Али, узнав, что ханство должно разделиться на две части, очень возражал.

Переговоры для заключения окончательного договора состоялись в Свияжске 9 августа. Шах-Али произнес «от государя жалованную речь». Неожиданное объявление условия, касавшегося присоединения горной стороны к Московии, произвело тяжелое впечатление на казанцев. Посольство заявило, что многое является неприемлемым, и это не было пустой фразой. Шах-Али не стал вступать в пререкания и велел делать по государеву наказу, в случае же не принятия русских условий грозил разрывом переговоров и немедленным наступлением русского войска. В итоге договор был подписан на тех условиях, какие предложила Москва, вопрос же о горной стороне, с согласия обоих сторон, решено было передать собранию «всей земли», которое должно было быть созвано на границе спорной территории.

14 августа состоялось народное собрание – курултай, которое должно было выразить волю народа по вопросу о горной стороне. В собрании принимали участие духовенство, огланы, князья и мурзы. Собрание началось чтением договорных условий, предложенных московским правительством. Казанцы «все стали о горной стороне говорити, что того им учинити не можно, что земля разделити», но русские упорно стояли на том, что сам бог государю то учинил и что «тому уже инако не бывать, как его бог учинил», и достигли того, что казанцы согласились на русские предложения. Договор был подписан.

Кроме того, было отменено христианское рабство, которое, кстати, было не пожизненным, а до шести лет, и все русские пленники, находившиеся в пределах Казанского ханства, должны были получить освобождение. В первую очередь, немедленно, следовало освободить рабов, которыми владели в Казани князья, об остальных же невольниках казанцы дали обязательство, что они будут освобождены все до одного, – и впредь было запрещено, под страхом смертной казни, владеть русскими невольниками.

«Отмена христианского рабства составляла крупнейшую реформу в экономической жизни Казанского ханства, и эта реформа была обусловлена не внутренними потребностями, а давлением иностранного государства», – пишет М. Худяков. Понять эту фразу можно по-разному. Действительно, без дармового труда рабов благосостояние рабовладельцев должно было ухудшиться. Потребностей к такому шагу у рабовладельцев, конечно, не было, – понадобилось принуждение «иностранного государства».

После подписания договора началась поголовная присяга казанцев: к присяге пошли все люди казанские по сто человек, и по двести, и по триста. Присягали три дня кряду.

16 августа состоялся въезд Шах-Али в столицу. Вместе с ним в Казань вошел гарнизон – 300 человек касимовских татар и 200 русских стрельцов. 17 августа представители Москвы предложили хану приступить к освобождению пленных и рабов. Хан послал приставов и приказал собрать всех пленных к себе на двор и объявил им свободу. В первый же день было освобождено 2700 человек. Затем, судя по спискам, которые вели в Свияжске при выдаче хлебного довольствия, во всем Казанском ханстве было освобождено 60 тысяч невольников. Как потом оказалось, многих все же спрятали.

Затем в Казани осталось только русское посольство для наблюдения за освобождением рабов «и иных для управных дел», а русские войска были уведены, заставы сняты, блокада отменена.

В октябре в Казани в среде самого правительства возник раскол; во главе оппозиции стали сибирские князья Бибарс Растов с братьями. Они вступили в сношения с ногайцами, но заговор был раскрыт. Хан пригласил заговорщиков на пир во дворец, и верные хану князья произвели во время пира резню; успевших выскочить во двор убивали русские стрельцы, окружившие ханский дворец. Убийства были произведены также и в частных домах; всего в течение двух дней было убито 70 человек. Но многие успели бежать в ногайские степи.

Между тем Шах-Али был в безвыходном положении. Он дал слово казанцам «выпросить» у русских горную сторону и хорошо сознавал, что спокойствие не наступит, пока она не будет возвращена. Но на все просьбы он получал от русских категорический отказ: правительство заявляло, что царь ее не отдаст – «ему ее бог дал», «да если и отдать, то как же быть Свияжскому городу?», и т. д. Кроме того, русское правительство упрекало хана в несоблюдении пункта договора об освобождении всех невольников и постоянно пугало угрозой войны.

Пришло время для последнего пункта программы, политического: создания унии, союза двух государств. Для этого следовало заменить хана русским наместником. В таком случае нужда в разделении ханства на две части вообще отпадала; согласившись на унию, казанцы получали обратно горную сторону. Как реально осуществить этот проект? Сторонники Москвы, находившиеся в Свияжске, – князь Чапкун Отучев, Бурнаш и другие, советовали русским открыть военные действия против Казани. Казанское же посольство, оставшееся в Москве (князь Нур-Али Булатов Ширин и князь Костров, хаджи Али-Мерден), рекомендовало низложить Шах-Али и назначить в Казань русского наместника. Это более соответствовало намерениям русского правительства, желавшего покончить дело без войны.

В январе 1552 года московское правительство привлекло казанское посольство к обсуждению вопросов о причинах недовольства ханом, о способах его устранения, о том, «наместнику у них коим обычаем быти» и как ему присягать. В Москве никак не желали оскорбить национальных чувств будущих союзников.

Послы рекомендовали следующие мероприятия, при которых будущее устройство Казанского ханства под властью русского государя мыслилось вполне автономным. Они предлагали в своей программе: 1) сохранение в Казани мусульманской администрации, причем русскому наместнику предоставлялось право назначений и увольнений – он определял, кто из казанцев должен находиться на службе в Казани, кто на службе по деревням и кто удалялся в отставку в свои поместья; 2) сохранение автономии Казанского ханства в финансовом отношении – казной распоряжался наместник, а не центральное правительство русского государства; 3) прерогатива наделения землями предоставлялась не наместнику, а самому царю – единственный пункт программы, ограничивавший автономию местной администрации.

Итак, по проекту, выработанному самими казанцами, устанавливалась уния двух государств. Внутренняя организация Казанского ханства должна была остаться неприкосновенной; все сводилось к замене хана русским наместником, назначавшимся царем из числа русских людей, и к осуществлению основных пожеланий русского правительства – вечного мира между обоими государствами и уничтожения христианского рабства; казанцы получали воссоединение обеих частей своего государства, так как на искусственное отторжение горной стороны русское правительство могло смотреть лишь как на временную, а не постоянную меру.

Этот проект был одобрен комиссией И. В. Шереметева, А. Ф. Адашева и И. Михайлова, и принят царем. К осуществлению его тотчас же и приступили. В феврале 1552 года в Казань прибыл русский посол – сам А. Ф. Адашев, с целью низложить хана с престола. Адашев предложил ему впустить в город русского наместника и сдать крепость. Шах-Али решительно отказался передать власть и крепость наместнику, но дал согласие на отречение от престола. 6 марта он вывел русский гарнизон из Казани и вместе с ним уехал в Свияжск. Под фальшивым предлогом ему удалось вывести с собой из Казани 84 князей и мурз; их он передал русским в качестве заложников.

В тот же день в Казани была опубликована царская грамота о том, что 1) «по казанских князей челобитью» государь низвел хана с престола и дал им своего наместника; 2) наместником назначен свияжский воевода князь Семен Иванович Микулинский; 3) все казанские «лутчие люди» должны явиться в Свияжск и принести присягу наместнику. Объявление акта о присоединении Казанского ханства к России было встречено в столице с видимым спокойствием. Казанцы с огланом Худай-Кулом во главе дали согласие и просили наместника прислать в город князей Чапкуна Отучева и Бурнаша, которые привели бы казанцев к присяге.

7 марта Чапкун Отучев, Бурнаш и стрелецкий голова Иван Черемисинов приехали в Казань и привели казанцев к присяге.

8 марта они возвратились в Свияжск, и туда же отправилось посольство – муллы, князья и оглан Худай-Кул, которым наместник и другие воеводы присягнули в том, что на казанских «добрых людей» распространяются все привилегии русских «добрых людей», то есть бояр и дворян. Вслед за тем в Казань снова прибыли И. Черемисинов и переводчик для приведения к присяге всего населения, а также князья Чапкун Отучев и Кул-Али, и четверо детей боярских, чтобы следить за порядком перед въездом наместника и приготовить дворы для размещения русского гарнизона. Вечером наместнику доносили, что в городе все спокойно. Ночью в Казань прибыл багаж наместника и семьдесят казаков. Наутро был назначен въезд наместника в Казань.

Мы приближаемся к переломному моменту: через несколько часов казанцы САМИ повернут колеса своей судьбы в сторону трагедии, нарушив договор, изменив только что принятой присяге.

9 марта утром наместник, князь С. И. Микулинский выехал из Свияжска в Казань. Вместе с ним ехали воеводы, двигался военный отряд, сзади следовали заложники, выведенные Шах-Али 6 марта. На Волге у Крохова острова наместника встретили и приветствовали некоторые князья и другие казанцы. Затем на пути повстречалась ханша, жена Шах-Али, ехавшая в Свияжск. Из Казани к наместнику постоянно скакали русские гонцы с донесениями: в городе все было спокойно, Иван Черемисинов продолжал приводить жителей к присяге. Когда приехали на Бежбалду, трое из сопровождавших – князь Ислам, князь Кебек и мурза Алике Нарыков попросили разрешение ехать вперед. Разрешение было дано, и они уехали в город.

Прибыв в Казань, эти трое заперли крепостные ворота и распространили ложный слух, будто русские намерены устроить резню, перебить всех казанцев. Слух произвел смущение, и многие стали вооружаться. Между тем воеводы и русский отряд медленно приближались к городу, двигаясь по открытой равнине, отделявшей Бежбалду от столицы. Наместник подъехал к Казани, и на Булаке его встретили выехавшие навстречу князь Кул-Али и Иван Черемисинов, который доложил: «Лиха есмя по сесь час не видали; а те, перво как прибежали от вас князи, так лихие слова почали говорити, и люди замешались, иные на себя доспех кладут». Бояре подъехали к крепости, к Царевым (Ханским) воротам. Ворота были заперты; перед ними наместника встретили оглан Худай-Кул, князь Алиман и другие князья. Они успокаивали бояр, просили не волноваться, говорили, что возмутили народ лихие люди, и надо подождать, пока успокоятся.

Озадаченные бояре послали в крепость оглана Худай-Кула и князя Бурнаша спросить, почему казанцы изменили, а также уверить, что русские никакого зла никому не причинят. Казанцы ответили, что жители боятся резни, слушать объяснений не пожелали и выпустили оглана Худай-Кула и князя Бурнаша с ответом из крепости. Русские неоднократно пытались начинать переговоры, но не добились никаких результатов. Воеводы стояли у ворот весь день и переночевали в посаде. Утром переговоры возобновились и продолжались до полудня без всякого результата: князь Чапкун решил не сдавать Казань русским без боя. Русские стрельцы и имущество воевод, присланные в Казань, были задержаны в крепости.

Видя безнадежность своего предприятия, князь С. И. Микулинский решил возвратиться в Свияжск. Ему и не оставалось ничего другого, ибо брать крепость силой он не мог, не имея полномочий и войска. Наместник с немалым конфузом отправился обратно, причем на прощанье русские ни посада не сожгли, никого не убили и не разграбили.

Проект мирной унии рухнул.

После своей бескровной «победы» казанцы поубивали стрельцов и других русских, оказавшихся в городе в момент переворота, всего 180 человек. Привезенную в ханский дворец «рухлядь воеводскую» поделили между собой.

«На смену унывавшего и малодушного, не отличавшегося благоразумием правительства Худай-Кула, в Казани было образовано новое правительство, полное пламенного патриотизма и энергично выхватившее из рук иностранцев инициативу. Во главе правительства стал князь Чапкун Отучев. Своей задачей оно поставило спасение независимости и национальную оборону».

Мы выделили эту фразу из книги М. Худякова курсивом. Худяков настоящий ученый, историк, но все же он сам был уроженцем Татарии и, наверное, пламенным патриотом. Мы с уважением относимся к его мнению, но все же эта фраза представляется нам поразительной. Не потому, что сами казанцы гоняли по углам своих вотяков и мордву, наплевав на их патриотизм. И не потому, что сами предпочли войну миру со своим ближайшим соседом. Она поразительна при сравнении с фактами, которые сообщает историк в следующих же абзацах, сразу после восхищения правительством, которое, «выхватив из рук иностранцев инициативу», озаботилось спасением независимости:

«Правительство немедленно занялось вопросом об избрании хана, и на престол был приглашен астраханский царевич Ядыгар-Мухаммед, живший в Ногайском княжестве; к нему было тотчас же снаряжено посольство».

Хан Ядыгар (иначе – Едигер) из Астраханской династии был внуком сарайского хана Сеид-Ахмеда и сыном астраханского хана Касима. В 1542 году Едигер выехал на службу в Россию, и если бывал в Казани, то в составе русского войска в 1550 году. В том же году он оставил русскую службу и уехал в Ногайское княжество. Вот его и позвали, для вящего избавления от иностранного владычества.

Мы видим здесь возможность еще раз показать принципиальную разницу в стиле правления, принятом в России и волжской Булгарии. В России в первые же годы царствования Иоанна Грозного завершился «фазовый переход», – структура власти окончательно приняла форму абсолютной монархии. Этот стиль правления вырабатывался долго: еще прадеда Иоанна Грозного, Василия II Темного, меняли на троне то Юрий Дмитриевич Галицкий, то Василий Юрьевич Косой, то Дмитрий Юрьевич Шемяка. Но уже его дед и отец могли оставить заботы об удержании у власти и сконцентрироваться целиком на интересах страны; они стали собою олицетворять государство. Оказалось, что это – лучший стиль правления, какой только может быть на наших широтах, что подтверждается результатами, – ростом страны.

По московским понятиям того времени, настоящий суверен должен был отвечать трем условиям: происходить из древнего рода, занимать трон по праву наследования и не зависеть ни от какой другой власти, внешней или внутренней. Иначе это не властитель, а временщик. Покуда польский трон занимал наследственный монарх Сигизмунд Август, Иоанн IV, обращаясь к королю Польскому, звал его братом. Однако он отказался называть так преемника Сигизмунда, Стефана Батория, потому что этого короля избрали на должность.

Когда перед Москвой вставал вопрос об установлении отношений с какой-либо иностранной державой, она доискивалась, сам ли себе во всем хозяин ее король, – не только в сношениях с другими странами (такими вещами западная дипломатия тоже всегда интересовалась), но и в своем собственном королевстве. Так было уже при отце Иоанна: в 1532 году на предложение Бабура, главы только что основанной в Индии Могольской династии, «быть в дружбе и братстве» с Великим князем московским Василием III, Москва ответила отказом, ибо не было ясно, Бабур – государь или государству тому урядник.

Позже, в 1570 году Иоанн IV писал королеве Елизавете: «И мы чаяли того что ты на своем государстве государыня и сама владеешь и своей государьской чести смотришь и своему государству прибытка. И мы потому такие дела и хотели с тобою делати. Лжно у тебя мимо тебя люди владеют и не токмо люди, но мужики торговые и о наших о государских головах и о чести и о землях прибытка не смотрят, а ищут своих торговых прибытков».

Предъявляемым Москвою высоким требованиям отвечали только два властителя в мире: турецкий султан и ее собственный Великий князь. Вот между ними, на самом-то деле, и шел спор о всей Восточной Европе. Государь, его окружение, и даже обычные служилые люди просто психологически не могли воспринимать крымских царевичей на казанском престоле иначе, как третьеразрядных руководителей: такой хан был вассалом Крыма, вассала Турции. Могли ли в Москве серьезно отнестись к хану Едигеру, наследнику угасшей династии, который уж и не чаял, к какому забору прислониться?

Между тем правительство Чапкуна Отучева, отказавшись от союза с Москвой и, соответственно, мирного решения проблемы целостности ханства, решило силой вернуть горную сторону. Сначала казанцы потерпели неудачу, но затем вся горная сторона отложилась от Москвы, и только Свияжск остался в руках русского воинства.

Нельзя сказать, что результаты годичных усилий московского правительства свелись к нулю. Да, политическая программа оставалась невыполненной: всех успехов было – Свияжск и освобождение из плена невольников, – но теперь у России была реформированная армия и наработанный опыт. Была возможность снова начинать блокаду речных путей, и так как надежд на добровольное присоединение Казанского ханства к России не осталось, правительство стало готовиться к серьезной войне.

Немедленно по открытии навигации была возобновлена оккупация речных путей и установлена блокада Казани; заставы поставили, как и в предыдущем году, по берегам Волги, Камы и Вятки. В Свияжск двинули оборонительную артиллерию, направили туда и обширный запас продовольствия, для снабжения всех оккупационных отрядов.

А казанцы захватили на лугах у Свияжска стада, привезенные русскими для заготовки питания; затем посланная в погоню сотня казаков потеряла 70 человек, вооруженных пищалями, а казачий отряд из 30 человек, ехавший в Свияжск за продовольствием для главной камской заставы, попал в плен, был доставлен в столицу, где всех пленников убили. На Каме русские прозевали хана Едигера, который незаметно переправился через реку и, прибыв в Казань, занял ханский престол.

Карта, разумеется, современная, – мы только убрали с нее значки бензоколонок. Слева виден Васильсурск; Свияжска на карте нет, но читатель, найдя Зеленодольск, ниже него увидит устье реки Свияги, где и был построен этот городок. Сейчас это – погибающий поселок с двумя сотнями жителей, его уже и на карты не наносят

Русское правительство стало готовиться к наступательным военным действиям в мае; в середине июня царь выехал из Москвы в армию. Турция немедленно вмешалась: в тот самый момент, когда русская армия выступала в поход, хан Девлет с крымским войском и турецкими янычарами неожиданно вторгся в Россию и быстро дошел до Тулы. Русские принуждены были прежде, чем начать поход против Казани, двинуть свои главные силы – правый фланг, авангард и половину царской гвардии, против крымцев и турок. Расчет хана Девлета не удался: он полагал, что русское войско успело продвинуться на восток и путь на Москву свободен. В виду приближения значительных русских сил, осада Тулы была прекращена, и Девлет отступил.

После этого прерванный поход на Казань был возобновлен. Русскому правительству стоило огромных усилий организовать этот грандиозный поход, и дело не обошлось без заминок: новгородцы заявили, что они отказываются участвовать, так как им невозможно быть так долго в пути и стоять под Казанью. Правительство на это ответило, что кто не желает участвовать в походе, может вернуться обратно, но кто пойдет, будут наделены поместьями под Казанью. Мера подействовала, и все новгородские дети боярские, мелкопоместные дворяне изъявили единогласно желание идти в поход.

5 августа русская армия переправилась через Суру и вступила в пределы Казанского ханства. На границе царя встретили гонцы из Свияжска и депутация «горных людей». 13 августа достигли Свияжска. С 16 по 20 августа производилась переправа через Волгу; 20 августа царь высадился на устье Казанки, близ заводи Тирен-Узяк.

Войска готовились к долгой осаде и были намерены даже зимовать под Казанью. Осада была подготовлена тщательным оборудованием военной базы в Свияжске, где были устроены громадные склады продовольствия и снаряжения; без этого осада была бы немыслима. Казанская артиллерия значительно уступала русской, насчитывавшей 150 орудий, но главную особенность военной организации у русских составляло применение новейших технических изобретений, в том числе – подкопов и мин при помощи пороха, и эти усовершенствования сыграли решающую роль при осаде Казани. Русское правительство позаботилось тем, чтобы поставить свое осадное дело наравне с западноевропейской техникой, а руководителем минных подкопов был, по преданию, английский инженер по фамилии Бутлер. И потому осада оказалась менее долговременной, чем ожидалось: крепость не могла устоять против разрушительного действия подкопов под стены, взрывавшихся при помощи пороха.

2 октября Казань была взята. Этот день, по мнению М. Худякова, «знаменовал собою гибель материального благосостояния, накопленного целыми поколениями, и утрату культурно-бытовых ценностей, которые теперь были безжалостно извлечены из укромных уголков, где они бережно сохранялись, без сожаления были изломаны, изуродованы, потеряны, уничтожены. Тысячи драгоценностей, ювелирных украшений, тканей, произведений высокого мастерства и искусства безвозвратно погибли. Богатству народа был нанесен страшный удар, от которого он едва ли мог бы оправиться. Громадный город сделался жертвою солдатского грабежа».

Более того, взятие Казани многие «политически окрашенные» историки рассматривают как проявление имперских амбиций русских, занятых порабощением народов. А некоторые «специалисты» говорят даже о том, что присоединение к России Казанского ханства было актом геноцида дотоле свободного татарского народа.

На самом же деле битва за Казань шла, главным образом, не между русскими и «свободным народом», а между войсками Иоанна Грозного и армией, призванной Едигером из Астрахани и Крыма. Трудно сказать, сколько всего он привел иностранных боевиков, а во время решающей схватки его окружало 10 тысяч воинов. Что касается московского войска, то в нем татар было больше! Под русскими знаменами было 60 тысяч московских и касимовских (Шагалиевских) татар, в основном в коннице. Согласно «Казанскому летописцу», Иоанн Грозный так «учинял началники воев»: «В преднем же полку началных воевод устави над своею силою: татарского крымскаго царевича Тактамыша и царевича шибанского Кудаита… В правой руце началных воевод устави: касимовского царя Шигалея… В левой же руце началные воеводы: астороханский царевич Кайбула… В сторожевом же полце началныя воеводы: царевич Дербыш-Алейо».

Ранее в том же «Летописце» сообщено следующее: «прииде в Муром-град царь Шигалей ис предела своего, ис Касимова, с ним же силы его варвар 30 000; и два царевича Астроханской Орды… Кайбула именем, другой же – Дербыш-Алей…, дающиеся волею своею в послужение царю великому князю, а с ними татар их дватцать тысящ».

Именно татары первыми пошли в прорыв – в пролом стены после ее подрыва, и именно они отличились особой жестокостью в расправах, когда город был взят. Русские же поддержали их в полной мере, лишь наткнувшись на десятки тысяч замученных русских рабов.

Эти данные не были секретом никогда. Но во все столетия, прошедшие с тех дней, из каких-то соображений продолжается противопоставление русских и татар: «Чудовищное избиение жителей взятой Казани составляет одну из самых тяжелых страниц русской истории. Такою колоссальною гекатомбою человеческих жертв закончился «крестовый поход» христолюбивого воинства против казанцев, первое выступление русского государства на путь территориальных завоеваний». Что ни слово, то ложь. Неужели надо, чтобы эта история повторилась еще раз?…

После взятия города поздравления царю принес бывший хан Шах-Али: «Буди, государь, здрав, победив сопостаты, и на своей вотчине на Казани вовеки!» А царевич Едигер оказался в плену, но вскоре принял крещение и получил новое имя – Симеон Касаевич. Он не только сохранил титул «царь Казанский», но и занял высшее положение в Московском государстве – в летописях при описании различных церемоний царь Казанский упоминается на втором месте после Иоанна Грозного, – возможно, для примера прочим государям.

…12 октября Иоанн IV двинулся в обратный поход. В Казань был назначен наместник – князь А. Б. Горбатый-Шуйский.

В течение нескольких лет были покорены подвластные Казани народы (черемисы, мордва, чуваши, башкиры – в главе «Всея Русь при Иоанне Грозном» мы рассказывали, как было организовано на этих землях внутреннее устройство). Все среднее и нижнее Поволжье, и вся область на реке Каме вошли в состав Московского государства.

Военные успехи открыли для колонизации огромные пространства плодородных и малонаселенных земель. В 1580-е годы здесь возникают новые города – Самара, Саратов, Царицын, Уфа. Отстроенная Казань превратилась в большой город с каменным кремлем.

Преобразовав свою страну по турецкому образцу, Иоанн IV создал могущественную военную державу, которая за несколько лет вдвое увеличила свою территорию.

Были приобретены огромные пространства черноземных земель. Они плодоносили втрое-вчетверо лучше, чем песчаные почвы Руси. Эти пространства были почти не заселены; кочевники сами не пахали землю и не давали этого делать другим. Лишь вокруг Казани имелись довольно многочисленные поля и деревни оседлых булгар, которых затем назвали татарами. Русские крестьяне массами переселялись на степные просторы. На переправах и в устьях рек строились городки-укрепления; под их стенами крестьяне-переселенцы распахивали поля, постепенно продвигая пашню вглубь степей и лесов. Местные землепашцы – татары, мордва, чуваши – считались такими же черносошными крестьянами, как переселенцы; они платили «ясак» и русским «даньщикам», и местным помещикам-«мурзам».

И точно так же татарская знать была уравнена с русскими дворянами. Уже вскоре татарские полки под командой Шах-Али и ходили вместе с русскими полками на Ригу и Ревель.

О военных, торговых и других реформах Иоанна Грозного написано немало; мы не будем повторяться, а ограничимся перечнем некоторых из них, но не всех, ведь наша задача – показать эволюцию русской государственности.

«Судебник» Иоанна Грозного был уже коротко упомянут в нашей книге, но он достоин большего. Приведем мнение Ивана Солоневича (см. «Народная Монархия»), который писал, имея в виду этот документ:

«Мы, обманутое поколение, росли в том убеждении, что у нас, на Руси, плохо все. Нам, обманутому поколению, учителя в гимназиях, профессора в университетах, публицисты в газетах и всякие другие сеятели во всяких других местах тыкали в нос по преимуществу Англию: к концу XIX века обезьянья мода несколько переменилась: уже не французской, а английской короне стала принадлежать русская интеллигентская душа. И русской интеллигентской душе тыкали в нос английский Habeas corpus act,[21] совершенно забывая упомянуть о том, что в варварской Руси «габеас корпус акт» был введен на сто двадцать лет раньше английского: по «Судебнику» 1550 года администрация не имела права арестовать человека, не предъявив его представителям местного самоуправления – старосте и целовальнику, иначе последние по требованию родственников могли освободить арестованного и взыскать с представителя администрации соответствующую пению «за бесчестье».

Но гарантии личной и имущественной безопасности не ограничивались габеас корпус актом. Ключевский пишет о «старинном праве управляемых жаловаться высшему начальству на незаконные действия подчиненных управителей» – «по окончании кормления обыватели, потерпевшие от произвола управителей, могли обычным гражданским порядком жаловаться на действия кормленщика» и «обвиняемый правитель… являлся простым гражданским ответчиком, обязанным вознаградить своих бывших подвластных за причиненные им обиды… при этом кормленщик платил и судебные пени и протори… Истцы могли даже вызвать своего бывшего управителя на поединок… Это было приличие, охраняемое скандалом… судебная драка бывшего губернатора или его заместителя с наемным бойцом, выставленным людьми, которыми он недавно правил от имени верховной власти».

А ведь «Судебник» 1550 года не был каким-то особым нововведением: он только оформил то писаное и неписаное право, которым и до него жила Московская Русь!

Расширение государства за счет присоединения земель, населенных самобытными народами, требовало коренной реформы местного управления, – она и была проведена в 1555–1556 годах. Вместо «кормлений» наместников и волостелей на местах ввели самоуправление. (Его пытались ввести еще в 1539.) Отныне страна делилась на уезды, которые состояли из города и сельских общин, соединенных в волости и станы (пригородные волости). В городах и волостях из «лучших» посадских людей и черносошных крестьян выбирали на один-два года земских старост. Они вели раскладку податей и повинностей, записывали «в тогло», контролировали меры и весы, клеймили лошадей, проводили мирские выборы. Коллегия земских старост вела суд по мелким гражданским и уголовным делам.

Следующий уровень самоуправления представляли губные старосты. Духовенство, дворянство и черные крестьяне выбирали в городе и уезде из высшего дворянства двух губных старост, которые вели следствие и суд по особо опасным делам, могли выносить смертные приговоры. Они подчинялись созданному еще в 1539 году Разбойному приказу (ныне МВД). В помощь им выбирались из «лучших» посадских и крестьян губные целовальники (присяжные заседатели), дьячки (секретари) и полицейские чины (сотские, пятидесятские, десятские). Губные старосты и выборные городовые приказчики (судейские чиновники) осуществляли контроль над земством. Помещичьих и боярских крестьян судили сами помещики и бояре, за исключением дел, связанных с убийством и грабежом.

Завершена была реорганизация центрального управления тем, что управление стало строиться не по территориальному, а по ведомственному признаку. Самыми важными являлись приказы Посольский, Разрядный, Разбойный, Большой приход (сбор налогов). Причем приказы дополнительно получили судебные функции.

Лев Тихомиров так суммирует административное устройство земской Руси:

«Воевода, как представитель царя, должен был смотреть решительно за всем: чтобы государство было цело, чтобы везде были сторожа, беречь накрепко, чтобы в городе и уезде не было разбоя, воровства и т. д… Воевода ведал вообще всеми отраслями ведения самого государя, но власть его не безусловна и он ее практиковал совместно с представителями общественного самоуправления. Вторым лицом после воеводы является губной староста, ведавший дела уголовные. Его выбирали дворяне и боярские дети.[22]

Затем следует земский староста – власть, выбранная городским и уездным населением. При нем состояли выборные от уездных крестьян советники. Они составляли земскую избу. Дело земского старосты и советных его людей состояло в раскладке податей, в выборе окладчиков и целовальников. В дело распределения оклада воевода не мог вмешиваться точно так же, как и в выборы, не мог сменять выборных лиц и вообще не имел права «вступаться» в мирские дела. Кроме выборов земская изба заведовала городским хозяйством, разверсткой земли и могла вообще обсуждать все нужды посадских и уездных людей, доводя, о чем считала нужным, воеводе же или в Москву…

У крестьян уездных, кроме общей с городом земской избы, были и свои власти. Крестьяне выбирали своих общинных старост, «посыльщиков» (для сношения с воеводой и его приказными людьми), выбирали земского пристава «для государева дела и денежных сборов». Приходы выбирали также священников и церковных дьячков, которые имели значение сельских писарей. По грамотам Грозного, монастырские крестьяне избирали у себя приказчиков, старост, целовальников, сотских, пятидесятских, десятников… Монастыри определяли свои отношения к крестьянам «уставными грамотами»… Всякие правители, назначаемые в города и волости, не могли судить дел без общественных представителей… Наконец, по всем вообще делам народ имел самое широкое право обращения к Государю».

Соловьев пишет на ту же тему: «Правительство не оставалось глухо к челобитьям. Просил какой-нибудь мир выборного чиновника, вместо коронного – правительство охотно соглашалось. Бьют челом, чтобы городового приказчика (коменданта) отставить и выбрать нового миром – государь велит выбирать».

На ту же тему и Ключевский: «Оба источника правительственных полномочий – общественный выбор и правительственный призыв по должности – тогда не противополагались друг другу как враждебные начала, а служили вспомогательными средствами друг для друга. Когда правительство не знало, кого назначить на известное дело – оно требовало выбора, и наоборот, когда у общества не было, кого выбирать, оно просило о назначении».

Иван Солоневич подводит итог:

«На основании, по-видимому, совершенно бесспорных фактических данных – мы должны придти к следующему. Та «азиатская деспотия», в виде которой нам рисовали Московскую Русь, имела свой габеас корпус акт, имела свой суд присяжных, имела свое земское самоуправление и имела дело со свободным мужиком. Не с крепостным и, тем более, не с рабом. И если мужик был прикреплен к земле, то совершенно тем же порядком и совершенно в той же форме, в какой служилый слой был прикреплен к войне».

1553. – Иоанн для обеспечения преемственности требует, чтобы бояре присягнули его малолетнему сыну. Князь Владимир Старицкий (двоюродный брат царя) отказался присягать сыну Иоанна, и часть бояр встает на сторону князя Старицкого. Даже Сильвестр и Адашев какое-то время колеблются.

1553, август. – Английский капитан Ричард Ченслер на корабле, снаряженном лондонскими купцами, в поисках пути с северо-востока Европы на Дальний Восток терпит крушение в Белом море и затем отправляется в Москву.

Летом 1554 года 30-тысячная русская судовая рать спустилась по Волге до Астрахани и добилась ее добровольного подчинения. Основным занятием жителей этого ханства было кочевое скотоводство; значительную роль играли промыслы: охота, рыболовство и добыча соли. Земледелие было незначительным, лишь по реке Бузану. Астрахань была центром транзитной торговли тканями и шелками с Востоком; меха, кожевенные изделия и другие товары ввозились из Казани и русских земель, рабы – из Крыма, Казани и Ногайской Орды. Улусные «черные люди» были обложены ясаком и находились в полной зависимости от светских и духовных феодалов.

Астраханское ханство всегда находилось в зависимости: сначала от Большой Орды, а после ее разгрома – от ногайцев и Крымского ханства. В XVI веке, в целях противодействия этому засилью, Астраханское ханство сблизилось с Русским государством и еще в 1533 году заключило с ним союзный договор. И вот в 1554 году Русь, заинтересованная в получении выхода к Каспийскому морю и защите от крымско-турецких нападений, организовала поход, свергла астраханского хана, враждебно относившегося к России, и посадило на его место другого. В 1556 году новый хан попытался выйти из подчинения Московскому государству, русские войска были вновь посланы к Астрахани, и Астраханское ханство было окончательно присоединено к России.

1554. – Перемирие с Ливонским орденом. Начало войны со Швецией (1554–1557).

1555. – Ричард Ченслер снова приехал в Москву. В Москве обосновывается английская торговая компания («Московская компания»); получив право беспошлинной торговли и другие привилегии, она добивается фактической монополии на русскую внешнюю торговлю.

Кто-нибудь задумывался: почему? Почему русская внешняя торговля была передана в руки иностранцев, англичан? Неужто Иоанн Васильевич был так глуп, что не понимал выгодности этой торговли? Нет, наша торговля была отдана иностранцам, потому что шведы не пропускали русских купцов на запад, а к нам не пускали мастеров из Европы. Россия находилась в блокаде, а в отношении военных грузов, в том числе оружейного металла, был прямой запрет Швеции. Даже с англичан шведы взяли обязательство, чтобы не возили военные грузы.

А отдали торговлю именно англичанам, потому что у них был флот. Вообще русско-английский торговый контакт произошел довольно случайно, ведь капитан Ричард Ченслер вовсе не к нам плыл, он искал северную морскую дорогу на Дальний Восток и в Индию. Кстати, много позже, когда Петр I посылал экспедиции по Северному морскому пути, он велел держать в строжайшем секрете, если удастся найти «дырку» в Тихий океан. Пролив из Северного Ледовитого океана в Тихий, как известно, открыл Витус Ионассен Беринг, датский мореход на русской службе, в ходе первой Камчатской экспедиции (1725–1730).

Затем, утверждение традиционной истории, что английская «Московская компания», получив от царя право беспошлинной торговли, добилась фактической монополии на русскую внешнюю торговлю, есть обман. Государство все равно держало эту монополию, англичане были просто зарубежными контрагентами русского правительства.

Неверно и то, что англичане торговали «беспошлинно». Они-таки платили пошлину, но вперед, поэтому и сложилось впечатление, что государство упускало свою долю.

И уж совсем выпадает из поля зрения историков, что через эту английскую «монополию» в нашу страну потекли деньги. Деньги! Своего серебра и меди у России не было в должном количестве. Со времен Орды, когда перешли от натурального налога к денежному, возникла эта проблема. Налоги были маленькие, но затем и в товарном обороте перешли от бартера, натурального обмена, к денежному, тем самым стимулировав торговлю и производство, – и сразу выяснилось, что общего эквивалента – денег, мало. Нехватка наличности ВСЕГДА была проблемой России.

И вот, англичане ввозят серебро, чтобы покупать наши товары. Пусть в небольших количествах, но все же… Напомним, даже при Петре нашим заграничным послам давали жалование на всё посольство мехами. Получил товар – и крутись: продавай, меняй, в общем, выживай за границей на заграничные же деньги, а наше серебро не трать. Даже при Екатерине II денежной наличности было в сто раз меньше потребного. Был такой случай: наши офицеры, будучи за границей, закупили для войсковой части местное продовольствие у местных же немцев. Императрица была в гневе: как посмели оставить русские деньги иностранцам? И дело не в желании поддержать «отечественного производителя», а в том, что сохранение своей наличности было задачей номер один. Что уж говорить о временах Иоанна IV.

Русские копейки при нем были такие маленькие, как чешуйки; их во рту держали при расчетах, чтобы не выронить. Называли «блоха». Изготавливая денежки, рубли на сто частей рубили. Даже в XVII веке европейские серебряные талеры перепечатывали на ефимки; было запрещено торговать серебром иначе, как через госконтору.

1557. – Со Швецией заключен мир на сорок лет (не удержался и четырех лет). Приезд в Москву кабардинского посольства. Оформление вассальных отношений Кабарды с Россией. Голод по всей земле.

Сельскохозяйственные кризисы постоянно сотрясали страну. Особенно сильно хозяйство упало в XVI веке, вследствие быстрого отлива крестьянского населения на вновь колонизированные юго-восточные окраины. Дворяне были закреплены за землей, с которой получали свое содержание, но крестьяне – нет, и они, естественно, уходили в места с большей продуктивностью угодий. Причем при существовавшей «договорной» системе взаимоотношений между крестьянами и землевладельцем, по которой община платила за каждого ушедшего, было выгодно уходить всей общиной.

Все это показывает нам, сколь хрупка была организация жизни в северо-восточной части Европы. Без государства здесь вообще не было бы никакого общественного развития. А государству были нужны служащие, а служащих надо было содержать, но земля при оттоке работников не давала прежнего обеспечения князьям, как и другим землевладельцам. Не получая средств, вотчинники в массе своей начали обращать земли в меновую ценность, в большом количестве продавали и закладывали свои земли в монастыри, а владевшие землей на основании службы просто нищали.

Денежное обеднение князей явствует из многих грамот XVI века. Так, сохранилось любопытное завещание богатого капиталиста Протопопова (1532 год, незадолго до воцарения Иоанна), дававшего деньги в ссуду; как видно из документа, в числе его должников было много родовитых князей. Представитель одного из знатнейших владетельных княжеских родов, князь И. Д. Пенков, должен был этому заимодавцу 120 рублей (по тем временам – громадные деньги); другой родовитый князь И. М. Воротынский задолжал ему 20 рублей, князья Кубенский, Вислый и другие от 180 до 7 рублей.

В 1547 году Иоанн IV сосватал дочь известного воеводы, князя А. Б. Горбатова, за князя И. Ф. Мстиславского и в письме матери невесты писал: «Да сказывал нам брат твой Фома, что князь Александр (Горбатов), идучи на нашу службу, заложил платье твое все, и мы было велели платье твое выкупить, а брат твой Фома не ведает, у кого князь Александр то платье заложил; и мы тебя пожаловали, послали тебе от себя платье, в чем тебе ехати; и даст Бог приедешь к Москве и скажешь, у кого платье твое заложено, и мы велим выкупити».

Между тем государство в целом усиливалось, что позволило в 1550-х годах начать борьбу за выход к Балтике, дорогу к которой закрывал Ливонский орден. На счастье, Орден не имел союзников, так как все соседи – Польша, Швеция, Дания и Россия – претендовали на занятые им территории. Орден, вполне искусственное военное образование, не выражающее ничьих национальных интересов, балансировал главным образом между Россией и Польшей: в 1554 году заключил союз с Москвой, а в 1557-м подписал договор с польским королем Сигизмундом II Августом против России.

Здесь важно, что еще по перемирию 1503 года Орден обязался возобновить ежегодную выплату России дани за город Юрьев (Дерпт), установленную с давних времен, но за 50 лет не прислал дань ни разу. Россия считалась слабой, и с ней можно было не церемониться. Но Иоанн IV уже чувствовал, что время слабости прошло, и требовал своего. Вторым поводом к войне стала задержка Орденом 123-х мастеров, приглашенных Иоанном из Западной Европы. Кстати, кое-кого из этих мастеров, когда они потребовали свободы проезда, казнили.

В январе 1558 года Россия начала войну, причем в русское войско входили татарские отряды. Весной того же года взяли Нарву, летом – Дерпт, вернув старые русские земли. В Нарве Иоанн тут же основал корабельную верфь, поскольку не вечно же было находиться в зависимости от милости англичан. В 1559 году с Орденом заключили перемирие, но в 1560-м война возобновилась. Наши войска взяли Мариенбург и Феллин, разгромили войско Ордена и пленили его магистра. Но в ноябре 1560 года Орден признал власть над собою Сигизмунда II, по сути усилив Польшу своими войсками, и с 1561 года наступил второй период войны, в которой главным врагом России стала Польша, а военные действия перешли в Великое княжество Литовское.

Еще до начала войны с Польшей и Швецией из-за Ливонии, которая шла с 1561 по 1583 год, Россия «завязла» в Сибири, налаживая отношения с Сибирским ханством, располагавшимся по Иртышу и Тоболу. Первые контакты Руси с ним произошли в конце XV века, но только после взятия Казани Россия и Сибирское ханство получили общую границу. И кстати, если Нижний Новгород располагался на полпути между Москвой и Казанью, то Казань – на полпути между Москвой и Тюменью.

После присоединения к России Казанского царства за Волгой стали обосновываться русские промышленники. В верховьях Камы и по реке Чусовой клан Строгановых взялся за разработку мест, богатых солью и рыбой. В 1558 году Иоанн IV дал Строгановым на эти земли жалованную грамоту, разрешил призывать к себе крестьян, иметь небольшое войско и строить острожки для защиты от нападений воинственных вогулов (манси). Люди Строгановых также добывали железо, медь и, главное, серебро. Удержание этих земель становилось для России жизненно важным, а как их удержишь, имея в соседях народы с непредсказуемыми ханами во главе?

В 1555 году сибирский хан, спасаясь от нападений Бухары, принял вассальную зависимость от Москвы.

1560, сентябрь. – Смерть царицы Анастасии Романовны.

1560. – Начинается строительство в Москве Александровской слободы, храма Василия Блаженного, Печатного двора и Сокольничьего дворца, а в Казани – кремля. Начата «Степенная книга» Макария, описывающая историю правления и родословия царствующей династии (написана в период с 1560 по 1563 год).

1561. – Константинопольский патриарх признал царский титул Иоанна IV Грозного. Царь вступил в брак с дочерью кабардинского князя Темрюка Марианой. Мор в Новгороде и Пскове.

1562. – Изменение правил вступления в права наследства по всей стране: княжеские имения при отсутствии мужских наследников, а боярские – при отсутствии завещания или ближайших наследников переходят в собственность государства.

Овладев Смоленском и Витебском, в ноябре 1562 года Иоанн начал поход на Полоцк и взял его в феврале 1563-го, открыв дорогу на Вильно и Ригу. Тем временем внутри России нарастало противостояние «ветвями власти» и начались репрессии против членов Избранной рады, не желавших продолжения Ливонской войны.

1563. – Русь заключает союз с Данией против Польши и Швеции. Поход турок, татар и ногайцев на Астрахань.

1564, апрель. – После гонений на Адашева и Сильвестра и после смерти Макария (1563) Андрей Курбский, последний из советников начального периода царствования, бывший наместником Иоанна Грозного в Ливонии, бежит в Литву и предает военные тайны, а позже возглавляет военные походы против Московии.

Прошли новые репрессии против тех, кого ныне называют пацифистами. Безусловно, Ливонская война обострила противоречия как внутри российской элиты, так и между элитой и царем. Бояре поддержали царя в борьбе с Казанью и Крымом, так как набеги казанцев и крымчаков угрожали их вотчинам. Но значения борьбы за выход к морю они не понимали; государственный интерес был им чужд. Их противодействие выливалось в заговоры против царя.

В том же 1564 году крымский хан Девлет-Гирей напал на Рязань. Положение спасли будущие известные опричники Алексей Данилович Басманов-Плещеев и его сын Федор: находясь в своих рязанских поместьях, они собрали местных служилых людей и отбили набег.

До введения опричнины оставалось несколько месяцев.

Без анализа экономических взаимоотношений между всеми субъектами хозяйствования на Руси понять опричнину сложно. А ведь это всего лишь разновидность национализации земель. Сегодня, когда имеется уже практика «государственного», или «внешнего управления» на обанкротившемся предприятии, мы можем это понять.

Современному исследователю разница между русской культурой начала ХХ века, середины и конца того же века очевидна. А как нам понять разницу между русской культурой ХХ и XVI века? Нет теперь убежденных монархистов, – да, кажется, и вообще нет монархистов. Но ведь было время, когда вне монархии вообще не мыслилась жизнь, как и без Бога. Нет крестьян и дворян, а место церковной проповеди занял телевизор в красном углу любой избы. А это, между прочим, повысило и возможности внушения человеку определенных идей на логической основе. И вот, вбита со всей непреложностью мысль, что русские цари только и думали, как бы закабалить простого человека или захапать земли добродушных соседей. А демократические бояре желали вольностей простому человеку, а патриотические соседние ханы желали мира и дружбы между народами, – но цари их всех за это немилосердно казнили.

На самом-то деле было совсем наоборот.

С труда крестьянина жила держава. Так мог ли государь быть врагом крестьянам? Нет, он был защитником крестьян перед лицом дворянской элиты; его задачей, осознанно или нет, было достижение баланса интересов.

Самодержец – в отдельном ли княжестве, или в их союзе, – есть представитель всего народа, а не какой-то его части. Поскольку большинство народа, более 90 %, это были крестьяне, постольку царь оказывался в основном выразителем крестьянских интересов. А национальная элита – местные волостители, какими бы всемогущими ни казались они окружению своему, были не более, как прослойкой слуг царских, надобных царю для реализации этих интересов. Нужно создать определенные условия для безопасности страны, чтобы крестьянин мог спокойно трудиться, а среди этих условий – и защита границ, и развитие торговли, транспорта, связи, науки, образования. На поддержание этого комплекса отдай, крестьянин, плоды трудов твоих!

Как правило, элита живет за счет своей страны, но такое поведение нельзя назвать нахлебничеством, если она работает в интересах этой же страны. А вот когда элита начинает действовать исключительно в своих интересах, разоряя страну, а тем более – в интересах иных стран (как сейчас), то это катастрофа. В силу геоклиматических причин Россия проигрывает остальной Европе в возможностях содержать элиту; условия жизни у нас похуже, чем в других, более благодатных местах. Неудивительно, что у элиты появлялось и поныне появляется желание сменить страну проживания. Но ведь она стала элитой не по воле неких нематериальных сил; на ее воспитание и проживание затрачен скудный продукт родины.

Это очень сложный вопрос: как в бедной стране содержать свою элиту. Разбежится она, и пропадет государство. Вспомните: чем пришлось заниматься большевикам после массового бегства элиты в 1917–1918 годах? Создавать новую, «пролетарскую» элиту. Главное, не на льготы и привилегии надо смотреть, а на то, хорошо или плохо высший класс выполняет свои функции. Хорошо? – не жалко никаких льгот. Ну, а если плохо? Как заставить элиту работать на страну? Некоторые считают, что исключительно «кнутом». А кнут-то у кого?

Должны быть и моральные стимулы, вроде патриотизма и духовности. И были они, были, иначе Россия давно бы развалилась, да что там «развалилась», и не создалась бы даже. Был и «кнут» – в руках царя, выразителя воли народа. Лишь в имперский период этот «кнут» попал в руки дворянской знати, которая с легкой душой убивала неугодных ей императоров: половина из них, после Петра, была убита!.. Кнут в руках царя заставляет элиту работать на благо большинства. Кнут в руках элиты, как ее ни назови – дворянской знатью или партноменклатурой, при зависимом от элиты царе, генеральном секретаре ЦК или президенте, направлен против большинства и разоряет страну.

Объединяя Русь, Василий III продолжал дело своего отца, Иоанна III, отнимая у вотчинников города и посады, но так же, как отец, оставлял во владении князей часть их наследственных земель. Некоторые князья до времен Иоанна Грозного сохраняли свои обширные владения, в пределах которых пользовались независимой властью. Правда, у них оставались лишь «обломки» прежнего; уделов у них уже не было, а только измельчавшие вотчины. Подчиненное таким князьям население тем не менее видело в них сыновей и внуков прежних своих государей, полновластных удельных князей.

Существование таких независимых от самодержца владетелей не могло не беспокоить Иоанна IV. Он как раз настаивал на полном равенстве всех «слуг» перед государственной властью: «жаловати мы своих холопей вольны, а и казнити их вольны есмы». Он, как глава государства, совершенно естественно желал «самодержавием и великих и сильных в послушестве имети».

Но это лишь одна сторона дела.

Очень немногие из самостоятельных князей могли прожить с труда своих крестьян. Недостаток денег заставлял их продавать и закладывать свои вотчинные княжества, а покупщиками являлись чаще всего монастыри, накопившие в то время значительные капиталы, – что, кстати, говорит нам о принципиальной возможности создания на Руси государства на теократической основе. Усилению монастырей сильно содействовал и благочестный обычай давать вотчины инокам на поминовение души.

До какой степени дробились и мельчали тогда многие княжеские земли, показывают сохранившиеся сведения о дележах между князьями-наследниками. Когда князья Федор и Роман Гундуровы, из рода Стародубских князей, в 1559 году делили вотчину своего родственника, то князю Федору достались большой двор в селе и к нему несколько крестьянских дворов, половина пашни и пожень. Какую-то малую часть оставили в общем пользовании, а значительная доля перешла в Троице-Сергиев монастырь. Этот монастырь вообще получил весьма много вотчин князей Стародубских, Ромодановских, Гагариных и других наследников прежнего удела Стародуба-Ряполовского. (См. Н. П. Павлов-Сильванский. С. 55.)

Типичные примеры того, какими способами, и в каких значительных размерах монастыри разрушали и поглощали родовые владения соседних князей, являют акты о финансовых и поземельных отношениях князей Ухтомских, потомков Белозерских удельных князей. В 1557 году князь Д. Д. Ухтомский с тремя сыновьями продал Кириллову монастырю село с 17 деревнями и починками за 350 рублей, и вола в придачу; через три года тот же князь продал монастырю еще четыре свои деревни за 100 рублей с лишком (там же, с. 54).

На глазах Иоанна его люди разбазаривали имущество, усиливая независимых от него церковников, а он, царь, не знал, где найти средства для защиты интересов государства! К тому же его люди устраивали заговоры и смели перечить ему, царю, их повелителю! Светские и церковные князья устранялись от государственных дел, а простой народ бежал от этих князей целыми селами!

В 1564 году Иоанн IV выехал из московского кремлевского дворца в знаменитую Александровскую слободу и оттуда 3 января 1565 года послал в Москву две грамоты. В первой, адресованной митрополиту, он объявлял об отречении от престола из-за гнева «на своих богомольцев, на архиепископов и епископов, и на архимандритов, и на игуменов, и на бояр, и на дворецкого, и на конюшего, и на окольничих, и на казначеев, и на дьяков, и на детей боярских, и на всех приказных людей». Во второй тяглым людям, «гостям», посадским и всему православному христианству было объявлено, «чтобы они себе никакого сумления не держали, гневу на них и опалы никоторой нет».

5 января царь принял депутацию москвичей, а дума и духовенство предоставили ему чрезвычайные полномочия. Народ без царя жить не желал, и царь получил от народа мандат на проведение реформ. Иоанн согласился вернуться на царство, но объявил, что учредит особый двор и войско. Это и было сделано: по возвращении в Москву он учредил опричнину, выделив из земщины в свое опричное владение часть городов и волостей и учредив особый двор с опричными дворецкими, боярами, служилыми людьми.

Если ранее опричниной (от слова «опричь» – кроме) называли удел, который великий князь оставлял по завещанию своей вдове, то теперь это название получило новый смысл. Все государство делилось на две части: земщину – земли, управлявшиеся прежними органами во главе с Боярской думой, которой руководили князья Вольский и Мстиславский, и опричнину, в которую отошли земли, выделенные на «прокорм» царя, на содержание его двора и особого отряда.

Прежде всего, в опричнину вошли уезды, близкие к границе с Великим княжеством Литовским, густо населенным помещиками, выходцами из центральных уездов: Вяземский, Козельский, Белевский, Лихвинский, Малоярославский, Медынский, частично Перемышльский и т. д. В центре опричными стали Суздальский и Можайский уезды. Опричными были и земли Аргуновской волости вокруг Александровой слободы (она входила в Переславль-Залесский уезд). Отдельные волости были отписаны в опричнину и в других местах, в том числе и неподалеку от Москвы: Гжель, Олешня и Хотунь на Лопасне (на границе с Дмитровским и Коломенским уездами), Гусевская волость Владимирского уезда, Домодедовская волость на реке Пахре, наконец – окрестности озера Селигер, где ловили рыбу для царского стола. Финансовую базу опричнины должны были составить платящие большие налоги северные земли: Поморье, Двинской край, Вологодский уезд.

Москву на опричнину и земщину делила река Неглинка. В дальнейшем территория опричнины в стране расширилась, но окраинные земли всегда оставались в земщине.

Земщину обложили большим налогом на устройство опричнины (на переселения и прочее): царь взял с нее 100 тысяч рублей. Чтобы представить себе, что означала в XVI веке эта сумма, можно вспомнить, что село с несколькими деревнями продавали за 100–200 рублей. Вклада в монастырь в 50 рублей было достаточно, чтобы вкладчика и его родных поминали ежедневно до тех пор, пока «бог велит сей святой обители стояти». Годовой оклад денежного жалованья служившего при дворе человека невысокого ранга равнялся 5-10 рублям, а 400 рублей – это был самый высокий боярский оклад. Таким образом, 100 тысяч рублей составляли гигантскую по тем временам сумму.

Опричники были организованы наподобие монашеско-рыцарского ордена. Они приносили особую присягу на верность царю, обязуясь не вступать в общение с земскими, даже с родственниками. В Александровой слободе, которая стала главной опричной резиденцией царя, создалось своего рода монашеское братство во главе с Иоанном; друг друга так и называли «брат». Царь стал игуменом, князь Афанасий Вяземский – келарем, Малюта Скуратов (думный дворянин Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский) – пономарем. Как и в монастыре, здесь была общая трапеза, совмещавшаяся с богослужением.

Историки полагают, что «монастырско-опричные трапезы должны были словно напоминать о далеких временах, когда князья пировали со своими дружинниками» (В. Кобрин). Но вся эта практика в точности списана с духовно-рыцарских орденов европейских крестоносцев; и в Византии были такие организации, и янычары в Турции…

Все братья носили одинаковые, похожие на монашеские, черные одежды со знаками принадлежности к «ордену» опричников: метлой, чтобы выметать измену, и собачьей головой, чтобы ее выгрызать. В Александровой слободе шли нескончаемые службы, на которых царь и опричники стояли в мантиях с капюшонами, с заостренными посохами и длинными ножами под одеждой.

Но все это были внешние атрибуты перемен. Основной реальной задачей царя было переселение дворян: их надо было перемешать, чтобы «удельных корней» не осталось, чтобы бунтовать не могли. Воевать за выход к Балтике и присоединение земель надо было обязательно, а «элита» не хотела. Можно предположить, что Иоанн, набрав в опричники самых, на его взгляд, лучших и верных, – а на деле-то самых пронырливых, – надеялся дать пример «чистого» служения царю. Но, к сожалению, когда недостойные люди получают безграничную власть, они начинают безобразничать…

Своеволие и злодеяния новых приближенных лиц государя, опричников, закрыли для современников истинное значение этого учреждения. Повествователи этой смутной эпохи представляли себе устройство опричнины так: в гневе на своих подданных сумасшедший Иоанн разделил государство на две части; одну – земщину – дал царю Симеону, другую взял себе и заповедал опричникам «оную часть людей насиловати и смерти предавати». Многие историки следовали этому взгляду и видели в опричнине орудие насилия, «высшую полицию по делам государственной измены».

Однако уже во второй половине XIX века историки К. Н. Бестужев-Рюмин и Е. А. Белов, признавая опричнину «страшною кровавою драмою», все же считали ее «важным шагом к развитию понятия о государстве», проявлением борьбы Иоанна с рюриковичами и гедеминовичами, потомками удельных князей. Белов, уподобляя Иоанна Грозного Петру I, писал, что он «на сто лет стоял целою головою выше бояр, в то время когда боярство все более и более проникалось узкими фамильными интересами, не думая об интересах Земли Русской».

По указу об опричнине предполагалось, что из взятых в опричнину уездов будут высланы те служилые люди, «которым не быти в опришнине»; они должны были получить взамен вотчины и поместья в земских уездах. Опричникам же собирались раздать поместья в опричных уездах. Такова та информация, которую сообщает нам официальная летопись, излагая указ об опричнине; подлинный же текст этого важного источника, к сожалению, до нас не дошел. Но результат был достигнут, ведь главной задачей было лишение дворянства корней, чтобы убрать междоусобицу. Когда царь эту задачу решил, он отменил опричнину.

Для пояснения этого тезиса вспомним Францию, как она описана в романе А. Дюма «Три мушкетера» и его продолжениях. Там имелся король, но наряду с ним процветали равные ему владетельные лица, герцоги. Вот они и воевали между собой, разоряя страну. И такое положение длилось, и длилось, и длилось. А наш Иоанн Васильевич эту проблему решил в несколько лет.

По новым правилам государевой службы, владетельные князья, вступая в ряды служилых людей, должны были расставаться с родовыми владениями. Служа постоянно в Москве или в провинции в должностях наместников, воевод, осадных голов и других, князья ослабляли связь с наследственным удельным владением. Особенно быстро этот процесс проходил для обедневших князей, которых правительство награждало за службу поместьями.

Измельчавшие остатки наследственных владений отходили для князей на второй план перед поместным наделом, они приобретали оседлость в новых местах, сливались с местным дворянством. Но в этих новых местах они никак не могли приобрести то значение и власть, какие принадлежали их отцам и дедам в вотчинных владениях. Поместье, владение которым строго обусловливалось исправностью службы, не было их полной собственностью. Так независимые вотчинники превращались в рядовых помещиков, всецело зависевших от власти царя.

Государству требовались определенные перемены, и они произошли. Другое дело, что проблемы решались не оптимальным образом. Не стоит априорно объявлять Иоанна Грозного деятелем, абсолютно верно понимавшим запросы своего времени и стремившимся их удовлетворять. Заручившись поддержкой одной части общества (посадских), царь вторую часть – элиту – разделил на две части и по сути стравил их между собой. Да, он добился концентрации сил и поддержки народа, но был вынужден тратить изрядный ресурс на борьбу внутри страны. Эволюция вообще процесс непоследовательный.

От всей удельной старины князья сохранили только свои прозвания по именам уделов; так, исчезли уделы Одоев и Шуя, но остались родовые фамилии князей Одоевских и Шуйских. Много лет спустя царь Алексей Михайлович, будто намереваясь уничтожить и это воспоминание старины, запретил князю Ромодановскому писаться Ромодановским-Стародубским, по названию прежнего удела Стародуба-Ряполовского на реке Клязьме. Но князь подал царю слезное челобитье о сохранении титула: «Тебе, великому государю, ведомо, князишки мы Стародубские: дед и отец мой и дяди писались Стародубско-Ромодановские, умилосердись, не вели у меня старой нашей честишки отнять»… И царь Алексей Михайлович уважил, оставил Ромодановскому «старую его честишку», именование Стародубским.

1566. – Сигизмунд II предложил Иоанну IV прекратить войну и разделить Ливонию по существующей линии фронта, но царю надо было взять Ригу с ее портом, чтобы пробиться к морю. Земский собор поддержал царя. Тогда же был установлен единый порядок военной службы феодалов: отныне вотчинники наравне с помещиками тоже выставляли вооруженных воинов. Основан город Орел. Образован поместный приказ. Происходит расширение «опричной» территории.

1567. – Боярский заговор. Образование Ямского приказа. Посольство И. Петрова и Б. Ялычева в Китай, первое русское посольство в эту страну.

В том же 1567 году закончил жизнь бывший казанский хан Шах-Али. В конце 1562 года он участвовал в походе, увенчавшемся взятием Полоцка; оттуда – не исключено, что вместе с царем возвратился в Россию; в 1564 году стоял в Вязьме, из Вязьмы был передвинут в Великие Луки, затем был демобилизован, вероятно – вследствие нездоровья, и вернулся в Касимов, где прожил недолго и скончался бездетным 20 апреля 1567 года. Там и похоронен.

1568, июль. – Суд над митрополитом Филиппом (Федором Степановичем Колычевым), который выступил с обличением опричнины и отказался благословить царя. Ссылка митрополита Филиппа в Отрочь-монастырь.

1569. – Литва и Польша заключили Люблинскую унию и объединились в одно государство, Речь Посполитую. Война продолжалась. Сил у России не хватало, и Иоанн переменил политику: не желая отдать Ливонию Сигизмунду, он поддержал идею буферного Ливонского королевства с союзным ему датским принцем Магнусом во главе.

1570, май. – Публичный диспут чеха Рокиты из Общины чешских братьев с царем о сравнительных достоинствах протестантской веры и православия.

1570, 22 июня. – В Москве подписано перемирие с Литовско-Польским королевством и с Ливонией на три года. Подписан также протокол (запись), прилагавшийся к перемирию. Есть сведения, что во время переговоров польские послы устно предлагали русскому царю присоединение Польши к России.

1571, 2 мая. – Король Польши Сигизмунд II Август ратифицировал перемирие с русским государством. Через год, в мае 1572 года польский посланник Михаил Гарабуда, приехав в Москву, предложил заключить новый протокол о разделе витебских и полоцких спорных земель поровну между Польшей и Россией.

1571. – Образование Челобитного и Холопьего приказов. Дальнейшее расширение «опричных» земель.

1572, весна. – Крымское войско вторглось в Россию, переправилось через Оку и направилось к Москве. Царь бежал в Ярославль.

24 мая Москва была сожжена вся дотла, уцелел только Кремль (это был последний раз, когда крымчакам удалось сжечь Москву). На последовавших затем мирных переговорах хан Девлет заявил: «Жгу и пустошу Россию единственно за Казань и Астрахань…»

И что же царь? Он отказался от Астраханского ханства, выставив требованием лишь установления совместного с Крымским ханством протектората над Астраханью. Но переговоры затянулись, и хан Девлет снова вторгся в Россию. И хотя его войска совершенно неожиданно для москвичей переправились через Оку, их все же остановили: в пятидесяти верстах от Москвы, на р. Лопасне, крымцы проиграли сражение (1 августа 1572) и отступили.

Опять начались дипломатические переговоры, на которых Девлет-Гирей предложил Иоанну: «Долго ли враждовать нам за Астрахань и Казань? Отдай их, и мы друзья навеки». Но русское правительство, ввиду новых обстоятельств (победы над ханом), ответило отрицательно, и Крым был вынужден отказаться от освобождения Казани, продолжая настаивать на восстановлении лишь Астраханского ханства. Таким образом, судьба Казанского ханства была окончательно решена через 20 лет после взятия Москвой его столицы.

Эта история изменила политическую ситуацию и внутри Московии. В ходе обострения положения на юге выяснилось, что опричное войско совершенно несостоятельно в борьбе с внешним врагом. Когда Девлет-Гирей шел на Москву и жег ее, Иоанн IV объявил мобилизацию, однако многие опричники не явились. Затем и сибирский хан разорвал отношения с Россией, и в 1573 году его брат даже ходил на Россию, а в Сибири был убит российский посол.

Уж что-что, но рабом «схем» и «моделей» царь не был. Выявившаяся несостоятельность опричного войска – притом, что основная цель опричнины, перемешивание элиты, уже была достигнута, – способствовала ликвидации опричнины вообще. Командующего опричным войском князя Михаила Черкасского, хоть он и был шурином царя, казнили, в рядах опричнины прошла чистка. В 1572 году опричнину отменили и даже запретили ее упоминать.

В этом случае, как позже при рывке, осуществленном Петром, и затем при Сталине, были сменены кадры. В какой-то момент требовались люди, нацеленные на разрушение старого. По окончании процесса в них не только отпадала необходимость, но они становились вредными, опасными в новых условиях.

Снова выделили «государев удел» и с целью повышения боеспособности армии снова переместили бояр и дворян. Отныне все поместья служилого человека должны были находиться не в разных уездах, а только в том, где он значился в послужном списке. Тем самым помещик поставлял потребное число воинов из всех своих поместий, никого не укрывая от мобилизации, – и это было кстати, поскольку для продолжения Ливонской войны требовалось пополнение армии.

В том же 1572 году царь послал первое послание шведскому королю Юхану III, в котором пенял старинному врагу, что тот, хоть и было ему велено, не прислал к Иоанну послов своих, которых Иоанн ждал в Великом Новгороде, «милостиво и кротко пребывая здесь со всей своей царской роскошью и со всей своей думой, с ближними людьми и без рати, но до сих пор про твоих послов слуху нет, прибудут они или нет. А выборгский твой приказчик Андрус Нилишев [Андрос Нильсен] писал к ореховскому наместнику князю Григорию Путятину, будто наше высокое величество само просило мира у ваших послов».

И далее Иоанн пишет:

«… Этой зимой ты сам увидишь, как мы просим мира, – то будет уже не то, что было прошлой зимой! А после этого нам сказали, что твои послы будут к Петрову дню. Не надеешься ли ты, что Шведская земля может по-прежнему плутовать, как делал твой отец Густав, нападавший вопреки перемирию на Орешек? Как тогда досталось Шведской земле! А как брат твой Эрик обманом хотел нам дать жену твою, Катерину, а его свергли с престола и тебя посадили! А потом осенью нам говорили, что ты умер, а весной сказали, что тебя согнали с государства брат твой Карл да зять твой герцог Магнус. А после этого пришла весть про послов твоих, будто они идут и будто ты на своем государстве. Ныне же про послов твоих слуху нет; говорят, что ты сидишь в Стокгольме, в осаде, а брат твой Эрик на тебя наступает. И тут-то ваше плутовство и обнаруживается: оборачиваетесь, как гад, разными видами. И раз уж год прошел, а ты бить челом не прислал, а земли своей и людей тебе не жаль (богат и надеешься на деньги!), то мы тогда много писать не хотим: возложили упование на Бога. А как крымскому хану без нас от наших воевод досталось, о том спросив, узнаешь!

Ныне же мы поехали на свое царство в Москву, а в декабре опять будем в своей вотчине, Великом Новгороде, и тогда ты посмотришь, как мы и наши люди станем у тебя мира просить! Если же ты захочешь бранную лютость утолить и пришлешь послов, согласно нашему наставлению, то мы тебя за твою покорность пожалуем.

Дано это величественное наставление в нашей вотчине, в Великом Новгороде, в 7080 году, 11 августа [11 августа 1572 г. ], на 39-й год нашего правления, 26-й год принятия Российского царства, 20-й год Казанского царства, 18-й год Астраханского царства».

В том же 1572 году умер король Польши Сигизмунд II Август, и встал вопрос о наследовании польского трона, что предусматривало участие Иоанна IV. Из Польши пришло официальное предложение русскому царю о выдвижении его кандидатуры для выборов на сейме польским королем и Великим князем литовским. Как вариант, можно было предложить в короли царевича Федора Иоанновича. Но, понятно, требовалось переменить веру.

1572. – Политическое завещание Иоанна IV, в котором он наставляет своих преемников в искусстве управления страной, рекомендуя проявлять твердость и оправдывая свою жестокость государственной необходимостью.

1573. – Образование Постельного приказа. Андрей Курбский, находясь в бегах, пишет «Историю о великом князе Московском».

1574. – Повторное предложение Иоанну Грозному польской короны ввиду неспособности и нежелания французского герцога Анри Анжуйского, избранного польским королем, исполнять свои обязанности (герцог вообще сбежал во Францию).

1575. – Эпизод с мнимым царем Симеоном. Некий Симеон Бекбулатович, крещеный касимовский хан, волею царя провозглашен «великим князем всея Руси» и посажен в Кремле с подчинением ему земщины, а сам Иоанн IV, отказавшись от всех почестей и титулов, называет себя Иваном Московским и прислуживает «царю Симеону». Эта ситуация длится целый год. Загадка сия велика есть. Можно предположить, что таким образом царь «перевернул» ситуацию времен опричнины, на этот раз как бы дав власть земщине, дабы убедить самого себя в своей правоте: без его твердой руки земщина ни на что не способна.

В 1575 году Иоанн IV согласился с выдвижением на польский престол своего сына, царевича Федора, но не пожелал слишком тратиться на подкуп сейма, из-за чего сделка расстроилась. Сам царь выставлять себя кандидатом на пустующий польский трон не захотел, предпочитая вести переговоры с австрийским императором Максимилианом II о разделе Польши.

Год спустя московский царь посоветовал польским панам избрать себе королем австрийского эрцгерцога Эрнста, а к России присоединить Великое княжество Литовское, что не встретило у сейма никакого энтузиазма. Королем был избран австрийский император Максимилиан II, но вскоре (12 октября) он умер, что вновь обострило вопрос выбора польского короля. Наконец, 1 мая коронуется князь Семиградский Стефан Баторий, самая неприемлемая для Москвы кандидатура. Извещая царя о своем избрании, новый король намеренно грубо формулирует преамбулу своей грамоты, не называя Иоанна царем, не включая в состав его титула княжеств Смоленского и Полоцкого, чем указывает, что сам претендует на эти земли.

Удивительно ли, что в дальнейшем война с Польшей продолжалась, затихала, снова продолжалась…

1575. – Война новгородцев с финнами и перемирие.

1578. – Первый поход Ермака в Сибирь. Война со Швецией. Установление регулярных торговых отношений между Антверпеном и русскими портами на Белом море.

1579. – Образование Земского приказа. Постройка крепости на Соловецких островах. Второй поход Ермака.

1580. – Победа Ермака над Кучумом, достижение господства русских за Уралом.

Известен документ 1582 года, показывающий реакцию Москвы на походы Ермака. Это грамота царя Иоанна Васильевича, отправленная на Чусовую Максиму и Никите Строгановым:

«От царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии в Чюсовую Максиму Яковлеву сыну да Миките Григорьеву сыну Строгановым. Писал к нам ис Перми Василей Пелепелицын, что послали вы из острогов своих волжьских атаманов и казаков Ермака с товарыщи воевати вотяки и вогуличи и Пелынские и Сибирские места сентября в 1 день, а в тот же день собрався Пелынской князь с сибирскими людьми и с вогуличи, приходил войною на наши Пермьские места, и к городу к Чердыни к острогу приступал, и наших людей побили, и многие убытки нашим людем починили. И то зделалось вашею изменою: вы вогуличь и вотяков и пелынцов от нашего жалованья отвели, и их задирали, и войною на них приходили, да тем задором с Сибирским салтаном ссорили нас, а волжских атаманов, к себе призвав, воров, наняли в свои остроги без нашего указу.

А те атаманы и казаки преж того ссорили нас с Нагайскою ордою, послов нагайских на Волге на перевозех побивали, ордобазарцов грабили и побивали, и нашим людем многие грабежи и убытки чинили; и им было вины свои покрыта тем, что было нашу Пермскую землю оберегать, и они зделали с вами вместе по тому ж, как на Волге чинили и воровали: в которой день к Перми к Чердыни приходили вогуличи сентября в 1 день, а в тот же день от тебя из острогов Ермак с товарыщи пошли воевать вогуличь, а Перми ничем не пособили. И то все сталося вашим воровством и изменою. А только бы вы нам служили, и вы б тех казаков в те поры в войну не посылали, а послали их и своих людей из своих острогов нашие земли Пермские оберегать. И мы послали в Пермь Воина Оничкова, а велели тех казаков Ермака с товарыщи, взяв, отвести в Пермь и в Усолье в Камское, и туго им стоять велели, разделяся, и из тех мест на Пелынского князя зимою на нартах ходить воевать велели есмя тем всем казаком и пермичам, и вятчаном с своими посланники с Воина с Оничковым да с Ываном с Глуховым, чтоб вперед воинские люди, пелынцы и отяки, и вогуличи с сибирскими людьми, на наши земли войною не пришли и нашие земли не извоевали; а велели есмя тем казаком быти в Перми до весны, и на отяки и на вогуличи ходити с Воином воевать, и их в нашу волю приводить по нашему указу.

А вы б, обсылася в Чердынь с Васильем с Пелепелицыным и с Воином с Оничковым, посылали от себя воевать вогуличь и отяков. А однолично б естя, по сей нашей грамоте, казаков всех, только к вам из воины пришли, послали их в Чердынь тотчас и у себя их держали. А будет для приходу вам в остроге быти нельзя, и вы б у себя оставили немногих людей, человек до 100, с которым атаманом, а достальных всех выслали в Чердынь однолично тотчас. А не вышлете из острогов своих в Пермь волских казаков атамана Ермака Тимофеева с товарыщи, а учнете их держати у себя и Пермских мест не учнете оберегати, и такою вашею изменою что над Пермскими месты учинитца от вогуличь, и от пелынцов, и от Сибирского салтана людей вперед, и нам в том на вас опала своя положить большая, а атаманов и казаков, которые слушали вас и вам служили, а нашу землю выдали, велим перевешати. И вы б тех казаков однолично отпустили от себя в Пермь, и нашим делом над пелынцы и над вогуличи, и над отяки промышляли по нашему указу, ссылаяся о том с Васильем с Пелепелицыным и с Воином Оничковым, чтоб дал Бог их извоевать и в нашу волю привести, а Пермской земли и ваших острогов уберечи. Писан на Москве лета 7091-го ноября в 16 день».

На обороте указано: «Царь и великий князь всеа Русии. – Диак Андрей Щелкалов».

Вот как! Защищайте, говорит, наши Пермские земли, а будет Ермак Тимофеич мои отношения с Сибирским салтаном портить, велю повесить…

1580. – Поляки захватили Велиж, Усвят, Великие Луки и Остров, осадили Псков. Снова переговоры о мире, но в феврале 1581 года армия Батория в 100 тысяч человек предприняла штурм Пскова (Псков не сдался). В марте шведы вторглись в Ливонию. Папа римский Григорий XIII предложил свое посредничество.

Смерть царевича Иоанна Иоанновича.

В 1581 приостановлено на год право крестьян переходить от одного помещика к другому; затем эти «заповедные лета» продлевались вплоть до 1587 года. Очень полезная мера для достижения общественной гармонии в государстве; ведь дворяне были уже закреплены. Когда через 175 лет, в 1762 году была дарована вольность дворянству, а крестьяне еще на 99 лет остались крепостными, это разорвало общество, приведя в дальнейшем к ужасным для России последствиям.

1581. – Послание Иоанна Грозного польскому королю Стефану Баторию: «… Мы добиваемся, как бы унять кровопролитие, а ты добиваешься, как бы воевать и лить невинную христианскую кровь…»

1582. – С Польшей заключено Ям-Запольское перемирие, но Стефан Баторий требует капитуляции русских перед шведами. Русь отказывается от своих завоеваний в Ливонии; спор относительно русско-литовской границы остался незавершенным, но война окончилась.

1582. – Образован Пушкарский приказ. Пребывание в Москве папского легата Антонио Поссевино; он предлагает царю проект объединения церквей и стремится склонить его к участию в крестовом походе против турок.

1583, август. – Плюсское перемирие между Россией и Швецией на три года. Швеция сохраняет все свои завоевания (Ивангород, Копотье, Ям и Корелу) и отбирает у России последний выход к побережью Финского залива.

19 марта 1584 года Иоанн IV Грозный умер. Сей великий человек возглавлял Россию более чем пятьдесят лет. От оставил после себя могучую централизованную державу, – несмотря на все мятежи и лжи, те, кто пришел ему на смену, так и не смогли промотать этого наследия. При царе Федоре Иоанновиче (1584–1598) шло дальнейшее усиление царской власти. В 1589 году Константинопольский собор утвердил патриаршество на Руси; русская церковь сравнялась с константинопольской.

С 1598 по 1605 год престол занимал Борис Годунов. Он был крупным государственным деятелем, но бесконечные смуты и три неурожайных года подряд подорвали силы России. На наши земли немедленно вновь ополчились поляки, и лишь в 1611 году ценой напряжения всех сил страна избавилась от их притязаний. Эта история «персонифицирована» именами князя Дмитрия Пожарского и купца Козьмы Минина.

Спор о вкладе Иоанна (Ивана) Грозного в историю России был начат еще при его жизни, в письмах между самим царем и государевым изменником князем А. М. Курбским. Затем Курбский написал крайне тенденциозную «Историю о великом князе Московском», которую дальнейшие историки воспринимали некритически. Уже в начале следующего, XVII века князь И. М. Катырев-Ростовский рассказывает о времени Ивана Грозного в понятиях, близких А. М. Курбскому.

Сходится с «Историей» Курбского и рассказ о тех же событиях в «Истории» Н. М. Карамзина. Разделив царствование Ивана IV на две части, он занимается поиском психологического объяснения «ужасной перемены в душе царя», превратившей добродетельного государя в злого тирана. Затем декабристы довели эту точку зрения до крайней степени неприятия Грозного; он для них только «тиран отечества драгова», который «купался в крови своих подданных». Дворянские историки конца XVIII – первой половины XIX века ударялись в психологическую трактовку личности Ивана Грозного прежде всего потому, что не были способны обнаружить какой-либо политический смысл в опричных репрессиях.

Политический смысл в деятельности Ивана Грозного впервые нашли основатели государственной школы в русской историографии К. Д. Кавелин и С. М. Соловьев. Оба провозгласили Ивана идейным борцом за государство против сил, враждебных государству, то есть против знати. В. Г. Белинский в 1836 году писал о необходимости рассматривать деятельность Ивана Грозного как продолжение политики его деда Ивана III по ликвидации уделов и созданию государства. Грозный им значительно приподнимается: Белинский пишет о нем как о человеке с душой «энергической, глубокой, гигантской»; «… это был падший ангел, который и в падении своем обнаруживает по временам и силу характера железного, и силу ума высокого».

А. И. Герцен тоже оправдывает «тирании Иоанна Грозного» государственными целями, и в то же время осуждает опричные репрессии. Совсем лишена симпатии к Грозному позиция Н. Г. Чернышевского: он никак не усматривает «гениальность и благотворность» в действиях самодержца. Еще дальше пошел В. О. Ключевский; называя боярство одной из сил, созидавших Российское государство, а не боровшихся за возвращение порядков удельной старины, он вообще лишает деятельность Грозного великих целей. Определив опричнину как «пародию удела», Ключевский видит главным ее назначением обеспечение личной безопасности царя. «Учреждение это, – писал он об опричнине, – всегда казалось очень странным как тем, кто страдал от него, так и тем, кто его исследовал…»

В целом же и обличители царской власти, и ее охранители, обращаясь к Ивановым временам, искали не историческую истину, а аргументы в подтверждение собственных концепций. Демократы находили тут пример пагубности порока в частной жизни и государственной деятельности правителя, монархисты – урок служения отечеству. К сожалению, основной комплекс фактов, введенный в научный оборот Н. М. Карамзиным, ничуть не пополнялся, а только «тасовался», раскладываясь в новые комбинации, в целом повторяя интерпретации Курбского, являясь их модификациями либо по Карамзину, либо по воззрениям государственников.

В числе последователей Карамзина можно было бы назвать незаурядного либерально-буржуазного историка Н. И. Костомарова, вновь отказавшегося видеть в боярстве какую-либо оппозицию самодержавию. Отсутствие сопротивления и даже возмущения совершаемыми всенародно и принявшими массовый характер мучительными казнями удивляет Костомарова (как удивляло то же самое и А. К. Толстого).

Вопроса: а были ли вообще эти массовые казни и прочие зверства, даже не возникало.

Еще до 1917 года была предпринята попытка осмысления истории Руси с марксистских позиций. Она принадлежала М. Н. Покровскому, ученому-историку и революционеру-большевику. Но и у Покровского на месте исследования фактов оказалась лишь интерпретация уже известного материала, что с неизбежностью привело к многочисленным домыслам; конкретные положения его концепции не нашли подтверждения в специальных исследованиях.

В отношении истории России XVI века долгое время наиболее популярной из всех была точка зрения С. Ф. Платонова. По его концепции, потомки удельных князей были могущественными феодалами и владетельными государями с интересами, враждебными единому государству. Опричнину он рассматривает как орудие борьбы с землевладением удельных княжат и превозносит ее как мудрое и необходимое творение Ивана Грозного. В то же время, в отличие от государственников XIX века, он не ставит в заслугу Ивану IV все, что происходило в годы его царствования. Впрочем, некоторые положения этой концепции начали вызывать сомнения уже в 1920-1930-х годах, когда историки особо озадачились той ролью, которую сыграла опричнина в становлении крепостничества.

Затем стрелка исторических часов, как оно и заведено от веку, пошла по второму кругу. 1940-е – начало 1950-х годов характерны сильным возвышением личности Ивана Грозного, что в научном отношении было значительным шагом назад. Первым, кто тогда выступил с критикой идеализации личности и деятельности Ивана Грозного, был академик С. Б. Веселовский. Вооруженный знанием огромного фактического материала, Веселовский «прошелся» буквально по всем «нервным узлам» предшествующей исторической литературы, подвергая специальному изучению именно те события и проблемы, на произвольной трактовке которых строились общие схемы истории царствования Ивана Грозного. Но сам он, критикуя практику создания скороспелых социологических схем, отказался от обобщений более или менее крупного масштаба.

Теперь наука обогатилась работами А. А. Зимина, В. И. Корецкого, Н. Е. Носова, Р. Г. Скрынникова, М. Н. Тихомирова, С. О. Шмидта и других. Не все из мыслей Веселовского разделяются современными исследователями, впрочем, и между ними самими не существует полного согласия в понимании эпохи Ивана Грозного.

Большие споры о личности царя шли также в кругах религиозных историков. Эти материалы не очень широко известны, а ведь внимательное изучение документов эпохи позволило сделать вывод о безосновательности многих обвинений в адрес Иоанна IV Грозного.

Суть претензий к царю, которые можно опровергнуть, сформулировал историк-публицист В. Манягин:

1) Причастность к смерти святителя Филиппа;

2) Убийство собственного сына, царевича Ивана;

3) Собственноручное убийство св. Корнилия Печерского;

4) Многоженство (семь-восемь жен);

5) Деспотический образ правления.

Мы остановимся подробно лишь на некоторых пунктах, но затронем их все. Начнем с номера первого.

Новгородская третья летопись, под летом 7077 сообщая об удушении свт. Филиппа, называет его «всея Русии чудотворцем», то есть летописец говорит о нем как об уже канонизированном святом. Это значит, летописная запись составлена лишь через несколько десятилетий после событий. Затем и Мазуринская летопись за 1570 год, сообщая о смерти святителя, прямо ссылается на его «Житие», которое было составлено не ранее самого конца XVI века. Разница между событием и летописной записью составляет около 30 лет!

Обвинения царя в убийстве свт. Филиппа (хотя правильнее было бы говорить о распоряжении его убить) восходят к четырем первоисточникам: уже упомянутым летописям; сочинениям князя А. Курбского; воспоминаниям иностранцев И. Таубе и Э. Крузе; соловецкому «Житию». Все без исключения составители этих документов являлись политическими противниками царя.

А. Курбский, будучи командующим русскими войсками в Ливонии, вступил в сговор с польским королем Сигизмундом и изменил во время боевых действий. Получив за это награду землями и крепостными в Литве, лично командовал военными действиями против России: польско-литовские и татарские отряды под его рукой не только воевали русскую землю, но и разрушали православные храмы, что он сам не отрицает в своих письмах к царю. Как источник информации о происходившем в России после 1564 года не достоверен не только в силу своего резко негативного отношения к государю, но и просто потому, что жил на территории другого государства и не был очевидцем событий.

«Очевидцы событий, Таубе и Крузе составили через четыре года после суда пространный, но весьма тенденциозный отчет о событиях», – так пишет о других источниках ведущий специалист по русской истории этого периода Р. Г. Скрынников.

«Житие» митрополита Филиппа тоже написано противниками царя Иоанна уже после его кончины и содержит много фактографических ошибок. «Житие» составлялось со слов 1) оклеветавших святого монахов, чьи клеветнические показания сыграли решающую роль в осуждении мтр. Филиппа; 2) со слов бывшего пристава Семена Кобылина, охранявшего святого в Отрочьем монастыре и не выполнившего своих прямых обязанностей, а быть может, и замешенного в убийстве. Разумно ли принимать слова этих людей на веру, даже если эти слова приняли форму жития? Вполне понятно их желание выгородить себя и подставить других.

Сами факты суда над святителем, лишения его сана, ссылки и мученической кончины не подвергаются сомнению. Но обвинение Ивана Грозного в том, что это совершилось по его повелению, не имеет под собой никаких серьезных оснований. Кстати, точно так же нет доказательств убийства гроссмейстера Фюрстемберга железными палками, о чем сообщается иностранными посланниками. Покойный, как нарочно, пишет письма брату через 12 лет после своей «смерти»!

Наиболее известный русскому читателю факт – убийство царем своего сына Ивана. Но вот владыка Иоанн (Снычев) утверждает, что различные версии об этом убийстве голословны и бездоказательны, «на их достоверность невозможно найти и намека во всей массе дошедших до нас документов и актов». (См. Митрополит Иоанн Ладожский. Самодержавие духа. СПб.: Царское дело, 1995, с. 135).

И это действительно так.

В Московском летописце под 7090 годом читаем (здесь летописи цитируются по Полному собранию русских летописей): «преставися царевич Иван Иванович»; в Пискаревском летописце: «в 12 час нощи лета 7090 ноября в 17 день… преставление царевича Ивана Ивановича»; в Новгородской четвертой летописи: «Того же [7090] году преставися царевич Иван Иванович на утрени в Слободе…»; в Морозовской летописи: «не стало царевича Ивана Ивановича».

Нет и намека на убийство.

Француз на русской службе Жак Маржерет сообщает (курсив наш): «Ходит слух, что старшего (сына) он (царь) убил своей собственной рукой, что произошло иначе, так как, хотя он и ударил его концом жезла… и он был ранен ударом, но умер он не от этого, а некоторое время спустя, в путешествии на богомолье». (См. «Россия XV–XVII вв. глазами иностранцев», с. 232).

Подтверждение тому, что ссора и смерть царевича разнесены во времени и не связаны друг с другом, служит также запись во Втором Архивском списке Псковской третьей летописи. Здесь под летом 7089-м записано о ссоре – тоже, как о слухе: «Глаголют нецыи, яко сына своего царевича Ивана того ради остнем поколол, что ему учал говорити о выручении града Пскова». А под летом 7090-м сообщается о смерти царевича: «Того же году преставися царевич Иван Иванович в слободе декабря в 14 день». Летописец никак не связывает два факта: ссору царя с царевичем в 7089 году и его смерть в 7090.

Только так называемый Мазуринский летописец связывает эти факты, но тоже отмечает, что это слухи («о нем же глаголаху»), а смерть царевича, как следует из текста, наступила через болезнь. Кстати, Иван Грозный после смерти сына несколько дней в отчаянии просидел у гроба царевича.

По поводу болезни можно сказать определенно: это было отравление сулемой (хлоридом ртути HgCl2). В 1963 году в Архангельском соборе Московского Кремля были вскрыты четыре гробницы: Ивана Грозного, царевича Ивана Ивановича, царя Феодора Ивановича и полководца Скопина-Шуйского. Ученые обнаружили, что содержание мышьяка примерно одинаково во всех четырех скелетах и не превышает нормы. Но в костях царя Ивана Грозного и его сына обнаружено наличие ртути, намного превышающее допустимую норму.

«Данные этих исследований позволили утверждать, что царевич Иван Иванович был отравлен (см. «Итоги», № 37 (327), от 17 сентября 2002 г., с. 38–39). Содержание яда в его останках в 32 раза превышает предельно допустимую норму. Таким образом, современная историческая наука косвенно опровергает версию об убийстве царем Иоанном Васильевичем своего сына», – пишет В. Манягин.

Сомнительна также и смерть по вине царя преподобномученика Корнилия. Первоисточник сведений о его кончине – летопись, составленная иеродиаконом Питиримом в XVII веке, то есть несколько десятилетий спустя. Вот запись: «…во времена же бывших потом на земли России мятежей много злая пострада и, наконец, от тленного сего жития земным царем предпослан к Небесному Царю в вечное жилище, в лето 1570 февраля в 20-й день на 69 году от рождения своего». Эта фраза никак не может служить доказательством того, что преподобномученик принял смерть от руки царя.

Еще один источник – церковная служба преподобномученику. Первая служба была составлена в 1690 году, через 120 лет после кончины святого. А современная служба, в которой сказано: «к безумию склонися Царь грозный и смерти ты предаде; тем же и освятися твоею кровию обитель Псково-Печерская», – вообще написана в XX веке и совершается с 1954 года. Участие царя в грустной судьбе преподобномученика ни из чего не следует.

Спорна даже датировка смерти святого. Архимандрит Алипий (Воронов) указывает на то, что «в отношении даты кончины преподобного Корнилия мнения историков расходятся». Академик С. Б. Веселовский согласен с датой 20 февраля 1570 года. Митрополит Евгений датирует кончину игумена Корнилия 1577 годом. Н. М. Карамзин пишет: «Иоанн отсек голову Корнилию… в 1577 году», хотя в другом месте склоняется к 1570 году. Исследователь Н. Серебрянский усомнился даже в месте совершения события: «Следует думать, что мученическая кончина преподобного Корнилия, согласно преданию, произошла не в монастыре, а во Пскове, только не в 1577 году». Курбский относит это событие к 1575 году.

Как же можно обвинять царя в убийстве святого, если даже дата и место смерти вызывает споры? А ведь и причины убийства называются разные. Также неясен способ убийства. Вот варианты: убиение жезлом; убиение «орудием мучительским» через раздавливание; усекновение главы мечом. Есть еще вариант печерского предания, повествующий о том, что убитый царем св. Корнилий идет за ним по пятам, держа в руках отрубленную голову, умирая только тогда, когда Грозный раскаивается и начинает молиться.

Итак, не отрицая ни святости, ни мученичества Корнилия, отметим, что факт его убийства именно Иваном Грозным, да еще собственноручно, не является доказанным. По словам митрополита Иоанна (Снычева), на это «нет и намека ни в одном из дошедших до нас письменных свидетельств». Так же игумен Алексий (Просвирин) считает: «…не существует никаких достоверных свидетельств, подтверждающих, будто царь лично мучил игумена… не может рассматриваться в качестве серьезного церковно-канонического аргумента текст службы, составленный насельниками монастыря уже в наши дни, хотя бы и с самыми благими намерениями».

Еще одно обвинение против царя – его многочисленные жены. Путаница с ними превосходит все мыслимые размеры!

Прежде всего, надо разобраться с терминами. Жена – это женщина, прошедшая официально признанный обряд вступления в брак с мужчиной. Для XVI века таким обрядом было венчание. Поэтому называть женами женщин, с которыми царь не венчался, не корректно. Для их обозначения есть много терминов, но только не «жена».

Так вот, современные историки и популяризаторы исторической науки называют семь-восемь «жен» царя. Но в женском Вознесенском монастыре (Москва), усыпальнице московских Великих княгинь и цариц, были захоронения четырех жен Иоанна Грозного: Анастасии Романовой, Марии Темрюковны, Марфы Собакиной и Марии Нагой, так что с уверенностью можно говорить только о четырех его женах, причем четвертый брак был совершен по решению Освященного Собора Русской православной церкви и царь понес за него наложенную епитимию. Четвертый брак был разрешен ввиду того, что третий брак (с Марфой Собакиной) был только номинальным, ибо царица умерла, так и не вступив в фактический брак.

Не были женами царя Анна Колтовская, Анна Васильчикова (о которой, по словам современных историков, «почти ничего не известно») и Василиса Мелентьева (о которой вообще «ничего не известно»); мифичны Наталья Булгакова, Авдотья Романовна, Анна Романовна, Марья Романовна, Марфа Романовна, Мамельфа Тимофеевна и Фетьма Тимофеевна… Вот где простор для измышлений!

Даты жизни и биографические подробности погребенных в Вознесенском монастыре цариц хорошо известны, у трех из них были дети, тогда как по отношению к другим, не удостоившимся погребения в Москве «женам», этого утверждать нельзя. То, что они упоминаются в летописях или мемуарах, даже не может свидетельствовать о том, что они в действительности существовали!

Теперь перейдем к одному из основных, но самых безосновательных обвинений, предъявляемых к царю: обвинению в беспрецедентной «кровожадности» и массовых убийствах. Кандидат исторических наук Н. Скуратов в статье «Иван Грозный – взгляд на время царствования с точки зрения укрепления государства Российского» пишет:

«Обычному, несведущему в истории человеку, который не прочь иногда посмотреть кино и почитать газету, может показаться, что опричники Иоанна Грозного перебили половину населения страны. Между тем число жертв политических репрессий 50-летнего царствования хорошо известно по достоверным историческим источникам. Подавляющее большинство погибших названо в них поименно… Казненные принадлежали к высшим сословиям и были виновны во вполне реальных, а не в мифических заговорах и изменах… Почти все они ранее бывали прощаемы под крестоцеловальные клятвы, то есть являлись клятвопреступниками, политическими рецидивистами».

Такой же точки зрения придерживаются историк Р. Г. Скрынников и владыка Иоанн (Снычев). И тот, и другой указывают, что за пятьдесят лет правления Ивана Грозного к смертной казни были приговорены четыре-пять тысяч человек. Но людей казнили по действующему закону, а в таком случае нельзя обвинять правителя государства в вынесении смертного приговора. Казнили преступников, и не надо делать вид, что речь идет о невинно пострадавших.

Приведем цитату из первого послания Иоанна Грозного изменнику Курбскому (1564):

«… Когда мы встречаем людей, свободных от этих недостатков, которые служат честно и не забывают… порученной службы, то мы награждаем их великим жалованьем; те же, которые, как я сказал, оказывают противодействие, приемлют казнь по своей вине. А как в других странах карают злодеев, сам увидишь: там не по-здешнему! Это вы утвердили дьявольский обычай любить изменников; а в других странах изменников не любят: казнят их и тем усиливаются.

Мук, гонений и различных казней мы ни для кого не придумывали, если же ты говоришь об изменниках и чародеях, так ведь таких собак везде казнят. А что мы якобы облыгаем православных [следует библейская цитата, уподобляющая Курбского глухому аспиду], то, если уж я облыгаю [клевещу], от кого же тогда ждать истины? Что же, изменник, по твоему дьявольскому мнению, что бы они ни сделали, их и обличить нельзя? А облыгать мне их для чего? Из желания ли власти моих подданных, или их худого рубища, или чтобы пожирать их? Не смеха ли достойна твоя выдумка? Чтобы охотиться на зайцев, нужно множество псов, чтобы побеждать врагов – множество воинов; кто же, имея разум, будет зря казнить своих подданных!..»

Во времена Ивана IV Грозного смертной казнью карали за: убийство, изнасилование, содомию, похищение людей, поджог жилого дома с людьми, ограбление храма, государственную измену. Для сравнения: при царе Алексее Михайловиче казнью карались уже восемьдесят видов преступлений, а при Петре I – более ста двадцати!

Для количественных сравнений сообщим, что при проведении реформы П. А. Столыпина за 8 месяцев 1906 года по решениям военно-полевых судов было казнено 1102 человека, более 137 в месяц. А за полсотни лет Иоанновой власти казнено то ли 4, то ли 5 тысяч человек; возьмем по максимуму, и простейшей расчет покажет, что на 1 месяц едва находится восемь казненных на всю страну. И вот, Иван IV тиран и деспот, а Столыпин сегодня – икона для наших либералов.

Каждый смертный приговор при Грозном выносился только в Москве и утверждался лично царем. Для доставки в Москву на царский суд преступников, обвиняемых в тяжких преступлениях, был создан специальный институт приставов. Смертный приговор князьям и боярам утверждался Боярской думой. Суд в XVI веке велся по иным, чем в наше время, законам, но это были государственные законы и суд, а не произвол деспота.

В других государствах именно в это время, в XVI веке совершались действительно чудовищные беззакония, с ведома или по прямому указанию правительств. В 1572 году во время Варфоломеевской ночи во Франции было перебито (за одну ночь!) больше людей, чем за все время правления Грозного в России, – только за то, что они исповедовали другую религию. В Германии, при подавлении крестьянского восстания 1525 года, казнили более 100 тысяч человек. Герцог Альба уничтожил при взятии Антверпена 8 тысяч и в Гарлеме 20 тысяч человек, а всего в Нидерландах испанцы убили около 100 тысяч.

А вот в Англии казнили «по закону». В конце XV века был принят закон о бродяжничестве, по которому человека, если его в третий раз задержат где-нибудь на дороге и он не может доказать, что имеет свой дом, вешали. Затем начались так называемые огораживания: выяснилось, что в Англии невыгодно сеять хлеб, гораздо дешевле покупать его во Франции, а в Англии выгоднее на этих землях выращивать овец. Крестьян принялись сгонять и превращать поля в овечьи пастбища. Естественно, появилось огромное количество бродяг. Вместо того, чтобы их трудоустроить, людей просто повесили; было повешено 72 тысячи человек. Этот закон принял парламент, то есть избранники народа, и получается, что король Генрих VIII как бы ни в чем не виноват, хотя он мог бы наложить вето.

В России ничего подобного не было, но в Европе символом деспотизма сделали нашего царя Ивана IV Васильевича.

Вадим Кожинов пишет: «… И в русском, и в равной мере западном сознании Иван Грозный предстает как ни с кем не сравнимый, уникальный тиран и палач… Сей приговор почему-то никак не колеблет тот факт, что количество западноевропейских казней тех времен превышает русские на два порядка, в сто раз; при таком превышении, если воспользоваться популярной в свое время упрощенной гегельянской формулой, «количество переходит в качество», и зловещий лик Ивана Грозного должен был вроде бы совершенно померкнуть рядом с чудовищными ликами Филиппа II, Генриха VIII и Карла IX. Но этого не происходит. Почему? Кто повинен в таком возведении Ивана IV в высший ранг ультратирана и сверхпалача?…»

А между тем фактические итоги его царствования весьма значительны и для страны полезны. За 51 год его правления:

1. Прирост территории вдвое, с 2,8 млн кв. км до 5,4 млн кв. км. Присоединены царства Казанское, Астраханское, Сибирское, а также Нагайское и часть Северного Кавказа. Россия стала размером больше всей остальной Европы. Основано 155 городов и крепостей.

2. Прирост населения составил 30–50 %.

3. Проведена реформа судопроизводства.

4. Введена всеобщая выборность местной администрации по желанию населения административной единицы.

5. Поднималась промышленность, быстро развивалась международная торговля: с Англией, с Персией и Средней Азией.

6. Построено по распоряжению царя 40 церквей и 60 монастырей.

7. Создана государственная почта, основано около 300 почтовых станций.

В духовной и культурной жизни правление Ивана Грозного также привело ко многим весьма полезным новшествам: положено начало регулярному созыву Земских соборов; прошел Стоглавый Собор; созданы Четьи Минеи святого митрополита Макария. Положено начало книгопечатанию, созданы две типографии, собрана книжная сокровищница царя. Центрами книжности оставались монастыри и архиерейские дома, где имелись большие библиотеки, но был придан государственный характер летописанию, появился «Лицевой свод». Создана сеть общеобразовательных школ; развивались искусство и зодчество. В конце XVI века Москву охраняли и первоклассные стены, и первоклассная артиллерия.

И все это – несмотря на многочисленные войны и двадцатилетнюю борьбу с европейскими странами, поддерживавшими Польшу, Литву и Швецию в их войне против России. Ватикан, Франция, Германия, Валахия, Турция, Крым, Дания, Венгрия помогали врагам России кто деньгами, кто солдатами, кто дипломатическими интригами.

Иван Грозный оставил после себя мощное государство и армию, что позволило его наследникам одержать победу в войне со Швецией и выставлять в поле пятисоттысячное войско (в 1598 году). В разоренном безумным правителем государстве такое невозможно!

Уместно вспомнить слова Л. Н. Толстого, приведенные в его записных книжках (от 4 апреля 1870 года):

«Читаю историю Соловьёва. Всё, по истории этой, было безобразие в допетровской России: жестокость, грабёж, правёж, грубость, глупость, неуменье ничего сделать… Читаешь эту историю и невольно приходишь к заключению, что рядом безобразий совершилась история России. Но как же так ряд безобразий произвели великое, единое государство? Уж это одно доказывает, что не правительство производило историю. Но кроме того, читая о том, как грабили, правили, воевали, разоряли (только об этом и речь в истории), невольно приходишь к вопросу: что грабили и разоряли? А от этого вопроса к другому: кто производил то, что разоряли? Кто и как кормил хлебом весь этот народ? Кто делал парчи, сукна, платья, камки, в которых щеголяли цари и бояре? Кто ловил чёрных лисиц и соболей, которыми дарили послов, кто добывал золото и железо, кто выводил лошадей, быков, баранов, кто строил дома, дворцы, церкви, кто перевозил товары? Кто воспитывал и рожал этих людей единого корня? Кто блюл святыню религиозную, поэзию народную, кто сделал, что Богдан Хмельницкий передался России, а не Турции и Польше?…»

Здесь бы и закончить Толстому, но он сказал еще несколько слов:

«Народ живёт, и в числе отправлений народной жизни есть необходимость людей разоряющих, грабящих, роскошествующих и куражущихся. И это правители – несчастные, долженствующие отречься от всего человеческого…»

Конечно, были и грабившие, и роскошествующие. Но Иоанн IV?…

Гипноз писаной истории велик!

Одной из важнейших структур, зубчики которой цепляли и двигали колеса ВСЕХ остальных структур государственной машины и вообще общественной жизни, было местничество. Происходит название от слова место (за столом сюзерена и на службе). В исторической науке местничество принято характеризовать, как систему феодальной иерархии в Русском государстве в XV–XVII веках, регулировавшую служебные отношения между членами служилых фамилий. Это в целом верно, однако незаслуженно забыто, что вся система распространилась в мире от Византийской (Ромейской, Римской) империи, и после ее развала сохранялась отнюдь не только в России, но и в Турции, и в большинстве стран Европы и Азии. Даже так называемая «демократия» зародилась в Англии не абы где и почему, а в среде высших классов именно в замену местничества.

Со времен Иоанна III, когда служебные князья вошли в состав московского боярства, превратившись в служилых вотчинников и помещиков, началось формирование избранной правительственной знати. По разрядам высшие должности государственного управления заняли служилые князья, и среди них остались лишь две-три первостепенные фамилии московских бояр, Кошкиных или Вельяминовых-Воронцовых. Несколько ниже оказались другие старинные московские боярские роды и второстепенные князья. Княжата расстанавливаются в известном иерархическом порядке по качеству столов, на которых сидели их предки: потомки князей, занимавших старшие столы удельных княжеств Ростовского, Ярославского или Тверского, стояли выше тех, предки которых пришли в Москву с младших удельных столов. Боярские роды размещаются по древности службы рода московским государям. Ко времени Иоанна IV местничество сложилось в крепкую систему, регулируемую законодательными определениями; споры по этому вопросу разбирали сам царь и Боярская дума.

Иерархия, установившаяся между двумя лицами, передавалась по наследству их нисходящему потомству и боковым родственникам. Простейший случай местнического спора представляет древнейшее из дошедших до нас местнических дел – спор В. Ф. Сабурова с Г. П. Заболоцким на великокняжеском пиру Иоанна III. Заболоцкий не согласился сесть за столом ниже Сабурова. Тогда Сабуров бил челом государю, основывая свое старшинство на том, что отец его, Федор Сабуров, был выше отца Заболоцкого. Притязание Сабурова на старшинство было признано основательным, и бояре выдали ему правую грамоту на Заболоцкого.

Но государь не мог возвысить какой-либо род пожалованием княжеского титула или другим наследственным отличием. Назначение лица на высшую должность, получение им звания ближнего боярина не изменяло местнического отношения сановника и его родичей к другим знатным фамилиям. Высокая должность и высокий чин не делали более родовитыми ни лицо, пожалованное этим чином, ни его потомков и родственников: «За службу жалует государь поместьем и деньгами, но не отечеством». Должность и чин, пожалование государя, сами по себе ничего не значили в местническом счете.

Служилый человек довольно равнодушно относился к должности; он ревниво следил только за своими отношениями к другим по должности. Боярин согласился бы ехать товарищем (заместителем) воеводы во второстепенный город, если только воеводой назначался человек, ниже которого он мог быть по местническому счету. Но он не принял бы назначения товарищем воеводы в один из главнейших городов, если первый воевода был ниже его одним или двумя местами.

Личные заслуги не влияли на местнический распорядок так же, как заслуги предков; значение имела только родовитость. В 1616 году князь Ф. Волконский, человек неродословный, местничаясь с боярином П. П. Головиным, ссылался не на своих предков, но на свои личные заслуги, личную службу, говоря, что ему по своей службе обидно быть меньше боярина Головина. Этот довод с местнической точки зрения не имел никакого значения и был решительно отвергнут боярами-судьями, разбиравшими дело.

Распорядок мог измениться лишь от изменившегося взаимного отношения лиц по службе; потому и отказывались родовитые идти на должности более низкие, чем у равного по месту. Так, Приимков согласился однажды на такие условия. В дальнейшем князь Долгорукий выиграл свой спор о месте с ним на том основании, что на совместной службе он занимал более высокую должность, а Приимков не протестовал. Победил аргумент: «я хочу быть тебя больше, потому что полтретья года (два с половиной года) был я в Юрьеве у больших ворот, а ты не бил челом, бывши у меньших (ворот)».

Местнические счеты осложнялись тем обстоятельством, что взаимное отношение двух лиц передавалось не безразлично всем им родственникам, но только родственникам, соответственно близким к ним в порядке родового старшинства. Местничество возникало большей частью не между родами: местничались отдельные лица, местничался ряд членов одного рода, в порядке родового старшинства, с рядом членов другого рода. Два представителя соперничающих фамилий должны были выяснить свое отношение к своим родоначальникам; их взаимное отношение могло быть приравнено к взаимоотношению предков только тогда, когда каждый из них отстоял от этих предков на равное число мест в порядке старшинства.

Если Волынский был признан равным Колычеву, то отсюда не следовало, что все члены рода Волынского были безразлично равны родичам Колычева; члены этих двух родов были равны только соответственно своему старшинству среди родичей. Старший сын Волынского был равен старшему сыну Колычева; но так как в своем роде он был меньше своего отца, то он был и вне своего рода меньше лица, равного его отцу. Младший брат Волынского был равен младшему брату Колычева, но он был меньше на одно место старшего представителя рода Колычевых. При строгом применении начал местничества младший родич виднейшей фамилии мог стоять ниже старшего члена более низкого рода.

Установившееся местническое соотношение двух лиц повторялось в каждом следующем поколении между соответствующими членами родов. Если младшее поколение одного рода временно становилось ниже старшего поколения другого, равного рода, то, когда выступало на сцену младшее поколение этого последнего, временно возобладавшего рода, нарушенное равновесие снова восстанавливалось.

Правда, строгий местнический счет не был необходим в тех случаях, когда сталкивались между собою представители знатнейшего рода, занимавшего долгое время первые места, с членами второстепенного или упавшего рода. Некоторые фамилии стояли так высоко над другими, что и объясняться было незачем.

Местничество закрывало доступ новым родам в среду известных фамилий. Родословная знать, по замечанию Ключевского, не раздвигалась, когда к ней приходили новые люди. Все места были распределены; пришельцам оставались места с самого края, ниже родословных людей. Родные царицы, незнатного происхождения, пожалованные в бояре, по свидетельству Котошихина, не ходили в Думу и не бывали на обедах царя; им негде было там сесть: «под иными боярами сидеть стыдно, а выше не уметь, потому что породою невысоки».

Все члены каждого рода были связаны между собой: возвышение одного члена соответственно повышало значение всех родичей, возвышало весь род, как обособленное целое, хотя и составленное из родовых звеньев неравного значения. Понижение же в местническом счете одного родича понижало остальных, младших членов рода. Поэтому все родичи местничавшихся лиц принимали участие в споре, выступая в защиту своей родовой чести.

Местнические столкновения, или стычки, весьма часто возникали на торжественных обедах за царским столом. Сидение за столом по известному порядку мест наглядно обнаруживало местническую иерархию лиц. Котошихин рассказывает:

«Когда у царя бывает стол на властей и бояр, и бояре учнут садиться за стол по чину своему, – то иные из бояр, ведая с кем в породе своей ровность, под тем человеком садиться не учнут». Чтобы не начинать спора, такие приглашенные спешат получить разрешение уехать домой под каким-либо предлогом. Если же царь прикажет сидеть за столом под кем доведется, боярин, считающий себя обиженным, «учнет бити челом, что ему ниже того боярина сидети не мочно, потому что он родом с ним ровен, или и честнее, и на службе и за столом преж того род их с тем родом, под которым велят сидеть, не бывал; и такого (челобитчика) царь велит посадити сильно, и он посадити себя не даст и того боярина безчестит и лает; а как его посадят сильно и он под ним не сидит же и выбивается из-за стола вон, и его не пущают и разговаривают, чтоб он царя не приводил на гнев и был послушен; и он просит, «хотя де царь ему велит голову отсечь, а ему под тем не сидеть», и спустится под стол; и царь укажет его вывести вон и послать в тюрьму, или до указу к себе на очи пущати не велит».

Такое ослушание воле государя из-за места за столом может показаться странным спором по ничтожному поводу. Но по понятиям того времени, кто один раз сел за царским столом ниже своего соперника, тот на всю последующую свою служебную карьеру определял свое отношение к этому сопернику, признавал себя и весь свой род более низким по отечеству. Известное место за столом определяло последующие служебные назначения лица, совместные с членами соперничающего рода.

Бояре противились воле государя, навлекали на себя опалу, сидели в тюремном заключении, жертвовали существенными материальными интересами, но… отказывались из-за местничества ехать на какое-либо воеводское кормление, жертвовали всем, чтобы отстоять высокое место своего рода и не принять невместного назначения.

В первые годы правления Иоанна IV, годы напряженной законодательной деятельностью, выпущено было несколько важных указов, касавшихся местничества. Эти указы не ограничивали его, а упорядочивали. Указом, или Уложением, 1550 года служащим в полках княжатам, дворянам и детям боярским запрещено было местничаться с воеводами, начальниками полков. Служба «больших дворян» под начальством меньших по отечеству воевод не должна была приниматься в расчет, в случае занятия ими должности воеводы: «а впредь случится кому из тех дворян больших самим быть в воеводах, тогда счет дать и быть им в воеводах, по своему отечеству; а наперед того, хотя и бывали с которыми воеводами с меньшими на службе, и тем дворянам с теми воеводами в счете в своем отечестве порухи нет».

Вместе с тем установлены были правила для местничества полковых воевод между собой, ибо споры о местах крайне затрудняли выбор лиц на должности воевод. Первые воеводы считались местами не только с первыми же, или большими воеводами других полков, но и со вторыми воеводами высших полков. Вторые воеводы всех пяти полков местничались как со своими прямыми начальниками, так и с воеводами, первыми и вторыми, других полков. Указом 1550 года первый воевода большого полка был объявлен стоящим выше всех других воевод. Первые воеводы трех следующих по значению полков: правой руки, передового и сторожевого, – признаны были равными между собой; воевода полка левой руки – меньше воеводы правой руки, но он не меньше воевод передового и сторожевого полков.

Не считая местничества всех воевод с первым воеводой большого полка, одному только воеводе левой руки предоставлено было считаться местом с воеводой полка правой руки. Затем всем вторым воеводам запрещено было считаться с первыми воеводами других полков: «кто с кем в одном полку послан, тот того и меньше, а с другими (первыми воеводами) без мест». Вторые воеводы полков правой руки и других признавались меньше второго воеводы большого полка, но не могли местничаться между собою; а второй воевода левой руки был, кроме того, меньше одного лишь второго воеводы правой руки.

Этот указ не нарушал оснований местничества, а только ограничивал поле возникновения местнических столкновений. В одной из дошедших до нас редакций указа прямо было подтверждено, что государь «прибирает воевод, рассуждая их отечество» и сообразуясь с тем, кто может «ратный обычай содержати».

Но при всей четкости указ 1550 года при последующих местничествах часто не соблюдался. Обычный счет всех пяти полков в последовательном порядке старшинства (большой, правая рука, передовой, сторожевой, левая рука) брал верх над законом, и само правительство иногда держалось этого счета при решении местнических споров.

Особенно яркий пример стойкого неповиновения распоряжениям правительства, нарушавшим обычное право местничества, представляет князь Андрей Голицын в его неоднократно возобновлявшихся спорах с князем Тимофеем Трубецким. В 1588 году, в марте, царь Феодор Иоаннович, формируя полки, которые должны были стоять в Туле для охраны от крымских людей, назначил воеводою в главный, большой полк князя Трубецкого, а во второй по значению полк, передовой – князя Андрея Голицына. Князь Голицын отказался принять это назначение, считая унизительным быть ниже князя Трубецкого, и «бил челом в отечестве» на этого князя. Государь отказал в судебном разбирательстве спора, «не велел Андрею Голицыну дати счету», сославшись на то, «что князь Андрей бывал со князем Тимофеем (Трубецким) преж того» и на то, что ранее, в немецком походе 1579 года даже старший брат князя Андрея Голицына был меньше боярина князя Тимофея Трубецкого. Князь Голицын не удовлетворился таким решением без обычной, обстоятельной проверки прав обеих сторон на боярском суде и не поехал на службу в полк.

Тогда государь велел силой отвезти его на службу с приставом, но князь, привезенный под конвоем на место сбора полка, отказался принять полковые списки. За это вторичное ослушание он был посажен в тюрьму, сидел в тюрьме две недели, но списков все-таки не взял. Тогда государь уступил его упорству, велел выпустить из тюрьмы и отпустить со службы.

Спор Голицына с Трубецким на этом не кончился; осенью того же года он добился суда в отечестве с Трубецким, но, по всей вероятности, был обвинен, так как в марте следующего года опять назначен был воеводой передового полка в Тулу, «для приходу крымского царя», в то время как воеводой большого полка по-прежнему был его соперник князь Трубецкой. Голицын и тут упорствовал, настаивал на своем старшинстве, «не хотя быть в меньших у князя Трубецкого», и отказался от командования полком под предлогом болезни.

Иоанн Грозный сознавал вред местничества, что видно из его слов на Стоглавом соборе 1551 года: «Как приехали к Казани (в 1550), и с кем кого не пошлют на которое дело, ино всякий разместничается на всякой посылке и на всяком деле, и в том у нас везде бывает дело некрепко; и отселе куды кого с кем посылаю без мест по прежнему приговору, без кручины и без вражды промеж себя никоторое дело не минет, и в тех местах (местничестве) всякому делу помешка бывает».

Тем не менее царь не только не решался на отмену местничества ни в годы, ближайшие к Стоглавому собору, ни в позднейшее время опричнины и гонения княжат, но даже, напротив, постоянно признавал местнические притязания бояр, не обнаруживая принципиального противодействия им. Иоанн никогда не карал бояр и князей за местническое ослушание так, как он карал их за действительную или мнимую измену.

Для защиты военных интересов государства от влияния местничества Иоанн чаще других государей прибегал к решительному средству: объявлению службы невместною на тот или иной поход. Когда государь объявлял «быть без мест», то это значило, что то или иное взаимоотношение воевод не будет служить примером для последующих их совместных служб, так что они могли, не кручинясь, принять невместное для себя назначение.

Знание правил местничества важно для понимания как последующих событий Смуты, так и некоторых «таинственных» поступков самого Иоанна Грозного. Ведь совершенно очевидно, что подобные «местнические» правила действовали и в отношениях между государями! Но слой государей узок, и сведений об их местничестве мало.

Школьные учебники сообщают учащимся, что после отмены опричнины «царь устроил новое, теперь уже совсем фарсовое разделение страны и общества, вновь сопровождавшееся «перебором людишек». Великим князем (Всея Руси) он провозгласил крещеного Чингизида Симеона Бекбулатовича (царского титула он не получил), а себе отвел позицию московского удельного князя. Впрочем, уже через год Симеон получает в удел Тверь…» При Борисе Годунове Симеон оказался в опале, при Дмитрии I – пострижен в монахи.

Что стоит за этой историей? Симеон Бекбулатович (? – 1616) – касимовский хан, то есть лицо владетельное, родовитое. Однако степень его родовитости ни в каких учебниках не указывается; принято считать, что хан он мелкий, ничего собою не представляющий. Но ведь в местнической иерархии и не надо из себя ничего представлять. И вот Иоанн, объявлявший самого себя потомком римских императоров и с большим пиететом относящийся к местничеству, добровольно возвышает над собою какого-то мелкого хана! Могло ли это произойти без должных оснований?… Думается нам, что нет, а потому обратим внимание читателя на то, что и в первой половине XVII века касимовские цари и царевичи по местническому счету были выше даже английского короля! (См. Вельяминов-Зернов. Исследования о касимовских царях и царевичах. СПб., т. III, 1864.)

Все это добавляет красок в наше понимание событий средневековья. Знаменитая Орда была местнической организацией мировых владык, возникшей на основе Византийской (Ромейской, Римской) империи. Пересмотр традиционной хронологии позволяет найти «древнеримских» императоров среди высших византийских иерархов. У них, конечно, были дети, которые в новой хронологической сетке вполне могут оказаться среди руководителей государств и Восточной, и Западной Европы. А уж как эти руководители местничались между собой, можно судить только по косвенным данным.

При этом, правда, нельзя забывать, что дипломатический протокол вносил в правила свои коррективы. Так, московский посольский обычай XVI века предусматривал превосходство крымских ханов над самими «государями Всея Руси»! (См. Л. А. Юзефович. Русский посольский обычай XVI в. // Вопросы истории, 1977, № 8).

Иоанн местнические правила уважал и отменять не стал: наоборот, создал для их лучшего применения письменные законы. Однако местничество мешало привлекать на службу неродовитых, но талантливых людей. Чтобы решить эту проблему, Иоанн – впрочем, так делали и его дед и отец, – проводил на высшие места невысоких по отечеству людей, вопреки притязаниям бояр, создав для этого институт дьяков. При нем возвысился ряд дельцов, дворян и дьяков, малородословных или совсем неродословных: Адашевы, Сукины, Черемисиновы, Щелкаловы и другие.

Князь Курбский упрекает Иоанна за то, что он верит «писарям, которых избирает не от шляхетства, а от поповичей и простого всенародства». Еще резче порицает новые порядки другой московский выходец в Литву, Тетерин. «Есть у великого князя, – писал он в Москву к Морозову, – новые верники, дьяки, половиною его кормят, а большую себе берут; их отцы вашим и в холопство не годились, а теперь не только землею, но и головами вашими торгуют».

Если новые люди, опытные приказные деятели были дворянского происхождения, как Адашев или печатник Олферьев, их вводили в Думу думными дворянами и за долгую, полезную службу возвышали в окольничие. Если это были дьяки, они вступали в Думу думными дьяками и потом поднимались в думные дворяне и даже в окольничие, как было с известным дьяком Посольского приказа Василием Щелкаловым. «Рядом с аристократией породы, родословной книги, – говорит Ключевский, – становится знать приказной службы и государевой милости».

Как трудно было проникать новым родам в среду высшей знати, показывает пример постепенного возвышения над другими родами Годуновых. А ведь ему покровительствовал сам Иоанн Грозный! При каждом назначении Бориса Годунова на более высокое место, лица, выше которых он становился, искали на нем «своего отечества», отказываясь принимать более низкие, сравнительно с ним, назначения. Ни на кого не встречается столько челобитий, как на Годуновых, Бориса и его родичей. Годуновы повсюду были оправлены, благодаря энергичной поддержке Иоанна, который в этих случаях, как предполагает Валуев, решал споры в пользу Годуновых не без нарушения обычных правил местничества.

Сам Борис Годунов, став царем, в свою очередь, таким же образом возвышал своего любимца Петра Басманова из не особенно знатного рода. Как прежде на Годуновых, так теперь на Басманова возникают беспрестанные челобитья царю от князей Черкасских, Салтыковых, Татевых. Однако при отсутствии высшего по родовитости, всеми признанного властного иерарха, какими были прежние цари из рюриковичей, самые родовитые люди России не желали терпеть выше себя и самого Бориса Годунова.

9 марта 1584 года Иоанн IV умер. Царем стал его сын Федор Иоаннович (1557–1598). Этого 27-летнего мужчину сразу окружает своего рода опекунский совет (боярин Никита Романович Юрьев; шурин царя и зять Малюты Скуратова боярин Борис Годунов; князья Мстиславские, Иван Шуйский, Богдан Бельский), – впрочем, так и было наказано его покойным отцом.

В апреле того же года Богдан Бельский делает неудачную попытку переворота, после чего его изгоняют (воеводой в Нижний Новгород). В мае созывается Земской собор, и Федора венчают на царство. Вдова Иоанна IV Мария Нагая с малолетним сыном Дмитрием, младшим братом Федора, переехали из Москвы в Углич, выделенный Дмитрию в удел. На первый план среди опекунов выдвигается Никита Романович Юрьев (дед Михаила Романова, будущего первого царя из династии Романовых), но хватило его лишь на год; 14 апреля 1585 года он умер. Первым лицом при Федоре стал Борис Годунов.

1585, июнь. – Тверское княжество вновь входит в состав Московского государства (раньше Грозный дал его в удел «царю Симеону»).

1586. – Образован Иноземный приказ. Появление голландцев в Архангельске.

Смерть Иоанна Грозного обострила борьбу политических группировок, выражавших интересы разнообразных внутренних и иностранных структур: финансовых, землевладельческих, торговых, военных. Это происходило и не в первый, и не в последний раз в истории: так было и после Петра Великого, и после Сталина. При сильном правителе само государство выстраивает иерархию интересов; при его исчезновении естественно начинается борьба структур за свое право определить эту иерархию на будущее, – которая выглядит зачастую как борьба личностей.

В январе 1587 года князья Шуйские вместе с митрополитом Дионисием составили против Годунова заговор: от лица всего народа подготовили челобитную царю, чтобы он развелся со своей бездетной супругой Ириной, сестрой Годунова, и женился бы на другой. Но Годунов разрушил их планы; Шуйские были обвинены в измене и вместе с подельниками отправились в заточение в дальние города: Иван Шуйский попал в Белоозеро, пострижен в монахи и вскоре погиб; Василия сослали в Галич, но в 1588 году простили и вернули в Москву. Вместо Дионисия митрополитом был поставлен преданный Годунову епископ Иов, а Борис один остался при государе.

1588. – Указ, разрешающий Борису Годунову участвовать в дипломатических сношениях. Англичанин Д. Флетчер в Московии. Вот его мнение о царе Федоре:

«… Он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается, так что почти смеется… он прост и слабоумен… не имеет склонности к войне, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен. Кроме того, что он молится дома, ходит он обыкновенно каждую неделю на богомолье в какой-нибудь из ближних монастырей».

1589. – Учреждено патриаршество. «Судебник» царя Федора. Основание города Царицына.

1590. – Новая война со Швецией (1590–1593). Начало постоянного и планомерного заселения русскими Сибири.

Крестьянство составляло подавляющее большинство населения, а крестьянское хозяйство – основу экономики. И вот крестьянские семьи начинают переселять на новые земли. Зачем? А с двойной целью. Во-первых, чтобы получать с этих земель доход. Во-вторых, чтобы снизить демографический пресс на «старые» земли.

Каким, по представлениям власти, было тогда «переднее» крестьянское хозяйство, способное нести повинности и осуществлять простое воспроизводство в то далекое время, видно из Грамоты царя Федора Иоанновича в Сольвычегодск (1590):

«… Велено, по той нашей грамоте, у Соли на посаде и во всем Усольском уезде выбрать в Сибирь, на житье, 30 человек пашенных людей с женами и детьми и со всеми их животы, а у всякого бы человека было по 3 мерина добрых, да по 3 коровы, да по 2 козы, да по 3 свиньи, да по пяти овец, да по двое гусей, да по пятеру куров, да по двое утят, да на год хлеба, да соха со всем для пашни, да телега, да сани и всякая житейская рухлядь, а на подмогу им велено дати по двадцать по пять рублев человеку». (См. «Акты, собранные Археографической экспедицией», том 1, № 349; Н. В. Пономарев. Исторический обзор правительственных мероприятий по развитию сельского хозяйства в России от начала государства до настоящего времени. СПб., 1888, с. 15.)

В мае 1591 года в Угличе погиб царевич Дмитрий, и в июне был созван Собор для расследования угличского дела. Следственной комиссией под руководством Василия Ивановича Шуйского (1552–1612), будущего царя, сделан вывод: смерть Дмитрия случайна. Однако слухи, что приказ убить царевича отдал Борис Годунов, дожили до наших дней. Между тем смерть младшего брата царя была выгодна любому, кто мог бы претендовать на власть после смерти бездетного Федора Иоанновича или кто рассчитывал посадить на престол «своего» человека: ведь наследников дома Иоанна Калиты больше не оставалось. Годунов, пожалуй, был заинтересован в смерти Дмитрия меньше прочих.

С Борисом Годуновым все, может быть, так и было бы в порядке, если бы не тень царевича Дмитрия. И московская олигархия во главе с Василием Шуйским использовала этот слабый, единственный слабый «пункт анкеты» Годунова: она создала легенду о нем, как об убийце законного наследника престола. И тень царевича Дмитрия стала бродить по стране.

«Кто в Византии стал бы волноваться о судьбе ребенка, убитого двадцать лет тому назад? – пишет Иван Солоневич. – Там сила создавала право, и сила смывала грех. На Руси право создавало силу, и грех оставался грехом».

Кстати, Карамзин в «беззакония» Бориса не верил, кроме убийства царевича Димитрия: в это он не смел не верить, так как оно утверждаемо было церковью. Это важный вопрос, но для понимания сути того убийства нам представляется более важным, что не только Россия направляла свои усилия на восток, осваивая Сибирь, но и наши западные соседи тоже направляли свои усилия на восток, а именно стремились осваивать ресурсы России. В «Истории русской литературы» (с. 253) читаем:

«К концу XVI в. и в XVII в… на службу в малознакомую полуварварскую страну, к русскому государю шли с Запада не лучшие люди, а являлся разный сброд, своего рода казаки западноевропейские, как их метко называет [Сергей] Соловьев, извечным занятием которых было – служить в семи ордах, семи королям, искать хорошего жалованья в службе разных государей; служилые иноземцы были совершеннейшие космополиты, отличавшиеся полным равнодушием к судьбам той страны, где они временно поселились…».

Еще раньше, нежели служилые, к нам ехали торговые люди. Как это началось при Иоанне Грозном, вынужденном привлечь англичан к обслуживанию русских международных торговых интересов, так и продолжалось при Федоре Иоанновиче, и при Борисе Федоровиче, и при Федоре Борисовиче, и при Дмитрии I, и при Василии Ивановиче Шуйском… Уже Борис Годунов и льготы англичанам отменил, а они все ехали сюда и ехали:

«Злодейство немецкое было, действительно, очень велико… Ежегодно приезжало в Московское государство торговых людей англичан человек 60–70 и больше. Они устроили свои склады в Архангельске, Холмогорах, на Вологде, в Ярославле, в Москве и др. городах, так что их поселения при Михаиле Федоровиче [Романове] доходили по Волге уже до самой Астрахани…» (там же, курсив наш. – Авт.)

Поселения англичан по всей Волге – со складами, охраняемыми наемниками, – были фактически английскими колониальными фортами. Например, И. Масса пишет об Английском доме в Вологде, где он зимовал в 1609 году, как о хорошо охраняемой крепости. (См. «О начале войн и смут в Московии», с. 148.) Россию просто и без затей превращали в английскую колонию! Оставалось подобрать сговорчивого туземного царя, а еще лучше самим его назначить. Вот вам и заинтересованность в смерти последнего из рода Грозного.

1592–1593. – Опись земель Московского государства.

1594. – Официальное назначение Бориса Годунова правителем при царе Федоре (каковым он уже фактически являлся).

1595. – Красноярский казачий бунт. Тявзинский договор со Швецией, по которому Россия получила часть Карелии, Неву и южное побережье Финского запада до Ивангорода. Поход против Кучума.

1597. – «Указ о кабальном холопстве»: холопы потеряли право освобождения после уплаты долга по старым кабальным грамотам. Введение «урочных лет»: по делам о владении крестьянами, их вывозе и возвращении беглых стал действовать пятилетний срок подачи их владельцами исковых челобитных.

27 декабря 1597 года скончался Федор Иоаннович. Через несколько дней царица Ирина, вдова Федора и сестра Бориса, отказывается от престола и постригается в монахини. Вскоре созвали Земской собор под руководством патриарха Московского Иова. Собор избрал Бориса Годунова на царство в феврале (хоть он и отказывался); венчали его на царство в сентябре.

Борис Годунов фактически правил страной последние годы и, безусловно, имел административное преимущество перед другими возможными кандидатами на царство. Если в дальнейшем устранили и его, и наследника, то лишь потому, что некие общественные структуры имели для такого действа потребность и ресурсы.

Правительство Бориса действовало технически умело и этим приобрело популярность. Говорили, что в правление царей Федора и Бориса русской земле Бог «благополучно время подаде»; московские люди «начаша от скорби бывшие утешатися и тихо и безмятежно жити», «светло и радостно ликующе», и «всеми благинями Россия цветяше». Вместо «грозы» и «казни», от царя Бориса народ видел «правосудие» и «строение». Но власть он держал твердо и умел показать ее не хуже Иоанна Грозного, когда в том была нужда. О том же свидетельствуют и иностранцы. Наступало время релаксации после могучего рывка времен Грозного, но накопленных страной сил было еще много, и царь умело ими распоряжался.

1598. – Последний поход против Кучума привел к его поражению.

1599. – Пребывание посольства Афанасия Власьева в Праге при дворе императора Рудольфа II.

1599. – Образованы Конюшенный и Казанский приказы.

Во все годы своей власти Борис чрезвычайно любил строить и оставил по себе много замечательных сооружений. Начал он свои государственные постройки стеною Московского «белого» города, шедшего по линии нынешних московских бульваров. Эту стену, или «град каменной около большого посаду подле земляные осыпи», делали семь лет, а «мастером» постройки был русский человек «церковный и палатный мастер» Федор Савельев Конь (или Конев). По тому времени это было грандиозное и нарядное сооружение. С внешней стороны его прикрыли новою крепостью – «древяным градом» по линии нынешней Садовой улицы, «кругом Москвы около всех посадов». С участием того же мастера в то же приблизительно время построили в Астрахани каменную крепость, а с 1596 года начали работать по сооружению знаменитых стен Смоленска. Стены Смоленские, длиною более шести верст, с 38 башнями, были построены менее чем в пять лет.

Помимо Москвы, Борис начал строительство еще не менее тридцати русских городов из стандартного формового кирпича, заводы для производства которого впервые созданы при нем, а сам стандарт кирпича 7х3х2 вершка сохранился доныне. Среди построенных им кирпичных городов – Белгород, Воронеж, Валуйки, Елец, Кромы, Курск, Лебедянь, Ливны, Оскол, Смоленск, Царев-Борисов. А он у власти-то был всего ничего. Для сравнения: за полстолетия Иоанна Грозного построено только одиннадцать каменных (не кирпичных!) крепостей: Александров, Тула, Коломна, Зарайск, Старица, Ярославль, Нижний, Белозерск, Порхов, Новгород и Псков, – остальные все деревянные. Правда, воевать Иоанну IV пришлось куда больше, нежели Борису.

План занятия «дикого поля» на юге крепостями и постройки там городов был разработан еще в 1570-х годах, а выполнил его Борис Годунов. Эта сеть укреплений, планомерно размещенных на степных путях, «по сакмам татарским», прибавила Московскому государству громадное пространство «поля» и закрыла для татар пути к Москве и вообще в московский центр. Наконец, Борис на южных границах государства продолжал строительство города Грозного.

При Годунове на Руси, как и в других странах, развивалось не только производство кирпича и строительство, но и литейное дело. А вот получившее всемирную известность русское златоткачество – уникально. Причем этот промысел захватил не только Москву; даже в начале XIX века знаменитые ахтырские златотканые фаты ценились не меньше московских. Других источников златоткачества, кроме московского и ахтырского, в мировой истории нет. Вспоминаем об этом, потому что село Ахтырка на реке Гусинца близ Харькова и его мастера-златоткачи ахтырцы были названы средневековыми писателями «скифским племенем» Agathirsi, живущими в Приднепровье на реке Chesinus, и отправлены в «древнюю историю» на 1800 лет назад! (См. Е. И. Классен, с. 168–171.) Это ли не живое материальное свидетельство вымышленности традиционной хронологии и сопутствующей ей «историографии»?!

1600, август. – Прибытие в Москву польского посольства, которое возглавлял королевский секретарь, канцлер и великий гетман литовский Лев Иванович Сапега (1557–1633). Отметим, что Сапега – не фамилия, а титул, по-турецки Спах (иначе Сипах), ставший прозвищем для всего рода Льва Ивановича. Фактически же он занимал при выборном короле Сигизмунде должность, аналогичную великому визирю султана с максимумом исполнительной власти.

1601, июнь. – Обвиненный в заговоре против Годунова, схвачен Федор Романов, сын Никиты Романовича Юрьева, бывшего коллеги Годунова по совету при царе Федоре и основатель будущей династии Романовых. Все бояре Романовы и их родственники сосланы. Сам Федор Никитич насильно пострижен в монахи.

1601. – Указ о крестьянском выходе. Образован стрелецкий приказ. В Сибири основан город Мангазея. Неурожай и голод в России.

Следует отметить, что Борис Годунов проявлял явное благоволение к европейской образованности. Сообщают, что он мечтал учредить на Руси европейские школы (даже будто бы университеты); приказывал искать за границей и вывозить в Москву ученых. При нем впервые было отправлено за границу для науки несколько «русских робят», молодых дворян; они должны были учиться «накрепко грамоте и языку» той страны, в которую их посылали. Из сохранившихся российских документов известно о посылке в Любек пяти человек и в Англию – четырех. По свидетельству же одного современника – немца, было послано всего восемнадцать человек, по шести в Англию, Францию и Германию.

Назад никто не вернулся: некоторые умерли до окончания выучки, остальные куда-то разбежалась от учителей «неведомо за што», или просто остались за границей по окончании учебы. Скорее всего, они не желали возвращаться из-за смуты в стране. Напрасно московские дипломаты пытались заводить за границею речь о возвращении домой посланных: ни сами «робята», ни европейские власти не соглашались на их возвращение в Москву. Вот после этого с группами уезжавших на учебу стали посылать «дядек», для надзору.

1602. – Неурожай и голод в России. Приезд в Москву брата датского короля Христиана, герцога Ганса (Иоанна), помолвленного с дочерью Бориса Годунова Ксенией.

Царь очень хотел выдать Ксению за какого-нибудь владетельного европейского принца и дважды пытался исполнить это желание. Первый раз был намечен в женихи изгнанный из Швеции королевич Густав. Его пригласили в Московию на «удел» и очень обласкали, но Густав не склонен был ради Ксении изменить ни своей религии, ни уже имевшейся у него пассии, которая приехала с ним в Москву из Данцига. Дело со сватовством расстроилось, и Густав был удален с царских глаз в Углич, где его приберегали на всякий случай. Однако он так и не пригодился, и умер мирно в Кашине в 1607 году. С приехавшим в Москву в 1602 году братом датского короля Христиана герцогом Гансом дело пошло лучше, чем с Густавом; но волею Божией Ганс расхворался и умер в Москве месяца через полтора по приезде.

В 1601–1604 годах в Европе было сильное похолодание и связанные с этим неурожай, голод и даже каннибализм. Историографы сообщают о массовой гибели людей от голода и в Москве, называя разные числа: от 127 тыс. по Костомарову, до 500 тыс. по Карамзину, – однако, по другим данным, в Москве после Иоанна Грозного осталось всего-то 30 тыс. жителей, – так чему же верить? Реальная численность населения Москвы, исходя из данных о площади города и числе дворов по состоянию на 1600 год, могла составлять 200 тыс. человек.

Но факт в том, что Годунов пытался сделать все возможное, чтобы народ не голодал, – например, затеял раздачу денег. Окрестные жители, побросав дома, кинулись в Москву за дармовщинкой, и хотя бунтов в Москве и впрямь не было, народу в толчее погибло немало.

1603. – В Польше появился некто, назвавшийся выжившим царевичем Дмитрием; позже историки придумали ему кличку «Лжедмитрий». Борис Годунов издал грамоту о войне с самозванцем. Неурожай и голод в России. Силы страны подорваны.

1604, октябрь. – «Лжедмитрий» во главе польских отрядов переходит границу русского государства.

1605, январь. – Войско «Лжедмитрия» терпит поражение у Добрыничей от Василия Шуйского.

Специалисты полагают, что политическая деятельность Бориса не содержит никакой «системы» или «программы». Но несомненно даже для них, что действовал он против знати, в пользу средних классов московского общества, получая благосклонную оценку и признание принесенной им пользы и «благодеяний к мирови». А потому не надо искать какую-либо «программу», кроме государственного служения. К сожалению, при его жизни «средние слои» – мещане, ремесленники, торговцы, мелкопоместные дворяне, еще не были организованы и не сознали своей относительной социальной силы. Они не могли спасти Бориса и его семью от бед и погибели, когда на Годуновых ополчились верх и низ московского общества: старая знать, как всегда, думающая о себе, а не о стране, и крепостническая масса, влекомая ненавистью к московскому общественному порядку вообще.

Борьба Бориса с боярами-княжатами за дворцовое преобладание повела к ссылкам бояр (причем кое-кто из них в ссылке умер) и даже казням некоторых их сторонников. Корни самозванческой интриги были скрыты в недрах дворцовой знати, враждебной Борису, скорее всего в кругу родственников или свойственников семьи Романовых.

Видимо, Борис знал, кому верить можно, а кому нет. Когда войска самозванца появились на московских рубежах и надо было двинуть на них московскую рать, он без колебаний вверил начальство над нею родовитым «княжатам»: Трубецкому, Мстиславскому, Шуйскому, Голицыну. И не ошибся: княжата загнали самозванца в Путивль и лишь случайно не добили его. Но никого из уцелевших от опал и ссылок людей романовского круга, никого из фамилий, прикосновенных к Романовым, мы не найдем в составе военного начальства в рати, действовавшей против самозванца.

В апреле 1605 года Борис Годунов умер.

В тот день он принимал более 20 послов; речь шла о подготовке мирных договоров. На банкете заговорщики и отравили его, судя по симптомам, сулемой. На царство венчают в Москве сына Бориса, Федора, несмотря на открытое недовольство бояр.

Вскоре «Лжедмитрий» въехал в Москву. Начинаются восстания в юго-западных областях; в Москве сторонники самозванца призывают к низложению Федора. Далее последовал государственный переворот и убийство юного царя и его матери.

1605, июнь. – Дмитрий I получает царскую корону.

С января 1606 начинаются государственные преобразования под польский политический образец. Боярская дума превращена в Сенат; поляку Яну Бучинскому поручено составить список его членов. Вводятся по польскому образцу новые должности. В мае царь венчается (по православному обряду) с Мариной Мнишек.

За прошедшие века история Смуты обросла различными слухами и домыслами; наряду с официальной версией существуют и серьезные в ней сомнения. Самозванец это был или подлинный Дмитрий, теперь уже не установить никак. Он не отдал полякам ни одного города и не поставил ни одного католического храма. Он усовершенствовал русское войско. Планировал идти походом на Крым, – что через двести лет реализовала Екатерина. Отменил ограничения права выхода крестьян, их насильственное закрепощение и сыск беглых. Как и Борис Годунов, собирался создавать университеты. Папский нунций Рангоний писал, что он был необыкновенно элегантен и даже в походах постоянно читал книги.

Современник Смуты князь С. И. Шаховской так описал его: «Ростом был мал, широк в груди, мышцами крепок; внешность же у него была не царственная, препростое имел обличие и все тело смуглое. Однако же был остроумен и в науке книжной сведущ, дерзок и многоречив, любил конные состязания, с врагами сражался смело, будучи сильным и храбрым; воинов очень любил». (См. «Памятники литературы Древней Руси. Конец XVI – начало XVII века», с. 424.)

Вскоре после венчания царя с Мариной боярам круга Шуйского стало известно о тайных обещаниях, якобы данных Дмитрием полякам: распространение унии на Московию, территориальные уступки, завещание русского престола Польше. Бояре совершают очередной переворот, низлагают Дмитрия I и убивают его. Затем выходят к народу на Красную площадь и предлагают созвать Собор, а власть временно передать патриарху. Однако толпа требует нового царя, и тогда, под крики одобрения, бояре указывают на Василия Шуйского, который принимает страну и, как говорили в XVII веке – «дает на себя запись», обещая править совместно c Боярской думой и Земским собором. Такие же обещания давали польские короли перед своим сеймом, а английские перед парламентом, что, конечно, никак не похоже на самодержавие, напоминая, по крайней мере, «конституционную монархию», если не «президентскую республику». Это угроза перехода к стилю правления, при котором невозможно сохранить целостность России, стиля, негодного для нашей страны.

1606, июнь. – Канонизация угличского страдальца, царевича Дмитрия на основании грамоты Василия Шуйского, который надеется таким образом окончательно поставить Дмитрия I вне закона.

1606, лето. – Восстание в «Диком поле» (к северо-востоку от Черного моря) и в Рязанской области, вспыхнувшее при известии о низложении Дмитрия. Восстания по всему Поволжью до Астрахани. Волнения в Твери, Пскове и Новгороде. Бунт терских казаков, во главе которых встает самозваный царевич Петр, выдавая себя за сына Федора Иоанновича. Восстание Ивана Болотникова. Крестьяне отказываются признавать «боярского царя», и понятно, почему: власть потеряла легитимность, можно сказать, страна осталась без правителя.

А. В. Горохов пишет, что смена правящей династии в начале 1600-х годов привела к смене политической обстановки и в тюркской части Восточной Европы. Так, например, в 1554 году, когда Иоанн Грозный собирался в поход на Казань, ногайцы, жившие в междуречье Волги и Яика, отказали турецкому султану в просьбе помочь казанцам, сославшись на хорошие отношения с Москвой:

«Ты убо не царь еси намъ и земля нашія не строиши, и нами не владееши, и живеши далеко отъ насъ, за моремъ, богатъ еси и силенъ, и всемъ еси изобиленъ, никоя же нужа отъ житеискихъ потребъ не отбдержитъ тебе; намъ же убогимъ и скуднымъ всемъ, и аще не бы наполнялъ потребою нашу землю Московскіи царь, то бы не могли жити ни единого дне. И за его добро подобаетъ намъ всячески и помогати ему на Казанцовъ, за ихъ преднее великое лукавство и неправду. Хотя языкъ нашъ съ вами единъ и вера едина, то убо довлеетъ намъ правда имети. Не токмо же намъ подобаетъ помогати Московскому на Казань, но и на тебя самого, царя царемъ, аще востанеши нань».

И вот теперь, менее чем через шестьдесят лет ногайцы числятся в списке самых яростных и непримиримых врагов Московии. Они посмели совершать набеги, о масштабе которых говорит, например, сражение под Саранском, в котором участвовало войск не меньше, чем позже в Полтавской битве. Очевидно, они перестали уважать московскую власть.

1607, февраль. – Реабилитация семьи Романовых, сосланных в правление Бориса Годунова.

1607, июнь. – Появление в Стародубе нового претендента на престол – «Лжедмитрия II», за спиной которого стоят всё те же поляки и казаки. Число самозванцев увеличивается: некий Федор выдает себя за племянника Дмитрия, и под его знамена встает часть донских казаков, другой, объявив себя сыном Иоанна IV, пытается укрепиться в Астрахани. Структура власти тоже эволюционирует, а люди, занятые в ней, учатся на примере предшественников. Зачем создавать свое имя, если можно воспользоваться чужим. И пример-то есть какой хороший: самозванец стал официальным, легитимным царем!

Тиражирование удачного для выживания структуры опыта – всеобщий эволюционный закон. Так, сегодня мы видим, что из сценария удачного кинофильма немедленно делают телесериал, да и в политике то же самое: «партии власти» плодятся, как смородина на кусту.

1607, апрель-май. – Московское войско, которым командуют братья царя Дмитрий и Иван Шуйские, пытается остановить продвижение отрядов Лжедмитрия II, но оно наголову разбито, а 5 тысяч солдат переходит на сторону самозванца. В июне войско самозванца подступает к Москве, но, не имея достаточно сил, чтобы взять город, располагается станом в селе Тушино (1607–1610), на левом берегу Москвы-реки. Филарет (Федор Никитич) Романов избран тушинским патриархом. На помощь тушинцам приходит 20-тысячный отряд поляков, которым командует князь Сапега, двоюродный брат канцлера Литовского. И в это же время между Россией и Речью Посполитой заключено перемирие на 3 года и 11 месяцев.

События развивались очень быстро, а сильной фигуры на троне не было, – как и сегодня, кстати, – пропольски или прошведски настроенные бояре, не понимая ничего в особенностях России, опять желали сделать из нее «европейскую страну», а Европе, естественно, Россия была нужна только как сырьевая колония. За каждым из участвующих в Смуте русских кланов стояла та или иная страна Европы, что следует из документов той поры. Так, согласно сибирской Погодинской летописи, в 1612 году в Москве было противостояние поляков, с одной стороны, и союза москвичей с немцами, – а немцами в то время называли любых пришельцев из Западной Европы.

1609. – Поляки осадили Смоленск. В Выборге Россия заключила договор со Швецией против поляков, при отказе России от условий Тявзинского мира и передачи Корельского уезда Швеции. Поляки осадили Троице-Сергиеву лавру.

1610, февраль. – Боярская аристократия из «Тушинского лагеря» заключила договор с Сигизмундом III о призвании на русский престол польского королевича Владислава, и в тот же год королевич Владислав избран на Московское царство. Шуйский потерпел поражение при Клушине и свергнут, но и Лжедмитрий II убит. Патриарх Гермоген призывает к борьбе с поляками.

1611. – В Москве вспыхнуло восстание против поляков. Прокопий Ляпунов собрал ополчение и взял Москву. Литовский шляхтич Самуил Иванович Маскевич (см. «Сказание современников о Дмитрии самозванце». СПб., 1859, с. 43–65) писал:

«…29 марта, во вторник, на Страстной неделе, завязалась битва сперва на Китай-городе, где вскоре наши перерезали людей торговых… потом в Белом городе; тут нам управиться было труднее: здесь посад обширнее и народ воинственнее. Русские свезли с башен (внешних городских стен. – Авт.) полевые орудия и, разставив их по улицам, обдавали нас огнем. Мы кинемся на них с копьями; а они тотчас загородят улицу столами, лавками, дровами; мы отступим, чтобы выманить их из-за ограды; они преследуют нас, неся в руках столы и лавки, и лишь только заметят, что мы намереваемся обратиться к бою, немедленно заваливают улицу и под защитою своих загородок стреляют по нас из ружей; а другие, будучи в готовности, с кровель, с заборов, из окон, бьют нас самопалами, камнями, дрекольем. Мы, то есть всадники, не в силах ничего сделать, отступаем, они же нас преследуют и уже припирают к Кремлю…

Вдруг кто-то закричал: огня! огня! жги дома! Наши похолики (слуги. – Авт.) подожгли один дом… то же делали и с другими домами, где кто мог. Наконец занялся пожар: ветер, дуя с нашей стороны, погнал пламя на русских и принудил их бежать из засад; а мы следовали за разливающимся пламенем, пока ночь не развела нас с неприятелем. Все наши отступили к Кремлю и Китаю-городу… Уже вся столица пылала; пожар был так лют, что ночью в Кремле было светло, как в самый ясный день, а горевшие дома имели такой страшный вид и такое испускали зловоние, что Москву можно было уподобить только аду… Смело могу сказать, что в Москве не осталось ни кола, ни двора…»

Это описание можно дополнить любопытным сообщением автора начала XX века, писавшего под псевдонимом Мария Евгеньева:

«Когда поляки были побеждены, собрался «ратный собор», в котором приняли участие казаки и земские ополчения. Было решено, что никакого царя России выбирать не надо (здесь и далее курсив наш. – Авт.). Земский собор, к неописуемой злобе всех бояр, передал правление триумвирату, в состав которого вошли Ляпунов, Трубецкой и Заруцкий – воеводы, победившие поляков… В руки триумвирата перешла гражданская и военная власть… Высшая власть все-таки принадлежала «всей земле», которая могла сменить триумвиров, если нужно, и выбрать других. Решено было учредить приказы для управления финансами и земельными делами…

Приговор (резолюция ратного собора. – Авт.) был составлен Прокопием Ляпуновым и подписан представителями двадцати пяти городов. Ляпунов был назначен старшим военным диктатором, «всего московского воинства властителем». (См. История династии Романовых. М.: 1991, с. 18).

В официальной истории о попытке Ляпунова выгнать поляков говорится крайне мало, поскольку она была неудачной. О подробностях подобных эпизодов Смутного времени мы узнаем лишь из дореволюционных изданий или от современных зарубежных авторов. Например, из подготовленного авторитетным издательством Larousse энциклопедического справочника «Les grandes dates de la Russie et de l’ U. R. S. S.» (в русском переводе «Хронология российской истории», М., 1994. С. 55). В итоге, как верно пишет А. Г. Кушнир, народное ополчение теперь связывают только с именем Козьмы Минина.

Итак, первое ополчение, сформировав в 1611 году временное правительство, юридически (ибо имелся приговор ратного собора, подписанный представителями 25 городов) оформило альтернативу монархии – республику. Причем не аристократическую, какой была Речь Посполитая (польское Rzeczpospolita – республика), а дворянско-казацкую. А. Г. Кушнир полагает, что таким образом в начале XVII века отечественной истории был предоставлен шанс пойти другим путем. На самом деле «другого пути» не было: в России в то время никакая республика не могла быть жизнеспособной; Россию могла спасти только абсолютная монархия. Немудрено, что этот «шанс» куда-то растворился в миг, когда П. Ляпунов был убит И. Заруцким: первое ополчение мгновенно распалось, и юридически оформленный республиканский «приговор» оказался никому не нужен.

В Новгороде Великом фактически восстановилось независимое государство: «Воеводы, митрополит и «лучшие люди» объявили о создании «Новгородского государства» и подписали со шведским генералом договор об избрании своим государем сына Карла IX» (см. Р. Г. Скрынников. Крест и корона. С. 367).

А в Новгороде Нижнем Кузьма Минин начал формировать второе ополчение. В предводители он предложил князя Дмитрия Пожарского. Князь исправно служил и царю Борису, и Дмитрию I, и Шуйскому, а теперь он придерживался идеи приглашения на русский трон шведского королевича.

Воеводы городов Поволжья от Твери до Астрахани, и Рязань, и северные провинции до 1611 года занимали в целом выжидательную позицию. Когда, наконец, ярославская часть Новогородии и Володимерия поддержали польскую партию, оставшиеся не у дел при «польско-шведском» разделе влияния москвичи (лидер – Трубецкой), рязанцы (лидеры – братья Ляпуновы) и часть казаков (лидер – Заруцкий) бросились за своей долей в Москву. Здесь они переругались, а их «ополчение» распалось. Успеха достигло лишь ополчение Минина и Пожарского, которое и выгнало поляков из Москвы в 1612 году.

1613 (11 февраля). – Михаил Романов избран на царствование Земским собором; началась династия Романовых. Роль Земского собора повышается до Национального собрания, Боярская же дума остается совещательным органом.

1613. – Приезд из Англии посольства Джона Метрика в Россию.

И вот свидетельство официозного источника, – книги, написанной еще при Романовых и под их контролем:

«…Москва не вызывала на западе политического интереса. Зато ее значение как рынка для приобретения сырья… и как страны, владеющей путями в Азию, особенно же в богатую шелками Персию, неизменно росло в сознании западного коммерческого и политического мира…» (см. «Государи дома Романовых», с. 58).