1

Монастырь, лагеря, архипелаг в Белом море — этот набор расхожих штампов знает каждый. Большинству штампов достаточно для простого знания о месте, и недостаточно для его посещения. Я ничем не отличался от большинства. Действительно, чего такого-то?! Ну монастырь. Я монастырей не видел что ли? Ну лагеря… Это вы мне, уральскому жителю собрались рассказывать про лагеря? Да я родился и вырос в уральском городке Кунгуре, где посреди города стоит монастырь, а в нем действующая зона. Причем отнюдь не отдыха. Это зловещее заведение угрожающе топорщит свои купола в низкое уральское небо, а его ворота выходят на улицу Свободы. Начало улицы это тюрьма — бывший монастырь, а конец — городское кладбище на Ледяной горе. Символично донельзя. Поэтому таким символизмом как соловецкий монастырь, превращенный в лагерь меня было не напугать. Вообще все эти параллели — пустынь/пустошь, неволя тела/свобода духа, это не ко мне. Я за этим никуда не поеду. Оставался только архипелаг в Белом море, но он тоже был неубедителен. Мало ли где какие моря и мало ли какие в них архипелаги. Плавали-знаем. На такой мякине нас не проведешь. И все же я оказался на Соловках.

Отправной точкой в моем решении посетить Соловки послужил вычитанный из книги Зеньковского «Русское старообрядчество» эпизод о «Соловецком сидении».

Нет нужды подробно описывать это событие, информации по нему можно найти достаточно, отмечу лишь суть. 17 век. Реформы патриарха Никона, положили начало грандиозному и беспрецедентному явлению известному как «Раскол» и были встречены в штыки монахами Соловецкого монастыря. Они отказались принимать нововведения, из-за чего подверглись различным репрессиям вплоть до конфискации монастырских земель и имущества. Конфликт зашел настолько далеко, что монастырь отказался служить молебны за здравие царя и членов его семьи т. е. по сути богословская распря переросла в мятеж против государства. Было принято решение захватить монастырь силой, для чего на острова были направлены войска.

Оборона монастыря продолжалась 8 лет. Восемь лет! Вдумайтесь в эту цифру. И если бы не предательство, еще неизвестно чем бы все закончилось. После разгрома мятежа выяснились странные вещи — среди мятежников почему-то оказались участники разгромленного незадолго восстания Степана Разина, в т. ч. и его атаманы. Часть братии была заточена в монастырские застенки, другая часть пребывала неизвестно где, а среди защитников было множество гражданских лиц. Очень странно для противостояния на богословской почве.

Я не следователь. Я не склонен искать черную кошку в темной комнате, особенно если никакой кошки там нет — ответы на все вопросы можно найти в многочисленной литературе, но в душе у меня что-то кольнуло. Какое-то невысказанное противоречие было во всей этой истории. Как-то она меня особенно задела. Вообще все драматические эпизоды раскола очень противоречивы. Причем противоречивы необъяснимо. Не мистически, не суеверно, не богословски, а просто необъяснимо. Любому, кто интересуется историей раскола, рано или поздно приходится принять эту необъяснимость, как данность, покориться ей и смириться с ней. Но это чаще необъяснимость действий. А в этой истории мне почудилась какая-то сложносоставная необъяснимость и действий и места. Загадка.

Дальше-больше. Ширилось место, углублялось время. В конце концов вопрос «Почему на Соловках» переросли в вопрос «Почему Соловки». Что же это за место-то за такое? Чем оно отлично от других мест? В чем его притягательность? Почему оно заставляет людей поступать так, а не иначе? И даже не почему, а зачем.

Знаете, есть много кабинетных ученых, никогда не покидающих уютных пределов обжитого ареала — университет, кафедра, кабинет, библиотека. Эти блистательные мужи, обладая незауряднейшим умом могут воспарить в своих стенах так высоко и такое оттуда окинуть взглядом, такие сделать выводы, что диву даешься. Они способны абсолютно правильно ответить на любой вопрос, отгадать любую загадку, отыскать недостающее и приладить его на место так, что сразу поймешь — это верное решение. И все это невыходя за пределы. А есть такие как я, дилетанты. Им не нужно научных данных, им не ведомы способы и методы. Их несет. Несет куда-то, зачем-то, почему-то. Они и сами не знают, зачем их несет. Они хотят что-то открыть, но чаще ничего не открывают. Они хотят что-то понять, что-то разгадать, в чем-то убедится. Но убеждаются отчего-то не разумом, а душой. А душа… К ней не применишь способ и метод. К ней не найдешь подходов и приемов. Она чужая-то потёмки, а своя и подавно черная дыра. Ей неведомы понятия «теорема» и «аксиома». Её вечный спутник разум может ей тысячекратно доказывать одно и то же, а она будет твердить обратное. Он ей почему, а она ему — зачем?

Другое дело, что даже самая распоследняя черная дыра в конце-концов куда-то там сворачивается. Также и душа. Она горит, горит, а потом начинает тлеть. Чаще всего от разочарований и недостатка впечатлений. И если блистательный кабинетный муж, направляя все силы своего ума ввысь, воспаряя в горние дали прямо из душных стен пыльной библиотеки способен тем самым разжигать вновь и вновь в своей душе невиданный огонь, то что же делать нам, не столь выдающимся, но обладающим столь же жаркой душой непоседливым людишкам? Что делать, если ответ на вопрос «почему» нас не удовлетворяет. Нам зачем-то нужно не знание, а познание. А познание, этот такая вещь…

Хотя, кто его знает, может быть и мы найдем и откроем что-нибудь этакое… Хотя чаще мы ничего не открываем. А просто поддерживаем огонь души, раздираем её на части противоречиями, что-то делаем, куда-то бежим, а значит живём. Но вот мы добегаем до определенного места и это место, обычное место с маленькой буквы вдруг начинает становиться Местом. И все обретает новый смысл…

Что увидел в просвете грозового Выговского неба инок Герман. Что такое, что заставило его из села Сорока на реке Выг — места, в котором я уверен, ничего нельзя ощутить кроме одиночества и тоски отправиться в путь, в неведомое и непонятное? Только ли стремление к уединению и покою? Его что, в Сороке недоставало?

За уединением ли гнало монаха Савватия из Кирилло-Белозерского монастыря в Валаам, а оттуда к безмолвным берегам Белого моря? Или его просто что-то гнало по свету.

И совпадение ли, что два этих человека, якобы ищущих уединения отшельника, соединились и попали на Соловецкие острова. Чего они искали, о чем грезили?

О спокойствии? Но беспокойная натура Германа не удержала его на Соловках, он вернулся на большую землю, и всю оставшуюся жизнь метался, как птица без гнезда по миру, порывами залетая на Соловки.

Да и Савватий скончался отнюдь не на Соловках, а на Выге, отнюдь не в отшельничестве, а принимая и напутствуя всякий наезжий люд.

Почему? Что влекло их на Соловки и почему там не удержало? Зачем им все это было нужно?

И неслучайно к этой компании присоединился также чего-то ищущий, с каким-то неясным мятежом в душе преподобный Зосима. Судьба его свела в устье Сумы с мятущимся Германом, в очередной раз бежавшим с Соловков, тот указал путь и Зосима направился по нему.

Именно Зосиме суждено было сформировать некую идею, благодаря которой Соловкам был придан новый смысл, смысл обители. Стали стекаться ученики, Зосима стал игуменом. Были перенесены мощи Савватия. Говоря современным языком Зосима состоялся в жизни как духовный муж, управленец, хозяйственник. Живи да радуйся, преобразуй и преумножай.

Но что-то не дает Зосиме сидеть на Соловках, заставляет его пустится в путь, в господин Великий Новгород. Там судьба его сводит с Марфой-Посадницей, одиознейшим персонажем русского средневековья. Сепаратистка и униатка, активно искавшая дружбы и покровительства Литовского княжества и стоящей за ним Католической церкви и преподобный Зосима, будущий святой Православной церкви — что общего было у этих персонажей?

Одна пыталась стяжать славы близь царей земных, второй, как и его соратники должен был помышлять лишь о царе небесном.

Есть мнение, что Зосима обивал пороги Марфы в связи с экономическим конфликтом. Якобы Новгород препятствовал ширящейся рыбной ловле Соловецкой обители. Говорят, Марфа выставила Зосиму вон, а он, в отместку, предрек падение Новгородской республики.

Упоминается и вторая встреча Зосимы и Марфы. Во время второй встречи разногласия были улажены, обитель получила квоты и даже, по некоторым источником, права на вечное владение Соловецкими землями.

А по другим данным жалованные грамоты были монахами элементарно подделаны.

Годы зарождения святой обители, эпические вехи житий оборачиваются чередой авантюрных мероприятий, а подвижники мутят, как это сейчас говорят, «Движ».

Но, при всем при этом, сосуществуя, как герои плутовского романа в авантюрном контексте, эти авантюристы — подвижники создают нечто гораздо более эпическое, чем плутовской сюжет. Они создают, в не самое простое время, на унылой и бесплодной земле место во славу божию и осиянное славой земной. Опять же зачем?

Ответов можно найти множество и в религиозной и подвижнической деятельности отцов — первооснователей, и в историческом и романтическом контексте эпохи и т. д. но ни один из этих ответов меня не удовлетворяет. Ибо если бы хотя бы один меня удовлетворил, я бы воспарил не вставая с кресла и никуда бы не поехал.

А тут было что-то этакое. Сплав времени и места. И я решил, что настало время собираться в путь.

Скажу сразу же. Ничего у меня не получилось. Загадка как была загадкой, так ей и осталась. Даже догадка что место и действие на Соловках необъяснимо связаны осталась догадкой. А догадка — это постижение. А значит познание. Для того чтобы стать знанием ей не хватает кабинетности. Но оно тут и не нужно, знание. Ведь все что происходит на Соловках может произойти лишь только там и только так. И происходит, как мне кажется, оно лишь с людьми, имеющими силу духа, силу воли и не имеющими покоя. И внутренне этого покоя иметь не желающими.

Да, Соловецкая обитель, первоначально созданная как место уединения и покоя, как отшельническая пустынь, где все должно служить укрощению, наоборот — возжигает. Помыслы-ли, устремления, огонь души — возжигает. Несомненно, Соловки благое место. Но благость их такая, что может сжечь без остатка. Может испепелить и уничтожить. Опасная в общем благость. Не на каждого снисходящая и не каждому подходящая. И чтобы принять её и удержать в себе, надо быть исполненным тысячекратно больших, чем в любом другом месте, сил. Какой уж тут покой. Вроде и благость на тебя снизошла, и демоны твои никуда не делись. Загадка.

Я собирался в дорогу и думы подстёгивали меня. А ведь и митрополит Филипп, мир его праху, — думал я, — он ведь тоже, ёлки-моталки, авантюрист. Средней руки государственный муж, пользовавшийся определенным влиянием при дворе, он каким-то образом, через многочисленных родственников оказался вовлечен краями в заговор всё того же мятежного Новгорода против государевой супруги. После раскрытия заговора он обратился бегство. Год батрачил на Онеге, а потом всплыл и где же? На Соловках.

Через восемь лет Филипп уже игумен монастыря. Феноменальная карьера! На Соловках Филипп ведет кипучую деятельность: строит каналы, насыпает дамбы, ставит рыбозаводы, устраивает мельницы и солеварни, возводит храмы. Множит славу Соловков ввысь и вширь.

Не забывает он и о большой земле. Вовлечен в государственную деятельность. Посещает Стоглавый собор в Москве, попутно выбивая для монастыря новые земли, имения, оброки, налоговые льготы. Не пустует при нем и Соловецкое узилище. Туда помещаются видные богословы и просветители близкие к нестяжателям, Артемий и Сильвестр.

Воистину, в то время, чтобы быть просветителем и реформатором, нужно было быть авантюристом. Что с успехом и доказал, менее чем через год Артемий. Неугомонный старец, как многие неугомонные, убежал с Соловков, из застенков, из под надзора. Случайно ли его сослали на Соловки, не было ли ему это предначертано? Ведь еще до опалы, он, в пух и прах разругавшись со сторонниками Иосифа Волоцкого, покинул высокую церковную и административную должность — игумена Троицкого монастыря. Должность, гарантировавшую многое, в первую очередь благополучие. Не должность, а охранную грамоту.

Но вернемся к Филиппу. Всемогущий игумен Соловецкого монастыря, практически безраздельный владетель многих окрестных земель и населяющих их народов. Талантливый руководитель и поборник прогресса, смело преобразующий Соловки в цветущий сад, что делает он? Он покидает Соловки. На первый взгляд, ради карьеры, чтобы принять митрополичий сан и милость государя. А на деле — на верную смерть.

В стране террор, в стране опричнина, под сияющим златом куполов бьют фонтаны крови, вопиют души невинно убиенных, не успевают хоронить казненных. И это — после благополучных Соловков. И вот Филипп восходит на престол и обрушивает на государя и на государство обличительное слово. И гибнет от рук Малюты Скуратова в стылом узилище Тверского Отроч Монастыря.

Вообще из ранних Соловецких святых мало кому удавалось помереть на Соловках. Не судьба. Не то место. Не затем Соловки.

А я уже кантовал свой рюкзак по транспортерам аэропортов и камерам хранения вокзалов. И близился к своей цели. Не все мои близкие знакомые знали что я туда еду. Меня там никто не встречал. Я подъезжал к Соловкам тайно, почти инкогнито, почти так же, как уезжал когда-то с Соловков Никита Минин, будущий «Божиею милостию великий господин и государь, архиепископ царствующаго града Москвы и всеа великия и малыя и белыя Росии и всеа северныя страны и помориа и многих государств патриарх Никон».

Что мы знаем о его истории? Послушник в Макарьевом монастыре, священник в селе Лыскове, а затем в Москве. Личная трагедия. Соловецкий монастырь, точнее его Анзерский скит. Побег с Соловков в Кежеозерский монастырь. Через четыре года Никон уже Игумен в Кежеозере. Карьера еще более молниеносная чем у Филиппа. Так быстро и так высоко возносятся либо с божьей помощью, либо проходимцы. А чаще всего по совокупности. Далее — круче. Еще через три года — архимандрит Московского Новоспасского монастыря. Участие в кружке ревнителей благочестия, а это тогдашняя элита религиозной мысли. Еще через три года Митрополит Новгородский и Великолуцкий — владыка Соловецких земель. Еще через три года — Патриарх!

Неплохо для беглого скитника? Но и это еще не все. Филипп ведь тоже не ограничился митрополичьей (в те времена равнопатриаршьей) кафедрой. Он, обрушившись с проповедью на государя, решил встать вровень с ним. А государю тогда, как и господу, никто не должен был быть вровень. Никон действует по другому. Он карьерист, его вознесение хоть и авантюрно, но постепенно. Как любой карьерист, он больше действует не по велению духа, а по размышлению. Но, как любой авантюрист, он стремиться дальше и дальше, выше и выше. По все истончающейся до толщины бритвенного лезвия дорожке. Его цель — вселенский патриархат. Власть над всем миром, а значит и над царем.

Обретя сан Никон посещает, манящие как наваждение Соловки. Но, в отличие от предшественников он оригинальным образом решает от наваждения избавиться. А заодно подвести основание под будущие деяния. Он ловок и расчетлив, он выдающеся деловит. С Соловков Никон возвращается с мощами митрополита Филиппа. Он лишает Соловки их чудодейственной святыни, как будто хочет разорвать таинственный круг, связывающий с Соловками любого авантюриста. Как будто желает избавится от невидимых пут, держащих любого однажды побывавшего на островах. Он режет пуповину.

И одновременно являет миру чудодейственные мощи популярного в народе святого, как обоснование своих притязаний на новую высоту. Теперь ему позволено многое. А Филипп, словно бы презрев смерть, опять покидает Соловки, пускаясь в странствие. Что за таинственная взаимосвязь, что за круговерть?

Никон замысливает преобразования. Церковная реформа. Исправление книг. Раскол. Бывшие соратники по кружку древлего благочестия — Аввакум, Неронов и иные умучены и казнены. Страна раскололась и восстала. Апокалиптические картины заволокли умы людей.

Вскорости Никон будет низложен, лишен Патриаршьего и Епископского сана и сослан в Вологодчину. И скончается в бесславии в пути, как все скитальцы.

Возмутившись его реформам, еще при жизни Никона, вопия о том, что и он, Никон, частицею своей души принадлежит Соловкам восстанет Соловецкий монастырь. Круг замкнулся. Я схожу с причала Хета на Соловецкую землю. Что дальше. Зачем я здесь?