В этой книге нет готовых ответов на сложнейшие вопросы происхождения и развития человеческого рода. Опираясь на обширное собрание фактов, многие из которых до сих пор не публиковались на русском языке, автор предлагает читателю самому задуматься над этими проблемами и найти собственные варианты их решения. От наших дней в глубины тысячелетий уходят корни многочисленных антропологических загадок: что за таинственные люди, оставившие после себя грандиозные мегалитические постройки, населяли Европу до прихода индоевропейцев? Что объединяет коренных жителей Испании — басков с обитателями крайнего севера Канады — эскимосами? Откуда родились легенды о белых и черных индейцах Америки? Как люди заселили Австралию и что за странный народ жил в Новой Зеландии до прихода туда полинезийцев-маори? Книга «Загадки антропологии» посвящена этим и многим другим тайнам человечества.

Громкое заявление о том, что человек произошел от обезьяны, прозвучало задолго до того, когда были обнаружены первые реальные факты, подтверждающие или опровергающие это утверждение.

История открытий останков ископаемых высших приматов (гоминидов), которым в разные времена приписывалось непосредственное отношение к родословной человека, началась довольно поздно — только в XX веке. Эта история изобилует всевозможными заблуждениями и тупиками, рассказ о которых мог бы занять увесистый том. Первые же действительные находки останков существ, которые по своим морфологическим особенностям могут быть отнесены к предшественникам современного человека (именно предшественникам, а не предкам), связаны с именем Раймонда Артура Дарта (1893–1988).

Уроженец Квинсленда (Австралия), Дарт учился и начинал свою научную карьеру в Англии, где за ним закрепилась репутация неортодоксально мыслящего и не признающего никаких авторитетов исследователя. В 1922 году Дарту было предложено место профессора анатомии в недавно основанном Витватерсрацдском университете в Йоханнесбурге (Южная Африка). Дел здесь был непочатый край, и Дарту пришлось много и упорно работать, чтобы буквально из ничего создать при университете кафедру анатомии.

В 1924 году геологи, работавшие в известняковом карьере близ станции Тунг, прислали Дарту странную находку. Это была окаменевшая отливка черепной коробки некоего существа, которое рабочие карьера приняли сперва за череп бабуина. Но Дарт сразу определил, что это явно не обезьяна. В ответ на его запрос — не находили ли в Тунге еще чего-нибудь подобного? — геологи прислали Дарту еще две корзины со всевозможными окаменелосгями, среди которых Дарт отыскал другие фрагменты скелета головы таинственного существа. Спустя месяц, аккуратно расчистив и склеив все осколки, Дарт держал в руках почти целый череп. Уцелели лобная кость, правая скуловая дуга, часть височной области, вся верхняя и почти полная нижняя челюсти со всеми зубами, а всю полость мозговой коробки заполняло минеральное образование. Все это позволило Дарту с первого взгляда понять, что перед ним череп детеныша с молочными зубами, по своему строению явно напоминающими зубы современного человека. Однако сам череп имел многие признаки, роднящие это существо с обезьяной.

Дарт пришел к выводу, что «младенец Тунг» — так он окрестил свою находку — являлся ископаемым человекообразным существом, стояшим по своему развитию на ступеньку выше обезьяны, но ещё весьма далеким от человека. Это существо ученый назвал «австралопитеком» — «южной обезьяной».

Фотографию черепа «младенца Тунга» и предварительное сообщение о находке Дарт отправил в популярный английский журнал «Нэйчур». Статья, опубликованная 7 февраля 1925 года под названием «Австралопитек африканский: человекообезьяна из Южной Африки», вызвала в научном мире эффект разорвавшейся бомбы. Первая реакция была резко отрицательной: большинство ученых было уверено, что находка у станции Тунг представляет собой всего лишь останки ископаемой человекообразной обезьяны, родственной шимпанзе или горилле. В то время научный мир был чрезвычайно увлечен проблемой так называемого пилтдаунского человека, которого группа исследователей во главе с Артуром Вудвордом и Тейяром де Шарденом объявила «предком современного человека». Впоследствии оказалось, что кости «пилтдаунского человека» — грубая подделка, сфабрикованная палеонтологом-любителем Чарлзом Доусоном из «лучших побуждений», и сегодня этот неприятный казус вошел в анналы палеоантропологии в качестве ее самой позорной страницы. Но это было потом, а пока на фоне всей этой раздутой шумихи с «пилтдаунским человеком» находка Дар-та выглядела весьма скромно и оттого не вызвала никакого серьезного интереса — подумаешь, какая-то там обезьяна…

Взгляды Дарта поддержал только его коллега, известный палеонтолог доктор Роберт Брум (1866–1951), директор Трансваальского музея в Претории. Стремясь новыми находками подкрепить право австралопитека на жизнь, он начал усиленно заниматься поисками новых останков этого гоминида.

Первый успех пришёл в 1936 году. Управляющий каменоломней Штеркфонтейн прислал Бруму окаменевшую отливку черепной коробки ископаемого антропоида, в котором ученый безошибочно признал австралопитека! С этого времени Брум полностью посвятил себя раскопкам в Штерк-фонтейне. За несколько лет ему удалось здесь найти несколько отливок и отпечатков черепных коробок, затылочные кости, большой кусок верхней челюсти с зубами и с прилегающими лобной и височной областями. Этот фрагмент позволил Бруму без труда восстановить облик ископаемого существа: это была взрослая особь, весьма близкая к «человекообезьяне из Южной Африки», фрагменты черепа которой отыскал Дарт. «Свою» человекообезьяну Брум окрестил «австралопитеком трансваальским». Кроме черепов были обнаружены и другие части скелета, так что постепенно учёные получили более точное представление о внешнем виде австралопитека.

В 1938 году неподалеку от Штеркфонтейна Брум нашел еще несколько обломков костей, по которым смог реконструировать череп. Это был еще один загадочный гоминид, существенно отличавшийся и от австралопитека африканского и от австралопитека трансваальского. Брум назвал его «парантропом», или австралопитеком массивным.

Особенно сложно было определить возраст находок. По мере изучения останков австралопитеков принимались все новые и новые датировки, и сегодня принято считать, что древность этих южноафриканских находок колеблется в пределах 2–3 млн. лет.

Учёный мир с большим интересом следил за новостями из Южной Африки. К концу 1940-х годов виднейшие специалисты уже признали результаты исследований Дарта и Брума и согласились с тем, что южноафриканские находки действительно являются останками существ, стоящих между человекообразными обезьянами и человеком. Весомым аргументом в этом споре стала опубликованная в 1950 году работа Уилфреда Ле Грос Кларка, который на основании морфологического изучение зубов и челюстей заключил, что австралопитеки стоят скорее ближе к человеку, чем к обезьяне. Однако позднейшие находки показали столь широкое различие между различными группами австралопитеков — многие отличались друг от друга так же, как волк от коровы, — что вопрос о родстве этих существ с современным человеком сам собой отпал и был снят с повестки дня. Интересно, что одни антропологи классифицируют австралопитеков как «пигмеев», другие как «гигантов», но в любом случае большинство из них сегодня уже не видит никакой связи между австралопитеками и людьми.

Установлено, что австралопитеки даже в пределах Южной Африки не представляли собой единого вида. Найденные останки показывают, что австралопитек африканский и австралопитек массивный существенно отличались друг от друга и внешним видом, и образом жизни.

Австралопитек массивный был крепким, коренастым, имел рост 150–155 см, вес до 70 кг. Череп его более массивен, а челюсть сильней, чем у африканского австралопитека. Некоторые особи имели на темени головы костяной гребень, служивший для прикрепления сильных жевательных мышц. Весь челюстной аппарат и особенно коренные зубы были гораздо крупней человеческих. Представители этого вида обитали в лесостепной полосе, держась опушек лесов. Основу их пропитания составляли растительные корма.

Представители вида африканских австралопитеков были гораздо мельче. Их рост не превышал 120 см, вес взрослой особи составлял около 40 кг. Держались они, вероятно, более выпрямленно, чем их «массивные» сородичи, но ходили вразвалку. По состоянию зубов специалисты определили, что австралопитек африканский был всеяден, но большую долю его рациона составляла мясная пища.

Мозг австралопитека по своему объему (428–530 см куб.) не достигал и половины величины мозга современного человека (порядка 1450 см куб.), но был несколько больше мозга крупных человекообразных обезьян (около 480 см куб.). Самое же «человеческое» в австралопитеках — это их челюсти с относительно короткими резцами и клыками, которые почти не выступают над жевательной поверхностью остальных зубов. Характер зубов и суставное соединение челюстей говорят о том, что австралопитеки жевали боковыми движениями, т. е. не как человекообразные обезьяны. В целом же челюсти австралопитека были гораздо массивней, чем у человека.

Сравнение черепов австралопитека грацильного (слева) и массивного

Острейшие споры, не утихающие и по сей день, вызвал вопрос о том, на скольких конечностях — на двух или на четырех? — передвигались австралопитеки. Были ли они прямоходящими существами? Сегодня большинство ученых склоняется к тому, что австралопитеки передвигались на задних конечностях, держа тело почти в выпрямленном положении — их тело было уже приспособлено для этого (учеными найдены останки, по-видимому, прямоходящего австралопитека — так называемой «Люси»). Однако тип их хождения отличался от всех способов передвижения, известных у современных человекообразных обезьян и человека. Наряду с этим продолжают звучать голоса тех исследователей, кто указывает на некоторые особенности строения скелета австралопитека, которые, на их взгляд, не позволяют сделать вывод о прямохождении и двуногости австралопитека.

Сколько особей могла насчитывать первая на земле популяция «человекообезьян»? Этой проблеме посвятил большое исследование американский палеоантрополог А. Манн, использовавший весь костный материал, накопленный к 1973 году. Свои расчеты Манн строил исходя из того, что на сегодняшний день численность каждого из ныне живущих видов человекообразных обезьян не превышает нескольких тысяч особей. Из этой цифры, вероятно, нужно исходить и при определении численности обитавших когда-то на Земле ископаемых гоминидов.

Фрагментарные скелеты австралопитеков найдены преимущественно в сцементированных отложениях пещер. Состояние костей заставило ряд исследователей предполагать искусственное происхождение этих скоплений: скорее всего, они представляют собой остатки особей, убитых леопардами и принесённых ими в пещеры. Примерное число индивидуумов, происходящих из пяти основных местонахождений останков австралопитеков в Южной Африке, колеблется от 121 до 157 (в зависимости от критерия подсчета). Если учесть, что нам известно до сих пор лишь ничтожное число местонахождений, то можно предполагать, что порядок этих цифр более или менее соответствует численности современных человекообразных обезьян. Таким образом, численность поголовья австралопитеков составляла 10–20 тыс. особей.

Африканские австралопитеки жили в степях и лесостепях, кормясь собирательством и охотой. Не отваживаясь охотиться на крупного зверя, австралопитеки, подобно гиенам и шакалам, частенько «подкармливались» возле львов, леопардов и других хищников. Дождавшись, когда зверь насытится и потеряет интерес к своей жертве, австралопитеки набрасывались на остатки его трапезы. На одной из стоянок археологи обнаружили множество разбитых костей животных — очевидно, что австралопитеки при охоте уже пользовались камнями или, по крайней мере, дробили ими кости, чтобы добраться до мозга.

Оружием для этих ископаемых охотников могли служить и палки, длинные кости, а также челюсти животных, усаженные острыми зубами. Однако австралопитек не мог вырабатывать, как говорят специалисты, «орудия повторяющихся форм». Попросту говоря, он пользовался тем, что подвертывалось под руку. Он сознательно применял эти орудия, но так и не дошел до их обработки. Использование орудий, пусть даже и случайных, более сложный способ добывания пищи, каким является охота и собирательство, форма и размеры мозга австралопитеков — все говорит об усложнении умственной деятельности. Поэтому сегодня сторонники теории эволюции по Дарвину называют австралопитека первым существом, перешагнувшим границы звериного интеллекта, а за начальную точку отсчета истории человеческого рода условно принимается время появления первых австралопитеков — то есть приблизительно 3 млн. лет тому назад. Однако утверждать, что эти «человекообезьяны» каким-то образом напрямую причастны к появлению современного человека сегодня, пожалуй, не возьмётся никто.

Самые значительные открытия в области палеоантропологии связаны с именем известного археолога и антрополога Луиса Лики (1903–1972) и его, без всякого преувеличения, историческими находками в Оддувайском ущелье (Танзания).

Олдувайское ущелье — одно из интереснейших мест на Земле. Оно представляет собой огромный каньон, глубоко — до 90 метров — врезавшийся в ложе древней долины, за многие тысячелетия заполнившейся речными наносами, вулканическим пеплом и другими отложениями. В стенах этого ущелья исследователи выявили пять слоев, относящихся к различным геологическим эпохам, благодаря чему можно было достаточно надежно датировать находки, залегавшие в этих слоях.

Луис Лики копал здесь более 40 лет, вплоть до самой смерти. В 1959 году он обнаружил в Олдувайском ущелье 400 фрагментов черепа еще одного претендента на звание предшественника современного человека, который первоначально получил название зинджантропа бойсовского (Zinjanthropus Boise). Изучая его останки, Лики заключил, что они определенно принадлежат человеку, а не обезьяне. Калий-аргоновый метод позволил определить возраст окаменелостей — 1,8–1,6 млн. лет. В один миг возраст самых древних найденных человеческих останков был почти удвоен!

Нет нужды говорить, что мировая пресса шумно обсуждала эту сенсацию, а сам «виновник торжества» был с почетом водворен на страницы школьных учебников. Однако спустя пять лет учебники пришлось снова переписывать: Луис Лики… отказался от своих первоначальных выводов! В мае 1964 года в журнале «Scientific America» появилось следующее сообщение:

«Л.Б. Лики, британский палеонтолог, заявил, что отказывается от своего ранее высказанного мнения, что зинджантроп, кости которого он нашел в Африке, имеет отношение к эволюционной линии развития человека. Новые находки останков экземпляра этого вида, приблизительно на 200 000 лет моложе предыдущего, указывают, что зинджантроп не имеет отношения к человеку». Бедняга «зинджи» оказался всего-навсего ещё одной ветвью рода австралопитековых и был «разжалован» в австралопитека бойсовского…

Ещё до обнаружения останков «зинджи» Лики нашел в олдувайских слоях примитивные каменные орудия — ровесников зинджантропа. Это были простейшие отщепы со следами ретуши. Но открытие это стало поистине сенсационным: судя по повторяемости типов, это были первые сознательно изготовленные человеческим существом орудия!

Сначала, естественно, авторство этих первых в мире инструментов ученые приписали зинджантропу. Но вскоре это предположение пришлось отбросить — орудия подобного типа стали извлекать и из гораздо более ранних слоев. А между тем в них не было никаких останков гоминидов!

Разгадку этой тайны принесло новое открытие, сделанное 2 ноября 1960 года. На уровне, лежащем примерно на 50 см ниже уровня залегания останков зинджантропа (что соответствует возрасту приблизительно 2,1–1,5 млн. лет), были обнаружены нижняя челюсть с зубами, один коренной зуб, две довольно хорошо сохранившиеся теменные кости и кости руки гоминида, даже на первый взгляд значительно отличавшегося от зинджантропа. Позже были извлечены большая часть скелета ноги и ключицы. Уже предварительное изучение этих останков показало, что новая находка, несмотря на свою большую древность, стоит на лестнице эволюции выше зинджантропа. Зинджантроп — это всего лишь усовершенствованный вариант австралопитека массивного. Новая же олдувайская находка получила название Homo habilis — «человек умелый».

Подобно австралопитеку африканскому, «человек умелый» имел рост до 120 см и средний вес 40–50 кг. Судя по челюсти, он был всеяден, как и его австралопитековый родственник. Однако «человек умелый» имел значительно больший объем мозга (около 650 см куб.), но самое главное — он обладал двумя признаками, типичными только для человека.

Стопа «человека умелого» имела продольную и поперечную сводчатость. Этот признак свидетельствует о передвижении исключительно на двух ногах, и он начисто отсутствует у человекообразных обезьян. При ходьбе человек ступает на всю стопу, и упругий двойной свод «гасит» возникающие при этом сотрясения. Антропоиды же при ходьбе ступают только на внешний край стопы.

Вторым признаком эволюционного положения «человека умелого» стало строение его руки. Как известно, рука современного человека отличается от передних конечностей других приматов прежде всего профессивным развитием большого пальца и его способностью к противопоставлению указательному пальцу. Именно это свойство обусловливает точность трудовых действий. Такая позиция пальца обусловлена рядом анатомических особенностей скелета, мышц и соединительных тканей.

Кисть руки «человека умелого» еще не давала возможности полного противопоставления большого пальца прочим. И все же этот гоминид выделывал простейшие орудия, не требующие особой сноровки. И руку «человека умелого» уже в целом можно назвать человеческой. Впрочем, неясно, был ли уже достаточно развит его мозг, чтобы воспользоваться возможностями такой руки.

Африканский австралопитек также пользовался орудиями, вернее говоря, различными естественными предметами, форма которых казалась ему подходящей. «Человек умелый» не только использовал пригодные предметы, но и видоизменял их в соответствии с рабочим назначением. Эти орудия были примитивны и несовершенны. Но это были осмысленно изготовленные орудия!

Черепа австралопитеков: 1 — «младенец Тунг», 2 — австралопитек из Штеркфонтейна, 3 — австралопитек бойсовский («зинджантроп»)

Когда же произошел этот, без всякого сомнения, революционный скачок в эволюции человека? И вот тут-то ученых ждала еще одна сенсация…

Абсолютный возраст «человека умелого» из Одцовайского ущелья исчислялся в 1,6–1,8 млн. лет. То есть зинджантроп, он же бойсовский австралопитек, жил одновременно с ним, а судя по находкам — чуть ли не бок о бок с ним! Более того — останки зинджантропа встречаются и в более поздних слоях!

Как это можно объяснить с точки зрения эволюции? Ведь еще с конца XIX столетия бойкие дарвинисты лихо рисовали примитивные и оттого весьма доходчивые схемы: вот обезьяна, вот человекообезьяна, а вот и сам человек — разогнулся, встал на задние конечности, взял в руки сучковатую дубину и пошел двигать прогресс…

Однако олдувайские находки наводят нас на мысль о том, что в рамках рода австралопитековых сосуществовало несколько более или менее развитых форм. Эти формы существовали параллельно друг другу на протяжении довольно длительного периода времени, и сегодня невозможно установить, от какой из этих форм протянулась дальше цепочка эволюции. Да и от этих ли?

Сенсационная находка Луиса Лики на некоторое время, казалось, сняла все вопросы: вот оно, то самое «недостающее звено» в цепи эволюции! Однако бум, поднятый в научной литературе вокруг «человека умелого», быстро утих. После тщательного изучения находку оказалось возможным включить в группу австралопитеков, и сегодня большинство исследователей склонны называть «человека умелого» «умелым австралопитеком», или «прогрессивным австралопитеком». А между тем находки ещё более древних останков гоминидов, обладавших при этом гораздо более высоким уровнем развития, поставили перед специалистами множество новых неразрешенных вопросов.

В долине Омо (Эфиопия) были найдены многочисленные останки гоминидов, большинство из которых приписываются бойсовскому австралопитеку (зинджантропу). Возраст находок был исчислен в диапазоне от 1,7 до 4 млн. лет — таким образом, они старше олдувайских находок. Сопровождавший находки инвентарь имеет возраст от 1,9–2,3 млн. лет.

В 1971 и 1972 гг. в долине Омо были обнаружены орудия, возраст которых оценивается в 2 млн. лет. Кроме того, там же были найдены останки еще одного неизвестного гоминида, возраст которого составляет 2–3 млн. лет. Он схож с видом «человека умелого» из Олдувая, но имеет родственные черты и с южноафриканскими представителями вида австралопитеков.

Настоящую революцию произвели открытия Ричарда Лики (сына Луиса Лики), который со своими сотрудниками начиная с 1968 году раскапывал стоянки Илерет и Кооби Фор, расположенные к северо-востоку от озера Рудольф. За пять лет здесь были открыты останки более 80 особей, относящиеся как к роду австралопитеков, так и к роду Homo. Анализ этих останков позволил сделать однозначный вывод: точку зрения, по которой австралопитек массивный является предшественником австралопитека бойсовского (зинджантропа), следует признать несостоятельной. Эти виды существовали и развивались параллельно друг другу, и таким образом, эволюция австралопитеков сегодня представляется еще более загадочной, чем полвека назад!

Другой загадкой стала находка в 1972 году почти полного черепа неизвестного гоминнда, получившего обозначение «череп KNM-ER 1470». Уже первые измерения показали, что объем мозга этого существа превышал 800 см куб., а его древность исчисляется в 2,9 млн. лет. То есть он на миллион лет старше «человека умелого»! Здесь же Ричард Лики обнаружил еще более старые, чем в Олдувае, каменные орудия — их возраст составляет 2,6 млн. лет. А уже через год после открытия черепа KNM-ER 1470 из земли был извлечен еще один череп (на этот раз детский), принадлежащий тому же виду.

Кем же тогда был «человек умелый», если еще за миллион лет до его появления на Земле уже существовал человек, еще более умелый? Каким образом два рода гоминидов — австралопитек и Homo — могли ужиться друг с другом, обитая бок о бок в течение примерно двух миллионов лет? Ведь такое сосуществование требовало от более примитивных австралопитеков огромной приспособляемости! И как эту приспособляемость связать с гипотезой о низком уровне адаптивности этих существ, якобы ставшей причиной их исчезновения?

Чем больше накапливается палеоантропологических находок останков ископаемого человека (хотя их число все равно ничтожно), тем очевиднее становится, что древнейшее человечество с самого начала существовало во многих формах. Красивая картинка, иллюстрирующая происхождение человека от обезьяны, таким образом, оказывается выброшенной в помойку: научные открытия последних лет со всей очевидностью свидетельствуют о многолинейности и стадиальности развития ископаемых гоминидов. Иными словами, на каждом новом историческом этапе «вдруг», неизвестно откуда, появлялось сразу несколько качественно новых видов, стоящих на голову выше видов предшествующей стадии. Но как, почему происходили эти скачки? Неясно. А между тем сосуществование на протяжении ряда тысячелетий многообразных форм, относящихся к разным уровням развития, является вполне доказанным. Но вот какая из этих форм стала исходным материалом для формирования современного человека?

Ещё каких-нибудь полвека назад проблема классификации ископаемых гоминидов, казалось, не представляла из себя никакой сложности, и простейшую схему, иллюстрирующую происхождение современного человека, можно было встретить в любом школьном учебнике: обезьяна — человекообезьяна — человек. Правда, никто из рисовальщиков схем не знал, что же представляет собой эта самая «человекообезьяна» — пресловутое «недостающее звено эволюционной цепи». В разные времена разные исследователи выдвигали на эту роль австралопитека, «человека умелого» и т. п., однако все эти кандидатуры быстро отбрасывала сама жизнь. А вскоре ученый мир практически единодушно отбросил и саму эту схему, примитивную, как австралопитек.

Пожалуй, дольше всех продержалось лишь одно старинное заблуждение, согласно которому первым «настоящим» представителем человеческого рода был всем известный питекантроп, он же человек прямоходящий (гомо эректус).

Открытие питекантропа связано с именем голландского врача и анатома профессора Эжена Дюбуа (1858–1940). Подобно многим своим современникам, Дюбуа находился под сильным влиянием дарвинизма, яростным пропагандистом которого в те годы являлся естествоиспытатель и философ Эрнст Геккель. На основе чисто умозрительных рассуждений Геккель нарисовал «эволюционное древо» человека, на которое поместил некое фантастическое существо, названное им «обезьяночеловек неговорящий». Этот плод воображения призван был представлять собой недостающее звено эволюционной цепи между животными и человеком.

Схема Геккеля, по существу, ничем не отличалась от средневековых географических карт, на которых нигде не бывавшие и ничего не видавшие схоласты с уверенностью помещали «Острова блаженных», «Страну одноногов», Гога и Магога, собакоголовых людей, четырехглазых эфиопов и прочую дребедень. Но так как других карт не было, то путешественники и мореплаватели вынуждены были пользоваться этими, в результате чего одни гибли, а другие случайно открывали Америку, будучи в полной убежденности, что перед ними Индия. Точно такую же роль сыграли в истории палеоантропологии убогие схемки дарвинистов.

Вдохновленный проблемой «недостающего звена», Дюбуа решил найти его во что бы то ни стало. Но где его искать? Эволюция человека из обезьян проходила скорее всего в тропиках, рассуждал Дюбуа, ведь именно там и сегодня ещё живут человекообразные обезьяны!

Вооружившись этой, прямо скажем, небесспорной идеей, Дюбуа в 1884 году приступил к поискам на Зондских островах (Индонезия). Семь лет бесплодных работ наконец увенчались успехом: в 1891 году близ селения Триниль (о. Ява) Дюбуа удалось обнаружить правый верхний коренной зуб и часть мозговой коробки существа, которое он сначала принял за человекообразную обезьяну. Год спустя в руки Дюбуа попала левая берцовая кость. Будучи опытным анатомом, он с первого взгляда понял, что перед ним останки ископаемого человека — именно человека, а не обезьяны!

И тут ему в голову пришла мысль: а что если соотнести эту находку с предыдущей? После внимательного изучения останков сомнений уже не оставалось: они принадлежали существу одного вида, причем этот вид не мог быть ничем иным, как очень архаичным и примитивным, но все же человеком! Да, черепная крышка еще очень поката, надглазничный валик сильно развит, но зуб определенно человеческий, а берцовая кость ясно указывает на выпрямленную двуногую походку ее обладателя.

Дюбуа решил, что долгожданное «недостающее звено эволюции» найдено. Определить возраст находки было несложно: геологический слой, в котором залегали найденные им останки, сформировался в среднем плейстоцене и по уровню залегания примерно соответствовал второму ледниковому периоду в северном полушарии — то есть, найденное Дюбуа существо обитало на Земле приблизительно 700 тысяч лет назад.

В 1894 году Дюбуа опубликовал подробное сообщение о своей находке, назвав своего обезьяночеловека «питекантроп прямоходящий». С тех пор питекантроп, называемый еще «яванским человеком», стал настоящей классикой палеоантропологии. Однако его первооткрыватель сполна хлебнул с ним горя. Подобно тому, как это позднее случилось с Дар-том, открытие Дюбуа подверглось ожесточенным нападкам со стороны ученых противников. Сначала исследователь пытался в одиночку отстаивать свою точку зрения, но затем, затравленный со всех сторон, впал в отчаяние, перестал публиковаться и спрятал свою находку в сейф, не допуская к ней даже специалистов. А когда спустя несколько лет уже весь мир признал его правоту, Дюбуа выступил с заявлением, в котором отрекся от своих первоначальных взглядов, объявив их «необоснованными», и признался, что уверен, что его яванский человек — не более чем обезьяна-гиббон. Несчастный «отец питекантропа» умер в годы Второй мировой войны, так и не осознав, что он сделал одно из самых важных открытий в области палеоантропологии.

Новые останки питекантропа были обнаружены лишь спустя более сорока лет после находки Дюбуа. Известный ученый, голландец немецкого происхождения Г фон Кенигсвальд в 1937 году откопал у селения Моджокерто (Восточная Ява) ювенильный, т. е. детский, череп, который он безошибочно отнес к человеческому роду. Возраст находки составлял около 1 млн. лет.

Затем последовали новые находки. Тщательное и продолжительное их изучение развеяло последние сомнения: питекантроп, несомненно, является одним из самых ранних представителей рода Homo. Этот «брат наш меньший» имел рост до 165–175 см и по способу передвижения ничем не отличался от современного, человека. Правда, он явно не был отягощен интеллектом: черепная коробка даже по сравнению с австралопитеком выглядит несколько тяжеловато, хотя и довольно велика (объем мозга — около 880–900 см куб); лоб низкий, покатый, надглазничный валик выступает вперед и тяжело нависает над глазницами. Челюсти массивные, (причем нижняя челюсть длиннее, чем у современного человека), подбородок круто срезанный. Зато весь челюстной аппарат выглядит совершенно «по-человечески».

В целом же по большинству признаков питекантроп действительно стоит на полпути между австралопитеком и современным человеком. И его можно было бы считать «недостающим звеном». Но…

Новые находки заставили ученый мир сильно поколебаться в уверенности, что питекантроп является прямым предком современного человека, хотя первоначально будущее этой теории казалось безоблачным. Но в 1918–1927 гг. шведские ученые Й. Г. Андерсон и Б. Болин обнаружили в Китае, в известняковой пещере у селения Чжоукоудянь (примерно в 40 км к юго-востоку от Пекина) зубы ископаемого антропоида. Один из этих зубов попал на стол профессора пекинского Медицинского института, англичанина Дэвидсона Блэка и показался тому весьма знакомым. Покопавшись в памяти, профессор Блэк вспомнил, что нечто похожее он видел среди «зубов дракона», продававшихся в аптеках, торговавших снадобьями китайской традиционной медицины. Продавцы «драконьих зубов» также называли в качестве места их происхождения пещеру Чжоукоудянь.

Внимательно изучив находки, Блэк определил, что они принадлежали примитивному человеку, стоящему весьма близко к яванскому питекантропу. Ученый окрестил его синантропом, или пекинским человеком.

Новые раскопки, предпринятые в пещере Чжоукоудянь Блэком, а позднее другими учеными, позволили обнаружить останки более чем сорока особей синантропа — старых и молодых, мужского и женского пола. Их возраст составлял около 400–500 тыс. лет. Однако вся эта уникальная коллекция бесследно исчезла в 1937 году. Говорили, что судно, на котором находки везли из Китая в Америку, попало под обстрел японских военных кораблей и затонуло. По другой версии, останки ископаемых существ еще на материке уничтожили японские солдаты. После войны учёные пытались отыскать следы пропавшей коллекции, но, увы, безрезультатно.

Между тем пешера Чжоукоудянь вплоть до самых последних дней продолжает исправно «поставлять» все новые и новые останки синантропов — зубы, кости, фрагменты черепов и т. д. Здесь же найдены многочисленные примитивные каменные орудия — отщепы, рубила, скребла и т. д. Но самым главным открытием было огромное кострище: оказывается, синантроп уже умел пользоваться огнём!

Впрочем, он скорее всего не умел его разводить: колоссальное скопление золы и угля толщиной в шесть метров навело ученых на мысль, что обитатели пещеры скорее всего принесли пылающую ветку из лесного пожара, случившегося по соседству, а затем на протяжении многих лет поддерживали его. Трудно даже сказать, сколько поколений синантропов сменилось у этого «вечного огня».

Несомненно, что подобный образ жизни требовал от первобытного стада каких-то навыков коммуникации. О членораздельной речи говорить еще не приходится, но синантроп, во всяком случае, умел мыслить и передавать соплеменникам определенную информацию и, следовательно, был уже во многих отношениях человеком. Впрочем, это не мешало ему с аппетитом пожирать себе подобных: многие найденные в пещере Чжоукоудянь черепа разбиты тяжелыми предметами. Ученые полагают, что синантропы были каннибалами и охотились друг за другом.

С помощью самых современных методов ученые изучили синантропа, что называется, вдоль и поперек. Строением тела «пекинский человек» мало чем отличался от питекантропа. Держался он прямо, но роста был гораздо меньшего — немногим более 150 см. Зато объем мозга значительно превышал аналогичный показатель питекантропа — 1050–1100 см куб.! Несомненно, что на эволюционной лестнице «пекинский человек» стоит выше «яванского человека», а ведь они были современниками! И от кого тогда произошел современный человек — от питекантропа или от синантропа?

Череп одного из видов питекантропа — Homo erectus modjokertensis — с острова Ява (слева) и череп пекинского человека (синантропа)

Картина ещё более усложнилась, когда в 1963 году в Лантьяне (провинция Шанси) китайские археологи обнаружили хорошо сохранившуюся нижнюю челюсть примитивного человека, а год спустя в той же местности, у Кунванлиня, были найдены части лицевого скелета, зуб и черепной свод того же вида. Эти находки оказались даже древнее чжоукоудяньских — их возраст составляет примерно 1 млн. лет. И речь здесь, как оказалось, идет все о том же питекантропе — но уже о третьем его виде! Однако, по сравнению со своими родственниками, «человек из Лантьяна» был, что называется, совсем дурак: объем его мозга едва-едва достигал 780 см куб.

Останки древнейших людей вида гомо эректус были обнаружены также в Африке и Европе. Самая старая европейская находка происходит из песчаного карьера у деревни Мауэр близ Гейдельберга (Германия). 20 октября 1907 года здесь была открыта нижняя челюсть, известная среди специалистов как челюсть «гейдельбергского человека». Это название дал находке в 1908 году профессор О. Шетензак. «Гей-дельбергский человек» именовался также «палеоантропом», или «протантропом». Сегодня общепринята точка зрения, согласно которой «гейдельбергский человек» является еще одним представителем рода питекантропов. Его абсолютный возраст исчисляется в 900 тысяч лет.

Ещё одна европейская находка (зубы и затылочная кость) была сделана в 1965 году близ селения Вертешсёллёш (Венгрия). Этот ископаемый человек по уровню развития приближается к пекинскому синантропу, а его возраст составляет 600–500 тысяч лет. Другие находки останков вида гомо эректус были сделаны на территории Чехии, Греции, Алжира, Марокко, Республики Чад и в знаменитом Олдувайском ущелье, которое называют «золотыми копями палеоантропологии».

Накопленный материал позволил ученым сделать потрясающие выводы: во-первых, питекантропы имеют значительно больший, чем считалось раньше, возраст: древность наиболее архаичных из них достигает 2 млн. лет — то есть первые питекантропы были современниками австралопитеков. Во-вторых, видовые различия среди различных групп питекантропов настолько велики, что впору говорить не о виде, а о самостоятельном роде гомо эректус, включающем в себя несколько различных видов! И, наконец, в третьих, питекантроп, он же гомо эректус, увы, не является предком современного человека — это две отдельных ветви эволюции… Проще говоря, «тщательная и объективная оценка масштабов различий между отдельными группами заставляет сохранить родовой статус питекантропов с одной стороны, неандертальцев и современных людей — с другой, при выделении нескольких видов внутри рода питекантропов, а также выделении неандертальцев и современных людей в качестве самостоятельных видов».[1]

Окончательную точку в истории с питекантропом и его родственниками поставили результаты исследований группы японских и индонезийских ученых, о которых в марте 2003 года сообщил американский журнале «Science». После проведения тщательных исследований черепа «яванского человека» специалисты японского Национального музея науки, ученые Токийского университета и. их индонезийские коллеги пришли к выводу, что тип ископаемых гоминидов, к которому относится «яванский человек», не является звеном эволюции человека. Анализ, который проводился с использованием компьютерного томографа высокой точности, выявил главные отличия костной ткани «яванского человека» и современных людей. В частности, ученые обнаружили существенные различия в структуре черепа в области глазных впадин и челюстных соединений. А результаты изучения ДНК окончательно доказали, что такие типы гоминидов, как «пекинский человек» (синантроп), «яванский человек» (питекантроп) и прочие, родственные им, составляют отдельную ветвь, не получившую развитие в современного человека. Так что прощай, брат питекантроп, — нет тебе места на воображаемой эволюционной лестнице, ведущей к гомо сапиенс…

Как заявил руководитель исследовательской группы Хисао Баба, заведующий отделом антропологии японского Национального музея науки, «последние результаты исследований только подтверждают теорию моногенезиса», т. е. происхождение всего человечества из единой прародины. Ученые полагают, что тип «яванского человека» просуществовал около миллиона лет, и исчез несколько десятков тысяч лет назад — как раз в то время, когда начал распространяться антропологический тип современного человека.

История с питекантропом поставила перед научным сообществом новые неразрешимые вопросы, связанные с происхождением человека. Во всяком случае, сегодня ясно лишь одно: развитие человеческого рода шло совершенно иными путями, чем это представлялось многим горячим головам всего несколько десятилетий тому назад.

То, что теория эволюции Дарвина не подкреплена никакими фактами, быстро поняли даже ее самые экзальтированные сторонники. Но отказываться от нее никто не спешил — по многим причинам некоторым господам выгодно убедить человека в том, что он скотина, а не венец творения (вспомним, что дарвинизм входил в идейную обойму таких человеконенавистнических движений XX века, как коммунизм и нацизм). Однако общественность, возбужденная «великим открытием великого английского ученого», требовала доказательств. И доказательства явились…

В 1910 году землекопы, работавшие в имении Баркхэм Мэнор, расположенном близ деревни Пилтдаун в Сассексе (юго-восток Англии), извлекли из земли нечто, принятое ими сперва за скорлупу кокосового ореха. Загадочный «кокос» они принесли управляющему имением г-ну Чарлзу Доусону, который был известен как коллекционер разных древностей. С первого взгляда Доусон понял, что перед ним фрагмент очень древнего человеческого черепа…

Так выглядит начало истории со знаменитым «пилтдаунским человеком», или «эоантропом» — «человеком рассвета», как окрестили его восторженные поклонники теории эволюции. Обстоятельства находки известны только со слов самого г-на Доусона. Как эта история начиналась на самом деле, мы не знаем.

На протяжении последующих месяцев Доусон, по его собственным рассказам, неоднократно наведывался в места, где была сделана таинственная находка, и — о чудо! — ему удалось обнаружить еще несколько фрагментов костей, несомненно, составлявших когда-то одно целое с обнаруженным ранее фрагментом черепа. Наконец в феврале 1912 года Доусон решился сообщить о своей находке Артуру Смиту Вудворду, хранителю геологических ценностей в Британском музее естествознания в Лондоне (позднее он стал называться Музеем естественной истории).

В начале июня 1912 года в Баркхэм Мэнор прибыла весьма представительная делегация: сам Артур Вудворд и известный французский палеонтолог и философ Пьер Тейяр де Шарден. Им удалось обнаружить новые фрагменты человеческого черепа и часть челюстной кости. Исследуя найденные останки, Вудворд пришел к заключению, что все они принадлежали одному существу. Геологическое изучение пластов, в которых залегали находки, показало, что находка относится к эпохе плейстоцена или даже к еще более ранним временам. Это означало, что фрагменты черепа были очень древними и принадлежали неизвестному ископаемому гоминиду.

Что же это было за существо? Теменные кости, несомненно, говорили о том, что это человек. Нижняя челюсть по виду походила на обезьянью, но сохранившиеся клыки и коренные зубы были нехарактерны для человекообразных обезьян и скорее свидетельствовали в пользу человека… Неужели это и есть то самое «недостающее звено»? Сходство челюсти с обезьяньей не противоречило этому предположению. Ведь, согласно теории эволюции, перед тем как нижняя челюсть изменила свое строение и стала похожа на человеческую, у существа, занимающего промежуточную ступень между обезьяной и человеком, должен был усиленно развиваться мозг. Отсюда и сходство теменных костей!

На основании всех этих доводов светила науки пришли к выводу, что «пилтдаунский человек» и является тем самым «недостающим звеном», существование которого вытекает из теории Дарвина. Найденный субъект получил название Eoanthropus dawsoni — эоантроп Доусона. 18 декабря 1912 года на заседании Лондонского геологического общества Вудворд и Доусон с гордостью продемонстрировали череп эоантропа научному сообществу. Мир ахнул: сколь же глубок и прозорлив был Чарлз Дарвин! Оказывается, человек действительно всего-навсего скотина безрогая, а церковники-то все талдычат — Бог, Бог… Какой там Бог, когда вот он — эоантроп, «человек рассвета», прямо свидетельствует в пользу теории эволюции!

Участники исторического заседания дружно согласились с тем, что все найденные г-ном Доусоном и его учеными коллегами фрагменты костей принадлежат одному и тому же существу, представляющему собой переходную форму от обезьяны к человеку. Мир захлестнула волна сенсационных публикаций. Теория Дарвина наконец-то обрела под собой подобие фундамента!

На протяжении последующих сорока лет фотографии костей из Пилтдауна можно было видеть практически в любой книге по антропологии. Более трехсот копий черепа «пилтдаунского человека» демонстрировались в различных музеях мира. На месте, где было сделано великое открытие, поклонники Дарвина установили даже памятный знак.

В дружном, как по команде зазвучавшем хоре сторонников теории эволюции терялись голоса тех, кто с самого начала высказывал сомнения в подлинности найденных останков. Большие сомнения вызывала прежде всего анатомическая сторона вопроса. Объем черепной коробки, например, так никогда и не удалось определить. Что касается возраста находки, то, по разным оценкам, он колебался от одного миллиона до двухсот тысяч лет. Но к мнению скептиков и тех, кто призывал внимательнее отнестись к необыкновенной находке, никто не прислушивался.

Отрезвление наступило лишь четыре десятилетия спустя. В 1950 году останки «пилтдаунского человека» были повторно исследованы с использованием методики определения возраста костей на основании содержащегося в них фтора, разработанной в 1940-х годах британским антропологом Кеннетом Окли. Результаты исследования неожиданно показали, что кости эоантропа отнюдь не такие древние, как это считалось с самого начала. Во всяком случае, ни о каком плейстоцене речи быть не может. Заинтересовавшись этими выводами, Джозеф Вейнер, анатом из Оксфорда, принялся заново изучать череп «пилтдаунского человека». В 1953 году он выступил с сенсационным заявлением, что челюсть эоантропа в действительности принадлежит обезьяне, но была кем-то искусственно изменена и реконструирована.

Сообщение Вейнера всколыхнуло научный мир. Тогдашнее светило антропологии Кеннет Окли обратился в Музей естественной истории с просьбой о проведении полного исследования останков «пилтдаунского человека». В результате многочисленных физико-химических анализов было установлено, что кости «человека рассвета» в действительности представляют собой искусно сделанный муляж. Черепные кости, несомненно, принадлежали человеку, причем не ископаемому, а вполне современному, а нижняя челюсть — обезьяне-орангутангу. Более того в эту челюсть был вставлен зуб, взятый… из верхней челюсти той же обезьяны! Что касается возраста человеческих останков, то он не превышал одной тысячи лет, и скорее всего кости были взяты из какого-то средневекового погребения…

Любой нормальный человек, уличенный в подобной фальсификации, сгорел бы со стыда, но скотина, как известно, стыда не испытывает. На протяжении сорока лет преднамеренно сбитые с толку палеоантропологи пребывали в полной уверенности, что перед ними — то самое «недостающее звено», факт существования которого вытекает из теории Дарвина. Между тем в Южной Африке и других местах были сделаны многочисленные находки, ясно говорящие о том, что эволюционное развитие человека, если оно и имело место, происходило совершенно не так, как это вытекало из находки останков «пилтдаунского человека». Научное сообщество было целенаправленно введено в заблуждение группой лиц, ради обоснования своих взглядов прибегнувших к элементарному мошенничеству.

Нет никаких сомнений в том, что в число мошенников входил Чарлз Доусон. Но он не имел достаточных научных знаний, чтобы сделать это в одиночку. Вместе с ним действовал как минимум еще один человек, хорошо знавший анатомию и находившийся в курсе проблем палеонатропологии. Практически наверняка этот человек руководил действиями Доусона. Кто же это мог быть?

В 1950-х годах, когда мошенничество раскрылось, было проведено расследование обстоятельств появления подделки. В числе возможных членов группы мошенников назывались имена бывшего директора Британского музея Эдвина Рея Ланкастера, палеонтолога Тейяра де Шардена, профессора анатомии Графтона Эллиота Смита, профессора геологии Уильяма Солласа, сотрудника Британского музея естествознания Артура Смита Вудворда и некоторых других лиц, которые были вовлечены в историю с останками «пилтдаунского человека» еще до публичного заявления об их существовании. Чаще других называют имя археолога Артура Кейта. Однако достаточных доказательств, позволяющих однозначно указать на тех или иных персонажей, не выявлено. Виновные так и унесли свой секрет в могилу. Что касается мотивов фальсификации, то они могли быть самыми разными: от простого розыгрыша до стремления к славе, но на первое место, конечно, следует поставить стремление поддержать «весомым доказательством» шаткую теорию эволюции.

Другой доказанный обман — история с так называемым «человеком из Небраски». Останки этого ископаемого человека были обнаружены в штате Небраска (США) в 1922 году мистером Гарольдом Куком, и его находка, как принято в таких случаях, была немедленно широко разрекламирована во всех средствах массовой информации как свидетельство раннего обитания ископаемых гоминидов в Америке. Предполагалось, что они жили приблизительно миллион лет назад. Газета «Illustrated London News» разразились обширной статьей по поводу этого открытия, сопроводив ее рисунками, реконструирующими облик обезьяноподобных существ из Небраски — самца и самки. На протяжении нескольких лет находка этого нового, ранее неизвестного антропоида, получившего название гесперопитек Гарольда Кука (Hesperopithecus haroldcookii), широко обсуждалась в научных кругах.

Но что же нашел мистер Кук? Неужели целый скелет ископаемого гоминида? Нет. Череп? Нет. Челюсть с зубами? Нет. Мистер Кук нашёл… всего-навсего один-единственный зуб! И из этого зуба немедленно «вырос» целый отряд ископаемых гоминидов, будто бы имевших отношение к современному человеку!

Впоследствии было обнаружено, что этот зуб вообще принадлежал не человеку, даже не примату, а… дикой свинье — пекари. И высосанный из пальца, а точнее сказать, из зуба, гесперопитек, которого справедливей было бы назвать «свинопитеком», бесславно канул в Лету… Все эти истории с «пилтдаунским человеком», «гесперопитеком» и другими фальшивками по сей день бросают тень и на другие открытия палеоантропологов: «Единожды солгав, кто тебе поверит?»

За неандертальцем издавна закрепилась скверная репутация. Каких только эпитетов — «обезьяноподобный троглодит», «пещерный человек», «тупой варвар» — не было высказано в его адрес начиная с 1856 года, когда в долине Неандерталь, расположенной в окрестностях Дюссельдорфа (Германия) в пещере, заполненной илистыми отложениями, был обнаружен первый скелет этого родственника современного человека. Родственника, надо заметить, во многом загадочного, ибо неандерталец не спешит раскрывать свои тайны. А вопросов к нему за полтора столетия у ученых накопилось немало.

Неандертальца принято считать воплощением дикости

Само открытие неандертальского человека связано с довольно туманными обстоятельствами, в результате чего несчастному «троглодиту» пришлось почти полвека отстаивать свое «право на жизнь». Еще в 1848 году На территории Гибралтарской крепости во время строительных работ был найден череп древнего человека. Рабочие отдали череп одному из офицеров гарнизона — капитану Флинту, который впоследствии передал находку ученым. Однако истинное значение этого открытия было понято гораздо позже. Ученый мир вернулся к гибралтарскому черепу уже в те годы, когда научные споры бушевали вокруг другой знаменитой находки — останков, обнаруженных в долине Неандерталь.

Слава первооткрывателя неандертальского человека закрепилась за немецким естествоиспытателем Иоганном Карлом Фульроттом (1803–1877), хотя на самом деле останки были найдены рабочими каменоломни, действовавшей в долине Неандерталь. Не придав им никакого значения, рабочие выкинули кости в отвал, где на них и наткнулся Фульротт. Находка сразу вызвала в научном мире колоссальный интерес и, подобно другим великим открытиям, сперва получила неоднозначную трактовку. Скелет неандертальца пытались приписать доиндоевропейским обитателям здешних мест, жившим в долине Неандерталь до прихода кельтов, а одно из светил науки той поры, немецкий анатом и антрополог Рудольф фон Вирхов, заявил, что череп принадлежит душевно неполноценному человеку современного типа — об этом, по его мнению, свидетельствовали изменения на костях.

Лишь немногие ученые сумели сразу понять значение открытия. Споры продолжались несколько лет, и только после того, как начали находить все новые черепа и кости с теми же характерными признаками, стало ясно, что речь идет о ближайшем родственнике современного человека. Долгое время неандертальца даже называли нашим предком. Потом на смену этому утверждению пришло мнение, что неандерталец — подвид вида Homo sapiens, и в отличие от современного человека — Homo sapiens sapiens («человек разумный разумный») его стали именовать Homo sapiens neanderthalensis («человек разумный неандертальский»). Сегодня и это не соответствует истине: установлено, что неандерталец — вполне самостоятельный вид рода Homo.

Свет на взаимоотношения неандертальца и современного человека пролили сравнительные исследования ДНК. Потребовалось пять месяцев кропотливой работы, чтобы извлечь 379-нуклеотидный фрагмент из контрольной области митохондриальной ДНК неандертальца. Этот фрагмент сравнивался с митохондриальной ДНК тысячи шестисот ныне живущих людей — представителей самых разных рас и народов (в их числе были канадские индейцы, эскимосы, полинезийцы, африканцы, азиаты и европейцы), а ДНК этих людей — между собой. Оказалось, что каждый из этих тысячи шестисот современных людей имеет по крайней мере 371 общий нуклеотид из 379; максимальное отклонение составило лишь 8 единиц. В то же время ДНК неадертальца имела в среднем 352 совпадающих с ДНК современных людей нуклеотида — отклонение составило 27 единиц. На основе результатов этих исследований ученые пришли к выводу, что Homo sapiens sapiens и неандерталец, вероятно, разошлись друг с другом не менее 550–690 тысяч лет назад (если считать, что оба вида происходят от общего предка). В то же время разделение рас современных людей от общего предка произошло 150–200 тысяч лет назад. Таким образом, неандертальцы были скорее совершенно отдельной от современных людей разновидностью и говорить следует не о подвиде Homo sapiens neanderthalensis, а о вполне самостоятельном виде Homo neanderthalensis («человек неандертальский»). Более того: на определенном историческом отрезке неандерталец и наш прямой предок кроманьонец существовали бок о бок! И, наконец, ещё одно открытие — и внутри неандертальского вида существовали значительные различия.

Сегодня стало очевидным, что в рамках вида Homo neanderthalensis существовало, как минимум, два подвида, из которых первый принято называть «ранними неандертальцами», или «пранеандертальцами», а второй — «классическими», или «западноевропейскими», неандертальцами.

Ранние неандертальцы пережили пору своего расцвета примерно 150 тыс. лет тому назад, в последний межледниковый период. Их облик был близок облику современного человека: вертикально вытянутое лицо, круглый затылок, надглазничный валик несколько смягчен, лоб выпуклый, в зубной системе меньше примитивных черт, объем мозга весьма значителен (1400–1450 см куб.) и близок к величине, характерной для современного человека (1350–1500 см куб.). В то же время многочисленные находки свидетельствуют о большой вариативности черт у разных популяций ранних неандертальцев.

Возраст классических неандертальцев — последнее оледенение, т. е. 80–35 тысяч лет. В отличие от раннего неандертальца у классического типа сильно развито надбровье, нос широкий, затылок приплюснут сверху, контур затылка угловатый, имеется затылочный валик. Подбородочный выступ то ли отсутствует вообще, то ли слабо обозначен. Размеры головного мозга классического неандертальца колеблются в пределах 1350–1700 см куб. Несомненно, что неандерталец обладал большими умственными способностями, но из этого вовсе не следует, что он был более интеллектуален, чем современный человек.

Череп классического неандертальца

Это были сильные, массивного телосложения люди, их рост в среднем составлял 155–165 см. Нижние конечности были короче, чем у современных людей. Характерный признак классического неандертальца — бедренная кость сильно изогнута. Этот признак неизвестен ни у современного человека, ни у вида гомо эректус, и некоторые специалисты полагают, что это следствие неблагоприятных условий жизни: в отличие от раннего неандертальца, классическому приходилось жить в условиях сурового климата. Исследования показали, что он был хорошо адаптирован к холодам.

Самое любопытное во всей этой истории то, что именно ранний неандерталец стоит на эволюционной лестнице ближе всего к современному человеку — «гомо сапиенс сапиенс» (представители этого последнего вида впервые появились лишь в ходе последнего оледенения). Но при этом костные остатки ранних неандертальцев свидетельствуют и об их родственных связях с классическими неандертальцами!

Эта проблема не нашла пока своего окончательного решения, и мнения специалистов по этому поводу нередко кардинально расходятся. Можно предполагать (но не более того), что ранний неандерталец был общим предком как для классического неандертальца, так и для современного человеческого типа. Не исключено, что обе линии, ведущие от раннего неандертальца к классическому неандертальцу и к современному человеку, находились в постоянном контакте. Об этом, в частности, свидетельствуют находки костяков и черепов, имеющих смесь человеческих (сапиентных) и неандерталоидных признаков.

«Время неандертальца», известное археологам как средний палеолит, началось около 200 тысяч лет назад и закончилось приблизительно 40 тысяч лет назад. Классический неандерталец достиг вершины своего развития в эпоху последнего оледенения. Максимальную численность этого вида ученые определяют в 1 млн. особей. Судя по многочисленным находкам, неандертальцы довольно густо населяли Европу и Западную Азию, ареал их обитания простирался далеко на восток — до Узбекистана. Вероятно, некоторые группы неандертальцев по существовавшему в то время «сухопутному мосту» через Берингов пролив попали в Америку. В Европу неандерталец пришёл с Ближнего Востока 45–40 тыс. лет назад, причем это перемещение было непосредственно связано с изменением климатических условий. Археологи и антропологи нашли многочисленные свидетельства тому, что между 100 000 и 50 000 годами до н. э. в районе Ближнего Востока и Средиземноморья наблюдались значительные климатические колебания. Среднегодовые температуры здесь начали расти, и любящий холод неандерталец начал постепенно перемещаться в Европу.

С неандертальцем археологи уверенно связывают культуру так называемого мустьерского типа, для которой характерно довольно большое разнообразие каменных орудий: рубила, ударники, скребла, скребки, ножи, сверла, каменные наконечники. Мустьерская культура, пожалуй, самое любопытное явление в истории человечества: это пример культуры, созданной не человеком в «классическом» понимании этого слова. И некоторые признаки позволяют говорить о том, что эта «нечеловеческая» культура уже несла в себе зачатки человечности!

Типичное мустьерское орудие-остроконечник

В течение долгого времени главной загадкой неандертальца оставался вопрос о том, обладали ли эти «нелюди» речевыми способностями. На протяжении многих лет эта проблема служила предметом жарких споров среди специалистов. Сегодня мы с уверенностью можем сказать: да, обладали! Об этом неопровержимо свидетельствует находка, сделанная археологами в пещере Кебара на горе Кармел (Израиль): гиоидная кость, фрагмент скелета неандертальца, скончавшегося 60 тысяч лет назад. Эта характерного вида кость располагается у основания языка и её наличие является для анатомов ясным биологическим свидетельством того, что ее обладатель был физически способен к членораздельной речи.

Тот же самый скелет (известный как Кебара 2) приоткрыл перед учеными и другие тайны неандертальского человека. Анатомы установили, что еще при жизни этот индивидуум при каких-то обстоятельствах сломал несколько ребер. Но они были заботливо исцелены! Кто-то (а кто иной, как не соплеменники?) довольно долгое время ухаживал за раненым. Этот случай ясно показывает, что неандертальцы, не чуждавшиеся каннибализма, по крайне мере к своим соплеменникам питали товарищеские чувства и заботились о них точно так же, как это делают современные люди. И находка в гроте Кебара — не единственный факт подобного рода.

В пещере Шанидар (Иракский Курдистан) среди найденных здесь многочисленных скелетов неандертальцев были обнаружены останки мужчины приблизительно 40-летнего возраста. Этот человек, которого руководитель раскопок в Шанидаре археолог Ральф Солецки окрестил именем Нанди, очевидно, погиб, упав на камни 46 тысяч лет тому назад. Анатомы, исследовавшие скелет, установили, что Нанди имел врожденный дефект: правая сторона его тела была недоразвитой. Вдобавок, он еще в раннем возрасте лишился нижней части правой руки до локтя, и на протяжении всей жизни страдал артритом. Он также перенес множество травматических повреждений головы, и вероятно, имел бельмо на левом глазу. Но соплеменники не бросили уродца Нанди в беде, хотя с чисто звериной точки зрения он был для них явной обузой! Ведь племя не жило на месте — оно непрерывно кочевало, останавливаясь лишь на более или менее долговременные стоянки. Тем не менее, соплеменники всю жизнь заботились о Нанди, благодаря чему он благополучно дожил до 40-летнего возраста — для неандертальца это уже маститая старость. Более того — кто-то из соплеменников произвел Нанди ампутацию сильно поврежденной правой руки, а это уже свидетельствует о том, что неандертальцы обладали определенными медицинскими познаниями, и были способны вполне осознанно совершать хирургические действия. Рана на ампутированной руке хорошо зажила, а необычно сильная стертость передних зубов свидетельствует о том, что в дальнейшем Нанди пользовался зубами при работе, частично заменяя тем самым потерянную руку.

История с Нанди стала ещё одним подтверждением того факта, что в сообществах неандертальцев существовали весьма тесные родственные узы. В качестве другого примера подобного рода можно привести находку черепа 11 — летнего мальчика из пещеры Скул (Израиль). Возраст находки составляет 95 тысяч лет. Экспертиза черепа показала, что за несколько лет до смерти мальчик получил очень тяжелое травматическое повреждение головы — кости черепа были пробиты. Однако соплеменники и в этом случае заботливо излечили рану, хотя ее серьезность была такова, что требовала длительного лечения и абсолютного покоя. И во имя спасения мальчика племя пошло на риск умереть от голода! Ведь первобытных охотников кормили ноги, они должны были непрерывно кочевать вслед за мигрирующими стадами животных.

Эти и другие примеры наглядно свидетельствуют о том, что неандертальцы, хотя и не являлись людьми в современном понимании этого слова, в чем-то были более человечны, чем многие наши современники. И, не оставляя своим вниманием раненых и больных, они также трогательно заботились о своих мертвых. Так, в пещере Тешик-Таш (Южный Узбекистан) академик А.П. Окладников в 1938 году обнаружил скелет мальчика-неандертальца 10–12 лет, вокруг которого было разбросано множество костей и рогов козлов, когда-то образовывавших аккуратное офаждение могилы. То есть, это было сознательное погребение, сделанное в знак уважения и любви к покойному! А в Европе несколько раз находили черепа неандертальцев, окруженные камнями одинаковой формы и размера. Что это? Неужели какие-то первые религиозные представления? И у кого — у этих человекообразных существ, питавшихся мясом друг друга?

Одно из наиболее замечательных неандертальских погребений было открыто в уже знакомой нам пещере Шанидар. В могиле мужчины, скончавшегося 60 тысяч лет назад, археологи обнаружили… пыльцу цветов. Палеоботаник Арлетт JIepya-Гуран, тщательно изучив соответствующие фрагменты захоронения, по форме распределения пыльцы определила, что в могилу были положены живые цветы! Конечно, в сознании с трудом укладывается сюжет: «Неандертальцы, возлагающие цветы на могилу товарища». Но, тем не менее, факт остается фактом. А дальнейшие исследования показали, что шесть из семи растений, пыльца которых была обнаружена в погребении, имеют лекарственные свойства и до сих пор используются в Ираке как средства народной медицины! Неужели неандертальцы обладали познаниями и в траволечении? А почему нет?

Степень человечности человека во многом определяется тем, как он относится к слабым и как относится к своим мертвым. Ведь уважение к тайне смерти — это и уважение к тайне жизни. И неандертальцы более чем успешно держат этот экзамен на человечность. Имеется множество — от Франции до Узбекистана — примеров того, что эти «пещерные люди» с большим уважением хоронили и стариков, и взрослых мужчин и женщин, и младенцев, в могилки которых трогательно положены грубо сделанные кремневые или костяные безделушки. А во Франции (Дордонь) было обнаружено даже погребение выкидыша.

Что же это были за странные люди — неандертальцы, столь мало похожие на нас, и в то же время так близкие нам? Почему мы, а не они, стали «вершиной эволюции»? И почему, по какой причине 30 тысяч лет назад эти полноправные хозяева среднего палеолита» неожиданно исчезли с лица земли, освободив дорогу представителям вида Homo sapiens sapiens — то есть нам с вами?

Загадка исчезновения неандертальцев — одна из самых главных тайн каменного века. На сегодняшний день нет ни одной сколько-нибудь удовлетворительной теории, объясняющей исчезновение этого человеческого вида, шедшего своим собственным эволюционным путем. По этому поводу высказываются различные версии, но самыми распространёнными являются четыре: неандертальцы вымерли из-за резкого изменения климата, так как были узко специализированным видом, плохо адаптированным к изменениям окружающей среды; причиной исчезновения неандертальцев стала поголовная эпидемия; неандертальцы не выдержали конкуренции с кроманьонцами и были вытеснены и истреблены последними; неандертальцы смешались с кроманьонцами и сегодняшний человек является гибридом этих двух видов.

Ни одна из этих теорий не выдерживает критики, но так как ничего лучшего нет, различные ученые в разных странах либо придерживаются одной из вышеназванных версий, либо высказывают собственные гипотезы. Довольно громко звучат и голоса тех, кто не смирился с исчезновением неандертальца и убежден, что этот древний вид до сих пор живет рядом с нами. Об этом, по их мнению, свидетельствуют бесчисленные рассказы о пресловутом «снежном человеке» и подобных ему существах, которые встречаются практически во всех уголках мира. Может быть, и правда, остатки неандертальцев, адаптировавшись к новым условиям и перейдя на ночной образ жизни, сумели сохраниться до наших дней?

Между тем картина мира в эпоху среднего палеолита была бы неполной, если бы мы не сказали о том, что в это время на Земле существовали и другие разновидности людей!

В 1958 году в гроте Мала в китайской провинции Гуандун был обнаружен череп, который, несмотря на свои явно неандерталондные черты, пока не может быть отнесён ни к одному из двух известных видов неандертальцев. Существует предположение, что этот человек — результат эволюции синантропа (гомо эректус). И на острове Ява, прославившемся многочисленными находками останков ископаемых гоминидов, были обнаружены два черепа людей, отличающихся как от неандертальцев, так и от находки из грота Мала. По всей видимости, этот «нгандонгский человек» (названный так по месту находки) является прямым потомком яванского питекантропа. Можно упомянуть и «человека из Брокен-Хилла» (Замбия), и череп с берегов бухты Салданья (ЮАР). Некоторые признаки явно отличают их от неандертальцев и, наоборот, обнаруживают сходство с восточноафриканской формой прямоходящего человека вида гомо эректус.

Таким образом, ещё 150–200 тысяч лет назад на Земле обитало, как минимум, пять-шесть видов человека разумного, но только один вид в итоге стал «человеком разумным разумным» — Homo sapiens sapiens. Почему так произошло? Какова была дальнейшая судьба «тупиковых» видов? Почему именно они стали тупиковыми?

Версий много. Ответов пока нет.

Самые ранние свидетельства существования гомо сапиенс современного типа имеют возраст 30–40 тысяч лет. Ученые впервые «познакомились» с этим нашим отдаленным родственником в 1868 году, когда рабочие случайно обнаружили в пещере Кро-Маньон (Франция) череп и несколько костей доисторического человека, жившего, как показали исследования, 28 тысяч лет назад. С тех пор за людьми этого типа закрепилось название кроманьонцев.

По поводу происхождения кроманьонца и его роли в генезисе современного человека ведутся ожесточенные споры. По строению костяка эти люди практически ничем не отличались от нас с вами, разве что несколько более массивным телосложением, но эта оговорка распространяется только на первых, наиболее древних представителей этого человеческого типа. Рост и строение тела кроманьонцев полностью соответствовали росту и строению тела современных людей. Череп и зубы также имеют все признаки современного типа, надбровные дуги обычно слабо выражены или практически отсутствуют, средний объем мозговой коробки составляет 1617 куб. см (максимально — 1743 куб. см) — несколько больше, чем у современного человека (хотя с точки зрения теории эволюции, вероятно, должно было быть наоборот).

Характерной особенностью кроманьонцев является чрезвычайно вытянутый (долихокефалический) череп с широкими скулами, массивной челюстью и большим лбом (линия от лба к подбородку, как правило, вертикальна) при сравнительно короткой лицевой части. Эту странную комбинацию, характерную только для кроманьонцев, антропологи называют «дисгармонией». Интересно, что сегодня такой тип черепа встречается только у… эскимосов! Это заставило некоторых учёных предположить, что кроманьонцы являются предками современных эскимосов. Ниже нам еще представится случай об этом поговорить, а пока отметим чрезвычайно важную деталь: кроманьонец — это не общий предок всех современных людей, как это пытаются представить школьные учебники и разного рода популярные книжки. Это всего-навсего одна из многих человеческих групп, обитавших на Земле в эпоху последнего оледенения (верхний палеолит). Проще говоря, все кроманьонцы — люди современного типа, но не все современные люди являются потомками кроманьонцев.

Так выглядит реконструированный облик кроманьонца

Ареал распространения кроманьонского человека ограничивался западом Европы и Северной Африки, хотя находки людей близкого физического типа отмечены сегодня на всех континентах — в Африке, Европе, Азии, Австралии, Северной и Южной Америке. Однако на этих континентах в гораздо большем количестве обнаруживаются останки людей совершенно иных физических типов. Даже среди верхнепалеолитических обитателей Европы отмечены заметные различия. Так, если кроманьонцы представляют собой западную группу, то на востоке Европы в это время (38 000 — 10 000 гг. до н. э.) жили люди несколько иного физического типа, в рамках которого ученые, в свою очередь, выделяют еще несколько подтипов. В общем случае, восточные типы более низкорослы и более грацильны (изящны), чем кроманьонцы, и обладают меньшим объемом черепной коробки (в среднем 1525 см куб.). Последнее, разумеется, не подразумевает меньшую степень интеллекта, а просто является определяющей характеристикой. В число восточных типов входят «человек из Брно-Пржедмостья» (Чехия), «человек из Комб-Капелль» (Франция) и т. д. Между различными восточными типами имеется так много общего, что нередко все они объединяются в одну группу, которая, тем не менее, имеет ряд существенных отличий от западной — кроманьонской. Известный палеоантрополог Карлтон С. Кун писал в 1939 году: «Несмотря на общую однородность верхнепалеолитического человека, можно показать, что эти две группы, западная и восточная, отличаются друг от друга по некоторым четким признакам». То есть кроманьонец отличается от всех других своих «восточных» современников!

Эти отличия распространяются на только на физический, но и на культурный тип. Так, набор каменных орудий, которыми пользовался «человек из Комб-Капелль», фактически является развитием орудий более раннего мустьерского типа, которыми пользовались неандертальцы. Кроме того, «человек из Комб-Капелль» был явно склонен к кочевой жизни — его стоянки имеют малую насыщенность культурного слоя и более или менее равномерно рассеяны почти по всей Европе и Ближнему Востоку. В противоположность этому кроманьонские стоянки характеризуются высокой насыщенностью культурного слоя (что указывает на длительное проживание в одном месте) и четко сгруппированы на западе Европы и Северной Африки. Далее к востоку их число резко уменьшается. Й. Л. Майерс даже называет кроманьонскую культуру «региональной культурой Атлантического побережья».

Другая человеческая популяция той поры, «люди из Брно-Пржедмостья», занимала территорию Центральной Европы и дунайские равнины, спускаясь к югу. Исследователи видят в этих людях ряд неандерталоидных признаков. Вероятно, это была первая волна более примитивных, чем кроманьонцы, людей современного типа, пришедшая в Европу, скорее всего с Ближнего Востока.

Кроманьонцы известны как непревзойденные мастера наскальной живописи. Оставленные ими памятники до сих пор поражают воображение. В то же время единственная форма искусства, известная восточным типам верхнепалеолитических людей — это маленькие глиняные или костяные фигурки так называемых палеолитических Венер, изображающих женщин с подчеркнутыми символами плодородия (большая грудь, очень широкие бедра). «Люди из Брно-Пржедмостья», кажется, вообще не отличались склонностью к искусству, зато имели большой навык в изготовлении оружия.

Венера Виллендорфская. Виллендорф, Нижняя Австрия

Наскальное искусство кроманьонцев оставило нам множество свидетельств повседневной жизни этих людей. Вопреки мнению о том, что первобытный человек был голый и косматый (а как еще может выглядеть близкий потомок обезьяны?), на наскальных рисунках изображены чисто выбритые люди, облаченные в рубашки, штаны, куртки (нередко с воротниками и рукавами) и головные уборы, на ногах — обувь, в качестве украшений используются браслеты и ожерелья. О том, что кроманьонцы умели изготавливать одежду (по всей видимости, из кожи и растительных волокон), свидетельствуют многочисленные находки костяных игл, а в пользу того, что они следили за своей внешностью, говорят найденные археологами обсидиановые «бритвы». Кроманьонские деревни состояли из наземных построек (мы не знаем, как они выглядели, и то, из чего они были сделаны: все, что от них осталось, — это ямы от вкопанных в землю столбов).

Венера из Лоссель. Франция

Охота была главным занятием кроманьонцев. Их жизнь подчинялась годовым циклам миграции стад крупных копытных, являвшихся основным объектом охоты. Долгую холодную зиму ледникового периода эти люди проводили в постоянных становищах. Летом племя кочевало вслед за стадами животных, делая короткие стоянки и живя в легких палатках из жердей и шкур.

Основным отличием кроманьонца от всех предшествовавших ему человекообразных существ является неизмеримо более совершенный и разнообразный инвентарь. Главным оружием человека каменного века было копье с каменным или костяным наконечником. В искусстве изготовления этих орудий кроманьонцы достигли настоящей виртуозности. Нередко можно встретить костяные наконечники с желобком для оттока крови, гарпуны с направленными назад шипами («елочкой»). Кроманьонские охотники знали уже разнообразные системы западней и силков. В прибрежных поселениях кроманьонцев обнаружены сети и сачки, сплетенные из лозы и служившие для рыбной ловли, а также различные типы удочек. К тому же периоду относятся каменные наконечники стрел и луки, тяжелые костяные дубинки, костяные ножи, часто украшенные орнаментальной резьбой. Высокой степени совершенства достигла и выделка кожи. Даже некоторые этнографические группы современных людей, например эскимосы или некоторые народы Сибири, признанные мастера обработки кож, располагают менее богатым набором орудий, чем кроманьонские охотники.

Набор костяных игл мадленского периода

Характерно, что неандертальцы, населявшие Европу на протяжении десятков тысяч лет, никогда не произвели ничего, что хотя бы отдаленно напоминало орудия кроманьонцев. Из этого вовсе не вытекает, что неандертальцы были генетически или морфологически не способны к этому. Тот факт, что индейцы, живущие в наши дни в Амазонии, не делают компьютеры, не означает их неспособность к созданию компьютеров — они им просто не нужны, у них другой образ жизни и другая культура. Такая же культурная пропасть разделяла неандертальцев и кроманьонцев.

Кроманьонцы делали музыкальные инструменты, костяные календари (на некоторых из них встречаются знаки, похожие на пиктограммы), возможно, им даже удалось одомашнить лошадь. Обнаруженные археологами захоронения кроманьонцев доказывают наличие у них развитой системы культово-религиозных представлений. Из отложений позднего палеолита известны погребения с чертами сложного погребального ритуала. В большинстве захоронений могилы прикрыты лопатками, челюстями и другими крупными костями мамонтов. Обеспечение умерших «последним приютом» характерно не только для первобытных людей, но и для исторического времени (римские саркофаги и т. д.), и даже для наших дней. О существовании у кроманьонцев каких-то сложных ритуалов свидетельствуют и находки чаш, сделанных из человеческих черепов.

Верхнепалеолитические костяные орудия, украшенные спиральным орнаментом

На множестве стоянок кроманьонцев, имеющих возраст 17 тысяч лет и моложе, встречаются свидетельства сельскохозяйственной деятельности. Археологи, не зная, как объяснить это обстоятельство, называют эти очаги раннего земледелия «ложной зарей» («false dawns»). В 15 000 — 10 000 годах до н. э. (мадленский период) культурный прогресс развивался настолько быстро, что археологи даже вынуждены были подразделить этот период на шесть подпериодов (мадлен I–VI), каждый из которых имеет собственные характеристики. Заключительная фаза кроманьонской культуры характеризуется появлением маленьких кремневых лезвий — так называемых микролитов. Небольшие углубления, встречающиеся на некоторых микролитах, заставили учёных предположить, что это наконечники отравленных стрел — подобных тем, что и в наши дни еще используются некоторыми примитивными племенами.

В самом конце ледникового периода кроманьонцы бесследно исчезают. Некоторые исследователи предполагают, что эти люди, прекрасно адаптированные к холоду, с потеплением климата двинулись на север вслед за отступавшим ледником и через покрытую льдом Северную Атлантику переселились в Северную Америку и Гренландию, став предками современных эскимосов. Какая-то часть кроманьонцев осталась в Европе и смешалась с другими человеческими группами.

Если с судьбой кроманьонцев, несмотря на некоторые «белые пятна», все более-менее ясно, то вопрос их происхождения остается тайной за семью печатями. Ведь это были не человекообезьяны, подобные всевозможным «умелым людям» из Олдовайского ущелья. Это были не просто люди иного, чем неандертальцы, антропологического типа. Это были прежде всего люди иной культуры. Откуда и под воздействием каких факторов они пришли на запад Европы? Где следы их предшественников? Откуда берут начала истоки их культуры? В каких отношениях эти люди современного нам типа находятся с другими группами людей современного типа, населявшими параллельно с ними не только другие регионы Европы, но и другие регионы Земли? Наконец, откуда вообще на Земле появились первые современные люди — Homo sapiens sapiens, включая кроманьонцев, и в чем причина разнообразия их физических типов?

Сегодня никто не в состоянии ответить на эти вопросы.

Кто же остался на ступенях эволюционной лестницы, ведущей к человеку, после всех этих открытий и «закрытий», шумных сенсаций и мистификаций, о которых говорилось выше? Никого. Лестница опустела, лишь на ее вершине одиноко маячит Homo sapiens sapiens, лишившийся всех своих «предшественников». Чтобы это утверждение не выглядело голословным, приведем сводную таблицу всех находок ископаемых антропоидов, в разные времена претендовавших на роль «предка» современного человека, заимствованную из книги Уильяма Фикса «Торговцы костями»[2] и уточненную с использованием других данных (см. с. 51–52.).

В итоге наука на сегодняшний день не располагает ни одним бесспорным фактом, позволяющим утверждать, что человек произошел от обезьяны (возможно, есть какие-то тайные свидетельства, но в этом случае о них знают только посвященные). Таким образом, дарвинизм выглядит сродни религии: знание заменяется верой. Разумеется, каждый человек имеет право на свободу вероисповедания, и дарвинисты не исключение. Но раз уж мы заговорили о вере, то стоит напомнить, что есть и другая точка зрения, также основанная на вере — человек есть творение Божие. Независимо от того, нравится это кому-то или нет, но эту точку зрения сегодня разделяет по крайней мере половина человечества. Во всяком случае в США, как писал в феврале 2002 года журнал «Scientific American», 45 % жителей верят в то, что жизнь и человека создал Бог.

Большинство учёных, не вовлеченных в ожесточенную полемику между эволюционистами (приверженцами Дарвина) и креационистами (сторонниками библейской версии происхождения человека), сегодня по вынужденным причинам склонно опираться на теорию эволюции — она хотя бы имеет наукообразную форму, в то время как креационизм подобной модели не создал. Между тем вера отнюдь не противоречит науке — они скорее дополняют друг друга (длительный симбиоз науки и дарвинизма служит лишним тому подтверждением). И нет никаких сомнений в том, что появление другой, более адекватной научной модели происхождения человека окончательно похоронит давно отжившую теорию Дарвина. По этому поводу очень точно высказался И. Коэн, ведущий научный сотрудник Национального археологического института США: «Отстаивать теорию эволюции не является задачей науки. Если в процессе беспристрастного научного обсуждения обнаружится, что гипотеза о сотворении внешним сверхразумом является решением нашей проблемы — давайте перережем пуповину, связывавшую нас с Дарвином так долго. Она душит и сдерживает нас».

Между тем исследователи, подходящие к проблеме происхождения человека не догматически, а аналитически, давно говорят и пишут о том, что на сегодняшний день наука вообще не располагает возможностями, позволяющими восстановить человеческую предысторию, и даже исследования ДНК не в состоянии дать исчерпывающие ответы. Поэтому появления новой модели происхождения человека вряд ли стоит ожидать в ближайшее время.

Среди множества проблем, стоящих перед исследователями, ключевой является проблема датировки находок окаменелых останков палеоантропоидов. В среде людей, далеких от науки, принято считать, что любая окаменелость имеет очень древнее происхождение. Это не так. Минерализация органических структур может происходить как чрезвычайно быстро, так и чрезвычайно медленно. Окаменелые останки людей были найдены в руинах древнего города Помпеи, погибшего при извержении Везувия в 79 году нашей эры, т. е. менее чем две тысячи лет назад. А в Мексике была найдена окаменевшая шляпа-сомбреро, возраст которой вообще не может превышать 200–250 лет. В то же время известно немало случаев, когда находят не вполне окаменевшие кости динозавров, живших миллионы лет назад. Некоторые из этих костей даже содержат следы белка, хотя считается, что белок может сохраняться лишь несколько тысяч лет. Что это может означать? Может быть, динозавры вымерли не так давно, как это принято считать?

Традиционные методы датировки, использующие радиоактивный углерод (радиокарбон), фтор, радий и калий-аргон, дают довольно субъективные результаты, вдобавок с погрешностью в несколько тысяч лет. Еще более субъективен и неточен метод датировки находок по возрасту геологических слоев, в которых они были найдены (геохронология). В 1970-х годах этот метод сыграл злую шутку с одним ныне известным сибирским археологом. Летом 1973 года работавшие на острове Беринга московские геологи К. Б. Сеславинский и О.А. Шмидт в обнажении левого берега реки Командор случайно заметили часть палубного настила корабля. Настил находился под 0,7-метровым слоем почвенно-растительных отложений. Геологи предположили, что это — остатки пакетбота «Св. Петр», на котором экспедиция Витуса Беринга совершала плавание к берегам Америки и который на обратном пути потерпел крушение в бухте Командор. Археолог, побывавший на острове Беринга в следующим году, заключил, что «скорее всего, действительно найдены остатки корабля Беринга. Деревянная конструкция, как мы ее условно называем, находится неподалеку от сохранившихся остовов землянок, в которых зимовали мореходы. Слой речных наносов, скрывших землянки, равен по толщине слою над таинственной находкой. Возраст наносов определен в 200–250 лет. «Святой Петр» потерпел катастрофу 235 лет назад». Однако дальнейшие исследования показали, что найденное судно относится ко 2-й половине XIX века и, следовательно, не имеет никакого отношения к Берингу. Но если геохронология дает такие ненадежные результаты даже для объектов двухсотлетней давности, то что можно говорить об объектах двухсотгысячелетней давности?

Не менее остро, чем проблема датировки, стоит проблема интерпретации находок. В этой связи наиболее спорными и субъективными выглядят так называемые реконструкции облика ископаемых палеоантропоидов, сделанные на основании найденных фрагментов черепа или одной только челюсти. Все эти «реконструкции», возможно, способны произвести впечатление на незрелые умы («Мама, мама, посмотри, какая страшная морда!»), но они не имеют никакой ценности даже для самой теории эволюции, не говоря уже о науке. Антропологи не в состоянии достоверно и объективно воссоздать облик существа, жившего десятки тысяч лет назад, имея в своем распоряжении крышку его черепа и два коренных зуба. Если кто-то утверждает обратное, то он лжет.

Наконец, третьей проблемой является неполнота и крайняя скудость имеющегося в распоряжении ученых материала. Едва ли не каждая новая находка опрокидывает все устоявшиеся представления о развитии человеческого рода. При этом сама находка представляет собой, как правило, фрагмент скелета, на основании которого можно делать лишь неполные и не окончательные выводы. Интересно, тем не менее, что накопленные за последние сто лет находки однозначно позволяют разделить их на останки людей и останки человекообразных обезьян. Никаких переходных форм от обезьяны к человеку не обнаружено (за исключением «пилтдаунского человека»).

Дискуссионным остается и вопрос о прародине человечества. Сегодня большинство ученых склонно считать единственным очагом происхождения современного человека Восточную Африку. В противовес этой моноцентрической теории (теории моногенезиса) сторонники полицентрической теории происхождения человечества исходят из постулата о независимом зарождении гоминидных форм в разных регионах с различными природными условиями. Факт, что уже в весьма раннюю эпоху существовало несколько центров обитания древнейшего человека, не подлежит сомнению. В частности, огромное количество палеолитических памятников на территории Монголии, открытых в последней четверти XX века, заставило исследователей обратить свои взоры на Центральную Азию. Не меньшее внимание ученых приковывают открытия на юге Африканского континента. Между тем Сиваликские холмы в Индии дают костные остатки еще более древних, чем африканские австралопитеки, гоминидных форм (характерно, что все перечисленные области располагаются в тропическом поясе или в примыкающих к нему субтропических зонах). В то же время генетические исследования указывают на общую родословную для всех народов, обитающих на земном шаре сегодня, и корень этого родословного древа, согласно анализам ДНК, находится на африканской земле…

Интересно, что прежде, чем модель эволюционного происхождения человека была предложена, все соглашались с тем, что колыбель человечества находилась в Малой Азии или, по крайней мере, где-то в области Ближнего Востока — там, где, согласно библейской традиции, располагался райский Эдемский сад. Развивая эту традицию, некоторые исследователи (Дж. Клотц, Г. Тейлор и др.) ещё в 1930–1940 годах сформулировали основные положения иной модели человеческого развития: не эволюции, а деградации. Суть ее состоит в том, что Бог создал человека совершенным и безгрешным существом, в дальнейшем же мы имели не прогресс человечества, а его вырождение и ухудшение. При этом наиболее деградировавшие экземпляры — это те, кто по различным внешним причинам были вынуждены переселиться в наименее гостеприимные области, где они подверглись физическому вырождению, ставшему следствием обстоятельств, в которых они были вынуждены жить.

Сегодня учёные всех направлений согласны с тем, что на Земле жил и живет только один род человека — род Homo. Нет никаких свидетельств того, что на Земле когда-либо жили люди, относящиеся к иному роду, старшему, чем род Homo. Нет и никакого градуируемого ряда, восходящего от обезьяны к человеку, нет даже ни одной связи, позволяющей восстановить такой гипотетический ряд. Палеоантропологи находят очень старые окаменелые останки, некоторые из которых залегают очень глубоко в неповрежденных слоях почвы, но все эти останки — человеческие. Из этого трудно не прийти к заключению, что человек рода Homo появился на Земле внезапно и в форме, не слишком отличающейся от той, к какой мы с вами принадлежим.

Когда теория эволюции захватила воображение антропологов, окаменелые останки примитивных гоминидов были сразу провозглашены доказательсгюм того, что первые люди на Земле мало чем отличались от обезьян. Однако с самого начала выяснилось, что все эти предполагаемые предки современного человека жили в «неправильных» местах — вдали от главных очагов зарождения человеческой культуры. Но если считать Тропическую Африку прародиной человечества, то что заставило предков современного человека уйти за тысячи миль от этих, в общем-то, не самых негостеприимных мест, и поселиться в холодной (в то время) Европе, вечно заливаемой наводнениями (в то время) Месопотамии и изолированном, отделенном от остальной части Старого Света горами и пустынями Китае? Какие жизненные обстоятельства толкали отдельные популяции древних людей на такие дальние миграции? Почему местонахождения очагов биологического и культурного зарождения человечества не совпадают?

Сторонники «теории деградации» объясняют это изгнанием предков современного человека из рая. Если Эдем находился где-то в Передней Азии, то это объясняет факт многочисленных находок примитивных антропоидов далеко на периферии обитаемого мира: все это — результат вырождения отдельных человеческих групп. Все ныне известные науке человеческие окаменелости были найдены в Европе, на Дальнем Востоке и в Африке, то есть на большом удалении от Передней Азии. «Все видимые следы уводят из Азии», — писал по этому поводу известный американский антрополог Уильям Хоуэллс.[3] В то же время в Передней и Центральной Азии нет останков примитивных антропоидов — только останки человека современного типа. Самые примитивные типы гоминидов — австралопитеки — обнаружены на юге Африки, зато севернее, ближе к Азии, их сменяет более прогрессивный «человек умелый». Ряд зон на востоке Индии и в Австралазии также убедительно демонстрируют, что останки наиболее примитивных антропоидов обнаруживаются на максимальном удалении от Азии, а наиболее прогрессивных — на максимальном приближении к Азии.

Как можно объяснять такую закономерность? Возможно, распространением нескольких последовательных волн человеческих миграций от общей земной «колыбели», находившейся в Передней Азии, при этом каждая последующая волна выталкивала предыдущие все дальше и дальше к периферии. Генри Филд, говоря о находках останков ископаемых гоминидов на острове Ява, в Кении, Родезии и Европе (Гейдельберг), приходит к такому выводу: «Мне кажется невероятным, что любая из этих областей могла быть первоначальным пунктом, из которого мигрировал ранний человек. Огромные расстояния и многочисленные географические барьеры делают подобную теорию ненадежной. Я предполагаю, что область, более или менее равноудаленная от внешних границ Европы, Азии и Африки, могла быть в действительности центром происхождения человека».[4] Где могла находиться эта область? Во всяком случае, не в Америке: никто никогда не предполагал, что она могла быть колыбелью человечества. Здесь нет окаменелостей старше, чем самые ранние человеческие окаменелости в Старом Свете. Таким образом, на роль человеческой прародины могут претендовать Передняя Азия и Ближний Восток.

В очаге зарождения человечества и по его краям логично было бы наблюдать значительную физическую и культурную однородность населения; в каждом вторичном центре на начальных стадиях наблюдалась бы та же картина. По мере удаления от первичного центра физическое разнообразие, очевидно, увеличивалось бы: когда любой вид попадает в новую окружающую среду, это сразу выражается в появлении новых физических признаков, причем весьма разнообразных (вариативных). Высокая вариативность типов раннего человека может быть связана с тем фактом, что развитие гоминидных форм происходило довольно быстро, а материалом для развития послужили относительно немногочисленные человеческие группы, широко рассеянные в областях с различной, а нередко противоположной по характеристикам окружающей средой.

Факт начальной вариативности ранних гоминидных форм широко признан. Ральф Б. Голдшмидт говорит об этом как о почти универсальном явлении: «Последствия большой важности имеют место, когда появляется новый тип (phylum), класс или род. За этим следует настоящий взрыв (в терминах геологического времени) диверсификации, так что фактически все известные порядки или семейства выглядят как появившиеся внезапно и без очевидных переходов. Наблюдая за находками на стоянках раннего человека, где были найдены окаменелости, демонстрирующие широкую вариативность типов — такими как Чжоукоудянь, Оберкассель или гора Кармел — мы можем выделить три фактора, характеризующие процесс развития вариативных форм: 1 — новая разновидность демонстрирует большое количество вариаций в начальной стадии своего появления; 2 — маленькая человеческая группа демонстрирует большее количество вариаций, чем большая; 3 — когда разновидность (или несколько членов ее) попадает в новую обстановку, она снова демонстрирует появление большого числа вариаций, из которых лишь немногие становятся устойчивыми с течением времени. К этим трем факторам должен быть добавлен четвертый — а именно, что маленькие поселения, вероятно, высоко консервативны в культурном отношении, сохраняя черты, принесенные из центра происхождения».[5]

Р. Голдшмидту вторит другой исследователь, Гордон Чайльд:

«Находимые окаменелости являются лучшими свидетелями реальности этих факторов… Если мы предполагаем, что группа населения, сформировавшаяся в каком-либо центре, выбросила несколько последовательных волн мигрантов (каждая из которых обычно насчитывает очень немного людей), образовавших в дальнейшем цепочку вторичных центров, то этот процесс, очевидно, повторялся затем снова и снова, пока человек не распространился на все части обитаемого мира. Каждый новый центр первоначально демонстрировал большое разнообразие физических типов, но по мере того, как местное население увеличивалось, увеличивалась и физическая однородность. В тех местах, где подобные центры были уничтожены прежде, чем эта однородность была достигнута, мы находим сегодня останки людей, сохранивших разнообразие физических типов. В то же самое время в удаленных областях, заселенных индивидуумами или семействами, вытолкнутыми сюда теми, кто шел следом за ними, обстоятельства часто приводили к деградации — настолько сильной, что находимые здесь человеческие окаменелости имеют тенденцию тяготения к животным формам — но по весьма вторичным причинам. Это наблюдение поддержано мнением У Грос Кларка, например. Говоря о «гейдельбергском человеке», Кларк задает вопрос — являлся ли он отдельной разновидность человека или, может быть, «просто отклоняющийся тип (deviant), изолированный на периферии».[6] Исследователь, на которого в данном случае ссылается Г Чайльд — известный американский ученый Уилфред Ле Грос Кларк — был убежден, что и неандерталец представляет собой деградировавшую ветвь человечества, и определял его как «своего рода эволюционный регресс». Кларк писал, что «если найденные останки неандертальского человека разместить в хронологической последовательности, окажется, что некоторые из более ранних окаменелостей, датируемые более ранней стадией мустьерского периода, имеют менее «неандерталоидные» скелетные признаки (и таким образом более приближаются к Homo Sapiens), чем классический тип неандертальца более позднего времени».[7]

Ярким примером широкой вариативности, которую может демонстрировать маленькая человеческая группа, изолированная на периферии, является знаменитая пещерная стоянка Чжоукоудянь в Китае. Здесь в так называемой Верхней пещере были найдены окаменелые останки семи людей, которые, судя по всему, были членами одного семейства. В группу входили старик более чем шестидесяти лет, взрослый мужчина, две относительно молодые женщины, юноша, ребенок пяти лет и новорожденный младенец. Вместе с останками были найдены орудия труда, украшения и тысячи фрагментов костей животных.

Изучение этих останков показало, что среди членов этого семейства «старик» имел явно неандерталоидные черты. Физический тип одной из женщин был близок современным меланезийцам или айнам, а другой напоминал тип современных эскимосов. Удивителен здесь не только тот факт, что верхнепалеолитические жители демонстрируют типы современного человека, но и их собрание в одном месте, и даже в рамках одного семейства. Стоит добавить, что останки верхнепалеолитических людей, имевших физический тип, близких типу «Старика из Чжоукоудяни», найдены в Западной Европе и Северной Африке. Тесное сходство с «меланезийкой» имеют некоторые неолитические обитатели Индокитая, древние черепа из пещеры Санта-Лагоа в Бразилии и современные жители островов Меланезии. Аналогии с чжоукоудяньской «эскимоской» антропологи находят у жителей доколумбовой Мексики и среди сегодняшних эскимосов — обитателей Западной Гренландии.

Чжоукоудянь — не единственный пример смешения физических типов, имевшего место в эпоху верхнего палеолита. В долине Рейна, близ селения Оберкассель (Германия) найдены скелеты старого мужчины и более молодой представительницы женского пола, имеющие приблизительно тот же самый возраст, что и находки в Чжоукоудяни. Черепа этих двух людей, если не находившихся между собой в близком родстве, то, по крайней мере, принадлежавших к одному племени, настолько отличались друг от друга, что их можно даже приписать двум различным расам.

Итог вышесказанному можно подвести словами Ральфа Линтона:

«Если мы правы в нашем убеждении, что все ныне живущие люди принадлежат к одному виду, то ранний человек, должно быть, представлял собой некую обобщенную форму с потенциалом развития во все виды человеческих рас, какие мы знаем в настоящее время. Кажется вероятным, что это обобщенная форма распространялась широко и быстро и что в пределах нескольких тысяч лет небольшие человеческие группы рассеялись почти по всему Старому Свету. Эти группы оказались во многих различных обстоятельствах и физических условиях, которые были выгодны для одних, но могли не иметь никакого значения или быть фактически вредными для других. Кроме того, из-за относительной изоляции этих групп и их склонности к интербридингу (смешиванию. — Авт.), любая мутация, которая была благоприятна или по крайней мере не вредна при специфических обстоятельствах, имела случай для распространения на всех членов группы… Рассматривая находимые в периферийных регионах окаменелые экземпляры, имеющие легкие признаки деградации, нужно относиться к ним ни как к «неудачным» эволюционным экспериментам по созданию истинного Homo Sapiens, ни как переходной стадии или связи между обезьянами и людьми».[8]

Если в физическом типе ранних людей, живущих на периферии, мы видим поразительное разнообразие типов, то культурная однородность на ранних стадиях человеческих миграций, по-видимому, должна была сохраняться. И действительно, эту закономерность ученые сегодня наблюдают не только в каждой группе, но и между различными группами древних людей. У современных исследователей иногда вызывает удивление наличие культурных подобий у обитателей таких удаленных друг от друга и периферийных по отношению к человеческой прародине областей, как Америка, Западная Европа, Австралия, Южная Африка и т. д. Человеческий разум повсюду «работает» практически одинаково, и очевидно, что повсеместное использование лука для охоты, гарпунов для ловли рыбы и каменных рубил не должно вызывать удивления: сходные условия обитания порождают сходные орудия труда, и все эти вещи служат нуждам, которые люди способны испытывать повсюду. Но как объяснить, например, повсеместное использование красной охры (гематита) в обряде погребения? Почему именно красной? Какой «полезной» цели служила эта практика? Неизвестно. Но обычай раскрашивания лиц и посыпания останков умерших красной охрой был распространен по всему земному шару и встречается у некоторых племен и в наши дни.

Одним из первых свидетельств о существовании этой практики в Европе стало обнаружение в 1823 году Уильямом Буклавдом в пещере близ Пэвиленда (Великобритания, Южный Уэльс) женского скелета, окрашенного красной охрой. Эта получила название «Красная леди из Пэвиленда» («Red Lady of Paviland»). Доколумбовы обитатели Америки использовали красную охру в гораздо более поздние времена — приблизительно между 700 годом до н. э. и 700 годом н. э. В это время на территории штата Иллинойс в США существовала особая культура, получившая название «культуры красной охры». Подобные культуры существовали и в других частях Нового Света. Американский учёный У. Доусон даже предположил, что сам эпитет «краснокожий» происходит от традиции использования индейцами красной охры — ведь, строго говоря, цвет кожи у коренных жителей Америки вовсе не красный!

Австралийские аборигены, живущие в центральных областях Австралии, покрывают красной охрой все, кроме копий и копьеметалок. Древние обитатели Северной Европы хоронили своих мертвых, либо посыпая их красной охрой, либо раскрашивая ею их лица и тела. Конечно, такая традиция едва ли могла бы появиться повсюду просто из-за склонности человеческого разума находить одинаковые ответы на одинаковые нужды, поскольку в данном случае неясно — в чем состояла нужда? Намного более разумно предположить, что эта культурная традиция распространялась людьми, происходившими от некоей общей колыбели человечества. И это снова возвращает нас к вопросу о географическом положении этой колыбели.

По всей вероятности, такие периферийные области, как Европа, Южная Африка и Дальний Восток, должны быть сразу исключены из числа возможных кандидатов на эту роль. Точно так же из списка кандидатов должны быть исключены Тропическая Африка и Юго-Восточная Азия, хотя именно здесь сегодня обитают крупные человекообразные обезьяны: ниоткуда не следует, что места, где обитают примитивные формы любого животного вида, являются местами, где эти животные произошли. Принцип «lucus а поп lucendo» — «свет там, где не светят» толкает нас к логической крайности — искать место появления человека в той области, где нет никаких следов древнего человека и нет никаких приматов, которые могут считаться его предшественниками. Однако этот принцип может быть истинен, даже если он противоречит всем эволюционным реконструкциям.

Таким образом, колыбелью человека — если, конечно говорит о человеке, а не о человекообразной обезьяне — с наибольшей вероятностью может считаться только Передняя Азия. Известный советский учёный Н. И. Вавилов и другие исследователи неоднократно указывали, что большинство культурных растений мира, особенно хлебные злаки, имеют переднеазиатское происхождение. Уже упоминавшийся американский ученый Генри Филд отмечает: «Иран может оказаться родиной одной из ясельных групп Homo Sapiens. В течение верхнего и среднего палеолита климат, флора и фауна Иранского плато обеспечивали условия, вполне подходящие для человеческого развития».[9] Другой американский исследователь, Элсуорт Хантингтон, утверждает, что в эпоху позднего плейстоцена южный Иран был единственной областью, где температура и влажность была идеальны не только для формирования, но и для выживания человеческого рода.

В этой связи чрезвычайно любопытной выглядит находка, сделанная в 1983 году член-корреспондентом АН Туркменистана профессором Курбаном Аманниязовым. На склоне горного хребта Кугитанг (Южный Туркменистан) среди многочисленных следов динозавров на поверхности пород юрского возраста он обнаружил цепочку отчетливых отпечатков человеческих ног 43-го размера. Датировка этих отпечатков дала совершенно сенсационный результат — 150 миллионов лет! Сообщение об этом попало в советскую и мировую печать, об этом писала, в частности, газета «Московские новости». По словам К. Аманниязова, «возраст этих отпечатков ног человека в примитивной, сплетенной из веток обуви составляет… 150 миллионов лет, что установлено целым комплексом анализов как на отечественной, так и на зарубежной аппаратуре». Доказано, что эти следы принадлежат человеку прямоходящему, ступня которого выглядит как ступня современного человека, а не ископаемого гоминида.

Сведения о находках подобного рода, достаточно многочисленные, составляют отдельную тему, лежащую за рамками этой книги. Однако тема «следов из Кугитанга» возвращает нас к проблеме датировки свидетельств пребывания на Земле раннего человека и тем самым — к проблеме датировки происхождения человечества.

Большинство палеоантропологов сегодня считает, что анатомически современные люди появились более ста тысяч лет назад. Неизвестно, однако, обладали ли эти люди разумом: из факта прямохождения отнюдь не вытекает факт наличия интеллекта. Первые признаки относительно сложной деятельности раннего человека появляются приблизительно 90 тысяч лет назад (находки группы археологов, работающих в Заире). Взрывной расцвет интеллектуальной и культурной деятельности человека случился 40 тысяч лет назад (кроманьонский человек). Какую из этих дат следует считать датой «рождения» человечества?

Уже сейчас значительная часть ученых понимает, что в нынешнем состоянии современная наука никогда не даст ответа на большинство загадок природы. В любом случае ранняя история человечества не предполагает того, что современный человек начал свое развитие с «высоты» обезьяны и достиг цивилизованного состояния в результате длительной эволюции. Можно привести множество примеров того, как сложные системы, в том числе биологические, деградируя, трансформируются в более простые. Но до сих пор никто не смог доказать опытным путем, что из простых форм жизни могут развиться сложные.

На сегодняшний день существует огромное количество биологических, химических и геологических свидетельств, доказывающих, что теория Дарвина не может быть единственно верной моделью возникновения жизни на Земле. Никакая теория эволюции не способна, например, объяснить загадку происхождения тараканов, которые появились в своем современном виде около 350 миллионов лет назад и с тех пор, практически не изменившись, благополучно живут и здравствуют на всех континентах.

«Почему вы не рассматриваете все стороны проблемы?» — принято спрашивать в научных дискуссиях. В этой главе мы как раз постарались рассмотреть все стороны проблемы — с учетом того, что на протяжении семидесяти лет дарвинисты в нашей стране обладали монополией на истину и имели достаточно времени для того, чтобы высказаться. Стоит вспомнить и то, что в школах США не разрешается преподавать теорию эволюции по Дарвину без предварительного прочтения вслух специального предупреждения, в котором говорится о том, что, по другой версии, Землю и людей создал Бог. Эта практика была в июне 2000 года подтверждена американским Верховным судом, при принятии решения, основывавшегося на закрепленном в конституции разделении церкви и государства. Россия же в результате семидесятилетней культурной изоляции от остального мира остается сегодня заповедником отживших теорий. Однако нет сомнений в том, что в наш век такое положение не может сохраняться долго.

Можно ли подразделить ныне живущих людей на биологические группы, чтобы по этой классификации проследить назад происхождение наших предков? С 1850-х годов и до середины XX века антропологи имели обыкновение классифицировать людей в соответствии с так называемой расовой теорией. Эта теория делила все человечество на биологические группы, называемые расами: черную, или негроидную; белую, или европеоидную (кавказоидную), и желтую, или монголоидную. Считалось, что эти расы сформировались намного раньше, чем началось развитие современных людей. Однако теоретики расового вопроса редко сходились во мнениях относительно того, как точно можно классифицировать человека по цвету кожи, форме черепа и т. д. Ведь цвет кожи у подавляющего большинства людей в мире все-таки представляет собой разные оттенки коричневого, а не является строго черным, белым или желтым. Наличие все более углублявшихся непримиримых разногласий заставило сторонников расовой теории в конце концов заключить, что большинство людей в мире относится к так называемой смешанной расе.

В наши дни расовая теория безнадежно устарела и почти повсеместно отброшена (сегодня понятием «раса» обозначается скорее определенный антропологический тип), а на смену ей пришла так называемая теория объединений генов. Эта теория подразумевает, что имеется только одно объединение генов — Homo sapens sapiens и, соответственно, имеется лишь одна раса — человеческая. Это общечеловеческое объединение генов включает в себя меньшие объединения генов, которые могут существовать изолированно друг от друга или сливаться, подобно течениям в озере.

Опираясь на эту теорию, биологи занялись изучением распределения среди ныне живущего человечества двух главных типов биологических характеристик, которые передаются от поколения к поколению — групп крови и ДНК. Изучение групп крови (серология) началось в 1950-х годах и завершилось к 1995 году изданием атласа мира, демонстрирующего географию распространения различных групп человеческой крови.

Исследования ДНК также начались в 1950-х годах и продолжаются до сих пор. Известно, что молекулы ДНК содержат генетический код, который передается (и частично изменяется) от поколения к поколению. Химическая структура ДНК была описана еще в 1953 году. Она представляет собой двойную спираль, каждая из ветвей которой состоит из миллиардов «слов», составленных из четырехбуквенного «алфавита» простейших аминокислот — А (аденин), Т (тимин), Г (гуанин) и Ц (цитозин). Теперь генетики пробуют «читать» и сравнивать ДНК людей, живущих в самых разных областях нашей планеты, стремясь в итоге создать такой же атлас мира, который будет демонстрировать географию распространения различных типов ДНК, а также определить нуклеотидную последовательность всей геномной ДНК человека. Это называется проектом «Геном человека», для завершения которого потребуется еще несколько десятилетий.

Работающие в рамках этой программы исследователи-генетики из Беркли (Калифорния, США) в 1980-х годах предприняли исследование ДНК 147 пациентов одной из калифорнийских больниц. В их числе были американцы европейского, азиатского и африканского происхождения, а также американские индейцы. Сравнив тип митохондриальной ДНК (передающейся только по линии матери) этих людей, они заключили, что все пациенты с неафриканской родословной также происходят от африканцев! Правда, это не свидетельствует стопроцентно о том, что все люди на Земле происходят из Африки — проблема происхождения африканцев-негроидов достаточно сложна и запутанна.

Используя компьютер, исследователи попытались воссоздать связи между уходящими в прошлое поколениями и в итоге пришли к сенсационному заключению: все люди на Земле ведут свою родословную от… одной-единственной женщины, которая жила 350–200 тысяч лет назад!

«Изучение различий в строении ДНК людей, живущих в разных странах, позволило сделать вывод, что человечество произошло от одного общего предка женского пола. Современный человек ведет свой род от единственной праматери, жившей около 350 тысяч лет назад».

Это сообщение, опубликованное в 1983 году в журнале «Science News», вызвало настоящий шок: итак, библейская Ева найдена и осталось найти Адама? Ошибки быть не могло: генетики из Беркли изучили множество проб ДНК из митохондрий. Каждая макромолекула такой ДНК содержит 35 генов, передаваемых потомству только от матери, без влияния отцовского генетического материала. Изменения в таких ДНК возможны только под действием мутаций.

В результате подтвердилась гипотеза, согласно которой приблизительно 350 тысяч лет назад совершился решающий скачок эволюции, после которого очеловечивание человека многократно ускорилось. Решающим событием для этого могло послужить появление мутантной самки гоминнда с нарушенным циклом воспроизводств потомства, самки, способной к зачатию не два-три раза в год, как во всем животном мире, а круглогодично, с ежемесячным зарождением в ее организме активных яйцеклеток. Не ее ли гены мы все до сих пор носим в своих митохондриях?

А вот что (или кто?) явилось причиной мутации? Тут можно пока только гадать и называть массу причин. Но случайностью это не было! Стоит вспомнить, что даже сугубый материалист Фридрих Энгельс, один из основоположников марксизма, утверждал, что «природа создала человека, чтобы познать самое себя» — то есть, Энгельс признавал, что творение человека являлось не случайным, а целенаправленным актом. Но тогда природа разумна?

Говорят, что гипотез о происхождении человека столько же, сколько людей на Земле. Те, кто верят в Бога, убеждены, что Бог создал человека по образу и подобию своему. Другие считают, что человек произошел от обезьяны. Что ж, каждый имеет право представлять своих предков на собственный лад.

Вероятно, мало для кого станет новостью, что многие непредвзятые исследователи ищут и находят ответы на вопросы, обращаясь к Библии. Информация, содержащаяся в текстах Ветхого Завета, нередко помогает правильно понять ту или иную проблему, но в других случаях с ее помощью можно получить лишь намек или подсказку. Одна из таких подсказок содержится в библейских сведениях о загадочном народе рефаимов, жившем в Палестине на заре человеческой истории (Быт, 14: 5, 15: 20). Так, земля аммонитян «считалась землей рефаимов; прежде жили на ней рефаимы; аммонитяне же называли их замзумимами; народ великий, многочисленный и высокий, как сыны Енаковы, и истребил их Господь пред лицем их» (Втор. 2: 20–21). Из рефаимов происходил и Ог, царь Васанский, побежденный народом Израилевым: …только Ог, царь Васанский, оставался из рефаимов. Вот, одр его, одр железный, и теперь в Равве, у снов Аммоновых: длина его девять локтей, а ширина его четыре локтя, локтей мужских» (Втор., 3: 11).

Рефаимы были рослым народом, но и среди них книги Ветхого Завета выделяют особую группу гигантов, которые именуются сынами Енаковыми, Енакимами, или Емимами: «И сказал мне Господь… Ар отдал Я во владение сынам Лотовым; прежде жили там Емимы, народ великий, многочисленный и высокий, как сыны Енаковы, и они считались между рефаимами как сыны Енаковы; моавитяне же называют их Емимами» (Втор., 2: 9 — 11). Кто такой Енак, неизвестно, это имя отсутствует в числе прародителей разных народов, упоминаемых в Библии. Сынов Енаковых видели израильские лазутчики, отправленные Моисеем в землю обетованную, которые «дошли до Хеврона, где жили Ахиман, Сесай и Фалмай, дети Енаковы» (Числ., 13: 23). Вернувшись в израильский стан, они рассказывали: «Там видели мы и исполинов, сынов Енаковых, от исполинского рода; и мы были в глазах наших пред ними, как саранча, такими же мы были мы и в глазах их» (Числ. 13: 34). Моисей перед переходом через Иордан (эти события происходили, видимо, в XIII в. до н. э.) говорил: «Слушай, Израиль: ты теперь ццешь за Иордан, чтобы пойти овладеть народами, которые больше и сильнее тебя… народом многочисленным и великорослым, сынами Енаковыми, о которых ты знаешь и слышал: «кто устоит против сынов Енаковых?» (Втор., 9: 1–2).

Книга Иисуса Навина повествует о том, что в войнах с израильтянами сыны Енаковы были почти целиком истреблены: «В то же время пришёл Иисус и поразил Енакимов на горе, в Хевроне, в Давире, в Анаве, на всей горе Иудиной и на всей горе Израилевой; с городами их предал их Иисус заклятию; не осталось ни одного из Енакимов в земле сынов Израилевых, остались только в Газе, в Гефе и в Азоте» (Нав., 11: 21–22). «И Халеву, сыну Иефонниину, Иисус дал часть… Кириаф-Арбы, отца Енакова, иначе Хеврон. И выгнал оттуда Халев трех сынов Енаковых: Шешая, Ахимана и Фалмая, детей Енаковых» (Нав. 15: 13–14).

Впоследствии потомки рефаимов жили среди филистимлян (об этом народе речь пойдёт ниже) в Газе, Гефе и Азоте — трёх центрах филистимского пятиградия, и принимали активное участие в войнах с израильтянами, происходивших в X веке до н. э.:

«И открылась снова война между филистимлянами и израильтянами. И вышел Давид и слуги его с ним, и воевали с филистимлянами; и Давид утомился. Тогда Иесвий, один из потомков рефаимов, у которого копье было весом в триста сиклей меди и который опоясан был новым мечом, хотел поразить Давида… Потом была снова война с филистимлянами в Гобе; тогда Савохай Хушатянин убил Сафута — одного из потомков рефаимов. Было и другое сражение в Гобе; тогда убил Елханан, сын Ягаре-Оргима Вифлеемского, Голиафа Гефянина, у которого древко копья было как навой у ткачей. Было еще сражение в Гефе; и был там один человек рослый, имевший по шести пальцев на руках и ногах, всего двадцать четыре, также из потомков рефаимов… Эти четыре были из рода рефаимов в Гефе…» (2-я Царств., 21: 15–22). Об этом же сообщается в 1-й книге Паралипоменон: «После того началась война с филистимлянами в Газере. Тогда Со-вохай Хушатянин поразил Сафа — одного из потомков рефаимов… И опять была война с филистимлянами. Тогда Ел-ханам, сын Иаира, поразил Лахмия, брата Голиафова, Гефянина, у которого древко копья было как навой у ткачей. Было еще сражение в Гефе. Там был один рослый человек, у которого было по шести пальцев, всего двадцать четыре. И он также был из потомков рефаимов… Это были родившиеся от рефаимов в Гефе…» (1-я Пар., 20:4–8).

В числе гигантов — потомков рефаимов, сражавшихся на стороне филистимлян, был и знаменитый Голиаф, побежденный Давидом:

«И выступил из стана филистимского единоборец, по имени Голиаф, из Гефа; ростом он — шести локтей и пяди. Медный шлем на голове его; и одет он был в чешуйчатую броню, и вес брони его — пять тысяч сиклей меди; медные наколенники на ногах его, и медный щит за плечами его; и древко копья его, как навой у ткачей; а самое копье его в шестьсот сиклей железа…» (1-я Царств., 17:4–7).

Кто же такие эти библейские гиганты? Проще всего объявить их эпическим преувеличением. Но ведь не всех противников Израиля, живших в древние времена в Палестине, Ветхий Завет именует гигантами! Речь идет только об одной группе, причем история развития этой группы дана, что называется, в динамике: «великий, многочисленный и высокий» народ рефаимов жил в Палестине очень давно, даже еще до прихода аммонитян; «между рефаимами» выделялась особая группа гигантов — сыны Енаковы; ко времени прихода израильтян (XIII в. до н. э.) от этого некогда многочисленного народа оставались буквально единицы, и среди них Ог, царь Васанский; уцелевшие потомки рефаимов ушли на запад и жили среди филистимлян. Далее Библия уже ничего не сообщает о них — очевидно, после X века до н. э. рефаимы исчезли как отдельная этническая группа.

Что за высокорослый народ, много выше современных людей, мог обитать в древние времена на территории Палестины параллельно с людьми обычного роста? Из того, что мы уже знаем об истории развития человеческого рода, ответ напрашивается сам собой: неандертальцы. Удивительно? Но ничего удивительного здесь нет. О параллельном существовании неандертальцев и людей современного типа нам хорошо известно. Выше уже говорилось и о многочисленных находках останков неандертальцев в Палестине — на горе Кармел и в других местах. Любопытно другое: многие из найденных костяков и черепов имеют смесь человеческих (сапиентных) и неандерталоидных признаков!

Американский антрополог Альфред Ромер[10] пишет по поводу останков неандертальцев, найденных в Палестине (Магарет-эт-Табун и Магарет-эт-Скул), что «в то время как одни черепа уверенно можно считать неандертальскими, другие показывают различную степень многочисленных неоантропических (то есть современного человека. — Авт.) признаков». Его коллега Уильям Хоуэллс,[11] исследуя кости неандертальцев из пещеры Скул (Израиль), сказал, что «это — необыкновенная разновидность. Там, кажется, жило одно племя, демонстрировавшее типы от почти неандертальца до почти сапиенса». Другие учёные склонны даже опускать это «почти». Позднее, изучая останки неандертальцев, найденные на горе Кармел, А. Ромер пришел к выводу, что они «могут рассматриваться как результат интербридинга доминирующей расы (кроманьонского человека) с его занимающими более низкое положение предшественниками (неандертальским человеком)».

Таким образом, останки неандертальцев, живших в Палестине, демонстрируют удивительное разнообразие физических типов и, что более важно — наглядно иллюстрируют факт смешивания людей неандертальского и современного типов. Ясно, что потомство, появившееся на свет в результате этого смешивания, должно было обладать многими признаками неандертальцев, в том числе высоким ростом и большой физической силой. Не этих ли людей — неандерталоидов — Библия и называет рефаимами? Тогда исполинами — «сынами Енаковыми» — должны считаться скорее всего «чистокровные» неандертальцы, считанное число которых, возможно, еще сохранялось к приходу израильтян.

Череп неандертальца из Магарет-эт-Скул (гора Кармел, Израиль), демонстрирующий смесь неандерталоидных и сапиентных признаков, причём сапиентные признаки преобладают

Исчезновение рефаимов, уже к XIII веку до н. э. считавшихся «истребленными Господом», произошло скорее всего от естественных причин, связанных с различиями в составе крови неандертальца и современного человека. Человеческая кровь, как известно, классифицируется согласно различным параметрам, наиболее важными из которых являются антигены системы АВО и резус-характеристики. Антигены системы АВО были открыты Ландштейне-ром в 1900 году самыми первыми из групп крови. Эта система характеризуется наличием трех основных антигенов — А, В и О. Факторы А и В действует подобно антителам, и если кровь, содержащая один или оба из них, перелита человеку, чья кровь их не содержит, происходят неблагоприятные реакции. Кровь группы О не содержит никаких антител и обычно может передаваться без реакции со стороны получателя. Кровь большинства людей (и, очевидно, всех других приматов), содержащая так называемый резус-фактор, называется резус-положительной, или Rh+ кровью. Кровь, испытывающая недостаток этого фактора, называется резус-отрицательной.

Сегодня установлено, что кровь неандертальского человека, Homo neanderthalensis, появившегося на Земле около 700 тысяч лет назад, не содержала ни один из факторов А, В или Rh. Намного позже — возможно, около 200 тысяч лет назад — «главная» человеческая линия, Homo sapiens, приобрела А, В и Rh-факторы. В конкуренции между родственными видами, или расами, наличие в крови антител является мощным генетическим преимуществом для тех, кто ими обладает. История имеет множество примеров, когда аборигены разных континентов, вступая в контакт с европейскими поселенцами, тысячами гибли от эпидемий типа кори, так как у них в крови не было антител против подобных болезней.

Наличие Rh-отрицательной крови может быть главным неудобством для воспроизводства рода. «Rh-отрицательная» женщина, вступившая в брак с «Rh-положительным» мужчиной, первого ребенка обычно производит на свет без особых проблем. Однако первая беременность создает у женщины антитела к Rh+ крови, которые воздействуют на кровь ее последующих Rh+ детей, и те в итоге рождаются мертвыми или умирают вскоре после рождения. Таким образом, женщина-неандерталка (Rh-), вступившая в контакт с мужчиной-сапиенсом (Rh+), была не в состоянии родить более одного ребенка. Результатом этого стало быстрое сокращение численности неандерталоидов. С каждым поколением народ рефаимов сжимался, как шагреневая кожа, и в конце концов о нем остались лишь легенды, дожившие на наших дней на страницах Библии.

Наверное, каждого человека время от времени посещают мечты о том, как хорошо было бы жить простой и естественной жизнью где-нибудь на лоне природы, не заботясь о хлебе насущном и не неся ответственности за что-либо. Эти мечты присущи и всему человечеству в целом. Некоторые физиологи и психологи объясняют это как желание взрослых людей вернуться к безмятежности детства, другие — как стремление избежать постоянной необходимости самим принимать решения. Третьи видят в этом тоску человека по утраченному раю, по тому саду Эдема, где на заре истории в полной гармонии с природой и с самими собой жили первые люди — Адам и Ева…

Но имело ли место такое существование в простоте и гармонии когда-либо в действительности? Ведь каждое поколение людей, как известно, склонно отрицать современную ему действительность и идеализировать «старые добрые времена». И когда, в какую эпоху человечество переживало эти «старые добрые времена», этот «золотой век»? Увы, если это и было, то осталось за рамками человеческой истории. Или это действительно происходило в саду Эдема, или — если принять концепцию происхождения человека от обезьяны — наши предки пережили это, еще находясь на дочеловеческом уровне. Но в ту пору они вряд ли были способны оценить это состояние.

И все же, сравнивая архаичный уклад некоторых народов, до недавнего времени живших в первобытных условиях, со сложностями и проблемами, свойственными современной цивилизации, можно прийти к заключению, что их жизнь, должно быть, была близка к райской. Многочисленные свидетельства, оставленные путешественниками, учеными, миссионерами XIX–XX вв., позволяют нам сегодня не только познакомиться с этнографической стороной этого вопроса, но и сделать более широкие выводы — ведь жизнь этих первобытных племен мало чем отличалась от жизни наших далеких предков, обитавших на Земле тысячи лет назад.

Одной из самых ярких первобытных культур, дошедших до наших дней и исчезнувших только в последние десятилетия, была культура бушменов — древнего народа, живущего на юге Африки.

Бушмены, или капоиды, представляют собой остаток одной из пяти первоначальных человеческих рас, существовавших в конце плейстоцена, приблизительно 10 тысяч лет назад. Другими первоначальными расами были кавказоиды, монголоиды, конгоиды и австралонды. Капоиды занимали в ту пору более четверти Африканского континента, распространяясь на Север Африки и, возможно, на Пиренейский полуостров. Тесные контакты капоидов с древними жителями этих областей подтверждены чрезвычайным сходством многих памятников наскальной живописи Южной и Северной Африки, а также Южной Африки и Испании. Некоторые исследователи даже высказывают мысль об их общем происхождении. Искусство наскальной живописи бушмены сохраняли и в более поздние времена. Последний из художников этого народа был жив ещё в 1869 году.

Высыхание пустыни Сахара, начавшееся в VIII тысячелетии до н. э., заставило бушменов переместиться с севера Африки на восток и юг континента. В последующие времена племена высокорослых негров-банту вытеснили бушменов-капоидов практически отовсюду, оставив им для обитания лишь самые изолированные и бесплодные районы юга Африки — пустыню Калахари и горные плато Намибии, где остатки этого древнего народа сохранились до наших дней. Сегодня половина бушменов (50 тыс. чел.) проживает в Ботсване, около 40 тысяч — в Намибии и ещё 10 тысяч — в Южноафрианской республике. Их характерный «щёлкающий» язык принадлежит к семье койсанских языков, которая считается одной из древнейших в Африке. Долгое время живя в относительной изоляции, бушмены — охотники и собиратели — вплоть до последних десятилетий XX века практически в полной неприкосновенности сохраняли культуру каменного века, являющуюся прямым потомком древних культур, процветавших на Севере Африки и в Сахаре в эпоху неолита.

Американский палеоантрополог из Гарварда Дэвид Пилбем убедительно доказал, что по окончании последнего ледникового периода европейские и азиатские степи населяла более или менее однородная культура, которая была подобна современной ей культуре охотников северной Африки (так называемой капсийской культуре). В эту эпоху был сделан значительный шаг в технике производства каменных орудий, процесс охоты, собирательства и последующего использования полученных продуктов стал более рационален, появились первые ремесла, не связанные непосредственно с процессом добывания и переработки пиши — то есть, человек стал заботиться не только о теле, но и о душе. Вместе с тем новые трудности перед этой культурой еще не появились — и таким образом человечество (а точнее, довольно большая его часть — практически все обитатели Северной Африки, Передней Азии и Южной и Юго-Западной Европы) получило «мирную передышку» сроком в два-три тысячелетия — срок немаленький! И если уж говорить о «золотом веке» и райских временах, то именно этот период — VIII–VI тысячелетия до н. э. — может считаться веком относительно счастливого состояния раннего человечества. И именно это состояние бушмены унесли с собой в бесплодные жаркие пустыни юга Африки и практически в неприкосновенности сохранили до наших дней!

«…Юноша воткнул свое копье в песок и, подняв правую руку с открытой ладонью и растопыренными пальцами, застенчиво подошел к нам, говоря тоном, которого я никогда не слышал прежде: «Добрый день! Я был мертв, но теперь, когда вы пришли, я живу снова». Он был не более высок, чем наш проводник Дабе, но изящней, и конечно, намного более молод. Его большие глаза были широко открыты и смотрели прямо. В них был виден тот же самый яркий свет, который иногда можно заметить на лицах цыган в Испании. Он был совершенно наг; лишь ремень, сделанный из шкуры антилопы-дукера, обвивал его пояс. Его кожа цвета абрикоса была кое-где запятнана кровью животного, недавно им убитого. В целом он был замечательно красив какой-то особой, дикой красотой. Даже запах, исходивший от него, казался запахом не прирученной земли и диких животных».

Так известный южноафриканский антрополог Лоуренс ван дер Пост описывал в 1958 году свою первую встречу с «диким» бушменом — членом небольшого племени, состоявшего приблизительно из 30 человек, живших в полной в гармонии с природой и с самими собой среди суровой и безжалостной пустыни Калахари.

Бушмены великолепно приспособились к жизни в этих неприветливых местах. Все необходимое им для существования они получали, используя то, что предоставляла им естественная среда. Они совершенно не пытались ее как-то изменить: не сеяли, не разводили животных, не строили каналов. Немногочисленные родники давали этим людям драгоценную воду, которую они хранили в скорлупе яиц страуса и в бурдюках, сделанных из желудка антилопы. В некоторых низких местах они добывали воду, высасывая ее через полые тростинки. Источником воды им служили также клубни и корни некоторых растений, а всего женщины-бушменки знали и собирали более ста разновидностей съедобной флоры. В сборе продовольствия с большим желанием участвовали и дети.

Для охоты бушмены использовали луки и отравленные стрелы, изобретательно сделанные из трех частей. Отравленный наконечник легко отрывался и оставался в ране. Охотник преследовал несчастное животное, пока оно не погибало от действия яда. Прежде чем приступить к разделке туши, бушмен приносил свои извинения животному и благодарил его за желание накормить его семейство.

Немногочисленные предметы одежды и мешки для хранения запасов продовольствия и своего нехитрого скарба бушмены делали из звериных шкур, мастерски обрабатывая их соком известных им растений. Племя никогда не задерживалось долго на одном месте, и бушменам не требовалось имущества сверх того, что можно было бы нести на себе.

Эпоха неолита для бушменов растянулась на несколько тысячелетий и завершилась только каких-нибудь полвека назад

Благодаря отличной адаптации к жизни в пустыне и накопленному многовековому опыту, на охоту и сбор продовольствия бушменам ежедневно требовалось лишь несколько часов. Для удовольствий и развлечений оставалось достаточно времени и энергии. Большое место в творчестве бушменов занимала песня. Песней женщины приветствовали удачливого охотника, с песней бушменки коротали вечера, сидя у огня. Вот что пишет об этом Л. ван дер Пост:

…На закате мелодия наполнилась самыми невыразимыми чувствами, слившимися в одно… Они называли эту песню «Песня Травы», но ее смысл не могли объяснить мне ни Дабе, ни сами певцы. Я помню только эмоции, охватившие меня; приблизительный же перевод слов мог звучать так:

«Эта трава оказалась в моей руке прежде, чем была сорвана,
Я прошу у ветра — нагони тучи, пусть пойдет дождь!
Весь день мое сердце взывает к солнцу,
Чтобы мой охотник скорее вернулся ко мне».

Они пели это много раз, песня наполнялась все более и более глубокими эмоциями, как будто все сердца соединялись в единой просьбе, обращенной к небесам, к высшим силам, способным исполнить самые сокровенные желания. Песня привела нас всех в состояние, близкое к трансу, и я не был удивлен, когда увидел, что юноши, слушавшие песню, по мере нарастания темпа уже не могли больше сдерживать себя. Они оставили свои дела и вышли из кустарника. Их ноги отбивали дробь, подобно барабану, руки широко распахнулись, груди вздымались, как будто из их сердец рвались разбуженные песней эмоции: «О, взгляд, подобный орлиному, я прибыл!»

Бушмены имели и музыкальные инструменты, что выглядит особенно интересным на фоне их материальной нищеты — нищеты, разумеется, с точки зрения «цивилизованного» человека. Мужчины предпочитали однострунный инструмент, идея создания которого, очевидно, родилась от охотничьего лука. Женщины играли на четырехструнной лире. По свидетельству Л. ван дер Поста, в племени, где он жил, имелся один особо одаренный музыкант — молодой человек по имени Нксу. Ради музыки он нередко даже оставлял охоту и прочие мужские дела, к чему, впрочем, его соплеменники относились совершенно спокойно. Но подлинное вдохновение приходило к Нксу в моменты, когда красота природы впечатляет человека больше всего — звездными ночами, при волшебном свете луны или на восходе солнца. Л. ван дер Пост признается, что не может передать настроение этой музыки, которая выражала не только гармонию с природой, но и печаль человека, знакомого со страданием и смертью, являющимися, увы, частью этой природы…

Одной из самых очаровательных традиций бушменов было ухаживание за невестой. Чтобы выразить свои чувства, юноша делал крошечный, изящно украшенный лук и миниатюрную стрелку из расколотой кости, и стрелял этой стрелкой в свою избранницу. Если та ломала стрелку, значит, претендент потерпел неудачу. Если же она оставляла ее неповрежденной, то это означало взаимность. Как тут не вспомнить о стрелах Купидона (Амура) из древнегреческой мифологии! Кто знает — возможно, это традиция так стара, что, зародившись в эпоху «золотого века» в среде североафриканских охотников позже попала через древний Египет в Грецию, а предки бушменов принесли ее на юг Африки? Об очень древнем культурном единстве бушменов и народов Средиземноморья свидетельствует и наскальная живопись южной Африки, самые древние памятники которой имеют возраст 27 тысяч лет. В своем исследовании, посвященном так называемой «Белой Даме» из Брандберга (Юго-Западная Африка), известный французский исследователь Анри Брейль пишет, что видит в этой прекрасной фреске «реминесценции критских изображений женщин, сражающихся с быками в Кносском дворце». В сопровождающей Белую Даму свите А. Брейль усматривает отголоски древнеегипетских мифов о воскрешении Исиды, Осириса и Гора. Хотя в случае с «Белой Дамой» возможны и другие толкования, тем не менее все исследователи практически единодушно отмечают сходство между наскальными рисунками Южной Африки, Сахары и Испании. Это является неоспоримым доказательством культурной близости бушменов и древних народов Северной Африки и Средиземноморья.

Знаменитая «Белая дама» горы Брандберг

Европейцы, в XIX столетии впервые познакомившиеся с наскальным искусством бушменов, долгое время отказывались верить, что этот «примитивный дикий народ» был способен создавать такие полные блеска и красоты художественные произведения. Истинная ценность и значение этого поистине великого искусства была по достоинству оценена лишь в наши дни. Наскальная живопись бушменов не только изображает конкретные предметы или иллюстрирует фактические случаи, но и передает с помощью символов и метафор сложные нюансы человеческих чувств. Многие росписи имеют религиозное значение. Исследователи считают, что ряд наскальных композиций представляют собой образы видений, которые бушменские колдуны-шаманы наблюдали в состоянии транса. В то же время другие картины вполне реалистичны и посвящены повседневной жизни конкретного племени или семьи.

Наиболее поразительная черта бушменов — их глубокое знание животного мира. Им не только, что называется, «в лицо» известно каждое животное и даже насекомое, но известны и их привычки, характеры, мимика, образ жизни и манера поведения. Подкрадываясь к пасущемуся стаду, охотник-бушмен способен «перевоплощаться» в страуса, маскируясь перьями и до мельчайших деталей подражая походке и повадкам этой птицы. Бушмены любят демонстрировать пантомимы, изображая какое-нибудь животное, при этом до такой степени входя в образ, что у зрителей пропадает чувство реальности: да полно, человек ли это? Конечно, человек, и бушмен, исполняющий пантомиму, не преминет об этом напомнить, юмористически обыграв какую-нибудь смешную черту в поведении изображаемого им животного. Настоящий театр!

Да, театр. Хотя согласно представлениям «цивилизованных» людей — знатоков Фрейда и Дарвина — эти «первобытные дикари» должны целыми днями рыскать по лесам, степям и болотам в поисках пропитания, вечером у костра пожирать добычу, урча и рыгая, а потом быстренько удовлетворять свои сексуальные потребности и заваливаться спать, чтобы утром начать все сначала в надежде, что эволюция когда-нибудь поднимет их до звания «царя природы». Но ничего подобного нет ни в культуре бушменов, ни в культурах других «первобытных» племен, а, следовательно, этого никогда не было и в культуре наших доисторических предков. Духовная сфера занимала в их жизни не менее, а то и более важное место, чем материальная!

В своих пантомимах бушмены изображают не только животных, но и людей. Стандартным сюжетом в их репертуаре является разыгрывание сцены сражения — реального, имевшего место в прошлом, или мифологического. Поводом к войне стало похищение женщины охотниками из другого племени (на память приходит аналогия с Троянской войной — поводом для неё стало похищение Елены).

Антилопы и замаскированные охотники. Бушменский наскальный рисунок из Южной Африки

«Разделившись на две команды, — пишет Л. ван дер Пост, — мужчины расположились на коленях в песке друг против друга на расстоянии приблизительно пятнадцать ярдов. Криками и движениями они вызывали соперников на бой. Крики становились все громче, движения энергичней, пока наконец они не вступили в сражение. Они с силой «метали» копья, натягивали тетивы луков и ловко «уклонялись» от вражеских ударов, как если бы в действительности на них падал дождь стрел и копий. И хотя никто из них за все время действия не поднялся с колен, их жесты, движения тел, выражение лиц, боевые кличи, стоны раненых и сцены смерти позволили воссоздать яркую атмосферу сражения». Но вот неожиданно сражающиеся проникаются отвращением к своему кровавому делу, как будто над их акациевым райским садом Калахари прозвучал гневный голос Бога, укоряющего людей за грех взаимного убийства. Оставив оружие, соперники вступают в переговоры: кровь не должна пролиться снова! Оба племени делят пустыню на две зоны, обещая никогда не пересекать установленную границу…

Что означает эта странная пантомима? Только ли воспоминание о когда-то имевшей место войне? И зачем из поколения в поколения бушмены устраивают этот театр?

Трудно отделаться от мысли, что подобные сценки призваны противодействовать внутриплеменной агрессии. Этот фактор, весьма важный для выживания человеческих групп в доисторическую эпоху, мало кем принимается во внимание — исследователи более склонны рассуждать о межплеменной конкуренции, войнах за охотничьи территории и т. п. А как улаживались отношения внутри той или иной группы? Ведь и сегодня члены одной семьи нередко готовы перебить друг друга, что уж говорить о том, что творилось десятки тысяч лет назад!

Внутриплеменная агрессия — это не замена воинственности, направленной вовне. Она существует независимо от внешних условий. Очевидно, человек очень рано выработал формы поведения, позволяющие избегать таких затруднительных положений. У бушменов, например, эти формы поведения включают в себя традиции взаимного уважения, сложные отношения родства, сильный институт брака и культивирование музыкального и театрального искусства, включающего в себя элементы психологической драмы. Не было необходимости в сильных лидерах, чтобы уладить споры. В других «примитивных» обществах приняты различные виды запретов (табу), жесткая иерархия подчинения (подобная той, что существует в стае обезьян-бабуинов), разные методы морального давления — общественное презрение, насмешки, изгнание и т. п.

Охота в саванне. Бушменский наскальный рисунок

Способность компенсировать внутриплеменную агрессию посредством культуры присуща всем традиционным обществам, живущим в «золотом веке». Это не означает, что агрессия снимается совсем: по наблюдениям антропологов, даже в среде пигмеев, живущих в джунглях Африки, жизнь далека от мирной — мужья, например, часто бьют своих жен, и наоборот. И все же выход отрицательных эмоций через установленные внутри общества каналы позволяет избегать целенаправленной, расчетливой агрессии. «Дикие» охотники каменного века сумели решить эту проблему и установить культурные традиции, позволяющие разряжать внутриплеменную напряженность в максимально возможной степени. Поступить иначе означало гибель для них: «восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его…» (Быт., 4: 8). Искусство снятия внутриплеменной агрессии стало, таким образом, важнейшим шагом на пути эволюционной адаптации человечества — тем более важным, что это была адаптация не генетическая, а культурная.

Бушмены-музыканты. Бушменский наскальный рисунок

Интересно, что именно эти механизмы, защищающие традиционное общество от внутренней агрессии, первыми ломаются под натиском «цивилизации», понимаемой как ничем не ограниченную свободу личности. Необратимая ломка этих механизмов началась, вероятно, шесть-семь тысячелетий назад, когда эпоха «золотого века» завершилась и на смену ей пришла система, основанная на «эго» («я»). С формированием этой системы связано появление первых рабовладельческих государств в Месопотамии и Древнем Египте (IV–III тыс. до н. э.). Эта система в итоге создала то, что мы называем современной цивилизацией. Основанная на потреблении, удаленная от всех биологических основ человечества, эта цивилизация ставит человека перед очень трудной ситуацией. В который раз мы сталкиваемся здесь с глубокой истиной, выраженной в библейской притче о вкушении запрещенных плодов от древа познания: «в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете как боги, знающие добро и зло» (Быт., 3: 5). Но стало ли человечество счастливей, обладая всеми благами технологической цивилизации? Если да, то откуда берутся мечты о том, как хорошо было бы жить простой и естественной жизнью где-нибудь на лоне природы, не заботясь о хлебе насущном и не неся ответственности за что-либо?

За примерами не надо далеко ходить. Одно из последних обществ «золотого века» — бушменское — прекратило свое существование во 2-й половине XX века, буквально на наших с вами глазах, и сегодня мы можем воочию наблюдать последствия этого «изгнания из рая». Современные бушмены, лишившиеся практически всех своих традиционных источников существования и втянутые в орбиту индустриального развития, сегодня ведут оседлый образ жизни, живут в деревнях, занимаются сельским хозяйством и разводят скот. У них появились деньги, которые можно тратить на одежду и предметы массового производства. Исследователи, изучающие жизнь бушменов, отмечают, что внешне многие их ценности фактически не изменились. Они все еще считают себя охотниками, временно занимающимися другими делами. Однако внутри бушменского общества произошли важные сдвиги, свидетельствующие о глубоких внутренних переменах. Например, прежде все хижины в бушменском поселке были обращены к общей центральной площади так, чтобы люди в любое время могли разделять удовольствие взаимного общения. Теперь бушмены стали ставить свои дома поодаль друг от друга, боком или тылом к общественному центру, как будто каждая семья обладает чем-то, что хочет скрыть от соплеменников.

И им действительно есть что скрывать. Бывшие охотники и собиратели диких плодов открыли для себя частную собственность. Сама по себе частная собственность не плоха и не хороша, ловушка таится в вопросе личного отношения к ней. Подобно многим другим народам, бушмены попались в эту ловушку. Женщины-бушменки начали накапливать в сундуках красивые цветные ткани, бусы, эмалированную посуду, одеяла и т. п. в количествах, во много раз превышающих их потребности. Нет нужды говорить, что бушмены, еще недавно ходившие голыми, теперь носят одежду — «и открылись глаза у них… и узнали они, что наги» (Быт., 3: 7). Счастливая жизнь одной большой семьей, с общими заботами и общими радостями, закончилась. И хотя бушмены все еще говорят, что племенные узы важны для них, на практике это ничего не означает. Они часто ссорятся между собой, и их споры улаживаются при посредстве негров-банту, которые по-прежнему относятся к ним как к дикарям, иронически именуя их «нашими бушменами». Оседлая жизнь и возможность владения частной собственностью полностью разрушили баланс, поддерживавший традиционную культуру бушменов. «Золотой век» закончился, система «эго» восторжествовала. Изгнанные из рая, бушмены пытаются найти комфорт в бесполезных, но красочных продуктах цивилизации, которые напоминают им о былой красоте существования в цельности и социальной гармонии… «И выслал его Господь Бог из сада Эдемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят» (Быт., 3: 23).

Эти изменения произошли настолько резко — за считанные годы, что их вполне можно считать революционным скачком подобным тем, которые не раз и не два коренным образом ломали всю историю человечества. То, что случилось сегодня с культурой бушменов, другие народы пережили много тысяч лет назад, и таким образом «изгнание из рая» представляет собой яркий и практический образ сегодняшнего мира. Господствующая в нем система «эго» представляет собой западню, которую традиционная индийская философия определяет понятием «майя» — завеса, закрывающая собой реальную действительность, но именно эту завесу многие люди склонны считать действительностью. В результате логика ситуации подталкивает человека к принятию на себя титула «царя природы». Но наши представления о природе остаются более чем туманными, и все попытки овладеть ситуацией пока выглядят не более чем выстрелами в темноту…

В 1868 году некий кантабрийский крестьянин при случайных обстоятельствах обнаружил близ города Сантан-дер, на севере Испании, обширную известняковую пещеру, вход в которую еще в древности был засыпан обвалом. Это довольно рядовое событие послужило прологом к одной из величайших драм в истории науки, а сама пещера, известная сегодня под названием Альтамира, с годами приобрела всемирную известность. Ее называют «Сикстинской капеллой первобытного искусства». В историю навсегда вошло имя испанского археолога-любителя дона Марселино де Саутуолы, первооткрывателя наскальных росписей Альтамиры.

Изображения животных из Альтамиры

Страстный любитель древностей, Саутуола исследовал пещеры в окрестностях Сантандера, где жил в то время. Альтамиру он впервые посетил в 1875 году. В пещере Саутуола нашел кости и зубы древних животных, скелет пещерного медведя и грубо оббитые обломки кремня, в которых опознал орудия древних людей.

Спустя три года Саутуола побывал на Всемирной выставке в Париже. Осмотрев экспонировавшиеся здесь материалы из раскопок французских археологов, он был особенно поражен миниатюрными изображениями зверей, выгравированных на кости и камне людьми каменного века. Места находок этих изображений позволяли сделать вывод: подобное может таиться и в земле Испании. Саутуола решил еще раз осмотреть Альтамиру.

Возвратившись в ноябре 1879 года в Сантандер, Саутуола начал раскопки в пещере. Он обнаружил новые орудия из камня, кости, оленьих рогов и следы очага. В один из дней он взял с собой девятилетнюю дочь Марию. Ей все здесь было интересно, а рост позволял свободно рассматривать своды пещеры там, где отец мог пройти лишь согнувшись. Поэтому неудивительно, что именно Мария неожиданно обнаружила на низком потолке бокового грота удивительные рисунки, покрывавшие темные своды пещеры. Это были необыкновенно реалистичные изображения быков высотой в полтора-два метра, нарисованные яркими красными и оранжевыми красками.

Изучив рисунки, Саутуола пришёл к выводу, что их автор, несомненно, был человеком сведущим и талантливым, его рука уверенно вписывала изображения в неровности скал. Пройдя из первого зала пещеры во второй, Саутуола и там увидел рисунки зверей и геометрические фигуры. В слое культурных отложений на полу пещеры он нашел куски охры того же цвета, каким выполнялись росписи. И самое главное — Саутуола после тщательных исследований собрал убедительные доказательства того, что в этих залах со времен каменного века никого никогда не было! То есть, авторами рисунков могли быть только те самые голые и волосатые «троглодиты», которые, по представлениям тогдашней науки, лишь нечленораздельно мычали и остервенело бегали за дичью, размахивая корявыми дубинами.

Это была сенсация. Саутуола был убеждён, что живопись Альтамиры — следы неизвестной до сих пор деятельности ископаемого человека. Но, трезво оценивая свои возможности, он понимал, что стоит всего лишь на пороге открытия. Определить точный возраст изображений Альтамиры и вынести окончательный «приговор» ему, любителю, было не под силу.

Саутуола довольно долго раздумывал, стоит ли ему публично выступать с сообщением о своей находке. Лишь год спустя, в 1880 году, преодолев сомнения, он опубликовал небольшую брошюрку и отослал ее в редакцию французского журнала «Материалы по естественной истории человека» — печатного органа, вокруг которого в то время группировались все исследователи первобытности. В своей брошюрке Саутуола с удивительной для дилетанта скромностью писал, что всего лишь «обязан подготовить путь более компетентным лицам, которые захотят раскрыть истоки и обычаи первобытных обитателей этих гор». Объявив на весь мир о том, что найденные им рисунки являются скорее всего художественным произведением палеолитического человека, Саутуола предоставлял более искушенным, чем он, исследователям, вынести окончательное решение по этому вопросу. Забегая вперед, отметим, что собранных им доказательств оказалось вполне достаточным для такого решения. Но это, увы, выяснилось, лишь через двадцать лет…

Известие о сделанном Саутуолой открытии попало в местную печать. Вскоре и мадридские газеты заговорили о находке росписей, принадлежащих доисторическим людям. Жители Сантандера и ближайших окрестностей были взволнованы открытием своего земляка. Альтамира стала местом туристского паломничества. Даже сам король Испании Альфонс XII побывал в пещере, оставив свой автограф на стене подземного зала, сделанный копотью от факела.

И тут, наконец, в дело вступила артиллерия крупного калибра — о находке заговорили крупнейшие учёные мужи того времени. «Дерзкая» брошюрка Саутуолы вызвала их единогласное возмущение. Во всем научном мире поднялась буря гнева и негодования. Саугуолу обвиняли в подлоге и в фальсификации находки. Более миролюбивые говорили, что он сам скорее всего стал жертвой обмана: было высказано подозрение, что автором рисунков мог быть один французский художник, друг Саутуолы, гостивший у него в момент открытия.

В это нелёгкое время рядом с Саутуолой оказался лишь один человек — профессор геологии Мадридского университета Вилланова. Побывав вместе с Саутуолой в Альтамире, он обнаружил новые росписи, куски явно не современной засохшей краски, и даже раковину, служившую когда-то палитрой первобытному художнику. В заложенных в пещере шурфах Вилланова обнаружил кости ископаемых животных, в том числе и пещерного медведя.

Ученый полностью поддержал выводы Саутуолы. Но его голос был одинок в мощном хоре противников великого открытия. «Древность» и «каменный век» даже для многих людей науки были в те годы еще понятиями совершенно неопределенными. Большинство ученых уже находилось под влиянием в высшей степени сомнительных дарвиновских теорий. Для них было невозможным поверить в то, что человек каменного века обладал столь развитым искусством, свидетельствующим о высокой художественной культуре и талантливости первобытных людей. Тогда, в середине XIX века, еще не знали искусства старше древнеегипетского или кельтского, поэтому предполагалось, что любые предшествующие формы, которые могут быть открыты, неизбежно будут более примитивными. Ни кому и в голову не могло прийти, что уже 20 тысяч лет назад в Европе существовало искусство, достойное восхищения. А между тем росписи Альтамиры ясно доказывали, что творческий гений человека не зависит от технического уровня цивилизации и что он был присущ уже охотникам на мамонтов. Иными словами, для существования высокоразвитой культуры вовсе не требуется высокоразвитая цивилизация и тем самым проблема первичности духа и материи однозначно решается в пользу духа.

Восприятие этой, в общем-то, простой идеи, требует, однако, определенной широты взглядов и научной эрудиции. Но в науке тех лет господствовали узкие рационалистические воззрения, и эта зашоренность не позволяла даже светилам первой величины увидеть подлинное значение открытия Саутуолы. Находясь в плену вульгарно-материалистических теорий, они «прозорливо» видели в росписях Альтамиры… происки церковников!

Габриэль де Мортилье — один из величайших археологов, человек светлого ума, ученый, создавший по сути дела современную археологию первобытного мира, — взывал к коллегам: «Будьте начеку! Остерегайтесь испанских клерикалов!» «Картальяк, дружише, будь осторожен, — писал Мортилье своему другу, профессору Эмилю Картальяку. — Это фокус испанских иезуитов. Они хотят скомпрометировать историков первобытности». Но Эмиль Картальяк — один из крупнейших авторитетов той поры и главный редактор журнала «Материалы по естественной истории человека» — и без этих предупреждений встал в первые ряды противников Саутуолы и Виллановы. Впоследствии он вспоминал: «Бесполезно настаивать на моих впечатлениях при виде рисунков Саутуолы — это было нечто абсолютно новое, странное в высшей степени». Картальяком и его последователями руководила боязнь того, что новый факт потребует ревизии «прогрессивной» дарвиновской концепции о происхождении человека. Но вспомним, что археология каменного века делала тогда свои первые шаги. И лишь много лет спустя все новые и новые находки подточили абсурдные воззрения дарвинистов.

Но всё это было ещё впереди, а пока собравшийся в 1880 году в Лиссабоне Всемирный конгресс антропологов наотрез отказался обсуждать доклад Виллановы о рисунках Альтамиры. Испанский ученый надеялся организовать для участников конгресса экскурсию в Альтамиру, но, едва заговорив об этом, увидел презрительные ухмылки. Картальяк демонстративно покинул заседание. Вилланова был вынужден замолчать. В кулуарах конгресса коллеги высказывали весьма нелестные мнения в адрес «изобретателя Альтамиры».

Впрочем, одно решение по проблеме конгресс все же принял: в 1881 году для экспертизы росписей Альтамиры и окончательного разоблачения «фокусов испанских иезуитов» в Сантандер был послан французский палеонтолог Арле, который должен был на месте провести экспертизу изображений. Саутуола с готовностью принял первого специалиста, заинтересовавшегося росписями, и проводил его в Альтамиру. Арле тщательно осмотрел пещеру.

Его заключение было беспощадным: рисунки имеют «новейшее происхождение» и, вероятно, могли быть исполнены в период между открытием пещеры и первым сообщением Саутуолы, то есть в 1875–1879 годах. Древними Арле счел лишь несколько неясных рисунков, но их возраст он определил как гораздо более поздний, чем палеолитический слой в пещере. Основными аргументами в пользу своих выводов Арле назвал следующие:

1. Все изображения на стенах Альтамиры находятся в кромешной тьме, их не достигает дневной свет. Для создания же фресок требовалось долгое искусственное освещение, чего не мог обеспечить человек ледниковой эпохи. В пещере нет следов применения осветительных средств, например копоти от факелов. В то же время фрески на плафоне Альтамиры написаны с величайшим артистизмом. Автор их играл цветовыми и световыми гаммами, явно стараясь передать эффекты освещения.

2. Поверхности пещеры покрыты древними сталактитовыми натёками, росписи нанесены на эти натеки; лишь в нескольких местах (это и явилось основанием считать их древними) наблюдается обратная картина: сталактиты покрывают часть фигур. Краска росписей влажная, свежая, её легко снять пальцем. Нельзя представить себе сохранение таких красочных изображений в течение многих веков.

3. Охра, которой были нарисованы фрески, встречается не только в палеолитическом слое, но повсюду в этой местности, ею даже обмазывают дома местные жители.

Результаты экспертизы Арле укрепили в научном мире скептическое отношение к открытию Саутуолы. Но «изобретатель Альтамиры» и его друг Вилланова еще надеялись убедить ученых в своей правоте. Они послали свой доклад в Берлинское антропологическое общество, где он был зачитан 11 марта 1882 года. Результат — ноль. Члены общества отказались от обсуждения доклада.

28 августа 1882 года на конгрессе Французской ассоциации поощрения наук в Ла-Рошели Вилланова выступил с энергичным протестом против заключения Арле. Он заявил, что рисунки, сопровождающие отчет Арле, грубо искажены и не соответствуют действительности. Вилланова также привел аргументы, полностью опровергающие выводы Арле.

Во-первых, все изображения, выполненные резьбой и красками, одинаково нанесены на поверхности тех же древних пород, кусками которых в результате обвала был закупорен вход в пещеру до момента ее открытия. Резные линии этих изображений сделаны грубыми кремневыми инструментами, которыми не смог бы работать современный художник, но которые находятся в слое с ископаемой фауной. Более того, в этом же слое на костях четвертичных животных такими же кремневыми инструментами нарезаны ряды линий и даже фигурки зверей. Сделать их могли только древние обитатели пещеры. Для росписей ими был использован простейший красочный материал — размолотые натуральные охры разных тонов без последующей обработки, которой подвергаются краски современных рецептов.

Во-вторых, техника исполнения всех наскальных изображений Альтамиры одинакова, поэтому, признавая древними несколько из них, Арле должен перенести это заключение на весь комплекс. О большой его древности говорят несколько случаев перекрывания части изображений прозрачными пластинами сталактитовых натеков, а такие натеки есть в Альтамире лишь на бесспорно палеолитическом слое.

В заключение Вилланова призвал коллег не отметать открытие с порога, а тщательно разобраться в нём. Но его призыв не был услышан.

Изображения животных из пещеры Ласко, Франция

С точки зрения научной аргументации в пользу палеолитического возраста росписей Альтамиры выступление Виллановы было исчерпывающим. Оставался, правда, один нерешенный вопрос — об искусственном освещении Альтамиры. Но это и не очень-то волновало слушателей. Выступление Виллановы просто не было воспринято всерьез. Как вспоминал один из участников конгресса, «Вилланова говорил агрессивно и даже яростно, на плохом французском языке, который смешил всех, так же как ворох сомнительных аргументов, перемешанных с несколькими здравыми мыслями, и как обвинения в намеренных ошибках Арле, которыми он повергал слушателей в еще более громкий смех». То есть, дискуссии не получилось: какая там дискуссия, когда так смешно!

Всласть похохотав, ученые мужи пошли искать «недостающее звено» в цепи эволюции от обезьяны к человеку (самые твердолобые ищут его до сих пор). Альтамирские рисунки без сколько-нибудь серьёзного изучения и без доказательств были осуждены как подделка.

Научная репутация Виллановы повисла на волоске. Испугавшись за свою карьеру, профессор отрекся от своих взглядов. Имя первооткрывателя Альтамиры Марселино де Саутуолы было осмеяно и обесчещено. В 1888 году он умер, уйдя в могилу с репутацией «изобретателя Альтамиры». Пятью годами позже скончался и Вилланова. Стена презрительного осуждения на двадцать лет окружила одно из величайших открытий исторической науки. И уже мало кто помнил, что в громком хоре голосов, осуждавших альтамирскую «фальсификацию», звучали и другие мнения.

Один из крупнейших археологов той поры Э. Пьетт писал: «Я не сомневаюсь, что эти росписи могут быть отнесены к мадленской эпохе» (то есть к периоду верхнего палеолита, около 16 тыс. лет назад. — Авт.). Палеонтолог Гюстав Шове в вышедшей в 1887 году книге «Начала гравюры и скульптуры» поддержал выводы Саутуолы. Вокруг сенсационного открытия возникло что-то похожее на дискуссию. Но это была очень странная дискуссия: критика открытия здесь принималась за аксиому, а аргументация защитников открытия не удостаивалась внимания. Самое поразительное в этой истории было то, что открытие палеолитической живописи не стало чем-то принципиально неожиданным в свете других фактов, накопленных первобытной археологией. Ведь уже были хорошо известны миниатюрные фигурки, созданные первобытным человеком в эпоху верхнего палеолита, и росписи Альтамиры были, по существу, их явной аналогией. Вспомним — именно установленный факт того, что ископаемые люди занимались изобразительным искусством, и натолкнул Саутуолу на мысль искать его следы в Альтамире. И открытие монументальных росписей, подобных альтамирским, можно было предсказать заранее, теоретически. Более того, в год открытия Саутуолы во Франции, в гроте Шабо, были обнаружены наскальные гравюры. Копии и фотографии этих рисунков публиковались в местной печати, но в ученом мире к ним отнеслись так же, как к сообщению Саутуолы. Может быть, и здесь сыграл свою роль фактор «вторжения дилетанта» в высокую науку? Но первооткрывателями грота Шабо были профессиональные археологи Л. Широн и Олье де Марешан. Причем открыли они изображения в гроте Шабо независимо друг от друга.

Произведения верхнепалеолитического искусства — «Оглядывающийся бизон» и «Прыжок лошади». Резьба по кости

Спустя двадцать лет известный палеоантрополог Анри Брейль, оправдывая своих коллег, отказавших Саутуоле в праве на открытие, сказал, что «нужно винить лишь значение самих фактов, которые требовали менее спорных и гораздо более многочисленных избыточных доказательств. Их продемонстрировали только через двадцать лет». Но подобные «избыточные доказательства» имелись задолго до признания Альтамиры. И все же на них не обратили внимания.

Между тем открытия наскальных рисунков в пещерах Европы множились. Одновременно множилось число находок различных скульптур и орнаментированных предметов, залегавших в культурных слоях, относящихся к верхнему палеолиту.

В 1895 году в пещере Ла Мут, расположенной в долине реки Везер (Дордонь, Франция) французский археолог Эмиль Ривьер обнаружил наскальные изображения ископаемых животных. Их древность не вызывала сомнений: они находились в галерее, закупоренной «пробкой» культурного слоя, содержащего палеолитические орудия. Однако судьба альта-мирской находки заставила Ривьера быть предельно осторожным: по иронии судьбы, он сам еще недавно находился в числе яростных противников Саутуолы и хорошо помнил свои собственные инвективы в адрес «изобретателя Альтамиры». А тут судьба посылает ему сомнительный шанс прослыть «изобретателем» Ла Мута!

Голова лошади. Резьба по кости. Арюди, Франция

Тщательно изучив находку, Ривьер закрыл вход в пещеру и пригласил де Мортилье, Картальяка, Пьетта и других авторитетов осмотреть Ла Мут. «Это очень древние рисунки», — уклончиво говорит Ривьер, не желая попасть в положение Саутуолы. Э. Пьетт говорит более определенно: «Палеолитические». Единодушное мнение высоких гостей: древность наскальных рисунков вне сомнений.

Светила науки отбывают восвояси, а через несколько дней появляется слух, что… изображения в пещере Ла Мут нарисовал один из помощников Ривьера! Называется даже фамилия фальсификатора — Бертумейру. В Париже этот слушок принимают за чистую монету. Ривьер в отчаянии: кто ему теперь поверит?

Он старается не появляться в столице. Раскопки в пещере Ла Мут продолжаются, и вскоре Ривьер и его коллеги находят… каменный светильник, относящийся к эпохе верхнего палеолита. Так вот каким образом первобытные художники освещали стены пещеры! Единственное возражение, которое не смогли опровергнуть Саутуола и Вилланова, снимается этой находкой!

Тут можно было бы и поставить точку в споре, если бы… Если бы спор был. Факты, найденные Ривьером, были очевидны — но лишь для того, кто хотел с ними знакомиться. А таких людей насчитывались единицы!

А тем временем…

Тулузский книготорговец и археолог Рейно обнаруживает в гроте Марсула наскальную живопись, сравнимую по технике с росписями Альтамиры. Его сообщение не принимается всерьез: Э. Картальяк отказывается осмотреть грот.

Археолог Дало в 1896 году в пещере Пэр-но-Пэр находит рисунки различных зверей, в том числе мамонта. Этот «зверинец» был хаотически разбросан на площади около 25 квадратных метров по вертикальной известняковой стенке, закрытой ранее культурным слоем древнекаменного века. Возраст рисунков тем самым доказывается неоспоримо. Дало публикует свои наблюдения и приглашает на место раскопок Мор-тилье. Мортилье долго, с сомнением, изучает рисунки и, в принципе, признает, что красочные росписи на скальных поверхностях, в темной глубине пещер, могли быть созданы в палеолите. Значит, и живопись Альтамиры — тоже? Нет, отвечает Мортилье, «точная дата рисунков Альтамиры не может быть определена».

Таким образом, вопрос о существовании наскального искусства в эпоху палеолита остался открытым. Но — только до 1902 года. В этом году на конгрессе французских антропологов в Монтабане профессор Люсьен Капитан и его молодые соавторы Анри Брейль и Дени Пейрони докладывают об открытии ими в 1901 году двух огромных пещер — Ком-барель и Фон-де-Гом — с наскальными изображениями. Древность находки подтверждается тем, что некоторые росписи покрыты прозрачной броней древних кальцитовых натёков…

Аудитория оживляется. Слышатся привычные смешки: вот, опять эти подделки… «Ваши копии сняты хорошо, — шутит Эли Массена. — Но ведь авторы подлинников — не ископаемые люди, а местные крестьяне, пастухи. Вот они-то от нечего делать и рисовали свой скот».

Попытки авторов доклада оправдаться выглядит неуклюжими: «Был прецедент признания палеолитического возраста наскальных рисунков в Пэр-но-Пэр….», — лепечут они — Были наблюдения и находки в пещерах Ла-Мут, Марсула, Шабо. Наконец, Альтамира»… Глупости какие! Смех и негодующие возгласы в зале звучат все громче. Уж этих простаков учили-учили, а они все за свое! Да современные эти рисунки, современные, неужели не ясно! А вот, кстати, и сам Картальяк встает. Допекли-таки маститого ученого эти мальчишки! Ну, сейчас он им врежет…

И Картальяк «врезал». Врезал так, что Эли Массена и другие весельчаки оцепенели с раскрытыми в припадке смеха ртами.

— Я призываю коллег не совершать той роковой ошибки, которую я совершил и продолжаю совершать вот уже на протяжении двадцати лет…

В зале наступила звенящая тишина.

Картальяк заявил, что в ближайшем номере журнала «Антропология» будет опубликовано его раскаяние, а сейчас необходимо идти к самим пещерам и осмотреть те изображения, о которых докладывают доктор Капитан и его коллеги. И в день закрытия конгресса, 14 августа 1902 года, его участники направились сперва в Комбарель, затем в Фон-де-Гом, а оттуда в Ла Мут…

Вскоре весь ученый мир с волнением и изумлением читал статью Картальяка «Моя вина», в которой он публично признавался в своих ошибках. А 1 октября 1902 года Картальяк, сопровождаемый молодым аббатом Анри Брейлем — в будущем одним из крупнейших исследователей культуры каменного века, — стоял у скрытой низким кустарником темной расщелины, ведущей в пещеру Альтамира. Перед этим он встретился с дочерью покойного Саутуолы Марией и попросил ее о прощении за несправедливость к ее отцу и его величайшему отбытию и за то, что поставил под сомнение доброе имя Марселино де Саутуолы.

Вдвоём с Брейлем они спустились в пещеру. И здесь Картальяк впервые увидел то, против чего так решительно боролся на протяжении двадцати лет. Действительность превзошла все его ожидания: перед его взором предстало не менее ста пятидесяти поистине великолепных изображений. «Речь здесь идет об одной из вершин искусства, о вершине, которая попадается раз во многие сотни лет, может быть, раз в тысячелетия» — таков был окончательный вердикт исследователей. В это же время и другой оппонент Саутуолы — Арле, как и многие другие специалисты, также посетил Альта-миру и также отрёкся от своих предыдущих высказываний и признал подлинность рисунков.

«Олени, переправляющиеся через реку». Наскальная гравюра. Лорте, Франция

Открытие рисунков в Альтам ире стало началом изучения пещерной живописи времен палеолита. Многие десятки подобных пещер с палеолитическими рисунками были обнаружены позднее в самых различных местах Европы и Азии. В числе самых значительных открытий палеолитического искусства — пещеры Ласко (1940), Руффиньяк (1956), Дель Ромито (1961), Капова пещера на южном Урале (1959) и Хоит-Цэнкер Агуй (1972) в западной Монголии. На сегодняшний день расписных палеолитических пещер в одной лишь Западной Европе насчитывается более ста пятидесяти, и они многое поведали о людях каменного века.

Орудия труда верхнепалеолитических художников — каменная лампа, охровые стержни, заострённые камни для процарапывания рисунков

Любопытно, что большинство этих картин находятся в местах укромных, плохо освещенных и неудобных, что говорит о том, что они явно не предназначались для широкого обозрения, а служили местом каких-то ритуальных действий или обрядов, в которых принимал участие небольшой круг людей. Интересно и другое: как установили исследователи, живопись в таких местах нередко является многослойной, то есть первобытные охотники, попав сюда, добавляли свои рисунки к тем, что были сделаны их предшественниками. То есть, людям разных племен, живших в разные времена, были понятны смысл этих рисунков и сакральное значение места, где они находились. Это позволяет говорить о существовании единой системы религиозных представлений, по крайней мере, у значительных групп кроманьонских племен. И хотя ясно, что главным элементом этого культа было, вероятно, поклонение неким божествам охоты, картина мира верхнепалеолитического человека еще далека от полной ясности.

Рисунки, гравюры, разнообразные статуэтки свидетельствуют о том, что первобытные охотники были далеко не такими примитивными, какими они представлялись ранее. Эти современники мамонтов и шерстистых носорогов поднялись на такой художественный уровень, который оставался недостижимым для последующих поколений людей в течение многих тысячелетий. И в этом необыкновенном, неслыханном расцвете искусства и таится, вероятно, загадка происхождения современного человека.

Каменный светильник из пещеры Ла-Мут, Франция

Вопреки распространенным ещё недавно заблуждениям, отнюдь не труд сделал обезьяну человеком — «человек умелый» Луиса Лики сотни тысяч лет долбил свои камешки, но человеком так и не стал. И уж тем более не спорт — австралопитек миллионы лет бегал на длинные дистанции и метал камни в цель, но как был обезьяной, так обезьяной и остался. И не в объёме черепа тут дело — у неандертальца была голова, как пивной котёл, но где он сейчас, этот неандерталец?

Одна лишь культура, таинственным образом вдохнутая в тупого троглодита, позволила ему в кратчайшее время лишиться звериных черт и стать человеком в истинном смысле этого слова. Влияние культуры на биологическое развитие человека с самого начала было исключительно сильным, но на последних фазах человеческого становления оно приобрело попросту решающее значение.

Духовной жизни палеолитического человечества, палеолитическому искусству и попыткам реконструкции социальных отношений того времени посвящены тысячи статей и сотни книг. Однако загадка происхождения человеческой культуры не получила никакого удовлетворительного объяснения до сих пор. Можно с большой долей уверенности предположить, что она не будет решена никогда. И, вероятно, правы те религиозные философы, которые утверждают, что история — это диалог человека с Богом, и когда этот диалог прекратится, прекратится и человеческая история. А каким образом еще можно вести диалог с Богом, как не на языке культуры?

Все формы человеческой культуры, включая искусство, представляют собой универсальный язык, на котором люди говорят в любом уголке земного шара. Наскальные росписи, созданные в самые разные времена, найдены сегодня во всех частях мира, и несомненный факт, что эти произведения искусства имеют множество чрезвычайно близких черт, наглядно говорит как об общем происхождении культуры, так и об общих ее задачах. Это также свидетельствует и о том, что как люди мы практически не изменились за последние 50 тысяч лет, и независимо от того, кем мы сегодня являемся — африканцами, европейцами, азиатами, американцами или австралийцами — все мы остаёмся детьми одного Бога.

При слове «Сахара» каждый из нас сразу представляет себе огромную безжизненную пустыню, океан песка, выжженные солнцем, потрескавшиеся скалы, где нет ни былинки, ни травинки… Действительно, такой Сахару человечество знает на протяжении нескольких последних тысячелетий. Поэтому громом среди ясного неба стало открытие французскими учеными в Сахаре огромного количества наскальных рисунков и петроглифов, свидетельствующих о том, что еще сравнительно недавно это был цветущий, полный жизни край!

…Огромное, иссушенное жгучим солнцем пустынное плато Тассилин-Аджер площадью 72 тыс. кв. км расположено в Центральной Сахаре, на юго-востоке Алжира. Протяженность плато составляет 700 км, ширина — 100 км. Выровненную поверхность Тассилин-Аджера с поднимающимися кое-где остроконечными вершинами пересекают каньоны, русла высохших древних рек. В скалах Тассили (так называют плато берберы) имеется множество гротов и пещер, есть здесь и горячие вулканические источники. Повсеместно встречаются геологические образования из эродированного песчаника, образующие так называемые скальные леса.

Этот «марсианский пейзаж» — один из древнейших центров обитания человека в Северной Африке. Древние обитатели Тассилин-Аджера оставили свыше 15 тысяч наскальных рисунков и рельефов, охватывающих огромный период времени — от VI тысячелетия до н. э. до наших дней включительно. Эти изображения животных, людей, колесниц, сцен охоты, войны, перегона стад и т. д. — настоящая летопись Северной Африки.

Первооткрывателем наскальной живописи в Сахаре был французский ученый Анри Лот, который в начале 1950-х годов отыскал в Тассилин-Аджере более 10 000 наскальных рисунков. В результате раскопок им были обнаружены древние захоронения, найдены осколки горшков, каменных инструментов, а также острия стрел и копий, кости разнообразных животных. Открытия Анри Лота побудили ученых многих стран мира начать поиск и исследования древних памятников Сахары. Сегодня число их исчисляется десятками тысяч. Собранный за последние полвека и ежегодно пополняемый огромный археологический материал свидетельствует о том, что именно в Сахаре следует искать разгадку многих тайн древней истории народов Африки, Средиземноморья и Европы.

Наскальные изображения (рисунки и петроглифы) диких животных, одомашненного скота, людей и абстрактных символов найдены во многих областях пустыни Сахара. Сюжеты множества из них свидетельствуют о том, что в эпоху палеолита и неолита в Сахаре были более влажный климат, богатая флора и фауна. Эти образы являются своеобразным окном в давно исчезнувший мир, мир настолько нереальный, что в него порой бывает трудно поверить. Многие наскальные изображения найдены в отдаленных областях пустыни — столь неприветливых и бесплодных, что само предположение, что здесь когда-либо могли обитать люди или животные, кажется сегодня невероятным. А между тем 10–12 тыс. лет назад это был цветущий край, едва ли не «текущий молоком и мёдом»!

Крупнейшие ансамбли наскального искусства в Сахаре расположены главным образом в нагорьях Центральной Сахары — Тассилин-Аджер, Тассилин-Ахаггар, Тибести и в прилегающих к ним районах— Феццане, Адрар Ифорасе, Аире, Борку, Эннеди и т. д., а также в Западной Сахаре (Бу Дейр). Нигде в мире наскальные изображения не достигают такой высокой плотности. Эти рисунки и петроглифы запечатлели всю эволюцию Сахары от некогда цветущей саванны к безжизненной пустыне.

Изучение памятников археологии и наскального искусства Сахары позволило ученым по-новому взглянуть на многие страницы человеческой предистории. Глубокие изменения в климате Северной Африки, произошедшие за последние 12 000 лет, имели колоссальное воздействие на окружающую среду и, следовательно, на условия жизни людей и животных, на род человеческих занятий и способы хозяйствования. Сегодня установлено, что в сравнительно недавние времена Сахара пережила две влажные климатические стадии: одна имела место приблизительно 12 000 — 8 000 лет назад, вторая 7000–5000 лет назад. Периоды засушливости — один между этими двумя влажными стадиями и второй, начавшийся около 5000 лет назад, — и привели в итоге к запустению огромных областей Сахары.

Фрески Тассилин-Аджера наглядно свидетельствуют о том, что Сахара некогда была цветущей саванной

Колебания климата Сахары связаны с последним ледниковым периодом, который достиг максимума приблизительно 18 000 лет назад. Последующее таяние массивных ледников, покрывавших Альпы, вызвало глубокие изменения в воздушном обращении на Севере Африки. Это происходило около 12 000 лет назад. Спустя две тысячи лет результат этих изменений уже начал чувствоваться людьми, жившими в центре пустыни Сахара. А около 7000 лет назад эти племена были вынуждены начать переселение в более влажные места, прежде всего в долины крупных рек Африки — Нила, Нигера и Сенегала.

Свидетельства, встречающиеся повсюду в пустыне Сахара (геологические отложения, археологические памятники, наскальные изображения и т. д.), говорят о том, что в конце последнего ледникового периода, около 10 000 лет назад, прохладный, сухой и ветреный климат уступил место относительно устойчивому влажному климату. Это было связано с усилением африканских муссонов, проникавших глубоко в сахарскую область, вплоть до ее северных и центральных районов, и приносивших с собой частые и обильные ливни. Этот влажный период длился приблизительно до V тысячелетия до н. э. после чего климат Сахары начал меняться. Муссон стал отступать, дожди шли реже и реже. Однако высыхание Сахары не было синхронным процессом: там, где оставались запасы воды (реки, озера), жизнь продолжалась в течение еще нескольких столетий или даже тысячелетий. И в сегодняшней Сахаре сохранились относительно влажные уголки, где еще можно встретить реликтовых животных и влаголюбивые растения, напоминающих о былом расцвете края (например, последний сахарский крокодил погиб только в начале XX века и отнюдь не по причине изменения климата — все поголовье реликтовых крокодилов истребили охотники). Но обширная саванна, служившая естественным пастбищем стадам одомашненного скота, высохла очень быстро. Скорее всего, причиной гибели Сахары и стали эти стада, вытаптывавшие и поедавшие растительный покров — скот буквально «съел» Сахару!

Подобные казусы случались и в более поздние времена (вспомним, как в XIX столетии завезенные колонистами овцы чуть не «съели» Австралию!). Что уж говорить о временах доисторических, когда человечество только-только делало свои первые шаги, осваивая мир! Ранние цивилизации, опиравшиеся исключительно на экстенсивные методы хозяйствования, зачастую оставляли вокруг себя в буквальном смысле слова пустыню. Вспомним хотя бы древнюю цивилизацию долины Инда, строившую огромные города из обожженного кирпича и угробившую на этот кирпич все окрестные леса. Сегодня на этом месте простирается пустыня, а сама цивилизация погибла, как считают, прежде всего из-за резкого ухудшения условий существования.

Стадо скота. Наскальная роспись. Тассилин-Аджер

Все главные периоды сахарской предыстории представлены археологическими материалами. Сегодня имеются свидетельства непрерывного человеческого присутствия здесь, начиная с палеолита. Создателями сахарских наскальных изображений стали многие поколения охотничьих и скотоводческих племен, населявшие теперешнюю пустыню в те далекие времена, когда она была страной с благодатным климатом, пышной растительностью и богатым животным миром. В этой богатой водой местности произрастали разные породы лиственных и хвойных деревьев, дубы, олеандр и мирт, цитрусовые и оливковые деревья. Многочисленные долины, сейчас засыпанные песком, были в то время такими же полноводными реками, как Нил и Нигер. Они изобиловали рыбой и крупными речными животными — бегемотами, крокодилами — кости которых сохранились в местах древних поселений.

Самые ранние памятники наскального искусства, изображающие больших диких животных — слонов, жирафов, носорогов, ископаемую разновидность буйвола, — как считается, были созданы охотниками-собирателями более 7000 лет назад, возможно, уже в X тысячелетии до н. э. 6–7 тысяч лет назад по Сахаре бродили огромные стада одомашненного крупного рогатого скота; в некоторых областях они появились, вероятно, гораздо раньше. Далее памятники наскального искусства демонстрируют появление одомашненных коз и овец (приблизительно с III тысячелетия до н. э.), затем верблюдов (2000–2500 лет тому назад). Сегодня ученые выделяют четыре больших периода развития наскального искусства Сахары, связанных с климатическими изменениями в этом районе:

I. Период древнего буйвола (VIII–VI тысячелетия до н. э.) — «эпоха охотников».

II. Период домашних быков (до 3500 г. до н. э.) — «эпоха пастухов».

III. Период лошади (до 1500 г. до н. э.).

IV. Период верблюда (начиная приблизительно со II века н. э.).

Живопись и петроглифы трёх последних периодов встречаются на территории Сахары повсеместно, но древние памятники, относящиеся к «эпохе охотников», сохранились лишь в нескольких местах — главным образом в Феццане и в горах Сахарского Атласа. Петроглифы Феццана по праву считаются вершиной первобытного искусства. Местность, где находятся эти изображения, в настоящее время представляет собой безжизненную пустыню. По обеим сторонам сухой долины Матенду высятся темно-оранжевые, растрескавшиеся от зноя скалы, на которых ясно различимы изображения слонов, бегемотов, носорогов, жирафов, быков, антилоп, страусов и других животных, а также фигуры лучников, охотников с дротиками и т. д. Размеры фигур достигают нескольких метров.

Региональные различия в художественных стилях сахарского наскального искусства, вероятно, указывают на культурные различия населявших в то время Сахару народов, хотя есть и другие объяснения этому. В то же время различие стилей указывают на долгую традицию наскального искусства в этой области, берущую начало в доисторические времена. Однако мы очень немного знаем о людях, которые населяли эту область до 3000 года до н. э.

Первые гоминиды появились в Северной Африке очень давно — возраст ископаемых останков гоминида вида Homo habilis из Айн-Ханеха в Алжире составляет более миллиона лет. Ряд свидетельств указывает на то, что отдельные человеческие группы кочевали в Сахаре уже в эпоху плейстоцена, от 250 до 60 тысяч лет назад. Плотность населения в это время была невысока, особенно в Западной Сахаре. Одной из древнейших культур Северной Африки является так называемая культура Дабба, возникшая в Тунисе между 12 000 и 10 000 гг. до н. э. Около 7350 года до н. э. (датировка по радиокарбону) эта культура развилась в капсийскую (Capsian) культуру, названную так по имени города Гафса (Капса) в южном Тунисе.

Ранний этап капсийской культуры приходится на IX–VII тысячелетия до н. э., а расцвет этой культуры относится к VI — началу V тысячелетий до н. э. На юге Сахары в VII тысячелетии до н. э. сложилась так называемая сахарско-суданская культура, связанная по своему происхождению с капсийской. Она просуществовала до II тысячелетия до н. э. Характерная ее черта — древнейшая в Африке керамика. Неолит Сахары отличался от более северных районов обилием наконечников стрел, что говорит о сравнительно большем значении охоты в этом регионе.

Капсийская культура, которую исследователи характеризуют как «динамичную», быстро распространилась по всему Северу Африки, вплоть до крайнего востока, доходя до Кении и Танзании. Капсийцы, как и их палеолитические предки, жили в пещерах и фотах и первоначально занимались в основном охотой и собирательством, однако на поздних стадиях развития среди капсийцев пастухи уже преобладали над охотниками. Характерные черты капсийской культуры — костяные и каменные орудия для просверливания и прокалывания, шлифованные каменные топоры, довольно примитивная глиняная посуда с коническим дном. Кое-где на юге Алжира керамика вообще отсутствовала, зато наиболее обычными каменными орудиями были наконечники стрел. Это время было отмечено новым видом силуэтного искусства с очень энергичными человеческими и животными фигурами, которые без труда можно отличить от менее образного кроманьонского искусства. При погребении капсийцы использовали красную охру, которой посыпали тело мертвого.

Около 6500 года до н. э. народы капсийской культуры жили в пещерах или под защитой скал, перемещаясь с места на место в поисках продовольствия. Они делали каменные инструменты, инструменты из кости и использовали для хранения воды раковины и яйца страуса. К 5000 году до н. э. капсийс-кое население Северной Африки становится частью культурного сообщества западного Средиземноморья. Местная глиняная посуда имеет множество общих черт с керамикой, находимой в Испании и Южной Франции. В то же время Северная Африка в изобилии импортирует средиземноморский обсидиан, добывавшийся на островах Липари возле Сицилии, и на острове Пантеллерия, расположенном между побережьем Туниса и Мальтой. Советский исследователь Ю. К. Поплинский считает, что «сосредоточение большей части древнейших караванных путей севера Африки — транссахарских путей — в районе между 7 и 23° в. д. является также следствием постоянных и очень древних контактов населения Африки с народами Восточного Средиземноморья именно в этих районах».

Засуха, начавшаяся около восьми тысяч лет назад, повлекла с собой серьёзные изменения в образе жизни населения, оказав глубокое воздействие на обитателей всей Северной Африки. Капсийская культура оставила после себя огромные поля раковинных куч. Это, по мнению некоторых исследователей, является ясным доказательством того, что моллюски вошли в повседневный рацион жителей Северной Африки из-за оскудения традиционных источников пищи, в первую очередь из-за сокращения поголовья крупных животных, на которых велась охота. Улитки на какое-то время стали едва ли не основной пищей для капсийских охотников, поедавших их миллионами. Одновременно это обстоятельство послужило поводом для перехода к новым методам хозяйствования.

Инвентарь капсийской культуры

В IV тысячелетии до н. э. наскальные изображения крупных толстокожих исчезают. Из диких животных остаются жирафы, страусы, антилопы. Зато появляются изображения хищников и первые фигуры быков. Быки в разных позах и ракурсах, то с длинными, то с короткими рогами, с рогами, загнутыми назад или изогнутыми в виде лиры, становятся основным объектом изображения. Эта тенденция достигает своего апогея примерно в середине IV тысячелетия до н. э. когда в Сахаре господствовали скотоводческие племена.

В это время, вплоть до конца III тысячелетия, климат в этой части Африки был еще теплым и влажным. Травянистые степи, покрывавшие ныне пустынные пространства, представляли собой бескрайние пастбища. В речных долинах сеяли просо, но основные средства существования давало скотоводство в сочетании с охотой и, вероятно, собирательством. Жители плавали по высохшим ныне рекам на тростниковых лодках типа тех, которые позднее были распространены в долине Нила, на озере Чад и озерах Эфиопии. Рыбу били костяными гарпунами, напоминающими те, что обнаружены археологами в долинах Нила и Нигера. Огромные стада крупного рогатого скота паслись на просторах Сахары, способствуя ее дальнейшему превращению в пустыню. Эти стада изображены на знаменитых наскальных фресках Тассилин-Аджера. Главным домашним животным была корова, кости которой обнаружены археологами повсюду, от запада до востока Сахары. На фресках у коров часто обозначено вымя — следовательно, их не только разводили на мясо, но и доили.

В первой половине III тысячелетия до н. э. высыхание Сахары усилилось. На низменных землях сухие степи начали вытеснять высокотравные саванны. Следствием климатических колебаний стал прогрессивный переход к формам сельскохозяйственной жизни. Это было продиктовано прежде всего необходимостью приспособиться к бедственной ситуации. В этот период в наскальном искусстве наряду с жанровыми сценками из повседневной жизни появляются большие панно, изображающие перегон скота, сцены войны, охоты, собирания злаков. Многие картины на мифологические темы — например, посвященные культу плодородия — отличаются неприкрытой откровенностью.

Переход к производящим формам хозяйства ознаменовался появлением на территории современных Марокко, Алжира и Туниса неолитических культур, продолжавших традиции предшествующих иберо-мавританской и капсийской культур. Первая из них, называемая средиземноморской неолитической, занимала в основном прибрежные и горные леса Марокко и Алжира, вторая — юг Алжира и Туниса. В этот период человеческие поселения концентрируются в местах, где можно было найти воду на небольшой глубине. В лесном поясе поселения были богаче и встречались чаще, чем в степном.

Археологический материал дает хорошо заметные связи средиземноморской неолитической культуры с предшествующей ей капсийской культурой. Глиняная посуда обитателей неолитической Сахары IV–II тысячелетий более грубая и примитивная, чем у современных им жителей Северной Африки и Египта. На востоке Сахары заметна связь с Египтом, на западе — с Магрибом. Неолит Восточной Сахары характеризуется обилием шлифованных топоров, что свидетельствует о ведении подсечно-огневого земледелия на местных нагорьях, покрытых в те времена лесами.

Важными памятниками сахарской предистории являются многочисленные надгробные и мегалитические сооружения различных типов, сооруженные из камня и встречающиеся в самых разных местах. Эти памятники появляются уже в VII тысячелетии до н. э., а их «пик» приходится на V–IV тысячелетия до н. э. Радикальная перемена в социальном поведении может быть отмечена начиная приблизительно с 3000 года до н. э. К этому времени относится появление некрополей, которые указывают на иерархическую организацию общества. Доказательством тому может служить гробница Тин-Хиннан — «королевы туарегов», найденная в Абелессе (область Таманрассет, Алжир).

Наиболее обычный тип погребений, распространенный повсюду в Сахаре, — конические «тумули» (tumuli, tumulus). Размер этих погребальных сооружений составляет от 1,5 до 12 м в диаметре и до 1,5 м. в высоту. Тумули встречаются как одиночные, так и в группах, они часто занимают доминирующее положение в пейзаже. Тумули нередко связаны с другого рода памятниками — грубо обработанными каменными столбами-стелами, многие из которых достигают до 2 м в высоту. Широкая распространенность и однородность тумули в центральной и западной Сахаре указывает на культурную связь между доисторическими поселениями на всем двухтысячекилометровом протяжении этой области. Ряд памятников указывает и на связи внутренних областей Сахары со средиземноморским побережьем Северной Африки и с Канарскими островами.

Сахарское наскальное искусство завершается «периодом верблюда», когда это животное, вытеснившее лошадь, стало безраздельно царствовать в Сахаре. Но, несмотря на то что к середине II тысячелетия нашей эры Сахара окончательно превратился в иссушенную пустыню, населенную лишь змеями, ящерицами и пауками, традиции наскальной росписи сохранились у здешних кочевников-туарегов вплоть до середины XX века. Об этом свидетельствуют схематические рисунки, обнаруженные на стенах французских фортов, построенных здесь в начале XX века, и даже на обломках самолета, разбившегося в Сахаре в период Второй мировой войны. Этот многозначительный факт является свидетельством сохранения древней художественной традиции.

Памятники наскального искусства, погребения и археологические находки убедительно говорят о том, что в эпоху неолита население Сахары, несмотря на некоторые региональные различия, представляло собой единый культурный комплекс — то есть речь здесь может идти о некоем этническом единстве. О каком? Некоторые исследователи осторожно называют этот этнический комплекс «протоберберами», намекая на то, что потомков людей, населявших в древности Сахару, следует искать среди берберов — нынешних обитателей Северой Африки.

Попытка разгадать тайну Сахары вплотную подвела нас к берберам — коренному населению Северной Африки, или Ливии, как эту область называли в древности. Это название распространялось иногда и на всю Африку.

В наши дни численность берберов, по разным оценкам, составляет от двадцати до пятидесяти миллионов человек, живущих в десяти странах мира: Марокко, Алжире, Мавритании, Тунисе, Ливии, Египте, Нигере, Мали, Испании, Франции. Берберские корни имеет и значительное число арабов, живущих в Северной Африке. Согласно мнению некоторых экспертов, берберы по происхождению и этнические берберы в совокупности составляют 80 процентов населения Марокко и Алжира, более 60 процентов жителей Туниса и Ливии и более 2 процентов египтян. Если же считать только этнических берберов, то ими являются всего 40–45 процентов жителей Марокко, 25–30 процентов алжирцев, 5 процентов тунисцев, 10 процентов ливийцев и 0,5 процентов египтян. Численность этнических берберов в Европе составляет около 2 миллионов.

Причина разногласий в определении нынешней численности берберов кроется в многовековой, начавшейся ещё в VII столетии арабизации Северной Африки. В первые века после завоевания арабами Магриба их число было несопоставимо мало с численностью местного населения. Арабы жили преимущественно в городах, в то время как вся сельская местность и особенно горные районы были сплошь берберскими. Ислам медленно, вплоть до XVI века, завоёвывал здесь прочные позиции, и лишь после этого началась быстрая арабизация коренного населения. Сегодня некоторые специалисты утверждают, что в реальности арабская иммиграция в этот регион была незначительна и несопоставима по сравнению с тем количеством местных жителей, которые сегодня называют себя арабами. Однако на протяжении последних столетий в странах Северной Африки господствовали взгляды, согласно которым арабы представляли собой некую культурную элиту, принадлежность к которой открывала широкие возможности для карьеры и благополучия. «Культурное» население городов Севера Африки, сплошь арабское или арабизированное, противопоставлялось «отсталому» берберскому населению сельской местности. Из главных городов Северной Африки сегодня только Марракеш в Марокко населён по преимуществу берберами.

Едва ли не до последних лет XX века берберы считались «людьми второго сорта», туземцами, требующими опеки со стороны «культурного» большинства, подобно индейцам Северной Америки, аборигенам Австралии, лапландцам Норвегии и т. п. Даже в сегодняшнем Тунисе, самой европеизированной стране Магриба, слово «бербер» прочно ассоциируется с неграмотным крестьянином, облаченным в мешковатое традиционное одеяние. Во всем этом есть, пожалуй, только одно здравое зерно: берберы — действительно аборигены Северной Африки. Корни этого древнего народа уходят вглубь по крайней мере на четыре тысячелетия, и за эти века берберы удивительным образом сумели сохранить свою культуру, традиции и наследие.

Берберов принято считать кочевниками, но это далеко не так

Происхождение берберов остается предметом дискуссий. Иногда высказывается мнение, что их древние предки пришли из Азии или даже из Европы. Геродот в V столетии до н. э. писал, что по крайней мере одно из берберских племен происходит от жителей Трои, нашедших убежище на Севере Африки после того, как их город был захвачен ахейцами. Спустя несколько столетий римский историк Саллюстий утверждал, что берберы пришли из Персии. Византийский историк Прокопий Кесарийский видел в берберах потомков хананеян, изгнанных из Палестины евреями. О том же писал в XIV столетии и Ибн-Халдун, однако он добавлял, что берберы племен санадийя и кутама могли происходить из Йемена. Уже в совсем близкие нам времена, в XIX — начале XX вв., некоторые французские исследователи, занимавшиеся изучением берберов, высказывали предположение, что они могут быть родственны древним кельтам или, возможно, баскам. Однако в последние десятилетия в науке возобладало мнение о том, что берберы являются коренными жителями Северной Африки, в древности известными под общим названием «ливийцы».

В наши дни происхождение берберов исследователи связывают с упоминавшейся выше капсийской культурой. Без сомнения, капсийцев можно считать «протоберберами» — их черепа идентичны черепам современных берберов.[12] Малая степень расхождения между различными берберскими диалектами предполагает их формирование в относительно короткий период времени — то есть в период, когда протоберберы расселялись по обширным пространствам Северной Африки.

Подробное описание народов, населявших в V веке до н. э. Ливию, оставил древнегреческий историк Геродот:

«В Ливии живёт множество разных племён… Начиная от Египта, первое ливийское племя — адирмахиды. Обычаи у них большей частью египетские, а одежда — такая же, как у других ливийцев… Эти адирмахиды обитают в местности от Египта до гавани под названием Плин. За ними следуют гилигамы, занимающие местность к западу до острова Афродисиада. э Обычаи гилигамов подобны обычаям других племен. К гилигамам на западе примыкают асбисты. Среди ливийцев они более всех любят править четверками коней… С асбистами на западе граничат авсхисы. Живут они в области за Баркой и доходят до моря у Евесперид. В центре страны авсхисов живут бакалы — маленькое племя, область которого тянется до моря у Тавхир, города в Баркее…

За этими авсхисами на западе идет многочисленное племя насамонов… Соседи насамонов псиллы. Племя это погибло… После гибели псиллов их землей владеют насамоны. Еще дальше к югу от насамонов, в стране диких зверей, живут гараманты… Это племя живёт к югу от насамонов. На западе по морскому побережью обитают маки… Через их землю протекает река Кинип.

Далее за маками следуют гинданы… На побережье перед этими гинданами обитают лотофаги. Они питаются исключительно цветами лотоса… Далее на побережье живут махлии… Земля из простирается до большой реки под названием Тритон. А река эта впадает в большое озеро Тритонида (совр. Залив Габес (Малый Сирт. — Авт.)) За этими махлиями идут авсеи. Эти последние, как и махлии, живут вокруг озера Тритониды, и река Тритон образует границу между ними…

Это — перечисленные мною прибрежные кочевые ливийские племена. За ними во внутренней части страны начинается область Ливии, где много диких зверей, а за ней лежит холмистая песчаная пустыня, простирающаяся от египетских Фив до Геракловых Столпов… к югу от области диких зверей обитают еще самые отдаленные ливийские племена».

В числе «отдалённых ливийских племен», обитающих в глубине пустыни Сахара, Геродот выделяет многочисленное племя гарамантов, которые разводят быков с большими, загнутыми вперед рогами, и охотятся на «пещерных эфиопов» на колесницах, запряженных четверкой коней. Далее за гарамантами жили атаранты — «безымянные» люди. К западу от атарантов начинались предгорья Атласа. Здесь, по Геродоту, жили атланты — «рассказывают, будто они не едят никаких живых существ и не видят снов». «Названия племён, живущих в этой холмистой пустыне до атлантов, я могу перечислить, а дальше — уже нет, — заключает Геродот. — Как бы то ни было, эта холмистая песчаная пустыня простирается до Геракловых столпов и даже еще дальше» (Геродот. История, кн. IV, 168–185).

Геродот отмечает, что ливийцы, живущие от Египта до озера Тритониды, — кочевники, но «к западу от озера Тритониды ливийцы уже не кочевники, и обычаи у них иные». Среди этих оседлых ливийцев Геродот выделяет обитавших к западу от реки Тритон в пограничной с авсеями области «ливийцев-пахарей» — племя максиев: «Они отращивают волосы на правой стороне головы и стригут их на левой, а тело свое окрашивают суриком. Говорят, будто они — выходцы из Трои» (Геродот. История, кн. IV, 191). С максиями граничили «завеки, у которых женщины управляют колесницами. За этими завеками далее идут гизанты. Все эти племена раскрашивают свое тело суриком… Это — ливийские племена, имена которых я знаю… Об этой части света я хочу еще заметить, что здесь живут четыре племени — не больше, насколько я знаю. Два их этих племени — коренные жители страны, а два других — нет. Ливийцы и эфиопы — коренные обитатели страны. Первые живут на севере, а последние на юге. Финикияне же и эллины — пришельцы» (Геродот. История, кн. IV, 193–197).

Геродотова Ливия (по Ю. К. Поплинскому)

С ливийцами связаны многие страницы истории древнего мира. С ними воевал египетский фараон Нармер, его преемники комплектовали ливийскими (берберскими) наемниками лучшие части своих войск. При Рамсесе II часть ливийцев поселилась в дельте Нила, а в начале I тысячелетия до н. э. потомок ливийских наемников Шешонк захватил египетский трон и стал родоначальником XXII династии фараонов.

В XII столетии до н. э. берберы вступили в контакт с финикийцами, выходцами из Восточного Средиземноморья. За два столетия финикийцы распространили свои колонии и торговые фактории по всему северному побережью Африки, следы их пребывания были найдены в Ликсе, Танжере, Мели-лье, Тетуане. Крупнейшими их колониями были Карфаген и Утика. Между берберами и финикийцами, а впоследствии и карфагенянами, никогда не было длительных периодов враждебности, и хрупкая цепочка финикийских колоний, протянувшаяся вдоль побережья Северной Африки, ни разу не была разорвана. Финикийцы, будучи «морскими» людьми, не интересовались завоеваниями и регулярной колонизацией и уделяли мало внимания примитивным берберским племенам; их колонии представляли собой уделенные друг от друга маленькие анклавы на побережье, разделенные пустынными пространствами, в освоении которых финикийцы не нуждались. Ситуация изменилась, когда в Северной Африке начал набирать силу Карфаген. Пунийцы (римляне называли карфагенян пунами; отсюда происходят закрепившиеся в исторической науке термины «пунийцы», «пунический») начали экспансию в глубь материка, стремясь овладеть плодородными почвами и рудниками, где добывались металлы. Они выращивали пшеницу и виноград. Карфагеняне оказали значительное культурное влияние на берберский мир. Это влияние сохранялось и после падения Карфагена, когда многие пунийские семьи, спасаясь от римлян, бежали на юг и запад области, ища укрытие у дружественных берберских племен. В эту эпоху, как отмечает Ю.М. Кобищанов, «вся территория берберов была охвачена процессом генезиса примитивных, но обширных государств, которые продолжали крепнуть и расширяться в последующие века, заимствуя политические формы и идеологию у соседних средиземноморских держав, пока все они не были поглощены Римской империей. В целом берберская Северная Африка до конца I тысячелетия заметно отставала в своем развитии не только от Египта и финикийских и греческих колоний африканского Средиземноморья, но и от Нильского Судана… находясь примерно на одном уровне развития с негроидными народами Южной Сахары, Западного и Центрального Судана. Тем не менее тысячелетние контакты со всеми этими народами не могли не отразиться на древних племенах Магриба, Сахары и Центрального и Западного Судана. Около 950–900 гг. отмечается некоторый прогресс в культурном и социальном развитии этих народов…»[13]

Ко времени интенсивных берберо-карфагенских контактов относится появление древнеливийской (берберской) письменности, основанной на пуническом алфавите. Культурное влияние Карфагена сказалось и в том, что высшая берберская аристократия приняла культ пунического божества Баал-Хаммона, в то время как в низших слоях берберского общества сохранялось множество самых различных культов — как местных, так и эллинистических. Местное, берберское происхождение имел культ мертвых — умершие предки, по верованиям берберов, могли способсгювать плодородию земли и предсказывать будущее. Чтобы вступить в контакт с душой умершего предка, требовалось провести ночь в его гробнице или на его могиле. Многие гробницы имели для этого даже специальные комнаты, куда приходили ночевать те, кто желал узнать будущее.

Захватив в 146 году до н. э. Карфаген, римляне вошли в прямое соприкосновение с берберами. К тому времени в Северо-Западной Африке существовало два берберских «царства» — Нумидия и Мавритания, образованные двумя племенными союзами берберов — масесилов и массилов. Наиболее известным и большим была Нумндия (название происходит от греческого «номад» — кочевник; так греки и римляне именовали местных берберов), границы которой приблизительно совпадали с территорией современного Алжира. Правитель Нумидии Массинисса во время Второй Пунической войны сперва выступал союзником Карфагена, однако позднее перешёл на сторону римлян. Наградой ему стала часть земель, захваченных у некогда грозного противника Рима. В то же время тысячи карфагенян бежали к Массиниссе, ища убежища от римлян. Принесенная ими культура послужила расцвету нумидийской цивилизации.

Правление Массиниссы длилось более чем полстолетия (201–128 гг. до н. э.) и ознаменовалось объединением обоих берберских «царств», переходом берберов от полукочевой жизни к оседлой и развитием земледелия. Массинисса создал регулярную армию, чеканил свою монету, его столица Цирта (ныне Константина) украсилась прекрасными постройками, построенными карфагенскими архитекторами.

Рост могущества Массиниссы беспокоил римлян. После его смерти в стране начались смуты. В 118 году до н. э. Югурта, незаконнорожденный внук Массиниссы, захватил нумидий-ский трон и снова объединил страну, но в 105 году до н. э. римляне установили свой контроль в области. Третья попытка объединить Нумидию была сделана царем Юбой I в 49–46 гг. до н. э., однако его армия была разбита Юлием Цезарем, а сам Юба покончил жизнь самоубийством. Нуми-дия стала римской провинцией Новая Африка.

Другое берберское «царство», Мавритания, или «земля мавров», лежало к западу от Нумидии и включало территорию современного Марокко и западную часть современного Алжира. Большая часть Мавритании попала под римское владычество еще во II веке до н. э. В следующим столетии здесь не раз вспыхивали восстания против римлян, но всякий раз они были подавлены. В 13 году н. э. император Октавиан Август отдал трон Мавритании молодому берберскому принцу Юбе, сыну Юбы I Нумидийского. Выросший и воспитанный в Риме, он был женат на Клеопатре-Селене — дочери Марка Антония и знаменитой египетской царицы Клеопатры. Спустя несколько лет римляне отдали под его управление и Нумидию.

Царь Юба II вошел в историю как один из самых просвещенных правителей древности. Его резиденцией был Во-любилис — город на северо-востоке Марокко, расположенный в центре цветущей области. Значение Волюбилиса было велико еще до прихода римлян; здесь нашли убежище многие беженцы из Карфагена.

Могущество двух берберских провинций при Юбе II настолько возросло, что Рим всерьёз опасался, что они могут стать новым Карфагеном. В 42 году нашей эры император Клавдий разделил Мавританию на две провинции — Мавританию Цезарейскую (Mauretania Caesariensis) и Мавританию Тингитанскую (Mauretania Tingitana). К концу V столетия римское влияние в Северной Африке сошло на нет. На короткий срок эта область была завоевана вандалами, практически не оставившими после себя никакого культурного наследия, а на рубеже VII–VIII веков весь Север Африки был захвачен арабами, принесшими сюда новую религию — ислам.

Руины Волюбилиса, столицы одного из берберских «царств»

До прихода арабов берберское население Северной Африке было уже в значительной степени христианизировано. Распространение христианства в Нумидии началось еще во II веке, римский Карфаген являлся одним из важнейших раннехристианских центров. Современные берберы с гордостью подчеркивают, что Св. Августин, которого называют «главным архитектором христианства», был их соплеменником.

Христианство среди берберов получило распространение в форме донатизма. Возникшее в IV столетии, это ответвление христианства было осуждено церковью как ересь. В 316 году донатисты официально отделились от церкви и создали собственную церковную иерархию, а к 350 году донатизм уже доминировал на всем Севере Африки.

К приходу арабов христианские общины в регионах были ослаблены расколами и разобщены, однако ислам далеко не сразу завоевал здесь господствующие позиции. Точно так же и берберы не сразу подчинились новым завоевателям, оказав им серьезное сопротивление. Лишь после ряда жестоких сражений арабам удалось покорить берберские земли, но не самих берберов. Большинство из них, отступив в горы и пустыню (здесь сегодня сохраняются самые плотные группы берберского населения), продолжали жить так же, как жили раньше. Романизированная и христианизированная часть берберов бежала в Испанию; другая часть продолжала жить в Волюбилисе, Тингитане и других городах, сохраняя свое культурное наследие. Но слабая и разделенная страна постепенно все более и более втягивалась в орбиту арабского влияния. Всюду насаждался ислам, христианские анклавы сохранялись лишь в труднодоступных и удаленных местностях. Со временем из среды исламизированных берберов вышли великие султанские династии Северо-Западной Африки — Альморавиды, Альмохады и Мериниды. Берберы играли важную роль в арабском завоевании Испании: именно к ним прежде всего относится термин «мавры». Он происходит от греческого «Mauros», что означает «темный». В античности так называли коренных жителей Северного Марокко, но когда арабы завоевали эту область, этот термин получил новое значение: им стали называть и арабов.

Объединенные с арабским миром лишь общей религией — исламом, берберы всегда держали себя независимо, подчеркнуто дистанцируясь от арабов во всех других вопросах. Они оказали самое упорное сопротивление и европейской колонизации, начавшейся в 1830-х годах. На весь мир тогда прогремело имя вождя кабилов Абд эль-Кадера, на протяжении многих лет воевавшего с французами.

Подобно всем ныне существующим крупным нациям, берберы впитали в себя многочисленные чужеродные культурные влияния, смешались с другими народами. Сегодня название «берберы» распространяется на многочисленные гетерогенные этнические группы, объединенные общностью культуры, языка, общественной организации и методов хозяйствования. Самоназвание берберов — «Amazigh» (множественное число — «Imazigen»), что означает «свободные люди». «Берберы» — название, которое им дали другие народы и которое они сами не используют. Иногда высказывается мнение, что термин «бербер» происходит от греческого «Barbaroi» (варвары, иностранцы; точное происхождение термина не определено). Согласно другой точке зрения, этот термин имеет арабское происхождение и означает «те, кто не арабы».

Вопреки популярному романтическому представлению, рисующему берберов в виде кочевников, гордо рассекающих по пустыне на верблюдах, в реальности они ведут оседлую жизнь и в основном занимаются сельским хозяйством в горах и долинах северной Африки. На протяжении многих столетий берберы держали в своих руках всю транссахарскую караванную торговлю, играя огромную роль в экономических связях Африканского континента. Пять торговых маршрутов, протянувшихся от побережья Средиземного моря, на протяжении тысяч лет связывали народы южной Европы с оазисами Сахары и областями Черной Африки, лежащими к югу от великой пустыни. Берберские торговцы, перевозившие товары по этим путям, являлись тем самым посредниками между Европой и Африкой, проводниками взаимных культурных влияний. Торговля считалась в берберском обществе почетным занятием, в то время как обработка земли являлась уделом низших классов. С течением времени, однако, роль оседлых земледельцев в берберском обществе стала возрастать, так как с началом регулярных плаваний европейцев в Африку транссахарская торговля пришла в упадок.

Большинство берберов сегодня, по крайней мере номинально, исповедуют ислам. Эта религия была принесена сюда в VII столетии арабскими завоевателями. Обращение берберов в мусульманство затянулось на несколько столетий, до многих изолированных областей новая религия добралась только к XVI веку. Это, конечно, оставило большее количество следов прежних религиозных практик в берберском варианте ислама, некоторые его местные ответвления даже воспринимаются правоверными мусульманами как ересь. В то же время большинство берберов строго соблюдает исламские традиции, включая посты и праздники. Подобно большинству последователей ислама в Северной Африке, многие из берберов верят в существование различных духов (джиннов, djinns), гадают на Коране и носят защитные амулеты, которые содержат стихи из Корана.

Многие обычаи берберов уходят в глубь тысячелетий. В их числе — традиционно важное положение женщин в берберском обществе (впрочем, сегодня это зависит от того, в какой степени арабизирована та или иная берберская община). С этим, возможно, связана загадка так называемых ливийских амазонок, женщин-воительниц, по сообщениям античных авторов, живших некогда в Северной Африке. Название «амазонки» весьма созвучно самоназванию берберов — «amazigh». Известно, что около 700 года нашей эры, во время арабского завоевания Северной Африки, берберское сопротивление в одной из областей возглавляла женщина по имени Кахина, которая вела свое происхождение от цариц амазонок. На протяжении нескольких лет ей успешно удавалось противостоять арабам. Даже после исламского завоевания в берберском обществе сохранялось относительно равноправное положение женщин. В раннесредневековой «мавританской» Испании женщины имели доступ к высшему образованию, были женщины-адвокаты, женщины-профессора и даже женщины-врачи, что выглядит совершенно невозможным для мусульманского общества. Сегодня элементы этой традиции сохранились только среди самых изолированных берберских общин. Так, у туарегов женщины не только грамотны, но и являются хранительницами древнего берберского письма «тифинаг», созданного на базе ливийской письменности, и тем самым — хранительницами берберской литературы и поэзии.

Берберский язык — Tamazight — принадлежит к так называемой афро-азиатской (семито-хамитской) языковой семье, к ее «хамитской» (термин устаревший, но иногда еще встречающийся) ветви, разделенной приблизительно на 240 групп языков, распространенных от Марокко и Мавритании до Эфиопии, Эритреи и Сомали. К этой же ветви принадлежит и древнеегипетский язык, как и его преемник — коптский. На языках семитической отрасли этого семейства (включая еврейский и арабский языки) говорят в странах Ближнего Востока.

Первые выходцы из Африки переселились на Ближний Восток и в зону так называемого полумесяца плодородных земель приблизительно 100 тысяч лет назад. В зоне «плодородного полумесяца» общий «ностратический» или «евроазиатский» язык приблизительно 35 тысяч лет назад начал разбиваться на диалекты. В то время как западные диалекты развились в индоевропейские языки, диалекты в юго-западной Сирии и Израиле развились в афро-азиатское семейство языков. Согласно генетическим данным относительно берберов, которые сегодня остаются «самыми чистыми» из носителей языков афро-азиатской группы, это разделение произошло около 15 тысяч лет назад.[14] От ближневосточной основы афро-азиатские языки распространились в Северную Африку и в долину Нила.

Хотя лингвистические и расовые различия обычно совпадают, афро-азиатское языковое семейство в древности распространялось и на белые (кавказоидные), и на чёрные расовые группы — факт, «смущающий» некоторых историков, а особенно неисториков. Более того, считается наиболее вероятным, что на афро-азиатских языках первоначально говорили кавказоиды (факт, подтвержденный генетическими данными!), которые позже смешались или наложились на негроидов (нило-сахарцев?), поселившихся на верхнем Ниле и на Востоке Африки.[15] Древнее население Северной Африки было преимущественно кавказоидным с незначительной примесью негроидов и представителей древней капоидной (койсанской) расы. Некоторые этнографы и антропологи даже употребляют в этой связи термин «Белая Африка». Вплоть до нашего времени здесь сохраняются остатки населения, по выражению Дэвида Харта, «похожего на ирландцев» — светлокожего, с синими, зелеными, серыми или ореховыми глазами, белокурыми или рыжими волосами, с кожей, усеянной веснушками.[16] Генетически эти люди — кавказоиды. Более чем тысячелетняя колонизация финикийцев, греков и римлян, несмотря на значительное культурное и политическое влияние в «Ливии», не привела к каким-либо существенным антропологическим сдвигам в «белом» древнеберберском слое. Лишь арабы, пришедшие позже, подчинили своему влиянию и практически уничтожили этот слой во многих районах Северной Африки.

Габриэль Кампс, один из ведущих специалистов по пред-истории Северной Африки, заявляет, что попытки вывести «черную» родословную для берберов «зачастую преувеличены». Однако доказательство того, что древние берберы были черными и лишь затем смешались с кавказоидами, по некоторым причинам стало главным занятием так называемых афроцентристов, многие из исследований которых граничат с элементарной неграмотностью. Северная Африка всё же должна рассматриваться как часть европейского Средиземноморья, хотя и чрезвычайно отсталая его часть.

Современный берберский язык включает в себя более трехсот диалектов, различия между которыми из-за больших географических расстояний могут быть весьма значительными, хотя корни в любом случае остаются идентичными. На этом языке говорят на всем протяжении Северной Африки: от Канарских Островов до Египта и от Марокко до Чада. Многие города и области на Севере Африки носят берберские названия, например, Агадир, Тетуан, Оран, Тлемсен, Таманрассет, Тугга, Адрар и т. д. На берберском языке говорят преимущественно в сельских районах, особенно в горах Атласа и Кабилии, и в изолированных областях и сахарских оазисах Риф, Матмата, Джерба, Сива и т. д. Здесь берберский язык сохранился со времен исламского завоевания, поставившего берберов перед выбором: уйти в горы и пустыню, сопротивляясь арабскому господству, или инкорпорироваться в арабское сообщество, где доминировали арабский язык и культура. Интересно, что многие берберы Алжира не знают арабского и в качестве второго языка используют французский. Диалект алжирских берберов носит название «Amazigh».

Берберы Марокко говорят на трех главных диалектах. Один из них, «riffan», используется в области племени рифов и вдоль всей марроканско-алжирской границы. Диалект горных племен Высокого и Среднего Атласа имеет много названий — «amazigh», «zaian», «tamazight». Диалект, используемый в Анти-Атласе и в юго-западных оазисах, называется «chelha», «tashelhait», «soussi» или «chleuh».

Берберы пустыни Сахара говорят на диалекте «zencte». Берберский язык в Тунисе, называемый «chelha», уже исчезает, им пользуются лишь жители нескольких маленьких городов поселков в южной части страны. Взрослые и особенно женщины, кто редко покидает свои дома, говорят или по крайней мере понимают «chelha», в то время как их дети уже не знают родного языка и говорят только по-арабски.

В Ливии берберы области Джебель-Нафуса, расположенной во внутренней части Триполитании, говорят на собственном диалекте, называемом «Mazir». В Египте на берберском языке говорят в прибрежной зоне к западу Александрии и в оазисе Сива.

Письменность берберов столь же древняя, как и их культура. Нынешние варианты берберского письма — тифинаг, неотифинаг и другие — восходят к древнеливийской письменности, возникшей на основе пунического (карфагенского) алфавита, с некоторым влиянием южноаравийских и североаравийских письмен. Самые ранние из датированных древнеливийских надписей относятся ко II столетию до н. э., а наиболее древние могут быть даже на шесть или семь сотен лет старше. По мнению некоторых исследователей, различные формы ливийской (берберской) письменности в течение некоторого времени развивались независимо и происходят скорее от раннефиникийского, чем от пунического алфавита.

Древнеберберский алфавит: вертикальный и горизонтальный варианты

Памятники древнеливийской письменности находят повсюду в Северной Африке, они есть на Канарских островах, в Испании и Франции; их якобы даже нашли в Америке. Так как эта письменность использовалась главным образом для создания монументальных надписей, буквы имели геометрическую форму, чтобы их было удобней вырезать в камне (подобно скандинавским рунам или монументальной латыни). Под семитским влиянием, но в соответствии с нормами афро-азиатских языков, гласные на письме не обозначались (даже начальные); буквы обычно писались сверху вниз или справа налево. Формы знаков в некоторой степени отличаются в разных областях обширной берберской области, и их можно разделить на две главные группы — восточную и западную. Странно, что все эти надписи остаются нечитаемыми, поскольку лингвисты не могут связать древнеливийский язык с любым из дюжины главных берберских диалектов, на которых сегодня говорят на севере Африки. Однако это был все же берберский язык, и это свидетельствует об этнической непрерывности населения.

Древнеливийская письменность, остававшаяся в употреблении на протяжении нескольких сотен лет, начинает затухать к концу существования Римской империи. Самые поздние ее памятники, датируемые VI столетием нашей эры, находят в основном севернее гор Атласа. К этому же времени относятся надписи на берберском языке, сделанные латинским и неопуническим алфавитом.

С XII столетия берберские языки перешли на арабскую систему письма «абджад» («abjad»). До наших дней дошли также берберские тексты на так называемом еврейском абджад, написанные берберскими евреями. Однако одно из берберских племен юга Сахары, туареги, сохранили и продолжают сохранять в упрощенном варианте древнеливийскую письменность как живую традицию, используя ее в повседневной жизни. Частично видоизмененная, эта письменность получила название тифинаг (Tifinagh), и, несмотря на попытки (в Нигере и Мали) заменить ее латинским алфавитом, она широко используется и сегодня. Так как туареги — один из самых грамотных народов региона, их письменность время от времени применяется и в других западноафриканских языках. Интересно, что тифинагом чаще пользуются туарегские женщины, чем мужчины: статистика показывает, что им владеет две трети туарегских женщин и лишь треть мужчин, которые вместо тифинага предпочитают осваивать арабский язык и арабскую письменность, чтобы иметь дело с внешним миром. Тифинаг же используется преимущественно в частной жизни (обычно для написания писем), памятники литературы, написанные на тифинаге, можно буквально пересчитать по пальцам.

Детали развития тифинага от ливийского неизвестны. Некоторые древние наскальные надписи в пустыне Сахара содержат знаки, которые не сохранились в современном тифинаге, что позволяет выявить некоторую степень исторической связи; надписи на том же самом «промежуточном» алфавите (это тифинаг в любом случае) были найдены на Канарских островах.

В последние годы в связи с ростом национального самосознания берберов делаются попытки создать на базе тифинага новый общеберберский алфавит. Так в конце 1960-х годов группа сторонников берберского возрождения создала так называемый академический берберский алфавит (Agraw Imazighen), сформированный из тифинага и древнеливийского, и хотя лингвисты крайне недовольны им, за истекшие годы он завоевал относительно прочные позиции, однако сколько людей могут сегодня в реальности читать на нем — неизвестно. Помимо «академического», сегодня создан ещё ряд берберских алфавитов, в том числе так называемый Guanche-Tamazight, изобретенный специально для Канарских националистов и произвольно основанный на сохранившихся остатках языка гуанчей — коренного населения Канарских островов.

В наше время нет недостатка в псевдонаучных теориях, ставящих во главу угла чуть ли не всей человеческой культуры какой-либо один народ или регион, а то и просто что-нибудь фантастическое, типа Атлантиды. К ним, в частности, относятся «афроцентрисгские», «ивдоцентристские», «германоцентристские» и прочие (список можно продолжить) концепции, имеющие в своей основе не научные факты, а политические амбиции. Берберам в этом отношении повезло: бедный народ, живущий в буквальном смысле «на краю ойкумены», всегда находился в стороне от большой политики, что дало возможность ученым из разных стран мира и с самыми разными политическими взглядами относиться к нему абсолютно беспристрастно, без ненужного «бербероцентризма». За два истекших столетия объем этих абсолютно беспристрастных исторических, этнографических, археологических, лингвистических, антропологических, палеогеографических и прочих данных накапливался и рос. Наконец, наступило время, когда ведущие ученые всего мира сначала вполголоса, а затем все громче и громче заговорили о том, что североафриканское, а точнее берберское, происхождение имеет… едва ли не вся европейская цивилизация, и уж точно — практически все древние культуры Европы!

«Проблема археологии состоит в том, чтобы знать, когда прекратить смеяться», — сказал как-то всемирно известный специалист по истории Древнего мира, профессор из Оксфорда доктор Глин Дэниел. В случае с берберами смеяться прекратили довольно быстро. Карл-Вильгельм Гумбольдт еще в начале 1820-х годов выступил с аргументированным предположением, что выходцы из Северной Африки — иберы, заселившие в VIII тысячелетии до н. э. Испанию и говорившие на языке, отличавшемся от современных индоевропейских языков, в дальнейшем распространились на Сицилию, Сардинию, Корсику, Южную Францию и британские острова и что современные баски представляют собой остатки этого древнего населения Западной Европы. Основным аргументом, на который опирался Гумбольдт, является большое число доиндоевропейских топонимов, распространенных в Испании и на юге Франции, которые имеют лингвистические корни в языке басков.[17]

Противники Гумбольдта, в частности Л.-Ф. Граслин, выступили с утверждениями, что название «Иберия» представляет собой всего лишь искаженный греческий термин, обозначающий Испанию, и что нет никаких доказательств тому, что баски когда-либо занимали более обширную область чем та где они живут в настоящее время, договорившись в итоге до того, что никаких иберов никогда не было и вся баскско-иберийская теория является вымыслом. После долгих споров мнение Граслина и его коллег широкой поддержки не получило, и сегодня основной поток исследований идет в русле, обозначенном в свое время Гумбольдтом.

Действительно, сходство этнонимов «берберы» и «иберы» бросается в глаза. Напомним, что этноним «бербер» не является самоназванием народа, а его происхождение традиционно выводится от греческого «barbaroi» («варвары»). Точная этимология этого слова не ясна, и вполне возможно, что все как раз наоборот: термин «варвар» происходит от этнонима «бербер». В основе же слов «ибер» и «бербер» лежит один и тот же корень «бер», только в первом случае ему предшествует древнеливийский артикль «i» («i-ber»), а во втором элемент «бер» удваивается («ber-ber»).[18]

Разумеется, никто не утверждает, что берберы и иберы — это один и тот же народ; но это народы, происходящие от общего североафриканского корня, а именно — от капсийской культуры, процветавшей на Севере Африке и в Сахаре в VIII–V тысячелетиях до н. э. Напомним, что именно в это время начался последний этап высыхания Сахары. И именно 8 тысяч лет назад Север Африки, особенно его западная часть, начинает выходить из изоляции и устанавливает связи с народами Средиземноморья и Западной Европы. И вероятно, именно с начавшимся высыханием Сахары связана очередная волна протоберберских переселенцев из Северной Африки в Испанию.

Мы говорим «очередная» потому, что исход населения Северной Африки в Европу наблюдался и ранее, и связан он был также с масштабными климатическими изменениями. Первая волна переселенцев пришла в Европу в конце последнего ледникового периода, идя вслед отступающему на север леднику. Негостеприимная тундра, занимавшая Пиренейский полуостров в ледниковую эпоху, уступила место более мягкому климату. Североафриканские пришельцы смешались с охотничьими народами, жившими здесь многие сотни лет.

Последующие переселенцы с Севера Африки принесли с собой в южную и восточную Испанию элементы капсийской культуры. Капсийская культура, имеющая ряд отчетливых характеристик, первоначально распространялась вдоль восточного, средиземноморского побережья Испании. Тогда же, 8–5 тысяч лет назад, в восточной Испании появляется особая группа памятников наскального искусства, получившая в научном мире название «левантийского искусства». Разительно отличающиеся от всех находящихся с ними в территориальной близости наскальных росписей так называемого франко-кантабрийского стиля (Альтамира, Ла Мут и др.), эти памятники ясно свидетельствуют о появлении здесь неких пришельцев, принесших с собой новые культурные традиции.

Впервые наскальные рисунки этого стиля были открыты в 1903 году близ города Теруэль. В 1910 году были обнаружены росписи пещеры Альпера, затем последовали открытия в долине Валь дель Чарко дель Агуа Амарга и в ущелье Вальторта. В 1920 — 1930-х годах был обнаружен и исследован еще ряд важных памятников левантийского искусства. Эти в основном одноцветные, небольшие (до 30 см высотой) изображения имеют явное стилистическое сходство с памятниками наскальной живописи Северной Африки. Наиболее распространенные сюжеты — охота, военные и жанровые сцены, композиции культового характера. Изобилующие изображениями людей, левантийские рисунки донесли до нас облик новых обитателей Испании. Женщины изображены обычно одетыми в длинную колоколообразную юбку, с обнаженной верхней частью тела. Подобные одеяния встречаются в древнем искусстве Северной Африке и Крита. На ногах и руках мужчин и женщин видны какие-то кольца — видимо, браслеты, изготовленные из кожи или растительных волокон. Мужчины большей частью представлены обнаженными, иногда — в коротких, до колен, штанах, охваченных поясом или поддерживаемых ремешками. Головы некоторых фигур украшены особыми прическами или перьями.

Пришельцы из Северной Африки — иберы — принесли в Испанию традиции изготовления микролитов — маленьких кремневых лезвий геометрической формы, пастушеского скотоводства и примитивного сельского хозяйства. Миграции народов с Севера Африки на Пиренеи имели место и в более поздние времена. Последняя волна иберов пришла в Испанию уже в конце бронзового века. По названию этого народа и весь Пиренейский полуостров, на котором сегодня расположены Испания и Португалия, часто именуется Иберийским полуостровом, или Иберией. Во времена Геродота название «Иберия» распространялось не только на Пиренейский полуостров, но и на юг Франции вплоть до Роны.

Зоны распространения франко-кантабрийского (.) и левантийского (+)искусства

Первые письменные упоминания об иберах в греческих источниках относятся к V] веку до н. э. Иногда высказывается мысль, что термин «ибер», так же как и «варвар» (т. е. бербер), имеет греческое происхождение и происходит от греческого названия нынешней реки Эбро в Испании — Iberus (возможно, что это название связано с баскским «ibay-erri» — «речная страна»). Это нисколько не противоречит высказанной выше гипотезе о близком родстве этнонимов «ибер» и «бербер».

Подобно современным берберам, иберы говорили на многочисленных диалектах, восходящих к одному общему корню. «Коренной» областью расселения иберов стало восточное побережье Испании и долина реки Эбро; в других областях полуострова жило смешанное население, объединявшее потомков мадленских охотников верхнего палеолита и ранних переселенцев с Севера Африки.

Люди и животные. Левантийская наскальная роспись. Провинция Лерида, Испания

Анализ многочисленных костных останков свидетельствует, что иберы имели тот же антропологический тип, что и предшествовавшие им капсийцы и современные берберы: они были невысокого роста, с яйцевидными или эллипсоидными черепами. Предполагается, что они имели медный цвет кожи. Этот антропологический тип, известный как евроафриканская или средиземноморская раса, с небольшими вариантами встречается среди народов Древней Греции, Италии, Малой Азии, Египта, Эфиопии и Северной Африки. К близкому типу принадлежат живущие сегодня в Испании баски. Останки людей североафриканского происхождения обнаружены и на западе Пиренейского полуострова. Примером тому могут служить находки в Муге, приблизительно в тридцати милях к северо-востоку от Лиссабона. Здесь в древних захоронениях археологи обнаружили скелеты невысоких длинноголовых людей, очень близких древним ливийцам.

Название «иберы» к середине 1 тысячелетия до н. э. распространялось на все население Пиренейского полуострова. О ранней истории иберов, их отношении к другим народам древней Испании, о распределении иберийских племен и связях между ними, о лингвистических, социальных и политических характеристиках и истории мы сегодня имеем только самые общие, фрагментарные и довольно противоречивые сведения. Во всяком случае, очевидно, что к приходу греков (VI в. до н. э.) в Испании жило множество отдельных племен, находящихся на разных уровнях цивилизации, но связанных между собой очевидной расовой идентичностью, схожим (но не идентичным) языком, и по своим этническим признакам отличающихся от финикийцев, италийских народов и кельтов.

Лучник из Вальторты. Наскальная роспись. Восточная Испания

О языке иберов мы сегодня знаем преимущественно из надписей на монетах той поры, широко находимых в Испании и Южной Франции, а также крайне немногочисленным надписям, высеченных в камне. Это был неиндоевропейский язык, имеющий много параллелей с языком современных басков; прослеживаются его связи с другими неиндоевропейскими языками Западного Средиземноморья и Атлантического побережья Европы. В VI–IV веках до н. э. иберы употребляли в письме алфавит, схожий с древнегреческим, но имеющий заимствования и из пунического алфавита. В письменности иберов сохранилось также несколько знаков, имеющих гораздо более древнее происхождение и родственных критскому линейному письму «А» и древнеливийской (североафриканской) письменности. Испанский филолог Антонио Товар указывает, что иберийские и «ливийские» (то есть берберские) надгробные надписи-эпитафии подобны друг другу и часто включают в себя слово «eban» (берберск. «камень») или «teban» (иберийск. «камень»), различающиеся лишь наличием определенного артикля «t».

Своего пика цивилизация иберов достигла в IV столетии до н. э. Позднее их культура подверглась сильному пуническому влиянию в результате карфагенской колонизации побережья Испании. Около IV века до н. э. начались кельтские вторжения в Испанию, вызвавшие крах иберийской культуры. Индоевропейские пришельцы-кельты, согласно сообщению Диодора Сицилийского, смешались с иберами, образовав единую кельтиберскую народность. Остаток доиндоевропейского населения сохранился в Пиренеях, и его наследниками в наши дни являются баски. После римского завоевания Испании кельтиберы постепенно восприняли римскую культуру.

Однако пришельцы с севера Африки не ограничились освоением лишь территории Пиренейского полуострова. Принесенные ими элементы капсийской культуры, как установили археологи, распространяются вплоть до северной Франции. Характерные для этой культуры миниатюрные кремневые орудия находят среди инвентаря азилийской и тарденуазской археологических культур, распространявшихся на территории Франции, Бельгии и Британских островов. По мнению X. Обермайера,[19] эти западноевропейские культуры почти наверняка развились в Африке и оттуда были принесены в Европу переселенцами. Другой известный ученый, доктор Фрэнсис Оуэн[20] утверждает, что выходцы из Южного Средиземноморья (то есть из Северной Африки), пришедшие в эпоху мезолита в Европу, были носителями культуры микролитов, относящейся к поздней стадии капсийской культуры. Эти люди, известные как «тарденуазцы» (название этой культуре дано по имени города Фер-ан-Тарденуа во Франции), использовали характерные наконечники стрел, рыболовные крючки и другие инструменты. Сегодня следы этой культуры находят повсюду в Европе, вплоть до Германии и Польши. По заключению американского исследователя Дж. Кларка, появление тарденуазской культуры в Центральной Европе явилось «почти наверняка результатом движения людей с Севера Африки».[21]

Между 6800 и 5000 годами до н. э. тарденуазская культура достигла своего расцвета в Северной Европе, где она известна как культура маглемозе — по названию местности в Дании, где впервые были обнаружены ее памятники. Эта культура, приспособленная к жизни среди северных лесов и равнин, распространялась на северо-восточную Францию, Англию, Ирландию, Голландию, Данию, южную Швецию, северную Германию, Польшу, Эстонию и Финляндию. После детального изучения всех свидетельств, уже упоминавшийся Дж. Кларк пришел к выводу, что источник культуры маглемозе, по крайней мере частично, «находился, вероятно, на Севере Африки». Маглемозианское искусство использовало те же самые геометрические образцы, которые характеризуют североафриканское берберское искусство. Реалистические изображения животных в маглемозианском искусстве фактически идентичны с иберийским искусством и, по мнению Дж. Кларка, происходят «в конечном счёте с Севера Африки». Эта удивительная однородность культуры, распространяющейся от Северной Африки до Финляндии, как считает Дж. Кларк, «может быть объяснена только на этническом основании». Давно замеченные параллели между ливийским (берберским) и древнегерманским искусством в свое время вынудили некоторых немецких археологов на «дикие» гипотезы касательно перемещений древних германцев на Север Африки, но сегодня мы знаем, что на самом деле влияние шло в противоположном направлении. Профессор Игорь Диаконофф даже высказывает убеждение, что мезолитические обитатели Европы говорили на протоберберском языке.[22]

В VI–V тысячелетиях до н. э. происходит становление земледельческо-скотоводческого хозяйства в Европе. Пришедшие с Севера Африки переселенцы привели с собой из Сахары и стада крупного рогатого скота. Сегодня доказано, что дикие буйволы, обитавшие в Европе в эпоху палеолита, вообще не были способны к доместикации (одомашниванию), и все поголовье современного европейского рогатого домашнего скота имеет своей протосновой один из видов североафриканского «древнего буйвола».

К концу IV тысячелетия, накануне прихода первых индоевропейских племен, на территории всей Европы уже существовали разнообразные и сложные культуры отчетливо производящего облика. Индоевропейцы, в III тысячелетии до н. э. начавшие движение в Европу, частично вытеснили и истребили жившее здесь бербероязычное население, частично смешались с ним. По мнению Ф. Оуэна, доиндоевропейские обитатели Европы — выходцы из Южного Средиземноморья «являются частично предками германцев». Индоевропейцы, продолжает Оуэн, вторглись в Германию с юго-востока около 3000 года до н. э. и, смешавшись здесь с местными жителями, создали множество смешанных культур, простершихся «далеко к югу вплоть до Швейцарии».

Антропологические исследования, проведенные на протяжении последних ста лет такими светилами европейской науки, как Брока, Дэвис, Хаксли, Вирхов, Тубино и другими, неопровержимо доказали, что в эпоху неолита на территории Европы обитала раса низкорослых людей с яйцевидными или овальными черепами — то есть все те же самые «евроафриканцы» или средиземноморцы. Их останки, помимо Испании, найдены в Бельгии и Франции, Англии и Германии. Если в Испании эту неолитическую расу принято считать иберами, то что мешает распространить это название на всех обитателей тогдашней Европы?

Эти невысокие меднокожие люди, которых еше иногда называют «черными кельтами», в VII–III тысячелетиях до н. э. населяли огромные пространства от Испании до Прибалтики и от Британских островов до Греции. Многие исследователи полагают, что пикты, населявшие Шотландию к моменту прихода кельтов, также имели иберийское происхождение, как и древние жители Уэльса. В эту эпоху едва ли вся Европа, вероятно, говорила на протоберберских языках и диалектах.

Учёными давно было признано, что в современных германских языках присутствует существенный доиндоевропейский компонент. По оценке итальянского исследователя Пьер-джузеппе Скардильи, около 40 % древнегерманского словаря составляли неиндоевропейские слова, происходящие из некоего иного источника. Эдгар Полом[23] находит «очевидным», что современные германские языки сохраняют следы языка, на котором говорили доиндоевропейские жители Дании и Северной Германии.

Имеются ли в действительности лингвистические связи между берберским языком и германскими языками? На основе сохранившихся в германских языках следов, исследователи попытались восстановить язык доиндоевропейских обитателей Европы. Оказалось, что в этом языке имелась система четырех гласных без «о», и в нем использовались одни и те же обозначения для личных и относительных местоимений. Но современный берберский язык как раз имеет систему с четырьмя гласными без «о» и использует те же самые обозначения для личных и относительных местоимений! Многие корни доиндоевропейских слов, сохранившиеся в германских языках, могут быть прослежены назад, к афроазиатскому источнику. Этот древнеберберский (древнеливийский) язык оказал глубокое воздействие на индоевропейские племена, поселившиеся в Западной Европе. Он, в свою очередь, вероятно, включал в себя элементы еще более древних языков, на которых говорили племена, населявшие Европу в эпоху палеолита. Некоторые исследователи даже пытались разделить доберберские и берберские элементы в этом языке, однако немецкий лингвист Йоханнес Хубшмид убежден, что в данный момент сделать это невозможно.

Германцы — не единственное западноевропейское племя, на которое глубоко повлияла североафриканская культура. Кельтский язык особенно богат берберизмами. По мнению известного ученого Юлиуса Покорни, «с любой точки зрения невозможно», что кельты были самыми ранними жителями Ирландии; первоначальным ее населением являлись длинноголовые средиземноморцы — те самые, которые «все еще составляют основной элемент в населении Севера Африки». Лингвистический анализ доказывает «близкие отношения между берберами и островными кельтами».[24] Помимо кельтского и древнегерманского языков, присутствие одного и то же «хамитского», т. е. североафриканского, языкового субстрата сегодня выявлено в испанском, баскском, каталанском, португальском, французском и английском языках.

Пеласги — доиндоевропейский народ, населявший Грецию до прихода ахейцев, также, возможно, были протоберберами. Когда известный ученый Дж. Серджи в 1901 году высказал эту гипотезу, он был подвергнут осмеянию. Однако относительно недавно американский лингвист Эрик Хамп привел большее количество свидетельств в ее пользу. По его мнению, пеласгский язык принадлежал к той же самой совокупности языков, что и язык доиндоевропейских жителей Северной Европы.

Движение протоберберских (протоливийских) племен в VIII–VI тысячелетиях до н. э., вызванное начавшимся высыханием Сахары, имело место не только в северном, европейском, но и в восточном, египетско-нубийском направлении. Древние капсийцы расселились по огромным пространствам Севера Африки, вплоть до крайнего востока Кении и Танзании, где найдены те же самые орудия труда и обнаружены следы использования красной охры. Эта так называемая кенийско-капсийская культура была создана людьми средиземноморского кавказоидного типа, которых ряд исследователей именует «протохамитами». Их потомками скорее всего являются современные жители Эфиопии. По оценкам исследователей, основные народы, населяющие сегодня эту страну — амхара и тигре — приблизительно на 60 % африканцы и на 40 % — кавказоиды. Л. Кавали-Сфорца[25] предполагает, что берберы, как и арабы, были «кавказоидными родителями» населения Эфиопии. Он же отмечает, что нубийцы Судана генетически ближе к марокканским берберам, чем к какой-либо иной народности Африки. Даже в наши дни названия некоторых городов Востока Африки, возможно, отражают название древних обитателей этого региона — Иса-Бербер в Судане, Бербера в Северном Сомали.

Множество фактов свидетельствует и о связях протоберберского населения постепенно усыхавшей Сахары с Древним Египтом. Сам факт возникновения раннегосударственных образований в Древнем Египте может быть связан с необходимостью противостоять усиливавшемуся давлению с запада. Протоберберские племена, гонимые засухой, стремились уйти в более благополучные области, и ближайшей и наиболее благоприятной из них была долина Нила. Естественно, что ее население было вынуждено защищать свои земли от пришельцев, что и вызвало усиление военных вождей и привело в итоге к формированию первых государств (военно-политических образований) в долине Нила.

Древнее население Египта составляли местные племена Северной и Восточной Африки. К ним присоединились пришельцы из Северо-Западной Африки, покинувшие родные места из-за начавшегося высыхания Сахары. Древнеегипетский язык сложился уже к рубежу IV–III тысячелетий до н. э., и наряду с ливийско-берберскими, кушитскими и семитскими (финикийским, вавилонским, ассирийским, древнееврейским) языками он входил в общую языковую семью, которую сегодня принято называть афро-азиатской или афразийской (устаревшее название — семито-хамитская).

Вероятно, на первых порах миграция населения из сохнущей Сахары в долину Нила шла беспрепятственно, и лишь когда возникла угроза перенаселения, появилась необходимость в противостоянии этой миграции. На рубеже V–IV тысячелетий в Египте появляются признаки социального расслоения населения. Традиционные вожди общин, которые должны были обеспечивать защиту от пришельцев, а также их воины постепенно выдвигаются в разряд привилегированного класса, в интересах которого формируются первые, зачаточные формы государственной власти. Гробницы вождей этого, так называемого додинастического периода истории Египта, длившегося приблизительно до 3000 года до н. э., резко выделяются среди захоронений рядовых общинников. И хотя древняя цивилизация Сахары в этот период еще окончательно не угасла, Египет вскоре обогнал ее в развитии. «В IV–II тысячелетиях, — отмечает Ю. М. Кобищанов, — в центре и на востоке Сахары существовало не менее трех очагов относительно высокой земледельческо-скотоводческой культуры: на обильно орошаемом дождями, лесистом в те времена нагорье Хоггар и его отроге Тассилин-Аджер, на не менее плодородных нагорьях Феццана и Ти-бести, а также в долине Нила. Материалы археологических раскопок и особенно наскальные изображения Сахары и Египта свидетельствуют о том, что все три очага культуры имели много общих черт: в стиле изображений, формах керамики и пр. Повсюду — от Нила до Хоггара — скотоводы-земледельцы почитали небесные светила в образах солнечного барана, быка и небесной коровы. По Нилу и по ныне высохшим руслам рек, протекавшим тогда по Сахаре, местные рыболовы плавали на тростниковых лодках сходных форм. Можно предполагать весьма сходные формы производства, быта и общественной организации. Но все-таки с середины IV тысячелетия Египет начал обгонять в своем развитии и Восточную и Центральную Сахару».[26] Можно констатировать, что этот рост связан прежде всего с притоком населения и связанных с этим социальных изменений в раннеегипетском обществе.

С распространением протоберберских племен по огромной области от Северной Европы до Восточной Африки связана загадка так называемых мегалитов (мегалит — «большой камень»), много лет не дающая покоя исследователям. Проблема мегалитов — одна из узловых проблем первобытной истории. Сравнительно однотипный характер этих древнейших архитектурных сооружений, примерно одинаковое время их появления в Европе, их огромное количество (только во Франции их насчитывается около четырех тысяч) и необычайно широкое распространение свидетельствуют о существовании каких-то однородных верований, бытовавших у различных народов, воздвигавших эти гигантские монументы повсюду от Ирландии и Скандинавии до Кавказа и Малой Азии.

Известны три типа мегалитических построек:

Менгиры — каменные столбы от одного метра и более, стоящие отдельно или группами.

Дольмены — стоповидные сооружения из больших каменных глыб.

Кромлехи — сложные сооружения, имеющие округлую форму и составленные из грубо отесанных каменных блоков, которые поддерживают перекрывающие их плоские каменные плиты. Самое крупное сооружение такого типа, Стоунхендж (графство Уилтшир, Англия), датируется началом II тысячелетия до н. э.

Стоунхендж — один из самых величественных памятников, оставленных культурой мегалитов

В пользу гипотезы о какой-то единой древней культурной традиции говорит также и то, что в это время распространение получает не только сама идея таких сооружений, но и связанные с ними символы и декоративные элементы, в том числе солярные (солнечные) знаки. На возможность связи мегалитических сооружений с культом солнца указывает и то, что такие сооружения, как Стоунхендж, ориентированы своей главной осью к точке восхода солнца в день летнего солнцестояния.

Итак, однотипные памятники, единовременность их появления, общая культурная традиция на огромном пространстве… Но мы уже видели в предыдущей главе, что в это время в Европе бытовал и относительно однородный язык — скорее всего протоберберский! Неужели протоберберы и создали эти величественные памятники древности, включая знаменитый Стоунхендж?

Приблизительно около 5000 года до н. э. на Иберийском полуострове зародились две культурные традиции, в относительно короткий срок распространившиеся на всю доисторическую Западную Европу. Первой была так называемая мегалитическая культура; вторая — культура бикеров, оставившая свои археологические следы повсюду в Европе.

Мегалитическая культура зародилась, как установлено, на западе Иберийского полуострова, на территории современной Португалии, около 4500 года до н. э. Хотя в ней присутствовал несомненный североафриканский компонент, мегалитическая культура в целом явилась продуктом местного развития. Эта культура быстро распространилась по всему атлантическому побережью Европы и Северной Африки, от Канарских островов на юге до Ирландии на севере. Ее удивительная однородность свидетельствует о том, что носителем культуры мегалитов был один народ, а ее ярко выраженная «прибрежность», тяготение к прибрежным зонам, говорит о том, что это был народ мореплавателей, а точнее — народ земледельцев, по каким-то неизвестным причинам вдруг отправившийся в море!

Традиция строительства мегалитов шла рука об руку с сельским хозяйством. В 4000–3000 гг. до н. э. неолитические мореплаватели распространили свою культуру от Иберии до Франции, Итальянских Альп, Сицилии, Сардинии, Корсики, Балеарских Островов, Швейцарии, Нидерландов, Германии, Южной Скандинавии и Британских островов. Что заставляло этих людей уходить на своих утлых лодках буквально за тридевять земель? Сколько-нибудь вразумительного ответа на этот вопрос нет, и причина распространения мегалитической традиции остается одной из самых больших загадок древности. По мнению английского ученого Иана Макки, разгадка этой тайны вообще может лежать в иррациональной плоскости: мегалитизм мог быть неким активным религиозным движением, руководимым кастой профессиональных священников и волхвов. Стремясь повсюду распространить свою религию, эти волхвы, подобно ирландским монахам раннего средневековья, небольшими группами или даже поодиночке уходили в плавание, селились среди неолитических земледельцев Атлантического побережья, обращали их в свою веру и обучали строительству мегалитов, живя в своеобразных «монастырях» и получая содержание от земледельцев.[27]

На каком языке говорили строители мегалитов? По мнению Макки, они были иберийскими берберами. Г Адаме более осторожно определяет их как «хамиты», т. е. выходцы из Северной Африки, и считает идею относительно берберского происхождения строителей мегалитов «разумной рабочей гипотезой».[28] Доктор Глин Даниел пишет, что с уверенностью можно говорить о том, «что строители мегалитов не говорили на инодоевропейском языке. Мы должны ожидать, что они говорили скорее на средиземноморском языке — некоем доиндоевропейском языке, который, возможно, сохранился по сей день как берберский или как баскский».[29]

Мегалитические памятники повсюду на огромной территории — от Северной Европы до Средиземноморья — имеют общие признаки, роднящие их с местом происхождения этой культуры — западным побережьем Пиренейского полуострова. Но, собственно говоря, произошли ли дольмены в Португалии, Испании или в другом месте, даже менее важно, чем очевидный факт тесных культурных контактов между западом Европы и Восточным Средиземноморьем на рубеже позднего неолита и раннего бронзового века.

Несмотря на свои выдающиеся достижения в области строительства, мегалитическая культура была довольно консервативной и архаичной. Приблизительно в Европе начинает применяться медь, и каменный век уступает место так называемому халколиту — медному веку (от греческого халкос — медь). Однако культура строителей мегалитов не приняла металл, и осталась в каменном веке. Быстро вытесненная на обочину истории, она приблизительно с 2600 года до н. э. прекратила своё существование. Дольше всех мегалитическая культура продержалась на Британских островах, исчезнув около 2000 года до н. э. и оставив здесь свой самый великолепный памятник — Стоунхендж (ок. 2000–1900 гг. до н. э.).

Аллея менгиров в Карнаке. Бретань, Франция

Наследником традиций дальнего мореплавания в Атлантике, заложенных строителями мегалитов, долгое время оставался полулегендарный город Тартес (Тартесс), располагавшийся там, где и зародилась мегалитическая культура — на крайнем западе Иберийского полуострова, где-то на атлантическом побережье Испании, скорее всего — в устье реки Гвадалквивир. Точное его местоположение неизвестно. Он возник, по всей видимости, на месте одного из центров распространения древней мегалитической культуры. С этапом становления Тартесской цивилизации исследователи связывают так называемую «культуру Эль-Аграр», зародившуюся на юге Испании и распространившую свое влияние на север Португалии и на северо-восток Испании вплоть до Балеарских островов.

Исторический Тартес, согласно А. Шультену[30] был основан около 1150 года до н. э. Его расцвет приходится на начало бронзового века (ок. 2500 г. до н. э.), когда этот город держал в своих руках практически всю европейскую торговлю оловом и многими другими металлами. «До VI в. до н. э. Тартес был самым богатым торговым городом Европы, «воплощением богатства металлами», — пишет известный немецкий историк Р Хенниг. — В этом качестве он был центром Средиземноморья по добыче руд и по торговле металлами. Сам чрезвычайно богатый серебром, медью, свинцом, которые в больших количествах добывались в горах Сьерра-Мо-рена, Тартес, кроме того, вместе со своим безыменным предшественником на протяжении почти 1500 лет был главным посредником при вывозе олова из Британии и при изготовлении бронзы для всех стран Средиземноморья».[31] По всей видимости, морской путь к богатым оловом Британским островам жители запада Иберии узнали именно в эпоху мегалитов. «Обычным было для жителей Тартесса вести торговлю в пределах Эстримнид», — отмечал много столетий спустя Руфий Фест Авиен, римский писатель второй половины IV века нашей эры. Название Эстримниды, или Эстримнидские (Эстримнийские) острова, относилось к Британским островам и, возможно, к побережью Бретани (Франция). Разработка олова здесь началась ещё в 2100–2000 гг. до н. э. В эпоху бронзового века олово играло роль жизненно важного металла, так как бронза, как известно, представляет собой сплав меди с оловом. Между тем месторождений олова нет нигде в Средиземноморье, и все великие цивилизации древности, включая древнеегипетскую, были вынуждены импортировать его из Испании, где, помимо привозного олова с Британских островов, имелись собственные месторождения этого металла.

Приблизительно в то же время, когда на западе Иберийского полуострова зародилась культура мегалитов, между 4000 и 2600 гг. до н. э., на востоке Испании возникла и развивалась неолитическая культура, получившая название альмерийской (по названию современного испанского города Альмерия). Она быстро распространилась в Андалусию с одной стороны, и в долину реки Эбро — с другой. Возможно, альмерийская культура и послужила основой того, что позже стало известно грекам как иберийская культура.

На последних стадиях своего развития это уже была халколитическая культура, использовавшая в дополнение к камню медь. Альмерийская культура тесно связана с культурой народа, получившей в научной литературе название «бикеров» (от английского the Beaker — «кубок», «чаша»). Носители этой культуры делали характерную глиняную посуду в форме колоколообразной чаши.

Происхождение культуры бикеров неясно. Ряд исследователей называют в качестве ее прародины Португалию и считают, что бикеры напали на поселения альмерийцев и, завоевав их, восприняли их культуру. Другие ученые предполагает, что бикеры из Португалии сперва проникли на Север Африки, а уж затем переместились на восток Испании, где столкнулись с комплексом халколитической альмерийской культуры, и обе культуры мирно слились. Однако сегодня установлено, что самые ранние артефакты, относящиеся к культуре бикеров, происходят из Туниса, и этнические и культурные корни бикеров были, очевидно, берберские (ливийские). Множество характерных черт, в частности тип наконечников стрел, связывают берберов Севера Африки с бикерами Испании. Уже упоминавшийся Г. Адаме определяет бикеров как берберо-ливийцев («Libyco-Beibei»). По мнению другого исследователя, Дж. Форд-Джонстона,[32] культура бикеров имеет смешанную испано-африканскую родословную.[33] Но если вспомнить, что древнее население Испании — иберы — происходит из Северной Африки, то можно уточнить, что бикеры имеют едва ли не чисто североафриканскую родословную.

На Иберийском полуострове бикеры оставили после себя многочисленные надгробные памятники, известные как «мотильяс» (исп. «motillas»), представляющие собой своего рода укрепленный могильный холм. Строительство намогильных насыпей было характерным признаком протоберберских культур древнего мира, как в Африке, так и в Европе. Известные сегодня у североафриканских берберов как «диджар» (djidar), эти насыпи имеют близкую связь с мегалитическими памятниками. В то время как древние жители Восточного Средиземноморья хоронили своих мертвых преимущественно в гробницах, высеченных в скалах, строители мегалитов строили каменные гробницы, закрывая их глиняными насыпями.

Колоколообразные чаши бикеров известны гораздо бо-ольше, чем их насыпи. По всей вероятности, изготовление этой посуды связано с традицией употребления хмельного напитка — нечто вроде меда, приправленного травами и дикими фруктами. Характерный облик чаш бикеров, по мнению некоторых исследователей, восходит к плетеной посуде, изготовлявшейся на Севере Африки их травы эспарто, которую для большей влагоустойчивости обмазывали глиной. Позднее их стали делать целиком из глины. Чаши украшали характерным орнаментом в виде заштрихованных треугольников.

Новая волна культурного нашествия протоберберов распространялась стремительно. Уже около 3000 года до н. э. бикеры появились в южной Франции, где археологи сегодня повсюду находят их со вкусом украшенную глиняную посуду. Особенно плотно поселения бикеров располагались в нижнем течении Роны и Аквитании. Здесь их племена жили еще в римские времена. Одно из этих племен, толосаты (Tolosati), дали свое имя современному городу Тулуза (франц. Toulouse). Имя другого французского города. Марсель, обычно связывают с названием существовавшей здесь с VI века до н. э. греческой колонии Массалия (Массилия). Название «массилы» носил один из берберских племенных союзов на Севере Африки.

Следы культуры бикеров распространяются на весь запад Европы, вплоть до Ирландии. Несмотря на то что нашествие кельтов-индоевропейцев фактически уничтожило эту культуру, отдельные группы потомков бикеров сохранялись еще долгое время и продолжают существовать вплоть до наших дней. Кельты-галлы, заселившие территорию современной Франции в VII–VI веках до н. э., частично вытеснили бикеров, частично включили их в свое культурное пространство. Из сочинений античных авторов известно, что среди галлов, которые назвали себя «комброги» (Combroges) — «соотечественники», жило племя, которых галлы называли «аллоброги» — «люди из другой страны», «не-соотечественники».

В Центральной Испании после распада культуры бикеров многие ее черты унаследовала так называемая культура Лас Коготес. Она просуществовала приблизительно до 700 года до н. э. Отдельные группы доиндоевропейского населения продолжали сохраняться в горах и изолированных труднодоступных районах. Одной из таких групп были пикты в Шотландии, сохранявшие свой язык вплоть до средневековья. А последний островок древнего населения Европы, баски, продолжают жить в Испании и сегодня. Впрочем, мнение о том, что баски являются потомками древних протоберберов — иберов, ранее широко распространенное, не подтверждается современными исследователями. Несмотря на некоторую лингвистическую близость языков и антропологическое сходство басков и берберов, баски, по всей вероятности, происходят от иного корня.

Берберская Европа канула в вечность, подобно Атлантиде. Характерно, что некоторые исследователи считают миф об Атлантиде, рассказанный греческим философом Платоном, поэтизированным переложением истории доиндоевропейской Европы. Во времена Платона помнили, что влияние «Атлантиды» распространялось на всю Европу к западу от Этрурии (Тиррении), и на Север Африки (Ливию) к западу от Египта — замечательно точная оценка максимальной степени расширения мегалитической культуры!

В римские времена иберы были известны жителям Италии как атланты (Atlanteans), а Геродот в числе племен, населявших Ливию, упоминает племя атлантов, живших в горах Атласа. Ливийские племена Атласских гор долгое время носили имя атлантов — «детей Атласа». Сам корень «Атла» («Тла», «Тле», «Тала», «Атала») имеет берберскоёТтроРге-хождение и встречается повсюду в Северо-Западной Африке (Атлас, Тлемсен), а также в Южной Испании (Аталайела) и Португалии (Аталайя).

Центром «берберской Атлантиды» мог быть уже упоминавшийся город Тартес, о богатстве которого в древние времена ходили легенды. Предположение о том, что Тартес — это и есть платоновская Атлантида, впервые высказал в 1891 году испанский ученый Франсиско Фернандес-и-Гонсалес. В своём обстоятельном исследовании, посвященном Тартесу, А. Шультен привел 21 доказательство в пользу того, что Тартес — это Атлантида. Позже Р. Хенниг добавил к этим доказательствам ещё два.

Судьба Тартеса до сих пор остается загадкой. Как полагал А. Шультен, этот город был около 540–530 гг. до н. э. разрушен карфагенянами. Сегодня археологи находят на крайнем юго-западе Испании многочисленные следы существования древней цивилизации бронзового века, которую иногда именуют «тартесской», но сам легендарный Тартес не найден до сих пор. По мнению ряда исследователей, город находился на острове в устье реки Гвадалквивир, которая в древние времена впадала в море несколькими рукавами, и скорее всего был затоплен после того, как бурная река изменила свое течение. Поиски Тартеса продолжаются, и, если он будет найден, это прольет свет на многие загадки древности.

Выходцы с Севера Африки и Иберийского полуострова начали распространять своё влияние на Западное и Центральное Средиземноморье ещё в VII–VI тысячелетиях до н. э. Мотивами их морских путешествий, как считается, первоначально был поиск обсидиана, столь популярного в каменном веке. Позже к этому добавилась миграция племен, вызванная высыханием Сахары, и «иррациональная» мегалитическая традиция, заставлявшая древних мореплавателей пускаться на освоение новых земель. По всем островам Средиземного моря, от Балеар на западе до Крита на востоке, сегодня тянется цепь таинственных древних сооружений, оставленных людьми иной, чем индоевропейцы, культуры, говорившими на иных языках, имевшими иную картину мира и во многом иной, непохожий на наш, способ мышления.

На Балеарских островах представители средиземноморской расы (иберо-ливийцы) появляются около 5600 года до н. э., попав сюда скорее всего из Испании. Полтора тысячелетия спустя сюда пришел народ бикеров, а в 1300–1000 гг. Балеары покрылись множеством весьма своеобразных мегалитических сооружений — башен-«талайотов» (talayots), мавзолеев-«наветас» (navetas), алтарей (taulas), которые впечатляют гостей Балеар и в наши дни. Эту позднюю мегалитическую культуру Балеарских островов часто называют «культурой талайотов» — по наиболее характерным памятникам, оставленным ею. Потомки строителей талайотов сохраняли свою этническую обособленность вплоть до первых веков христианства. Их североафриканское происхождение несомненно. Само слово «талайот» имеет в своей основе уже знакомый нам корень «тала-/атла», который происходит от общего афро-азиатского корня «tuul» — «возвышаться; подниматься, творить кучу, насыпь». От этого корня происходит и арабское tell (искусственная насыпь, искусственный холм) и связанное с этим слово tuul (холм, куча) на кушитских языках Восточной Африки.

На соседней с Балеарами Корсике следы первых человеческих групп, живших в пещерах, относятся к 7000–6000 гг. до н. э. Самое древнее человеческое погребение, найденное на острове археологами — так называемая «Женщина из Бонифачо — датируется 6570 годом до н. э. В 6000–4500 гг. до н. э. древние неолитические обитатели Корсики пользуются инструментами, сделанными из кремня или обсидиана, овладевают техникой керамики и начинают строить жилища из камня, используя метод сухой кладки. 4500–3000 гг. до н. э. отмечены первыми опытами по выращиванию сельскохозяйственных культур и изготовлению весьма впечатляющей керамики.

Пейзаж Балеарских островов украшают десятки мегалитических сооружений — талайотов (слева) и мавзолеев-«наветас» (справа)

В 3000–1800 гг. до н. э. население острова резко увеличивается — вероятно, за счет новых бербероязычных мигрантов из Испании и Северной Африки. Бурно развивается сельское хозяйство. Корсиканцы первыми в Западной Европе начали использовать плетеные изделия и медь. Между 3000 и 2000 гг. до н. э. на Корсике разворачивается строительство больших мегалитических гробниц, дольменов и менгиров. Одним из самых ранних памятников этого периода на острове является менгир в Камбии. Вершиной корсиканской мегалитической цивилизации стала Филитоса (ок. 3000 г. до н. э.) — огромный мегалитический комплекс, включенный сегодня в перечень памятников Всемирного наследия ЮНЕСКО.

1800 — 700 гг. до н. э. — эпоха бронзы. У древних обитге-лей Корсики появляются признаки социальной иерархии. Между 1500 и 1300 годами до н. э. на острове в большом количестве начинается строительство укрепленных деревень — «кастеллис» (castelli), окруженных башнями-«торрес» (torre), вероятно, построенных с оборонительными целями. Памятники этой «цивилизации башен» характерны главным образом для южной части Корсики. Около 1000 года до н. э. «цивилизация башен» угасает.

Подобная же культура процветала и на Сардинии. Заселение острова произошло в неолитический период, около 6000 года до н. э. Сегодня установлено, что племена, заселившие северную Сардинию, вероятно, пришли из Италии (этот вопрос дискутируется). Те, кто населял центральную область острова, были явными выходцами с Иберийского полуострова, перебравшимися сюда с Балеарских островов. Юг Сардинии заселили североафриканокие племена, попавшие сюда прямо из Алжира. Таким образом, древняя Сардиния была заселена не одним, а несколькими народами, причём по крайней мере две трети из них имели североафриканское (иберо-ливийское) происхождение.

Обитатели Сардинии жили в деревнях, составленных из круглых каменных хижин, крытых соломой. Приблизительно с 1500 года до н. э. центром каждой деревни становится величественная каменная башня в виде усеченного конуса, зачастую дополнительно укрепленная системой боевых башен. Эти сооружения получили название нураги (nuraghe). Границы племенных территорий охранялись меньшими по размеру сторожевыми нурагами. Установленные на стратегических холмах, они позволяли издали видеть приближение врага

Сардинские нураги. Реконструкция

Слово «нураг» происходит от «гонга», что означает «куча» или «насыпь», но также и «впадина». В наиболее простом виде нураги имеют форму конической башни со срезанным верхом, напоминая перевёрнутую корзину для бумаг. Их очень толстые стены сложены методом сухой кладки из больших камней, иногда грубых, иногда обработанных. Камни удерживаются только за счет собственного веса и положения и хорошо подогнаны один к другому. Эта так называемая циклопическая кладка весьма характерна для традиций мегалитического строительства и чрезвычайно прочна — несмотря на все усилия всеразрушающего времени, сегодня на Сардинии сохранилось около 7000 нурагов. Строительство нурагов закончилось в конце X столетия до н. э. — приблизительно в то же время, когда угасла «цивилизация башен» на Корсике.

Ещё один крупный средиземноморский остров, Сицилия, был населен уже около 8000 года до н. э. Наскальные рисунки, найденные в пещере Аддаура на склоне горы Пел-легрино недалеко от Палермо, свидетельствуют, что местная неолитическая культура была весьма подобна той, что существовала в эту пору в Центральной и Западной Европе. Интенсивное заселение Сицилии началось приблизительно с 5000 года до н. э., когда на остров пришла волна иммигрантов из Северной Африки (по другой версии, с Иберийского полуострова) — сиканов. Их первые поселения располагались в юго-восточной части острова, к востоку от реки Гела.

К сиканам вскоре добавились сикулы, переправившиеся через Мессинский пролив с Аппенинского полуострова. Несмотря на различия в географическом происхождении этих двух племенных групп, обе они, как считают, принадлежали к общей ливийско-иберийской группе. По имени сикулов (Siculi) Сицилия получила свое современное название.

Прибытие сикулов, поселившихся на западном и юго-западном побережье острова, отодвинуло сиканские поселения во внутренние северные и северо-западные районы острова.

Около 3000 года до н. э. на острове процветала халколитическая культура Стентинелло, использовавшая медь и занимавшаяся сельским хозяйством. В этот же период третья племенная группа, элимы, начала селитеся в западной части Сицилии. Элимы пришли на Сицилию по одной версии — с Иберийского полуострова или Балеарских островов, по другой — из Восточного Средиземноморья. Их культура имела близость с раннефиникийской и раннегипетской культурами. Как бы то ни было, исследователи отмечают много общих черт у трех народов, населявших в древности Сицилию. К числу немногочисленных памятников, оставленных ими, относится мегалитический «храм Дианы» в Чефалу — вероятно, сиканского происхождения.

Настоящий загадкой для учёных является лежащий к югу от Сицилии остров Мальта, окруженный несколькими островками поменьше. Этот архипелаг — осколок холмистой суши без рек, озёр и лесов — давно стал культурно-исторической сенсацией. Здесь обнаружены самые древние в мире храмы — следы одной из самых таинственных в истории человечества цивилизаций. Возможно, именно они, эти люди, и являются ключом к тайне первых европейцев…

Сегодня перед каждым приезжим, выходящим из здания международного аэропорта на Мальте, предстает довольно освоенный и иссушенный пейзаж. Но 7000 лет назад, когда первая волна переселенцев преодолела те 80 километров, что отделяют Мальту от Сицилии, это была девственная, покрытая пышной растительностью земля. Голый и открытый ветру известняк, характерный для мальтийского пейзажа сегодня, был в ту пору укрыт плотным слоем плодородной почвы и обильным подлеском. Острова были лесистыми, земля — невозделанной, а море изобиловало рыбой всех видов. Бесстрашные первооткрыватели, высадившиеся около 5200 года до н. э. (эта дата была определена радиоуглеродным методом и уточнена с помощью дендрохронологии) на главных островах Мальтийского архипелага — Мальта и Гоцо, — привезли с собой рогатый скот, овец, коз и свиней (это говорит о том, что их лодки или плоты обладали немалыми размерами и грузоподъемностью). Они также привезли с собой семена пшеницы и ячменя, чтобы высеять их на новой земле, где они и их потомки могли начать новый цикл созидания.

Что это были за люди? На этот вопрос пока нет точного ответа. Можно только предполагать, опираясь на всю совокупность уже известных нам фактов, что это были все те же иберо-ливийцы, возможно, пришедшие сюда непосредственно с Севера Африки.

Сегодня Мальта — одно из наиболее плотно населенных мест в Европе. Но в доисторические времена население острова не превышало 10 000 человек. Поначалу они жили в пещерах, где археологами было раскопано много черепков, схожих с керамикой культуры Стентинелло на Сицилии. В этих пещерах найдены орудия труда, сделанные из кремня и вулканического стекла — обсидиана. Они явно привозные — на Мальте ничего подобного нет.

Некоторое время спустя люди покинули пещеры и стали строить наземные жилища. Археологи обнаружили несколько следов их поселений, где было найдено много обугленных семян ячменя, пшеницы-эммера и чечевицы.

Древняя история островов Мальты и Гоцо буквально написана в камне. Хотя в это время повсюду в Средиземноморье уже широко применялась медь, жители островов меди не знали и не пользовались ею (есть даже гипотеза, что они не применяли металлы по религиозным соображениям). Так что их культура была все еще, строго говоря, неолитической. Однако эти люди отнюдь не были изолированы от остального мира! Наоборот, они имели обширные торговые связи. Так как их острова сложены целиком из известняка, то они остро нуждались в твердом камне, из которого делали свои инструменты. Кремень на Мальту доставлялся из Сицилии, черное вулканическое стекло (обсидиан) — с островов Липа-ри и Пантеллерия, а высоко ценившиеся диоритовые топоры привозили из Италии, за сотни километров к северу.

Этими каменными инструментами жители древней Мальты создали настоящее чудо — огромные мегалитические храмы, превосходящие по своим размерам все, что до того времени было построено в Европе, а возможно — и во всем тогдашнем мире. Более 5500 лет назад, за тысячу лет до пирамиды Хеопса, здешние островитяне умели возводить и возводили колоссальные постройки, поражающие своими размерами до сих пор. Эти храмы, как кажется на первый взгляд, сооружены в «неправильном» месте — в стороне от торных дорог истории, вдали от долины Нила и Месопотамии, и в «неправильное» время — в доисторическом прошлом, когда люди, как предполагается, были слишком примитивны, чтобы строить такие чудеса. Поэтому археологи долгое время предполагали, что эти мальтийские храмы сравнительно поздние, а их строители заимствовали идеи и методы из каких-то более «продвинутых» центров культуры типа Апеннинского полуострова или Греции. Но когда радиоуглеродный метод показал истинный возраст мальтийских храмов, стало ясно, что самый древний в мире комплекс монументальной каменной архитектуры создан не в Древнем Египте или Месопотамии, а на Мальте. Этот факт опрокинул многие бытовавшие ранее представления о развитии человеческой цивилизации. А период, в который сооружались мегалитические храмы Мальты (середина IV — конец III тыс. до н. э.), получил в истории острова название «эпохи храмовых строителей».

Всего на Мальте и Гоцо к сегодняшнему дню обнаружены остатки 23 храмов. Все они построены из местного известняка, а точнее, из двух его разновидностей: относительно твердого кораллового известняка и более мягкого глобигеринового. На протяжении последних столетий мальтийские крестьяне, нуждавшиеся в камне для своих собственных целей, без зазрения совести разбирали древние храмы на строительный материал, так что сегодня большинство построек представляют собой груды развалин: беспорядочно разбросанные глыбы камня, разрушенные остатки стен и оград. Но даже эти руины впечатляют и заставляют задуматься о трудолюбии и упорстве доисторических строителей, сооружавших эти величественные памятники своим неведомым богам.

Только четыре храма дошли до нашего времени сравнительно неповрежденными — Джгантия, Хагар Квим, Мнайдра и Таршьен. Самый древний из них, Джгантия (его название в переводе означает «Башня Гиганта»), расположен в центре острова Гоцо. Он был построен около 3600 года до н. э. — за пять столетий перед тем, как в Египте воцарилась I династия фараонов. Согласно местной легенде, храм Джгантия был построен жившей когда-то на острове расой людей-гигантов. По одной версии этой легенды, колоссальные глыбы, из которых сооружен храм, носила женщина-гигантесса с младенцем за спиной. Она питалась волшебными бобами, увеличивавшими её и без того непомерную силу.

Комплекс Джгантия — это, собственно говоря, не один храм, а два, построенных рядом. Больший из них является и более ранним. Этот храм, занимающий южную часть священного участка, обращен фасадом на юго-восток — так же, как и большинство позднейших мегалитических храмов на Мальте. Даже сегодня сохранившаяся левая сторона фасада достигает 6 м в высоту, но каждому понятно, что первоначально храм был еще более высок.

В отличие от более поздних храмов Мальты, Большой храм Джгантии построен с частичным использованием циклопического стиля каменной кладки — громадные камни держатся лишь за счет собственного веса. Термин «циклопический» происходит от древнегреческих построек подобного типа, которые, как утверждает легенда, были сооружены гигантом Циклопом. Перед храмом устроена полукруглая открытая площадка, где собирались приходившие в храм люди. Здесь сохранились вертикально стоящие камни с отверстиями, к которым, как полагают, привязывали жертвенных животных в ожидании, пока жрецы не введут их в святилище, чтобы возложить на алтари. Слева от входа — каменная плита с высеченным в ней углублением. В прежние времена оно, видимо, заполнялось водой, и входящие в святая святых предварительно омывали здесь ноги.

Храм Джгантия на острове Гоцо

Вход в святилище обрамляют большие вертикальные камни (ортостаты). Судя по всему, никаких дверей здесь не было, но последняя пара ортостатов имеет отверстия, в которые вставлялись поперечные деревянные брусья. На них, вероятно, вешался занавес из кожи или ткани, отгораживавший святилище от внешнего мира.

План святилища выглядит как «трилистник» и состоит из пяти полукруглых апсид, в каждую из которых можно попасть из коридора, протянувшегося от входа до задней части храма. По две апсиды расположены на каждой стороне этого прохода, и одна — в конце. В первой из апсид слева сохранились следы красной штукатурки, некогда украшавшей интерьер святилища.

Пара внутренних апсид больше, чем внешние: каждая из них имеет протяженность 23,5 м. В левой апсиде можно видеть уцелевший практически в первозданном виде алтарь (чтобы укрепить его, алтарь пришлось частично реставрировать). Ниши, где стояли статуи ныне забытых древних божеств, теперь стоят пустыми. А на полу в пределах всего комплекса имеется множество углублений — отверстия для возлияний. Эти отверстия служили вместилищами крови жертвенных животных.

Но самая поразительная особенность Джгантии — это ограда, которая окружает участок, на котором стоят оба храма. Глядя на эту стену, поневоле поверишь, что святилище было построено гигантами. Некоторые из камней, вертикально стоящих в ограде, достигают 5,5 м в длину и весят 50 тонн! Кажется невероятным, что «примитивное» сообщество людей, в сущности, живших в каменном веке, могло установить мегалиты такого масштаба. Для примера: когда несколько лет назад в храме Мнайдра велись реставрационные работы, то потребовался подъёмный кран, чтобы переместить некоторые из подобных камней. Как же управлялись с такими махинами доисторические инженеры?

Исследователи отчасти разгадали эту тайну. Судя по всему, островитяне сперва выкапывали «хитрые» ямы: одна их сторона была вертикальной, а противоположная — наклонной. Затем котлован укрепляли с вертикальной стороны бревнами, чтобы земляные стенки не осыпались. К наклонной стороне на роликах подводили каменные блоки и спускали их в яму, одновременно рычагами поддерживая верхний конец. Затем с помощью тросов камень устанавливали в нужное положение и фиксировали, засыпая и утрамбовывая яму. Но установка гигантских вертикальных блоков — не предел возможностей храмовых строителей.

Ряд исследователей предполагает, что все храмы первоначально имели каменные крыши. Было бы абсурдом думать, что строители, вложившие так много усилий и изобретательности в сооружение массивных каменных стен, отказались бы от последнего препятствия и покрыли свои великолепные постройки каким-нибудь убогим тростником или соломой. Подтверждением гипотезы о том, что храмы были перекрыты массивными каменными плитами, являются найденные при раскопках маленькие модели зданий с крышами, сделанными из камня. А на одной из стен храма Мнайдра сохранилось рельефное изображение некоей постройки (храма?), перекрытого каменной крышей. По поводу способов, какими пользовались храмовые строители, чтобы втащить наверх громадные плиты, еще ведутся горячие споры. Были ли крыши храмов сделаны целиком из камня или были комбинированными — из камня и дерева — тоже неясно, но есть надежда, что будущие исследования решат эту тайну.

Для транспортировки блоков храмовые строители, помимо роликов, нередко использовали и другой, более остроумный метод. Дело в том, что огромные каменные плиты можно перемещать на деревянных роликах только по прямым линиям. Однако в Джгантии и возле других храмов было найдено множество сферических камней. Они использовались вместо роликов. С их помощью можно было маневрировать блоками в любом направлении. Чтобы достичь более тесной связи, в блоках вытесывались полукруглые углубления, в которые помещались сферические камни. Такое искусственное углубление, например, можно сегодня видеть на поверхности большого вертикального камня, вставленного во внешнюю стену храма Хагар Квим на Мальте.

Хагар Квим — наиболее крупный храмовый комплекс. Это объясняется тем, что за время существования храма он неоднократно расширялся, «разрастаясь» за счет дополнительных сооружений и пристроек. Хагар Квим — это еще и наиболее хорошо сохранившийся из храмов Мальты. Здесь мы находим множество тех же основных архитектурных особенностей, знакомых нам по Джгантии. Обнесенный каменной стеной двор перед входом в святилище достаточно просторен, чтобы на нем могли собираться несколько сотен людей. Небольшие, ныне полуразрушенные каменные постройки, входящие в состав комплекса, с одинаковым успехом могли являться жилищами жрецов и хлевами для содержания жертвенных животных. Каменные алтари, жертвенные ниши, ортостаты с отверстиями для балок, отверстия для возлияний и камни, к которым привязывали скот, — все указывают на то, что здесь проводились церемонии подобные тем, которые имели место в Джгантии.

Храмовый комплекс Таршьен, еще более сложный, чем Хагар Квим, — вершина творчества мальтийских архитекторов каменного века. Это фактически три храма в одном. Хотя Таршьен сохранился до наших дней гораздо хуже, чем Джгантия и Хагар Квим, его руины все еще производят внушительное впечатление. Множество открытий, сделанных археологами в Таршьене, отчасти дают нам ключ к пониманию иконографии и ритуалов древних обитателей Мальты. Перед каждым, кто вступает в третий, последний из храмов Таршьена, вырастает апсида, в которой сохранилась нижняя часть колоссальной статуи богини. Ее оригинал ныне хранится в Национальном Музее в столице Мальты Ла-Валетте, а в храме установлена ее точная копия. Уцелевшая часть статуи состоит из нижней части плиссированной юбки, из-под которой видны босые ноги богини. Вся статуя, по оценкам исследователей, достигала около 2,7 м в высоту.

Рядом с этим колоссом возвышается каменный алтарь, прихотливо украшенный спиральными орнаментами. В передней части алтаря внизу имеется отверстие, которое было плотно забито камнем. Когда археологи расчистили его, то нашли многочисленные кости и рога животных и кремневый нож для жертвоприношений — последние являлись важным элементом в религии народа храмовых строителей. Другие артефакты позволяют судить о замечательном искусстве этих доисторических каменщиков. Так, в одной из апсид Таршьена сохранилась каменная чаша, достигающая одного метра в высоту и одного метра в ширину. Она была целиком вырезана из единого блока камня. Многочисленные алтари, вырезанные в камне изображения животных и спиралей, остатки жертвенников — все указывает на сложный комплекс религиозных верований древних мальтийцев.

Святилище в Таршьене, Мальта

Исследователи давно обратили внимание на ряд особенностей мальтийских мегалитических храмов. Несомненно, что их строители весьма тщательно выбирали место для закладки будущего храма. При этом их выбор основывался не только на практических соображениях. Архитектуру они воспринимали как часть природы, не антагонистичную ей. Похоже, что храмовые строители обладали глубоким внутренним, инстинктивным чувством места. Вероятно, они былк уверены, что воспринимают «тонкие энергии земли». Ближайшей аналогией этому может служить система древней китайской геомантии «фэн-шуй», которая придает большое значение ориентации зданий и даже комнат и мебели в них, с тем чтобы они согласовались с «энергиями земли». Даже сегодня множество общественных зданий в Гонконге построены в соответствии с принципами «фэн-шуй».

Храмовые строители Мальты не только аккуратно вписывали свои циклопические постройки в окружающий пейзаж, но и «привязывали» их к небесам. Так, согласно некоторым исследованиям, храм Мнайдра непосредственно связан с днями летнего и зимнего солнцестояний и летнего и зимнего равноденствий. В дни солнцестояний лучи солнца падают прямо на главный алтарь святилища.

Один из ведущих мальтийских археологов Темисгоклес Зам-мит убежден, что пять отверстий на фасаде храма Таршьен изображают некое созвездие: ведь храмовые строители первоначально были мореплавателями и умели ориентироваться в море по звездам. Если это так, то нас не должно удивлять, что они попытались выразить этим свои познания и в архитектуре.

Подобно многим другим древним культурам, доисторические жители Мальты проводили четкое различие между своими собственными жилищами и храмами — обителями богов. Сооружая храмы для богов, они строили их для вечности, в то время как свои дома они, точно так же как и древние египтяне, строили из недолговечных материалов. А наиболее великолепные и таинственные свои сооружения храмовые строители Мальты создавали не на земле, а глубоко под землей. В толще известняковых скал они вырубали длинные спиральные коридоры, запуганные переходы и громадные искусственные пещеры, призванные служить обиталищем мёртвых…

Из подземных сооружений Мальты наиболее знаменит великолепный гипогей[34] Хал-Сафлиени, расположенный неподалеку от храма Таршьен. В 1902 году его случайно обнаружили рабочие, сооружавшие шахту для водной цистерны. Они сразу поняли, что перед ними весьма древнее сооружение, но долго не сообщали о своем открытии властям и в течение некоторого времени использовали искусственную пещеру в качестве свалки строительного мусора. Однако тайна не могла сохраняться долго, и вскоре археологи приступили к исследованиям гипогея.

Гипогей Хал-Сафлиени — это своеобразное «зеркальное отражение» расположенных на поверхности мегалитических храмов, опрокинутое вниз, к центру земли. Здесь тоже есть главный зал и «святая святых», где все устроено точно так же, как и наверху, вплоть до отверстий для возлияний. Однако это был не храм, а настоящий «дом мертвых»: судя по всему, здесь на протяжении многих столетий функционировал общинный могильник. По мере его разрастания строители вырубали все новые и новые коридоры и гроты, в которых древние обитатели Мальты хоронили своих мертвых. В итоге общая площадь подземных сооружений составила 480 кв. м. По расчетам уже упоминавшегося Темистоклеса Заммита, здесь в доисторические времена были погребены останки 6–7 тыс. человек.

Извилистые туннели и залы располагаются в три яруса, уходя глубоко под землю. С невероятным терпением создатели гипогея вырубили и подняли на поверхность бесчисленные тонны камня. Используя только простые ручные инструменты и кирки, сделанные их камня, рога и кости, они, в результате их хорошего знания свойств скалы, достигали невозможного. Очевидно, строители использовали естественные трещины в камне. Отыскав их, они методично углубляли и расширяли трещину, пока целые секции скалы не обрушивались. Потом поверхность аккуратно выравнивалась.

Гипогей как нельзя лучше иллюстрирует склонность храмовых строителей Мальты к кривым линиям. Полы здесь плавно перетекают в стены, которые, в свою очередь, так же плавно переходят в потолок. Фактически весь комплекс выгладит как огромная замысловатая спираль. Кое-где на стенах сохранились слабые следы росписи красной охрой. Один из таких «расписных» залов, носящих название «зал Оракула», по всей видимости, служил для каких-то особых церемоний. И без того отличающийся хорошим резонансом, этот зал дополнительно «усилен» специальной нишей-резонатором, высеченной в скале. Звук человеческого голоса разносится отсюда едва ли не по всему гипогею, сопровождаемый странным эхом.

Покинув зал Оракула и углубившись в лабиринт налево от главного прохода, посетитель гипогея наткнется на вырубленный в скале колодец двухметровой глубины, с изъеденным эрозией дном. Этот колодец сегодня носит два названия, каждое из которых отражает его вероятную функция. Одни называют его «Яма милостыни» и полагают, что сюда в древние времена бросались различные пожертвования. Другие именуют колодец «Змеиной ямой» и считают, что здесь некогда содержались ядовитые змеи, чей яд обладал галлюциногенными свойствами и использовался в ритуалах.

Объединенная экспедиция мальтийских и британских археологов вела раскопки и в другом подземном могильнике, расположенном на острове Гоцо, близ храма Джгантия. Возраст могильника составляет около 6000 лет. Этот комплекс сохранился хуже, чем гипогей Хал-Сафлиени. Вероятно, он начал страдать от эрозии (а возможно, и от землетрясений) еще в период использования. Здесь в искусственных гротах ученые нашли беспорядочно лежащие остатки сотен — а возможно, тысяч — скелетов. Многие из археологов считают, что подобные подземные могильники располагались возле всех храмов Мальты, и вполне возможно, прямо под улицами современных городов и поселков таятся пока неизвестные нам подземные святилища, которые всё ещё ждут своих первооткрывателей.

Эпоха храмовых строителей оставила на Мальте и Гоцо, без сомнения, выдающиеся памятники. Недаром в наши дни ЮНЕСКО внесло мегалитические храмы Мальты в список Всемирного культурного наследия.

В облике храмов нет ничего случайного. Они строились на протяжении почти тысячи лет, но всюду мы видим одни и те же архитектурные особенности и символы, повторяющиеся снова и снова — даже в подземных залах, и это говорит о том, что на протяжении всего времени существования этой загадочной цивилизации картина мира у древних обитателей Мальты оставалась неизменной. Каждый из храмов четко делится на внешнюю и внутреннюю зоны: первая предназначалась для обыкновенных прихожан, а вторая представляла собой «святая святых», куда доступ посторонним был ограничен. Здесь, в святилище, жрецы в соответствии с одним им известными ритуалами приносили жертвы богам и богиням, которым поклонялся народ храмовых строителей. Судя по всем признакам, этот народ обладал последовательной и хорошо организованной системой религиозного мировоззрения.

Какие божества входили в пантеон древних мальтийцев? В точности это неизвестно, но несомненно, что первенствовала среди них средиземноморская Великая богиня, богиня-мать, покровительница земледелия. Об этом свидетельствуют многочисленные находки женских статуэток, отличающихся характерными пышными формами и напоминающих «палеолитических венер». Чаще всего они изображены в сидячей позе, хотя встречаются и стоячие. Одни сделаны из известняка, другие — из терракоты. Существует гипотеза, что весь Мальтийский архипелаг в эпоху храмовых строителей был неким общесредиземноморским сакральным центром, обиталищем Великой богини и её жриц.

Мы уже видели, что один и тот же план «трилистника», впервые использованный в Джгантии, в дальнейшем был повторен в более поздних храмах. Храмовые строители Мальты вообще, судя по всему, были склонны придерживаться кривой линии. Полукруглые апсиды, изгибы коридоров, часто повторяющийся мотив спирали, извилистый лабиринт подземных ходов — все это очень отличается от привычной нам традиции. Прямая линия в пространстве, прямая линия как символ линейности и необратимости времени присущи нашему современному видению мира, и в этом наши традиции имеют много общего с древнеегипетской культурой и архитектурой, которая была также основана на прямой линии. Но храмовые строители Мальты, судя по всему, имели другой взгляд на мир: изогнутая линия отражала их веру в цикличность времени, что в символической форме отображалось в виде спирали. И это представление о том, что время циклично, так характерно для цивилизаций, основой которых является земледелие!

Хотя мальтийские храмы были прежде всего домами молитв и жертвоприношений, этим их функции, вероятно, не исчерпывались. Они, возможно, являлись также административными центрами, рынками и даже больницам. Они были главными центрами жизни общины, и духовными и экономическими. И без сомнения, жречество этих храмов играло важную роль в жизни древних мальтийцев. Возможно, что, как и в других раннеземледельческих цивилизациях, все общество храмовых строителей делилось на жречество и простых общинников. Во всяком случае, здесь не было никаких военных вождей, и вообще цивилизация Древней Мальты была удивительно мирной: археологи до сих пор не нашли никаких предметов вооружения или следов военных столкновений, относящихся к эпохе храмовых строителей. Вместе с тем постройка громадных сооружений требовала определенной общественной организации, и это свидетельствует о наличии у древних мальтийцев относительно развитой и упорядоченной системы общественных отношений.

Некоторые из статуй, найденных в мальтийских храмах, имеют весьма необычную особенность — у них были сменные головы. Почему? По мнению мальтийского археолога Тони Бонанно, наиболее вероятное объяснение — это то, что новая голова водворялась на место каждый раз, когда в должность вступал новый первосвященник (или священнослужительница). Намного позже подобную систему использовали римляне.

Конец эпохи храмовых строителей имеет довольно точно обозначенную дату — 2300 год до н. э. Цивилизация, создавшая блистательные памятники культуры, исчезает внезапно и необъяснимо. В наше время было выдвинуто множество теорий, объясняющих эту загадку, но ни одну из них нельзя считать вполне убедительной. Археологи не нашли никаких твердых свидетельств того, что цивилизация храмовых строителей погибла в результате природной катастрофы. Исследования многочисленных человеческих скелетов, найденных на островах, показали отсутствие каких-либо признаков эпидемии. Гипотеза о том, что мирные мальтийские земледельцы пали жертвой воинственных соседей, высадившихся на островах, также не нашла подтверждения: новые переселенцы, появившиеся на Мальте в конце бронзового века, застали здесь уже опустевшие и заброшенные постройки.

Вполне возможно, что храмовые строители за более чем тысячелетие хозяйствования попросту истощили ресурсы островов. Вырубка лесов, экстенсивное земледелие привели к тому, что урожаи стали катастрофически уменьшаться. Оказавшись на грани социального краха, храмовые строители были вынуждены сняться с насиженных мест и покинуть острова. Но мы не знаем, куда они ушли. Высказывалось мнение, что храмовые строители отплыли на Сардинию, но на этом острове нет ничего, что напоминало бы о них. Возможно, они ушли в Северную Африку или поплыли куда-то на запад. Но нигде на побережье Средиземного моря нет явных следов их пребывания, хотя бы короткого. А ведь эти люди, судя по оставленным ими на Мальте постройкам, обладали недюжинными навыками строительства! Почему же, уйдя с островов, они нигде больше не проявили себя?

Но независимо от их дальнейшей судьбы, эти люди оставили вечные памятники своего присутствия на мальтийском архипелаге. Их достижения напоминают нам, что намного раньше, чем тщеславие фараонов заставило египтян строить пирамиды, доиндоевропейские обитатели Европы уже сооружали монументальные каменные постройки, мало в чем уступающие пирамидам, а по сложности даже превосходящие их.

К востоку от Мальты лежит ещё одна загадка Древнего мира — овеянный легендами остров Крит. С конца III тысячелетия до н. э. он стал центром средиземноморской культурно-исторической общности. В это время на Крите складывается яркая и своеобразная цивилизация, получившая название минойской (крито-минойской).

На протяжении почти полутора тысячелетий Крит и Кикладские острова были единственным в Европе очагом государственности. В это время на просторах всей Европы — от Волги до Атлантического океана — распространяются производящие формы хозяйства, металлургия меди и бронзы, боевые топоры из полированного камня, шнуровая керамика, мегалитические сооружения. Роль передатчика культурной информации на север в это время играют Кавказ и Пиренейский полуостров, но решающее влияние на культурную интеграцию средиземноморских народов, как европейских, так и североафриканских и отчасти малоазийских, оказывает островная и полуостровная Эгенда, а точнее — крито-минойская цивилизация.

Начало минойского периода совпадает с началом бронзового века. Около 2600 года до н. э. на Крите закладываются основы культуры, в генезисе которой наряду с малоазийскими участвовали и явно североафриканские элементы — ливийские и нижнеегипетские. Замечательным памятником эгейско-африканских связей являются фрески Кносского дворца, на которых изображены такие характерные представители африканской флоры и фауны, как пальма, лотос, ливийский сильфий, гиппопотамы, зелёные и голубые мартышки и пр. Встречаются изображения негров и даже целого отряда чернокожих воинов под командой критского командира.

Дворец в Кноссе. По традиции его связывают с Лабиринтом легендарного Минотавра

Древние критяне и жители Кикладских островов были в то время лучшими мореходами на Средиземном море. Греки-ахейцы микенского периода именно от них восприняли искусство постройки морских весельно-парусных судов и управления ими в открытом море. Древнейшие греческие мифы заставляют предполагать, что минойские критяне заплывали и в Атлантику, может быть, достигая Канарских островов и берегов Западной Африки. В этот период критяне держали в своих руках всю торговлю с Тартесом, доставляя с Пиринейского полуострова в Египет и на Ближний Восток олово и бронзу. Бронзовый век на Крите начался около 2750 года до н. э., тогда как во всей Передней Азии этот металл оставался неизвестным приблизительно до 2050 года до н. э. В Египте бронза стала известна примерно с 2700 года до н. э., причем доставлять ее сюда могли только критские корабли.

К сожалению, мы не знаем, на каком языке говорили древние обитатели Крита и Кикладских островов. Многочисленные памятники минойской письменности, написанные так называемым письмом «Линейное А», до сих пор не расшифрованы, как не расшифрована и надпись на загадочном Фестском диске. Этот диск из обожженной глины, имеющий приблизительно пять дюймов в диаметре, найден в руинах минойского дворца в Фесте. Датируется Фестский диск приблизительно 1700 годом до н. э.

Фестский диск. Стороны А (слева) и В, прорисовка

На поверхности каждой стороны диска прорезаны спирали, а в них размещены группы символов, напоминающих иероглифы, которые выдавлены в глине специально сделанными инструментами-пинтадерами. Группы разделены линиями, пересекающими спираль; в каждую группу входит от 2 до 8 символов. Сторона А содержит 123 символа в 31 группе, сторона В имеет 119 символов в 30 группах. Многие из символов повторяются, как на стороне А, так и на стороне В.

Учёные десятилетиями бились, чтобы распутать тайну Фестского диска, но это оказывается невозможным по нескольким причинам. Имеется очень немного образцов этого вида иероглифического письма на Крите, нет никаких текстов, с которым его можно было бы сопоставить, и нет образцов для перекрестных ссылок. Количество гипотез, объясняющих происхождение Фестского диска, не поддается исчислению; наиболее любопытны из них те, что связывают миноискую культуру с древними мегалитическими культурами Англии и атлантического побережья Франции.

На Крите обнаружено также несколько тысяч табличек со знаками древнего линейного письма «А» и более позднего линейного письма «Б», относящегося к XV–XIV вв. до н. э. В 1950-х годах англичанин Майкл Вентрис расшифровал линейное письмо «Б» — оказалось, что эти тексты написаны на греческом языке критским слоговым письмом, не приспособленным для передачи звуков греческого языка. Это может означать только одно: в XV веке до нашей эры Критом правили говорившие на греческом языке чужеземцы. Что касается линейного письма «А», то попытки его расшифровки до сих пор не увенчались успехом. Пока ясно только одно: минойский язык не был индоевропейским. Корни его следует скорее всего искать на севере Африки. Стоит напомнить, что и памятники древнеберберской письменности до сих пор не расшифрованы — ни один из современных берберских языков нельзя связать с древнеливийским.

К середине II тысячелетия цивилизация минойского Крита достигла вершины расцвета; но с севера на Эгеиду и Ближний Восток надвигалась грозная опасность: к исторической жизни пробуждались индоевропейские народы. На северо-востоке Средиземноморья около середины II тысячелетия до н. э. появились их первые государства — Хетгйй в Малой Азии (середина XVII — конец XIII в.) и Микенское царство в Греции (его расцвет приходится на XIV–XIII вв.). С территории Южной Украины в Азию устремились древние иранские племена, распространившиеся вплоть до границ Китая. На Апеннинский полуостров переселились италики, на Балканы — греческие племена.

Греки-ахейцы, основавшие города Микены и Тиринф, застали на материковой Греции пеласгов — доиндоевропейский народ, который, как считают некоторые исследователи, имел североафриканское происхождение. Ахейцы быстро втянулись в орбиту мощной крито-минойской культуры. Микенское царство стало ее периферией. Но всё изменилось буквально в одно мгновение.

Произошло что-то ужасное. Крито-минойская цивилизация погибла в один миг. До основания были разрушены города, весь остров лежал в развалинах, был покрыт кровью и пеплом. После этого удара Крит уже не поднялся. Раскопки показали, что гибель критских городов явилась следствием какого-то мощного природного катаклизма. Катастрофа произошла около 1400 года до н. э. (с разницей плюс-минус пятьдесят лет). Эта дата вычислена приблизительно на основе данных, полученных при раскопках соответствующих культурных слоев на Крите, и последних упоминаний о Крите египтян времен Аменхотепа III (1401–1375 гг. до н. э.).

Ещё в 1939 году греческий археолог Спиридон Марина-тос высказал предположение о том, что главной причиной упадка и гибели минойской цивилизации стала редкая, гигантская по масштабам природная катастрофа. В 130 км к северу от Крита, в группе Кикладских островов, лежит маленький остров Тира (Санторин). Геологи уже давно установили, что в древности здесь произошли извержение вулкана, землетрясение, повлекшее за собой проникновение морской воды внутрь вулканического конуса, и, наконец, колоссальной силы взрыв самого Санторина, уничтоживший большую часть острова. Это случилось около середины II тысячелетия до н. э.

Разрушения коснулись не только Крита и Санторина. Вулканический пепел засыпал и все острова южной части Киклад, юг острова Родоса, распространился от Санторина в юго-восточном направлении на многие сотни километров. Раскопки американских археологов на острове Кос засвидетельствовали, что следы катастрофы дотянулись и сюда. Так, ученые раскопали здесь руины большого здания (22x17 м), несомненно, относящиеся к тем временам, когда произошло бедствие на Крите. Аналогичные свидетельства обнаружены на острове Родос. Найдены остатки разрушенного минойс-кого здания в Трианде. И везде одна и та же дата: середина XV века до н. э. Эту же дату дают анализы геологических проб, взятых с морского дна в ходе океанографических исследований в Восточном Средиземноморье. Все пробы содержат древний вулканический пепел, возраст которого составляет 250 веков. Слой этого пепла обнаруживается даже в 700 км от Тиры-Санторина.

В результате взрыва вулкана пострадала значительная часть Эгейского архипелага, включая остров Крит. Мощная волна-цунами, вызванная взрывом, Произвела ужасающие опустошения во всех бухтах и гаванях минойской державы и уничтожила критский флот. И тогда на ослабленную страну с материка двинулись полчища иноземных завоевателей — греков-ахейцев. Они нанесли решающий удар критской культуре…

Дворцы и скульптуры, фрески и украшения, вся блестящая материальная культура, созданная крито-минойской цивилизацией, дважды сыграла огромную роль в формировании европейской и мировой культуры.

В первый раз — в период своего расцвета, когда она стала началом, основой многого из того, что и поныне дорого всем нам, передав свои знания и искусство пришедшей ей на смену древнегреческой, эллинской, цивилизации.

Второй раз — когда археологи извлекли на свет погребенные веками и, казалось, навсегда забытые следы этой культуры, и «не помнящее родства» человечество было внезапно потрясено высоким совершенством заново открытой древней цивилизации и как будто стало припоминать свою кровную связь с ней, то называя «парижанками» пленительных критянских женщин, изображенных на стенах Кносского дворца, то сопоставляя все лабиринты мира с Лабиринтом Минотавра…

Гибель крито-минойской цивилизации совпала по времени с новой волной переселения индоевропейских народов. В XIII–XII вв. до н. э. Ближний Восток потрясали неслыханные по своим масштабам события. Одна за другой погибают дворцовые культуры Крита, Месопотамии и Ханаана. Рухнула империя хеттов; некогда могущественный Египет из последних сил отражал набеги варварских племен. Эгейский мир переживал период бурных исторических перемен; пало множество малоазийских городов, включая Трою, один за другим погибали города ахейцев в Аттике, и много лет понадобилось для того, чтобы в Грецию вернулся относительный мир.

Хотя причин этих поистине революционных потрясений было несколько и не все пока ясно в этом калейдоскопе событий, одним из главных факторов стали миграции так называемых народов моря. Эти миграции связаны с несколькими волнами переселения народов, в XIII столетии до н. э. двинувшихся из Эгеиды на юг и юго-восток и в итоге полностью видоизменивших ситуацию в Малой Азии и на Ближнем Востоке. А вскоре волна этих завоеваний докатилась и до Египта.

Египетские источники сообщают о двух крупных нападениях на Египет конфедерации народов, за которыми в исторической науке закрепилось название «народов моря». Сами египтяне этот термин не используют. Они описывают вторгшихся в Дельту Нила захватчиков как конфедерацию племен, «иностранцев с моря», приходивших из «северных стран» или с «островов моря» (имеется в виду Средиземное море).

Первое вторжение народов моря (в союзе с ливийцами) имело место на пятом году царствования фараона XIX династии Мернептаха (1224–1214 гг. до н. э.). Об этом повествуют тексты, высеченные на стене храма Амона в Карнаке и текст стелы из заупокойного храма Мернептаха (так называемая Израильская стела). Мернептах успешно отразил нападение «народов моря» и их союзников, убив 6000 и изгнав остальных.

В текстах Карнака называются пять народов, принимавших участие в этом нашествии:

1. A-qi-ya-wa-sa (A-qi-wa-sa) — акиваша.

2. Ta-ru-sa (Tw-rw-s’/ Tw-ry-s’) — турша.

3. Rw-ku (Rw-kw) — рукка/лукка.

4. Sa-ra-d-n (Sa-ar-di-na) — сарды, шардана.

5. Sa-k(a) — ru-su (S'-г — rw-s) — шеклеш, шекелеша.

По мнению большинства исследователей, народ «акиваша» — это гомеровские греки-ахейцы. «Турша» — это либо троянцы, либо этруски (тирсены, туски); существует гипотеза, что троянцы — это и есть этруски, следовательно, речь здесь идет об одном и том же народе. Народ «лукка» — это ликийцы, обитатели юго-западной Анатолии (Малая Азия). Сарды, или шардана — уже знакомые нам жители Сардинии, строители нурагов. «Шеклеш» — это сикулы, обитатели Сицилии (Сикелии).

Второе нападение «народов моря», на этот раз одновременно с суши и с моря, произошло в восьмой год (ок. 1175 до н. э.) царствования фараона Рамсеса III (1182–1151 гг. до н. э.). К этому времени «народы моря» уже, вероятно, захватили сирийские города Угарит и Алалах. Чтобы отразить вторжение, Рамсес III использовал военные корабли, войска и колесницы. Разгром «народов моря» был полным. Рамсес III хвалился, что он не только победил и рассеял «народы моря», но и заставил их покориться египетскому владыке. Смилостивившись над побежденными, фараон поселил остатки «народов моря» в палестинских крепостях с тем, чтобы они охраняли северные границы Египта. Впрочем, некоторые исследователи полагают, что все могло быть как раз наоборот: потерпев поражение, «народы моря» отошли в Палестину и заняли её, ликвидировав египетское господство в этой области. Воспрепятствовать этому Рамсес III был не в состоянии.

Битва египтян с «народами моря»

Как бы то ни было, победа в дельте Нила защитила Египет от вторжений с севера, но не смогла воспрепятствовать коварному проникновению ливийских (берберских) народов с запада. Результат нападения «народов моря» стал бедственен для Египта: страна погрузилась в своего рода «темные века».

Тексты, посвященные победе Рамсеса III над «народами моря», проиллюстрированные рельефными изображениями сцен сражения, высечены на одном из пилонов храма Мединет-Абу близ Фив. В этих текстах, наряду с уже известными, упоминаются и другие «народы моря»:

1. Ре-га-sa-ta (Pw-r-s-ty) — пелесет.

2. Tjikar (T-k-k[35] — чикар.

3. Sa-k (a) — ru-su — шеклеш.

4. Danuna (D-y-n-yw-n) — дануна, дана.

5. Wasasa (W-s-s) — вашаша.

Первые в списке — это хорошо известные по Библии филистимляне; вторые — чакалы, жившие на Кипре в конце XIII столетия до Р.Х., а позже, согласно египетскому документу XII–XI вв. до Р.Х., переселившиеся на Палестинское побережье в Доре, к югу от горы Кармил. Третий народ, шеклеш — сикулы, уже известен нам по списку Мернегггаха; это единственный из «народов моря», который упомянут в обоих записях. Четвертыми в списке идут знакомые по поэмам Гомера греки-данайцы, пятыми — вашаша, предположительно, малоазийский народ критского происхождения; возможно, речь идет о карийцах, жителях западной Анатолии.

Помимо храма Мединет-Абу, о нападении «народов моря» при Рамсесе III упоминается и в так называемом Большом папирусе Харриса и в списке храмовых доходов, полученных в царствование Рамсеса III (1184–1153).[36]

Письменные источники и изображения на египетских рельефах свидетельствуют о том, что «народы моря» прибыли в Египет вместе с семействами, со скотом и имуществом, погруженном на корабли и в запряженные волами телеги. Следовательно, эти нападения были явной попыткой насильственного захвата чужих земель с тем, чтобы поселиться на них. Все указывает на то, что «народы моря» стремились не просто к грабежу — они планировали осваивать области, которые собирались завоевать. Подобное поведение могло быть вызвано результатом крупномасштабного голода на «островах моря». Действительно, в XIII и XII столетиях до н. э. в северном и восточном Средиземноморье зафиксирован ряд больших неурожаев. Эта катастрофа даже вынудила фараона Мернептаха послать зерно пораженным голодом хеттам (уже находившимся в упадке). Возможно, именно голод вызывал масштабные перемещения народов через Анатолию и Левант в Сиро-Палестину и Египет.

Все «народы моря», судя по всему, были хорошо знакомы египтянам и раньше. Египтяне, несомненно, знали и то, что эти народы связаны между собой географически и отчасти политически (какими-то союзническими обязательствами?) и пришли в дельту Нила с севера — с островов Эгейского моря и Малой Азии.

О том, что «народы моря» не были неизвестны египтянам, свидетельствуют и два более ранних источника: египетский список союзников хеттского царя, противостоявших фараону Рамсесу II (1279–1213) в битве при Кадете (1285 г. до Р.Х.), и хеттский документ, перечисляющий народы, входившие в лигу Аххиява (Западная Анатолия), войска которой нападали на империю хеттов. Яблоком раздора служили западные области Малой Азии и остров Кипр, причем борьба велась как на суше, так и на море. В итоге Аххиявский союз был около 1250 до Р.Х. разгромлен, а хетты ненадолго овладели Кипром.

В списке Рамесеса II названы следующие племена:

1. Pi-da-sa.

2. Da-ar-d (a) — an-ya.

3. Ma-sa.

4. Qa-r (a) — qi-sa.

5. Ru-ka.

6. Arzawa.

Первое название связано с педасами (педасййцами) — жителями Мизии Троадской (к югу от Трои), второе — с дарданами (Троада), третье — с юго-западной Анатолией, четвертое — с Карией, пятое — с Ликией (Лукка), а шестое — со страной Арцава в юго-западной Анатолии. Интересно, что народы лукка (ликийцы), шардана (сардинцы) и пелесет (филистимляне) в египетском документе называются и в числе наемников, сражавшихся в войсках Рамсеса II в битве при Кадете.

Рельефы на стенах храма Мединет-Абу дают нам превосходные изображения этнического облика «народов моря», их одежды, вооружения, колесниц и кораблей. Эти изображения имеют много общего с описаниями эгейских народов в других источниках. Например, воины «народов моря» — высокие, стройные люди, живо напоминающие античных греков — на рельефах Мединет-Абу изображены в шлемах с плоским перьевым султаном, очень похожим на тот, что изображен на знаменитом Фестском диске.

Перьевой султан, согласно Геродоту, а также одному позднему ассирийскому тексту, является типичным для Карий и Ликии в эпоху бронзы. Позднее его переняли соседи карийцев. Такой тип плоского перьевого султана можно видеть на ассирийском рельефе, изображающем ионийских и карийских воинов, его носили и ликийские наемники во флоте Ксеркса. По свидетельству Геродота, «карийцы изобрели три вещи, которые впоследствии переняли у них эллины. Так, они научили эллинов прикреплять к своим шлемам султаны, изображать на щитах эмблемы и первыми стали приделывать ручки на щитах (до тех пор все народы носили щиты без ручек и пользовались ими с помощью кожаных перевязей, надевая их на шею и на левое плечо)» (Геродот, I, 171).

Гомер в «Илиаде» довольно подробно описывает различные типы шлемов, однако он не упоминает о шлемах с плоским перьевым султаном, которые носили «народы моря» или часть их. Зато изображение подобного султана можно видеть на керамической антропоидной урне, найденной при раскопках в Бет-Шине (Беф-Сане). На стене этого города, как известно по Библии (1-я Цар., 31, 10), филистимляне повесили обезглавленное тело Саула. Урна приблизительно может быть датирована 1040 годом до Р.Х. — временем царствования Саула. Подобные антропоидные урны были найдены и в других областях, на которое распространялось египетское владычество, в том числе в Ханаане и в самом Египте. Кроме того, плоский перьевой султан можно видеть на воинах «народов моря», изображенных на ларце из слоновой кости (XII в. до н. э.) и на печати с Кипра. Из всего сказанного вытекает, что плоский перьевой султан на шлеме — отличительная черта «народов моря», карийцев и филистимлян в частности.

Фестский диск, помимо перьевого султана, содержит и другие параллели, связывающие Крит и Анатолию. Среди пиктограмм на диске можно видеть некие сооружения, напоминающие ульи — вероятно, хижины. Эти ульеподобные хижины находят близкие аналоги в архитектуре ликийцев, живших на юго-западе Анатолии. Малоазийские аналоги имеет и тип лука, изображенного на Фестском диске. По всей видимости, критско-анатолийские связи играли важную роль в раннеминойский (до 2000 г. до Р.Х.) и среднеминойский (2000–1800 гг. до Р.Х.) периоды. Почти пять сотен лет отделяют фестский диск от рельефов в Мединет-Абу, что указывает на весьма давние связи между Критом и Анатолией.

Другое вооружение «народов моря», которое можно видеть на рельефах Мединет-Абу, — длинные, сужающиеся к концу мечи, копья, щиты и доспехи — находит близкие аналоги в тексте «Илиады». Несмотря на различия в деталях, вооружение ахейцев весьма близко вооружению филистимлян и шардана (сардинцев). Плиссированные «юбки», в которые облачены воины «народов моря», изображенные на рельефах Мединет-Абу, имеют анатолийское происхождение. Корабли «народов моря» и их характерный «горбатый» рогатый скот также явно происходят из Анатолии. Кстати, корабли «народов моря», изображенные на рельефах храма Мединет-Абу, схожи с аналогичными изображениями на Фестском диске и на микенской вазе, найденной на острове Скирос. Любопытно, что экипажи боевых колесниц «народов моря» состоят из трех человек, вооруженных копьями — это тоже малоазийская, а точнее, хеттская, традиция. На египетских колесницах имелось только по два воина.

Учёные находят множество других параллелей между «народами моря», изображёнными на рельефах Мединет-Абу, и микенскими греками-ахейцами и анатолийскими племенами. Из этого, конечно, нельзя сделать вполне однозначный вывод о том, что «народы моря» вышли непосредственно из Анатолии и Эгеиды — детали одежды и вооружения они могли перенять у анатолийцев, крито-минойцев и микенцев благодаря культурным контактам. Однако, несомненно, что «народы моря» имели много общего с крито-микенским миром и Анатолией, особенно ее западной и юго-западной частью. Большинство исследователей сегодня согласно с тем, что «народы моря» пришли в Египет из Эгеиды и Анатолии.

Изучение названий малоазийских племен в египетских и хеттских источниках показало, что различные группы «народов моря» могут быть связаны или с их прародиной, или по крайней мере с теми местностями, где они поселились в результате миграции. Мы уже говорили о том, что наименования акиваша («Ekwesh») и дана («Denen»), по всей видимости, можно отнести к грекам-ахейцам и грекам-данайцам, известным по «Илиаде». Народ «Lukka», возможно, происходил из Ликии (Анатолия), шардана («Sherden») — из Сардинии, а «пелесет» однозначно связывается с библейскими филистимлянами, по имени которых была названа Палестина. Шекелеша («Shekelesh») и турши («Teresh») могут быть связаны с жителями Сицилии и Этрурии.

Первоначально все эти параллели были установлены по данным этимологии и филологии, но в последние годы появились серьезные археологические свидетельства связей между западным и восточным Средиземноморье, существовавших в эпоху поздней бронзы.[37] Данные археологии свидетельствуют о том, что в конце бронзового века восточное Средиземноморьем вошло в контакт с несколькими культурными центрами на западе, и эта связь сохранялась даже после разрушений, которым подверглась материковая Греция, Анатолия и Левант. Мы уже знаем, что практически весь запад Средиземоморья был населен иберо-ливийцами, а из египетских текстов следует, что по крайней мере два из «народов моря» имели иберо-ливийское происхождение — шардана (сардинцы) и шекелеша (сикулы). По всей видимости, в крито-минойский период во всем Средиземноморье начала складываться некая культурная общность, объединенная цепью средиземноморских островов, стержнем которой являлся Крит. На ее крайнем полюсе находился «беро-ливийский Тартес, имевший тесные экономические связи с Британией и атлантическим побережьем Франции, на другом — легендарная Троя и древние доиндоевропейские культуры Малой Азии. По мнению австрийского ученого Д. Вёльфеля, все страны Средиземноморья, включая Северную Африку и Пиренейский полуостров, уже в эпоху неолита представляли собой тесно спаянное культурно-историческое единство с сильно развитыми этнокультурными связями. Кажется вероятным, что в это время на едином «евроафриканском» языке говорили в Иберии, Южной Франции, на Севере Африки и на юге Италии.

Катастрофа, вызванная взрывом вулкана Санторин, крах крито-минойской цивилизации, гибель Трои и движение индоевропейских народов, случившиеся в очень короткий исторический период, положили конец этой культурной общности. Потомки строителей мегалитов, оставивших на островах Средиземного моря колоссальные, до сих пор во многом загадочные сооружения, неожиданно покинули свои острова и были в буквальном смысле слова «рассеяны по лицу земли». «Доисторическая» иберо-ливийская Европа в одночасье прекратила свое существование, оставив, впрочем, после себя множество памятников столь выдающихся, что даже всемогущее время бессильно перед ними. Стоунхендж и мегалиты Британских островов, каменные ряды Карнака и Ле-Менека во Франции, Филитоса на Корсике, гигантские мегалитические храмы Мальты, талайоты Балеар и нураги Сар-Динии и, наконец, величественный Кносский дворец на Крите — наглядные тому свидетельства.

Примерно в середине II тысячелетия до н. э. в наскальном искусстве Сахары появляются изображения боевых колесниц, запряженных лошадьми. По рисункам на скалах их путь прослеживается от побережья Средиземного моря до верхней излучины Нигера. Рядом с колесницами на рисунках изображены люди, по облику, цвету кожи и одежде явно отличающиеся от всех типов местного населения. Это светлокожие, рослые воины, вооруженные мечами, копьями и дротиками, с круглыми щитами в руках. Своим обликом они напоминают воинов «народов моря», изображенных на египетских фресках. И они совсем не похожи на хорошо известных гиксосов, вторгшихся в Египет в 1200 году до н. э. и осевших в Киренаике. Одежды, оружие и доспехи, тип колесниц и, наконец, физический облик не оставляют сомнения, что это пришельцы из районов восточного Средиземноморья, а манеру изображения человеческих фигур в виде двух сходящихся вершинами треугольников можно отнести к эгейскому искусству второй половины II тысячелетия до н. э.

Наскальные изображения воинов на колесницах отмечают путь народа гарамантов в глубины Сахары

Если внимательно изучить наскальные рисунки Сахары, можно проследить некоторые маршруты, которыми «люди колесниц» уходили в глубь Сахары. Некоторые из них, растворяясь постепенно в местном населении, дошли до Нигера. А остальные?

Об обитателях Сахары, использовавших запряженные лошадьми боевые колесницы, сообщал еще древнегреческий историк Геродот. В античные времена этот народ назывался га-рамантами. О них писали Помпоний Мела и Сенека, Лукиан и Страбон, неизменно подчеркивавшие их воинственность. Римский историк Тацит описывает гарамантов «свирепым племенем, наводившим ужас на соседей». На протяжении более тысячи лет (ок. 900 г. до н. э. — 500 г. н. э.) конфедерация гарамантских племен оставалась главной доминирующий силой в Сахаре. Долгое время имя гарамантов служило синонимом южных рубежей римского мира, подобно тому, как имя пиктов символизировало его северные пределы.

«Гараманты — создатели первой в Сахаре городской цивилизации — это удивительный, во многом загадочный народ, который на заре истории стал живой связью между эгейско-средиземноморской Европой, берберской Северной Африкой и суданским поясом континента», — пишет Ю. М. Кобищанов. Долгое время о гарамантах было известно лишь по скудным письменным свидетельствам древних авторов, в результате чего за этим народом прочно закрепились эпитеты «таинственные, загадочные, непознанные». Центром страны гарамантов была сахарская область Феццан (на юге современной Ливии). В 1930-х годах итальянский археолог Капуто выявил здесь более 60 тысяч гарамантских погребений. В 1960-х годах суданский археолог Мохаммед Айюб вел раскопки гарамантской столицы Гарама (Герма, совр. Джерма), а английский археолог Чарльз Дэниел в 1968–1975 годах исследовал поселения Зинчекра и Саньят-Джебриль. Наконец, профессор Дэвид Маттингли в 1997–1998 годах повторно исследовал руины Гермы (Гарамы). Эти работы заложили основы наших сегодняшних знаний о гарамантской цивилизации и гарамантах.

Как установили современные учёные, основу этого этнически пестрого народа (или, по мнению А.Д. Дридзо, группы политически связанных между собой народов) составили ливийцы (берберы). Однако в нем ясно чувствуется присутствие эгейского компонента. Им скорее всего были «народы моря», а точнее, та их часть, которая после битвы в дельте Нила вынуждена была отступить в пески Сахары, заселяя оазисы и нагорья вдоль великих караванных дорог. «С течением времени эти скитальцы пересекли Сахару с севера на юг и на юго-запад и вышли к берегам оз. Чад и р. Нигер. Их продвижение в глубь Африки отмечает изображение колесниц, запряженных конями, причем характерный стиль изображений (так называемый критский или микенский галоп) неопровержимо свидетельствует об эгейском, в основном критском и элладском, происхождении народа гарамантов»[38] Ю.К. Поплинский склонен считать, что общность гарамантов образовалась именно благодаря «народам моря», а вернее, их смешению с местными берберскими племенами.[39] «Народы моря» значительно повлияли на антропологическую и языковую среду Северной Африки, оставив вполне определенные следы в культуре берберских народов.

Мы уже знаем, что среди «народов моря» были как греки (ахейцы и данайцы) и эгейцы (ликийцы), так и иберо-ливийцы — сарды и сикулы, а также критяне (др. — егип. «кефтиу»), имевшие отчасти североафриканское происхождение. Произошёл своеобразный «круговорот берберов в природе»: потомки выходцев из Северной Африки, сотни лет назад ушедших из Сахары в Европу, теперь снова вернулись на родину их предков. Впитавшие в себя иные культурные влияния, смешавшиеся со многими народами севера, они принесли в Сахару новую, более высокую культуру. Но говорили они скорее всего на том же самом протоберберском языке, что и коренные жители Сахары! Возможно, именно этим объясняется столь быстрая интеграция остатков эгейских «народов моря» в ливийско-берберскую языковую и культурную среду.

Ряд эгейских по происхождению элементов культуры подтверждает участие «народов моря» в этногенезе гарамантов. «Только участием в ее создании эгейыев, значительный приток которых в Северную Африку в последней трети II тысячелетия до н. э. связан с походами «народов моря», можно объяснить присутствие в культуре гарамантов таких экзотических для нее компонентов, как боевые колесницы, фоггары (подземные водопроводы типа персидско-туркменских кяризов), «двурогие» стелы, специфические восточносредиземноморские способы погребения покойников, огромные гарамантские некрополи, вооружение, особые неливийские типы одежды, города и т. п.», — утверждает Ю.К. Поплинский.

Таким образом, культура гарамантов, живших на просторах еще не высохшей до конца пустыни, была ливийско-берберской в своей основе, но с элементами, принесенными из Эгейского мира. А их антропологическая характеристика определена итальянским ученым Г. Паче как ливийско-берберская с вкраплениями негроидных элементов.

Само название народа гарамантов связано с Эгейским миром. Суффикс «-ант» в слове «гарамант» не берберо-ливийского, а пеласгического происхождения, того же, что и суффиксы «—ант(ф)»/»-инт(ф)» в названиях греческих городов Коринф, Тиринф, в именах ряда древних мифологических персонажей и т. д. Греческий миф связывает происхождение гарамантов одновременно и с Критом и с аборигенами Ливии: версии этого мифа, сохраненные Аполлонием Родосским и Клавдием Птолемеем, именуют Гараманта, эпонима народа гарамантов, сыном бога Аполлона и Акакалли-ды, дочери критского царя Миноса.

Происхождение названия гарамантов и их столицы Гарамы до конца не прояснено. Некоторые исследователи считают, что этноним «гарамант» происходит от туарегского aghrem (вар. ighrem, agharem) — «крепость», «город», «селение». По мнению французского ученого Ш. Сабатье, название «гарамант» произошло от берберского «гарамедден» («пастухи народа гара»). Возможно, с термином «гарамедден», а может быть, и с названием древних гарамантов связано название современного туарегского племени игермаден, а также название средневекового народа гара, обитавшего, судя по арабским хроникам, на территории древних гарамантов.

Другой французский ученый, Ш. Тиссо, обративший внимание на название народа аманов (амантов) у Плиния, объясняет термин «гарамант» как «гара»+«амант». Терминами «goran», «garaan» или «garawan» арабы Чада и Ливии называют неарабские народы Восточной Сахары — анаказа, гаэда, даза, камаджа, уния и теда (тибу, тубу). Возможно, что название «гара» или «гараван» в устах средневековых арабов обозначало потомков гарамантов. Однако само по себе это не объясняет происхождения названия гарамантов.

Учёные уже давно обратили внимание на противоречивость сообщения Геродота о гарамантах. В одном месте он говорит, что гараманты на колесницах «охотятся» за эфиопами, а в другом — что «у них нет никакого боевого оружия и они не умеют отражать врага». Из всех многочисленных попыток объяснить это противоречие наибольшего внимания заслуживает гипотеза советского историка А.Д. Дридзо. Он считает, что «античные авторы (и в первую очередь Геродот) называли гарамантами не один народ или племя, но целое объединение народов (вернее, племен), группировавшееся вокруг столицы — Гарамы — и по имени ее получившее свое название. Среди гарамантов были, как рассказывал Геродот, и покоренные, находившиеся в подчинении племена. Сообщает Геродот и о «господствующем племени, покорившем остальных».

Таким образом, гараманты, судя по всему, представляли собой конфедерацию племен, в которую входили как местные берберы (об этом свидетельствуют находки на гарамант-ских поселениях местной керамики и каменных инструментов), так и пришельцы из Средиземноморья. Последние принесли с собой в Северную Африку много культурных новшеств. Главным из них явилась одомашненная лошадь. Это сразу придало культуре гарамантов большую мобильность. Воины на колесницах, запряженных лошадьми, проникали глубоко в сердце еще не высохшей тогда Сахары, населенной культурно отсталыми народами. Гарамантам, стоявшим на более высокой ступени развития, не составляло труда подчинить их. Так постепенно сформировалось социально стратифицированное общество, на вершине которого находилась белая ливийско-берберская военная аристократия, а внизу — негроидные группы пастухов и земледельцев.

Культура гарамантов оставила после себя в Сахаре остатки крупных городских центров, обширные некрополи, насчитывающие десятки тысяч погребений, сотни сложных ирригационных систем. Вопреки сообщениям большинства древних авторов, изображавших гарамантов кочевниками, современные археологи доказали, что экономика этого народа была основана на оседлом сельском хозяйстве. Здесь выращивались культуры и разводились животные, характерные и для Северной Африки, и для Средиземноморья. Этот период в истории Сахары получил название «периода лошади» — ее изображение, наряду с изображениями верблюдов, колесниц, колесных повозок и человеческих фигур стало в это время главным мотивом наскального искусства Сахары. Га-рамантские колесницы, запряженные четверками коней (квадриги), упоминает Геродот. Наскальные изображения колесниц вообще характерны для Сахары этого периода, причем в Феццане они принадлежат гарамантам, а в Мавритании и на западе Алжирской Сахары — гетулам.

Как показывают наскальные изображения Феццана, га-раманты разводили крупный и мелкий рогатый скот. Овцеводство играло в этот период особенно большую роль на севере Гарамантского царства. Геродот приводит изречение пифии, которая в середине VII века до н. э. назвала Ливию «кормящей агнцев» или «обильной овцами».

Геродот описывает гарамантов VI века до н. э. как искусных земледельцев. Поля хлебных злаков, виноградники, рощи оливковых деревьев и финиковых пальм орошались с помощью сложной системы подземных водных каналов — «фогарра». Технология их строительства, вероятно, была заимствована из Египта. Разумное использование природных богатств не давало исчезнуть кипарисовым рощам и диким животным в горах; коровы, овцы и кони паслись там, где сейчас и верблюд с трудом находит себе пропитание. Судя по наскальным рисункам, изображающим сцены охоты, страна изобиловала дикими зверями.

Столица гарамантов располагалась в городе-оазисе Гара-ма (Джерма). Оазис Гарамы, по Геродоту, представлял собой «соляной холм с источником и множеством плодоносных финиковых пальм, как и в других оазисах. Там обитают… гараманты (весьма многочисленное племя). Они насыпают на соль землю и потом засевают ее злаками». В Гараме находилась резиденция гарамантского царя, которого, возможно, обожествляли. По свидетельству безымянного древнегреческого автора схолий к «Аргонавтам», гараманты отличались благочестием. Сакральным центром Гарамантского царства был, очевидно, храм, который упомянутый автор схолий называет «наос». Расположенный близ Гарамы гигантский некрополь в Вади-Аджаль, насчитывающий не менее 45 тысяч погребений как кавказоидов, так и нефондов, был скорее всего кладбищем для всех племен гарамантской конфедерации, расположенным близ общего для этих племен святилища.

В разные периоды истории Гарамантского царства пределы его владений простирались на разные расстояния в глубь материка. Судя по сообщениям Геродота, в VI–V вв. они включали на востоке оазисы Куфра, на западе, вероятно, — предгорья Тассили, на юге доходили до Эннеди. В римское время, по сведениям Клавдия Птолемея, южная граница Гарамантского царства простиралась до Центрального Судана, а на севере отряды гарамантов вторгались в приморские области Сирта. На юго-востоке Гарамантского царства находилось упоминаемое Клавдием Птолемеем Гарамантское ущелье. Сюда от берегов Средиземного моря можно было добраться лишь за два-три месяца пути.

Гараманты поддерживали устойчивые связи со Средиземноморьем, Египтом, областями Африки, лежащими к югу от Сахары. В период между приходом «народов моря» в оазисы феццана и временем, когда древние греки обосновались в Киренаике, связи гарамантов с Эгейским миром ослабли. Зато, очевидно, сохранились их связи с ливийцами и египтянами — наиболее цивилизованными народами в этой части мира. В 1963 году археолог из ФРГ Г Ротерт открыл на востоке и западе страны гарамантов наскальные изображения раннегарамантского времени, а также керамику, свидетельствующие об общности культуры этого района в тот период. Особый интерес представляет фреска, изображающая группу людей с кошачьими головами, которая, по мнению Ротерта, очень близка к египетским сатирическим рисункам XIII–XI вв. Влияние египетского искусства на искусство Тас-силин-Аджера этой эпохи отмечал и французский исследователь Сахары Анри Лот.

Гараманты вели торговлю с соседними берберскими и негритянскими племенами. Однако передаваемая Геродотом информация о путях, которые вели из страны гарамантов на юг и запад, вплоть до Атласа, крайне искажена. Столь же смутные сведения о караванных путях Сахары сообщает Стра-бон. Зато у Афинея (IV в.) мы находим рассказ о карфагенянине Магоне, который совместно с гарамантами трижды пересёк пустыню Сахару, питаясь только сухим ячменем и обходясь без воды. Этот рассказ, относящийся ко времени расцвета Карфагенской державы, очевидно, свидетельствует если и не о прямом, то о косвенном участии карфагенян в транссахарской торговле. Недаром некоторые гарамантские товары носили в Средиземноморье название карфагенских. В частности, Страбон сообщал, что от гарамантов к римлянам привозили «карфагенские камни».

В источниках римского времени содержатся некоторые сведения о транссахарских дорогах, которые вели из Гарамы в разных направлениях. По «Географии» Страбона можно судить о том, как в I веке нашей эры римляне представляли себе караванные пути от страны гарамантов до Египта и до побережья Атлантического океана: «По рассказам, гараманты находятся на расстоянии девяти- или десятидневного пути от эфиопов, живущих на берегах океана, а от (оазиса) Аммона — пятнадцатидневного». Тацит в связи с описанием событий 70 года н. э. вскользь упоминает, что после набега на город Лептис часть добычи «гараманты сумели унести в свои недоступные становища и там продали племенам, живущим еще далее на юг». Это первое в римской литературе сообщение о караванном пути, который вел из страны гарамантов на юг. Дальнейшие сведения об этом пути мы находим у Клавдия Птолемея, который цитировал Марина Тирского (начало II в. н. э.). Он сообщает о римлянине по имени Септимий Флакк, который совершил поход из страны гарамантов к югу в «страну эфиопов» и прибыл к эфиопам после трехмесячного путешествия. Марин Тирский знал и о другом римлянине, Юлии Матерне, наместнике Нумидии, который «отправился вместе с царем гарамантов, выступившим в поход против эфиопов, и после четырехмесячного пути, во время которого он продвигался только в южном направлении, прибыл в эфиопскую землю Агисимба, где собираются носороги». Скопища носорогов указывают на тогда еще сравнительно влажный климат саванн Центрального Судана.

Транссахарские пути в древности и области проживания современных народов туарегов и теда (по Ю. К. Поплинскому)

В транссахарской караванной торговле принимали участие и северные соседи гарамантов — оседлые берберские племена осенсов, псиллов, абсистов, бизаков и особенно многолюдное и богатое племя насамонов, населявшее восточное побережье Сирта, внутренние области Киренаики и Барки и оазисы Джало. Центром этой группы оазисов была Авгила, известная с конца римской эпохи (теперь Авджила), но, несомненно, существовавшая и ранее. Северо-западными соседями гарамантов были во времена Геродота маки, во времена Страбона— гетулы, или, по Плинию, фазаний, входившие, вероятно, в состав объединения гетулов, а возможно, и гарамантов.

Сахара продолжала высыхать в течение всего периода существования гарамантской цивилизации, исчезнувшей незадолго до арабского нашествия. Несмотря на неблагоприятные природные факторы, гараманты прилагали неимоверные усилия для поддержания созданного их руками и сохранившегося от прошлого оазисного ландшафта, в течение почти двух тысячелетий поддерживая связь между Северной и Тропической Африкой и совершая далекие путешествия. Первоначальная враждебность в их отношениях с Римом сменилась мирными торговыми отношениями.

Гарамантский период стал последним «всплеском» древней сахарской цивилизации. Начиная приблизительно с рубежа эр жизнь в пустыне начала замирать. В последующие века гараманты смешались с местными племенами. Современные народы теда (тубу), даза и другие народы Восточной Сахары, а также харатины восточной части Центральной Сахары принадлежат к числу потомков древних гарамантов.

«1 июля этого (1341. — Авт.) года вышли в плавание два корабля, которые оснастил всем необходимым португальский король, и с ними хорошо снаряженное маленькое судно из города Лиссабона с экипажем из флорентийцев, генуэзцев, кастильцев и других испанцев. Все эти суда достигли открытого моря. Они везли с собой лошадей, оружие и различные военные машины, чтобы можно было захватывать города и замки, и направились на поиски тех островов, которые, согласно общему мнению, следовало открыть заново. Благодаря попутному ветру они на пятый день пристали там к берегу. В конце ноября они возвратились домой и привезли с собой следующий груз: четырех местных жителей с тех островов, а также большое количество козьих шкур, сало, рыбий жир, тюленьи шкуры, красящую древесину красного дерева… древесную кору для производства красной краски, красную землю и тому подобные вещи…»

Это письмо, отправленное в 1341 году некими флорентийскими купцами из Севильи во Флоренцию, является одним из первых документальных свидетельств открытия европейцами Канарских островов. Впрочем, оговоримся — как это сделали, кстати, и сами флорентийцы — это было повторное открытие. Эти острова «согласно общему мнению, следовало открыть заново». Почему? Разве кто-то однажды уже открывал их?

История открытия Канарских островов довольно запутанна. Еще за двадцать лет до упомянутого плавания, организованного португальским королем Аффонсу IV, генуэзский мореплаватель, уроженец Прованса, по имени Ланче-лотго (или Лансароте) Малочелло, он же Ланселот Малуа-зель, побывал по крайней мере на двух островах Канарского архипелага. Один из открытых им островов он назвал своим именем — Лансароте. Точная дата его открытия неизвестна. В документе 1306 года говорится, что Малочелло с двумя другими купцами нанял в Генуе две галеры, чтобы плыть в Англию за шерстью. Другой документ утверждает, что в 1312 году Лансароте Малочелло достиг некоего острова и прожил на нем 20 лет, а потом вернулся в Геную. По сообщению бретонских моряков из Шербура, незадолго до 1312 года отнесенных непогодой далеко от Испании и открывших неизвестные острова, до них там уже побывал генуэзец Малочелло. Он высадился на один из островов, построил там замок и жил в нем до тех пор, пока восстание местных жителей не вынудило его к отбытию. Как бы то ни было, впервые Канарские острова появились на карте каталонца Дульсерта, составленной в 1339 году, причем рядом с ними изображен герб Генуи — вероятно, в знак того, что их первооткрыватель был генуэзцем. Так или иначе, но в Европе об этом открытии не знали до 1330 года. Видимо, это известие долгое время хранилось в тайне.

Между тем ещё задолго до плавания Ланчелотто Малочелло на Канарских островах могла побывать экспедиция братьев Вивальди, ушедшая в 1291 году из Генуи на поиски морского пути в Индию и бесследно пропавшая. Несмотря на их исчезновение, в Европе обсуждался неясный слух о том, что Вивальди удалось открыть какие-то острова. Некоторые позднейшие исследователи на основании этого выдвинули гипотезу о том, что вторичное открытие Канарских островов было сделано братьями Вивальди.

Но почему, говоря об открытии Канарских островов, мы все время употребляем слова «вторичное», «повторное»?

Дело в том, что Канарские острова были известны европейцам еще с глубокой древности. О них писали античные авторы Плиний Старший, Диодор Сицилийский, Псевдо-Аристотель, Плутарх, Помпоний Мела, Гомер, Гесиод, Руфий Фест Авиен, Сенека. Не вдаваясь в подробности, приведем лишь вывод известного немецкого ученого Р Хеннига: «Теперь уже не приходится сомневаться в том, что древним были известны Канарские острова, разумеется, за исключением Иерро, и вероятно, также Пальмы… Рассказы Гомера о Елисейских полях на самом дальнем Западе, повторные сообщения во времена Гесиода о ??????? ????? (первоначально, вероятно, острове Макар, то есть острове Мель-карта), а также о fortunatae insulae («Счастливых островах») нельзя было бы понять, не допуская знакомства древних с Канарскими островами».[40] Плутарх описывает эти острова следующим образом:

…Их два. Они отделены друг от друга узким проливом, лежат в 10 тысячах стадий от африканского берега и называются островами Блаженных. Острова пользуются благоприятным климатом благодаря своей температуре и отсутствию разных перемен во временах года».

В дополнение можно привести свидетельство Гомера об Атланте, горном великане, стоящем на крайнем Западе прямо против Гесперид (Одиссея, песнь 1, гл. 52–54). Геспериды, согласно мифам о Геракле, охраняли золотые яблоки. Можно предположить, что основой для этой версии могли стать плоды Канарского земляничного дерева — оранжево-желтого цвета, похожие на кизил. Упомянем и труд Помпония Мелы «О положении Земли», в котором он пишет: «Против выжженной солнцем части побережья лежат острова, принадлежащие, по рассказам, Гесперидам». Где-то поблизости от Гесперид находился, согласно легенде, поддерживающий небо Атлант, которому «ведомы моря» — видимо, он поднимался непосредственно из моря. Известный исследователь Александр Гумбольдт в свое время выдвинул версию о том, что Атлант — это пик Тейде на острове Тенерифе (3710 м над уровнем моря), видимый с материка, с мыса Бохадор.

«Открытие» Канар, вероятно, имело место ещё в конце неолита — начале бронзового века. Первыми мореплавателями, побывавшими здесь, были, по всей видимости, крито-минойцы. То, что критские корабли в своих плаваниях доходили до Пиренейского полуострова, доказано археологически. Целью их путешествий был полулегендарный Тартес — город, лежавший в устье Гвадалквивира и в эпоху бронзы игравший чрезвычайно важную роль в европейской торговле. Жители Тартеса, судя по всему, и сами были неплохие мореходы и, возможно, посещали Канары.

Канарские острова в древности называли «островами Блаженных»

Несомненным фактом следует считать пребывание на Канарах финикийцев. Эти, пожалуй, самые известные мореплаватели Древнего мира, как справедливо отмечает ряд исследователей (тот же Р. Хенниг), после падения Крито-Минойской цивилизации перехватили главные маршруты морской торговли в Западном Средиземноморье. Идя по стопам предшественников, финикийские корабли выходили через Геркулесовы Столбы (Гибралтар) в Атлантику. В XII веке до н. э. финикийцы из Тира, пройдя Гибралтарский пролив, основали колонию в устье реки Лике (ныне Луккус), на атлантическом побережье Северного Марокко. Они заняли правый берег реки и остров в эстуарии Ликса, где был построен храм бога Мелькарта (Мелькарт — букв, «господин города», отождествлялся с Гераклом. Ср. «Геркулесовы столбы», или «Столбы Геракла», — древнее: название Гибралтара). На левом берегу, напротив города, существовал поселок берберов-ливийцев, коренных жителей страны.

В том же XII веке до н. э. для торговли с Тартесом финикийцы основали на атлантическом побережье Испании город Гадес (ныне Кадис), а позднее, на южном побережье Средиземного моря — Утику и Карфаген. Финикийцы продолжали осваивать и атлантическое побережье Африки. Самой южной точкой их распространения достоверно можно считать остров Могадор, на котором археологи обнаружили остатки несомненной финикийской фактории, возникшей не позже VII века до н. э. и просуществовавшей приблизительно до 500 года до н. э. Поселение на острове Могадор являлось важной торговой базой финикийцев, обеспечивавшей их плавания вдоль атлантического побережья Северной Африки и Испании. Видимо, во время этих плаваний финикийцы либо случайно, либо целенаправленно попали и на Канары.

«Посещение восточных и центральных Канарских островов и группы островов Мадейра — это, видимо, единственное географическое открытие, которое довольно достоверно можно приписать финикиянам (не считая плавания вокруг Африки по поручению фараона Нехо). Возможно, впрочем, что и это открытие было сделано уже критянами, морские походы которых еще за 2000 лет до финикиян простирались на всю западную часть Средиземного моря, вплоть до океана», — пишет Р Хенниг. Тогда упоминаемые Гесиодом «??????? ?????» — «острова Блаженных» есть скорее всего ничто иное, как эллинская перефразировка финикийского названия Канарских островов — Макара, т. е. острова Мелькарта, верховного бога города Тира, своеобразного культурного героя финикийцев.

Если финикийцы хоть раз попали на Канарские острова, то в дальнейшем их плавания сюда должны были стать регулярными. Дело в том, что здесь можно было получать столь редкие и ценимые в древности лакмусовые красители. А главной статьей финикийской торговли был знаменитый тирс-кий пурпур, секрет происхождения которого до сих пор остается тайной.

Общеизвестно огромное значение пурпура в Древнем Мире. Оттенки этой краски варьировались от красного до фиолетового, и использовали ее для окраски шелка и хлопка. Гомер упоминал пурпурные одеяния у Андромахи. Своеобразие пурпурного вещества в том, что, будучи извлеченным из железы моллюска пурпурницы (Purpura haemastoma), оно имеет белый или бледно-желтый цвет, но, выставленное на солнце, сначала становится лимонно-желтым, а потом зеленоватым и, уже пройдя через стадию зеленого цвета, превращается в лиловый. Чем больше оно подвергается действию солнечных лучей, тем больше темнеет. Оттенки фиолетового цвета зависят от слоя краски и способа ее наложения.

Открытие пурпура всегда приписывали финикийцам, точнее Мелькарту, который, по преданию, первым добыл раковины пурпурных улиток. В портах Финикии сегодня находят груды раковин пурпурниц. Однако известно, что каждая раковина дает всего лишь несколько капель драгоценной жидкости, и при помощи одной пурпурницы, кстати, известной и доступной и другим народам Средиземноморья, финикийцы не смогли бы производить свои прекрасные, славившиеся повсюду пурпурные ткани и удерживать в этом деле монополию на протяжении нескольких столетий. Должен был существовать ещё какой-то источник!

Между тем на Канарах рос и растет лишайник орсель, содержащий красный краситель высокого качества. В средние века его называли «травой оризелло». Кроме орселя, на Канарах имелся еще один, не менее ценный краситель — смола драконового дерева (Dracena draco). Зесь же добывали и моллюсков-пурпурниц. Каким из этих природных даров Канарские острова обязаны другим своим названием — «Пурпурные» («Purpurariae»)?

Это название появилось уже в более поздние времена — приблизительно в I веке до н. э. или несколько ранее. К этому времени эпоха финикийцев давно ушла в прошлое. В Средиземноморье набирала силу растущая Римская республика, пал Карфаген — наследник Финикии, долгое время удерживавший монополию на плавания в океане к западу от Геркулесовых Столбов. Во время своих плаваний в Атлантике карфагеняне, по всей видимости, заселили восточную часть Канарских островов, где добывали местные красители и вели сельское хозяйство.

После падения Карфагена Северная Африка была частично захвачена Римом, в другой части, расположенной ближе к Атлантике, процветало государство Нумидия, населенное бербероязычными племенами, на которых в древности распространялось общее название «ливийцы». Его территория примыкала к побережью Атлантики на одной широте с Канарами.

В своей «Естественной истории» Плиний Старший пишет, что тогдашний правитель Нумндии, могущественный и просвещенный царь Юба II, имя которого часто упоминают древние авторы, «отправляясь от противоположного берега автололов, открыл острова, на которых он устроил красильню, где применялся гетульский пурпур». «Гетулы» — это общее название бербероязычных пастушеских племен, жившие к югу от римских владений в Африке. Некоторые из них — баниуры и автололы — жили на побережье Атлантического океана в районе Атласа. Они также занимались производством пурпура — Помпоний Мела писал, что «у негритов и гетулов производится пурпур, дающий прекрасную окраску, известную в мире». Но Плиний так и не смог сказать точно, на каких именно островах царь Юба основал свою пурпурокрасильню. Он лишь утверждал, что «с этих островов можно было сравнительно легко добраться до Счастливых островов». Сегодня марокканские археологи безошибочно определили их расположение — прямо напротив мыса Могадор. Сейчас от всего архипелага остался лишь остров Могадор, остальные съели эрозия и океан. Но пурпур-ницы здесь остались: местные женщины собирают их и используют в пищу. Кроме того, на острове найдены монеты Юбы II и фрагменты амфор, что подтверждает наличие здесь поселений того времени. Тут же обнаружена византийская печать, относящаяся к эпохе императора Юстиниана I, освободившего Северную Африку от вандалов. По всей видимости, именно отсюда царь Юба отправился к Счастливым, т. е. Канарским островам. Об этой поездке он потом в личной беседе рассказывал Плинию.

«Вот результаты исследований Юбы на Счастливых островах, — передает этот рассказ Плиний. — Он их помещает в центре захода солнца, в 625 000 шагов от Пурпурных островов. Первый, с названием Омбриос, не носит никаких следов строений, в горах там есть пруд и деревья, похожие на ферулу… Другой остров зовут Юнония; на нём только маленький храм, сооруженный из камней. С ним по соседству того же названия меньший остров; затем — Капрария, на котором полно больших ящериц. В виду этих островов лежит окутанный туманом остров Нингуария, который получил такое название от постоянно лежащего снега. — Ближайший к нему остров называется Канария — из-за множества огромной величины собак, две из которых были доставлены Юбе; там можно заметить следы сооружений. Изобилуя наряду со всеми другими островами множеством плодов и птицами всяких пород, этот остров богат еще и пальмовыми рощами, приносящими финики, а также кедрами. Много на нём и мёда…»

По мнению английского историка Э. Ванбэри, пурпурокрасильни Юбы могли располагаться на двух восточных островах — Лансароте и Фуэртевентуре. Нингуария, по всей видимости — Тенерифе, потому что его снежная вершина, пик Тейде, видна в солнечную погоду даже с материка. Самый плодородный из всех — Канария. Сейчас он называется Гран-Канария. Юнония — это Пальма или Фуэртевентура. Капрария — опять же Фуэртевентура. Название же свое Канарские острова якобы получили благодаря большим собакам (по латыни «канис»), доставленных Юбой.

В рассказе царя Юбы, переданном Плинием, весьма важно упоминание об обнаруженных на островах древних постройках, свидетельствовавших о давнем заселении острова. Кто их возвёл? Критяне, тартессцы, финикийцы, карфагеняне? Но о самом важном Юба почему-то не сказал ни слова: острова были обитаемы!

Когда спустя столетия европейцы «заново» открыли Канарские острова, они нашли там людей, кто позже стали известны как гуанчи и происхождение которых все еще остается тайной. Впервые известия о них привезла экспедиция 1341 года, с рассказа о которой мы начали эту главу. Тогда же в Европу были доставлены четыре живых туземца, и их внешний облик не мог не поразить: это были высокие светловолосые голубоглазые люди североевропейского типа! Откуда они могли взяться на изолированных островах Северной Африки?

По логике, они могли прийти на острова только по морю, вместе со своими одомашненными животными: козами, овцами, свиньями и собаками. Они принесли с собой пшеницу и ячмень. Они колонизовали острова… а затем «забыли», как плавать по морю? Или они пришли не сами, а какой-то морской народ привез их предков на острова для каких-то целей (например, для добычи пурпура), а затем оставил их на произвол судьбы?

Судьба гуанчей — непрочитанная страница древней истории. Вот только истории чего — Африки? Европы? Средиземноморья? Ответить на эти вопросы пытались сотни авторов, и несмотря на то, что библиография, посвященная этому вопросу, насчитывает тысячи книг, статей, заметок, до полной разгадки происхождения коренного населения Канарских островов ещё очень далеко.

Коренное население Канар представляет исключительный интерес для учёных. В условиях полной изоляции от внешнего мира здесь сохранилось население, культура которого, ведущая начало из глубины веков, являет миру слепок некоей исчезнувшей цивилизации. Но какой? К сожалению, многое из того, что могло пролить свет на эту загадку, погибло в результате завоевания европейцами Канарских островов.

Очередное «открытие» Канар в 1341 году имело большой резонанс в Европе и значительные политические последствия. Представители самых разных европейских народов стали частыми, но не всегда желанными гостями архипелага. Со второй половины XIII столетия генуэзцы, португальцы, кастильцы, нормандцы высаживались на берегах Канарских островов, похищая домашний скот и захватывая одиноких пастухов, чтобы продать их в Европе как рабов. Острова Лансароте и Фуэртевентура понесли особенно катастрофические потери в людях в результате этих нападений. С начала XIV столетия ситуация, однако, стала ещё более серьёзной.

В 1402 году королевство Кастилия (самое крупное государство раздробленной в ту пору Испании) отправило на остров Лансароте первую военную экспедицию во главе с норманнскими наемниками Жаном Бетанкуром и Гадифером Ла Салье. В 1402–1478 годах кастильцы захватили острова Фуэртевентура, Иерро и Гомеру. В этот же период Кастилия и Португалия вступили в конкуренцию за право обладать островами, но в 1479 году по Алкобасскому соглашению Португалия отступилась от своих прав на Канары. В 1478 году Католические короли Изабелла и Фердинанд отправили военную экспедицию на завоевание острова Гран-Канария. Это оказалось довольно трудной задачей, поскольку канарцы героически сопротивлялись, но в итоге испанцы одержали победу. Наконец, в 1493 году, после жестокого и кровавого сражения, пал остров Пальма. С момента завоевания Лансароте прошло уже почти столетие, и теперь лишь один остров, Тенерифе, всё ещё сопротивлялся захватчикам.

В 1494 году испанский конкистадор Алонсо Фернандес Луго отправился от берегов острова Гран-Канария на завоевание Тенерифе. Он высадился на побережье Аньяса, на границе между гуанчскими княжествами Анага и Гуимар. В отряде Луго находились не только испанцы, но и значительное число гуанчей — уроженцев Гран-Канарии, принявших к тому времени христианство. Их остров уже на протяжении двадцати лет являлся частью королевства Кастилия. 3 мая 1494 года на месте высадки была отслужена торжественная месса, и «аделантадо» (официальный титул Фернандеса Луго) водрузил на берегу деревянный крест — в знак основания здесь королевского лагеря Санта-Крус-Тенерифе (ныне — город Санта-Крус-Тенерифе с населением более 200 тыс. чел.).

Задачу завоевания Тенерифе испанцам облегчала раздробленность острова — здесь существовало девять гуанчских «княжеств», управлявшихся собственными вождями-манси. Правитель княжества Таоро номинально считался Великим манси острова, но в реальности он был всего лишь первым среди равных. Еще до высадки на острове испанские лазутчики заключили соглашения с четырьмя из девяти манси острова — правителями княжеств Гуимар, Анага, Абона и Адехе, которые обязались не вмешиваться в военные действия. Отчасти этот успех можно объяснить тем, что уже много лет в этих княжествах успешно работали испанские миссионеры. Испанские послы вели переговоры и с самим Бенкомо — Великим манси острова, главой княжества Таоро. Но тот отказался признать власть кастильской короны, и в союзе с княжествами Дауте, Икод, Такоронте и Тегесте вышел навстречу захватчикам. Объединенное войско гуанчей представляло собой силу, с которой приходилось считаться: эти пять княжеств являлись самыми богатыми и наиболее населенными частями острова.

Отряд Алонсо Фернандеса Луго двинулся во внутренние области Тенерифе, пересек «райскую» долину Агере и достиг северного берега. Нигде не было ни души — всё население острова «исчезло». Луго повернул свой отряд в направлении княжества Таоро, где находился центр сопротивления туземцев. Колона испанцев, сверкая сталью доспехов, втянулась в ущелье Асентехо («Бегущая вода»).

Здесь их подстерегала беда. Гуанчи напали на них со всех сторон. Испанским аркебузам и бомбардам они могли противопоставить лишь камни и копья и шли в бой голыми, в то время как конкистадоры были защищены латами и щитами. Тем не менее испанцы понесли ужасное поражение. Четверо из каждых пяти солдат были убиты. Некоторое время спустя на этом месте был основан город Ла Матанса де Асентехо — «Резня при Асентехо».

Алонсо Фернандес Луго, чудом оставшийся в живых, отвел остатки своего отряда к берегу, сцешно погрузился на корабли и отплыл назад к Гран-Канарии. Гуанчи победили — на время…

Самолюбие Алонсо Фернандеса Луго было жестоко уязвлено: он был вынужден бежать перед голыми дикарями! Продав всю свою собственность, Луго на вырученные деньги организовал новую экспедицию на Тенерифе. В 1496 году он снова высадился на побережье острова, где восстановил разрушенный форт Санта-Крус. После полученного урока испанцы стали более осторожны: отряд Луго медленно продвигался в глубь острова, создавая на своем пути укрепленные базы. Наконец, гуанчи и кастильцы снова сошлись в открытом бою на равнине Агере. Трудно сказать, почему гуанчи на этот раз не стали прибегать к проверенной тактике внезапного нападения — возможно, сказалось «головокружение от успехов». Как бы то ни было, они были разбиты наголову: закованная в латы испанская кавалерия — грозный и дотоле совершенно неизвестный канарцам род оружия — буквально втоптала отряды гуанчей в землю. Великий манси Бенкомо и верховный военный вождь («сигосе») Тингуаро погибли.

Испанцы двинулись к северному побережью. Остатки армии гуанчей снова попытались преградить им путь в Асентехо, недалеко от места предыдущей «резни». Но на сей раз — благодаря опыту прошлого — испанцы победили. В память об этом они основали здесь город Ла Виктория де Асентехо — «Победа при Асентехо». Двинувшись далее, конкистадоры достигли богатой долины Араутава (ныне Оротава) — здесь находилось сердце княжества Таоро, главный центр сопротивления испанцам.

Гуанчи продолжали борьбу с захватчиками. Вместо погибшего Бенкомо Великим манси был провозглашен его сын Бентор, вставший во главе гуанчских отрядов. Но ситуация становилась все более катастрофический. Среди гуанчей вспыхнула эпидемия, названная испанцами «гуанчская сонливость». Самих испанцев эта болезнь не затрагивала, зато она буквально выкашивала коренное население острова, унося по несколько сотен жизней в неделю. Это была, вероятно, болезнь, занесенная европейцами, против которой иммунная система гуанчей, живших долгое время в изоляции, была бессильна…

В местности, где теперь расположен город Лос-Реалехос, остатки гуанчских отрядов капитулировали перед войском Алонсо Фернандеса Луго. Герольды троекратно провозгласили традиционную протокольную формулу «Тенерифе для их Католических величеств, короля и королевы доньи Исабель и дона Фернандо!», и остров Тенерифе стал владением кастильской короны.

Разрозненные очаги сопротивления гуанчей сохранялись на острове еще несколько лет. Великий манси Бентор с несколькими десятками верных ему людей ушел в горы, к подножию горы Тенде, откуда совершал вылазки против испанцев. В конце концов потерпев поражение, Бентор бросился со скалы в море…

Гуанчи были порабощены. Часть из них была вывезена в Европу и продана в рабство, другие, приняв крещение, стали подданными испанского короля. Многие вывезенные в Ез-ропу гуанчи впоследствии были освобождены, им было позволено вернуться на острова — вопреки желанию обосновавшихся здесь испанских колонистов. Последние, пытаясь убедить королевское правительство в том, что гуанчи представляют опасность, постоянно пророчили всеобщее восстание туземцев. Часть гуанчей отказалась жить в построенных испанцами городах и деревнях и предпочла остаться свободными пастухами в горах, сохраняя свой традиционный уклад жизни. Колонисты называли их «непослушными гуан-чами» («Guanches alzados»).

Конкистадоры, распределяя земли островов, выделили часть из них тем представителям гуанчской племенной аристократии, которые были дружественны испанцам. Коренные жители острова Гран-Канария и других островов, помогавшие испанскому завоеванию, также получили «права гражданства». Большинство гуанчей крестилось. Они приняли христианские имена и испанские фамилии их крестных отцов и крестных матерей — так за короткий срок исчезли гу-анчские имена среди населения Канар. Спустя несколько столетий на островах сохранялось лишь несколько гуанчских фамилий, некоторые из которых принадлежали прямым потомкам последнего Великого манси Бенкомо. В то же время ныне существующие на Канарах названия мест, городов, долин, скал и гор имеют главным образом гуанчское происхождение: Тейде, Уканка, Техина, Тегесте, Такоронте, Оро-тава, Чимиче, Арико, Адехе, Исора, Арона…

Гуанчская культура также исчезла очень быстро. Язык был утрачен в течение столетия, лишь несколько слов сохранилось в повседневной жизни. И это выглядит логичным, если вспомнить, что на Канарских островах произошло столкновение между европейской культурой эпохи ренессанса и культурой каменного века. Ни европейские моральные ценности того времени, ни способность гуанчской культуры к адаптации не были способны обеспечить выживание последней.

В XVI столетии, с притоком большого числа европейских иммигрантов из Испании, Португалии, Италии и других стран Европы, гуанчи растворились в пришлом населении. Этот факт не должен удивлять — коренное население островов было весьма немногочисленно: так, на самом большом острове, Тенерифе, к приходу европейцев жило около 20 тысяч человек. После всех войн, нападений работорговцев, эпидемий число коренных гуанчей резко сократилось, и уже в середине XVI веке численность жителей на Тенерифе определялась в 10 тысяч человек, из которых половина была чистокровными гуанчами, а другая половина — европейскими колонистами и метисами. Что уж говорить о других, более мелких островах!

Так или иначе, но гуанчская культура и биологическая наследственность все еще сохраняется в сегодняшнем канарском обществе. Историки и антропологи видят следы гуанчского наследия во многих обрядах и церемониях, нравах, верованиях, суевериях и фольклоре Канарских островов. Иными словами, нынешнее сообщество канарцев — это сообщество европейцев, в котором всё ещё бьётся сердце древних гуанчей.

Когда европейцы высадились на Канарах, они обнаружили здесь культуру каменного века, основанную на пастушеском скотоводстве, сборе плодов и очень ограниченном сельском хозяйстве. Этот уклад жизни был характерен для всех островов, но на каждом острове развился по сути свой собственный микрокосм, даже некогда общий (общий ли?) язык трансформировался в отличающиеся друг от друга диалекты. Существование значительных различий между населением разных островов еще больше запутывает проблему происхождения гуанчей. Но конечно, главной бедой для современных исследователей стало… отсутствие предмета исследования, то есть самих гуанчей — уже в середине XVI столетия испанский хронист Франсиско Тамара писал, что «гуанчей почти не осталось». Спустя 30 лет другой хронист, Джироламо Бенцони, сообщал, что «их вообще уже нет» — они растворились в среде пришлых обитателей.

В этих условиях важным источником по проблеме гуанчей становятся хроники, написанные первыми европейцами, высадившимися на Канарах и заставшими островитян «в их первобытном виде». Впрочем, эти источники можно буквально сосчитать по пальцам. Тем ценнее для нас произведения средневековых историков и хронистов, содержащие уникальные свидетельства о гуанчах.

Первым таким свидетельством стали рассказы участников экспедиции 1341 года. Они были собраны воедино неким пытливым человеком, в котором многие исследователи видят великого Дж. Боккаччо. Эта «Рукопись Боккаччо», долгие годы хранившаяся во Флоренции, в библиотеке Малья-бекки, была опубликована только в 1827 году и передает первые впечатления европейских путешественниках о канарцах:

«Это необработанная каменистая громада (речь идет об одном из островов. — Авт.), изобилующая, однако, козами и другим животными и заселенная обнаженными мужчинами и женщинами, похожими на дикарей… Они прошли еще мимо другого острова, который был гораздо больше первого, и увидели там многочисленных жителей, спешивших к берегу им навстречу. Эти мужчины и женщины тоже были почти нагими; некоторые из них, очевидно, повелевали остальными и были одеты в козьи шкуры, выкрашенные в шафранно-желтый и красный цвета. Издали эти шкуры казались весьма изящными и тонкими и были очень искусно сшиты нитками из кишок. Насколько можно судить по поведению островитян, у них есть государь, которого они высоко чтут и которому повинуются… Язык у них очень тихий, произношение похоже на итальянское. Земля засеяна различными культурами. Путешественники могут увидеть фруктовые деревья, сады, зерновые поля, овощи. Дома с дверьми прочные, построенные из крупных камней, остов деревянный, солидный. Мы ходили в храм, где стоял идол из камня — обнаженный мужчина, прикрывающий пальмовыми листьями срам. Мы забрали эту статую в Лиссабон.

Мы забрали силой четверых жителей… Они были молодые, безбородые, с прекрасными фигурами, тоже прикрытые листиками со шнурком, который они обматывали вокруг поясницы, на нем болтались пальмовые плоды. У них были длинные, почти до пояса, волосы, ходили они босые. Ростом не превышали нас, но костью шире. Лица мужественные, нрав тихий, но гордый. Пели приятными и тихими голосами на манер французов. Счет у них такой же, как у нас, по десятичной системе:

1 — наит

2 — сметги

3 — аммелотги

4 — акодетти

5 — симусетга

6 — сатти

7 — сесети

8 — таматги

9 — альдаморана

10 — марава

11 — наит-марава

12 — сматта-марава и т. д.

Когда их привели на судно, они отказались от вина, а ели только финики и хлеб и ничего, кроме воды, не пили. Ели также горстями ячмень и пшеницу, сыр и мясо, которые принесли с собой. Им показывали изделия из золота и серебра, но они и бровью не повели…

Первыми свидетелями жизни населения архипелага стали двое францисканских монахов, Пьер Бонтье и Жан Леверрье, сопровождавших Жана де Бетанкура в экспедиции 1402 года. Их записки, датированные 1406 годом, содержат первые относительно подробные сведения о гуанчах:

«Остров Ферро. Сейчас там мало народу. Страна высокогорная и плодородная. Усаженная купами сосен. Земли пригодны для любой работы. Множество разных пернатых, есть козы и овцы, а также ящерицы ростом с кошку. Женщины и мужчины красивы. У мужчин длинные копья без наконечников, так как у них нет никаких металлов. В высоких местах есть деревья с отвратительным запахом, вода же самая что ни на есть пригодная для питья. Мяса едят очень много.

Остров Пальма. Этот остров размерами превосходит изображенный на карте. Он высок, засажен рощами деревьев, дающих драконову кровь и молоко для медицинских целей, фрукты. Поля здесь пригодны. Страна эта достаточно населена. Они очень трудолюбивы и искусны — только так можно жить на острове, далеко от земли. Люди здесь живут долго, болеют редко.

Остров Гомера. Лесов и полей здесь куда больше, чем на предыдущих островах, здесь живет народ, говорящий на странном языке, — говорят одними губами, как будто без слов, а все потому, что, как рассказывают, один знатный человек послал их ни за что в ссылку, велев отрезать при этом языки. Говорят, что это были римляне. Много тут и других странных вещей, о которых долго рассказывать.

Тенерифе, или Адский остров. Есть здесь большая гора, видна она с большей части острова, а зарос он прекрасными лесами, и пронизывают его горные потоки, много деревьев, и драконово дерево имеется. Людей тут много, и они сильны.

Остров Гран-Канария. Тут большие и красивые горы на южном берегу, север более равнинный, пригодный для возделывания. Засажен он соснами, пихтами и драконовым деревом, а также оливами и финиковыми пальмами. Народ крупный, развитый во всех отношениях. Они прекрасные рыбаки, ходят почти нагие, носят только маленький передник, да и то не все. Они хорошо сложены, питаются мясом коз и овец. Есть собаки, похожие на маленьких волков. Бетанкур очень интересовался их способами управления. Есть города: Тальде, Аргонез.

Остров Фуэртевентура, или Эрбания. Там есть большая каменная стена, пересекающая остров от одного берега к другому, а земля гористая и равнинная, имеются тихие речки, большие леса, которые называют «тархане». Есть там деревья для добычи молока и дерево орсель. Жители крупной комплекции, у них большие поселения. Едят только соль и мясо. Дома у них плохо проветриваются и плохо пахнут из-за подвешенного там мяса. У них есть свои храмы и святыни.

Остров Ланселот. К нему примыкают два необитаемых Волчьих острова (Лобос). Он почти круглый, есть прекрасные места для пристаней галер. Сами жители называют остров Тифе-рой-гарра. Их там было много, но сейчас, после захвата, осталось около 300, ибо они сопротивлялись. Пекут из ячменя прекрасный хлеб. Мужчины ходят голыми, не стесняясь наготы, женщины красивы и порядочны, одеты в длинные юбки из кожи до земли. У большинства из них по три мужа, с каждым из них жена живет по очереди…

Наиболее значительный труд о Канарах, из дошедших до нас, — «Гвинейская хроника» португальца Гомиша Заниша Зурары, многое знавшего об архипелаге и его жителях. Хроника впервые была издана в 1891 году под названием «Хроника открытий и завоеваний Гвинеи».

«Население трех этих островов (Лансароте, Иерро и Фуэртевентура) во время написания этой книги было таковым, — пишет Зурара. — На Лансароте жили 60 человек, на Иерро — 80, а на Фуэртевентуре — дюжина… Все жители христиане, они отмечают христианские праздники, у них есть церкви и священники… Есть и другой остров — Гомера, который мсье Бетанкур пытался захватить с помощью нескольких кастильцев, но жители не подчинились несмотря на то, что среди них было несколько христиан и число островитян равнялось 700.

На другом острове — Пальме — жило 500 человек. На шестом — Тенерифе, или Адском острове (назван так потому, что на его вершине есть впадина, откуда долгое время идет огонь), — 6 тысяч человек-воинов. Со времени наступления мира три последних острова ни разу не были завоеваны, но там было поймано много людей, по которым мы узнаем почти все их обычаи, и так как последние показались мне совершенно отличными от обычаев других народов, я скажу немного о них.

Из всех островов самый большой Гран-Канария. Его жители не лишены ума, но им не хватает терпимости. Они знают, что есть один Бог, от которого хорошие получают лучшее, а отступники — по заслугам. У них есть два вождя, именуемые королями, и один, которого называют герцогом. Но все управление общиной осуществляет совет знати числом не менее 190, но не более 200. Когда 5 или 6 из них умирают, остальные собираются и избирают новых — но только не детей знати! Знать чтит свою веру, а простолюдины утверждают, что они со знатью одной веры, хотя не знают о ней ничего. Все юные девы лишаются невинности представителем знати, и уже потом отец девушки может выдать её замуж… Перед брачной ночью невесту натирают молоком и кормят так, что кожа у нее становится блестящей, как кожура финикового плода, ибо канарцы не любят ни худых, ни тучных, а толстый живот нужен им только для того, чтобы родился крупный ребенок. И когда она уже достаточно полная, ее показывают князю, и тот говорит, что она достаточно толстая (речь идет о широко распространенном у примитивных народов обычае «откармливания невесты». Он и сейчас сохранился у некоторых берберских племен. — Авт.)… Потом её заставляют несколько раз принимать морские ванны, чтобы сбросить лишний вес, и отец уводит её к себе.

Они сражались камнями, и нет у них другого оружия, кроме коротких палок для ближнего боя. Они смелы и грозны в бою, так как камней в их стране много, они покрывают всю землю. У них нет ни золота, ни серебра, ни монет, ни драгоценностей, ни других произведений искусства, за исключением нескольких предметов, изготовленных из камня и обработанных ножом. И они смотрят на возжелавшего все это как на сумасшедшего, и нет там такого, кто не разделил бы мнения большинства. Материя, какого бы сорта ни была, не нравится им ни в какую, и они сдёргивают её с тех, кто её носит. Они признают железо, выделывают его камнями и делают из него крючки для ловли рыбы… Они знают зерновые, и в частности ячмень, но не дошли до мысли печь хлеб, делают муку и едят ее с мясом и маслом. Употребляют в пищу финики, зеленые кокосы и сок драконового дерева. Люди этого острова считают большим злом убивать животных и сдирать с них шкуры. И когда к ним попало несколько христиан, те потешались, обучив островитян обдиранию шкур. Но с теми островитянами не желал потом знаться никто на острове, и женщины не шли к ним, и мужчины не ели вместе с ними. Женщины отказывались кормить грудью их детей, и многие дети выросли, пася овец».

О жителях острова Гомера: «Люди там дерутся маленькими палками, концы которых заострены и обожжены. Они совершенно ничем не прикрыты, и это их нисколько не смущает. Одежду они называют мешками, в которые прячут людей. Питаются молоком, мясом, корнями тростника (речь идет не о тростнике, а об одной из разновидностей папоротника. — Авт.). Едят они и вещи грязные и противные — крыс, блох, вшей. У них нет домов, а живут они в пещерах. Женщины у них общие, и когда жители ходят в гости друг к другу, то часто в знак расположения предлагают своих жен. Власть у них наследуют не сыновья, а племянники, дети сестер. Большую часть времени они проходят в песнях и танцах, и пускаются на все уловки, лишь бы не работать. Они отдаются целиком разврату, ибо не получили ни малейшего воспитания…

О Тенерифе (Адском острове): «Лучшую жизнь я нашел на Адском острове, так как там в изобилии имеются зерно и овощи, едят они овец, баранов и свиней и одеты в их шкуры. Домов у них нет, и только гроты и пещеры служат им убежищем. Они бьются копьями из древесины сосны, сделанными в виде огромных дротиков, очень острых, высушенных, с обожженным концом. Они образуют 8–9 групп, и у каждой свой король, которого они должны всегда иметь подле себя, даже если он мертв, до тех пор, пока живой не унаследует власть. А мертвого они во исполнение жестокого обычая несут на вершину вулкана и бросают вниз».

Об острове Пальме: «У них нет ни зерна, ни овощей, зато в изобилии имеются бараны и молоко, а также травы — этим они и питаются. Дикий народ, они не признают Бога и его законов. Они воюют копьями, как на Тенерифе, с той только разницей, что на Тенерифе копья обожжены, а у жителей Пальмы с наконечниками в виде рога. Рыбы у них нет, и её не едят. Всего их около 500 человек, и удивительно, что, будучи сталь малочисленными, они не были покорены ни разу…

Дополнить сведения Зурары может его современник, венецианский путешественник Альвиде да Моста, или Када-мосто, который много времени — с 1455 по 1475 год — провёл на западноафриканском побережье и вместе с португальцами участвовал в открытии островов Зеленого мыса. Он застал гуанчей уже в ту пору, когда часть из них перешла в христианство, а ряд островов осваивался европейцами:

«Четыре из семи островов населены христианами, остальные — идолопоклонниками. Их основная пища — ячмень, хлеб, мясо и козье молоко. Большое количество травы орсель вывозится в Кадис… Народ четырёх христианских островов говорит на разных языках и с трудом понимает друг друга. Живут в поселках. Три острова язычников более плотно населены, на Тенерифе — 15 тысяч человек. Острова гористы и не приспособлены для сельского хозяйства. Из одежды у них только повязки из козьих шкур. Они натирают тело смесью козьего сала с соком трав, это сушит и спасает от холода. Эти канарцы прекрасно сложены, они прыгают со скалы на скалу, как козы, мечут камни. Это самая ловкая раса в мире. И мужчины и женщины мажутся травяными настоями зеленого, красного, желтого цвета, считая каждый цвет по-особому священным. У них нет веры в нашем понимании, а есть поклонение Солнцу — Алио и другим планетам, а также идолам. Каждый из них может иметь любое количество жен, а если меня спросят, как я это узнал, то могу назвать тех матросов, которые попали на острова и все видели».

Перу Леонардо Торриани, итальянского хрониста конца XVI века, принадлежит самое полное и достоверное описание жизни населения Канарских островов в XV–XVI веках, то есть в эпоху, когда о коренном населении архипелага еще можно было говорить в настоящем времени. Торриани был настоящим историком, придирчиво отбиравшим достоверные факты и отметавшим фальшь, нередко очень соблазнительную. Очень подробно останавливается хронист на истории открытия островов и происхождении их названий.

«Полагаю, что на Лансароте пришли люди из Аравии, так как у них много арабских слов. Остров был поделен на две части, и у каждой свой правитель, именовался он ко времени прихода Бетанкура Тегузе. У них были дома, но значительная часть обитала в пешерах, одевались они в овечьи и козьи шкуры, закрепляя по одной шкуре спереди й сзади, а вместо ботинок использовали дубленые шкуры, называя их «махос». Браки у них не возбраняются в любых количествах, исключая только родных братьев и сестер (в других хрониках упоминаются браки между братьями и сестрами. — Авт.). В пищу употребляли ячмень, козье и овечье мясо, масло и молоко. Они почитали божество в человечьем облике, но где он находится, не знали. Говорят, в одном храме был его идол. Сюда они входили, как, в лабиринт, с жертвоприношения — маслом и молоком. Некоторые думают, что у них были другие божества, но об этом мне неизвестно. Когда они умирали, их относили в темные пещеры и готовили ложе из козьих шкур. Вот и все, что об этом известно».

Об острове Фуэртевентура:

«До захвата жители этого острова в языке, строительстве, почитании богов и вопросах чести очень походили на лансаротцев, поэтому некоторые думают, что происхождение у них общее: одевались они в овечьи шкуры, сшивая их нитками из кишок овец на манер струн. В качестве игл использовали острые кости и колючки, обращаясь с ними с превеликим искусством. Они строили низкие дома с помощью сухой кладки и узкие улочки, так что два человека с трудом расходились. Их божество было из камня и имело человеческий образ, но кто это — не ясно. Жители до прихода испанцев были рослые и сильные, среди них имелись великаны. Останки одного есть в пещере Махай — 22 шага в длину!

Кроме камней и палок, не было у этих варваров никакого оружия. Они устраивали ими поединки, и смельчаки именовались у них «алтиха». Они были хорошими пловцами и рыбачили, рыб били палкой. У них не было огня, и я очень удивлён этим. Они так и не научились добывать его в дальнейшем с помощью дерева и камня. Однако мясо они жарили на солнце так, что оно было мягким, будто жареное.

К моменту, когда Фуэртевентура был захвачен, островом управляли два короля и две главенствующие женщины. Одну звани Тамонанте. Она ведала делами правосудия, разрешала споры между знатью. Другую звали Табиабин. Она обладала даром предсказания, и ее считали богиней. Она руководила церемониями и часто выступала как жрица.

У варваров был обычай: того, кто убил человека не случайно, а преднамеренно, не войдя через дверь, а перепрыгнув через забор, наказывали так. Его вели на берег моря, клали на землю, подкладывали под голову плоский камень, и палач бил его по лбу другим камнем, пока тот не умирал; родственники виновного считались потом предателями.

Если же кто-то убивал знатного человека, того не убивали, а хватали самого близкого человека — жену или сына, друга или родственника — и убивали тем же способом, веря, что лучшее наказание для человека — видеть смерть его близкого».

Вот что рассказывает Торриани о жилищах канарцев (очевидно, имея в виду жителей Гран-Канарии):

«Когда они жили в мире со своими правителями, то строили дома совместно. Говорят, что в их городах было до 14 тысяч очагов, но это кажется невероятным. Они крыли дома толстыми пальмовыми листьями, а сверху, чтобы не просочился дождь, сыпали сухую землю. Были у них и особые подземные жилища, отделанные с такой тщательностью, будто сработано на века. Так жили старцы, правители и знать, чтобы зимой наилучшим образом использовать тепло земли.

Если они хотели что-нибудь построить, то сначала выбирали удобную сторону горы, потом делали глубокий ход, рядом вырубали водоем типа цистерны и делали камеры с оконцами. Вокруг главного зала и камер делали нишу, куда и клали весь инвентарь. Все это они вырубали без всяких инструментов, используя лишь кости и камни. Камни те были так остры, что и сейчас канарцы применяют их в качестве бритвы.

У каждого правителя было по 12 советников, над которыми стоял главный советник. Именно этот совет выносил все смертные приговоры. Если у виновного были дети, то наказание нес один из них, а если у убийцы был отец, казнили его. Канарцы передали эту церемонию жителям Фуэртевентуры, куда ходили на маленьких судах, изготовленных из пальмовой древесины или драконового дерева…

Очень интересный факт! Впервые в хрониках появляется упоминание о наличии плавательных средствах у канарцев. Торриани — единственный из авторов, кто отметил эту особенность. Но это известие никто не принял во внимание, и часто можно встретить утверждение, что у канарцев вообще не было никаких судов. А суда-то были! Вот еще одно свидетельство об искусстве строительства плавательных средств. Приводим его дословно: «Они рыбачили с помощью шнура из кишок и крючка из козьих костей и делали сети из кустарников и пальмы — четырехугольные и на длинном лине. Делали они и лодки из драконового дерева, выдалбливая его целиком, а якорь был из камня, плавали с парусами из пальмовых листьев и веслами вдоль берегов. Иногда заплывали со злым умыслом — пограбить — на Тенерифе и Фуэртевентуру».

Почему Канарские острова назывались «Счастливыми»? Торриани дает свою трактовку этого названия:

«Живут здесь дольше, чем в других странах, из-за мягкого климата и доброй пищи. В прошлом, 1597 году умерло два человека. Одному, Хиуррону, было 140 лет (с Канарии), другому, Камачио, — 137 лет (с Лансароте). Последний за семь лет до смерти родил сына, и у него два брата сейчас, одному сто лет, а другому восемьдесят, оба выглядят молодыми». Живут они дольше европейцев потому, продолжает хронист, что мало едят, только гофио — ячмень с водой. Пьют верблюжье молоко — хорошее средство против многих болезней и сохраняют себя поджарыми, бодрыми и подвижными (верблюдов, которых на островах не было, завезли с континента уже в эпоху Торриани).

Большой интерес представляют сведения, собранные Тор-риани о жителях острова Гомера:

«Это были воинственные люди, высокие и мало заботящиеся об одежде, поклонялись они идолам. Среди них были такие великаны, что один из них однажды прыгнул в воду и так сжал хищную рыбу, что та испустила дух. С детства они учили cwhx детей отбивать рукой шары из глины, которые метали друг в друга. Впоследствии переходили на камни и копья. Одежда их была примитивной — лишь бы прикрыть наготу, голову венчала повязка красного цвета. Краску добывали из местного дерева «тайнасте», она шла на изготовление женских косметических средств. Они поклонялись божеству в виде волосатого человека, называя его Хиргуан».

Об островитянах с Ферро:

«Они были самыми дикими из всех жителей архипелага. Питались жареным мясом и рыбой, тростниковыми корнями — это их хлеб. Одевшись в шкуры до пят, носили длинные волосы. Спали на циновках из папоротника. В жены могли брать любых женщин, кроме матерей. Ворам выкалывали глаза, а тюрьмы были подземными. Мужчины почитали мужское божество Эраорухан, женщины — женское Монейба. Оба, по их представлениям, обитали на высокой горе. За сто лет до прихода Бетанкура местный житель Ионе предсказал, что, когда он превратится в прах, из-за моря придет белый человек Эфанованхан, который обратит их в свою веру. Так оно и получилось. Появились корабли с белыми парусами, их приняли за богов и не сопротивлялись им».

И, наконец, о населении Пальмы. «Это были белые и толстые люди, которые, как говорят, вместе с жителями Гомера и Иерро происходят от одного и того же народа, они были идолопоклонниками, почитали бога в виде собаки — Хагуанрана. Женщины у них такие же смелые, как и мужчины, дрались палками и камнями. Умирали от меланхолии и безразличия к болезням. Заболевая, они говорили, что хотят умереть. Их клали в пещеру, ставили рядом молоко и замуровывали выход».

Доминиканский монах Алонсо де Эспиноса прибыл на острова довольно поздно — в 1580 году, однако его сведения об островитянах полнее других. В своих записках он сохранил девять фраз из языка гуанчей — единственный образчик древнего и неизвестного языка, попавший в распоряжение лингвистов.

«Относительно их происхождения есть много взглядов, — пишет Эспиноса. — Говорят, что они потомки римлян, однако это безосновательно. Другие говорят, что они произошли от некоторых африканских племен, поднявшихся против римлян и убивших их правителя или судью. В наказание у них вместо смертной казни вырвали языки, так чтобы они не могли ничего рассказать о восстании. Потом их посадили в лодки без весел и пустили на волю волн. Так изгнанники заселили острова».

«Ячмень был главной их сельскохозяйственной культурой, — сообщает Эспиноса. — Всей землей распоряжался правитель и раздавал ее согласно чинам. На своей земле человек строил жилище, если не было естественной пещеры. Кровлю складывал из плоских камней, прекрасно подогнанных друг к другу. Вокруг жилища паслись стада, и, чтобы не было недостатка пищи для них, люди очень заботились о растениях, от которых зависело здоровье овец и коз. И поэтому скот был всегда тучным. Они обрабатывали почву козьим рогом или палкой, ибо металлов у них не было. Ячмень сеяли мужчины. Остальное — жатва и засыпка в амбары — было уделом женщин. Во время жатвы и выпечки хлеба приостанавливались даже войны».

Тут одно из многих противоречий, которыми насыщены свидетельства хронистов: хлеб гуанчи не пекли. Скорее всего, речь идет об одном лишь острове — Тенерифе, где умели делать ячменный хлеб.

Чрезвычайно интересно свидетельство Эспиносы о существовании у гуанчей некоего обряда, напоминавшего обряд крещения у христиан:

«Когда у гуанчей рождался ребенок, они звали женщину и та лила воду ему на голову, эта же женщина подтверждала родство матери, отца и ребенка. Гуанчи сами не знают, откуда идет эта церемония. Это обряд крещения, как у других народов».

Эспиноса первым их хронистов подробно разбирает гипотезы о происхождении гуанчей. Примечательно, что эти версии дожили почти без изменений до наших дней:

…говорят, что когда Сертория преследовали римляне, он, отказавшись от высокого поста, бежал с группой людей, которая состояла из африканцев и других национальностей. Узнав об островах от каких-то моряков в Кадисе, последователи Сертория после его смерти, чтобы не попасть в руки римлян, отправились на поиски этих островов и населили их. Есть еще один автор, который сообщает, что в древние времена острова были близка к Африке, как Сицилия к Италии, но постепенно из-за климатических условий отодвинулись. Народ, пришедший на острова, не знал искусства навигации и остался там без средств передвижения по морю».

«Мое же собственное мнение такое, — заключает Эспиноса, — что гуанчи ведут свой род от африканцев из-за близости материка и тесного сходства в обычаях и счете».

Надо отдать должное этому испанскому автору XVI века — он сформулировал все основные гипотезы, которые позже, спустя несколько столетий, будут развивать современные антропологи, лингвисты и этнографы. Алонсо де Эспиноса выгодно отличался от других авторов и тем, что прилежно записывал те, на первый взгляд незначительные детали, которые многим казались маловажными. Но именно эти подробности и сослужили добрую службу исследователям.

Важное место в хронике Эспиносы занимает рассказ о происхождении таинственного образа Богоматери Канделарии, ради которого он, собственно, и отправился на острова.

«Хотя древние называли этот остров и соседние острова Счастливыми за их плодородную почву и климат, — пишет Эспиноса, — не меньшее основание есть назвать их Счастливыми за божественный дар, подарок судьбы, святой образ из Канделарии, появившийся на острове. Трудно предположить точно, когда именно он появился, но было это лет за 150 до того, как остров стал принадлежать христианам, в пустынном месте на берегу моря около песчаной косы, в конце ущелья. Он стоял на камне, а уже потом на том месте возвели часовню».

Нашли скульптуру так. Двое местных пастухов пошли в сторону ущелья, но овцы испугались и повернули назад. Один из пастухов, подумав, что впереди кто-то прячется и хочет украсть скот, пошел вперед и увидел на скале образ Девы с ребенком на руках. У гуанчей был обычай — не заговаривать первым с женщиной, и пастух сделал ей знак рукой, что должен идти пасти свой скот. Но она ничего не ответила. Тогда пастух решил ее напугать и замахнулся. Но едва он поднял руку с камнем, как она одеревенела. Испуганные пастухи решили заговорить с Девой, но безуспешно. Они со страхом подошли поближе. У одного из пастухов был с собой табона — острый, как бритва, камень. Он захотел отрезать у образа один палец, чтобы посмотреть, подействует ли это, но порезал только свои пальцы, не причинив Деве вреда. Это были первые чудеса, явленные Девой жителям острова.

Пастухи отнесли образ правителю, и его стали почитать как святыню. «Несомненно, он был сделан руками ангелов, только им подвластна такая тонкая работа», — заключает Эспиноса.

Тайна статуи Девы Канделарии. до сих пор не разгадана. Более того, и сам образ исчез, так что не представляется возможным исследовать его и определить его происхождение. Возможно, статуя была принесена морем, или решение загадки следует искать в каких-то ранних посещениях Канар выходцами из Европы.

Определённый свет на тайну происхождения гуанчей мог бы пролить их язык. Но большинство словаря аборигенов сегодня утеряно, хотя некоторые слова всё ещё сохраняются, прежде всего в названиях островов.

Гуанчские названия различных островов и их жителей были следующие:

Остров Тенерифе — Ченех («Chenech»), Чинех («Chinech») или Ачинех («Achinech»). Жители острова Пальма, видя заснеженный пик горы Тевде на горизонте, называли этот остров Ten-er-efez — «Белая Гора» (от ten, teno/dun, duna = «гора», и er-efez = «белый»). Само слово «гуанч» служило самоназванием коренных обитателей острова Тенерифе: «Guan Chenech» означает «человек с Ченеха», то есть «человек с Тенерифе». С течением времени термин «гуанч» стал идентифицироваться со всеми коренными обитателями Канар.

Остров Фуэртевентура — Максората («Maxorata»), его жители назывались «Majoreros», или «Maxos». Имя «mahorero» все еще используется сегодня как название обитателей острова. Считается, что это название происходит от «mahos» — так назывался тип обуви из козлиной кожи, которую носили коренные жители острова. В средние века было известно другое название Фуэртевентуры — Эрбания (Herbania), происходящее, возможно, от латинского «hairbe» — трава, растение; это может рассматриваться как указание на пышную растительность, существовавшую здесь в древние времена (правда, сегодня, глядя на бесплодный, измученный жаждой пейзаж острова, в это трудно поверить). Более вероятно происхождение имени Herbania от берберских слов «bani» — стена или «arban» — «козел». Любопытно, что другой остров, Ферро, у гуанчей носил схожее название — Эрбане. Он назывался также «Него»; его населяло племя бимбачей («Bimbaches»).

Остров Гран-Канария — Тамаран (Tamaran) или Тибисена (последнее название связывают с берберским словом mussen — «волк»); в некоторых источниках именуется также Канарией; его обитатели носили название канарии («Canarii»).

Остров Лансароте — Титеройгатра («Tyteroygatra») или Анзар (возможно, от берберского «anzar» — «дождь»).

Остров Пальма — Бенахоаре («Benahoare»); это название происходит от «Ben-Ajuar», т. е. «из племени ахоаре» (любопытно, что так называлось одно из берберских племён северного Атласа). Жители острова именовали себя «auaritas».

Остров Гомера — гуанчское название «Gomera», его жители именовались «Gomeros».

По рассказам европейских завоевателей, гуанчи были «красивые белые люди, высокие, мускулистые, с очень большим числом блондинов среди них». Ссылка на высокий рост, о котором неизменно упоминают хронисты, должна быть принята с учетом средней высоты европейцев в то время. Что касается присутствия блондинов, то следует вспомнить, что в древности весь Север Африки населяла кавказоидная раса людей, известных у античных авторов под общим названием ливийцы. Даже сегодня, после многих столетий иноплеменных вторжений и смешанных браков, белокурые волосы и голубые глаза нередки у берберов Атласа.

Согласно легендам, островом Тенерифе в далекие времена управлял манси (гуанч. mencey) — король, известный как Тинерфе Великий. Он жил, судя по всему, в области Адехе (Adeje) в юго-западной оконечности острова. После его смерти остров был разделен между его сыновьями и внуками. Как бы то ни было, но европейцы действительно нашли на Тенерифе девять независимых «княжеств» («Menceyatos»): Анага (Anaga), Тегесте (Tegueste), Такоронте (Tacoronte), Taopo (Таого), Икод (Icod), Дауте (Daute), Адехе (Adeje), Абона (Abona) и Гуимар (Guimar). Территория каждого из этих княжеств распространялась от побережья до склонов центральной цепи гор. Вершины гор, включая Тейде, являлись общей землей, используемой пастухами различных княжеств для выпаса скота в течение летних месяцев, когда растительность в прибрежных областях высыхала. Особо важное значение эта горная область имела для княжеств, расположенных на засушливом юге острова — Адехе, Абоны и Гуимара. Недостаток дождей делал ежегодный перегон скота в горы насущной необходимостью. Напротив, «богатые» северные княжества, помимо скотоводства, были способны позволить себе роскошь маленького, но процветающего сельского хозяйства. Здесь выращивались зерновые культуры — пшеница, ячмень, горох и бобы.

Свой остров гуанчи Тенерифе называли «гуаньяк» («guanac», «gwan-yac») — это можно перевести как «родина», «страна». Все княжества были независимы. Верховным правителем острова считался манси княжества Таоро, но он, кажется, играл лишь роль первого среди равных. Манси Таоро носил титул «квевехе» («quevehi»), что можно приблизительно перевести как «ваше величество» или «ваша светлость». Его резиденция находилась в долине Араутава (Arautava или Arautapola), ныне известная как Оротава. Эту местность — настоящее сердце Тенерифе — и сегодня называют земным раем.

«Короли» (на Тенерифе они именовались манси, на других островах имелись свои названия) находились на вершине гуанчского общества. Ниже по положению шли «аристократы» — ачиманси («achimencey»), как правило, имевшие родственные связи с королевской семьей. Средним классом гуанчского общества были «сичисикитос» («cichiciquitzos»), a на самом на дне находились «achicaxna» — плебс. Вся земля и скот принадлежали манси. Ежегодно он распределял их среди верхних классов общества согласно достоинствам и нуждам каждой семейной группы. Тем самым манси играл важную экономическую роль в перераспределении богатства, учитывая, что он нес затраты на проведение общественных празднеств и церемоний. Все яства для этих целей поступали из королевских запасов.

На Тенерифе не было отдельной священнической касты, поскольку эти функции на общественных церемониях осуществлялись самим манси. Однако существовала фигура «guacamece» — пророка или прорицателя, который имел большое уважение и глубокое почитался. В каждом княжестве существовал свой высший совет (Tagoror), принимавший важные для общественной жизни решения. Заседания совета проводились в специально отведенных местах, члены «Тагорора» восседали на каменных сиденьях, установленных в круг. Во многих частях острова Тенерифе советы заседали возле священных камней или деревьев. Священным у гуанчей почиталось, в частности, драконово дерево (Dracaena drago) — местный эндемик, которое живет несколько столетий и имеет похожий на кровь красный сок, обладающий лечебными свойствами. Прибытие манси на совет возвещалось звуком труб («bucios»), сделанных из больших раковин. В руке манси держал символ королевской власти — «аньепу» (апера, апуера), скипетр из резного дерева.

В то время как манси имел функции духовного и политического руководителя, военным вождем у гуанчей был «сигосе» («sigoce»). Вооружением воинов служили деревянные копья («banot») и камни, многие из которых были обработаны и имели острые грани. Гуанчи были подлинные виртуозы в метании этих «ракет». Они также были вооружены «teniques» — камнями, оплетенными кожей, которые они использовали как кистени. Это примитивное вооружение в умелых руках оказалось весьма действенным средством — гуанчи доказали это в 1494 году, разгромив и практически целиком уничтожив весь испанский экспедиционный корпус в сражении у Асентехо.

В бой гуанчи шли голыми, хотя в обычное время они носили «tamarcos» — плащи из козьей шкуры, защищавшие их от холода в горах. На некоторых островах гуанчи носили юбки, сделанные из волокон пальмы. В зависимости от сезона, рода деятельности и социального положения использовались и другие виды одежды: «xercos» (сандалии из свиной кожи), «huirmas» (куски кожи, носившиеся подобно рукавам), «guaycas» (обтягивающие кожаные ногавицы межд^лодыжкой и коленом) и «ahico» (тип кожаной рубашки).

Гуанчи верили в существование верховного бога, кого они называли Magec (Солнце); он был известен также под различными именами: Achaman («небеса»), Achuhuran Achahucanac («великий и возвышенный бог»), Achguayaxerax Achoron Achaman («держащий небо и землю»). Они также поклонялись богине-матери, близкой древней богине-матери Средиземноморья, которую гуанчи называли Achmayex Achguayaxerax Achoron Achaman («мать держащего небо и землю») или Achguayaxiraxi («сохраняющая жизнь). С приходом европейцев эта богиня-мать была отождествлена гуанчами с Девой Марией.

Гуанчи также поддерживали культ подземного бога Гу-айотой (Guayota, что означает «Зловещий человек»). Конкистадоры-христиане отождествляли его с дьяволом. По верованиям гуанчей, Гуайота жил в недрах горы Тейде (Echeyde). Островитяне его не любили, а скорее почитали и уважали. Ночью он принимал облик одинокой собаки; встреча с ним было очень опасна.

В дополнение к этим главным богам, гуанчи верили в существование множества духов природы. Они оставляли им пожертвования на камнях, в пещерах, на вершинах гор. На каждом острове были свои священные места, обычно в виде гор или больших камней, которые, как считали гуанчи, держали землю и небеса в равновесии. На острове Тенерифе главной святыней была гора Тейде. В окружающей её области, которую в настоящее время занимает национальный парк «Лас Каскадас дель Тейде», в укромных расселинах и фотах до сих пор находят принесённые в жертву гуанчами глиняные сосуды, каменные и костяные инструменты. Эти пожертвования были призваны ублаготворить духов или успокоить их гнев.

Вершина пика Тейде — священной горы гуанчей видна за десятки километров

В каждой семье имелись собственные божества домашнего очага, обычно ими служили маленькие идолы, которые должны были принести семье изобилие и здоровье людям и животным.

Погребальные ритуалы у гуанчей были довольно сложны, особенно если дело касалось вождя-манси или лиц из «благородных» семейств — ачиманси. Представления гуанчей о смерти в точности не известны. По сообщениям средневековых хронистов, канарцы считали, что существует другая жизнь после смерти и что души злых и неправедных людей попадают в недра горы Тейде — владения «Зловещего человека», дьявола; души же тех, кто жил добродетельно и праведно, попадают в долину Агере (Aguere) — райскую долину (ныне в ней расположен город Ла-Лагуна). Но эти верования, кажется, уже окрашены христианскими представлениями о загробной жизни: на протяжении более ста лет, ещё до окончательного завоевания испанцами Канар, гуанчи находились в постоянном контакте с христианскими миссионерами.

Более древние погребальные ритуалы связаны с процедурой мумификации скончавшегося манси или ачиманси. Несомненно, что гуанчи имели некоторое представление о загробной жизни, для которой они тщательно готовили тела своих умерших. Из тела удаляли все внутренние органы и складывали их в корзину. Юноша, добровольно вызвавшийся на этот шаг, взяв эту корзину, бросался с ней с вершины утеса в море. Перед совершением этого акта ритуального самоубийства родные и близкие покойного давали юноше различные поручения для мертвого: передать новости о каждом семействе, о здоровье друзей и родственников, о том, что домашний скот здоров и увеличился в числе… Таким образом, юноша становился посланцем от мира живых к миру мёртвых.

После удаления внутренностей тело умершего промывали и на протяжении нескольких дней умащали мазями, приготовленными из различных растений и минералов по рецепту, ныне давно утерянному. Затем тело помещалось на солнце. За несколько недель оно полностью высыхало и становилось мумией, или «хахо». В течение всего этого долгого процесса семейство и друзья умершего соблюдали траур. Полностью готовая мумия заворачивалась в окрашенные кожи и помечалась так, чтобы позднее тело можно было идентифицировать. После этого мумия помещалась в пещеру, служившую семейным склепом. Рядом клались пожертвования — украшения (обычно это были ожерелья из глиняных бусин и зубов свиней), глиняные сосуды, раковины и копья. Умершего манси хоронили вместе с его «аньепой» — скипетром, который символизировал королевскую власть.

Хотя в гуанчском обществе царил патриархат, роль женщин была очень важна. На нескольких островах права наследования передавались по линии матери, женщины могли даже наследовать королевскую власть. Так, островом Гран-Канария некоторое время управляла королева Атидамана. Когда наконец Гран-Канария сдалась испанским войскам, жители острова поручили девочке, дочери последнего «гуанартерме» (короля острова), возглавить торжественную церемонию приема новых повелителей Гран-Канарии — она символизировала законность передачи власти.

Известны случаи, когда женщины принимали активное участие в сражениях с испанцами, как непосредственно на поле боя, так и вне его — ободряя сражавшихся воинов и оказывая помощь раненым. Конкистадоры даже называли жительниц острова Пальма «амазонки». О Гуасймаре, принцессе княжества Анага (Тенерифе), ходили легенды: она в первых рядах воинов-гуанчей сражалась с испанцами, пытавшихся высадиться на побережье острова. Испанские хроники повествуют о женщинах-туземках (в основном благородного происхождения), которые с криком «Vacaguare»! («Я хочу умереть!») предпочитали бросаться с вершин утесов в море, чем стать пленницами завоевателей. Это ритуальное самоубийство — символ любви к свободе, предпринимали не только женщины, но и некоторые мужчины — члены королевских семейств.

Женщины на островах Лансароте и Фуэртевентура играли более скромную роль и, по обычаю, в знак гостеприимства были обязаны делить ложе с гостем. Впрочем, на Фуэр-тевентуре женщины также занимали важное место в общественной жизни: «короли» обоих гуанчских королевств, существовавших на острове, прислушивались к советам и наставлениям женщин-жриц.

Когда рост населения становился угрожающим, гуанчи на островах Пальма и Гран-Канария практиковали убийство всех младенцев женского пола, за исключением тех, кто были первенцами в семье: в этом случае ребёнок считался продолжателем рода.

Одно из пещерных жилищ гуанчей на острове Гран-Канария

Обычная деревня гуанчей состояла из ряда пещер в склонах гор. Вулканические области Тенерифе богаты пещерами и туннелями, сформированными лавой. Из-за такого обилия естественных убежищ гуанчи строили мало. В отсутствие пещер основным типом жилища была маленькая хижина, сложенная из камней без применения скрепляющего раствора, которую перекрывали кровлей из веток и листьев. Искусство строительства было больше развито на острове Гран-Канария. Жилища вкапывали в слой вулканической почвы; дома, где жили гуанартеме (короли), обшивались досками. На этом острове стены домов и пещер были часто украшены геометрическим орнаментом.

На Тенерифе вход в пещерные жилища обычно был закрыт каменной стеной оставляющей достаточный проход для того, чтобы войти и выйти. Большую часть времени жизнь канарцев протекала на открытом воздухе. Из глины, без помощи гончарного круга женщины изготавливали глиняные сосуды («ganigos») различных размеров и форм: круглые, овальные, с ручками или без ручек. Некоторые из них были украшены грубыми геометрическими и линейными узорами или солярными знаками. Женской работой являлся также сбор диких плодов, орехов и папоротника; женщины собирали урожай ячменя («tano» или «taro»), пшеницы («irichen»), гороха («hacichey») и бобов. Посев этих культур также производили женщины — древние верования, распространенные по всему Средиземноморью и Северной Африке, всегда связывали женщину с плодородием.

Возделывание почвы являлось прерогативой мужчин, использовавших для этого плуги, сделанные их козьих рогов. Мужчины также занимались изготовлением инструментов и оружия: шил, каменных лезвий, жерновов и т. д. Многие мужчины были пастухами, выпасавшими стада «ага» (коз) и «haca» (местный вид овец с прямой шерстью) на горных пастбищах. Некоторые стада, называвшиеся «guanil» — «свободные», паслись вообще без сопровождения пастухов. Хотя гуанчи не практиковали клеймение скота, пастухи-гуанчи буквально «в лицо» знали каждое из своих животных — этот навык был источником постоянного изумления европейских поселенцев.

Из шкур коз и овец, снятых с помощью каменных и костяных инструментов, пастухи шили одежду, используя сухожилия или тонкие полосы кожи в качестве нитей для костяных игл. Высоко ценившимся инструментом у гуанчей была «табона» («tabona») — вид острого ножа, сделанного из осколка обсидиана (вулканического стекла).

Домашний скот являлся основным источником пропитания для гуанчей. Мясо не было каждодневной пищей, особенно для низших классов общества. Но в праздничные дни мясо овец, коз и даже собак было деликатесом, доступным каждому. Очень популярным блюдом была «tamazanona» — ячмень, сваренный с мясом и салом. Молоко (ahof) служило основной пищей, как и сохранившееся до наших дней блюдо «canarian gofio» — мука из вареного ячменя, смешанная с водой или молоком. Сало («amulan») и сыр также были повседневной пищей. Младенцев, в дополнение к материнскому молоку, кормили фруктами и «агуаманом» («aguaman») — своеобразным пудингом из корней папоротника, опущенных в жир.

У гуанчей было четыре главных общественных церемонии. Одной из них была церемония провозглашения нового манси, другой — ритуал вызывания дождя во время засухи, две последние — праздник Нового года, отмечаемый весной, и праздник урожая — были связаны с аграрным циклом и повторялись каждый год.

Церемония провозглашения нового манси являлась главным общественно-политическим событием. Когда манси умирал, его преемником не обязательно становился его сьш: право наследования могло передаваться и от брата к брату. В любом случае нового короля провозглашал совет — «Тагорор». Ритуал вступления на престол включал в себя торжественный обряд целования кости предка. Эта кость самого древнего предка династии до поры тщательно хранилась в укромном месте, обернутая прекрасно выделанными кожами. Ее торжественно выносили перед новым манси, который с почтением целовал ее. Тогда каждый член «Тагорора» признавал его правителем, поочередно произнося ритуальную фразу «Agone уасогап inatzahana chaconamet» («Клянусь этой костью Того, кто сделал тебя великим»).

В период засухи гуанчи устраивали ритуал вызывания дождя. Перед этим вся деревня несколько дней постилась и воздерживалась от танцев и других развлечений. Затем все жители, вместе с домашним скотом, шли процессией на ближайшую гору или возвышенное место. Здесь они отделяли ягнят и козлят от их матерей; все при этом истошно кричали, в то время как обезумевшие животные блеяли. Гуанчи полагали, что увидев эти страдания людей и животных, боги сжалятся над ними и пошлют долгожданный дождь.

Гуанчи использовали лунный календарь. Их год («achano») начинался в конце апреля — начале мая и совпадал с праздником весны, когда домашний скот был полон энергии. Праздник Нового года сопровождался танцами и спортивными состязаниями. Самым же большим ежегодным праздником был, без сомнения, праздник урожая (Becasmen), отмечавшийся в конце июля — начале августа. На период праздника прекращались все межплеменные войны и распри, в силу вступало священное перемирие; люди могли без помех приходить на пиры, танцы и соревнования. В эти дни каждый манси играл роль распределителя богатств, кормя соплеменников за свой счет. Люди украшали себя и свои жилища цветами, листьями и ветками. Во время праздника проводились большие спортивные состязание — желающие могли испытать себя в беге, прыжках, лазании, метании копья, рукопашном бою и т. д. У гуанчей существовала форма борьбы, подобная греко-римской, которая жива и в наши дни и известна как «Lucha Canaria» («Канарская борьба»). Суть ее состоит в том, чтобы бросить противника на землю или вытолкать его за границы определенной области, заставляя терять равновесие.

У гуанчей было всего несколько примитивных музыкальных инструментов: палки, ударяемые друг о друга, трубы из раковин, глиняные погремушки, вдобавок к этому — ритмично хлопающие собственные руки. Однако они любили петь и танцевать. «Tajaraste», один из танцев гуанчей, до сих пор исполняется на Канарах. Другой гуанчский танец, в несколько облагороженном варианте, в XVI столетии стал известен при королевских дворах Европы как «Эль-Канарио».

Первые попытки разгадать тайну происхождения гуанчей, как мы видели, предпринимались уже в конце XVI века. Безуспешность этих попыток во многом объясняется тем, что ранняя история Канар все еще остается неясной. Во всяком случае, гуанчи, вероятно, когда-то раньше находилось на несколько более высоком уровне цивилизации, но затем их общество в результате длительной изоляции деградировало, по словам немецкого исследователя О. Пешеля, «до убожества диких племён».

На Канарах найдены элементы культуры позднего палеолита и неолита Северной Африки и Южной Европы, сохранившиеся в чистом, не сглаженном веками виде. Здесь мы находим элементы древних языков Северной и Северо-Западной Африки. Тут обнаружены представители различных антропологических типов, один из которых по многим показателям напоминает тип кроманьонского человека и уже повсеместно исчез.

Острова были отрезаны один от другого, поскольку аборигены практически не знали искусства навигации. Они ловили рыбу только в прибрежных приливно-отливных лагунах. Эта неприязнь к морю — одна из самых больших загадок гуанчей. Как могли эти люди достичь островов, жить в окружение океана, имея целые леса корабельных деревьев и при этом почти полностью игнорировать море?

Предлагалось несколько возможных вариантов объяснения этой тайны. Возможно, люди Канарских островов были простые пастухи, привезенные сюда какими-то людьми, имевшими навык мореплавания; позже они забыты и оставлены на произвол судьбы. Другие объяснения связаны с тем, что плавание в водах, окружающих Канары, весьма затруднительно из-за сильных западных течений и ветров, дующих почти круглый год.

До недавнего времени большинство ученых, писавших о канарцах и пытавшихся разгадать их тайну, утверждали, что гуанчи и остальные жители Канарских островов не знали железа и не занимались рыбной ловлей. Однако не только у Зурары, но и у других хронистов есть упоминания о железных предметах на Канарских островах и о рыболовстве. Может быть, речь идет о периоде после захвата испанцами островов? Сомнительно. Сведения Зурары относятся к раннему периоду истории! Значит, у канарцев сохранялись какие-то древние железные орудия, привезенные откуда-то и принадлежавшие их предкам? Сами они делать их не могли: на островах нет железной руды.

Таким образом, поиск предков канарцев тесным образом связан с многочисленными плаваниями в Атлантике представителей разных европейских и африканских народов. Конечно, речь идет не о единичных посещениях, которые вряд ли могли дать рождение большой группе населения, к тому же относившегося к разным антропологическим типам и говорившего на разных языках. Здесь имела место крупная миграция, переселение целого народа, или скорее группы племен. Вероятно, и волн миграций было несколько.

Многие гуанчи были светловолосыми и голубоглазыми гигантами. Но разве на Канарах в древности жили только они? «Истинные», то есть белые, гуанчи населяли только два острова — Тенерифе и Гран-Канарию, в то время как четыре остальных были населены представителями иных народов. Анализ скелетов и мумий гуанчей (их сохранилось много сотен) указывает, что эти люди пришли с севера Африки, и этот факт поддержан многочисленными лингвистическими совпадениями между сохранившимися остатками языка гуанчей и различными диалектами берберов.

А как объяснить находки на Канарах мумий, у которых определена группа крови, роднящая их «владельцев» с древним населением Северо-Западной Европы? И почему среди древнейших орудий труда и утвари гуанчей найдены предметы, относящиеся к энеолиту Лигурии, то есть европейского Средиземноморья?

Как справедливо отмечал известный советский антрополог В.П. Алексеев, неполнота доказательств и умозрительный характер самой гипотезы происхождения гуанчей оставляли много неясностей и толкали исследовательскую мысль в самых различных направлениях. В результате одни и те же немногочисленные факты использовались для подтверждения самых разнообразных, в том числе совершенно маловероятных, концепций. Очевидно, что, прежде чем начать искать возможную прародину гуанчей, требовалось прежде всего выявить основные антропологические типы, существовавшие на Канарских островах до прихода европейцев. Эту работу проделал французский антрополог Рене Верно. В результате ему удалось выделить четыре основных типа древних обитателей Канар.

Первый — классический кроманьонский тип: квадратное лицо, глубоко посаженные глаза под тяжелыми дугами, низкие орбиты, тяжелый подбородок, светлые волосы, голубые глаза. Встречается почти на всех островах. Р. Верно и его коллега М. Фюсте отмечают, что этот тип канарцев находится ближе к типу доисторического населения Северо-Западной Африки, чем к европейскому варианту.

Второй — берберский тип: люди атлетического сложения, долихокефалы. Этот тип встречается в основном на Тенерифе. Р. Верно считал его северным вариантом средиземноморского типа. Характеристики Верно для этого типа совпадают с данными итальянского антрополога Бьясугга для берберов.

Третий — семитический и арменоидный типы: долихоили мезокефалы, нос с горбинкой, миндалевидные глаза. Встречаются не на всех островах.

Четвёртый — нордический тип: светлые волосы, иногда с пепельным оттенком, голубые глаза, розовая кожа. Верно предположил связь этого типа с Северной Европой. Ученый еще не знал тогда, что не только Северная Европа, но и Северо-Западная Африка в древности была областью распространения блондинов.

По мнению Верно, два первых типа — самые древние, они принадлежат первым поселенцам островов. Четвертый тип, вероятно, появился на Канарах позже всех.

Эта шкала, предложенная Верно, в дальнейшем подверглась коррекции в результате появления новых данных. Так, англичанин Э. Хутон нашел признаки существования на Канарах негроидной расы и некоторое время этот факт считался общепризнаным. Однако австрийская исследовательница И. Швидецки, основываясь на изучении огромного числа костяков, не оставила камня на камне от версии Хутона. Проверяя его данные, Швидецки обнаружила, что Хутон просто покупал черепа у местных жителей, а те выкапывали их с негритянского кладбища возле плантаций, где раньше работали негры, приехавшие с материка. Австрийская исследовательница опровергла и гипотезу о присутствии на островах арменоидов.

Результаты исследований крови и краниологические наблюдения последних десятилетий подвергли сомнению и «кроманьонскую» теорию заселения островов. А изучение групп крови, проведенное испанскими учеными, показало, что фенотипы группы АВО в сериях с Канарских островов схожи с таковыми у населения Северной Африки. У 81 мумифицированного гуанча и у 191 ныне живущего жителя Гран-Кана-рии отмечены группы крови системы АВО, что близко к данным по марокканскому Атласу. Можно добавить, что группа О — отличительная черта жителей Канарских островов. У современного населения она, правда, не столь часта. Наблюдения показали, что у жителей Атласских гор также есть группа О. Там она не так распространена, как у населения Канар, но ведь горы и не являются таким мощным изолятом, как острова! Высоко процентное содержание группы О и у басков и жителей Западной Ирландии — об этом нам еще представится случай поговорить.

Таким образом, современные исследователи склонны считать, что среди канарцев существовало не четыре, а два антропологических типа — один узколицый средиземноморский, другой сходен с типом мезолитического населения Северной Африки — с более широким лицом, низкими орбитами и выраженными надглазничным рельефом.

Любопытные данные были получены и в результате наблюдений за цветом кожи и волос канарцев. Ещё Алонсо де Эспиноса писал: «Цвет кожи жителей юга Тенерифе тёмный от смешения крови или от климата, ходят они почти голые. Но на севере цвет их светел и нежен, волосы длинные…». Позже Рене Верно отметил факт наличия в Марокко множества людей со светло-коричневыми волосами и светлыми глазами. Он указал, что черные прямые волосы преобладают у восточных берберов, вьющиеся и курчавые — там, где происходит их явное смешение с негроидами, а у западных берберов светлые волосы встречаются даже чаще, чем светлая кожа, особенно в детском возрасте. У многих североафриканских берберских племен из-за смешения с чужеродными племенами окраска волос изменялась от светлой к темной на протяжении целых исторических периодов. Ближайшая к Канарам область распространения блондинов — Марокканский Атлас и особенно прибрежные районы Рифа — в древности была гораздо обширнее. Придя отсюда на Канары, блондины смешались с уже жившими здесь брахикефалами, образовав гибридный долихокефальный тип с широким лицом, крупной фигурой, светлой окраской кожи и коричневыми волосами. Уже упоминавшийся антрополог В.П. Алексеев делает вывод: множество светлых индивидов в населении Северной Африки и живучесть «блондизма» позволяют рассматривать белое население Канарских островов как западную ветвь древней ливийской расы, известной по египетским фрескам эпохи Нового Царства, и считать его частью западносредиземноморской группы племен, куда входят и берберы.

Косвенное указание на близость гуанчей с древними ливийцами-берберами можно найти у римского историка Плиния Старшего. «Вскоре после того, как установилось римское владычество в Мавритании, — пишет Плиний, — Светоний Павлин организовал экспедицию в глубь страны. Это было первое проникновение римлян в Атласские горы. Он описал густые горные леса, неведомые деревья, покрытые снегом вершины (сомнительный факт), достиг реки Гер, текущей по пустыне из черного песка и черных гор, как будто после пожара, в лесах водились твари всевозможные, и жил там народ под названием «канарии»…

Область, где побывал Павлин, расположена на одной широте с Канарскими островами. Уж не народу ли «канарии» они обязаны своим названием? Птолемей писал о некоей области «Cannaria prom.», расположенной севернее мыса Нун, на широте самого западного острова из Канарской группы. Там жили племена «камнурига» — почти то же самое, что и «канарии». Арабский географ Идриси позже подтверждал это предположение. Не здесь ли таится разгадка названия островов?

Не только Плиний, но и другие древние авторы называют «канариев» (Canarii) в числе племен, живших на побережье Марокко. Что касается происхождения этого названия, то ученые выяснили, что «Ganar» — это родовое имя, данное западноафриканским народом волоф берберским племенам, жившим к северу от реки Сенегал. Именно эти племена и могли дать название Канарским островам.

А что можно сказать о наличии «североевропейской» составляющей в антропологическом типе гуанчей? Ее роль первоначально была сильно преувеличена и связывалась с возможным бегством на острова остатков вандалов, разгромленных византийским императором Юстинианом I.

Германские племена вандалов, разделявшиеся на две этнические подгруппы — вандалов-силингов и вандалов-асдингов — высадились в Африке в начале V века нашей эры, руководимые королем Гензерихом. Незадолго до этого, осенью 409 года, они пришли в Испанию и вскоре захватили весь Иберийский полуостров. Умело используя смуты в римской Африке, вандалы осуществили здесь обширные захваты. Правда, им долго не удавалось взять Карфаген и Цирту (Константину).

Король Гензерих умер в 477 году. К этому времени империя вандалов в Северной Африке достигла наивысшего расцвета. Но в 532 году византийский император Юстиниан I, заключив мирный договор с персами, начал войну против вандалов. Борьба была долгой и кровопролитной. Вандалы, объединившись с некоторыми берберскими племенами, ожесточенно сопротивлялись войскам Юстиниана. Но через год война закончилась. Остатки вандалов, бежав на юг и запад, растворились среди местного населения. Несомненно, отдельные беглецы-вандалы могли укрыться на Канарах. Но они не оказали значительного влияния на антропологический тип жителей и их культуру. Сегодня учеными выявлены куда более древние пласты истории, где нужно искать корни канарцев.

С проблемой этногенеза обитателей Канарских островов тесно связан вопрос о происхождении их языка. Еще первые европейские хронисты на основании некоторых записанных ими от местного населения фраз нашли большое сходство языка гуанчей с берберским языком. Исследователь XVIII столетия Дж. Глэс, который долгое время жил в Южном Марокко, считал несомненным родство языка канарцев с берберским диалектом шлух. Глас справедливо критиковал многих испанских авторов, которые произвольно искажали канарские слова, «подгоняя» их под испанский язык. О языке жителей Тенерифе он говорит: «Он значительно отличается от наречий других островов своей гортанностью».

Оговоримся, что все рассуждения о языке канарцев сегодня ведутся по-прежнему на уровне, весьма далёком от научного. До сих пор не создано сколько-нибудь удовлетворительного описания языка, не составлены словари, хотя бы приблизительно отражающие лексический состав языка. Правда, французскому ученому Сабену Бертло удалось в середине XIX века собрать на основе хроник и других источников более тысячи слов древнего Канарского языка и составить глоссарий — 200 существительных, 38 числительных, 467 топонимов и 242 имени собственных. Но этого явно недостаточно.

Английский археолог и языковед Дж. Аберкромби считал, что язык гуанчей возник из ливийского (протоберберского) языка. Учёные предприняли также попытку лексико-статического исследования языка гуанчей с точки зрения его отношения к берберскому языку. Весь словарный состав разделили натри иерархически расположенные группы: 1) слова, берберские по форме и семантике; 2) слова, берберские только по форме; 3) слова, семантика которых необъяснима с точки зрения современного берберского языка. Созданная на основе этих данных таблица дала сведения о процентном содержании берберских элементов в языке гуанчей и о лексических различиях между разными островами архипелага.

Оказалось, что берберский элемент преобладает в лексике островов Иерро и Пальма, в меньшей степени — на Гран-Канарии. На островах Лансароте и Фуэртевентура было зарегистрировано лишь 23 процента слов берберского происхождения, на Тенерифе — 25, на Гомера их не было найдено вообще. В то же время в языке аборигенов Тенерифе и Гомера встретились слова неизвестного происхождения. По мнению Дж. Аберкромби, эти незнакомые элементы тоже восходят к одному из древнеберберских диалектов и к тому же имеют некоторые аналоги в древнеегипетском и коптском, а из живых — в языке западноафриканского народа хауса.

Французский лингвист Марен находит в языке гуанчей отчетливые параллели с древнеегипетским языком. У гуанчей было прилагательное gerag, gorag/kerak, korak. Эти две последние формы с оглушением буквы «g» означали «знатный», «знатного рода». Таких слов нет в современном берберском языке, кроме языка туарегов, у которых есть глагол «gug» — «жить в полной свободе». Речь может идти о заимствованиях из древнеегипетского языка «gig» — «повышать», «разводить», ведущих к понятию «быть на высоком месте».

Все эти данные свидетельствуют прежде всего о том, что наречия канарцев, с одной стороны, не обладали лингвистическим единством, а с другой стороны, несводимы к общему знаменателю с берберским языком. Поэтому берберский элемент в наречиях канарцев было бы правильнее объяснить как суперстрат, а не как признак генетического родства…

Аналогичных выводов придерживается и крупнейший французский семитолог А. Басса, отказавшись признать полное тождество языка канарцев и берберского. Л. Винер, занимавшийся, в частности, влиянием арабского языка на африканские, отмечал сходство некоторых слов языка канарцев со словами из языка народа мавдинго, живущего в Западной Африке. Однако приводимые им данные не позволяют судить — заимствования ли это, генетическая связь, или — что более вероятно — случайное совпадение. В то же время имеются сведения, говорящие о связи между наречиями различных островов Канарского архипелага. Так, в 1493 году, когда Алонсо Фернандес Луго после захвата Гран-Канарии готовился подчинить остров Пальма, он послал на него гонца из числа местных жителей, и тот прекрасно понял язык жителей Пальмы.

Согласно общепринятому мнению, население Северной Африки еще в глубокой древности говорило на языках семито-хамитской семьи. Близость берберского языка к древнеегипетскому и семитским языкам никто не оспаривает. Хотя в современном состоянии берберский язык представлен чуть ли не тремястами диалектами, он являет собой несомненное лингвистическое единство. Кабилы Алжира могут без труда понять туарегов, точно так же как берберы оазиса Сива (Египет) понимают речь берберских племен Среднего Атласа и Марокко.

Ко времени испанского завоевания язык канарцев был в значительной степени берберизирован, но включал и большой процент слов какого-то другого, неизвестного языка. Любопытно, что в современных диалектах Марокко тоже имеется определенное число нехамитских слов. Например, среди названий растений, оканчивающихся на nthi/nti: iminthi (ячмень), shinti (рожь), хотя эти зерновые культуры известны в Северной Африке с очень древних времен. Похожие слова были отмечены в древних индоевропейских языках Северного Средиземноморья — греческом и албанском. Этот факт заставляет предположить, что доместикация этих растений в средиземноморском регионе была осуществлена каким-то иным народом, не принадлежавшим ни к берберской, ни к индоевропейской языковой группе. А самый любопытный и интригующий факт — это наличие на Канарах большого количества загадочных наскальных надписей, ни одна из которых до сих пор не прочитана. Кто оставил их? На каком языке они сделаны?

…В области Вальверде на острове Иерро тянется длинная полоса гладких скал, спускающихся в море. Именно там испанский священник дон Аквилино Падрон, прогуливаясь среди базальтовых глыб, обнаружил две горизонтальные строчки знаков, каждый из которых был около пяти сантиметров в длину. «Их много на юге острова, — писал падре в письме к Сабену Бертло. — На первый взгляд они напоминают древнеегипетские иероглифы, но я напрасно искал там сидящие фигуры и быков Аписа, ибисов, которыми покрыты обелиски Египта. Не обнаружил я там ни рыб, ни четвероногих животных, которых видел на мексиканских и инкских календарях. Наверное, — продолжает Падрон, — мое открытие имеет важное значение, ведь надписи скорее всего сделаны в очень далекую эпоху и отличаются от найденных мною раньше. Они более совершенны, и я вижу выражение мысли, породившей эти надписи. Контуры значков неглубоки, истерты и видны только при ярком свете. Они сделаны на отвесных скалах и раньше наверняка были видны на значительном расстоянии». Через некоторое время после находки Падрона аналогичные надписи обнаружил на острове Пальме немецкий исследователь Ч. Фрич. Так была открыта новая страница истории Канар.

Впрочем, об этих надписях европейцам было известно давно. Еще в XVIII веке Бьера-и-Клавихо упоминал о «таинственных письменах» на острове Пальма. Сегодня больше всего их обнаружено на самом маленьком и самом удаленном острове архипелага — Ферро; напомним, что в лексике аборигенов этих двух островов более всего преобладает берберский элемент.

Основная часть наскальных надписей представляет собой хаотическое нагромождение различных значков и фигур, среди которых выделяются более или менее связанные цепочки символов. Французский африканист Л. Федэрб в 1876 году признал в них знаки древнеливийского алфавита. «Понятно, что эти надписи — дело рук самих жителей, и их можно сравнить с наскальной живописью Сахары, с нумидийским письмом и письмом туарегов, — писал Федэрб в «Бюллетене Парижского географического общества». — Думаю, что это наследие древних ливийцев, смешавшихся за тысячелетие со светлыми пришельцами с севера, из района Танжера, где они оставили свои дольмены».

По поводу того, являются ли эти надписи «делом рук самих жителей» — вопрос спорный (если древние канарцы владели письменностью, то почему она не сохранилась у них к приходу европейцев?), но вот вывод Федэрба в отношении ливийского алфавита в основном верен. Наследником древнеливийского письма является тифинаг — алфавит, которым и сегодня пользуются туареги Сахары. Исследователи не раз обращали внимание на сходство Канарских надписей с письмом тифинаг. Надпись в Вальверде Федэрб сравнивает с аналогичным изображением в Тугге, на мавзолее XI века до нашей эры, считая и те и другие эпитафией.

Но этим загадки Канарских надписей не исчерпываются. На севере острова Тенерифе ученые нашли небольшой угловатый камень, покрытый загадочными знаками. При тщательном исследовании выяснилось сходство их с финикийскими надписями, найденными раньше в Южной Испании и Карфагене. И что особенно важно — знаки эти высечены, несомненно, металлическим орудием, а ведь известно, что гуанчи не знали металлов!

Не вдаваясь в подробности относительно связей ливийско-берберской и финикийско-пунической систем письма, отметим лишь, что на Канарах сегодня найдено несколько видов надписей. Часть из них, несомненно, имеет ливийское (берберское) происхождение, другие относятся к совсем другим системам письма. На сегодняшний день исследователи насчитали на островах Пальма, Иерро и Гран-Канарии 373 знака. Ученым удалось систематизировать и сгруппировать эти значки, и в результате был сделан такой вывод: на Канарских островах присутствуют четыре разных типа надписей.

Первый тип представляет собой спирали, бороздки и закругленные линии, аналогичные которым находят в памятниках древнейшей письменности эпохи бронзы в Западной Европе, Скандинавии и в некоторых сахарских петроглифах. Наличие нескольких зооморфных фигур можно объяснить попыткой древних жителей отобразить подробности быта пастухов.

Второй тип — таинственные наиписи с параллельными горизонтальными линиями, пересеченными вертикалями, полуспиралями и крестиками. Они наводят на мысль о родстве с граффити лигуров — доиндоевропейских обитателей Италии, найденными в долинах Де Меравилье и Фонтанальба.

Третий тип — алфавитные знаки, полностью схожие с ливийскими.

Четвёртый тип — значки, весьма схожие с линейным письмом «А» на Крите и с петроглифами Верхнего Египта.

Характер многих знаков дает возможность говорить о влиянии критской письменности. Часть знаков близка к критскому линейному письму «А» и «Б», часть — к древнеливийскому, встречаются и комбинации двух этих типов. Поразительно сходство некоторых спиральных надписей со знаменитым Фестским диском с Крита. Влияние эгейцев на Канарах могло быть как прямым — когда в середине II тысячелетия до н. э. критяне совершали регулярные плавания за Геркулесовы Столбы, так и косвенным, вторичным — через Северную Африку и племена, населявшие этот район.

Язык большинства надписей по типу приближается к берберским языкам. Австрийский исследователь Д. Вёльфель назвал его «гибридным берберским», в котором сохранились следы древнесредиземноморского языкового субстрата. Вёльфель выяснил, что суффиксы n-te, n-de, anda соответствуют древнеэгейским ndos, nthos, nda.

К сожалению, Канарские надписи настолько примитивны, что в них зачастую трудно отличить знаки, явно не несущие смысловой нагрузки, от смысловых знаков, а ливийская, пуническая и нумидийская письменность не настолько хорошо изучены, чтобы можно было воспользоваться ими для расшифровки. Характерно, что найденные в странах Магриба ливийские и нумидийские надписи тоже выполнены знаками разных систем. Их пробовали расшифровать с помощью современного берберского языка, но все попытки оказались совершенно напрасными. Значит, переселенцами на Канарские острова могли быть и не берберы, либо берберский язык того времени колоссально отличался от существующего ныне. Так что пока что ни одна из Канарских надписей не прочитана. Это и понятно, если вспомнить слова А. Бассэ: «Пытаться расшифровать ливийские надписи с помощью современного берберского языка так же бесполезно, как интерпретировать латинские надписи, используя язык парижских предместий».

Кто оставил эти надписи? Сегодня высказываются две основные версии их происхождения — либо это наследие древних ливийцев, либо дело рук участников случайных эпизодических плаваний. Последними могли быть критяне, тартессцы, финикийцы и карфагеняне. По мнению английского ученого Э. Хутона, наличие надписей свидетельствует в пользу того, что «Канарские острова могли посещать, в конце концов, и ранние мореплаватели — карфагеняне и другие». Надписи на Ферро, Тенерифе и Гран-Канарии — свидетельства таких плаваний. По мнению Э. Хутона, остров Иерро мог быть «краем света» древних мореплавателей и наиболее удачным местом, где можно было оставить свои «автографы».

Сабен Бертло полагает, что часть надписей относится к эпохе знаменитых карфагенских мореплавателей Ганнона и Гимилькона, то есть к VI веку до н. э. Известно, что карфагеняне практиковали обычай принудительного заселения новых колоний людьми из племен, незнакомых с морем. Быть может, именно так поступили они с одним из ливийских (берберских) племен, поселив его на Канарах? Во всяком случае, ничто не противоречит этому факту.

Несмотря на всю зыбкость, гипотеза о том, что в основе языка гуанчей лежит древнеберберский язык, остается наиболее обоснованной. Это значит, что, когда в XV веке острова повторно открыли европейцы, аборигены говорили на языке, давно исчезнувшем на Африканском континенте. Следовательно, язык гуанчей был реликтом давно исчезнувшего, «мёртвого» языка.

С проблемой языка гуанчей тесно связан и вопрос о загадочном языке свиста, который до сих пор распространен среди жителей острова Гомера. Еще францисканцы Бонтье и Леве-рье писали, что жители островов «говорят губами, как будто у них нет языка, и какой-то правитель сослал их в наказание сюда, вырвав языки». В конце XIX века немецкий этнограф Кеденфельд изучал это таинственное средство общения го-мерцев. «Они могут передавать любую мысль с помощью свиста, — писал ученый, — причем на расстоянии до тысячи метров, то есть даже когда крик не имеет смысла». Во время войн этот свист очень помогал канарцам, они заблаговременно «высвистывали» опасность, а в мирное время извещали о начале празднеств и о других событиях.

Свист этот может иметь самые различные оттенки. Кеденфельд проделал эксперимент, поставив двух жителей на расстоянии 50 метров. Он передавал вопрос одному из испытуемых, и тот высвистывал его своему партнеру. Оба человека ни разу до этого не разговаривали друг с другом на языке свиста, к тому же был сильный ветер, но результат оказался вполне удовлетворительным.

Язык свиста на острове Гомера — явление не уникальное. Хорошо известен способ общения с помощью барабанов в различных районах Африки, когда новость выбивается нехитрым кодом на расстояния до десятка километров — от деревни к деревне. У племени гурунси-нанкансе в излучине Нигера имелись флейты, с помощью которых кочевники общались на большом удалении друг от друга. Ну а что касается свиста, то у индейцев масатеков в Мексике этим искусством владеют десятки тысяч человек. Старые испанские хроники повествуют о том, что мексиканские индейцы пуэбло, сапотеки и чинантеки умело пользовались языком свиста перед атакой. «Свистящая деревня» открыта в 1960-х годах в Турции. Наверняка последуют и новые открытия. Учёным предстоит выяснить много вопросов: каким образом переводятся обычные фразы на язык свиста, как рождаются комбинации свистовых модуляций. Но пока, увы, нет ни одного сколько-нибудь внятного предположения, объясняющего происхождения языка свиста на Гомере — за исключением того, что приведено в легенде, записанной францисканцами. Сегодня у ученых накопился огромный этнографический материал, свидетельствующий о родстве гуанчей с берберами. Вполне вероятно, что именно протоберберы были этносом, сыгравшим важнейшую роль в этногенезе канарцев, и именно они составили основное население островов. Но тогда гуанчей следует считать последним реликтом некогда огромного ливийско-берберского мира, простиравшегося от гор Атласа до Финляндии и от Египта до Британских островов!

Учёные всё ещё не пришли к единому мнению относительно того, были ли гуанчи единым Народом, или же острова заселены разными, хотя и близкими между собой, племенами. Ко времени прихода европейцев были заселены семь крупных островов архипелага, однако плотность населения была неодинаковой и зависела от климатических условий.

Большинство исследователей сходится в мнении, что культура гуанчей представляла собой культуру позднего неолита. В ней выявлены многочисленные параллели, роднящие её (или имеющие чисто внешнее сходство) с культурами многих народов Северной и Западной Африки и Средиземноморья.

По преданию канарцев, Бог создал человека из земли и воды. Он создал много людей и для поддержания жизни дал им стада. Потом Он сотворил еще людей, но стад им не дал, а когда к Нему обратились, ответил: «Служите тем, и они дадут вам пищу». Всё это поразительно напоминает космогонические традиции некоторых пастушьих народов Западного Судана, особенно фульбе.

Ко времени прихода европейцев канарцы были язычниками. Гуанчи поклонялись солнцу. Они почитали Луну, называя ее, согласно некоторым источникам, «сель» (слово явно европейского происхождения!). Как и берберы Ливии, они поклонялись силам природы, обращаясь с вершин гор к небесам ниспослать дождь. Поклонение солнцу у канарцев напоминает культ солнца в Древнем Египте и у народов Сахары.

На вершине горы Аходар на острове Гран-Канария находился храм, возведенный в честь бога солнца. Этому культу служили священные девы. Ни одни мужчина не мог взглянуть на них вблизи. Они жили в «монастыре», вырубленном в скалах к северу от Гальдара, галереи и кельи его удивительно напоминали улей. Эти ритуальные обычаи канарцев обнаруживают сходство с халдейскими: и тут и там девушки-жрицы могли покинуть храм и выйти замуж.

Гуанчи совершали жертвоприношения на высокогорных площадках, как это делали древние жители Ханаана. Испанские этнографы утверждают, что канарцы приносили в жертву масло и совершали возлияния на каменных алтарях храмов — «альмогарен» — и на вершинах священных гор. Марин-и-Кубас сообщает, что жрецы сжигали подношения и гадали по направлению дыма.

Среди археологических находок на островах нередки фигурки всевозможных идолов. Сабен Бертло одним из первых сравнил их с аналогичными предметами, найденными в погребениях Северной Африки, а Д. Вёльфель впоследствии выявил в них явные критские черты. В одной из комнат Кносского дворца Артур Эванс в свое время обнаружил фигурку мужчины на подставке, поднявшего вверх руки с растопыренными пальцами. Схожую фигурку нашли на острове Фуэртевентура в местечке Айгина, правда, ее черты были несколько упрощены. В музее Лас-Пальмаса на Гран-Кана-рии хранится фрагмент маленькой глиняной статуэтки — торс женщины, обнаруживающий сходство с произведениями крито-микенской культуры.

У гуанчей, видимо, были священные животные. Жрец имел отличительные регалии — высушенную козью или баранью голову на шесте или на шее. Такой же знак отличал и древних берберов, поклонявшихся быку и барану — священным животным Египта и Сахары. Черепа буйволов, баранов и муфлонов всегда украшали стоянки древних ливийцев и пещеры, где жили неолитические племена Атласа.

С особым почтением относились жители островов к покойникам. А. Кадамосто отмечает, что останки старого правителя служили символом достоинства нового. На его костях приносили присягу вассалы и воины. Тот же обычай мы наблюдаем у некоторых африканских народов. На Гран-Канарии мужчины приносили пищу на могилы покойникам, а женщины — покойницам, и проводили там ночь, как это делается в Сардинии, на Мальте и в Северной Африке. Обожествление мертвых прослеживается также у неолитических обитателей Сахары.

Умерших Гуанчи хоронили либо в пещерах (Тенерифе, Ферро, Гомера, Пальма), либо в траншеях (Гран-Канария), либо в насыпях (Фуэртевентура и Лансароте). Захоронения знати более богаты, чем захоронения простых канарцев, по ним можно судить о социальном расслоении среди гуанчей. Отчасти Канарские могильники напоминают захоронения гарамантов — обитателей Сахары.

Примечателен обычай канарцев мумифицировать умерших. В своем интереснейшем исследовании об обычаях мумификации у древних народов, опубликованном ещё в середине XIX века, французский учёный Ж. Ганналь собрал воедино все имеющиеся сведения об этом обычае у гуанчей. «Эти мумии, — пишет Ж. Ганналь, — которые мы находим и по сей день, сухие, легкие, многие сохранили волосяной покров и ногти, лица тоже сохранили свои черты, у некоторых видны даже следы разрезов. Все они темно-коричневые, но часто рассыпаются в пыль при первом прикосновении. Часто они покрыты пятнышками и чешуйками мушек, налипших, вероятно, в процессе мумификации». Другой исследователь, англичанин Скори, пишет: «Им более двух тысяч лет, но точно время изготовления определить нельзя. Для предохранения от тлена использовался сок эуфорбии, я сам видел её следы на груди у мумий».

Больше всего мумий сегодня находят на Гран-Канарии; есть они и на других островах. Нередко над ними насыпались пирамиды из камней. Самую большую обнаружили в местечке Абона на Гран-Канарии. Под ней нашли более тысячи мумифицированных тел, тогда как обычно число не превышало 300–400. В свое время несколько мумий были доставлены отсюда в Королевский ботанический сад Парижа. М. Жуэннэ, обследовавший их, заметил, что у двух мумий глаза и нос были заполнены битумом, как это делалось в Древнем Египте.

Мумификацию мертвых практиковали только три народа на Земле — гуанчи, инки и египтяне. Техника этого процесса во всех трех случаях поразительно схожа. Везде мумии прятали в труднодоступных, скрытых от глаз местах. В фоте Тараконте на Гран-Канарии найдена мумия старухи, захороненная в сидячем положении, как это делали инки в Перу.

«Зал мумий» в Канарском музее

Д. Вёльфель в своих работах подчеркивал, что места отправления культа канарцев, храмы в горах и некоторые другие черты их культуры явно мегалитические. Это подтверждает каменная кладка стен и камни для сидения. На Гран-Канарии они напоминают амфитеатры Микен и Крита в миниатюре. Оборонительные сооружения с башенками на Гран-Канарии очень похожи на нураги — мегалитические сооружения на Сардинии. Помещения, оборудованные в скалах, напоминают, если верить Вёльфелю, подземные сооружения Кносского дворца. Но откуда пришли на архипелаг элементы древней культуры Средиземноморья, пока не ясно. Фактом остается то, что на Канарских островах они приобрели более упрощенные черты и «закостенели» в условиях длительной изоляции.

Основной пищей гуанчей, наряду с мясом, сыром и молоком, служил «гофио» — размолотый ячмень, смешанный с молоком и водой. Тот же «гофио» был и основной пищей пастухов-номадов Сахары и древних ливийцев. Византийский историк Прокопий Кесарийский отмечал, что жители Сахары не могут есть изделия из пшеницы, не знают каши, а едят зерно, подобно животным.

Гуанчи мололи зерно на ручных мельницах двух типов. Первый — жернов из пористого базальта продолговатой или округлой формы с вогнутой поверхностью, на которой круглым камнем растирали зерно. Эта мельница похожа на те, что использовали народы нильской и иберо-мавританской культуры. В наши времена ими пользуются некоторые африканские племена Западного Судана, в частности хауса.

Обработка камня была развита на всех островах архипелага, а шлифование, судя по находкам, лишь на Гран-Канарии и Гомера. Каменные орудия гуанчей обработаны довольно грубо, на некоторых едва угадываются следы шлифовки. По-видимому, обитатели островов не могли найти подходящих пород, приходилось использовать базальт — далеко не лучший материал. Однако почти все найденные ножи имеют идеальную форму. В канарских гротах найдено много гальки, употреблявшейся для обработки камня. Наконечники стрел и копий были одного типа, а топоры — двух видов: одни односторонние, типа мустье, а другие обоюдоострые. Видимо, жители с одинаковым успехом использовали орудия обоих типов — их находили в одних и тех же пещерах. Интересно отметить, что изделия из обсидиана не шлифовались и напоминают мексиканские.

Основным оружием канарцев были деревянные копья, наряду с которыми применяли и круглые обточенные камни для метания, подобные тем, что имелись у древних ливийцев. На острове Гомера использовали также пращи. В I тысячелетии до н. э. праща употреблялась и на Балеарских островах, на западе Средиземноморья.

Гончарное дело получило наибольшее развитие на Гран-Канарии. Среди образцов керамики этого острова — большие глазурованные вазы тонкой работы, очень похожие на кипрские. Гончарные изделия других островов не вдут с ними ни в какое сравнение. Французский археолог М. Лажар считает, что Канарские вазы не похожи ни на какие другие в мире.

На Гран-Канарии одежда жителей состояла из закрытой рубашки с капюшоном, сплетенным из тростника, кожаного пояса, плаща и шлема из козьей шерсти, украшенного перьями. Лео Фробениус, выдающийся немецкий этнограф, отмечал тот же обычай в одежде у иберов и древних ливийцев. Интересно отметить, что обычай жителей некоторых островов Канарского архипелага украшать голову перьями также прослеживается у древних иберов и ливийцев.

Гуанчи широко практиковали татуировку. Для этих целей, вероятно, использовали печатки-пинтадеры (от испанского «pintaderas» — «предметы для рисования»), впрочем, назначение этих орудий окончательно не выяснено — может быть, их применяли и для нанесения рисунков на вазы. Пинтадеры обнаружены лишь на Гран-Канарии, причем большинство — в Агимесе, в мастерской, где их скорее всего и делали. Они вылеплены из обожженной глины или вырезаны из дерева, толщина — 4–8 мм, рукоятка конической или пирамидальной формы, на слегка выгнутой поверхности вырезаны геометрические фигуры — квадраты со скругленными углами, треугольники, круги. Подобные орудия обнаружены в Мексике, Венесуэле, Колумбии, Западной Африке и Лигурии (Италия). Сходные предметы находили у фригийцев, найдены они и в Сербии, и в Англии (в последнем случае — с остатками красной охры); в Венском музее есть даже пинтадера из Австралии. Раскопки на территории Марокко позволили обнаружить пинтадеры и в Северной Африке, в непосредственной близости от Канарских островов. Правда, они слегка отличаются от Канарских.

В поисках истоков обычая раскраски тела у древних канарцев исследователи обратились к обычаям бербером и кабилов. По данным Геродота и других античных авторов, и те и другие раскрашивали тело киноварью (или красной охрой) перед военным действиями и религиозными церемониями. Постепенно этот обычай исчез на континенте, но на Канарах сохранился до XVI века. Древние авторы не приводят сведений о средствах рисования, в частности о пинтадерах в Северной Африке, однако у гуанчей, пишет Р. Верно, такой обычай был широко распространен: «Все канарцы ходили дочти голые, они украшали кожу рисунками или красили красками». Об этом упоминали еще первые хронисты.

Вопрос о существовании у древних жителей архипелага мореходства долго оставался без ответа. Считали, что у них не было ни лодок, ни плотов, а следовательно, исключалась возможность даже каботажного плавания. Говорили о некоем «табу» моря, об отсутствии строительного материала на островах. Исследования комиссара по археологическим раскопкам С. Хименеса Санчеса на Гран-Канарии позволили обнаружить на островах наскальные рисунки, где представлены несколько типов древних судов. Одни из них похожи на корабли скандинавских петроглифов и одновременно на суда, изображенные на скалах Нубийской пустыни и на вазах додинастического Египта. Другие пока не поддаются идентификации.

Учёные выделили на Канарах тип судна конца каменного — начала бронзового века. «Те мудрые мореплаватели, которые обеспечивали тесные контакты между Южной Испанией, Британией, Бретанью и Скандинавией, — пишет Д. Вёльфель, — очевидно, прекрасно знали архипелаг и оставили там свидетельства мегалитической культуры Средиземноморья и Атлантического побережья Европы, то есть черты, Дожившие до начала вторжения на острова Бетанкура».

У гуанчей было развито рыболовство, однако рыбу они ловили исключительно с берега, лодок и других плвучих средств практически не было. Единственное исключение — небольшие плоты, абсолютно не мореходные, но удобные при ловле рыбы. В связи с этим испанский историк Серра-Рафольс обратил внимание на одно место в рукописи Валентина Фернандиша, который рассказывает о способе мореплавания у обитателей Байе дель Гальго (побережье Африки южнее Канар, сейчас на территории Мавритании, где находится город Нуадибу). «Они ловят рыбу, — пишет Фернан-диш, — с плота, изготовленного из связанных вместе стволов дерева, приводя его в движение не парусом, а кусками древесины, укрепленными сзади в виде руля, и стоят по колено в воде». Аналогичные сведения английский исследователь Дж. Рабий приводит о способе ловли у имрагуенов (племен района Нуадибу) в XII веке. Имрагуены, жившие на побережье до широты острова Фуэртевентура, были древними, доисламскими обитателями этих мест. «Не они ли принесли на Канары искусство строительства плотов?» — задается вопросом Серра-Рафольс, и сам же отвечает на него: «Сомнительно, что имрагуены доставили на Фуэртевентуру домашних животных и запасы зерна, стоя по колено в воде на шатких плотах и находясь в море более четырех часов — именно столько требуется времени, чтобы преодолеть расстояние от берега до острова».

У гуанчей, как отмечалось выше, существовал забавный обычай откармливания невесты перед свадьбой: считалось, что женщина с большим животом может родить крупного, сильного ребенка. Жених платил за невесту выкуп скотом. Подобный обычай существует у берберских племен джерба и туат, живущих в Северной Африке. Об этом пишет в своей известной книге «Африка — ее народы и культурная история» американский этнограф Дж. Питер Мердок.

Сословные различия у канарцев совпадали с расовыми. По мнению А. Эспиносы и А. Галиндо, светлокожая часть населения владела стадами, а темнокожие были простыми общинниками. С подобным явлением мы опять же встречаемся у древних гарамантов — смешанного ливийско-эгейского населения Сахары. «Негроидные черты сильнее выражены в нижних слоях гарамантского общества, — пишет Ю. Поплинский, — в верхних социальных слоях прочно сохранялся европеидно-берберский тип».

Кстати, о параллелях между культурами древних канарцев и берберов (ливийцев). Еще в 1820 году английский исследователь Джексон провел несколько параллелей между берберами-шлух и канарцами. Сведения он брал из старых испанских хроник. Наблюдения Джексона подтверждаются сегодняшними исследованиями.

У канарцев дома большей частью построены из камня, без помощи цемента, вход узкий, так что войти может только один человек. У шлух дома тоже построены без цемента, из камня, входы тоже узкие.

В своих храмах канарцы приносят богу в жертву молоко и масло. У шлух молоко и масло — свидетельство богатства, а молоко ещё и символ доброй воли.

Когда канарцы заболевали — а это случалось редко — то намазывались травяными настоями, а при острой боли надрезали больное место острым камнем и прижигали, а потом намазывали козьим жиром. Такой же в точности обычай мы обнаруживаем у шлух.

Гуанчи мололи ячмень в ручной мельнице, состоящей из двух камней. В Сусе племена шлух трут зерно точно так же.

Ячмень, размешанный в молоке и жире — основная пища гуанчей. Они называли его «lasamotan». Это и основной продукт шлух Атласа, который они называют «azamilta».

Подводя итог, можно отметить, что берберские корни гуанчей бесспорны, но не единственны. История заселения Канарских островов гораздо более сложна и во многих отношениях неясна. В отношении основных этапов заселения Канар в древности ученые пока условно принимают гипотезу Э. Хутона, опубликованную им в трудах «Гарвардского африканского общества» в 1925 году.

Первые поселенцы на островах появились в период неолита. Предположительно, это были долихокефалы низкого роста, брюнеты средиземноморской расы. Возможно, стимулом их миграции стало начавшееся высыхание Сахары. Пришли они с юга Марокко, а точнее, из Вади-Дра. Они привезли с собой уже одомашненных коз и овец, искусство обработки камня. Культурных злаков и гончарства они не знали, говорили на древнеберберском языке. Их социальная и религиозная организации были довольно примитивны — они поклонялись божеству дождя и, возможно, изобилия. К войне они не были приспособлены совсем. Остатки этой культуры сравнительно хорошо сохранились на острове Ферро.

Вторая волна мигрантов, не очень значительная, пришла на острова в те времена, когда гончарное искусство уже распространилось по всей Северной Африке, а ячмень стал важной сельскохозяйственной культурой. Эти пришельцы с гор Анти-Атласа и Атласа были брюнетами с несомненными монголоидными чертами. Они заселили в основном южные острова архипелага — Гран-Канарию и Гомера. Центром их распространения в Африке был залив Габес в Восточном Тунисе, откуда они и пошли на запад, вдоль отрогов Атласа. На Канары они принесли ячмень, примитивное гончарное искусство, некоторые виды оружия. Именно этой группе острова обязаны появлением собак и распространением обычая кинофагии. Черты этой группы сохранились в населении острова Гомера. Говорили пришельцы на каком-то неберберском языке, видимо, с ним связан и существовавший на Гомере язык свиста.

Одновременно со второй на острова проникла третья волна мигрантов. Это были высокие светлокожие долихокефалы, длиннолицые, с узкими носами, атлетически развитые. Их культура не несла новых элементов, однако, они были весьма воинственны. У них сложилось подобие кастовой организации (светлокожие — знать, темнокожие — скотоводы). Пришли они из района Марокканского Атласа. Сегодня это ближайший к Канарам центр распространения «блондинов» в Африке. Люди этого типа осели только на острове Тенерифе. Они, возможно, обладали примитивными навыками мореплавания, но через некоторое время они забылись. Говорили пришельцы на древнеливийском языке, и на острове они образовали слой своеобразной военной аристократии (манси и ачиманси).

Четвёртая волна миграции коснулась только восточных островов — Гран-Канарии, Лансароте и Фуэртевентуры. Новые пришельцы были представителями средиземноморского типа, физическая характеристика которого определялась долихокефалией и узким носом. Они принесли с собой более совершенные формы керамики, «пинтадеры» и пшеницу, а также нефритовые долота. Однако большинство их начинаний погибло, так как на островах не нашлось подходящих материалов для продолжения и развития их культуры. Некоторые черты этой культуры несли явные европейские черты. Возможно, среди этих пришельцев были эгейско-ливийские элементы. Именно этим людям жители островов обязаны совершенной религиозной организацией. Кроме этих основных миграций, имели место посещения островов финикийцами, карфагенянами, позже — арабами, поздними берберами, многочисленными европейскими пиратами.

Культура аборигенов Канарских островов на долгие столетия стала своеобразным «заповедником» неолита Северной Африки. И, как ни странно — мостиком к другим культурам, причем не только Африки, но и других континентов…

Обилие следов присутствия североафриканцев в доисторической Европе подвигло многих энтузиастов на поиски подобных следов и по другую сторону Атлантики — в Америке. В книге «Берберы в Америке», вышедшей в Алжире в 1930 году, ее автор француз Ж. Кювье утверждал, что древние жители Северной Африки неоднократно пересекали Атлантику и оказали заметное влияние на аборигенов Нового Света. В доказательство он приводил многочисленные «совпадения» в названиях народов и местностей: например, племена липи из Боливии и древние ливийцы; берберское племя мозгу из Сахары и американские мускоги, моки, москито, мохо, мошка и т. д. Кювье искал и находил параллели в языке гуанчей и коренного населения Парагвая, основываясь на том, что в этой стране живет несколько племен под названием «гуанчес»…

Всё это выглядело довольно беспомощно и не произвело на читающую публику большого впечатления. Но сама идея поиска следов древних берберов в Америке оказалась весьма привлекательной.

Эта тема разрабатывалась параллельно с темой трансатлантических контактов между Старым и Новым Светом, приобретшей в XX веке большую популярность. На страницах газет, журналов и книг и серьезные ученые, и безфамотные дилетанты высказывали сотни гипотез — от весьма солидно аргументированных до самых глупых. Десятки энтузиастов, включая Тура Хейердала, кинулись пересекать Атлантический океан на любых подручных плавсредствах — от копии ладьи древних викингов до автомобильной покрышки. Результат этих плаваний оказался весьма любопытен: в массовом сознании Атлантический океан перестал казаться чем-то непреодолимым. В самом деле, если сегодня его можно переплыть на каноэ, парусной шлюпке или резиновом спасательном плоту, то почему его нельзя было переплыть три-четыре тысячи лет назад на греческой триреме или на «чернобокой» финикийской галере? В конце концов, Америка не такая уж маленькая цель, чтобы проплыть мимо нее. Этот факт в итоге были вынуждены признать даже самые упрямые противники гипотезы о трансатлантических контактах: теоретически ничто не препятствует тому, что древние мореплаватели могли достигать Америки. Но реальных фактов, подтверждающих это, нет!

Вокруг последнего утверждения вот уже более ста лет ведутся ожесточенные споры так называемых диффузионистов и изоляционистов. Первые (в их число преимущественно входят лингвисты, часть историков и бескрайняя толпа любителей фантастики — то есть те, кто занимается в основном теоретическими построениями) убеждены, что фактов как раз хватает в избытке. По их мнению, все основные достижения человечества были сделаны лишь один раз, в одном определенном месте, а потом постепенно распространялись по другим континентам благодаря переселению народов, торговле, войнам и т. д. Вторые (к их когорте принадлежат в основном археологи, антропологи и этнографы, то есть те, кто работает с конкретными историческими материалами) не признают роли контактов и переселений в развитии человеческой цивилизации. По их мнению, сходные элементы культуры могут появляться совершенно независимо друг от друга в различных областях земного шара, и никаких фактов, подтверждающих трансатлантические связи между Старым и Новым Светом, нет.

У обеих сторон имеются собственные системы аргументов «за» и «против». Во всяком случае, сегодня доказано, что человеческие коллективы, находившиеся на одинаковой стадии развития, в сходных природных условиях и имевшие сходное хозяйство, совершенно самостоятельно, независимо друг от друга, создавали схожие социальные институты, элементы культуры и духовные ценности. В то же время неоспоримо, что отдельные корабли из Старого Света могли доплывать до берегов Америки, а их экипажи — благополучно высаживаться на американскую землю. Однако их культурное влияние на аборигенов не следует переоценивать.

Можно даже попытаться грубо оценить количество таких рейсов, имевших место в VI–I тысячелетиях до н. э.: если предположить, что раз в сто лет какое-либо плавсредство (лодка или корабль) из Старого Света попадало по каким-либо причинам к берегам Америки, то число таких случаев составит не менее шестидесяти. Совсем не невероятный показатель! Для того чтобы оказать сколь-нибудь заметное культурное влияние, это, конечно, ничтожно мало, а для того, чтобы оставить уловимые следы своего присутствия (одиночные предметы, надписи, следы стоянок) — вполне достаточно.

Как мы говорили выше, часть древних выходцев из Северной Африки — носители культуры мегалитов, тартессцы и «народы моря» — распространяли свою культуру морским путем, совершая дальние рейсы в Атлантике. Этот факт позволяет предположить, что именно эти люди и могли стать первыми жителями Старого Света, по своей или не по своей воле попавшими в Америку. Стоит вспомнить и гипотезу о том, что строители мегалитов могли пускаться в далекие плавания исключительно с целью распространения какой-то своей, неизвестной нам, религии. В таком случае Атлантический океан вообще не мог служить преградой для этих религиозных фанатиков.

Отчасти этот факт подтверждается наличием в Северной Америке неких сооружений, весьма напоминающих мегалитические постройки древней Европы. В частности, речь может идти о так называемых дольменах Новой Англии (северо-восток США). А «скульптурные камни», находимые на северном побережье озера Верхнее, весьма напоминают аналогичные находки на Канарских островах. Их сходство настолько очевидно, что некоторые ученые даже предположили, что гуанчи имеют американское происхождение.

Древняя индейская культура озера Верхнего получила в американской археологической литературе название «культуры Древней меди» (Old Copper Culture). Возникшая около 3000 года до н. э. эта культура была тесно связана с разработками месторождений меди вокруг озера Верхнего, особенно на острове Иль-Ройяль, который, по общему мнению специалистов, является лучшим источником чистой меди на всей планете. Следы присутствия культуры Древней меди прослеживаются от озера Верхнего через Онтарио в долину Оттавы и Квебек, вдоль реки Святого Лаврентия. Здесь, в районе Онтарио, обнаружены петроглифы, изображающие морские корабли, и высеченные на камнях знаки, отдаленно напоминающие надписи, сделанные берберским алфавитом тифинаг. Эти находки заставили некоторых исследователей предположить, что культура Древней меди была каким-то образом связана с пришельцами из-за океана, скорее всего — с бикерами или строителями мегалитов. В любом случае и те, и другие имели берберо-ливийские корни. Легенды индейцев оджибве, живших вокруг озера Верхнее, говорят, что их предки вытеснили отсюда «белую расу шахтеров».

Как мы уже знаем, около 1500 года до н. э. берберо-ливийские культуры Западной Европы прекратили свое существование в связи с вторжением индоевропейских племен — германцев и кельтов. В этот же период в Новом Свете появляются некоторые культурные новшества, которые ряд американских исследователей (Б. Фелл, Р. Кеннеди) связывают с бегством спасавшихся от вторжения индоевропейцев берберо-ливийцев из Европы в Америку. Керамика Центральной Америки, датируемая этим периодом, весьма близка североафриканской. Так, глиняная посуда из Сальвадора, датируемая 1500 годом до н. э., фактически идентична берберской керамике того же периода, найденной в Марокко.[41]

В то же самое время в погребениях аборигенов юго-восточного Висконсина, Мичигана, Иллинойса и Индианы появляется красная охра. Обряд использования красной охры в ритуале похорон в разное время был распространен повсюду в Старом и Новом Свете и столь широкое его распространение является одной из загадок древности. Легко понять, почему люди на разных континентах додумались использовать согнутую палку в качестве лука; но совершенно невозможно вразумительно объяснить, почему в разных уголках мира люди посыпали тела своих мертвых красной охрой. Между тем использование красной охры в обряде погребения — известная особенность берберской культуры, восходящая к эпохе капсийской культуры (IX–V тысячелетия до н. э.).

Согласно Геродоту, некоторые ливийские племена носили прически, весьма похожие на так называемую стрижку «мохок», какую впоследствии носили некоторые индейские племена. Типы кожаной одежды, копьеметалок, наконечников стрел и, наконец, перья в волосах — все это, по мнению Р. Кеннеди, роднит древних берберов и американских индейцев. Возможно, что во времена Геродота жители Старого Света считали Америку просто продолжением Северной Африки. Точно так же во времена викингов Америку считали продолжением Скандинавии.

Ещё одна волна берберов могла докатиться до Нового Света в середине I тысячелетия нашей эры, когда в Северную Африку вторглись вандалы. Мы уже знаем, что к этому времени большинство тамошних берберов исповедовало христианство донатистского толка. Донатизм был осуждён церковью как ересь, однако берберы держались за него, видя в нем форму своей национальной идентичности. Подобно всем другим маргинальным религиозным течениям, донатисты считали себя единственными истинными христианами, а прочие христианские конфессии называли «ложными толками». Их ритуалы представляли собой смесь обрядов Римской церкви и так называемого примитивного христианств». Они глубоко почитали Библию, признавали лишь публичную исповедь греха, а в богослужении использовали староберберский (древнеливийский) язык.

С приходом вандалов в 502 году часть донатистов была вынуждена покинуть родные места. Беженцы с Севера Африки появились в Испании, Франции и Италии, но здесь их быстро вынудили отречься от ереси и вернуться в лоно вселенской церкви. Самые упрямые были вынуждены искать другого пристанища…

Могли ли берберы-донатисты найти убежище в Новом Свете? В горах восточного Марокко будто бы найдены надписи на берберском языке, которые якобы прямо свидетельствуют об этом. Расшифровкой этих надписей занимался профессор океанологии из Гарварда Барри Фелл, в свободное время посвящавший себя лингвистике. Он отыскал и перевел множество наскальных надписей, но его труды вызвали в научном мире лишь бурю негодования и заслужили ряд гневных эпитетов. Действительно, переводы Фелла выглядят крайне дикими, но иногда он, что называется, попадает пальцем в небо. Гораздо более любопытна в этой связи история с индейцами кикапу, аборигенами штата Висконсин. Эти люди на протяжении многих десятилетий упрямо, почти фанатически отстаивали свою этническую чистоту, не подпуская к себе близко христианских миссионеров и сохраняя почти в неприкосновенном виде религию предков.

Что же это за религия?

Несмотря на весь ее языческий антураж, многие исследователи склонны видеть в её основе… тонко скрытое христианство, а точнее — донатистское христианство! Религия кикапу существенно отличается от верований других индейских племен. Кикапу верят, что Бог дал им все, что они должны знать и чем должны обладать, и это высокомерное убеждение в своем превосходстве делает их в собственных глазах своего рода «избранным народом».

Согласно учению кикапу, все нынешние обитатели Земли происходят от малого числа людей, переживших великий потоп, который уничтожил древнее население мира. Кикапу поклоняются единому Богу, которого они называют Кицииат (Kitzihiat) — «Большой Дух». Большой Дух обитает на небе, но он вездесущ. Он — творец вселенной, но не земли; земной мир создан его сыном, Висакой (Wisaka). Висака был рожден в результате союза между Богом и человеческой девой. Через него Бог передал людям моральное учение и законы людям. Эти законы включают в себя, помимо прочего, запрет на убийство, воровство, прелюбодеяние, кровосмешение, лжесвидетельство, поклонение ложным богам и колдовство. В завершение своей миссии на земле Висака был соблазнен и замучен злыми существами, духами подземного мира. Но он освободился от сил зла, вверг духов в подземную темницу вплоть до скончания мира и взошел на небо, пообещав, что в день последнего суда существующий мир погибнет в огне.

Нетрудно заметить, что все, что кикапу рассказывают про Висаку, является отражением христианского, а точнее дона-тистского, учения об Иисусе Христе. Правда, здесь нет упоминая о распятии Висаки на кресте, но кикапу традиционно используют распятие на кресте в качестве наказания для своих провинившихся соплеменников. Кикапу признают существование дьявола и говорят, что дьявол стал дьяволом, убив своего собственного брата, — возможно, это путаница с историей Каина и Авеля.

Другой параллелью с евангельскими сюжетами может быть рассказ кикапу о том, брат Висаки, по имени Пепаче (Pepazce), был замучен до смерти злыми существами, после чего Висака поместил Пепаче на небеса в сонм праведных душ. Это удивительно напоминает раннехристианское предание о святом апостоле Иакове, брате Иисуса, замученном до смерти толпой израильтян.

Религиозная жизнь кикапу находится в ведении класса «священников», обладающих некоей особой духовной харизмой, подобно тому, как в традиционном берберском обществе эту роль играют так называемые учителя-«марабу», обладающие «барака» — благодатью, божественным благоволением. Эквивалентом марабу являются экзальтированные донатистские священники.

Центром религиозных церемоний кикапу служит особая трапеза, внешне являющаяся подобием христианской евхаристии. Она состоит из священной пиши, раздаваемой священником верующим. Перед ее приемом верующие кикапу постятся. Обряд происходит в закрытом помещении, причем внутрь святилища допускаются только мужчины, в то время как женщины должны ждать снаружи.

Другие параллели с донатизмом могут быть усмотрены в почитании кикапу святых мощей. Их здесь ещё называют «лечебными узелками». Они представляют собой маленькие упаковки, которые содержат священные объекты типа человеческих костей, принадлежащих «старикам», и которые сохраняются в секрете. Гипертрофированное почитание святых мощей было одной из характерных черт донатизма. Подобно донатистам, кикапу постятся по религиозным причинам и верят в возможность получения прямого откровения от Бога и в наши дни.

Высокомерная убежденность кикапу в собственной богоизбранности полностью соответствует донатистской традиции. Кикапу убеждены, что находятся в особых отношениях с Богом, в то время как другие народы, «особенно христиане», давно отошли от заветов Бога.

Все эти параллели между верованиями кикапу и христиан-донатистов, к числу которых полтора тысячелетия назад принадлежали берберы, подкрепляются еще одним, самым неожиданным свидетельством: у кикапу существует… «язык свиста»! С помощью этого языка — он называется «onowechikepi» и имеет определенную грамматику и словарь — кикапу передают сообщения на большие расстояния. Эта уникальная традиция имеет точный аналог у гуанчей Канарских островов…

В 1905 году на острове Хершель, входящем в Канадский Арктический архипелаг и служившем в ту пору одной из китобойных баз, появился молодой датчанин Карл Йоргенсен Клинкенберг — охотник и авантюрист. Зафрахтовав небольшую шхуну, он вскоре ушел на промысел, как ожидалось — на несколько дней, однако проходили недели, а Клинкенберг не возвращался. Он объявился на острове Хершель только год спустя и рассказал историю, столь удивительную, что ей просто отказались верить.

…Отправившись от острова Хершель на восток, Клинкенберг высадился на пустынном побережье Земли Виктории, в месте, которое было названо позже бухтой Минто. Здесь он повстречал странных людей, называвших себя инуитами (инуит — самоназвание эскимосов), но выглядевших абсолютно как скандинавы: белокурые или рыжие, голубоглазые, коренастые, бородатые. Это были белые эскимосы, эскимосы-европеоиды!

Клинкенберг прожил у них несколько месяцев. По его наблюдениям, эти люди, очевидно, никогда не видели белого человека, хотя сами, несомненно, имели европейское происхождение. Из всех металлов они знали только медь. В доказательство тому Клинкенберг привез несколько эскимосских орудий, сделанных из меди.

Эта история выглядела слишком романтичной, чтобы быть истинной. Сообщение Клинкенберга могло бы остаться совершенно незамеченным, если бы случайно не дошло до человека, с именем которого отныне будет навсегда связываться загадка белых эскимосов. Это был Вильялмур Стефанссон (1879–1962), канадец исландского происхождения. По поводу оценки деятельности этого неординарного, действительно выдающегося человека, хотя и склонного к авантюрам, до сих пор идут споры. По мнению некоторых историков, Стефанссон — один из трех величайших исследователей Арктики в истории человечества. По мнению других, Стефанссон был шарлатаном, манипулятором, а в некоторых случаях даже лгуном. Как бы то ни было, Стефанссон был одним из последних исследователей Арктики, использовавших не самолет или ледокол, а более «традиционные» средства передвижения — собачьи упряжки и парусно-моторные суда. В 1915–1916 годах он открыл острова Макензи-Кинг, Борден и Брок — это стало последним крупным открытием в Канадском Арктическом архипелаге. Стефанссона не раз обвиняли в том, что для того, чтобы собрать средства для своих экспедиций, он устраивает рекламную шумиху в прессе и рассказывает о вещах малодостоверных или совсем фантастических, а также пускается на всякого рода скандальные авантюры — например, в 1922 году он пытался колонизовать остров Врангеля, принадлежащий России, и присоединить его к Канаде. В то же время авторитет Стефанссона как ученого был и остается весьма высок, а его любовь к Северу не знала границ. О Севере и его людях он написал 24 книги и более четырехсот статей. Гонорары от этих публикаций, а также от чтения лекций служили источником финансирования его экспедиций в Арктику. На могиле Стефанссона в Хановере (штат Нью-Гэмпшир, США) сегодня высечена эпитафия: «Пророк Севера».

Рассказ Клинкенберга не мог не заинтересовать Стефанссона. В 1908 году он в сопровождении доктора зоологии Мартина Андерсена отправляется на поиски загадочных эскимосов. Экспедиция продолжалась четыре с половиной года — с мая 1908 по август 1912 года. Ее результатом стала нашумевшая книга «Моя жизнь с эскимосами», опубликованная Стефанссоном в 1913 году.[42]

Стефанссон не ставил себе задачи изучения исключительно белых эскимосов. Его интересовал сам народ инуитов, его традиции, способ жизни, обычаи и культура. Он хорошо владел языком эскимосов и без труда устанавливал с ними контакт. Эта легкость иногда даже удивляла самого Стефанссона. Однажды он спросил об этом своих эскимосских собеседников. Ответ, который он получил, совершенно потряс его: оказывается, эскимосы… попросту принимали его за своего соотечественника!

«Неужели вы не видите, что я никакой не инуит?» — удивленно спросил Стефанссон. «Почему не инуит? — в свою очередь удивились эскимосы. — Ведь точно такие инуиты — с серыми глазами, светло-коричневыми бородами — живут на Земле Виктории!»

Долгожданная встреча с загадочными аборигенами произошла летом 1911 года на мысе Баксли. Вот как описывает ее Стефенссон в своей книге «Моя жизнь с эскимосами»:

«Наш проводник сказал нам, что на Виктории мы найдем светлокожих островитян, с пепельно-русыми бородами, но мы все еще не были готовы к этому. Мы верили тому, что нам говорили, но представить себе это мы не могли. Между тем Наткусиак продолжал объяснять: «Они — не эскимосы; они просто одеваются, говорят и живут подобно эскимосам»…

Сейчас, спустя годы, трудно вызвать из памяти те чувства, с которыми мы встречали этих людей… Тем утром, когда девять мужчин и юношей предстали передо мной на линии льда перед их хижинами из снега и кож, я знал, что стою лицом к лицу с важным научным открытием. С детства я был знаком с литературой Севера; я знал, что сотни и тысячи людей из Скандинавии и Англии исчезли в северных туманах, навсегда скрывшими их от глаз Европы; и когда я увидел перед собой этих людей, которые, несмотря на их одежду из меха, несомненно напоминали европейцев, я понял, что открываю последнюю главу одной из исторических трагедий прошлого, или же задаю науке новую загадку. Но если эти люди не европейского происхождения, то почему они так похожи на европейцев?»

Между тем эти загадочные белые инуиты прежде никогда не видели европейцев и жили практически в каменном веке. Единственный металл, который они знали и который частично использовали, была медь. Из нее белые эскимосы делали ножи, топорики для льда и наконечники гарпунов. Стефанссон так и назвал их — «медные люди». Соседи-эскимосы именовали их «Haneragmiut». Племя насчитывало около 200 человек. Они жили на юго-западе острова Виктория, который на картах того времени значился необитаемой территорией.

Оценивая результаты своего открытия, Стефанссон пришел к выводу, что белые эскимосы скорее всего являются потомками норманнов — выходцев из Исландии и стран Скандинавии, заселивших после 1000 года юго-восток и юго-запад Гренландии. Основателем норманнской колонии в Гренландии был легендарный Эйрик Рыжий (985/986 гг.), Отсюда его сын Лейф Эриксон в 1000 году отправился к берегам неведомой страны, которую за пятнадцать лет до этого видел на западе исландец Бьярни Херьюлфсон. Норманны назвали эту страну Винланд, и лишь много позже она стала называться Америкой.

Отсюда, из Гренландии, корабли норманнов отправлялись к северо-восточному побережью Северной Америки. Отсюда они распространили свое влияние на Ньюфаундленд — остатки норманнской колонии в Ланс-о-Мидоуз были в 1960-х годах раскопаны и подробно изучены Хельге Ингстадом. Однако в XIV веке экономическая, политическая и церковная жизнь гренландской колонии, отличавшаяся большим разнообразием, пришла в упадок. Из-за сдвигов в европейской экономике и по многим политическим причинам связи с Европой оказались прерванными. Когда в 1540 году после долгого перерыва корабль исландского моряка Иона Гренландца пришел к берегам Гренландии, он нашел здесь только руины домов и церквей и пустые сараи для лодок. На одном из островков моряки обнаружили мертвого мужчину-европейца, лежавшего на животе. Его одежда была сшита частью из сукна, частью из тюленьих шкур. Рядом лежал стальной нож. От частого затачивания он превратился в узкую полоску, и все же хозяин, видимо, очень дорожил им — ведь ножи привозили только из далекой Европы, связи с которой оборвались ещё сто лет назад…

Куда исчезли три тысячи норманнов, населявших Гренландию? Это до сих пор остается неразрешенной до конца загадкой. Мужчины и женщины, жители ста поселков, насчитывавших в совокупности 280 дворов — рыбаки, охотники, добывавшие моржовую кость и пушнину, фермеры-скотоводы, производившие прекрасное сукно из овечьей шерсти, которое охотно покупалось в Европе, священники кафедрального собора и пятнадцати церквей, монахи и монахини двух монастырей — мужского августинского и женского бенедиктинского — все они пропали без следа, оставив брошенными прочные каменные дома, церкви, хозяйственные постройки, могилы предков… «После 1418 года норманнская колония в Гренландии как сквозь землю провалилась, и ее судьба стала одной из великих загадок истории».[43]

Исследователи предлагали самые противоречивые объяснения этой загадке: колонисты погибли от эпидемии или от сильных морозов; их перебили английские пираты или эскимосы. В пользу последнего предположения будто бы говорил череп европейца, пробитый эскимосской стрелой, найденный в одной из могил на Гренландии. Но все крупные специалисты во главе с Ф. Нансеном выступили против этой гипотезы: они считали немыслимым, чтобы эскимосы, самые миролюбивые люди на земле, могли затеять войну с потомками викингов.

Тогда оставалось одно: предположить, что оставшееся в изоляции малочисленное население колонии, исчерпав все ресурсы, ушло на запад — в страну эскимосов…

Стефанссон не сомневался, что он нашёл потомков этих людей. Вернувшись в сентябре 1912 года в США, он опубликовал свои выводы в книге «Моя жизнь с эскимосами». В короткое время новость об обнаружении белых эскимосов стала международной сенсацией. На Стефанссона немедленно обрушился шквал критики и насмешек. Некоторые его оппоненты утверждали, что Стефанссон просто выдумал белых эскимосов, чтобы прославиться. Их не убеждало даже то, что Стефанссон привез с собой множество костяных, каменных и медных инструментов, меховую одежду и обувь «медных людей».

Напомним, что это было время, когда одним из самых популярных в мире романов являлся «Затерянный мир» А. Конан Дойла. Антропологи тех лет были увлечены регулярными открытиями ранее неизвестных племен, публика с жадностью ловила сообщения о новых «затерянных мирах», обнаруженных в труднодоступных уголках земного шара. На этой волне многие скептики восприняли сообщение Стефанссона как очередную дешевую сенсацию. Понятно, что Стефанссону пришлось прибегнуть к некоторым рекламным уловкам, в надежде найти необходимое финансирование для последующих экспедиций, но критики были несправедливы к нему: факт существования европеоидной группы эскимосов не подлежит сомнению.

Уже позднее выяснилось, что ни Стефанссон, ни Клинкенберг не были первыми, кто сообщил миру о белых эскимосах. Еще в 1656 году английскому капитану Николасу Тюнсу при посещении Баффинова залива бросилось в глаза, что на берегах Баффиновой Земли наряду с типичными эскимосами жили другие, высокие, статные и белокурые туземцы. Позднее в этой же местности исследователи узнали об эскимосском сказании, повествующем о некоем чужом народе, который пришел сюда в давние времена. Эскимосы называли его «туннит», или «тормит». Инуиты северного Лабрадора тоже рассказывали о чужеземцах, пришедших с севера. Они также называли их туннитами. Эти тунниты были не эскимосами. Повсюду на побережье они считались людьми, «привычными к мореходству».

В 1744 году французский путешественник Шарльвуа писал о племени так называемых лабрадорских эскимосов, у которых в противоположность всем прочим эскимосам, отличающимся черными волосами и скудной растительностью на лице, была густая борода и нередко белокурые волосы и белая кожа. Но достоверных сведений о них удалось собрать очень мало.

В 1828–1831 гг. датский исследователь Гро обнаружил белых эскимосов в малонаселенной восточной Гренландии, которой всемерно избегали древние норманны. Спустя восемьдесят лет американский генерал Э. Грили обнаружил на западе Гудзонова залива представителей племени, происшедшего от смешения белых с эскимосами. Кроме того, в разные времена «белых» эскимосов встречали или слышали о них:

1821 г. — сэр Эдвард Парри (на побережье бухты Лион); доктор Александр Фишер, хирург экспедиции Парри; сэр Джон Франклин (близ устья реки Коппермайн).

1824 г. — капитан Дж. Ф. Лион (около мыса Пембрук на о. Саутгемптон).

1825–1827 гг. — сэр Джон Франклин (в районе мыса Батерст).

1833 г. — капитан Джон Росс (во время его путешествия по Бэк-Ривер).

1837 г. — Томас Симпсон (к западу от реки Маккензи).

1838 г. — Джон Дез (в низовьях реки Коппермайн) и Томас Симпсон (близ устья реки Коппермайн).

1848 г. — доктор Ричардсон (во время его путешествия на лодках через Землю Руперта).

1851–1852 гг. — капитан Р Колинсон (в Уолкер-Бей, пролив Принца Альберта).

1865 и 1868 гг. — Пер Эмиль Петито (в районах мыса Батерст и Форт-Макферсон на Пил-Ривер).

Из этих сообщений видно, что группы белых эскимосов встречаются практически повсеместно на островах Канадского Арктического архипелага, прилегающей к нему части материка и в Гренландии. Неясно, правда, количество этих групп — речь может идти в действительности о двух-трех кочующих племенах. Не исключена и возможность того, что причиной появления некоторых таких смешанных групп могли стать белые моряки, потерпевшие кораблекрушение в течение последних столетий. Но в случае с загадочными туннитами речь идет о целом народе! В эскимосских сказаниях ясно говорится о том, что тунниты пришли с севера, то есть из Гренландии. Тут исключается всякая возможность того, что какие-то потерпевшие кораблекрушение европейцы нового времени случайно попали на остров и, будучи не в состоянии вернуться на родину, стали причиной несомненного смешения рас. В эти малодоступные воды никогда не могли случайно попасть какие-либо корабли. Между тем Стефанссон особенно подчеркивал, что «не только светлый цвет волос жителей Виктории создает впечатление, что мы имеем дело с европейцами, но и форма головы, как это выяснилось при измерении взрослых мужчин».

Область распространения «белых эскимосов»

Дотошный, как и большинство этнологов того времени, Стефанссон предпринял все, чтобы выяснить происхождение этих людей. В одном из своих писем он пишет об обнаруженном им лингвистическом сходстве исландского языка и языка белых инуитов и делает вывод: это говорит о возможной связи последних с тремя тысячами исчезнувших в XV веке гренландских колонистов. По мнению Стефанссона, остатки гренландцев ушли на запад, где постепенно смешались с эскимосским населением. Расстояние между Гренландией и Землей Виктории действительно настолько коротко, что не было никакой практической трудности для перемещения норманнов в эту область. То, что немногочисленные колонисты очень скоро оказались перед необходимостью расового смешения, не подлежит сомнению — в противном случае им пришлось бы заключать браки с близкими родственниками, что неминуемо привело бы к быстрому вырождению и без того деградировавшей группы.

Мнение о «переходе гренландцев к эскимосам» высказал еще на рубеже XIX–XX веков Ф. Нансен. По всей видимости, этот процесс протекал постепенно, и начался еще в XIV веке. Во всяком случае, исландский хронист Гисле Оддсон в 1342 году сообщал, что «жители Гренландии по доброй воле отпали от истинной веры и христианской религии и после того, как отказались от всех праведных обычаев и истинных добродетелей, обратились к народам Америки».[44]

В 1913 году Стефанссон вновь отправляется на Север. В 1913–1918 годах он во главе большой междисциплинарной научной экспедиции работал в Канадской Арктике. Побывал он в заливе Коронации и на острове Виктория, где снова встретился с «медными людьми». Новые полученные им данные лишь укрепили его предположения, хотя от некоторых своих прежних взглядов ему пришлось отказаться, по крайней мере, в отношении цвета глаз «белых эскимосов» и широты распространения европеоидных черт у местного населения. В письме к известному американскому историку X. Холаццу от 25 февраля 1920 года. Стефанссон писал: «В этой местности я обнаружил среди 200 человек 15 или более с глазами, которые были явно светлее, чем коричневые, типичные для эскимосов. У некоторых глаза были зеленовато-серые. Но голубых и серо-голубых глаз, насколько мне известно, у них не встречается». Вместе с тем Стефанссон настаивал на том, что это племя, «несомненно, произошло от смешения эскимосов с североевропейцами», и в качестве одного из доказательств приводил «совсем европейскую форму головы» белых эскимосов.

В то время как критики обвиняли Стефанссона в вульгарной погоне за сенсацией, другие восприняли его гипотезу с большим интересом. Один из самых авторитетных американских антропологов У. Ховгард писал:

«Широкое распространение типичных признаков европейской расы среди этих племен, очевидно, указывает на то, что смешение произошло в давнее время, а стойкость его последствий позволяет сделать вывод, что в нем принимали участие как европейские женщины, так и европейские мужчины. Однако после Колумба, насколько нам известно, не было такого общения между[45] эскимосами и европейцами, которым можно было бы объяснить так далеко зашедшее смешение. Поэтому единственным, но, безусловно, самым убедительным объяснением фактов, установленных Стефанссоном, может быть то, что белокурые эскимосы происходят от гренландских норманнов».[46]

В 1921 году на Север отправилась Пятая Тулеская экспедиция знаменитого датчанина Кнуда Расмуссена (1879–1933). На нартах с собачьими упряжками Расмуссен пересек всю Американскую Арктику. Естественно, что его интересовала и тайна загадочных «медных людей». В 1922 году в северной части Гудзонова залива на берегу бухты Репалс у Науяна экспедиция Расмуссена обнаружила и раскопала остатки древнего поселения, которое эскимосская традиция связывала с таинственными туннитами. Археолог Торкель Маггиассен, участник экспедиции, писал впоследствии: «Когда мы расспрашивали эскимосов о старых руинах, они рассказывали, что это дело рук туннитов, чужого народа, ушедшего из страны на север, между тем как они сами пришли на побережье из глубины страны. Туннитов пришло немного, это были сильные люди; мужчины носили штаны из медвежьей шкуры, а женщины — очень высокие сапоги».

Экспедиция Расмуссена побывала и на Земле Виктории, у белых эскимосов, обнаруженных Стефанссоном. Загадочных людей изучал антрополог Даймонд Дженнесс. Выводы Расмуссена и Дженнесса были не в пользу Стефанссона: они заключили, что необычный цвет волос и глаз «медных людей» следует объяснять скорее генетической мутацией, европейским влиянием.

«Я допускаю, — писал Кнуд Расмуссен, — что среди «медных эскимосов» имеется некоторое число удивительных типов, которые отличаются от обычных эскимосов, хота это не подразумевает, что имеется какое бы то ни было их сходство с европейцами. Но на основе этого факта едва ли возможно построить гипотезу о том, что это потомки норманнов». В то же время Расмуссен признает, что нет оснований связывать европеоидные черты «медных эскимосов» с пропавшими членами экспедиции Франклина и других мореплавателей последних столетий: совершенно невероятно, чтобы taKoe смешивание могло произойти за одно или даже два-три поколения.

По мнению Расмуссена, пропавшие в XV веке гренландские колонисты не могли проникнуть так далеко на север: норманны действительно были отличными мореходами, но для того, чтобы перебраться на остров Виктории, им требовались скорее сани, а не корабли. Между тем норманны были плохо приспособлены к «культуре зимнего типа». Северная граница проникновения норманнов в Канадскую Арктику может быть прослежена по находкам рунических камней в Упернивике и руинам каменных построек в проливе Джонса, найденных О. Свердрупом; некоторые промысловики, возможно, достигали залива Мелвилл. Все области, которые осваивали норманны, были субарктическими, и нет никаких доказательств тому, что они восприняли у северных эскимосов традицию использования саней. А без знания методов арктических путешествий «короткое» расстояние от Гренландии до Земли Виктории становится, увы, слишком большим, и судьба многих более поздних экспедиций, искавших Северо-Западный проход, наглядно демонстрирует это.

Наконец, антропологические исследования Д. Дженнеса показали, что разговоры о присутствии европеоидных признаков у «медных людей» следует считать преувеличением. «Эскимосы-блондины» с серыми, зачастую даже голубыми глазами и удивительно густыми бородами действительно встречаются среди жителей острова Виктория, как и среди обитателей Земли Короля Уильяма и Грейт-Фишривер. Однако все измерения черепов показали, что это — явно эскимосы, без малейших примесей другой расы. На основании этого Расмуссен и Дженнесс пришли к выводу, что тип эскимоса-блондина — результат биологических условий, патология, случайная мутация, противоречащая любому правилу.

Этот вывод фактически дискредитировал профессионализм Стефанссона как антрополога, но, при ближайшем рассмотрении, сам оказался далеко не бесспорен. Ряд ученых отказался принять заключения Расмуссена и Дженнесса и поставил под сомнение научность методов Дженнесса и точность его наблюдений. Эти дискуссии продолжаются и по сей день, и единственное, в чем сходятся стороны — это то, что сама антропология эскимосов является предметом малоисследованным и содержащим много спорных моментов (есть надежда, что современные изучения генетического дрейфа прояснят их). Тем более спорными представляются выводы, сделанные для очень маленькой — всего 200 человек — группы. И даже если первоначальные выводы Стефанссона можно поставить под вопрос, то трудно отклонить сообщения о белых эскимосах, с которым сталкивались ранние арктические исследователи.

Новые данные, полученные в последующие годы, не только восстановили доверие к гипотезе Стефанссона, но и придали ей новое измерение. Сейчас уже высказываются предположения о том, что процесс смешивания скандинавов с эскимосами мог начаться гораздо раньше — уже в конце I тысячелетия, практически одновременно с появлением в Гренландии Эйрика Рыжего и его дружины.

Конец I тысячелетия был примечателен не только приходом викингов на западное побережье Гренландии. Приблизительно в это время загадочно исчезли арктические народы так называемой культуры Дорсет, которых иногда называют палеоэскимосами. Вместо них север Канады и Гренландии начали заселять народы культуры Туле — «неоэскимосы», предки современных эскимосов. Согласно господствующему сегодня в науке мнению, эти охотники на китов пришли с Аляски, переместившись через Арктический Архипелаг в область Гудзонова залива, а оттуда далее на восток и север — к Баффиновой Земле, острову Девон, восточному побережью острова Эллсмир, в конечном счёте достигнув Туле на северо-западном побережье Гренландии. Вероятно, здесь и произошла первая встреча инуитов с европейцами.

В 1919–1927 годах исследователи вели горячий спор по поводу происхождения так называемого наскального искусства плато Колумбия. Одни приписывали его авторство индейцам, другие — эскимосам-инуитам. Однако в этом хоре голосов выделялся голос профессора Олафа Опсьйона, который энергично утверждал, что петроглифы плато Колумбия представляют собой скандинавские руны, свидетельствующие о проникновении сюда норманнов около 1000 года. Эта проблема так и осталась спорной, как и вопрос о поселениях викингов в заливе Унгава и на острове Саутгемптон, активно обсуждавшийся в 1950-х годах. Единственным полностью достоверным фактом существования норманнских колоний в Америке сегодня является поселение Ланс-о-Мидоуз, раскопанное в 1960-х годах Хельге Ингстадом на северной оконечности Ньюфаундленда, недалеко от залива Унгава.

Вряд ли норманны, обосновавшись в Ньюфаундленде, отказались от попыток исследовать промысловый потенциал полуострова Лабрадор и залива Унгава. Охота на морских животных и добыча пушнины являлись одной из главных статей дохода гренландской колонии, и с этой точки зрения поселение в Ланс-о-Мидоуз следует рассматривать как промысловую факторию. А что мешало норманнам устанавливать такие фактории в других местах восточного побережья Канады? Эти маленькие полупостоянные поселения, вероятно, стали местами постоянных контактов европейцев с эскимосами.

В 1980-х годах археолог Патрисия Сазерленд нашла на стоянке Нангавик (север Баффиновой Земли) фрагменты шерстяной пряжи и обломки древесины со следами работы пилой. Несколько позднее ей удалось найти пряжу еще в трех местах на Баффиновой Земле, более чем в тысяче километрах к югу от Нангавика. Подобные находки были сделаны и на севере Лабрадора. Все эти участки относятся к Дорсетской культуре палеоэскимосов, населявших Арктику до прихода инуитов на рубеже X–XI веков. Но ни палеоэскимосы, ни инуиты не пряли пряжу и не знали пилы. Эти технологии характерны скорее для средневековой Европы, в том числе и для скандинавов.

Находки П. Сазерленд долгое время пролежали без внимания, и только в апреле 2000 года информация об этом была опубликована. Предыдущие свидетельства связей средневековых европейцев с коренными народами Арктической Канады были ограничены фрагментами металла и незначительным числом других артефактов, которые могли быть получены через редкие контакты на побережье. Материал, обнаруженный П. Сазерленд, свидетельствует о более широких связях норманнов (или другого европейского народа, например, ирландцев) с коренными жителями Баффиновой Земли. Вероятно, европейцы появились в Арктической Канаде гораздо раньше, чем это было принято считать.

С вопросом взаимодействия норманнской и эскимосской культур тесно связан и вопрос межрасового смешивания. Когда две различные расы живут на разных территориях, они стараются сохранять культурные и экономические различия. Но как только они оказываются на одной территории, многие из «табу» против межплеменных браков исчезают. Особенно это касается норманнов. В их поселениях на Американском континенте женщин скорее всего не было совсем или было очень мало, что неизбежно заставляло молодых воинов вступать в контакт с аборигенками. Такая же картина наблюдается даже в относительно «благополучных» в этом отношении норманнских поселениях в Гренландии. В 1942 году археолог Кнуд Фишер-Мёллер обнаружил на кладбище при одной из древних гренландских церквей два скелета, имеющие как европеоидные, так и монголоидные (эскимосские) признаки.

Ещё во второй четверти XX века многие немецкие ученые по политическим соображениям отказывались принимать тезис о поглощении гренландских колонистов-норманнов с эскимосами в результате смешения рас, хотя уже тогда у этой версии имелось много сторонников. Сегодня уже нет даже и таких шатких оснований отвергать эту гипотезу. Единственное, чего как всегда не хватает, — это фактов…

Ключ к решению загадки «белых эскимосов» может таиться не только в истории скандинавских плаваний к берегам Лабрадора. На роль тех, кто привнес европеоидные элементы в облик жителей Канадской Арктики, претендуют и баски — древнейший народ Европы. Об этом свидетельствуют, в частности, следы присутствия баскского языка в наречиях некоторых эскимосских племен.

Сегодняшняя численность эскимосов невелика — приблизительно 100 тысяч человек, но они рассеяны по огромной территории от Восточной Сибири до Гренландии. Большое число и разнообразие эскимосских диалектов и подциалектов указывает на столетнюю, если не тысячелетнюю, изоляцию различных групп эскимосов. Даже диалекты, на которых говорят племена, живущие в относительной близости, могут демонстрировать сильнейшие различия, и их носители зачастую имеют трудности в общении с соседями. Некоторые из диалектов сохраняют в себе элементы каких-то иных, неэскимосских наречий (чаще всего индейских). Но о присутствии в языке эскимосов восточного побережья Канады следов чужого языка, который, возможно, был баскским или связанным с баскским, впервые стало известно лишь в 1989 году. Об этом сообщил лингвист из Амстердамского университета Петер Баккер.[47] Сегодня энтузиасты уже отыскивают следы баскского языка повсюду от Лабрадора до Аляски.

Баскский язык обладает уникальными, весьма характерными свойствами. В нем имеются только существительные, глаголы и около двухсот стандартных суффиксов, с помощью которых происходит образование сложных языковых конструкций. Баскский относится к числу так называемых агглютинативных языков: разные лингвистические элементы, каждый из которых существует отдельно и имеет установленное значение, часто соединяются вместе, чтобы сформировать одно слово. Баскский язык еще и полисинтетический: множество слов в нем могут объединяться вместе, формируя сложносоставное слово, которое в других языках соответствует целому предложению или фразе. Например, баскский глагол «iparsortalderatu» означает «идти в северовосточном направлении». По этому же принципу сформированы некоторые слова, встречающиеся в эскимосских диалектах.

Само название эскимосов (обычно оно переводится как «пожиратели сырого мяса» — так называют эскимосов индейцы-алгонкины) может происходить от баскского «ezkibel» (легко оскорбляющийся) и «molde» (поведение). Эскимосы действительно легко ранимы и склонны обижаться на самые безобидные слова и поступки. Множество топонимов в Арктической Канаде, традиционно считающихся эскимосскими, возможно, происходит из баскского языка. Например, название залива Унгава на севере полуострова Лабрадор может быть связано с баскским «Ungaba», «Unagaba» — от unagarri (скучный, тоскливый) и gaba (ночь). Довольно точный эпитет для полярной ночи! Название североамериканского оленя карибу («cariboo»), возможно, происходит от баскского kari (цель, предназначение) + burdun (жаркое) = «предназначенный для жаркого». Американские индейцы, живущие в субарктических широтах, называют себя Dene; по-баскски «dena» означает «все из нас». Имя Аляска может происходить от баскского от alatz- (чудеса) + суффикс — ка, означающий непрерывность действия, бесконечность; таким образом, «Аляска» — «край чудес», «чудесная страна».

Многие слова в эскимосском и баскском языке не только близки фонетически, но и имеют одинаковый или близкий смысл: «amaamak» (эскимосск.) / «ата» (баскск.) — мать; «aming»/«mintz» — кожа; «angi»/«andi» — высокий; «ania»/ «anaia» — брат; «iloga»/«ilagun» — друг; «isurtuq» (эскимосск. — вода) /«isuri» — (баскск. — течь); «kukiktuq» (эскимосск. — украсть) /«kukuka» (баскск. — скрыть) и т. д.

Каким образом элементы баскского языка могли попасть в язык эскимосов? Чтобы ответить на этот вопрос, следует вспомнить все, что мы знаем о происхождении басков. Выше мы уже говорили о том, что в науке долгое время господствовало мнение, что баски — это потомки древних иберов, выходцев из Северной Африки, родственных современным берберам. Исследования последних лет показали, что это не так и проблема басков гораздо сложнее, чем это казалось первоначально.

В наши дни баски живут в Пиренеях, на севере Испании и юго-западе Франции. В Испании их насчитывается приблизительно 2 млн., во Франции — около 250 тыс. («французскими» басками являются гасконцы). Крупные общины басков существуют в некоторых странах Центральной и Южной Америки и других частях света. Известные на протяжении столетий как народ землепашцев, пастухов, рыбаков, мореплавателей, шахтеров и искусных металлургов, баски дали миру множество выдающихся исторических фигур, таких, например, как Св. Игнатий Лойола — основатель ордена иезуитов и Св. Франциск Ксаверий — «апостол Азии». Множество известных испанских фамилий, рассеянных сегодня повсюду в Старом и Новом Свете — Агирре, Очоа, Ортис, Перес, Салазар и т. д. — имеют баскское происхождение. Баском был и легендарный гасконец Д'Артаньян.

Происхождение басков и баскского языка окутано тайной. Эта загадка не давала покоя еще древнеримским авторам, от которых на рубеже эр мир узнал о существовании этого древнейшего народа Европы. По сведениям Тита Ливия (77–74 гг. до н. э.), на севере Испании в ту пору жил загадочный народ, говоривший на языке, который его соседи не понимали. Это племя называлось различными именами — иберы, драганы, турдетаны, кантабрии, калагуррита-ны, астурии. Птолемей писал, что его границы простирались от берегов реки Эбро до Пиренейских гор.

В I веке до н. э. баски упорно сопротивлялись римскому завоеванию. До этого так же упорно, укрепившись в своих неприступных горах, они отбивались от иберов и кельтов, а позже — от готов, франков и мавров. Они не покорялись никому, вплоть до XIII столетия сохраняя свою автономию и живя по собственным законам и обычаям, установленным в незапамятные времена. В конце VI века группы испанских басков мигрировали на юг Франции, в Аквитанию, — так здесь образовалась баскская область, позже известная как Гасконь (Gascony, Gascognes).

Приходившие на Иберийский полуостров захватчики всегда хотели знать, что же это за странные люди. Римляне называли их Vascones — отсюда происходят испанское Vascos и французское Basques. Сами баски не называли себя никак. Они отличали себя от окружающих народов только по своему языку, который они называют эускера (Euskera). Это название может быть связано с баскским «эускаль» — солнце. Людей, говорящих на этом языке, они именуют эускалдун (Euskaldun) — «человек, говорящий на эускера», а страну, в которой живут, — Эускаль Эрриа (Euskal Herria) — «земля людей, говорящих на эускера». Латинский корень «vase» в слове «баск», наиболее вероятно, происходит от баскского корня «eusk».

Древность народа басков никогда не подвергалась сомнению. Для римлян, захвативших во II столетии до н. э. Пиренейский полуостров, баски уже были древним народом. Аббат Доминик Лаэтхусан (1766–1818), сам баск по происхождению, писал, что баскский язык был первым языком человечества, на котором говорили первые люди в Эдеме, и выводил происхождение библейских имен Адам, Ева, Авель и Каин из баскского языка. Другие ранние авторы утверждали, что на баскском языке люди говорили до печально известного строительства Вавилонской башни и связанного с этим разделения языков. Позже в науке возобладала точка зрения, что баски — потомки иберов, прибывших на Пиренеи с Севера Африки.

Охотник-баск. Гравюра XVI века

Сегодня совершенно точно установлено, что баски ни генетически, ни культурно не связаны ни с одним ныне живущим народом. Это самая древняя этническая группа в Европе: баски жили на Пиринеях ещё до прихода иберов, то есть до VIII тысячелетия до н. э. Судя по всему, предки басков обитали здесь уже в эпоху палеолита и развивались, находясь в изоляции от других групп людей. Древний язык басков, на котором они говорят и сегодня, их обычаи и традиции отличают басков от всех других народов Европы.

Баскский язык, насчитывающий сегодня восемь диалектов, не имеет ничего общего с индоевропейскими языками. Этот язык очень консервативен: за тысячелетия своего существования он воспринят лишь несколько иностранных слов. Корни баскского языка безуспешно искали в Древнем Египте и Месопотамии. Одни исследователи пытались связать его с древними доинцоевропейскими языками — этрусским, крито-минойским, иберо-ливийским, пиктским, другие — с современными африканскими, финно-угорскими, семитскими языками, но все эти попытки отвергнуты большинством лингвистов. Баскский язык действительно имеет несколько общих слов с древними иберо-ливийским и этрусским языками, но ученые объясняют это скорее совпадением. Некоторые исследователи полагают, что баскский язык родственен некоторым кавказским языкам, в частности грузинскому, и считают, что предки басков прибыли из Малой Азии в Испанию около 2000 года до н. э. Однако в реальности никакие связи баскского языка ни с одним другим языком мира, живым или мертвым, не выявлены.

Сегодня антропологи склонны считать басков «протоевропейцами», автохтонными обитателями континента. Возможно, что их непосредственными предками были те самые кроманьонские охотники верхнего палеолита, что создали великое франко-кантабрийское искусство — Альтамиру, Ласко и другие памятники наскальной живописи. Во всяком случае, ничто не противоречит этому. Другие исследователи идут дальше и считают, что баски — потомки… неандертальцев!

С аргументированной гипотезой по этому поводу выступил американец Дэвид Ноэль. Он опирается прежде всего на новейшие генетические и антропологические исследования, пролившие свет на степень родства современного человека и неандертальца.

За басками у окружающих народов издавна закрепилось отношение как к «иным». Баски действительно имеют ряд отличительных характеристик в строении скелета. Марк Кур-лянски, изучавший этот предмет, пришел к выводу, что «баски — физически отличающаяся группа. Имеется тип баска с длинным прямым носом, широкими бровями, массивным подбородком и большими ушами с длинными мочками».[48] По типу черепа баски преимущественно брахикефалы, т. е. круглоголовые. Однако в их среде прослеживаются еще два древних антропологических типа — средиземноморский (берберо-ливийский) и долихокефальный европейский.

Доказано, что баски имеют ряд генетических отличий от других европейцев. Относительно недавно генетик Луиджи Лука Кавалли-Сфорца закончил работу над генетической картой народов Европы, и его исследования показали, что баски поразительно отличаются от своих соседей.

Любопытные результаты дали анализы крови. Около 55 % басков имеет группу крови О — это один из самых высоких показателей в мире. Остальные 45 % имеют преимущественно кровь группы А, тип В чрезвычайно редок. Среди всех человеческих групп баски имеют самый высокий процент (около 33 %) резус-отрицательной крови и их считают первоначальным источником этого фактора.

Филип Либерман, изучая останки неандертальцев, обратил внимание на конструкцию костей, связанных с речевым аппаратом. По его мнению, неандертальцы скорее всего не могли произносить гласная «е» или произносили ее с большим трудом. Гласная «е» в баскском языке действительно, отсутствует. Таким образом, сегодняшние баски говорят на языке, предком которого, возможно, был язык неандертальцев! Может быть, именно в этом кроется причина того, что баскский язык с трудом заимствовал слова из других языков, а у соседних народов закрепился стереотип, что язык басков намного «худший», чем их собственные.

Отношения басков с окружающим их миром во все времена были весьма необычны для обособленной человеческой группы. Упорно защищая свою идентичность, баски всегда оставляли «окно» для взаимодействия и сотрудничества с другими народами, иногда даже возглавляя культурные процессы, имевшие общечеловеческое значение. Баски были прекрасными металлургами, судостроителями, мореплавателями, они шли в первых рядах исследователей, открывших для Европы другие континенты. Ряд ученых предполагает, что именно баски были основателями мегалитической культуры неолита, и это они построили Стоунхендж и другие великие памятники древности. В этих сооружениях использована уникальная система измерений, основанная на числе 7 (а не более традиционные 10,12 или 60), что говорит о изолированном происхождении математической системы народа мегалитов.

На каком этапе своей истории баски могли вступить в контакт с эскимосами? Плавания басков к берегам Канады, по-видимому, начались в довольно ранние времена. Предметом промысла, за которым баски устремлялись в неизведанные просторы океана, являлись киты. Баски были первыми китобоями в истории Европы.

Ещё древнеримский географ и историк Плиний Старший описывал китов, приходивших к северным берегам Иберии. Самым популярным объектом промысла был баскский кит — Eubaleana glacialis. Лето он проводил среди айсбергов и ледников Исландии, Гренландии и Лабрадора, а на зиму приходил в Бискайский залив. По-видимому, разделка туш выброшенных на берег китов и легла в основу баскского китобойного промысла.

Первое дошедшее до нас известие о торговле китовым жиром, которую вели баски, относится к 670 году: тогда с побережья Бискайского залива в Северную Францию было продано 40 горшков этого продукта. Китовый жир и китовое мясо довольно быстро завоевали популярность в Европе, и спрос на него стабильно рос все последующие годы. В VII веке в поисках китов баски отважились выйти в море. За два столетия они приобрели славу лучших мореходов Европы. В IX столетии, однако, им пришлось делить эту славу с викингами. От скандинавов баскские судостроители восприняли новый метод конструкции корпуса судна. Так родилась знаменитая баскская «дорис» (doiys) — рыболовецкая шхуна, которая использовалась большинством рыбаков в Атлантике вплоть до 1950-х годов.

Улучшение конструкции кораблей позволило баскским морякам совершать более далекие рейсы. Новым объектом их промысла стала атлантическая треска, которую баски сушили и солили подобно тому, как они это делали с китовым мясом. В эпоху средневековья баски являлись главными поставщиками китового мяса и трески на европейский рынок. Король Альфонсо XI Кастильский в 1334 году наложил на баскских рыбаков дань в размере 18 китов ежегодно. От северного побережья Галисии и Бискайского залива баскские «дорис» уходили все дальше на север и запад, к берегам Исландии, Норвегии, Гебридским и Фарерским островам, достигая опасных субарктических вод. По всему северному побережью Испании строились верфи. Источником материалов для них служили баскские железные рудники и дубовые леса в Пиренеях.

Нет никакого сомнения в том, что баски довольно рано, вероятно в XIII–XIV веках, открыли Большую Ньюфаундлендскую банку — главное место ловли трески в Атлантическом океане. Знаменитый немецкий ученый Альфред Брем ещё в 1877 году писал, что баски начиная с 1372 года занимались китобойным промыслом у побережья Лабрадора и в заливе Святого Лаврентия. Французский исследователь П. Маргри считал, что начало регулярных плаваний баскских китобоев к побережью Канады относится к 1392 году. В испанском «Энциклопедическом словаре» безапелляционно утверждается, что «открытие Тресковой банки приписывают рыбакам из Гаскони (т. е. баскам. — Авт.), которые, преследуя китов, побывали там за 100 лет до Колумба».[49] Факт доколумбовых плаваний басков к северо-восточному побережью Канады сегодня не оспаривается практически никем из исследователей.

Баскские китобои ходили в поисках добычи еще дальше на север, вдоль побережья Лабрадора. Множество ранних исследователей свидетельствует, что в XVII–XVIII веках индейцы, жившие в устье реки Святого Лаврентия, и эскимосы, обитавшие далее к северу, использовали в разговоре с европейцами жаргон, состоявший из смеси местных наречий и баскского языка («баскский пиджин»), что объяснялось многолетними контактами с баскскими рыбаками и китобоями. Вероятно, именно тогда в эскимосский язык вошли элементы баскского. Но возможно… и гораздо раньше!

В исторической литературе почему-то принято считать, что одни лишь европейцы распространяли свое влияние и свою культуру на все прочие континенты, в то время как остальным народам отводится роль пассивных восприемников европейских влияний. Это далеко не так. Например, неизвестно в точности, когда первые выходцы Европы попали на Американский континент. Зато довольно точно известно, когда жители Америки «открыли» Европу!

Римский писатель I века до н. э. Корнелий Непот писал о загадочных «индийцах», прибитых на своем корабле к побережью Германии. Эти «индийцы» были отосланы королем свевов римскому проконсулу Галлии Квинту Метеллу Целеру. Другой подобный случай имел место в 1353 году, во времена императора Фридриха Барбароссы — в немецкий город Любек прибыло «каноэ, напоминающее большую барку, с некими индийцами. Они прибыли, по-видимому, с побережья Баккала (Ньюфаундленд и Лабрадор. — Авт.), которое находится на той же широте, что и германский берег».

То, что в обоих случаях речь идет не об «индийцах», а о жителях Америки, сомнений нет — и во времена Корнелия Непота, и во времена Фридриха Барбароссы в европейской науке господствовало мнение, что один и тот же океан омывает берега Индии и Восточной Азии на западе и берега Западной Европы на востоке. Слово «Индия» служило собирательным названием для всего экзотического. Но точно также загадочными «индийцами» не могли быть и североамериканские индейцы, которые никогда не были мореплавателями и крайне редко выходили в море. Речь здесь может идти только об эскимосах!

«История знает немало случаев, — пишет Р. Хенниг, — когда потерпевших кораблекрушение туземцев из Северной Америки или Гренландии относило в западноевропейские воды. В Норвегии, на островах к северу от Великобритании и в других местах побережья Европы нередко прибивало к берегу эскимосские каяки, пустые или с мертвым и живым экипажем. Эти примитивные лодки, угнанные и море штормом, попав в незнакомые воды, не могли вернуться обратно и их носило по океану до тех пор, пока ветер и волны не выбрасывали их где-нибудь на берег. Такие выброшенные на берег эскимосские каяки хранятся, например, в этнографическом музее в Мюнхене, а также в музеях Эдинбурга и Абердина. Некоторые из них находятся в Тронхеймском соборе, в церкви в Бурра на Оркнейских островах и в других местах… Подобные происшествия известны нам только из истории. Один случай произошел во времена императора Барбароссы, другой — в 1507 или 1509 г. у Руана, где была подобрана лодка с одним живым эскимосом и 6 трупами, третий — в 1577 г. у побережья Нидерландов. О других происшествиях сообщает Гумбольдт, причем два из них, относящиеся к 1682 и 1684 гг., представляют особый интерес. Гумбольдт упоминает также о найденном эскимосском каяке, хранящемся в Обществе рыбаков в Любеке».[50]

Таким образом, эскимосы были не совсем редкими гостями в Европе времен античности и средневековья. Но только ли в это время? И гостями ли? Стоит вспомнить давний спор по поводу останков кроманьонцев, находимых во Франции, — многие исследователи видят в этих людях предков эскимосов. Стоит вспомнить и о том, что вопрос о происхождении культуры народов Севера Канады еще до конца не решен и что некоторые учёные, опираясь на сходство методов добычи пропитания и художественных стилей, высказывают мнение о близости культуры палеоэскимосов с поздне-палеолитическими культурами Европы (т. е. с теми же кроманьонцами). Речь здесь идет прежде всего о так называемой арктической культуре микролитов, распространенной в 5000–3500 гг. до н. э. на всем севере Канады вплоть до Аляски, и о культуре древних охотников на китов, датируемой II тысячелетием до н. э. Народы, создавшие эти культуры, в науке принято именовать палеоэскимосами. Они отдаленно могут быть связаны с современными инуитами, но не являются их прямыми предками.

Палеоэскимосы появились в Гренландии и на северо-востоке Канады приблизительно в 3800 году до н. э. — к этому времени относятся самые их ранние артефакты, найденные на севере полуострова Лабрадор. Около 3000 года до н. э. население Лабрадора резко увеличивается из-за появления здесь волны каких-то новых пришельцев, с которыми археологи связывают так называемую культуру Гросуотер (названа по имени залива Гросуотер на побережье центрального Лабрадора). Многие из инструментов, используемых людьми этой культуры, подобны тем, что использовали палеоэскимосы на самой ранней стадии своего развития. Такое впечатление, что «гросуотерцы» представляют собой какой-то осколок палеоэскимосского населения Лабрадора, на время неизвестно куда уходившего, а затем вернувшегося в родные пенаты.

Куда могли уходить эти люди? Ответ прозвучит, возможно, неожиданно: в Европу! А точнее — на Британские острова и на северо-западное побережье Франции. Отголоски пребывания здесь иного народа с иной культурой сохранились в мифах и в материальной культуре кельтов. В средневековой «Книге завоеваний Ирландии» рассказывается о том, что до прихода кельтов на ирландской земле жили фоморы — люди с отвратительной внешностью, чародеи и волшебники. С точки зрения кельта, да и любого европейца, эскимосов, конечно, нельзя назвать красавцами (и, очевидно, наоборот), а все обитатели Севера в мифологии народов Центральной и Южной Европы традиционно считались волшебниками и колдунами.

Широко известен факт, что кельтское население Британских островов использовало для плавания по морю лодки, сделанные из кожи. Об этом свидетельствуют Юлий Цезарь и ряд других римских авторов. «Народу много тут живет, по духу гордого, настойчивый и ловкий он; им всем прирождена любовь к торговле, — пишет Руфий Фест Авиен. — На сшитых своих судах они широко бороздят и море бурное, и бездны океана, чудищ полные. Не из сосны они сбивают корабли, и не из клена, не из ели, как обычно, они сгибают кили челноков, но — чудное дело — они готовят себе корабли из сшитых шкур, и часто на таких судах из твердой кожи они переплывают широкие моря».[51]

Спрашивается: откуда у кельтов, пришедших на острова, изобиловавшие древесиной (в III тысячелетии до н. э. 95 % территории Ирландии было покрыто лесом), появилась традиция строить не деревянные, а именно кожаные лодки? Скорее всего, они восприняли ее от местного населения — фомо-ров. Если принять, что фоморы были палеоэскимосами, то тогда все встает на свои места: эскимосы действительно испокон века используют кожаные лодки. Доказано, что эти кожаные лодки, аналогичные средневековым ирландским каррам (curragh), использовались на Британских островах даже раньше, чем туда пришли носители культуры мегалитов!

Но если фоморы действительно являлись палеоэскимосами, то они населяли Британские острова как раз в то время (III тысячелетие до н. э.), когда с Иберийского полуострова сюда пришли носители мегалитической культуры, в числе которых были и баски. Именно здесь, вероятно, и произошел первый контакт басков и выходцев с Севера Канады. Этот контакт, будучи довольно длительным — не менее пятисот лет, — оставил свои следы в языке палеоэскимосов-фоморов. Изгнанные из Ирландии кельтами, остатки фоморов вернулись на Лабрадор как носители культуры Гросуотер, принеся с собой новые культурные импульсы.

Это не самая фантастическая гипотеза, объясняющая родство басков и эскимосов. Ещё более фантастическое предположение состоит в том, что баски приходятся родственниками эскимосов через… айнов, коренных жителей Японских островов! По мнению профессора университета канадской провинции Альберта Эдо Нюланда[52] — геофизика, занимающегося на досуге лингвистикой, — айны, как и баски, являются выходцами из Северной Африки и представляют собой потомков протоберберов. Таким образом, айны, эскимосы и баски имеют общие протоберберские корни…

Это, конечно, выглядит нелепо, однако не настолько, как это может показаться на первый взгляд. Дело в том, что в Северной Америке действительно найдены останки древнего человека, удивительно похожего на айна. И находка этих останков вновь привлекла внимание ученых к проблеме айнов — древнего дальневосточного народа, чье происхождение до сих пор остается загадкой.

28 июля 1996 года близ города Кенневик (штат Вашингтон, США) двое учащихся местного колледжа, Уилл Томас и Дейв Дирси, нашли на песчаной отмели реки Колумбия человеческий череп. О своей находке они немедленно сообщили в полицию. Новые розыски позволили обнаружить другие фрагменты скелета неизвестного человека. Привлеченный к следствию в качестве эксперта доктор Джеймс Чатгер сделал заключение: останки принадлежат взрослому мужчине европейского происхождения.

А дальше… Дальше разразилась сенсация: специалисты Калифорнийского университета методом радиокарбонного анализа установили возраст останков: 9300–9600 лет!

Европеец в Америке в VIII тысячелетии до н. э. — каково? До сих пор наука пребывала в уверенности, что Новый Свет заселялся в конце палеолита (ок. 20 тысяч лет назад) монголоидными выходцами из Восточной Азии через Берингов пролив и цепочку Алеутских островов. Один из первых и наиболее авторитетных исследователей этой проблемы А. Хрдличка утверждал, что «человек появился в Северной Америке самое позднее к концу четвертичного периода, т. е. лишь к окончанию оледенения». При этом, по мнению Хрдлички, все индейские народы континента имеют «общее и единое происхождение», а необычайное многообразие народов, цивилизаций и языков Америки он объяснял «последовательной метисизацией».

Эта весьма спорная точка зрения подверглась справедливой критике: народы и языки коренных обитателей Нового Света настолько многообразны, что одной «метисизацией» это не объяснишь: на их формирование в этом случае потребовались бы десятки тысячелетий. Французский исследователь П. Риве, в противоположность А. Хрдличке, в 1950-х годах выдвинул гипотезу о том, что не все американские народы происходят из Азии и не все они пересекали Берингов пролив. Часть индейских племен, по мнению П. Риве, имеют австралийское происхождение. Сегодня ряд неоспоримых фактов, включая результаты анализов крови, ясно показывают родство некоторых индейских народов с выходцами из Океании — меланезийцами и полинезийцами.[53]

Таким образом, теория многорасового заселения Америки подкреплена фактами и имеет право на жизнь. Но останков древних кавказоидов здесь еще никогда не находили! «Человек из Кенневика» стал загадкой, грозившей перевернуть все прежние представления о заселении Америки. Эта загадка требовала скорейшего разъяснения.

В феврале 1999 года началось тщательное изучение останков человека из Кенневика. Выяснилось, что это был мужчина 45–50 лет, ростом приблизительно 175 см. Несмотря на несколько травм, полученных им в подростковом возрасте — перелом двух ребер, и т. п., — он не испытывал проблем со здоровьем, и всю жизнь имел дело со значительными физическими напряжениями. Умер он скорее всего своей смертью. По всей видимости, он был похоронен с использованием ритуала посыпания останков красной охрой: об этом говорят остатки красной краски на костях…

Официальный отчет о результатах исследований, которыми руководили весьма авторитетные ученые Джозеф Пауэлл и Джером Роуз, был опубликован несколько месяцев спустя. Исследователи пришли к неожиданному результату: человек из Кенневика был скорее всего… айном!

Череп человека из Кенневика не находит аналогий среди ныне живущих индейских племен Северной Америки и имеет явные кавказошшые признаки. Ни о каком родстве с индейцами не может быть и речи. Морфология черепа и ряд других признаков указывает на поразительную близость человека из Кенневика с айнами — древним коренным населением Японских островов, и в меньшей степени — с некоторыми группами населения Южнотихоокеанских островов, прежде всего мориори и частью жителей острова Пасхи. По этим признакам нельзя судить о месте происхождения человека из Кенневика. Следует, однако, отметить, что элементы антропологического сходства айнов и некоторых индейских племен Северной Америки, в частности арикара, отмечались и ранее.

Итак, айны… Что же это за люди?

Один из самых загадочных народов мира, айны (айну) являются коренными обитателями Японских островов, Сахалина и Курил. «Это народ кроткий, скромный, добродушный, доверчивый, общительный, вежливый, уважающий собственность; на охоте смелый и… даже интеллигентный», — писал о сахалинских айнах А.П. Чехов. На протяжении многих столетий айны вели полукочевой образ жизни, занимаясь охотой, рыбной ловлей, сбором диких плодов и довольно примитивным сельским хозяйством, навыки которого они, возможно, восприняли уже в поздние времена от соседних народов.

Главная особенность айнов, которая во все времена ставила в тупик европейцев — они не монголоиды. Эти высокие, белокожие, с густыми волнистыми волосами люди относятся к явно кавказоидному типу. Мужчины-айны носят окладистые бороды. Айны — мезокефалы (среднеголовые), многие из них имеют серые или голубые глаза. Однако по типу крови айны ближе к монголоидам; возможно, это результат смешанных браков.

Сегодня археологи находят следы древней культуры айнов повсюду от Окинавы до Сахалина. На этой огромной территории айны жили по крайней мере 7 тысяч лет назад, а скорее всего, и намного раньше — некоторые ученые полагают, что предки айнов проживали на территории островов уже в эпоху мезолита, в XII тысячелетии до н. э. Их характерная керамика типа «дзёмон», изготовленная без применения гончарного круга, датируется VIII–V тысячелетиями до н. э. и отличается весьма изящным художественным оформлением. Узоры на ней выполнялись с помощью шнура или соломенного жгута. Одними из наиболее поразительных находок, относящихся к культуре Дзёмон, являются антропоморфные глиняные и каменные статуэтки, изображающие женщин. Предполагают, что они символизировали «Мать богов». Эти статуэтки (особенно те, что изготовлены в ранний период) весьма подобны аналогичным произведениям палеолитических охотников Европы. К эпохе Дзёмон относятся также загадочные каменные круги и менгиры («нонакадо»), сходные с теми, что обнаружены в Корнуэлле (Англия) и Сенегале (Северо-Западная Африка).

Айнская керамика типа Дзёмон

В нашей отечественной литературе иногда можно встретить утверждение, что культура Дзёмон создана предками современных японцев. Это мнение, заимствованное из арсенала японских националистов, не соответствует действительности. Культура Дзёмон имеет айнское происхождение. На Курильских островах айны вплоть до конца XIX века жили в полуземлянках дзёмонского типа.

Около 300 года до н. э. народы тунгусо-манчжурской группы — предки нынешних японцев — продвинулись из Кореи на Японские острова, настойчиво тесня айнов к северу. Это подтверждается многочисленными археологическими свидетельствами: около 300 года до н. э. на Японских островах появляется так называемая культура Яёй. Люди этой культуры умели обрабатывать бронзу и железо, пользоваться гончарным кругом и выращивать рис. Хорошо прослеживаются связи культуры Яёй с материком — с Корейским полуостровом и Китаем. Люди Яёй (предки японцев) оттеснили народ Дзёмон на север и юг. Керамика Яёй быстро распространилась по всем Японским островам, лишь на севере еще какое-то время сохранялись следы древней культуры Дзёмон.

Японцы называли айнов «эзо» — «нежелательные». Это не помешало им воспринять многие элементы древней культуры айнов, в первую очередь — анимистическую религию, которую сегодня принято называть синтоистской и которая так умиляет поклонников японской «самобытности». Многие из географических названий в современной Японии — Хоккайдо, Фудзияма, Кюсю и другие, общим числом не менее шестидесяти — имеют айнские корни.

Айнское происхождение скорее всего имеют и легендарные самураи — военно-феодальное сословие средневековой Японии. Американский антрополог Л. Лоуриндж Брейс из университета штата Мичиган, изучив скелеты 1100 японцев, айнов и другие азиатских этнических групп, заключил, что самураи — фактически потомки айнов, а не народа Яёй, от которого происходят современные японцы. Эта интерпретация также объясняет, почему антропологические особенности представителей японского правящего класса, включая императорскую фамилию, так часто отличаются от «типично» японских. По всей видимости, самураи, составлявшие верхушку средневекового японского общества, в результате межэтнических браков распространили дзёмон-айнский этнический тип среди высших классов, в то время как японцы более низкого происхождения действительно являются потомками народа Яёй.

Выводы доктора Брейса вызвали настоящий шок у японских ученых. Один их японских антропологов лишь робко смог возразить американскому исследователю: «Я надеюсь, что вы неправы». Такая реакция вполне объяснима: айны в Японии до сих пор остаются «эзо» — «нежелательными»…

Вытесненные с Японских островов айны остались жить лишь на севере — на Хоккайдо, Сахалине и Курилах (хотя еще в середине XVIII века отдельные семьи айнов жили на острове Хонсю). Однако в XIV столетии волна японской экспансии докатилась и сюда. На протяжении четырех веков айны отчаянно сопротивлялись японскому проникновению, нередко вступая в жестокие схватки. Самые крупные сражения айнов с японцами произошли в 1457, 1669 и 1789 годах. В итоге японцы все же покорили Хоккайдо и начали интенсивную колонизацию острова. В эру Мэйдзи (1868–1912) правительство без каких-либо формальных соглашений или переговоров конфисковало все земли айнов и раздало их японским переселенцам, число которых к началу XX века достигло миллиона. Русские поселенцы столь же активно выдавливали айнов с Сахалина и Курил.[54] Айны стали меньшинством на их собственной земле. Их число резко сократилось; причиной тому стали распространившиеся среди них в 1822–1854 годах «европейские» болезни — оспа, корь, холера, туберкулёз и сифилис.

Японское правительство, последовательно проводя политику принудительной ассимиляции, запретило айнам заниматься их традиционными промыслами — охотой и рыбной ловлей — и заставило их взяться за сельское хозяйство, но все лучшие земли к тому времени уже были заняты японскими фермерами. Айнский язык и обычаи были запрещены. Дети айнов были вынуждены посещать японские школы, где преподавание велось только на японском языке. В 1869 году остров Эзоши (Ezoshi — «Земля Эзо», т. е. айнов) был официально переименован в Хоккайдо. На следующий год все айны были объявлены японцами. Впрочем, в 1899 году японское правительство подписало так называемый «Акт по защите аборигенов Хоккайдо», предусматривавший некоторую помощь айнам, прежде всего в ведении ими сельского хозяйства. Однако реальная цель акта состояла в узаконении политики ассимиляции. Акт фактически законодательно закреплял отрыв айнов от их родины и лишал их права на культурную идентичность.

Начавшаяся после Второй мировой войны демократизация Японии и принятие в 1946 году новой конституции позволили айнам начать борьбу за свои права. В эти годы возникли несколько айнских организаций, призванных защитить культурное наследие древнего народа. Однако «Акт по защите аборигенов Хоккайдо» сохранил свою силу, и вплоть до 1991 года Япония продолжала официально заявлять, что на территории страны нет никаких этнических меньшинств. Лишь в 1991 году японское правительство на международном уровне было вынуждено признать айнов этническим меньшинством. Между тем внутри страны все осталось по-старому, несмотря на то что 27 марта 1997 года окружной суд Саппоро в ответ на иск айнских организаций признал айнов этническим меньшинством Японии, имеющим право на развитие и защиту своей культуры. Проблема дискриминации айнского меньшинства сохраняется по сей день. В июле 1998 года группа экспертов ООН заявила, что в Японии с айнами продолжают обращаться как с «варварским меньшинством».

В наши дни большинство айнов живет на острове Хоккайдо. Здесь их насчитывается около 20 тысяч. Столетия принудительной ассимиляции привели к тому, что древняя культура этого народа практически утрачена, хотя сегодня молодые айны прилагают большие усилия, чтобы сохранить язык, традиции и обычаи своих предков.

Анимистическая религия айнов во многом подобна синтоизму японцев; правильнее сказать, религия синто во многом подобна религии айнов, поскольку заимствована у них японцами. Айны определяют все вещи, как одушевленные так и не одушевленные, как используемые ими, так и находящиеся вне их контроля, как «kamuy» («боги»). Все эти божества взаимосвязаны, и человек — часть этих всепроникающих связей, поэтому айны превратили всю свою повседневную жизнь в непрерывный ритуал поклонения богам. Их быт наполнен различными церемониями, обращенными к божествам. В их число входят духи природных стихий — огня, воды, ветра и грома; божества-животные — медведи, лисы, совы, киты и рыбы; божества-растения; божества-грибы; боги-лодки и боги-горшки, боги-окна и боги-инструменты; боги-покровители домашнего очага, боги гор и боги озер.

По верованиям айнов, все живущие существа имеют бессмертную душу. Смерть представляет собой разделение души и тела. Тело остается в этом мире, а душа уходит в другой мир, подземный, где встречается с душами предков и ведет тот же самый образ жизни, что и в этом мире — охотится, ловит рыбу. Однако этот подземный мир — зеркальное отображение нашего. Люди там ходят вверх ногами, то, что у нас лево — там право, и наоборот, лето в этом мире — зима, день — это ночь, и т. д. Души остаются в этом мире до тех пор, пока не будут готовы возвратиться в наш. Тогда они повторно рождаются на свет. Все живущие существа повторяют этот бесконечный цикл смерти и возрождения, вечного перемещения между двумя мирами.

Айны никогда не имели письменности. Хранителями их устной исторической традиции, знатоками эпоса («yukar») и многочисленных легенд были профессиональные сказители. Их выступления в присутствии членов всего рода или племени сопровождались сложной системой ритуалов и театрализованной демонстрацией сцен из эпических сказаний.

Язык айнов насчитывает 10 диалектов. Вопрос его происхождения спорен. Сегодня исследователи склонны считать этот язык изолированным, не имеющим внутренних связей ни с одним другим языком на земле. Попытки выявить его связи с языками уральской и алтайской языковых семей и языками народов Юго-Восточной Азии не приняты большинством ученых.

С тайной айнского языка тесно связана загадка происхождения айнов, которая до сих пор не разрешена. Средневековые японские хроники «Kojiki» и «Nihonsyoki» называют их потомками древних людей, называвшихся эмиши (Emishi). Но что это были за древние люди?

Сами айны убеждены, что их предки прибыли из космоса и называют себя «люди Неба».[55] Учёные всё-таки больше склонны искать предков айнов на Земле. Недостатка в гипотезах нет: айнам приписывают европейское, монголоидное, океанийское (малайско-полинезийское), палеоазиатское происхождение. Некоторые учёные даже считают айнов особой расой — потомков древнего населения ледникового периода (неандертальцев?), изолированно развивавшихся на протяжении тысячелетий.

Другие исследователи решают загадку айнов в русле довольно сложной теории о происхождении монголоидных народов, согласно которой монголоиды рано разделились на южную и северную подгруппы. Несколько десятков тысяч лет назад южные монголоиды начали перемещаться к северу и заселили Японский архипелаг, включая Окинаву. Позже, в эпоху культуры Дзёмон, эти южные монголоиды доминировали на Японских островах. Однако затем острова были заселены северными монголоидами. Нынешние этнические японцы являются результатом смешивания обеих подгрупп, в то время как айны представляют собой остаток древнего населения, которое этот процесс смешивания не затронул.

Наиболее интересны попытки связать происхождение айнов с палеолитическим населением Европы. По мнению канадского исследователя Эдо Нюланда, айнский язык генетически связан с универсальным сахаро-баскским языком, на котором в эпоху неолита говорили жители Северной Африки и Западного Средиземноморья, а возможно, и других регионов.[56] Язык айнов откололся от этого единого «праязыка», вероятно, не ранее восьми тысяч лет тому назад. Множество айнских слов (Э. Нюланд насчитывает их несколько сотен) сохраняет свое сходство с баскскими, обозначая одни и те же понятия. В их числе — «taspare» — вздохнуть (баскск. «asparen»), «kokor» — ругать (баскск. «gogon»), «tasum» — болезнь (баскск. «eritasun»), «hera» — хромать (баскск. «herren» — калека), «kiski» — волосы (баскск. «kizkur» — вьющиеся, волнистые волосы), «tur» — грязь (баскск. «lur»), «hotkuku» — наклоняться (баскск. «kukutu»), «mokor» — спать (баскск. «makar» — сон), «kusunkur» — враг (баскск. «kuskusean» — шпион), «uraiki» — воевать (баскск. «jarraiki» — нападать), «kotan orake» — разрушать (баскск. «orakа» — финансовое крушение, банкротство), «itah» — язык (баскск. «itano» — говорящий), «ese» — отвечать (баскск. «esetsi» — спорить), «umusa» — кланяться (баскск. «kilimusi»), «iska» — украсть (баскск. «xiskatu»), «ikoro» — деньги (баскск. «koro») и т. п.

Ряд исследователей указывает на культ медведя, существовавший у айнов. Череп медведя, насаженный на шест, служил своеобразным «духовным центром» айнских деревень, а обряд принесения в жертву медведя — «иоманде» — был главной религиозной церемонией. Этот чрезвычайно древний культ уходит своими корнями в палеолит и насчитывает не менее двухсот тысяч лет. Культ медведя был распространен во всех регионах, где обитает или обитал этот могучий зверь. Позже медвежий культ был практически везде вытеснен другими религиями, но какое-то время ещё сохранялся в периферийных областях северной Европы и Сибири. Это заставило некоторых ученых предположить, что айны, возможно, двигались из Европы в восточном направлении через Сибирь. Однако культ медведя существовал и в Юго-Восточной Азии, в частности в Индонезии, где до сих пор говорят на языках, близких айнскому, так что проблема происхождения культа медведя у айнов остается нерешённой.

С Юго-Восточной Азией, возможно, связан и бытовавший у айнов культ змеи. В Сибири этот культ не замечен, зато широко распространён во всех странах юго-востока Азии. Однако культ змеи существовал в древности и у многих народов Средиземноморья, в частности критян. Так что здесь мы снова сталкиваемся с возможностью двусмысленного толкования фактов.

Вероятно, южноазиатское происхождение имеет и культ меча, которому также поклонялись айны. Сторонники «южной» версии указывают и на то, что материальная и духовная культура айнов, включая одежду, инвентарь, домашние орудия, оружие, украшения и религиозные церемонии, находит заметные аналоги в культуре населения Филиппин, Индонезии и Меланезии. Хотя у айнов имеется несомненная монгольская примесь, они, возможно, близки к австралоидам. Неоднократно высказывалось мнение, что айны и полинезийцы происходят от одного общего корня.

Находка останков человека из Кенневика в полный рост поставила перед научным сообществом проблему отношений айнов с Новым Светом. Самая первая гипотеза, которая родилась при обсуждении загадки человека из Кенневика — это то, что айны, вероятно, могли участвовать в заселении Америки, вместе с группами монголоидов переправляясь через Берингов пролив, а цепь Алеутских островов вообще представляла для них готовую тропу к Аляске. Имеются тому и материальные свидетельства: так называемый коленчатый гарпун, который встречается на всем протяжении Северотихоокеанской дуги (Япония, Курилы, Алеутские острова, Аляска). Эти гарпуны имеют несомненно айнское происхождение. Они называются «apriniap» и используются японскими рыбаками и сегодня.

Лингвисты даже нашли подобия в языке айнов и эскимосов (что неудивительно, если вспомнить теории о сходстве баскского и эскимосского, айнского и баскского языков). Например, айнское слово «kaya» — «плыть» вполне соответствует эскимосскому «каяк» — так называется небольшая кожаная лодка, традиционное средство передвижение эскимосов и алеутов по морю. Сходство айнского, эскимосского и баскского языков не отрицает и крупнейший в сегодняшней Японии знаток айнской проблемы Киосуке Киндаичи. Однако, по его мнению, все было как раз наоборот: айны мигрировали в Азию из Северной Америки! Путь айнов, по его мнению, начался из Аляски и вел через Берингово море в Восточную Сибирь и вниз к Сахалину. Но какой кавказоидный народ мог прийти из Америки в Азию? Только… те самые загадочные «белые эскимосы», о которых мы говорили в одной из предыдущих глав!

Если гипотеза об американском происхождении айнов выглядит пока достаточно непривычно, вопрос о том, были ли айны в Америке, благодаря находке останков человека из Кенневика вполне разрешен: да, были! Причем миграция айнов в Америку, по всей видимости, шла не только через Берингов пролив: айны были неплохими мореплавателями и регулярно посещали Алеуты и Аляску. Они вполне могли достигать и побережья Америки.

Чрезвычайно интригующе в этой связи выглядит открытие, сделанное в 1956 году эквадорским археологом Э. Эстрадой и его коллегами из США Б. Меггерсом и К. Эвансом. Раскапывая древнюю стоянку Вальдивия на южном побережье Эквадора, относящуюся к IV–III тысячелетиям до н. э., они обнаружили здесь прекрасную глиняную посуду. Однако другие культуры американских индейцев, существовавшие одновременно с Вальдивией, в то время керамику не знали, т. е. переживали еще «докерамический» период. Вопрос о происхождении керамики Вальдивии очень заинтересовал исследователей. И оказалось, что она имеет поразительное сходство с… керамикой культуры Дзёмон — то есть с древнеайнской!

Археологи, работавшие в Новом Свете, плохо знали культуру Дзёмон. Для изучения айнских древностей Б. Меггере и К. Эванс специально отправились за океан, в Японию. Результаты превзошли все ожидания: им удалось не только выявить сходные элементы в керамике двух культур, находившихся на расстоянии 15 тысяч километров друг от друга, но и найти тот район в Японии, где общих черт было особенно много! Это был остров Кюсю.

«Сходство некоторых типов глиняной эквадорской посуды с изделиями из Японии было настолько близким, что вывод мог быть лишь один: древнейший керамический комплекс Вальдивии имеет азиатское происхождение, — пишет В. И. Гуляев. — Но каким образом японская керамика могла попасть на берега Эквадора? Собрав всю доступную информацию, американские ученые объяснили это так. Около 5 тысяч лет назад побережье Японии и Южной Америки населяли небольшие группы рыболовов и собирателей моллюсков, которые дополняли свой рацион охотой и сбором диких плодов и растений. Их орудия и утварь, хотя и отличались по некоторым конструктивным деталям, были в целом очень похожи: рыболовные крючки из раковин, костяные шилья, каменные рубила, отщепы, грузила, молотки и т. д. — что говорит об одинаковом уровне развития японских и американских племен. Множество костей морских рыб, найденных при раскопках поселений эпохи Дзёмон, свидетельствует о том, что рыболовство давало значительную часть продуктов питания местным жителям. Вероятнее всего, для этого опасного промысла использовались челны, выдолбленные из целого ствола дерева. Если бы в древности такую лодку с рыбаками унесло тайфуном от побережья острова Кюсю в открытое море в октябре или ноябре, то она попала бы в зону сильнейших течений северной части Тихого океана и двигалась бы со скоростью 24–32 мили в день в направлении на северо-восток. Время, необходимое для того, чтобы пройти путь от Японии до Эквадора протяженностью 9450 миль, вычислить с абсолютной точностью, конечно, нельзя. Однако можно с уверенностью сказать, что плавание длилось много месяцев и что часть членов экипажа рыбачьей лодки вполне могла выдержать все тяготы подобного путешествия. Попав на эквадорское побережье, они были дружески встречены индейцами. Азиатские пришельцы и научили местных жителей искусству изготовления керамики. Очень скоро вальдивийцы сами стали отличными гончарами и превзошли своих учителей и в оформлении, и в качестве изделий».[57]

Факт находки керамики культуры Дзёмон в Эквадоре, находка останков человека из Кенневика и гипотеза о возможных родственных связях айнов с полинезийцами могут объяснить многие антропологические загадки Америки и Океании. Например, тайну так называемых белых индейцев…

Всё началось с Колумба.

«Мои посыльные сообщают, — писал великий путешественник 6 ноября 1492 года, — что после долгого марша нашли деревню, состоящую из 1000 жителей. Местные встретили их с почестями, поселили в самых лучших домах, позаботились об оружии, целовали им руки и ноги, пытаясь дать понять любым способом, что они (испанцы. — Авт.) — белые люди, пришедшие от бога. Около 50 жителей попросили моих посыльных взять их с собой на небеса к звездным богам».

Это первое упоминание о почитании белых богов среди жителей Нового Света. Бесчисленные легенды индейцев обеих Америк повествуют о том, что некогда к берегам их континента прибыли на больших странных судах белые бородатые боги, голубоглазые и светловолосые. Они принесли индейцам основы знаний, законы, зачатки культуры. Ацтеки и тольтеки Мексики называли своего белого бога Кецалькоатль, инки — Кон-Тики Виракоча, а майя — Кукулькан.

В письме Колумба ясно видны те благоговение и почтение, которые были оказаны первым европейцам на американской земле. Могучая цивилизация ацтеков с прекрасной военной организацией и многомиллионным населением пала перед горсткой испанцев. В 1519 году отряд Кортеса свободно прошел через джунгли к столице ацтеков. Ему не препятствовали. Конкистадоры Писарро, покорившие Перу, также использовали заблуждения инков, поражаясь странному поведению индейцев — те почти не оказывали сопротивления белым пришельцам.

Индейцы видели в европейцах вернувшихся «белых богов»

Много лет занимаются этой проблемой ученые. Собраны обширные данные устной традиции индейских племен Центральной и Южной Америки, археологические свидетельства и материалы средневековых испанских хроник. Одна за другой рождаются гипотезы. Многие исследователи либо пытаются связать «белых богов» с древними народами Средиземноморья (крито-минойцами, египтянами, финикийцами, греками, римлянами и т. д.), либо углубляются в дебри, ими самими придуманные (Атлантида, пришельцы из космоса и прочий бред). Но в последние десятилетия в поисках места происхождения «белых богов» учёные всё чаще начинают обращать свои взоры к Тихому океану…

В Перу, на пустынном тихоокеанском побережье, археологи обнаружили многочисленные древние некрополи. Сухой климат позволил ученым детально изучить найденные там останки. По первоначальным предположениям, древние мумии должны были дать исследователям исчерпывающий ответ на вопрос: каков был тип древнего доинкского населения Перу? Однако все произошло с точностью «до наоборот»: мумии загадали ученым новые загадки. Вскрыв захоронения, антропологи обнаружили там типы людей, доселе не встречавшихся в древней Америке.

В 1925 году археологи открыли два больших некрополя с сотнями мумий на полуострове Паракас в южной части центрального перуанского побережья. Радиокарбонный анализ определил возраст этих захоронений — 2200 лет. Радом с могилами исследователи в больших количествах нашли обломки твердых пород деревьев, которые обычно использовались при постройке плотов. Когда захоронения вскрыли, то обнаружилось разительное отличие мумий от основного физического типа древнеперуанского населения.

По мнению американского антрополога Стюарта, «это была обособленная группа людей, абсолютно нетипичных для населения Перу». Пока Стюарт изучал останки этих людей, перуанский антрополог М. Тротгер делала анализ волос девяти мумий. По ее данным, цвет их в целом был красно-коричневый, но в отдельных случаях пробы дали очень светлый, почти золотой цвет волос. А волосы двух мумий вообще отличались от остальных — они вились! Далее Тротгер установила, что срез волоса у различных мумий разный, и в захоронении встречаются практически все формы…

Ещё один показатель — толщина волос. Она здесь меньше, чем у остальных индейских, но и не такая маленькая, как у средней европейской популяции, например голландцев. Сама Тротгер, сторонница теории монорасового заселения Америки, попыталась оправдать столь неожиданное для нее самой наблюдение тем, что смерть-де меняет форму волос. Но ей возразил другой авторитет в этой области, английский антрополог Доусон: «Я считаю, что после смерти с волосами не происходит сколь-нибудь значительных изменений. Вьющиеся остаются вьющимися, прямые — такими же прямыми. Да, после смерти они становятся ломкими, но цветовых изменений не происходит».

Находки на полуострове Паракас заставили ученых вспомнить то, что писал об инках знаменитый конкистадор Франсиско Писарро: «Правящий класс в перуанском королевстве был светлокожим, с кожей цвета спелой пшеницы. Большинство вельмож удивительно походили на испанцев. В этой стране я встретил индейскую женщину такую светлокожую, что поразился. Соседи зовут этих людей детьми богов»…

Таких «вельмож» — членов королевской семьи — к приходу испанцев наситывалось около пятисот человек. Хронисты сообщают, что восемь правителей инкской династии были белыми и бородатыми, а их жены — «белыми, как яйцо». Один из хронистов, Гарсильясо де ла Вега, имевший инкское происхождение, оставил описание того, как однажды, когда он был еще ребенком, один сановник водил его в царскую усыпальницу. Он показал мальчику одну из комнат дворца в Куско, где вдоль стен лежало несколько мумий, и сказал, что это бывшие инкские императоры, и он спас их тела от разложения. Мальчик остановился перед одной из мумий. Волосы ее были белы как снег. Сановник объяснил ему, что это мумия Белого инки, 8-го правителя страны Тауантинсуйу. Известно, что умер он в юном возрасте, и белизна его волос никак не может быть объяснена сединой…

Сопоставив данные о светлопигментированном элементе в Америке и Полинезии с легендами острова Пасхи, ряд исследователей предположил, что белокожие люди шли из Америки в Полинезию, но не наоборот. Одно из доказательств тому — сходный обычай мумификации тел умерших в Полинезии и Южной Америке и полное отсутствие его в Индонезии. Распространившись на берегах Перу, способ мумификации тел знати был перенесен мигрантами на острова Полинезии. Две мумии, найденные на Гавайских островах, «продемонстрировали» в деталях все подробности этого обычая в Перу.

Значит, источником распространения «белых богов» было Перу? Достаточно поверхностного знакомства с огромной и разножанровой литературой по истории этой страны, чтобы обнаружить там множество упоминаний о бородатых и белокожих индейских богах, и прежде всего о Кон-Тики Виракоче. Писарро и его люди сообщали, что в храме Куско стояла огромная статуя бога Виракочи, изображавшая человека в длинном одеянии и сандалиях, «точно такая же, что рисовали испанские художники у нас дома…». Современник событий писал, что когда испанцы увидели эту статую, то подумали, что святой Бартоломей дошел до Перу и индейцы создали монумент в память об этом событии. Конкистадоры были так поражены странной статуей, что не разрушили её сразу, и храм на время миновала участь иных культовых сооружений. Но скоро и его обломки растащили в разные стороны нищие крестьяне.

Когда хронист Бетансос, принимавший участие в перуанских походах испанцев, спросил у индейцев, как выглядел Виракоча, те ответили, что он был высокого роста, в белом одеянии до пят, волосы на голове собраны в пучок, ходил он важно и в руках держал нечто напоминающее молитвенник. Озеро Титикака оказалось в самом центре деятельности Виракочи. Там, на озере и в соседнем городе Тиауанако, находилась его резиденция.

Обследуя территорию Перу, испанцы наткнулись и на огромные мегалитические сооружения доинкских времен, лежавшие в развалинах. «Когда я спросил местных индейцев, кто построил эти древние памятники, — писал испанский хронист Сьеса де Леон в 1553 году, — они отвечали, что это сделал другой народ, бородатый и белокожий, как мы, испанцы. Эти люди прибыли задолго до инков и осели здесь». Насколько сильно и живуче это предание, подтверждает свидетельство перуанского археолога Валькарселя, который через 400 лет после Леона слышал от индейцев, живших близ руин, что «эти сооружения были созданы народом-чужестранцем, белым, как европейцы».

«Они рассказали также, — продолжает Леон, — что на озере Титикака на острове в прошлые века жил народ белый, как мы, и один местный вождь по имени Кари со своими людьми пришел на этот остров и вел войну против этого народа и многих убил…» В отдельной главе своей хроники, посвященной древним сооружениям Тиауанако, де Леон сообщает следующее: «Я спросил местных жителей, были ли эти строения созданы во времена инков. Они посмеялись над моим вопросом и заявили, что им доподлинно известно, что все это сделано задолго до власти инков. Они видели на острове Титикака бородатых мужчин. То были люди тонкого ума, пришедшие из неведомой страны, и было их мало, и убито много в войнах…

Инка Гарсильясо де ла Вега расспрашивал своего царственного дядю о ранней истории Перу. Тот отвечал: «Племянник, с удовольствием отвечу на твой вопрос, и то, что я скажу, ты навеки сохрани в своем сердце, знай же, что в древние времена весь этот район, тебе известный, был покрыт лесом и зарослями и люди жили как дикие животные — без религии и власти, без городов и домов, без обработки земли и без одежды, ибо они не умели выделывать ткани, чтобы сшить платье. Они жили по двое или по трое в пещерах или расселинах скал, в горах под землей. Они ели черепах и коренья, фрукты и человеческое мясо. Тело свое они прикрывали листьями и шкурами животных. Они жили как звери и с женщинами тоже обращались как животные, ибо не умели жить каждый с одной женщиной». Де Леон продолжает рассказ Гарсильясо: «После этого появился белый человек высокого роста, и обладал он большим авторитетом. Говорят, он во многих поселках научил людей нормально жить. Везде они называли его одинаково — Тикки Виракоча. И в честь него создали они храмы и воздвигли в них статуи…

Откуда пришел Виракоча? «Многие считают, что его имя Инга Виракоча, и означает оно «морская пена», — замечает хронист Сарате. Другой хронист, Гомара, утверждает, что, по рассказам старых индейцев, он перевел своих людей через море. Легенды индейцев чиму повествуют о том, что белое божество пришло с севера. Многие легенды сходятся на том, что Виракоча с соратниками приплыл на камышовых лодках по озеру Титикака и построил мегалитический город Тиауанако. Отсюда он посылал своих бородатых «апостолов» во все уголки Перу, чтобы те учили людей и говорили, что он — их творец. Но, в конце концов, недовольный поведением жителей, он решил покинуть их земли.

Виракоча. Рельеф на воротах Солнца в Тиуанако, Перу

Во всей огромной инкской империи вплоть до прихода испанцев индейцы единодушно называли путь, по которому уходил Виракоча и его сподвижники. Они спустились к Тихоокеанскому побережью и ушли по морю на запад вместе с солнцем в сторону Полинезии.

На севере инкского государства, в горах Колумбии, жили индейцы чибча, достигшие к приходу испанцев высокого уровня культуры. Его легенды также содержат сведения о белом учителе Бочика. Описание его то же, что и у инков. Он правил ими много лет, и его назвали также Суа, то есть «солнце» на местных диалектах. К ним он пришёл с востока.

К востоку от области чибча, в Венесуэле и соседних областях мы снова наталкиваемся на свидетельства пребывания таинственного странника. Его назвали здесь Тсума, или Суме. Он обучил местных индейцев земледелию. По одной из легенд, он велел всем людям собраться вокруг высокой скалы, встал на нее и поведал им законы и наставления. Пожив здесь какое-то время, он покинул эту страну.

К северу от Колумбии и Венесуэлы, в области сегодняшнего Панамского канала живут индейцы куна. Они сохранили легенды о том, что давным-давно, после сильного наводнения, к ним пришел некто и обучил людей ремеслам. С ним было несколько его сподвижников. Любопытно, что в 1920-х годах американский исследователь Ричард Марш, много общавшийся с индейцами куна, слышал от них рассказы о загадочном племени «белых индейцев», которое в прежние времена жило по соседству с куна. Марш даже отыскал среди куна несколько индейцев, явно с белой кожей; позднее исследователи объяснили этот феномен наследственным альбинизмом.

Ещё дальше на севере, в Мексике, к моменту испанского вторжения процветала цивилизация ацтеков. От Анаука (современный Техас) до Юкатана ацтеки рассказывали о белом боге Кецалькоатле. По преданиям, он был пятым правителем тольтеков, прибыл из страны восходящего солнца (конечно, ацтеки имели в виду под этим названием не Японию) и носил длинную накидку. Он долго правил в Толлане, запретив человеческие жертвоприношения и проповедуя мир. Люди больше не убивали животных и питались растительной пищей. Но это длилось недолго. Дьявол заставил Кецалькоатля предаться тщеславию и погрязнуть в грехах. Однако скоро ему стало стыдно за свои слабости и он решил покинуть страну. Перед уходом бог заставил улететь всех тропических птиц и превратил деревья в колючие кустарники. Он ушёл в южном направлении…

«Карта Секунда» Э. Кортеса содержит отрывок речи Монтесумы: «Мы знаем из письмен, доставшихся нам от предков, что ни я, ни кто-либо другой, населяющий эту страну, не являются ее коренными жителями. Мы пришли из других земель. Мы знаем также, что ведем свой род от правителя, подчиненными которого являлись; он пришел в эту страну, он снова захотел уйти и забрать с собой своих людей. Но они уже женились на местных женщинах, построили дома и не хотели идти с ним. И он ушел. С тех пор мы ждем, что он когда-нибудь вернется. Вернется как раз с той стороны, откуда пришел ты, Кортес… Какой ценой расплатились ацтеки за свою «сбывшуюся» мечту, нам известно.

Соседи ацтеков — майя — рассказывали, что их предки пришли на Юкатан двумя волнами. Первый раз — это была наиболее крупная миграция — из-за океана, с востока, под предводительством культурного героя Ицамны. Другая группа, меньшая, пришла с запада, и ее привел белый и бородатый Кукулькан. О Кукулькане вспоминают как о строителе пирамид и основателе городов Майяпан и Чичен-Ица. Он же научил майя пользоваться оружием, а затем покинул их и ушёл на запад…

Путешественник, едущий из Юкатана на запад, непременно должен проехать через область Цельталь в джунглях Табаско. Легенды населения этих мест хранят сведения о Вотане, в давние времена пришедшем сюда с востока. Его послали боги, чтобы разделить землю, раздать ее человеческим расам и каждой дать свой язык. Страна, откуда он пришел, называлась Валум. Когда Вотан прибыл в Цельталь, люди находились «в плачевном состоянии». Он распределил их по деревням, обучил сельскохозяйственным навыкам и изобрел иероглифическое письмо, образцы которого остались на стенах их храмов. Говорят также, что он написал там свою историю. Миф кончается очень странно: «Когда наконец подошло время печального ухода, он не ушёл через долину смерти, как все смертные, а прошёл сквозь пещеру в подземный мир».

Но в действительности таинственный Вотан ушёл не под землю, а на плоскогорье Соке и получил там имя Кондой. Индейцы Соке, о мифологии которых почти ничего не известно, были соседями жителей Цельталя. По их легенде, пришел «отец-бог» в легком золотом одеянии и научил их правильно жить. Они тоже не верили в его смерть, а считали, что он удалился в пещеру и, заделав отверстие, ушел к другим народам…

К югу от майя жили племена киче, по культуре близкие к майя. Из их священной книги «Пополь Вух» мы узнаем, что их народ также был знаком с белым странником, проходившим через земли. Киче называли его Гугумац…

Как мы видим, легенды о белых бородатых богах распространены во всей Центральной Америке — от Юкатана до перуанского побережья. Помимо легенд, в Мексике, Перу в Эквадоре, Колумбии, Гватемале, Мексике, Сальвадоре встречаются многочисленные изображения белых людей. На фресках одного из храмов Чичен-Ицы изображена даже битва индейцев с белыми людьми. Таким образом, широкий круг источников указывает на распространение в Новом Свете светло-пигментированного населения. Но что это за население? Откуда оно появилось? И как могло это кавказоидное меньшинство сохранить свой расовый тип, будучи окруженным многочисленными индейскими племенами?

Легче всего ответить на последний вопрос. Тут достаточно вспомнить цыган — аналогия весьма уместная. Строгое соблюдение эндогамии — браков внутри этнической группы — способствовало сохранению антропологического типа. О существовании эндогамии в среде «белых богов» свидетельствуют индейские легенды и сообщения средневековых хронистов.

Кем были эти белые бородатые боги? Не инопланетянами — это точно. Их происхождение явно земное. Были ли они древними протоберберами — строителями мегалитов Старого Света, «народами моря», крито-минойцами, греками или финикийцами? А может быть, пришельцами с другой стороны мира — китайцами, японцами, индусами, полинезийцами? На этот счет существует масса гипотез, имеющих один общий недостаток: они беспочвенны. Давайте лучше задумаемся вот над каким простым вопросом: насколько древними являются эти легенды? Ведь большинство из них известно нам только в пересказе испанских авторов XVI века. Вполне вероятно, что подобные легенды были изобретены европейскими миссионерами уже после испанского завоевания, чтобы облегчить христианизацию индейцев.

Образ культурного героя, насаждающего у отсталых народов зачатки цивилизации, широко распространен среди народов как Америки, так и Африки, Азии и Океании, и нет оснований считать его специфически американским явлением. А по поводу «бородатости» индейских культурных героев стоит заметить, что борода — естественная или искусственная — являлась у доколумбовых индейцев символом мудрости. Как культовый атрибут борода неоднократно изображалась на рисунках ольмеков (I тыс. до н. э.) и майя (I–XV вв.). Вполне естественно, что мифология наделяла культурного героя бородой — кому же еще быть мудрым, как не ему?

Остаётся вопрос белокожести — самый интересный, и, пожалуй, самый трудный. А может быть, и наоборот — самый лёгкий. Дело в том, что существует ряд свидетельств того, что в Америке жили и продолжают жить в наши дни группы белых индейцев!

Когда немецкий путешественник XIX века Генрих Барт впервые обнаружил в иссушенной Сахаре наскальные изображения слонов и бегемотов и рассказал об этом в Европе, его подняли на смех. Когда другой немецкий исследователь, Карл Маух, поделился с коллегами своими впечатлениями о гигантских сооружениях Зимбабве, его окружила стена холодного молчания и недоверия. Англичанина Перси Фоссета, путешествовавшего по Бразилии в начале XX века, очевидно, ждала та же неблагодарная участь, если бы он не исчез навсегда в джунглях, оставив лишь книгу путевых заметок, названную потом «Неоконченное путешествие».

««На Кари живут белые индейцы», — сказал мне управляющий, — пишет Фоссет. — Мой брат однажды отправился на баркасе вверх по Тауману, и в самых верховьях реки ему сказали, что поблизости живут белые индейцы. Он не поверил и только посмеялся над людьми, которые это говорили, но все-таки отправился на лодке и нашел безошибочные следы их пребывания… Потом на него и его людей напали высокие, красивые, хорошо сложенные дикари, у них была чистая белая кожа, рыжие волосы и голубые глаза. Они сражались как дьяволы, и, когда мой брат убил одного из них, остальные забрали тело и убежали».

Свидетельству Фоссета верят немногие. Может быть, это объясняется таинственностью и кажущейся нереальностью событий, описываемых в книге?

«Здесь я снова услышал рассказы о белых индейцах… «Я знал человека, который встретил такого индейца», — сказал мне британский консул. — «Эти индейцы совсем дикие, и считается, что они выходят только по ночам. Поэтому их зовут «летучими мышами» «Где они живут?» — спросил я. «Где-то в районе потерянных золотых приисков, не то к северу, не то к северо-западу от реки Диамантина. Точное местонахождение их никому не известно. Мату-Гроссу — очень плохо исследованная страна, в гористые районы на севере еще никто не проникал… Возможно, лет через сто летающие машины смогут это сделать, кто знает…»»

«Летающие машины» смогли сделать это через три десятка лет. Никаких белых индейцев, о которых пишет Фосетт в своей книге, они не обнаружили. Но это не значит, что их нет. В 1926 году американский этнограф Гаррис изучал индейцев Сан-Бласа и писал, что волосы у них цвета льна и соломы и комплекция белого человека. Французский исследователь Омэ описал встречу с индейским племенем вайка, волосы у которых были каштанового цвета. «Так называемая белая раса, — писал он, — имеет даже при поверхностном обследовании массу представителей среди амазонских индейцев». Отметим, что американская сельва обладает способностью изоляции не меньшей, чем острова Тихого океана, причём изоляции многовековой…

Белые индеанки. Рисунок XIX в

Одно из преданий о белых индейцах связано с загадкой манданов — племени, принадлежащему к группе североамериканских племен сиу. Манданы, коренные обитатели верховьев Миссисипи, некогда жившие на территории, поделенной теперь между штатами Висконсин, Миннесота и Дакота — пожалуй, самое необычное из всех индейских племен Северной Америки. Населенные майданами земли стали ареной деятельности белых переселенцев только после 1850 года. Однако уже на протяжении 200 лет манданы привлекали к себе внимание этнографов в связи с тем, что они очень сильно отличались от всех остальных индейских племен внешним обликом, обычаями и религиозными воззрениями. Притом в их физическом облике проявлялись признаки, наводившие на мысль о смешении с какой-то северной расой, ибо у одной пятой или одной шестой части этих индейцев была почти белая кожа и светло-голубые глаза. Среди манданов часто встречались люди с белокурыми волосами и таким необычным для индейцев выражением лица, что этот «более чем наполовину белый народ» некоторые этнографы даже отказывались считать индейцами. Жилища манданов сильно напоминали древние строения североевропейских народов. Ближайшее подобие их архитектуры мы находим только в средневековой Норвегии и Швеции. А в одном из преданий манданов говорилось, что отцом племени был белый человек, прибывший в их страну на каноэ. Еще в те времена, когда ни один европеец не побывал в этих местах, манданы уже были знакомы с основными догматами христианства: они рассказывали о Спасителе, о непорочном зачатии, крестных муках, чудесном насыщении 5 тысяч человек, о грехе прародительницы рода человеческого, о потопе, спасшемся ковчеге и посланном из него голубе, который принес ветку ивы, и т. д.

Подобные представления ещё 200 лет назад поразили первого европейского исследователя, проникшего в эти отдаленные области, — француза Ла-Верандри. Этот исследователь в 1738 году по поручению французского генерал-губернатора предпринял путешествие по суше из Канады до Тихого океана. Он захотел воспользоваться этим случаем, чтобы лично познакомиться со странными «белыми индейцами», слухи о которых дошли до него. Побывав у манданов, француз заключил, что на территорию этого племени когда-то давно была предпринята «большая военная экспедиция из известных стран земного шара», и манданы «произошли от смешения туземцев с цивилизованным народом». Но Ла-Верандри не мог понять, как в эти отдаленные местности, находящиеся на расстоянии более 1500 км от Атлантического океана и заселенные белыми только во второй половине XIX века, в давние времена могли попасть европейцы?

Загадку манданов многие исследователи связывают с плаваниями средневековых викингов-скандинавов. Но загадку «белых индейцев» в целом с помощью викингов не разрешить. На помощь здесь могут прийти… полинезийцы, или, как их называют, «викинги Тихого океана».

Современные учёные сходятся во мнении, что расовая принадлежность полинезийцев до сих пор неясна. Судя по всему, они обязаны своим происхождением двум, а может быть, и нескольким расам, смешавшимся между собой. Среди полинезийцев и поныне часто встречаются люди с ярко выраженной долихокефалией и светлой, как у южных европейцев, пигментацией кожи. По всей Полинезии обнаружен так называемый арабо-семитский тип (термин Тура Хейердала) — с прямым носом, тонкими губами и прямыми рыжими волосами. Эти черты отмечали еще первые европейские путешественники на всем протяжении от острова Пасхи до Новой Зеландии, так что говорить о поздних смешиваниях с европейцами в данном случае нельзя.

Антропологические данные указывают на юго-восточно-азиатские корни обитателей Полинезии, однако первые европейские исследователи Полинезии отмечали в своих трудах, что на островах Тихого океана много людей со светлой кожей и рыжими волосами. В то время и родилась версия о европеоидных (кавказоидных) элементах в океанийском расовом типе. В последнее время антропологи установили, что светлая кожа и рыжие (или светлые) волосы встречаются не только у коренных жителей Полинезии, но и у коренных жителей Австралии и Новой Гвинеи.

Жители острова Пасхи, наиболее приближенного к Америке клочке суши, утверждают, что часть их предков имела белую кожу и рыжие волосы, в то время как остальные были темнокожими и черноволосыми. Это засвидетельствовали первые европейцы, побывавшие на острове. Когда в 1722 году остров впервые посетил голландский корабль, то европейские путешественники с удивлением отметили у островитян следующее: «Среди них есть и темно-коричневые, как испанцы, и совсем белые люди, а у некоторых кожа вообще красная, будто ее жгло солнце…» Заинтригованный этими сообщениями, Тур Хейердал в 1950-х годах отправился на остров Пасхи и, после проведенных здесь исследований, заявил, что остров был впервые заселен в IV–XI веках кавказоидами (европеоидами), выходцами из Перу — из Тиауана-ко. Затем, в начале среднего периода, сюда прибыли новые переселенцы из Перу, принесшие с собой культ человека-птицы и культ предков (отсюда возведение гигантских статуй вождей на каменных платформах). Чуть позже, но в том же среднем периоде, на острове Пасхи появились собственно полинезийцы. Обе группы долго сосуществовали друг с другом, пока, наконец, в позднем периоде полинезийцам не удалось уничтожить всех потомков южноамериканских индейцев.

Эта гипотеза долго не просуществовала — ее смела волна критики. На острова Океании отправились десятки археологических, этнографических и других экспедиций, было предпринято множество экспериментальных плаваний на судах, построенных по полинезийским образцам, с помощью методов математического моделирования удалось понять различные аспекты процесса заселения Полинезии. Результаты этих исследований полностью опровергли основные положения концепции Хейердала. Гораздо более обоснованно выгладит сегодня другая концепция — о том, что именно полинезийцы (а среди них — и белокожие и светловолосые или рыжеволосые элементы) первыми высадились на побережье Южной Америки. «В настоящее время ни один серьезный ученый не будет отрицать, что задолго до Колумба между жителями Полинезии и Южной Америки, несмотря на разделяющие их невообразимые океанские просторы, существовали реальные связи».[58]

Французский ученый и путешественник Э. Бишоп, многие годы своей жизни посвятивший изучению тайн Тихого океана, всесторонне обосновал гипотезу о том, что полинезийцы, осваивая океан, добирались и до берегов Америки — вспомним, ведь перуанские индейцы говорили, что их Виракоча пришел «из моря», и само имя его означает «морская пена». Учитывая высокое мореходное искусство полинезийцев, большинство ученых сегодня считает, что именно они первыми пересекли Тихий океан и достигли берегов Америки. По мнению известного советского американиста Ю.В. Кнорозова, «полинезийские экспедиции должны были, конечно, попасть и на побережье Америки, базируясь, скорее всего, на островах Маркизского архипелага. В Полинезии бывают сезоны, когда дуют достаточно сильные западные ветры. Кроме того, экспедиции следовало предпочесть идти против обычно господствующих восточных пассатов, чтобы в случае истощения съестных припасов можно было с попутным ветром быстро вернуться назад. Берега Америки, сравнительно густо населенные, вряд ли подходили для основания там колоний. Возможно, контакты ограничивались только разведочными экспедициями. Запасаясь на американском берегу съестными припасами, полинезийцы вывезли оттуда местные культурные растения. Перуанский сладкий картофель — кумар — попал в Полинезию под тем же названием, что свидетельствует о прямых контактах полинезийцев с местными жителями… Наиболее благоприятный маршрут на восток для полинезийцев пролегал в непосредственной близости к экватору, между встречными Северным и Южным Экваториальными течениями, где возникает восточное противоэкваториальное течение, хотя и ненадежное. Однако, возвращаясь на свои острова, полинезийцы могли проплыть на юг вдоль американского берега примерно до широты города Лимы, чтобы воспользоваться попутным Южным Экваториальным течением, хорошо им известным».

Можно привести и другие интересные сведения о контактах полинезийцев с жителями Южной Америки — как фольклорные, так и археологические. Например, в Перу в древних погребениях обнаружены две боевые палицы полинезийского происхождения — «пату». Здесь же найдены обсидиановые наконечники копий. Поразительное сходство имеют каменные тесла, найденные в Полинезии, Чили и Аргентине. Таким образом, вряд ли приходится сомневаться в том, что задолго до открытий Колумба отважные полинезийские мореплаватели неоднократно пересекали величайший океан планеты и высаживались на южноамериканском побережье. Впрочем, «о результатах подобных «визитов» можно только гадать, — отмечает В.И. Гуляев, — хотя маловероятно, что они оказали сколько-нибудь заметное влияние на развитие культуры как индейцев, так и жителей Полинезии».

Но как же тогда быть с рассказами о том, что «белые боги» принесли на Американский континент многочисленные культурные достижения? Нет сомнения в том, что основа этих рассказов скорее всего сильно мифологизирована. Но реальной, не мифической основой преданий о белых и бородатых культурных героях может служить (это не более чем версия!) факт удивительного сходства айнской культуры Дзёмон с находками в Вальдивии (Эквадор), о чем мы говорили выше. То, что айны «белые и бородатые», никто, кажется, отрицать не станет. Интересно и другое: схожая с айнской керамика Вальдивии представляет собой настоящий «культурый очаг» в стране, население которой в то время не знало керамики!

Первооткрыватели вальдивийской керамики — эквадорский археолог Э. Эстрада и его американские коллеги Б. Меггере и К. Эванс и Э. Эстрады объяснют это так: около 5 тысяч лет назад лодку с рыбаками-айнами могло унести тайфуном от побережья острова Кюсю в открытое море. Если это произошло в октябре или ноябре, то она попала в зону течений северной части Тихого океана, двигаясь со скоростью 24–32 мили в день. Плавание длилось много месяцев, но экипаж лодки или его часть выдержала тяготы путешествия, и в итоге айнов принесло к эквадорскому побережью, где они были дружески встречены индейцами. Азиатские пришельцы научили местных жителей искусству изготовления керамики дзёмонского типа. Скоро вальдивийцы и сами стали отличными гончарами и даже во многом превзошли своих учителей. По мнению авторов гипотезы, происхождение керамики Эквадора и всей доколумбовой Америки восходит к гончарным традициям культуры Дзёмон.

«Если основные положения гипотезы Эстрады и его коллег справедливы, — пишет советский этнограф С.А. Арутюнов, — то каково же принципиальное научное значение их открытия? Сам по себе эпизод с появлением древних жителей Японии в Южной Америке сыграл сравнительно небольшую роль в ее этнической и культурной истории, хотя, возможно, он дал первый толчок распространению керамики на побережье Эквадора».

Как бы то ни было, сам по себе факт, что пришедшие из-за моря «белые и бородатые» айны — носители культуры Дзёмон — научили индейцев изготавливать керамику и тем самым дали толчок новым культурным традициям в Новом Свете, вполне мог лечь в основу преданий о «белых богах».

В 1654 году английские путешественники обнаружили в Аппалачских горах (юго-восток США) загадочное племя, культура которого заметно отличалась от соседних индейских племен. Представители этого племени были описаны ими как «темнокожие с ярко выраженными европейскими чертами». В апреле 1673 года в гостях у загадочных «темнокожих» побывали исследователи Джеймс Нидем и Габриэль Артур, в сопровождении восьми индейцев изучавших долину реки Теннесси. Нидем с удивлением констатирал, что это были «белые люди, которые имеют длинные бороды и бакенбарды». У многих их них были рыжие волосы, голубые или зеленые глаза. На индейцев эти люди были совершенно не похожи. Они носили одежду, жили в бревенчатых хижинах со специфическими арочными окнами, исповедали христианскую религию и даже могли объясняться на ломаном староанглийском языке! Впрочем, между собой они говорили на языке, который не был похож ни на английский, ни на один из индейских диалектов. Регулярно два раза в день вся обшина собиралась на сход: «у них есть колокол высотой шесть футов, в который они звонят утром и вечером и в это время большое число людей собираются вместе и обсуждают свои дела», — писал Нидем.

Естественно, что англичане попытались как можно больше узнать у загадочных людей об их происхождении. С трудом изъясняясь на архаичном английском языке, на котором, должно быть, говорили во времена королевы Елизаветы I, они объяснили, что их предки были «Portyghee» — португальцами. Когда-то португальский корабль потерпел крушение у Атлантического побережья и уцелевшие матросы будто бы и стали родоначальниками этого загадочного племени.

Нидем вполне удовлетворился этим разъяснением. В последующие годы американская наука и официальная статистика традиционно делили население США на белых, черных, краснокожих и метисов, и в прокрустово ложе этой схемы существование каких-то иных расовых групп не укладывалось. Лишь в середине XX века начали звучать сперва одиночные, а затем все более и более многочисленные голоса в пользу того, что в Аппалачских горах, возможно, сохраняются остатки загадочного народа, который не принадлежит ни к одной из четырех «традиционных» групп населения США!

Сегодня их называют меланжонами. Их родной дом — Южные Аппалачи, территория, распространяющаяся на восток штата Кентукки, юго-западную Вирджинию, восток Теннесси и запад штата Северная Каролина. Близкие меланжонам группы, отличающиеся разной степенью родства, живут в штатах Огайо, Кентукки, Вирджиния, Делавэр, Северная Каролина, Южная Каролина, Индиана, Мэриленд, Алабама, Миссисипи и Луизиана. По всей видимости, эти группы представляют собой отколовшиеся в разное время этнические анклавы. Во всех без исключениях группах меланжонов присутствует в той или степени компонент индейской крови, происходящий от алгонкинских племен юго-востока США — чероков, крик и других. В то же время каждая из подгрупп меланжонов обладает собственной уникальной историей и культурой, что не исключает близкую степень родства между ними и, вероятно, общее происхождение, хотя столетия рассеяния и межрасовых смешиваний повлияли на этнический и социальный характер каждой из подгрупп. Но, независимо от современного их состояния, во всех ответвлениях народа меланжонов неизменно присутствует белый кавказоидный компонент. Причем этот компонент присутствовал здесь уже в XVI веке — до массового переселения англосаксов в Америку. Кроме того, у части меланжонов имеются явные негроидные черты, и эти черты были привнесены задолго до появления чернокожих рабов в Северной Америке!

Сегодня считается, что народ меланжонов представляет собой продукт смешения трех рас — монголоидной (индейцы), европеоидной и негроидной. Если с индейцами все понятно, то вопрос — кем, как и когда европеоидные и негроидные элементы были занесены на юго-восток США, остается пока без ответа.

Устная традиция, культурные свидетельства, данные антропологии и лингвистики показывают у большинства групп меланжонов сильное присутствие средиземноморского и средневосточного компонента. Результаты генетических и медицинских исследований подтверждают эту версию. В 1990 году американские антропологи на основе анализа 177 образцов крови обнаружили, что между меланжонами штатов Теннесси и Вирджиния и современным населением Испании, Португалии, Северной Африки, Мальты, Кипра, Греции, Ирана, Ирака и Леванта (юго-восточная Турция, Сирия и Ливан) нет никакой разницы. А практически все наследственные болезни, которые встречаются у меланжонов, имеют средиземноморское происхождение!

Естественно, что в свете этих исследований многие энтузиасты кинулись искать корни происхождения меланжонов в доколумбовых плаваниях древности. Предками этого загадочного народа называли шумеров, египтян, финикийцев, критян. Но, возможно, все не так сложно, и вместе с тем не совсем просто. Дело в том, что современные исследователи практически единодушны во мнении, что в формировании этнической общности меланжонов на разных этапах принимали участие… турки, испанцы, португальцы, берберы, евреи и арабы!

Как такой «этнический компот» мог «свариться» на юго-восточном побережье США? И когда? Относительно даты мнение большинства исследователей сходится: XVI век. Эта эпоха довольно хорошо документирована, что позволяет отыскать многие корни происхождения меланжонов.

Самое раннее сообщение Нидема о том, что встреченные им меланжоны называли себя потомками португальских моряков, заставило исследователей обратиться к истории португальских плаваний к берегам Северной Америки. Известно, что в 1501–1502 гг., предположительно — у побережья Канады, бесследно пропали корабли португальцев Гашпара и Мигеля Кортириалов. Не являются ли меланжоны, или по крайней мере часть их, потомками моряков с этих кораблей? Кроме того, хорошо известно, что в XVI столетии португальцы и испанцы неоднократно высаживались на атлантическом побережье Северной Америки. Испанцы даже основали в Южной Каролине колонию Санта-Элена, распространившую свое влияние на территории нынешних штатов Южная Каролина, Северная Каролина, Джорджия и Теннесси, где были построены пять испанских фортов. Среди колонистов было много так называемых конверсос (conversos — обратившиеся) — этнических евреев и «мавров» (берберов и арабов), принявших христианство в надежде избежать преследований инквизиции. Однако это их не спасло — на родине их по-прежнему продолжали считать «подозрительными», и дамоклов меч продолжал висеть над каждым из «обратившихся». Поэтому многие из них охотно отправлялись в заокеанские колонии, где инквизиция трудилась не столь усердно. Вероятно, именно эти колонисты и привнесли еврейские и берберские (мавританские) элементы в начавшее формироваться в ту пору сообщество меланжонов.

В наречии меланжонов американские лингвисты выделили более тысячи слов и терминов, имеющих турецкое и арабское происхождение, с абсолютно с идентичными произношением и значением. Даже само название «меланжон» («Melungeon»), по-видимому, происхожит от арабского «Melun jinn» — «проклятая душа». Этот термин использовался в XVI столетии турками, арабами и мусульманами Испании и Португалии, и его значение сохранилось до сего дня у современных арабов и турок: так обычно называют себя мусульмане, которые в минуты отчаяния чувствуют себя оставленными Богом. Английский историк Дэвид Бирс Квинн установил, что в 1586 году знаменитый корсар сэр Фрэнсис Дрейк отбил у испанцев в Карибском море несколько сотен пленных турецких моряков — турок, арабов и берберов («мавров»), захваченных испанским флотом в Средиземном море. Их везли работать на плантации и рудники Нового Света. Освобожденных пленных Дрейк высадил на побережье Северной Каролины, на острове Роанок. Когда позднее английские корабли снова бросили здесь якорь, никаких следов турок и «мавров» они не нашли… Присутствие турецкой и арабской составляющей в крови меланжонов может быть также связано и с тем, что в XVI веке, как подтверждают документы, англичане и испанцы активно вербовали выходцев из Восточной Турции, Леванта и даже Армении для работы в своих колониях в Америке.

Все вышеприведенные гипотезы пока приняты исследователями условно. Изучение загадочных меланжонов продолжается, и, как полагают оптимисты, тайна их происхождения будет окончательно раскрыта в течение пяти ближайших лет. Одной из главных загадок является то, что в истории этногенеза меланжонов отмечено несколько «вливаний» европеоидных элементов, и когда произошло самое раннее из них, неясно. Не исключено, что разгадка тайны меланжонов в итоге всё-таки приведёт нас к доколумбовым плаваниям мореходов древнего мира.

Рассказывая о меланжонах, мы упомянули о том, что в антропологии этих людей присутствует весьма значительный негроидный элемент. Тема негроидов в Новом Свете сама по себе настолько значительна, что требует отдельного разговора.

«Ex Africa semper aliquid novi» («Африка всегда преподносит что-нибудь новое»). Это изречение древних греков, переданное Плинием, можно было бы предпослать в качестве эпиграфа к любому рассказу о новейших открытиях в истории, археологии, этнографии, антропологии и лингвистике, которыми так богаты последние годы. А слово «Африка», если отвлечься от Плиния, можно заменить словом «Америка»: Американский континент богат открытиями не меньше Африканского.

Африка и Америка… Два огромных материка расположились параллельно друг другу по обе стороны Атлантики. Сведите мысленно линии их побережий, и они совпадут до мельчайших подробностей. Разбираться в этом дело геологов, да они и сделали уже очень много, гораздо больше, чем историки, археологи и лингвисты. Но события, о которых в этой связи стоит задуматься, происходили отнюдь не в отдаленные геологические эпохи, однако по ним можно судить о том, до какой степени не исследованы ещё целые пласты этнической истории обоих континентов…

В конце 1975 года в газете «Правда» появилось следующее сообщение:

«Национальный фонд защиты индейцев Бразилии объявил о том, что антрополог Валерия Паризе обнаружила в штате Мараньян, на северо-востоке Бразилии, таинственное племя индейцев «номадес гуахас» («кочующие гуахас»), больше известных как «черные индейцы». «Черными индейцами» их прозвали потому, что они обладают всеми чертами негров. Полагают, что это потомки бразильских негров, — на протяжении последних ста лет племя избегало каких-либо контактов с «белой цивилизацией». Гуахас живут небольшими группами по десять-двенадцать человек в плетеных хижинах. Они остаются на одном месте всего несколько дней. Валерия Паризе в сопровождении индейцев другого племени на протяжении восьми дней преследовала группу гуахас, прежде чем ей удалось установить с ними контакт. Это первый контакт с племенем, о котором ученым до сих пор ничего не известно.

Открытие племени «чёрных индейцев» в бразильской сельве заставило многих учёных задуматься. Если это действительно потомки бразильских негров, насильно привезенных сюда из Африки португальскими работорговцами в XVI–XVII вв., то исследователям остается лишь изучить развитие этого племени в условиях изоляции. А если это не бразильские негры? Ответом на этот вопрос может стать гипотеза о контактах между Африкой и Америкой в доколумбову эпоху…

…В 724 году хиджры (1324 г. от Рождества Христова) в Каир прибыл Муса, великий султан Мали — большого, могущественного и богатого золотом африканского государства, расположенного в бассейне Нигера. Как надлежит благочестивому мусульманину, султан Муса совершал хадж — паломничество в Мекку, а путь всех паломников из Северной и Западной Африки в Аравию пролегал тогда через столицу Египта.

В Каире султан Муса встретился и беседовал со многими уважаемыми людьми города. Среди них был каирский вали[59] Ибн-Амир Хаджиб. Беседуя с высокопоставленным чиновником, султан рассказал ему необыкновенную историю, которую потрясенный Ибн-Амир Хаджиб впоследствии с максимальной точностью передал каирскому ученому-географу Ибн-Фадлаллаху ал-Омари, а тот включил ее в свой обширный энциклопедический труд «Масалик ал-абсар фи мама-лик ал-амсар», что буквально означает «Пути взоров по государствам крупных центров», а проще — «Обозрение крупнейших государств».

«Мы происходим из семьи, в которой монарший сан передается по наследству, — говорил султан Муса. — И вот предшествовавший мне правитель решил, что нет ничего невозможного в том, чтобы убедиться в наличии противоположного берега у моря ал-Мухит.[60]

Одержимый этой мыслью и воодушевленный желанием доказать свою правоту, он приказал снарядить несколько сот судов, набрал для них команды и присоединил к ним также много других судов, снабженных золотом, съестными припасами и водой в таком изобилии, что все это могло удовлетворить потребности команды в течение многих лет. При отплытии он обратился к командирам судов со следующей речью:

«Не возвращайтесь, прежде чем вы достигнете самой крайней границы океана или прежде чем не будут исчерпаны ваши съестные припасы или питьевая вода!»

Они отплыли и долго отсутствовали. Прошло много времени, но никто не возвращался. Наконец вернулось одно судно. Мы спросили кормчего этого судна, что же случилось. Он ответил:

«Государь, мы долго плыли, пока не встретили мощного течения, подобного реке. Я шел последним за другими судами. Все суда, шедшие впереди, продолжали плавание, но едва подошли к этому месту, как начали исчезать одно за другим, и мы так и не узнали, что с ними случилось. Я же не захотел оказаться во власти этого водоворота и вернулся».

Султан не захотел поверить этому сообщению и не одобрил поведения кормчего. Затем он приказал снарядить две тысячи судов, из которых одна половина была предназначена для него самого и его спутников, а другая — для припасов и питьевой воды.

Он доверил мне правление и со своими спутниками вышел в море ал-Мухит. При таких обстоятельствах мы видели его и других в последний раз.

Я остался неограниченным властелином государства[61]».

Этой странной истории на долгие годы суждено было стать одной из загадок Африки. Средневековое государство Мали находилось в 1000 км от морского побережья. Даже во времена своего расцвета оно не доходило до берегов Гвинейского залива, и вдруг огромный флот в две тысячи вымпелов, предводительствуемый султаном, который, возможно ни разу не видел моря, отправляется на покорение Атлантического океана… Кстати, с кем и на чём? Ведь африканцы были очень плохими мореплавателями, их скромный опыт ограничивался только каботажным рыболовным промыслом. Где султан Мали мог набрать такое количество моряков? И на судах какого типа он отправился в это далекое путешествие? Считается, что максимум, что могло быть в его распоряжении — это большие крытые лодки для плавания по реке Нигер, либо такой «корабль», который, по словам арабского средневекового путешественника Ибн-Баттуты, «состоял из одного-единственного выдолбленного ствола дерева». Если экспедиция султана в самом деле ушла на таких судах, то ее трагический исход никого не должен удивлять.

Но на самом деле в этой истории далеко не все так просто. Если африканцы вышли в плавание под парусами (хотя считается, что у коренных народов Западной Африки никогда не было парусных судов), гонимые попутными пассатами, то исход ее был бы предсказуем: они не смогли бы вернуться назад, и наиболее вероятным результатом экспедиции была бы ее гибель. Но султан и его люди ушли скорее всего на веслах! И тут можно только гадать, как далеко они могли забраться. Да, африканцы абсолютно не знали условий, в которых им предстоит оказаться, не знали, что их ждет, не знали ничего из того, что полагается знать опытным мореходам, но практика показывает, что иногда именно таким простецам Бог открывает путь, закрытый для других. И неудивительно, что когда каравеллы Колумба подошли к берегам Кубы, то они столкнулись с удивительными фактами….

В третьем путевом журнале Колумба есть упоминание о том, что «адмирал хотел выяснить, правда ли все сказанное жителями». А жители рассказывали вот что:

«С юго-востока к нам приходил чёрный народ, он принёс наконечники копий из металла под названием «куанин»; они состоят из 32 частей золота, 6 — серебра и 8 — меди». Если мы полистаем один из словарей африканских языков, то легко обнаружим там слово «гуани». На языках группы манде оно означает «золото». Простое созвучие? Но в записках голландского путешественника по Африке начала XVIII века Босмана есть следующее место:

«Золото, принесенное нам местными жителями, очень чистое. Но есть у них еще одно, искусственное, состоящее из нескольких компонентов: на треть оно подлинное, а остальное — серебро и медь. Стоит оно конечно же дешевле. Мы встречали его по всему побережью[62]».

В легендах перуанских индейцев сохранились воспоминания о приходе темнокожих людей с востока. А в 1513 году испанский конкистадор Васко Нуньес де Бальбоа обнаружил в Панаме, на Дарьенском перешейке, необычных индейцев с черным цветом кожи. Это явно были потомки африканцев! В испанских хрониках, относящихся к временам первых конкистадоров, вообще часты упоминания и о «черных карибах», и о «черных антильцах». Хронист XVI века Франко Гарсия, проведший много лет в Америке, сообщает, что видел на острове близ Картахены (Колумбия) африканское племя. Английский историк Ричард Идеи уверен, что ошибки быть не могло: когда европейцы впервые прибыли в Новый Свет, то они явно отличали длинные черные волосы индейцев от вьющихся волос «мавров». В 1775 году испанский естествоиспытатель Гарсес обнаружил отдельные группы негроидов среди индейцев зуни в штате Нью-Мексико (США).

Сосуд в форме головы негра. Мексика, XIV–XV вв.

А вот что писал весьма авторитетный английский «Journal of Royal Anthropological Institute of Great Britain and Ireland» в № 12 за 1883 год:

«В 1870 году в Северной Каролине, США, в цепи Аллеганских гор, была обнаружена неизвестная стоянка. Вообще находка подобного рода не редкость в этих местах, но это была необычная стоянка. Во-первых, она очень старая, а во-вторых, не индейская. Там найдены керамика, резьба по дереву, рисунки на скалах. Все человеческие фигурки однотипны: они закругленные, правильных форм, некоторые плоские, одежда закрывает их с головы до пят. Некоторые находятся явно в возбужденном состоянии, другие сидят в креслах, третьи скачут без седла, уздечки и стремян на животных, определить вид которых до сих пор не удалось. Остальные животные видны хорошо — это одногорбые верблюды, гиппопотамы, носороги. Найдены чаши, блюда различных форм, многочисленные курительные трубки, резьба на которых не имеет ничего общего с аппалачской (Аллеганы — часть горной ситемы Аппалач. — Прим. авт.). Кажется, она сделана металлическим предметом».

Южноафриканский ученый М Джеффрис тщательно изучил коллекцию находок из Северной Каролины и пришел к следующему заключению. Материал (терракота, камень, дерево), формы и способы передачи движений, черт лица и фигуры — все полностью совпадает с изделиями, применяемыми по всей Западной Африке. Эти фигурки из Америки имеют такие же плоские основания, как и большинство соответствующих находок в центре йорубской цивилизации — городе Ифе (Западная Африка). Множество образцов подобного рода ученый собрал во время поездок по Африке. Курительные трубки, найденные в Аллеганах, непохожи на индейские. Специфику создают многочисленные дырочки на конце трубки — там, куда обычно засыпают табак. Можно понять волнение М. Джеффриса, купившего наугад несколько трубок у жителей долины Нигера: он обнаружил их полное сходство с северокаролинскими!

В конце 1930-х годов на Виргинских островах (Вест-Индия) были найдены останки людей с типично негроидными чертами. Т. Стюарт, автор сообщения, опубликованного вскоре после этого в одном из американских антропологических журналов, сравнил эти находки с результатами своих раскопок в Габоне и выявил поразительное сходство по многим показателям. По своему возрасту эти находки относятся к доколумбовой эпохе. Раскопки Р. Диксона в устье реки Огайо (США) дали еще несколько скелетов древних африканцев. Предположительно, они относятся к раннему средневековью. Находки костных останков негроидов в Америке продолжаются: в долине Пекос, в Мексике, археологи обнаружили скелеты людей негроидного и средиземноморского типов: возраст останков — 1000 — 500 лет…

Неужели султан Мали и его люди за двести лет до Колумба сумели достичь Америки? И было ли это единственным плаванием африканцев к берегам Нового Света? Эти вопросы не раз ставили в тупик исследователей. Но некоторые из них не видели никаких препятствий для такой возможности. Ещё в 1919 году арабский историк Ахмед Зеки-паша предположил, что «некоторые из этих храбрых исследователей, унесенных волнами, могли достигнуть Америки, а затем или слились с аборигенами, или основали первую черную колонию в Новом Свете». По мере накопления фактов у ряда исследователей-африканистов начало формироваться твердое убеждение в том, что жители Чёрной Африки побывали в Новом Свете за много веков до Колумба. Филолог из Гарвардского университета (США) Л. Винер в 1920–1923 годах выпустил трёхтомник «Африка и открытие Америки», где попытался на основе свидетельств письменных источников доказать существование непрерывного и длительного воздействия Черного континента на доколумбовы культуры американских индейцев. Однако число учёных, отстаивающих идею о подобного рода контактах, до сего дня остается незначительным. «Объяснить это можно следующим образом, — пишет доктор исторических наук В. И. Гуляев. — Во-первых, исследование доколониального прошлого африканских народов по-настоящему еще только начинается; весьма далекими от окончательного решения остаются многие, даже кардинально важные проблемы. Во-вторых, в ученых кругах широко распространено мнение о том, что жители Черного континента, обитавшие к югу от Сахары, всегда были сухопутными людьми, неспособными совершать далекие океанские плавания. И наконец, в-третьих, не приходится сбрасывать со счетов и популярные до сих пор в исторической науке стран Запада европоцентрические взгляды, согласно которым негритянским племенам и народам от природы не дано быть искусными мореходами и строителями процветающих государств».[63]

Между тем стоит вспомнить, что западноафриканские государства, и прежде всего Мали — преемник древней Ганы — в эпоху средневековья и в более ранние времена жили транссахарской торговлей. Торговля влекла за собой культурные контакты с арабским миром. Мирная жизнь продолжалась до 1054 года, когда войска Альморавидов (династии, образовавшей государство в Северо-Западной Африке и Испании) опустошили великую Ганскую державу. Но в XIII веке африканские правители вновь установили прочные отношения с марокканскими султанами, подданные которых уже давно знали систему долгот и широт, компас, квадрант и секстант. В XI–XIII вв. арабы обследовали побережье Африки и открыли часть Канарских островов, острова Зеленого Мыса и, возможно, Мадейру и несколько островов Азорской группы.

Может быть, именно от арабов африканцы получили первые навигационные познания? Может быть, от арабов узнали правители Ганы и Мали о каких-то северных походах к неизвестным землям на западе? В любом случае арабский и африканский мир следует считать единым центром отправки людей в Новый Свет: исторические судьбы этих регионов настолько переплелись, что это повлекло за собой кроме всего прочего сильное антропологическое смешение, так что определять африканские типы людей, обнаруженные в Новом Свете, можно весьма приблизительно.

Большинство прежних исследователей отрицали наличие плавучих средств у африканцев. Между тем говорить об их отсутствии — глубокое заблуждение. Господство над водным пространством было одним из первых условий существования человека в Западной Африке с ее многочисленными реками, озерами, лагунами и, наконец, океанским побережьем. Существует мнение, что африканцы боялись водного пространства. Доказательство сторонники подобных взглядов приводят одно: африканец, которого Д. Ливингстон в свое время вывез из Центральной Африки, потерял голову от страха, увидев океан и побывав на борту корабля. Это неудивительно: человек из внутренних районов континента, никогда не видевший моря, с недоверием и опаской отнесся к неведомой ему стихии.

Можно констатировать ряд бесспорных фактов того, что водный транспорт играл огромную роль в жизни западноафриканских народов. Это известно из многих источников. Их-то и забывают некоторые исследователи.

Португальский путешественник Валентин Фернандиш сообщал в 1506 году об «огромных каноэ, вмещавших до 120 воинов»; а другой его современник видел лодки около 10 метров в длину, рассчитанные на 60 человек. А вот что говорит Америго Веспуччи: …мы увидели каноэ, идущее от островов Зеленого Мыса, со многими людьми на борту. Увидев нас, подходящих к ним с легким бризом, они замерли. Их судно было 26 шагов в длину и более двух в ширину, сделано из цельного ствола дерева».

Есть упоминание о 22-метровых лодках, имевших в ширину до трех метров. Строились они способом, мало изменившимся за столетия. «Они делают лодку из цельного ствола дерева, вырубая сердцевину железными рубилами, оставляя дно в два пальца толщиной и борта в один палец. Борта укрепляют подпорками. Делаются эти лодки из огромных деревьев в 17–18 обхватов» — так описывает сооружение судов в Западной Африке голландский географ XVIII века О. Даппер. Он видел африканские суда со 180 пассажирами на борту, способные плыть, по его словам, с 1800–2000 рабами на палубе и внутри судна. А в районе Сьерра-Леоне не раз отмечались крупные перевозки и скота и провизии на больших лодках.

Флотилия африканских судов на озере Виктория. Рисунок XIX в.

Кажется, уже можно отвергнуть утверждение о том, что трансатлантические плавания были невозможны лишь из-за отсутствия плавучих средств. Средства были, и это видно из многочисленных упоминаний путешественников. Было и еще одно: удобный навигационный режим плавания. Ещё Ибн Халдун в XIV веке предупреждал мореплавателей, что есть огромное море без пределов, где корабли не решаются плавать, упустив из поля зрения берега, ибо никто не знает, как там дуют ветра, не знает земли, которая была бы заселена. Но, как видно, древние мореплаватели не боялись ничего.

Западноафриканские рыбаки отваживаются уходить в море на большие расстояния

В дискуссии, посвященной плаваниям Тура Хейердала, развернувшейся на страницах журнала Академии наук СССР «Латинская Америка» в 1974 году и мало затронувшей, к сожалению, проблемы афро-американских связей, есть интересное заключение специалиста из Института океанологии В. Войтова. Он не сомневается в том, что существуют неплохие шансы для плавания через Атлантику в случае отплытия из Экваториальной Африки. Моряки шли бы в полосе юго-восточного пассата с попутным южным течением; для возвращения в Африку использовали бы экваториальные западные ветры и экваториальное противотечение, направленное на восток. Нет необходимости вновь рассказывать о «папирусных» плаваниях из Старого Света в Новый. Их уроки уже приняты к сведению в научных кругах.

Следами древних африкано-американских контактов могут служить многочисленные африканские черты (именно черты, а не влияние!), проявляющиеся в скульптуре ряда индейских племен. В различных районах Центральной и Южной Америки обнаружено множество статуэток с негроидными чертами (Туксла, Веракрус, Ла Вента). В Чичен-Ице на глиняных сосудах древних майя найдены изображения людей с негритянскими головками и курчавыми волосами. Некоторые из них несут зонтики, защищающие от солнца, что, по мнению Г. Лоуренса, являлось постоянным атрибутом свиты правителя Мали в древности. Однако оппоненты Лоуренса вполне аргументированно оспаривают «негроидность» этих фигур. На рисунках хорошо видно, что люди изображены во время исполнения каких-то религиозных ритуалов и в черный цвет у них раскрашены только лица и некоторые части тела. Майяские жрецы обычно раскрашивали себя для участия в человеческих жертвоприношениях, а черный цвет считался у майя священным и зловещим цветом. Такой же краской майяские художники изображали богов грозы, войны и смерти.

В Музее золото в Боготе (Колумбия) хранится скульптурная голова африканца, украшенная шейными кольцами, выполненная из сплава золота с медью. Она считается одним из самых достоверных свидетельств присутствия негроидов в Америке до Колумба.

С проблемой трансатлантических контактов традиционно связывают и загадку огромных каменных голов с явно негроидными чертами, найденных в Мексике: они относятся к ольмекской культуре и, как считается, отражают антропологический тип ольмеков.

Первую каменную голову обнаружил в 1930-е годы американский археолог Мэтью Стирлинг. Он писал в своем отчете: «Голова была высечена из отдельной массивной базальтовой глыбы. Она покоилась на фундаменте из необработанных каменных глыб. Будучи расчищена от земли, голова имела довольно устрашающий вид. Несмотря на значительный размер, она обработана очень тщательно и уверенно, ее пропорции идеальны. Уникальное явление среди скульптур аборигенов Америки, она примечательна своим реализмом. Черты ее отчетливы и явно негритянского типа».

Монументальные скульптуры высотой до 2,5 м и весом до 30 т представляют собой физиологически точные образы реальных представителей негроидной расы. Это практически портретные изображения африканцев в плотно прилегающих шлемах с ремешком на подбородке. Мочки ушей проткнуты. Лицо ярко выраженного негроидного типа прорезано глубокими морщинами по обеим сторонам носа. Уголки толстых губ загнуты вниз.

Несмотря на то что расцвет ольмекской культуры приходится на 1500–1000 гг. до н. э. (по мнению других ученых — на 800–400 гг. до н. э., по мнению третьих — на XIII–X вв. до н. э.), уверенности в том, что головы были высечены именно в эту эпоху, нет, поскольку радиоуглеродная датировка кусочков угля, найденных рядом, дает лишь возраст самих угольков. Возможно, каменные головы намного моложе.

Загадочная каменная голова, изображающая африканца. Ольмекская культура. Ла-Вента, Мексика

Происхождение ольмекской цивилизации до сих пор неясно, по этому поводу среди ученых ведутся дискуссии. Несмотря на все усилия археологов, нигде в Мексике, как и вообще в Америке, пока не удалось обнаружить никаких следов зарождения и эволюции цивилизации ольмеков, этапов ее развития, места её возникновения, как будто этот народ появился как уже сложившийся. Очень мало известно о социальной организации ольмеков, об их верованиях и ритуалах. В этой связи интересны выводы польского антрополога А. Вертинского. Он изучил две «ольмекондные» серии черепов — из Тлатилько (36 мужских и 62 женских), относящихся к 1 100–600 гг. до н. э., и из Серро де лас Месас (18 мужских и 7 женских) того же периода — и пришел к выводу, что они обладают признаками, говорящими о наличии как «черной», так и «белой» примесей. Как предполагает ученый, в формировании общности ольмеков принимали участие пять антропологических типов: лапоноидный, арменоидный, айнский, суданский и бушменский. Последние составляли 13,5 процента населения Тлатилько и 4,5 процента населения Серро де лас Месас. Может быть, ольмекская цивилизация действительно возникла при непосредственном участии выходцев из Африки? Пока этот вопрос остается открытым.

Ещё более проблематичен вопрос о черных божествах индейцев. Наиболее смелые исследователи приписывают им африканское происхождение. Некоторые божества индейцев действительно имеют негроидные черты. Г. Лоуренс и Л. Винер видели курчавые волосы даже на изображениях древнемексиканского культурного героя Кецалькоатля, а также некоторых других божеств. Винер обнаружил у ацтеков и карибов тот же синтез веры в бога дождя и пресмыкающихся, что и у западноафриканского народа бамбара. Однако заметим, что в сходных условиях жизни у различных народов, стоящих на близких ступенях общественного развития, можно наблюдать сходные проявления социальной психологии в различных аспектах жизни.

В свете возможных доколумбовых связей населения Африки с Америкой большой интерес представляют так называемые биологические свидетельства, которые считаются наиболее серьезными аргументами в пользу древних афро-американских связей. В записях Колумба сохранились интересные замечания, где он сравнивает растения, виденные им на Гвинейском побережье Африки, с американскими. В 1492 году, описывая Кубу, Колумб сообщал: «Здесь много пальмовых деревьев, отличных, от гвинейских». Не ошибся он и в идентификации дюгоней (крупных морских млекопитающих) у берегов обоих континентов. Приметил и то, что жители Кубы довольно сильно отличаются от африканцев. Но вот что мы вдруг находим в его дневнике: «Здесь этого растения больше, чем на Гвинейском берегу…» Речь идет о кассаве (Minihot utilissima), подлинно американском растении. Тот факт, что кассава росла по обе стороны океана, Колумб никак не прокомментировал. Может быть, он ошибся? Но ведь он узнал ее сразу, как только увидел!

А вот ещё одна загадка — нелающие собаки. Большинство специалистов не склонны считать их одним из доказательств доколумбовых контактов, однако в той цепи фактов, которую мы предлагаем, они составляют отдельное звено, которое необходимо для полного освещения проблемы древних контактов между Африкой и Америкой. Колумб упомянул о нелающих собаках во время своего первого посещения Кубы. Впоследствии это послужило основанием для утверждения, что их привезли с собой древние мигранты из Африки. «Совпадение ли, что американские собаки тоже не лают?» — спрашивает М. Джеффрис и приводит одно из свидетельств 1670 года о том, что у населения возле форта Эльмина, на Золотом Берегу (современная Гана), было множество нелающих собак. Г Джонстон, историк, колониальный чиновник, автор многих книг об Африке, спустя двести лет тоже был удивлен этим совпадением. Однако такие животные распространены по всему свету и вряд ли они происходят из одного и обязательно мексиканского источника. Скорее всего, в разных регионах нашей планеты их выводили совершенно независимо.

Если проблема нелающих собак выглядит спорной, то этого нельзя сказать о проблеме распространения культурных растений. Речь здесь идет в первую очередь о маисе (кукурузе) — культуре, как известно, исконно американской и возделываемой индейцами Мексики и Перу чуть ли не с V тысячелетия до н. э. До недавнего времени существовало мнение, что маис привезли в Европу португальцы и голландцы из Америки около 1500 года, а арабы восприняли его уже из Испании и затем распространили в Африке. В названиях маиса, данных африканцами этому злаку, содержится смысловой элемент «белые люди», то есть речь якобы идет о португальцах. Однако совершенно в ином виде предстает перед нами эта проблема в свете последних открытий.

А. Кабрал, первый (во всяком случае, первый из известных) исследователь Бразилии, возвращаясь из Нового Света в 1500 году, не заходил на Гвинейское побережье. Америго Веспуччи в 1501 году тоже не заходил. Последующие порту-гальске рейсы в Америку имели место только спустя несколько лет. Между тем есть свидетельства того, что маис широко культивировался на Гвинейском побережье уже в 1500–1506 гг. Незадолго до 1506 года португальский мореход Д. Перейра, плывший в Индию через Африку, отметил выращивание маиса в Сьерра-Леоне. Он не утверждал в своих записках, как это любили делать португальцы, что именно он завез маис в Африку; значит, у него не было для этого оснований. Более того, маис упоминается в арабских текстах XI–XII вв., арабские путешественники видели его в оазисах Южной Ливии и Южного Марокко. Недавно ученые обнаружили маис в захоронениях племени бушонго в Центральной Африке и датировали его XVI веком. По сообщениям арабских хронистов, западноафриканское племя киси задолго до своих соседей занялось выращиванием маиса. Членам племени было строжайше запрещено передавать его зерна посторонним людям, а продажа урожая разрешалась лишь при условии, что маис сначала вымачивали, а затем высушивали на солнце, чтобы зерна потеряли способность прорастать. Значит, маис разводили задолго до того, как первые португальцы появились в устье Конго, и даже до плаваний Колумба?

Изучение местных названий маиса у разных народов Африки дало интересный результат: в этом слове повсеместно присутствовали элементы арабского языка (макка, манга, миср, буру). Так вот, оказывается, кто были те самые «белые люди», которых некоторые исследователи приняли за португальцев! По сей день многие африканские племена называют арабов «светлокожими». И скорее всего, все было наоборот: не португальцы привезли маис в Африку, а африканцы поделились секретом выращивания маиса с португальцами!

Последним доказательством тому стала находка, сделанная археологом А. Гудвином в нигерийском городе Ифе, древней столице государства йоруба. Среди множества осколков керамики, откопанных археологами, было обнаружено несколько черепков, потрясших научный мир: на них были отпечатки початков маиса. Слой, в котором они найдены, датируется 1000–1100 годами нашей эры. Таким образом, западноафриканские племена йоруба знали кукурузу за 400–500 лет до плаваний Колумба. Как же она могла попасть на Черный континент?

Находка в Ифе настолько красноречива, что ее не оспаривают даже самые рьяные пессимисты. Современный французский исследователь Ж. Дюпюи уже без всяких сомнений начинает одну из своих последних работ словами: «Маис стал известен португальцам из Африки…

Аналогичная история связана и с арахисом, или земляным орехом, как известно, имеющим американское происхождение. По общепринятой версии, он был ввезен в Африку испанцами в XV–XVI вв. Однако в записках португальского путешественника Валентина Фернандиша (1506) говорится: «Это растение повсеместно распространено на Гвинейском побережье и имеет собственное местное название «макарра», в то время как у португальцев оно известно как «алгойта». Еще один повод для размышления…

Другую загадку загадала ученым бутылочная тыква, или тыква-горлянка (Lagenaria siceraria). Ареал её распространения в Америке очень широк. До 1962 года археологи не могли прийти к единому мнению относительно родины этого растения; называли и Африку, и Азию, и Америку. Лишь недавние исследования доказали, что ее родина — Тропическая Африка. Здесь была обнаружена дикорастущая бутылочная тыква, в то время как в других районах мира ее всегда находили «одомашненной». Возникает вопрос: каким же образом попала бутылочная тыква в Новый Свет? Участвовал в этом человек или нет? Был проведен специальный эксперимент: тыкву «заставили» проплыть от Африки до Америки. Плод, повинуясь ветрам и течениям, не только благополучно добрался до Нового Света, но и сохранил жизнеспособность. А опыты учёных Т. Уитакера и Дж. Картера с семенами тыквы-горлянки доказали, что эти семена могут находиться в соленой морской воде без изменения свойств свыше 225 дней — то есть времени, вполне достаточного для их естественного дрейфа от Африки до американских берегов. Однако это не убедило сторонников трансатлантических плаваний: тыква-горлянка так широко распространена в древней Америке, что случайное ее попадание туда практически исключено (кстати, в прибрежных районах ее почти нет).

Радиоуглеродный анализ остатков тыквы в древних культурных слоях показал, что выращивание этого растения в Америке началось даже позже маиса — не позднее VII тысячелетия до н. э. Такой солидный «возраст» позволяет даже предположить, что тыкву могли принести в Америку мигранты через Берингов пролив, хотя родиной ее и является Африка. Но тогда вполне закономерен вопрос: а не могли ли участвовать в заселении Америки через Берингов пролив некие негроидные группы?

Как известно, главным очагом заселения Америки всегда считалась Азия. Это послужило основой для мнения, что раз заселение шло из Азии, то и население Америки должно быть полностью монголоидным. Однако антропологические и археологические находки последних десятилетий позволяют с уверенностью опровергнуть это утверждение.

Сегодня существуют твердые свидетельства, что в составе одной из миграций на Американский континент во время последнего ледникового периода попали люди негроидной расы. Эта миграция происходила около 15 000 года до н. э. Повсюду от Канады до Южной Америки ученые обнаруживают сейчас останки негроидов. Они тоже пришли из Азии, но их было значительно больше, чем думали прежде. Дж. Кларк и другие крупные авторитеты полагают, что следы древних негроидов в Новом Свете неоспоримы. Польский антрополог А. Вертинский считает даже, что древнейшим населением Америки были именно негроиды!

Однако это не были африканцы в нашем понимании этого слова. В них сочетались как чисто негроидные (конгоидные) элементы, так и черты негритосов (пигмеев), капоидов, полинезийцев, австралоидов и других расовых групп. Память о них до сих пор живет в преданиях некоторых индейских племен. Так, у индейцев Дарьена, района, примыкающего к Панамскому каналу, существует предание о том, что их предки, впервые придя в теперешние места обитания, увидели невысоких чернокожих людей, которые вскоре ушли в леса. Индейские племена пайя и тапалиса, согласно легендам, обязаны своим происхождением двум женщинам — индианке и негритянке. Действительно, древние костные останки, найденные в этих местах, сильно отличаются от останков индейцев.

Испанский ученый Мануэль Оронко выделил целый ряд племен Америки, которые, по его мнению, сохранили древнейшие негроидные черты. Это древние караколы с Гаити, калифурнам с островов Карибского моря, арора с берегов Ориноко, шаима из Гайаны (кстати, А. Гумбольдт писал, что они удивительно похожи на готтентотов), гауба и ярра из Гватемалы, некоторые племена Бразилии и другие.

Примерно от тридцати до восьми тысяч лет назад племена Северной и Центральной Америки, теснимые, вероятно, новыми мигрантами, стали постепенно отодвигаться на юг. Среди них оказались и негроиды. Их черепа находят в захоронениях в Бразилии, Эквадоре, Чили и Перу. Измерения, проведенные А. Вертинским (их результаты опубликованы в 1976 г.), показывают, что серии черепов из Перу с трудом можно отличить от… пенджабских (Индия), древнеегипетских и ашанти (Западная Африка); в то же время они сильно отличаются от всех обнаруженных палеоиндейских черепов обеих Америк!

Ещё в 1920-х была выдвинута теория, отдельные положения которой, по мнению ряда ученых, подтверждаются сегодня. Первые гоминиды появились в Восточной Африке около трех миллионов лет назад. Из области Великих африканских озер они распространились по всему континенту, а затем в Европу и Азию. Первой волной миграции были пигмеи, низкорослые, темнокожие люди; далее последовала волна нилотских народов. Оставшиеся в жарких местах сохранили темную кожу, а те, кто пошел на север, «посветлели».

Палеоантропологические находки в Европе выявили негроидов, живших здесь 300 тысяч лет назад. Костные останки негроидов, обнаруженные в гроте Гримальди, на границе Италии и Франции, считаются древнейшими в Европе. Волны негроидов докатились до Азии и оставили следы на всей огромной территории от Аравии до Юго-Восточной Азии. Их обнаруживают в Индии и на полуострове Малакка, в Китае и на Новой Гвинее.

Свидетельства древнейшего присутствия негроидного элемента в Америке никоим образом не снимают гипотезу о трансатлантических связях между Африкой и Новым Светом в позднейшие времена. Ее основное содержание таково: в доколумбовы времена между Африкой и Америкой осуществлялись более или менее регулярные контакты, исходным пунктом которых служило западное или северо-западное побережье Африки.

В заключение приведем высказывание одного из основоположников теории доколумбовых плаваний африканцев в Новый Свет — Г. Лоуренса: «Если идея высадки викингов в Северной Америке принята лишь на основе саг и нескольких археологических свидетельств, то наша теория, основанная на целом томе фактов, должна быть признана без всяких возражений». Завидная уверенность! Однако противников у этой гипотезы едва ли не больше, чем сторонников, но мнение и тех, и других нельзя считать окончательным. Действительно, на сегодняшний день нет никаких надежных доказательств того, что афро-американские контакты через океан осуществлялись в действительности, но и отрицать случайные или вынужденные дрейфы лодок, плотов или судов через Южную Атлантику нельзя. А ведь именно таким образом жители Черного континента могли попасть на американские берега. Не надо забывать и о том, что более или менее полное представление о глубинных районах Африки к югу от Сахары европейцы получили лишь к концу XIX века. Стоит ли удивляться, что наши сведения о происхождении и связях древнеафриканских культур остаются довольно ограниченными, а первые серьезные исследования по этой теме появились лишь сравнительно недавно. Так что, безусловно, правы те исследователи, которые говорят, что настоящее изучение прошлого Чёрного континента ещё только начинается.

Великий, или Тихий, океан занимает почти третью часть нашей планеты. Его общая площадь с морями составляет 179,7 млн. кв. км, а максимальная глубина — 11022 м. Наблюдатель из космоса, находясь над центральной частью Тихого океана, видит под собой бескрайнее водное пространство — целое полушарие, почти полностью покрытое водой! Лишь крошечные пятнышки островов, рассеянных среди этой водной пустыни и разделенных огромными расстояниями, напоминают о том, что помимо воды на Земле есть ещё и суша.

Острова в восточной части Тихого океана — самые труднодоступные и изолированные места на нашей планете. Но они были открыты и заселены людьми, не знавшими металла, не умевшими изготовлять ткани, не имевшими письменности и не обладавшими навигационными приборами. Этих людей называют полинезийцами. Полинезия в переводе с греческого означает «много островов».

Острова Полинезии раскинулись на территории, протянувшейся почти 8 тыс. км с севера на юг и 6 тыс. км с запада на восток и образующей гигантский треугольник, восточной вершиной которого является остров Пасхи, а северной и южной — соответственно Гавайские острова и Новая Зеландия. Первые европейские исследователи Тихого океана были озадачены тем, что даже самые удаленные и изолированные острова и атоллы Полинезии, большие и маленькие, оказались обитаемыми. Общий антропологический тип, культура и язык островитян ясно свидетельствовали о том, что все эти люди принадлежат к одному народу. Неясным, однако, оставался вопрос: откуда и как они прибыли? Хотя полинезийцы (особенно таитяне, гавайцы и тонганцы) умели строить лодки значительного размера — некоторые из них достигали в длину 30 м и более — однако казалось невероятным, что эти люди могли освоить искусство навигации, необходимое для того, чтобы достичь островов, находящихся на расстоянии сотен и тысяч миль. Ведь у них не было никаких карт и навигационных инструментов! Это обстоятельство заставило европейцев предположить, что тихоокеанские острова были заселены потерпевшими кораблекрушение мореходами и рыбаками, случайно заброшенными штормом.

Преобладающие ветры и течения в тропических широтах Тихого океана направлены с востока на запад. Сама география, казалось, указывала первоначальное место происхождения полинезийцев где-то на Тихоокеанском побережье Южной Америки. Но оказалось, что полинезийские языки имеют безусловное сходство с языками Юго-Восточной Азии, особенно малайским и индонезийским. Географии противоречила этнология: эти люди пришли с запада, из Азии, наперекор господствующим ветрам и течениям! Но плавание в западном направлении требовало от них еще больших навигационных навыков, чем это казалось вероятным…

Была и другая загадка: острова Полинезии не примыкают непосредственно к Азии. Архипелаги, ближе всего расположенные к Азии, населены совершенно иными, родственными папуасам людьми, которых европейцы называют меланезийцами («чёрные островитяне»). Может быть, полинезийцы мигрировали в восточном направлении, а потом эти острова были заняты меланезийцами? Этому противоречат данные этнографии. Народы Меланезии раздроблены на тысячи различных групп, они говорят на 1300 различных языках (это составляет приблизительно четверть всех языков мира) и отличаются чрезвычайным разнообразием культур. Все меланезийцы имеют намного более темную кожу, чем жители Восточной и Юго-Восточной Азии или других частей Океании. Большое различие меланезийских культур свидетельствует о том, что острова Меланезии заселялись постепенно, в течение очень длительного периода. Полинезийцы же, хотя и рассеянные на гораздо большем пространстве, обладают настолько сходной культурой, что это говорит только об одном: их расселение имело место сравнительно недавно и происходило в короткие исторические сроки.

Полинезиец с Таити. Рисунок XIX в.

Как же эти относительно «современные» мигранты из Азии сумели пройти через острова, простирающиеся на несколько тысяч миль, заселённые в некоторых случаях весьма агрессивными, воинственными людьми, двигаясь при этом против господствующих ветров и течений, не обладая никакими навигационными приборами и, разумеется, без всяких карт?

Одно возможное объяснение состоит в том, что полинезийцы прошли через Меланезию стремительно, двигаясь компактной группой, одним объединенным флотом. Это предположение выглядит довольно романтичным, но подобное развитие событий маловероятно. Другое объяснение предполагает альтернативный маршрут миграции: через острова экваториальной зоны. Эта группа островов объединена под общим названием Микронезия («маленькие острова»). Действительно, жители Микронезии имеют больше общих культурных и антропологических черт с полинезийцами, чем меланезийцы. Однако с последними полинезийцев роднит общий уклад экономики: и полинезийцы, и меланезийцы выращивают одни и те же культурные растения и разводят одних и тех же домашних животных. Этого не было бы, если бы миграция полинезийцев шла через Микронезию. Так что теория «меланезийского следа» просто так не может быть отклонена.

Проблема происхождения полинезийцев долгое время казалась неразрешимой. Все аргументированные теории легко опровергались другими теориями, ещё более аргументированными. И при этом ни одна гипотеза не объясняла, как же эти люди могли преодолевать огромные океанские пространства, не обладая необходимыми навигационными знаниями.

Первый шаг к решению загадки полинезийцев сделал знаменитый норвежский исследователь Тур Хейердал. Он возродил гипотезу о южноамериканском происхождении полинезийцев. Подобно другим антропологам, Хейердал опирался и на этнографические, и на ботанические свидетельства. У жителей восточной Полинезии он нашел легенды, которые говорили о приходе их предков с востока, и обратил внимание, что важное место в пищевом рационе островитян занимает сладкий картофель — кумара. Место его происхождения — Перу, где он известен под схожим названием кумар (cumar). Испанские хроники свидетельствовали, что перуанские индейцы знали о существовании каких-то островов на западе, и даже плавали к ним на больших плотах из бальсовых бревен. Статуи и каменные платформы острова Пасхи, расположенного к западу от Чили, также имели близость с южноамериканскими стилями и методами строительства. Хотя позднее эти наблюдения Хейердала не подтвердились, другое его свидетельство обеспечило сильную поддержку сторонникам гипотезы о древних контактах между Полинезией и Южной Америкой: в 1947 году на бальсовом плоту «Кон-Тики», построенном в соответствии с древними образцами, Хейердал совершил плавание от берегов Перу к островам Полинезии. Этот эксперимент, закончившийся вполне благополучно, подтвердил теоретическую возможность сообщений между Южной Америкой и Полинезией в древности.

Хейердалу, однако, требовалось все-таки объяснить лингвистическую близость полинезийского языка с языками Юго-Восточной Азии и других культурных и ботанических свидетельств азиатского происхождения полинезийцев. Он предположил, что эти особенности объясняются несколькими миграциями населения Юго-Восточной Азии, шедшего вслед за преобладающими ветрами и течениями. От исходной точки — Индокитайского полуострова и островов Индонезии — эти люди двигались мимо Японских островов, пересекали северную часть Тихого океана, и вдоль берегов Аляски спускались к побережью Британской Колумбии. Оттуда они шли на юго-запад — к Гавайским островам, а затем попадали и в центральную часть Полинезии. Таким образом, полинезийцы, по убеждению Хейердала, представляли собой смешанное население азиатско-южноамериканского происхождения.

Эта теория попутно объясняла некоторые поразительные параллели между культурами жителей Полинезии и индейцев Британской Колумбии. Хейердал пытался с ее помощью объяснить и многие другие необъяснимые культурные аномалии. Но, увы, его гипотеза о северотихоокеанском морском пути была безосновательна, и в конечном счете идеи Хейердала, хотя и приобрели популярность у массового читателя, не получили поддержки учёных. Однако его основное свидетельство связей жителей Южной Америки с Полинезией — картофель кумара — было бесспорно.

Хейердал пошел дальше. В 1955 году он начал археологические раскопки на острове Пасхи (специалисты не сочли их заслуживающими внимания), но… потерпел полное фиаско. Результаты раскопок показали непрерывность полинезийской культурной традиции на протяжении всей истории всего острова Пасхи. Если бы люди приходили на остров разными волнами — из Азии и из Южной Америки, то изменения культурной традиции были бы непременно выявлены и зафиксированы учеными. Этого, однако, не произошло. Что же касается распространения южноамериканского картофеля на острове Пасхи и повсюду в Полинезии, то это доказывает скорее обратное: полинезийцы сами плавали в Южную Америку и вывезли оттуда это растение, как и некоторые другие.

Теория Хейердала окончательно рухнула после того, как Кеннет П. Эмори, сотрудник Музея Бишопа в Гонолулу (Гавайи, США) предпринял раскопки на Гавайских островах. Начиная их, он собирался всего-навсего обучить своих студентов методам полевых археологических исследований и совершенно не рассчитывал на те сенсационные результаты, которые он в итоге получил. Можно представить себе удивление ученого, когда он извлек из земли… целую последовательность каменных инструментов, демонстрирующих непрерывность традиции на протяжении тысячи лет!

Несколько лет Эмори занимался сопоставлением этих инструментов с подобными им, найденными на других островах Полинезии. Он также изучал взаимосвязи между различными полинезийскими языками. Результаты этих исследований ученый опубликовал в своей по-настоящему революционной статье «Происхождение гавайцев», увидевшей свет в 1959 году. В ней он совершенно по-новому трактовал полинезийскую проблему.

Эмори пришел к выводу, что различия между меланезийцами и полинезийцами ввели в заблуждение ученых, полагавших, что эти народы всегда были различны. На самом же деле, утверждал Эмори, полинезийцы… были выходцами из Меланезии! Достигнув островов Центрально-Тихоокеанского бассейна — Тонга, Самоа и Фиджи — они оказались в изоляции от своей западной прародины, их культура и антропологический тип приобрели ряд отличительных особенностей. Позже группы этих людей расселились на островах восточной части Тихого океана. Это произошло сравнительно быстро и сравнительно недавно, поэтому они сохранили свое культурное единство, несмотря на широчайшее рассеяние носителей этой единой культуры. Таким образом полинезийцы, заключал Эмори, не пришли откуда-то, будучи уже полинезийцами, но стали ими после своего прибытия в Полинезию (а в конечном счете — из Азии через Меланезию).

Последующие четыре десятилетия интенсивных исследований показали полную правоту смелой гипотезы Эмори. Археологи доказали, что прародиной всех современных жителей Океании была Юго-Восточная Азия. Оттуда же происходят почти все их культурные растения и домашние животные. Предками полинезийцев, по мнению археологов, являлись древние создатели так называемой керамики Лапита, которая была первоначально обнаружена в Меланезии — на острове Новая Каледония, и, как потом оказалась, была широко распространена повсюду от Новой Гвинеи до островов Тонга. Из этого следует, что исторические корни полинезийской культуры находятся на островах Меланезии. Это также подтверждает старую гипотезу о том, что предки полинезийцев прибыли из Восточной или Юго-Восточной Азии на уже населенные другими народами острова в западной части Тихого океана. Там, где они находились в близких контактах с папуасами, имели место смешанные браки; этим, в частности, объясняется большое разнообразие современных меланезийских культур. Кроме того, археологи смогли установить хронологию миграций полинезийцев.

Выводы Эмори подтвердила и лингвистика. Языки нескольких сотен меланезийских народностей, особенно живущих в прибрежных зонах, относятся к австронезийской языковой семье. Эти языки связаны с полинезийскими языками, и все вместе они происходят от общего корня — от языка носителей культуры Лапита. Другие меланезийцы говорят на намного более древних, неавстронезийских языках. Нередко они настолько различаются друг от друга, что никто не может сегодня сказать, имеют ли они общее происхождение. Семейство австронезийских языков включает в себя языки большинства народов Микронезии и островов Юго-Восточной Азии, Малакки и Таиланда, а также язык жителей далекого африканского острова Мадагаскар, колонизованного в I тысячелетии нашей эры выходцами из Индонезии.

Недавние исследования генетиков подтверждают лингвистические свидетельства относительно полинезийско-меланезийско-азиатских отношений. Они также показывают, что микронезийцы происходят от той же самой группы людей, говорящих на языках австронезийской семьи.

Антропологические данные тоже свидетельствуют о юго-восточноазиатских корнях обитателей Полинезии. Полинезийцы отличаются довольно высоким ростом; «своеобразие их физического типа заключается не в какой-то резко выраженной черте внешнего облика, а в оригинальном сочетании признаков, свойственных другим расовым группам. От негроидов их отличают более светлый цвет кожи, значительно выступающий нос, крупные размеры лица; от европеоидов — более темный цвет кожи и волос, слабое развитие волосяного покрова; от монголоидов — сравнительно сильное выступание носа».[64]

Таким образом, теория К. Эмори подтверждается представителями всех заинтересованных научных дисциплин. Какой же сегодня, в свете новейших открытий, представляется ученым картина заселения тихоокеанских островов?

С глубокой древности южная часть Индокитайского полуострова и Индонезия были населены негро-австралоидными племенами. Под давлением монголоидов, нахлынувших с севера, часть негро-австралоидов двинулась в Океанию и заселила острова Меланезии. За негро-австралоидами в Меланезию последовали и монголоиды. Из смешения этих элементов и образовался полинезийский антропологический тип.

Приблизительно 40 тысяч лет назад негро-австралоцды — папуасы из Новой Гвинеи — достигли Соломоновых островов. Это оставалось пределом человеческой колонизации Океании приблизительно до 2000 года до н. э. В это время здесь появляются пришедшие из Восточной или Юго-Восточной Азии люди, говорившие на языках австронезийской семьи и умевшие делать глиняную посуду. Они прибыли сюда на лодках-каноэ, обладавших отличной мореходностью и далеко превосходивших любые другие морские суда, известные тогда человечеству. В течение нескольких сотен лет они расселились в прибрежных областях Новой Гвинеи, Соломоновых островов, Вануату и Новой Каледонии, ставших очагом зарождения культуры Лапита. Какая-то их часть или другой поток мигрантов, вышедших непосредственно из Азии (а может быть, и те, и другие), заняли острова Микронезии и север Новой Гвинеи. Около 1500 года до н. э. носители культуры Лапита пересекли широкое море и заселили острова Фиджи, Самоа и Тонга. После этого на протяжении почти тысячи лет никаких новых перемещений не происходило, и за это время на разных архипелагах и островах успели сформироваться самостоятельные культуры со своими отличительными признаками. ВI тысячелетии нашей эры (мнения по поводу более точной даты расходятся) по неизвестным причинам (возможно, перенаселение) новая волна мигрантов с Фиджи, Тонга и Самоа отправилась на восток и в течение нескольких сотен лет заселила острова центральной и восточной части Полинезии. Самое раннее свидетельство пребывания здесь полинезийцев относится к 300 году до н. э. (Маркизские острова); по прводу этой даты ещё ведутся споры.

Невзирая на господствующие ветра и течения, полинезийские мореходы упорно шли на восток — туда, где восходит солнце. Не напрасно известный полинезийский этнограф Питер Бак (Те Ранги Хироа) назвал своих предков «мореплавателями солнечного восхода». Причин для плаваний у полинезийцев было, вероятно, множество — недостаток пресной воды, засуха, перенаселенность, войны и т. д.

Полинезийцы стали единственным в мире народом, который сумел создать лодку, пригодную для длительных океанских плаваний. Истоки кораблестроения полинезийцев нужно искать в Юго-Восточной Азии и в Меланезии, где ещё в глубокой древности был изобретён балансир (аутриггер), в результате чего узкие, выдолбленные из древесных стволов рыбацкие челны приобрели необходимую остойчивость. Высокий асимметричный клиновидный корпус ослаблял дрейф в подветренную сторону. Для защиты от ударов морских волн на борта нашивалось несколько ярусов досок. Высота мачты нередко превышала 20 метров. На ней ставился один-единственный парус треугольной формы, сшитый из плетеных циновок. В зависимости от курса его наклоняли то в одну сторону лодки, то в другую. Нос каноэ не отличался от кормы, и лодку можно было направить вперед или назад, повернув парус вокруг мачты.

Полинезийское каноэ с балансиром и парусом из циновки. XIX в.

Собственным изобретением полинезийцев стало каноэ с двойным корпусом — катамаран. Такие суда, состоящие из двух больших лодок, соединенных дощатым настилом (на нем обычно устраивали каюту), несколько уступали каноэ с балансиром в скорости, но значительно превосходили их в грузоподъемности. Некоторые суда полинезийцев вмещали до 300 человек и до 50 т груза. В 1774 году капитан Кук видел полинезийский флот, состоявший из 160 двойных гребных военных судов и 170 небольших грузовых лодок под парусами. Всего на борту кораблей этой армады находилось 7760 человек.

Полинезийские двухкорпусные лодки. Острова Тонга, 1774 г.

Скорость судов полинезийцев поражала европейцев. Капитан Кук писал, что все без исключения лодки жителей островов Тонга обгоняли его корабль. Американец Уилки, побывавший в Полинезии в первой половине XIX века, свидетельствует, что каноэ туземцев ходили с невероятной скоростью — до 12–14 узлов, а наиболее скоростные из них делали 18–22 мили в час.

Из восточных островов Полинезии остров Пасхи был, судя по всему, заселён одним из первых. Другим главным направлением миграции являлись Гавайские острова. Они были населены уже к концу I тысячелетия нашей эры, а возможно, и на тысячу лет раньше (этот вопрос остается дискуссионным). Ко времени прибытия европейцев практически все острова Полинезии, за исключением бесплодных и наиболее изолированных, были заселены полинезийцами.

Но всё-таки, каким же образом «мореплаватели солнечного восхода» преодолевали огромные океанские пространства? Ведь для этого требовались немалые познания в области навигации!

Ещё в середине XX века новозеландский ученый Эндрю Шарп на основе изучения большого числа этнографических материалов сделал неутешительный вывод: заселение островов Полинезии стало результатом так называемых безвозвратных плаваний моряков, заблудившихся в океане и беспомощно гонимых ветром и волнами. Прибитые волей случая к берегу какого-нибудь острова, они уже не могли определить пройденный путь и вернуться назад. Шарп также заметил, что распространенные у полинезийцев сельскохозяйственные культуры и домашние животные встречаются не на всех островах Полинезии, и заключил, что их распространение не связано с целенаправленными плаваниями и также является результатом случайности. Впрочем, позднее, под давлением неопровержимых свидетельств, Шарп изменил свою точку зрения, но продолжал утверждать, что полинезийцы не имели сколько-нибудь серьезных навыков навигации…

Четыре десятилетия назад взгляды Шарпа разделяло большинство географов и антропологов — до тех пор, пока они не были оспорены другим новозеландцем, Дэвидом Льюисом. В 1965 году Льюис на практике проверил полинезийские легенды с их ссылками на звезды, сезоны плаваний и погодные условия во время своего собственного плавания от острова Таити к Новой Зеландии. Впоследствии он предпринял обширное исследование традиционных методов навигации у полинезийцев. Он рылся в старых книгах XVIII–XIX веков, где описывались методы мореплавания, принятые у туземцев, изучал устные предания полинезийцев, отыскал даже несколько стариков-островитян, которые еще помнили древние приемы навигации. Результат исследования Льюиса был более чем убедителен: «мореплаватели солнечного восхода» могли совершать рейсы практически любой степени сложности, открывать новые земли, возвращаться домой, а затем снова безошибочно находить в океане открытые ими острова. Унесенные штормом в неизвестные воды, полинезийские моряки умели установить свое положение и отыскать кратчайший путь к дому или к какому-нибудь другому известному им острову.

Это открытие сняло покров с одной из последних тайн полинезийцев. В дальнейшем ряд успешных практических экспериментов — в частности, плавание американца Бена Финни на полинезийском каноэ от Гавайев до Таити в 1976 году — в полной мере подтвердили выводы Льюиса и позволили раскрыть ряд дополнительных деталей. Сегодня наука имеет в своем распоряжении неопровержимые факты, доказывающие, что традиционные навигационные знания полинезийцев позволяли им без особых проблем совершать тысячемильные плавания.

Таким образом, решение полинезийской проблемы оказалось более простым и более очевидным, чем полагали еще сорок лет назад. Однако для разгадки тайн «мореплавателей солнечного восхода» потребовались десятилетия интенсивных исследований в самых различных областях. Лишь объединение усилий ученых разных специальностей позволило найти правильные ответы, в то время как попытки разрешить загадки Полинезии в рамках какой-то одной дисциплины — археологии, антропологии или лингвистики — лишь уводили ученых далеко в сторону и ставили новые проблемы.

Впрочем, многие загадки Полинезии все-таки пока остаются без ответа, например: откуда у островитян появился южноамериканский сладкий картофель?

В настоящее время ни один серьёзный учёный не отрицает того факта, что задолго до Колумба между жителями Полинезии и Южной Америки, несмотря на разделяющие их невообразимые океанские пространства, существовали реальные связи. Картофель кумара вырастает из клубня. Его не могли перенести в Полинезию птицы, клубни картофеля не могли быть принесены и морскими течениями. Их мог принести только человек. Следовательно, кумара занесён в Полинезию людьми, которые пересекли Тихий океан в самой широкой и пустынной его части — чуть южнее экватора.

Но кто были эти отважные мореплаватели? Полинезийцы или жители прибрежных районов Южной Америки?

Учитывая высокое мореходное искусство полинезийцев, большинство ученых считают, что это именно они пересекли Тихий океан. «Полинезийские экспедиции, — пишет Ю. В. Кнорозов, — должны были, конечно, попасть и на побережье Америки, базируясь скорее всего на островах Маркизского архипелага. В Полинезии бывают сезоны, когда дуют достаточно сильные западные ветры. Кроме того, экспедиции следовало предпочесть идти против обычно господствующих восточных пассатов, чтобы в случае истощения съестных припасов можно было с попутным ветром быстро вернуться назад. Берега Америки, сравнительно густо населенные, вряд ли подходили для основания там колоний. Возможно, контакты ограничивались только разведочными экспедициями. Запасаясь на американском берегу съестными припасами, полинезийцы вывезли оттуда местные культурные растения. Перуанский сладкий картофель — кумар — попал в Полинезию под тем же названием, что свидетельствует о прямых контактах полинезийцев с местными жителями… Наиболее благоприятный маршрут на восток для полинезийцев пролегал в непосредственной близости к экватору, мехцу встречными Северным и Южным Экваториальными течениями, где возникает восточное противоэкватори-альное течение, хотя и ненадежное. Однако, возвращаясь на свои остоова, полинезийцы могли проплыть на юг вдоль американского берега примерно до широты города Лимы, чтобы воспользоваться попутным Южным Экваториальным течением, хорошо им известным».

В легендах и мифах полинезийцев сохранилось множество припоминаний о плаваниях их предков к далеким землям на востоке. Так, на Маркизских островах рассказывают легенду об огромной лодке-катамаране «Кахуа», которую построили люди с острова Хива-Оа. Лодка была так велика, что вычерпывающие воду моряки не могли дотянуться со своими черпаками даже до прорезей в бортах. Две её секции соединялись дощатой платформой, на которой стоял навес из пальмовых листьев. Под ним хранились запасы пищи. Эта лодка сначала поплыла на северо-запад, чтобы посетить остров Нуку-Хива, а затем повернула на восток, и после долгого плавания пришла к побережью страны, которую полинезийцы назвали Те-Фити. Какое-то время полинезийские моряки пробыли на новой земле, а потом, оставив здесь часть своих людей, вернулись на остров Хива-Оа…

Единственной сушей, лежащей к востоку от Маркизских островов, может быть только Южная Америка, и страной Те-Фити следует считать побережье Эквадора или Перу.

А жители острова Раротонга рассказывают о том, как с острова Раиатеа (о-ва Общества) однажды отправилась на восток большая морская экспедиция во главе с вождем Мауи Марумамао. Каноэ полинезийцев прошли мимо острова Рапа-Нуи (Пасхи), а затем долго плыли в восточном направлении, пока не добрались до «страны горных хребтов». Здесь вождь Мауи умер, и его сын Киу, возглавив экспедицию, пошёл на запад, к островам Полинезии…

Что это за «Страна горных хребтов», лежащая к востоку от острова Пасхи? Ненужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что речь здесь идет о Чили или Перу.

Таким образом, вряд ли приходится сомневаться в том, что еще до Колумба полинезийцы неоднократно высаживались на южноамериканском побережье, пересекая восточную часть Тихого океана. Но… могло быть и наоборот — американские индейцы «ходили в гости» по морю к жителям Полинезии!

В последние десятилетия выяснилось, что жители прибрежных районов Эквадора, Чили и Перу тоже были достаточно искусными мореплавателями. Испанские конкистадоры видели у местных индейцев огромные бальсовые плоты, предназначенные для далеких океанских путешествий, с парусами и сложной рулевой системой. На этих плотах древние перуанцы неоднократно предпринимали разведывательные плавания на запад в поисках новых земель. Об этом, в частности, пишет испанский хронист X. де Акоста, ссылаясь на информацию, полученную им от жителей города Арики. По их словам, их предки плавали на некие «западные острова». Возможно, речь здесь идёт о разведывательных плаваниях инков на запад.

Известно, что в конце XV века верховный инка Тупак Юпанки организовал масштабную морскую экспедицию. Огромный флот, состоявший из бальсовых плотов, несших 20 тыс. моряков и воинов во главе с Тилька Юпанки — братом верховного инки, вышел в море из Манты (Эквадор). Экспедиция продолжалась целый год. Мореплавателям удалось достичь островов, названных ими Ава-чумби, Хагуа-чумби и Нина-чумбе. Острова оказались обитаемыми, но ничего интересного для себя пришельцы здесь не нашли. Захватив с собой несколько «чернокожих» местных жителей, инки вернулись на родину. После этого экспедиций на запад больше не предпринималось.

По мнению Поля Риве и Тура Хейердала, Ава-чумби — это остров Мангарева, а Нина-чумбе — остров Пасхи. Не исключено, что экспедиция Тилька Юпанки побывала и на Галапагосских островах, расположенных почти в 1000 км к западу от побережья Эквадора. Во всяком случае, экспедиция Тура Хейердала нашла здесь почти все основные типы эквадорских и перуанских сосудов, изготовлявшихся в 800 — 1530 гг. Выяснилось, что эти необитаемые острова неоднократно посещались индейскими мореплавателями, начиная с VIII–IX веков и вплоть до европейской колонизации.

С вопросом о полинезийско-индейских доколумбовых контактах тесно связана и проблема так называемых белых индейцев, речь о которых уже шла выше. Между тем европейские первооткрыватели Полинезии часто отмечали, что видели на этих островах много людей со светлой кожей и рыжими волосами. Светлая кожа и рыжие (или светлые) волосы нередко встречаются и у австралоидов-папуасов Новой Гвинеи. Что же это за странные «океанийские кавказоиды»?

В главе, рассказывавшей о загадке айнов, мы говорили о том, что айны, возможно, являются выходцами из Юго-Восточной Азии, потомками древних племён, родственных австралийцам и меланезийцам. Так, язык айнов некоторые ученые сближают с языками малайско-полинезийской группы. Ещё одним из доводов в пользу такого утверждения может служить традиционная орнаментика современных айнов и их предков — народа культуры Дзёмон, в основе которой лежат два главных элемента — спираль и зигзаг.

Спираль и зигзаг есть не что иное, как изображение змеи. О существовании у айнов культа змеи, родственного культам народов Юго-Восточной Азии, уже говорилось выше. Один из айнских мифов повествует о небесном змее, спустившемся на землю в сопровождении своей возлюбленной — богини огня.

Но спиральный орнамент широко распространен не только у айнов, но и в искусстве аборигенов Новой Зеландии — маори, в декоративных рисунках папуасов Новой Гвинеи. Что это — случайное совпадение или следы культурной близости народов Восточной и Юго-Восточной Азии?

Сегодня наука не в состоянии ответить на этот вопрос. Проблема в том, что мы еще не знаем, кем в действительности являются айны и какова их связь с полинезийцами. Несмотря на то что большинство ученых сегодня склонно считать, что айны не являются кавказоидами, несмотря на свою «кавказоидную» внешность, имеется все еще довольно сильное меньшинство, которое считает иначе.

Дополнительные вопросы ставит открытие останков человека из Кенневика. Результаты исследований определяют этого человека как кавказоида, но эти результаты следует рассматривать в зависимости от того, как мы определяем термин «кавказоид». Если распространять его только на народы, которые живут или жили там, что является теперь Европой, Ближним Востоком и Индией, то человек из Кенневика — не кавказоид. Хотя его череп и имеет некоторые особенности, которые типичны (но не исключительны) для современных белых американцев — потомков выходцев из Европы, однако те же самые особенности с умеренно высокой частотой встречаются и среди населения Полинезии.

Если айны действительно являются кавказоидами, т. е. выходцами из Европы, как это утверждает антропологическая литература XIX — начала XX, то это могло бы объяснять «кавказоидные» особенности человека из Кенневика. Если же айны — выходцы из Юго-Восточной Азии то и человека из Кенневика следует объединять с жителями Полинезии и южной Азии, и говорить о том, что где-то в Юго-Восточной Азии не менее 10 тыс. лет назад существовал очаг распространения светлокожих людей со светлыми или рыжими волосами, по антропологическому типу весьма схожих с жителями Европы!

Споры по поводу происхождения австралийских аборигенов ведутся с тех самых пор, как европейцы впервые попали на Зеленый континент и познакомились с этими удивительными людьми. Уже первые исследователи Австралии предположили, что аборигены пришли сюда из какого-то другого места. Откуда? Физический тип австралийцев, казалось, подсказывал ответ на этот вопрос: из Африки, конечно!

Первым европейцем, описавшим австралийских аборигенов, был английский путешественник Уильям Дампир (1652–1715): «Их волосы черные, короткие и курчавые, подобно таковым у негров; но не длинные, в отличие от индусов. Цвет их кожи — лица и остальной части тела, является угольно — черным, как у негров Гвинеи». По мнению Дампира, австралийские туземцы имели несомненное сходство с африканцами.

Однако этот вывод был опровергнут результатами исследований Джеймса Кука и Джозефа Бэнкса. Кук заключил, что аборигены Нового Южного Уэльса не имеют ничего общего не только с африканцами, но и с жителями Южной Азии и Океании. Джозеф Бэнкс, ботаник, сопровождавший Кука во время плавания на «Эндеворе», отметил, что аборигены, встреченные им около Порта-Джексон, «были более черны, чем любые другие туземцы, виденные нами в плавании, но это ни в коем случае не негры…; волосы на их головах не были так густы, как у негров, и их никак нельзя назвать курчавыми… Позднейшие исследователи — Флиндерс, Бодин и Перон — подтвердили эти наблюдения и заключили, что ни по типу волос, ни по цвету кожи, ни по телосложению аборигены Нового Южного Уэльса не имеют сходства ни с жителями Африки, ни с папуасами Новой Гвинеи.

Однако этот вывод, как оказалось позднее, не распространялся на тасманийцев — коренных жителей острова Тасмания, отделенного от Австралии двухсоткилометровым Бассовым проливом. В 1772 году французский мореплаватель Никола Марион-Дюфресн, первым из европейцев вступивший в контакт с аборигеном Тасмании (к сожалению, это был огневой контакт — абориген был попросту застрелен), отмечал, что волосы этого индивидуума были курчавы и росли клочками, подобно мозамбикским кафрам, хотя кожа скорее была красно-коричневая, чем черная. Плавание капитана Кука в 1776 году подтвердило существование на Тасмании расы курчавоволосых людей негроидного типа. «Они невысокого роста и заметно ниже, чем большинство индейских наций. Цвет их кожи — уныло-черный, совсем не такой глубокой черноты, как у африканских негров. Их волосы, однако, совершенно курчавы и комковаты или разделены на маленькие клочки», — писал Кук.

В то время еще не было известно о существовании Бассо-ва пролива, и Тасмания представлялась Куку и его предшественникам частью Австралии. Отсюда родилось мнение, что Австралия населена двумя разными народами. После открытия в 1797 году Бассова пролива, стала очевидной разница между аборигенами Австралии и Тасмании. Это породило новые загадки. Французский путешественник Лабильярдье в 1800 году высказал предположение о близости тасманийцев и жителей острова Новая Каледония в Меланезии. Но как меланезийцы могли попасть на Тасманию?

Сегодня, увы, мы лишены возможности убедиться в правоте или неправоте первых исследователей, оставивших описания тасманийских аборигенов как негроидов: уже через сотню лет после встречи с европейцами тасманийцы вымерли подчистую…

Начавшаяся в XIX столетии колонизация Австралии вызвала к жизни новый поток исследований, касавшихся антропологий аборигенов и тайны их происхождения. Экспедиции, с каждым годом проникавшие все дальше и дальше в глубь Зеленого континента, приносили множество новых сведений о встречах с аборигенами. Уже к середине XIX века ученым стало ясно, что, помимо тасманийцев, среди аборигенов Австралии имеется ряд других физических типов, отличающихся большим разнообразием. Одни из них имели «короткие, гладкие, прямые волосы» (Перон, 1809 г.), другие — «длинные и вьющиеся» (Кинг, 1827), третьи — «не шерсть, как у большинства других чёрных людей, но волосы» (Коллинз, 1798–1804 гг.), четвертые — «волнисто-кудрявые или вьющиеся» (Мартин, 1864 г.)… Точно так же эти люди отличались друг от друга и цветом кожи: его диапазон лежал от «черного» (Мартин, 1864 г.) и «почти черного» до «не столь черного, как у африканцев» (Перон, 1809 г.). В то же время другие исследователи отмечали среди аборигенов людей с кожей «медного цвета, как у малайцев» (Коллинз, 1798–1802 гг.) и красно-коричневой кожей двух различных оттенков (Мартин, 1864 г.; Хоуэтт, 1865 г.); ходили даже интригующие слухи о «почти белых» аборигенах (Стокс, 1846 г.). Исследователи обнаружили также значительные различия между племенами, обитающими на побережье, и аборигенами внутренних областей Австралии. Вторые — более высокого роста и более массивного телосложения, и по физическому типу напоминают полинезийцев или жителей Новых Гебрид.

Аборигены Австралии являются одним из самых загадочных народов в мире

Опираясь на все эти свидетельства, ученые пришли к заключению, что Австралия населена разными народами. Это требовало объяснения. Объяснения требовала и сама загадка появления на Зеленом континенте людей — ведь здесь никогда не существовало столь любимых некоторыми антропологами обезьян!

Первую серьезную попытку объяснить тайну происхождения австралийцев предпринял в 1870 году английский учёный Томас Хаксли. Специально для этой цели Хаксли отправился в Австралию, где много времени посвятил изучению аборигенов разных племен. Личные наблюдения позволили ему сделать весьма важный вывод: его предшественники сильно преувеличили различия между аборигенами, хотя отрицать наличие этих различий нельзя. Но при этом все коренное население Австралии обладает общим набором физических характеристик. Они включают в себя рост, пропорции членов, цвет кожи (шоколадно-коричневый), густые шелковистые волосы цвета воронова крыла (которые, кстати, никогда не бывают вьющимися), крупные зубы и долихокефалический череп с выраженными надбровными дугами. Эти характеристики присущи всем жителям Австралии (исключая тасманийцев).

Хаксли пришёл к выводу, что австралийцы представляют собой «один из типов или основных форм человечества» и привлек внимание научного сообщества к сходству аборигенов Австралии с некоторыми горными племенами Индостана. Но «наиболее замечательное обстоятельство», по мнению Хаксли, состояло в том, что «ни на одном из островов Малайского архипелага нет никаких следов австралоидов». Больше чем столетие спустя этот вывод Т. Хаксли остаётся актуальным и до сих пор является камнем преткновения для большинства палеоантропологов.

Хаксли подтвердил более ранние наблюдения Кука и Флиндерса, описавших тасманийцев как расу, обособленную от населения Австралийского материка. Он определил их как негритосов — одну из разновидностей негроидов. Но негритосы Тасмании, судя по всему, отличались от африканских негров. Их череп с большими надбровными дугами был скорее, австралоидного типа. В то же время у тасманийцев, как и у негров, были курчавые волосы, плоские носы и темная кожа. Люди близкого типа обитают на Андаманских островах, в Новой Гвинее, на островах пролива Торреса и в Новой Каледонии.

Выводы Хаксли легли в основу последующих исследований загадки австралийских аборигенов, хотя заблуждения относительно различий между жителями разных областей Зеленого континента рассеялись не сразу, и вплоть до начала XX столетия некоторые ученые все еще обсуждали «курчавоволосых и чернокожих» аборигенов. Однако в реальности эти курчавоволосые и чернокожие аборигены жили только на Тасмании, и к началу XX века исчезли с лица земли, тем самым оставив ученых фактически без предмета исследования…

Многие первоначальные заблуждения были в последующие годы преодолены, однако проблема происхождения австралийцев осталась открытой. Она остается нерешенной и в наши дни. Главная загадка состоит в том, что… нет никаких данных, подтверждающих наличие каких-либо связей австралийцев с любыми другими человеческими популяциями!

В научной литературе иногда можно встретить утверждение, что Австралия заселялась людьми (некими негро-австралоидными племенами) из Юго-Восточной Азии через острова Индонезии. Это мнение основано лишь на географических соображениях — действительно, если не из Индонезии, то откуда еще? Между тем антропологи находят очень мало общих черт у аборигенов Австралии и жителей Юго-Восточной Азии, а в свете тех данных, которые известны сегодня относительно миграций древнего населения и истории заселения Австралии, вообще можно говорить о том, что «азиатская» теория не имеет под собой никакой реальной почвы.

Одно из самых старых заблуждений — то, что австралийские аборигены происходят от яванского человека (питекантропа) — потерпело окончательный крах после того, как в 2003 году группа японских и индонезийских ученых доказала, что яванский человек не является звеном эволюции Homo sapiens и вообще не имеет к современному человеку никакого отношения. В результате весь фундамент, на котором строились различные теории по поводу происхождения австралийцев, развалился, и все эти теории рухнули. В руках учёных снова остались разрозненные факты, из которых, как ни крути, целостная картина не складывается…

Каким образом люди вообще попали в Австралию, окруженную со всех сторон морем? Сегодня в науке господствует мнение, что они пришли сюда по сухопутному мосту, связывавшему Зеленый континент и Юго-Восточную Азию в ледниковый период, около 50 тысяч лет назад. Однако самое раннее на сегодняшний день свидетельство человеческого пребывания в Австралии датируется 39 500 годом до н. э. плюс-минус 2300–1800 лет — по результатам радиокарбонного анализа фрагментов древесного угля, связанного с находками каменных инструментов в Западной Австралии. Разница в десять тысяч лет, согласитесь, довольно существенна! Объяснить это расхождение можно тремя способами: либо геологи ошибаются и сухопутный мост существовал и в более поздние времена, либо свидетельства раннего пребывания человека в Австралии ещё не найдены, либо… колонисты пришли сюда морским путем. Но тогда они должны были быть первоклассными мореплавателями!

Другим камнем преткновения для исследователей остается вопрос: как заселялась Австралия? Была ли это одна-единственная группа переселенцев, или на Зеленый материк последовательно, одна за одной, приходили несколько волн мигрантов? Были ли это люди одной расы, или это были группы, генетически не связанные друг с другом? Что за загадочные негритосы населяли Тасманию? Может быть, негритосы Тасмании — это остаток древнего населения Австралии, вытесненного с материка волной новых пришельцев-австралоидов?

В пользу того факта, что Австралия заселялась людьми различных рас, вроде бы говорят несомненные расовые различия между австралийскими аборигенами и негритосами-тасманийцами. Однако еще в 1908 году немецкий анатом Херман Клаач выдвинул гипотезу, объясняющую эти различия длительной изоляцией тасманийцев: «Тасманийцы несомненно происходят от того же самого корня, что и австралийцы, и приобрели ряд отличительных черт благодаря изоляции… Имелось время и место, достаточные для этого». Современные антропологические исследования отчасти подтверждают это мнение. Сегодня установлено, что Тасмания оказалась изолированной от материковой Австралии по меньшей мере 8000 лет назад — после того как соединявший их перешеек затопило широким проливом, который впоследствии назвали Бассовым. В результате тасманийские туземцы потеряли всякую связь со своими австралийскими сородичами. И так все обстояло до XVII века, когда у берегов Тасмании появились первые европейцы во главе голландца Абеля Тасмана, в честь которого и был назван остров. К тому времени тасманийцы представляли собой единственную в истории человечества этническую группу, существовавшую в полной изоляции на протяжении 500 поколений и не испытавшую за столь долгий период ни малейшего влияния извне.

Судя по результатам археологических раскопок, в эпоху плейстоцена юго-западную внутреннюю часть Тасмании населяли племена первобытных охотников-собирателей. Было это 30 тысяч лет назад и продолжалось до конца ледниковой эпохи, завершившейся примерно 11 500 лет тому назад. Вслед за тем на Тасмании наступило потепление — в результате остров мало-помалу преобразился. Обширные луга и редколесья постепенно заросли пышным дождевым лесом. Ну а следы пребывания в этих местах первобытных туземцев навеки запечатлелись в виде бесчисленных наскальных рисунков, покрывающих стены по меньшей мере тридцати здешних пещер. Причем одна из них — Джадс, или Уаргата-Майна, по праву считается самой южной «живописной» пещерой в мире.

С потеплением климата первобытные туземцы переселились на побережье — произошло это три тысячи, а может, шесть тысяч лет назад, когда уровень моря окончательно установился. Там же, на побережье, в XIX веке и произошла встреча тасманийцев с белыми первопоселенцами. К этому времени на Тасмании обитали две основные племенные группы: племя Биг-Ривер, населявшее центральные возвышенности, и племя Порт-Дейви, проживавшее в юго-западном и южном прибрежных районах. В каждом племени насчитывалось по 300–400 человек. Дальнейшая судьба этого народа известна…

Справедливости ради надо сказать, что положение об общем происхождении австралийцев и тасманийцев оспаривается рядом исследователей, которые имеют на этот счет собственные взгляды. Но это в любом случае не снимает главного вопроса: откуда пришли люди в Австралию?

Несомненно, что ответ на вопрос о происхождении австралийских аборигенов кроется в далеком прошлом Зелемог континента, однако на пути к разгадке этой тайны лежат существенные препятствия. Дело не только в нехватке палеоантропологического материала (хотя открытия последних лет в принципе позволяют делать более или менее определенные выводы), но и в датировке этого материала, и в его интерпретации. Проще говоря, в распоряжении исследователей есть масса древних костей, но как их систематизировать и как объяснить «нестандартные» находки — неясно.

Первые окаменелые человеческие останки в Австралии, относящиеся к эпохе плейстоцена, были найдены в 1844 году в Квинсленде. Это был так называемый череп Талгаи, неполный и сильно деформированный. Точно датировать сам череп не удалось, но почвенный горизонт, в котором он залегал, может быть приблизительно датирован 11 500 годом до н. э… Изучение останков этого «первого австралийца» (это был мальчик 14–15 лет) мало что дало исследователям. Была отмечена лишь его близость к современным австралийским аборигенам, и полное отсутствие характеристик, свойственных тасманийцам.

Большие последствия имело открытие ископаемого человеческого скелета в песчаном карьере Кейлор около Мельбурна в 1940 году. Здесь геологические слои были совершенно непотревожены, а сами останки, включая череп, хорошо сохранились. Радиокарбонная датировка показала, что возраст останков составляет 12 тыс. лет. Их изучение дало весьма неожиданный результат: физическому типу «человека из Кейлора» были в равной мере присущи как австралоидные, так и тасманоидные характеристики!

Это как будто бы указывало на факт смешения рас и служило поддержкой мнения о том, что первоначальным населением Зеленого континента были негритосы, которые затем смешались с пришельцами-австралоидами, а часть их осталась жить на Тасмании. Однако последующие исследования показали, что в действительности череп «человека из Кейлора» мало отличается от черепов современных австралийских аборигенов…

Благодаря археологическим раскопкам, проводившимся Аланом Торном в 1968–1972 годах на севере штата Виктория, на болоте Коу, в руки исследователей попали останки более чем двадцати двух индивидуумов. Их возраст впоследствии был определен от 13 000 до 9000 лет. Эти довольно массивные люди сохраняли ряд архаичных черт раннего Homo sapiens. Но их черепа были искусственно деформированы, и это совершенно сбило исследователей с толку — одни находили сходство этих древних австралийцев с питекантропом, другие — с жителями Юго-Восточной Азии, третьи — с современными аборигенами…

В 1968 году геолог Джим Боулер обнаружил на озере Мун-го (юго-запад штата Новый Южный Уэльс) самые древние человеческие останки в Австралии. Они же оказались и наиболее надежно датируемыми — благодаря тому, что эти останки в свое время были кремированы. Наличие древесных угольков позволило ученым с высокой степенью достоверности определить возраст этих останков — 24 тыс. лет! Позже в районе озера Мунго были найдены кости другого индивидуума, имевшие приблизительно такой же возраст.

«Человек с озера Мунго» был намного изящнее (грацильнее), чем «люди болота Коу», напоминавшие индонезийских питекантропов. Этот факт вроде бы свидетельствовал в пользу того, что в глубокой древности в Австралии жили как минимум две человеческие группы: одна, массивная, пришла из Индонезии, или, возможно, из Южного Китая, а вторая, грацильная, — вероятно, из другого места, может быть из Индии. Однако эта теория грешит тем, что опирается… всего-навсего на один сильно обгоревший скелет одного из «людей из Мунго» — останки другого «человека из Мунго» показали свое полное сходство с «людьми из Коу»…

Несмотря на то что в последние 30 лет были обнаружены новые ископаемые останки, наука ни на шаг не приблизилась к пониманию происхождения аборигенов Зеленого континента. Новые открытия, пожалуй, еще больше запутали проблему: найденные археологами каменные орудия древних жителей Австралии показали сходство с… аналогичными орудиями европейского или африканского палеолита, но ни в коем случае — с орудиями азиатскими! Еще хуже дело обстоит с изучением наскальных рисунков: живопись древних аборигенов Австралии демонстрирует свою явную близость с наскальной живописью палеолитических охотников Европы, а также Северной и Южной Африки. Если же говорить об азиатском влиянии, то скорее живопись австралийских аборигенов могла повлиять на наскальное искусство жителей Юго-Восточной Азии, чем наоборот…

На основе новых исследований австралийской наскальной живописи, проведенных на полуострове Арнхемленд (Северная Австралия), самыми древними признаны одноцветные красные стилизованные фигуры людей, изображенные в активном движении. Они иногда до полного совпадения напоминают… «левантийскую» живопись юга Испании (вспомним главу про берберов!) и некоторые южноафриканские наскальные рисунки… Что это? Простое совпадение?

Наскальное изображение, выполненное в так называемом «рентгеновском» стиле. Полуостров Арнхемленд, Северная Австралия

Единственной находкой, которую сегодня худо-бедно можно привязать к теории об азиатском происхождении коренных австралийцев, является череп из пещеры Ниа (о. Борнео, Индонезия). Этот плохо сохранившийся череп, принадлежал молодой особи человеческого рода, физический тип которой несколько напоминал облик австралийских аборигенов. Сам череп не датирован, сопутствующие ему находки датируются по радиокарбону 39 820 годом до н. э. плюс-минус 1012 лет. Большинство исследователей весьма скептически относятся к этой находке. Зубы и морфология лицевой части черепа говорят скорее о близости к азиатам, чем к австралийцам, а датировка выглядит слишком поздней, чтобы связать эту находку с началом человеческого заселения Австралии (50 000 г. до н. э.). Другими близкими находками, сделанными на юго-востоке Азии, являются останки питекантропов, но выше уже говорилось о том, что питекантропы никакого отношения к современному человеку не имеют, а австралийские аборигены все-таки люди, а не обезьяны, и никакая теория эволюции объяснить их происхождение не в состоянии.

Ну а самой курьезной находкой, окончательно загнавшей в тупик исследователей, стала находка в 1983 году в Озерной области штата Новый Южный Уэльс человеческого черепа, имевшего мозговую коробку объемом… 1540 см куб. — то есть больше, чем у современного человека!

Возраст находки составил 30 тысяч лет. Кем же был этот «интеллектуал», получивший у ученых обозначение WLH50? Неандертальцем? Но неандерталец в Австралии — это уже из области сенсаций. Во всяком случае, ясно лишь одно: этот человек не имел отношения к современным австралийским аборигенам. Или правы те исследователи, которые считают WLH50 патологией?

Как бы то ни было, ответ на вопрос: «Откуда появились люди в Австралии?» — сегодня может звучать сродни известному ответу на вопрос: «Есть ли жизнь на Марсе?»:

«Наука пока не в курсе дел!»

13 августа 1642 года из порта Батавия (ныне Джакарта) вышли два небольших голландских судна — «Хемскерк» (водоизмещение около 60 т, экипаж 60 человек) и «Зехан» (100 т, 50 человек). Над флагманским «Хемскерком» развевался вымпел начальника экспедиции — капитана Абеля Янсзона Тасмана, состоявшего на службе Голландской Ост-Индской компании.

Подробная инструкция, полученная Тасманом от генерал-губернатора Нидерландской Ост-Индии (ныне Индонезия) Ван Димена и руководства Ост-Индской компании, ставила перед экспедицией чрезвычайно серьёзную и ответственную задачу: ей предстояло найти таинственный и, возможно, сказочно богатый Южный Континент, который искушал и манил мореплавателей на протяжении столетий. Эта неизвестная земля, «Terra australis incognita», «балансирующая» континентальные массивы Северного полушария, по тогдашним представлениям, находилась где-то на юге Тихого, а возможно, и Индийского океанов. Тасману предписывалось пересечь Индийский океан, от острова Маврикий в поисках Южного материка повернуть на юго-восток, обогнуть с юга Новую Голландию (Австралию) и через цепь Соломоновых островов вернуться в Батавию; попутно он должен был разведать наиболее удобный путь от Индии к Чили. Тасману поручалось поднять над всеми обнаруженными континентами и островами голландский флаг.

Предприятие с самого начала задумывалось не как научное, а как торговое. Авторы инструкции (одним из них был опытный гидрограф Франс Якобсзон Вискер, назначенный главным штурманом экспедиции) даже предусмотрели встречу с обитателями неведомого континента, подробнейшим образом предписав Тасману, как вести себя в этом случае:

…надлежит всеми способами вводить туземцев в заблуждение… заставить их поверить, что Вы ни в коем случае не стремитесь к драгоценным металлам, чтобы оставить их неосведомленными относительно их ценности; если они предложат Вам золото или серебро в обмен на Ваши товары, притворитесь, что Вас это мало интересует; показывая им медь, олово или свинец, попытайтесь создать у них впечатление, будто эти полезные ископаемые имеют для Вас значительно большую ценность».

Достигнув Маврикия, 8 октября 1642 года Тасман повернул на юг, а затем взял курс на восток, борясь с западными штормовыми ветрами и снежными шквалами. Он, конечно, не встретил никакого материка, и лишь 24 ноября с борта «Хемскерка» увидел высокий берег. Новооткрйтую землю Тасман назвал Землей Ван Димена (ныне Тасмания). Штормовая погода помешала голландцам высадиться, и оба корабля двинулись вдоль южного побережья. 29 ноября открылся большой залив (Сторм), а 2 декабря, обойдя полуостров, носящий ныне имя Тасмана, мореходы впервые высадились на берег. Их удивила высота и мощь деревьев с ароматной смолой — так европейцы впервые познакомились с эвкалиптами. Тасман так и не узнал, была ли открытая им земля островом или это был южный полуостров Австралии; впоследствии более полутора столетий Тасмания считалась полуостровом, пока не был пройден Бассов пролив.

От Земли Ван Димена корабли Тасмана двинулись на восток. 13 декабря 1642 года, после девятидневного плавания через акваторию, позже названную Тасмановым морем, голландцы увидели землю. Величественные снежные вершины сияли в солнечных лучах…

Так была открыта Новая Зеландия.

Тасман назвал увиденную им землю «Staten Landt» — «Земля[65] штатов». Его корабли подошли к побережью Новой Зеландии между современными городами Хокитика и Окарито на западном побережье Южного Острова. Тасман предполагал, но не был уверен, что обнаружил западный край той загадочной земли, которую видели в Южной Атлантике в 1616 году его соотечественники Биллем Шутен и Исаак Ле Майр (ныне установлено, что Шутен и Ле Майр видели побережье Огненной Земли). Не была ли эта земля долгожданным Южным Континентом? Во всяком случае, верить в это очень хотелось. Тасман записывает в судовом журнале: «Эта земля очень красива, и мы верим, что это — побережье неизвестного Южного материка».

Подойдя ближе к берегу, суда обогнули мыс Фаулуинд и косу Фэруэлл-Спит и, проследив со съемкой около 600 км побережья, вошли в удобную бухту. Ночью на берегу были замечены огни. Утром голландцы увидели два каноэ, шедшие от берега. Сидевшие в них люди показались Тасману и его спутникам «маврами».

Подойдя ближе, люди с каноэ принялись что-то выкрикивать, голландцы кричали им в ответ, но ни моряки, ни аборигены не могли понять друг друга. Спустя некоторое время каноэ развернулись и ушли в сторону берега.

На следующее утро к голландским кораблям пришло еще одно каноэ. Аборигены снова пытались вступить с голландцами в контакт, но безрезультатно. Тасман отметил, что люди в каноэ «имели черные волосы, связанные на макушке пучком, подобно тому, как это делают японцы, но их волосы были более длинные и более густые. У каждого в пучок было воткнуто большое белое перо. Они были наги от плеч до пояса». Поскольку туземцы, казалось, выглядели дружественными, после небольшого совета на борту «Хемскерка» голландцы решили подойти к берегу и стать на якорь так близко, насколько это возможно.

Тем временем к голландским судам подошли еще семь каноэ, покачиваясь на волнах на расстоянии в пределах броска камня. Капитан «Зехана», присутствовавший на совете у Тасмана, немедленно отправил на свой корабль шлюпку с посыльным, чтобы тот предупредил остававшихся на «Зехане» младших офицеров быть начеку. Передав приказ, посыльный уже возвращался обратно на «Хемскерк», как вдруг одно из каноэ, до того мирно качавшееся на волнах, стремительно ринулось наперерез. В мгновение ока посыльный и два гребца-матроса пали, сраженные стрелами аборигенов… Трое уцелевших моряков из всех сил фебли к «Хемскерку». Им удалось благополучно достичь корабля. Каноэ аборигенов тем временем уже скрылись за уступом берега. Пушки «Хемскерак» послали им вслед несколько ядер.

Голландские корабли немедленно подняли якоря и начали ставить паруса. Вдалеке показались двадцать два каноэ, наполненные туземцами. Ещё одиннадцать уже стремительно шли в сторону голландцев. Подпустив их поближе, Тасман приказал открыть огонь. Залпом двух пушек было убито несколько туземцев. Каноэ развернулись и быстро пошли к берегу. В память об инциденте Тасман назвал залив, где произошли эти события, заливом Убийц — «Moordenaers Baij».

Стычка в заливе Убийц. Рисунок современника

С этой первой встречи европейцев с маори — коренными жителями Новой Зеландии — за последними прочно закрепилась репутация жестоких, коварных убийц, а позднее еще, как выяснилось, и людоедов. Практически каждая встреча европейских мореплавателей и маори заканчивалась в итоге кровопролитием. Залив Убийц еще раз подтвердил свое мрачное название, когда на его берегу погибли 25 французских моряков из экспедиции Н. Марион-Дюфресна (1714–1772). Они без всяких видимых причин были убиты туземцами. Пришлось сражаться с маори и знаменитому капитану Джеймсу Куку (1728–1779). Именно после его плаваний Новая Зеландия стала широко известна в мире.

Кук присоединил этот архипелаг к числу английских владений. Его колонизация началась в 1790-е годы. Первые поселенцы Новой Зеландии — китобои, лесорубы, сосланные преступники, авантюристы всей мастей — прибыли сюда, уже заранее зная, что им придется иметь дело с жестокими дикарями-каннибалами, так что маори были обречены с самого начала. Огнестрельное оружие и инфекционные болезни, к которым у аборигенов не было иммунитета, сделали свое дело: число туземцев быстро сократилось. Если во времена плаваний Кука на островах Новой Зеландии обитало не менее 250 тыс. аборигенов, то к 1854 году их число составляло уже 60 тыс. Одна лишь эпидемия гриппа унесла десятки тысяч жизней. Завезенные европейцами крысы нанесли непоправимый ущерб дикой природе Новой Зеландии; свиньи уничтожили плантации кумара — сладкого картофеля, основной сельскохозяйственной культуры маори. А после того, как европейские торговцы начали продавать аборигенам оружие и на островах вспыхнули ожесточенные межплеменные войны, на всей культуре маори можно было уверенно ставить крест. И вряд ли стоит удивляться, что маори до сих пор называют европейцев и вообще всех не-маори словом «пакеха» — «белая свинья»…

Для многих европейских путешественников встреча с маори закончилась весьма печально. Рисунок XIX в.

Надо, впрочем, заметить, что свиньями в этой истории в неменьшей степени были и сами маори, особенно их вожди — арики, стремившиеся любой ценой заполучить в руки огнестрельное оружие и свести счеты со своими соперниками из других племен. Например, один из вождей, Хонги Хика (ок. 1780–1828), который в 1820 году даже ездил в Англию и был принят королем Георгом IV, продал все полученные им подарки и на вырученные деньги купил в Сиднее целый арсенал, с помощью которого его воины истребили одно из соседних племен. Воистину, техника в руках дикаря — опасная вещь!

Эпоха «дикого» освоения Новой Зеландии завершилась в 1840 году подписанием так называемого Соглашения Вайтанги» — документа, заложившего основы современной Новой Зеландии. Составленное на двух языках, английском и маори, это соглашение положило конец распрям между белыми и аборигенами, между различными племенами маори и открыло туземцам путь к интеграции в единое сообщество новозеландцев.

Наступивший мир позволил ученым более пристально взглянуть на народ маори, заняться изучением его культуры и истории. И, разумеется, его происхождением…

Новая Зеландия, вероятно, была последним местом в мире, которое заселил человек. Легенды рассказывают, что около 950 года полинезийский мореплаватель Купе, ориентируясь по полетам птиц, звездам и цвету облаков, пришел на своём каноэ «Мата-хоу-руа» к берегам неведомой земли. Он назвал эту открытую им страну Аотеароа — Земля Длинного Белого Облака. Пожив здесь некоторое время, Купе вернулся на свою родину — легендарный остров Гавайки, сказав на прощанье: «Ка hoki nei аи, е коге аи е hoki anganui mai!» («Теперь я отбываю, и никогда не вернусь!»).

Купе рассказал о своем открытии сородичам и оставил им наставления, как найти Землю Длинного Белого Облака. Несколько столетий спустя, около 1350 года, полинезийцы с Гавайки отправились на Аотеароа. Они сели в семь океанских каноэ, способных преодолевать большие расстояния и нести не только людей, но и грузы, и после долгого плавания по бурному морю пришли к побережью Южного острова, который они назвали Те Вайпунаму. Впрочем, большинство из них впоследствии переселилось на Северный остров — Теика-о-Мауи. От этих пришельцев из Полинезии и произошел народ маори. Современные маори, как правило, знают свою генеалогию, и каждое племя («иве») ведет свое происхождение от конкретного предка, ступившего семь сот лет назад на побережье Аотеароа. Существует даже специальный термин «вака» (waka), дословно означающий «каноэ» и распространяющийся на группу родов, происходящих от первопоселенцев, прибывших на одном из семи каноэ.

В полной изоляции от внешнего мира маори прожили почти триста лет. Они занимались охотой, рыбной ловлей, собирательством. Главной целью охоты являлась гигантская бескрылая птица моа. Но население быстро увеличивалось, и вскоре ресурсы архипелага оказались исчерпанными. Птицы моа были полностью истреблены, главным предметом промысла стали ловля рыбы и сбор моллюсков. Важное место в рационе островитян занимал сладкий картофель — кумара, плантации которого к приходу европейцев занимали около 40 % территории островов. Но недостаток высокобелковой пищи ощущался все острее, и маори начали… поедать друг друга. На островах вспыхнули межплеменные войны. Деревни пришлось укреплять рвами и палисадами. На этом фоне прибытие первых европейцев воспринималось лишь как появление источника новой пищи…

Что было дальше, уже известно. Неизвестными остаются лишь те страницы истории Новой Зеландии, которые связаны с ранними европейскими плаваниями к этим островам, и с загадочным народом мориори, который будто бы населял Новую Зеландию до прихода сюда маори…

Сначала — о том, кто все-таки открыл Новую Зеландию. Споры по этому поводу вспыхнули с новой силой после того, как несколько лет назад в гавани Веллингтона был найден старинный испанский шлем. Позднее в западной части полуострова Поту была сделана еще одна неожиданная находка: ветер разметал песчаную дюну, и на поверхности оказались… скелеты двух испанских солдат в шлемах, нагрудных латах и с остатками кожаных ботинок на ногах. К сожалению, полицейские передали эти останки местному маорийскому вождю и их дальнейшая судьба неизвестна. Ещё имеются сведения, что туземцы племени Нгати-Ватуа поклоняются какому-то старинному стальному мечу, но этого меча, кажется, никто из «пакеха» не видел.

Эти странные находки говорят в пользу того, что испанские, а возможно, и португальские мореплаватели побывали в Новой Зеландии еще до Тасмана, скорее всего — в XVI столетии. На старых португальских картах в этой области Тихого океана действительно помещена какая-то земля. Может быть, слухи о Южном континенте — «Terra australis incognita» — были не так уж необоснованны? И что за таинственные «португальские карты» использовал в своем плавании капитан Кук? На этих картах нынешний пролив Кука между Северным и Южным островами Новой Зеландии был обозначен как «Португальский проход», а многие места на восточном побережье имели португальские названия… Между тем ни о каких ранних плаваниях португальцев и испанцев к берегам Новой Зеландии история вроде бы не знает!

Стоит сказать и о любопытном бронзовом колокольчике, найденном миссионером Коленсо на берегу Южного острова. Этот колокольчик эксперты определили как… тамильский, то есть происходящий с юга Индии!

А вот еще одна загадка: один из китайских императоров приказал сжечь свой флот, вернувшийся из далекого плавания с сообщением об открытии далеко на юге двух островов, населенных кровожадными дикарями. Такая строгая мера, по его мнению, должна была отбить у его подданных желание плавать к этим островам. Между тем некоторые специфически китайские растения как будто бы найдены на севере Новой Зеландии, а некоторые из северных маори имеют черты лица, напоминающие восточные…

Загадкой является и само происхождение названия «Новая Зеландия». Как мы помним, Тасман окрестил открытую им в 1642 году землю «Staten Landt» — «Земля штатов». Между тем имя «Nova Zeelandia» или «Nieuw Zeeland» впервые появляется на картах около 1645 года. Кто из мореплавателей в 1642–1645 годах успел ещё раз побывать у берегов архипелага и заново окрестить его?

В XVII–XVIII столетиях была известна и еще одна Новая Зеландия. В 1620 году капитан голландского судна «Дюфкен» Биллем Янез назвал именем «Nieu Zelandt» остров, открытый им неподалёку от побережья Новой Гвинеи. Это имя сохранялось на картах по крайней мере до 1792 года.

Как бы то ни было, голландцы, похоже, были не первыми из европейцев, кто побывал в Новой Зеландии. О судьбе первооткрывателей можно только догадываться. Вероятно, не зря маори сразу враждебно встретили европейцев — какой-то опыт общения с «пакеха» у них уже, возможно, к тому времени был. В то же время некоторые исследователи отмечают у современных маори восточного побережья португальские черты…

Но если даже испанцы и португальцы и посещали когда-то Новую Зеландию, то в любом случае не к ним относится определение «мориори». Так назывался загадочный народ, который предки маори встретили на островах архипелага.

Всё, что связано с мориори, сегодня представляет собой одну сплошную тайну. Ещё полвека назад новозеландских школьников учили, что мориори — это древний народ, живший в Новой Зеландии до прихода маори. Истреблённые новыми пришельцами, остатки мориори бежали на острова Чатем (800 км к юго-востоку от Новой Зеландии), где их потомки живут до сего дня. Сегодняшних новозеландских школьников учат тому, что никаких мориори никогда не существовало, что это идеологический миф, придуманный белыми расистами для того, чтобы оправдать своё собственное нехорошее поведение по отношению к маори.

Расизм конечно же подлежит осуждению, но и вранье, согласитесь, тоже не лучшая форма поведения. В чём причина такого внезапного пересмотра древней истории Новой Зеландии? К середине XX столетия маори вполне интегрировались в новозеландское общество, по-прежнему, однако, именуя своих белых братьев «пакеха». Многие маори сегодня являются депутатами парламента, крупными предпринимателями, уважаемыми людьми с высшим образованием, и постоянно напоминать этим людям о том, что еще недавно их дедушки ходили без штанов и «кушали человеков», выглядит не вполне корректно. В угоду этой пресловутой «политкорректности» в сегодняшней Новой Зеландии язык маори объявлен вторым государственным (хотя на нем мало кто говорит), у «пакеха» культивируется постоянное чувство вины перед маори, «страдающим от постколониальной травмы», деятельность англиканских и католических миссионеров всячески принижается (хотя именно миссионеры несколько смягчили нравы туземцев, научили их носить одежду и мыть руки перед едой), гипертрофированные формы приобретает «возрождение» культуры и традиционного образа жизни маори — т. н.з. «маоританга» — которое выглядит скорее как навязывание этой культуры всем не-маори. В русле этой политики переписываются и школьные учебники.

Воин-маори. Гравюра XVIII в.

Этот курс новозеландских властей вызывает резкие протесты у тех, кого в сегодняшней Новой Зеландии принято назвать консерваторами. Ранняя история страны также является предметом ожесточенных споров между «официальными» историографами и «консерваторами». К сожалению, обе стороны в пылу баталий часто пускаются на подлог и передергивание фактов, поэтому стороннему наблюдателю разобраться во всем этом очень непросто. Бесспорным, однако, является то, что в Новой Зеландии до прихода маори уже жили люди!

«Официальные» историки называют этих людей «охотники на моа». По их мнению, это были полинезийцы, однако, как и когда они попали на острова, неясно. Между плаванием Купе (950) и приходом маори (1350) лежат четыреста лет; может быть, «охотники на моа» попали в Новую Зеландию именно в этот период? По мнению самых крайних сторонников «официального» лагеря (к их числу в основном принадлежат новозеландские историки — маори по происхождению), «охотники на моа» были маори (т. н.з. «архаичные маори») и они приплыли на острова вместе с Купе.

Противники этих взглядов — «консерваторы» — убеждены, что истинные аборигены Новой Зеландии — маруиви, или мориори, — были люди иной расы, возможно — близкие к тасманийцам или аборигенам Австралии, но в любом случае не полинезийцы.

Разобраться во всем этом непросто, но мы попробуем. И начнем мы с вопроса: что нам вообще известно об этих таинственных мориори?

Предания маори говорят о некоем народе маруиви, жившем в Новой Зеландии и до прихода европейцев уже исчезнувшем. В конце XIX века один из первых новозеландских историков С. Перси Смит, основатель Полинезийского общества, обратил внимание на созвучие названий маруиви и мориори — так назывались жители островов Чатем — и предположил, что мориори представляют собой остаток древнего народа маруиви, вытесненного маори с Новой Зеландии. Эта точка зрения до недавнего времени доминировала в новозеландской историографии. Сегодняшние «официальные» историки утверждают, что мориори островов Чатем являются изолированной группой полинезийцев, тесно связанной с маори Новой Зеландии. Что касается народа маруиви, то это, вероятно, было одно из племён маори, уничтоженное в результате межплеменных войн ещё в XIV столетии или несколько позднее.

Острова Чатем, вероятно, были заселены между 1000 и 1200 годами и стали полностью изолированным после 1400 года. Сами мориори называют Южный остров Новой Зеландии именем «Гавайки» — так разные группы полинезийцев обычно обозначают место своего происхождения (например, для маори «Гавайки» обозначает скорее всего острова Кука или острова Общества). Однако нет никаких археологических данных, подтверждающих приход людей из Новой Зеландии на острова Чатем, и возможность заселения этих островов выходцами из какого-то другого места на востоке Полинезии не может быть полностью исключена. Антропологические данные свидетельствуют, что мориори — близкие родственники маори (сами маори это упорно отрицают), но имеют ряд отличительных особенностей, которые также могут указывать на колонизацию островов Чатем пришельцами не с Новой Зеландии, а из тропической Полинезии. Эти первые поселенцы, согласно устной традиции мориори, пришли на трех каноэ — «Ранги Хоуа», «Ранги Мата» и «Оропуке» — и возглавлял их вождь Те Аомарама. Свои острова мориори называют Рекоху — «Земля тумана». Эти очень мирные, в отличие от маори, люди жили на своих островах в полной изоляции вплоть до 1791 года, когда здесь появились первые европейские мореплаватели. Максимальное число мориори никогда не превышало двух тысяч человек.

Очень странно, но маори, жившие как минимум в восьмистах километрах от островов Чатем, испытывали какую-то непонятную ненависть к мориори. В 1835 году несколько маори, состоявшие в командах европейских китобойных судов, оказались на островах Чатем и со злобным удивлением обнаружили здесь мориори. Вернувшись в Новую Зеландию, они рассказали об этом соплеменникам. Вскоре огромная армада каноэ вышла в море. Маори захватили острова Чатем и начали поголовное истребление мориори. К 1870 году, когда последние маори под давлением англичан покинули острова, число аборигенов сократилось до ста человек. В чем состоял смысл этого геноцида, имевшего место, напомним, уже в ту пору, когда самим маори угрожала гибель? Иногда этот налет объясняют стремлением маори уйти от европейцев на новые земли, но острова Чатем к тому времени уже принадлежали европейцам, и бежать-то, вообще говоря, было некуда… Единственным объяснением может служить наличие некоей застарелой ненависти, которую маори питали к мориори. Но тогда следует предположить, что два этих народа уже когда-то встречались на перекрестках истории, и вероятно, не так уж неправы те ученые, которые говорят о том, что мориори были древними жителями Новой Зеландии, бежавшими от каннибалов-маори на острова Чатем.

Оружие маори — боевой топор с клинком из нефрита

Любопытно, что маори вплоть до прихода европейцев не нуждались в особом названии для своего народа, чтобы отличать его от иных народов, и это вроде бы говорит в пользу того, что им не приходилось на протяжении своей истории встречаться с какими-то другими людьми. Название «маори» или «тангата маори» означает «обычные люди». Однако в легендах маори упоминается загадочный народ «тангата венуа» (tangata whenua) — «люди земли». Их еще называют «те, кто были здесь сначала». Что означает этот странный термин? Может быть, «люди земли» занимались земледелием? Иногда понятие «люди земли» пытаются толковать как «люди, живущие в определённом месте», т. е. в определенной части Новой Зеландии. Интересно, что сегодняшние маори называют так своих соплеменников, переселившихся в города.

Термин «тангата венуа» не распространяется на так называемых архаичных маори — «охотников на моа», которые жили на архипелаге до прихода «классических» маори. Скорее всего, правы те, кто считает «охотников на моа» потомками мореплавателя Купе или кого-то из его спутников. В частности, предания маори рассказывают о некоем Тивакаваке, которого молва называет внуком легендарного Мауи — праотца всех полинезийцев. Тивакавака, по рассказам, был первым человеком, поселившимся на Новой Зеландии. Это произошло более тысячи лет назад. Он приплыл сюда на своем каноэ «Те Аратауваити» вместе с Купе и остался жить на островах после того, как Купе вернулся в Гавайки. Однако ни Купе, ни Тивакавака не встречались ни с какими «тангата венуа».

Семейство маори. Рисунок XVIII в.

Зато о «тангата венуа» рассказывает легенда о Тои и Ватонге. В XII веке, за полтора столетия до прихода на Новую Зеландию «классических» маори, молодой полинезиец Ватонга ушёл от берегов Гавайки в море, и внезапный шторм забросил его каноэ к берегам земли Аотеароа. Его дед Тои долго ждал возвращения внука и, отчаявшись, пустился в плавание на поиски Ватонги. Между тем Ватонга благополучно достиг Гавайки, но, не найдя деда, ушел искать его в море. Тои и его внук встретились у берегов Аотеароа, в заливе Вакатане (ныне залив Пленти). Они поселились на Аотеароа, женились на женщинах из народа «тангата венуа», и сегодня их потомками называют себя два маорийских племени — Нгати Ава и Те Ати Ава. Плавание Той и Ватонги имело место около 1150 года, таким образом, к моменту прихода маори в Новой Зеландии уже жило как минимум три разных племени — «тангата венуа», потомки Тивакаваки и потомки Той и Ватонги.

К сожалению, хронология этих событий может быть восстановлена только на основе очень ненадежных генеалогических данных, содержащихся в преданиях маори, путем подсчета поколений, сменившихся со дня того или иного события. Между тем некоторые родословия помещают Купе в XIV, а не в X столетие, тем самым сдвигая дату открытия им Новой Зеландии на четыре века вперед. То же происходит и с историей о Той и Ватонге: по разным сведениям, Той жил не то 29, не то 42 поколения тому назад. Это заставляет некоторых историков предполагать, что, может быть, было два разных Купе, живших в разное время, и два разных Той: одного звали Той Каи Ракау, и он был предком новозеландских аборигенов, а другой, Той Те Хуатаи, жил в Гавайки и побывал в Новой Зеландии только «проездом». Что касается прихода первых людей на архипелаг, то дата этого события колеблется между 750 и 950 годами.

Точно так же не вызывает доверия и «классический» рассказ о прибытии на землю Аотеароа семи каноэ с переселенцами, от которых якобы произошли маори. Сегодня многие исследователи склонны считать, что в действительности к берегам Аотеароа пришло только одно каноэ, имевшее не более тридцати человек на борту, причем половину их составляли женщины. В дальнейшем население Новой Зеландии увеличивалось ежегодно в среднем на 1 %, и к 1769 году составило число, которое называет капитан Кук — 250 тыс. человек.

Ряд учёных склонен полагать, что потомки пассажиров этого каноэ в итоге слились с народом «тангата венуа», которое в итоге оказалось поглощенным пришельцами. Не исключено, что название маруиви-мориори относилось к одному из племен «тангата венуа». Во всяком случае, предания о «тангата венуа» занимают важное место в фольклоре маорийских племён. Многие маори ведут свое родословие от этого народа, к историческим правам «тангата венуа» нередко аппелируют во время земельных споров.

Устные предания маори сохранили множество названий для людей, населявших Новую Зеландию до их прихода — «пату паи-арехе» (Patu pai-arehe), «туреху» (Turehu), «те ророа» (Те Roroa), «вайтаха» (Waitaha). Возможно, так назывались разные племена народа «тангата венуа». Сам термин «тангата венуа» в XIX столетии использовался маори для обозначения всех народов, живших на островах до их прихода.

Прибытие «классических» маори ознаменовало собой конец архаического периода и начало новой эры в истории Новой Зеландии. Считается, что именно эти пришельцы принесли с собой некоторые культурные новшества, в частности, сладкий картофель — кумара, а также ямс, таро, тыкву и другие распространенные в тропиках растения, а до этого «тангата венуа» и «охотники на моа» жили охотой и собирательством диких растений. Однако сегодня некоторые ученые высказывают мнение, что кумара выращивали на Новой Зеландии ещё до прихода «классических» маори.

Археологические свидетельства ясно указывают на то, что древнее население Новой Зеландии до прихода маори было сконцентрировано на Южном острове. Вспомним, что мориори островов Чатем называют своей родиной — «Гавайки» — именно этот остров! Большое количество поселений домао-рийских жителей располагалось преимущественно вдоль восточного побережья Южного острова и частично на западном побережье Северного острова. Зато ко времени прихода европейцев Южный остров населяло менее пяти процентов маори, все остальные жили на Северном острове. Хотя некоторые элементы культуры островитян были общие, имелись существенные региональные различия в изобразительном искусстве, ремеслах, языке, образе жизни. Это наводит на мысль об определенных этнических различиях между группами, составившими основу нынешнего народа маори. Например, люди племени Те Ваитаха, живущего на Южном острове, безапелляционно называют себя прямыми потомками древних «охотников на моа».

Полинезийская основа «классических» маори и древних «охотников на моа» не подлежит сомнению. В то же время высказываются версии в пользу того, что в формировании современных маори могли принимать участие меланезийцы. Но что более всего удивительно — среди древних обитателей Новой Зеландии, вероятно, были… белые люди вполне кавказоидного типа! Это утверждение выглядит на первый взгляд диким, но оно имеет в своей основе довольно любопытные факты…

У маори издавна существовал обычай мумификации отрезанных голов своих племенных вождей и некоторых наиболее уважаемых противников. Эти страшноватые «артефакты» («пакипаки») сегодня можно видеть во многих музеях мира. В 1998 году из Британского музея на Новую Зеландию вернулись одиннадцать таких высушенных голов, которые двести лет, еще в доколониальный период, назад воины-маори продали английским китобоям. Одна из этих голов принадлежала человеку явно европейского происхождения — белокожему, с рыжеватыми волосами и вполне европейскими чертами лица. Другая голова демонстрирует черты жителя Южной Португалии или даже Северной Африки, приближаясь своим типом к берберскому!

Отрезанные и высушенные человеческие головы — «пакипаки» — хранят антропологическую память о древнем населении Новой Зеландии

В легендах маори часто упоминаются белые люди со светлыми или рыжими волосами, которых островитяне называли «кири-пуверо» или «уру-кеу». На всей территории Новой Зеландии в разное время имели место находки скелетов странных людей с рыжими, каштановыми или белокурыми волосами. В частности, в начале 1900-х годов в пещере близ Даргавилла обнаружили скелеты двух женщин с белокурыми волосами длиной ниже колена. В 1965 году останки нескольких высоких мужчин с рыжими волосами были найдены в пещерном погребении неподалеку от Порт-Вайкато. Есть многочисленные упоминания и о других находках.

Само собой разумеется, что «официальные» новозеландские археологи и антропологи не стремятся на основе этих находок решительно пересматривать всю историю страны. Между тем «неофициальные» исследователи все громче говорят о былом существовании на островах домаорийской культуры, никак не связанной с Полинезией и напоминающей скорее древние культуры западного побережья Южной Америки, в частности Тиуанако!

Загадочные каменные сооружения, которые кто-то считает мегалитическими постройками, а кто-то — природными образованиями, действительно можно увидеть во многих местах Новой Зеландии. Одним из самых известных и впечатляющих памятников такого рода является «стена Кайманава», расположенная в 30 км от озера Таупо, в центре Северного острова. Она действительно выглядит как очень древняя, сложенная из больших каменных блоков, стена. По поводу ее происхождения высказываются три основные версии:

1. «Стена Кайманава» была построена приблизительно две тысячи лет назад первыми поселенцами Новой Зеландии, известными как вайтаха, которые впоследствии были истреблены маори.

2. Стена представляет собой остаток госпиталя, построенного 50 или чуть более лет тому назад.

3. Это просто естественное скальное образование.

Будущее изучение «стены Кайманава», несомненно, сведёт этот список к одному пункту. Однако факт, что на одном из участков стены растет буковое дерево, имеющее в обхвате 2,9 м, сильно снижает вероятность того, что её возраст составляет 50 или чуть более лет… Любопытно, что маори никогда никаких каменных сооружений не строили, за исключением маленьких каменных алтарей-жертвенников («туаху»).

Факты, свидетельствующие в пользу того, что Новая Зеландия уже была населена до прихода сюда народа маори, множатся с каждым годом. В начале 1990-х годов археолог из Окленда Дуг Суттон на основании многочисленных свидетельств древнего выжигания леса в хозяйственных целях и необъяснимой «эрозии» почвы пришел к выводу, что человеческая деятельность в Новой Зеландии началась 2000 лет назад. В конце 1996 года исследователь из Крайстчерча Ричард Холдавей нашел в пещере Такатака кости полинезийской крысы. Датировка по радиокарбону показала их возраст: 1200 лет. Но полинезийские крысы не могли попасть в Новую Зеландию без «помощи» людей! В 1997 году в дюнах близ Нортленда было найдено каменное изваяние женщины высотой 2,7 м — возможно, богини неизвестного народа, населявшего Новую Зеландию до прихода маори…

Одна из самых больших загадок Новой Зеландии связана с археологическими раскопками в лесу Вайпуа, ведущимися на протяжении последних тридцати лет. Что там нашли археологи — неизвестно, но факт остается фактом: в 1988 году правительство Новой Зеландии специальным постановлением… засекретило на 75 лет все результаты этих раскопок!

Это вызвало бурю негодования по всей стране. Законность наложенного запрета на публикацию археологической информации горячо обсуждалась в прессе, в парламенте, со всех концов страны в Национальный архив шли возмущенные письма. Правительство неуклюже оправдывалось и объясняло свою позицию «интересами политики». Однако факт остается фактом: документ, подписанный руководителем работ археологом Майклом Тейлором, содержит 14 страниц так называемого секретного текста и налагает ограничения на часть информации, связанную с полевыми отчетами об археологических раскопках в лесу Вайпуа в 1979–1988 годах, которая не может быть опубликована вплоть до 2063 года.

Что же за тайну обнаружили археологи в лесу Вайпуа? По свидетельству некоторых очевидцев, — это огромный, состоящий из более чем 2 тыс. построек домаорийский город, сложенный из камня, раскинувшийся на площади в 500 акров. Свидетели клянутся, что Нед Натан, глава новозеландского Археологического Консультативного комитета, ознакомившись с результатами радиокарбонного анализа, громко воскликнул: «Это же на пятьсот лет раньше, чем мы добрались сюда!» («That's 500 years before we got here!»). Кто «они»? Испанцы? Португальцы? Китайцы? Малайцы? Инки? Очевидно, мы узнаем это в 2063 году…

Загадочные сооружения в лесу Вайпуа

Итак, «официальная» история Новой Зеландии начинается с прибытия сюда полинезийцев-маори приблизительно в 1250–1350 гг. «Неофициальная» уходит по крайней мере на 300–500 лет назад. Что же это было за «домаорийское» население, сомневаться в существовании которого нет никаких серьезных оснований?

Ясно, что аборигены Новой Зеландии вряд ли были родственны тасманийцам и аборигенам Австралии. Новая Зеландия находилась в полной изоляции на протяжении последних 80 млн. лет, начиная с разделения древнего континента Гондвана. Люди пришли в Австралию и на Тасманию гораздо позже, и они никогда не были мореплавателями. Заселить же Новую Зеландию могли только мореходы. Поэтому ее первопоселенцев следует искать скорее всего среди тех мореплавателей, которые в начале нашей эры из области Юго-Восточной Азии принялись осваивать бескрайние просторы Тихого океана.

В предыдущих главах мы уже говорили о том, что череп человека из Кенневика оказался чрезвычайно близок айнам и… некоторым группам полинезийского населения юга Тихого океана, прежде всего мориори и части жителей острова Пасхи. В этом, на наш взгляд, и следует искать разгадку тайны новозеландских «кавказоидов». Как и в случае с «белыми индейцами», здесь мы скорее всего имеем дело с той близкой к айнам группой светлокожих людей, которая распространялась из района Японских островов и Юго-Восточной Азии в Америку и Полинезию. …Это были члены того удивительного племени «морских кочевников» — «оранг малайу» («бродячие люди»), которое распространилось на невероятно огромной территории. Последняя доходит на юге до Новой Зеландии, на севере — до Гавайских островов, на востоке — по крайней мере до острова Пасхи, а то и до Южной Америки, а на западе — до Мадагаскара и до побережья Африки. Все эти дальние плавания и географические открытия произошли в историческое время, но не нашли отражения в истории».[66]

Генетические признаки этого народа все еще можно заметить у современных маори — некоторые из них имеют рыжие или светлые волосы, несколько более светлую кожу и голубые глаза. Иногда говорят, что это результат связей туземцев с европейцами, но сами маори хорошо знают об этой генетической черте, которая присутствовала в их народе задолго до прихода европейцев. Впрочем, окончательно загадки Новой Зеландии удастся разрешить лишь тогда, когда наука наконец перестанет обслуживать интересы политики. Если это, конечно, когда-нибудь произойдёт…

1. Алексеев В.П. География человеческих рас. М.,1974.

2. Богораз-Тан В.Г. Распространение культуры на земле. М, 1928.

3. Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. М. 1973.

4. Вавилов Н.И. Мировые очаги (центры происхождения) важнейших культурных растений. — Избранные труды. М.-Л., 1960.

5. Галич М. История доколумбовых цивилизаций. М., 1990.

6. Гуляев В. И. Доколумбовы плавания в Америку: мифы и реальность. М., 1991.

7. Древние цивилизации. Под общей ред. Г.М. Бонгард-Левина. М., 1989.

8. Дридзо А.Д. Гараманты (к вопросу о реконструкции истории и культуры). — Страны и народы Востока. Вып. 8., М., 1969.

9. Елинек Я. Большой иллюстрированный атлас первобытного человека. Прага, 1983.

10. Ингстад X. По следам Лейва Счастливого. Л. 1969.

11. Ланге, Пауль Вернер. Горизонты Южного моря. История морских открытий в Океании. М., 1987.

12. Капо-Рей Р Французская Сахара. М, 1958.

13. Лот А. В поисках фресок Тассилин-Аджера. Л., 1973.

14. Монгайт А.Л. Археология Западной Европы. Бронзовый и железный века. М., 1974.

15. Жюльен А. История Северной Африки. М., 1961.

16. Кобищанов Ю.М. На заре цивилизации. М., 1981.

17. Любищев А.А. Проблемы формы систематики эволюции организмов. М., 1982.

18. Маке Ж. Цивилизации Африки южнее Сахары. М. 1974.

19. Поплинский Ю.К. Из истории этнокультурных контактов Африки и Эгейского мира. М., 1978.

20. ХеннигР Неведомые земли. ТТЛ— 4. М., 1961–1963.

21. Abbie A. A The homogeneity of Australian Aborigines. Archaeology and Physical Anthropology in Oceania, 1968, 3: 221–231.

22. Albright, W.F. The Archaeology of Palestine. Cambridge: Harrnondsworth, 1991.

23. Anderson, James M. Ancient Languages of the Hispanic Peninsula. Lanham, MD: University Press of America, 1988.

24. Anibas, Antonio. The Iberians. New York: Frederick A. Praeger, 1963.

25. Bailey, Jim. Sailing to Paradise. New York: Simon and Schuster, 1994.

26. Barnard, A. Hunters and Herders of Southern Africa, Cambridge University Press, 1992.

27. Bellwood P. Prehistory of the Indo-Malaysian Archipelago. London: Academic Press, 1985.

28. Birdsell J. B. Preliminary data on the trihybrid origin of the Australian Aborigines. Archaeology and Physical Anthropology in Oceania. 1967, 2:100–155.

29. Bordes, Francois. The Old Stone Age. McGraw-Hill Book Co., New York, 1968.

30. Bowdler S. Hunter Hill, Hunter Island. Terra Australis. Canberra: Department of Prehistory, Australian National University, 1984.

31. Brett, Michael and Fentress, Elizabeth. The Berbers. Oxford: Blackwell, 1996.

32. Briggs, L. Cabot. The Stone Age Races of Northwest Africa. — Bulletin of the American School of Prehistoric Research, No. 18, Cambridge, 1955.

33. Bynon, James, and Bynon, Theodora eds., Hamito-Semitica. The Hague: Mouton, 1975.

34. Camps, Gabriel. Les Civilisations prehistoriques de l'Afrique du Nord et du Sahara. Paris, 1974.

35. Castro, Maria Cruz Fernandez. Iberia in Prehistory. Oxford: Blackwell, 1995.

36. Cavalli-Sforza, L. Luca. The History and Geography of Human Genes. Princeton, 1994.

37. Charroux, Robert. One Hundred Thousand Years of Man's Unknown History. Berkley Publ. Corp. 1970.

38. Childe, V. Gordon. The Dawn of European Civilization. New York: Alfred A. Knopf, 1958.

39. Clark, J. Desmond. The Prehistory of Africa. London: Thames & Hudson, 1970.

40. Clark, J.G.D. The Mesolithic Settlement of Northern Europe. New York: Greenwood Press, 1970.

41. Clark, W. LeGros. History of the Primates. Phoenix Books, Univer. of Chicago, 1957.

42. Cole, Sonia. The Prehistory of East Africa. New York: Macmillan, 1963.

43. Collins, Henry В. Vanished Mystery Men of Hudson Bay. National Geographic Magazine, Vol. CX, No. 5, November 1956.

44. Coon, Carleton S. The living races of man. New York, Knopf, 1965.

45. Coon, Carleton S. The Origin of Races. New York: Knopf. 1962.

46. Coon, Carieton S. The Races of Europe. New York: Macmillan, 1939.

47. Cunlifife, Barry, ed. The Oxford Illustrated Prehistory of Europe. Oxford: 1994.

48. David Lack. Evolutionary Theory and Christian Belief. Methuen, Lond., 1957.

49. Davidson Janet. The Prehistory of New Zealand. Longman Paul, Auckland, 1987.

50. Denton, Michael. Evolution: A Theory in Crisis. Adler & Adler, Bethesda, MA, 1985.

51. Dewar, Douglas, Devis, L. Merson and Haldane, J.B.S. Is Evolution A Myth? London: CA Walls and Co., 1948.

52. Diringer, David. The Alphabet, 2 vol. New York: Funk & Wagnalls, 1968.

53. Dumond, Donald. The Archaeology of Alaska and the Peopling of America. Science, No.209, August 29, 1980.

54. Ehret, Christopher. Reconstructing Proto-Afroasiatic (Proto-Afrasian). Berkeley: University of California Press, 1995.

55. Enciclopedia Linguistica Hispanica. Madrid: Consejo superior de investigaciones cientificas, 1960.

56. Fage, J. L., and Roland O. eds. The Cambridge History of Africa. Cambridge: 1982.

57. Fingerhut, Eugene R. Explorers of Pre-Columbian America? Claremont, CA: Regina Books, 1994.

58. Fix, William. The Bone Peddlers: Selling Evolution. Macmillan Publishing Co. New York, 1984.

59. Fladmark, Knut. Routes: Alternate Migration Corridors for Early Man in North America. American Antiquity, January 1979.

60. Forde-Johnston, J.L. Neolithic Cultures of North Africa. Liverpool, 1959.

61. Gibson, A.M. The Kickapoos. Norman, OK: 1963.

62. Gimbutas, Maria. Bronze Age Cultures in Central and Eastern Europe. Paris: Mouton & Co., 1965.

63. Glyn, Daniel The Megalith Builders of Western Europe. New York: Praeger, 1959.

64. Gordon, Cyrus H. Before Columbus. New York: Crown Publishers, 1971.

65. Greely, A.W. «Stefansson's Blond Eskimos». — National Geographic Magazine, Vol. XXIII, No. 12 December 1912.

66. Hadingham, Evan. Secrets of the Ice Age. Walker and Company, New York, 1979.

67. Hardy Alister. The Living Stream, Collins, London, 1965.

68. Harrison, Richard J. The Beaker Folk. London: Thames and Hudson, 1980.

69. Herskovits, Melville. Man and His Worics, Knopf, N.Y., 1950, p. 97.

70. Holloway, Ross. Italy and the Aegean 3000—700 ВС. Louvain, 1981.

71. Howells, William. Mankind So Far, Doubleday. New York: Doran, 1945.

72. Kennedy N. Brent. The Melungeons: The Resurrection of a Proud People. Mercer University Press, Macon, GA, USA, 1997

73. Klotz, John. Genes, Genesis, and Evolution, Concordia Publ., St. Louis, Mo. 1955.

74. Kurlansky Mark. The Basque History of the World. Penguin Books, New York, 2001.

75. Lee, Thomas, E. The Norse presence in Arctic Ungava — American Scandinavian Review, Vol. 61, № 3,1973.

76. Lefkowitz, Mary. Not Out of Africa. Basic Books, 1996.

77. Lieberman Philip. Eve Spoke: Human Language and Human Evolution. W W Norton, 1998.

78. MacKie, Euan. The Megalith Builders. Oxford: Phaidon, 1977

79. Markotic, Vladimir, ed. Ancient Europe and the Mediterranean. Warminster: 1977.

80. Marshack, Alexander. The Roots of Civilization. McGraw-Hill Book Co., New York, 1972.

81. Mclntosh, Andy. Genesis for today. Epsom: Day One, 1996.

82. Mellars P. and Stringer C, eds.: The Human Revolution: Behavioural and Biological Perspectives on the Origins of Modern Humans. Princeton: Princeton University Press, 1989.

83. Mercer, John. The Canary Islanders. London: Rex Collings, 1980.

84. Mokhtar, G., ed. General History of Africa. UNESCO, 1981.

85. Mowat, Farley. The FarFarers. Seal Books, Toronto 1999.

86. Nyland Edo. Linguistic archaeology: an introduction. Victoria, B.C.: TrafTord, 2001.

87. Obermaier, Hugo. Fossil Man in Spain. New Haven: Yale University Press, 1925.

88. Owen, Francis. The Germanic People: Their Origin, Expansion, and Culture. New Haven: College & University Press, 1966.

89. Phillipson, D.W. The Later Prehistory of Eastern and Southern Africa. London: Heinemann, 1977.

90. Рокоту, Julius. The Рге-Celtic Inhabitants of Ireland. — in Celtica, vol. 5, 1960.

91. Polome, Edgar С The Non-Indo-European Component of the Germanic Lexicon. — in O-o-pe-ro-si: Festschrift fur Ernst Risch. Berlin: Walter de Gruyter, 1986.

92. Riley, Carroll L., et al., eds. Man Across the Sea: Problems of Pre-Columbian Contacts. Austin: University of Texas Press, 1971.

93. Romer, Alfred. Man and the Vertebrates. University Chicago Press, 1948.

94. Ruiz, Arturo and Molinos, Manuel. Archeology of the Iberians. Cambridge: Cambridge University Press, 1993.

95. Sahara: 10,000 Jahre zwischen Weide und Wuste. Koln: Museen der Stadt Koln, 1978.

96. Sawyer Robert J.. Hominids. Tor Books, 2002.

97. Scardigli, Piergiuseppe. Der Weg zur deutschen Sprache. Bern: Peter Lang, 1994.

98. Schlederman, Peter. Eskimo and Viking Finds in the High Arctic. — National Geographic Magazine, Vol. 159, No. 5, May 1981.

99. Seigi G. Africa: Anthropologia della stirpe Camitica. Turin, 1897.

100. Shute, Evan. Flaws in the Theory of Evolution, Temside Press, London (Can.), 1961.

101. Skomal, Susan N., et al., eds., Proto-Indo-European: The Archaeology of a Linguistic Problem. Washington, D.C.: Institute for the Study of Man, 1987.

102. Spencer F., eds. History of Physical Anthropology: An Encyclopedia. 2 vol. New York: Garland Publishing, 1997.

103. Surburg, Raymond. Darwin, Evolution and Creation, St. Louis, Concordia Pub. House, 1959.

104. Taylor, Griffith. Environment, Race and Migration, University of Toronto, 1945.

105. Tovar, Antonio. The Ancient Languages of Spain and Portugal. New York: S.F. Vanni, 1961.

106. Trump, D.H. The Prehistory of the Mediterranean. New Haven: Yale, 1980.

107. van der Post Laurens. The Lost World of the Kalahari. Harvest Books, 1977

108. Willcox, A.R. The Rock Art of Africa. New York: Holmes & Meier, 1984.

109. Willey, Gordon, ed. Pre-Columbian Archaeology: Readings From Scientific American. W. H. Freeman, 1980.

110. Williams, Stephen. Fantastic Archaeology: The Wild Side of North American Prehistory. University of Pennsylvania Press, 1991.

Примечания:

1

Сб. «Древние цивилизации». Под общей ред. Г. М. Бонгард-Левина. М, 1989, стр. 14.

2

William Fix, The Bone Peddlers: Selling Evolution. Macmillan Publishing Co., New York, 1984.

3

Howells, William. Mankind So Far, Doubleday. Doran, New York, 1945.

4

Field, Henry. The Cradle of Homo Sapiens — American Journal Archeology, Oct.-Dec, 1932, p. 427.

5

Goldschmidt, Ralph В. Evolution As Viewed by One Geneticist American Scientist, 40, Jan. 1952.

6

Childe, Vere Gordon. Man Makes Himself. Thinker's Library, Watts, London, 1948, p. 99.

7

Clark, W. LeGros. History of the Primates. Phoenix Books, University of Chicago, 1957, pp. 163–164.

8

Linton, Ralph. The Study of Man, Appleton Century, N.Y., 1936, p. 26.

9

Field, Henry. The Iranian Plateau Race — «Asia», April, 1940, p. 217.

10

Romer, Alfred. Man and the Vertebrates. University Chicago Press, 1948.

11

Howells, William. Mankind So Far, Doubleday. Doran, New York, 1945.

12

Mokhtar G., ed. General History of Africa. Vol. II: Ancient Civilizations of Africa. UNESCO, 1981.

13

Ю.М. Кобищанов. Назаре цивилизации. М., 1981.

14

Cavalli-Sforza L. Luca, The History and Geography of Human Genes. Princeton, 1994, p. 104.

15

Cavalli-Sforza L. Luca, The History and Geography of Human Genes. Princeton, 1994, p. 221.

16

Hart, David Montgomery. The Aith Waryaghar of the Moroccan Rif. University of Arizona Press, 1976.

17

К. W. von Humboldt. «Ober die cantabrische oder baskische Sprache» — Adelung, Mithridates iv. (1817); он же. Untersuchungen und die Urbewohner Hispaniens vermittelst der baskischen Sprache (Berlin, 1821).

18

Diringer David. The Alphabet, 2 vol. New York, 1968.

19

Obermaier H. Fossil Man in Spain. New Haven: Yale University Press, 1925.

20

Owen Francis. The Germanic People: Their Origin, Expansion, and Culture. New Haven: College& Univeaity Press, 1966.

21

Clark J.G.D. The Mesolithic Settlement of Northern Europe. New York: Greenwood Press, 1970.

22

Markey T.L., and John A.C. Greppin, eds. When Worlds Collide: The Indo-Europeans and the Pre-1 ndo-Europeans. Ann Arbor: Karoma Publishers, 1990.

23

Polome Edgar С. «The Non-Indo-European Component of the Germanic Lexicon» — Festschrift fur Ernst Risch. Berlin, 1986; он же «Germanic, Northwest Indo-European and Pre-Indo-European Substrates» — Rosina Lippi-Green, ed. Recent Developments in Germanic Linguistics. Amsterdam, 1992.

24

Рокоту Julius. «The Pre-Celtic Inhabitants of Ireland» — Celtica, vol. 5.

25

Cavalli-Sforza L. Luca. The History and Geography of Human Genes. Princeton, 1994.

26

Ю. М. Кобишанов. Назаре цивилизации. М., 1981.

27

MacKie Euan. The Megalith Builders. Oxford, 1977.

28

Adams G.B. «Hamito-Semitic and the Pre-Celtic Substratum in Ireland and Britain» — in Bynon, James, and Theodora, eds. Hamito-Semitica. The Hague: Mouton, 1975.

29

Daniel Glyn. The Megalith Builders of Western Europe. New York, 1959.

30

A. Schulten. Tartessos, первое издание — Hamburg, 1922; позже многократно переиздавалось.

31

Р. Хенниг. Неведомые земли. Т. I, M., 1961, с. 75.

32

Forde-Johnston, J.L. Neolithic Cultures of North Africa. Liverpool, 1959.

33

P. Хенниг. Неведомые земли. Т. I, М., 1962, с. 75.

34

Термином «гипогей» обычно описывают любое подземное сооружение, высеченное в скале.

35

— г)

36

The Oxford History of Ancient Egypt. Edited by Ian Shaw. Oxford, University Press, 2000.

37

Ross Holloway. Italy and the Aegean 3000 — 700 ВС. Louvain, 1981.

38

Ю. М. Кобищанов. Назаре цивилизации. М., 1981.

39

Ю. К. Поплинский. Из истории этнокультурных контактов Африки и Эгейского мира. Москва, 1978.

40

Р. Хенниг. Неведомые земли. Т. 3, М, 1962, с. 165.

41

Kennedy, Robert A. A Transatlantic Stimulus Hypothesis for Mesoamerica and the Caribbean — in Carroll L. Riley et al., eds. Man Across the Sea: Problems of Pre-Columbian Contacts. Austin: University of Texas Press, 1971.

42

Stefansson V. My life with the Eskimos. New York, 1913.

43

Р. Хенниг. Неведомые земли, т. III, М., 1962, с. 420.

44

Р. Хенниг. Неведомые земли, т. III, M., 1962, с. 314.

45

канадскими

46

Hovgard W. The Norsemen in Greenland. — «Geographical Review», 1925, v. 15.

47

Peter Bakker. The Language of the Coast Tribes is Half Basque. — Anthropological Linguistics, fall 1989 issue.

48

Mark Kurlansky. The Basque History of the World. New York, 2001.

49

Р. Хенниг. Неведомые земли. М., 1963, т. IV, с. 414.

50

Р. Хенниг. Неведомые земли. М., 1961, т. I, с. 298–299.

51

Руфий Фест Авиен. Морские берега, 88 — 134 — «Вестник древней истории», 1939, № 2.

52

Nyland Edo. Linguistic archaeology: an introduction. Victoria, B.C.:Trafford, 2001.

53

М. Галич. История доколумбовых цивилизаций. М., 1990, с. 41–42.

54

В ходе всесоюзной переписи населения 1989 года в Сахалинской области лишь одна женщина в графе «национальность» написала «айну».

55

Интересно, что то же самое говорят про себя японцы. Японский хронист писал в 712 году: «Когда наши высокие предки спустились на корабле с неба, на этом острове (Хонсю — Авт.) они застали несколько диких народов, среди которых самыми дикими были айны».

56

Nyland Edo. Linguistic archaeology: an introduction. Victoria, B.C.:Trafford, 2001.

57

В.И. Гуляев. Доколумбовы плавания в Америку: мифы и Реальность. М., 1991.

58

В.И. Гуляев. Доколумбовы плавания в Америку: мифы и реальность. М., 1991.

59

Должностное лицо — представитель центрального правительства, наместник.

60

т. е. Атлантического океана.

61

Как следует из рассказа султана, в плавание ушел его предшественник. Но предшественник султана Мусы султан Абу Бакари никуда не уплывал, хотя правил очень короткое время. А вот о его предшественнике, султане Мамаду, действительно ничего не известно, так что, скорее всего, именно он ушел в загадочное плавание по «морю ал-Мухит».

62

Западной Африки

63

В. Гуляев. Доколумбовы плавания в Америку: мифы и реальность. М., 1991.

64

В.И. Гуляев. Доколумбовы плавания в Америку: мифы и реальность. М., 1991.

65

Голландских

66

Р. Хенниг. Неведомые земли. Т. II, М, 1961, с.382.