Правителям государств принято давать прозвища – иногда обидные, иногда похвальные, иногда отражающие их характер. В Западной Европе, например, были Вильгельм Завоеватель, Ричард Львиное Сердце, Иоанн Безземельный и так далее. И только в России царям давали имена, отражающие их отношения с людьми. Иван IV был Грозным, царевну Софью называли Премудрой, Александра I – Благословенным. Николай I получил прозвание Незабвенного. Он правил Россией 30 лет и оставил многочисленное потомство, которое подтвердило этот титул: то, что они вытворяли в личной жизни, действительно было незабываемым.

Не «солдатик» из сказки Андерсена, а настоящий, из плоти и крови солдат. Либеральные дореволюционные и советские историки называли его солдафоном, что звучит грубовато, но суть уловлена точно – он был солдатом Великой Империи, называемой Россия. Солдатом исполнительным, пунктуальным, не лишенным рыцарства по отношению к дамам. Солдат – имя нарицательное, каждый военнослужащий от рядового до генерала является солдатом. Император – в том числе. Как правило, у каждого солдата есть свои сердечные тайны. Были они и у Николая I.

Николай Павлович родился в последний год жизни своей царственной бабки Екатерины II – в 1796-м. Увидев внука, Екатерина так описала свои впечатления: «Длиной два фута (60 см), с руками не меньше, чем у меня, с громким низким голосом: я никогда не видела подобного рыцаря. Если он и дальше будет расти, его братья будут казаться карликами по сравнению с этим колоссом. Мне кажется, что у него судьба повелителя, хотя у него два старших брата». Два старших брата – это Александр и Константин. Прозорливая императрица угадала – он не только стал самодержцем, но и оставался рыцарем до конца своих дней.

Екатерина II не отобрала у родителей (Павла Петровича и Марии Федоровны) их сына для воспитания по собственному усмотрению – не успела, и он остался на попечении своих родных мамы и папы. Надо сказать, что Николай являлся любимчиком своей матери, Марии Федоровны, которая, как мы уже писали в главе о Павле I, родила его от гофкурьера Бабкина. Это его Павел называл «гофкурьерским ублюдком».

Впрочем, своему сыну родители уделяли мало внимания. Тогдашняя система воспитания была другой. Вот и Николая воспитывали баронесса Шарлотта фон Ливен и гувернантка шотландского происхождения Евгения Лайон. Исходя из древних шотландских традиций она и привила маленькому Коле понятия о рыцарской доблести, чести, долге и верности своему слову. Этим принципам он остался верен на всю жизнь. Николай в детстве сформировался как цельная и волевая натура, правда, несколько прямолинейная.

В детстве Николай очень любил военные игрушки – шпаги, каски и деревянные ружья, а в три года от роду впервые надел военный мундир. Буквально с детских лет он пристрастился к военному делу, и из него действительно получился отличный служака. В 1817 году он возглавил инженерные войска российской армии. Здесь-то и проявилась его педантичность, дисциплинированность и любовь к порядку. Двадцатилетнего Николая описывали тогда так: «Он не походил еще на ту величественную, могучую, статную личность, которая теперь представляется всякому при имени императора Николая I. Он очень худощав и оттого казался еще выше… Осанка и манеры великого князя были свободны, но без малейшей кокетливости или желания нравиться, даже натуральная веселость его, смех как-то не гармонировали со строго классическими, прекрасными чертами его лица». С годами облик Николая изменился. Он поражал своей высокой, статной фигурой (1 м 90 см), величественной манерой держаться, классической, несколько холодной красотой правильных черт лица. «Его взгляд был холоден и казался оловянным», – писал А. И. Герцен. Таков был облик стойкого оловянного солдата Империи.

Во время Отечественной войны 1812 года великий князь Николай рвался на фронт, но лишь в 1814 году он оказался в войсках. По дороге в разгромленную Францию он повстречался со своей будущей женой. Но сначала немного истории. 1805 год. Наполеон уже завоевал пол-Европы. Между Россией и Францией оставалась одна Пруссия. Александру I нужно было во что бы то ни стало перетянуть прусского короля на свою сторону. Это удалось. И вот в 1805 году Фридрих-Вильгельм III и Александр I клянутся на могиле Фридриха Великого выступить вместе против Наполеона и договариваются «дружить домами». Это желание и стало определяющим в судьбе Николая I.

В 1814 году братья Николай и Михаил под именем графов Романовых по пути в штаб русской армии посетили Берлин. На следующий день они нанесли визит королю Пруссии, и здесь Николай Павлович впервые увидел принцессу Шарлотту, старшую дочь Фридриха-Вильгельма III. Красивый и стройный юноша понравился Шарлотте, которая также произвела на него приятное впечатление. Пообщавшись с Николаем, прусский король тоже увидел в нем будущего жениха своей дочери. Сама Шарлотта-Фредерика-Луиза-Вильгемина пока оставалась в неведении. Однако из-за продолжающихся военных действий матримониальные планы пришлось отложить. Кроме того, Николай был еще молод, и невеста только отпраздновала свое 16-летие. Поэтому, наученная горьким опытом неудавшихся ранних браков сыновей Александра и Константина, их мать – Мария Федоровна – решила отложить женитьбу Николая до его совершеннолетия (совершеннолетними тогда считались парни, которым стукнул 21 год). Забегая вперед, скажем, что возможно, во многом благодаря такой осторожности матери этот брак оказался счастливым.

Перед отъездом прусского короля на Венский конгресс в 1814 году Шарлотте сказали о намерении отца выдать ее за Николая. Она ничего не возразила, но в письмах к брату сообщала, что Николай пришелся ей по сердцу. Сам же великий князь, будучи в Париже с армией, восторженно отзывался о Шарлотте и признавался Александру I в своей любви к ней. Оба правителя – русский царь и прусский король – были рады обоюдному чувству Николая и Шарлотты. Однако до поры все это держалось в тайне. Прошел еще год войны, и вот после разгрома Наполеона под Ватерлоо Александр I с братьями Николаем и Михаилом возвращаются в Россию через Берлин. Был банкет по случаю победы, на котором оба монарха и провозгласили тост за нареченных жениха и невесту. Однако свадьба состоялась только через два года. Все это время жених и невеста переписывались между собой. Кстати, Николай I хранил эти письма всю жизнь. Когда случился страшный пожар 1837 года в Зимнем дворце, и солдаты пытались спасти его от огня, Николай сказал: «Оставьте, пусть все сгорит, достаньте мне только из моего кабинета портфель с письмами, которые жена писала мне, бывши моей невестою».

А пока великий князь Николай продолжал свое образование, посещая разные страны. Будучи в Англии он поразил всех тем, что за обедом пил только воду. Еще больше Николай Павлович удивил англичан своей буквально спартанской неприхотливостью: вечером его слуги внесли в приготовленную для него спальню с роскошной кроватью набитый сеном мешок, заменявший ему постель. «Англичанам это показалось аффектацией», – писал свидетель этого события. «Аффектация» по-латыни значит «преувеличенное, подчеркнутое выражение какого-либо чувства, настроения», в данном случае британцы считали, что он так рисуется перед ними, чтобы произвести эффект – как в театре. Выпендривается, грубо говоря. Но он был чужд этому – даже умер на простой солдатской койке, укрытый шинелью. Изнеженным сынам Альбиона было невдомек, что раз Николай Павлович выбрал военную стезю, то он взял себе за правило «стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы» – например, спать как солдаты – на мешке с сеном. Это еще одно подтверждение тому, что Николай Павлович был действительно «стойким оловянным солдатом».

В это время в Петербурге готовились к встрече его невесты. Александр I хотел, чтобы бракосочетание младшего брата Николая (разница между братьями была 18 лет) прошло в самой торжественной обстановке. Императрица-мать Мария Федоровна с не меньшей заботой готовилась к свадьбе Николая. Она знала, что ее будущая невестка с детства имела страсть к нарядам и любила веселиться. Когда принцесса вошла в приготовленный для нее кабинет, обитый розовым атласом, то воскликнула: «Я всегда мечтала о розовом кабинете!» И так было всегда – отныне ее всю жизнь окружали роскошь, красота и разные изящные вещи. Сохранились записки Шарлотты. Историки думали, что там окажутся какие-то мысли, события, характеристики людей и так далее, но их ждало горькое разочарование. Дневники оказались заполненными описанием нарядов, развлечений, малозначительных подробностей придворной жизни, сплетен и пересудов. Это не значит, что она была ограниченным человеком – просто ее внутренний мир был далек от реальной жизни, которая протекала за стенами дворца. Она не интересовалась политикой; она любила Николая Павловича и в этом видела свое предназначение.

Шарлотта Прусская выехала из Берлина в мае 1817 года. На русской границе в Мемеле у пограничного шлагбаума ее встречал жених с обнаженной шпагой. Так начался ее жизненный путь в России. В июне жених и невеста торжественно въехали в Петербург, и через несколько дней состоялся ее переход в православие. Теперь она стала называться великой княгиней Александрой Федоровной. Их обручение состоялось в день рождения Николая Павловича, которому исполнился 21 год, а свадьба – в день ее рождения (19 лет). Как романтично! Для житья новобрачным отвели Аничков дворец. Невеста получила богатые подарки – жемчуга и бриллианты. Интересно, что она, дочь короля, бриллиантов доселе не видела! Вот что писала она: «…Все это занимало меня, так как я не носила ни одного бриллианта в Берлине, где отец воспитал нас с редкой простотой…» Да не в воспитании было дело, а в том, что прусский король был нищ, как церковная мышь!

Уже в августе Александра Федоровна забеременела. Однако перед тем как продолжить, позволим себе небольшое отступление. До конца XVIII века любовь, как правило, была личным делом семейной пары, и во многом это было дело случая. В XIX веке в Европе женились исходя из политических мотивов или по расчету. Особенно это было распространено среди буржуазии и дворянства. Как известно, на Руси царь – первый дворянин, и поэтому это правило распространялось и на него. Если хотите, то мода была такая. Вступающие в брак мужчины и женщины открыто объявляли, что они друг друга не любят, но намерены со временем достичь полного согласия, гармонии и душевной близости. Любовь между супругами теперь становилась лотерейным билетом, по которому можно было выиграть, а можно… Нет, вы не угадали – не проиграть, а потрудиться для достижения хорошего результата. Для этого нужно было искать пути духовного взаимопонимания и самовоспитания. Чтобы добиться этого, супруги читали друг другу «умные» книги, совместно изучали историю, совершали познавательные поездки за границу, занимались живописью, создавали литературные и художественные салоны. В письмах той поры муж к жене обычно обращался «Друг мой!» В общем, русская поговорка «Стерпится – слюбится» здесь не подходила. Теперь не терпеть надо было, а работать над собой и своими отношениями. Брак как работа – это было ново, и многие вельможи этому принципу следовали, не исключая и царей. Вот только не у всех это получалось… А Николай Павлович с Александрой Федоровной вытянули счастливый билет – они искренне любили друг друга, правда, первый делал это весьма своеобразно. Он обожал свою жену и одновременно наслаждался любовью других женщин. К чести Александры Федоровны, следует сказать: она ему не изменила ни разу. Даже намека не было.

Но об этом потом, а пока молодожены наслаждались семейной жизнью. В 1818 году у них родился сын, названный Александром – будущий император Александр I. Потом пошли еще детки – Мария, Ольга, Александра, Константин, Николай и Михаил. Из десяти беременностей у Александры Федоровны семь закончились благополучно. Она была так же плодовита, как ее свекровь: у той было девять детей. Примечательно, что Николай Павлович назвал своих сыновей в том же порядке, что и отец.

С рождения Александра прошло 17 лет. В 1825 году внезапно умер император Александр I – старший брат Николая. Правителем России должен был стать Константин, но еще в 1823 году он отказался от трона. Николаю Павловичу ничего не оставалось делать, как принять власть. И тут декабристы вывели свои войска на Сенатскую площадь. Это была серьезная угроза – в планах заговорщиков было уничтожение царской династии. Николай Павлович сказал Александре Федоровне: «Неизвестно, что ожидает нас. Обещай мне проявить мужество и, если придется умереть – умереть с честью». Та обещала. После подавления бунта Николай жестоко расправился с декабристами, и в России за тридцать лет его правления не было ни одного антиправительственного выступления.

Все современники свидетельствовали, что Николай обожал свою жену. Он любил праздновать дни ее рождения, устраивать для нее приятные сюрпризы. Однажды при выходе из церкви в Петергофе он стал во главе Кавалергардского полка, шефом которого была Александра Федоровна, и командовал им как простой генерал, отдавая почести императрице. Ее дочь Ольга вспоминала: «Мама впервые, как шеф этого полка, принимала парад. Она была польщена и сконфужена, когда папа скомандовал „на караул!“ и полк продефилировал перед ней. Это было неожиданно и ново. Папа умел придать нужное обрамление вниманию общественности по отношению к своей супруге, которую он обожал».

Как мы уже писали, Александра Федоровна не была исторической фигурой. Ее призванием было быть любящей женой, уступчивой и довольной своей второстепенной ролью. Главную скрипку в их брачном союзе играл, конечно, Николай. В декабре 1825 года, когда решался вопрос о власти, она заявила: «Я буду и на троне только его подругой». И она старалась по мере возможностей быть помощницей мужу-императору. Николай Павлович любил делать подарки своей жене. Он построил ей дворец Ореанда в Крыму, Коттедж в Петергофе, подарил местность Озерки и Царицын остров в Петербурге. Он окружал жену неимоверной роскошью: императрица блистала на балах и маскарадах великолепием своих украшений и самых модных нарядов. Фрейлина двора Тютчева так описала взаимоотношения Николая и Александры: «Николай Павлович питал к своей жене, этому хрупкому, безответному и изящному созданию, страстное и деспотическое обожание сильной натуры к существу слабому… Для него это была прелестная птичка, которую он держал взаперти в золотой и украшенной драгоценными каменьями клетке». А та и не возражала: «Мне не много требовалось, чтобы быть довольной: раз я могла быть с моим мужем, мне не нужно было ни празднеств, ни развлечения; я любила жизнь тихую и однообразную, даже уединенную; по моим вкусам я любила простоту и была домоседкою». Александра Федоровна была тихой серой мышкой. В общем, в отличие от своих братьев, Николай Павлович был счастлив в семейной жизни. Несомненно, он любил свою жену и был внимателен к ней. Их отношения прошли разные стадии, но несомненно и то, что он всегда оставался нежным и заботливым мужем. Она же, в свою очередь, просто боготворила его.

Но Николай был в расцвете лет и полон сил. К услугам властителя страны были все красавицы России. И он отдавал им должное. Вот об этом должном мы и поговорим, так как это является темой нашей книги. Опережая события, отметим, что несмотря на многочисленные увлечения императора актрисами, светскими дамами и обычными женщинами, ни одна из них не затронула его сердце. Это были знаменитые похождения Николая Павловича, которые он называл «дурачествами». О любовных интрижках Николая было известно многим, в том числе и Александре Федоровне. Она относилась к этому как к данности. По свидетельству современников, она даже пристраивала замуж тех фрейлин, которые удостаивались монаршего «внимания».

Первые годы совместной жизни Николая и Александры прошли под знаком семейной идиллии. А потом непрерывной чередой пошли дети. В течение последующих четырнадцати лет Александра Федоровна или была беременна, или восстанавливалась после очередных родов. Французский путешественник маркиз де Кюстрин, посетивший Россию в 1839 году, писал: «Императрица преждевременно одряхлела… Супружеский долг поглотил остаток ее жизни: она дала… слишком много детей императору». Шарлотта сильно сдала физически и стала просто неспособной к выполнению супружеского долга.

А тридцати-сорокалетний Николай Павлович переживал счастливую пору мужской зрелости, поэтому ничего нет удивительного в том, что он стал «бегать налево». Увядшая супруга перестала отвечать его мужским запросам. Конечно, Александра Федоровна понимала, что ее супруг станет искать новых женщин. И она, умная женщина, стала чуть ли не поверенной мужа в его амурных увлечениях и даже сама им способствовала! Она понимала, что супругу это НАДО! Современникам было отлично известно, что Николай Павлович сообщал жене о своих сексуальных похождениях (слово любовных здесь не подходит – именно сексуальных). В отличие от большинства жен, Александра Федоровна не устраивала мужу сцен и не обзаводилась любовниками, чтобы насолить ему. О том, что Николай Павлович был неравнодушен к женской красоте, говорит и то обстоятельство, что значительные суммы им тратились на приобретение рисунков эротического содержания.

Известно, что Николай I был увлечен не одним десятком женщин из разных слоев общества. Его недоброжелатели рисовали образ прямо-таки настоящего донжуана, не пропускавшего ни одной юбки. Дело доходило якобы до того, что Николай, повстречав на прогулке или в театре понравившуюся ему особу, тут же приказывал адъютанту взять ее на заметку. За ней устраивали слежку и затем предупреждали родителей, какое ей выпало «счастье». Отказа Николай Павлович не получал никогда! Родня девушки или ее супруг, если таковой имелся, извлекали немало выгод от подобной связи. К этому добавим, что существовало немало женщин, которые не из-за выгоды, а говоря современным языком, «чисто из спортивного интереса» были готовы переспать с государем. Конечно, людская молва в таких случаях склонна к преувеличению, но очевидно, что такие примеры имели место. Николай Павлович действовал по ситуации. Манера ухаживания Николая за очередной прелестницей была незатейливой. Он являлся сторонником «армейского флирта», этаким «поручиком Ржевским»: иначе говоря, меньше слов – больше дела. Царь, со свойственной ему прямотой и неумением тратить время попусту, старался покорить или взять приступом очередную приглянувшуюся ему женщину. С прямотой и натиском он говорил своей избраннице, чего от нее хочет. Если это ему не удавалась, то он разыгрывал перед предметом своей страсти роль усталого воина (примерно так, как говорил один из персонажей телефильма «Здравствуйте, я ваша тетя!»: «Я старый солдат и не знаю слов любви») – и не знал отказа!

А иногда он сам отказывался от дам, уже приступив к делу. Насчет Натальи Николаевны. Это не тот случай. Как только Пушкин заметил, что царь стал уделять ей повышенное внимание, он сказал жене, чтобы та с ним не кокетничала. Она и не стала. Николай, почувствовав это, не стал продолжать флирт. Так что, если женщина не хотела, то император и не настаивал. Один из таких случаев из похождений императора нам известен по мемуарам фрейлины Тютчевой. Николай I любил прогуливаться по Дворцовой набережной. Заметим, что он это делал без всякой охраны! Времена были, не в пример нынешним, спокойные – никто не посмел бы поднять руку на государя! И вот однажды на мостике через Зимнюю канавку ему повстречалась молодая девушка. Она была скромно одета и несла в руках большую нотную папку. Император проводил ее внимательным взглядом, отметил прекрасную фигуру незнакомки и забыл бы об этой встрече, если бы на следующий день встреча не повторилась. Николая это заинтересовало, тем более что девушка была миловидной и вела себя скромно. При следующей встрече он улыбнулся ей и в ответ увидел приветливую улыбку. Во время последующих встреч они уже стали раскланиваться друг с другом; за поклонами последовало общение. Николая забавляло, что девушка, очевидно, не догадывалась, кто он такой. Он думал, что девушка его принимает за обыкновенного гвардейского офицера (Николай I всегда ходил в форме). Из разговоров Николай узнал, что она является дочерью бывшего учителя немецкого языка, что дает уроки музыки, а мать занимается хозяйством, поскольку денег хватает только на одну кухарку. Узнал он и о том, что семейство девушки живет на Гороховой улице, и они занимают небольшую трехкомнатную квартиру. Постепенно их разговоры стали приобретать более доверительный характер, и Николай дал понять девушке, что хотел бы поближе познакомиться с ней. Та согласилась. Они договорились, что «простой офицер» посетит ее дома и познакомится с родителями, которые «будут польщены таким визитом».

В назначенный вечер Николай вышел из дворца, подняв воротник шинели, чтобы его не узнали, и направился на Гороховую улицу. Там он нашел указанный дом, и у дворника спросил, туда ли он попал. Оказалось, туда. Император прошел через двор на плохо освещенную лестницу и стал подниматься по деревянным ступеням. Послышались звуки музыки. Поднявшись на нужный этаж, он увидел табличку с именем отца его новой знакомой. Опустив воротник шинели, император дернул ручку звонка. Дверь ему открыла кухарка в засаленном фартуке и спросила, к кому он пожаловал. Николай Павлович назвал фамилию старого учителя. «Его нет дома. Приходите в другой раз!» – ответила прислуга. Разговор с ней все больше удивлял государя. «Я не к нему пришел!» – возмутился он. «А к кому? К барыне? Так и ее нет дома!» – «А барышня дома?» – «Сказано, никого нет!» – получил он нелюбезный ответ. «Но как же, ведь меня ждут…» – «Ждут, да не вас. Сегодня нам не до простых гостей! Потому что к нам сегодня вечером сам император в гости придет!» – «Кто же вам сказал, что император сюда придет?» – «Барышня сказала. У нас все уже приготовлено! Так что уходите-ка вы подобру-поздорову!» – «Ну так скажи своей барышне, что она дура!» – взорвался рассерженный Николай и, снова подняв воротник, стал спускаться по скрипучей лестнице. Вернувшись в Зимний дворец, Николай I с юмором рассказал о своем «дурачестве» приближенным, и в том числе Александре Федоровне.

Женщин у Николая I было действительно много. Некоторые их имена остались в истории, поэтому есть возможность «разбить» их «на разряды». Начнем с актрис. Николай любил театр, и у него, конечно, была возможность в антрактах и после спектакля заходить к актрисам и любезничать с ними. Среди них он выделял Варвару Асенкову, которой как-то подарил дорогое ожерелье. (Подарки он дарил в ответ на интимную близость.) Ценных подарков также удостоились от Николая актрисы-сестры Вера и Надежда Самойловы, танцовщица Аполлонская. Однажды его внимание привлекла актриса Новицкая. Он стал часто в антрактах выходить на сцену и беседовать с ней. Когда он был на сцене, за кулисами царила полнейшая тишина, по сцене никто не ходил. Наконец, ему надоела эта гробовая тишина, и он сказал, чтобы артисты не смущались его присутствием и делали бы свое дело. Тогда другие артистки стали, надо и не надо, расхаживать по сцене – в надежде, что обратят на себя внимание государя!

У всех на слуху были имена его любовниц из высшего света. Особенно из выпускниц Смольного института. Они чуть ли не все поголовно были увлечены красавцем-императором. Впрочем, смолянками Николай начал увлекаться еще до своей женитьбы. У него был друг детства Владимир Адлерберг, мать которого была как раз настоятельницей Смольного института. Она-то и облегчала своему сыну и великому князю Николаю доступ к телам своих воспитанниц. Хотя чаще всего ничего серьезного между ними не было – просто экзальтированные смолянки делились с подругами своими мечтами, выдавая их за правду. Им страсть как хотелось переспать с великим князем, поэтому они и выдавали желаемое за действительное. Амурные приключения двух закадычных друзей продолжались до их вступления в брак, причем Адлерберг и Николай Павлович женились практически одновременно. Первое время они несколько умерили свою любовную прыть, а потом опять принялись за свое.

Немало любовниц у Николая I было среди фрейлин двора. Незамужние фрейлины после интимной близости с Николаем выгодно выходили замуж, их судьбу устраивала сама Александра Федоровна. Им выдавались деньги на приличное приданое. Подобную ситуацию нарисовал Лев Толстой в своей повести «Отец Сергий». Там главный герой, гвардейский офицер Степан Касатский, обладая огромным честолюбием, посредством женитьбы на аристократке захотел стать «своим» в высшем обществе. Нашлась и невеста, фрейлина Короткова, в которую Касатский влюбился. Однако молодая красавица была холодна к нему. Неожиданно все изменилось: она стала ласкова с ним, ее мать стала усиленно приглашать офицера к себе. Касатский удивился такой перемене, но объяснил это внезапно вспыхнувшей любовью с ее стороны. Все оказалось проще – она была кратковременной любовницей императора. После «отставки» ее следовало немедленно выдать замуж. Кандидатуру Касатского одобрил сам Николай I. Узнав об этом за две недели до свадьбы, Касатский разорвал с ней все отношения и ушел в монахи.

Описанный Львом Толстым случай можно отнести к довольно редким видам протеста. Отцов и мужей, которые отказались бы выполнить прихоть императора, было мало. Чаще всего практиковались пассивные формы сопротивления. Известно, например, что Александр Пушкин постоянно напоминал своей Наталье Николаевне, чтобы она не смела кокетничать с Николаем I. Поэт бы не смирился с ролью мужа-рогоносца и мог бы вызвать на дуэль самого императора!

Среди современников сложилось мнение, что Николай I был грозой всего женского мира Петербурга. Добролюбов, современник Николая I, писал: «Всякому известно, что Николай пользовался репутацией неистового рушителя девических невинностей. Можно сказать положительно, что нет и не было при дворе ни одной фрейлины, которая была бы взята ко двору без покушения на ее любовь самого государя… Едва ли осталась хоть одна из них, которая бы сохранила свою чистоту до замужества. Обыкновенно порядок был такой: брали девушку знатной фамилии во фрейлины, употребляли ее для услуг благочестивейшего, самодержавного государя нашего, и затем императрица Александра (жена Николая) начинала сватать обесчещенную девушку за кого-нибудь из придворных женихов». Так была выдана замуж, например, фрейлина баронесса Фредерике. Ее мужем стал полковник Никитин. В интимной близости с Николаем I была замечена фрейлина Рамзай, дочь финляндского генерал-губернатора, а также фрейлина Амалия Крюденер. Называли еще имена фрейлин Пашковой, Баратынской, Александры Россет, принцессы Або-Мелик.

Предметами многочисленных мимолетных увлечений Николая I были и дамы из аристократической среды. Это, в частности, княгиня Зинаида Юсупова, княгиня Урусова, княжны Хилкова, Долгорукова и другие. Обычно представительницы аристократических и богатых семейств шли навстречу «пожеланиям» Николая I. Незаурядную карьеру, например, сделал сенатор Михаил Бутурлин, сыгравший роль сутенера для императора и жены своего родного брата – известной красавицы Елизаветы Бутурлиной, урожденной Комбурлей. В общем, женщин, которых любил Николай, было не счесть. В. Кукольник, в молодые годы преподававший Николаю основы права, в своих записках приводит более сотни имен, частью зашифрованных.

Однако, несмотря на пристрастие государя к кратковременным «дурачествам», была у него одна постоянная привязанность. Ее звали Варвара Нелидова. Она была племянницей той самой фаворитки императора Павла I Екатерины Нелидовой. Николай любил участвовать в маскарадах. Как-то в 1838 году он танцевал на маскараде с Нелидовой. Во время танца у них завязался разговор, в котором Варвара сообщила о некоторых подробностях жизни государя в младенчестве, которые она узнала от своей тетки. В том же году Нелидова стала фрейлиной двора и фавориткой Николая. Ей было всего 23 года; она не была красавицей, как и ее тетушка, но обладала общительным и веселым нравом. По воспоминаниям дочери императора Ольги, Николай Павлович любил попить чаю в обществе Варвары, во время которого она «угощала» его анекдотами и рассказывала их так умело, что император хохотал до слез. Нелидова была слишком умна, чтобы афишировать свой фавор, и всегда держалась скромно, с достоинством. Все та же мемуаристка А. Ф. Тютчева отмечала, что «она была увлечена чувством искренним, хотя и греховным, и никто даже из тех, кто осуждал ее, не мог отказать ей в уважении». А она просто была обаятельной. Многие современники утверждали, что она любила Николая Павловича искренне и никаких выгод от их «дружбы» не искала.

В течение целых 17 лет она была «теневой» супругой Николая I и родила ему нескольких детей. С этими детьми связана интересная история. У Варвары Нелидовой был родственник – Петр Клейнмихель, генерал-адъютант в свите Николая I. Еще больше он возвысился (до министра путей сообщения), став воспитателем внебрачных детей императора. Вторым браком Петр был женат на молодой бездетной вдове Клеопатре Хорват. После того как на Нелидову обратил внимание Николай I, у Клейнмихеля один за другим появились пять сыновей и три дочери, хотя было известно, что с первой женой он развелся из-за своего бесплодия. Рассказывали, что когда очередная пассия Николая I оказывалась в «интересном положении», то жена Клейнмихеля имитировала беременность, увеличивая объем живота накладными подушечками и поясами. Она все больше наращивала свой объем, пока не происходили роды у любовницы императора. Тогда Клеопатра являла обществу очередного мальчика или девочку, которую записывала на фамилию мужа, хотя у нее самой детей никогда не было. Кто из этих детей был рожден Нелидовой – теперь не разберешь, но говорили о трех младенцах. Интересно, что князь Долгоруков, составитель Российской родословной книги, изданной в 1855 году, упомянул в ней только отца, мать и трех сестер Петра Клейнмихеля. Ни о его жене, ни о детях не было сказано ни слова. Видно, князь Долгоруков твердо знал, что потомки Клейнмихеля вовсе не его дети, хотя и носят его фамилию.

Попробуем разобраться. Достоверно известно, что от Варвары Нелидовой у Николая I был только один сын – Алексей, родившийся в 1831 году и умерший двух лет от роду. Но его фамилия была Пашкин. Фамилию Клейнмихель носил другой внебрачный сын императора – Константин. Ни даты его рождения, ни даты смерти, как и имени матери, мы не знаем. Была еще дочь Екатерина, 1849 года рождения, тоже неизвестно от кого. Еще одна дочь – Наталья, появившаяся на свет в 1819 году (ее матерью была какая-то фрейлина), носила фамилию Вадимова. Внебрачной дочерью Николая I была и Софья Трубецкая. Она родилась в 1838 году и, вероятно, происходила от дамы с этой фамилией. А вот фамилия матери Ольги Карловны Альбрехт, родившейся в 1828 году, известна – это фрейлина Варвара Яковлева. Очевидно, что не один Петр Клейнмихель занимался воспитанием бастардов Николая I, а несколько семейств. Среди любовниц императора была и одна иностранка – фрейлина шведского короля Густава IV Адольфа Мари Анна Шарлотта Рутеншельд. Она родила ему в 1825 году дочь Юзию (Жозефину) Кобервейн. Среди внебрачных детей Николая I называют также сына Марии Каратачаровой – Николая Исакова. Также есть сведения, что еще до своего брака великий князь Николай был влюблен в Елену Цвилиневу, побочную дочь графа Алексея Орлова-Чесменского. От этой связи родились несколько сыновей и дочерей; им всем была высочайше пожалована фамилия Николаевы и дано потомственное дворянство.

Итак, всех внебрачных отпрысков Николая I не сосчитать, поскольку это было тайной за семью печатями. Их скрывали и давали другие фамилии; даже сами дети порой не знали, кто их настоящий отец. Характерная деталь – после всех своих «дурачеств» Николай Павлович приходил в спальню и «опочивал с императрицей» в одной кровати.

Однако вернемся к Нелидовой. Александра Федоровна, законная жена императора, была полностью в курсе взаимоотношений Николая с фрейлиной и даже, говорят, их одобряла. Весьма характерно поведение Нелидовой в последние часы жизни императора. Как известно, он умер в феврале 1855 года. Фрейлина Тютчева, присутствовавшая при кончине государя, писала: «Я вдруг увидела, что в вестибюле появилась несчастная Нелидова. Трудно передать выражение ужаса и глубокого отчаяния, отразившихся на ее растерянных глазах и в красивых чертах, застывших и белых, как мрамор». Александра Федоровна спросила умиравшего, с кем бы он хотел проститься, назвала она и Варвару Нелидову. Как писала Тютчева, император ответил: «Нет, дорогая, я не должен ее больше видеть, ты ей скажешь, что я прошу меня простить». Николай I оставил ей по завещанию 200 тысяч рублей, которые она немедленно пожертвовала на благотворительность – передала их в Инвалидный капитал. О том, что между Александрой Федоровной и Нелидовой установились хорошие отношения, свидетельствует и тот факт, что императрица распорядилась выделить ей один час в течение дня для прощания с телом Николая, пока оно находилось в Зимнем дворце. После похорон Варвара Нелидова больше во дворце не появлялась, хотя Александр II и просил ее остаться. Замуж она так и не вышла, пережила Николая более чем на 40 лет и умерла в 1897 году в возрасте 82 лет.

Несмотря на увлечения на стороне, Николай Павлович был примерным семьянином, любящим, но строгим отцом. Своих сыновей он воспитывал по-спартански, а дочерям прививал чувство простоты в общении – чтобы не зазнавались. Ни о каких амурах и речи не могло быть, хотя он сам этим грешил.

В своем завещании Николай I написал: «Благодарю всех меня любивших… Я был человек со всеми слабостями, коим люди подвержены… Я умираю с благородным сердцем… с пламенной любовью к нашей славной России, которой служил… верой и правдой…» Точнее не скажешь.

Есть две версии смерти Николая I – одна правдивая, а вторая… ну, скажем так – романтическая. Шла Крымская война 1853—1856 годов. Дела в Севастополе шли не очень успешно. С фронта поступали безрадостные сообщения. Николай Павлович поехал на смотр Измайловского и Егерского полков, отправляющихся на театр военных действий. Стоял двадцатиградусный мороз, а император был в легком плаще. Он простудился и ночь провел без сна. На следующий день, несмотря на настояния медиков, он снова поехал на смотр войск, чем усугубил свое состояние. Его бил сильный озноб, он не мог стоять на ногах и согласился прилечь, укрывшись ветхой шинелью. В последующие дни ему становилось все хуже и хуже – началась пневмония (воспаление легких). Если бы в ту пору были антибиотики, лечение Николая Павловича не составило бы труда, но увы, их еще не изобрели. Император скончался.

А теперь романтическая версия. Якобы Николай I не в силах был пережить позор поражения в Крымской войне и сам попросил лейб-медика Мантда дать ему яду. Мертвые сраму не имут… Во время болезни императора медик сам приносил лично приготовленные порошки и не допускал к императору других врачей. Это посчитали подозрительным; неприязнь, враждебность к Мандту была так велика, что он вынужден был уехать за границу. Все это романтично, конечно, и вполне соответствует духу Николая I, стойкого оловянного солдата, но это неправда.

Николай I воевал всю жизнь: Отечественная война 1812—1815 годов, русско-персидская война 1826—1828 годов, русско-турецкая война 1828—1829 годов, подавление Польского восстания 1830—1831 годов, подавление Венгерского восстания 1849 года, взятие крепости Коканд в 1853 году, бесконечная Кавказская война и, наконец, несчастливая Крымская война. В то же время николаевские времена стали золотым веком для русской культуры. Пушкин, Лермонтов, Жуковский, Гоголь, Тютчев, Кольцов, Хомяков, Грановский, Востоков, Брюллов, Кипренский, Тропинин, Венецианов, Иванов, Бове, Монферран, Тон, Росси, Глинка, Даргомыжский, Якоби, Струве, Шиллинг, Бэр, Аносов, Щепкин, Мочалов, Истомина – все их таланты расцвели при Николае I.

А что же Александра Федоровна? Как она пережила кончину обожаемого ею супруга? Нервное потрясение, пережитое ею, было страшным. Она резко изменилась внешне, чаще стала болеть, начала слепнуть. Вдовствующая императрица часто выезжала для лечения за границу, но неизменно возвращалась в Россию. Скончалась Александра Федоровна в I860 году в возрасте 62 лет.

Великая княгиня Мария была любимицей своего отца, императора Николая I, и характером походила на него. Вот как описывал Герцен их отношения в своих мемуарах «Былое и думы». Однажды Николай I решил попробовать свой оловянный взгляд на Марии Николаевне. «Она была разительно похожа на отца, и ее взгляд напоминал его страшный взгляд. Дочь смело вынесла отцовский взор. Он побледнел, щеки задрожали у него, а глаза сделались еще свирепее, тем же взглядом отвечала ему дочь. Все побледнело и задрожало вокруг, лейб-фрейлины и лейб-генералы не смели дохнуть от этого каннибальского поединка глазами… Николай встал, он почувствовал, что нашла коса на камень».

Мария Николаевна, или, как называли ее домашние, Мери, действительно была достойна своего отца. Такая же целеустремленная, настойчивая, темпераментная, влюбчивая и властная. Она родилась в 1819 году и была вторым ребенком августейшей четы. Мери получила прекрасное домашнее образование под руководством поэта Жуковского. По описанию ее младшей сестры Ольги, Мария Николаевна выглядела так: «Ее особая красота соединяла строгость лица и необычайную мимику. Лоб, нос и рот были абсолютно правильны, плечи и грудь прекрасно развиты, талия так тонка, что ее мог обвить обруч ее греческой прически… Очень скорая в решениях, очень целеустремленная, она добивалась своего какой угодно ценой…»

Насчет красоты. Если говорить прямо, то понятия о красоте в XIX веке были иными, чем сейчас. Судя по портретам и фотографиям, Мария Николаевна обладала самой заурядной внешностью. Например, глядя на ее фото в зрелом возрасте, мы видим какую-то мещанку в широкой юбке с оборками и в капоте. Впрочем, не будем забывать, что это писала ее сестра, несомненно приукрашивавшая действительность. Простим ей этот маленький грех. А вот насчет целеустремленности и умения добиваться своего любой ценной – тут Ольга абсолютно права. Она была целеустремленной не только в делах, но в любви тоже. Однако обо всем по порядку.

Двадцати лет от роду ее выдали замуж за герцога Максимилиана Евгения Иосифа Августа Наполеона Лейхтенбергского. При чем тут Наполеон, мы расскажем ниже. Выдали вот почему. В принципе Марию Николаевну следовало бы отдать за какого-нибудь принца королевской крови, не ниже: все же дочь русского императора! Но вышло так, что за герцога ее выдали не по любви и даже не по расчету, а по необходимости. Дело в том, что за два года до этого пылкая 18-летняя княжна Мери влюбилась в князя Александра Барятинского и даже намеревалась выйти за него замуж. Красавец князь был на четыре года старше ее – почти ровесники. Николай I узнал, что его дочь влюбилась в человека, стоявшего ниже ее по социальной лестнице. Узнав об этом, Николай отправил бретера на Кавказ в действующую армию и устроил свадьбу дочери с герцогом. Барятинский совершил в диких горах несколько дерзких подвигов и получил от чеченцев пулю в бок, за что был награжден золотым оружием «За храбрость». Кстати, князь Барятинский всю жизнь провоевал на Кавказе, стал фельдмаршалом и взял в плен самого предводителя мятежных горцев Шамиля.

А теперь о Наполеоне. Чтобы не загружать читателя излишними подробностями, кратко изложим необычную родословную герцога. Во Франции была такая дама – Жозефина Богарнэ. От первого брака (муж-генерал казнен по приговору трибунала во время Французской революции) у нее было двое детей – сын Эжен (Евгений) и дочь Гортензия. Вторым браком она была замужем за императором Франции Наполеоном Бонапартом. Своих детей у них не было, поэтому Наполеон усыновил приемных. Сына Евгения он назначил вице-королем Италии. В 1806 году этот Евгений женился на баварской принцессе Амалии. На свадьбу тесть подарил безродному зятю замок Лейхтенберг. В 1817 году у них родился сын Максимилиан. Он получил чин лейтенанта баварской армии и в 1837 году приехал в Россию наблюдателем на большие кавалерийские маневры, произвел благоприятное впечатление на Николая I и был приглашен на службу в русскую армию. Максимилиан с радостью согласился, и ему было присвоено звание гвардейского подпоручика.

Вот тут он и обратил на себя внимание императора как потенциальный жених Марии Николаевны – вместо князя Барятинского. Как-никак сын пасынка самого Наполеона! Так княжна Мэри в 1839 году нежданно-негаданно для себя стала замужней женщиной. А все из-за несчастной любви! Николай I тут же наградил Максимилиана орденом Андрея Первозванного и пожаловал ему чин генерал-майора. Неплохая карьера – из подпоручиков сразу в генералы! И это в 22 года! Император был щедр – Марии он выделил 2,4 миллиона рублей на обзаведение хозяйством; еще 700 тысяч рублей ей выдавалось в качестве ежегодного содержания. Зятю он распорядился выплачивать по 100 тысяч ежегодно, а еще он повелел построить для своей любимой дочери дворец, расположенный на Исаакиевской площади, позже названный Мариинским.

Как выглядел новоявленный муж Марии Николаевны? Путешественник маркиз де Кюстрин оставил от нем такие заметки: «Герцог Лейхтенбергский – молодой, высокого роста, крепко и хорошо сложенный человек. Черты его лица невыразительны, глаза красивы, но рот неправильной формы и слишком выдается вперед. Вся внешность его лишена благородства, и лишь мундир, очень ему идущий, придает его фигуре некоторую элегантность. В общем, он похож скорее на хорошего подпоручика, чем на герцога». К этому следует добавить, что Максимилиан был мягкотелым и бесхарактерным человеком, а Мария обладала сильной волей и верховодила в их семье. Вот и поживи с таким криворотым и нелюбимым мужем!

Но герцог был образованным человеком. Он увлекался гальванопластикой, электричеством, минералогией и неплохо рисовал. Поэтому Николай I назначил его в 1843 году президентом Академии художеств, а в 1844 году – главой Корпуса горных инженеров. В 1852 году Максимилиан простудился во время инспектирования уральских заводов и умер 35 лет от роду.

В браке с Марией он имел семерых детей. Всему потомству герцога и своей любимой дочери Николай I пожаловал наименование князей и княжон Романовских с титулом «императорское высочество». Однако ходили упорные слухи, что многие князья и княжны Романовские имели других отцов. В чем тут причина? А причина была в том, что Мария Николаевна вышла замуж не по любви, а по принуждению. Женщиной она была темпераментной, влюбчивой, как и отец, и поэтому, очевидно, имела связи на стороне.

Некоторые дети, как полагал А. Н. Добролюбов, были все от того же князя Барятинского: «Он (Николай I), выдавши (замуж), сказал ей (Марии), что теперь она опять может взять себе в адъютанты Барятинского, и он был возвращен. Впрочем, он ей скоро надоел, наконец, говорили о ее нежных отношениях с Марио». Кто такой этот Марио? Граф Джованни Марио был одним из лучших певцов в Европе, в 1849—1853 годах выступал в Петербурге; ему было тогда сорок лет. Многие дамы просто сходили с ума от его бархатистого и полнозвучного голоса. Конечно, он мог понравиться и Марии Николаевне. Впрочем, доказательств у нас никаких нет – одни слухи. Тайна сия велика есть.

После смерти мужа Мария Николаевна впала в депрессию, или, как говорили тогда – в меланхолию. Однако довольно скоро вышла из этого состояния, стала появляться на публике и заниматься делами Академии художеств, президентом которой она была назначена после смерти герцога. Казалось бы, оправдывается известная мудрость, что время лечит, но не это повлияло на чудесное преображение вдовы. Она была в очередной раз влюблена. Ее избранником стал граф Григорий Строганов, выходец из купеческой семьи. Они сблизились, еще когда был жив герцог Лейхтенбергский, но скрывали эту связь. Теперь Мария Николаевна, отличавшаяся решительным характером и «христианским благочестием», не захотела уподобляться какой-нибудь даме полусвета и жить с мужчиной без церковного благословления. Для этого она была слишком горда и самолюбива, и поэтому у нее возникла идея обвенчаться с Григорием (он был младше ее на пять лет). Формально после годового траура по усопшему мужу она имела на это право, если бы не одно препятствие. Она – царская дочь, а значит, требовалось согласие отца. Но о том, чтобы его получить, и речи быть не могло! Николай I всегда воспринимал морганатические браки как личное оскорбление. Трудно даже представить себе, что было бы, если бы с подобной просьбой к нему обратилась любимая дочь. Гнев отца был бы неописуем!

Мария Николаевна собралась убедить отца следующими доводами. Она вышла замуж, не испытывая к мужу ни малейшего влечения. Герцог Максимилиан был сухим и напыщенным педантом. Она могла бы на пальцах пересчитать светлые моменты их супружества. И лишь с графом Строгановым она поняла, что значит любить и быть любимой. Граф – образованный, учтивый человек, тонкий ценитель красоты. Мери собиралась рассказать отцу, как она, тридцатипятилетняя вдова, трепетала при встрече со Строгановым, как какая-нибудь несмышленая провинциальная барышня, увидевшая наяву героя из французского любовного романа. Однако это было невозможно. Он бы ее в порошок стер, а графа загнал туда, куда Макар телят не гонял.

Однако Мария не собиралась отступать. Ее задушевная подруга Потемкина говорила, что «темперамент Марии Николаевны не позволяет ей обходиться без мужа, не впадая в грех». Иными словами, секс ей был просто необходим, без него она жить не могла. А грешить (то есть иметь связь вне брака) ей гордость не позволяла. Так или иначе, но Мария решила тайно обвенчаться с графом Строгановым вопреки воле отца и матери. Для нее личное счастье было дороже мнения родителей. Григорий Строганов прекрасно сознавал опасность этого рискованного предприятия – император мог сослать его в Сибирь волков морозить. Но он давно любил Марию и был готов ко всему, даже к самому худшему. Пожертвовать собой во имя любви – для мужчины нет более значимого почета! Летом 1854 года в селе Гостиницы Петербургской губернии состоялось обручение графа и царской дочери. Свидетелями при этом были князь Василий Долгоруков и граф Михаил Виельгорский. Первый сильно рисковал – он был военным министром, и если бы император узнал, что он участвовал в тайной церемонии, его служебная карьера рухнула бы. Но за Марию Николаевну просил ее брат Александр, наследник престола. И Долгоруков не устоял. Граф Михаил Виельгорский оказался в Гостилицах случайно. Сначала Мария Николаевна обратилась со своей деликатной просьбой к его брату Матвею, который был у нее управляющим двором. Но Матвей испугался и порекомендовал обратиться к Михаилу. Тот был любителем муз – сочинителем музыки и скрипачом-любителем. Композитор Шуман отзывался о нем как о «гениальнейшем из дилетантов». Михаил Виельгорский считался в петербургском обществе человеком рассеянным и немножко с придурью, так что в случае чего Николай I не стал бы строго наказывать убогого. Тайная брачная церемония проходила в ноябре того же года в Мариинском дворце – самом сердце Петербурга. Со священником тоже получилась закавыка. Духовник Марии Николаевны отказался венчать их, сославшись на то, что ему, мол, нужно получить разрешение от вышестоящего церковного начальства. В общем, струсил. Но Мери нашла выход и на сей раз – опять пригласили сельского батюшку из Гостилиц. Тот быстро обвенчал их – и немедленно сложил с себя сан, получив от молодоженов более чем щедрое вознаграждение, которого ему хватило на всю жизнь. Умный был поп, что и говорить.

Бракосочетание Марии Николаевны с графом Строгановым держалось в строгой тайне. И хотя о нем многие знали, никто и словом не обмолвился императору. Все понимали – царский гнев мог обрушиться не только на участников церемонии, но и на тех, кто знал, но молчал. Трудно сказать, сколько бы эта игра в молчанку продолжалась; рано или поздно кто-нибудь проболтался бы. Главные участники тайной церемонии с ужасом ждали развязки. Одна только Мария Николаевна была свежа, бодра и весела: она все-таки добилась своего! Мужа она уверяла, что со временем все расскажет отцу, и не сомневалась, что он «сумеет принять свершившееся». Так она тянула с признанием, пока Николай I не умер в феврале 1855 года.

Новым императором стал Александр II, человек, полностью посвященный в тайну брака Марии и даже способствовавший ему. Она обсудила ситуацию с братьями Александром и Константином, и оба пришли к выводу, что рано или поздно, все равно надо о ее браке сообщить публично. Но прежде решили выждать несколько месяцев траура по усопшему отцу. Александр II ничего предосудительного в поступке сестры не видел – она имела право на любовь. Но это противоречило закону, который гласил, что дети царя должны жениться только на представительницах (выходить замуж за представителей) правящих или правивших династий Европы. Выходцы из купцов в этот круг никак не входили. Однако Александр II считал, что если на семейном совете все придут к единому мнению, то этот случай можно будет рассматривать как исключение из правил. Самым трудным было сообщить об этом матери, Александре Федоровне. Несколько раз Александр II с сестрой обдумывали, как это сделать потактичнее, чтобы не травмировать ее. Однако в апреле 1855 года кто-то из придворных все же проболтался. Царь был вне себя от гнева, и попытался выяснить, кто наушничал Александре Федоровне, но безрезультатно. Новость потрясла вдовствующую императрицу. Она только стала понемногу приходить в себя после смерти мужа – и вот на тебе, новый удар! Она сначала не поверила, а когда убедилась, что это так, то залилась слезами. Насколько в жизни она была тихой и покладистой, настолько резки и обидны были ее слова к детям: «Я думала, что со смертью императора я испытала горе в самой его горькой форме; теперь я знаю, что может быть горе еще более жестокое – быть обманутой своими детьми». Потрясение матери подействовало на детей как ушат холодной воды. Только теперь они осознали, что натворили – мать не вынесла нового удара судьбы. Действительно, это был первый случай неравнородного брака после 1797 года, когда Павел I издал законоположение об императорском доме. За это полагалось суровое наказание – вплоть до изгнания за границу и лишения всего имущества и титулов. Но Александр II был на стороне сестры, ничего против нее предпринимать не стал, а решил выждать еще некоторое время. Однако Мария Николаевна обладала твердым характером (вся в отца) и в начале 1856 опять вынесла этот вопрос на семейный совет. Александра Федоровна в этот момент находилась на лечении за границей, и следовало ожидать, что семья с пониманием отнесется к ее намерению обнародовать свой тайный брак. Собрались все представители Дома Романовых; братья были за, но неожиданно выступила против тетка Марии – нидерландская королева Анна Павловна. Она без обиняков заявила Александру II: «Ваше Величество в то время были первым подданным Вашего отца и не должны были изъявлять согласия на свадьбу, которую Он не дозволял, и которая совершилась в тайне от него. Теперь вы царствуете: что бы Вы сказали, государь, если бы Вас ослушались таким образом? Я полагаю, что брака моей племянницы, а вашей сестры признавать официально невозможно». На семейном совете воцарилось молчание. Крыть было нечем. Так эта тема была закрыта навсегда, и больше к ней не обращались.

В итоге Мария Николаевна и граф Григорий Строганов все последующие годы прожили вместе, оставаясь тайно обвенчанными. У них была дочь Елена Григорьевна, которая никакими привилегиями не обладала, хотя и приходилась племянницей Александру II. Еще был сын Григорий Григорьевич, умерший в младенчестве. Умерла Мария Николаевна в 1876 году в возрасте 57 лет. Все же права была ее сестра Ольга, говорившая, что Мария добивается своего любой ценой. Цена же была страшная: поступив против воли отца, она ускорила смерть матери. В начале XIX века и в простых семьях это было немыслимо, а уж в царской – тем более. Не сожалела ли она потом о своем поступке? Как знать…

В продолжение темы расскажем о внучке Марии Николаевны – Дарье Богарнэ, такой же авантюристке, как и ее бабушка. У нее была самая экстравагантная биография среди потомков Николая I. Ее отец – Евгений Максимилианович – тоже, как и его мать, заключил неравнородный брак и женился на некой Д. Опочиновой (правнучке Кутузова). От этого брака в 1870 году у них родилась дочь Дарья, которой император Александр II дал фамилию и титул – графиня Богарнэ. Она родилась во дворце своей бабушки – Мариинском. Казалось, ей была уготована судьба светской львицы – богатая жизнь, балы и развлечения. Все называли ее Долли, на американский лад. В 1893 году Дарья вышла замуж за князя Льва Кочубея – прекрасная партия! – богатого наследника прославленной фамилии. Однако спокойная светская жизнь Долли не устраивала, и в 1905 году она уехала в Париж учиться в Сорбонне. По ее словам (а мы знаем о ее похождениях в большинстве случаев только из ее слов), она покинула Россию вынужденно, якобы из-за каких-то резких высказываний о царской семье. С мужем Кочубеем графиня развелась, а в 1912 году встретила своего нового избранника. Им стал морской офицер, командир броненосца «Полтава» барон Вольдемар фон Гревениц. По рассказам Долли, он увидел ее в бинокль, когда плыл по Балтийскому морю, а она стояла на палубе другого корабля, шедшего навстречу броненосцу. Он с первого взгляда влюбился в Долли, взял ее на борт, и вскоре они обвенчались. Как романтично, не правда ли?

Николай II намеревался примерно наказать командира корабля за его поступок, но узнав, кого он принял на борт, рассмеялся, и сказал: «Он и так довольно наказан!» Видно, он уже привык к выходкам графини Богарнэ. Во время Первой мировой войны Дарья окончила курсы медсестер и в январе 1917 года на свои средства организовала санитарный отряд, который отправился на Южный фронт. Опять же, по заверениям самой Долли, Февральскую революцию она встретила с восторгом, приказав поднять над лазаретом красный флаг. Однако русская армия уже разваливалась, государство рушилось, и в октябре 1917 года она уехала в Германию, где приняла баварское подданство. Почему именно баварское? Потому что ее прабабушка была баварской принцессой.

А дальше в судьбе Долли происходят и вовсе невероятные события. В 1918 году, в самый разгар Гражданской войны, в голод, холод и всеобщую разруху, она возвращается в Советскую Россию. Напоминаем, о том, что происходило с ней, мы знаем по рассказам самой Долли. Официальной причиной своего возвращения в Россию она называла командировку по линии Австрийского Красного Креста. В России ей пришлось туго, и она чуть не умерла с голоду. Однажды она чуть не упала на улице, и ее, замерзавшую и голодную, подобрал и привез к себе домой некий гражданин, по имени Виктор и по фамилии Маркизетти. Он был австрийским подданным и приехал в Петроград в 1918 году работать в Комиссии по улучшению быта австро-венгерских военнопленных. Вот тут-то он и встретил Дарью Евгеньевну. Вскоре они поженились.

Как австрийский подданный, Маркизетти в любой момент мог выехать из страны со своей женой, но почему-то они остались в РСФСР. Вероятно, в целях некой конспирации Дарья сменила фамилию и стала называться Дорой Евгеньевной Лейхтенберг. Вместе с мужем она работала в библиотеке издательства «Всемирная литература», организованного М. Горьким. Когда в 1924 году издательство прекратило свое существование, его библиотека влились в фонды Публичной библиотеки (ныне Российская национальная библиотека в Петербурге). Однако супругов туда не взяли, и они переехали в Москву. Прекрасное знание иностранных языков позволило им работать в одном из старейших книгохранилищ столицы. В 1927 году бывшая графиня Богарнэ приняла советское гражданство.

Ее жизнь в Советском Союзе была полна загадок и тайн. То она выезжала в Финляндию, где жила в доме самого Маннергейма. То хвасталась своим знакомством с Лениным и Троцким, с которыми она якобы встречалась, еще когда была за границей. Не без оснований сотрудники библиотеки считали, что она служит в ОГПУ, и боялись при ней вести откровенные разговоры. В то же время с ней часто случались смешные истории. Одна из библиотекарш вспоминала, что однажды, когда она еще работала во «Всемирной литературе», увидела величественную, статную даму в безукоризненном темном платье, которая с непередаваемой грацией разливала половником по тарелкам какую-то баланду для голодных работников издательства. Странное впечатление она производила и в читальном зале: «Дама шествовала, останавливаясь перед столами, протягивала благосклонно руку как бы для поцелуя (которую никто не целовал)… в ее речах на всех пяти языках вперемешку сверкали, как самоцветы в драгоценной оправе, имена бабушки Марии Николаевны и дедушки Максимилиана Лейхтенбергского…» Да, экстравагантная была графиня Дарья Евгеньевна!

В 1929 году началась зачистка библиотеки от вражеских элементов. Дарью вызвали на комиссию, где она заявила, что работает на ОГПУ, и ее отпустили. Однако в протоколе записали: «…несмотря на то, что со времен Октябрьской революции Д. Е. Лейхтенберг живет и работает в Советской России, она не изжила характерных черт своего класса, проявляющихся до сих пор в ее взаимоотношениях с сотрудниками, в частности, есть определенные указания на антисемитизм и высокомерие». Как анекдот звучит рассказ о том, что когда следователь спросил, почему она, бывшая графиня, вернулась в СССР, то Дора ответила, что ей так посоветовал поступить в письме один хороший знакомый. «Кто же он?» – поинтересовался следователь. «Ленин, слышали, наверное, о таком?» Следователя это не смутило, он еще и не такие враки слышал: «Может быть, еще и письмо это покажете?» – с издевкой спросил он. «Вот оно», – и Дора Евгеньевна вытаскивает из своего ридикюля заветное письмо!

Работа в библиотеке продолжалась, но в 1937 году Лейхтенберг и Маркизетти были сначала из нее уволены, а потом и арестованы. «Бывшую графиню, скрывшую свое социальное происхождение», обвинили в работе на австрийскую разведку, участии в «монархической террористической организации», созданной из германских политических эмигрантов по заданию гестапо. В октябре 1937 года ее расстреляли. Ее муж, Маркизетти, был казнен чуть позже – в 1938 году. Бывшую графиню Богарнэ, правнучку Николая I, праправнучку Кутузова и императрицы Жозефины Бонапарт, реабилитировали только в 1989 году.

Дети Дарьи Евгеньевны от первого брака после революции выехали вместе с отцом за рубеж; ныне их потомки проживают во Франции.

Начало эпатирующим семейным происшествиям в Доме Романовых положила дочь Николая I княжна Мери, а закончила ее внучка графиня Долли. Но это были только цветочки; о ягодках мы расскажем далее. Во второй половине XIX века династию вновь и вновь потрясали «громкие истории». Императорские законы и престиж фамилии непрестанно подвергались серьезным испытаниям.

«В Петербурге у меня казенная жена, а здесь – законная», – говорил великий князь Константин Николаевич знакомым, представляя им свою любовницу Анну Кузнецову.

Великий князь Константин Николаевич был вторым сыном императора Николая I (первым был Александр – будущий царь Александр II). Он родился в 1827 году, и с раннего детства его стали готовить к будущей морской службе. По сути, он был первым отпрыском Дома Романовых, который стал профессиональным моряком (Петр I не в счет – он был дилетантом, тогда как Константина учил морскому делу прославленный флотоводец Литке). Он был противоречивой личностью и в жизни, и в любви, однако сама история прервала его кипучую деятельность, оставив ему лишь семейные заботы и проблемы со здоровьем.

В семье Романовых с определенного времени было принято давать прозвища своим отпрыскам. Великого князя Константина стали называть Коко. С 8-летнего возраста его стали брать в морские путешествия сначала по Финскому заливу, а потом и Балтийскому, Баренцеву и Северному морям. Причем никаких скидок ни на возраст, ни на положение не делали; так Константин с юности познал все печали и радости морской службы. Человеком он был рисковым. Смело сражался при подавлении Венгерского восстания 1849 года (был награжден Георгиевским крестом IV степени) и участвовал в подавлении польского бунта 1863 года, где на него было совершено неудачное покушение. Любимой его поговоркой было древнее латинское высказывание «noblesse oblige» – положение обязывает. Потом он в 27 лет станет морским министром, будет принимать энергичные меры к возрождению отечественного флота после поражения в Крымской войне и переходу его с парусного на винтовой. При этом великий князь Константин денег из казны не крал, а наоборот – вкладывал свои. Из мемуаров фрейлины Тютчевой известно про «прекрасный поступок великого князя Константина. Правительство не соглашалось отпустить сумму в 200 тысяч рублей, нужную для постройки канонерских лодок, ссылаясь на недостаток денег. Великий князь дал эти 200 000 рублей, сказав, что все, что он имеет, по праву принадлежит России. Он хранил этот поступок в глубокой тайне». В самое короткое время трудами великого князя Константина русский флот по мощи стал третьим в мире после английского и французского. Он занимал множество должностей – был председателем Госсовета, членом Комитета министров, наместником Царства Польского и командующим его вооруженными силами, и еще главой множества общественных организаций. При всем этом он слыл вольнодумцем.

Все та же фрейлина Тютчева вспоминала, что «великий князь Константин самый величественный из них (сыновей Николая I), что он, как и прочие, очень прост в обращении; тем не менее, несмотря на его невысокий рост, в его взгляде, в его осанке чувствуется владыка». Он и был, судя по фото, таким владыкой – широколицый, с окладистой бородой, разделенной надвое, в пенсне и адмиральском мундире с аксельбантами: вся грудь в орденах. И еще – у него были амбиции править. Они проявились еще при жизни отца Николая I. Буквально перед смертью отец взял с Константина клятву не покушаться на власть своего старшего брата Александра – наследника престола. Константин Николаевич считал так: Александр появился на свет в 1818 году, когда его отец был всего-навсего великим князем, а наследником престола – цесаревичем – был его дядя Константин Павлович. При таком раскладе Александру II царствование «не грозило». Ситуация была мутная. Потом дядя отказался от власти ради любви, в 1825 году последовал бунт декабристов, после чего их отец – Николай I-й стал императором. А Константин Николаевич родился в 1827 году, когда их отец был уже у власти. Поэтому-то он и считал настоящим наследником престола себя, а не Александра. Обуреваемый честолюбием, он всеми правдами и неправдами рвался к царскому трону. При дворе не было ни одного человека, который бы не знал этого. Только под угрозой предания суду Константин поцеловал крест и пообещал не посягать на власть Александра. Однако едва умер Николай I, как Константин нарушил свою присягу и создал заговорщицкую организацию «Мертвая голова» из ближайшего окружения царя. Целью этой организации было сначала уничтожить детей Александра II, потом, учитывая слабость царя к алкоголю, споить его – «расслабить умственно». Следующим шагом заговорщиков было поставить вопрос о регентстве над недееспособным императором. Естественно, регентом должен был стать сам Константин, а там и до престола недалеко. Вот какая многоходовая комбинация была задумана великим князем.

Вообще же о претензиях Константина Николаевича на власть ходила масса слухов. Его обвиняли в связях с оппозиционером Герценом; следы Каракозова, стрелявшего в Александра II в 1866 году, якобы вели прямиком в Константиновский дворец. Те же притязания на власть были и у другого брата Александра II – Николая Николаевича. Генерал Скобелев говорил, что «если он проживет долго, для всех станет очевидным его стремление сесть на русский престол». Бесспорно, тема заговоров в семействе Романовых очень интересна и мало изучена, но это не является предметом нашего повествования.

Так или иначе, а братья – Александр II и великий князь Константин Николаевич – пришли к мирному соглашению; последний был назначен морским министром и трудился во благо Отечества.

Дав такую предварительную характеристику великому князю Константину, чтобы знать, с каким человеком мы имеем дело, перейдем к рассказу о его личной жизни. В 1848 он женился на принцессе Фредерике Генриетте Паулине Марианне Елизавете Саксен-Альтенбургской, 1830 года рождения. То есть она была младше Коко на три года. В православии ее стали называть Александрой Иосифовной, младшие отпрыски Романовых называли ее тетей Санни. Долгое время она считалась одной из первых красавиц петербургского двора. По свидетельствам современников, «великая княгиня изумительно красива и похожа на портреты Марии Стюарт. Она это знает и для усиления сходства носит туалеты, напоминающие костюмы Марии Стюарт. Великая княгиня не умна, еще менее образованна и воспитанна, но в манерах и тоне ее есть веселое, молодое изящество и добродушная распущенность, составляющие ее прелесть и заставляющие снисходительно относиться к недостатку в ней более глубоких качеств. Ее муж в нее очень влюблен, а государь (Николай I) к ней весьма расположен. Она занимает в семье положение „шаловливого ребенка“, и принято считать забавными выходками и мелкими шалостями бестактности и неумение держать себя, в которых она очень часто бывает повинна… Портит ее голос, гортанный и хриплый… манеры ее недостаточны для того положения, которое она занимает».

Константин Николаевич сначала был действительно влюблен в принцессу и называл ее «мое Солнышко» («Санни»). «Она или никто» – так он написал своим родителям. Однако страстно любивший Санни Коко в конце концов «стал жертвой ее неверности и порочных склонностей». Какие такие порочные склонности? А такие – Санни оказалась изменницей, и к тому же… лесбиянкой! Хотя она и рожала исправно Константину Николаевичу детей, но тем не менее… Она отличалась неразборчивостью в интимных отношениях не только с мужчинами, но и с женщинами. Коко устраивал ей скандалы по этому поводу, но это помогало мало; после очередного скандала он вынужден был отправить ее за границу, чтобы слухи о ее похождениях в петербургском обществе немного улеглись. Но и там она прославилась своими невероятными похождениями! Представьте себе такую ситуацию: просоленный морской волк, адмирал, и тут – на тебе – жена-лесбиянка! Это был второй случай в истории Дома Романовых, когда венценосная особа была замечена в однополой любви – первой была правительница Анна Леопольдовна в первой половине XVIII века.

Говорили, что поводом к изгнанию Александры Иосифовны были излишне нежные отношения ее к бывшей фрейлине Анненковой. «Невероятности» такого рода случались с Александрой Иосифовной и за границей. Обыватели швейцарского города Веве рассказывают, что великая княгиня Александра Иосифовна во время своего проживания там в пансионе «Эрмитаж» имела «недоразумение» с двумя матерями девочек, 14 и 16 лет, и что матери этих девочек получили от нее по 8 и 10 тысяч франков, чтобы не давать дальнейшего следствия этим скандальным «недоразумениям». Вот как! Ладно фрейлина, так оказывается, тетя Санни еще и швейцарских девочек растлевала! И вероятно, там был большой скандал, раз ей пришлось от разъяренных матерей несовершеннолетних откупаться! Вспомним описание современников, что у нее был голос «гортанный и хриплый». Вероятно, у нее в крови было много мужских гормонов – отсюда и тяга к девочкам. Я представляю себе, в какой ярости находился великий князь Константин, получив известие из Швейцарии о том, что его жена подобным образом забавляется! Он ее на исправление за границу послал, а она вот как «исправляется»!

По утверждению лейб-гвардейца князя Урусова, Александра Иосифовна была неравнодушна и к мужскому полу и даже доводила адъютантов своего мужа до полного истощения. Наверное, князь знал, что говорил, так как был одним из этих адъютантов и, по всей видимости, однажды попался на глаза похотливой блуднице. В истории сохранился ее роман с музыкантом Иоганном Штраусом, когда он в 1865 году давал концерты в Павловском вокзале. Она так была очарована великим маэстро, что даже вышила ему подтяжки!

Зачем Константину была нужна такая жена? И он завел себе официальную любовницу (кроме любовниц-однодневок), бывшую балерину Анну Кузнецову, которая родила ему четверых детей. Обо всем этом Коко сам рассказал своей супруге и попросил «соблюдать приличия». Александра Иосифовна не знала, как рассказать об этом детям, но они и так были осведомлены об адюльтере отца. Примечательно, что по крайней мере один из них, Николай, поддерживал отца и при всех называл свою мать дурой.

Великий князь без стеснения ездил отдыхать с Кузнецовой в Крым и прогуливался с ней в людных местах. В своем крымском имении Ореанда он построил для своей второй семьи отдельную виллу, где проводил в последние годы целые дни. Именно здесь он сказал фразу, вынесенную нами в предисловие: «В Петербурге у меня казенная жена, а здесь – законная». Он так влюбился в бывшую балерину, что даже потребовал у императора разрешения на повторный брак с ней. Александр II, разумеется, отказал.

Александра Иосифовна тем временем переехала жить в Павловск, где и коротала свои дни. В Петербург она приезжала редко и только зимой. Она не раз пыталась воздействовать на Константина – рыдала, умоляла вернуться, заклинала Богом и детьми, один раз даже валялась у Коко в ногах. Но с его стороны было лишь безразличие, а порой и грубость. На Константина не действовали даже увещевания брата, Александра II, просившего его «опомниться». Современные беллетристы от истории жалеют «бедную Санни», не зная всей подоплеки такого отношения к ней великого князя Константина. О том, что она была развратной женщиной, они или умалчивают, или вообще не знают. Ведь именно из-за ее недостойного поведения Коко завел себе новую семью. Зная о конфликте между Константином и Александром в споре за престол, и не удивляешься, что Коко его не слушался. С чего это он должен был прислушиваться к незаконному, как он считал, императору? Ко всему прочему, у Александра II тоже было рыльце в пушку, но об этом мы расскажем отдельно.

Александра Иосифовна, некогда считавшаяся первой красавицей при дворе, к своему пятидесятилетию превратилась в настоящую старуху. От ее красоты не осталось и следа.

В 1881 году Александра II убили террористы-бомбисты. На престол вступил его сын Александр III, не очень любивший дядю Константина. Он был снят со всех постов и остальную часть жизни (13 лет) прожил частным человеком. Несправедливо? Еще как! Ведь на его место морского министра был назначен брат Александра III – Алексей Александрович, отменный ворюга и взяточник, ничего не сделавший для укрепления российского флота. Именно его «стараниями» Россия потерпела поражение при Цусиме в 1905 году.

Прежде почти всемогущий и грозный, великий князь утратил свое влияние. Закат его жизни оказался печальным. За несколько лет до смерти, в 1892 году, его разбил паралич. Пропала речь, он почти никого не узнавал и передвигаться без посторонней помощи не мог. У кого был инсульт, тот знает, что это такое. Ты бодр, здоров, полон сил – и вдруг… Беспомощность и отчаяние полные. И слезы… Его перевезли из Крыма в Павловск, где за ним стала ухаживать «казенная» жена Александра Иосифовна. Былые амбиции у нее ушли в прошлое, и она, по сути, стала сестрой милосердия при умирающем, некогда любящем ее Коко. В Павловске они жили затворниками; их часто навещали дети. Несколько раз приезжал Александр III со своей супругой Марией Федоровной. Один из таких визитов в 1889 году Александр III пересказал своему сыну Николаю (будущему Николаю II): «Поехали в Павловск к тете Санни, и к нашему удивлению, дядя Костя пожелал нас видеть. Мы нашли его мало переменившимся. Он очень, по-видимому, обрадовался нас видеть, несколько раз обнимал и принимался плакать, а когда мы прощались, он вдруг вскочил и непременно хотел проводить нас до дверей. Говорить он ничего не может, правая рука и нога совершенно без движения, и вообще он делает страшно тяжелое впечатление».

Великий князь Константин Николаевич умер на руках своей жены Александры Иосифовны. Почему не Анны Кузнецовой – спросите вы? Ведь она, несомненно, любила Константина? А потому, что ее на дух не переносило романовское семейство, а уж ухаживать за больным ей бы вообще не позволили. Через несколько дней после кончины великого князя его сын, тоже Константин, записал в своем дневнике: «Мама опять провела день в моем кабинете. Она убита горем больше всех нас. А мы за 2,5 года успели приготовиться к мысли об этой утрате. Кажется, что мы лишились Папа еще в 89 году, когда его сразил недуг, приведший к могиле. С тех пор общение с ним почти прекратилось».

От брака с Александрой Иосифовной у великого князя Константина было пятеро детей; о некоторых из них, отличившихся скандальным поведением, мы расскажем дальше.

И от Анны Кузнецовой у Коко было пятеро детей. Император Александр III всем им пожаловал отчество Константиновичи и фамилию Князевы, а также потомственное дворянство. Заметим, что дети Кузнецовой ни в чем предосудительном замешаны не были, в отличие от детей Санни. Наверное, плохие гены матери на них сказались. Сама же Александра Иосифовна умерла в 1911 году.

Таким был Константин Николаевич – занимая высокие посты, он был счастлив в трудах на благо Отечества, но несчастлив в семейной жизни. Однако он до последнего дня своей жизни с честью нес звание великого князя и был верен своему принципу – «noblesse oblige» (положение обязывает).

Николай Константинович в семье Романовых был личностью очень своеобразной. Однако, упоминания о нем вы не найдете ни в одном из генеалогических описаний царской России. Но он, бесспорно, существовал – и в то же время его как бы и не было. Его объявили сумасшедшим, переменили родовую фамилию Романов на Искандер и сослали на жительство в Ташкент. В чем же так провинился этот великий князь!

Перед тем как продолжить наше повествование, отметим, что Никола был старшим сыном великого князя Константина Николаевича, о котором мы рассказали выше, а значит, внуком императора Николая I.

Он родился в 1850 году; в семейном кругу его звали Никола. Как и все дети в императорской семье, он получил хорошее домашнее образование, но с детства был очень своенравным ребенком. В свои 15 лет он мог запросто при всех декламировать стихи Гюго «Не кланяемся королю и в грош не ставим бога!» И это говорил отпрыск императорской фамилии! Дальше – больше. Он терпеть не мог императора, а своей подружке фрейлине Марии фон Келлер не раз заявлял, что Россия должна стать республикой. Однажды для нее он украл леденцы у торговца сластями, потому что у него не было денег – все свои скромные средства он тратил на книги о путешествиях, особенно об экспедициях в азиатские пустыни.

В 1868 году Николай окончил Николаевскую академию Генерального штаба. Академию он окончил блестяще и, судя по тому, как он постигал науки, в нем были заложены определенные способности, которые сулили ему успешную военную карьеру. В свои 18 лет он был уже капитаном и первым мужчиной из царской семьи, окончившим столь престижное военное учебное заведение. После окончания академии он бы зачислен на службу в лейб-гвардии Конный полк.

Его жизнь была расписана заранее: днем обычные дела – служба в полку, вечером приемы, балы – в общем, болото, ярмарка тщеславия. Дальше – банкеты, визиты, брак без любви, рождение детей, которых тут же отнимают, поездки по европейским дворам. И повсюду – протокол, этикет, подчинение и послушание. А ведь Никола был живым человеком, полным сил, мыслей и чувств. Поэтому от безысходности он начал бунтовать, вести себя эпатажно, вызывающе.

Так Николай Константинович стал героем первой по-настоящему скандальной истории в семействе Романовых. Николай вел довольно бурный образ жизни и отличался невероятным женолюбием. Яркий представитель «золотой молодежи», Никола легко увлекался девушками и так же легко с ними расставался. Однажды он цинично заявил: «Купить можно любую женщину, разница лишь в том, заплатить ей пять рублей или пять тысяч». Он познал в свои юные годы множество разного рода женщин – от дам полусвета и подавальщиц в трактирах до светских львиц, графинь, баронесс и даже княжон.

Видя это, мать Николы, великая княгиня Александра Иосифовна, решила угомонить сына традиционным способом – женитьбой. «Женится – переменится», – рассуждала она. Тот не возражал. Невесту ему традиционно приискали в Германии. Великого князя Николая Константиновича отправили за границу знакомиться с невестой. Это была Фредерика Ганноверская. Никола был представлен ей и… влюбился! Да так влюбился, что даже смотреть на других женщин не хотел! Родители были счастливы, император тоже дал свое согласие на брак. Николай летал на крыльях любви, но жестокосердная немка ответила – «нет»! И не потому, что великий князь ей не нравился, а потому что она вообще решила не выходить замуж. Ни за кого и никогда.

Никола в ответ – нет чтобы разозлиться! – влюбился в Фредерику пуще прежнего. Повесил портрет немки у себя в кабинете и целыми днями смотрел на него. Мать успокаивала сына, говоря, что есть, мол, и другие принцессы, но Николай отвечал: «Я ненавижу немцев!»

Пока Николай страдал, в его семье назревал скандал: отец завел себе новую семью с балериной Анной Кузнецовой (об этом мы уже писали в предыдущей главе). Сын решил успокоить мать и приехал к ней в Павловск со словами утешения. Однако Александра Иосифовна обвинила во всем не мужа, не себя, а… Николу! «Это ты во всем виноват. Будь ты другим, твой отец не изменил бы мне. Но, глядя на твое распутство, он и сам стал распутничать!» – заявила она. Это было ударом для молодого человека. Это была самая большая несправедливость в его жизни. Вместо того, чтобы винить себя или мужа, Александра Иосифовна излила весь свой гнев на сына! Она отвернулась от него и не пожелала больше видеть. Именно тогда он назвал ее дурой. Итак, подведем итог: отец ушел из семьи (подоплеку этого события мы рассказали выше), а мать прогнала Николу прочь. Безрадостная картина. И распутство для великого князя стало единственным лекарством от материнской ненависти, разбитого принцессой Фредерикой сердца и одиночества. Ему как раз исполнилось 20 лет. В эту ночь у него в постели побывали 12 девиц!

В скором времени он неожиданно для себя влюбился в американскую авантюристку Фанни Лир. Кто же она такая и как попала в Россию? Вот что о ней писали: «Рассказывали, что истинное ее имя Хетти Эли, что она была дочерью лютеранского пастора из Филадельфии. Когда ей еще не исполнилось шестнадцати лет, сбежала из дому с неким Блэкфордом, который вскоре умер от пьянства. Затем она „пошла по рукам“, жила с различными мужчинами, заимела стойкую репутацию шлюхи. В Соединенных Штатах XIX века, где господствовала бескомпромиссная пуританская мораль, подобного рода дамочки не чувствовали себя уютно. Их преследовала полиция, а общественное мнение воспринимало как „отбросы рода человеческого“. Намучившейся в „отсталой Америке“ дочери пастора в конце концов удалось „вырваться на свободу“: она перебралась в Париж, где и стала Фанни Лир (или Лиер). Здесь и началась ее „сладкая жизнь“, здесь она познакомилась с внуком царя Николая I…»

На самом деле биография Фани Лир темна и туманна, как и ее похождения. По другим сведениям ее звали Генриеттой (сокращенно – Гетти) Блэкфорд. И познакомилась она с Николаем совсем не в Париже, а в Петербурге. Об этом рассказал в своей книге о Николае Константиновиче его дальний родственник князь Михаил Греческий. По его версии, когда Александр II узнал о скандальных похождениях своего племянника с американкой (о чем мы расскажем ниже), он дал указание тайной полиции составить на нее досье. Вот что удалось выяснить. Ее подлинное имя было Гетти Эйли. Родилась она в Филадельфии в семье пуританина. Первым браком он был женат на богатой и благочестивой женщине и имел от нее пять дочерей. Супруга пастора умерла, и он вторично женился, уже будучи стариком, на женщине сомнительного происхождения. Вот от этого брака и появилась на свет Гетти. Старшие дети мистера Эйли из-за этого брака не хотели знаться ни с отцом, ни со своей сводной сестрой, презирая ее низкое происхождение. Она росла в скудности и забвении.

В шестнадцать лет мисс Генриетта Эйли сбежала из дома с неким Кельвином Блэкфордом и вышла за него замуж.

У них родился ребенок. Малыш вскоре умер, а за ним последовал в могилу и муж – он оказался чахоточным больным, и к тому же горьким пьяницей. Впрочем, Гетти к тому времени уже успела бросить его. Она устроилась на работу в филадельфийский банк, но оставила службу в нем, заведя себе богатого любовника – мексиканца Мэдисона. Он был бабником и кутилой. Гетти требовала, чтобы он женился на ней, но тщетно. Тогда она в утешение себе завела кучу кавалеров. Скопив некоторую сумму, она открыла казино. Деньги потекли к ней рекой. Вдобавок она занималась ростовщичеством и одалживала деньги проигравшимся в пух и прах остолопам, чтобы потом за свое «благодеяние» ободрать их как липку.

Кроме этого, Гетти занялась самообразованием. Пока ее любовники и поклонники резались в вист, она читала английских и французских поэтов в подлиннике. Это был еще один вызов обществу – в Америке считалось, что женщина низкого происхождения, да еще и шлюха, никак не может читать Виктора Гюго или там Альфреда Теннисона. Это считалось привилегией благочестивых матрон. И эти матроны объявили бойкот своим мужьям и сыновьям, посещавшим казино Гетти. Клиентуры у нее поубавилось, поклонники покинули ее; продав казино, Гетти укатила в Париж.

В столице Франции она познакомилась с землячкой – знаменитой куртизанкой и певицей Корой Перл. Та научила ее тонкому искусству обольщения. Гетти назвала себя Фанни Лир, познакомилась с парижскими аристократами-гуляками… и продолжала самообразование. Самым большим достижением ее в качестве «дамы с камелиями» была кратковременная связь с принцем Уэльским, будущим королем Эдуардом VII, который славился на всю Европу невероятным женолюбием. Затем пришла материальная удача – ее спонсором стал наследный принц прусского королевского рода Гогенцоллернов Макс Баден-Баденский. Будущий король повел себя по-королевски: при расставании с Гетти он обеспечил ее и создал ей славу первейшей куртизанки Парижа. Она прекрасно распорядилась и тем, и другим. Деньги пошли на покупку особняка на бульваре Малеб, а слава – на обустройство светского салона. К ней зачастили великие люди, поэты и писатели. Среди прочих в ее салоне бывали Дюма-отец и Дюма-сын.

Но грянул 1870 год – Парижская коммуна и разгром Франции пруссаками. Все пошло прахом – Фанни Лир потеряла деньги, салон, общество и связи. Бросить милый ее сердцу Париж Фанни не могла. В войну она терпела лишения, во время осады питалась крысиными паштетами и бифштексами из собачатины. Все бы ничего, но Фанни страдала от отсутствия знатных и богатых поклонников. Пришлось сниматься с места и ехать неведомо куда. Все та же Кора Перл посоветовала ей направиться в Россию. «Завалящая девка-француженка им по душе лучше русской принцессы. К тому же к проституткам у них какое-то особенное тяготение», – без обиняков заявила она. Так Фанни Лир оказалась в Петербурге в поисках богача-простака, которого она и нашла в лице великого князя Николая Константиновича.

Они познакомились на маскараде в оперном театре. Никола был просто неотразим в своем гвардейском мундире, а кроме того, он был особой императорской крови и, что немаловажно – при деньгах. Это и определило выбор Фанни. Она умела подать себя. Поздно вечером они поехали ужинать в ресторан, затем перебрались в отель к Фанни… Утром американка подписалась под необычным документом, собственноручно написанным Николой: «Клянусь всем, что есть для меня священнейшего в мире, никогда и ни с кем не говорить и не видеться без дозволения моего августейшего повелителя. Обязуюсь верно, как благородная американка, соблюдать это клятвенное обещание и объявляю себя, душою и телом, рабою русского великого князя. Фанни Лир». Через несколько дней Николай Константинович привез свою любовницу во дворец своего отца. Там, в Мраморном дворце, у него были личные апартаменты, куда вел отдельный вход. Он спрятал Фанни у себя и взял ее на содержание. Никола и раньше таскал туда разных девиц, но теперь здесь поселилась Фанни.

В Павловске он снял для нее дачу, а столице – особняк. Так, меняя Петербург на Павловск, они прожили в мелких ссорах и большой любви до 1872 года. Никола осыпал свою ненаглядную дорогими подарками, возил по самым дорогим ресторанам, устраивал для нее веселые пикники и чудесные прогулки. Даже в январе букеты живых роз ежедневно присылались ей на дом. При каждой встрече Николай дарил ей разные драгоценности, до которых американка была большой охотницей. Сердце высокородного повесы полностью принадлежало мисс Лир. Дама «свободного мира» преподнесла ему такие плоды сладострастия, что Никола просто потерял голову. Он даже заказал в Италии мраморную статую своей пассии в обнаженном виде.

В 1872 году они уехали путешествовать по Европе, причем путешествовали с большой роскошью. В Вене Фанни уличила Николу в измене и укатила в Париж, но вскоре вернулась, получив от него покаянное письмо. По возвращению в Петербург его вызвал к себе Александр II и стал отчитывать за безнравственное поведение: он позорит семью, связался с падшей женщиной, открыто разъезжает с ней по Европам, стал притчей во языцех своего двора! «Какой пример он подает подданным? Позор! Пятно на нашей августейшей фамилии!» – ругал его император. При этом разносе присутствовал и отец Николая – великий князь Константин. Наконец, государь выложил секретное досье на американку. Однако на Николая это не подействовало: «Не один я такой. Это у нас в крови. И великий наш предок Петр грешил тем же. И у Анны Иоанновны, и у Елизаветы Петровны были любовники. Уж я не говорю о прапрабабушке Екатерине! А прадедушка мой Павел тоже был „ходок“. А дедушка Александр был однолюб? И дедушка Николай – тоже великий ловелас! Кстати, папа, я забыл вас поздравить!» – «С чем?» – не понял подвоха великий князь Константин. «С новорожденным! У вас, как я слышал, родился прекрасный мальчик!» (Анна Кузнецова как раз родила князю сына). От этих слов великий князь Константин Николаевич покраснел до ушей. Никола не решился упомянуть пассию самого Александра II, Екатерину Долгорукую, а то бы не сносить ему головы. У каждого был свой скелет в шкафу. В общем, конструктивного разговора у них не получилось.

Тогда Александр II, как ему казалось, принял мудрое решение – отправить дерзкого племянника на войну. Чтобы охолонул. Как раз генерал Кауфман собирался в поход на Хиву. Князь Николай должен был по приказу императора отправиться с ним. Делать нечего – на войну, так на войну. Приказ есть приказ – он же военный человек. Перед отъездом он повел Фанни в Петропавловский собор, где были похоронены все русские императоры. Он становился на колени перед каждой гробницей и шептал молитвы. Наконец, он оказался у могилы Петра Великого. Здесь он снял с себя крестик, отдал его Фанни и попросил ждать его с войны.

Он писал ей с дороги: «Когда мне исполнилось двадцать, я вдруг понял, что у меня нет семьи. Мраморный дворец стал мне ненавистен. Ладно, – решил я, – найду себе другую семью. Встретил я в то время принцессу, хотел жениться на ней, не вышло. Тогда я пустился на поиски любви, искал ее среди петербургских женщин. От поисков я заболел, и чуть не умер. Наконец, я встретил Фанни, родственную душу, и умную и любящую. Это была она, моя единственная, та, которую я искал так долго!…Более года мы вместе! Дай Бог, чтобы и далее счастье наше не кончалось!» Как видим, великий князь Николай Константинович совершенно откровенно описывал свои чувства к американке, а значит, искренне любил ее.

Фанни укатила в Париж, а Никола пошел с войском на Хиву. В стычках с азиатами он вел себя храбро и мужественно. Не кланялся пулям, участвовал в ожесточенных кавалерийских схватках в пустыне. При осаде Хивы в 1873 году вражеское ядро разорвалась в двух шагах от великого князя, а потом под ним была убита лошадь. Наконец оплот деспота – хивинского хана – пал. Хива оказалась под русским контролем. Николай испросил у генерала Кауфмана разрешение на отпуск и направился в Петербург, дав по дороге телеграмму Фанни, чтобы та встречала его в Самаре. В столицу Никола вернулся героем – он был награжден и получил чин полковника. Однако вышел скандал. Он рассчитывал получить Георгиевский крест, самую почитаемую награду среди военных, а ему вручили лишь Владимира III степени. Николу обвинили в самовольном оставлении армии, чуть ли не в дезертирстве! Оказывается, мало было получить у генерала Кауфмана отпуск, следовало иметь еще и разрешение императора! Это был еще один удар по самолюбию Николая Константиновича.

И Никола назло всем решил обвенчаться с Фанни. Расчетливая американка сразу же почувствовала опасность такого шага. Скандальная женитьба означала конец всему. Николу ожидала тюрьма, в крайнем случае – ссылка, а ее – депортация за границу. Значит, всё – конец ее веселой, полной удовольствий и всяческих приятностей жизни. И она начала отговаривать великого князя от этого опрометчивого шага. Но Николай уже закусил удила. Все доводы Фанни он отверг, и любовники выехали в Вену, надеясь там тайно вступить в брак. Однако посольский священник решительно отказался венчать их, ссылаясь на то, что его за это могут выгнать со службы. Оставался еще гражданский брак. Никола вызвал к себе чиновника венской мэрии и попросил расписать их с Фанни, представившись графом Гедером. Но когда клерк потребовал документы, удостоверяющие личность, то, естественно, их у великого князя не оказалось. Тогда он вместо документов протянул чиновнику туго набитый кошелек. Тот обещал подумать. Николай с Фанни решили было, что все в ажуре, когда на пороге неожиданно возник его отец, великий князь Константин. Оказывается, тайная полиция следила за каждым шагом Николы, и его намерения жениться были раскрыты сразу же. А венский чиновник сразу же доложил своему начальству о попытке подкупа. Влюбленным пришлось не солоно хлебавши вернуться в Петербург.

В столице Николая ждала приятная новость – его прежний начальник, генерал Кауфман, ставший губернатором Туркестанского края, приглашал его в экспедицию для исследования реки Амударьи. Очевидно, он распознал в Николе задатки крупного ученого-географа и путешественника. Никола был польщен. Вероятно, так бы оно и случилось, будь великий князь «с царем в голове», но увы, в голове у него были только женщины. Из-за них-то он и погорел.

Фанни Лир обходилась великому князю все дороже и дороже. Николай Константинович купил для нее особняк в центре Петербурга и обставил его с чрезвычайной роскошью. Его доходов – 200 тысяч ежегодного великокняжеского содержания – на подобное мотовство не хватало. Первое время он занимал деньги где придется. Сначала племяннику государя императора охотно давали деньги. Но, так как возвращать занятые суммы Николай не спешил, вскоре в кредите ему было отказано. А денег на содержание алчной американки требовалось все больше и больше.

Вся эта история должна была рано или поздно закончиться, и закончилась она неслыханным скандалом. В апреле 1874 года случилось невероятное – в Мраморном дворце из личных покоев великой княгини Александры Иосифовны была совершена кража! С одной из венчальных икон супругов был содран бриллиантовый венчик, а другая была повреждена. Вор, очевидно, очень спешил. О краже тут же было сообщено в полицию. За дело взялся лично петербургский градоначальник генерал ?. ?. Трепов. Уже 12 апреля бриллиантовые лучи с иконы были найдены в одном из ломбардов. Выяснилось, что их заложил молодой офицер в мундире Конногвардейского полка. В нем опознали Е. Варпаховского, личного адъютанта великого князя Николая Константиновича. 15 апреля Ф. Трепов, в присутствии обоих великих князей – отца и сына – начал допрос Варпаховского. Тот никаких внятных объяснений дать не смог и только клялся, что ни в чем не виновен. Было видно, какое тяжелое впечатление произвел этот допрос на Николая. Неожиданно следствие было передано из рук полиции в III Отделение. Теперь допросы вел шеф корпуса жандармов граф П. А. Шувалов – самый влиятельный человек из окружения Александра II. Следствие по делу о пропаже бриллиантов сразу же засекретили. По закону полиция вообще не имела права проводить дознание и вести следствие по отношению к лицам царской династии. Как только возникли предположения о причастности к краже великого князя, то глава тайной полиции был обязан немедленно доложить об этом государю.

Отринув версию о виновности адъютанта, граф взял в разработку молодого князя. Варпаховский наконец сознался, что вещи в ломбард закладывал по указанию великого князя. Теперь уже Николая допрашивали отец и граф Шувалов. В дневнике великого князя Константина Николаевича читаем по этому поводу следующее: «Никакого раскаяния, никакого сознания, кроме когда уже отрицание было невозможно, и то пришлось вытаскивать жилу за жилой. Ожесточение, и ни одной слезы. Заклинали всем, что у него еще осталось святым, облегчить предстоящую ему участь чистосердечным раскаянием и сознанием. Ничего не помогло!.. У Николая ожесточение, фанфаронство, позирование и совершенное нераскаяние!»

От Николы так ничего и не добились, но всем было ясно, что кражу совершил он. Граф Шувалов заметил, что из столь щекотливой ситуации есть один выход – у него на примете есть человек, который возьмет вину Николы на себя. Тут отца – великого князя Константина – прорвало. Он все уже для себя понял и не дослушал графа до конца. Его сына обвиняют в уголовном преступлении! Великий князь разглядел в речах Шувалова происки врагов, стремившихся опорочить его самого – второго человека в империи, председателя Госсовета! Возмущению великого князя Константина не было предела; он назвал Шувалова мерзавцем и пообещал, что это так просто не сойдет ему с рук.

Умный граф Шувалов пошел к царю и рассказал ему все подробности, какие ему удалось выяснить на счет Николы. Александр II, выслушав доклад шефа тайной полиции, просто онемел. Сын брата, его крестник, оказался вором и святотатцем! Такого в истории династии Романовых еще не случалось! Царь немедленно вызвал Николая и, прямо глядя ему в глаза, спросил: «Ты это сделал?» В ответ он услышал произнесенное с вызовом «Да!» От этого признания Александра II чуть удар не хватил. Он покраснел как кумач и смог выкрикнуть лишь одно: «Сумасшедший!»

Итак, следствием было установлено, что молодой князь совершил кражу, чтобы сделать очередной подарок своей американке. Но как выйти из этого положения? Обычному суду он не подлежал, его должен был судить сам император Александр II. Было решено освидетельствовать Николая на предмет его вменяемости. Трое докторов признали его «сумасшедшим». Великого князя решили удалить от Двора. Предполагалось «лечение нравственно-гигиеническое». Госпожу Блекфорд выслали из России. Пока шло следствие, Николая держали под арестом в Мраморном дворце, затем «сумасшедшего» вывезли в имение Елизаветино под Гатчиной, а потом в крымское владение его отца Ореанду.

«По-видимому, он страдал еще и клептоманией», – пишут современные историки. Действительно, с некоторых пор в Зимнем дворце стали исчезать разные безделушки. При обыске в комнатах Николая Константиновича их нашли: «Достаточно взглянуть на предметы, найденные у него во дворце, чтобы убедиться в этом: тут были склянки от духов, кошельки, табакерки, веселые, дешевые фарфоровые статуэтки и тому подобные ничтожные вещицы, брошенные в беспорядочную груду». Нам представляется, что не в клептомании дело – он воровал эти безделушки из озорства, для куража, так сказать, чтобы досадить императорской фамилии, и дарил их Фанни Лир. Пускай они ничего не стоили, но какая доза адреналина в крови!

Немногим позже в Париже объявился знаменитый авантюрист и мошенник отставной корнет Савин. Он стал рассказывать, что адъютантом великого князя Николая Константиновича был он, и украденные алмазы с иконы были заложены за миллион рублей. Якобы эти деньги пошли не на американку Фанни Лир, а на революцию! Князь Николай будто бы лично встречался с Софьей Перовской и передал ей эти деньги на подготовку террористического акта против Александра II. Сам корнет Савин представлялся жертвой режима и искал покровительства у французских либералов. Но это была явная спекуляция на имени Николая Константиновича. Он, конечно, ненавидел Александра II, но чтобы тратить деньги на цареубийство… это вряд ли. У него было на кого их тратить. На Фанни, например.

Итак, Фанни Лир была выслана за границу. По другим сведениям, он сама туда укатила, как только запахло жареным. Так или иначе, а предмета любовной страсти Николая Константиновича не стало. Но свято место пусто не бывает. Неожиданно последовал новый бурный роман. Возлюбленную звали Александра Демидова (по первому браку), ее девичья фамилия была Абаза. В 16 лет ее выдали за курского губернатора. У супругов родились один за другим пятеро детей, однако брак этот был на редкость неблагополучным. Демидов настолько жестоко обходился с женой, что его мать, всерьез опасаясь, как бы не дошло до смертоубийства, приложила все усилия, чтобы добиться развода. Вот эта Демидова и приглянулась Николаю Константиновичу. Когда Николая перевели из Ореанды в село Смоленское Владимирской губернии, Александра поехала к нему. Она была уже беременна от великого князя. Царь запретил Демидовой встречаться с Николаем, а его самого перевели в Умань. Александра тайком едет на Украину, поселяется в доме рядом с местом заточения великого князя и рожает ему сына. Об этом узнали жандармы и перевели Николая на жительство в село Тыврово Подольской губернии. Демидова тотчас же устремляется за ним, пробирается в дом «сумасшедшего» и, прячась от прислуги, 10 дней проводит в его спальне. Результатом этого стало рождение еще и дочери. Демидову насильственно удалили от Николая и выдали замуж за графа Сумарокова-Эльстона. Родив Сумарокову еще пятерых сорванцов, она скончалась в 1894 году, не дожив и до сорока лет.

Великого князя Николая срочно переводят в Оренбург, подальше от Двора и смазливых девиц, но и в Оренбурге он знакомится с дочерью местного полицмейстера Надеждой фон Дрейер. В начале 1878 года он тайно обвенчался с нею. Соглядатаи докладывают императору, что «нравственного исправления великому князю недостижимо никаким путем». За этот поступок Николая переводят в Самару, и Синод расторгает этот брак. Неожиданно за этим следует послабление в содержании великого князя – ему разрешают жить в имении Пустынка под Тосно и фактически снимают в него надзор. Но затем опять следует опала.

В 1881 году Александр II был убит террористами, и на престол взошел Александр III – ярый враг Николая. Последнего переводят в Павловск и содержат под строгим надзором. У него отбирают имя, титул, все права члена императорской фамилии и высылают в Ташкент, но разрешают обзавестись семьей. Его имя было навсегда вычеркнуто из списков царской фамилии. Брак с Надеждой фон Дрейер был восстановлен. В 1881 году Николай Искандер (такова была теперь фамилия великого князя) с Надеждой прибыли в Ташкент и зажили частной жизнью. Он строит себе особняк в самом центре Ташкента, участвует в географических экспедициях, приступает к строительству оросительных каналов и дамб на Амударье, разводит хлопок. Именно великий князь Николай начал производство хлопка в Средней Азии. Хлопок приносит ему огромные прибыли, и он тратит их на благоустройство Ташкента. «Но наряду со столь похвальными занятиями он привлекал внимание населения, заведя некое подобие гарема из местных красавиц», – писали в доносах царю.

Выскажем одно замечание, касающееся современной политики и имеющее непосредственное отношение к нашему герою. Сегодня в узбекских учебниках истории пишут, что русские их грабили. Но самой большой ценностью в Средней Азии является хлопок. А первые хлопковые плантации там завел как раз Николай Константинович, семена он закупал на американском Юге. Так что до него в Узбекистане-то и грабить было нечего. Английский «ястреб» лорд Солсбери как раз в 1877 году высказался относительно дальнейшего продвижения Британии на север от Афганистана: мол в Туркестане-то и грабить нечего. Не было там ничего до Николая Константиновича! Врут братья-узбеки, ох как врут! Однако спишем это на традиционную русофобию и пойдем дальше.

Тут у него завязался новый роман – в 1895 году он полюбил 17-летнюю дочь казака Дарью Часовитину и выкупил ее у отца за 100 рублей. Для нее он строит дом и обеспечивает ее всем необходимым; она прижила от Николы нескольких детей. Далее, в 1901 году, следует роман 52-летнего князя с 15-летней гимназисткой Варварой Хмельницкой. Летом его законная супруга Надежда Дрейер уехала в Петербург, а Никола велел заложить тройку и украл девушку. В пятнадцати километрах от Ташкента он обвенчался с Варварой в сельской церкви. Тем самым он запятнал себя еще и двоеженством, чего в императорском семействе доселе не бывало. Разразился громкий скандал. Туркестанский генерал-губернатор в ужасе слал донесения в Петербург о новой выходке Николая. Священника, обвенчавшего пару, постригли в монахи, а девушку со всей ее семьей срочно отправили в Одессу, от греха подальше. Их брак, естественно, аннулировали.

К бывшему великому князю Николаю потихоньку подкрадывается старость. Он все еще был красивым и сильным, но лысым мужчиной, с моноклем на черном шнурке. На балах и в офицерском клубе он по-прежнему рьяно волочился за барышнями.

Сыновья от Надежды Дрейер уехали служить в Петербург, сыновья от Дарьи Часовитиной чужие ему, а детей от Александры Демидовой он никогда не видел. С женой в результате его амурных похождений наступил полный разлад. Единственный близкий ему человек – это дочь Дарьи Часовитиной.

Но тут вспыхнула Февральская революция. Его враги, члены императорской фамилии, были повержены. Николай Константинович надел красную рубашку и радостно разъезжал на извозчике, поздравляя всех с долгожданной «свободой», а позже послал приветственную телеграмму Временному правительству. Наконец наступила полная свобода, но тут, на 68-м году жизни, после 43 лет опалы, великий князь Николай скончался на руках у любимой дочери от воспаления легких. Это случилось 14 января или 26 июня 1918 года. Неточность даты связана с тем, что существует две версии смерти Николы. По одной из них, он умер своей смертью. Большевики устроили ему пышные похороны, считая, что он пострадал за мятеж против царя. По другой версии, эти же самые большевики и расстреляли его, ведь, что ни говори, он оставался великим князем. Какой версии верить – Бог весть.

А как сложилась судьба супруги Николая – Надежды фон Дрейер? Два ее сына от великого князя – Артемий и Александр Искандеры – стали военными и после революции ушли служить в Белую армию. Мать же осталась в Ташкенте и работала в художественном музее, созданном на основе коллекций Николая Константиновича. Потом большевики выгнали ее с работы, оставив без средств к существованию. Свой последний приют она нашла в сторожке при бывшем дворце своего мужа, где прозябала в окружении бездомных собак. В 1929 году от укуса одной из них, бешеной, она и умерла.

За что Николая объявили сумасшедшим, так и осталось неизвестным, ведь он хотел только одного – любви.

«Я опять отказался от борьбы со своей похотью, не то чтобы не мог, но не хотел бороться. Вечером мне натопили нашу баню; банщик Сергей Сыроежкин был занят и привел своего брата, 20-летнего парня Кондратия, служащего в Усачевских банях. И этого парня я ввел в грех. Быть может, в первый раз заставил я его согрешить и, только когда было уже поздно, вспомнил страшные слова: горе тому, кто соблазнит единого из малых сих».

(Великий князь Константин Константинович, дневники за июнь 1904 года)

Этим этюдом мы закончим рассказ о Константиновичах – сыновьях великого князя Константина Николаевича и, соответственно, внуках Николая I.

Великий князь Константин Константинович Романов был вторым сыном великого князя Константина Николаевича Романова. Запутаться непосвященному читателю в этих родственных связях легко – одинаковые имена, одинаковые фамилии; к тому же, в роду Романовых были еще и другие Константины и Николаи. Удивляет скудость воображения людей, дававших детям одинаковые имена. Но что поделаешь – такова была воля их родителей. Чтобы отличить отца от сына, вспомним, что прозвище первого было Коко, а псевдоним второго – К. Р. Об этом псевдониме мы поговорим чуть ниже.

Итак, Константин Константинович родился 10 августа 1858 года. Как и все романовские дети, Костя получил прекрасное домашнее образование. Отец, сам моряк, начал и сына готовить к морской службе. В 16 лет он был произведен в гардемарины и в 1876 году на фрегате «Светлана» в составе русской эскадры отправлен в двухгодичное плавание к берегам Нового Света, в Сингапур, Японию и Китай. На этом же корабле в чине лейтенанта находился великий князь Алексей Александрович, о похождениях которого мы расскажем отдельно. Колоритнейшая была личность!

Однако не будем отвлекаться от жизнеописания главного героя этой главы. Когда началась русско-турецкая война 1877—1878 годов, Константин Константинович в бою под Силистрией на Дунае потопил турецкий корабль, за что был награжден Георгиевским крестом IV степени. Потом были еще плавания и дальние походы по морям и океанам, пока в 1882 году его не перевели в гвардию. Морская карьера великого князя закончилась. Почему так случилось – неизвестно. Может, у него были особые планы на этот счет. Мы не знаем. Так или иначе, но в 1891 году он становится командиром лейб-гвардии Преображенского полка. В 1900 году генерал-адъютант великий князь Константин Константинович становится главным начальником всех военно-учебных заведений России, а чуть раньше – в 1889 году – он был назначен на должность президента Академии наук.

Константин Константинович был образованнейшим человеком того времени, был отличным пианистом и пользовался широкой известностью как поэт. Подписывал он свои стихи инициалами К. Р. – Константин Романов. Вирши, которые сочинял Константин Константинович, скажу я вам, были так себе. Не Пушкин, конечно, но его творчеству благоволили такие мэтры русской поэзии, как Фет, Майков и Полонский. И делали они это из-за его великокняжеского происхождения, надо полагать, а не из-за таланта. Кто сейчас знает поэта Полонского? Вот то-то и оно. Афанасия Фета сегодня не все знают, а что уж там говорить о К. Р.! Однако в то время его стихи в определенных кругах пользовались популярностью. Так, песня «Умер бедняга в больнице военной» на слова К. Р. считалась народной. Константину Константиновичу это необычайно льстило. «Меня называют лучшим человеком в России», – самодовольно писал он. «А между тем самолюбия у меня – неисчерпаемая бездна. Все мечтаю, что и меня когда-нибудь поставят наряду с великими деятелями искусства», – строил воздушные замки великий князь. Он преклонялся перед творчеством Достоевского и даже встречался с ним несколько раз. «Он относился ко мне с расположением, и помню, как однажды предсказал мне великую будущность», – бахвалился К. Р. Несомненной заслугой великого князя является создание Пушкинского дома в системе Академии наук. А еще он увлекался музыкой и дружил с композитором Чайковским.

Константин Константинович отлично знал языки и пробовал себя в переводе – переводил «Гамлета» Шекспира и «Мессианскую невесту» Шиллера. Над первым переводом он работал более десяти лет. Тогда было модным увлечение театром – и вот уже К. Р. пишет пьесу «Царь Иудейский». Однако разрешение на ее публичный показ не дали, и Константин Константинович сам поставил ее в Эрмитажном театре в 1914 году и сам же в ней сыграл вместе с сыновьями Иоанном, Константином и Игорем. Видно, пьеса того «стоила», раз ее не решились показать широкой публике.

В 1884 году К. Р. женился на принцессе Елизавете Августе Марии Агнессе Саксен-Альтенбургской. Она была праправнучкой императора Павла I и, соответственно, приходилась Константину троюродной сестрой. Они познакомились в Альтенбурге, куда великий князь приехал на похороны ее сестры. Константин записал в своем дневнике: «Я на нее посматривал. Странное дело, я заметил в ней, что похожа на принцессу Валийскую, которую так люблю. Подойти к ней, я думал, нельзя, и грустным голосом невольно говорил смешные вещи… (На похоронах говорить „смешные вещи“? Ну и ну! – М. П.) Итак, с ней мы сказали всего два-три слова. На прощание она опять посмотрела на меня как-то особенно и крепко сжала мою руку… Вошел ко мне дядя Эрнест. Я говорил ему про впечатление, сделанное на меня Елизаветой. Он довольно хладнокровно к этому отнесся. Впрочем, ответил, что лично не имеет ничего против моего брака с Елизаветой».

Это знакомство стало решающим в выборе Константина, и он «изъявил желание» стать женихом принцессы Елизаветы. Однако родители принцессы были не согласны. (Кстати, это был первый случай, когда родители невесты из захудалого германского княжества были против брака дочери с русским принцем.) Они боялись деятельности террористических организаций, одной из которых в этой «варварской стране» был убит император Александр II (чего доброго, и жениха прихлопнут как муху), они имели в виду и неудачную семейную жизнь матери Константина – Александры Иосифовны (Елизавета приходилась ей двоюродной племянницей). Однако Константин проявил завидную настойчивость, и родители дали согласие на их брак. К тому времени великий князь уже уехал в Россию, и невеста послала ему шифрованную телеграмму: «Пианино куплено». Это означало, что Константин может приехать в Альтенбург официально просить ее руки.

По приезде в Россию она стала называться Елизаветой Маврикиевной (остальные Романовы дали ей презрительную кличку – Мавра). Кузен Константина – Александр (будущий император Александр III) вообще называл ее «уродиной». Она так и не приняла православия и всю жизнь оставалась лютеранкой. Константину казалось, что с этой женщиной он найдет семейное счастье, в их доме будет тепло и уютно. Он ласково называл ее Лилинькой и грезил, что найдет в жене душевного друга. Но великий князь жестоко ошибся. Мавра оказалась существом простым, приземленным, была она немного глуповата и ничем, кроме будничных дел, сплетен и воспитания детей, не интересовалась. «Со мною у нее редко бывают настоящие разговоры. Она обыкновенно рассказывает мне общие места. Надо много терпения. Она считает меня гораздо выше себя и удивляется моей доверчивости. В ней есть общая Альтенбургскому семейству подозрительность, безграничная боязливость, пустота и приверженность к новостям, кажущимся мне не стоящими никакого внимания. Переделаю я ее на свой лад когда-нибудь?» – вопрошал Константин. Ему бы, дураку, радоваться, что жена считает его выше ее, а он пытается ее переделать под себя! Глупец! Константин изо всех сил пытался увлечь жену высокими темами, поэзией, литературой вообще. Ни в пень колоду! Когда Константин однажды читал ей Достоевского (по-немецки, по-русски она не говорила и не понимала), стараясь донести до нее смысл «Преступления и наказания», он заметил, что она задремала. Для него это было потрясением. После этого случая просветительские занятия с Маврой закончились. Она не выказывала к ним никакого интереса, а он больше и не навязывался. Тем не менее, она родила Константину шестерых сыновей – Иоанна, Гавриила, Константина, Олега, Игоря и Георгия, а также трех дочерей – Елену, Татьяну и Ольгу. Всего девять детей. В этом было призвание Елизаветы Маврикиевны – рожать детей, а не слушать заумные речи мужа.

Константина Константиновича можно было бы назвать счастливым отцом семейства и хорошим семьянином, но в его жизни была одна постыдная тайна – он был гомосексуалистом! Откуда мы это знаем, раз он не афишировал свои наклонности? Из его же дневников! Он вел их всю жизнь и перед смертью завещал Академии наук, с тем, чтобы они были обнародованы не раньше чем через 90 лет. Однако история распорядилась иначе – в 1917 году, всего через два года после кончины великого князя, к власти в России пришли большевики, и тайное стало явным. В своих дневниках он с необыкновенной откровенностью описывал свои порочные наклонности. Почему он их не уничтожил? Это сейчас своей «голубизной» принято чуть ли не гордиться, а тогда это осуждалось, презиралось. Он писал в дневниках о своей склонности к мужчинам и о том, как он боролся с собой, считая эту страсть греховной. Некоторые исследователи сейчас пишут, что это был поступок «человека высокого духа» (не сжег свои дневники), и что ему было важно показать «потомкам, насколько тяжела внутренняя борьба со страстью».

Нам все это представляется несколько иначе. Константин Константинович хотел быть не таким, как все: он и необыкновенный поэт-лирик, он и сочинитель пьес по библейским мотивам, и переводчик Шекспира, и руководитель Академии наук, и прочая, и прочая. Вспомним его слова: «Меня называют лучшим человеком в России». Он вполне искренне себя таким и считал! Великого самомнения о себе был этот индивид! Поэтому он и не уничтожил свои дневники – хотел и после смерти выпендриться, выделиться… даже слов не подобрать! А как же – человек с такой тонкой организацией души, такой чувствительный и экзальтированный (как он сам считал) не может быть рядовым членом общества, пусть и великокняжеского достоинства! Он не такой, как все, так и кричат его дневники. А вся его «борьба с грехом» – не более чем лукавство. Но мы к этому еще вернемся.

У Константина был друг – кузен великий князь Сергей Александрович, тоже мужеложец. Но тот хоть вел себя честно: хотя и был женат, у него не было детей, спал себе со своим адъютантом и не скрывал этого. И никакого греха в этом не видел. Другой товарищ Константина по пагубному пристрастию, Петр Ильич Чайковский, тоже никаких угрызений совести не испытывал. Сейчас бы ему за педофилию суд вкатал по полной, да еще в тюрьме зеки добавили бы, а он ничего – писал музыку и в ус не дул. Правда, кончили оба они плохо – первого (Сергея Александровича) в 1905 году разметало бомбой террориста Каляева, а второй (композитор) скончался в 1893 году в страшных мучениях – то ли от холеры, то ли от яда. А Константин, видите ли, каждый раз испытывал муки совести! Прямо не смешно!

Однако прежде чем осуждать его поведение, давайте разберемся: а что такое гомосексуализм? В «Энциклопедическом словаре медицинских терминов» 1982 года издания дается такое определение: гомосексуализм – половое извращение, характеризующееся сексуальным влечением к лицам своего пола. Многие светила науки пытались найти свое объяснение этому явлению. Так, французский психиатр Огюст Тардье полагал, что половое влечение к персонам собственного пола есть не что иное, как моральное и физическое уродство, причиной которого является особая форма полового члена. Поэтому он предлагал кастрировать всех представителей нестандартной сексуальной ориентации. С такой радикальной мерой был не согласен немецкий юрист Карл Ульрихсон, полагавший, что гомосексуалисты – это люди, у которых женская душа заключена в мужскую оболочку. Немецкий психиатр Карл Вестфаль считал гомосексуализм врожденным изменением полового чувства. Не обошел своим вниманием это явление Зигмунд Фрейд и другие видные ученые, которые считали гомосексуализм отклонением от нормы.

Если читатель обратил внимание, то гомосексуализмом больше всего занимались психиатры. Почему? Потому, что гомосексуализм (педерастия, мужеложство) в былые времена считался психическим расстройством. Из-за этого возникла дилемма: что делать с педерастами – лечить или наказывать? В первом случае Гитлер считал всех педерастов психами, с которыми не церемонились – неполноценных людей, с расовой точки зрения, просто лишали жизни, впрочем, как и всех прочих душевнобольных. В СССР мужеложство считалось половым извращением, за которое полагалась соответствующая статья Уголовного кодекса.

Сегодня большинство специалистов уверены, что гомосексуализм – не порок или болезнь, а просто образ жизни, сложившийся под влиянием условий воспитания и быта. Ни по одному из тестов гетеросексуалы ничем не отличаются от гомосексуалов. Иначе говоря – это просто половая распущенность. Сами же педерасты сегодня с высокомерием заявляют: «Мы не такие, как все!» Такие, такие!

Педерастия особенно присуща мужчинам, занимающим видное или начальствующее положение, которым ни Божьи, ни человеческие законы не писаны. Одним из самых страшных грехов Ветхого завета считается содомия (вспомним кару, постигшую библейские города Содом и Гоморру). Русская часть истории содомии не так уж велика, но в ней замешаны видные люди. Философ Максим Грек находил, что предающихся мужеложству необходимо сжигать на кострах и предавать вечной анафеме. Наоборот, Иван Грозный не брезговал заниматься педерастией с юными отроками и пригожими опричниками. Один из князей Оболенских упрекал царского любовника Федора Басманова так: «Предки мои и я всегда служили государю достойным образом, а ты служишь ему содомией!» Небольшой перерыв – и к власти на Руси пришел царь-преобразователь Петр I. Он и преобразил Россию, да еще как преобразил, подавая своим подданным личный пример. Он чрезвычайно любил женщин и в то же время был педерастом. Многим известны его половые отношения с Александром Меншиковым, и мало кому известно, что он «содержал для своего удовольствия» некоего красивого мальчика. При этом Петр I был так похотлив, что пол предмета сексуального вожделения не имел для него ровно никакого значения. В отсутствие женщин царь запросто укладывал в свою постель денщиков. Если у кого-нибудь при половом контакте с Петром I бурчало в животе, то царь вскакивал и немилосердно бил его. В то же время он был в этом отношении строг – что позволено Юпитеру, не позволено быку. Воинский артикул 1716 года гласил: «Если кто отрока осквернит или муж с мужем мужеложствуют, оные, яко в прежнем артикуле помянуто, имеют быть наказаны. Ежели насильством то учинено, тогда смертию или вечно на галеру ссылкой наказать». Во как! А сам на галеру?

С течением времени законы, преследующие гомосексуалистов, совершенствовались. Согласно Уложению о наказаниях Российской империи (аналог Уголовного кодекса) XIX века мужеложство каралось лишением всех прав, состояния и ссылкой в Сибирь на поселение. Если в качестве объекта педерастии был использован несовершеннолетний или слабоумный – то каторгой.

Одна из версий, почему педерастов (или пидарасов, как говорил Никита Хрущев) стали называть голубыми, такова: гомосексуализм, мол, присущ только аристократическим слоям общества, то есть тем, в жилах которых течет голубая кровь. Простолюдины «пидарасами» быть не могут по определению. Впервые так называли себя члены аристократических семей испанской провинции Кастилия, гордившиеся тем, что их предки не смешивались с маврами – они имели светлую кожу и вены голубоватого цвета. По какой-то необъяснимой причине среди кастильских идальго был особенно развит гомосексуализм. Кстати, и Константин Константинович не чурался «голубизны» – в его дворце был Голубой зал, флаг его имения Осташково имел голубые цвета, мебель в его гостиной была обтянута голубым шелком, а еще он написал романс «Шарф голубой».

После заграничного похода русской армии 1814—1815 годов многие офицеры вернулись из Франции, значительно обогатив свой сексуальный опыт. В армии дисциплина была суровой, но вне строя позволялось если не все, то многое. Тон в педерастии задавали офицеры гвардейских полков, среди которых было множество… декабристов! В числе этих «борцов за счастье народное» был князь А. Трубецкой (диктатор восстания), князь П. Долгоруков, штаб-ротмистр А. Зубов и другие лица. Из петербургской аристократии «пидарасами» были обер-прокурор Святейшего Синода князь А. Голицын, члены Академии наук С. Уваров, князь Дундуков-Корсаков и иже с ними. На счет последнего А. С. Пушкин сочинил злую эпиграмму: «В Академии наук / Заседает князь Дундук. / Говорят, не подобает / Дундуку такая честь. / Почему ж он заседает? / Потому, что жопа есть». Кстати, в этот список входит и убийца Пушкина Дантес со своим «приемным отцом» голландским посланником бароном Геккерном.

Постепенно гомосексуализм в глазах высшего общества стал каким-то изыском, забавным курьезом, хотя и запретным. А запретный плод, как известно, сладок; вот к нему и тянулись неустойчивые в психическом отношении, экзальтированные личности. Достаточно было намекнуть, что ты «голубой», как в ответ можно было услышать восторженное «ах!» и прочесть интерес в глазах женщин. Гомосексуализм в условиях официального запрета – это фронда, вызов общественному мнению, сексуальное диссидентство, если хотите. Если на рубеже XIX—XX веков интерес вызывали политические диссиденты-революционеры, то до этого времени – педерасты. «Ах, он не такой как все он „голубой!“» – как будто слышится из глубины позапрошлого века.

Все это прекрасно укладывается в схему Константина Константиновича: быть «голубым», не таким, как все – это было модно, необычно; страх разоблачения добавлял ему адреналина в крови, заставлял мандражировать, и поэтому он грешил еще и еще. Адреналин – это как наркотик, хочется испытывать острые ощущения снова и снова. Можно сказать, что К. Р. в этом смысле был адреналиновым наркоманом. Ныне все можно, педерастией уже никого не удивишь, и молодые люди, чтобы ощутить адреналин в крови, занимаются экстримом – прыгают с парашютом с высотных зданий и мостов, сплавляются по горным рекам через убийственные водовороты, гоняют на запредельных скоростях по обычным дорогам и творят прочие безумства. Нечто подобное было присуще и Константину Константиновичу, только его толкал на это еще и выпендреж, желание выделиться из своей среды.

Однако закончим, а то на эту тему можно рассуждать еще очень долго. В юности Константин придерживался убеждения, что вступить в половой контакт с женщиной можно лишь после брака. Однако все случилось не по его правилам. В 1877 году он на фрегате «Светлана» прибыл в Нью-Йорк. Тогда Костя посетил публичный дом и в свои неполные 19 лет стал мужчиной. Случившееся в публичном доме не понравилось Константину. «Я не ощущал никакого сладострастия», – записал он в своем дневнике. С тех пор он ни разу не прикоснулся к женщине вплоть до своей женитьбы в 26 лет. Ему нравилась мужская компания. Сильные, волевые мужчины вызывали у него восторг и уважение. С годами эта притягательность не проходила, мужчины стали нравиться Константину все больше и больше, но уже как возможные партнеры по сексу. Он знал, что это нехорошо и обычно квалифицируется как содомия. И тем не менее, не смог устоять. Однажды ночью во время кругосветного плавания он «сблизился больше допустимого» с одним офицером. На флоте во время дальних плаваний из-за отсутствия женщин, если уж было невтерпеж, кое-кто грешил педерастией; это было допустимо, хотя и плохо. Константин испытал угрызения совести, собственной греховности и просил Господа Бога простить ему эту слабость.

Вот здесь – внимание – наступил переломный момент: если уж он осознавал, что содомия – это грех, то какого рожна после первого сексуального опыта с мужчиной он не отказался от подобного деяния раз и навсегда. У кого только не бывает ошибок в молодости! Но Константин не стал отказываться, нет, наоборот, содомия нравилась ему все больше и больше. Он стал специально выискивать себе любовников. Победы над ними давались ему дорогой ценой, но зато переполняли душу тихой радостью. И каждый раз он усердно молился, чтобы Господь отпустил ему этот грех! Ну прямо как Иван Грозный, мля! Тот приказывал убивать людей сотнями, рубить им головы, жарить на сковородках или топить в проруби, а потом спешил в церковь замаливать свои грехи! А потом начинал все по новой! Так и Константин – горячо молился Богу, а потом грешил снова и снова. Однако историки признают царя Ивана Грозного чуть ли не сумасшедшим, а поэтом К. Р. восхищаются. А какая разница? И тот грешил, и этот, а потом оба опять принимались за свое. Так что Константин лукавил перед Богом, ох как лукавил!

Накануне Великого поста 1893 года Константин в очередной раз готовился к исповеди у священника. Он должен был принести своему духовнику покаяние в том же грехе, что и 14 лет назад. Кто знаком с церковным уставом, тот знает, то исповедоваться нужно регулярно, а значит, Константин не ходил к исповеди все это время! Ну не лукавство ли это? При этом великий князь задавался вопросом: неужели он в последний раз кается в этом грехе? При этом ему было стыдно перед священником. Тот действительно был огорчен. Он пришел в ужас от такого признания и стал наставлять Константина на путь истинный. Святой отец грозил ему тем, что в конце концов все тайное станет явным и все узнают о похождениях Константина. Его самого пугала эта мысль, и огласка могла бы иметь ужасные последствия. В итоге он получил отпущение грехов и пообещал исправиться. Но куда там!

Страх разоблачения заставлял Константина «шифроваться». Он ничего не рассказывал о своих половых пристрастиях родственникам и товарищам по службе, не посещал собрания содомитов, не вовлекал в педерастию именитых лиц. Он втихаря грешил с молодыми банщиками городской или полковой бани (вспомним, что в 1891 году он стал командиром Преображенского полка). Он грешил и каялся одновременно. Вот его дневниковая запись от марта 1894 года: «Последние два месяца я более усиленно боролся с искушениями, бросил сделки с совестью и старался не давать себе повода грешить. А этим поводом для меня была баня; не ходишь в баню, так и не греши, или грешу только мысленно. И вот за обедней в полковом соборе увидел я своего банщика. Заметив его, я поскорее отвел глаза в сторону и боле на него не заглядывал».

Константин панически боялся не греха, а своего разоблачения, вот он временами и «грешил мысленно». Жена и дети служили К. Р. только прикрытием для его пагубной страсти. Однажды одно происшествие заставило великого князя изрядно переволноваться. В феврале 1894 года к нему, как к командиру Преображенского полка, пришел полковник Катерининов. Он доложил ему о скандальном деле – в педерастии были замешаны молодые подпоручики Рудановский и Сабуров. Рудановский был виноват безусловно, а на Сабурова падало лишь подозрение в противоестественных наклонностях. По неписаным законам того времени они оба должны были быть немедленно удалены из полка. Нравы тогда были строги и бескомпромиссны. Одного лишь подозрения в склонности к «содомскому греху» было достаточно, чтобы навсегда распрощаться с военной карьерой и стать изгоем в армии. Клеймо этого позора смыть было невозможно.

Великий князь Константин Константинович страдал – вышеназванные офицеры стали жертвами моральных норм, а он, может куда более грешный, должен будет их наказать. Тогда он записал в своем дневнике: «И я, подверженный тем же наклонностям, вынужден карать людей, которые не хуже меня. Это тяжело. К тому же я люблю Сабурова и, равно как многие из его товарищей, не верю в его виновность: и вот, как командир полка, оберегая честь общества офицеров, я должен удалить человека менее виновного меня самого. А я, только ради того, что про мой грех ничего не известно, являясь судьею в деле, в которое, может быть, случайно попал невинный. Как это мучительно! И между тем я высказал Катерининову свое решение об удалении из полка обоих названных офицеров совершено спокойно, ни минуты не задумываясь, как будто сам я ни в чем не виновен».

В этом его поступке сквозит солидарность с уличенными в педерастии офицерами, но сделать для них ничего нельзя – в противном случае его самого могут заподозрить в этом. И он пошел на сделку с совестью. Он страшно боялся огласки. Константин переживал за себя, за детей, перед которыми ему было стыдно, перед царем, перед знакомыми, которые его уважали. И вот, на пороге его пятидесятилетия, угроза разоблачения его двойной жизни стала реальной.

В декабре 1905 года он получил письмо от капитана Сосницкого, растратившего три тысячи рублей из казны юнкерского училища и, так как он не восполнил растраты, уволенного из армии без мундира и пенсии. Напомним, что князь Константин Константинович был еще и начальником всех военно-учебных заведений страны, и этот случай касался его напрямую. За это Сосницкий решил шантажировать его. Он писал, что растратил деньги «из-за острой нужды», добавив, что с кем не случается греха, «хотя бы с вами». Далее шантажист писал, как однажды летом 1903 года он под вечер приехал в Красносельские бани. «Что там было, вы, верно, помните», – писал он. На следующий день он опять побывал в банях, расспросил пользовавшего великого князя банщика и узнал от него, что за «услугу», оказанную Константину, он получил 20 рублей. Письмо заканчивалось угрозой, что пока он «держит все в секрете», но если это обстоятельство появится в прессе, то великому князю «будет неудобно оставаться на занимаемом посту». В заключение Сосницкий потребовал принять его «для личного разговора».

Константин Константинович, что называется, выпал в осадок. Он долго не мог прийти в себя. Стыд и смущение переполняли его душу. Вот оно – разоблачение! Немного успокоившись, великий князь обдумал сложившуюся ситуацию. Потом проверил рассказ Сосницкого по своим дневникам. Да, он посетил в этот день Красносельские бани, но ничего такого в этот раз не было, и 20 рублей банщику он не давал. Значит, капитан Сосницкий врал. Однако информация о его противоестественных наклонностях где-то все-таки просочилась. Что делать? Промучившись ночь без сна, великий князь принял твердое решение – шантажиста ни в коем случае не принимать. «Сосницкого я не принял вчера и не приму, никаких мер принимать не буду. Будь что будет», – писал он. Прошел день в томительном ожидании, прошел другой, прошла целая неделя, а публикация в прессе, уличающая Константина Константиновича в гомосексуализме, все не появлялась. Великий князь пребывал в страшном напряжении. Прошел еще и месяц, и он понял, что шантажист оставил свои намерения и отступил. И это пошло ему на пользу – после случая с Сосницким, грозившим ему разоблачением, Константин Константинович ни разу не согрешил.

В заключение кратко пробежимся по дневникам К. Р. за 1903—1905 годы.

15 декабря 1903 года: «Я недоволен собой. Десять лет назад я стал на правильный путь, начал серьезно бороться с моим главным грехом и не грешил в течение семи лет или, вернее, грешил только мысленно. В 1900 году, сразу после моего назначения главой военно-учебных заведений, летом в Стрельне я сбился с пути. Потом два года было лучше, но в 1902 году… я много грешил во время поездки по Волге. Наконец, в этом, 1903 году я совсем сбился с пути и жил в постоянной борьбе со своей совестью».

28 декабря 1903 года: «Мой тайный порок совершенно овладел мною. Было время, и довольно продолжительное, что я почти победил его, от конца 1893 до 1900 г. Но с тех пор, в особенности с апреля текущего года… опять поскользнулся и покатился и до сих пор качусь, как по наклонной плоскости, все ниже и ниже».

19 апреля 1904 года: «На душе у меня опять нехорошо, снова преследуют грешные помыслы, воспоминания и желания. Мечтаю сходить в бани на Мойке или велеть затопить баню дома, представляю себе знакомых банщиков – Алексея Фролова и особенно Сергея Сыроежкина. Вожделения мои всегда относились к простым мужикам (вот он – снобизм), вне их круга я не искал и не находил участников греха. Когда заговорит страсть, умолкают доводы совести, добродетели, благоразумия».

18 мая 1904 года: «В заседании грешные мысли меня одолели. На Морской, не доезжая до угла Невского, отпустил кучера и отправился пешком к Полицейскому мосту и, перейдя его, свернул налево по Мойке. Два раза прошел мимо дверей в номерные бани взад и вперед; на третий вошел. И вот опять я грешен в том же…»

Запись от 23 июня 1904 года мы уже цитировали выше (это когда постоянный любовник Константина Константиновича был занят и вместо себя прислал своего брата Кондратия). Из дневниковых записей К. Р. становится ясно, что он иногда мог годами справляться со своей похотью и прекрасно себя при этом чувствовал. Это значит, что он не был гомосексуалистом в истинном значении этого слова. Он вел себя, как пьяница или наркоман, – ему стыдно после пьянки или приема наркотиков, он кается, что никогда больше так поступать не будет и все равно через время делает то же самое. А между тем надо только себя в руки взять.

28 февраля 1905 года: «И вот б месяцев я не грешил, как прежде, то есть вдвоем; правда, грешил сам с собой три раза». Последнее означает – Константин Константинович мало того что был бисексуалом, так еще и онанистом, раз «грешил сам с собою»! Вот так дела!

Некоторые историки говорили по поводу гомосексуальных наклонностей великого князя Константина Константиновича, что это признак вырождения семейства Романовых. Наверное, это так…

Он умер в 1915 году, не пережив гибели своего сына Олега на фронте в Первую мировую войну. Кстати, Олег был единственным отпрыском Романовых, который погиб, защищая Отечество. Остальные мужчины или по штабам отсиживались, или вообще не участвовали в боевых действиях. Потом их всех, кто не сбежал за границу, большевики, как баранов, без всякого сопротивления повели на бойню.

Великий князь Константин Константинович, великий грешник, скончался в возрасте 57 лет. Нам даже жалко его. Талантливый человек – и как низко пасть!

А что же его супруга, Елизавета Маврикиевна? О дурных наклонностях мужа она не знала и даже не догадывалась. Овдовев в 1915 году, она после Февральской революции 1917 года сначала уехала в Швецию, а оттуда в Германию, в свой родной Альтенбург, где и умерла в 1927 году. Их дочь Вера умерла в США в 2001 году, прожив 94 года. Она была последней представительницей ветви Константиновичей, внуков и правнуков императора Николая I.

«Как человек такой непомерной глупости может, тем не менее, сойти с ума?» – с иронией вопрошал великий князь Михаил Николаевич, когда узнал о помрачении рассудка у своего брата.

Вот мы и закончили с линией Константиновичей – внуков императора Николая I. Теперь перейдем к описанию любовных похождений линии Николаевичей. Их было всего два: Николай Николаевич-старший и Николай Николаевич-младший. Очень оригинально родители их назвали, как будто в святцах других имен не было! Ну, что поделаешь – придется называть их как есть, только будем прибавлять к их именам определения «старший» и «младший».

Николай Николаевич-старший, третий сын императора Николая I, родился в 1831 году. Его с малых лет начали готовить к военной службе; надо сказать, ему это очень нравилось. Домашние называли его Низи. Зимой он учил военную теорию под руководством генерала Философова, а летом совершал выезды в лагеря совместно с воспитанниками 1-го кадетского корпуса. В 1846 году он получил чин подпоручика (младшего лейтенанта по-нынешнему), потом был повышен в звании, и с 1851 года началась его действительная военная служба в лейб-гвардии Конном полку. Все это время он провел в Петербурге, где служба была легкой и необременительной. Однако во время Крымской войны 1853—1856 годов, после поражения русских войск в битве при Альме, Николай I для поднятия духа воинов послал в Крым своих сыновей Николая и Михаила. Оба они храбро участвовали в Инкерманском сражении, за что получили Георгиевские кресты IV степени. В 1855 году отец умер, и на престол вступил Александр II. Война продолжалась, и Николай Николаевич, уже в чине генерал-лейтенанта, занимался укреплением береговой обороны Выборга, Николаева и Кронштадта. Военная карьера великого князя Николая Николаевича развивалась успешно: уже в I860 году (в 29 лет!) он был назначен командующим войсками гвардии и Петербургского военного округа. Когда, в 1876 году, война с Турцией стала неизбежной, Александр II назначил своего брата Николая главнокомандующим Дунайской армией, стоявшей на острие удара. Под его руководством русские войска взяли Плевну и через короткое время оказались на подступах к Константинополю. Хотя Николай Николаевич и не проявил в этих сражениях особого полководческого таланта, но был удостоен Георгиевского креста I степени и звания генерал-фельдмаршала. Кстати, орден Святого Георгия I степени за всю историю его существования получили всего 25 человек, среди которых были Суворов и Кутузов. Для Николая Николаевича это была большая честь. Он уже готов был взять турецкую столицу, как начались политические игры. В Босфор вошла английская эскадра; Великобритания, у которой были свои интересы в этом районе, недвусмысленно грозила России новой войной. В этой ситуации Александр II начал колебаться и посылал Николаю Николаевичу противоречивые приказы – то брать Стамбул, то остановить наступление. Наконец, в 1878 году в городе Сан-Стефано под стенами турецкой столицы был подписан мирный договор. Великий князь, измотанный нервотрепкой и недовольный решениями своего брата Александра II, запросил себе замену. Царь отозвал Николая с фронта. В 1914 году ему был поставлен памятник в Петербурге на Манежной площади, посвященный подвигам наших воинов в русско-турецкой войне 1877—1878 годов. В 1919 году он был разрушен анархистами.

По свидетельствам современников, Николай Николаевич-старший умом не блистал, хотя о своих способностях и был высокого мнения. Известно было также о его крупных финансовых махинациях в ходе Крымской войны. Прошло три года; Александр II в 1881 году был убит террористами, и на троне оказался Александр III, племянник Николая Николаевича. Он очень недолюбливал фельдмаршала и отдалил его от армейских дел, позволив только иногда присутствовать на военных маневрах. Так в 50 лет он оказался в отставке. Поводом к этому послужили не отсутствие талантов на военном поприще и казнокрадство, а чрезмерная прыть в семейной жизни. Александр III в этом отношении был строгим – как никто другой – главой фамилии Романовых. Великий князь Николай Николаевич женился в 1856 году на принцессе Александре Петровне Ольденбургской. Она приходилась Николаю двоюродной племянницей и была на 7 лет младше его. Их брак оказался несчастливым. После десятилетнего супружества, по мнению мужа (и не только его), она перестала блистать красотой и женственностью. У них родились двое мальчиков – Николай и Петр. Свою жену Николай Николаевич никогда особенно не любил. В первые годы их совместной жизни относился к ней ровно, но со временем их семейная жизнь становилась все хуже и хуже, а потом и вовсе все пошло кувырком. Жену великий князь постепенно просто возненавидел. После рождения сына Петра она стала толстой, неповоротливой и ворчливой. Когда в обществе речь заходила о его супруге, то Низи называл ее не иначе, как «корова» или «эта женщина».

Николая Николаевича-старшего сгубила любовь к балету. Бескомпромиссный, грубый и порой невоздержанный, в театре великий князь преображался. Лицезрение «несравненных этуалей» и «воздушных фей» приводило его в состояние экстаза. Будь его воля, он стал бы крупным театральным деятелем, чтобы дни и ночи не покидать своих любимиц.

После представления он всегда уходил за кулисы, где с умилением проводил время в обществе раскованных и кокетливых девиц. Великий князь дарил им подарки, без стеснения похлопывал по попкам и щипал за бока, а они только игриво хохотали. Прямо как в старинных стихах говорится: «Его Превосходительство / Любил домашних птиц / И брал под покровительство / Хорошеньких девиц».

Страсть к балету привела командующего Петербургским военным округом к мысли построить в Красном Селе (главном учебном центре столицы) большой деревянный театр «для развлечения офицеров». Офицеры в данном случае были только предлогом – развлекаться-то собирался сам великий князь. После окончания учебных занятий с солдатами господа офицеры наслаждались там веселыми водевилями. Обязательно в этом театре шли и постановки кордебалетных дивертисментов. Такие сценические действия, когда актрисы вскидывали ножки, безумно нравились Николаю Николаевичу, который был самым преданным зрителем.

Вскоре на балетной сцене он заприметил женщину, которая перевернула всю его жизнь. Ее звали Екатерина Числова. Она была на пятнадцать лет моложе великого князя. Смешливая кокотка вскружила Низи голову, и он «пал жертвой стрелы Амура». Первые годы их совместной жизни она была ласковой и нежной милашкой, но за этим фасадом скрывался железный характер. Правда, до поры Николай Николаевич об этом не догадывался. Его ненаглядная Катенька так крепко заключила фельдмаршала в свои объятия, что он до самой ее смерти не мог из них выпутаться. Он был влюблен настолько, что над сценой театра в Красном Селе приказал запечатлеть ее образ в медальоне. Многим поколениям офицеров было об этом известно, но прошли годы, и новые хозяева театра уже не знали, что на медальоне изображена любовница Николая Николаевича. И только при реставрационных работах под медальоном нашли надпись: «Числова».

Екатерина бросила сцену, раз уж она стала любовницей великого князя, и занялась устройством своего гнездышка на Почтамтской улице, которое ей купил влюбленный Низи. Финансовые заботы легли, конечно, на плечи Николая Николаевича. По правде сказать, Екатерина Числова была даже не любовницей, а его второй женой. Первую жену, Александру Петровну, он совсем забросил и даже встречаться с ней не хотел. Присутствуя с ней на официальных приемах, Низи даже не смотрел в ее сторону – до того она была ему противна.

Узнав, что у мужа появилась любовница, она закатила скандал и бросилась за помощью к царю, чтобы тот вразумил своего брата. Однако Александр II, сам не безгрешный в этом деле (о чем мы расскажем в своем месте), не принял жалобу Александры Петровны и даже высмеял ее. «Послушайте, ваш муж в полноте сил (а Николаю Николаевичу тогда было только немного за тридцать), ему нужна женщина, которая могла бы ему нравиться; теперь посмотрите же на себя… как вы одеты!» Это было страшным оскорблением для нее, но это была правда. Александра Петровна совсем забросила себя – толстая, неуклюжая, она не наводила макияж, не следила за собой, одевалась во что попало – в общем, была неряхой. Наверное, ее можно было сравнить с Надеждой Крупской, человеком такого же склада характера. Кто видел портреты жены Ленина, тот знает, о чем идет речь. И виной этому была общественная деятельность и той, и другой. Вот список дел, которыми занималась Александра Петровна: основала в Галерной гавани Покровскую общину сестер милосердия, при которой была больница, амбулатория, отделение для девочек младшего возраста и фельдшерское училище; долгое время она была председателем Совета детских приютов, основала в Киеве Покровский женский монастырь с хирургической больницей при нем, и так далее. Времени, чтобы ухаживать за собой, а уж тем более ходить по балам и маскарадам, у нее не оставалось. Она не умела нравиться, и неудивительно, что муж от нее отвернулся.

Целеустремленная и неулыбчивая жена не устраивала Николая – ему нравились кокетки и хохотушки вроде Катеньки Числовой. Поэтому неудивительно, что великий князь и Александра Петровна стали чужими людьми. Николай Николаевич стал жить с Числовой, и она родила ему четверых детей. Позже, в 1883 году, по просьбе своего дяди Александр III пожаловал им дворянские права и фамилию Николаевы. Однако жена не унималась и продолжала изводить мужа скандалами. Узнав, что брат Николай завел себе вторую семью, наконец возмутился и Александр II. Любовница – еще куда ни шло, но вторая жена, без развода с первой – это уже ни в какие ворота не лезло! Царь устроил фельдмаршалу нагоняй, и Числова была немедленно выслана в городок Венден в Прибалтике. Однако возлюбленная Николая Николаевича пробыла там недолго.

Как выручить свою «несравненную» Катеньку из ссылки? – задавался вопросом великий князь. Только через развод с Александрой Петровной. Но как это сделать? Ведь формальных поводов к этому нет. И Николай Николаевич решил сам найти этот повод, публично обвинив жену в прелюбодеянии! Однако требовалось назвать и мужчину, с которым Александра Петровна совершила адюльтер. И он был назван – духовник Александры протоиерей Василий Лебедев. Он якобы на исповеди сам в этом признался. Это была полнейшая чушь. Во-первых, священник-прелюбодей – это что-то новое; протоиерею нельзя даже в мыслях грешить с женщинами. Во-вторых, времена Петра I, когда он приказывал святым отцам в обязательном порядке доносить, что прихожане говорили на исповеди, давно прошли. Тайна исповеди соблюдалась беспрекословно. Кто же мог слова Василия Лебедева донести до ушей Николая Николаевича? Да никто! Это он сам придумал коварный план, чтобы получить развод ради своей очаровательной «феи».

Итак, формальный предлог был найден. Теперь настало время действовать. Николай Николаевич выгнал жену из своего Николаевского дворца, отнял у нее все драгоценности, в том числе и собственные подарки. Мало того – он лишил ее еще и одежды! Несчастная женщина оказалась на улице в качестве бездомной бродяжки! И это несмотря на то, что она была великой княгиней! Слава Богу, нашлись сердобольные родственники, которые приютили у себя бедняжку, иначе идти бы ей по миру с котомкой в руках в чем мать родила.

Когда Александр II узнал о случившемся, то не стал разбирать, кто прав, кто виноват. Ему эти семейные дрязги ужас как надоели. Он отказался принимать с жалобой Александру Петровну и велел ей немедленно отправляться за границу «для лечения», чтобы «без особого уведомления» она в России не смела показываться. Это было жестоко. Хорошо, хоть все расходы по ее содержанию за рубежом царь принял на свой счет. Александра Петровна, униженная и оскорбленная, вынуждена была подчиниться воле государя.

Как мы уже писали, Александр II в 1881 году был убит народовольцами, его место занял Александр III, который и снял своего дядю со всех постов. Он вообще никаких добрых чувств к нему не испытывал еще с русско-турецкой войны; один раз, в 1880 году, Александр прилюдно заметил, что «если бы он не был просто глуп, я бы назвал его подлецом».

В этой ситуации тетя Саша (как ее называло младшее поколение Романовых) пишет новому царю следующее: «Прости великодушно, что я дерзаю беспокоить Тебя настоящим письмом… К сожалению, здоровье не поправляется, ожидаемых благоприятных результатов нет. Мне хуже, чем было при отъезде. Пережито много тяжелого. Ужасающая катастрофа 1-го марта… Перед этим в январе в Неаполе во время посещения дяди Низи пережито то, что не желаю злейшему врагу, и все это, и упадок сил все возрастающий, получаемый после нашего перехода, и притом сильнейшая тоска по родине убивает последние силы. Тянет и влечет на благодатную родину. Высказав все это, умоляю Тебя позволить мне возвратиться в Русь Святую и потихоньку, с помощью Божией, через Николаев и Одессу достигнуть Киева. Ты хорошо знаешь, что я сама по себе нищая, живу Царскими благодеяниями, стало быть, поселиться на осень и зиму в Киеве всецело зависит от Твоей воли и Твоих щедрот. Жить в Петербурге при моем тяжелом недуге и при нестроении в нашем Доме, при моей слабости – гибельно, и доктор все еще не унывает, надеясь на восстановление параличного состояния обеих ног и правой руки. Да и левая очень слабеет. Единственная надежда на исцеление – это покойная жизнь. Пожить в Святом Киеве для меня было бы душевною отрадою. Я слышала, что там есть незанятый дворец. Может, Ты благосердно примешь мою просьбу… Все зависит от Тебя! Силы уходят… мне… надо помнить о смерти, и потому прошу Тебя любвеобильно выслушать вопль моего сердца… Пишу Тебе мое предсмертное письмо… Всем сердцем преданная Тебе тетя Саша».

Из этого письма следует, что «дядя Низи» допекал Александру Петровну и за границей, причем так допекал, что «и злейшему врагу не пожелаешь». Вот стервец! Из-за всех этих переживаний у нее случился инсульт – парализовало ноги и правую руку. Почему она тосковала по родине? А ее родиной и была Россия, так как отцом был принц Петр Георгиевич Ольденбургский, а бабушкой – великая княгиня Екатерина Павловна (дочь Павла I). Что касается предсмертного письма, то великая княгиня погорячилась. Александр III разрешил приехать ей в Киев, где она основала Покровский монастырь; в этой же обители она приняла постриг под именем Анастасии и скончалась только в 1900 году, пережив и своего неверного мужа, и его любовницу, и самого императора Александра III.

Как только Николай Николаевич разделался с ненавистной ему «коровой», то начал хлопотать о возвращении своей ненаглядной Катеныси из ссылки. Смерть Александра II развязала ему руки – по просьбе дяди Александр III разрешил ей вернуться в столицу. Она переехала с Почтамтской улицы, обосновалась со своими детьми в Николаевском дворце и в имении Николая Николаевича Знаменка под Петергофом. Екатерина Числова окончательно захомутала великого князя, но он, увы, уже охладел к ней. Она скоро наскучила ему; на примете у Низи уже появились новые «милашки» из кордебалета. Николай Николаевич был настолько глуп, что однажды на спектакле ему показалось, что труппа «этуалей» готова ему тут же отдаться, прямо на сцене, отчего он впал в страшное волнение. Однако кокетничать и пощипывать за мягкие места балерин в их грим-уборных ему было не суждено. Его «несравненная» была начеку.

Она не принадлежала к когорте тех людей, которые безропотно принимают удары судьбы. Она творила ее сама. Катерина была умной женщиной – не добивалась, как некоторые любовницы, признания в романовском семействе; она старалась удержать Низи при себе, понимая, что от него зависит собственное положение и будущее ее детей. Поэтому, как только Николай Николаевич заглядывался на очередную «этуаль», она закатывала ему скандалы, которые гремели на весь Петербург. При этом она, дочь кухарки, в выражениях не стеснялась и крыла великого князя на чем свет стоит.

Она строго следила, чтобы ее «спонсор» ни на шаг не приближался к театральному цветнику – из опасения, что какая-нибудь из кокоток сумеет заполучить «ее дурака». Екатерина прекрасно знала все интриги театрального закулисья, так как сама прошла хорошую школу по завоеванию великого князя и уничтожению соперниц. Пару раз Числова перехватывала игривые записки девиц и, предъявив эти улики Николаю Николаевичу, устраивала ему такие бури и тайфуны, которые он с трудом переносил. Не стесняясь прислуги, она хлестала фельдмаршала по щекам; но этим меры физического воздействия на неверного любовника не ограничивались. Екатерина любила колошматить князя своими туфлями на острых шпильках и швырять в него фарфоровые предметы. Иногда они попадали в цель.

Генерал-фельдмаршал не раз появлялся на публике с синяками на лице, объяснить происхождение которых не желал. Но в высшем обществе всю подноготную взаимоотношений Николая Николаевича и его пассии прекрасно знали. Генеральша Богданович в 1888 году внесла в свой дневник последние новости с любовного фронта великого князя: «Этой осенью Николай Николаевич выехал из Знаменки, распростился со всеми и переехал на ночь в Петербург. Вдруг в ту же ночь прислугу в Знаменке будят и говорят, что великий князь вновь приехал с Числовой. Она направилась в его комнаты и в присутствии его камердинера Зернушкина стала вытаскивать все из столов, из комодов, бросать все на пол и кричать, что она найдет все, что ей нужно; что она должна удостовериться, есть ли у него любовные интриги. Зернушкин затем говорил, что жаль было смотреть на великого князя – он был сильно расстроен, все просил собрать вещи, чтобы другие не видели этого беспорядка. Теперь он запретил себе подавать письма, всю его корреспонденцию несут к ней, она за ним устроила целый строгий надзор. Великий князь рано встает, Числова в 3 часа, и она ему не позволяет спать ранее 2 часов и долее, а если он уснет в кресле, она так сердится, что заставляет его ложиться еще часом позже. Вот деспот! Как это он все терпит?»

И действительно, как он все это терпел? Высокий (напомним, что его отец, Николай I, тоже был высокого роста), представительный, лысоватый пятидесятилетний великий князь с бородой позволял, чтобы его била какая-то кухаркина дочь? Да еще и читала его переписку? Ну и дела…

Их любовь, если можно так сказать, продолжалась еще год. В декабре 1889 года Екатерина Числова умерла в жесточайших муках от рака пищевода. Николай Николаевич тяжело переживал смерть «несравненной», плакал и заказывал заупокойные службы. Общественность же более всего изумило известие, что покойная оставила своим детям состояние, превышающее миллион рублей!

Итак, любимая им Катенька умерла. Казалось бы, теперь наступила полная свобода и можно заводить себе других «этуалей». Кстати, по-французски «этуаль» – это звезда, артистка легкого жанра. И легкого поведения. Однако насладиться свободой великому князю не удалось. В том же году у него была обнаружена злокачественная опухоль десны, в просторечии называемая костоедом, а иначе говоря, рак. Болезнь быстро прогрессировала и перекинулась на мозг. Прямо с военных маневров под Ровно фельдмаршала по настоянию Александра Ш отправили на лечение в Крым. Там, в Алупке, Николай Николевич-старший и скончался в 1891 году. По этому поводу царь писал своему сыну Николаю (будущему императору Николаю II): «Еле успели мы похоронить бедную тетю Ольгу (Ольга была женой брата Николая Николаевича, Михаила), как опять новая кончина – бедного дяди Низи в Алупке, но эта смерть скорее была желательна; в таком страшно печальном положении находился он все последнее время, почти в полнейшем идиотизме. И для всех окружающих его это была чистая каторга и тяжелое испытание. Я все еще не могу забыть, в каком грустном состоянии мы его оставили при прощании в августе в Ровно, а потом оно шло все хуже и хуже, и в Алупке он не жил, а прозябал».

Так бесславно закончил свои дни генерал-фельдмаршал, кавалер ордена Святого Георгия I степени великий князь Николай Николаевич-старший. Однако болезнь не выбирает кто ты – великий князь или простолюдин. Смерть забирает тех, кто ей сейчас нужнее. Все мы под Богом ходим… Вероятно, Господь ему не простил того, как он жестоко обошелся со своей женой.

«Я в родстве со многими дворами Европы, но с Гостиным двором в родстве не был и не буду!» – в сердцах воскликнул Александр III, узнав, что его кузен хочет жениться на дочери гостинодворского купца-меховщика Софье Бурениной.

Великий князь Николай Николаевич-младший был сыном великого князя Николая Николаевича-старшего. Он родился в 1856 году и был самой яркой и неординарной личностью среди Романовых рубежа XIX—XX веков. В семейном кругу все называли его Николашей. Он прославился прежде всего своей военной деятельностью и завоевал огромную популярность в русской армии. Как и его дед Николай I, он был высокого, почти двухметрового роста. Когда великий князь стоял у стены Михайловского манежа в Петербурге, то плюмаж его каски находился на уровне зрительского балкона.

Начальное образование он получил дома, а в 1871 году был зачислен юнкером в Николаевское инженерное военное училище. Потом еще были годы учебы, венцом которой стала Академия Генерального штаба, которую он окончил в 1876 году с серебряной медалью. А в следующем, 1877 году началась русско-турецкая война. Николай Николаевич-младший в эту кампанию выполнял роль порученца при своем отце-главнокомандующем, Николае Николаевиче-старшем. Когда русским войскам приходилось туго, главнокомандующий посылал на самый опасный участок фронта своего сына, который всегда добивался победы. Так было при переправе через Дунай, при взятии Систовских высот и занятии Шипкинского перевала. Во время переправы через Дунай Николай Николаевич-младший лично повел одну из колонн русской армии под жутким огнем неприятеля и только чудом остался в живых. Николай Николаевич был храбр до отчаяния. За все эти подвиги он был награжден Георгиевским крестом IV степени и золотым оружием с надписью «За храбрость».

После войны шло его постепенное повышение в чинах и званиях, и 1905 год он в звании генерал-адъютанта встретил на посту командующего войсками гвардии и Петербургского военного округа и председателя Совета обороны. С началом Первой мировой войны в 1914 году великий князь Николай Николаевич-младший был назначен главнокомандующим всей русской армии. Среди первых его побед было взятие австрийской крепости Перемышль и занятие территории Западной Галиции, за что он был удостоен ордена Святого Георгия II степени и золотого оружия с надписью «За освобождение Червонной Руси».

Однако военные подвиги великого князя военными подвигами, а личная жизнь – личной жизнью, что и является темой нашей книги. Отличаясь преданностью военной службе, он большую часть времени проводил в частях и гарнизонах и при этом вел холостяцкую жизнь. Личная жизнь Николая Николаевича-младшего не была столь бурной, как окутанная шлейфом полуприличных и совсем неприличных историй жизни его отца или других родственников, обремененных кучей незаконнорожденных детей, известных неразборчивостью в связях, а порой просто развратным поведением. Возможно, у него был другой темперамент, и ему была важна слава бравого вояки, а не сексуального бойца. Это не значит, что он не интересовался женщинами; он был нормальным мужчиной, но в своих похождениях не заходил так далеко, как некоторые его родственники. Однако его интимные отношения с женщинами были связаны с такими перипетиями русской истории, что сюжету «Жизнь и любовные приключения Николая Николаевича-младшего» позавидовал бы сам Александр Дюма.

И его настигла любовь. Помните, как у Булгакова в «Мастере и Маргарите»: «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих! Так поражает молния, так поражает финский нож!» То же самое произошло с Николашей – почти тридцатилетний генерал-майор, увешанный орденами и медалями, великий князь, влюбился в дочь купца-меховщика, владельца магазина в столичном Гостином дворе, Софью Буренину. Их связь продолжалась почти два года, за которые Софья родила ему двоих детей. Наконец он, как «джентльмен», решил жениться на ней. То ли сама Софья настояла на том, чтобы узаконить их отношения, то ли сам князь решил проявить благородство – история умалчивает. Так или иначе, но Николай Николаевич-младший рассказал о своем замысле своему отцу Николаю Николаевичу-старшему. Как мы уже знаем, Николай Николевич-старший был сам небезупречен в отношениях со своей женой и ради любовницы даже выгнал ее из дому. Поэтому он был тронут историей, рассказанной его сыном, согласился принять участие в его судьбе и для этого переговорить с царем Александром III. Отметим, что все члены дома Романовых могли жениться или выходить замуж лишь с разрешения императора.

И вот однажды, в декабре 1887 года, в Аничков дворец приехал дядя императора – дядя Низи. Он рассказал Александру III печальную историю любви своего сына: он влюблен в одну даму, без которой не мыслит своей жизни и, как честный человек, имеет перед ней «обязательства». Государь настолько был ошарашен этой историей, что даже растерялся. Не хватало ему еще одного скандала, которые и так непрерывно сотрясали семейство Романовых. Александр III был в этом отношении тверд, и упрямо стоял на сохранении статус-кво – русские великие князья могли жениться только на иностранных принцессах. Он очень уважал Николая Николаевича-младшего и не мог поверить, как тот додумался до такой глупости.

Поэтому царь ничего определенного дяде Низи не ответил, лишь сказал, что «надо подумать». Но фельдмаршал принял его слова за согласие на неравнородный брак (как мы уже писали, он отличался непроходимой глупостью), о чем и оповестил сына. По этому случаю в Николаевском дворце был устроен грандиозный банкет. Софью и Николая поздравляли как новобрачных. Эта весть вскоре облетела весь Петербург и стала первоклассной сенсацией – царской родственницей должна стать купчиха! Еще один дядя царя и Николаши, великий князь Михаил Николаевич, председатель Госсовета, сразу узрел в этом глубокую интригу; якобы этим шагом Александр III хочет устранить с политической сцены другие ветви Дома Романовых, чтобы продвинуть своих родственников и сыновей. Ведь в случае женитьбы Николая Николаевича на купеческой дочери, их дети не могли претендовать на престол. Жена Михаила Николаевича, великая княгиня Ольга Федоровна, от этого известия занемогла. Так чуть не разразилась вражда между внутрисемейными кланами Николаевичей и Александровичей. И все из-за неверно истолкованных слов императора, который только обещал «подумать».

Итак, почти три недели высшее общество Петербурга обсуждало эту сенсационную новость, а сам Александр III о ней даже не догадывался. Наконец она случайно дошла до ушей его жены, императрицы Марии Федоровны. Дело было так. В январе 1888 года она вместе с мужем присутствовала на обеде у великого князя Алексея Александровича, брата царя. После обеда Александр III поехал к себе в Аничков дворец заниматься государственными делами, а Мария Федоровна оправилась в Михайловский театр. Настроение у нее было самое радужное. На обратном пути из театра к ней в карету подсел еще один брат царя – великий князь Сергей Александрович. От него-то она и узнала новость, которую услужливые кумушки уже разнесли по всей столице. Оказывается, Николашауже несколько лет состоит в связи с купчихой Бурениной, ей сорок лет и у нее от великого князя двое детей. Сам же Николай сгорает от любви к своей пассии и добивается права вступить с ней в брак.

Мария Федоровна не очень хорошо знала Николашу, так как он все время мотался по дальним гарнизонам и крепостям, из-за чего мало бывал при дворе. И вдруг выясняются такие пикантные подробности. Отец живет с танцовщицей Числовой, а его сын с купчихой Бурениной! И самое главное: якобы муж Марии Федоровны, император Александр III, уже дал на этот брак согласие! Она была поражена и потрясена одновременно! Почему он ей ничего не сказал? Около полуночи разгневанная Мария Федоровна (не зря при дворе за глаза ее называли «гневной») как фурия ворвалась в кабинет своего мужа. Александр III уже давно в таком возбужденном состоянии свою жену не видел. Состоялось бурное объяснение, в результате которого выяснилось, что к императору с такой просьбой действительно обращался дядя Низи, но Александр не придал этому значения и просто забыл рассказать об этом своей жене. Императрица долго возмущалась и говорила, что у нее тоже есть сыновья, и дурной пример Николаши для них может оказаться заразительным.

Александр III успокаивал свою жену как мог, но волнение передалось и ему. Он пообещал назавтра же покончить со всей этой историей. И свое слово сдержал. Он вызвал к себе отца влюбленного в свою купчиху дурака и в сердцах сказал свою знаменитую фразу: «Я в родстве со многими дворами Европы, но с Гостиным двором в родстве не был и не буду!» Тема была закрыта.

Николаша остался холостяком, правда, потом его кратковременной любовницей стала прима Александрийского театра Мария Потоцкая. Однако неожиданно на пути великого князя, который уже приближался к полувековому юбилею, появилась 36-летняя Стана – черногорская княгиня Анастасия Николаевна, изнемогавшая замужем за герцогом Георгием Максимилиановичем Лейхтенбергским. О, это была та еще штучка! О ней обязательно следует рассказать поподробнее.

На карте Европы есть такое государство – Черногория, расположенное на Балканах. Ныне туда модно ездить отдыхать – теплое Адриатическое море, горы и прекрасные пляжи привлекают туда тысячи наших туристов. В историю Европы оно вошло своей беспримерной, более чем 500-летней войной с жестокими завоевателями турками-османами. Начиная с 1366 года они старались покорить гордых и свободолюбивых черногорцев, и только в 1499 году Черногория официально вошла в состав Османской империи. Однако борьба против захватчиков не прекращалась ни на один день – черногорцы никогда не признавали над собой власти турок. Владимир Высоцкий написал стихотворение «Черная Гора», в котором есть такие строки: «Пока курок в ружье не стерся / Стрелял и с седел, и с колен, /Ив плен не брали черногорца – / Он просто не сдавался в плен!»

Черные горы были прекрасным укрытием для повстанческих отрядов, но этого было мало; в одиночку с турками им было не справиться. Нужен был верный и сильный союзник. Поэтому митрополит Данила Негош начал сближение с Россией. Уже в 1711 году по просьбе Петра I во время его Прутского похода черногорцы подняли восстание в тылу у турок, чем очень помогли царю. Затем черногорский князь Петр I Негош укрепил свои связи с Россией, и в период Наполеоновских войн Черногория воевала на русской стороне. В XIX веке борьба за независимость Черногории от Турции продолжилась, и только после Русско-турецкой войны 1877—1878 годов она получила независимость, чему немало поспособствовали русские штыки. В это время черногорским князем стал Николай Петрович Негош, позже принявший титул короля под именем Николая I. Следует отметить, что во всех будущих военных конфликтах Черногория неизменно выступала на стороне единоверной России.

Николай I был дальновидным политиком. Балканы были пороховой бочкой Европы, а Черногория – слишком маленьким государством, чтобы защитить себя от всяческих неожиданностей. Поэтому король поспешил заключить династические браки с наиболее сильными европейскими монархиями. Так, свою дочь Елену он в 1896 году выдал замуж за короля Италии Виктора Эммануила III, еще одна дочь, Зорка, с 1883 года состояла в браке с сербским принцем Петром, позже ставшим королем Сербии Петром I. Дочь Анна стал женой брата болгарского князя Франца Иосифа Баттенберга, а сын Данило в 1899 году женился на немецкой принцессе Ютте Мекленбург-Стрелицкой. Двух же младших своих дочерей дальновидный король Черногории определил в Смольный институт благородных девиц в Петербурге. Их звали Станислава и Милица. Однако почему-то Станиславе свое родовое имя не понравилось, и она стала называть себя Анастасией. С этим именем она и вошла в историю.

Итак, сделав краткий экскурс в историю Черногории, мы наконец дошли до одного из персонажей нашего повествования – Анастасии Николаевны – Станы. Сестры-погодки (одна 1866 года рождения, а другая 1867-го) успешно окончили Смольный институт и в один год – 1889-й – вышли замуж. Милицу взял в жены великий князь Петр Николаевич, родной брат Николая Николаевича-младшего. Это был тихий человек, не блиставший ни умом, ни внешностью; наверное, поэтому к нему приклеилось прозвище Петюша. В противоположность ему Милица была энергичной женщиной, при этом она считала себя чрезвычайно умной.

Это самомнение позволяло ей смотреть на своих русских родственников сверху вниз. Еще она увлекалась мистицизмом, верой во все сверхъестественное и необычное. Она искала разгадки бытия в оккультизме и спиритизме, в Париже она даже получила звание доктора алхимии. На этой почве она быстро втерлась в доверие к императрице Александре Федоровне (жене Николая II), тоже склонной к вере в сверхъестественное, и стала ее закадычной подругой. Именно она ввела в круг общения императрицы Григория Распутина – «святого черта».

Если Милица считала себя «шибко умной», то Стана отличалась своей напористостью. В романовском семействе считали, что ничего доброго от них ждать не приходится – их называли то «галками», то «черногорскими пауками», то «темными княгинями». Сестры были с детства неразлучны, и когда встал вопрос о браке Милицы с Петром Николаевичем, Стана наотрез отказалась покидать Россию. Александр III благоволил к черногоркам – он считал их княжество единственным преданным союзником в Европе. Делать нечего – он подыскал Стане жениха – своего двоюродного брата, 37-летнего герцога Георгия Максимилиановича Лейхтенбергского, князя Романовского.

Где-то мы уже слышали эту фамилию. Но где? Помните, в начале нашей книги шел рассказ о великой княгине Марии Николаевне, дочери императора Николая I? Она вышла замуж за герцога Максимилиана Лейхтенбергского, внука приемного сына Наполеона, который был болезненным и умер 35 лет от роду. У них были дети, в том числе и сын Георгий Максимилианович. Николай I всем им даровал титул князей Романовских. Род герцогов Лейхтенбергских переселился в Россию и вошел в состав романовского семейства. Так что можно было считать, что Стана вышла замуж за родственника Романовых – внука Николая I. На том сердце Станы и успокоилось – они с Милицей закрепились в России и удачно вышли замуж.

Удачно, да неудачно. Это в родственном отношении они были на коне, а в личном плане Стана пострадала. Мало того, что герцог Лейхтенбергский был на 15 лет старше Станы, он еще имел несносный характер. Первым браком он был женат на Терезии Петровне Ольденбургской (еще одной представительнице династии, прилепившейся к Романовым) и имел от нее сына. Терезия умерла в 1883 году. Герцог был вдов уже шесть лет и не смог перечить воле Александра III, хотя ему эта свадьба была совсем ни к чему. Герцога куда больше привлекала не Стана, а парижские красотки, отличавшиеся «несравненным» шиком и утонченностью манер. В «столице мира» он чувствовал себя как дома, и при каждом удобном случае пытался уехать из России «для поправки здоровья», хотя и числился по гвардии в пехоте. Родственники знали, в каких заведениях он «лечится», но ничего поделать не могли. В высшем свете Петербурга он слыл человеком тупым и чванливым. По отзыву одного современника, герцог был «дурак в полном смысле слова и притом набитый чванством, лишенным всякого основания…». Большую часть времени он проводил за границей. По словам министра финансов при Александре III С. Ю. Витте, государь, узнав, что герцог находится на модном курорте в Биаррице, выразился так: «Что же, принц моет свое поганое тело в волнах океана?» Раздражение Александра III, примерного семьянина, было вызвано разгульным образом жизни Георгия Максимилиановича, имевшего в Париже длительную связь с француженкой, и не с одной. И хотя у них со Станой было двое детей, он откровенно признавался, что не любил супругу «ни одного дня».

Анастасия играла роль мученицы, а Милица с Петюшей сочувствовали ей. Образ страдалицы не остался незамеченным императрицей Александрой Федоровной. Царица прониклась искренним состраданием к Стане; Стана подробно рассказывала государыне о похождениях своего супруга, при этом привирая, а та возмущалась поведением герцога. Черногорка, в силу своего темперамента, делала неверному мужу надлежащую «рекламу», и не только в кругу императорской семьи, но и за пределами царской гостиной.

Но и его понять можно. Герцог Лейхтенбергский знал, кто о нем распускает сплетни, и открыто презирал черногорских сестер. Он с самого начала не хотел жениться на этой Анастасии, но Александр III его уломал – их брак нужен для престижа России; императорской фамилии нужны представительницы православных династий. Попав под венец, он скоро раскусил их «черные души» – две отъявленные интриганки, на которых клейма негде ставить. В их дуэте верховодила, конечно, Милица – Стана была слишком глупа; она была у старшей сестры на подхвате. Герцог прекрасно осознавал, что они не Бога ищут, а выгоду и корысть. А манипулировал ими их отец – черногорский король Николай I. «Черногорские дикарки» только и думали, как бы чего урвать с России побольше для своего «гнезда разбойников». И действительно, Николай II совершенно официально помогал Черногории золотыми рублями из русской казны, и это не считая дипломатической поддержки.

Герцог Лейхтенбергский не скрывал свои мысли от родственников и даже один раз поговорил на эту тему с царем, однако скоро понял, что его мнение Николая II не интересует. Он больше не стал досаждать императору и почти переселился в Париж – пусть делают, что хотят! По большому счету, если разобраться, то Анастасия и Георгий Максимилианович стоили друг друга. Муж ударился в загулы с парижскими кокотками, а жена хотела вовлечь его в спиритизм, столоверчение, вызывание духов и тому подобную чепуху. И зачем ему это было надо?

Отъезд мужа очень устраивал Стану, так как в это время на ее горизонте появился Николай Николаевич-младший. Что он в ней нашел – непонятно. Может, родственную душу, а может, это была любовь? Искренняя и настоящая? Так или иначе, но Николай Николаевич был без ума от своего нового «ангела». Анастасия со своей стороны старалась завлечь в свои сети великого князя и «подарила ему теплоту своего сердца». Она читала ему по вечерам французские романы о любви, играла на гитаре и пела томные романсы. Такой незатейливый флирт приводил в восторг Николашу (надо полагать, что кроме военных уставов, он ничего не читал), порой он умилялся до слез. Он заваливал Стану дорогими подарками, а в 1902 году купил участок земли в Крыму и построил на нем беломраморную виллу в греческом стиле, которую назвал «Чаир». Вокруг виллы был разбит великолепный парк, главной достопримечательностью которого стала уникальная коллекция роз. (Популярное до войны танго «В парке Чаир распускаются розы» было посвящено именно этому розарию.) Все эту прелесть Николаша подарил своей Стане, хотя они и не были женаты. Чего не сделаешь, чтобы доставить удовольствие любимой женщине!

Он сочинял ей такие, например, послания: «Я так давно Тебе не писал, мой Ангел, я и так давно привык с Тобою говорить по-французски, что мне как-то неудобно писать по-русски… Вспоминаю о тебе каждую минуту». Интересно, что все обращения к Анастасии он писал с большой буквы. Видно, этим он хотел доказать ей свою любовь. Николаша поступал как какой-нибудь гимназист, который пишет предмету своей страсти письма с заглавными буквами. Вот до чего доводит любовь! А ведь ему было почти 50 лет! Значит, это действительно была любовь.

«Несчастная жертва» герцога и Николаша мечтали соединить свои жизни «до гробовой доски». Однако история их «незаконных» отношений тянулась довольно долго. Препятствием к этому служил брак Станы с герцогом Лейхтенбергским. В свое время они обвенчались, а «развенчаться» было уже нельзя. Для этого требовались веские основания – бесплодие одного из супругов. Но у герцога со Станой было двое детей – сын Сергей и дочь Елена. А то, что они оба предавались любви с посторонними – грех, конечно, но из-за такого «пустяка» церковь на развод разрешения не давала. Для развода нужны были только чрезвычайные обстоятельства, необходимо было согласие высшего духовенства и самого царя, как земного покровителя церкви.

Но Стана и Милица времени зря не теряли – они постоянно нашептывали императрице Александре Федоровне о печальной участи Анастасии, которая не раз в ее присутствии заливалась слезами. Царица сочувственно относилась к россказням черногорок, но когда они подходили к теме развода, сразу же замолкала. Она считала, что в таких вопросах личным чувствам давать волю нельзя, и надеялась, что ее муж, Николай II, повлияет на герцога и заставит его вернуться в семью. Однако подобный поворот совершенно не устраивал Стану, так как она уже жила с Николаем Николаевичем-младшим. Она из всех сил создавала мужу репутацию развратника и гуляки, а теперь вознамерилась его и вовсе морально уничтожить. Стана вдруг начала всем рассказывать, что герцог Лейхтенбергский – «неспособный» мужчина и не может выполнять «супружеские обязанности», хотя совсем недавно она утверждала обратное: ее муж постоянно проводит время в вертепах и ни дня не может прожить без французских проституток. Если он и в самом деле «неспособный», то почему его тянуло к ним? Логики здесь не было никакой, но женская ненависть и не нуждается в логике.

Однако «мужская неспособность» давала Стане хоть малейшую, но надежду на поддержку церкви. Эта интимная сторона дела, помимо бесплодия, была редчайшим исключением, при котором церковь могла позволить развод. Как только «деспот» Лейхтенбергский узнал о намерении своей супруги развестись, он дико обрадовался и ответил моментальным согласием. Единственным его желанием было никогда больше не видеть эту черногорскую «паучиху».

Тема развода стала перед императорским семейством во весь рост, ведь развод в их среде был событием экстраординарным. Когда о нем стало известно другим членам фамилии, то они были возмущены. Великий князь Константин Константинович записал в своем дневнике под 1906 годом: «Узнал с ужасом от жены… что Стана Лейхтенбергская разводится с Георгием и выходит замуж за Николашу! Разрешение этого брака не может не представиться поблажкой, вызванной близостью Николаши к Государю, а Станы к молодой Государыне… Развод в семье в это смутное время является обстоятельством весьма нежелательным и прискорбным».

Но Стана была упрямой женщиной – она умела добиваться своего. Выйти замуж за великого князя с большими деньгами, а не за какого-то занюханного герцога, было ее заветной мечтой. Тем более, что Николаша был влюблен в нее по-настоящему. Слезы Анастасии и просьбы Николая Николаевича сделали свое дело, и сердце императора дрогнуло. К тому же, со стороны герцога никаких препятствий не встречалось. Николай II поставил вопрос перед высшими иерархами Русской православной церкви и получил от них согласие на развод и новую свадьбу. Вот что он писал своей матери, вдовствующей императрице Марии Федоровне, в 1907 году: «Недавно был у меня митрополит Антоний по некоторым делам. Между прочим, я его спросил, что он думает по вопросу о женитьбе Николаши на Стане? Он мне сказал, что переговорит с другими членами Синода и затем сообщит мне их общее мнение. Через неделю он приехал с ответом, что так как такие браки постоянно разрешаются Синодом в разных епархиях, то они ничего не имеют против этой свадьбы, лишь бы она состоялась в скромной обстановке и вдали от Петербурга. Признаюсь, такой ответ меня очень обрадовал, и я сообщил его Николаше вместе с моим согласием. Этим разрешается трудное и неопределенное положение Николаши и особенно Станы. Он стал неузнаваем с тех пор, и служба сделалась для него легкой».

На этом немного отвлечемся. Несомненно, на Николая II надавили. Как глава дома Романовых он не должен был разрешать ни развода, ни новой свадьбы, блюдя установки своего отца Александра III. Тот в этих вопросах был непримирим: развод в императорской фамилии – позор, какими бы причинами он не был вызван. Какой пример они подают своим подданным? Члены императорской фамилии должны быть выше семейных дрязг! Ни просьбы Николаши, ни слезы Станы не могли бы повлиять на его решение. Свое дело здесь сделала Александра Федоровна, жена Николая II и близкая подруга черногорок. Она управляла мужем чисто по-бабски – закатывала ему истерики, «болела» и выделывала прочие штучки, чтобы добиться своего. К сожалению, Николай II во всем ей потакал, так как был слабохарактерным человеком, и он, в свою очередь, надавил на святых отцов. Вот Стана и получила развод, хотя это было и против всяких правил.

Точно так же было и с причислением к лику святых Серафима Саровского в 1904 году. Кто-то надул в уши Александре Федоровне, тоже склонной к мистицизму, что Серафим – великий праведник, и что стоит искупаться в ручье, из которого он пил, как сразу же родится наследник (до этого она родила только четырех дочерей). И – о чудо! – наследник Алексей родился! Правда, поговаривали, что рождением наследника Александра Федоровна была обязана совсем не Серафиму, а адъютанту мужа Орлову, на которого как две капли воды был похож наследник. Но императрица поверила во всю эту чушь и потребовала у Николая II причислить к лику святых Серафима Саровского. Тот, как и в данном случае, поставил вопрос об этом перед Святейшим Синодом. Однако против этого восстали абсолютно все иерархи церкви. Во-первых, Серафим при жизни не отличался ни святостью, ни праведностью (его серьезно подозревали в хлыстовстве), а во-вторых, кандидат в святые должен был после смерти творить чудеса; его мощи должны быть нетленны. Однако никаких чудес Серафим не являл, а кости истлели как у простого мирянина. Под истеричным влиянием жены Николай II надавил на святых отцов, и те, видя, как обожаемый монарх мучится под каблуком у супруги, сделали ему приятное и объявили Серафима святым. По этому же сценарию Стана получила и развод, и разрешение на брак с Николашей.

Итак, вернемся к нашим героям. Условия, выдвинутые митрополитом Антонием, были с радостью приняты, тем более, что «молодые» и не собирались афишировать свадьбу. Невесте было уже сорок лет, а жениху – пятьдесят. На церемонии должны были присутствовать только самые близкие родственники. Приглашения рассылал лично Николай Николаевич. Вот что он писал своему кузену Николаю Михайловичу в 1907 году: «Милый Николай! Пишу тебе эти строки, чтобы сообщить, что вопрос о моей свадьбе рассматривался в Святейшем Синоде и решен в утвердительном смысле. На основании этого Государь Император разрешил мне жениться на Стане. Я сегодня уезжаю в Крым, где ввиду нездоровья Милицы, которая не может приехать в Петербург, 29 апреля, надеюсь, состоится моя свадьба в Ливадийской дворцовой церкви… Сердечно твой Николаша». Отметим, что Крым был избран для бракосочетания не из-за мифической болезни Милицы, а из-за условий, выставленных церковью – «в отдельной епархии».

Итак, Анастасия добилась своего, и в 1907 году стала официальной женой великого князя Николая Николаевича-младшего. Через два года – в 1909 году – сестры-галки рассорились со своей благодетельницей, императрицей Александрой Федоровной, из-за Григория Распутина и навсегда перешли в оппозицию к ней. К этому приложил руку и Николай Николаевич-младший. Будучи главнокомандующим русской армии в 1914—1915 годах, он заявил Распутину, когда тот собирался приехать на фронт: «Приезжай – повешу!»

Дальнейшая жизнь Николая Николаевича со Станой протекала мирно и в полном согласии. Детей у них не было.

Как мы уже писали, великий князь был яркой и неординарной личностью и оставил заметный след в истории России начала XX века. Однако он также страдал и раздвоением этой самой личности. Он не был политиком, поэтому, как и все военные, привыкшие иметь дело со строго определенными заданиями, терялся в сложных политических коллизиях. А потому часто попадал впросак. Два важнейших акта в русской истории периода Империи – Манифест 17 октября 1905 года и отречение Николая II от трона 2 марта 1917 года – это в основном на его совести. Особенно ратовал Николай Николаевич за принятие Конституции 1905 года. Рассказывали, что великий князь вошел к Николаю II с текстом Манифеста в одной руке и револьвером в другой. Он заявил царю, что немедленно застрелится, если тот не подпишет документ. «Николай II никогда бы не подписал октябрьского манифеста, если бы на этом не настоял великий князь Николай Николаевич», – писал С. Ю. Витте, премьер-министр в 1905 году.

Не лучшим образом он повел себя и в 1917 году. Этому предшествовало следующее событие. В 1915 году Николай II возложил верховное главнокомандование на себя, а Николая Николаевича отправил на Кавказский фронт. Тот, естественно, был обижен этим. Когда в 1917 году начальник штаба Ставки генерал Алексеев запросил всех командующих фронтов о возможности отречения Николая II от престола, то Николай Николаевич в числе прочих ответил согласием. Когда перед царем разложили все телеграммы от генералов, голос царя дрогнул: «Теперь мне ясно, все мне изменили, и больше всех Николаша». И как бы в насмешку немедленно назначил Николая Николаевича Верховным вместо себя. Николаша тут же послал телеграмму Временному правительству с присягой новому строю и немедленно выехал из Тифлиса в Ставку. Однако здесь он просчитался – Верховным Временное правительство назначило не его, а генерала Алексеева. Николая Николаевича от такой черной неблагодарности чуть кондрашка не хватила. Он обиделся, развернул свой поезд и уехал в Крым. Политическое чутье и на сей раз подвело Николашу, вернее, у него его вовсе не было. Втайне он надеялся, что его изберут новым императором под именем Николая III; для этого даже был устроен заговор его сообщниками и родственниками, так как Николай II проявил себя бездарным главнокомандующим, а главное – отдалился от своей родни, находясь под каблуком Александры Федоровны и влиянием Распутина. Однако этого не случилось.

Насколько Николай Николаевич был профаном в политике, настолько он был прекрасным полководцем. Это отмечали все – и родственники, и генералы с адмиралами, и даже армейские священники и противники: немецкий генерал Людендорф, например.

В Крыму великий князь засел за мемуары, а потом по приказу Временного правительства оказался под домашним арестом вместе с прочими членами императорской фамилии. Дело в том, что оказавшиеся на российском юге члены Дома Романовых съехались в Крым, чтобы переждать, пока в стране все успокоится. Однако желанное успокоение не наступило, наоборот, к власти пришли большевики и стали требовать выдачи родственников императора. Николай Николаевич вместе с остальными родственниками вынужден был перебраться из своей виллы Чаир на виллу Дюльбер, построенную мужем Милицы Петюшей. Это был огромный, стокомнатный дом с неимоверно толстыми стенами и такой же оградой, так что места хватало на всех. Родственники раньше посмеивались над такими чудачествами Петюши, а теперь они были рады укрыться в нем. Вилла скорее походила на неприступную крепость, чем на место отдыха. Затем настало время оккупации Крыма немецкими войсками. Германское командование предложило Романовым перебраться в Берлин, но они, исходя из патриотических чувств, отказались. А когда в 1919 году в Севастопольскую бухту вошла эскадра Антанты, решение об эмиграции было принято. Великий князь Николай Николаевич вместе с женой Станой, Милицей и Петюшей отбыли в Италию, где, как мы помним, королевой была сестра черногорок Елена. С 1922 года Николаша жил во Франции, но в политической жизни участия не принимал. Его неимоверная популярность в армии и тот факт, что он являлся законным главнокомандующим, назначенным еще Николаем II, предопределили ему видное место в русской эмиграции. Вожди Белого движения относились к нему с большим уважением. Барон Врангель и РОВС (Российский Общевоинский Союз) признавали Николая Николаевича верховным вождем всей русской армии, оказавшейся на чужбине.

Скончался великий князь Николай Николаевич-младший в 1929 году в маленьком городишке Антиб на юге Франции. Иван Бунин был на его похоронах и описал их так: «Вокруг застыл в своих напряженно-щегольских воинских позах его последний почетный караул, офицерская и казачья стража: шашки наголо, к правому плечу, на согнутой левой руке – фуражки, глаза с резко подчеркнутым выражением беспрекословности и готовности устремлены на него. Сам же он, вытянутый во весь свой необыкновенный рост и до половины покрытый трехцветным знаменем, лежит еще неподвижнее. Голова его, прежде столь яркая и нарядная, теперь старчески проста и простонародна. Поседевшие волосы мягки и слабы, лоб далеко обнажен. Голова эта кажется теперь велика – так худы и узки стали его плечи. Он лежит в старой, совсем простой рыже-черной черкеске, лишенной всяких украшений – только Георгиевский крест на груди – с широкими, не в меру короткими рукавами, так что выше кисти – длинной и плоской – открыты его большие желтоватые руки, неловко и тяжело положенные одна на другую, тоже старческие, но еще могучие, поражающие своей деревянностью и тем, что одна из них с грозной крепостью, как меч, зажала в кулаке древний афонский кипарисовый крест, почерневший от времени…»

Великого князя Николая Николаевича похоронили на кладбище в Каннах со всеми воинскими почестями. Ему было 73 года. Его жена Анастасия Николаевна пережила мужа на шесть лет и скончалась в 1935 году.

Такая вот история любви, полная необыкновенных жизненных коллизий, случилась с великим князем Николаем Николаевичем-младшим. Мир праху его!