Александру II дважды присваивали звание «освободителя» – один раз за освобождение крестьян от крепостной зависимости в 1861 году, а второй – за освобождение балканских славян от османского ига в 1878 году. «Освободителем» он был и в личной жизни, заключив морганатический брак и тем самым подав дурной пример своим отпрыскам. Он посчитал себя свободным от обязательств долга и чести венценосца.

Александр Николаевич вошел в историю как царь-преобразователь, доведший, однако, свою страну до ручки. Ему не везло ни в чем – ни во внешней, ни во внутренней политике, ни тем более в отношениях с женщинами. Поэтому его можно назвать одним словом – неудачник.

Прежде чем приступить к описанию амурных похождений великого князя Александра Николаевича, будущего императора Александра II, попробуем составить его психологический портрет. Так яснее будут видны те тайные пружины, которые направляли его волю и устремления, в том числе и в личном плане.

Он родился в 1818 году и был страшим сыном императора Николая I. Поскольку Сашка (как называли его домашние) был наследником престола, его сразу же начали готовить к государственной службе. Прежде всего его отец, военный до мозга костей, занялся его армейским воспитанием. С б лет Сашка постигал военную науку и в 19 лет уже стал генерал-майором «за отличие по службе». После сдачи экзаменов, закачивавших образование юного цесаревича, он в 1837 году предпринял большое путешествие по Сибири в целях ознакомления со страной, которой ему предстояло править. Учителя воспитывали в нем не только будущего государя, но и человека высоких нравственных качеств. Посмотрим, что из этого получилось. Ужаснувшись увиденным в Сибири положением каторжников, он написал отцу просьбу смягчить их участь. Николай I пошел навстречу сыну. Это, несомненно, идет в плюс цесаревичу. В следующем году он поехал в длительное путешествие по Европе, чтобы ознакомиться с жизнью и политической деятельностью стран Запада. Там в 1839 году он нашел свою будущую супругу, но об этом после.

В последующие 14 лет Александр Николаевич заседал в Госсовете и Совете Министров, а также в ряде комитетов, знакомясь с государственными делами и выполняя отдельные поручения императора. В 1850 году он отправился на Кавказ, где шла война, и в стычке с горцами на реке Валерик при селении Ачхой проявил героизм и мужество, за что был удостоен ордена Святого Георгия IV степени. В конце 1853 года началась Крымская война, а в 1855 умер его отец император Николай I. Так великий князь Александр Николаевич стал императором Александром II. Известно, что Николай I сначала не хотел передавать трон Александру из-за его постоянной влюбленности в разных дам, начиная от актрис, фрейлин и заканчивая английской принцессой (об этом тоже после), и прочил великое будущее всему второму сыну, Константину. Однако были правила – трон передавался по наследству старшему сыну, и Николай I не стал нарушать этот закон. Но обиделся Константин и стал интриговать против Александра (мы уже об этом писали выше в этюде о Коко). Как бы то ни было, но Сашка стал царем. Крымская война продолжалась, и Россия в ней потерпела поражение. Современник писал: «После этого с Россией никто не считался. Она потеряла всякое влияние…» В марте 1856 года в Париже был подписан унизительный мирный договор, согласно которому в числе прочих уступок Россия потеряла право иметь Черноморский флот. Чтобы денонсировать этот договор, канцлеру Горчакову понадобилось 14 лет – еще при жизни Александра II он был сведен на нет декларацией 1870 года. Об этом писал В. Пикуль в своем романе «Битва железных канцлеров», превознося Горчакова до небес. А собственно, за что хвалить канцлера? Вот если бы он добился денонсации этого позорного договора через два-три года, а то терпел целых 14 лет! За это время ситуация в мире кардинально изменилась. Так или иначе, для Александра II это была крупная неудача – запрет иметь флот на Черном море и поражение в войне.

День коронации Александра II в 1856 году был ознаменован различными милостями, в том числе и прощением декабристов. А еще он задумал дать свободу крестьянам, находившимся в крепостной зависимости. Это ему ставится в величайшую заслугу перед Отечеством. Однако при этом он не посоветовался ни с самими крестьянами (еще бы – чего ему с мужичьем совет держать?), ни с помещиками, в чьей зависимости они находились. Была, конечно, образована комиссия по освобождению крестьян, но она была келейной – в ее состав входили лишь великий князь Константин Николаевич (брат царя), Н. Милютин (директор Хозяйственного департамента МВД), С. Ланской (министр МВД), Я. Ростовцев (начальник штаба Александра II по военно-учебным заведениям) и великая княгиня Мария Павловна. Собирались, конечно, наказы со всех губерний, ломались копья либералов, но проект Манифеста об освобождении крестьян был выработан именно этой группой людей. Надо отметить: нынешний читатель, не особо искушенный в истории, может и не знать, что освобождали-то совсем незначительную часть крестьянства. Крепостной зависимости не было ни в Сибири, ни на Дальнем Востоке, ни на Кавказе, ни в Средней Азии, ни в Финляндии – только в Прибалтике, в меньшей степени в Польше, Малороссии и в черноземных губерниях Центральной части России. И даже в этих перечисленных областях проживало огромное количество лично свободных людей. Так что число освобожденных крестьян составляло ничтожную часть населения страны. Мало того, по указу Павла I крепостные должны были работать на помещика только три дня в неделю – а остальное время на себя. При этом барин должен был их лечить, учить, защищать и кормить в случае недорода! Времена, когда Салтычихи заставляли молодок кормить грудью щенков, давно канули в Лету. При этом Александром II была сделана крупная историческая ошибка – крестьян-то освободили без земли! Они вынуждены были выкупать землю за плату! В итоге еще к 1917 году (через 46 лет!) не все крестьянские общины справились с выкупными платежами! Поэтому многие крестьяне не хотели «освобождаться» – им и так хорошо жилось под защитой помещика. Мало того – тысячи крестьян были брошены на произвол судьбы: ни тебе денег, ни тебе земли – иди куда хочешь! Поэтому «освобожденные» таким образом крестьяне стали бунтовать и устраивать погромы; появились разбойничьи шайки – кушать-то что-то надо было. Множество крестьян подались в города, чтобы пополнить армию безработных: промышленности такая масса людей была не нужна.

Почему Александр II освободил крестьян без земли? А потому, что боялся дворянской революции, которая смела бы его с трона. Однако и помещики пострадали тоже! У них была та же проблема, что и у крестьян: когда еще крестьяне за землю расплатятся, а кушать хочется сейчас! В результате многие помещики разорились, должны были тоже искать работу: именно из их среды вызрело то племя разночинцев и нигилистов, которые в итоге и угробили своего «освободителя». Больше того – требование земли крестьянами породило октябрьский переворот 1917 года. Такое «освобождение» породило массу проблем и заложило бомбу под государственный строй империи. Образно говоря, Александр II, боясь дворянской революции в 1861 году, отложил ее до 1917 года.

Мы потому так подробно остановились на этой теме, что освобождение крестьян – это чуть ли не главная заслуга Александра II, как объясняли нам дореволюционные и советские историки. А между тем, это была очередная его неудача. Он провел еще много реформ – земская, судебная, военная, городовая и прочие. Нельзя сказать, что все они были неудачными, однако и они породили массу проблем в русском обществе. Взять хотя бы судебную реформу, в ходе которой были введены суды присяжных. Царь рассудил так – судить должны не вороватые судьи-крючкотворы, а общество, через своих представителей – присяжных заседателей. Присяжными они назывались потому, что давали присягу судить «скоро, право и милостиво». В рамках этой же реформы вводился и институт присяжных поверенных, то есть адвокатов, которые за огромные гонорары могли своим краснобайством «отмазать» от тюрьмы кого бы то ни было, какое бы преступление их подзащитные не совершили. Но дело не в бессовестных адвокатах. Дело в самой системе присяжных заседателей: суд общества – это суд толпы. А толпа, как известно, готова менять свои взгляды порой на прямо противоположные. И система судов присяжных сразу же начала давать сбои. Ярким примером этому является дело Веры Засулич. В 1878 году она стреляла в петербургского градоначальника генерала Трепова. Казалось бы, все факты налицо: факт выстрела был, факт умысла был, револьвер был, факт ранения был – так судите ее по всей строгости закона! Но нет, присяжные заседатели… оправдали ее! Почему? А потому, что общество в значительной части сочувствовало террористам. К реальному судопроизводству эти эмоции никакого отношения не имели! Но присяжные руководствовались именно эмоциями. Когда, видя такое непотребство, власти решили снова арестовать террористку, то она уже сумела убежать в Швейцарию и всю жизнь вредила царской власти, введшей тот самый суд присяжных, который ее оправдал. Вот черная неблагодарность! Ныне в России опять ввели суды присяжных. И что? И снова суд толпы. Когда в начале 2000-х годов скинхеды в Петербурге стали убивать инородцев, суд присяжных исправно оправдывал их, потому что отношение горожан к «понаехавшим», скажем так, не самое благожелательное. Опять никакого отношения к реальному судопроизводству это не имеет. Бомба, заложенная Александром II под судебную систему России, продолжает тикать и сейчас. Опять неудача. Мы не станем давать рекомендаций по современному судоустройству, скажем лишь, что суд присяжных – это пережиток прошлого. Это XIX век. Но мы-то живем уже в XXI веке!

Потом было польское восстание 1863 года. Александр II жестоко подавил его, чем вызвал гнев европейских стран – Англии, Франции и Австрии. Опять неудача – царь настолько озлобил поляков против русских в XIX веке, что это аукается и сейчас.

В Финляндии до сих пор стоит памятник Александру II. За что финны так любят его? А за то, что он передал им земли, отвоеванные нашими предками у шведов! Помните переговоры по «Кемской волости» в фильме «Иван Васильевич меняет профессию»? Это не выдумка сценариста – она реально существовала. Кемская волость издревле была новгородским владением, обеспечивающим выход к Ботническому заливу, в свое время была захвачена шведами. В фильме-то князь Милославский – Леонид Куравлев – сумел отговорить царя Ивана Васильевича – Юрия Яковлева – от такого сумасбродного поступка: «Ты что ж это, царская морда, казенные земли разбазариваешь?» А царь Александр II взял да и отдал Кемскую волость финнам, и еще ряд чисто русских земель в придачу. Вот за это они его и любят, считают эти земли своими, да еще на наш Карельский перешеек зарятся. Мало им, видите ли! Наглость необыкновенная!

А продажа Аляски в 1867 году? Это была вообще глупость несусветная! Мало того, что через 30 лет там нашли богатейшее месторождение золота, так была потеряна огромная акватория с Алеутскими островами в придачу. А это пушной промысел (в прошлом) и нефть (в настоящем). Американцы потихоньку качают на Аляске нефть, но основные ее запасы держат как стратегический резерв страны. Была утеряна также перспектива колонизировать Калифорнию, ведь русский Форт-Росс – это нынешний американский Сан-Франциско. К тому же, и в Калифорнии было найдено золото. Еще в планах Русско-Американской кампании была колонизация Сандвичевых (Гавайских) островов. А это – отличная военно-морская база на Тихом океане. Американцы это поняли и устроили там свой знаменитый Перл-Харбор. Да что там говорить – все эти богатства были бездарно профуканы и проданы за бесценок. Хотя сам же Александр II ранее высокопарно заявлял: «России не пристало убывать своими владениями». Лицемер! Очередная неудача Александра II, да еще какая!

А потом была русско-турецкая война 1877—1878 годов за освобождение балканских славян от османского ига. При этом была поставлена и стратегическая цель – захватить проливы Босфор и Дарданеллы, чтобы осуществить вековую мечту русских царей, начиная с Петра I. В этом случае Черное море стало бы внутренним морем России. В планах Екатерины II (помните, в этюде о великом князе Константине Павловиче?) было отвоевание у турок юга Балканского полуострова с этими проливами и возрождение Византийской империи, возглавить которую должен был внук императрицы Константин. Тогда из этого ничего не вышло. А в 1877—1878 годах представилась реальная возможность. Победоносные русские войска вышли к городку Сан-Стефано в нескольких верстах от Стамбула (бывшего Константинополя). Но в это время в проливы вошла английская эскадра. Англия и Франция стали недвусмысленно грозить России новой Крымской войной – они боялись ее усиления на Балканах, которые считали зоной своих интересов. И Александр II спасовал – остановил войска, в результате чего был подписан мир с Турцией. До проливов было уже рукой подать, но царь испугался. Казалось бы, чего ему бояться – армия мобилизована, проявила себя в боях с турками, разбила их, дух русских солдат был как никогда крепок. А Англия с Францией когда еще соберутся, чтобы воевать! Да и соберутся ли? Может просто повозмущаются – и все? Наверное, так бы оно и произошло. Но Александра II взяли, что называется, на испуг. И он поддался. По русско-турецкому договору, заключенному в Сан-Стефано, Болгария получала автономию с правом избрания собственного князя, а Сербия, Румыния и Черногория получали независимость. Однако европейские державы, ревниво следившие за успехами русского оружия на Балканах, потребовали пересмотреть эти договоренности. Ага, подумали они, раз в первый раз взяли Александра II «на пушку», то может, и во второй раз получится? Обнаглели, в общем. И что вы думаете? Царь согласился! Собрался Берлинский конгресс, в результате которого был подписан Константинопольский договор 1878 года, по которому Сербия и Румыния получали полную независимость, а Болгария была разделена на две части – автономную и турецкую. Часть территорий на Кавказе, отвоеванных у турок, с крепостями Батум и Каре отошла к России. И это все! Стратегическая цель России – овладеть проливами – достигнута не была. Правда, уже после войны, чтобы хоть как-то оправдаться за дипломатическое поражение, царская пропаганда провозгласила, что главная цель войны выполнена – славянские народы Балкан освобождены от турецкого ига. Это, конечно, хорошо, но и благодарным быть надо. Сегодня южные славяне уже забыли, кто принес им свободу, Болгария так вообще поступила подло. Как мы помним, Болгарии давалось право избирать себе князя. Александр II прочил на это место своего племянника Александра фон Баттенберга (вот охламон!), и болгары избрали его. Однако Баттенберг никаких симпатий к славянству вообще и к России в частности не питал. В результате Болгария надолго попала под немецкое влияние; мало того, и в Первую, и во Вторую мировую она воевала на стороне Германии. Болгары и сейчас дуются на нас за «проклятое коммунистическое прошлое», а ведь они совершенно серьезно хотели стать шестнадцатой республикой СССР! Хорошо, что хоть памятник «Алеша» не снесли… А виной всему странное желание Александра II навязать Болгарии князя германских кровей! В России что, своих князей не хватало?

Опять неудача Александра II, и неудача несомненная! Да и во время русско-турецкой войны он вел себя донельзя странно. Выехав в Дунайскую армию, он не возглавил командование, нет, хотя его с младых ногтей готовили к войне. Он заявил: «Я еду братом милосердия» – и «утешал раненых ласковым словом», раздавал в госпиталях иконки, медальки, а также «секонд-хенд», собранный в Петербурге императрицей Марией Александровной. Разве так ведет себя настоящий царь?

И наконец последнее. Как мы уже говорили, царь своими либеральными реформами вызвал революционное движение нигилистов-бомбистов. Им было мало тех преобразований в России, которые проводил Александр II. Вместо того, чтобы за эти реформы на него как Богу молиться, они задумали цареубийство. По правде говоря, было за что им царя ненавидеть. Мы сейчас не будем вдаваться в подробности их идеологии, но именно реформами царя-неудачника и было вызвано движение народовольцев. Они покушались на него шесть раз – стреляли из пистолета, под клад ывали мины под поезд, метали бомбы. Еще одно покушение на Александра II в Париже совершил поляк-патриот за жестокое подавление польского бунта 1863 года. И только на седьмой раз, бомбой, брошенной революционером Гриневицким 1 марта 1881 года, царь был убит. Опять Александра II постигла неудача…

Если внимательно проанализировать жизнь и деятельность Александра II, то это была сплошная цепь неудач, в том числе и в личном плане, и к рассказу об этом мы наконец и приступим.

По воспоминаниям современников, известно, что Сашка уже в пятнадцатилетнем возрасте увлеченно флиртовал с фрейлиной своей матери Натальей Бороздиной. Это была, конечно, не любовь, а юношеская влюбленность. Она была постарше Александра, лет эдак восемнадцати-девятнадцати. Первая юношеская влюбленность не осталась тайной для окружающих; да и как можно ее было скрыть в тесном мирке Двора? Тем более, что Сашка и не пытался ее скрыть, не видя в этом ничего плохого. Но главное, Наташа в него влюблена не была и снисходительно относилась к этой любви. Мы не знаем, что говорил ему на этот счет отец, император Николай I (сам известный ловелас), но реакция родителей на такое невинное увлечение наследника последовала незамедлительно. Наталья Бороздина была немедленно удалена из дворца; ее выдали замуж за крупного дипломата и отправили в Англию. Просто от греха подальше.

В 18 лет все случилось наоборот – в него влюбилась Софья Давыдова (родственными узами она была связана с поэтом-партизаном Денисом Давыдовым). Она горячо обожала Александра. Одна из современниц, посвященная в сердечную тайну девушки, писала: «Она любила наследника так же свято и бескорыстно, как любила Бога, и, когда он уезжал в свое путешествие по Европе, будто предчувствовала, что эта разлука будет вечной. Она простилась с ним, как прощаются в смертельной агонии, благословляя его на новую жизнь…» Чувство Софьи Давыдовой к Сашке было чисто платоническим. Но увы, теперь уже Александр не ответил взаимностью влюбленной девушке.

Наконец, в 20 лет Сашка впервые влюбился самым настоящим образом. Предметом его страсти стала опять фрейлина его матери – красавица Ольга Калиновская. В общем-то, у Александра и выбора особого не было – фрейлины всегда были у него перед глазами, что тут поделаешь; среди них иногда встречались и симпатичные особы. На этот раз чувства были взаимными. Когда придворные заметили обоюдные симпатии Ольги и Сашки, то немедленно доложили об этом императрице Александре Федоровне. Любовь наследника престола к Калиновской оказалась еще более неприемлемой, чем флирт с Натальей Бороздиной. Мало того, что Ольга была, скажем так, «не королевских кровей», так еще и католичкой, рожденной в Польше. Императорской семье это было уже знакомо – ведь дядя Сашки, великий князь Константин Павлович, женился на польке Жанетте Грудзинской, чем вызвал в семье грандиозный скандал. Во избежание очередного скандала Сашку немедленно отправили в длительное путешествие по Европе. Влюбленность наследника заставила немало поволноваться его августейших родителей. Вот что писал Николай I своей жене: «Мы говорили про Сашу. Надо ему иметь больше силы характера, иначе он погибнет… Слишком он влюбчивый и слабовольный и легко попадает под влияние. Надо его непременно удалить из Петербурга…» Императрица в свою очередь писала сыну: «Меня огорчает, что с возрастом ты не приобретаешь твердости характера, которой так тебе не хватает, а, напротив, все более становишься рабом своих страстей. Как ты будешь управлять империей, если не можешь управлять собой?»

Александр Николаевич покорился и вместе со своим воспитателем поэтом Жуковским отправился в 1838 году в большое европейское путешествие. Но и за границей он не забывал Оленьку Калиновскую, о чем писал отцу: «Ты, наверное, приметил мои отношения с О. К… Мои чувства к ней – это чувства чистой и искренней любви, чувства привязанности и взаимного уважения». Отец обещал позаботиться о достойном будущем его возлюбленной. Он, как никто другой, понимал сына, так как сам испытывал перманентное чувство влюбленности. И даже, что удивительно, не стал удалять Ольгу от Двора.

Вояжируя по Германии, весной 1839 года Александр Николаевич остановился в городе Дармштадте. А Дармштадт в то время являлся резиденцией великого герцога Гессенского Людвига II. Заранее эта остановка не была предусмотрена, и чтобы не наносить герцогу официального визита и избежать скучных протокольных формальностей, он поселился в обычной гостинице. Однако Людвигу II тут же доложили о нахождении в его владениях наследника российского престола, и он сам нанес визит великому князю. Он пригласил Александра сначала сходить в театр, а потом и посетить его замок. Делать нечего, положение – его собственное и герцога – обязывало, и Александр Николаевич нехотя отправился в замок, больше похожий на цитадель: такой он имел угрюмый вид. И вот в этом-то замке Сашка увидел ту, которая пленила его своей красотой. Это была очаровательная 14-летняя дочь герцога принцесса Максимилиана Вильгемина Августа София Мария Гессенская, а попросту Мария. Александр возвратился в гостиницу под сильным впечатлением от такого знакомства. Его влюбчивая натура опять заявила о себе. Он был потрясен, пленен и обескуражен и все время повторял ее имя. Своим адъютантам он заявил: «Вот о ком я мечтал всю жизнь. Я женюсь только на ней». Вряд ли между ними вспыхнуло чувство шекспировского накала – Мария была еще несмышленой девушкой (Джульетте и то было 15 лет). Страдающему от насильственной разлуки с Калиновской Александру казалось, что все потеряно, его единственная и настоящая любовь разбилась о непонимание окружающих. И тут он нашел новую любовь! Как это здорово! Он моментально излечился от душевного недуга и тут же написал родителям письмо с просьбой немедленно сделать предложение принцессе Гессенской. Родители ему объяснили, уже зная влюбчивый характер своего сына, что так дела не делаются и надо бы о Марии разузнать поподробнее, а пока он может ехать дальше.

Следующим пунктом путешествия Александра Николаевича был Лондон. Во время пребывания в английской столице он сумел завязать новый роман, еще более бесперспективный, чем предыдущие. Дело в том, что английской королеве Виктории в 1839 году исполнилось 20 лет, и она была озабочена поисками себе мужа-консорта. Это была знаменитейшая из всех британских королев, правившая без малого 64 года! Почти весь XIX век прошел под знаком королевы Виктории; она превратила страну в империю, «над которой никогда не заходит солнце». При ней Британия достигла вершин могущества. В молодости Викторию отличал веселый нрав; она любила балы и другие развлечения. Заняв трон Британской империи в 1837 году, Виктория превратилась в желанный «жениховский приз» и искала себе пару. По европейским правилам муж королевы должен быть королем, но англичане придумали следующую вещь – чтобы не передавать власть мужу Виктории, они ввели специально для нее такое понятие, как муж-консорт. Он не правил, не нес никаких обязанностей и только был супругом королевы. Однако их дети признавались законными наследниками короны. И сейчас у английской королевы Елизаветы II ходит в консортах герцог Филипп Эдинбургский. Вот такой хитрый ход придумали англичане. Еще раньше так же они поступили и со своей религией. Чтобы избавиться от влияния Ватикана и в то же время, чтобы их не обвинили в ереси, как протестантов, они придумали себе особую, англиканскую церковь. Верховным предстоятелем этой церкви был король (или королева), а не какой-нибудь там епископ, патриарх или архиепископ. Вот хитрецы!

Россия не была для Виктории далекой экзотической страной. Ее крестным отцом был Александр I, именно в честь него она получила свое второе имя: Виктория Александрина. В честь приезда наследника российского престола Александра Николаевича был дан роскошный бал. На этом балу великий князь с Викторией протанцевали весь вечер, потом вышли на балкон и проговорили еще полтора часа. Итоги бала оказались не совсем обычными. Один из адъютантов цесаревича записал в своем дневнике: «На следующий день после бала наследник говорил лишь о королеве… и я уверен, что и она находила удовольствие в его обществе». И дальше: «Цесаревич признался мне, что влюблен в королеву и убежден, что и она разделяет его чувства…» Короче говоря, Сашка опять по уши влюбился! А как же Мария Гессенская? Он о ней не забыл, нет, но Виктория была еще краше! И ближе…

Об очередной влюбленности Александра Николаевича «доброжелатели» сразу же доложили в Петербург. Перспектива превращения наследника российского престола в британского принца-консорта совершенно не входила в планы Зимнего дворца. В России Александр рано или поздно должен быть стать царем и реально править страной, а в Англии ему светило лишь исполнение обязанностей супруга королевы, а править-то Англией будет она! Наследники престола – товар слишком штучный, чтобы ими легко разбрасываться.

В Британии правительство запаниковало не меньше российского. Зачем англичанам нужен этот русский? Королеву Викторию тут же удалили в Виндзорский замок, чтобы затруднить ее общение с Сашкой. Это решение оказалось своевременным, так как Александр Николаевич не ошибался по поводу чувств, которые испытывала к нему Виктория. В своем дневнике юная королева записала: «Я совсем влюблена в Великого князя, он милый, прекрасный молодой человек…» Трудно сказать, насколько чувства Александра Николаевича и королевы Виктории были сильны. Скорее всего, это была не любовь, а взаимная увлеченность друг другом. Давление сразу с двух сторон, со стороны Невы и Темзы, возобладало над их чувствами; государственные интересы двух стран не давали этой любви развиться. Молодые люди поняли, что их мечты неосуществимы, и сочли за благо принести себя в жертву долгу. Их расставание было печальной неизбежностью. Виктория, в конце концов, в 1840 году нашла себе мужа-консорта – принца Альберта Саксен-Кобург-Готского, с которым была счастлива в браке и которому родила девятерых детей. Александр Николаевич тоже в 1841 году женился на своей Марии Гессенской и имел от нее восьмерых детей. Счет почти сравнялся, но об этом немного погодя.

Итак, к 1840 году Сашка оказался у разбитого корыта. Везде ему обломилась не то, что женитьба, а даже простая влюбленность. Ему можно было даже посочувствовать. И тогда он решил вернуться к дармштадтскому варианту. Он просто махнул рукой и образно сказал «ну Мария так Мария!». Примерно через месяц он вернулся в княжество Геесен, чтобы заверить родителей девушки в серьезности своих намерений. Но тут его ожидал неприятный сюрприз – отец Марии отказал ему под тем предлогом, что принцессе всего 15 лет – пусть, мол, подрастет, а там видно будет. Великий князь должен был уехать не солоно хлебавши. Ему было горько и обидно.

Таким образом, к своим 22 годам все женщины, в которых влюблялся Александр, по той или иной причине оказались недоступными для него. Бедняга и неудачник. Эх, Сашка, Сашка… А ему так хотелось любви! Вернувшись в Россию с разбитым сердцем, он захотел возобновить отношения с Ольгой Калиновской и даже собирался жениться на ней. Это грозило ему потерей прав на престол. Но отец пресек эти поползновения со свойственной ему решительностью. Калиновская была выдана замуж за богатейшего польского магната Иринея Огинского, мужа ее покойной сестры. Огинский был вдовцом, но о судьбе Ольги Николай I позаботился как следует, слово, данное сыну, сдержал: она стала, как сейчас говорят, «вся в шоколаде». Интересная подробность: позже старший сын Ольги будет утверждать, что является отпрыском Александра II. Однако доказательств никаких не было и это дело, кануло в Лету.

Кстати, у Александра Николаевича действительно был внебрачный сын, рожденный в 1843 году – Евгений Иванович Алексеев, мать которого неизвестна. Во время русско-японской войны 1904—1905 годов он был наместником на Дальнем Востоке. Правда была это или нет, но еще в те времена слухи об этом ходили упорные.

И тут после всей этой истории с Ольгой Калиновской Александр Николаевич узнает истинную причину неблагоприятного отношения отца Марии Гессенской к его сватовству. Оказалось, и с Марией не все так просто. Пока цесаревич флиртовал с королевой Викторией в Лондоне, ездил в Дармштадт свататься, родители навели справки о прошлом семьи герцога Гессенского Людвига II и пришли в ужас. Выяснилось, что почти уже двадцать лет семья Людвига Гессенского находится в центре большого скандала, породившего массу самых невероятных слухов. Дело было в том, что Людвиг женился на шестнадцатилетней принцессе Вильгемине Баденской 23 года назад. После того как у них родились двое сыновей и дочь, супруги взаимно охладели друг к другу и стали совершенно чужими людьми. Неожиданно, через 13 лет после размолвки, Вильгемина родила сына Александра. Не желая прослыть рогоносцем, Людвиг нехотя признал его своим сыном. А ровно через год после этого, в 1824 году, герцогиня родила еще одного ребенка, на этот раз девочку. Ее назвали Марией. Это была та самая девушка, которая пленила сердце Александра Николаевича. По всем европейским дворам ползли слухи, что отцом обоих детей является шталмейстер герцога швейцарский барон Август де Граней, «необычайно красивый француз». Как только эта весть дошла до Петербурга, мать Сашки буквально стала на дыбы. Чтобы ее первенец, наследник престола, породнился с незаконнорожденной дармштадткой. Что тут было делать? Александр втюрился по-настоящему. Николай I понимал, что отказом от брака он может нанести своему сыну еще одну душевную травму, может даже непоправимую. Он уговорил жену, и родители дали согласие на брак своего сына Александра с принцессой Гессенской, пусть и темного происхождения, но все же принцессой. Но как же быть со слухами? Николай I решил эту проблему в своем стиле – он просто запретил своим подданным говорить о происхождении Марии. Лишь после улаживания всех этих дел Александр Николаевич в 1840 году выехал в Дармштадт, чтобы вернуться назад уже с невестой. В Петербурге Марию окрестили по православному обряду, и теперь она стала называться великой княгиней Марией Александровной.

Фрейлина А. Тютчева составила такое описание Марии: «Была она очень высокой, худощавой, хрупкой на вид. Но в то же время – исключительно элегантной, напоминающей изящные фигуры немецких женщин, изображенных на старинных гравюрах. И хотя черты ее лица не были классическими, волосы ее, нежная кожа, большие голубые глаза были действительно прекрасными…» А вот описание Александра II, составленное французским поэтом Готье: «Волосы государя были коротко острижены и хорошо обрамляли высокий и красивый лоб. Черты лица изумительно правильны и кажутся высеченными скульптором. Голубые глаза особенно выделяются благодаря коричневому тону лица, обветренного во время долгих путешествий. Очертания рта так тонки и определенны, что напоминают греческую скульптуру. Выражение лица, величественно-спокойное и мягкое, время от времени украшается милостивой улыбкой». Вот эти два голубоглазых существа – Александр и Мария – и были соединены брачными узами в 1841 году. Жених был старше свой избранницы на шесть лет. Марии шел только семнадцатый год; Александру же стукнуло двадцать три.

Что это была за принцесса – Мария Гессенская? Потеряв мать в девятилетнем возрасте, она все свои юные годы провела почти безвыездно в замке Югенхайм близ Дармшатдта. Она мало кого видела и мало с кем общалась; даже с отцом встречалась изредка. Скромная и нелюдимая барышня обладала несомненной прелестью простоты, которой она порой завораживала светских людей. Именно так случилось во время приезда в Дармштадт Александра Николаевича в 1839 году. Он считал ее умной, а она молчала, потому что стеснялась; на самом деле, ей сказать-то было нечего из-за своей необразованности. По приезде в Россию она оказалась в таком блеске роскоши и среди такого количества людей, каковых у себя в замшелом замке и вообразить не могла. Первые годы она пугалась всего – своей свекрови, свекра императора Николая I, фрейлин, придворных, своей необразованности, неловкости, неумения произвести впечатление, своего незнания русского языка и недостаточного французского. От этого она часто плакала. В общем, это была дикая принцесса.

Современники отмечали, что она была незначительной, малоразвитой немкой, которая помешалась на своем аристократизме (вот он – комплекс незаконнорожденной принцессы!). Она не любила и не уважала Россию, своего мужа не понимала и не ценила. Занималась больше всего вышиванием или вязанием, слушая сплетни о придворных романах, интригах, свадьбах и похоронах. Ее отчуждение, любовь к уединению, надменность, холодность, сухость раздражали всех. Со временем такое ее поведение стало раздражать и Александра Николаевича. Она описала, не ведая о том сама, какой сумбур царил в ее уме: «В моей голове все вперемежку… смех и слезы, благоразумие и сумасбродство, сильные увлечения и мелочность, доброта и желание посмеяться над ближним, а при случае, быть может, даже героизм». На счет «увлечений» – это она зря о себе так – никаких увлечений мужчинами, в отличие от предыдущих императриц, у нее не случалось. И насчет героизма – это явное преувеличение.

Доброе дело Мария Александровна сделала лишь одно – родила государю восьмерых детей. И еще занималась благотворительностью – организацией Красного Креста, например, и всевозможных богаделен. Но это продолжалось недолго – обладая хрупким здоровьем, Мария стала жить в уединении, не участвовала в придворной жизни и подолгу лечилась за границей или отдыхала в имении Ильинском под Москвой.

Все та же фрейлина Тютчева (вот осведомленная женщина!) говорила: «Ее много судили и много осуждали, часто не без основания, за отсутствие инициативы, интереса и активности во всех областях, куда она могла бы внести жизнь и движение». Однако ее можно было и простить – у Марии Александровны было не очень хорошее здоровье, да и многочисленные роды явно не шли ей на пользу. Своего последнего сына, Павла, она родила аж в 37 лет! Кроме того, сырой климат Петербурга не шел ни в какое сравнение с климатом ее родины – Южной Германии, так что Мария Александровна стала страдать астмой и сердечными приступами. К тому же, у нее развился туберкулез. Придворные отмечали, что она страшно похудела и превратилась почти в скелет, покрытый толстым слоем румян и пудры. Опять Александру Николаевичу не повезло в жизни. Неудачи в личной жизни прямо преследовали его.

Все это вместе взятое и привело к охлаждению отношений между Марией и Александром, хотя в первое время он был счастлив со своей женой. Ему к тому времени исполнилось сорок лет – мужчина, можно сказать, в самом соку, а жена не умна, да вдобавок ко всему, подчиняясь требованию врачей, не может исполнять супружеские обязанности. И император (он взошел на трон после смерти своего отца в 1855 году), тяготясь вынужденной воздержанностью, стал искать любви на стороне. Другая фрейлина, А. Толстая, вспоминала, что «император был весьма склонен к многочисленным сердечным увлечениям». Его донжуанский список 1860—1865 годов был, конечно, короче пушкинского (у того в нем было более ста имен), но все же составлял полдюжины женщин. Среди них были фрейлины (куда ж от них денешься!), актрисы и светские дамы. Например, в его любовницах ходили Долгорукая (однофамилица той Долгорукой, о которой мы расскажем ниже), Лабунская, Макова, Макарова, Корацци и так далее. Кто-то высказал замечательную мысль о том, что Александр II был женолюбом, а не юбочником. Он был не сладострастен, а влюбчив; он не пытался удовлетворить свою похоть, как это делал его отец, а искал настоящего чувства. Женщины влияли на этого слабого и впечатлительного человека просто магически.

Опять же, фрейлина А. Тютчева отмечала: «Душа великой княгини из тех, кто принадлежит монастырю…» Но Александр был не таков – его влекли земные радости. Даже в периоды хандры он оживлялся, как только оказывался в женском обществе (в особенности когда в нем пребывали молодые барышни).

Мария Александровна знала об этой стороне жизни мужа, но ничего поделать не могла и молча принимала удары судьбы. Она укоризненно смотрела на него своими светлыми глазами, но не упрекала ни в чем. Иногда он даже посвящал ее в тайны своих амурных приключений. Его отец, Николай I, занимаясь своими «дурачествами», хотя бы внешне старался сохранить благообразие, а сын на все махнул рукой. Отношения с Марией Александровной для Александра II превратились в ритуал, не больше того: утром бесстрастный поцелуй, дежурные вопросы о здоровье, о детях; днем – участие в различных церемониях; вечером – выезды в театр и обязательный чай в обществе детей. Однако ночи они проводили раздельно. С тех пор они вместе не спали. Никогда. Царь остро ощущал свое одиночество, хотел, чтобы любили не его титул и власть; он жаждал самозабвенной страсти, которую может подарить только пылкое сердце влюбленной женщины.

И вот после череды своих увлечений 41-летний Александр II в 1859 году встретился с 13-летней Катенькой Долгорукой. Это произошло во время военных маневров на Украине, в окрестностях Полтавы, в имении ее отца Тепловка. Раньше это был сильный и богатый род, ведший свое происхождение от Рюрика. Среди их дальних предков был основатель Москвы Юрий Долгорукий. Но к концу 1850-х годов положение семьи Долгоруких было уже не то, что в прошлом. Их последнее имение – Тепловка – давно уже было заложено и перезаложено, так как хозяйством глава семьи, отставной капитан Михаил Долгорукий, заниматься не хотел и не умел. Однако гонору у него было хоть отбавляй – приличия требовали, чтобы его четыре сына были пристроены в гвардию, а две дочери – в Смольный институт. Французский посол Морис Палеолог со слов очевидцев восстановил картину первой встречи Александра II с Катей Долгорукой. Император сидел на веранде, когда к нему подбежала черноглазая шаловливая маленькая девочка и заявила, что хочет видеть государя. Искреннее любопытство девчушки понравилось Александру; он дружески побеседовал с ней, а затем серьезно поговорил с Михаилом Долгоруким, пообещав уладить все финансовые проблемы семейства. Видно, он еще тогда положил глаз на Катю. Он хотел вылепить из нее Галатею; ему хотелось тепла и семейного уюта, которого он не знал с женой. Романы со «взрослыми» дамами (каждая со своим характером) больше не удовлетворяли Александра – он захотел взять сырой материал и, подобно Пигмалиону, вылепить из него себе подругу жизни. Такую, как ему хотелось бы – добрую, понимающую, сочувствующую – в общем, обладающую всеми достоинствами идеальной женщины, которые мысленно представлял себе Александр П.

Свое слово император сдержал – все братья Долгорукие были приняты в военные училища, а сестры поступили в Смольный институт. Причем их переезд и обучение были за счет Александра II. Через четыре года умер отец Кати, и чтобы оградить ее родовое имение Тепловка от кредиторов, оно было взято под императорскую опеку. Но это не помогло избежать разорения – мать Катюши, распродав свое последнее имущество, переехала в Петербург, чтобы быть поближе к детям, где смогла купить себе лишь маленькую квартирку на окраине. На большее у нее денег не было.

Весной 1865 года император захотел посетить Смольный институт и пожелал увидеть сестер Долгоруких – Екатерину и Марию. Екатерине в ту пору исполнилось 18 лет. Она была девушкой среднего роста, с изящной фигурой, невероятно белой кожей и роскошными каштановыми волосами. А еще у нее были выразительные глаза «испуганной газели» и красиво очерченный рот. Это описание сделано со слов современников – может, тогда представления о красоте были иные, но, судя по фото 1866 года, Катерина была не красавицей и не дурнушкой, а так себе. «Шчого особливого», как выразился один персонаж из фильма «Место встречи изменить нельзя». Одна из фрейлин так описывала смолянку: «Я впервые услышала голос княжны и была поражена его вульгарностью. Она говорила почти не открывая рта, и казалось, слова ее выскальзывали через нос. Лицо имело овечье выражение, а глаза навыкате, как у всех близоруких людей, не выражали ничего».

Однако особенное в ней отметил Александр. Он был сражен наповал. Вот какая Галатея выросла из маленькой девчушки! Как мы помним, страдая необыкновенной слабостью к женщинам, в их присутствии он становился совершенно другим человеком – сразу вставал на дыбы – как боевой конь. Катя – уже вполне сложившаяся половозрелая девушка, и пора было приступать к главному делу. При этом сама избранница царя не знала о его замыслах.

В это время при Дворе обреталась бывшая смолянка Варвара Шебеко, которая не раз выполняла деликатные поручения Александра Николаевича в отношениях с его былыми пассиями. Александр снова прибег к помощи Варвары и стал посылать сестрам Долгоруким сласти и фрукты – действовать, так сказать, исподволь, приручать. Это было легко устроить, ведь Варвара Шебеко приходилась родственницей начальнице Смольного института, мадам Леонтьевой. Последняя, таким образом, помимо своей воли оказалась втянутой в роман царя. Однажды, когда Катерина простудилась и лежала в институтской больнице, встревоженный Александр II инкогнито навестил ее в больничной палате. Все это делалось опять же при помощи Шебеко. Она также встретилась с матерью Кати – Верой Долгорукой, передала ей деньги, выданные императором, и расписала блестящие перспективы, открывающиеся перед ее дочерью. Обедневшей княгине эти перспективы показались заманчивыми; они сулили выход из финансового тупика. Можно сказать, что она продала свою дочь, в прямом смысле этого слова – за деньги. Екатерина понимала, конечно, что царь ходит к ней неспроста, но никак не могла взять в толк, что ему от нее надо. Она была довольно начитанной девушкой, образно говоря, уже знала, откуда дети берутся, но разница в возрасте? Ей – восемнадцать, а царю – 47 лет, разница в возрасте чуть ли не в 30 лет! Разве может быть между ними любовь? Она, как и всякая юная девушка, мечтала о большой и пылкой любви, чтобы за своим любимым хоть на край света. Она ждала прекрасного принца, а перед ней оказался человек, годившийся ей в отцы! Что мог предложить ей император? Только интим! И ничего больше! Такой «любви» Катюше было не надо. Но Варвара Шебеко, и мать ее, начали обрабатывать бедную девушку, уверяя, что любовь царя – редкая возможность устроить свою жизнь и жизнь своих близких. Они упорно склоняли ее покориться судьбе и отдаться императору. Это происходило примерно как в фильме Эльдара Рязанова «О бедном гусаре замолвите слово», когда подручный жандармского чиновника Мерзляева (его роль исполнял Алексей Бурков) уговаривает Настеньку (актриса Ирина Мазуркевич) «не кочевряжиться» перед своим начальником. «Это в дурном смысле, что ли?» – спрашивает бедная девушка, на что тот отвечает: «В нем, сударыня, в нем!»

Однако Катя продолжала держаться от Александра II по возможности дальше, и это распаляло его больше, чем изощренная опытность его прежних любовниц. Пребывание в Смольном стало мешать развитию притязаний монарха на честь Екатерины, и Варвара Шебеко устроила ей уход из института «по семейным обстоятельствам». Девушка поселилась у своей матери, но это был не лучший выход из положения: частые визиты Александра II к ней могли вызвать пересуды в обществе, к которым он еще не был готов. Тогда находчивая Варвара придумала выход, устраивая им как бы случайные встречи в Летнем саду.

Он гулял с ней по боковым аллеям, любуясь ее нежной кожей и прядями каштановых волос. Александр II ей говорил о любви, о чувствах, которые он испытывал к ней, и так далее. Однако для Долгорукой любовь императора к ней продолжала оставаться чем-то не совсем реальным. Она воспринимала его как владыку земного, почти небесного, и преклонялась перед ним как императором, не более того. Она была готова повиноваться самодержцу, но ее сердце ему как мужчине никогда не принадлежало. Екатерина приходила на тайные свидания с царем, была мила с ним и участлива, но умело избегала его объятий, играя роль шаловливой и беспечной дурочки. Он же, будучи человеком порядочным, не смел прибегнуть к принуждению и настойчиво пытался убедить Катю в искренности своей любви. Она не понимала, почему мать и тетя Варвара упрекали ее за «неприличное поведение к императору». А он страдал и хотел видеть ее снова и снова. Он ждал отклика в ее сердце.

В том же 1865 году Катерина Долгорукая стала фрейлиной супруги царя Марии Александровны, как и подобает фаворитке. Обязанностей фрейлины она не исполняла, так как императрица, зная об амурах мужа, ее терпеть не могла. Потом она сама, чувствуя отчуждение придворных и родственников царя, отказалась от своих обязанностей фрейлины.

Постепенно Катя стала привыкать к Александру Николаевичу, видеть в нем не только монарха, но и приятного мужчину, стала к нему привязываться. Она стала улыбаться ему и перестала дичиться. Между тем, свидания в Летнем саду на глазах у публики перестали устраивать императора. В целях конспирации их встречи были перенесены на аллеи Каменного, Елагина и Крестовского островов. И все равно – от злых взглядов и языков было не скрыться, и вслед им шептали: «Государь прогуливает свою демуазель».

В 1866 году скончалась мать Катерины – Вера Долгорукая, так и не сумевшая выпутаться из долгов, и теперь имением Тепловка управлял ее брат Михаил. Он был бестолковый малый и смог посылать сестрам в Петербург только по 50 рублей в год – смешную сумму для смолянок. Однако Катя и Маша продолжали получать стипендию от императора, несмотря на то, что старшая сестра уже покинула институт. Александр II продолжал встречаться с Катей в разных местах столицы, которых оказалось на удивление мало. А в апреле 1866 года, когда император возвращался после встречи с Катериной в Летнем саду, в него стрелял террорист Каракозов. Больше здесь они не встречались.

Одно время они встречались на квартире брата Михаила на Бассейной улице, но тот, испугавшись общественного осуждения, отказал им в этом, чем несказанно удивил самодержца. Александру II казалось, что никто в городе не замечает его отношений с Долгорукой, в то время как высшее общество уже начало предвкушать скандал. Заметим, что во время этих тайных встреч Александр ограничивался только разговорами, не позволяя себе распускать руки.

Однако жажда любви не покидала его, и наконец в их отношениях наметился перелом. Летом 1866 года в Петергофе отмечалась очередная годовщина бракосочетания покойных Николая I с Александрой Федоровной. В трех верстах от Большого дворца находилась вилла Бельведер, куда сводня Варвара Шебеко и привезла Катерину. В тот же вечер она отдалась императору, который заявил ей: «Сегодня я не свободен, но при первой же возможности я женюсь на тебе, отселе я считаю тебя своей женой перед Богом, и я никогда тебя не покину». Он любовался ее кошачьими повадками и был готов на все. Ее страх, слезы, нежность и неумелые поцелуи укололи сердце опытного ловеласа. Екатерина говорила потом, что во время интима она была близка к обмороку и, что совсем уж неожиданно, почти в таком же состоянии трепета и восторга был сам царь. Галатея удалась вполне, и император сдержал свое слово. Екатерина смирилась со своей участью.

Однако после случая в Бельведере (о котором стало тут же известно) любовникам пришлось расстаться. Для того чтобы утих большой скандал, Екатерине по настоянию родственников пришлось уехать в Италию. Слухи не утихали, наоборот – становились день ото дня грязнее. Одни видели в Катерине всего лишь любовницу Александра, другие же уверяли, что Долгорукая невероятно развратная девушка – чуть ли не с пеленок. Что она нарочно ведет себя вызывающе и, чтобы разжечь страсть императора, танцует перед ним голой на столе! Тогда такого слова, как стриптиз, еще не знали, но это было похоже на то, о чем шли сплетни. Говорили также о том, что Катя проводит целые дни в «непристойном виде», почти неодетой, а за брильянты готова отдаться каждому мужчине. Вот уж правду говорят, что каждый думает в меру своей испорченности!

После отъезда Екатерины в Италию Варвара Шебеко, считая, что для императора она больше не представляет интереса, замыслила очередную интригу. Чтобы не потерять своего влияния в Зимнем дворце, она решила подсунуть Александру II младшую сестру Катерины – Машу Долгорукую. Однако фокус не удался – Александр II, поговорив с Машей о жизни, подарил ей кошелек с империалами и ушел. Отношение монарха к старшей Долгорукой оказалось вполне серьезным.

Александр Николаевич страдал от разлуки с Екатериной и использовал любую возможность, чтобы встретиться с ней. И такая оказия вскоре представилась. В 1867 году французский император Наполеон III пригласил Александра II на Всемирную выставку в Париж. Он сразу ухватился за эту идею, хотя визит в Париж и не планировался. Более того – русскому императору во Франции угрожала опасность, так как там осело много поляков-эмигрантов, озлобленных жестоким подавлением бунта 1863 года. Тем не менее, царь поехал туда. Из Неаполя по вызову Александра приехала во Францию и его возлюбленная. Наполеон III отдал под жилье русскому царю Елисейский дворец, и Долгорукая тайком проходила туда через калитку на улице Габриэль. Или, к ужасу охраны, царь один, без сопровождения, ходил на свидания с ней в отель. Французская полиция, обеспечивавшая безопасность русского царя, аккуратно фиксировала их встречи, о чем информировала своего императора. Но увы: чего опасались спецслужбы, то и произошло – поляк Березовский стрелял в Александра II, правда, безуспешно.

После возвращения обоих любовников в Петербург они продолжали встречаться через день, едва соблюдая правила конспирации. Он дал своей возлюбленной ключ от кабинета своего отца Николая I в Зимнем дворце, который был расположен на первом этаже и имел отдельный вход прямо с площади. Екатерина приходила к нему на свидания по секретной лестнице, стыдясь придворных лакеев, посвященных в тайный роман императора. Кабинет был невелик: мебель, картины, портьеры – все в нем оставалось прежним. Александр II спускался к своей возлюбленной по потайной лестнице из своих апартаментов на втором этаже.

Тогда же Александр II, по свидетельству фрейлин императрицы, сообщил своей жене о своей любви к Катенысе Долгорукой. Мария Александровна приняла это как неизбежное зло; она промолчала, никогда не обсуждала измены мужа со своими приближенными, стараясь соблюдать внешние приличия. Она поняла, что ее время безвозвратно ушло. Мария Александровна лишь однажды заявила: «Я прощаю оскорбления, нанесенные мне как монархине, но я не в силах простить тех мук, которые причиняют мне как супруге».

Точно так же вели себя и дети императора – они не решались обсуждать своего отца даже между собой. Правда, сын Александр (будущий Александр III) пытался бунтовать. Однажды, сорвавшись, он выпалил, что не хочет общаться с Екатериной Долгорукой, что она «плохо воспитанна» и ведет себя возмутительно. Царь впал в неописуемую ярость; орал на сына, топал ногами и даже грозил выслать его из столицы. Немногим позже жена наследника, Мария Федоровна, открыто заявила императору, что не хочет иметь дела с его пассией, на что он возмущенно ответил: «Попрошу не забываться и помнить, что вы лишь первая из моих подданных!» Бунт в собственной семье Александр был готов подавить любыми доступными средствами. Ведь речь шла о его личной жизни. Ради любви к Долгорукой он потерял жену, рассорился с детьми и вызвал возмущение в высшем обществе.

А высшее общество было на стороне Марии Александровны и ее детей, оно презирало Долгорукую и поэтому пошло в атаку. Стали распускаться слухи, что Катерина управляет императором, что страной правит триумвират, состоящий из царя, Варвары Шебеко и Екатерины Долгорукой. Для придворных дам она вообще потеряла имя, в разговорах ее называли лишь «эта женщина» (в XIX – начале XX века так завуалированно называли проституток), «упомянутая дама», «тайная подруга», «барышня», «особа» и тому подобное.

Но и это еще не все – самодержец подал отрицательный пример своим подданным. В стране увеличилось число разводов, внебрачные дети превращались в законных, почти беспрепятственно стало возможно жениться на соседке, купив соответствующее решение духовной консистории. А государь лишь вздыхал: «Что поделаешь, такое нынче время…» При Александре II за это никого в монастырь не ссылали, не штрафовали и не приговаривали к церковному покаянию. Наступила почти полная брачная свобода. И в этом был виноват сам государь, который обязан был заботиться о нравственности своих подданных, личным примером в том числе. А какой пример он подавал? Дурной пример. Царь, обязанный Богом и судьбой стоять на страже основ самодержавия, неукоснительно выполняя свой долг, преодолевая собственные страсти во имя высших интересов династии и империи, все это забыл и всему изменил. Александр III, примерный семьянин, все эти безобразия потом отменил.

Как же дальше развивались амуры Александра Николаевича с Долгорукой? «Дорогая Катрин», как ее называл император, далеко вперед не заглядывала. Главное – она любит и сама любима. Все остальное для нее не имело значения. Встречаться в Зимнем дворце оказалось неудобным – слишком много чужих глаз следило за ними. Тогда Александр II уговорил начальника своей личной охраны, генерала Рылеева, предоставить им свою квартиру для свиданий. Там они и встречались долгое время. Оставаясь у Рылеева, царь не только расточал супружеские ласки, но и пытался духовно воздействовать на Катерину. Они вместе читали послания апостола Павла, молились и просили Бога дать им здоровых и прекрасных детей. Что же касается возлюбленной императора, то она как была наивной и бескорыстной идеалисткой, так ею и осталась, не понимая реалий жизни.

В 1872 году Екатерина Долгорукая почувствовала, что забеременела, и сказала об этом царю. Она тщательно скрывала свою беременность. Почувствовав приближение родов, она позвала свою горничную и ночью вышла с ней на набережную. Идти ей было некуда – только в Зимний дворец. Извозчиков не было. Так она и плелась, превозмогая боль и опираясь на руку своей наперсницы. Наконец, какой-то ночной извозчик сжалился над бедными женщинами и отвез к дворцу. Александр II, бледный и встревоженный, сам отвел ее в кабинет Николая I, где они раньше занимались любовью. Здесь не было даже кровати – только диван, на который и легла княжна Долгорукая. Немедленно вызвали акушерку и доктора, которые чуть не опоздали к родам. На свет появился мальчик, мать назвала его Георгием. Верный Рылеев спрятал его вместе с матерью у себя на квартире. Император опасался за их жизнь – могли выследить революционеры и убить.

Довольно скоро эта весть добралась до царской семьи и вызвала бурю возмущения. Особенно были потрясены цесаревич Александр, его жена Мария Федоровна и обманутая императрица Мария Александровна. Высказали решительное осуждение и братья императора – Константин и Николай (у которых, вот парадокс, тоже было не все гладко в семейной жизни), и шестидесятилетняя тетка царя, великая княгиня Елена Павловна, старшая по возрасту в императорской семье. Собравшись вместе, они негодовали, возмущались и высказывали серьезные опасения, которые могли возникнуть из-за факта рождения сына царской любовницей. Они были единодушны в том, что ни Екатерину Долгорукую, ни ее сына нельзя вводить в императорскую семью. Они должны остаться вне династии. Императрица Мария Александровна, узнав о рождении Георгия, от горя заболела еще сильнее. Позицию царской семьи поддерживала вся родовая знать Петербурга.

Не успели утихнуть пересуды, как Александр II и Екатерина Долгорукая снова «учудили» – в конце 1873 года у них родился еще один ребенок. На сей раз это была девочка, названная Ольгой. Здесь семейные страсти закипели еще пуще. И самое главное: судя по всему, Александр Николаевич не собирался на этом останавливаться! Рожая третьего ребенка, Екатерина Долгорукая все еще была в таком же фальшивом положении не жены и не любовницы. Ей опять пришлось ночью тайком пробираться в царские апартаменты для родов. Третий мальчик, рожденный в 1876 году, долго не жил. Александр II со слезами на глазах сидел над умирающим Борисом, когда ему давали вдыхать кислород. Ребенок прожил всего три дня.

Такое положение не могло существовать и дальше – должна была наступить хоть какая-то развязка. И царь поступил совершенно неожиданно, чем вызвал еще большую панику в романовском семействе. Княжне Катерине Долгорукой и ее детям (Георгию и Ольге) указом Александра II в 1874 году был пожалован титул светлейших князей Юрьевских. Император не захотел оставлять их на фамилии матери, опасаясь, что род Долгоруких после его смерти отречется от них, и они превратятся в форменных бастардов. Более того, в указе дети были названы с отчеством – Георгий Александрович и Ольга Александровна. Тем самым император официально признавал, что является их отцом. При этом Александр II не передал свой указ Сенату, как было положено, а сохранил его втайне, приказав генералу Рылееву хранить его до того времени, когда придет время опубликования (этот указ держался втайне б месяцев). Видно, в чем-то он не был уверен до конца. В мае 1877 года у княжны Долгорукой родилась вторая дочь, названная Екатериной, в честь матери.

Екатерина Долгорукая постепенно отдала любимому мужчине всю себя, все чувства и мысли, заботы. Она не только стала возлюбленной императора, но сделалась для него целым миром, в котором монарх находил отдохновение от своих трудов государя. Она вместе со своим потомством перебралась на третий этаж Зимнего дворца. Из личных покоев императора на втором этаже туда вела потайная лестница, и царь, проведя вечер в кругу родных, ближе к полуночи поднимался, чтобы увидеть свою «дорогую Катрин». Ему было хорошо в ее обществе, где нужно быть не царем, а лишь мужчиной, и ощущать тихую радость семейного очага. Катерина готовила ему чай, стаскивала сапоги, окружала теплом и заботой. Царь тихо млел от счастья.

Пока императрица Мария Александровна болела, Александр Николаевич в 1878 году официально ввел Екатерину Долгорукую в семейный круг на правах фрейлины жены. У его родственников это вызвало небывалый протест. Великая княгиня Мария Павловна в одном своем письме сообщала: «Она является на все ужины, официальные и частные, а также присутствует на церковных службах в придворной церкви со всем двором… И так как княгиня весьма невоспитанна, и у нее нет ни такта, ни ума, вы можете себе представить, какое наше чувство просто топчется ногами…» В свою очередь Александр II не раз делал попытки объясниться с родственниками. В конце 1870-х годов он написал своей сестре Ольге Николаевне: «Княжна Долгорукая, несмотря на свою молодость, предпочла отказаться от всех светских развлечений… и посвятила свою жизнь любви и заботам обо мне. Она имеет полное право на мою любовь, уважение и благодарность… она живет только для меня, занимаясь воспитанием наших детей, которые до сих пор доставляли нам только радость».

При этом все замечали, что у Александра II впали щеки, согнулась спина, стали дрожать руки; он часто задыхался. Молодая любовница отбирала у него все силы. Но сам он считал, что, напротив, княжна Долгорукая – единственное существо, которое любит его по-настоящему и поддерживает в нем нравственные силы. Ему казалось, что все вокруг не понимают его, и понимает только она одна. И еще: тяга к Екатерине Долгорукой у него носила какой-то нездоровый, патологический характер. После революции 1917 года в кабинете царя нашли альбом эротических рисунков, профессионально сделанных Александром II. Моделью для них служила сама Екатерина Долгорукая. Более того: недавно на аукционе «Сотбис» в Париже были проданы за 11 тысяч долларов 9 интимных писем, которыми обменивались император и его любовница Долгорукая. В них шла речь об интимных утехах, которым предавались любовники и для которых Катерина придумала специально французское слово «bingerle». Некоторые письма были очень откровенными. Исходя из их текста и рисунков, следует считать Александра II эротоманом.

В то время как император предавался любовным утехам с Долгорукой, его жена умирала. К 1880 году Мария Александровна превратилась в собственную тень, или, как деликатно выражались придворные, «стала воздушной». Она вставала с постели только затем, чтобы совершить утренний туалет и помолиться и изредка выходила к обеду в кругу семьи. Порой к больной приходил император. Она ни в чем его не упрекала и ни на что не жаловалась. Он чувствовал себя неловко – на минуту присаживался на краешек стула, говорил какие-то ничего не значащие слова, гладил руку и на прощание целовал в мертвенно-бледную щеку. «Не упоминай мне про императрицу, – говорил он верному Лорис-Меликову, – мне это так больно».

В феврале указанного года у нее случился очередной приступ болезни, который был так силен, что императрица впала в летаргическое состояние и даже не слышала взрыва в Зимнем дворце, произведенного террористом Халтуриным. В мае 1880 она скончалась. «Последний месяц больная почти все время находилась в полузабытьи и умерла так незаметно, что не успели позвать даже близких, чтобы проститься с нею», – писал современник. Все про нее просто забыли. «Она умирала в Зимнем дворце в полном забвении. Хорошо известный врач, теперь уже умерший, говорил своим друзьям, что он, посторонний человек, был возмущен пренебрежением к императрице во время ее болезни. Придворные дамы, кроме двух статс-дам, глубоко преданных императрице, покинули ее, и весь придворный мир, зная, что того требует сам император, заискивали перед Долгорукой». Во время похорон царедворцы заметили, что среди присутствующих не было Екатерины Долгорукой, хотя она, как фрейлина императрицы, должна была провожать ее в последний путь. Государыне было 66 лет.

Итак, Марию Александровну похоронили, и родственники царя, хоть и ворчали, но уже почти смирились с присутствием Юрьевской за своим столом, однако Александр II на этом не успокоился. Он решил узаконить свои отношения с ней. Вот тогда-то среди Романовых началась настоящая паника.

А что, собственно, заставляло так нервничать родню царя? Почему она сочла складывающуюся ситуацию неприемлемой? Ведь адюльтеры, скажем, Александра I и Николая I ни для кого секретом не были и не вызывали столь бурной реакции? Надо отметить, что сам Александр II до средины 1860-х годов придерживался традиционных взглядов на проблему личной жизни членов царствующей фамилии. В 1865 году он говорил, например, наследнику: «…запомни хорошенько, что я тебе скажу: когда ты будешь призван на царствование, ни в коем случае не давай разрешения на морганатические браки в твоей семье – это расшатывает трон». Чуть позже, когда его братья Константин и Николай Николаевичи вступили в семейные связи с актрисами, чем разрушили законные браки, Александр II негодовал: «Как? Незаконные связи, внебрачные дети в нашей семье?..» А потом сам же и нарушил эти установки! Прежние высказывания оборачивались против него самого. Императорская семья были в ужасе не от самого факта интрижки Александра II с Долгорукой (это – сколько угодно), а из страха перед введением в царскую семью незаконнорожденных детей, в частности, сына Георгия, который мог претендовать на престол. Этим создавалась совсем иная династическая ситуация; в любой момент она могла опрокинуть дом Романовых. Ведь став наследником своего отца, Георгий Александрович стал бы и новым царем! Тогда страной бы правила уже династия Долгоруких, а не Романовых! Вот где была собака зарыта! А Романовым это было надо? Без боя, только в силу прихоти Александра II, сдать свое почти 300-летнее правление? Не бывать этому! И семейство Романовых обрушило всю силу ненависти на бедную Катерину, о чем мы уже писали выше. С царем на эту тему спорить было бесполезно. Даже всесильный шеф жандармов П. А. Шувалов не удержался на своем посту. Когда он позволил себе сказать, что его обожаемый монарх находится под влиянием Долгорукой, и пообещать: «Я сокрушу эту девчонку!», то сразу же был снят со всех постов и отправлен послом в Лондон.

Как известно, дыма без огня не бывает, и кое в чем Шувалов оказался прав. Александр II действительно пытался ознакомить Долгорукую с механизмом управления империей. Начиная с конца 1870-х годов ни одного серьезного решения без совета с Катериной он не принимал. А могла ли она, эта девчушка, давать дельные советы императору? Конечно, не могла, просто Александру II нужен был внимательный слушатель, сопереживавший его трудам и заботам.

С приближением сороковин со дня смерти своей законной супруги, императрицы Марии Александровны, Александр II стал все настойчивее говорить о возможности его официальной женитьбы на Долгорукой, то бишь, уже светлейшей княгине Юрьевской. Всех, к кому он обращался, подобное его намерение повергало в состояние шока. На просьбы родственников не делать этого рокового шага царь отвечал, что волен распоряжаться своей судьбой как пожелает, тем более, что жениться на Долгорукой ему велит чувство долга перед нею и их общими детьми.

Госсекретарь Е. А. Перетц не сомневался, что на этот шаг его сподвигла Екатерина; но и сам царь был готов к этому, однажды дав ей слово. А дело было так. Летом 1880 года, накануне традиционного отъезда Александра II на отдых в Ливадию, зашла речь о возможном покушении на него террористов. И эти опасения не были напрасны – в 1878—1879 годах народовольцы четыре раза пытались взорвать поезд с императором; в апреле 1879 года его гонял, как зайца по Дворцовой площади, террорист Соловьев, а в феврале 1880 года Степан Халтурин устроил взрыв в Зимнем дворце. В этот момент Екатерина Долгорукая бросилась императору в ноги, умоляя взять ее с собой, чтобы в случае чего погибнуть вместе. Была ли это поза с ее стороны, неизвестно, но Александр II был тронут этим порывом. Опасаясь, что Катерина с детьми в случае его гибели останется ни с чем, он решился на брак.

В июле 1880 года (а перед тем была еще одна попытка террористов заложить мину под Каменный мост) царь вызвал к себе министра Двора графа В. Ф. Адлерберга и не слишком твердым голосом объявил, что хочет обвенчаться с княгиней Юрьевской. Формально препятствий к этому браку не было: жених был вдов и невеста была свободна – но по династическим соображениям это было совершенно недопустимо. Министр Двора знал об амурных отношениях императора с Долгорукой, так как все деньги, которые тратил на нее самодержец, проходили по его ведомству (никакой утечки информации он никогда не допускал – а как бы за это зацепилась оппозиция!), но даже он был ошарашен решением Александра II. Адлерберг стал отговаривать императора от рокового шага, пытаясь втолковать ему, что это будет ударом по престижу царской власти, говорил, что общество будет возмущено и будет презирать его новую семью. Говорил он также о возможных брожениях в стране. Александр II, видя, что ему не удастся переубедить министра, вышел из комнаты, предоставив Екатерине Долгорукой вести дальнейшие переговоры. На ее сумбурные речи и решительной тон Адлерберг возразить ничего не смог; ему пришлось смириться с неизбежным. С таким же успехом он мог бы убеждать и дерево, как он сам выразился. На все доводы и аргументы Долгорукая неизменно отвечала: «Государь будет счастлив и спокоен, только когда обвенчается со мной». В момент спора дверь в комнату приоткрылась, и самодержец робко спросил, можно ли войти. В ответ «дорогая Катрин» закричала: «Нет, пока нельзя!» И Александр II послушно захлопнул дверь. Таким тоном, по замечанию Адлерберга, приличные люди не разговаривают «даже с лакеями». Это потрясло царедворца. Граф был сломлен и растерян. Екатерина уже закусила удила и пожелала во что бы то ни стало сделаться императрицей. Из юной, наивной девушки она превратилась в настоящую мегеру, заботящуюся только о собственном благополучии и благополучии своих детей. Остальное, например престиж власти, ее не интересовало. Вот какая «Галатея» получилась у Александра П.

Граф согласился стать шафером на этой необычной свадьбе. Как министр и предполагал, гнев и возмущение высшего общества были неописуемы; обвиняли во всех смертных грехах и его самого. Итак, в начале июля 1880 года в нижнем этаже Большого Царскосельского дворца возле скромного алтаря в походной церкви состоялся обряд венчания «раба Божьего Александра и рабы Божьей Екатерины».

Они стали мужем и женой. Были приняты самые строгие меры, чтобы ни челядь, ни караульные не узнали о происходящем. Император, очевидно, стыдился того, что нарушил традицию, но больше всего он опасался, что его родственники сорвут церемонию. Свидетелями были граф Адлерберг, генерал Рылеев, генерал Баранов, сестра невесты Мария Долгорукая и… конечно же, неизменная Варвара Шебеко. И это все!

По окончании бракосочетания император пригласил свою молодую жену и Варвару Шебеко на прогулку, попросив взять с собой и детей. Ни с того ни с сего, Александр II с печалью в голосе произнес: «Я боюсь своего счастья, я боюсь, что меня Бог слишком скоро лишит его». После прогулки он подписал Манифест о своем вторичном браке, подтвердил указ о присвоении Екатерине Долгорукой и ее детям фамилии светлейших князей Юрьевских и наделил своих отпрысков всеми правами законных детей. Иначе говоря, Екатерина Михайловна и ее дети становились полноправными членами царской семьи со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Однако и на этот раз Александр II сразу не стал обнародовать этот важный государственный акт. Может, его грызли сомнения, может, подействовала критика родственников – мы не знаем. Только через 10 дней он сообщил об этом министру Лорис-Меликову: «Я знаю, что ты мне предан. Впредь ты должен быть так же предан моей жене и моим детям. Лучше других ты знаешь, что жизнь моя подвергается постоянной опасности. Я могу быть завтра убит. Когда меня не будет, не прокидай этих столь дорогих для меня людей…»

В августе 1880 года Александр II вместе со своей женой и детьми от нового брака наконец-то выехали на отдых в Ливадию. Он захотел помирить наследника Александра Александровича и жену Марию Федоровну с Екатериной Долгорукой и вызвал их в Крым. Те нехотя согласились – отец все же. То, что они там увидели, повергло их в шок. Екатерина говорила ему «ты», перебивала на полуслове, везде расставила свои портреты (при том, что Ливадию любовно обустраивала покойная мать Александра Александровича). Долгорукая вела себя как заправская хозяйка. В кресле матери валялись собаки, а за столом «Катрин» по любому поводу начинала учить и давать дурацкие советы. Раздражали их и дети, которые вели себя «как в конюшне». Особенно доставал их старший, Георгий, которого они называли Гого; он постоянно лез то к императору, то к матери, то к 12-летнему Николаю (будущему Николаю II). Мария Федоровна каждую ночь плакала, а самозванка еще и сделала ей замечание: мол, почему у нее красные глаза!

Наследник с женой сделали вывод, совершенно такой же, как и другие родственники – царь закабален, лишен воли, и Екатерина может заставить его сделать все, что ей угодно. Он находится под ее сильным влиянием. Из куколки под именем Катрин вылупилась не прекрасная бабочка, а чудовище.

В ноябре они вернулись в Петербург, где царь устроил для Екатерины сюрприз – ей отвели роскошные апартаменты в Зимнем дворце. Казалось, жизнь наладилась, и император мог чувствовать себя счастливым. Но не тут-то было! Сразу по возвращении их в Петербург возобновились балы и вечера, даваемые во дворце. Если раньше дрались за право принимать в них участие, то теперь столичная знать просто игнорировала их! Отказать императору в приглашении на бал было бы верхом бестактности, поэтому они выдумывали себе мнимые болезни, занятость по службе и другие дела. Не сумевшие отвертеться от такого приглашения дамы и господа просто вымучивали положенное время во дворце и потом долго приходили в себя от увиденного.

После свадьбы семейство Романовых потеряло право интриговать против Долгорукой. Они просто дружно презирали ее. Племянник императора, великий князь Александр Михайлович, так описывал представление новой супруги Александра II своей родне: «Когда государь вошел в столовую, где уже собралась вся семья, ведя под руку… молодую супругу, все встали, а великие княгини присели в традиционном реверансе, но отводя глаза в сторону. Княгиня Юрьевская… села на место императрицы Марии Александровны… Она была явно очень взволнована… Ее усилия присоединиться к общему разговору встретили лишь вежливое молчание… Когда мы возвращались домой, моя мать сказала отцу: „Я никогда не признаю эту наглую авантюристку“». Дочь царя Мария, принцесса Эдинбургская, написала из Лондона отцу резкое письмо, где были такие беспощадные слова: «Я молю Бога, чтобы я и мои младшие братья, бывшие ближе всех к Мама, сумели бы однажды простить Вас». Александр II был расстроен и говорил потом, что не ожидал от дочери такого удара.

Итак, Екатерина Долгорукая окончательно рассорила своего мужа с родней. Отношения между ними так и остались довольно напряженными. Так стоило ему жениться на ней и идти на столь серьезные потери и жертвы? Вопрос риторический – конечно, не стоило! Удачно ли Александр II женился? Конечно, неудачно! Он много потерял от этого брака. Его вторая жена способствовала росту критики в его адрес, вызывала раздражение значительной части общества.

Ну женился, так женился. Обидно, досадно, да ладно, скрепя сердце думали члены дома Романовых. Проблема оставалась все та же: император всерьез подумывал о коронации княгини Долгорукой в императрицы! Ходили слухи, что по его приказу в государственных архивах велись активные поиски всех подробностей коронации второй жены Петра I – Екатерины Алексеевны. Полным ходом шло составление сценария будущих торжеств. Александр II лично продумывал детали будущей коронации – от рисунков шифров для фрейлин до узоров на коронационной мантии. На шифре фрейлины должен был красоваться вензель «Е III» – императрица Екатерина III. Подхалимы ему нашептывали: «Для России будет большим счастьем иметь, как в былые времена, русскую царицу». А еще он определенные надежды возлагал на сына Георгия, рожденного от Екатерины. «Это настоящий русский, – говорил он. – в нем, по крайней мере, течет русская кровь». Это означало, что самодержец, проживи он дольше, подумывал о возведении Георгия на трон в обход законного наследника, цесаревича Александра Александровича, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Скандальная, невозможная женитьба Александра II на Долгорукой заставила верхи и дворянство заново переосмыслить все проводимые им реформы. Причем к критике его преобразовательной деятельности приступили как справа, так и слева (революционеры), хотя и исходили из совершенно различных предпосылок. На Александра II со всех сторон обрушился вал критики. И действительно, своими непродуманными реформами он довел страну «до ручки». Точнее всех на эту тему высказалась фрейлина Толстая: «Поставив на одни весы свое личное счастье и роль монарха-самодержца, он разрубил гордиев узел, не думая о дальнейшем. Государю всегда не хватало широты ума. Факты обыкновенно представлялись ему изолированными, оторванными от целого… Отсюда спорные решения и поспешность, с которой он осуществлял не созревшие проекты».

К этому прибавилась и террористическая угроза. К концу 1870-х годов она превратилась в жестокую реальность. Осенью 1880 года Александр II составил завещание, касающееся его новой семьи. Вложенные им накануне в Госбанк более трех миллионов рублей переходили в собственность Екатерины Долгорукой и ее детей. Более того, он обратился с письмом к наследнику – великому князю Александру Александровичу – с просьбой в случае его гибели не оставить без монаршей милости Долгорукую и детей.

Между тем, с подачи Долгорукой (видно, она уже вошла в курс дела) великий князь Константин Николаевич, председатель Верховной распорядительной комиссии по охране государственного порядка Лорис-Меликов и другие лица в целях спасения страны от революционной угрозы сумели уверить Александра II в необходимости введения в стране пусть и куцей, но Конституции. В конце февраля 1881 года он писал жене: «Это сделано. Я подписал Манифест… По крайней мере, русский народ увидит, что я дал ему все, что возможно. И это все – благодаря тебе».

Да, Екатерина Долгорукая видно действительно управляла Александром II, раз ратовала за Конституцию, ничегошеньки в этом не понимая. Николай II, тоже под давлением обстоятельств, в 1905 году принял конституционный акт. И что после этого началось? Россия два года корчилась в трясине революционного беспредела, бесконечных террористических актов, откровенного бандитизма и насилия, пока Столыпин не перевешал всех отморозков-боевиков, а их вдохновители не попрятались по заграницам. Уповать на то, что революционеры сменят бомбы на фраки и будут вести с властью парламентские дискуссии, было по меньшей мере глупо. Им нужно было полное разрушение, крушение основ самодержавия, а не парламент. Мы не будем гадать, что случилось бы, если бы в 1881 году была введена Конституция, но это было бы очень похоже на революцию 1905—1907 годов. Если не хуже. Вот до чего бы довел страну Александр II своими реформами! Слава Богу, Александр III все это отменил и даже провел контрреформы.

Между тем, Александр II и в личном плане бросался из крайности в крайность. То он хотел короновать Екатерину Долгорукую и назначить их сына Георгия наследником престола, то намеревался через полгода после подписания Конституции отречься от трона в пользу своего родного сына Александра Александровича и вместе с женой и детьми уехать в Ниццу, чтобы зажить там частной жизнью.

Вот какие метаморфозы! Он метался между долгом монарха, забыл о личных интересах и желаниях, всеми силами защищать свою власть и права династии и между желанием обычного человека иметь свое человеческое и семейное счастье. Ни то ни другое у него не получилось. Неудачник? Да еще какой!

1 марта 1881 года произошло цареубийство. Охота на Александра II закончилась. Сначала в императора бросал бомбу террорист Рысаков, но неудачно – царь остался жив. Через минуту последовал новый взрыв, на сей раз метнул бомбу боевик Гриневицкий. Царю оторвало ноги. Он приказал везти себя в Зимний дворец: «Там умереть». Все это время, пока длилась агония, Екатерина Долгорукая не отходила от его ложа, а потом и от гроба. Перед погребением она срезала свои роскошные длинные волосы и положила их под руки мертвому императору.

Итак, Александр II был убит. На трон взошел его сын Александр Александрович под именем императора Александра III. Княгиня Юрьевская осталась одна – у нее не было ни влиятельных друзей, ни знакомых, ни подруг, которым можно было поплакаться в жилетку – никого. В прошлом у нее был только один человек – Александр II, но его убили. Теперь вокруг нее был просто космический вакуум. Никому до нее не было дела. Она сделала ставку на одного-единственного человека, императора, который защитил бы ее и детей от всяческих невзгод, и проиграла.

На первых порах Александр III с Марией Федоровной отнеслись к Юрьевской и ее детям участливо. Старые обиды забылись, и княгиню окружили заботой и вниманием. По решению нового монарха за ней сохранялись апартаменты в Зимнем дворце (позже ей отвели «на вечные времена» отдельный дворец); она до конца своих дней обеспечивалась суммой в 100 тысяч рублей в год из романовской казны. Ей были оставлены все подарки, полученные ранее, дочери могли рассчитывать на царское приданое, а сын Гого имел право получить образование за казенный счет. Александр III выполнил завещание своего отца – не оставил без монаршей опеки вдову, в общем, обошелся с ней по-человечески.

Казалось бы, сиди тихо, как мышка, и не высовывайся, расти своих деток и продолжай скорбеть по погибшему мужу. Но нет, она вела себя слишком эпатирующе, чтобы Александр III долго сохранял к ней расположение. Екатерину Долгорукую обуревали страсти и желания, сопровождавшиеся отталкивающей аффектацией. То она вдруг начинала претендовать на одну из царских резиденций, то требовала к себе внимания, соответствующего «вдове императора», то требовала, чтобы ей вернули «умышленно» украденные два канделябра, купленные ее мужем. Княгиня Юрьевская могла без приглашения явиться в Аничков дворец, где располагалась резиденция Александра III, и устроить скандал придворным, не пускавшим ее к царю. А потом она жаловалась на «непочтительное отношение» к ней. Играя на сыновних чувствах Александра III, она часто требовала от него невозможного. То ей вдруг вздумалось, чтобы ей вручили орден Святой Екатерины, ссылаясь якобы на волю Александра II, тогда как им награждались исключительно дамы из семейства Романовых, то стала настаивать о зачислении ее сына Гого в царскую роту Преображенского полка, «как того желал его отец». Все эти домогательства вздорной и склочной женщины Александр III неизменно отвергал.

Княгиня Юрьевская рассчитывала занять прочное место у трона, наивно полагая, что ее ухищрения и напор помогут ей сделаться своей в семье нового царя. Но напротив – она встречала лишь холодное безразличие. Поняв, что ей ничего здесь не светит, Юрьевская вскоре после похорон Александра II укатила за границу. Первые годы она часто приезжала в Россию, чем доставляла немало неприятностей царю. Каждый раз она устраивала сцены, грубила и домогалась невозможного. Однажды она заявила, что когда подрастут ее дочери, она приедет в Петербург и станет давать балы, на что Александр III заметил: «На вашем месте, вместо того чтобы давать балы, я бы заперся в монастыре». Молодая вдова (а ей в год смерти мужа исполнилось только 34 года) вела себя неучтиво как по отношению к императорской фамилии, так и по отношению к памяти покойного. Оказавшись в Берлине, она вдруг вздумала навестить кайзера Вильгельма I (дядю Александра II), чтобы «попросить благословления для своих детей». Она что, не знала, что благословляют только священники и родители? Но умный кайзер ее не принял, передав через адъютанта, что понятия не имеет, что его племянник был второй раз женат. Княгине Юрьевской пришлось убираться из Германии несолоно хлебавши. Влезть теперь уже в семейство Гогенцоллернов ей и на этот раз не удалось.

Обосновавшись во Франции на Лазурном берегу, она зажила шикарной жизнью. Путешествуя по Европе, Долгорукая останавливалась в лучших отелях, устраивала приемы, содержала свой двор. «Откуда такие деньги?» – задумался Александр III и приказал провести расследование. Ста тысяч рублей в год ей явно не хватило бы. Бывший начальник III отделения, а теперь посол в Лондоне (которого, как мы помним, Александр II упек за непочтительные высказывания в адрес Юрьевской) имел обширнейшие знакомства в европейском банковском мире. Он разузнал, что на счетах у «светлейшей» княгини в Лондоне и Париже имеются несколько миллионов. Из них часть суммы составляли личные капиталы Александра II, а другую часть – подношения фаворитке от железнодорожных магнатов за оказанное содействие в получении подрядов. Дело в том, что в России существовала такая практика – железные дороги строили частные лица дешево и продавали их государству дорого. Это был лакомый кусок. Частные подрядчики экономили за счет качества – в ходу были гнилые шпалы, гнутые рельсы и прочие штучки. Получишь подряд на строительство железной дороги – и ты обеспечен на всю жизнь, еще и внукам достанется. Поэтому за эти подряды шла настоящая война; их можно было получить только за солидные подношения. Вот «светлейшая» княгиня и принимала эти подношения, через Александра II пробивая нужное решение. Таким образом, княгиня Юрьевская была еще и взяточницей! К слову сказать, сам Александр III попал в железнодорожную катастрофу в 1888 году под Харьковом из-за гнилых шпал. После этого он отменил порядок частного строительства железных дорог.

Жизнь княгини Юрьевской за границей была полна скандалов. То она наняла французского журналиста Лаферте и с его помощью издала книгу воспоминаний, в которой содержалось много интимных подробностей о ее жизни с Александром II. Эта книга вскоре стала известна в России, что вызвало очередное возмущение в романовском семействе. То открыто сожительствовала со своим врачом, без стеснения появляясь с ним на публике. А когда сдохла любимая собака царя, сеттер, она не придумала ничего лучше, как похоронить ее на кладбище французского города По! Более того, она установила на могиле собаки надгробие, на котором красовалась надпись: «Здесь покоится Милорд, любимая собака императора Александра II. Памятник ей воздвигнут неутешной вдовой». И себя, любимую, не забыла, вот только неясно, чьей вдовой она была – Александра II или Милорда? Прямо анекдот какой-то!

Александр III знал, что поступки княгини Юрьевской дискредитируют память его отца и не раз среди своих называл ее дурой набитой.

Светлейшая княгиня Юрьевская пережила своего мужа более чем на сорок лет и умерла в 1922 году в Ницце, где и была похоронена. К тому времени уже не было ни Александра III, ни мальчика Ники (императора Николая II), к которому как-то в Ливадии приставал ее сын Гого, ни самой страны под названием Россия, в которой она чуть не стала царицей. Еще задолго до падения монархии она перестала посещать родину – она там никому не была нужна.

А что же ее дети-бастарды? Георгий умер в 1909 году, Ольга – 1925 году, а Екатерина Юрьевская, ставшая концертной певицей – в 1959 году. Они оставили после себя многочисленное потомство, ныне разбросанное по всему миру.

Так был ли неудачником Александр II? Судя по его предыдущим деяниям и по последней женитьбе, несомненно, был. Это потом ему по всем городам и весям ставили памятники как Царю-Освободителю, а он был не памятником, а живым человеком, со свойственными ему удачами и неудачами. Вот только он был фатально неудачлив… Права была его мамаша, императрица Александра Федоровна, написав, что он был рабом своих страстей.

У Александра II с Марией Александровной было восемь детей – две дочери и шесть сыновей: Александра, Николай, Александр, Владимир, Алексей, Мария, Павел и Сергей. Только у императора Павла I их было больше – десять. Из них выжили только шестеро: дочь Александра умерла в семилетнем возрасте, а старший сын Николай, который был наследником престола – в 22 года скончался от болезни почек в Ницце. Таким образом, наследником стал следующий сын царя – Александр Александрович, правивший под именем Александра III. О нем расскажем особо. Таким образом, нашему вниманию предлагаются Владимир, Алексей, Мария, Сергей и Павел. У Марии Александровны с семейной жизнью было все в порядке – она вышла замуж за британского принца Альфреда, нарожала ему кучу детей и жила спокойно в благословенной викторианской Англии. Насчет сыновей, Владимира, Алексея, Сергея и Павла – у каждого из них были свои грешки. Есть закон кармы – грехи родителей передаются детям. Образно говоря, отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина.

Сергей был тихим гомосексуалистом (о чем мы писали выше), у Владимира была любовница Ольга Карнович и очень амбициозное потомство (о чем мы расскажем в своем месте), а вот Алексей и Павел начудили в своей жизни, так начудили. Достаточно сказать, что Павел увел любовницу Ольгу Карнович у своего брата и сделал ее своей женой. Вопреки законам империи, конечно – это уж как повелось в семействе Романовых. Алексей, наоборот, никогда не был женат, имел множество любовниц и был выдающимся казнокрадом.

Вот об этих-то двух персонажах и пойдет речь в нашем дальнейшем повествовании.

«В жизни надо все испытать» – таков был девиз великого князя Алексея.

Алексей родился в 1850 году и в тот же день приказом своего деда Николая I был зачислен в Гвардейский экипаж, то есть ему предстояло стать моряком, таким же, как и его дядя Константин Николаевич (позже он сменил его на посту командующего военно-морским флотом). В 7 лет он уже имел чин мичмана, а в десять лет начал плавать по морям и океанам под руководством своего воспитателя – знаменитого адмирала и мореплавателя К. Н. Посьета. Великого князя, несмотря на его титул, учили крепко – вместе с остальными матросами он лазил по мачтам и реям, ставя и убирая паруса, драил палубу и выполнял прочие обязанности корабельной службы. В 17 лет он уже исполнял должность вахтенного начальника – это была уже седьмая его «кампания». Во время морской службы он проявлял решительность и немалую смелость. В 1868 году фрегат «Александр Невский», на борту которого находился Алексей, во время плавания по Северному морю попал в жесточайший шторм, налетел на риф у берегов Ютландии и потерпел крушение. Великий князь в этой ситуации вел себя в высшей степени достойно. На предложение Посьета первым покинуть корабль он ответил решительным отказом, пока не были спасены все матросы, он до последнего оставался с адмиралом на борту. Храбрости Алексею в молодые годы было не занимать. Еще раньше он спас на Онежском озере молодого человека и его сестру, которые вывалились из лодки. За этот подвиг он получил из рук отца золотую медаль «За храбрость», которой гордился всю жизнь.

В 1870 году Алексей отметил свое 20-летие, что считалось тогда на Руси совершеннолетием. Среди старших сыновей Александра II он был самым крупным и самым красивым. В детстве его называли Сейчик. Уже в 12 лет он свободно говорил на немецком, французском и английском языках. Алексей рос веселым, правдивым, доверчивым и ласковым юношей. Шаловливый Сейчик был любимцем отца – ему разрешалось то, что не позволялось другим детям его возраста. Так, его двоюродная сестра Мари Баттенбергская писала, что семилетнему Алексею разрешалось сидеть за одним столом со взрослыми, и это вызывало в них детскую зависть. Большая часть детства и юности великого князя проходила, однако, не на море, а на суше, в летних резиденциях Крыма, в Зимнем дворце и путешествиях по Европе, по которой были раскиданы многочисленные родственники Романовых. Он был очень дружен со своим старшим братом Александром (будущим императором Александром III) и его женой Марией Федоровной, Минни, как ее называли домашние. После смерти Александра III в 1894 году, Минни всегда покровительствовала Алексею вплоть до его кончины, не раз спасая его пошатнувшуюся репутацию. Но об это мы расскажем в свое время.

В день двадцатилетия Алексея в Зимнем дворце состоялась церемония принесения им присяги на верность престолу и Отечеству. В год присяги официально заканчивалось обучение, ибо с тех пор считалось, что августейшие дети познали жизнь и ее законы. Генерал Н. А. Епанчин так описывал великого князя: «Алексей Александрович был… человек доброжелательный, но серьезности в жизни и работе проявлялось мало; в воспитании его были странные пробелы… Во время плавания на фрегате „Светлана“ великий князь Алексей Александрович по прибытии в Нью-Йорк играл с сослуживцами в карты… после игры во время расчета великий князь, указав на одну из монет, спросил, что это такое. Ему ответили: „Пятачок“… медные пять копеек; тогда великий князь…с любопытством рассматривал ее и сказал: „В первый раз вижу“. Несомненно, это была не шутка, а доказательство, как далеко его держали от жизни». Заметим, что в будущем он не только медные пятаки не считал, но даже миллионы золотых рублей, исчезавшие в его бездонных карманах.

Он страдал полнотой, не только природной, но и вызванной гурманством, граничившим с обжорством. Несмотря на это, Алексей был всегда изысканно и элегантно одет. Полнота по тем временам не считалась помехой для мужского обаяния. Поэтому он часто ловил на себе томные взоры великосветских барышень, а потом и сам влюбился во фрейлину своей матери Сашеньку Жуковскую. Их роман тщательно скрывался, ведь ей было 27 лет, а ему – 19. Они часто встречались в Аничковом дворце – резиденции его брата Александра и Минни, где оба принимали участие в домашних спектаклях. Эта Жуковская была дочерью знаменитого поэта, друга А. С. Пушкина и воспитателя Александра II. Она ответила ему взаимностью. Что было делать? Жениться ему не позволили титул, а ей – положение фрейлины. Вот если бы они были простыми людьми… Зная о побочных семьях отца и обоих дядей, Константина Николаевича и Николая Николаевича, а также об амурах своей тетки Марии Николаевны с графом Строгановым, Алексей решил бежать со своей возлюбленной за границу, обвенчаться с ней, а там будь что будет.

Понимая, что жениться в России им все равно не позволят, они тайно бежали в Италию. Там они тайно обвенчались, но их брак в России не был признан Синодом, так что формально Алексей продолжал считаться холостым. Кстати, Алексей был единственным из династии Романовых, так и оставшимся холостяком. Из-за безденежья влюбленные вернулись на родину. Александра Жуковская просила императрицу позволить ей обвенчаться с Алексеем в России, но разрешения не получила.

Родители Алексея поступили так, как всегда поступали в подобных случаях. Они считали, что лучшее лекарство от любви – это разлука. Поэтому Сашеньку Жуковскую срочно отправили в Австрию. При этом оказалось, что она еще и беременна от Алексея! Час от часу не легче! В 1871 году у нее родился сын, названный Алексеем – в честь отца. В 1884 году Александр III пожаловал ему титул графа Белевского-Жуковского. Саму же Сашеньку Жуковскую выдали замуж с богатым приданым за барона Вермана, оказавшегося очень приличным человеком и заботливым мужем. Она постоянно жила в Германии и умерла в 1899 году, а сын остался в России. Отец ему помогал и во всем покровительствовал, как и вся императорская семья – внук Александра II все же, пусть и незаконнорожденный. Он служил адъютантом у своего дяди великого князя Сергея Александровича, женился, у него родились четверо детей. А потом наступила революция. Жене с детьми удалось выехать через Константинополь в Германию, а Алексей остался в России. При советской власти он стал видным ученым-биологом, но погиб в годы сталинских репрессий в 1932 году в Тбилиси.

А вот Алексея отец за такой необдуманный поступок, как говорится в народе, за Можай загнал. Ну не конкретно за Можай, а в Америку. Александр II тогда как нельзя кстати получил приглашение от президента США Улисса Симпсона Гранта нанести государственный визит в благодарность за поддержку Россией северян в ходе Гражданской войны. Вот он и приказал Алексею отправляться в Америку вместо себя. Делать нечего, Алексей согласился. В 1871 году на фрегате «Светлана» в должности лейтенанта он отправился в дальнее плавание. Кстати, на этом же судне находился и великий князь Константин Константинович, о котором мы уже писали, именно тогда он впервые познал содомский грех.

Страдая из-за утраты любви, Алексей в Марселе с компанией офицеров учинил буйство в одном «веселом» заведении с дамами. Полиция арестовала буянов, но великого князя удалось «отмазать», предъявив властям другого офицера по фамилии Алексеев (он приходился сводным братом Алексею, был побочным сыном императора Александра II. Мы об этом тоже уже писали). Алексей Александрович слал из дальних морей матери горестные письма – ну просто крик души: «Я чувствую, что не принадлежу себе, что я не могу оставить их (Жуковскую и будущего ребенка. – М. П.). Есть чувство в этом мире, которое ничего не может преодолеть – это чувство любовь… Мама, ради Бога не губи меня, не жертвуй своим сыном, прости меня, люби меня, не бросай в ту пропасть, откуда мне не выйти…» Позже он еще напишет: «Я не хочу быть срамом и стыдом семейства… Не губи меня ради Бога. Не жертвуй мной ради каких-нибудь предубеждений, которые через несколько лет сами распадутся… Любить больше всего на свете эту женщину и знать, что она забытая, брошенная всеми, она страдает, ждет с минуты на минуту родов… А я должен оставаться какой-то тварью, которого называют великим князем и который поэтому должен, и может быть по своему положению подлым и гадким человеком и никто не смеет ему это сказать… Помогите мне, возвратите мне честь и жизнь, она в ваших руках».

Видимо, его чувство к Жуковской было на самом деле серьезным. Этому чувству способствовал еще и возраст великого князя – двадцать лет; в этом возрасте любовь особенно крепка, и если кто скажет, что возлюбленная ему не пара, то это будет обида на всю жизнь. Однако родители стояли на своем, особенно упорствовал отец, хотя сам был небезгрешен в таких делах. Другое дело братья – они во всем поддерживали бедного Алексея и старались помочь его горю. Они говорили о его страданиях родителям; Александр и Минни пытались оставить Жуковскую в России, а ее выслали рожать за границу. Бесполезно. Тогда Владимир взял дело в свои руки. Он послал Жуковской письмо: «Любезная Александра Васильевна! Я часто и много говорил с императрицей о всем случившемся… Ни она, ни государь не согласны на свадьбу, это их неизменное решение, ни время, ни обстоятельства не изменят его, верьте мне. Теперь, дорогая Александра Васильевна, позвольте мне, опираясь на нашу старую дружбу и на давнишнее Ваше расположение ко мне, обратиться непосредственно к Вашему сердцу… Помните ли Вы, когда я, проводив родного брата, заехал к Вам. Прощаясь с Вами, я взял Ваши обе руки и, смотря Вам прямо в глаза, я спросил – точно ли Вы любите брата? Вы отвечали, что искренне любите его. Я поверил Вам, да и мог ли я не верить? Теперь вы знаете, в каком он положении. Вы знаете также решительную волю моих родителей. Все это побуждает меня, если Вы точно любите брата, умолять Вас на коленях, не губите его, а добровольно, искренне, откажитесь от него…» И Жуковская, зная, что им с Алексеем вовек не соединиться, вняла этой просьбе. Больше они не встречались.

Крушение всех надежд, потеря возлюбленной, невозможность завести полноценную семью разбили веру Алексея в справедливость и заставили его принять решение никогда не жениться. Официально великий князь оставался холостым, но по количеству любовных связей и романов, как в России, так и за границей, он был несомненным чемпионом. Однако повторной настоящей любви Бог так ему и не дал. Любовная неудача сломила его, переменила в нем все то доброе, что было заложено с детства.

Вернемся к путешествию Алексея в Америку. В 2006 году США торжественно отмечали 135-летие посещения великим князем Алексеем Александровичем их страны. Его встречали там с таким размахом и почетом, каких не удостаивались ни Хрущев, ни Горбачев, ни даже Путин! 20 августа 1871 года сам царь провожал сына в Америку на фрегате «Светлана», а уже в ноябре корабль бросил якорь у берега Манхэттена в Нью-Йорке. Высокого гостя поселили в «Кларедоне» – самом фешенебельном отеле. По поводу визита высокого русского гостя в Америке царил настоящий ажиотаж. Журналисты отслеживали каждый его шаг и поступок, а затем скрупулезно расписывали все это в газетах.

24 ноября 1871 года великий князь Алексей Александрович был принят президентом США Улиссом Грантом в Белом доме, а затем началась его длительная поездка по стране. Он побывал более чем в 20 городах США и Канады. Каждый штат и каждый город стремились превзойти друг друга в почестях, оказываемых сыну России. Устраивались балы и вечера, на которые подчас приглашалось до четырех тысяч человек. Газетчики жадно следили за каждым шагом Алексея, особо изощряясь в изложении слухов о его связях с женщинами. Так, одна из газет написала, что Алексею нравятся женщины небольшого роста. Тогда все модницы и светские львицы отказались от туфель на высоком каблуке и высоких причесок. Во всяком отеле по вестибюлю прогуливались молодые дамы в надежде остановить на себе взор великого князя. Слухи о том, что его отправили в поездку по Америке за связь с любимой женщиной, которая не пришлась ко Двору, еще больше распаляли воображение американок – каждая готова была прыгнуть к нему в постель. Алексея повсюду буквально осаждала толпа восторженных почитательниц.

Он посетил Ниагарский водопад, Морскую академию, Вест-Пойнт, Адмиралтейство, оружейные и кораблестроительные заводы, Гарвардский университет и многие другие примечательные места, пока 1 января 1872 года не прибыл на Дикий Запад в город Чикаго. Как раз накануне там случился грандиозный пожар, уничтоживший часть города, и Алексей пожертвовал в пользу погорельцев 5 тысяч долларов, чем вызвал к себе еще большие симпатии американцев. Чем можно здесь было удивить и развлечь высокого гостя? Конечно же, охотой на бизонов и видом диких индейцев! За организацию этого развлечения взялся сам генерал Шеридан, герой Гражданской войны. Он поручил генералу Кастеру и знаменитому зверобою Буфалло Биллу устроить грандиозную охоту на бизонов. Джордж Кастер и Алексей сблизились настолько, что как мальчишки боролись, плясали и пели песни. Сохранилась фотография 1872 года, на которой запечатлены оба этих персонажа в охотничьих костюмах. Близ форта Макферсон у ручья Красная Ива был разбит «лагерь Алексея» из 40 палаток. Палатка-столовая была украшена флагами обоих государств. В меню входило мясо самых разнообразных животных и птиц – обитателей прерий, не было недостатка и в самой разнообразной выпивке. За Алексеем всюду возили кровать, предназначенную для его высокого роста и могучего тела. Началась охота. Князю Алексею подали самого быстрого коня и самое лучшее ружье. На свой 22-й день рождения Алексей убил своего первого бизона, о чем с гордостью написал отцу. Затем в «лагерь Алексея» были приглашены индейцы во главе с вождем по имени Пятнистый Хвост. Они исполняли перед ним свои боевые танцы и упражнялись в меткости стрельбы по бизонам. На пиру, данном в честь индейцев, Алексей флиртовал со скво Пятнистого Хвоста, причем это было так мило, что у свирепого вождя краснокожих и в мыслях не было содрать скальп с бледнолицего чужеземца.

Об охоте великого князя Алексея на Диком Западе даже был поставлен голливудский боевик «Маверик» с Мэлом Гибсоном и Джуди Фостер в главных ролях. Правда, он выглядит там дурак дураком, но все же… У американцев все русские дураки, это уже такой голливудский стандарт. На месте царской охоты местные жители каждый год устраивают театрализованное представление в память об этом событии.

Следующим пунктом пребывания Алексея в США был город Нью-Орлеан (тот самый, который ныне пострадал от урагана «Катрина»). Выбор этого города был не случаен. Дело в том, что еще в Нью-Йорке он познакомился с актрисой Лидией Томпсон, звездой музыкальной комедии. Русский принц был в восторге от ее игры. Особенно волновала Алексея песня в ее исполнении «Если я перестану любить». После спектакля он пригласил Лидию на ужин и умолял ее снова и снова петь эту балладу. Теперь, когда остыли охотничьи страсти, великий князь вспомнил о хорошенькой актрисе. Когда его спросили, какие он еще города он пожелает посетить, Алексей не задумываясь назвал Нью-Орлеан, именно туда уехала на гастроли труппа Лидии Томпсон.

В городе в честь великого князя Алексея был организован грандиозный музыкальный фестиваль «Марди Грае». Приглашение на него получили многие высокопоставленные особы; лично Лидия Томсон прислала ему пригласительный билет, чем князь был немало польщен. Специально для Алексея воздвигли помост и водрузили на него кресло, похожее на трон, однако он отказался садиться на него, заявив, что он – лишь лейтенант Российского Императорского флота; именно так следует его воспринимать. Обожательницы Алексея расстроились – они так хотели увидеть его на троне! Для американцев приезд русского великого князя был, конечно же, экзотикой; именно под таким соусом он и воспринимался. Из встречи с Алексеем они пытались сделать шоу, но в этот раз у них ничего не вышло.

Вечером после фестиваля он поехал в варьете, в котором выступала Лидия Томпсон, и так был очарован примой, что продлил свое пребывание в Нью-Орлеане на четыре дня. Она подарила ему ночь любви, за что Алексей наградил свою маленькую подругу бриллиантовым браслетом и жемчугами невиданной красоты, а потом навсегда покинул этот город. День его визита в Новый Орлеан стал официальным праздником! Неизвестно, насколько в России помнят великого князя Алексея Александровича, а в этом городе его помнят всегда. У Америки бедная история, и даже визиты высоких гостей для них праздник.

Американская пресса создала миф об Алексее-сердцееде. В действительности же он справедливо писал домой: «По поводу моего успеха у американских женщин, о чем трезвонили газеты, могу честно сказать, что все это чепуха. Они меня рассматривали, как люди смотрят на крокодила в клетке или обезьяну громадного размера, но осмотрев меня, становились безразличны». Так уж и безразличны! Лукавил Алексей, ох лукавил! Ему было приятно внимание американок, а уж внимание Лидии Томпсон…

В феврале 1872 года Алексей вернулся на свой фрегат «Светлана» и взял курс на Гавану. Предполагалось возвратиться домой через Европу, но неожиданно Александр II приказал превратить это плавание в кругосветное путешествие. Вероятно, посчитал, что трех месяцев недостаточно, чтобы Алексей излечился от несчастной любви. Пришлось выполнять царский приказ. Посетив Кубу, Бразилию, Филиппины, Японию и Китай, «Светлана» пришвартовалась во Владивостоке, из которого Алексей уже по суше, через Сибирь, возвратился в Петербург. Таким образом, его путешествие затянулось на два года. По возвращении в столицу в 1874 году Алексей был назначен командиром Гвардейского экипажа и капитаном «Светланы» с присвоением ему звания капитана I ранга.

После того как он стал капитаном «Светланы», Алексей сразу же отправился в плавание вокруг Европы. В 1875—1876 годах он заходил в порты Атлантики и Средиземноморья. Очередной его визит в США был прерван русско-турецкой войной 1877—1878 годов, в которой Алексей принимал самое деятельное участие. Во многом благодаря действиям моряков под его командованием русские войска успешно переправились через Дунай, а потом обеспечивали стабильность на этой жизненно важной водной артерии. За эту кампанию великий князь Алексей был пожалован в контр-адмиралы, награжден Георгиевским крестом ГУ степени и золотым оружием «За храбрость».

В 1881 году, после убийства Александра II, Алексей Александрович возглавил весь военно-морской флот России, заняв место своего дяди Константина Николаевича. Однако самым парадоксальным образом именно с этого момента он совсем перестал интересоваться флотом. Начав плавать с десятилетнего возраста, Алексей Александрович провел в море почти 20 лет. Он стал настоящим моряком. Однако после 1881 года он уже редко выходил в море. Последующие 28 лет он явно предпочитал сушу. В 1882 году он был произведен в вице-адмиралы, хотя Александр III и считал, что брату это безразлично. Почему? Да потому, что Алексей уже пресытился морями и океанами с их дальними плаваниями и нашел себе увлечение в другом – общении с прекрасным полом. Адмирал И. А. Шестаков записал в своем дневнике: «Кажется, мой Великий Князь равнодушен не только к флоту, но и ко всему, и дела ему нет хорошо ли России…» В 1883 году Алексей из рук брата-императора получил повышение – теперь он стал уже генерал-адмиралом. Но ему на это было уже наплевать – он стал равнодушен к морскому делу. Он разлюбил море, в дела своего ведомства не вникал. Его сознание застыло на временах парусного флота, на золотых днях его походов на «Светлане». А между тем, России надо было строить броненосцы; наступило другое время – время пара, электричества и радио. И если все же российский флот удавалось содержать в более или менее приличном состоянии, то не благодаря, а вопреки генерал-адмиралу Алексею Александровичу. Об этом мы расскажем немного ниже.

С тех пор амурные похождения великого князя стали постоянной темой великосветских сплетен. В конце 1870-х годов жизнь Алексея Александровича озарилась любовью к своей дальней родственнице графине Зинаиде Богарнэ. Она была замужней дамой, женой его кузена герцога Евгения Максимилиановича Лейхтенбергского (опять эти Лейхтенбергские!). Напомним, что герцоги Лейхтенбергские прилепились к династии Романовых в 1839 году в результате брачного союза Евгения Богранэ, сына пасынка Наполеона, и дочери Николая I – Марии Николаевны. Это были никчемные, заносчивые и надменные люди.

Сам Евгений Лейхтенбергский был женат два раза, и оба раза морганатическими, то есть неравнородными браками. В первый раз Евгений женился на Дарье Опочининой, правнучке фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова. Второй раз он женился на Зинаиде, младшей сестре знаменитого генерала М. Д. Скобелева (видно, губа у Евгения была не дура – оба раза женился на родственницах прославленных военачальников). Характерно, что обеим женам Евгения императором был присвоен титул графини Богарнэ. Занятно еще и то, что Зинаида Богарнэ приходилась двоюродной сестрой первой жене Евгения – Дарье Опочининой, которая умерла в 1870 году. А если добавить, что Алексей был кузеном герцога, то тогда получается тесный родственный клубок. От первого брака у герцога была дочь Дарья Богарнэ, или Долли, о невероятной судьбе которой мы рассказали в главе о Марии Николаевне – княжне Мери. От второго брака детей у герцога не было.

Герцог Лейхтенбергский женился на Зинаиде Скобелевой в 1878 году. Зина Богарнэ, как называли ее в свете, славилась своей удивительной красотой; судя по сохранившимся портретам, это была настоящая русская красавица, не в пример своему плюгавому мужу, имевшему французские корни. По отзывам современников, герцог Евгений Лейхтенбергский был человеком добрым, отличался слабым здоровьем и вел рассеянный образ жизни. Он постоянно находился в компании своих двоюродных братьев Алексея и Владимира Александровичей. У него была репутация пьяницы и рогоносца, что, впрочем, не очень его удручало. Статс-секретарь А. А. Половцов характеризовал его как «лишенного всякого нравственного чувства негодяя, промышляющего вместе с женой» и вытягивающего у великого князя Алексея Александровича большие деньги. По словам генерала Епанчина, «герцог был незлой человек, не интриган, но имел полное право говорить „язык мой – враг мой“ и не всегда вовремя умел удержать его за зубами». Герцог на роман его жены с великим князем Алексеем смотрел сквозь пальцы, и потому во время совместного путешествия по Европе за неразлучной троицей закрепилось прозвище «lа menage Royale a trois» (царственный любовный треугольник). Впрочем, он не раз был бит исполином Алексеем на пороге собственной спальни в доме на Английской набережной, куда великий князь повадился ездить. Муж-рогоносец тщетно пытался жаловаться Александру III на его женолюбивого брата. Ему оставалось лишь с обиженным видом безропотно спать на диване в кабинете, в то время как Зинаида с Алексеем занимались любовью. Судя по дошедшим до нас фото, Алексей, человек необъятных размеров и такого же роста, и женщин выбирал себе под стать – Зина была дебелой круглолицей дамой. Она каталась с Алексеем по Петербургу в открытом экипаже, откровенно демонстрировала бриллианты, подаренные ей любовником, а он платил по счетам Зины и ее пьяницы-мужа в Европе и России. Графиня Богарнэ хозяйничала на приемах в Алексеевском дворце (построенном специально для него на набережной Мойки) и составляла списки приглашенных по своему усмотрению. Ради нее Алексей открыл двери своего дворца столичному бомонду, где царила красавица Зинаида, с царским величием игнорируя все слухи и сплетни, распускавшиеся из-за скандальной ее связи с великим князем. По уверениям великого князя Александра Михайловича, которого все звали Сандро, оставившего довольно откровенные и едкие мемуары, генерал-адмирал был готов пожертвовать всем российским флотом ради обольстительной Зины и осыпал ее немыслимыми дарами. Сандро писал: «Я отдаю себе отчет в полной невозможности описать физические качества этой удивительной женщины. Я никогда не видел подобной ей во время всех моих путешествий по Европе, Азии, Америке и Австралии, что является большим счастьем, так как такие женщины не должны часто попадаться на глаза».

Общество Зины любил и будущий император Николай II. В бытность свою цесаревичем он записал в 1892 году в своем дневнике следующее: «В б 3/4 поехал на генеральную репетицию оперы Массне „Эсклармонда“. Окончилась в 11 1/2, отправился к д. Алексею ужинать. Зина занимала нас песнями».

Откуда же великий князь Алексей Александрович брал деньги на все эти эскапады? Великокняжеского жалованья ему явно не хватало бы… А он беззастенчиво крал из сумм, выделенных на кораблестроительную программу Российского флота, но об этой стороне дела мы поговорим позже. А сейчас только один нюанс – в свое время много шума наделали скандалы из-за попыток Алексея содержать яхту «Зина», принадлежащую герцогу Лейхтенбергскому, за казенный счет.

Преждевременная смерть Зинаиды Богарнэ в 1899 году в возрасте 44 лет была для Алексея тяжелым ударом. Он до конца своих дней хранил ее портреты и мраморный бюст. После кончины своей жены герцог Лейхтенбергский жил либо в Париже, либо во дворце Алексея на набережной Мойки, где когда-то хозяйничала его жена. В 1901 году его похоронили рядом с неверной супругой в Александро-Невской лавре.

А теперь поговорим о том, как великий князь Алексей Александрович руководил Морским ведомством и Российским флотом. Прежде всего следует сказать, что в 1884—1885 годах для него был простроен роскошный Алексеевский дворец на набережной реки Мойки, в котором он и зажил в свое удовольствие.

Известный ученый и кораблестроитель, профессор Крылов так охарактеризовал руководящую деятельность великого князя в его ведомстве: «За 23 года его управления флотом бюджет вырос в среднем чуть ли не в пять раз; было построено множество броненосцев и броненосных крейсеров, но это „множество“ являлось только собранием отдельных судов, а не флотом. Так, броненосные крейсера „Владимир Мономах“ и „Дмитрий Донской“ были заложены одновременно однотипными. По окончании постройки оказалось: один – как бы корвет, другой – фрегат, один – двухвинтовой, другой – одновинтовой и т. п. Еще большее разнообразие царило между броненосцами „Александр II“ и „Николай I“, хотя они должны быть совершенно одинаковыми, однако вышли разными… В смысле создания флота деятельность генерал-адмирала Алексея была характерным образцом бесплановой растраты государственных средств, подчеркивая полную непригодность самой организации и системы управления флотом и Морским ведомством». Племянник Алексея, великий князь Кирилл Владимирович, наблюдая за маневрами германского флота в Киле в 1895 году, заметил: «Должен признаться, что в конце 90-х годов наш флот производил жалкое впечатление: большинство кораблей совершенно устарело и не было пригодно к использованию – флот подлежал полной реконструкции». Премьер-министр С. Ю. Витте писал в своих мемуарах: «Алексей Александрович, будучи очень милым, честным и благородным, в то же время был человеком в деловом отношении не особенно серьезным». Насчет откровения Витте о том, что Алексей был «честным» человеком… Это он с собой сравнивает: более бесчестного человека, чем сам премьер-министр, трудно было найти. Как же может быть казнокрад честным человеком? А вот насчет «несерьезности» он прав – великий князь откровенно отлынивал от дел. Об этом хором говорят все его сослуживцы. Вот только несколько таких высказываний. Адмирал Шестаков: «Алексей, по-видимому, равнодушен к флоту и судьбам его… Ему все трын-трава». Госсекретарь А. А. Половцов: «Алексей Александрович думает только о том, как бы без нарушения приличий улизнуть (с заседания Госсовета) и вернуться к кровати Зины. Скука крупными чертами выражается на его лице».

Все его руководство русским флотом сводилось к тому, что он раз в неделю приглашал адмиралов обедать к себе во дворец. Это действо называлось заседанием Адмиралтейств-совета. Поскольку повар был мастером своего дела, и коньяк у Великого князя всегда бы первосортным, то гости не жаловались. С делами они к нему почти не приставали, поскольку знали, что это бесполезно. На этих заседаниях, как моряк, бывал и великий князь Александр Михайлович. Вот как он их описывал: «После того, как наполеоновский коньяк попадал в желудок его гостей, радушный хозяин открывал заседание Адмиралтейств-совета традиционным рассказом о случае из истории русского парусного военного флота… Я выучил наизусть все подробности этого запутайного повествования и всегда из осторожности отдвигался немного со стулом от стола в тот момент, когда, следуя сценарию, дядя Алексей должен быть ударить кулаком по столу и воскликнуть громовым голосом: „И только тогда, друзья мои, узнал этот суровый командир очертания скал Скагена“. Генерал-адмирал ничего бы не имел против того, чтобы ограничить дебаты Адмиралтейств-совета в переделах случая с „Александром Невским“».

А коньяк у великого князя был действительно замечательным. Немного отвлечемся от его похождений и опишем винный погреб в Алексеевском дворце. Названия вин, водок и коньяков сегодня звучат, как музыка. Вот бы попробовать! Итак, винный погреб насчитывал сотни марок крепких напитков и вин, помещенных в бочки, графины, бутылки и кувшины. Отсюда на стол великого князя подавались коньяки «Наполеон», «Нарышкин», «Кюба», «Бель Вю», «Монте-Карло», «Клиссон», «Кувилье». Здесь хранились и по первому требованию выносились гостям ликеры «Кюрасао», «Бенедектин», «Мария Христина»; портвейны «Граф Гурьев», «Марсала»; херес «Депрэ», «Гонзалес»; мадера «Кювелье», «Старая Мальвазия». В винном погребе насчитывалось до сорока сортов водки, среди которых можно было не только увидеть, но и попробовать такие сорта, как «Седьмое небо», «Яхт-клуб», «Елисеев». Здесь также находились виски, ром, всевозможные настойки и наливки. Прямо песня, а не винный подвал!

Никаких государственных идей, по замечанию С. Ю. Витте, у великого князя Алексея не было. Известно, что он обычно находился под влиянием очередной дамы, с которой был близок. Учитывая, что великий князь и правда был добрым человеком, какая-нибудь из них и могла бы направить его на путь истинный, но как назло ему попадались одни стервы, которым были нужны лишь его деньги. Александру III многие на него жаловались, но царь на это закрывал глаза – лишь бы его брат не лез в политику. А он и не лез. Равнодушие и пренебрежение своими обязанностями все более одолевало Алексея.

Таков был великий князь Алексей Александрович, имевший репутацию превосходного, благородного человека, никому не причинявшего зла. Правда за ним имелась одна особенность – он любил дурацкие розыгрыши. Однажды в Петербург в 1882 году приехал с официальным визитом князь Александр Болгарский. Алексей уверил его, что императрица Мария Федоровна из патриотизма любит запах лука. Тот, чтобы угодить ей, перед приемом наелся селедки с луком, а оказалось, что императрица терпеть не может вони лука. Александр Болгарский попал впросак, а Алексей только посмеивался.

С 1880 года все отмечали усиливающуюся тягу сибарита и чревоугодника Алексея к обильным возлияниям и бражничеству, обычно в компании мужа своей любовницы герцога Лейхтенбергского. Он здорово располнел, что дало право злым языкам называть его «семь пудов августейшего мяса».

Женолюбие великого князя сделало его скандальной личностью. Александр Михайлович однажды язвительно заметил: «В его жизни преобладали верткие дамы и неповоротливые корабли». Нетрудно себе представить, какая велась охота за ним со стороны самих женщин. «Каждую ночь к нему являются дамы нашего монда, которых он удостоит пригласить», – писала одна его современница. Безмятежность и веселье, кутежи с цыганами, озорные мальчишники с обильными возлияниями, балы и рауты составляли его досуг в России. Все это происходило на глазах у столичного общества и падкой до сенсаций русской прессы. Но еще большее удовольствие ему приносило пребывание в Европе, подальше от глаз злоязычных русских газетчиков. На курортах в Биаррице и Каннах в основном проходила его легкая, беспечная жизнь. Он надолго выезжал туда для отдыха, бросая в России все дела, чем немало возмущался даже его брат Александр III. Никакой работы, никаких обязанностей – только гольф, развлечения и поездки в игорные заведения Монте-Карло. «Светский человек с головы до ног, le Beau Brummell (законодатель мод) и бонвиван, которого баловали женщины, Алексей Александрович много путешествовал. Одна мысль провести год вдали от Парижа заставила бы его подать в отставку… Одно только упоминание о современных преобразованиях в военном флоте вызывало болезненную гримасу на его красивом лице. Не интересовался ничем, что бы не относилось к женщинам, еде и напиткам», – не без иронии писал его кузен Сандро. Ему вторил другой современник: «Если бы великий князь был вынужден хотя бы год провести вдали от Парижа, он бы немедленно подал в отставку – что, безусловно, сыграло бы положительную роль для русского флота, где он числился генерал-адмиралом».

Он всегда останавливался в роскошных отелях «Риц» или «Континенталь», в которых для его свиты снимались целые этажи, посещал шикарные рестораны, где навытяжку стояли все – от хозяина до метрдотеля с целым сонмом официантов, а прочую публику не пускали. Когда проезжал или выходил на прогулку великий князь Алексей, полиция перекрывала все улицы. Это сейчас этим никого не удивишь, а тогда все было в диковинку. Если он входил в казино под руку с очередной дамой и в сопровождении свиты, то двери запирались и ставки поднимались до полумиллиона рублей. Специально для него танцевала знаменитая куртизанка La Goulue, позировавшая Тулуз-Лотреку, и Алексей буквально до пояса засыпал ее крупными купюрами. Убийца Распутина Феликс Юсупов вспоминал, как в 1907 году он встретил куртизанку Биби, уже старую и больную старуху, которая гордилась своей давнишней связью с великим князем Алексеем. Такова был его жизнь за границей. Именно Алексей со своим братом Владимиром сделали во Франции нарицательным выражение «жить по-великокняжески»; о них даже в 1930-е годы старожилы рассказывали легенды.

Как же к такой разгульной жизни Алексея относилось его начальство? Отметим, что начальником над ним был только его брат-император. Он был доволен службой Алексея – или делал вид, что доволен. Когда Александр III умер в 1894 году, ему на смену пришел Николай II – племянник Алексея. Он откровенно боялся своего дяди и не решался ему перечить. Тогда за дело взялись родственники, возмущенные неразберихой, царившей в Морском ведомстве, и огромными растратами. В царствование Николая II они не раз предпринимали попытки убрать с должности великого князя Алексея, но заступничество вдовствующей императрицы Марии Федоровны спасало его от этого. Против Алексея выступил его племянник Сандро, подавший в 1896 году доклад Николаю II о плачевном состоянии флота и необходимости реформ. В результате Александр Михайлович был вынужден подать в отставку, так как генерал-адмирал тоже грозился отставкой. Тогда ничего сделано не было.

При Алексее коррупция и казнокрадство полностью разложили Морское ведомство. Дело доходило до того, что броня кораблей буквально расползалась, ибо металлические заклепки были разворованы, и броневые листы крепились деревянными втулками. Один новейший миноносец едва не затонул на полпути между Кронштадтом и Петербургом, так как в дырки для заклепок кто-то воткнул сальные свечи. При таком флотоводце снаряды корабельных орудий даже не взрывались, зато частенько взрывались сами пушки, убивая и калеча людей.

Алексея обвиняли в растратах казны и грустно шутили, что дамы Парижа обходятся России в год по одному броненосцу. Он прославил себя огромными хищениями, при нем казнокрадство на флоте достигло небывалых размеров, сумма прикарманенных им денег исчислялась миллионами. Не брезговал он и суммами Красного Креста, предназначавшимися для раненых воинов. «В карманах „честного“ Алексея, – писали современники, – уместилось несколько броненосцев и пара миллионов Красного Креста, причем он очень остроумно преподнес балерине-любовнице чудесный красный крест из рубинов, и она надела его в тот самый день, когда стало известно о недочете в два миллиона». Карьера Его Высочества была запятнана рядом финансовых скандалов. В 1902 году провели наконец расследование о злоупотреблениях в Морском ведомстве, в результате которого 43 офицера были обвинены во взятках и коррупции. Против самого Алексея не выдвигалось никаких обвинений, но ряд его заместителей обвинили в хищениях и они были осуждены. На следующий год разразился скандал по поводу морского бюджета, за который Алексей нес ответственность. Дополнительные 30 миллионов рублей, то есть половина ежегодного бюджета военно-морского флота страны, как в воду канули. Алексею удалось все же отчитаться по этим суммам, хотя за это время ни одного корабля на воду спущено не было. В то же время он купил себе особняк в Париже. Великий князь Константин Константинович записал в своем дневнике: «Если это так, то нельзя не удивляться таким расходам со стороны русского великого князя».

Беззаботное существование великого князя Алексея Александровича было прервано трагедией. Несмотря на все признаки надвигающейся войны с Японией, генерал-адмирал продолжал свои каждодневные празднества. Сандро однажды пытался поговорить с Алексеем на эту тему. Вот что из этого вышло: «Свидание носило скорее комический характер. Все вооруженные силы микадо на суше и на море не могли смутить оптимизма дяди Алексея. Его девиз был неизменен: „мне на все наплевать“. Каким образом наши „орлы“ должны были проучить „желтолицых обезьян“, так и осталось для меня тайной. Покончив таким образом с этими вопросами, он заговорил о последних новостях Ривьеры, что дал был он, чтобы очутиться в Монте-Карло. Пошли вопросы: видел ли я мисс X и понравилась ли мне мисс У?»

В 1904 году началась Русско-японская война. В течение 18 месяцев Россия шла от поражения к поражению. На счету Алексея Александровича было две войны: Русско-турецкая 1877—1878 годов и Русско-японская 1904—1905 годов; последнюю он позорно проиграл. Все заседания Морского ведомства в 1904 году проходили под председательством Алексея Александровича. По словам С. Ю. Витте, великий князь выразил свою крайнюю слабость в смысле предупреждения этой войны, хотя осознавал, что она скорее принесет беду. Он отрицательно относился к идее отправки эскадры Рождественского на верную гибель, но на своем мнении не настоял. Роковое решение принял вопреки всякой логике сам император Николай П.

Для непосвященных поясним. Русско-японская война 1904—1905 годов началась с внезапного нападения японского флота на Порт-Артур (нашу военно-морскую базу в Китае). Несколько кораблей были повреждены, и сама база заблокирована с моря. Одновременно с этим произошло нападение японцев в бухте Чемульпо (Корея) на крейсер «Варяг», в результате чего, после беспримерного боя, команда сама затопила русский корабль, чтобы он не достался врагу. Таким образом, на Тихом океане у России не осталось никаких морских сил, кроме маломощного Владивостокского отряда крейсеров. В этих условиях было принято решение составить эскадру из кораблей Балтийского и Черноморского флотов под командованием адмирала Рождественского, чтобы она, обойдя вокруг Европы, Африки и Индокитая, сразилась с японским флотом и разблокировала Порт-Артур. К этому времени Порт-Артур уже пал, и русским кораблям было приказано с боем прорываться во Владивосток. В морском бою при острове Цусима 14—15 мая 1905 года эскадра адмирала Рождественского потерпела позорное поражение, а он сам попал в плен.

Вина за посылку на верную гибель эскадры лежит на Николае II, но не меньше был виноват и генерал-адмирал Алексей. Это по его вине корабли были тихоходными, разнотипными, слабовооруженными, устаревшими, и так далее, и тому подобное. В дни национального позора весь Петербург охватило озлобление против Алексея за неподготовленность и жалкое состояние флота, за его бессмысленную гибель. Начались массовые требования его отставки. Морские офицеры ему дали позорную кличку «князь Цусимский». В Алексеевском дворце били стекла, в народе появилась байка о том, что якобы Николай II в сердцах сказал: «Лучше бы ты, дядя, крал в два раза больше, но делал бы броню в два раза толще!» – и уволил его в отставку. Но это всего лишь легенда. На самом деле Николай II записал в своем дневнике следующее: «30 мая, понедельник. Сегодня после доклада дядя Алексей объявил, что он желает уйти теперь же. Ввиду серьезности доводов, высказанных им, я согласился. Больно и тяжело за него, бедного!..» «Бедного» казнокрада! Выходит, что Алексей Александрович сам попросил отставки – наверное, даже такого непробиваемого человека совесть замучила. Не исключено, что он даже страдал и чувствовал свою вину.

2 июня 1905 года он был уволен со всех своих должностей и укатил в Париж, прихватив с собой свою любовницу, француженку Элизу Балетта, актрису Михайловского театра, толстую, как мешок с картошкой. Она была бездарной балериной, но красивой женщиной. Раньше Элиза была служанкой одного из французских отелей. Алексей Александрович, будучи председателем Императорского общества покровителей балета, настолько активно ей протежировал, что она стала примой с самым высоким гонораром. Мадам Балетта была прямо осыпана дорогими подарками великого князя, за что получила у петербуржцев звание «бриллиантовое величество».

Она щеголяла в ожерелье из бриллиантов, которое петербургские остряки прозвали «Тихоокеанский флот». В высшем обществе считали, что Балетта стоит дороже Цусимы. Техническую отсталость и поражение русского флота в русско-японской войне многие современники напрямую связывали с именем этой женщины – последней любовницы великого князя Алексея. Большую часть времени Алексей Александрович проводил на Лазурном берегу или в Париже, а промышленники, чтобы получить заказы для флота, обычно обращались к его метрессе Элизе Балетта.

Вот лишь несколько примеров. Еще в самом начале войны правительство решило укрепить русский флот и задумало купить несколько броненосцев у республики Чили. Но сделка не состоялась из-за их… дешевизны! Представитель Морского ведомства Солдатенков, откровенный казнокрад и взяточник, заявил чилийцам: «Вам следует просить за броненосцы цену не менее, чем втрое дороже назначенной. Не тот расчет! Свое с продажной цены должен получить великий князь. Немало нужно дать госпоже Балетта. На долю чинов поменьше должно что-то остаться…» В результате сделка расстроилась, а японцы тут же перекупили броненосцы у чилийцев, возмущенных наглостью российских взяточников.

Другой вопиющий случай из жизни госпожи Балетта связан с приобретением новейшей морской торпеды. Ее изобретателем был француз, которого русское правительство вызвало в Петербург для проведения опытных стрельб. Однако только за то, чтобы произвести опыт, с француза потребовали 25 тысяч рублей для актрисы Балетта. Изобретатель, сам мечтавший обогатиться на русском заказе, конечно же, таких денег не имел. Он вынужден был уехать восвояси, а японцы перекупили новинку, хотя у них уже была своя торпеда, по своим качествам превосходящая французскую. Они купили ее только ради того, чтобы русским не досталась. Все это будоражило русскую общественность, и когда Алексей появился в театре вместе с Элизой Балетта, с головы до пят увешанной бриллиантами, разъяренная публика забросала их апельсиновыми корками и… в общем, чем попало. Известный исторический беллетрист Валентин Пикуль так представил этот эпизод: «Вечером того же дня „Семь пудов августейшего мяса“, как всегда, развалились в ложе Михайловского театра, аплодируя своей „порхающей“ любовнице. Публика устроила Элизе Балетта скандал. „Вон из России! – кричали даже из бархатной ложи. – На тебе не бриллианты, – это наши погибшие крейсера и броненосцы“…». По другой версии, когда во время одного из спектаклей в мае 1905 году она появилась на сцене в драгоценном ожерелье, публика стала кричать: «Воровка! Вот где наш флот! Позор!»

Кстати, относительно бриллиантов. Алексей Александрович дарил ей очень дорогие вещи, часть из которых ныне находится в частных коллекциях. Так, например, известна шкатулка «Балетта» работы Карла Фаберже, заказанная специально для француженки и изготовленная из золота, эмали и бриллиантов; она украшена эмалевым якорем с инициалом «А». Фаворитка великого князя обладала значительным количеством и других изделий Фаберже, среди которых была ваза «Балетта», камнерезная фигурка «Просящий шнауцер» и миниатюрная нефритовая лейка, украшенная золотом, эмалью и бриллиантами.

После подобных скандалов Элизе Балетта пришлось покинуть не только театр, но саму Россию. Уезжала она тайно, ее багаж составлял 133 места поклажи – ценные вещи и наимоднейшие платья. Оставшаяся в ее петербургской квартире мебель, предметы художественного убранства, драгоценная китайская и саксонская посуда, хрустальные люстры и многое другое – все было продано с аукциона. Все это принесло большую выручку, так как состоятельные петербуржцы не скупились, желая приобрести вещи скандальной особы. Особую ценность в этом плане представлял диктофон фирмы «Патэ» с записями интимных разговоров Балетты с великим князем.

С 1905 года великий князь Алексей жил преимущественно в Париже, где продолжал свои загулы. В ноябре 1908 года он умер от банальной простуды (инфлюэнцы, как тогда называли грипп); его тело перевезли в Петербург и похоронили в Великокняжеской усыпальнице Петропавловского собора. Весьма осведомленная светская дама А. В. Богданович тогда записала: «Скончался Алексей Александрович в Париже. Как генерал-адмирал Алексей Александрович никуда не годился, при нем начались все неурядицы в морском ведомстве. Хищения при нем процветали. Он сжег свою жизнь разгулом: при вскрытии тела обнаружили: печень начала разлагаться еще у живого, сердце вдвое больше нормы, легкие как решето».

Незадолго до смерти великий князь Алексей высказал своему племяннику Гавриилу Константиновичу свое кредо: «В жизни надо все испытать». Тут, как говорится, без комментариев…

Княгиня Мари фон Келлер вспоминала эпизод первой встречи с Павлом Александровичем в 1865 году: «После ужина привели маленького великого князя Павла. Он был так мил в русской рубашечке белого шелка и сапожках с красными отворотами, что страшно хотелось его поцеловать, но я не решалась. Казалось, царица прочитала мои мысли и сказала: „Видите, как мой Кот в сапогах уставился на вас, вы можете его поцеловать“.» От себя добавим: каким он был в детстве, таким и остался – надменным и высокомерным снобом с замашками театрального героя-любовника. Однако, в трудную минуту он сумел преодолеть себя и встать на защиту своей семьи и династии, поплатившись за это жизнью.

Павел Александрович был самым младшим, шестым сыном императора Александра II. Он родился в I860 году. Как последыш, он был любимчиком в царской семье. Его сразу же отдали на воспитание фрейлине А. Ф. Тютчевой (отрывки из мемуаров которой мы цитировали в предыдущих главах). Самым близким другом Павла стал его брат Сергей, который был старше Павла на три года. Почему именно он? Потому что у Александра II были разновозрастные сыновья. Так, Алексей, о котором мы рассказывали выше, был дружен с братьями Владимиром и Александром. Николай, который мог бы им составить компанию, умер молодым. А вот младшие сыновья императора – Сергей и Павел – составили свой тесный кружок общения. Позже к ним присоединился их кузен Константин Константинович (поэт К. Р.). Сергей Александрович и Константин Константинович были гомосексуалистами, и просто удивительно, что Павел им не стал, хотя всецело находился под влиянием Сергея.

В десятилетнем возрасте воспитание Павла у фрейлины Тютчевой закончилось, и его передали для продолжения обучения наставнику – капитану I ранга (позже адмиралу) Дмитрию Арсеньеву. Из Павла и Сергея решили сделать офицеров, так как еще ни один Романов не носил гражданского платья. Каким воспитателем был Арсеньев? По общему мнению современников, никаким. Типичный придворный: спина гуттаперчевая, душа лакейская, ум пустой. Он заботился только о внешней благопристойности великих князей и, ко всему прочему, отличался несерьезностью поведения. Например, однажды, уже гораздо позже, был такой случай. Когда великие князья Сергей и Павел вместе со своим наставником были на приеме у Папы Римского Льва XIII, Арсеньев вдруг начал безудержно, дико хохотать. Чтобы выйти из этого нелепого положения, Павел начал объяснять Папе, что Арсеньев был контужен под Севастополем, из-за чего на него «временами нападает хохотун». Услышав это неловкое объяснение, Арсеньев стал смеяться еще больше. В общем, несерьезный был воспитатель у братьев, что и говорить.

Как и все сыновья императора, с самого своего рождения Павел числился в списках Преображенского полка. Потом он служил гусаром; увлеченность лошадьми определила его дальнейшую военную стезю – впоследствии он командовал Конной гвардией и 1-й гвардейской кавалерийской дивизией, стал генералом кавалерии.

Каким человеком был великий князь Павел? Генерал Н. А. Епанчин называл его «бесцветным человеком». Большинство современников отмечали снобизм и высокомерие Павла. «В юности он отличался надменностью и почти студенческим снобизмом», – писал один из них. Но снобизм – это подражание простолюдинов повадкам аристократов. А Павел сам был аристократом высшей пробы. Так кому он хотел этим что-то доказать или показать?

В Русско-турецкой войне 1877—1878 годов Павел участия не принимал, ссылаясь на слабое здоровье, хотя на фронте сражались 14 представителей Дома Романовых. Его совершеннолетие совпало с рядом трагедий – сначала в 1880 году умерла его мать, императрица Мария Александровна, а в следующем, 1881 году террористы убили отца. Так Павел остался сиротой и еще больше сдружился с братом Сергеем. Они стали практически неразлучны. В 1883 году он сопровождал Сергея в город Дармштадт и находился рядом в дни его сватовства к гессенской принцессе Елизавете. Затем он ездил с Сергеем в Лондон, чтобы получить благословение на брак английской королевы Виктории (бабки Елизаветы). В 1884 году Павел провел лето с молодоженами в имении Ильинском под Москвой; в последующие годы был там их постоянным гостем.

Тяга Павла к супругам Сергею и Елизавете объяснялась еще и тем, что он влюбился в жену своего брата! Он стал часто посещать Сергиевский дворец в Петербурге (бывший дворец Белосельских-Белозерских) на Невском проспекте, в котором царила его тайная любовь Елизавета Федоровна. Всегда элегантно одетая, не знавшая усталости в танцах, Элла, как ее называли домашние, считалась первой красавицей Петербурга. Она любила танцевать до рассвета с адъютантами своего мужа, причем Сергей, будучи «голубым», никогда не ревновал свою жену к ним и даже сам помогал заполнять ей танцкарту. Он видел, что его любимый брат Павел увлечен Эллой и лишь раз попросил ее «быть менее дружественной» с ним. Даже став женатым человеком, Павел не разлюбил Эллу, что причиняло массу огорчений его жене, но об этом потом.

Как большинство внуков Николая I, Павел был высок (185 см), худощав, широкоплеч и отличался приятной внешностью: большие темные глаза, высокий лоб с залысинами, обязательные усы. В то время был такой стишок: «Природа полна обаяния, / Полна безграничной красы, / Но – верьте нам – перл мироздания / И верх совершенства – усы!» В свете он славился обходительностью, любезностью, юмором, покладистым характером; Павел был прекрасным танцором, непременным участником всех придворных балов и любимцем дам. Великий князь Александр Михайлович (Сандро) писал в своих «Воспоминаниях», что Павел Александрович «хорошо танцевал, пользовался успехом у женщин и был очень интересен в своем темно-зеленом, с серебром доломане, малиновых рейтузах и ботиках Гродненского гусара (ну точно как Кот в сапогах! – М. П.). Беззаботная жизнь кавалерийского офицера его вполне удовлетворяла, великий князь Павел никогда не занимал ответственного поста». Особенно он прославился на семейной театральной сцене, где мастерски играл роли героев-любовников. Уже знакомый нам Сандро писал: «Дядя Павел был самым симпатичным из четырех дядей царя, хотя и несколько высокомерен». Забегая вперед, скажем, что от высокомерия Павел избавился только во время долгих лет изгнания из России.

Из родственников, помимо Сергея, Павел предпочитал общаться со своим кузеном Константином Константиновичем. В 1881 году они втроем совершили путешествие в Палестину, а затем, вплоть до женитьбы Павла, вояжировали по Европе. А как же армейская служба, спросите вы. А он ею себя не очень утруждал и откровенно отлынивал от нее. Ладно в мирное время, но он так будет поступать и в годы Первой мировой войны, ссылаясь на слабое здоровье. Ага, как танцевать до упаду, так здоровье ему не мешало, а как родине служить, так сразу у него болячки появлялись. Удобная позиция – ничего не скажешь, тем более, что тогда справок от врачей не требовалось, великим князьям верили на слово. Характерна запись адмирала Шестакова в своем дневнике под июнем 1886 года: «Получил ответ на мое поздравление от вел. князя Павла. Бедного поставили во фронт. Жаль: не по силам». Значит, Павла все же как-то вернули на службу, но не по Сеньке шапка – не по силам, видите ли, ему.

Павел Александрович уверял, что у него больные легкие (вот бы посмотреть историю болезни!), и под этим предлогом он несколько летних сезонов провел у своей двоюродной сестры Ольги, которая была замужем за греческим королем, жила в Афинах и носила громкий титул королевы эллинов. Там он познакомился и увлекся дочерью греческих короля и королевы Александрой, и его ухаживания были благосклонно приняты ее родителями. На следующий год он опять появился в Афинах и сделал ей предложение. Сватовство имело успех. Королева эллинов хорошо относилась к Павлу, Александр III был рад, что невеста брата православная, а его жена, Мария Федоровна, вообще доводилась теткой невесте. Так что такое сватовство возражений не вызвало, и дело сладилось.

В июне 1889 года Петербург торжественно встречал невесту Павла – Александру Георгиевну Греческую. Наверное, так еще никогда не встречали невест великих князей. Все императорское семейство прибыло в столицу из Петергофа на пароходе и высадилось на Английской набережной. Оттуда кортеж в золотых каретах – мимо Сената и Исаакиевского собора, далее по Невскому проспекту – к Казанскому собору и в Зимний дворец. По ходу движения шпалерами стояли войска, собрались толпы народу, приветствовавшие принцессу Александру громкими криками. Бракосочетание состоялось на следующий день, 4 июня, а уже б июня новобрачные въехали в свой Ново-Павловский дворец на Английской набережной. Он был куплен у барона Штиглица за миллион шестьсот тысяч рублей и переоборудован под жилье для Павла Александровича и Александры Георгиевны. Жениху в ту пору было 29 лет, а невесте – девятнадцать.

Генерал Мосолов отмечал, что этот брак был очень счастливым. Александра Георгиевна была сверстницей молодых Романовых, и все очень полюбили ее. Она внесла свежую струю жизни в затхлое романовское семейство. Статс-секретарь Половцов писал, что гречанка «умна и, по-видимому, бойка, сметлива, распорядительна». Близкими друзьями для нее стали брат Павла Сергей и его жена Елизавета Федоровна. Последняя писала своей бабушке Виктории в Англию, что Александра умна, обаятельна и у них много общего. Александра Георгиевна осваивалась в Петербурге не без труда. Она сильно тосковала по солнечной Греции и с трудом переносила сырой климат российской столицы. Осенью 1890 года Александра и Павел побывали у королевской четы в Греции. По возвращении молодая все больше скучала, особенно после перевода Сергея Александровича в Москву: с ним уехала и ее любимица Элла. Камердинер Павла Александровича А. Волков рассказывал, что когда Сергей Александрович получил пост генерал-губернатора Москвы и уехал туда, то к ним в имение Ильинское неоднократно приезжали Павел с Александрой Георгиевной. Тогда не было конца веселым балам, пикникам и выездам на природу. В 1890 году у Павла и Александры родилась дочь Мария. Ее крестным отцом стал великий князь Сергей. Омрачало их союз лишь одно обстоятельство. «Она была несчастна с мужем, он влюблен в Елизавету Федоровну, и она замечала эту любовь», – писала одна весьма осведомленная современница.

А на следующий год случилась трагедия. Александра Георгиевна уже была беременна вторым ребенком. В Ильинском, на Москва-реке, постоянно дежурила лодка для увеселительных прогулок на воде. Александра очень любила кататься и никогда не сходила к лодке по дорожке, а всегда прыгала в нее с крутого берега. Несмотря на свою семимесячную беременность, так она поступила и в этот раз. Прыжок был неудачен – она поскользнулась и ударилась животом о борт лодки. Начались преждевременные роды. Из Москвы были вызваны все светила медицины, чтобы помочь ей, но тщетно. Родив недоношенного мальчика, Александра Георгиевна после двухнедельных тяжелых страданий скончалась, не выходя из комы. Никто из близких не думал, что ребенок выживет. Он был таким слабым, что все сочли его мертвым. И только няня Фрай заметила признаки жизни в несчастном младенце, оставленном среди горы пледов и одеял, которыми укутывали роженицу. Мальчика выходили, причем самую большую лепту в это внес Сергей Александрович. Ребенка назвали Дмитрием. Это был Дмитрий Павлович, будущий знаменитый убийца Распутина.

Комнату Александры в Ново-Павловском дворце вдовец запер на ключ и никому его не отдавал несколько лет. Он заходил туда изредка сам и подолгу сидел у ее кровати. Павел был потрясен гибелью жены, ведь ей шел только 21-й год! Похоронили Александру Георгиевну в Петропавловском соборе Петербурга. Племянница великого князя Павла Мария, будущая королева Румынии, вспоминала, как дядя рыдал на ее похоронах, и как Сергей, заключив его в объятия, увел от гроба. (Позже, в 1938 году, по просьбе греческого правительства останки Александры Георгиевны были перевезены в Элладу.)

Итак, Павел Александрович овдовел. Его холостая жизнь продолжалась десять лет. Дети жили на попечении нянюшек и гувернанток в Царском Селе, а на лето их забирали Сергей с Эллой к себе в Ильинское. Павел находился в депрессии, хотя и продолжал служить в Конногвардейской дивизии, стоявшей в Красном Селе под Петербургом. Он страдал и нуждался в моральной поддержке. Внезапно все переменилось – он увлекся замужней дамой Ольгой Валериановной Пистолькорс, урожденной Карнович.

О, это была та еще женщина! Она могла добиваться поставленной цели, чего бы ей это ни стоило. Это была женщина-таран, пробивающая любые стены. Она умела кому надо понравиться, с кем надо лечь в постель, кому надо услужить и кому надо втереться в доверие. Ее жизнь была похожа на авантюрный роман. Дочь простого петербургского чиновника, Ольга выросла в скромности, а юность провела в безвестности. Только потом, уже в зрелые годы, она стала общаться с самыми родовитыми и именитыми сановниками, достигла невероятного общественного положения, украшала себя царскими драгоценностями. Она превратилась из простой дворянской барышни в даму большого света. Она добилась практически невозможного – стала близкой родственницей царя. Николай II называл ее «мама Лёля», а императрица Мария Федоровна считала ее лучшей подругой. В своем роскошном дворце в Царском Селе она принимала князей и графов, принцев и принцесс, послов и министров, самых модных музыкантов и художников. Однако все по порядку.

Ольга Карнович в девятнадцать лет вышла замуж за гвардейского офицера Эрика Пистолькорса и родила ему трех детей: сына Александра и дочерей Марианну и Ольгу. Этот брак долго считался удачным, а Ольга входила в число уважаемых полковых дам. Она была умной, обаятельной и умевшей располагать к себе женщиной. Она быстро сблизилась с другими офицерскими женами и даже сумела втереться в доверие супруги главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного округа великого князя Владимира Александровича (старшего брата нашего героя), тем более, что ее муж был его адъютантом. А супругу-то звали Мария Павловна, которую все за глаза называли Михень за ее амбициозный и несносный характер. Она, в силу высокого положения мужа и из-за своего неуемного темперамента, имела в высшем свете большое влияние. Mария Павловна любила лесть и угодничество, а Ольга Валериановна владела этим «мастерством» в совершенстве. Она просто очаровала великокняжескую чету.

Идем дальше. Сам же великий князь Владимир Александрович не только командовал гвардией, но также имел «склонность к изящному», в том числе и к «изящному полу». Особенно ему нравились живые и раскованные молодые дамы, к числу которых принадлежала и Ольга Пистолькорс. Он, что называется, запал на нее. Она же подумала: почему бы и нет? Ведь жить с простым гвардейским офицером – это одно, а быть любовницей великого князя – это совсем другое. Из этого можно извлечь немалые выгоды. Владимир, конечно, не бросит свою Михень ради нее, но познакомить с нужными людьми и сделать ей протекцию в высшем обществе может. Современные беллетристы пишут: «У жены гвардейского офицера и всесильного командира Гвардии сложились слишком доверительные отношения, по всем канонам светского этикета недопустимые. Но что стоят нормы, когда возникает „симпатия сердец“. Сын Александра II общался с Ольгой „запросто“». Если перевести все пышные завуалированные словеса на обычный язык, то это означает, что Ольга стала любовницей великого князя Владимира. Она писала ему восторженные письма, называя себя «близкой подругой». Причем эти письма не отправлялись обычной почтой, из опасения, что их перехватит жена великого князя, а передавались с надежной оказией. Например, в апреле 1898 года Ольга писала ему: «Мой дорогой Главнокомандующий! Вы были так добры ко мне заехать, и я, избалованная Вами, смутно надеялась, что Вы повторите Вашу попытку. Но увы! Оттого в жизни и бывают разочарования, что мы надеемся на слишком многое!!! Итак, неужели я Вас до моего отъезда не увижу? Сегодня я исповедуюсь, завтра приобщаюсь, а потому – простите меня, грешную, во-первых, во всем, а во-вторых, за то, что попрошу Вас приехать ко мне в четверг, от 3-х до б-ти, или же в субботу в то же время. Я прошу Вас заехать оттого, что хочу Вам дать, как всегда, маленькое яичко на Пасху и боюсь, что на праздник Вас не увижу. Всегда всем сердцем Ваша Ольга Пистолькорс». В этом послании чувствуется и женская хитрость, и кокетство («избалованная Вами»), и легкий шантаж (исповедуюсь за все; еще и подчеркнуто!), и желание продолжить отношения. «От бкова баба!» – как сказал один киношный персонаж. Ольга умела обольщать и привлекать мужчин. Как вы думаете, приехал ли Владимир к ней после такого призывного письма? Конечно, приехал, и уж не затем, чтобы получить крашенку «ко Христову дню»!

И это великий князь, как и царь – почти что небожитель! Он соглашается на интимные встречи не с какой-нибудь кафешантанной певичкой, а с замужней дамой, матерью троих детей. Такого в истории царской династии еще не бывало! Пикантность ситуации была очевидной, и Ольга в одном из писем попросила своего «друга» уничтожить свои «каракули». Однако князь их не порвал, и не бросил в огонь; очевидно, он дорожил ими. А как на это смотрела супруга великого князя Мария Павловна? Хотя она и была все время начеку, но так и не узнала, что у ее Владимира есть «дама сердца». Конспирация была соблюдена полностью.

Более того. Великая княгиня Мария Павловна относилась к Ольге с симпатией. Госпожа Пистолькорс начала удостаиваться с ее стороны невиданных для других полковых дам знаков внимания. Михень запросто наносила ей визиты и в свою очередь приглашала ее к себе во дворец на Дворцовой набережной. Казалось, еще чуть-чуть, и Ольга станет близкой к царской семье. Однако с этим на первый раз у нее ничего не вышло, и даже получился громкий скандал.

Перед тем как вести наше повествование дальше, немного просветим читателя, кем же были эта Михень и ее муж.

Великий князь Владимир был младшим братом императора Александра III и при определенных обстоятельствах вполне мог стать царем. Своих амбиций он никогда не скрывал, но дворцовых переворотов не устраивал и подчинялся династической дисциплине. Однако такую мысль лелеял всегда. Недаром Александр III, попавший со всей семьей в страшную железнодорожную катастрофу в 1888 году под Харьковом, вылезая из разбитого вагона, вымолвил: «Как же огорчится мой брат Владимир, узнав, что мы спаслись!» Подобные амбиции лелеяла и Мария Павловна, урожденная принцесса Мекленбург-Шверинская. Ее честолюбие подогревалось тем, что однажды правительницей России уже была одна представительница Мекленбург-Шверинской династии – Анна Леопольдовна. Почему бы и ей не попробовать свои силы во власти? Другое обстоятельство было еще важнее первого – Мекленбурги изначально вели свой род от западных славян, и поэтому Мария Павловна считала себя большей славянкой, чем остальные Романовы. Она мечтала, если не самой стать императрицей, то хотя бы видеть одного из своих сыновей на царском престоле (так оно в дальнейшем и случилось, но это была трагикомедия, о которой мы расскажем в следующей главе). Поэтому Мария Павловна из-за своих амбиций иногда позволяла себе такие выходки, на которые никто не мог решиться.

А упомянутый скандал вышел из-за того, что в 1897 году Николай II со своей супругой Александрой Федоровной как-то раз посетили спектакль в Мариинском театре, а потом там же в театре, в своих апартаментах, сели ужинать. Без всякого предупреждения туда вошел великий князь Владимир, Мария Павловна и их свита, в которую на правах лучшей подруги великой княгини входила и Ольга Пистолькорс. Царь с царицей были шокированы неслыханным нарушением придворного этикета – никто без особого приглашения не мог войти в царскую ложу! Но этого Михень показалось мало – привыкшая заправлять у себя во дворце, она пригасила и всю свою свиту к царскому столу! Это было неслыханно, такого в истории царской династии еще не случалось! Николай II был оскорблен, а Александра Федоровна чуть не взорвалась от негодования. Они тут же встали и ушли. После этого инцидента царь написал своему дяде Владимиру резкое письмо, в котором говорил, что хотя он и молод, не стоит нарушать его права как главы династии.

Никакого ответа великий князь Владимир, конечно, не дал, так как всецело находился под влиянием Марии Павловны, а та не хотела умерять свой фрондерский пыл. Александра Федоровна долго не могла прийти в себя от возмутительного поведения Михень. Она не только была возмущена поведением дяди царя и его жены, но и составом их свиты. Александра Федоровна придерживалась строгих взглядов на семейные устои и не выносила легкомысленного отношения к семье, особенно со стороны женщин. Для нее не было секретом, что Ольга Пистолькорс, замужняя дама, сначала встречалась с великим князем Владимиром, а потом переметнулась к дяде, Павлу Александровичу. Поэтому она считала Ольгу чуть ли не проституткой. А сидеть за одним столом с падшей женщиной – это значит потерять честь.

А теперь о том, как Павел увлекся Ольгой Валериановной. Вернемся к тому времени, когда был еще жив Александр III, а Николай II был цесаревичем. Как мы уже писали, Павел Александрович служил в Красном Селе. Там же располагалась дача Пистолькорсов, на которой собирался цвет дворянский молодежи из числа гвардейских офицеров. Бывали здесь и великие князья. С некоторых пор на эту дачу стал заезжать Павел Александрович, чтобы не отрываться от коллектива, так сказать, а за ним подтянулись и другие царские родственники, в том числе цесаревич Николай. Великий князь Константин Константинович записал в своем дневнике летом 1893 года следующее: «В 7 часов мы с Ники (будущим Николаем II – М. П.) поехали обедать в Красное, к жене конногвардейца Пистолькорс, так называемой Маме Лёле. Там был Павел, мадам Трепова, новый командир конвоя Мейендорф и его жена. С Ольгой Валериановной и Ники, и я не раз танцевали зимой; вот она и вздумала нас пригласить. Получив от нее записки с приглашениями, мы было смутились; Ники написал Павлу, как быть. Павел просил приехать, говоря, что будет очень весело. И действительно, скучно не было. Шампанское снова лилось в изобилии, и мой Цесаревич опять кутнул. Но выпить он может очень много и остается всегда трезв. Вернулись с ним в лагерь в 12-м часу ночи. Хозяйка предложила снова собраться. Все с радостью согласились».

Проанализируем эту запись. О том, что Николай II в молодости, проходя службу сначала в гусарском, а потом и в Преображенском полку, закладывал за воротник, и закладывал здорово, мы знаем из его ранних дневников: они просто переполнены такими фактами. Зачастую, как и положено гусарам, пили целыми днями, допиваясь к вечеру до чертиков. Но вот то, что не стал алкоголиком – это верно: Николай II, конечно, пьянел, но вида не подавал. В годы его царствования он выпивал дежурную рюмку водки в день за обедом, не больше. И только к концу царствования, когда в России начались неурядицы, он снова начал выпивать. Однако никто, даже самые записные критики Николая II его в пьянстве не обвиняли.

Теперь перейдем к «маме Лёле». В Красном Селе у многих гвардейских офицеров были дачи. Но только к ней ездили великие князья, в том числе и цесаревич. Чем-то она их привлекала. А вернее завлекала – с определенной целью: быть поближе к царской семье. У одного мужика из Сибири тоже была такая мечта-идея: быть поближе к царям. Звали этого мужика Григорий Распутин. И у него получилось; близость к царям сулила немалые выгоды, чем он с успехом и пользовался. У Ольги Валериановны тоже была такая идея, осуществив которую она надеялась стать почти вровень с небожителями. А поскольку она была женщиной пробивной и тщеславной, то это у нее получилось. Забегая вперед, скажем, что в этом ей помог не кто иной, как Распутин. Наверное, он чувствовал в ней родственную душу, родственный авантюрный характер. Можно сказать, что они были два сапога пара. Только Распутину, как мужику, хотелось управлять царями, а Ольге хотелось блистать наравне с ними.

Итак, «мама Лёля» умела очаровывать своих именитых гостей. Она для каждого находила нужное слово, была с ними внимательна, пела арии из опер, неплохо играла на фортепиано, была в курсе литературных новинок. Постепенно вдовец Павел Александрович, часто бывая в гостях у Пистолькорсов, пленился ею. В высшем свете скоро об этом узнали и были уверены, что оборотистая дамочка просто окрутила великого князя. А она этого и не скрывала. Иметь в любовниках великого князя Владимира – это, конечно, хорошо, но еще лучше выйти замуж за вдовца, который самому императору Всероссийскому приходился дядей! Она захотела стать не мамой Лелей для Николая II, а его тетей! Породниться с царями – это была заветная мечта Ольги, и она ее достигла! Правда, ценой немалых трудов и нервов, но игра стоила свеч.

Она завоевывала сердце Павла постепенно – писала ему стихи, наполненные страстными признаниями в любви, заставляя его трепетать как юношу, колебаться в своих решениях; его тянуло к Ольге как к самому дорогому и близкому человеку. Она была с ним участлива, внимательна, окружала его теплом и заботой домашнего очага. Этим невозможно было пренебречь после десятилетней холостяцкой жизни. В ее объятиях он просто таял и возвращался к жизни.

А как же муж, куда он смотрел, ведь шашни Ольги с великим князем уже ни для кого не были секретом? А он просто соблюдал субординацию – не мог же он дядю царя вызвать на дуэль или морду набить. У великого князя Павла тоже были свои принципы: соблазнить жену своего гвардейского товарища – это противоречило его понятиям о чести. Он долго колебался, хотя Ольга и уверяла его, что у них с Эриком «все кончено», и они фактически перестали быть супругами. Лишь после долгих раздумий и колебаний Павел все же решился признаться ей в любви.

Итак, для Ольги первая вершина была взята – она стала любовницей великого князя Павла. Постельная карьера продолжалась. Что до ее прежнего любовника, великого князя Владимира, то тот не возражал, чтобы она закрутила роман с его братом, и наверное, в душе был рад, что избавился от Ольги, а то грозная Михень уже начала о чем-то догадываться.

Со временем, презрев условия высшего света, они стали появляться вместе на публике. На приемах и балах она блистала в роскошных драгоценностях, в которых знающие люди с изумлением узнавали украшения покойной императрицы Марии Александровны, которые унаследовал ее младший сын Павел. Все это служило темой бесконечных пересудов, но не вызывало никаких нареканий, так как вдовец Павел мог завести роман с любой женщиной, даже замужней, если он не переступал установленного законом порога. Роман Ольги с Павлом был настолько очевидным, что не только в свете и при дворе о нем знали, но даже солдаты распевали: «Нет судьбы на свете горше, чем у Павла с Пистолькоршей». Они намекали на то, что Ольга, как говорится, «захомутала» великого князя, и он у нее под каблуком.

Что до самого Эрика Пистолькорса, то он до поры терпел все это безобразие. Мы не знаем, какие сцены разыгрывались между ним и Ольгой, но развода он ей не давал. А Павел воспрянул духом. Он начал больше времени уделять своим детям, Марии и Дмитрию, а вот в Ильинское к своему брату Сергею с Эллой ездить перестал, так как там его поведение резко осуждали. В Петербурге он, наконец, простился с памятью об Александре, раздал вещи и наряды покойной и перевел дочь Марию со второго этажа в бывшие покои ее матери. Все чаще Павел с Ольгой стали выезжать за границу, где они открыто жили вместе.

В 1896 году Ольга в Париже родила Павлу сына, которого назвали Владимиром. Только после этого он решил узаконить их отношения. Но как? О морганатическом браке и речи быть не могло, несмотря на наличие таких прецедентов в романовском семействе. Кроме того, разведенные женщины не имели права появляться при дворе.

Тогда Павел испросил разрешения на развод Ольги с мужем, чтобы хотя бы так обрести благопристойность. Он – вдовец, она – разведенная женщина; кто запретит им жить вместе? Имеют полное право, тем более что Павел пообещал Николаю II никогда не идти «дальше полагающегося». Хлопотать о разводе принялся брат Владимир, бывший любовник Ольги. Осенью 1901 года Ольга Валериановна стала наконец свободной женщиной. Однако Павел на этом не успокоился, надо думать, не без влияния «мамы Лёли». Он попросил у Николая II разрешение на женитьбу, рассчитывая, что племянник проявит снисхождение, учитывая его многолетнее положение вдовца. Но надежды его не оправдались – вожделенного разрешения он так и не получил. В расстроенных чувствах он с Ольгой опять уехал за границу, надеясь укрыться от злоязычных соотечественников. Но куда там! Генеральша Богданович писала в своем дневнике: «Великий князь Павел Александрович нанял в предместье Берлина дачу, на которой открыто живет с m-me Пистолькорс. Все немцы об этом знают и открыто потешаются… У нашей царской семьи совсем разнузданные нравы».

В январе 1902 года Павел опять просит у царя разрешение на брак. В этот день Николай II записал: «Вернувшись домой, имел нервозный и весьма грустный разговор с дядей Павлом относительно его желания жениться на О. В.». Этот разговор закончился ничем. Далее события развивались стремительно. Очевидно, Павел, не надеясь больше на добрую волю монарха, принял какое-то решение. В августе 1902 года состоялась свадьба племянницы Павла и греческого принца Николая. Церемония бракосочетания прошла в атмосфере трудно скрываемого раздражения. Король Греции Георг (отец умершей принцессы Александры) даже не смотрел на Павла. Как он мог изменить памяти его дочери? На следующий день Павел сдал командование полком «по болезни» и фактически бежал без разрешения императора в Италию. Перед этим он распорядился, чтобы ему привезли на вокзал 3 миллиона рублей. Через несколько дней за Павлом ринулись его любимый брат Сергей с Эллой, надеясь отговорить его от опрометчивого шага, но бесполезно. В греческой церкви в Ливорно Павел Александрович, сын царя, обвенчался с разведенной Ольгой Пистолькорс, матерью четырех детей. Первая ступенька приближения к царям Ольгой была преодолена – она добилась своего и стала женой царского сына!

Скандал разразился невероятный! Больше всех возмущался Николай II. Он поверил дяде, пошел ему навстречу, а тот взял и подло обманул его. В октябре 1902 года он написал из Крыма своей матери императрице Марии Федоровне: «Я узнал об этом от Плеве (министра внутренних дел. – М. П.) из Петербурга, а ему сообщила мать мадам Пистолькорс. Несмотря на источник такого известия, я желал проверить его и телеграфировал дяде Павлу. На другой день я получил от него ответ, что свадьба свершилась в начале сентября в греческой церкви в Ливорно, и что он пишет мне. Через десять дней это письмо пришло. Вероятно, как и в письмах к тебе, он нового ничего не сообщает, а только повторяет свои доводы. Фредериксу (министру императорского двора) я сказал выписать сюда Философова (управляющего двором великого князя Павла), с которым долго говорил. Он мне передал, что в день отъезда своего за границу дядя Павел приказал дать ему в вагон 3 миллиона рублей из своей конторы, что и было исполнено. Из этого вполне видно, что дядя Павел заранее решил провести свое желание в исполнение и все приготовил, чтобы остаться надолго за границей. Еще весною я имел с ним крупный разговор, кончившийся тем, что его предупредил о всех последствиях, которые его ожидают, если он женится. К всеобщему огорчению, ничего не помогло… как это все больно и тяжело и как совестно перед всем светом за наше семейство!»

Помимо Николая II, Павел Александрович написал своему брату Сергею, чтобы тот объяснил его поступок Дмитрию и Марии, проживавшим в Ильинском: он-де много лет страдал от одиночества и наконец встретил преданную женщину, с которой будет счастлив. Надо сказать, что дети не предали своего отца. Для них их изгнанный отец навсегда остался загадочным героем, несправедливо обиженным жестокими родственниками. Не исключено, что когда Дмитрий Павлович убивал Распутина – царского клеврета, он мстил и за поруганную честь отца.

Репрессии со стороны Николая II последовали незамедлительно. Павла Александровича лишили офицерского звания, отчислили со службы, ему был навсегда запрещен въезд в Россию, от был лишен родительских прав, а над его детьми учредили опеку. Опекунами малолетних Марии и Дмитрия Павловичей стали Сергей и Элла. Последняя из ревности не выносила их присутствия в своем московском дворце, так как они с мужем не создали полноценной семьи по причине «голубизны» Сергея. Она не имела своих детей и очень от этого страдала. Сергей Александрович, со своей стороны, хотел заменить им отца, но своей строгостью и авторитарностью больше отталкивал от себя, чем приближал. Несмотря на прежнюю дружбу с Павлом, великий князь Сергей не поддерживал своего брата в его стремлении жениться на Ольге и ясно дал понять, что никакого вмешательства в воспитание детей не потерпит.

Все завершилось в феврале 1905 года, когда бомба террориста Каляева разметала Сергея на куски. Элла тут же отправила Марию с Дмитрием в Царское Село под крыло к своей сестре Александре Федоровне и Николаю II. Сироты при живом отце, дети жили в Екатерининском дворце, но к столу приходили в Александровский дворец, где проживал сам император.

Павел Александрович с Ольгой жили в это время во Франции. Под Парижем они купили поместье, где вели светскую жизнь. Там у них родились дочери Ирина и Наталья. Теперь Ольга Валериановна стала матерью уже шестерых детей! Особняк Павла в Булони стал центром притяжения европейской элиты, художников, писателей и русских путешественников. Этот дом даже называли «филиалом русского посольства». Всем было интересно знать, как живет в изгнании сын Александра II. К ним приходили выдающиеся русские, например Дягилев, в их доме пели Шаляпин и Собинов. Ольга Валериановна коллекционировала знаменитостей, вела переписку с французскими писателями, художниками, деятелями культуры, в частности, с композитором Жюлем Масснэ.

Через два года после скандальной свадьбы дяди Павла Николай II наконец смягчился (он вообще по своей натуре был мягким человеком) и формально своим указом от 1904 года признал брак Павла Александровича. Чтобы его супруга заняла при Дворе подобающее место, император попросил своего родственника, баварского короля, даровать Ольге какой-нибудь титул. Пожелание русского царя было исполнено; так госпожа Карнович, по первому мужу Пистолькорс, стала графиней Гогенфельзен с правом наследования ее титула детьми. Итак, вторая ступенька по приближению к трону Ольгой Валериановной была взята.

После убийства великого князя Сергея Александровича в 1905 году Николай II разрешил дяде Павлу приехать на его похороны. Он вернул ему генерал-адъютантский мундир, но приехать разрешил без жены. После похорон Павел встретился с вдовой Сергея Эллой и своими детьми, которых не видел два года. Элла так и не простила Павлу его новой женитьбы, а свидания с детьми были неловкими, без тепла и доверия; несчастные дети, горячо любившие своего отца, очень страдали. Но больше всего страдал сам Павел из-за невозможности приехать в Россию с женой. Отчего-то все великие князья, начиная с Константина Павловича, нарушившие Уложение об императорской фамилии, в котором им запрещалось жениться на неравнородных особах, с маниакальным упорством добивались причисления своих жен к царской фамилии. А уж тем более добивались, чтобы им разрешили хотя бы просто приехать в Россию! Поэтому Павел из Парижа направил своему племяннику письмо, полное упреков: «Дорогой Ники! Сейчас получил телеграмму от Алексея (генерал-адмирала, о котором мы рассказывали выше), где он говорит, что тебе угодно, чтобы я приехал один. Я ошеломлен этим, так как ты сам мне разрешил привозить жену с собой! Не говоря уже о разлуке с нею, я в глупом положении относительно посольства и французов, которым, согласно твоим обещаниям, я сообщил, что жена едет со мною. Умоляю тебя, измени свое решение, ведь ее никто, кроме детей, не увидит. Она, бедная, так безумно рада повидать их, а главное – ее сын будет в конце апреля производиться в офицеры». Все-таки скот был Николай II, что бы о нем ни говорили: не разрешить матери навестить детей, которые оставались в России – это верх безобразия! А еще он мамой Лелей называл ее, да и с Павлом вместе шампанское хлестали!

Почему вдруг такая обида? Да потому, что Николай II как-то обмолвился, что «больше не сердится» на своего дядю. Павел Александрович и Ольга уже было возликовали и решили, что опала миновала. На радостях Павел даже обратился к племяннику с просьбой признать их брак официально, «чтобы положение его детей не было фальшивым». Как-никак, а дети Павла от Ольги все равно считались незаконнорожденными.

Однако вскоре после похорон Сергея в Париж пришло известие, что Павлу запрещено и впредь приезжать в Россию, а тем более с женой. Надо думать, что Николай II, этот слабовольный человек, принял такое решение под давлением своей супруги Александры Федоровны, которая считала Ольгу падшей женщиной. Вот что ответил венценосец на упреки дяди: «Во всяком случае, за мною остается право решения вопроса о времени, когда тебе разрешено будет приехать с женою. Ты должен терпеливо ожидать, не забегая вперед. Позволив тебе приезжать в Россию от времени к времени, я желал этим дать утешение твоим детям видеться с тобою. Они потеряли в дяде Сергее в сущности второго отца. Не забудь, что ты покинул их для личного своего счастья». Великий князь Павел воспринял это как оскорбление и отказался приезжать на родину без жены. Он по-прежнему добивался признания императором своего повторного брака. С этой целью он обратился к своим старшим братьям Алексею и Владимиру Александровичам, чтобы они надавили на Николая II. Алексей попытался это сделать, но царь был непреклонен. Вот что он ответил ему: «Я смотрю на этот брак, как на поступок человека, который желал доказать всем, что любимая им женщина – есть его жена, а не любовница. Желая дать новое имя сыну ее Пистолькорсу, он этим самым поднимает восьмилетнее прошлое, что особенно неудобно по отношению к его детям от покойной Алике (греческой принцессы Александры). Они в таком возрасте, что скоро могут понять, какого рода отношения существовали между их отцом и его женою. Не думаю, чтобы это способствовало сближению их с ним. Репутация жены, восстановленная законным браком, опять поколеблется, благодаря подчеркиванию прошедшего. Наконец, совершенно естественно ребенку оставаться при матери и продолжать носить фамилию первого мужа. Вот те причины, которые заставляют меня не соглашаться на просьбу дяди Павла». Николай II изложил суть дела несколько путано, но это стало аргументом для Павла. Больше он с подобными вопросами к своему племяннику не обращался.

А пока они с Ольгой и детьми Владимиром, Ириной и Натальей продолжали жить в Булони. Со временем оказалось, что жизнь в опале имела и привлекательные стороны. Независимость и непринужденность в поступках были дороже жесткого регламента придворного этикета. Статус изгнанника из отечества придавал Павлу популярности. Имена великого князя Павла Александровича и графини Гогенфельзен возглавляли списки гостей, приглашенных на светские рауты и театральные премьеры, на церковных службах они находились среди самых именитых прихожан. Ширился их жизненный круг, менялись взгляды, появлялись новые знакомства. Считается, что именно во время изгнания Павел избавился от своего снобизма и надменности. Да оно и вправду – зачем ему было перед парижанами своими титулами кичиться, ведь перед ним были не русские мужики какие-то, а европейцы! Вот с него весь гонор и слетел.

Путешествуя по Европе, Ольга с Павлом собрали богатую коллекцию антиквариата и живописи. От брата Павла Алексея Александровича и племянника Михаила (о котором мы расскажем далее), живших в Париже дольше, чем в России, они получали моральную поддержку. Финансовая же поддержка шла из России, поскольку Николай II своего дядю великокняжеского жалования не лишил. Да и большинство других Романовых поддерживали с изгоем Павлом и его женой приятельские отношения, считая решение Николая II об изгнании дяди за границу его личной придурью. Все прекрасно понимали, что времена уже не те, чтобы цепляться за старые законы. Время ушло далеко вперед, клан Романовых разрастался в геометрической прогрессии – и почему бы не разрешить кому-либо из них жениться по любви, раз они того желают? Это, кстати, понимал и сам царь, но только в 1911 году он разрешил заключать морганатические браки князьям императорской крови, то есть внукам императоров. Остальным же это было строго-настрого запрещено; Николай II даже родного брата не пожалел, тоже выгнал его за границу (об этом мы расскажем ниже).

Второй раз Павлу Александровичу позволили приехать в Россию в 1908 году на свадьбу дочери Марии. Эта история началась еще в 1906 году. Решение о браке дочери, поскольку Павел был лишен родительских прав, принимала опекунша – Элла. Почему она решила, что его дочь будет счастлива с сыном шведского короля Густава V, так и осталось загадкой. Она его не любила и вообще не собиралась замуж. К тому же, Мария была для этого слишком юна – ей шел всего-навсего 16-й год. Только по настоянию деда Марии, греческого короля Георга, свадьбу отсрочили на два года – пусть внучке исполнится хотя бы 18 лет. Павел был удручен, что решение о замужестве дочери приняли без него. Сначала он опять наотрез отказался ехать на свадьбу без Ольги, но затем все-таки приехал, но присутствовал только на акте венчания. Жених был «громадного роста, очень худой с длинной шеей». Тяжелые предчувствия не обманули Павла – Марию в Швеции не приняли. Чопорные и слишком «правильные» шведы удивлялись поведению русской жены герцога Вильгельма Зюдерманландского. Живая и озорная девушка могла скатиться на серебряном подносе с лестницы во дворце, который был построен специально для молодых на средства Эллы. Она ездила на лосиную охоту с королем, играла в теннис, любила сумасшедшую верховую езду и училась в Академии искусств. К тому же, Мария Павловна прекрасно играла в хоккей! Все шокировало «добропорядочных» шведов. Герцог был морским офицером и подолгу находился в плаваниях; любви между ними не было. В конце концов, родив герцогу сына Леннарта, Мария бросила мужа и в 1914 году развелась с ним.

Только в конце 1908 года Николай II окончательно простил своего дядю, и Павел Александрович смог вернуться в Петербург, в свой дворец на Английской набережной. Наконец Ольга добилась своего, но ей и этого было мало! Под давлением жены Павел подал государю прошение о привилегиях для Ольги Валериановны как первой в истории династии морганатической жены великого князя. Однако и сам Николай II находился под каблуком у Александры Федоровны, которая на дух не переносила «маму Лёлю». Поэтому он вычеркнул наиболее амбициозные требования Павла Александровича, составленные его супругой. Так, он решил, что Ольга будет не женой великого князя, а лишь женой генерал-адъютанта. Ей было предписано представляться своим новым родственникам только через гофмейстеров, но никак не через посредство мужа. Во время дворцовых приемов он запретил ей расписываться в книге посетителей, обязав оставлять только визитные карточки. И главное – царь не захотел дать Ольге и ее детям княжеский титул с наименованием «светлость». И даже не разрешил Павлу с женой иметь в театрах ложи, расположенные рядом с императорскими. Вот крохобор!

Антипатия между двумя дамами (а это они стояли за спинами мужей), Александрой Федоровной и Ольгой Валериановной, была взаимной. Однако Ольга могла усмирять свои эмоции и добиваться поставленной цели. Она хотела все-таки заиметь княжеский титул и стать полноценным членом императорской фамилии, войти в число избранных лиц – приближенных государя. Но как это сделать? Как подобраться «к царям»? Ольга Валериановна долго размышляла над этим, а потом ей пришла в голову мысль: если у нее пока не получается сблизиться с ними духовно и официально, то следует приблизиться к ним хотя бы территориально. Это было гениальное решение. И Павел Александрович по ее желанию начинает строить загородный дворец не где-нибудь, а в Царском Селе, рядом с резиденцией Николая II. Закладка дворца началась в 1909 году, а был он завершен только в 1914 году. Дворец получился великолепным. Его строили мастера, выписанные из Франции. Мебель во дворце была в стиле Людовика XV, а стены украсили дорогими французским гобеленами и картинами. Павел Александрович и Ольга Валериановна разместили там свои коллекции, собранные по всей Европе. Штат прислуги составлял 64 человека. Новоселье отпраздновали в мае 1914 года и стали жить в Царском Селе круглый год, что способствовало сближению с царской семьей.

Императрица же Александра Федоровна ни за что не хотела сближаться с Ольгой, считая ее главной возмутительницей спокойствия в среде Романовых и женщиной, «окрутившей» бедного Павла. Ольге Валериановне до царей уже было рукой подать, но как сделать этот шаг? Ей нужно было во что бы то ни стало понравиться Александре Федоровне, а там дело заладилось бы. Но как? Ольга перебирала разные варианты, пока ответ не нашелся сам собой. Она, конечно, слышала о Распутине и о том, какое влияние он имеет на царскую семью. Может, попробовать через него закинуть удочку? Ольга начала искать выходы на сибирского варнака, и удача впорхнула ей в руки сама. Оказывается, родная сестра Ольги, Люба Головина, и ее дочь Мария (Муня) уже давно являлись преданными поклонницами старца Григория! И даже принадлежали к числу самых близких к нему людей! Ольга переговорила с сестрой, и та предложила свести ее с этим человеком, которому «открыты душа царя и царицы» и который может «совершить невозможное».

За исключением Николая II и его жены, среди Романовых у Распутина поклонников не было, и Ольга сильно рисковала – а вдруг не получится? Графиня Гогенфельзен вдруг ищет встречи со «святым чертом»? Сраму и пересудов потом не оберешься, так как репутация у старца была, прямо скажем, сомнительная. Но другого выхода целеустремленная Ольга не видела. Ее любимым девизом было «Женщины возражений и поражений не признают!» Этим правилом она руководствовалась всю жизнь.

Она не боялась пересудов и слухов и за долгие годы уже к ним привыкла. В конце января 1914 года состоялась ее первая встреча с мужиком, которую она описала в своем дневнике: «Утром пришел Беби (ее старший сын, Александр Пистолькорс), и мы должны были идти гулять, но по телефону Муни должны были сейчас пойти к Григорию Ефимовичу. Впечатление странное, но чарующее. Он меня целовал, прижимал к сердцу, „тяжко любил“ и обещал, что все сделает „у мамы“ (императрицы), хотя „она строптивая“». Ольга воспрянула духом, но чарующее впечатление от старца было испорчено скандалом, который ей закатил Павел. Он наотрез отказался знакомиться с Распутиным (Распутин просил познакомить его с великим князем, чтобы «окончательно все устроить»). Более того, муж запретил Ольге и впредь встречаться с ним. Такого от мужа-тихони Ольга не ожидала! Он закатил ей грандиозный скандал! Вот вам и «бесцветный человек»!

Однако Ольга, несмотря на запреты мужа, виделась с Распутиным накануне его поездки в Царское Село, где он обещал «просить там за нее». На следующий день, 3 февраля 1914 года, Ольга в волнении примчалась к старцу на квартиру, чтобы узнать подробности. Известия были плохими: «Он с грустным и ласковым видом мне сообщил, что ничего не добился! В глазах императрицы я все та же интриганка, желающая играть роль и одурачивающая даже его, Григория Ефимовича! Он говорил с 8 до 12 часов, и что слова его и Ани (Вырубовой) сильно продвинули дело». Если «сильно продвинули дело», значит, надежда еще оставалась, но пока ничего существенно не менялось. Еще через неделю Ольга увиделась с Распутиным в доме своей сестры, но от этой встречи у нее осталось гнетущее впечатление. «Григорий Ефимович заперся со мною в любимой спальне, и я ничего не понимаю. Говорил, что любит меня так, что ни о чем другом не думает, а потом взял у меня по секрету 200 рублей! Господи, что это за люди!» – вспоминала Ольга Валериановна.

Потрясение Ольги можно понять, но тут надо знать психологию Распутина. Ему было нужно или ее тело (многие просительницы так и поступали, и дело двигалось), или взятка. Не получив ни того, ни другого, он был вынужден сам попросить денег. Эх, Ольга Валериановна, Ольга Валериановна! Она знала, как обращаться с высокопоставленными особами, даже царем, который называл ее мамой Лелей, но понятия не имела, как вести дело с сибирским мужиком! Видно, ей никто не подсказал, как это делается.

Тогда хитроумная Ольга зашла с другой стороны. Она поняла, что главными в ее деле являются не ее сестра Головина или Муня, а фрейлина императрицы Анна Вырубова (в девичестве Танеева). И она сделала ловкий ход – женила своего сына Александра Пистолькорса на сестре Вырубовой – Александре Танеевой.

Они с Распутиным встречались еще несколько раз, но все с тем же результатом – он обещал, она ждала и верила. «А я тебя люблю», – писал он Ольге. Вскоре они с мужем отправились в Париж, а когда через два месяца вернулись, то дело сдвинулось с мертвой точки. Наверное, Ольга взяла Распутина измором, и он сделал так, как она хотела, лишь бы отстала от него. А может быть, родство с Вырубовой помогло.

Первой графиню Гогенфельзен приняла мать Николая II – вдовствующая императрица Мария Федоровна. Затем, 5 июня 1914 года – сама Александра Федоровна, которая, по замечанию Ольги, вела себя так: «Сначала волновалась и дышала тяжело, потом оправилась, и мы поговорили обо всем». Наконец, мечта безвестной дочери чиновника Карновича сбылась – она стала лучшей подругой императрицы! Естественно, после этого помирились и их мужья.

После этого интерес Ольги к отцу Григорию угас, и проведя с ним вечер у сестры, она записала: «Ничего он из себя не представляет». Ну конечно, воспользовалась мужиком в своих интересах и отбросила, как половую тряпку! И поделом ему, но история их столкнет опять. Наконец, в 1915 году император пожаловал Ольге и ее детям княжеский титул и фамилию Палей (украинский казачий атаман XVII века Палш был в родстве с Карновичами). Это был единственный случай пожалования княжеского титула за все время правления Николая II. Это обстоятельство помогло Ольге избавиться от немецкого титула графини Гогенфельзен – шла война с Германией, и в России все немецкое, в том числе и фамилии, не приветствовались; даже некоторые коренные немцы меняли их на русские.

Двадцатилетняя борьба не прошла даром. К своим 50 годам она добилась того, чего так давно и страстно желала – стала княгиней и близкой подругой императрицы. Она, как и все дамы высшего света, окунулась в общественную деятельность – работала в Комитете помощи патриотическим школам, в Комитете по оказанию помощи пострадавшим от военных действий, основала свой собственный склад вещей в пользу раненых и оборудовала за свой счет 560 кроватей в лазаретах Красного Креста.

Впрочем, наслаждаться высоким положением Ольге долго не пришлось, но об этом несколько ниже.

А что же Павел Александрович? Ведь он главный герой нашего повествования, а не Ольга. Он никогда не интересовался политикой, ответственных постов не занимал и был полностью под каблуком у супруги. Отзывы о нем современников были самыми категоричными – «человек недурной, но весьма ничтожный», «совершенно ограниченный». Он продолжал отлынивать от военной службы. Только через полгода после начала Первой мировой войны его назначили командующим Первым корпусом гвардии, но вскоре он, опять сославшись на плохое здоровье, был переведен в Ставку Главного штаба. В конце 1916 года он окончательно уволился из армии и отправился для лечения в Крым.

Драматические события 1916 года невольно вовлекли Павла Александровича в водоворот династических распрей и политической заварухи. И причиной их опять стал Распутин. Слухи о его ненормальных отношениях с Александрой Федоровной и Николаем II достигли апогея, и Романовы решили созвать семейный совет, чтобы взять развитие событий под свой контроль. К этому делу привлекли и Павла, как человека абсолютно аполитичного, не входящего ни в одну из великокняжеских группировок и, что немаловажно, – стойкого противника Распутина. Павел дал свое согласие переговорить с Николем II о политической ситуации в стране и необходимости изоляции Распутина от царской семьи. Он попросил у императора аудиенции; встреча состоялась 3 декабря 1916 года в Петрограде. Выражая волю семейного совета, Павел предложил царю немедленно дать стране конституцию и порвать с Распутиным. Николай II отказался, после этого разговора они вместе выехали в Ставку, в Могилев. Когда в Ставку поступили сведения об убийстве Распутина, в котором был замешан сын Павла Дмитрий Павлович, Павел Александрович подал прошение царю о смягчении наказания для него. Это прошение помимо него подписали еще шесть великих князей, пять великих княгинь и четыре князя императорской крови. Николай II по своей мягкотелости и не думал никого строго наказывать – а просто перевел Дмитрия Павловича воевать на Кавказский фронт. Что и спасло ему жизнь в годы революции.

После отъезда Дмитрия Павловича на Кавказ отношения между Павлом и его царственным племянником стали натянутыми. Его больше не приглашали к чаю, а визиты носили чисто служебный характер.

К 1917 году Павел остался старшим в роду Романовых (его братья Алексей и Владимир умерли соответственно в 1908 и 1909 годах, а Сергей был убит в 1905 году). Он-то и попытался спасти династию. Видя, что страна рушится, 1 марта 1917 года великие князья Михаил Александрович и Кирилл Владимирович составили манифест о даровании России Конституции и дали его на подпись Александре Федоровне. Та в отсутствие мужа отказалась его подписывать, почему-то считая все это интригами жены Михаила – Натальи Брасовой. Тогда Павел Александрович подписался за нее, и Манифест был отправлен в Государственную думу, но уже было поздно – 2 марта Николай II отрекся от престола в пользу своего брата Михаила. На следующий день и Михаил отрекся от трона в пользу Учредительного собрания. Итак, династия Романовых, просуществовавшая 304 года, рухнула.

Весть о крушении династии ввергла великого князя Павла Александровича в ужас. Именно ему выпало известить об этом императрицу Александру Федоровну, еще ничего не знавшую об отречении Николая II. По здравом рассуждении Павел решил, что единственным верным шагом будет признание Временного правительства.

Когда в Царском Селе арестовали императрицу Александру Федоровну, она попросила его прийти к ней, так как боялась оставаться одна. Павел Александрович сделал все возможное, чтобы облегчить ее участь. Он, единственный из родных, хлопотал перед новыми властями о семье отрекшегося императора. Это он, стоя на ступенях Александровского дворца в Царском Селе, обратился к собравшимся солдатам: «Вы знаете, что ваш любимый государь отрекся от престола в пользу брата, который, в свою очередь, передал ее народу. Поэтому во дворце в настоящий момент нет ни государя, ни наследника, а есть просто женщина, которая, подобно медицинским сестрам, ухаживает за своими детьми. Обещайте мне, что вы защитите ее, вашу бывшую государыню». «Обещаем, Ваше Императорское Высочество, обещаем, великий князь! Будьте спокойны», – отвечали солдаты. Да куда там…

Весну и лето 1917 года семья великого князя Павла провела то под временным арестом в Царском Селе, то прячась у друзей. Время было смутное, и судьба Романовых была туманна. Временное правительство конфисковало удельное имущество, лишив их денег; даже автомобиль – и тот реквизировало. Ольге Валериановне удалось с помощью Стаховича, ставшего после февраля 1917 года генерал-губернатором Финляндии, спрятать у финнов чемодан с драгоценностями и ценными бумагами. «Еще недавно можно было бежать, но стало жалко чудного дворца в Царском и ужасала даже мысль расстаться с редкими коллекциями», – признавалась потом Ольга. Ей, как женщине, было жаль бросать нажитое добро, но этим она могла спасти жизнь мужа. Они потеряли все. Кто же знал, что так получится…

Керенский запретил им выезд за границу, сославшись на несогласие Советов, а потом приказал поместить под домашний арест в Царском Селе. Павлу Александровичу даже не разрешили присутствовать в сентябре 1917 года на свадьбе его дочери Марии, которая в этот раз соединила свою судьбу с князем Сергеем Путятиным. После большевистского переворота в октябре 1917 года во дворец Павла Александровича не раз наведывались «товарищи» – то с обыском, то для изъятия оружия, то для разгрома винного погреба, в котором хранилось около 10 тысяч бутылок, частью завещанных ему старшим братом, генерал-адмиралом Алексеем. В конце 1917 года великого князя Павла арестовали и увезли в Смольный. Как ни странно, в течение этих четырех дней ареста большевики обращались с ним весьма уважительно. Вскоре его выпустили, и он вернулся в Царское Село. Но вскоре все переменилось.

Верные друзья предлагали ему бежать. Был вариант и побега на аэроплане, высказанный знаменитым изобретателем летающих машин Сикорским, но Павлу Александровичу он показался фантазией в духе Жюля Верна. Он от него отказался, не желая подвергать риску своих друзей-военных.

Жизнь ухудшалась с каждым днем. Чтобы уберечь дворец от конфискации, друзья посоветовали открыть его для посетителей. Так с января 1918 года Павловский дворец в Царском Селе стал «народным музеем», причем право собственности было передано Ольге Палей, которая два раза в неделю водила экскурсии по нему. И вообще Ольга Валериановна вела себя как героическая женщина, спасая жизнь мужа и сына Владимира. Вместо них она являлась по вызову в ЧК и вела переговоры с представителями Царскосельского совета, откупалась от них бутылками коллекционных вин, чтобы те не отобрали дворец.

В середине марта председатель Петроградской ЧК М. Урицкий объявил об обязательной регистрации всех членов бывшей императорской фамилии на Гороховой, 2. Вместе с другими Романовыми пришлось регистрироваться и Владимиру Палею. Моисей Урицкий предложил ему отречься от отца, и тем самым избежать репрессий, но в ответ услышал только презрительное молчание. В результате Владимира сослали в Вятку, а потом перевели в Алапаевск. Там в июле 1918 года живыми сбросили в заброшенную шахту Владимира Палея, трех сыновей великого князя Константина Константиновича, великую княгиню Елизавету Федоровну (ту самую Эллу, жену Сергея Александровича, к тому времени уже ставшую инокиней) и великого князя Сергея Михайловича. Он единственный оказал палачам сопротивление – и был застрелен на краю шахтного колодца. Потом шахту забросали гранатами. По странному стечению обстоятельств в этот самый день состоялись крестины первого внука Павла Александровича – сына его дочери Марии. Державший его над купелью дед не знал также о том, что 17 июля 1918 года в Екатеринбурге расстреляна царская семья.

По болезни Павел Александрович (у него еще в 1916 году обнаружилась язва желудка) был освобожден от фатальной регистрации в ЧК и являлся последним из Романовых, остававшихся на свободе в Советской России. За него хлопотал перед Урицким Максим Горький, но тот ответил: «Нет, Павла Александровича я не выпушу. Он не умеет себя вести. Ходит в театры, а там ему устраивают овации». Имелся в виду его возможный выезд за границу. О роли Максима Горького в этой истории мы расскажем чуть позже.

Надо было спасаться, имея в виду судьбу Романовых, попавших в лапы большевиков. В августе 1918 года дочь Ольги Валериановны Марианна Пистолькорс тайком проникла во дворец, чтобы предупредить супругов о неминуемой опасности. Она сообщила им свой план: имеется возможность укрыться на три дня в посольстве Австрии, там великий князь переоденется в мундир австрийского военнопленного, а потом его вывезут в Вену. Павел Александрович поблагодарил Марианну за предложение, но наотрез отказался надевать мундир вражеского государства. «Твоя мама разумно поместила остатки нашего состояния в посольстве Австрии от посягательства большевистских бандитов… и ты знаешь о моем убеждении, что все, что делает мама, – совершенно правильно. Но надеть мундир врага – никогда! И не говори больше об этом!» – ответил Павел. Насчет того, что «мама» делает все правильно – кто бы сомневался! Нет, Ольга Валериановна все-таки была великой и самоотверженной женщиной!

То, чего так боялись Павел с Ольгой, произошло 12 августа 1918 года. Павла Александровича арестовали, забрали все его бумаги, а заодно и скромные запасы муки, сахара и чая. Его доставили в ДОПР (дом предварительного заключения) на Шпалерной улице, где он встретил трех своих кузенов – великих князей Николая Михайловича, Дмитрия Константиновича и Георгия Михайловича. Ранее их отправили в ссылку в Вологду, а теперь опять привезли в Петроград. Энергичная княгиня Палей кинулась к Урицкому и выхлопотала у него свидание с мужем. При расставании Павел просил Ольгу «в случае моего исчезновения» беречь маленьких дочерей и посоветовал ей написать королю Швеции. С мнением шведского короля большевики очень считались, «так как у них в Стокгольме находилось удобное прикрытие для награбленных ценностей», как писала Ольга. И была права, но об этом несколько позже.

Ольга так и сделала, написала королю (к тому же, он был бывшим родственником Павла), и Густав V распорядился, чтобы его представитель, граф Коскуль, встретился с Павлом. Однако вмешательство шведов не помогло. После убийства Урицкого 30 августа 1918 года в России был объявлен красный террор, и все арестованные Романовы стали заложниками.

В этом месте немного отвлечемся и расскажем, как действовали большевики в первые годы после прихода к власти, тем более, что к нашему герою это имеет самое прямое отношение. Их главным лозунгом было «Грабь награбленное!». Первый удар верных ленинцев пришелся на ювелирные магазины, кассы заводов и фабрик; были национализированы все банки со всем их содержимым – золотом, деньгами, ценными бумагами и личными сейфами обывателей. Затем наступил черед «буржуев» – у них отнимали золото и другие ценности, а ослушников ждал расстрел. Задача по изъятию ценностей у населения была возложена на Ф. Дзержинского. Чекисты врывались по ночам в заранее намеченные квартиры и устраивали обыски. По закону конфискованные ценности должны были сдаваться в народный банк, но это было лишь в теории, а на практике дорвавшиеся до власти «товарищи» набивали себе карманы, утаивая значительную долю конфискованного. Чем более высокий пост занимал «эскпроприатор», тем больше он хапал. Права была Ольга Валериановна – они прятали награбленное по заграничным банкам, в том числе и в Стокгольме.

Когда практически все золото у населения было изъято, ретивые «революционеры» придумали брать заложников с целью выкупа. Человека, располагавшего значительными средствами в России или за рубежом, арестовывали и грозили расстрелом. Впрочем, он мог получить свободу за приличную сумму. Естественно, чем выше стоял этот человек на социальной лестнице до революции, тем больше была сумма выкупа. Когда в Петрограде к лету 1918 года пересажали в тюрьму всех банкиров, купцов и крупных промышленников, дошла очередь и до членов царской семьи – ведь за них можно было получить фантастический выкуп! И если находящихся в Перми, Алапаевске и Екатеринбурге членов Дома Романовых во главе с Николаем II местные большевики сдуру расстреляли (правда, предварительно ограбив), то в Петрограде решили действовать по-иному. Ранее сосланных в Вологду великих князей Николая Михайловича, Дмитрия Константиновича, Георгия Михайловича и Павла Александровича перевели в Петропавловскую крепость. В августе 1918 года к ним присоединили еще одного Романова – Гавриила Константиновича. Начался торг. Со стороны чекистов выступали Ф. Дзержинский и Г. Бокий (ставший после убийства Урицкого председателем ПетроЧК), а со стороны «покупателей» – датский посланник в России X. Скавениус. Самое деятельное участие в этом позорище принимал «пролетарский» писатель М. Горький.

К осени 1918 года была определена сумма выкупа – полмиллиона рублей за всех князей. Эти деньги предоставил датский король Кристиан X. Но чекистам этого показалось мало, и на свободу был выпущен лишь «тяжелобольной туберкулезом» Гавриил Константинович (насколько тяжело он был болен, свидетельствует тот факт, что после 1918 года он прожил еще 37 лет). Некоторое время он жил у Горького за занавеской, а потом был переправлен в Финляндию. Жена князя вспоминала: «Горький нас встретил приветливо и предоставил нам большую комнату… сплошь заставленную мебелью, множеством картин, гравюр, статуэтками и т. п. Комната эта скорее походила на склад мебели, которая… продавалась, и в ней часто бывали люди, осматривавшие и покупавшие старину. Устроились мы за занавеской…» Стоит ли говорить, что М. Горький распродавал не свои вещи, а награбленные чекистами у «буржуев»? А заодно приторговывал и людьми! Весь свой товар он даже держал в одной комнате! И вообще о гнусной деятельности Горького в Петрограде имеется немало сведений, но это уже не наша тема.

Торг за выкуп остальных князей продолжался. Стороны было уже обо всем договорились, и Ольга Валериановна добилась перевода мужа в тюремную больницу на о-в Голодай, действуя по той же схеме, что и в случае с Гавриилом Константиновичем. Совершить из больницы «побег» Павел отказался, боясь навредить остальным узникам. К тому же, в дело вмешался случай – чекистов-работорговцев выдала идейная большевичка Яковлева. Она написала донос Ленину о том, что из Петрограда за деньги выпускают заложников. Их арестовывают, держат в тюрьме или на конспиративных квартирах и, договорившись об астрономических суммах выкупа, тайно переправляют через финскую границу. Полученные же деньги используют для личной наживы. Так, ими уже выпущена из России жена великого князя Михаила Александровича Наталья Брасова с сыном и великий князь Гавриил Константинович.

В Москве разразился страшный скандал. По прямому указанию Ленина было проведено следствие, которое установило причастность верхушки ЧК к освобождению заложников за выкуп. Ленин орал на Дзержинского и грозился разогнать всю ЧК. «Железный Феликс» и Г. Бокий были временно отстранены от своих должностей, а также был смещен со своего поста начальник тюрьмы в Петропавловской крепости Богданов. На его место назначили неподкупную доносчицу Яковлеву. Датский посол X. Скавениус был выслан из России. Оставшихся в живых четверых великих князей было решено немедленно расстрелять. Нашелся и предлог – якобы большевики мстили за убитых в Германии Розу Люксембург и Карла Либкнехта. Но при чем здесь германские социал-демократы? Самое кощунственное было то, что большевики к этому времени уже официально отменили смертную казнь!

2 января 1919 года двое солдат, Благовидов и Соловьев, вывели раздетых до пояса четверых великих князей на мороз. Их расстреляли «на краю глубокой братской могилы, где уже лежало тринадцать трупов, на Монетной площади, прямо перед Петропавловским собором», – писала Ольга Валериановна со слов тюремного доктора Мальцева. Тяжелобольного Павла Александровича несли на носилках. Умирающие вели себя достойно: Николай Михайлович шутил с палачами, держа на руках котенка, а другие читали молитвы. Великому князю Павлу Александровичу исполнилось на тот момент 59 лет.

Так Ольга Валериановна, княгиня Палей, осталась одна. В середине декабря 1918 года при содействии верных друзей-конногвардейцев ей удалось тайком переправить своих дочерей Ирину и Наталью в Финляндию. Последнее свидание с мужем ей разрешили на Рождество, а потом режим ужесточился, и больше ее к нему не пускали. Она каждый день часами смотрела на мрачные стены крепости, передавала Павлу посылки, записки, но до конца не была уверена, что они дошли по назначению. У нее сердце разрывалось от горя.

Она давно лишилась своего дворца, реквизированного большевиками, и скиталась по друзьям и знакомым, ночевала и у просто случайных людей. В январе 1919 года она узнала страшное – Павла расстреляли. В Петрограде ее больше ничто не удерживало. С большим трудом, через болота и топи, через леса, ей удалось пробраться в Финляндию. Там она встретилась со своими дочерьми.

А теперь главный вопрос: любила Ольга Павла или женила его на себе исходя из своих амбиций стать вровень с царями? На этот вопрос может ответить письмо, которое она написала княжне Марии Васильчиковой, немного придя в себя после бегства из России.

Ольга писала: «6 сентября 1919 года. Дорогая и добрая Мария Александровна! Я благодарю Вас от всего моего разбитого сердца за Вашу сердечную и теплую симпатию! Никакие слова, ничто на свете не может облегчить мою двойную, страшную, душераздирающую печаль!

Вы знаете, что всю мою жизнь – в течение 26 лет – я просто обожала Великого Князя со всей женской нежностью; в том же, что касается нашего мальчика, это была наша радость, наша гордость; такой он был хороший, способный и добрый! Во всей этой жуткой печали для меня лишь один луч утешения, что мой любимый Великий Князь не знал о страданиях мальчика. Я же покинула Петроград 10 января, после отвратительного и подлого убийства четырех Великих Князей. Меня больше там ничего не удерживало, а обе малышки уже с мучительным беспокойством ждали нас в Финляндии.

Я приехала одна и сообщила им, как только могла мягко, страшную правду, а еще через несколько дней (пройдя через ужасную процедуру) я узнала о смерти моего любимого ребенка, моего Володи, который погиб вместе с Великой Княгиней Елизаветой Федоровной, Сергеем Михайловичем, Константином и Игорем Константиновичами, с которыми разделил участь в Алапаевске, на Урале. Многие утверждают, что Константин Константинович и мой сын могли спастись! Я в это не верю, потому что вот уже 14 месяцев я не имею от него никаких новостей, а страшное письмо английского генерала Кноу содержит все детали ужасных страданий.

Елизавета Федоровна была первой живой брошена в угольную шахту, куда их привели и куда они явились с пением церковных гимнов! Великий князь Сергей Михайлович сопротивлялся и был убит, а потом сброшен, все другие были сброшены туда живыми, а после каждой жертвы туда кидали камни и бревна.

Ну, как вы думаете, могу ли я, при таких двух жертвах спокойно прожить хотя бы день или час. И, тем не менее, я должна жить ради двух девочек, которых Великий Князь обожал больше всех на свете!.. Вы спрашиваете меня, дорогая, где находится могила Великого Князя! Увы! Именно из-за этого я нахожусь в двух шагах от границы. Они все четверо были расстреляны в Петропавловской крепости (вместе с 10 или 12 злоумышленниками, казненными в то же время) во рву, и сверх навалили дрова! Вот уже 8 месяцев я жду освобождения Петрограда от палачей, которые его угнетают, чтобы явиться туда и похоронить тело моего любимого по-христиански… Если Петроград будет однажды освобожден, я одна взойду на эту Голгофу. Эксгумация, захоронение, приход в наш чудесный дом в Царском… А если бы была возможность, то привести с Урала тело моего мальчика, объединить их в общей могиле и приготовить себе самой место между ними!..

Все, что мне удалось спасти в августе 1918 года, когда Великий Князь находился в тюрьме, я определила в австрийское посольство: по крайней мере 12 миллионов франков. Но когда произошла их революция, австрийские коммунисты все увезли и все украли. Я очень жалею главным образом о 600 письмах Великого Князя, написанных в течение 25 лет!

Пожалейте меня, дорогая Мария Александровна. Обнимаю Вас от всего моего сердца. Ваша преданная Ольга Палей».

Вот вам и ответ на вопрос – любила ли она Павла Александровича? Конечно, любила. Ей не суждено было дождаться освобождения Петрограда. В ноябре 1929 года она тихо скончалась в Париже и была похоронена на кладбище Коломб. Ей было 64 года.

У Великого князя Павла Александровича и Ольги Палей было трое детей. Владимир, как мы уже писали, погиб в Алапаевске в 1918 году, дочери Ирина и Наталья проживали с матерью в эмиграции и скончались соответственно в 1990 и 1981 годах. Дочь Павла Александровича от первого брака – Мария, была замужем за шведским принцем Вильгельмом, но в 1914 году развелась с ним и вернулась в Россию. В 1917 году она вышла за князя Сергея Путятина, сына дворцового коменданта в Царском Селе. Им удалось спастись от большевиков, они бежали в Румынию к двоюродной сестре великой княжны, потом перебрались в Париж. Бежали они практически голые и босые, а потому часто нуждались в самом необходимом, Мария Павловна даже вынуждена была зарабатывать на жизнь шитьем и вязанием. В 1958 она умерла от воспаления легких, и Леннарт, ее сын от шведского принца, похоронил ее в городе Майнау рядом с ее братом Дмитрием. Сам же Дмитрий Павлович, сосланный за убийство Распутина в 1916 году на Кавказский фронт, воевал на границе с Персией. Когда случилась революция, он два года пользовался гостеприимностью британского посла в Персии, а затем перебрался в Лондон. В 1920 году он переехал в Париж, где завел дружбу с Ко ко Шанель. Потом Дмитрий Павлович был женат на американской миллионерше Одри Эмери, которая родила ему сына, крещеного Павлом – в честь отца. После развода с Одри он уехал в швейцарский Давос, впал в депрессию и умер в 1942 году в пятидесятилетнем возрасте.

Вот мы и закончили наше повествование о запретных страстях Кота в сапогах – великого князя Павла Александровича. Он любил и был любим, несмотря ни на что – на осуждение общества и царя, изгнание из России, смерть первой жены. Абсолютно аполитичный, или «бесцветный человек», в тяжелые минуты он превзошел самого себя и пытался спасти династию. Честь и хвала ему за это! В 1999 году его посмертно реабилитировали, а в 1981-м Русская зарубежная церковь причислила Павла к лику святых.

Так уж получилось, что его верной подругой на этом полном зависти, интриг и осуждения пути была Ольга Карнович. Читатель наверняка отметил, что речь в данном этюде идет в основном о ней. И она достойна этого – самоотверженная, целеустремленная, с авантюрным складом характера в хорошем смысле этого слова, она добилась невозможного – сумела из чиновничьей дочери превратиться в лучшую подругу царицы и занять выдающееся положение при императорском дворе, стать графиней, а потом и княгиней. Она не бросила своего мужа в трудную минуту, тяжело пережила его гибель и потерю сына. Вот это любовь! Мир ее праху!

Этот великий князь за свою жизнь успел познать неземную любовь, воскрешение из мертвых, скандальный брак, династический остракизм, царскую милость и совершить клятвопреступление; он смог оклеветать императора, восславить революцию, а затем провозгласить себя царем Кириллом I. Державы он своей не имел, но зато в некоторых французских ресторанах имел свой столик.

Биография великого князя Кирилла была бурной, непредсказуемой и похожей на авантюрно-приключенческую поэму по аналогии со знаменитой «Илиадой» Гомера.

Кирилл был сыном того самого великого князя Владимира и Марии Павловны, которых мы упоминали выше. Он родился в 1876 году; у него было еще три брата и одна сестра. Старший их брат, Александр, умер двух лет от роду, и вся материнская любовь досталась Кириллу. Он навсегда остался для нее «дорогим мальчиком».

Это был красивый ребенок с удивительными зелеными глазами; он жил в роскоши и комфорте Владимирского дворца на Дворцовой набережной и общался только с теми детьми, которых находила нужным допускать к нему его мать. Он быстро выучил английский, французский и немецкий языки, на которых говорил лучше, чем по-русски. По его собственному признанию, попав на флот, он не понимал простонародного языка, а тем более русского мата, которым так любили щеголять матросы.

Родители Кирилла решили, что их сын будет служить во флоте. Это был уже четвертый представитель династии Романовых, которого определили в военно-морской флот. Морское дело понравилось и самому Кириллу; он стал на дому обучаться по программе Морского кадетского корпуса. В 1897—1898 годах на борту крейсера «Россия» он совершил свое первое дальнее плавание, посетив Японию, Корею, Китай, а позже и США. Затем он служил на Балтике и в Черноморском флоте. Стройный красавец с приятными манерами, всегда безукоризненно одетый, он был желанным гостем на светских раутах и аристократических приемах. Он умел произвести благоприятное впечатление. В 1904 году ему было присвоено звание капитана II ранга. Ему было в ту пору 28 лет.

Теперь оставим на время карьеру великого князя Кирилла и вернемся к его родителям. Как мы уже рассказывали, отцу Кирилла, великому князю Владимиру, и его матери, Марии Павловне, амбиций было не занимать, ведь они считались следующими за потомками Александра III претендентами на престол. В силу своего династического статуса и неуемного самомнения Мария Павловна очень основательно готовилась к устройству будущего своих детей. Михень непременно хотела, чтобы они скрепили себя семейными узами лишь с европейскими принцессами или принцами «первого» круга. Однако, как это всегда получается у особ с завышенной самооценкой, у нее это выходило плохо.

Когда зашла речь о замужестве ее дочери Елены, она отвергла нескольких претендентов на руку дочери по причине их «недостаточной родовитости» и продолжала искать ей подходящую пару. Но тут в дело вмешался случай – греческий принц Николай и Елена Владимировна полюбили друг друга. Казалось бы – совет вам да любовь, дети мои. Но нет, наоборот: Михень сделала девушке выговор. Николай, говорила она, не будущий король, он не имеет состояния, а потому не может рассчитывать жениться на Елене. Девушка была в ужасе от таких слов, а принц Николай был просто оскорблен. А Михень со свойственной ей настойчивостью продолжала искать своей дочери женихов. Только через два года, когда все варианты были перебраны и не нашлось никого из «первого» круга, Мария Павловна наконец соизволила дать свое разрешение на брак Елены с Николаем Греческим. Таким образом, замыслы Михень в отношении дочери потерпели крах.

Достойные пары для сыновей подобрать было еще сложнее. Сын Борис уже с молодых лет вел «рассеянный» образ жизни, и его любовные похождения стали притчей во языцех в высшем обществе. Борис имел репутацию повесы и ловеласа. Его «коллекция» женщин включала замужних дам и молоденьких девиц самого разного происхождения: начиная от аристократок и заканчивая обыкновенными городскими шлюхами. Англоман, игрок и любитель веселых пирушек, он совсем не спешил к алтарю. Эти похождения Бориса доставили амбициозной Марии Павловне немало переживаний. В конце концов она нашла для своего великовозрастного сына, как ей казалось, подходящую невесту – старшую дочь Николая II княжну Ольгу Николаевну. Но здесь Михень ждало глубокое разочарование. Императорская чета, как только узнала о таком плане, сразу же выступила резко против. Императрица Александра Федоровна вообще в толк не могла взять, как это Марии Павловне пришло в голову. Своему мужу-императору она писала в 1916 году, что и помыслить невозможно «отдать свежую, на восемнадцать лет моложе его девушку полуизношенному, пресыщенному человеку тридцати восьми лет, чтобы она жила в его доме, где он сожительствовал со столькими женщинами».

Интересно, а на что рассчитывала Михень? Что ей, яркой оппозиционерке режима Николая II, удастся женить своего сына на дочери царя? Не много ли чести для «полуизношенного» Бориса? В итоге Марии Павловне так и не удалось женить своего сына. Он решил эту проблему сам. Оказавшись в эмиграции, в 1919 году он обвенчался в Генуе с дочерью полковника Зинаидой Рашевской, успевшей к этому времени один раз сходить замуж и развестись.

Личная жизнь еще одного сына Марии Павловны, Андрея, тоже складывалась неудачно. Он много лет сожительствовал с балериной Матильдой Кшесинской. Это была занятная дамочка – в ее любовниках ходил цесаревич Николай (будущий Николай II), она родила от Андрея сына, в то время как была гражданской женой великого князя Сергея Михайловича. И напрасно сейчас пишут, что она делала это по любви – по любви сразу двух великих князей и одного наследника престола не выбирают! Несомненно, тут присутствовал расчет. Великая княгиня Мария Павловна против этой связи своего сына не возражала – мало ли великих князей сожительствовало с разными там певичками и танцовщицами. Но ее все время волновала мысль о законной супруге для Андрея. Однако Михень так и умерла, не увидев своего Андрея женатым человеком и не узнав о семейном позоре. Уже после ее смерти он обвенчался с Матильдой – в 1921 году в Каннах. А как она мечтала, чтобы ее дети вступали в брак с особами царствующих фамилий! Таким образом, с первыми тремя детьми – Еленой, Борисом и Андреем у амбициозной Михень случился, говоря современным языком, полный облом.

Больше всего надежд она возлагала на своего «дорогого мальчика» Кирилла. Когда ему исполнилось 30 лет, он познакомился с высокородной дамой, которая воспалила его воображение. Хотя она и не была красавицей, Кирилл влюбился в нее по уши. Они время от времени встречались и вели милые беседы, которые делали их все ближе друг к другу. Постепенно и она почувствовала, что великий князь ей «весьма мил». Кирилл хоть сейчас был готов обвенчаться с ней, но было одно препятствие – его возлюбленная уже была замужем. Ее высокое положение делало вопрос о разводе слишком проблематичным.

Дама сердца Кирилла доводилась ему двоюродной сестрой. Ее звали Виктория Мелита (Мелита – потому, что родилась на Мальте), принцесса Великобританская и Ирландская. Она была внучкой, с одной стороны, Александра II, а с другой стороны – английской королевы Виктории (собственно, потому ее так и назвали). В 1894 году она вышла замуж за герцога Эрнста Людвига Гессенского, родного брата русской императрицы Александры Федоровны. Все родные ее звали Даки (уточка). В 1895 она родила от герцога дочь Елизавету, которая скончалась в 8-летнем возрасте. Еще один ребенок был мертворожденным. К 1900 году Мелита фактически порвала свои отношения с герцогом Гессенским, а через год развод был оформлен официально.

Известие о намерении развестись, а потом и сам развод повергли в шок Александру Федоровну, которая была очень близка с братом. Она знала, что жизнь Людвига и Даки была далека от идеала. Мелита не походила на нежную и любящую супругу и уже через пару лет после свадьбы стала вести себя неподобающим образом. Тяга к развлечениям, желание без оглядки тратить деньги на украшения и наряды порождали скандалы в семье герцога Гессенского. Людвиг пытался образумить Викторию и объяснял, что герцогская казна не резиновая; он не может выходить за рамки положенного ему бюджета. Но куда там! Даки воспринимала все это как личное оскорбление. Она не желала по столь «мелкому поводу» иметь с ним объяснения и требовала лишь повиновения и преклонения. Таким образом, жизнь с Людвигом ей стала «невыносимой». Семейные скандалы следовали один за другим, причем их инициатором всегда была Виктория. Уверенности в своих силах Мелите добавляло то, что в числе ее обожателей появился человек, готовый выполнить любой ее каприз и боготворивший ее.

К тому же, он имел достаточно средств, чтобы удовлетворить все ее прихоти. Этим человеком и оказался русский великий князь Кирилл Владимирович.

Роман между Викторией и Кириллом завязался между 1899 и 1900 годами, во время посещения Кириллом Дармштадта. После развода Мелиты с герцогом Гессенским их роман вполне мог завершиться свадьбой. Мария Павловна одобрила поступок сына, так как этот брак был «по ранжиру» и соответствовал всем ее представлениям о будущей супруге ее «мальчика».

Виктория, решив развестись с мужем, понимала, что ей придется объясняться со своей многочисленной родней по всей Европе. Тогда она решила сделать хитрый ход – чтобы обелить себя, надо очернить супруга. Неизвестно кто, но кто-то ей подсказал это, так как сама она не отличалась сообразительностью. Вероятно, тут дело не обошлось без такой прожженной интриганки, как Михень. Она была хранительницей сердечной тайны Кирилла и очень ему сочувствовала. Так или иначе, скоро по Европе прошел грязный слух: Даки не может состоять в браке с Людвигом, потому что он гомосексуалист! Еще партайгеноссе Геббельс сказал: чем невероятнее ложь, тем быстрее в нее поверят. Слухи о «голубизне» герцога усердно распускало семейство Владимировичей. Брат Кирилла Андрей рассказывал, что Мелита с Людвигом не была счастлива, так как «герцог отличался склонностью к мальчикам». То же самое повторял и брат Борис, а затем подхватили и другие «доброжелатели». Для интриганов эта сплетня была хороша тем, что ее невозможно было опровергнуть. Не станет же владетельный герцог Гессенский прилюдно доказывать, что он не педераст! То, что они с Мелитой имели двоих детей, принципиального значения не имело. Ярлык развратника на герцога был навешан столь умело, что Даки превратилась в жертву.

Когда подобные слухи дошли до императрицы Александры Федоровны, ее охватил неописуемый гнев. Грязь на ее родного брата! На всю их Гессенскую семью! Она, конечно, знала, что Мелита никогда не отличалась добродетельностью, знала, что та слишком раскованно ведет себя с мужчинами, но никогда не позволяла себе никакой критики по ее адресу. Когда же из окружения Даки вылетела эта грязная сплетня, то Александра Федоровна была вне себя от гнева. Вот она, черная неблагодарность! Она стала презирать клеветницу.

После развода Кирилл увивался за Викторией как мог. Он уехал с ней на Лазурной берег и денег не жалел. У него созрела мысль жениться на Мелите, но было одно препятствие – надо получить согласие императора. Женитьба великих князей в России рассматривалась как дело первостатейной государственной важности. После всей этой скандальной истории с разводом об этом и речи быть не могло. Кирилл находился в раздумье. И хочется, и колется, и царь не велит. И он ушел в 1901 году в двухлетнее плавание. Пусть страсти после развода поостынут. В свою очередь, Николай II с Александрой Федоровной, которые знали о намерениях своего племянника жениться на столь отвратительной особе, надеялись, что разлука охладит его чувства, и вопрос о браке отпадет сам собой. Но куда там! На обратном пути в Россию Кирилл и Даки встретились во Франции. Она сама пришла к нему на военно-морскую базу в Тулоне.

К началу 1903 года корабль Кирилла должен был, сделав остановку в Италии, вернуться на родину. Николай II решил упредить развитие брачных намерений Кирилла и направил к нему брата Бориса с письмом. Тут без наущения Александры Федоровны, конечно, не обошлось. Вот что монарх писал в нем: «Милый Кирилл. Посылаю Бориса с этими строками, чтобы он на словах дополнил их. Ты, наверное, догадываешься, в чем дело. Я уже давно слыхал о твоем злосчастном увлечении и, признаюсь, надеялся, что во время двухлетнего плавания чувства эти улягутся. Ведь ты хорошо знаешь, что ни церковными установлениями, ни нашими фамильными законами, браки между двоюродными братьями и сестрами не разрешаются. Ни в коем случае и ни для кого я не сделаю исключения из существующих правил, до членов Императорской Фамилии касающихся. Пишу тебе с тою целью, чтобы тебе был вполне ясен мой взгляд. Искренно советую тебе покончить с этим делом, объяснив Даки письменно или через Бориса, что я безусловно запрещаю тебе жениться на ней. Если же тем не менее ты настоял бы на своем и вступил бы в незаконный брак, то предупреждаю, что я лишу тебя всего – даже великокняжеского звания… Поверь мне, ты не первый проходишь через подобное испытание: многие так же как и ты, надеялись и желали брака с двоюродными сестрами, однако должны были принести в жертву свои личные чувства существующим законоположениям. Так проступишь и ты, милый Кирилл, я в этом уверен. Да подкрепит тебя господь…»

В ответ «рыцарь печального образа» написал царю: «Дорогой Ники! Борис привез мне твое письмо. Конечно, я не пойду против твоего желания и ясно сознаю невозможность этого брака. Но прошу Тебя об одном: разреши мне видеть Даки и лично с ней переговорить о твоем решении… Мне все-таки очень, очень тяжело. Глубоко Тебе преданный Кирилл».

Николай II с облегчением вздохнул – то ли угроза подействовала, то ли Кирилл образумился. Трудно сказать, как развивались бы дальнейшие события, если бы не вспыхнула Русско-японская война 1904—1905 годов. Капитан II ранга великий князь Кирилл Владимирович был назначен начальником военно-морского отдела при штабе командующего Тихоокеанским флотом адмирала Макарова и отбыл в Порт-Артур. Виктория же после развода вернулась на жительство к своей матери в город Кобург.

Небольшое отступление. Даже в самых панегирических произведениях о личности Кирилла Владимировича мы не найдем описания его характера, его поведения, его личных качеств. Приводятся только факты – сделал то-то и то-то, женился на такой-то, служил там-то. Только в единственной книге – «Порт-Артур», автор которой А. Н. Степанов был участником этих событий, мы найдем свидетельства того, как вел себя Кирилл в Артуре. Прежде всего это было высокородное чванство, беспробудное пьянство, разврат, пренебрежение всеми флотскими нормами и традициями, несоблюдение субординации. Великий князь Кирилл ехал на войну как на увеселительную прогулку с шашлыками и девочками. Однако реальность остудила его разгульный пыл в самом прямом смысле этого слова.

Дело было так. Японцы блокировали Порт-Артур с моря. 13 апреля 1904 года русская эскадра во главе с флагманским броненосцем «Петропавловск» вышла в океан для боя с японскими кораблями. Японцев сумели отогнать от крепости, но на обратном пути «Петропавловск» напоролся на минную банку, поставленную ночью врагом, взорвался и затонул. На броненосце был и капитан II ранга Кирилл Владимирович вместе с адмиралом С. О. Макаровым и знаменитым художником В. В. Верещагиным. Во время взрыва его выбросило за борт, и он чудом остался жив, отделавшись только ожогами и ушибами. Из 711 человек, находившихся на корабле, спаслись лишь восемьдесят; остальные, в том числе адмирал Макаров и Верещагин, утонули. В конце апреля 1904 года Кирилл вернулся в Петербург героем и сразу же был принят императором. После беседы с царем он отпросился у него выехать за границу для лечения. Отказа человеку, воскресшему из мертвых, не было.

Он мчался в Европу, как «пуля, посланная в цель». Кирилл мечтал встретиться с Мелитой, о которой он помнил даже на краю света. В Кобурге его встретила любимая. Как оказалось, Кирилл не образумился, на что надеялся Николай II, и возобновил отношения с Мелитой. Об этом царю сообщил принц Эрнст Гогенлоэ (муж сестры Даки). Он писал, что частые визиты Кирилла в Кобург стали предметом оживленного обсуждения в немецкой прессе и все больше компрометируют принцессу Викторию. Защитить ее от нападок может только он, как регент герцогского дома. Выходом из этой щекотливой ситуации Эрнст считал заключение брака между Кириллом и Мелитой, так как великий князь «имеет твердое намерение жениться». Герцог Гогенлоэ прекрасно сознает, что по канонам Православной церкви брак между двоюродными лицами невозможен, а потому предлагал им вступить в гражданский брак. Этот брак мог бы быть сохранен в тайне до окончания войны, а после войны все детали брака были бы улажены.

Николай II понял, что Кирилл его обманул, обещая исполнить волю государя, и вновь настаивает на женитьбе. Письмо принца Эрнста – это пробный камень, вероятно инспирированный самим же Кириллом. Поэтому он дал ответ принцу, больше рассчитанный на самого Кирилла: «Письмо Вашего Высочества я получил и должен признаться, оно меня очень удивило и огорчило. Зная отлично мою точку зрения, Великий князь Кирилл Владимирович должен был предвидеть единственный возможный результат этого ходатайства. Ни основные Законы нашего семейства, ни весьма точные правила нашей Православной церкви не дают мне права терпеть брак между Великим князем и его двоюродной сестрой. Великий князь отлично знает, что подобный брак имел бы своим немедленным и неизбежным последствием: 1 – исключение его из службы; 2 – воспрещение ему возвращаться в Россию; 3 – потерю титула Великого князя, и 4 – лишение его доходов из удельных сумм. Что касается тайного брака, то я с трудом уясняю себе, в чем он мог бы содействовать реабилитации и каким образом я мог бы его игнорировать…»

Вот так – Николай II пригрозил Кириллу, если он не откажется от своей затеи, новыми карами: помимо лишения великокняжеского звания еще и исключением из службы, изгнанием из России и отказом в финансовой поддержке.

Формально основной причиной отказа от женитьбы Кирилла на двоюродной сестре были церковные правила, но брат Кирилла Андрей предполагал, что за всем этим стоит императрица Александра Федоровна, «которой неприятно видеть разведенную жену своего брата одной из старших Великих княгинь». Ему вторил и генерал Мосолов, начальник канцелярии Министерства двора, выражая мнение высшего общества: «Крутая мера, принятая по отношению к Кириллу Владимировичу, конечно, приписывалась главным образом влиянию Императрицы Александры Федоровны…»

Угрозы императора снова вроде бы подействовали на Кирилла, и осенью 1904 года он вернулся в Россию после заграничного лечения и поступил на службу в штаб Адмиралтейства. Забегая вперед, скажем, что после купания в Желтом море его больше не тянуло в плавания; он редко выходил в море, а в Первую мировую войну возглавлял Гвардейский флотский экипаж – в общем-то сухопутную по своей природе организацию. Однако он не вытерпел до окончания войны; ему хотелось снова увидеть свою возлюбленную, и он под видом продолжения лечения в начале 1905 года снова укатил в Европу. В основном он жил в Кобурге со своей Мелитой и лишь изредка, для проформы, посещал санаторий под Мюнхеном.

Пока Кирилл разгуливал по Европам, в ход пошла тяжелая артиллерия. Михень, которая очень сочувствовала своему «дорогому мальчику» и хотела, чтобы он женился на Мелите, стала его ходатаем в Петербурге. Прежде всего Михень встретилась с обер-прокурором Синода Извольским и министром юстиции Щегловитовым. Оба были против брака Кирилла и его двоюродной сестры по церковным соображениям, но заявили, что если это случится, то уже со свершившимся фактом надо полагаться на «волю Государя». Таким образом, оба прохиндея переложили всю ответственность на царя. Ну что ж, на царя – так на царя, и Михень добивается встречи с Николаем II. Зная свойственное императору упрямство и нелюбовь к пересмотру собственных решений, она считала почти безнадежной свою попытку отговорить его от санкций против Кирилла. И она не ошиблась – царь твердо стоял на своем, хотя Михень и приводила ему исторические примеры. Взвесив все обстоятельства и доводы, семья Владимировичей решила, «что все равно, иного выхода не остается, как Кириллу тайно жениться». Таким образом, был выбран худший вариант из всех возможных, и свадьбу назначили на 25 сентября 1905 года.

Местом венчания была выбрана православная домашняя церковь в доме графа Адлерберга в Тегернзее близ Мюнхена. Невеста сохранила лютеранскую веру и лишь позже перешла в православие. Торжество было очень скромным. Кроме матери Даки присутствовали ее камергер, две фрейлины, младшая сестра невесты Беатриса, хозяин дома и его домоправительница. «Так наконец мы соединили наши судьбы, – писал Кирилл, – чтобы вместе пройти по жизни, деля все ее великие радости и печали…» Надо сказать, что действительно они вместе прошли по жизни, и Виктория во всем поддерживала Кирилла, даже в его нелепых притязаниях.

Итак, тайная свадьба свершилась. Настало время думать, как поступить дальше. Было решено Кириллу немедленно ехать в Петербург и поставить царя перед фактом. Расчет был построен на том, что Николай II ничего не будет знать о выходке Кирилла, а покаявшись, он мог ожидать смягчения наказания.

Однако Николай II узнал о венчании в Тегернзее за сутки до приезда Кирилла Владимировича в Петербург. Весть о поступке Кирилла вызвала у него глубокое возмущение, ведь он дважды нарушил закон: династический (пренебрег запретом царя) и церковный (женившись на двоюродной сестре). И при этом имел наглость приехать в столицу объясняться! «Я должен признаться, что это нахальство меня ужасно рассердило потому, что он отлично знал, что не имеет никакого права приезжать после свадьбы», – писал Николай II своей матери Марии Федоровне. Негодовала и вдовствующая императрица. В своем ответном письме сыну она восклицала: «Свадьба Кирилла и его приезд в Петербург? Это такое глупое нахальство, еще небывалое. Как смеет он явиться к тебе после этого акта, отлично зная, что его ожидает, и поставить тебя в эту ужасную ситуацию. Это просто бесстыдно, и поведение тети Михень в этой истории просто необъяснимо… Что меня сердит больше всего, так это то, что они думают только о себе и по существу насмехаются над всеми принципами и законами, да это еще в такое тяжелое и опасное время, когда у тебя уже достаточно мучений и беспокойств и без этого». Мудрая Мария Федоровна была права – Кирилл решил жениться под шумок, так как в стране полыхала революция 1905 года.

Царь Кирилла не принял. И даже не стал с ним разговаривать. Еще до приезда Кирилла в Петербург к его отцу, великому князю Владимиру, явился министр Двора барон Фредерике с высочайшим повелением Кириллу немедленно выехать из России без права возвращения и извещением, что все ранее предусмотренные санкции будут немедленно приведены в исполнение. Возмущенный Владимир Александрович тут же отправился в Петергоф, чтобы заставить племянника отменить эти санкции против Кирилла. Объяснение было бурным – дядя прямо кричал на царя, но тот выдержанно и спокойно отвечал, что Кирилл нарушил закон и должен за это ответить. Великий князь Владимир прямо клокотал от гнева, будучи убежден, что его сын пал «жертвой интриг», пытался убедить Николая II, что Кирилла соблазнила «развратная» женщина, и он достоин жалости. Но царь был непреклонен. Тогда дядя демонстративно заявил, что после нанесенного ему в лице старшего сына оскорбления он не может оставаться на посту командующего Петербургским военным округом. В свою очередь и Николай II вспылил – отставка великого князя была принята немедленно! Дядя царя никак не ожидал от племянника такого проступка, так как всегда помыкал им. Это очень на него подействовало. «От этого удара он так и не оправился», – писал его сын Андрей.

А как же вела себя в это время Михень, ведь только благодаря ее интригам заварилась эта каша? А она сидела тихо, как мышь под веником, и не высовывалась во время всей этой бури. И только тогда, когда шторм миновал, кинулась на защиту своего сына со всем своим кланом Владимировичей. Она от возмущения «царской несправедливостью» потеряла сон и аппетит. Мария Павловна давно не испытывала симпатии ни к императору, ни к императрице, ни вообще к клану Александровичей, но теперь ее отношение к ним переросло в ненависть. Николай II не заблуждался на этот счет и писал матери: «Интересно было бы знать, что думает тетя Михень? Как она должна была нас ненавидеть!»

2 октября 1905 года император повелел исключить Кирилла из службы, в 48 часов покинуть Россию, воспретить ему приезжать на родину и прекратить отпуск причитающегося ему великокняжеского жалования. Правда, через несколько месяцев Николай II все же распорядился выплачивать Кириллу по 100 тысяч рублей «для могущего произойти от него потомства». До угрозы лишить Кирилла великокняжеского звания дело не дошло. По случаю именин наследника-цесаревича Алексея Николай II решил это наказание отменить.

Интересно, а каким оно было – это великокняжеское жалование; мы сталкивались с этой проблемой уже не раз, и столкнемся еще. Надо это прояснить. Так вот – каждому великому князю, достигшему совершеннолетия, причиталось по 200 тысяч рублей в год из удельных сумм пожизненно. Каждой из великих княжон при замужестве выдавалось приданое в размере миллиона рублей. Еще по одному миллиону князья и княжны получали при рождении. И этим все выплаты ограничивались.

Откуда такие деньги, спросите вы. Доходы императорского двора при Николае II складывались из трех источников: 1) ежегодных ассигнований Государственного казначейства на содержание императорской семьи в размере 11 миллионов рублей; 2) процентов от капиталов, хранившихся в зарубежных банках; 3) доходов от удельных земель. В начале каждого года государь мог рассчитывать на 20 миллионов рублей на содержание двора и всего романовского семейства.

Еще в старину у первого царя династии Романовых Михаила Федоровича были свои вотчины, которые передавались по наследству. Следующие Романовы их приумножали. (Вы знаете, откуда пошло выражение «сирота казанская»? А так ответила в опросном листе при переписи населения Екатерина II. Она действительно была сиротой, а в Казанской губернии у нее были обширные поместья.) Потом к ним добавились еще земли, рудники, заводы и фабрики, виноградники, золотодобывающие промыслы и тому подобное имущество. Не зря говорили, что царь – первый помещик на Руси. На Романовых в России работало колоссальное количество людей; их предприятия приносили огромный доход. Было создано специальное Удельное ведомство, которое и занималось этими делами. Вот откуда брались деньги как для самого царя, так и для великих князей. Правда, при определенных обстоятельствах они могли взять ссуду в Госбанке, но это практиковалось только в исключительных случаях.

Таким образом, в конце 1905 года Кирилл вместе со своей пассией оказались в изгнании. Тут надо сказать, что они были одногодками – оба 1876 года рождения – и на момент бракосочетания им исполнилось по 29 лет. В Европе молодожены жили счастливо. Они проводили время то в Кобурге, то в Каннах на побережье Франции, где жили на шикарной вилле и вообще беззаботно прожигали жизнь; Даки что-то малевала, они катались на собственной яхте, делали визиты и принимали гостей. В общем, полная идиллия. Родители и с той, и с другой стороны помогали им деньгами. Революция 1905 года в России, все эти бунты и забастовки, вооруженные восстания и погромы дворянских усадеб прошли мимо них. Да им это было и неинтересно. Штормы революции не раскачали их «любовную лодку». Супруги ждали и верили, что рано или поздно все образуется.

В конце 1906 года стало известно, что Виктория ждет ребенка. Николаю II пришлось снова ломать голову, как с этим поступить: ведь ситуация была неоднозначной. В случае неравнородных браков великих князей, скажем, с простыми дворянками их дети не имели права на наследование престола. Эта норма закона хоть и была чисто теоретической, но за нее упорно цеплялись нарушители этого самого закона – а вдруг? Но брак Кирилла и Мелиты был совсем другим. Виктория не была простой дворянкой. По матери она приходилась внучкой Александру II, а по отцу – внучкой английской королеве Виктории. В свою очередь Кирилл тоже был внуком Александра II. Как тут быть? И Николай II вынужден был вернуться к матримониальным делам Кирилла. Для начала он отправил к Марии Павловне ее давних знакомцев – обер-прокурора Синода Извольского и министра юстиции Щегловитова, через которых предлагал Кириллу расторгнуть брак. Михень в свою очередь доказывала, что потомство Кирилла от Даки не может считаться неравнородным, поскольку родители равнородны. Единственным выходом из этой ситуации было бы признать их брак. Священный Синод тоже отказался расторгнуть этот брак, поскольку он был записан в церковные книги правильно, таинство венчания было правильным, ничто больше не давало поводов для развода. После долгого обсуждения с Марией Павловной царские сановники посоветовали ей написать письмо министру царского двора барону Фредериксу и даже помогли ей набросать черновик. Хитрые лисы Извольский и Щегловитов знали, что оно непременно попадет в руки Николая II. Письмо было написано от имени Андрея Владимировича, в котором он сетовал: «Положение брата делается болезненно ненормальным, неестественным и всею несправедливостью падет на головы ни в чем не повинных детей, от которых нельзя требовать отчета за действия родителей».

Как рассчитывали лукавые царедворцы, так и получилось – император прочитал письмо и в январе 1907 года ответил на него следующее: «Признать брак Великого князя Кирилла Владимировича я не могу. Великий князь и могущее произойти от него потомство лишаться прав на престолонаследие. В заботливости своей об участи потомства Великого князя Кирилла Владимировича, в случае рождения от него детей, дарую сим последним фамилию князей Кирилловских с титулом Светлости и с отпуском на каждого из них из Уделов на воспитание и содержание по 12 500 рублей в год до достижения гражданского совершеннолетия». Таким образом, царь даровал детям Кирилла титул и деньги на воспитание, но только до совершеннолетия.

А дальше что, они должны были зарабатывать себе на жизнь сами? Интересно…

20 января 1907 года Мелита родила дочь Марию. В связи с этим Николай II вернулся к этому вопросу и созвал совещание юристов и знатоков права под председательством премьер-министра Столыпина. Они судили и рядили и так и эдак – по всему выходило, что император не прав, и дети Кирилла все же имеют право на престолонаследие. Поэтому Николай II решил «вовсе об этом ничего не знать», и никаких резолюций это совещание не вынесло. Однако вскоре ситуация изменилась – в апреле 1907 года двоюродный дядя царя Николай Николаевич-младший женился на черногорской принцессе Стане, до развода бывшей замужем за герцогом Лейхтенбергским (мы об этом уже рассказывали ранее). Это очень напоминало женитьбу Кирилла – брак с разведенной родственницей. Дяде Николаше царь отказать не решился, и его жена сразу же получила титул великой княгини со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Именно после этого события Николай II понял, что дальше оставлять в подвешенном состоянии судьбу Кирилла нельзя, и сменил гнев на милость 15 июля 1907 года признал его брак и Викторией Мелитой, а новорожденную Марию объявил княжной императорской крови.

Однако остальных наказаний с Кирилла император не снимал, в том числе и права возвращения в Россию. В 1908 году Кирилл приехал на похороны своего дяди генерал-адмирала Алексея Александровича, а 1909 году посетил погребение своего отца – великого князя Владимира Александровича. В том же 1909 году у Кирилла в Париже родилась еще одна дочь – Кира, причем ее крестным отцом «изволил быть» лично Николай II. Немногим позже император разрешил Кириллу с семьей вернуться в Россию и восстановил его на службе. В сентябре 1909 года он был назначен старшим офицером на крейсер «Олег», а в 1910 году ему было присвоено звание капитана I ранга.

Таким образом, Кирилла полностью реабилитировали, и он стал третьим претендентом на царский престол в империи (после брата императора Михаила и наследника-цесаревича Алексея). Запомним этот важный момент – к нему мы еще вернемся.

Николай II пошел на этот шаг, чтобы не усугублять раскол внутри династии. Он проявил поистине царское великодушие. Виновник скандала в благородном семействе писал: «Когда я вернулся на Родину, и всем распрям пришел конец», царь с царицей «были бесконечно добры ко мне и Даки». Эти слова Кирилла мы тоже запомним, так как позже он будет обливать этих добрых людей грязью.

В период полной династической реабилитации Кирилла произошло еще одно событие, которое, казалось бы, не имело ничего общего с первым: Мария Павловна приняла православие. Почему? Претенциозная и расчетливая Михень смотрела в будущее. Мы уже писали, что по праву первородства ее муж Владимир вполне мог стать русским царем, а она – соответственно царицей. Но при жизни старшего брата Владимира Александра III и наличии у него двух наследников-сыновей это было нереально. Теперь же ситуация изменилась в корне – Александр III умер, на троне сидел его безвольный сын Николай II; его брат Михаил, судя по его поведению, обязательно должен был жениться на какой-нибудь вертихвостке и, таким образом, потерять права на престол, а сын Николая II цесаревич Алексей тяжело болен гемофилией. Таким образом, перспективы у Кирилла стать монархом вырисовывались вполне отчетливые. Вот Мария Павловна и решила перекреститься в православие – ведь мать царя должна исповедовать государственную религию! Правда, династический закон подразумевал, что она должна являться православной к моменту рождения будущего царя, но это были частности, которые при случае можно было легко обойти.

Таким образом, Михень приготовилась к прыжку на трон. А пока Кирилл с Мелитой наслаждались великокняжеской жизнью в Петербурге. Их принимали при Дворе, они пользовались всеми приличествовавшими им почестями. Но близости между ними и царской семьей не было. Императрица Александра Федоровна не забыла клевету Мелиты на своего брата. В свою очередь, клан Владимировичей не забыл «оскорбление», нанесенное им венценосцами. В этом противостоянии тон задавала Михень, а она не отличалась ни короткой памятью, ни благородством души.

С началом Первой мировой войны в августе 1914 года Владимирский дворец стал центром династической оппозиции Николаю II. В нарушение всех писаных и неписаных правил, пренебрегая всеми традициями, Мария Павловна вела себя так, как будто ждала крушения монарха. Не было таких оскорблений, которые бы не прозвучали из ее уст по отношению к царю и царице; не существовало никаких аспектов государственной политики, которые бы Михень со своим окружением не шельмовала и высмеивала. Сыновья – Кирилл, Андрей и Борис – ей поддакивали, так как в силу своих ограниченных умственных способностей тягаться с матушкой в подобных инсинуациях не могли.

Невестка Марии Павловны, Виктория Мелита, тоже была очень «оппозиционна». Она слушала речи Михень и во всем с ней соглашалась. Даки терпеть не могла императрицу, не уважала Николая II, все в России ей казалось неправильным. Не научившись даже говорить по-русски, она на хорошем английском или французском непременно высказывала критические замечания о положении дел в России при каждом удобном случае. Ничего своего выдумать Мелита не могла в силу своего скудоумия и только подпевала Марии Павловне.

Последняя же, сидя в своих роскошных апартаментах, увешанная сапфирами и изумрудами, изливала такую хулу на власть, что у нее могли бы поучиться агитаторы-революционеры. Причем эти заявления слышали не только ее приближенные, но и многочисленные гости из числа как соотечественников, так и иностранцев. В конце концов, Михень договорилась до того, что императрицу «Александру Федоровну и ее клику надо уничтожить». Она надеялась, что в случае династического переворота ее сын Кирилл станет царем.

Самое поразительное, что мягкотелый и слабохарактерный Николай II на это никак не реагировал, хотя окажись на его месте другой царь, упек бы эту Михень в Сибирь на каторгу, пока трех пар кандалов не сносит. Оппозиция курсу Николая II среди романовского семейства действительно существовала, но они больше болтали и занимались пустым сотрясением воздуха. Не то что реальных попыток с их стороны скинуть Николая II с трона, но даже и планов таких не было. Но это отдельная интересная тема, которая не входит в наше повествование.

То, о чем так страстно мечтала Михень, случилось в марте 1917 года – Николай II отрекся от власти за себя и за наследника Алексея в пользу своего брата Михаила. На следующий день отрекся от трона и он. Казалось, Кириллу, как очередному претенденту на престол, и карты в руки – бери власть и управляй страной в тяжкую годину испытаний. За это тебе будет честь и хвала всего русского народа! Но нет, он решил поступить иначе – присягнул Временному правительству!

Однако закончим рассказ о Марии Павловне. В начале 1917 года, отбывая для лечения в Кисловодск, она заявила перед отъездом, что «вернется, когда будет все кончено». Предчувствия ее не обманули – скоро действительно было все кончено, как для монархии в целом, так и для Михень лично и для всего ее потомства.

А теперь пора вернуться к Кириллу. В августе 1914 года он отправился в действующую армию, где был назначен на службу в военно-морское управление при Ставке верховного главнокомандующего. В 1914, 1915 и 1916 годах он неоднократно выезжал в войска, но ему, морскому офицеру, было трудно найти там дело. В 1916 году Кирилл получил чин контр-адмирала, а Даки работала в частях Красного Креста. В самом начале 1917 года Кирилл выехал в Мурманск для приемки закупленных у Японии трех военных кораблей. Мелита в это время находилась в Яссах, где комплектовала очередной груз медикаментов для румынской армии. За эту «самоотверженную работу» она была трижды награждена боевыми Георгиевскими медалями «За храбрость». В феврале 1917 года она вернулась в Петроград, где ее уже ждал Кирилл, к тому времени назначенный командиром Гвардейского флотского экипажа.

В эти февральские дни с Кириллом произошла главная метаморфоза. В Петрограде начались беспорядки, царь отрекся от престола, и власть в стране перешла к Временному правительству, обосновавшемуся в Таврическом дворце. 1 марта 1917 года, еще до официального отречения Николая II, великий князь Кирилл Владимирович привел под стены дворца весь свой Гвардейский экипаж и заявил о верности новой власти. Интересно, а что им двигало, какую выгоду он искал для себя? Вместо того чтобы сражаться за трон, который принадлежал ему по праву, Кирилл принес присягу кучке думских говорунов, которые обещали стране демократию. Значит, и он был за «свободу»? А как же монархия, о чем так страстно мечтала его матушка? Скорее всего, Кирилл не думал ни о чем, а просто сделал красивый жест. Вот, мол, я какой – великий князь, а тоже за республику!

А ведь до этого он сделал все, чтобы спасти монархию! Помните – сначала он подписал Манифест, от имени царя составленный Павлом Александровичем, о создании в соответствии с требованиями Думы нового правительства. Императрица в отсутствие Николая II его не подписала. А за день до отречения царя от престола он совершил этот экстравагантный поступок!

Некоторые очевидцы говорят, что Кирилл шел к Таврическому дворцу, нацепив на черную морскую шинель красный бант. Наверно, это было красиво – красное на черном. Такие же красные банты красовались на груди всех его моряков. Интересно, что Гвардейский флотский экипаж он привел из Царского Села, где охранял там семью государя. Таким образом, Кирилл оставил беззащитную женщину, императрицу Александру Федоровну, и ее детей на растерзание разнузданной солдатне. По сообщениям некоторых очевидцев, на крыше своего петроградского дворца Кирилл тоже вывесил красный флаг.

Великого князя Кирилла на ступенях Таврического дворца встретил сам председатель Госудмы М. Родзянко. Потом в газетах появилось интервью Кирилла Владимировича, в котором он заявлял, что никогда не одобрял политику императора и теперь наконец-то может «вздохнуть свободно»: «Даже я, как великий князь, разве я не испытывал гнет старого режима? Разве я был спокоен хоть минуту, что разговаривая с близким человеком, меня не подслушивают… Разве я скрыл перед народом свои глубокие верования, разве я шел против народа? Вместе с любимым мною Гвардейским экипажем я пришел в Государственную думу, этот храм народный… смею думать, что с падением старого режима удастся, наконец, вздохнуть свободно в свободной России и мне… впереди я вижу лишь сияющие звезды народного счастья…» (Вот ведь «борец за народное счастье» нашелся!)

Поступок Кирилла вызвал негативное отношение не только членов императорской семьи, но и отдельных членов Временного правительства, не говоря уже о военных. Генерал П. А. Половцов, командующий Петроградским военным округом в 1917 году, например, писал: «Появление Великого Князя под красным флагом было принято как отказ Императорской Фамилии от борьбы за свои прерогативы и как признание факта революции. Защитники монархии приуныли. А неделю спустя это впечатление было еще усилено появлением в „Биржевых ведомостях“ интервью с Великим князем Кириллом Владимировичем, начинавшегося словами: „мой дворник и я, мы одинаково видели, что со старым правительством Россия потеряет все“, и кончавшегося заявлением, что Великий князь доволен быть свободным гражданином и что над его дворцом развевается красный флаг».

Председатель Госдумы М. Родзянко расценил поступок Кирилла так: «Прибытие члена Императорского Дома с красным бантом на груди во главе вверенной его командованию части войск знаменовало собой явное нарушение присяги Государю Императору и означало полное разложение идеи существующего государственного строя не только в умах общества, но даже среди членов Царствующего Дома». Как видим, даже такой ярый демократ, как Родзянко, расценил поступок Кирилла как предательство.

Однако это еще не все «чудеса», которые натворил Кирилл. Он дал новой власти следующую расписку: «Относительно прав наших, и в частности и моего на престолонаследие, я, горячо любя свою Родину, всецело присоединяюсь к мыслям, которые высказаны в акте отказа Великого Князя Михаила Александровича».

А вот это уже интересно. Напомним, что Михаил Александрович, младший брат царя, в пользу которого отрекся Николай II, предоставил решать Учредительному собранию, какой способ правления годится для России – республика или монархия. Запомним этот факт.

Еще до своего знаменитого похода в Думу Кирилл разослал командирам частей Царскосельского гарнизона записки следующего содержания: «Я и вверенный мне Гвардейский Экипаж вполне присоединились к новому правительству. Уверен, что и вы, и вся вверенная вам часть также присоединитесь к нам. Командир Гвардейского Экипажа, Свиты Его Величества Контр-адмирал Кирилл». Какой к черту «Свиты Его Величества», ведь он этому самому «Величеству» изменил! И все это делал не какой-то экзальтированный юноша, а вполне взрослый 41-летний человек!

Теперь сторонники Кирилла пытаются опровергнуть все, что может дискредитировать великого князя. И красного банта, мол, не было у него на груди (как вариант – его перепутали с одним из иностранных орденов). И алое знамя он не вывешивал над своим дворцом. И интервью он никакого не давал, а все наврали газетчики (ну прямо как сейчас: чуть что, сразу журналисты виноваты). Сам же он в своих эмигрантских мемуарах объяснял свой приход в Думу желанием спасти свое подразделение от разложения и попыткой сохранить монархию.

«Сохранить монархию»… Но как? Так, как решил брат царя Михаил Александрович, позволивший Учредительному собранию решать этот вопрос? Но депутаты могли проголосовать и против монархии! И все к этому шло – не дожидаясь решения Учредительного собрания о способе власти, не имея на это права, Временное правительство 1 сентября 1917 года объявило Россию республикой! Довольно странный способ для «сохранения монархии» выбрал Кирилл…

Страсти по поводу пресловутого «красного банта» не утихли до сих пор. Был бант или не было – это не суть важно. А важно то, что еще до официального отречения царя он изменил воинской присяге и великокняжеской клятве (все юноши из Дома Романовых в 20 лет принимали присягу императору; принес ее и Кирилл). Таким образом, он совершил клятвопреступление. Первый раз он нарушил слово, данное царю в 1905 году – не жениться на Даки, а второй раз – в феврале 1917 года. Поистине – один раз предавший может предать и во второй раз.

Многие люди в тогдашней эмиграции и России считали, что своими действиями Кирилл как раз и способствовал падению монархии. У императрицы Александры Федоровны тоже на это счет не было никаких сомнений. 3 марта 1917 года она писала Николаю II: «В городе муж Даки отвратительно себя ведет, хоть и притворяется, будто старается для монарха и родины».

Оставим на время всю эту «Кириллиаду» и немного поразмышляем о судьбах монархии в России после отречения Николая II в целом. Можно ли было ее сохранить? Прежде всего отметим, что не один Кирилл принес присягу Временному правительству – так же поступил великий князь Дмитрий Константинович со своими племянниками Гавриилом и Игорем Константиновичами. Так же поступил и Павел Александрович, о трагической судьбе которого мы рассказывали выше. И вообще многие Романовы заявили о своей поддержке нового строя. Даже Елизавета Федоровна, вдова убитого эсерами великого князя Сергея, заявила о своей лояльности Временному правительству (в составе которого как раз и были эсеры). Через несколько дней после буффонадного визита Кирилла в Таврический дворец туда же явился великий князь Николай Михайлович, а потом зачем-то приехала великая княгиня Елизавета Маврикиевна. Так что монархическая идея изжила себя не только среди простых обывателей России, но и среди родственников царя. Заметим, что ветер перемен коснулся не только России – на следующий год, в 1918-м, рухнули Германская и Австрийская монархии, а чуть позже и Турецкая. Отсюда вывод – Кирилл физически не мог спасти монархию в России, хотел он этого или не хотел.

Пойдем дальше – в советских учебниках истории писали, что Белое движение собралось реставрировать монархию со всеми вытекающими отсюда последствиями. А красные, мол, воевали против этого. Все это неправда. Во-первых, все герои Белой армии – Деникин, Колчак, Врангель, Юденич и иже с ними – были как раз назначенцами Временного правительства и сражались за его идеи, идеи буржуазного переустройства России, а не реставрации монархии в ней. Монарх был уже никому не нужен и не интересен. Не зря же на выручку заточенному в Екатеринбурге Николаю II помчался только один поручик Соловьев (из всего многотысячного офицерского корпуса!), да и тот был зятем Распутина. Когда брат Кирилла – великий князь Андрей Владимирович, кстати единственный из представителей Дома Романовых попытавшийся принять участие в Белом движении, пришел к Деникину, тот заявил, что в его услугах не нуждаются. И вообще, по свидетельству еще одного белого генерала, А. П. Богаевского, монархические кружки в Белой армии существовали… подпольно! Так что до сохранения монархии на Руси и дела никому не было. Цари надоели русскому народу хуже горькой редьки.

Таким образом, Кирилл, в общем-то неглупый человек, врал, когда говорил, что пытался спасти монархию. Спасти ее уже было невозможно. И говорил он это задним числом, когда оказался в эмиграции, а пока ему пришлось уносить ноги из «свободной» России. Понимая, что здесь ему уже ничего «не светит», 8 марта 1917 года он подал в отставку, а в мае и вовсе покинул Россию, перебрался в Финляндию.

Великий князь Александр Михайлович в эмиграции слышал от Кирилла фантастический рассказ о том, как он, с двумя девочками-дочерьми, неся на руках беременную жену Мелиту, шел по льду Финского залива, а за ним гнались большевистские разъезды. Все это ничего общего с действительностью не имеет. Кирилл врал как сивый мерин. Во-первых, никаких большевиков, которые якобы гнались за ними по пятам, в мае 1917 года не было по определению. Во-вторых, Финский залив вскрывается ото льда в апреле, так что он никак не мог бежать в Финляндию по льду оного. А в-третьих, Кирилл Владимирович, по личному разрешению Керенского, совершенно свободно выехал в Финляндию в комфортабельном вагон-салоне с двумя дочерьми, прихватив с собой драгоценности семьи и загрузив несколько товарных вагонов багажом. Свою беременную жену он, кстати, оставил в революционном Петрограде, и она присоединилась к Кириллу уже позже. Отправку Кирилла в Финляндию обеспечивал специально для этого выделенный правительственный чиновник. Видно, Керенский не забыл, какую услугу Временному правительству оказал Кирилл в крушении монархии.

Еще более странная история приключилась с братьями Кирилла – великими князьями Борисом и Андреем, а также с их матерью. Как мы уже писали выше, Мария Павловна в феврале 1917 года уехала на лечение в Кисловодск, обещая вернуться «когда все закончится». Дворцовый комендант генерал-майор Воейков писал: «В этот самый (22 февраля) и ближайшие дни многие дамы высшего общества, строго судившие в своих салонах царскую чету и членов правительства, стали усиленно выезжать на Кавказ, напоминая крыс, бегущих с корабля перед его гибелью». События февраля – марта 1917 года Мария Павловна пережила в Кисловодске вместе со своими сыновьями. Временное правительство их не трогало, и только после того как случился октябрьский переворот, их положение стало угрожающим.

Вот как описывал со слов Бориса и Андрея их побег от большевиков великий князь Александр Михайлович. «Его (Кирилла) два брата, великие князья Борис и Андрей Владимировичи, обязаны спасением своих жизней поразительному совпадению, к которому, если бы его описал романист, читатель отнесся бы с недоверием. Командир большевистского отряда, которому было приказано расстрелять этих двух великих князей, оказался бывшим художником, который провел несколько лет жизни в Париже в тяжелой борьбе за существование, тщетно надеясь найти покупателя для своих картин. За год до войны великий князь Борис Владимирович, прогуливаясь по Латинскому кварталу, наткнулся на выставку художественно нарисованных подушек. Они понравились ему своей оригинальностью, и он приобрел их значительное количество. Вот и все. Большевистский комиссар не мог убить человека, который оценил его искусство. Он посадил обоих великих князей в автомобиль со значком коммунистической партии и повез их в район белых армий». Александр Михайлович не доверял рассказам братьев-врунов, не поверим в их россказни и мы. На самом деле при приближении Красной армии они с матерью укрылись в горном ауле Конова. Братьев и мать спасло наступление белых. В 1919 году Борис откололся от семьи и уехал в Анапу, откуда вместе со своей любовницей уплыл за рубеж. Андрей же и Михень находились в России аж до 1920 года, ожидая, когда белые войска захватят Москву и Питер. Как известно, этого не произошло, и с последним пароходом они эвакуировались из Новороссийска во Францию, где в том же году великая княгиня Мария Павловна, честолюбивая Михень, и скончалась.

Итак, амбициозная матушка Кирилла Владимировича умерла, однако свои амбиции она завещала сыну. В Финляндии Кирилл с Мелитой поселились в городке Борго, недалеко от Гельсингфорса (Хельсинки). Там у них родился сын Владимир. В октябре 1917 года в России Временное правительство пало, и к власти пришли большевики. В 1918 году они также появились и в Финляндии, что вызвало среди русских эмигрантов панику; зная, какая судьба постигла царя и часть его родственников, Кирилл опасался и за свою жизнь. Но пронесло – генерал Маннергейм (бывший русский кавалергард) быстро навел в стране порядок. Кирилл со своей семьей прожили в Финляндии еще несколько лет; здесь, вблизи Петрограда, он надеялся, как и его мать, на освобождение от большевиков столицы России.

В этот период вынужденного безделья Кирилла посетила еще одна экстравагантная мысль. Узнав о гибели в Екатеринбурге Николая II и цесаревича Алексея и об исчезновении великого князя Михаила Александровича в 1918 году, Кирилл подумал: а ведь он следующий в роду, кто может принять верховную власть! Об этом ему матушка в свое время все уши прожужжала и лелеяла эту мысль до самой своей смерти. Апологеты Кирилла ныне пишут: «Кирилл ощутил ответственность за судьбы империи и династии. Не заявляя о своих правах (оценивая ситуацию, отдавая себе отчет в идейной неоднородности белого движения, Кирилл справедливо полагал, что во время гражданской войны наследник Романовых не может возглавить борьбу против большевиков), он ожидал возможности обратиться к своему народу, когда наступит мир и придет пора подумать, как жить дальше». Хитрая позиция была у Кирилла – пусть белые армии воюют с красными до установления мира, а потом он въедет в Петроград на белом коне и станет следующим царем! Однако долго воевать чужими руками ему не довелось – в 1920 году, когда власть в стране окончательно перешла в руки красных, он понял, что «ловить» в Финляндии ему уже нечего, и перебрался во Францию, где и поселился на курорте Сен-Бриак. Он назвал свою виллу Кер-Аргонид, что по-бретонски означало «Победа» – в честь своей супруги Виктории (тоже «победы», но по-английски), и стал думать, как ему жить дальше.

Великокняжеская чета не собиралась вести тихую жизнь отверженных эмигрантов. После смерти Марии Павловны, игравшей роль первой скрипки в концерте Владимировичей, бразды правления взяла на себя Виктория Мелита. Не обладая большим умом, она обладала бешеной энергией. Она взяла в свои руки не только управление особняком и огромным имуществом, которое они вывезли из России (некоторые Романовы бежали оттуда в одной одежде). Ее деятельной и честолюбивой натуре требовалось нечто большее. И она придумала сделать Кирилла… царем! Причем царем не для всего русского народа, не для Белого движения (которому царь и на фиг не был нужен), а для узкого круга монархически настроенной эмиграции. Но больше всего для «внутреннего употребления», так сказать. Для себя самих. Мол, мой муж – царь, а ты кто?

Однако на этом пути Кирилла подстерегали трудности. На I Монархическом съезде в 1921 году сторонники реставрации монархии в России решили, что царя должно будет избрать только после отстранения от власти большевиков. И главное – это будет не тот, который на это имеет право, а тот, кто будет признан для этого достойным. В этом случае Кириллу царствование «не грозило». Он не был достойным (вспомним его эскапады с приходом к Таврическому дворцу с красным бантом) и не имел права на престол, как нарушивший присягу, данную императору.

И Кирилл решил сыграть на опережение. 26 июля 1922 года он объявил себя местоблюстителем царского престола. Свои притязания на власть он обосновал тем, что в эмиграции не было сведений о судьбе великого князя Михаила Александровича, в пользу которого отрекся Николай II (на самом деле он был расстрелян в Перми даже раньше, чем царская семья в Екатеринбурге). Затем Кирилл принялся рассылать свои манифесты, в том числе и к Белой армии (которая уже никаких боевых действий не вела), назначив главнокомандующим великого князя Николая Николаевича-младшего (Николашу). Но тот, здравомыслящий человек, на вопрос о том, как он относится к манифесту Кирилла, буркнул: «Никак». В этом вопросе Кирилл потерпел фиаско. Хотя династическое старшинство Кирилла ни у кого не вызывало сомнений, внутри самих Романовых единства не было. Некоторые считали, что они должны устраниться от политической борьбы, но если снова позовут царствовать, то конечно, они придут (и не с Кириллом во главе). Некоторые поговаривали вообще об избрании на царство новой династии. Вот только самого царства – то есть земель, территории – у них не было. Смех да и только!

Однако Кирилл, а вернее, Виктория Мелита, не сдавались. Они попытались созвать семейный совет Романовых, но из этого ничего не получилось. Потом они носились с идеей созыва Земского собора, чтобы хоть как-то придать легитимность избранию Кирилла царем, но и в этом вопросе потерпели крах. Тогда Кирилл, уже ни на кого не оглядываясь, 31 августа 1924 года, ничтоже сумняшеся, сам объявил себя «Императором Всероссийским Кириллом I».

Это ничего, что монархической России уже давно не существовало и никакого престола в наличии не было. Это ничего, что Кирилл еще в 1917 году письменно отрекся от своих династических прав. Это ничего, что была жива настоящая императрица – Мария Федоровна, которой о грядущем «воцарении» Кирилла даже не удосужились сообщить. Ну и что?

Отношение к новой эскападе Кирилла в среде эмиграции было неоднозначным. Лишь незначительная часть Романовых признала его царем. Признали за Кириллом право на престол лишь иерархи Русской православной церкви за рубежом. Барон Врангель и возглавляемый им Российский общевоинский союз (РОВС) категорически отказались поддержать Кирилла. Военная эмиграция отвернулась от самозваного императора. Некоторые монархисты тоже отказали Кириллу в доверии. Например, такой ярый монархист, как В. В. Шульгин, назвал его действия «оперой». Решающее слово оставалось за вдовствующей императрицей Марией Федоровной (вдовой Александра III), которой Кирилл отправил письмо с обоснованием своих претензий на трон. Такое же письмо он отправил и Николаю Николаевичу-младшему. За обоих ответил Николаша – в том смысле, что «будущее устройство Государства Российского может быть решено только на Русской земле, в соответствии с чаяниями Русского народа». К тому же, Мария Федоровна отказалась признавать претензии Кирилла на трон вообще, так как было нарушено главное условие: его мать, Мария Павловна, в момент рождения сына не была православной. Великий князь Николай Николаевич-младший и его сторонники указывали Кириллу, что такие его политические зигзаги (приход во главе Гвардейского экипажа к Таврическому дворцу) недопустимы для истинного наследника престола.

Отказ двух таких выдающихся членов династии в поддержке Кирилла, конечно, огорчил его, однако он не прекратил свою деятельность в качестве «императора». Он вырабатывал новое законодательство Российской империи, начал производить в чины, жаловать титулы, награждать орденами и так далее. Интересно, что в числе прочих Романовых признал Кирилла императором и уже знакомый нам по цитатам неугомонный великий князь Александр Михайлович. Но даже он, когда оказался в рыбацкой деревушке Сен-Бриак, где размещался «двор императора», вынужден был развести руками: «Пафос вперемежку с комедией и слепота, подгоняемая надеждой, образуют костяк этого отстраненного мира условностей. Ничего реального, все бутафория».

Однако Виктория Мелита относилась к этой бутафории вполне серьезно. Она умудрилась завести свой двор и окружить себя приспешниками. Имея родственные связи с династиями Англии, Испании и Румынии, честолюбивая Даки хотела, чтобы везде ее принимали за настоящую императрицу. Но из этого почти ничего не вышло – самозванцев ни в какой стране не жаловали. Ей приходилось постоянно разъезжать по Европе, чтобы их с Кириллом, не дай Бог, не забыли.

Между тем, Кирилл на глазах дряхлел и без нее свои «монаршие обязанности» исполнять был не в силах. Однако первой в могилу сошла его любимая Мелита. В 1936 году она заболела и в возрасте 59 лет скончалась. Ее похоронили в фамильном склепе в городе Кобурге. После смерти своей возлюбленной Кирилл прожил менее трех лет. Это были самые тяжелые годы в его жизни. Он каждый день вспоминал свою ненаглядную Даки, часами рассматривал ее фотографии, перебирал и перечитывал ее письма. В этой ипостаси Кирилл был уже не царь, а старый одинокий мужчина, потерявший свою опору – ненаглядную Мелиту.

Деятельность самозваного царя Кирилла I была прервана его смертью в 1938 году. «Императору» исполнилось лишь 62 года. Он был погребен вместе с Викторией в Кобурге. Однако на этом «Кириллиада» не закончилась. После смерти Кирилла его сын Владимир, осознавая, что его право на трон носит чисто теоретический характер, провозгласил себя только «Главой Императорского Дома», хотя оставались в живых еще Романовы и постарше. При этом он оставил за собой титул великого князя, хотя не имел на это никаких прав.

Теперь расскажем вкратце о последующих русских «царях», поскольку они имеют непосредственное отношение к событиям недавнего прошлого. Владимир Кириллович, рожденный в 1917 году, женился в 1948 году на Леониде Георгиевне Багратион-Мухранской, дочери «Главы Грузинского царского дома» (тоже, кстати, самозванца, так как никакого грузинского царского дома уже лет двести как не существовало). При этом Владимир опять споткнулся на том же месте, что и его отец. Во-первых, этот брак нарушал статьи законов о равнородности браков. Согласно этим статьям равнородным считается принадлежность к царствующему, а не царствовавшему дому. Во-вторых, Леонида Георгиевна ранее состояла в браке с богатым американцем еврейского происхождения Кирби, с которым развелась в 1934 году, от него она родила дочь. Поэтому Русская церковь за рубежом не благословила этот брак, и они вынуждены были тайно венчаться не в русском храме в Мадриде, а в греческой церкви в Швейцарии. Далее – в биографии самой Леониды были пикантные моменты. Так, со стороны отца она происходила не от царствовавшего Дома Багратиони, а от одной из его линий, представители которого никогда не занимали трон. А со стороны матери она вообще происходила из еврейской семьи! «Великая русская княгиня – еврейка» – такого еще в истории России не было! В 1953 году у них родилась дочь Мария Владимировна. В 1969 году в стане Кирилловичей случился очередной скандал, оттолкнувший от них и так ничтожную кучку приверженцев. Поскольку других детей, кроме дочери, у Владимира Кирилловича не было, он объявил о том, что после его смерти Мария станет «блюстительницей престола», тем самым нарушив закон, согласно которому право наследования передавалось только по мужской линии. В 1976 году Мария вышла замуж за принца Франца Вильгельма Прусского. Он специально до этого принял православие и теперь стал именоваться Михаилом Павловичем. В 1981 году у этой четы родился сын – Георгий Михайлович. При этом мужу и сыну Марии был присвоен титул «Великий князь». Против этого самозванства горячо протестовал архиепископ Антоний Женевский и Западноевропейский, а также все Объединение членов Дома Романовых. В 1985 году супруги развелись. Православный «Михаил Павлович» снова стал неправославным Францем Вильгельмом Прусским, а русским монархистам достался «легитимный наследник престола» Георгий Франц-Вильгельмович Гогенцоллерн.

С наступлением в России «демократии» князь Владимир бросился налаживать связи с представителями «народной власти». В 1991 году он написал письмо Борису Ельцину с желанием оказать поддержку «Вашим начинаниям», а затем посетил Россию и сам. На это архиепископ Антоний Лос-Анджелесский откликнулся так: «…враги веры, оказывая почетный прием Великому князю, делали это совсем не из уважения к нему… но чтобы прикрыть перед обманутым народом свои бесчисленные преступления, которые они пытаются прикрыть трехцветным флагом…». На это замечание Мария Владимировна обиделась, порвала с Русской церковью за рубежом и перешла под юрисдикцию Московского патриархата.

В 1992 году умер отец Марии – Владимир Кириллович. Настали другие времена – Советская власть в России рухнула, «цари» заторопились занять подобающее им место на исторической родине, и Владимира с помпой похоронили в Петропавловском соборе Петербурга. Позже, в 1995 году, в том же соборе был перезахоронен прах возмутителя спокойствия «Императора Кирилла I» и его жены Виктории Мелиты. По сообщению информационных агентств, «перезахоронение состоялось в связи с поручением, данным Борисом Ельциным…».

«Блюстительница престола» Мария Владимировна со своим сыном Георгием Прусским зачастила в Россию. Дело в том, что президент Ельцин всерьез намеревался переселить их в Россию, возвратить им какой-нибудь дворец и придать какой-то статус. Шли разговоры о том, чтобы передать Георгию и власть. Его стали усиленно учить русскому языку, переименовали в Романова, в срочном порядке дали российское гражданство и предложили учиться в одном из суворовских училищ. Марию Владимировну с сыном возили по стране; они плавали по Волге, посещали космодром Плесецк, спускали на воду корабли, и так далее, и тому подобное. Их с почестями принимали Собчак с Лужковым, вице-президент Руцкой, Патриарх Алексий II, не говоря уже о куче более мелких чиновников. Вся эта монархическая вакханалия происходила в смутные 1990-е годы.

Пока в дело не вмешался академик Дмитрий Сергеевич Лихачев. Он написал Ельцину письмо, в котором обосновал незаконность притязаний Кирилла и его отпрысков на русский трон. Потом Ельцину стало не до монархических забав, а в 1999 году он передал власть Путину. Путин же, как известно, монархической идее чужд, и визиты «блюстительницы престола» в Россию резко сократились, а Георгий же и вообще перестал приезжать сюда. Да и зачем – учится себе парень в Оксфорде и учится… Однако в монархических изданиях он именуется «Его Императорское Высочество Великий Князь Наследник Престола». Во как!

Таким образом, «Кириллиада» продолжается…