Дело было в далеком 2005 году, страна жила своими обычными заботами, и как-то незаметно по каналу НТВ 23 февраля показали передачу с интригующим названием «Зато мы делаем ракеты!» Евгения Осинцева. Это название заинтересовало, видать; в передаче рассказывается о наших военных новинках, хотя мы и живем, как портянки в проруби. И записал Осинцев передачу на «видик». Интереснейшая передачка была. Он ни разу не пожалел, что записал ее. А теперь вот дождалась пленочка своего часа!

Включаем его и глядим в экран….

Участники:

Алексей Поборцев, журналист НТВ, В.В. Путин (тогда — президент Российской Федерации).

Путин:

— У нас не только проводятся исследования и успешные испытания новейших ракетно-ядерных систем, уверен, что в ближайшие годы они появятся на вооружении, причем это такие разработки, такие системы, которых нет и в ближайшие годы не будет у других ядерных государств.

Юрий Соломонов (генеральный конструктор Московского института теплотехники):

— Эта ракета способна преодолевать с очень высокой вероятностью все мыслимые и немыслимые системы противоракетной обороны, в том числе и с элементами космического базирования.

Алексей Поборцев:

— Никогда раньше Юрий Соломонов — генеральный конструктор стратегических ракет «Тополь-М» — не проводил подобных испытаний. Новейшая ракета «Булава» должна стартовать из-под воды с борта крупнейшей в мире атомной подводной лодки. Ракету уже загрузили на субмарину, последние детали обсудили, стоя на крышке люка пусковой шахты.

В советское время, прежде чем запустить ракету с подводной лодки, проводили несколько пусков с наземного полигона. Теперь на это нет денег — приходится рисковать.

Юрий Соломонов:

— Мы сделали все, что можно в теперешних условиях, для того чтобы минимизировать риск проведения этих испытаний, но то, что риск существовал, наверно, это очевидно. И спорить с этим бесполезно.

Виталий Федорин (начальник Государственного Центрального морского полигона Минобороны РФ):

— Вооружение подводных лодок 941 проекта, так называемых «Акул», ракетой XXI века «Булава» — это вторая жизнь для корабля, второе дыхание так же и для экипажа. (Как мы знаем, никакой «второй жизни» не получилось, порезали уникальные лодки…)

Алексей Поборцев:

— «Булавой» планируется вооружить модифицированные подводные лодки класса «Акула» и два новейших стратегических ракетоносца класса «Борей», которые сейчас строятся^на «Сев- маше» в Северодвинске. Ракета разрабатывается как для подводных лодок, так и для наземных комплексов.

Юрий Соломонов:

— Будет комплекс с единой модифицированной ракетой как для подводного (морского) базирования, так и для наземного. И в качестве ракеты для таких комплексов будет единая ракета «Булава».

Сергей Иванов (министр обороны РФ):

— Действительно, мы уже видим, и у нас есть все основания полагать, что это будет уникальный комплекс, которого нет на вооружении ни у одной страны мира.

Юрий Соломонов:

— Аналогов подобного рода комплекса нет ни в США, нигде в мире. Это действительно очень наукоемкие, очень, с точки зрения потенциальной боевой эффективности, эффективные комплексы, которые адаптированы к внешней среде (имеется в виду — к меняющейся внешней среде) на многие десятилетия вперед.

Алексей Поборцев:

— Из-за короткого времени работы стартовых двигателей и высокой скорости полета системе ПРО очень трудно засечь ракету при запуске. Чтобы сбить головную часть «Тополя», пока она не достигла цели, системе ПРО нужно рассчитать траекторию ее полета. Несколько десятков вспомогательных двигателей, приборы и механизмы управления делают полет ракеты трудно предсказуемым.

Джордж Буш (президент США с 28 января 2003 г.):

— В этом голу впервые в истории мы приступаем к размещению системы, которая защитит нашу землю от баллистических ракет.

Алексей Поборцев:

— Это только на рекламных роликах Пентагона ракета-перехватчик успешно поражает баллистическую ракету, выпущенную условным противником по территории США. Западные эксперты полагают, что для «Тополя-М» создана уникальная, неуязвимая головная часть. Неуязвимая как для существующих, так и для разрабатываемых систем ПРО. «Американская система ПРО стала неактуальной после того, как в России появилась ракета «Тополь-М», — заявил в интервью Бизнес Уик один из ведущих американских экспертов в области вооружений, Скотт Риттер.

Сергей Иванов:

— Здесь я ограничен, конечно, рамками гостайны, но то, что можно сказать, я готов это сказать. Мы планируем закупить в 2005 году семь ракет стратегического назначения, девять новых космических аппаратов военного назначения, пять ракет-носителей.

Алексей Поборцев:

— Это не швейное производство, хотя первое впечатление такое, что вы попали в ткацкий цех — здесь делают ракеты. У «Тополя» и сверхновой «Булавы» много общего. И прежде всего то, что обе ракеты почти целиком сшиты, а точнее склеены из сверхпрочной углеродной нити. Корпуса двигателей, блоки и соединительные отсеки. Сегодня вся российская программа в прямом смысле слова висит на нити.

Эту деталь корпуса новейшей российской ракеты «Булава» можно считать самой ее уязвимой частью, и вовсе не из-за технических характеристик. Дело в том, что для ее изготовления используется углеродное волокно. Вот такие черные нити. Последний раз углеродное волокно произвели в России три года назад. С тех пор в нашей стране его не выпускали. (То есть не выпускали с 2002 г. — Прим. авт.)

Вячеслав Барынин (генеральный директор Центрального НИИ специального машиностроения):

— Мы собрали со всей России все, что у кого было, все запасы ОКН-5000. И последние три года держались на этих запасах.

Алексей Поборцев:

— Небольшой запас углеродного волокна скупила частная фирма — посредник. Теперь его нужно срочно выкупать. Если этого не сделать, то в этом году испытывать будет нечего — на изготовление одной «Булавы» уходит 8–9 месяцев.

Юрий Соломонов:

— Своевременность проведения этих испытаний, о чем я говорил министру обороны в декабре месяце 2004 года, особенно первых двух пусков, в значительной степени определялась началом финансирования. Должен сказать, что по состоянию на 15 февраля (2005 г.) денег в объеме, предусмотренном государственным оборонным заказом на 2005 год, не поступило.

Алексей Поборцев:

— Если бы у тех, кто делает ракеты, были проблемы лько с углеродным волокном. Примерно так выглядит условная схема промышленной кооперации производства ракетного комплекса «Тополь-М»:

а) Московский институт теплотехники (разработчик комплекса, именно ему государство предоставляет госзаказ на поставку ракет);

б) основные сборочные предприятия (Боткинский машиностроительный завод, ПО «Баррикады»);

в) изготовители отдельных крупных компонентов для сборочного производства;

г) предприятия нефтехимии, оргсинтеза и микроэлектроники.

Именно здесь появляются большие проблемы с маленькими

деталями для «Тополя-М», на этом уровне и ниже почти все предприятия — частные. Для новых хозяев главное — прибыль, а уникальные оборонные технологии нерентабельны. Производство перепрофилируют или закрывают. Так, за последнее время в России были безвозвратно утеряны около двухсот сложных технологий.

Юрий Соломонов:

— Если на машиностроительных заводах нам все ясно и понятно (там ситуация абсолютно стабильная), то в нижней части кооперации ситуация не просто критическая, она давно уже перешла ту черту, которая является, для возможностей подобного рода техники, критической. Если ситуация не изменится, то в следующий год выполнить те планы, которые мы строим сейчас, в этом году, будет уже невозможно. Как я и говорил, пятый год будет последним годом, когда мы будем в состоянии что-либо сделать.

Вячеслав Барынин:

— Самая большая угроза для ракетной техники — это развал элементной базы, из которых делаются ракеты. Приватизация предприятий привела к тому, что держать малотоннажные производства исходных компонентов для ракетной техники для частников — вещь неблагодарная. Они завышают цены и стараются избавиться от этих ненужных производств.

Алексей Поборцев:

— Так под микроскопом выглядит микрочип (микросхема) — едва различимая невооруженным глазом деталь, без которой не может подняться в воздух ни «Тополь-М», ни новейшая «Булава». Чипы закаляются в специальной печи при температуре 1000 градусов, потом их монтируют в корпуса из чистого золота — в оборонной и космической промышленности все должно быть надежным и долговечным. Но насколько долговечно может быть само военное производство? Несколько лет назад, когда государство прекратило финансирование, оборонный завод «Экситон» обанкротился и его акционировали. Частный инвестор взял на себя расходы на поддержание военного производства и поделил его пополам. Вот в этих цехах совсем скоро будут цеха, весьма далекие от военной промышленности.

Александр Масленников (коммерческий директор ОАО «Экситон»):

— У нас закупаются импортные линии по производству и переработке фруктов, овощей, по производству и переработке пельменей, мяса, мясопродуктов, рыбы.

Алексей Поборцев:

— Благодаря такому соседству здесь еще производят микросхемы для ракет. Гораздо в меньших объемах, чем во времена Советского Союза, но на том же самом оборудовании, которое должно обновляться каждые семь лет.

Владимир Сидоров (технический директор ОАО «Экситон»):

— Этому оборудованию уже 25 лет — оно было построено в 1980 году. Ну, и исходя из сроков амортизационных отчислений, оно давно должно было бы закончить свой срок, но из-за того, что мы бережно относимся к этому оборудованию, потому что оно единственное, мы сохранили это оборудование в рабочем состоянии, спустя двадцать пять лет после его запуска.

Алексей Поборцев:

— Оборудование законсервировано — нет оборонного заказа — нет работы. Завод работает на 10 % от своих возможностей, здесь надеются, что когда-нибудь работа появится. В любом случае придется менять оборудование, переоснащать производство. Пока завод приносит ровно столько денег, сколько тратит. Нет убытков, но нет и прибыли. Владельцы не могут в течение пяти лет закрыть военное производство, по закону «Об акционерных обществах».

Александр Масленников:

— Надо совместно находить решение, как развиваться дальше. Иначе через пять лет это будет закрыто по закону. Если это будет неэффективно для основного акционера, это просто будет закрыто.

Алексей Поборцев:

— Что сегодня более выгодно: замороженные пельмени или микросхемы для ракет? Ответ очевиден. Но без микросхемы ни одна ракета не сможет подняться в воздух.

В 2003 году мы уже рассказывали об уникальном тульском предприятии «Полема». Без изделия «Полемы» грозный «Тополь» — всего лишь макет ракеты в натуральную величину. Единственный в стране, да и в мире, пресс уже тогда работал десять дней в году. Потому что именно столько деталей из высокочистых металлов заказывала оборонная промышленность. Прибыли никакой — одни убытки. Но если отказаться от оборонного заказа, завод мог бы приносить деньги, и немалые. На него претендовало соседнее предприятие — «Тулачермет». Шла жестокая борьба. На «Полеме» отключали тепло и электричество, и в конце концов перекрыли канализационные стоки. Технологическому прорыву России грозил прорыв канализации. Тогда, два года назад, угрозу удалось отвести. Сейчас «Полема» не существует — ее поглотил «Тулачермет». Предприятие будет производить хромосодержащие сплавы на экспорт. Сегодня у государства почти не осталось рычагов давления на частные предприятия.

Юрий Соломонов:

— Система управления оборонно-промышленного комплекса… не просто слаба и неэффективна — она отсутствует. Поэтому, те меры, которые принимаются в государстве, для того чтобы попытаться оздоровить оборонно-промышленный комплекс, вывести его из кризиса, носят абсолютно бессистемный характер. И они не дадут и никогда не смогут дать тех результатов, на которые рассчитывает руководство страны, по достижении цели по созданию современных образцов вооружений. Ситуация, если ничего не изменится, будет деградировать все больше и больше.

Алексей Поборцев:

— В истории «Тополя-М» были и более тяжелые времена. Запуск в серию боевой ракеты двадцать первого века пришелся на 1998 год, когда на Россию обрушился жесточайший финансовый кризис. Тогда в «оборонке» месяцами не выплачивали зарплату, но в РВСН упорно ставили на боевое дежурство «тополиные» полки. Сегодня Россия досрочно возвращает долги Международному валютному фонду. А в Стабфонде более двадцати миллиардов долларов. Оборонный заказ на этот год самый большой в новейшей Российской истории. Лучшую в мире ракету мы уже изобрели, ее осталось только сделать…

Вот теперь, читатель, у вас есть полная картина того, что происходит с нашим ядерно-ракетным оружием. Наши ракеты советского производства разбираются, а те, что остались, потихонечку превращаются в хлам. Новые ракеты у нас собираются в единичных экземплярах, а новейшие (которые якобы могут преодолевать систему ПРО) существуют только на бумаге, потому что производственная база выбита полностью. Что и сказывается на результатах — министр обороны в начале 2005 года говорит: мол, мы закупим семь межконтинентальных ракет, но выше мы писали, что в 2005 году армия получила всего пять ракет. Углеродное волокно, видать, закончилось, или с «Тулачерметом» не договорились — производство важнейших деталей ведь оказалось в руках частников.

Развал ведь частичным не бывает. Способность делать хорошие ракеты была только частью промышленных возможностей Советского Союза. Можно, конечно, ругать СССР за плохое качество ширпотреба, но одновременно он делал достаточно сложных и качественных изделий. Тут вам станки и машины, электронная техника, энергоборудование, самолеты, спутники и т. д. Пока все это производилось в комплексе, оборонные заказы были вполне рентабельными. Когда же практически всю сложную индустрию разрушили и прекратилось производство тысяч наименований продукции, оборонные заказы стали архинеэффективными и неприбыльными. Военное производство стало для предприятий обузой. О нем не заботятся, оно стареет, из него уходят квалифицированные кадры рабочих и инженеров.

Качество производимых узлов и комплектующих опасно упало. Ведь та же ракета не на одном Боткинском заводе делается, в процессе участвуют сотни поставщиков. Многие из них из-за старости оборудования и утраты советской культуры производства гонят брак. Вот и взрываются ракеты, не долетев до цели. Например, причиной гибели «Булавы» в декабре 2008 года стал, по слухам, бракованный пиропатрон. Грошовая штука угробила до- рогущую машину.

Теперь, видимо, Эрэфия из-за промышленного упадка просто не в состоянии делать много ракет. И еще ладно, если речь идет о простом тиражировании того, что успели разработать в СССР (как «Тополь-М»), Совсем плохо дело, когда пытаются сделать что-то новое. Хотя бы ту же «Булаву».

Вспомните, что при ее испытательных пусках в конце 2006 года было три (!) неудачи подряд. И стреляли ею все с того же «Дмитирия Донского»: два раза из-под воды и один раз с поверхности моря. Похоже, что все это время Юрий Соломонов лихорадочно придумывал: как сделать какую-то часть к «Булаве», чтобы восполнить производство, утраченное из-за акционирования прежних предприятий-смежников, что и привело к таким печальным результатам. Интересно, а чем это пугало наше руководство НАТО в начале 2007 года, если до серийного производства «Булавы» пока еще — неблизкий путь?

Чтобы спасти положение, нужны нечеловеческие усилия государства для восстановления промышленности. А по сути, нужно создавать ее заново. Причем в одном военно-гражданском комплексе. Не знаем, как вы, а мы не верим, что существующая власть на такое способна. Само государство РФ изначально, с 1992 года, формировалось как ярый враг реального сектора. Все — и чиновничья машина, и управление, и налоговая система — в РФ «заточены» под то, чтобы русские не могли производить ничего, кроме сырья и самого элементарного «лоу тек».

Это государство бессильно даже сохранить советские оборонные мощности. Скажем, разбойники-рейдеры вот уже несколько лет пытаются уничтожить Подольский электромехзавод. Дело — на контроле у ФСБ. И что же?

Подольский электромеханический завод (ПЭМЗ, www.pemz.podolsk.ru) — одна из критических точек отечественной «оборонки». Читаем письмо, подписанное тогдашним главой «Рособоронэкспорта» Сергеем Чемезовым и отправленное руководству Центрального федерального округа в апреле 2007 года. Оказывается, без производимых ПЭМЗ высокотехнологичных изделий и систем, а также без его гидро- и электрогидроприводов, без электрических следящих приводов остановится производство знаменитых зенитно-ракетных комплексов С-300В, ЗРК типа «Тор-М1», «Бук-М1 (М-2)», «Стрела-10», «Тунгуска», «Шилка» и «Панцирь», межконтинентальных баллистических комплексов «Тополь-М», обеспечивающих защиту страны от воздушно-космического нападения, гарантирующих многомиллиардные контракты на поставку русского оружия за рубеж.

«В настоящее время развернуты работы по серийному производству ракетного комплекса стратегического назначения "То- поль-М". В состав кооперации предприятий-изготовителей, возглавляемой ФГУП "Московский институт теплотехники", входит ОАО "Подольский электромеханический завод специального машиностроения", который производит комплект приборов для гидравлического привода пусковых установок комплекса, постоянно выполняя при этом договорные обязательства.

Просил бы Вас, Георгий Сергеевич, учесть указанные обстоятельства при решении вопроса о сохранении и дальнейшем функционировании ОАО "ПЭМЗ Спецмаш"…» — говорит директор и генеральный конструктор Московского института теплотехники, академик РАН Юрий Соломонов в письме на имя полномочного представителя президента РФ в ЦФО Георгия Полтавченко.

Изделия ПЭМЗ нужны и для выпуска оперативно-тактичес- ких ракетных комплексов типа «Искандер-М», что сегодня считаются отечественным противовесом колоссальному превосходству блока НАТО в живой силе и технике. Подольские гидроприводы необходимы для пусковых установок и транспортно-заря- жающих машин «Искандер-М». ПЭМЗ — незаменимое звено в технологической цепочке при производстве ракетных комплексов для надводных кораблей разных классов. Завод поставляет гидравлику для рулевых систем подводных лодок. Без продукции ПЭМЗ невозможно делать реактивные системы залпового огня типа «Смерч» и «Ураган». Его точная механика используется в станциях дальней космической связи, в антенно-волновых комплексах «Связник» и «Целина».

По свидетельству Управления вооружения МО РФ, Подольский электромехзавод снабжает своими приводами ракетные, артиллерийские и зенитные комплексы наземного базирования, выпускает гидрооборудование для управления агрегатами стартовых комплексов на отечественных космодромах.

И вот это предприятие несколько лет пытаются захватить рейдеры. И все ФСБ, все правительство РФ (государству принадлежат 25 % акций ПЭМЗ) ни хрена не могут сделать. Хотя в нормальной стране эти рейдеры давно были бы уничтожены на страх всем прочим мародерам.

Оборонные предприятия — довольно-таки легкая и заманчивая добыча. Особенно в столичном регионе. Оборонщики, как правило, небогаты, в долгах, как в шелках, да еще имеют в числе собственников государство. Частник свое имущество до последней капли крови защищает, а вот государство — нет. Особенно если речь идет не о нефти или газе. К тому же государство не монолитно. Внутри его аппарата действуют разнообразные кланы, подчас с диаметрально противоположными интересами.

Вот почему можно в любой момент разорить военно-промыш- ленную структуру (НИИ или завод), использовав как предлог ее задолженность бюджету. А потом распродать недвижимость, выручив не один миллион долларов. Земля и постройки в Москве и ее окрестностях ох как дороги! Тот же ПЭМЗ — это 48 гектаров в центре Подольска, да еще около 70 тысяч квадратных метров в капитальных сооружениях.

Охотники за такой добычей изобрели механизм своеобразного рейдерства, воспользовавшись некоторыми особенностями Налогового кодекса и Закона о банкротстве. Идея проста и эффективна: главный кредитор, имеющий первенство над всеми остальными, — государство. Долги перед бюджетом взыскиваются прежде всего. А это значит, что налоговая служба, отодвинув в сторону всех прочих кредиторов, может в любой момент инициировать процесс введения процедуры банкротства. (Наконец, кодекс и закон исходят из того, что налоговые чиновники — априори кристально честные люди и государственники-патриоты до мозга костей.

В то же время налоговые территориальные органы — прямо- таки идеальные структуры для сбора информации и поиска будущих жертв. Сюда стекаются наиболее полные сведения о предприятиях, за которые любой рейдер не поскупится на щедрую взятку. И эти же структуры могут буквально растерзать намеченное в жертву предприятие.

Разорить же на законных основаниях сегодня можно едва ли не каждый объект ВПК. В 90-е годы под будущее РФ как страны с высокоразвитой индустрией заложили налоговую мину. Тогда государство, возможно, само того не желая, загоняло военно- промышленный комплекс в пропасть. Оно либо не давало никаких военных заказов, либо давало, но не платило за них ни гроша. При этом даже если никаких прибылей у заводчан и в помине не имелось, нужно было платить налоги на имущество, на землю, на строительство и ремонт дорог… На начисленные налоговые недоимки (платить-то было нечем!) накручивались пени и штрафы за просрочки. Да такие, что они сегодня в разы превышают основную сумму долга. То есть тысячи предприятий, важных для безопасности и самого будущего РФ, оказались под угрозой разорения. Ушлым захватчикам оставалось одно: толкнуть на понравившееся им предприятие налоговые органы, инициировать процесс банкротства и потом растерзать добычу.

По сведениям из компетентных источников, в начале 2000-х годов в Москве сложилось своеобразное сообщество коррумпированных чиновников, занятых теневым «банкротным» бизнесом. В то время «поляну» банкротств огородило под себя Минэкономразвития. А в Федеральной налоговой службе (ФНС) возникло Управление по урегулированию задолженности и обеспечению процедур банкротства. Члены чиновничьей «рейдерской группы» обитали в МЭРТ, и в ФНС, и в структуре других ведомств, образовав этакую неформальную сеть.

Обнаружив заманчивое оборонное предприятие, «сеть» получала о нем полную информацию (по каналам налоговиков), а через некоторое время на предприятии-жертве через арбитражный суд вводилось внешнее управление. Ничего трудного в такой операции нет: ведь практически все «оборонщики» задолжали бюджету.

А дальше развивалась вторая стадия комбинации. На предприятие назначали внешнего управляющего, оттирая от административных рычагов прежний менеджмент. Внешний управляющий происходил из негосударственной «саморегулируемой организации», входившей в неформальную^ «сеть». Внешний управляющий быстро доводил вверенное ему предприятие до окончательного банкротства. Далее следовало введение конкурсного управления, собрание кредиторов и распродажа имущества. В ходе распродажи «сеть» получала свое с помощью в общем-то нехитрых финансовых механизмов. Процесс был поставлен «на поток» и не давал осечек: предприятие, попав под банкротство, уже не выживало, хотя внешне все было абсолютно законно.

Если же прежние акционеры и менеджеры предприятия- жертвы начинали сопротивляться, в дело вступали сотрудники правоохранительных органов. На строптивых заводились уголовные дела, начинались обыски и выемки документов…

По имеющимся у нас сведениям, «сеть» существует и поныне.

Вот это, читатель, и есть развал. Не только «оборонки» и промышленности вообще, а развал расеянского социума, пораженного мародерством.

В феврале 2009 года М. Калашников беседовал с бывшим руководителем агентства из клебановского Миноборонпрома.

Он сообщил, что процесс утраты технологий в «оборонке» РФ принял обвальный характер.

— В 1999–2004 годах утрачивалось по полторы-две тысячи технологий ежегодно. Нам приносили толстые списки потерь. Уходили последние квалифицированные кадры, умирали уникальные специалисты. Разрушались уникальные, ключевые производства. Сейчас теряем технологии не с тем темпом, потому что уже успели многое потерять в предшествующие годы. Мы пробовали делать доклады в правительстве, на Совбезе, показывали, как пойдет процесс утраты возможности производить те или иные виды военной техники и вооружений. Но все без толку. Сейчас подходит новый процесс: вслед за утратой технологий начнут погибать научные школы. А вот это — страшнее всего, ибо на восстановление научных школ требуется по сорок — пятьдесят лет. У нас на производстве слишком многое держится на семидесяти-, а то и восьмидесятилетних дедах. Умрут они — и крышка. Замены им практически нет. Немудрено, что Минобороны всерьез намерено закупать импортные вооружения.

Уже сегодня приходится пользоваться импортной электроникой: свою погромили. Производство зенитно-ракетных комплексов иной раз держится на нескольких людях, что кустарным образом производят элементы, производство коих в промышленном масштабе уже потеряно. РФ лишилась возможности делать легкие фронтовые истребители: нет современной легкой электроники. Огромные проблемы начались в производстве стволов хоть для артиллерии, хоть для автоматов: качество их с советских времен сильно упало. И так далее и тому подобное.

И при этом финансирование идет рвано и неритмично, а кредит слишком дорог. Но уже понятно, что нынешний кризис способен додушить остатки оборонного комплекса…

Похожая картина развала — в любой отрасли, какую только ни возьми и ни углубись в изучение дел в ней. Это касается хоть химии, хоть кораблестроения, хоть эксплуатации Северного морского пути. Везде — предразвальное состояние или бардак. Сравнивая все это с советскими временами, поражаешься: как в

СССР государство умудрялось — при остром дефиците средств в 1980-е! — заниматься тысячами проектов, и при этом обеспечивать нормальную работу массы больниц, библиотек, школ, вузов, детских садов, городских коммунальных систем! А сейчас — всё наоборот.

Самыми провальными для оборонного комплекса, читатель, стали даже не 90-е, а 2000–2007 годы. Именно в этот период выпуск новой техники падает до мизерных величин, в то время как РФ переполняется сотнями миллиардов «сверхплановых» долларов, а «элита» — увлеченно их разворовывает и перегоняет за кордон. Кремлевские клоуны с тех времен откровенно завираются, считая, будто их блефу кто-то верит. Деньги в основном уходят на то, чтобы как-то подлатать и модернизировать советское вооружение, сделанное во времена Андропова — Горбачева. Подновленные таким образом единицы боевой техники выдаются за «новые поставки».

Пример? 5 марта 2009 года замминистра обороны РФ, генерал армии Владимир Поповкин, объявляет о грандиозных планах переоснащения ВС РФ. Типа, в 2009-м армия получит 50 новых самолетов и столько же — новых вертолетов. Новых? Оказывается, что в число новых самолетов входят те самы\ 34 истребителя МиГ-29, что со скандалом вернул Алжир: в них обнаружились части чуть ли не пятнадцатилетней давности. Еще два «новых» аппарата — это два Су-34СМ, сделанных еще в СССР, о покупке коих торжественно объявили аж в 2006-м. Остальные четырнадцать «новых» единиц — это не что иное, как подлатанные старые самолеты. То же самое — с вертолетами. При ближайшем рассмотрении оказывается, что действительно сделанных с нуля там — лишь 12 машин. Шесть легких многоцелевых «ансатов» и шесть Ми-28Н. Остальное, как заявляет директор Центра анализа стратегий и технологий Константин Макиенко, всё те же модернизированные старые винтокрылы. То есть уже устаревшие Ми-24. Зато беспилотные разведчики, начхав на прекрасные отечественные разработки, бело-сине-красное МО намерено покупать в Израиле.

Словом, налицо неспособность РФ производить крупные партии современных вооружений, среди коих — и стратегические ракеты. Причина — общий упадок индустрии под властью триколорных клоунов.

Подводим промежуточный итог, читатель. Агрессору даже не обязательно разворачивать противоракетную оборону. Вы скажете, что в США ПРО и так сворачивается? Это правда. Но правда и то, что если враг захочет действительно уничтожить ракетно-ядерный потенциал РФ, ему достаточно провести умелую операцию руками ЦРУ и путем подкупа и рейдерских действий уничтожить несколько ключевых предприятий, что поставляют комплектующие для производства «Булавы» или «Тополя-М».

И этого будет вполне достаточно.

Поскольку проект «Булава» горит синим пламенем и его провал фактически неизбежен, предлагаем верховной власти РФ предпринять конкретные спасительные шаги. Спасительные не только для обороноспособности Росфеда, но и для оборонно-научно-промышленного комплекса.

Очевидно, что «Булава» уже вряд ли сможет поступить на вооружение русского подводного флота. Провал попытки был предопределен из-за того, что Московский институт теплотехники (МИТ) не имел никакого опыта разработки твердотопливных ракет, стартующих из-под воды. Да и общий развал ВПК сказался. Создалось трагическое положение: МИТ завалил дело, а за время реформаторского варварства оказался разгромленным единственный центр создания ракет подводных лодок (БРПЛ) — ГРЦ имени Макеева в Миассе.

Завалили «Булаву» в МИТе — очевидно. МИТ не имеет опыта создания ракеты, проходящей через три среды (воду, воздух и космос). Снова кинулись на ГРЦ имени Макеева, в Миасс. Там все же огромная водо-воздушная шахта для испытаний ракет есть, не считая опыта создания БРПЛ. Попробовали снова возродить убитую программу «Барк». И что выяснилось? Старые кадры поумирали и поувольнялись. А новые российские инженеры не умеют читать чертежи 1986 года! Техническая культура утрачена, компетентность — ниже плинтуса. Да и кто пойдет работать над сложнейшей ракетной темой, если зарплата инженера в центре 6 тысяч рублей? По советским меркам, это — рублей 40 в месяц. Втрое меньше, чем у самого нищего советского инжене- ра-расчетчика и чертежника.

Сегодня нужно на базе Миасса создавать учебно-технологи- ческий центр, соединяя в нем прикладные разработки и подготовку студентов. Так, чтобы сохранить подводное ракетостроение. Но никто не чешется этого делать! Если ничего не предпринимать, в ближайшей перспективе РФ останется без научно-инженерных кадров. Что это значит? Развал сложной промышленности, «оборонки», утрата обороноспособности.

В связи с этим предлагаем простой шаг: ввести некий переходный период в развитии Сил ядерного сдерживания (СЯС) РФ, временно заменив новые атомоходы-ракетоносцы на новопостроенные авиагиганты Ан-124 «Руслан», способные нести в трюме «Булаву», укороченную на одну (первую) ступень.

Смысл предложения: таким образом «Булава» превращается из БРПЛ в ракету воздушного старта, способную накрывать цели на территории вероятных противников РФ. (Высотный запуск ракеты делает излишней стартовую ступень.) При этом постройка Ан-124 на порядок дешевле постройки подводного ракетоносца, то же самое касается и эксплуатации машин: «Русланы» с ракетами на борту могут барражировать в заданных районах (например, на Севере РФ) в угрожаемый период, причем под прикрытием истребителей. \

Плюсы такой схемы? Их несколько.

Во-первых, новыми заказами загружается авиапром РФ, мы строим новые Ан-124, оживляя интеграционный процесс с советскими партнерами в бывшей УССР — «Мотор Сечью» и АНТК имени Антонова.

Во-вторых, мы тем самым получаем технологию двойного назначения. Ведь системы воздушного старта позволят в гражданском варианте запускать в космос коммерческие нагрузки, причем по сниженным вдвое расценкам.

В-третьих, те же «русланы» могут, сменяясь на службе, вторую часть времени работать как коммерческие грузовые корабли, выполняя заказы по всему миру и зарабатывая деньги.

В-четвертых, деньги, истраченные на проект «Булава», не идут коту под хвост.

Но это — лишь первый шаг. А дальше идет целая программа.

Чтобы не пропали даром и построенные лодки 955-го проекта, под них нужно разработать работоспособные ракеты, вписав их в отведенные конструкцией субмарин габариты.

Очевидно, что МИТ скорее всего с делом не справится, а ГРЦ имени Макеева уже слишком разгромлен. Нет молодых кадров. Нет денег. Порушена производственная база.

Что предлагает «банда Калашникова»? Во-первых, создать на базе основных ракетных производств в РФ (Миасс и Воткинск) сильные научно-промышленно-учебные центры. То есть совместить производство и разработку ракет с подготовкой новых инженерно-технических и конструкторских кадров. Получатся некие «ракетограды» вкупе с университетами.

В Миассе и Воткинске Максим Калашников выстроил бы те самые футурополисы (и научно-университетские кампусы заодно), состоящие из домов нового типа и усадеб для инженерного, офицерского и научного персоналов. Одновременно футуропо- лис — это и привлечение рабочих кадров, возможность расширить производство в том же Воткинске. Чтобы все было прибыльным, футурополисы одновременно (за счет другой части населения) займутся агро- и биопроизводством, станут центрами прибыли и не будут жить исключительно за счет бюджетных ассигнований. Учебные же заведения в ракетоградах должны с самого начала развиваться как исследовательские инновационные университеты, принципы организации коих давно разработаны и описаны, в частности в блоге М.К.

Создание футурополисов-«ракетоградов» (в Миассе прежде всего) позволит спасти баллистическое ракетостроение и создать новую БРПЛ для атомоходов РФ. Одновременно расширение производства в Воткинске даст возможность производить не максимум семь комплексов «Тополь-М» в год, а 30–40, остановив процесс деградации и физического износа СЯС РФ.

Дополнительная возможность: устойчивое производство в Воткинске высокоточных ОТ-ракет типа «Искандер», а также реанимация советского проекта «Созвездие-Р» в виде укороченных «тополей», способных нести неядерные высокоточные боеголовки. Обладая дальнобойностью в 5–6 тысяч км, такое оружие может сдерживать возможных агрессоров за счет угрозы массированных ударов по их авиабазам и крупным надводным кораблям в море.

Параллельно мы предлагаем воспользоваться предложением одного из наших друзей, уже успешно поставляющих оборудование для западных авиастроителей, и попробовать спасти «Булаву» за счет новой организации ее производства.

Не секрет, что проект терпит неудачи в том числе и за счет развала прежней системы поставки комплектующих для БРПЛ. (Например, нет хороших пиропатронов — успели развалить их советское производство.) Вместо погибшей советской системы нужно (пусть и государственной властью) создать несколько фирм-субподрядчиков.

Их матрица: небольшой коллектив (практически без управленческой надстройки), передовое оборудование, работа на широкий рынок (а не только на военные заказы). То есть задействована схема сборки ракеты из наилучших по качеству и цене элементов.

Вопрос нуждается во внимательном изучении.

Остается вопрос: где взять под это средства?

Решение очевидно. Не участвовать в конкурсе на проведение не помню какого мирового чемпионата по футболу в РФ. На это придется ухлопать несколько миллиардов долларов. Нам важнее сохранить научно-технический потенциал страны, ее обороноспособность и престиж, а не мяч ногами пинать. Деньги нынче нужно не в ноги вкладывать, а в мозги.

Еще одним финансовым резервом может стать конфискация средств у нескольких одиозных олигархов (а не у одного Ходорковского). Одна распродажа недвижимости в Лондоне — это огромные средства. Сюда же можно направить и деньги, конфискованные у чиновников в ходе беспощадной войны с коррупцией. А это также миллиарды долларов. (Принципы такой борьбы изложены в серии статей М.К… «Тезисы к будущему» в его блоге.) Считаю необходимым создание пилотных «охотничьих команд» для поиска и конфискации украденного. Советую обратить внимание на публику вокруг финансово-экономического блока Правительства РФ. В любом регионе вам расскажут, сколько нужно «отстегнуть» в Москве, чтобы получить бюджетные деньги в край или область. По ряду свидетельств, откат со времен Ельцина вырос с 10 до 30 %. (Это описано в романе П. Астахова «Рейдер».) Так что потенциального конфиската здесь — на десятки миллиардов долларов как минимум.

Безусловно, необходим отказ от закупки вертолетоносца «Мистраль» во Франции: проект нелеп и бесполезен от начала и до конца.

Еще одну часть средств могут дать коммерческое использование новых Ан-124 и запуски спутников системой «Воздушный старт» по внешним заказам.

В любом случае от власти требуются неординарные действия, чтобы избежать национального позора, сохранить русские СЯС и отечественное ракетостроение. Нам нужны футурополисы- «ракетограды»!

Однако, друг-читатель, рассуждая на тему производства ракет, мы как-то выпустили из виду еще одну проблему — проблему боезарядов для оных. А можем ли мы сегодня делать полноценные ядерные боеприпасы? Ведь старые «изделия» тоже выходят из строя: их нужно заменять. И тут обстановочка в РФ — не идеал.

Дело в том, что в 2000–2007 годах, например, стратегические арсеналы РФ похудели на 3344 боезаряда. Боевые блоки — штука капризная. Их нужно хранить при низкой температуре, все время подвергать регламентным работам. Мы, конечно, «чайники» в этом вопросе, а потому перескажем специалиста. Госпожу под красноречивым псевдонимом Лахезис (//www.kuban.ru/forum_new/forum34/arhiv/3080.html).

Итак, если обслуживание боеголовки в хранилище прекратить, то скорее всего начнется ее разогрев. Хотя на дне шахты, в условиях глубоководного холода и определенных придонных течений, теплоотвод может быть приличным, обычно сам заряд интегрирован в боеголовку или боевую часть. Боевая часть находится внутри ракеты-носителя, носитель — в шахте, шахта — в лодке и т. п. Постепенно боеголовка раскалится до некоторых значений, определяемых установившимся теплоотводом. Поэтому, с одной стороны, начнется ускоренная ядерная деградация плутония (ядерной взрывчатки) за счет наступившего теплового сжатия. С другой стороны, при таких температурах дельта-фаза, даже закрепленная галлием, переходит в альфа-фазу. Это означает полную потерю боеспособности.

Если этого не произойдет и охлаждение будет достаточным, то начнут терять способность тритиевые устройства и элементы. Но и они — не единственное уязвимое место заряда. Он обложен обычной взрывчаткой — для сжатия при взрыве (имплозии). Обычная взрывчатка уложена строго определенным образом. Но при тепловом сжатии плутониевой «сердцевины» имплозивная оболочка тоже начинает деградировать, терять выверенную форму. Могут возникать и искажения имплозионной волны на появившихся пустотах, ухудшающие качество имплозии. Поэтому изменения формы наступят раньше и повлияют на боеспособность заряда сильнее, но это при условии прекращения обслуживания заряда.

В целом нужно смотреть, как меняет свойства и взрывчатка и ее точные взрыватели-критроны, как меняется изоляция проводов и электронные элементы заряда. Потом нужно учитывать, что понижение мощности заряда наступает постепенно. Хотя заряд с первого дня изготовления непрерывно деградирует (плутоний распадается), он все же остается способным выдать штатную мощность в течение гарантийного срока. Последние годы эта способность снижается, поэтому мощность берут с запасом. Но реально можно продлить сроки эксплуатации ядерного заряда за счет снижения его эксплуатационной мощности, например. То есть позже гарантийного срока он, конечно, взорвется, но с меньшей мощностью из-за накопившихся рассогласований или с меньшей вероятностью, если вероятность все еще находится в рамках применительной в боевом отношении вероятности. Если так, то пусть заряд остается в эксплуатации.

Вопросы деградации зарядов — это область динамики сложных систем. Да, можно прогнозировать, из-за чего именно откажет заряд при хранении, эксплуатации или в тех или иных условиях и состояниях, и когда — по какому расчетному прогнозу и из-за каких подсистем заряда будет падать вероятность и мощность, по каким численно кривым и с какой динамикой. Но такой прогноз сложен. На этом защищаются кандидатские и докторские диссертации, этим практически занимаются в КБ-1 РФЯЦ ВНИИЭФ (ранее сектор 05) в Сарове. Исследуется влияние сроков и условий эксплуатации ядерных зарядов в войсковых частях, нестабильности технологии изготовления различных материалов и устройств заводами-поставщиками, особенности конструкции. Проводится значительный объем расчетных и исследовательских работ по установлению предельно возможных сроков эксплуатации ядерных зарядов.

Соответственно, чтобы понять состояние реальных зарядов на дежурстве, берут припасенные при изготовлении серии контрольные элементы из того же материала, которые находились в таких же условиях. Теоретически для испытания можно взять и разобрать на части один боезаряд из целой их серии (в одной «плутониевой ванне» отлитые). Заряд, стоявший на том же дежурстве. Предположим, берут эти образцы и взрывают имплози- онно. Смотрят реальную картину динамики возрастания реакции. По ней судят: если была бы достаточная масса, смотрят, произошел бы взрыв? Как бы он произошел, насколько раньше? Какова бы была потеря мощности из-за этого на данной конструкции заряда? Испытания проводятся так называемые докрити- ческие, с массой меньше критической. Без реального ядерного взрыва. Но условия могут попытаться смоделировать поточнее, с большими реальными давлениями. Увидели динамику — интерполируют результат на изделие, на военные потребности, проверяют предыдущие расчеты и выдают заключение — годен сейчас, негоден будет тогда-то, с таким понижением мощности, полностью неработоспособным, невзрывным станет тогда-то.

Таким образом, читатель, боезаряды должны, во-первых, тщательно храниться и постоянно исследоваться. А во-вторых, все время нужно — хоть и постепенно — заменять их вновь сделанными. Иначе твой арсенал зарядов деградирует, выйдет из строя. В СССР все это соблюдалось. Советский Союз, как мы теперь понимаем, был страной очень деловитых людей, которые говорили мало, но зато успевали сделать тысячи разных дел. Везде: в астрономии и в авиастроении, в энергетике и на транспорте, в ракетостроении и в ядерно-оружейном комплексе. При этом квалифицированные спецы в Красном гиганте получали достойные зарплаты, позволявшие жить нормально (не разгружая по ночам вагоны для приработка), рожать и растить двоих-троих детей и каждый год ездить отдыхать на Черное море. Кроме того, «ядерные» специалисты еще и снабжались товарами и продуктами по первому разряду. А потому ядерные арсеналы в Союзе и обновлялись, и сохранялись. Периодически их реально испытывали на подземных полигонах Новой Земли и Семипалатинска.

В отличие от деловитого СССР, РФ — страна болтунов, мародеров, мастеров по разделу денег, некомпетентных «эффективных менеджеров» (вверху) и нищих (внизу). Могут ли несчастные расеянские спецы с нищенскими зарплатами обеспечить все эти работы? Очевидно, что нет. Да и стареют они, уходят — смены же не появляется. Какой молодой человек захочет жить десятилетиями в нищете, на зарплату, что позволяет только питаться, да и то не так уж сносно? То же самое касается и производства новых боезарядов. Работа требует огромной квалификации, долгих лет учебы и практики, а в РФ за нее платят меньше, чем за торговлю сотовыми телефонами.

Именно поэтому мы считаем: хотя все, что касается производства ядерных боезарядов и их хранения, в РФ плотно засекречено, мы смело делаем вывод о деградации и этой компоненты нашей ядерной мощи. Число выведенных из эксплуатации зарядов косвенно свидетельствует об этом. Общий научно-промышленный развал неминуемо сказался и на ядерно-оружейном комплексе. Один наш источник из системы бывшего Минатома РФ говорил нам в 2005 году примерно то же самое: что план производства новых зарядов безбожно срывается. Вряд ли положение с того года стало лучше. А советский запас боеголовок также постоянно сокращается, истекают все сроки их годности.

Так ли это? Мы предприняли дальнейшие поиски информации, встретившись для этого со сведущим человеком, коего из соображений его личной безопасности назовем Саровцем. По имени города, где расположен центр изучения и разработки русско-советских ядерных боеприпасов — знаменитый ВНИИ экспериментальной физики, ВНИИЭФ.

Дело не только в мизерном выпуске новых баллистических ракет, но и в том, что бело-сине-красные варвары не в силах обеспечить эти ракеты достаточным числом новых ядерных зарядов. Ибо старые ЯБЗ советского производства уже выходят из строя. Все-таки прошло по 18–20 лет их службы как минимум.

Общий индустриальный, научный и социальный бардак в Эрэфии нанес сокрушительный удар и по советскому ядерно- оружейному комплексу.

— Вы правы в своих опасениях, — говорит нам Саро- вец. — Дело в том, что ядерно-оружейный комплекс Советского Союза мог обеспечивать боеготовность группировки и в 10 тысяч боезарядов. Старые ЯБЗ поддерживались в рабочем состоянии, необходимое число зарядов на замену — производилось. А вот сегодня в РФ и группировка в 2 тысячи боезарядов — тяжкое бремя. Более того, все чаще «сверху» идет информация, что нужно «оптимизировать» группировку на уровне в одну тысячу.

Почему? То, что лежит на поверхности, — это деградация серийного производства ядерных боеприпасов. Не все в порядке на предприятиях. Там — большие проблемы с кадрами, со старением станочного парка и инфраструктуры. Работают в основном старики, молодежи слишком мало. А вместо того чтобы реально исправлять положение, мародерское государство готовит… акционирование ядерно-оружейного комплекса. Нас спасает пока лишь то, что в СССР ядерные и термоядерные боезаряды делались с большим «запасом прочности». Но ведь и он не вечен.

Но если стратегические заряды еще как-то делаются, то с так называемыми тактическими боеприпасами небольшой мощности (которые правильнее назвать региональными) — полный завал. То есть с боеприпасами для уничтожения сил противника на опе- ративно-тактическом уровне, с зарядами для ракетного комплекса типа «Искандер», для некоторых зенитно-ракетных систем, для диверсантов.

Большего я вам не скажу: в РФ и по сию пору даже индексы боезарядов — строжайшая гостайна.

Дополним Саровца. Ядерное оружие в РФ делается на производственном объединении (ПО) «Маяк». Это восемь взаимосвязанных заводов. Входит в него и завод-20 в Озерске (Челябинская область). Здесь нарабатывается оружейный плутоний, производятся боезаряды и перерабатываются старые ЯБЗ. С 1949 года.

Этот завод в начале 2009 года решили закрыть, переведя производство на Сибирский химический комбинат (СХК, Томская область). То есть целый город приговорили к закрытию. При том, что на СХК ядерные боеприпасы не делались уже много лет, произошла утрата кадрового потенциала. Нам написал один из работников завода:

— После развала Союза предприятие предоставлено само себе и вынуждено буквально выживать. Давно уже требуется реконструкция и оборудования, и управления. Да, есть проблемы с экологией. Но завод продолжает выполнять заказы, и военных это устраивает, а проблемы вполне решаемы, и комбинат это делает в меру средств и возможностей. С другой стороны — поддержка со стороны руководства Росатома практически стремится к нулю. Такое ощущение, что решили выжать все, что можно, и закрыть. Вот и дождались.

В России было 6 предприятий с таким профилем, осталось — 2. «Маяк» и СХК в Томске. Причем нужные производственные мощности СХК простаивали около 9 лет, а технологическая цепочка производства урана 96 % обогащения отсутствует вообще. Не говоря о том, что даже на действующем предприятии на подготовку квалифицированного рабочего уходит 3–5 лет.

Похоже, вопрос о том, справится или не справится СХК с заказами и когда, заботит наше правительство меньше всего. Если посмотреть еще на то, как реформируется наша армия, то выводы напрашиваются сами. Я не кликуша и не параноик, но все вышеизложенное говорит об атаке на ядерно-стратегические силы России…

Однако бедствия серийного производства — это только верхушка айсберга. На самом деле развал, начавшийся в 1990 году и продолжающийся поныне, нанес тяжелый удар по научной кузнице ядерного оружия, саровскому ВНИИ экспериментальной физики (ВНИИЭФ). А вот это действительно страшно…

— Ядерное оружие нуждается в постоянной доработке, в новых исследованиях, — рассказывает Саровец. — Я уж не говорю о постоянных работах по поддержанию сохранности накопленных боеприпасов. И здесь ключевая роль принадлежит ВНИИЭФ. А сегодня институт работает в режиме настоящего угасания. Де- факто разработки не ведутся. Вернее, ведутся на бумаге. Если из Кремля приезжает очередная Прекрасная маркиза, ей демонстрируют красивые плакаты. Но реальной цены этим чисто бумажным разработкам не знает никто. Мы не ведаем даже, какова истинная квалификация нынешних сорокалетних специалистов, работающих сейчас во ВНИИЭФ. Реальной проверкой работы раньше служили подземные испытания на двух полигонах: Семипалатинском и Новоземельском. Но с 1990 года они прекращены, и это сыграло самую разрушительную роль. Впрочем, процесс начал еще Горбачев…

— Давайте попробуем обрисовать этот процесс во времени…

— Давайте. До 1986-го все шло нормально. Затем нас стали выбивать из колеи вводимые Горбачевым моратории на испытания. Получалось так: США их проводили, а Кремль боролся за мир. Работу ВНИИЭФ стало лихорадить. Уже все сделано по планам, изделие готово к вывозу на полигон — и тут по звонку клерка из ЦК КПСС испытания отменяются. Но даже в этих условиях кое-какая работа шла: реальные подземные взрывы все же иногда совершались. А с 1990 года с ними покончили. Реальных испытаний не проводится до сих пор.

После 1991 года начался форменный развал. Работники ВНИИЭФ превратились в нищих. Чтобы хоть как-то спасти положение, тогдашний глава Минатома РФ Виктор Михайлов в 1993 году пошел на подписание знаменитой «урановой сделки». Ну, на поставку в США части оружейного урана, «разбавленного» в низкообогащенный уран. Конечно, это жутко унизительная сделка, наносящая огромный ущерб национальным интересам. Сегодня ее нужно прекращать. Но тогда, когда государственное финансирование стало мизерным, «урановые» деньги спасли ВНИИЭФ от полного развала, позволили вести работы хотя бы в тлеющем режиме.

Однако это не спасло от вялотекущего развала. С 1994 года на деньги американцев в Сарове открылся Межотраслевой научно-технический центр (МНТЦ), который должен был развивать конверсионные разработки, давая работу нашим специалистам по ядерным вооружениям. Чтобы, грубо говоря, они не уехали работать в Иран, Ирак, Китай или Индию. На деле МНТЦ стал катализатором разложения ВНИИЭФ. На Запад за копейки стали уходить уникальнейшие советские разработки и технологии — ведь ядерные боеприпасы требуют множества сопутствующих прорывных разработок. Получилось так: тот, кто попал в МНТЦ и получил американские гранты, стали зарабатывать в несколько раз больше тех, кто продолжал заниматься ядерными боеприпасами. Оружейники превратились в нищих «лузеров». Коллектив начал опасно расслаиваться и разлагаться. Молодежь с презрением отвернулась от ядерно-оружейного дела. Кому охота влачить бедное существование и работать на государство? Если можно к тридцати годам стать богачом, занимаясь «купи-про- дай», а на крайний случай — работать на американского дядю в МНТЦ?

Разложение ускорилось из-за начальственного скотства. Сейчас, после всех повышений, оружейник ВНИИЭФ в месяц имеет зарплату в 30–40 тысяч рублей. Институтские начальники себе установили зарплаты в миллионы рублей.

Сложите все это с прекращением реальных испытаний — и вы получите реальную картину происходящего. В советские годы наш специалист к сорока с лишним годам превращался в матерого, опытного разработчика. Как правило, за душой у него были 3–5 разработанных изделий, прошедших реальные испытания. Причем такой профи выезжал в командировки на полигоны. В сорок с лишним лет он прекрасно мог делать компоновку и деталировку ядерного боезаряда и уже имел молодых учеников. Сейчас на таких остатках советского великолепия все еще как-то держится. Только им уже — по 50–60 лет.

Нынешние специалисты ВНИИЭФ, кому «за 40», не имеют опыта настоящих испытаний. Их квалификация — сомнительна, реально она ничем не подтверждена. Да и каких они учеников после себя оставят? Да никаких. Вот почему сегодня наши специалисты-оружейники поистине увядают. Они деморализованы и усталы. Нет в них больше огня, жизненной энергии. Да и кто может сохранить силы и энергию после восемнадцати лет унижений, сидения на нищенской зарплате, когда окружающая реальность убеждает тебя в никчемности и неудачливости? И все это — на фоне устаревания лабораторного оборудования. А ведь сегодня нужно не только поддерживать в боеготовности ядерный арсенал РФ — для этого есть еще советские разработки, — надо еще и создавать боеприпасы нового поколения. Более компактные и более «чистые». Но скоро этого некому будет делать…

— Но ведь американцы тоже не проводят больше реальных подземных испытаний!

— Да, но взамен они вгрохали сумасшедшие деньги в «заменители испытаний» — в моделирующие суперкомпьютеры «Крей», в лазерный «поджигатель» и другое. Ничего подобного в РФ нет. Нам заменить подземные взрывы нечем. Но даже при всем этом американцы продолжают поддерживать в работоспособном состоянии свой полигон в Неваде. Думаю, они возобновят настоящие взрывы.

А у нас, черт возьми, развал прогрессирует. Никакой «подъем России с колен» здесь ничего не изменил. Более того, развал только ускорился. На смену руководителям 90-х пришли еще более беспардонные и циничные начальнички. Теперь мы все боимся акционирования ядерно-оружейного комплекса — и окончательного его уничтожения.

— А вот здесь — давайте подробнее…

— Давайте…

— Главное — сохранить единство всего ядерно-промышлен- ного комплекса, — считает Саровец. — Так делали в СССР, где наука, специальное образование, производство, атомная энергетика и оружейный комплекс связывались воедино в великом Минсредмаше. Очень разумно: одна его часть за счет казны производит национальную безопасность, другая дает реальный экономический эффект, и можно перераспределять средства. Какое-то время в РФ эта система худо-бедно сохранялась в рамках Минатома. А теперь ее уничтожают.

Дело в том, что, с точки зрения россиянских «пильщиков» и приватизаторов, ядерная отрасль делится на вкусную и невкусную части. Производство боеприпасов — невкусно. Тут, понимаешь, одни затраты, много не «откусишь». И есть часть сладкая, приносящая доходы: атомная энергетика, обогащение урана, производство тепловыделяющих элементов — ТВЭЛов и т. д. С 90-х годов рьяные «рыночники» стремятся оторвать вкусное от невкусного, приватизировав финансовые потоки прибыльной части атомной отрасли. Их совершенно не волнует то, что при этом загнутся такие сферы, как производство ядерных боеприпасов. Главное — захватить и акционировать самые жирные куски.

До 1998 года оборону от таких «реформаторов» держал глава Минатома, оружейник Виктор Михайлов. Но его «ушли» — и сделали министром Евгения Адамова. Того двигали на министерский пост явные делители и приватизаторы. Однако Адамов, к его чести, эволюционировал — и не приступил к операции раздела. И даже стал бить тревогу по поводу плохого состояния ядерно-оружейного комплекса. Реакторщик Адамов (выходец из НИКИЭТа) осмеливался требовать у Ельцина и Путина создания Фонда будущих поколений за счет отчислений от торговли энергоносителями и вкладывать средства фонда в создание реакторов и энергоблоков нового типа, которые резко сократили бы потребление природного газа внутри РФ и дали бы импульс высокотехнологичному развитию страны.

Поэтому после ухода Ельцина Адамова тоже сместили с поста. Поставили этого «ни-рыба-ни-мясо» Румянцева, который заговорил о приватизации части атомной отрасли.

При Румянцеве в 2004 году произошла путинская реформа правительства. Минатом уничтожили и превратили во второразрядное агентство (Росатом) под вице-премьером Христенко. Это был настолько идиотский шаг, что затем агентство все же подчинили прямо премьеру. И затем бонзы РФ решили, что Румянцев — не тот кадр для операции по приватизации вкусной части Росатома. Его поменяли на мелкого нижегородского банкира и «мистера дефолта», г-на Кириенко-Израителя, известного также как Киндер-Сюрприз.

Тот в 2006 году начал с вороха грандиозных планов возрождения атомной отрасли, каковые и до сих пор остаются лишь ворохом слов. Но зато из руководства отраслью вывели настоящих атомщиков и оружейников. Виктора Михайлова убрали с поста научного руководителя ВНИИЭФ. Агентство переделали в госкорпорацию. Ну, вы знаете, что такое нынешние госкорпорации: формально — государственные структуры, наделе — приватизированные менеджерами «пилорамы». Началось отделение вкусного от невкусного. И, по моим сведениям, сегодня готовится акционирование даже ядерно-оружейного комплекса. Думаю, чем это пахнет, объяснять не надо.

Правление Кириенко во ВНИИЭФ ознаменовалось нашествием всяких юристов и экономистов в руководство. Да и психологический климат сейчас этакий, знаете ли… В общем, притащил Киндер в руководство отраслью какую-то бабу. Пришли к ней на прием профсоюзные лидеры заводов, что занимаются серийным выпуском боезарядов, попробовали рассказать о проблемах коллективов. А та в ответ: «Да на черта это ваше ядерное оружие? Мне, как женщине, гораздо интереснее сантехника…»

Словом, при продолжении нынешних веяний РФ лишится своего ядерно-оружейного комплекса. Он просто зачахнет, тихо скончается.

И я вам еще только о самых главных бедах рассказал. А есть и мелочи, которые раздражают и не добавляют ВНИИЭФ жизнестойкости.

— Например?

— Например, заигрывания с церковью. Я вообще не люблю эти клерикальные игры. Ну, решили возрождать местный монастырь, в части построек которого разместились и энная доля института, и часть городского хозяйства. А по сути — того же ВНИИЭФ, ибо весь Саров — это наш институт. Нам сказали, что, если за наше дело будут молиться три монаха, никому от этого плохо не станет. Но оказалось, что монахов нужно гораздо больше. Сегодня церковники говорят: отдайте нам то и отдайте нам это. Выведите отсюда лабораторию, а отсюда — музыкальную школу для ваших детей. Ладно бы, если б это за счет церкви делалось. Или за счет государства. Так нет, стройте и переезжайте на денежки ВНИИЭФ! Сооружайте новую музыкальную школу, например. То есть нам надо отечественное ядерно-оружейное дело спасать, а тут начинаются совершенно бесполезные затраты. Да лучше бы эти деньги — да на переоснащение наших лабораторий пустить. Формально все делается за счет городских властей, но Саров-то — это мы! Вообще, пора отдавать ВНИИЭФ функции и городского управления, и главного застройщика.

В общем, не будем о грустном…

12-2321 и

— Так что же нужно сделать, чтобы спасти русский ядерно-оружейный комплекс? Чтобы обеспечить ядер- но-стратегическую безопасность РФ?

— Одним увеличением финансирования здесь уже не обойдешься. Ну, дашь ты покалеченному миллиард долларов и скажешь: «Прыгни на два метра в высоту!» Так ведь не сможет. Хоть два, хоть три миллиарда ему сули. Потому что он покалечен. Нужны еще и организационные усилия.

Во-первых, нужно возобновить реальные подземные испытания ядерных боеприпасов на Новой Земле. Это сразу же всех подтянет и дисциплинирует, покажет истинное, а не мнимое состояние парка зарядов, выявит эффективность ведшихся во ВНИИЭФ с 1990 года работ. То есть позволит возобновить процесс воспроизводства квалифицированных специалистов, наладить подготовку молодой смены, продвинуться в создании оружия на передовых технологиях.

Во-вторых, необходимо вложить нужные средства в переоснащение лабораторно-исследовательской базы, в зарплаты квалифицированных спецов и их учеников. То же самое сделать и на обоих загибающихся сегодня заводах серийного выпуска боеприпасов.

В-третьих, прекратить акционирование в отрасли, не допустить отрыва «коммерческих» предприятий бывшего Минсредма- ша СССР от ядерно-оружейного комплекса. Здесь должна быть только государственная собственность!

В-четвертых, необходимо поменять руководящие кадры отрасли, поставив во главе дела настоящих атомщиков, выгнав всякую непонятную шелупонь.

В-пятых, нужно адекватное государственное финансирование. Все очень просто: ядерно-оружейный комплекс производит безопасность страны. На всяких побочных «бизнесах» он далеко не уедет. Тот, кто делает ядерные боезаряды, должен хорошо финансироваться. Не можете обеспечить такого содержания? Выходите из Договора о нераспространении ядерного оружия и дайте возможность нам выпускать ядерное оружие по иностранным заказам. Боитесь иранских заказов — дайте возможность нам работать с Бразилией, например.

Считаю, что государство вполне может наладить нужное финансирование. Для этого достаточно «раскулачить» парочку совершенно бесполезных для страны олигархов, которые десятки миллиардов долларов вбухивают в свои яхты и футбольные команды. Один Абрамович чего стоит.

И в-шестых, сейчас надо выходить из договора о запрещении ракет средней и малой дальности 1987 года. Стране, испытывающей жуткие проблемы с обычными ВС, для сдерживания Китая и НАТО не обойтись без баллистических ракет с дальностью действия до 5 тысяч км. Их можно сделать, укоротив «Тополь-М». Этакий, знаете ли, «Тополек» получится.

Если власти РФ не сделают всего перечисленного, то рискуют лишиться ядерно-оружейного комплекса и получить перспективу военного разгрома.

Вот, в сущности, и всё…

Здесь, читатель, нам нечего добавить к рассказу Саровца. Разве что некоторые детали.

Все патриотические завывания Кремля и все его антизападные позы ни хрена не стоят, если не предпринимаются истинные шаги для восстановления обороноспособности РФ. То есть, если не разрывается мораторий на ядерные испытания, если Москва не выходит из дурацкого горбачевского договора о запрете ракет среднего и малого радиуса боя.

Но ведь мы с вами понимаем, что в Кремле обделаются, но не решатся на такое. А языком ляскать и атрофированными остатками советских военных мускулов играть много мужества не требуется. Вместо того чтобы наделе решать проблемы ракетно-ядер- ной мощи (и тот же вопрос ядерных боеприпасов), триколорные бандерлоги применяют все тот же принцип «отнять и поделить». Ибо что означает акционирование? Да все ту же дележку пополам с отниманием…

Таким образом, процесс преступного ядерного разоружения запущен бело-сине-красными макаками. Уменьшение ядерного потенциала РФ не только из-за беды с производством «Тополя-М», но и из-за кризиса с производством боезарядов для них — вот факторы, которые приближают момент военного разгрома Эрэ- фии где-нибудь во второй половине 2010-х годов. Кремль, «ядерно» разоружаясь и подыгрывая Обаме, уменьшает число целей, которые нужно будет поразить первой волной атакующих крылатых ракет. Он сам облегчает нашему врагу задачу обезоруживающего удара.

Говорят, что РФ не нужно много ядерных боезарядов. Дескать, и пятисот хватит для нанесения неприемлемого ущерба и США, и Китаю.

Но, ребята, — это ведь при идеальных условиях! Это когда РФ сама начинает войну первой, первой учиняя МРЯУ — массированный ракетно-ядерный удар. А это нереально. Куда более жизнен другой сценарий: по РФ бьют малозаметными КР, и только потом Росфед отвечает на это своим МРЯУ (если, конечно, высшее руководство РФ не струсит).

Но много ли ракет (и много ли боезарядов) наших уцелеет после первого удара? Ведь есть огромный риск того, что мы до последнего не заметим крылато-ра- кетной атаки противника. А значит — не успеем ни вывести наши «тополя» (и вообще СЯС) из мест постоянного пребывания, ни выстрелить баллистическими ракетами, пока еще тихоходные «томагавки» находятся в полете к намеченным целям. Еще пару сотен боеголовок РФ потеряет вместе с потопленными подлодками, которые не успеют выпустить ракеты. Поэтому — если мы слишком сократим нашу ядерную группировку, — из пятисот зарядов может быть потеряно 400–450 единиц. А остальное, даже если будет выпущено по США, окажется уничтоженным системой ПРО — и стационарной, и морского базирования.

В последнее время стали все больше говорить о том, что РФ не хватает добываемого урана. Ведь главные советские урановые рудники остались в Узбекистане. И это, дескать, может привести к нехватке нарабатываемого оружейного плутония.

Это не совсем так. Вернее, у русских есть технологии, позволяющие полностью освободиться от урановой зависимости и нарабатывать оружейного плутония столько, сколько душе угодно. Проблема в ином: все это можно задействовать, только развивая русскую ядерную энергетику нового типа. Но вот справится ли с этим расейская «элита»?

Впрочем, давайте расскажем об этом по порядку. Осенью 2009 года в Институте динамического консерватизма состоялся семинар на тему грядущего отечественной энергетики. Там выступил профессор Валентин Иванов, в недавнем прошлом — директор димитровградского НИИ АР (атомных реакторов), первый заместитель министра атомной энергетики РФ, депутат Государственной думы (член комитета по энергетике).

Он говорил об инновационности и атомной энергетике (АЭ). Существующая АЭ, по словам В. Иванова, не инновационна, а даже тупикова. Водо-водяные реакторы, «работающие на уране- пятом», по сути, обречены. Построенные энергоблоки могут работать по 60 лет, так что им остается не так уж много времени. Нужного для них урана становится все меньше и меньше, добывать его все труднее. Да и нужно ли его добывать? Все может быть намного лучше, если грамотно подойти к проблеме инноваций.

Будущее — за реакторами на быстрых нейтронах, о которых говорите 1950-х годов. Они из урана делают плутоний-239, причем с коэффициентом воспроизводства больше единицы. Либо производят плутоний из тория-232 и урана-233. Таким образом, они увеличивают ресурсную базу. Если брать нынешнюю мощность ядерной энергетики РФ, БН-реакторы обеспечат ей работу на 3–3,5 тысячи лет только на уже извлеченном природном «восьмом уране», содержащемся в отвалах. И никакой Узбекистан будет не нужен. И оружейного плутония окажется сверх всех потребностей.

Но для этого нужны реакторы на быстрых нейтронах. В Советском Союзе последовательно осуществлялась программа их развития (реакторы БР-5, БР-10, Бор-60, БН-350, БН-600). На всех этих установках совершенствовались технологии изготовления оборудования и самого реактора, с тем чтобы затем перейти к серийному выпуску «быстронейтронных». Если полистать «пред- чернобыльские» ядерные планы СССР, то на рубеже веков в стране должны были работать около двадцати энергоблоков на реакторах БН-600 и БН-800, а на столе уже лежал проект БН-1600.

Для этих реакторов мыслился замкнутый топливный цикл. То есть извлеченное из таких реакторов топливо имеет в себе больше делящихся элементов, чем при загрузке. Получаемый плутоний-239 вводится в топливо, объем радиоактивных отходов уменьшается по объему на два порядка (хотя активность сохраняется). По сути дела, русско-советская ядерная наука создавала практически вечную атомную энергетику, которая попутно нарабатывает и плутоний для ядерного оружия, причем в больших количествах.

В Минсредмаше СССР родилась идея «ядерных островов»: четыре энергоблока и один цех регенерации. Там успели разработать практически все технологии для реакторов с натриевым теплоносителем, в НИИ АР создали пироэлектрохимическую технологию регенерации топлива в расплавленных солях, а также виброуплотненный тепловыделяющий элемент — ТВЭЛ. С 1982 г. НИИ АР делал полностью дистанционным, автоматическим способом уран-плутониевые ТВЭЛы для до сих пор работающего реактора Бор-60. Но Чернобыльская катастрофа 1986 года обрушила планы ядерщиков. Все перешло в «тлеющий режим». В окаянные 90-е спасти разработанные технологии позволило сотрудничество с японцами. Благодаря этому в технологиях замкнутого цикла мы до сих пор опережаем всех на 7—10 лет.

Почему? Как рассказал ученый, французы остановили свой реактор «Феникс», японцы на своем «Монжу» не стали заниматься топливом, ну, а США этим не занимаются принципиально, ибо выступают против распространения ядерных материалов.

Таким образом, определилось первое направление инноваций в ядерной энергетике, о котором и говорил Д. Медведев в своей статье «Россия, вперед!» (сентябрь 2009 г.). При разумном вложении средств в стране появится полностью замкнутый ядерно-топлив- ный цикл. В этом случае можно полностью прекратить разработки урана! И незачем будет начинать проект освоения Эльконского ураново-рудного месторождения в Якутии (ценой в 150 млрд. рублей), пытаться разрабатывать уран в Казахстане и Монголии.

Тем не менее нынешнее руководство «Росатома» делает именно это, невзирая ни на кризис, ни на астрономические затраты. Почему? В. Иванов высказал личное мнение: дело — в недостаточной научно-технической компетенции сегодняшнего руководства «Росатома». И с ним трудно не согласиться: при С. Кириенко бал в высшем руководстве атомной промышленности правят финансисты, «менеджеры общего профиля» и методологи. Причем, как заметил ученый, «не только верхний слой менеджеров, но уже и второй, и третий слои руководства "Росатома" выбрать технологии не могут…»

— Здесь, конечно, есть конкурирующие технологии, поэтому начались некие колебания. Они привели к тому, что практически ничего не делается. Будучи в Думе, нам удалось все-таки протолкнуть строительство БН-800, но, к сожалению, для него (на сегодняшний день) топливный цикл не определен. То есть реактор растет, он, может, будет построен в 2014-м году — с опозданием на два года, — а к нему планируемого топливного цикла, разработанного еще в СССР, так и не делается, — сообщает Валентин Иванов.

Таким образом, теряется драгоценное время.

К сожалению, заглох и проект безопасного реактора на быстрых нейтронах со свинцовым теплоносителем — БРЕСТ. Использование свинца как теплоносителя предложил в начале 2000-х НИКИЭТ (Научно-исследовательский и конструкторский институт энерготехники имени Н.А. Доллежаля).

— Это реакторы естественной безопасности, — рассказывает В. Иванов. — У них нет вообще физических причин для тяжелой аварии, поскольку плотность свинца примерно совпадает с плотностью активной зоны и здесь преимущество заключается в том, что любые аварии приводят к тому, что она сама защищает зону от каких-то там выбросов радиоактивных элементов. Был разработан технический проект реактора БРЕСТ-300, на 300 мегаватт мощности, он был «привязан» к поселку Заречный в Свердловской области. Но эти деньги пока не отпущены…

Что, добавим, вполне понятно. НИКИЭТ — институт, из которого вышел инициатор проекта БРЕСТ, министр Евгений Адамов. Убрали из Минатома Адамова — придушили и перспективный проект…

Второе направление в возможном инновационном развитии русской ядерной энергетики — станции малой мощности, кои иногда называют «атомными батарейками».

Они представляют из себя интегрально построенные реакторы. У них полностью все внутри (и первый контур, и теплообмен, и парогенератор второго контура). То есть «атомная батарейка» заряжается на заводе и поставляется на место работы, где действует без всякой перезарядки либо около двенадцати лет (нижегородские АБВ), либо 20–25 лет (проект «Уиитерм»), Максимальная мощность таких станций не превышает 10–12 мегаватт. Да больше и не нужно: они управляются со стороны потребителя. Увеличение или снижение мощности на потребляющей стороне (за счет свойств теплоносителя) приводит к автоматической регулировке мощности реактора.

На таких мини-АЭС нет эксплуатационного персонала на реакторной части (он работает только на турбинах), нет соприкосновения с окружающей средой. То есть вообще нет никаких радиоактивных выходов — нет выгрузки топлива, второй контур сильно защищен.

На сегодня имеются концептуальные разработки «атомных батареек». Создать их можно: потратить около 2 миллиардов рублей на пилотный проект и пять-шесть лет времени. Казалось бы, отличное решение для Русского Севера (не нужно завозить топливо в города и поселки), большая экономия природного газа в европейской части, высвобождение его изрядных объемов для экспорта в Европу, преодоление грозящего «газового голода». Бери — и развивай, тем паче что инвестиции в проект поистине смешны в масштабах страны. Но…

— Все мои попытки «пробить» это дело с помощью олигархов окончились ничем, — горько усмехается ученый. — «Росатом» декларирует вроде бы понимание, даже есть какие-то подписанные соглашения с Якутией. Но на самом деле ничего не делается. Поэтому мы на этом направлении, имея неплохой задел в «оборонке», уже начинаем отставать. Американцы успели разработать «Гиперион» в Лос-Аламосе (компактный 25-мегаваттный реактор подземного размещения). Японская «Тошиба» сделала модель 4С: они ее на Аляске хотят поставить. Даже по самым консервативным маркетинговым оценкам, рынок «атомных батареек» оценивается в 400 установок, востребованных по всему миру и в отдаленных районах. Что же касается наших труднодоступных районов (Якутии, Чукотки, Камчатки и даже Центральной Сибири), думаю, что даже в Южной Сибири это было бы очень неплохое энергетическое решение для рудников и промыслов. Словом, везде, где нужна энергия и ее трудно получить извне.

Именно поэтому я вел разговоры с Романом Абрамовичем на эту тему. Но, увы, ничего не получилось. Вот эта часть ядерной энергетики, мне кажется, весьма инновационна и должна развиваться. Однако все обращения «наверх» (включая и президента) не принесли результата. Хотя на словах все «за».

По моему мнению, «Росатом» не будет заниматься мини- АЭС. Слишком много у него дел-другого сорта. Вот его нынешнее руководство наговорило про 26 строящихся энергоблоков в РФ. А тут еще два в Белоруссии соорудить пообещали, два — в Болгарии, 4 — в Турции, Индии и т. д. Да это просто не под силу нынешнему «Росатому»! Он объявляет о планах пуска двух-трех блоков в год, тогда как даже в могучем СССР рекорд составил только 2 блока (на Южноукраинской АЭС)…

Как говорит ученый, «Росатом» будет теперь слишком занят, пытаясь выполнить заведомо невыполнимые планы. У него просто руки до «атомных батареек» не дойдут.

А ведь такой бизнес мог бы дать атомной отрасли прибыли, а это облегчило бы постройку «быстронейтронных» атомоградов.

Третьим инновационным направлением в ядерной отрасли сегодня могут стать высокотемпературные газоохлаждаемые реакторы (ВТГР).

— Это очень перспективные реакторы, — рассказывает В. Иванов. — В них выходная температура будет около 1000°, а это — прямое разложение воды и получение водорода. В этом случае водородная энергетика может стать рентабельной, ибо мы сможем получать водород не электролизом со всеми теперешними ухищрениями, а вот таким вот образом. Плюс еще одно применение газоохлаждаемых реакторов: они делают возможным прямое восстановление железа из руды. И в высокотемпературной химии такие реакторы позволят делать многое…

Таким образом, может воплотиться давняя мечта о создании ядерных металлургических заводов, коим не нужны ни природный газ, ни коксующийся уголь.

— Тут мы достаточно далеко продвинулись в Советском Союзе. У нас в институте была построена специальная газовая «петля» и разработан концептуальный проект ВТГР, — рассказывает профессор.

По словам бывшего заместителя главы Минатома, в 90-х годах программу удалось спасти, так как началось сотрудничество наших исследователей с атомщиками США, Японии, Франции и даже Евросоюза как такового. Однако сегодня дело застопорилось. Хотя, например, американцы в своей перспективной программе развития ядерной энергетики Generation IV записали и реакторы на быстрых нейтронах с натриевым теплоносителем, и ВТГРы. Пилотные образцы их в США должны появиться в 2016–2018 годах.

И тут РФ начинает проигрывать гонку. На сегодняшний день, кроме концептуальных решений по насосам, компоновке оборудования, зонам реактора и материалам, мы по ВГТР больше ничего не имеем.

— Проблем очень много. Скажем, гелий как теплоноситель — сложный газ, который требует к себе достаточно большого уважения. Но вот эта часть «лежит», ею бы надо сейчас заниматься. Ведь ВГТР — действительно перспективное направление, лет через 15–20 (при соответствующих инвестициях) они превратятся в серьезный сектор энергетики, — убеждает ученый.

Но будем ли мы участником этой гонки?

В 2009-м у всех на слуху оказалась новая программа — «Ядерные инновационные энергетические технологии». Ее вот- вот грозятся принять. Но обеспечит ли она инновационный прорыв в атомной энергетике?

На сей счет существуют большие сомнения.

— Там примерно 110 млрд. рублей потратить планируется. Там — эклектика. В программу попадают элементы свинцовых и свинцово- висмутовых реакторов с охлаждением, — рассказывает В. Иванов. — Я был в Академии наук экспертом этой программы. Думаю, что ее разрабатывали так, чтобы получить деньги на достаточно широкий поиск. Боюсь, что концентрированный научно-технический эффект за эти деньги невозможно будет получить. Тем более что в программу вбили и термояд, и ускорители, и еще много чего…

Эксперт считает, что именно обрисованные им инновационные направления (реакторы на быстрых нейтронах, ВТГРы и «атомные батарейки») и есть нужные приоритеты, к тому же экономически обоснованные и выгодные. Здесь нужно концентрировать деньги. Но…

Основные деньги «Росатома» (460 млрд. рублей) предназначены для строительства 26 новых энергоблоков до 2024 года с привлечением почти трил. рублей корпоративных денег. Еще примерно 120 млрд. — это программа ядерно-радиационная безопасность. Программа правильная, но, как сетует эксперт, она вся направлена на устранение последствий старых аварий и проблем, которые дала «оборонка». То есть это Челябинск, Кольский полуостров с массой старых атомных лодок. Этих денег, конечно, на такое не хватит.

— Хотя руководство Росатома сделало так, что эти деньги пустило на хранилище облученного ядерного топлива (ОЯТ). Но с этим пусть разбирается Счетная палата. Мне-то кажется, что хранилище ОЯТ должно входить в стоимость киловатта и только тогда можно говорить об истинной стоимости атомной энергии, — заключил В. Иванов.

Таким образом, потенциально РФ до сих пор способна решить и оружейные, и ядерно-энергетические проблемы. Но именно потенциально-объективно. Загвоздка, как всегда, в том, кто правит страной. В их полной менеджерской беспомощности, когда речь идет не о разрушении, а о созидании.

Таким образом, в середине 2010-х годов (или чуть позже) из- за общего научно-промышленного регресса РФ наступит прене- приятнейший для русских момент. У нас:

— сгниют последние советские ядерные боеголовки при мизерном производстве новых;

— станут крайне уязвимыми морские и воздушные носители ядерного оружия;

— наземная группировка ракет сократится до опасно низкого уровня, уйдут последние советские «многоглавые» БР, а из строя по старости начнут выходить «тополя» уже не только советского, но и российского производства 90-х;

— опасно деградирует и полностью устареет система чрезвычайного управления СЯС и страной.

Страна, превращенная из индустриально и интеллектуально развитого СССР в сырьевую РФ, станет практически беззащитной.

Ну как? В мозгах прояснение наступило? Или еще нет? Если нет, то вы безнадежны. Но совсем болезные скажут, что до той поры еще далеко, сейчас-то у нас есть чем отмахнуться, а до той поры звездно-полосатики, может, и боты завяжут из-за кризиса…

А вот и не угадали. Вряд ли завяжут — скорее, мы увидим по- прежнему сильные в военном плане и при этом диктаторские Соединенные Штаты. Которым для выживания будет очень нужна победоносная блицвойна с больным Русским медведем. Вернее, с тем, что от него осталось после 1991 года.

Самое печальное, что из этой ситуации можно сделать только очень грустные выводы. Первый. Если наш вероятный противник ну очень захочет повоевать с нами, то отбить его нападение новейшими ракетами мы не сможем, потому что у нас их нет — есть только красивые рисунки и макеты в Институте теплотехники. А против все уменьшающегося числа ракет советского производства у противника скоро, вполне возможно, будет неплохая система ПРО.

Самое интересное, что шумиха, возникшая вокруг планов США разместить третий район ПРО в Европе, позволила янки переключить внимание с уже созданной системы ПРО на Аляске на создаваемую в ЕС. Как будто и нет ничего на Аляске. А вообще-то, она существует как минимум с 2004 года. Помнится нам, что, когда Буша переизбирали на второй срок, он хвастливо заявлял в одном предвыборном выступлении: «…И вот когда я говорю эти строки, на нашей военной базе на Аляске в шахту опущена первая противоракета, которая…» Вы когда-нибудь к географической карте мира приглядывались? Не помните, где она, эта Аляска, находится? Она напротив нашей Чукотки. И такое положение системы ПРО позволяет американцам сбивать ракеты, летящие через Тихий и Северный Ледовитый океаны. А вот летящие через Атлантический океан пока сбивать некому. Но все идет к тому, что будет. Кому как, а нам кажется, что обкладывают кого-то американцы со всех сторон. Вопрос — кого? И зачем им это нужно? Ответ — ради борьбы с международным терроризмом — вас устраивает?

Или как?