Нано небесное

Автор: Владимир Гуриев

В начале было слово. Даже не слово, а почти три с половиной тысячи слов, принявших форму федерального закона "О Российской корпорации нанотехнологий". Однако этот документ описывал деятельность будущей корпорации лишь в самых общих чертах, и служил для нано-первопроходцев не инструкцией по применению, а, в лучшем случае, источником вдохновения. Государство пообещало денег и четко дало понять, что хотело бы когда-нибудь увидеть результаты этой деятельности (не уточняя при этом, как достигнуть этих результатов, и каких именно результатов оно ожидает), после чего отошло на задний план. Седьмого сентября прошлого года в корпорации числился единственный сотрудник, он же генеральный директор. Через две недели у единственного сотрудника появилась печать.

Сотрудники "Роснано", заставшие изначальные времена, вспоминают, что критерии эффективности собственной работы им пришлось изобретать самостоятельно, на ходу. Именно тогда родилась присказка "Нано оно нам или не нано", которая озвучивается на каждой встрече с журналистами, правда, чем дальше, тем в голосе энтузиазма меньше - любая, даже самая удачная шутка, приедается, если ее повторять слишком часто. Впрочем, присказкой дело не ограничивается - сегодня корпорация умеет не только отбрасывать неинтересные ей проекты, но и оценивать собственную эффективность. Другими словами, это некоммерческая организация, на словах отрицающая свою бизнес-направленность, но изнутри во многом устроенная по образу и подобию коммерческих компаний[В юридическом смысле "Роснано" не является некоммерческой организацией, так как по сути выведена из-под действия закона "О некоммерческих организациях". Кроме того, корпорация выведена из-под действия закона "О банкротстве".]. Многие из взятых на вооружение руководством "Роснано" индикаторов пока бессмысленны - очевидно, что KPI (который в "Роснано" рассчитывается как процент привлеченных средств, умноженный на объем инвестирования) и даже введенное самоограничение на операционные расходы (на себя "Роснано" может тратить не больше 1,3 процента от общего объема инвестиций[По закону, не более десяти процентов.]) в этом году не достигнут заданных значений, этот год - установочный. Подвергся коррекции и самый главный индикатор - если изначально разговор шел о триллионных продажах, то уже в марте, за десять дней до начала приема инвестиционных проектов первый вице-премьер Сергей Иванов сказал, что к 2015 году "объем продаж российской продукции наноиндустрии составит около 900 миллиардов рублей", что, по ожиданиям, составит три процента от мирового рынка.

Тоже неплохо.

Предельно общие положения закона и информационный шум, поднятый вокруг наномиллиардов, мешают понять, что "Роснано" это самая дорогая, самая известная и, возможно, самая перспективная, но отнюдь не единственная инициатива государства в области нанотехнологий. И пускай в законе указано, что корпорация "осуществляет организационную и финансовую поддержку научно-исследовательских и опытно-конструкторских разработок в сфере нанотехнологий", как раз этим она до последнего времени почти не занималась и заниматься не планировала. Все усилия сотрудников "Роснано" направлены на то, чтобы найти уже имеющиеся технологии и довести их до стадии производства - о поддержке одиноких гениев, которым нужно немножко денег, чтобы подтвердить или опровергнуть очередную теорию, речь не шла изначально. Поддержку российской науки в "Роснано" понимают как "организацию экономических и венчурных тренингов и семинаров для наших ученых-разработчиков".

- Те заявки, которые мы сегодня получаем… - говорит Меламед. - Качество их экономической части ниже ватерлинии.

В какой-то мере "Роснано", возможно, обманула ожидания российских разработчиков, хотя отказ от финансирования НИОКР явно проговаривался с первых дней работы корпорации. Акцент же делается на развитие российской промышленности. Собственно, это и есть ключевая задача корпорации - привлечь в Россию капиталы, которые согласны вложиться в высокотехнологичное производство на территории нашей страны. Сами же технологии могут быть при этом любыми - хоть израильские, хоть американские, хоть китайские. То, что Россия не может похвастать ни качеством производства, ни дешевой рабочей силой, ни, в конце концов, привлекательным инвестиционным климатом сотрудников компании не смущает.

- В венчурной индустрии уникальные качества товаров таковы, - говорит Меламед, - что они покрывают все возможные риски. Так что ограничение у нас только одно. Производство должно быть в России. А кто этим владеет - да пусть хоть марсиане владеют.

В подтверждение своих слов Леонид Меламед вспоминает национальные истории успеха, которые кажутся ему релевантными.

- А у индусов какая культура и какая жизнь? А почему финны, которые лес рубили по уши в снегах, почему эта держава, которая даже индустриальной не была пятьдесят лет тому назад, сегодня является одним из лидеров инновационной экономики? Они стали лидерами за какие-то сорок-пятьдесят лет!

Впрочем, несмотря на гостеприимство и многочисленные зарубежные поездки руководства "Роснано", успехи по привлечению зарубежных умов и капиталов за первые - если считать с апреля - полгода работы пока скромные. Из шести сотен поданных заявок иностранных всего десять штук, а общение с иностранными партнерами пока сводится к обмену опытом. Зарубежные инвесторы и владельцы технологий завидуют россиянам, но "переезжать" пока не торопятся.

- Американцы удивляются и завидуют, - рассказывает Леонид Меламед. - И ладно бы венчурные фонды. Так нет: и госдеповцы завидуют, и помощники Буша по науке и технике. И как вы, говорят, это придумали? А я отвечаю: это не мы придумали, это Рузвельт придумал, когда в 1929 году организовал первую госкорпорацию по развитию долины реки Теннесси.

Возможно, это не самый удачный пример. TVA, созданная Рузвельтом в разгар Великой Депрессии, известна не только как крупный поставщик электроэнергии, но и как пример неэффективности государственного управления: предложенную еще в 1940-х плотину Теллико начали строить только в шестидесятых, когда особой необходимости в строительстве этой плотины уже не было. В семидесятых экономическая бессмысленность этого предприятия стала очевидной. Организационные трудности и противодействие общественности (строительство дамбы угрожало вымиранием одному из редких видов рыб) затянули процесс строительства на два десятилетия. В конце семидесятых экономический советник президента Чарльз Шульце утверждал, что "даже сейчас, когда проект завершен на 95 процентов, оставшиеся затраты не окупятся - что кое-что сообщает нам о качестве оригинального проекта"[www.tba.org/Journal_Current/200804/TBJ-200804-coverStory.html.].

Плотину все же достроили. Рыбку, если кого-то волнует ее судьба, тоже спасли, выпустив в другую реку.

Чтобы привлечь и удержать инвесторов "Роснано" предлагает крайне выгодные условия для соинвестирования. Во-первых, корпорация никогда не выступает мажоритарным акционером. Во-вторых, она готова в любой момент уступить партнеру свою долю по текущей рыночной цене. В-третьих, она проводит технологическую, финансовую и патентную экспертизу проектов за свой счет. Собственно, никто не мешает разработчикам или инвесторам просто принести проект в "Роснано" на экспертизу, без претензий на инвестирование.

- Такое тоже иногда бывает, - говорит Меламед, - но это, как правило, решается неформальным порядком.

А формальным порядком происходит вот что. Сначала производится грубая оценка присланных заявок. На этом этапе отсеивается больше семидесяти процентов, это заявки на НИОКР, которые "Роснано" финансировать не собирается.

- Сейчас у нас рассматривается 146 (из 606. - В.Г.) заявок на разных стадиях экспертизы, - говорит Меламед. - Из них порядка сорока уже прошли достаточно серьезный путь, чтобы говорить о том, что, как минимум, половина этих заявок до финиша доберется.

До декабря на каждом наблюдательном совете будет рассматриваться одна-две заявки, в следующем году "Роснано" планирует рассматривать на каждом совете до пяти проектов. Сегодня в месяц поступает порядка ста новых предложений (единственным исключением стал август - то ли потому что отпускной, то ли потому что традиционно для нашей страны тяжелый), и если темпы поступления новых идей сохранятся, значит, эффективность конвейера, построенного Меламедом, составляет пять процентов. И не по вине строителя, просто порода попалась такая, не самая богатая.

Часть заявок - обыкновенное безумие, облеченное в наукообразную форму. Еще одна часть - впрочем, очень небольшая - откровенное мошенничество. Один из перспективных проектов слетел на финальной стадии, когда управляющий директор то ли заподозрив неладное, то ли из перестраховки взял на экспертизу прототип предлагаемого к производству изделия. Во время экспертизы выяснилось, что прототип был произведен не заявителем, а одним из мировых лидеров, который в "Роснано", естественно, не обращался, а, возможно, даже и не слышал о нем.

Обещания, которыми государство завлекает потенциальных инвесторов в совместные схемы, хороши, если не обращать внимания на то, что красочность обещаний у нас нередко компенсируется необязательностью их выполнения. По существу у инвестора нет никаких гарантий, что государство действительно выйдет из перспективного бизнеса. Собственно, даже немного странно говорить о каких-то гарантиях - строй у нас, может, и поменялся, но общественное как было важнее личного, так и осталось, и если Родина скажет, что ей очень нужны именно ваши нанотехнологии, вы, вероятнее всего, с Родиной поделитесь. Меламеду на это ответить нечего: очевидно, что такие риски, связанные с ведением бизнеса в России вообще, "Роснано" нисколько не помогают, но и снизить их Меламед не может. Впрочем, он не склонен считать слабым звеном выстроенной схемы именно российское правительство, схожие риски сопряжены с любым вмешательством любого правительства в любой бизнес. Любая государственная поддержка несет в себе риск государственного вмешательства. И - риск неэффективного управления.

- Правительства всех стран населены оптимистами, - тут Меламед ненадолго замолкает, чтобы подыскать максимально мягкую формулировку. - Жизнь зачастую оказывается богаче, чем представления правительства о ней.

С другой стороны, личная позиция Леонида Меламеда ("мое мнение как предпринимателя: чем меньше государства в экономике, тем лучше") вовсе не отменяет того, что инфраструктурными задачами - а создание высокотехнологичных производств никак иначе не назовешь - никто, кроме государства, заниматься не будет. "Роснано" - это "институт развития, задача которого не производить, не исследовать, а снижать риски и создавать условия". Барьер, связанный с опасностью государственного вмешательства, "Роснано" убрать не может, но он не единственный и, пожалуй, не главный - если бы все было так уж плохо и безнадежно, то в России вообще никто бы не занимался бизнесом.

Но занимаются же. Хотя и не нанотехнологиями. Это довольно-таки дорого, это для многих непонятно, это вложения надолго - а у нас нет длинных и дешевых денег для инноваций. Точнее, не было до появления "Роснано", хотя схема совместного финансирования всех проблем решить и не может. Нет, в конце концов, кадров - этим в "Роснано" тоже занимаются, потому что "ни одна коммерческая компания, ни один венчурный фонд не будет заниматься подготовкой специалистов для индустрии". Для решения этой задачи "Роснано" работает вместе с Министерством образования и науки, предоставляя министерству свои экспертные и финансовые мощности. В сентябре была запущена совместная с МИСиС программа подготовки специалистов для наноиндустрии, суммарная стоимость программы - 13 миллионов рублей (восемьдесят процентов затрат покрывает корпорация).

История с рыбкой и упорством американских государственных мужей в каком-то смысле объясняет создание "Роснано" и слегка обескураживающую сосредоточенность нашего правительства именно на нанотехнологиях, хотя есть ИТ, есть, наверное, не менее перспективные, чем нано-, биотехнологии, есть роботехника и "чистая" энергетика, например.

- Это логика стратегического мышления, - объясняет Меламед. - Если ты хочешь чего-то добиться, то должен сосредоточить на этом участке фронта все ресурсы и бить кулаком, а не растопыренной ладошкой. Заниматься другими инновациями, может, и надо, но с точки зрения успеха выгоднее сосредоточить ресурсы в узкой области и там получить приоритет. А потом уже по этому принципу строить работу в более широкой области.

Упомянутая "логика стратегического мышления", возможно, объясняет не только выбор нанотехнологий как плацдарма, но и некоторые особенности работы именно "Роснано" - отказ от финансирования фундаментальных исследований, точечные и очень недорогие, по сравнению с общим бюджетом, вложения в образование, очевидный упор на подъем местной промышленности. Может быть, эта тактика и не выведет нас в мировые лидеры нанотехнологий, не вернет нас в те мифические времена, когда слово "ученый" звучало гордо, но, при удачном стечении обстоятельств, принесет новые рабочие места и доходы в бюджет. В каком-то смысле активный пиар, призванный оправдать в глазах общественности пятимиллиардное вложение в довольно-таки необычную и новую структуру, повредил образу "Роснано", невольно приписав госкорпорации задачи, которые она решать не должна (подъем науки и образования), но убрав из фокуса общественного внимания те задачи, которые перед ней поставлены на самом деле. Они не менее важны (стоит ли гордость российского ученого десяти рабочих мест?), но они более прозаические. Более скучные. Более приземленные.

Возможно, поэтому главные люди в "Роснано" - управляющие директора - это не физики и не химики, а финансисты, имеющие опыт инвестиционного управления. Вся история про "Роснано" - это история о том, как из "много денег" сделать "очень много денег", сведя риски к минимуму. Получилось или нет, мы узнаем лет через пять-семь, а пока Меламед рассказывает, что 130 миллиардов рублей, выданных госкорпорации правительством, превратились, за вычетом операционных расходов, в 132 миллиарда - до сентября финансирование проектов не осуществлялось, и госкорпорация положила деньги на депозит. Если не снимать их до 2015 года, то сумма удвоится.

1

Опыт "Роснано" в какой-то мере уникален. Страны, с которыми нам лестно себя сравнивать, тоже активно тратят деньги на нанотехнологии, однако в большинстве случаев правительства берут на себя самую неблагодарную и затратную часть, а именно финансирование фундаментальных исследований. Это, впрочем, не означает, что наша стратегия порочна - возможно, мы действительно сумеем вскочить в последний вагон, не покупая билета. Монголия когда-то перешла в социализм прямо из феодализма, прецедент, стало быть, есть.

Преимущества прагматичного подхода на данном этапе еще и в том, что на проведение крупномасштабных исследований в области нанотехнологий мы, возможно, попросту не способны. Это, во-первых, очень дорого - и какой-либо отдачи в ближайшей перспективе ожидать не приходится (если делать что-то действительно новое, а не повторять путь, который прошли американские и европейские ученые). Во-вторых, не факт, что у нас много людей, готовых, а, точнее, способных этим заниматься - даже если правительство выделит на это деньги. В последнем (2008 год) исследовательском отчете Cientifica, который так и называется "Отчет о перспективах нанотехнологий", о российских вложениях написано дословно следующее: "Хотя ЕС по уровню вложений все еще занимает первое место, Китай и Россия уже обогнали США. Стоит ли нам беспокоиться? Пока нет. И Россия, и Китай отстают от США на десять и пять лет соответственно, и большая часть выделенных бюджетов уйдет на создание основной инфраструктуры - например, на строительство зданий и покупку оборудования, а не на оплату труда ученых. И хотя Китай выглядит внушительно, большая часть исследований, проведенных в китайских вузах, является вторичной в сравнении даже с исследованиями, которые проводят китайские студенты в американских университетах, и сфокусирована на получении базовых знаний. Однако дайте этим развивающимся экономикам еще пять лет - и они могут составить настоящую конкуренцию". В другом фрагменте того же отчета, где говорится о неоднородности вложений в нано в рамках европейского сообщества, есть и более жесткие характеристики, обращенные, правда, к Болгарии: "В ЕС есть как очень продвинутые и эффективные в проведении исследования страны - например, Германия и Швеция - так и очень неразвитые в этом отношении государства, например, Румыния и Болгария. Поэтому когда мы оцениваем впечатляющие результаты ЕС имеет смысл учитывать, что в США [при меньшем уровне финансирования] нет необходимости строить новые университеты (или, по меньшей мере, сносить цементные коробки советской эпохи, чтобы построить на их месте здания, в которых есть горячая вода и туалет не во дворе".

В наших университетах с туалетами уж точно все хорошо, но было бы странно отрицать общее отставание России от США по количеству и качеству исследований в области нанотехнологий. Разумеется, это отставание необходимо ликвидировать, но не факт, что нужно делать ставку именно на то, что мы догоним и перегоним, потому что у нас действительно есть возможность получить свой относительно небольшой кусочек пирога, не вкладываясь в фундаментальные разработки. Дело в том, что согласно тому же отчету - а это одно из самых полных и авторитетных исследований мирового рынка нанотехнологий - повальное увлечение нанотехнологиями, вызванное не в последнюю очередь запуском американской национальной программы поддержки нанотеха, сменилось разочарованием. Многие технологии оказались не готовы к выходу на рынок, многие компании разорились и было продано за бесценок, многие венчурные капиталисты пришли к выводу, что вкладываться в нанотехнологии опасно, потому что средний срок жизни венчурного фонда семь лет, а это меньше, чем средний срок вывода продукции на рынок. Под раздачу попали не только дураки и жулики, которых на каждом разогретом рынке хватает. Разорилась, например, компания Carbon Nanotechnologies Incorporated, основанная нобелевским лауреатом Ричардом Смолли, хотя у компании был готовый и качественный продукт. Проблема была лишь в том, что продукт этот оказался на данном этапе развития никому не нужен - "хотя такие компании как Ferrari и делают великолепные автомобили, их бизнес возможен лишь потому, что Ferrari это часть Fiat" (Cientifica, 2008). У CNI никакого Fiat не было, поэтому когда инвесторы решили избавиться от дорогостоящей игрушки, цена упала со 180 миллионов долларов до пяти миллионов. Что уж говорить о бессчетных фирмах, которые даже не успели довести свои разработки до ума.

Маленьким стартапам, которые пытаются подняться на нише нанотехнологий, мешает еще одно ограничение: никто, на самом деле, не рвется работать с "карликами". Наноиндустрия сегодня во многом сводится к поставкам материалов, которые используются большими компаниями при производстве конечного продукта, но от поставщика требуются низкие цены (которые маленький поставщик, в общем случае, обеспечить не может в силу высокой себестоимости) и надежность (которую маленький поставщик обеспечить не может, просто потому что он маленький). В какой-то степени компания, имеющая в акционерах госкорпорацию, на фоне просто маленькой компании выглядит лучше и надежней. Если вернуться к описанному выше прагматичному подходу, то получается не так уж плохо: государство посредством участия "Роснано" в финансировании проектов не только помогает венчурным капиталистам снизить риски, но и увеличивает привлекательность предприятия самим фактом своего участия. К сожалению, не все так радужно - дни небольших компаний, судя по всему, вообще уходят, рынки консолидируются, глобальные концерны, предоставив правительствам почетное право оплатить фундаментальные исследования, теперь сосредоточились на прикладных разработках и начинают вытеснять немногочисленных нишевых игроков (особенно явно это заметно в химической промышленности) - но шансы есть.

Все эти соображения, разумеется, не означают, что поднимать фундаментальную науку не нужно. Но это довольно дорого: по оценке той же Cientifica каждый доллар, вложенный в фундаментальные исследования, привлекает десять центов коммерчески оправданных прикладных исследований. И этим у нас занимается не "Роснано".

И, к сожалению, все эти соображения вовсе не означают, что у "Роснано" получится достичь поставленных целей. Пути государственных вливаний неисповедимы. Еще в 2002 году индийское министерство науки и технологии запустило национальную программу поддержки нанотехнологий, рассчитывая истратить на подпитку ста проектов чуть больше 50 миллионов долларов. Однако в течение первых нескольких лет индийское правительство так и не потратило большую часть этих денег - эксперты не могли договориться между собой в каком объеме и в какой очередности нужно финансировать предложенные проекты, так что хорошее, в общем-то, дело оказалось погребено под лавиной служебных записок, экспертиз и гневных петиций в разные инстанции.

Нам нужно потратить пять миллиардов. А заявок не так чтобы много. И те, что уже одобрены, относительно недорогие.

Первым утвержденным проектом стало производство асферических оптических элементов с использованием нанопозиционеров - это проект двухэтапный, сначала планируется запустить производство прецизионных станков, способных с необходимой степенью точности работать с оптикой, а потом, в 2010–2012 годах, приступить непосредственно к производству оптики. Проект рассчитан преимущественно на внутренний рынок - асферические оптические элементы можно купить и сегодня, просто стоят они дорого и закупать их приходится за рубежом. Общая стоимость - 13 миллионов евро.

Первого сентября "Роснано" объявила о создании предприятия по производству металлорежущего инструмента с наноструктурированным покрытием. Общий объем инвестиций - один миллиард рублей, соинвесторами выступили "НПО Сатурн" и "Газпромбанк" (здесь опять же никакой фантастики и ориентированность в первую очередь на российский рынок, который сегодня зависит от импорта металлорежущих инструментов).

В конце сентября было открыто финансирование для проекта в области медицины. Компания "Бебиг" (российская дочка европейского производителя IBt Bebig) планирует заняться производством микроисточников на основе йода-125 и наноструктурированных микросфер для лечения нескольких видов рака, включая рак поджелудочной железы.

Последний раз мы разговариваем с Меламедом в сентябре, за несколько дней до его отставки. Упорные слухи о приходе Чубайса ходят с июля, но официально все, конечно, отрицается. Фондовому рынку уже нехорошо, но он пока скорее жив, чем мертв - и нет пока разговоров ни о банкротстве банков, ни о девальвации рубля, ни о кризисе ликвидности, в котором виновата мировая закулиса и темные личности с Уолл-стрит.

Меламед - тихий совладелец инвестиционной группы "Алемар", управляющей паевыми инвестиционными фондами, падение по которым в октябре составило от 30 до 60 процентов (не худший показатель на рынке). Тихий - потому что во время работы в "Роснано" собственным бизнесом почти не занимался: "не успеваю даже отчеты читать". К финансовому кризису, как и к возможному уходу с поста гендиректора, Меламед отнесся философски.

- Если помните, в "Семнадцати мгновеньях весны" министр Краузе говорит пастору Шлагу, что каждый прожитый день войны приближает нас к миру - и наоборот. Так и здесь. Каждый день, который мы проживаем в кризисе, приближает нас к очередной стадии роста.

Напоследок я спросил у Леонида Борисовича, нет ли у него соблазна самому стать инвестором одного из предлагаемых корпорации проектов.

- На сегодняшний день это невозможно, - ответил Меламед, - потому что порождает конфликт интересов. Но если я уйду, то с удовольствием буду смотреть проекты, связанные с наноиндустрией. Может быть, венчурный фонд какой-то создам.

Теперь у него такая возможность есть. Этот день уже прожит.