Истина – это товар, который можно навязать обществу.

(Айви ЛИ, один из создателей теории PR)

Если про плохого человека вы говорите, что он – хороший, значит, вы – лгун. Если за этот рассказ вам платят деньги, значит, вы – специалист по паблик рилейшнз.

И пусть это словосочетание – «паблик рилейшнз» – означает всего лишь «связь с общественностью». Знаем мы эту связь! Знаем мы цели этой связи! И пускай один из самых уважаемых в мире теоретиков и практиков пиара Артур У. Пейдж первым принципом паблик рилейшнз считал «Говорить правду», – знаем мы эту правду!

Вот представим себе, что вы – агент по пиару и вам поручено пропиарить… ну, не знаю… Скажем, Христофора Колумба. Достойный был человек, и у вас найдется немало аргументов для его прославления, не так ли? Однако все сомнения о том, что он был хорошим мореплавателем (о чем, если помните, мы говорили с вами совсем недавно) и, возможно, открыл Америку, просто заблудившись, придется забыть. Как и о том, что именно благодаря открытию Колумбом Америки европейцы узнали про табак, борьба с которым нынче ведется столь активно. Не стоит даже намекать на то, что индейцы Америки, может быть, все-таки не до конца благодарны великому мореплавателю. Все эти факты – подчеркиваю: факты — при пиаре Колумба надо забыть.

Что, надо сказать, человечество и сделало без вашей помощи. Колумб – великий мореплаватель, открывший Америку. Всё. Точка. Точнее – восклицательный знак.

Слово «пиарить» прижилось в русском языке мгновенно, однако надо признать: носит оно, скорей, негативный оттенок. Когда вы нервно восклицаете: хватит, мол, его пиарить – вы ведь ничего хорошего в виду не имеете, правда? Раньше бы проще сказали: хватит врать… Нынче по-современному: хорэ пиарить.

Значит, агент по паблик рилейшнз врет или недоговаривает? Практически: да. Теоретически: ни в коей мере. Вообще, с чем у пиара хорошо – так это с теорией. Она чудесна, удивительна и даже по-своему сказочна.

Появление этой теории (как, впрочем, и возникновение самого термина «PR») связывают с именем американца Эдварда Бернейса, который родился в конце позапрошлого века, а умер в конце прошлого, прожив, таким образом, аж 104 года! (То, что основатель пиара жил так долго, является хорошим символом – не так ли?) Так вот означенный Бернейс вообще считал, что пиарщики – это такие ученые, которые создают новые идеи, а идеи эти, в свою очередь, – новую реальность. Прямо так и писал пламенный Эдвард: мы, мол, пиарщики, оперируем не образами, а реальностью, и потому настоящий пиарщик должен создать такие обстоятельства, которые повернут общественное мнение куда надо.

Оно, может, у них в Америке и так. У них первая PR-организация была создана аж в 1915 году. (Стоит ли напоминать, что именно в это время и чуток попозже происходило в нашей стране?) Количество людей, занятых в сфере паблик рилейшнз в США, выросло с 19 900 в 1950 году до 162 000 в 1990-м. Понятно, что почти за век и в теории, и в практике пиара американцы добились немалого.

Замечу, что у нас в 1990 году слово «пиар» знали, пожалуй, только специалисты по западному пиару, если они, конечно, были. При советской власти мог быть только один PR-агент: коммунистическая партия. Партия говорила обществу: вот этот человек – хороший, с него надо брать пример; а этот – плохой, гнать его из нашей страны. Общество отвечало: слушаюсь.

С теорией PR у нас в стране сейчас все нормально. Но с памятью и умением подчиняться все-таки лучше. Российский PR-агент понимает: для него истина в последней инстанции все то, что необходимо его клиенту. Главная идея российского пиарщика состоит в следующем: как можно чаще показывать своего клиента по телевизору.

Идея, надо сказать, не то чтобы слишком замысловата, однако очень действенна: стоит никому не известному человеку помелькать в телеке, и он может стать кем угодно – хоть президентом страны, хоть поп-звездой. Даже, например, адвокат становится известным не благодаря выигранным процессам, а благодаря многочисленным появлениям на экране. Человек может вообще ничего не делать, а только появляться в телевизоре да еще хорошо бы, в глянцевых журналах – и все его будут знать. Такова реальность российского PR.

Конечно, само понятие «паблик рилейшнз» появилось в начале XX века. Однако дело это, пиаровское, возникло куда раньше.

Скажем, еще в Древней Индии водились специальные люди, в обязанности которых входило распространение в обществе слухов, благоприятных для короля и правительства.

В одном из первых номеров первой русской газеты «Ведомости» было сообщено, сколько в Москве отлито пушек. По сути, это была военная тайна, но Петр I обнародовал ее специально, чтобы солдаты и офицеры поняли, как быстро прирастает российская армия. Великий государь наш, конечно, не мог знать слова «пиар», однако провел именно пиаровскую акцию.

Иногда писатели создавали своим героям – историческим персонажам – такой пиар, что уже никого не волновало, каковы эти люди были на самом деле. Мы говорили уже, что так, например, поступил Пушкин с Сальери. Сейчас бы это назвали «черным пиаром». Но получилось – на века.

Или, предположим, Ричард Львиное Сердце – герой «Айвенго». Так вот я скажу вам, что этот Ричард был то еще Львиное Сердце! Среди современников он прославился тем, что ради пополнения королевской казны мог продать все что угодно! Например, Ричард торговал местами шерифов, сборщиков налогов, епископов. Однажды он вдруг уволил всех министров и сказал: «Кто хочет вернуться на прежнее место – пусть заплатит мне выкуп, а кто не хочет – добро пожаловать в Тауэр». (Это тюрьма такая, кто не в курсе.) Ричард признавался, что охотно продал бы Лондон, если б нашелся покупатель… Но воином он и вправду был отважным, и именно об этом писал Вальтер Скотт, словно бы используя важный пиаровский закон: о своем герое рассказывай хорошее, плохое просто не замечай.

Однако все это, конечно, был пиар бессистемный. И только капиталисты поняли: должны быть такие специально обученные люди, которые смогут формировать общественное мнение согласно желанию заказчика.

Одна из первых пиаровских акций прошла, само собой, в США. В 1914 году на угольных шахтах Джона Рокфеллера в Ладлоу, штат Колорадо, забастовали горняки. При подавлении бунта погибли четырнадцать человек, в том числе жены и дети бастующих. Америка возмутилась. Рокфеллер, конечно, утверждал, что вооруженные отряды были направлены в Ладлоу не по его приказу. Но ему никто не верил.

И тогда миллионер нанял одного из крупнейших специалистов по пиару того времени Айви Ли. Объявив, что он нанял его не для того – упаси Бог, – чтобы обелить себя, а для поиска истины. Неплохой, надо признать, пиаровский ход со стороны американского миллионера.

Ли поступил мудро. Он не стал восхвалять Рокфеллера, понимая, что этим еще больше возмутит общественность. С интервалом примерно в неделю он начал рассылать письма под заголовком «Забастовка в Колорадо: факты во имя промышленной свободы». Письма рассылались тем, кого сейчас, наверное, назвали бы VIP-персонами, то есть людям, которые формируют общественное мнение.

Ли писал об огромном жаловании профсоюзных лидеров, которые и задумали всю эту провокацию. (Цифры были весьма завышены.) Он посылал вырезки из колорадских газет, свидетельствующие о том, что общественное мнение всегда было против забастовщиков. (Ли «забывал» упомянуть, что газеты финансировались угольными компаниями.) 82-летнюю руководительницу профсоюза Ли назвал проституткой и содержательницей публичного дома. (Что было откровенным враньем.)

После его писем отношение к Рокфеллеру изменилось в корне. Причем, как вы понимаете, в лучшую сторону.

Чем выше роль общественного мнения в жизни общества, тем большую роль в нем играет пиар. Если общество спит – пиар не нужен. Пиар как система, как существенная часть жизни, появляется только в том случае, если каждый член общества способен на жизнь этого общества хоть в какой-то мере влиять.

А что, в диктаторских обществах нет пиара?

Есть бесконечное восхваление диктатора. Согласимся, что это все-таки другая песня.

Отличается ли реклама от пиара? По этому поводу исписаны тома. Но если попросту – разница в целях. Задача рекламы: убедить потребителя приобрести некий товар. Задача пиара: создать у потребителя тот образ «пиаруемого», который нужен заказчику. Поэтому реклама, по сути, никак не влияет на жизнь общества. Пиар влияет серьезно. Иногда решающим образом.

Нам ли, россиянам, этого не знать? Вторая победа Бориса Ельцина на президентских выборах и первая победа на них же Владимира Путина были результатом пиара. Страну сумели убедить, что именно эти люди должны ею руководить.

Осенью 1990 года весь мир облетел рассказ молодой жительницы Кувейта по имени Наира о бесчинствах иракских солдат в Кувейте. Пятнадцатилетняя девочка выступила перед Советом по правам человека при конгрессе США и рассказала душераздирающие подробности о том, как иракские оккупанты врывались в больницы города и сотнями выбрасывали недоношенных младенцев из барокамер на пол, обрекая их на верную смерть. Таким образом, общественное мнение наглядно убедилось в вероломстве иракцев и уже не имело ничего против ввода войск США в зону Персидского залива.

Прошло несколько лет. Война в Персидском заливе закончилось, и тогда выяснялось, что Наира – дочь кувейтского посла в США, и не могла видеть того, что описывала. А инициатором ее выступления была одна из крупнейших в мире пиаровских фирм «Хилл энд Ноултон», которой поручили сделать так, чтобы американский народ одобрил вторжение в Ирак.

В демократических странах ни один политический деятель не сможет ничего добиться, если рядом с ним не будет серьезных пиарщиков. Скажем больше: если в обществе не работает подлинный политический пиар, значит, в этом обществе существуют проблемы с демократией.

Современники считали Авраама Линкольна неособым красавцем. Но мы этого никогда не узнаем. Потому что Линкольн был первым в истории Америки кандидатом в президенты, который в ходе предвыборной кампании использовал свои фотографии. Мастер фотографии Мэтью Брейди показал Линкольна таким, что все поняли: за такого, конечно, надо голосовать. И мы сейчас представляем себе Линкольна по фотографиям Брейди. Вот это серьезный пиар на века!

Однако первым президентом, который по-настоящему осознал: без пиара – шандец, был Франклин Д. Рузвельт. Он принял страну во время Великой депрессии 30-х годов. Депрессия была что надо! Крутая была депрессия! Это очевидно даже для нас, переживающих нынче нечто подобное. За период с 1929 по 1933 год валовой национальный продукт сократился с 103,1 до 55,6 миллиарда долларов. Разорилось свыше 100 тысяч предприятий. Суммарная прибыль частных корпораций сократилась с 8,4 до 3,4 миллиарда долларов. Короче: цифр можно еще много привести, но, в общем, – кошмар!

У Рузвельта был план экономического спасения страны. Но он понимал: для того, чтобы реформы шли, люди должны в них верить, а поскольку он, Рузвельт, – флаг этих реформ, люди должны поверить ему. Он был первым президентом США, который стал проводить открытый, даже душевный разговор с прессой. Рузвельту можно было задавать любые вопросы, и он всегда на них отвечал. Впервые Рузвельт стал приглашать репортеров на официальные обеды и приемы. Высшее лицо в государстве не скрывал того, что хочет подружиться с журналистами. Журналисты, понятно, были польщены таким вниманием, со всеми вытекающими отсюда важными и приятными для Рузвельта последствиями.

Конечно, пиар – это своего рода игра. Как и в любой игре, в ней нередко нарушаются правила. Однако пиар возникает только там и только тогда, где есть выбор. И уже за одно это его можно уважать, не так ли?

Если мы говорим о социальном выборе, то он есть там, где существует несколько политических партий.

Партия политическая — интересное словосочетание, не так ли?

Обсудим?

Почему каждая партия считает, что она одна умная и симпатичная, а все остальные вроде последних учеников? Разве дураки и разные пакостники не равномерно распределяются между всеми партиями?

(Саша ЧЕРНЫЙ, русский писатель. Из произведения «Детские вопросы»)

Слово «партия», на самом деле, придумал не Ленин. И даже не Маркс. И даже вообще вовсе не революционеры, а, наоборот, царь. Петр наш под номером один. Слово «партия» – в значении группа лиц или предметов – стало впервые употребляться именно при великом нашем императоре.

Теперь – по традиции – выясним, откуда слово это взялось.

Образовалось сие знаковое для нашей страны политическое понятие от французского слова «parti», которое, если кому интересно, в свою очередь возникло от латинского «pars». Оба два иностранных слова означают: «часть», «группа».

Если при Петре все больше говорили про «партии парусины из Голландии» и прочие нужды хозяйственные, то довольно скоро все изменилось. И уже в словаре Даля читаем привычное нам значение слова: «сторонники, сторона, общество, одномышленники, соумышленники, собраты, товарищи по мнениям, убеждениям, стремлениям своим; союз одних людей противу других, у коих иные побуждения».

Нынче нам и в голову не придет, что, говоря о таких разных, казалось бы, вещах, как, скажем: «партия кокаина, задержанная на таможне», «партия дырявых колготок» или «Коммунистическая партия Советского Союза», – мы произносим одно и то же слово.

Нынешняя молодежь, к счастью, как-то малёк подуспокоилась в отношении самого этого понятия «партия». Почти целый век само слово «партия» подразумевало не просто там каких «одномышленников» да «соумышленников». О, нет! Это было понятие почти сакральное, важнейшее и судьбоносное. Граждане моей страны искренно верили: партия – это сила огромная да мощная.

Но даже сегодня, если, скажем, какой-нибудь деятель культуры вступает в некую партию (вовсе не обязательно правящую), мы воспринимаем это как факт не случайный, не простой, требующий какой-то нашей реакции. Так или иначе мы выстраиваем свое отношение к этому событию – событию! – человек в партию вступил.

У меня есть подруга. Ее зовут Нина Вишнева. Она – замечательный человек и талантливый журналист. Нелегкая журналистская судьба забросила Нину в США, где она и проживает. Я попросил коллегу узнать, что должен сделать простой американец, чтобы вступить в партию. Например, демократическую или республиканскую.

Выяснилось, что как такового членства – не существует. Вот оно как! Не существует никаких партийных билетов с портретом на обложке Джефферсона (основатель демократов) или Линкольна (основатель республиканцев). Ни билетов, ни взносов, только добровольные пожертвования.

Желаешь вступить? Звонишь в местную ячейку, говоришь, что хочешь зарегистрироваться как демократический выборщик. Или как республиканский. Тебе присылают бумажку типа анкеты, заполняешь, отправляешь обратно. То же самое можно сделать по Интернету. И всё?

И всё!

Правда, американские коммунисты, памятуя о своем старшем советском собрате, ввели членство и даже взносы. Не сильно, надо сказать, разорительные: два доллара в месяц для бедных и пять долларов – для тех, кто побогаче.

Но самое главное: при поступлении на работу (если ты, конечно, не идешь в Белый дом или конгресс) твоя партийность не имеет ровным счетом никакого значения. Пункта «партийность» нет ни в одной анкете. Более того, если тебя вдруг какой сумасшедший спросит: «Ты, мол, республиканец? Демократ?», а ты по привычке ответишь: «Коммунист я», и тебя не примут на работу, то ты вправе подать в суд за дискриминацию по партийному признаку.

А откуда вообще партии взялись? Чего это вдруг «соумышленники, собраты, товарищи по мнениям, убеждениям, стремлениям своим» решили объединяться?

Как всегда, парламенты во всем виноваты. Скажем, в учредительном собрании Франции 1848 года объединились монархисты-католики – вот тебе и партия. Левые объединятся – еще одна. И в других парламентах – та же история.

Еще аж с XVIII века английский парламент делится на партию тори (консерваторы) и виги (либералы). И именно из английского парламента пришло столь привычное для нас деление на правых и левых. Места справа были более почетными, поэтому их занимали те, кто поддерживает короля, слева – менее почетными, их, соответственно, занимали те, кто находится к королю в оппозиции.

Если какой-нибудь некстати любопытный читатель спросит: «А чего это, собственно говоря, места справа считались более привилегированными?» – отвечу. Это может показаться невероятным, но традиция идет с древних времен, когда линия сражения двигалась в направлении удара шпаги. Поскольку большинство людей «правши», то на правом фланге всегда собирались лучшие воины. Поэтому в парламенте это место занимала «хорошая», благонадежная партия, которая за короля. А все эти противные оппозиционеры – те левые.

Поначалу партии образовывались прям по Далю: «союз одних людей противу других, у коих иные побуждения». Парламентарии делились и объединялись по убеждениям.

В конце XVIII – начале XIX века жил да был человек со сложным именем Анри-Бенжамен Констан де Ребек. Человек этот массу всего за свою жизнь успел! Был он философом, писателем, политиком времен Французской революции да еще мужем знаменитой французской писательницы мадам де Сталь. Так вот он утверждал, что «партия есть общность лиц, публично исповедующих одну и ту же политическую доктрину». Замечу: исповедующих, а не борющихся за нее.

Довольно долго партии объединялись не по классовому, а по идеологическому принципу. А потом в историю зашел Карл Маркс, встряхнул бородой и провозгласил: «Что за дела? С помощью таких партий призрак коммунизма в реальность не превратишь! Надо на классовой основе объединяться. Вот пролетариату нечего терять, кроме собственных цепей? Хорошо. Вперед! Всех громить!»

Маркс был совершенно убежден в том, что сама принадлежность к классу уже означает принадлежность к идеологии. Пока всякие мудрствующие политики размышляли про политические доктрины да высказывали свои убеждения, Маркс вместе со своим соавтором Энгельсом резко и конкретно сообщили в «Манифесте коммунистической партии»: «Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя. Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической революцией. Пролетариям нечего в ней терять, кроме собственных цепей. Приобретут же они весь мир. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Вот, получается, зачем партия нужна. Не для того, чтобы дискутировать в парламенте, а чтобы – в морду всем тем, кто не с нами. И свергнуть конституционный строй с помощью нищих, которым все равно, поскольку им терять нечего.

Эта идея очень понравилась Ленину, который с самого начала стал создавать не какую-нибудь там либеральную или, скажем, свободную партию, а вот именно – рабочую. То есть партию людей, которым терять нечего, а потому они могут с радостью все разгромить, не свое ведь – чужое, чего бы не погромить?

Как известно, рабочая партия была создана на Втором съезде (с первого раза не получилось). Интересно узнать: много ли рабочих выступало на съезде за создание рабочей партии?

Открыл съезд Г. Плеханов – ученый, вошедший в историю как теоретик марксизма. Выступал писатель Б. Гинзбург, взявший себе литературный псевдоним Кольцов. Не обошлось, естественно, без основателя меньшевизма Л. Мартова – его при всем желании трудно называть рабочим. Как, впрочем, и Ленина, который, разумеется, на съезде выступал, и не раз.

А вот с выступлением именно рабочих случилась напряженка. Но оно и ладно. Главное было сочинить такие программы максимум и минимум, которые бы рабочим понравились.

В программе-максимум говорилось о конечной цели партии – организации социалистического общества и об условии осуществления этой цели – социалистической революции и диктатуре пролетариата. Идея, конечно, гениальная: неимущий пролетариат вместо того, чтобы работать, будет всем все диктовать. Но разве такая идея самому пролетариату может не понравиться? Нет, конечно.

Провозгласили бы большевики, например: революция нужна для установления диктатуры свободы или там справедливости – боюсь, за ними бы никто не пошел. А тут – просто и конкретно: дал в морду богатым, награбил награбленное – и диктуй всем, как жить. Доступно и гениально!

Чтобы не выглядеть утопистами, большевики приняли программу-минимум, в которой ставили конкретные задачи. Главное, конечно, свергнуть царское самодержавие и установить демократическую республику – задача грандиозная и тем притягательная. Были задачи помельче, но приятные: введение 8-часового рабочего дня, установление полного равноправия всех наций, утверждение их права на самоопределение, уничтожение остатков крепостничества в деревне, возвращение крестьянам отнятых у них помещиками земель («отрезков»). Поскольку Россия а ту пору была страной крестьянской, большевики подумали-подумали и на своем Третьем съезде в 1905 году придумали задачу еще более притягательную для крестьян: конфискация всей помещичьей земли.

Поскольку партия была рабоче-крестьянской, то ни в программе-максимум, ни в программе-минимум люди умственного труда (которые и составляли эти программы) ни словом не обмолвились ни о свободе печати, ни о свободе творчества, ни вообще о каких бы то ни было проблемах интеллигенции. Как тут не вспомнить крылатое выражение Ленина о том, что интеллигенция – не совесть нации, а говно?

Повторюсь, все было продумано, согласитесь, гениально и просто: для нищих классов – пролетариата и крестьянства – обрисовать перспективы, в результате которых они станут самыми главными. Это ж надо такое придумать: ребята – неимущие, которым терять нечего совсем (цепей не жалко, не золотые чай), давайте-ка устроим большую такую драку, в результате которой свергнем царя, сами сядем на трон и начнется у нас наша, то есть пролетарская диктатура! А мы, которые не рабочие люди, – поможем вам такую удивительную историю совершить!

Идея о том, что рабочей партией должны руководить не рабочие, – прижилась. Зачем, действительно, рабочим да крестьянам решать свои проблемы? Во-первых, запутаться могут. А во-вторых, хоть пролетарская диктатура на дворе – надо ж кому-то и работать? Вот пусть «диктаторы» трудятся, а умные люди укажут пролетариату, как жить и куда мечтать.

Для разрядки политической напряженности в данной главе вспомним: само латинское слово «proletarius» возникло в VI веке до нашей эры, когда римский император Сервий Туллий решил распределить всех граждан по разрядам согласно имущественному цензу. Так вот тех, кто был настолько беден, что ни в какие разряды не попал, и назвали «пролетариусами»… Вот с VI века до нашей эры им и было нечего терять. Но натворили они бед немало!

Мы бы так до сих пор и думали, что люди вступают в партию, чтобы бороться, если бы большевики не победили и не установили в стране диктатуру одной партии. Логика, опять же, цинично-железная. Если партия создана для борьбы – значит, она может проиграть. А чтобы такой беды не приключилось, надо сделать так, чтобы ей, партии, бороться было не с кем. Чтобы была она таким борцом, который выходил бы на боксерский ковер и всем кланялся как победитель, причем, всегда.

Руководящая и направляющая роль Коммунистической партии Советского Союза была закреплена в основном законе страны – в Конституции СССР, которая так прямо и утверждала: у нас в стране однопартийная система, просьба никому не беспокоиться. Для молодых читателей книги напомню эти крылатые слова: «Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций является Коммунистическая партия Советского Союза. КПСС существует для народа и служит народу.

Вооруженная марксистско-ленинским учением, Коммунистическая партия определяет генеральную перспективу развития общества, линию внутренней и внешней политики СССР, руководит великой созидательной деятельностью советского народа, придает планомерный научно обоснованный характер его борьбе за победу коммунизма».

Другими словами, тут чего написано? Если ты, гражданин, хочешь чего-нибудь определять и чем-нибудь руководить, будь любезен стать членом этой партии. То есть это уже как бы и не партия, а такой VIP-клуб, куда принимают тех, кто хочет занимать в обществе заметное положение.

Тут ведь оно как? Если борец не борется, то он перестает быть борцом. Если партия не борется, она перестает быть партией, а превращается в VIP-клуб, члены которого занимаются организацией жизни своей страны.

Графа «партийность» была обязательной в любой советской анкете. Беспартийный человек еще мог с большим трудом возглавить, скажем, театр, но не завод и не газету. Если человек хотел сделать себе карьеру, он был обязан вступить в КПСС.

Несмотря на то, что КПСС по-прежнему считалась «авангардом рабочего класса», все дела в ней вершила номенклатура – партийные чиновники. Но, чтобы сохранялась видимость пролетарской партии, в КПСС – как и в любой VIP-клуб – принимали не по желанию, а по разнарядке: количество рабочих и крестьян должно было превышать количество, скажем, интеллигентов. Поэтому те расторопные мужики, которые хотели сделать карьеру, часто вступали в партию во время службы в армии – солдаты почему-то приравнивались к рабочим, а не к интеллигентам.

По меткому замечанию Мориса Дюверже, знаменитого французского политолога, автора книги «Политические партии», партия, которая не борется за власть, а только пользуется ею, постепенно становится похожа на средневековый монашеский орден. Я приведу цитату из его книги, цитата большая, но не поленитесь ее прочесть, того стоит, ей-Богу:

«Партия требует от своих членов полной ангажированности, равнодушия к материальным благам (добавим: на словах, потому что именно за материальными благами в партию чаще всего и шли, исключая четыре военных года. – А. М.), она насаждает среди них дух общности и самоотречения… – все это не что иное, как типичные признаки ордена. Основанием для такого утверждения выступает и та абсолютная дисциплина, и та преданность, которой эта партия требует от своих членов, что сближает ее с самыми великими и знаменитыми религиозными орденами. Даже концепция партии «как революционной элиты», «фермента, поднимающего массы», «авангарда рабочего класса» точно так же восходит к понятию ордена. Достаточно сопоставить черты коммунистической партии с основными характеристиками, служащими для описания ордена, чтобы констатировать их полное тождество» (выделено мной. – А. М.).

Вот оно как, оказывается: почти целый век нами руководил средневековый орден!

А вообще во все времена, во всех странах: кто вступает в политическую партию? Если мы говорим не о VIP-клубе, а о подлинной партии, то во все времена и во всех странах в партии вступали те люди, вся жизнь которых есть борьба.

Если человек, положим, хочет писать книжки, ставить спектакли, воспитывать детей, водить машину, готовить вкусную еду, петь песни, танцевать танцы, футболить в футбол, открывать открытия – ему в партию вступать незачем. Но если хочет бороться – без партии не обойтись.

Однако если в стране реально одна партия, то в нее будут вступать не те, кто хочет бороться, а те, кто хочет быть ближе к кормушке.

Джордж Вашингтон утверждал: партийность порождает беспорядки и мятежи. Может, великий американец отчасти и прав. Однако пока существует власть, непременно найдутся люди, которые хотят найти «соумышленников», чтобы за эту власть бороться. Найдутся и те, кто захочет быть в партии власти, чтобы делить как ответственность, так и привилегии.

Партии не менее вечны, чем солнце. Они тоже греют, тоже обжигают, на них тоже бывают пятна, но они никуда не деваются. И не денутся никогда.

Они – важная составляющая политики.

Как все-таки правильно, что политика у нас сразу за партиями и идет.

Кто занимается политикой, тот стремится к власти: либо к власти как средству, подчиненному другим целям (идеальным или эгоистическим), либо к власти «ради нее самой», чтобы наслаждаться чувством престижа, которое она дает.

(Макс ВЕБЕР, немецкий экономист и социолог)

Однажды Лев Николаевич Толстой сел писать дневник. Он нередко так делал: походит, бывало, по полям с косой, с крестьянами по душам поговорит и за стол – писать. Когда роман напишет какой, повесть или пьесу, а когда – и строки в дневнике. Причем, что удивительно, все получалось гениально. Так вот однажды Лев Николаевич сделал запись в своем дневнике. Сначала придумал невероятную и при этом абсолютно точную метафору нашей жизни: «Представьте себе толпу людей в цепях. Все они приговорены к смерти, и каждый день одни из них умерщвляются на глазах у других. Оставшиеся, видя этих умирающих и ожидающих своей очереди, видят свою собственную участь». А? Каково? Вот так, значит, мы живем.

А потом у писателя вырывается не вопрос даже – крик: «Как надо жить людям, когда они в таком положении? Неужели заниматься тем, чтобы бить, мучить, убивать друг друга? Самые злые разбойники в таком положении не будут делать зла друг другу. А между тем, все люди находятся в этом положении – и что же они делают?»

Вот так вот мы живем. И нас много. Нас очень много – таких людей, которые постоянно убивают, развратничают, воруют, не верят в Бога и в совесть, волнуются по поводу восхождения по карьерной лестнице и не волнуются по поводу состояния собственной души. Как только кто-нибудь из нас начинает жить по Божьим заповедям, мы удивленно называем его «святым», потому что нормальный человек ведь по законам, данным Господом, жить не может…

И вот этот весь, с позволения сказать, мир надо как-то организовать. Всех вот этих людей, описанных классиком. Нас с вами, то есть. И кто же этим будет заниматься, интересно? Пророки? Ха-ха два раза. Разве мы слышим пророков? Мы их почитаем, единицы из нас их читают (читателей произведений пророков всегда значительно меньше, нежели почитателей имен пророков), но кто ж будет жить по советам пророков?

Может, тогда художники – в самом широком смысле этого красивого слова – возьмут да ка-а-ак организуют всю нашу жизнь? Писатели там умные, поэты, киношники, философы, наконец? Ха-ха два раза. Вы можете себе представить мир, который живет по Толстому, Достоевскому или Гёте?

Нет, конечно, чтобы организовать нашу жизнь – отдельные люди необходимы. Называются «политики». Такие специальные люди, которые говорят: если мы получим власть, то очень здорово организуем жизнь, наведем в ней порядок.

Мировая история, однако, доказала, что каждый политик очень уж по-своему понимал, что есть такое порядок в государстве, поэтому история человечества – не что иное, как перечень разного рода государственных беспорядков, а также – описание удачных и неудачных попыток с ними бороться.

Любой политик он ведь как считает? Он считает, что есть некое Всеобщее Благо (именно так – с большой буквы, и не иначе), которое осчастливит всех граждан как минимум его страны. И политика вовсе не останавливает тот безусловный факт, что на протяжении всей мировой истории эдакого всеобщего блага (даже с маленькой буквы) не отыскалось.

Политик – это человек, у которого есть власть или он стремится ее получить. Мы уже говорили с вами и про власть, и про деньги, и про то, что и то и другое – очень нравится людям. Поэтому не надо долго объяснять, почему профессия политик – престижна.

Однако неплохо бы помнить: политик – это не тот, кто кричит: «Я политик!», а тот, кто хоть в какой-то мере организует мир и жизнь других людей.

Иными словами: политик – это человек, который отвечает за жизнь других. Точка. Всё. Если ни за чью жизнь не отвечает, то каким бы руководителем ни был, вряд ли может называться политиком.

Политики – люди, которые всегда держатся самоуверенно, понимая, что сомневающийся политик никого увлечь не сможет. И это правильно, разве жители любой страны (или даже города или деревни) поверят тому, кто говорит: чего-то я не знаю, куда двигаться, давайте подумаем над этим вместе? Естественно, поверят тому, кто уверенно скажет, где именно находится Всеобщее Благо и как именно надо к нему шагать.

Однако держаться самоуверенно и быть в себе уверенным, как все мы знаем, вовсе не одно и то же. Более того, из обыденной жизни мы прекрасно знаем, что именно самоуверенность бывает признаком закомплексованности.

Среди политиков самоуверенных из-за неуверенности в себе людей – немало. Эта закомплексованность выражается, например, в том, что во все времена политики всех стран мира обожали и обожают критиковать своих предшественников, как бы намекая на то, что Всеобщее Благо покуда не построилось по одной-единственной причине: вчерашний политик строил не то. А уж они-то, вновь пришедшие, сейчас такое зафигачат – мало не покажется никому.

Собственно, практически все предвыборные кампании строятся на постулате: я буду лучше руководить (страной, губернией, штатом, заводом, домом), чем мой предшественник. Потому что он не знал, где находится Всеобщее Благо и как к нему добраться. А я знаю. Самое удивительное, что избиратели всего мира этим словам верят уже не первый век.

Очень зримым примером поразительной самоуверенности (или закомплексованности, как кому больше нравится) политика может служить первый правитель единого китайского государства Цинь Шихуанди. Этот китайский монарх был настолько убежден в идеальности созданных им законов, что в 213 году до нашей эры приказал сжечь все книги, за исключением работ по медицине, сельскому хозяйству, даосских религиозных книг, а также, конечно, своих трудов. А все остальное – лишнее. Нечего головы дурить работами тех, кто не смог Всеобщего Блага построить!

Для подавляющего большинства людей словосочетание «попасть в историю» означает нечто неприятное. Для политика – это цель. Политик смотрит на историю, как на проститутку, умоляя: возьми меня. Чтобы войти в историю, надо быть деятелем ярким. Как правило, история с бо?льшим удовольствием принимает в свое лоно тиранов, нежели людей пусть даже достойных, но тихих. Самые известные русские цари, безусловно, Иван Грозный и Петр Великий. Оба действительно много чего сделали, но при этом тиранствовали от души, ни в грош не ставя человеческую жизнь. Именно на их примерах так удобно воспитывать в людях – и особенно в руководителях – понимание того, что цель, особенно ежели провозгласить ее великой, оправдывает любые средства.

Кого из императоров Древнего Рима вы знаете, дорогой мой читатель? Слышу, слышу ответы. Калигула, Нерон, Марк Антоний, Юлий Цезарь… Про них снимают фильмы, ставят спектакли, пишут книги.

Между тем, историки считают, что лучше всего править Древним Римом получалось у императора по имени Траян. Он был тринадцатым императором, но это число стало для него счастливым. Предыдущие двенадцать правили в среднем по 8 лет, а он – 19. В немалой степени потому, что главной задачей Траян считал сохранение в стране спокойствия. Он строил дороги, осушал болота, возводил новые города в провинции. В те годы не воевать было просто неприлично и невозможно: Траян вел победительные войны. Император думал о бедняках, предоставляя им работу и создавая приюты для детей из беднейших семей. Но его имя известно единицам, а развратника Калигулу или тирана Нерона знают все.

Так получается, что история почитает политиков, прославившихся не столько делами своими, сколько – образом, который им удалось создать. История – эдакий режиссер, более всего ценящий тех артистов, которые играют ярко. Мы говорили уже, что в истории действуют не живые люди, а герои легенд.

Естественно, что политики во все времена это понимали и хотели соответствовать.

Любимая забава политиков – войны. Победная война, а лучше несколько победных войн – это пропуск в историю.

Жил да был в XVII веке такой кардинал Арман Жан дю Плесси, куда более известный, конечно, как герцог Ришелье. Великий, безусловно, политик. Можно даже сказать: символ этой профессии. В своем политическом завещании Ришелье писал: «Цель моего пребывания у власти заключалась в том, чтобы возвратить Галлии границы, предназначенные ей природой, вернуть галлам короля галла, поставить на место Галлии Францию повсюду, где была древняя Галлия, установить новую». Что такое Галлия? То огромное пространство, расположенное между океаном, Средиземным морем и…

Впрочем, совершенно не важно, что такое Галлия. Не буду забивать Вашу голову, дорогой читатель, лишней информацией. Важно другое: по сути, гений политики гордо утверждает: целью его политики была… война. Никак по-другому ведь декларированные цели не достичь…

Ришелье – лишь один из примеров. Практически любой крупный политик, приходящий к власти, хотел воевать. И при этом любой утверждал, что, конечно, борется за мир. В XX веке бытовал такой анекдот, не слишком, надо сказать, далекий от истины: у нас, конечно, не будет войны, но будет такая борьба за мир, что камня на камне не останется.

Это ведь политики придумали, что война – есть наилучший способ укрепить свое могущество. Это благодаря политикам история движется войнами.

Человечество – в том числе, понятно, и современные руководители – воспитывается на примере тех исторических персонажей, которые смогли возвеличить свои страны с помощью войн, за что и почитаемы в истории. Ну и о какой борьбе за мир после этого можно говорить? Современные политики тоже хотят войти в историю, и история указывает им очень простой путь: воевать победно.

Удивительно, но даже в наше время постоянно находятся политики, которые хотят решать проблемы своей страны с помощью войны. Про них уже нельзя сказать, что они «играют с огнем». Они играют с жизнью всего человечества. И находится множество людей, которые эту игру поддерживают.

Вообще отношение к политикам у нас… скажем так, странное. И к нынешним. И к прошлым. Мы оцениваем их по каким-то особенным критериям. То есть людей оцениваем так, а политиков – непременно сяк. Например, если во время производственного конфликта где-нибудь на заводе начальник цеха будет вести себя так, как какой-нибудь руководитель партии ведет себя в Думе, – этот начальник цеха будет признан хамом, скорее всего, получит по лицу и из начальников его изгонят. Руководитель же партии именно за такое поведение получает неформальное, но красивое звание «яркий политик», поведение его тоже почему-то называется не хамским, а ярким, и народ, которому всегда скучно следить за политиками, подобного деятеля любит.

Народ – и это относится не только к нашей стране и не только к нашему времени – избаловал политиков подобным отношением, именно люди позволили многим политикам ощущать себя кастой избранных.

Нам кажется почему-то, что политику дана некая индульгенция на совершение грехов. То есть то, что с точки зрения обычного человека – грех, политик всегда может легко оправдать интересами государства или еще чем-то. Политик всегда найдет, чем оправдаться.

Скажем, Василия Шуйского нередко называют выдающимся политиком своего времени. Чем же прославился выдающийся? Шуйский в свое время был послан Годуновым узнать, погиб ли царевич Дмитрий Иванович (про это у Пушкина написано), и публично заявил: погиб и похоронен. Когда Годунов умер, а Лжедмитрий подходил к Москве, Шуйский выехал его встречать и признал в нем царевича Дмитрия. Шуйский прислуживал Лжедмитрию во время празднования его свадьбы с Мариной Мнишек и одновременно готовил его свержение. Когда свержение удалось, народ, который всегда любит ярких политиков, Шуйского объявил царем. Если иметь в виду, что политик – это тот, кто хочет добиться максимальной власти, то Шуйский был хорошим политиком. Но человеком он был глубоко безнравственным. Неужели снова приходится признать, что мораль и политика – две вещи несовместные?

Что такое политика, если попросту? Это множество людей, которые орут: «Счастье (оно же – Всеобщее Благо) – там!» И при этом все показывают в разные стороны… Некоторые люди бегут, не спрашивая у политиков, почему они решили, что счастье именно там. Но находятся и те, кто задается вопросом: «Объясните, пожалуйста, почему счастье там, куда показываете вы?» Демократия – это когда политики отвечают на этот вопрос. Диктатура – это не просто когда на такой вопрос не отвечают, а когда его задают на кухне, шепотом.

Вместе с политологами (которые чаще всего работают под руководством политиков) политики придумали такое словосочетание – «политический процесс». Политический процесс – это то, что никто никогда не видел, однако все убеждены, что он есть. Нередко то, что современники называют политическим процессом, историки потом величают иными, куда более грубыми словами…

Но ведь ни один политик не скажет: я делаю то-то и для собственного блага – для удержания власти, например. И тут всегда приходит на помощь это удивительное, таинственное и магическое словосочетание «политический процесс», на которое можно свалить любые собственные действия.

Массовые аресты граждан своей страны. Война во Вьетнаме, Афганистане или Чечне. Уничтожение свободы слова. Поддержка какого-нибудь диктаторского режима. Все это либо создает политический процесс, либо на него влияет, но, без сомнения, им оправдывается.

Аристотель называл человека «существом политическим», как бы констатируя, что политика – это то, что касается любого из нас. Чего б нам спорить с великим греком, тем паче, что он – прав? Фразу «Если вы не занимаетесь политикой – политика занимается вами» – явно придумали сами политические деятели. Ибо, занимаетесь вы политикой или нет, – она всяко занимается вами.

И что ж это такое? Мы вынуждены жить вот в этом во всем?

Да, мы вынуждены жить в этом во всем. Нам хочется, чтобы человек, вышедший из наших рядов (смотрите еще раз цитату Толстого, кто позабыл), сильно отличался от нас в лучшую сторону. Чтобы он вел нас к свету, к Всеобщему Благу или как минимум к спокойствию.

Иногда, как ни парадоксально, наши мечты воплощаются в жизнь. Политики действительно бывают великими. Именно поэтому мир до сих пор не погиб. Были, есть и будут политические деятели, которые спасают свои государства, а то и весь мир. Были, есть и будут гениальные политики, которые двигали свои государства к добру, к благу. Были, есть и будут политические деятели, во времена правления которых обычные люди начинали жить лучше. Были, есть и будут политические деятели, смерть которых воспринималась народом как личное горе.

Я не буду перечислять их имена – их очень много.

Но вот открываю я великую книгу – словарь Даля – и читаю следующее определение политики: «Наука государственного управленья; || виды, намеренья и цели государя, немногим известные, и образ его действий при сем, нередко скрывающий первые. Политика – тухлое яйцо, Суворов. || Вообще уклончивый и самотный образ действий».

Как-то без должного уважения, не так ли? И цитату Владимир Иванович приводит соответствующую. Что же пишет Даль о политическом деятеле? «Умный и ловкий (не всегда честный) государственный деятель; вообще скрытный и хитрый человек, умеющий наклонять дела в свою пользу, кстати молвить и вовремя смолчать».

Нельзя, конечно, Владимира Ивановича критиковать, но все-таки, по-моему, резковато. Вспомним то, с чего мы начали наш разговор: перед политиками всегда стоит очень тяжелая задача – организовать наш, мягко говоря, непростой мир. И уже за одно это их можно благодарить.

Если говорить совсем просто: политик – это менеджер, который берется сделать жизнь народа своей страны лучше.

Вам кажется, что политики слишком часто поступают безнравственно? Что политика и мораль несовместимы и это плохо? Вы убеждены, что лично вы – моральны и нравственны, а вот гады-политики…

Позвольте задать вам вопрос: а политики – они что, к нам с Марса попали? Они – кровь от крови и плоть от плоти – мы. Они, если угодно, – то самое зеркало, на которое не стоит пенять, сами знаете, в каком случае.

Прочитайте, пожалуйста, одну небольшую цитату. Она принадлежит русскому просветителю XVIII века Якову Козельскому. Вот что на полном серьезе писал этот мудрый, между прочим, человек: «Политика есть наука производить праведные намерения самыми способнейшими и притом праведными средствами в действо».

Не надо улыбаться. Давайте лучше подумаем: только ли политики виноваты в том, что сегодня эти слова кажутся нам наивными и забавными?

Конечно, политики отвечают за многое, может быть, даже за все. Кроме одного. Если в стране нет диктатуры, за то, кто именно стал политиком, отвечает народ.

Так кто же виноват в том, что слова русского просветителя XVIII века не просвещают нас ничуть? Мы сами? Окружающая нас жизнь? Политики?

Ну уж во всяком случае не природа. Природа вообще никогда ни в чем не виновата.

А вот мы перед ней…

Впрочем, с этого места поподробней. Перепрыгнем через «Привилегии» и – к «Природе».

См. главу «Власть».

А что природа делает без нас?

Кому тогда блистает снежный наст?

Кого пугает оголтелый гром?

Кого кромешно угнетает туча?

Зачем воде качать пустой паром

и падать для чего звезде падучей?

Ни для кого? На всякий случай?

(Александр ВОЛОДИН, русский драматург, поэт)

Не, не, я – о природе не как о месте для прогулок, гулянок и проч., и проч. И вправду, это всё – прочь! Тут ведь, в «Записках офигевшего человека» без лирики? Ну вот. Значит, без лирики, все всерьез: о природе как о месте жизни человечества.

Другими словами: я – о той природе, над которой мы царим. Ну или, во всяком случае, очень любим говорить, что мы тут, в природе, самые главные. Начальники, то есть.

Откуда же в нас, людях, эта самонадеянная уверенность в том, что человек – венец и царь природы? Что мы тут самые лучшие и можем по праву командовать теми, кто похуже нас будет?

Природа нас кормит. Это факт. Казалось бы, надо ее за это поблагодарить. Куда там! Мы убеждены: природа даст нам ровно столько еды, сколько нам надо, стоит захотеть. Мы даже готовы голодную степь или целину превратить в житницу: вот, мол, мы какие крутые. Сейчас уже очевидно: когда человек переделывает природу, это ни к чему хорошему привести не может.

Может быть, мы оттого считаем себя венцом природы, что научились разговаривать? Но, скажем, дельфины, как выясняется, тоже не просто так себе пищат, а со смыслом. Да и делает ли неумение разговаривать, скажем, ласточек или тигров менее счастливыми, чем мы с вами?

Может быть, мы загордились потому, что придумали искусство, продемонстрировав тем самым природе, что человек умеет сам себя анализировать? Но кто может с уверенностью сказать, о чем думает, скажем, волк, воя на луну, и что слышат в этом вое его сородичи?

Мы настолько мало, по сути, знаем природу и в большинстве своем, настолько плохо понимаем ее, что ставим себя над ней с той же беззастенчивой уверенностью, с какой, простите, любой хам ставит себя выше любого профессора только на основании того, что он, хам, наглее.

А может, и потому мы так возгордились, что именно человек дал имена всему сущему в природе, что, конечно, сильно возвеличивает нас в наших же собственных глазах? Облака ведь не ведают, что они облака; тигр не знает, что он – тигр; Волга не в курсе, что она – Волга и, когда несет волны свои в некий водоем, не в курсе, что это – Каспийское море. К слову сказать, названия, которые мы придумываем, подчас возникают довольно парадоксально.

До опытов бельгийского врача и алхимика Яна Баптиста ван Гельмонт все бесцветные пары назывались «воздух». Алхимик заметил, что пары-то разные, надо бы им название придумать. Ван Гельмонт, как и подобает настоящему алхимику, был человек образованный и вспомнил, что, согласно древнегреческому мифу, Вселенная начиналась с хаоса. И он записал это слово на свой, фламандский манер. Получилось «газ». Так что «хаос» и «газ» – это, в сущности, одно и то же. Но газ не знает, что его так «зовут». И хаос, кстати, тоже не в курсе своего имени.

Когда человек жил внутри природы, он боялся ее, поклонялся ей и с помощью разных ритуалов хотел выстроить с ней такие отношения, чтобы природа к нему благоволила. Потом система координат как бы изменилась: уже не человек стал жить внутри природы, а природа попала в плен всего того, что нагородил на Земле человек. После чего люди твердо и окончательно решили, что они тут, на Земле, самые главные командиры, а все, что создано природой, должно им служить.

Тезис о том, что человек – царь природы, обсуждению не подлежит. Нет, конечно, вывод этот может казаться поспешным, нелепым, глупым, недоказательным, высокомерным и каким угодно еще. Это дела не меняет. С ощущением собственного царственного отношения к природе человечество живет долгие века.

Совсем иной вопрос будоражит умы – в том числе и лучшие умы человечества: люди – это часть природы или же – чужаки, появившиеся здесь непонятно как?

Рассуждал над этой проблемой даже сам гениальный Кант! Например, философа потрясал тот факт, что человек – единственное существо на Земле, которое рождается с криком. Мы, люди, рождаемся громко, как бы сообщая всему миру: человек родился! Странное дело… Все остальные животные появляются на свет тихо, ведь окружающий мир полон врагов, и, если они узнают о рождении детеныша, запросто могут сожрать и его самого, и ослабевшую мать. Если верно, что человек был когда-то частью дикой природы, то род наш вряд ли бы выжил: наши далекие предки погибали бы, едва родившись.

Или вот еще вопрос, тоже кантовский: почему человек запросто может отравиться, а животное никогда? Почему мы – единственные на Земле существа, которые не могут отличить хорошую еду от плохой?

Альбер Камю вот тоже заметил: человек – единственное существо, которое не хочет быть самим собой. Звери не умеют притворяться, не умеют играть. Только человек – любой! – может прикинуться тем, кем на самом деле не является.

В свое время великий Георгий Александрович Товстоногов рассказывал мне, что Станиславский однажды увлекся на репетиции до такой степени, что начал кричать на живую лошадь, участвующую в спектакле: мол, неправильно ты, лошадь, мух отгоняешь! Эпизод забавный. Однако научить животное играть еще никому не удавалось – ни в театре, ни в цирке. Притворство – желание быть другим – вовсе не свойственно нашим братьям по разуму.

Христианские философы тоже считают, что человек «неотмирен». Замечательно сказано об этом у одного из самых известных христианских философов диакона Андрея Кураева: «Человеку мы можем сказать: «Ты таков, но ты должен быть другим». А в природных феноменах не может быть такого зазора между тем, что есть и что «должно» быть. Луну не осуждают за то, что ее не видно днем… Волгу не награждают «за самоотверженный труд в годы войны». Сибирские реки не наказывают за то, что они текут в Ледовитый океан вместо того, чтобы «проявить интернационализм», повернуть на юг и оросить своими водами пустыни Средней Азии… Если в природе «должно» то, что несвободно… то в области нравственности «должно» то, что избирается и достигается свободным усилием, то, что не вынуждено».

Николай Николаевич Дроздов рассказывал мне удивительную историю про львов. Оказывается, если у львицы погибает муж, иногда она находит себе другую пару. И тогда ее новый супруг убивает всех львят, родившихся от «прошлого брака».

У животных нет нравственности? У них нет доброты? Они не знают, что такое жертвенность?

У них нет нашей нравственности. Нашей доброты, нашей жертвенности. Наверное, если бы собака умела разговаривать, она бы задала нам немало вопросов по поводу нашей жизни. А вы можете себе представить, что рассказывают друг другу мыши или тараканы о нас, о нашей доброте, жертвенности и нравственности?

Люди и звери… Люди и птицы… Люди и насекомые… Мы не лучше и не хуже друг друга. Мы – разные. Мы очень разные. Иногда кажется: настолько разные, как жители разных планет.

Сенека заметил как-то на досуге: кто сказал, что умирать страшно? Разве кто-то возвратился оттуда? Почему же ты боишься того, о чем не знаешь? Не лучше ли понять намеки неба? Заметь: в этой жизни мы все время болеем – то этой болезнью, то другой. То нас донимает желудок, то болит нога. Со всех сторон в этом мире нас преследуют дыхание болезней, ярость зверей и людей. Со всех сторон нас будто гонят отсюда прочь. Так бывает лишь с теми, кто живет НЕ У СЕБЯ. Почему же тебе так страшно возвращаться из гостей домой?

Если поверить Сенеке, то мы действительно в гостях в этом мире. Впрочем, не надо быть Кантом, Камю или Сенекой, чтобы привести сотни примеров того, насколько мы отличаемся от прочих наших «соседей по планете».

Когда Господь создал людей, Он как выстроил отношения человека и природы? Он сказал: «Владычествуйте!» Владычествовать можно ведь по-разному. Например, ответственно или безответственно.

Человек же решил владычествовать по-простому: он – царь, природа – раб. И – давай командовать!

Тут, конечно, надо сказать, что мы, люди, сами себя тоже убиваем с невероятной прытью, что физически, что – морально. Однако охранять себя человек не желает категорически. Вот вы, например, можете себе представить Красную книгу исчезающих человеческих качеств, таких как, скажем, благородство, бескорыстие… Я нет. Хотя, если бы книга такая была и мы старались сохранить то, что в ней написано, – наша жизнь была бы лучше…

Красная книга природы существует. Когда человек «доцарствовался» до того, что из природы стали исчезать целые виды животных, он начал фиксировать эти самые исчезающие виды.

Многим из нас кажется, что Красная книга – это один такой большой том. Ничего подобного! Красную книгу может выпустить любой желающий, если он, конечно, страна или в крайнем случае – регион. Потому что каждая страна и каждый регион имеют полное право выпустить свой собственный список того, что исчезает во вверенной им природе.

Да, Красная книга – это всего лишь список. Не закон никакой, а простой перечень того, что находится в мире природы под угрозой. Так сказать, к сведению…

Сначала люди, потрясенные тем, что они сделали с природой, создали Всемирный союз охраны природы. Это случилось почти сразу после войны, в 1948 году. Союз начал, как нынче говорится, «изучать вопрос». Изучал аж 16 лет, и наконец в мир вышло первое издание Красной книги крошечным тиражом, для своих. Ну а потом уже эти издания расплодились.

Своя Красная книга была и в СССР. Есть она и в России, и еще аж в 30 регионах нашей страны. То есть реестры составлять мы здорово научились. А вот как сохранять то, что исчезает, – возникают большие проблемы.

Впрочем, про Красную книгу и так все знают. А вот про Черную книгу ведают, пожалуй, только специалисты. Черная книга – это список не погибающих, а уже погибших видов. Прочитав эту книгу, можно сделать, например, такой вот неприятный вывод: итогом пятисотлетнего освоения европейцами мировых ресурсов стало полное уничтожение 844 видов животных!

Убивали радостно, не задумываясь, с удовольствием.

Голландские колонизаторы в Южной Африке истребили целый вид зебры, потому что полосатое животное мешало им распахивать поля. Завоеватели Северной Америки изничтожили миллионные стада бизонов, чтобы обречь на голод индейские племена. Когда среди клерков Франции вдруг возникла мода на мусорные корзины, сделанные из слоновьих ног, на грани вымирания оказались слоны, обитающие на территории французской колониальной Африки…

У меня есть друг – один из руководителей российского отделения Гринписа Евгений Усов. Не вдруг найдешь человека, который бы настолько любил природу и настолько бы хорошо ее знал.

Я попросил Женю прислать мне какие-нибудь материалы, свидетельствующие о том, что человечество творит с природой. Практически мгновенно Женя прислал мне… 50 страниц довольно убористого текста.

Спокойно! Естественно, я перескажу вам лишь несколько фактов. Почитайте, пожалуйста, внимательно. Вот, что мы с вами – а именно те, кто называет себя «человек разумный» и царь природы, – творим с природой. Той самой природой, которую мы все еще называем иногда своей матерью.

В новую редакцию Красной книги занесено 44 838 видов, а год назад – год всего!!! – их было 41 415. При этом 38 % нового списка или уже перемещены в Черную книгу, то есть вымерли, или находятся под угрозой уничтожения.

82 % видов в этой Красной книге оказалось в большей опасности, чем в предыдущей. 82 %!!! Представляете? Списки составляются, но не меняется ничего!

По последним данным, как минимум 1141 из 5487 видов млекопитающих может исчезнуть. Вы понимаете, что это значит? Почти каждый четвертый вид млекопитающих на нашей планете находится на грани исчезновения.

Столь же радостно-безответственно человечество уничтожает, конечно, не только млекопитающих, но и птиц.

Один из первых американских орнитологов Александр Уилсон в 1810 году видел стаю странствующих голубей, которая пролетала над ним – внимание!!! – четыре часа! Стая растянулась на 380 километров. Уилсон подсчитал, что в этой стае был один миллиард сто пятнадцать миллионов сто тридцать пять тысяч голубей! В день такая армия птиц должна была съесть 617 кубометров всевозможного корма. Натуралист Фрэнк Лейн заметил, что это больше суточного рациона солдат всех воюющих стран к концу Второй мировой войны! Куда ж это годится? Вот голубей стали уничтожать, тем более они и в пищу годились… Последний представитель еще недавно многочисленного вида умер в сентябре 1914 года в зоопарке города Цинцинати. А еще раньше в штате Висконсин местные орнитологи установили мемориальную доску с надписью: «В память последнего висконсинского странствующего голубя, убитого в Бабконе в сентябре 1899 года. Этот вид умер из-за алчности и легкомыслия человека».

Мы, конечно, не думаем, что происходит с животными из-за глобального потепления. Нам не до этого!

Когда из-за тепла нет снега, заяц-беляк все равно меняет окрас на белый: он, бедняга, бессилен против законов природы. Белый заяц на черной земле – прекрасная мишень для кого угодно. И на зайцев стали нападать офигевшие, извините, медведи, которые – все из-за того же отсутствия снега – не могут впасть в привычную спячку.

Вы представляете эту практически апокалипсическую картину? На пожухлой, черной траве февраля неспящий и злой медведь от отчаяния нападает на зайца просто потому, что его очень хорошо видно: раздражает. Зайцы-беляки, к слову сказать, находятся на грани вымирания.

Досуг ли нам вообще думать, что происходит с природой из-за всяких экологических проблем, которые мы ей создаем? Недосуг, конечно. Что мы сделали с почвой, с воздухом, с водой? В этой ситуации нам еще иногда бывает жалко самих себя, а кто ж будет думать о «братьях наших меньших»?

Все наше поведение свидетельствует о том, что мы относимся к природе вовсе не как к матери, а как сильно пьяные гости к хозяину, которого они совсем не уважают.

Иногда складывается ощущение, что человек и природа находятся в состоянии войны. Причем, нападает не только человек.

Количество природных катастроф увеличивается невероятно, можно даже сказать: катастрофически увеличивается количество катастроф, которые насылает на нас обиженная природа.

По оценкам исследовательской организации Geoscience Research Group, количество природных катастроф в 1997–1999 годах возросло на четверть по сравнению с началом последнего десятилетия позапрошлого века. А по данным Всемирной конференции по природным катастрофам (Иокогама, 1994 год), количество погибших от природных стихийных бедствий возрастало ежегодно за период с 1962 по 1992 год в среднем на 4,3 %; число пострадавших увеличилось за этот же период на 8,6 %, а величина материальных потерь – на 6 %.

Вчитайтесь, вчитайтесь в циферки. Это ведь не о ком-то там речь идет, но о нас с вами, жителях Земли. Дело дошло до того, что в самом конце 1989 года Генеральная Ассамблея ООН приняла резолюцию (№ 44/236), в которой период с 1990 по 2000 год провозглашен Международным десятилетием по уменьшению опасности стихийных бедствий.

Зачем провозгласили? Человек, как всегда, верил в то, что он сильнее природы?

Вера, конечно, дело хорошее, но тут не помогло. Специалисты Международного общества Красного Креста и Красного Полумесяца пришли к выводу, что ежегодно число природных катастроф в мире возрастает примерно на 20 %. А с 1996 по 2006 год смертность в катастрофах увеличилась с 600 тыс. до 1,2 млн. человек в год, количество пострадавших же возросло с 230 до 270 млн.

Есть ощущение, что природа, не выдержав того, что с ней делают, перешла в нападение. Природа обиделась. И, признаемся, есть за что…

Жил в СССР ученый и селекционер Иван Владимирович Мичурин. Иван Владимирович хорошо понимал, что для ученого в советской стране главное – не научные знания иметь, а поддерживать добрые отношения с партией, поэтому он позволял себе такие, например, высказывания: «Большевистская партия и советское правительство не только определили пути селекции, но и обеспечили ей широчайшее развитие».

Прочитаешь такие слова и невольно подумаешь, что название написанной Мичуриным в 1925 году работы «Как начинать посадку?» – выглядит пророчески. Хотя посвящен «труд» исключительно сельскому хозяйству и никакие иные посадки в виду не имелись.

Так вот, готовя к изданию третье (!!!) собрание своих научных произведений, Иван Владимирович написал в предисловии знаменитую фразу: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее – наша задача».

В наше время фразу эту переиначили: «Мы не можем ждать милостей от природы после всего того, что мы с ней сделали».

Это просто шутка или это не просто шутка? Может быть, мы так относимся к природе, что просто вынуждаем ее делать с нами все то, что она творит? Мы первыми напали. Она терпела, терпела – и не выдержала, обиделась?

Мистика? Может быть… Еще раз повторю: мистика – это все то, что мы сегодня объяснить не умеем. То есть не то, чего не может быть в принципе, а что не поддается объяснению сегодняшней наукой.

Мы по-прежнему можем считать, что человек имеет право делать с природой что угодно, а она – безответна. Мы по-прежнему можем считать себя выше природы. Ну, если нас ничто ничему не учит, – можем считать так.

Великий Александр Моисеевич Володин спрашивал: что природа делает без нас? Она-то найдет, чем без нас заняться, а вот мы без нее погибнем.

И если действительно идет эта война между человеком и природой, то проиграем в конце концов мы, люди. С помощью ли мировой войны или с помощью какого всемирного природного катаклизма – но проиграем. Как бы ни развивалось человечество, природа все равно остается сильнее: она без нас сможет, мы без нее – погибнем.

Можно верить или не верить в разум природы. Можно верить или не верить в то, что мы – чужие в мире природы и только потому так над ней издеваемся. Однако нельзя не понимать: если мы не научимся уважать и беречь природу, она просто нас уничтожит. Она и так слишком долго и слишком много терпит.

Не знаю, есть ли у Господа терпение. Судя по тому, что происходит на нашей планете, есть. Однако подозреваю, что терпение Создателя не безгранично…

А? Что ты думаешь об этом, царь природы, человек?

Мне хотелось бы закончить эту главу словами немецкого философа Оскара Бернхардта Эрнста, взявшего себе странный псевдоним Абд-ру-шин: «В своем совершенстве, обусловленном законами Творения, природа есть самый прекрасный из всех даров, которых удостоились от Бога Его твари! Она не может принести им ничего (выделено мной. – А. М.), кроме пользы – до тех пор, пока не подвергается насильственному изменению, то есть искажению. Но эти земные люди направляют ее по ложному пути, и причиной тому – их всезнайство».

Интересно, а если бы все люди на Земле повторяли эти замечательные слова каждый день, наше отношение к природе изменилось бы? Или мы так и будем считать себя царями, пока нас не сбросят с трона и не отшвырнут в небытие?

Интересно, а может ли пропаганда правильного отношения к природе нам помочь?

С пропагандой вообще не вдруг разберешься.

Но попробуем?

Знающему далеко до любящего;

Любящему далеко до радостного.

(КОНФУЦИЙ, китайский философ)

Если от чего и фигело мое поколение, и предыдущие поколения, и последующее, и следующее за ним… Короче говоря, если от чего граждане и фигеют, так вот именно от этой самой пропаганды.

Между тем, слово это вовсе даже не русское, и ввели его в обиход не какие-нибудь там большевики, а совсем даже римский папа Григорий XV. 22 июня, но не 1941-го, а 1622 года сей папа издал такую специальную буллу (по-нашему: указ) о создании конгрегации (по-нашему: союза) пропаганды веры. Эта самая конгрегация должна была готовить миссионеров, чтобы те, значит, пропагандировали католицизм. Само латинское слово «propaganda» происходит от латинского же глагола «propagare», по-русски говоря, «распространять». Вот ежели кто какие идеи в обществе распространяет – тот, значит, пропагандой и занимается.

Идея пропаганды пришла в голову многоуважаемому папе именно в 1622-м не случайно. Дело в том, что именно к этому времени стало совершенно очевидно, что религиозные войны терпят крах: никак не получается насадить веру огнем и мечом. Тогда-то папа и понял: где бессильна сила, там всесильно слово. И придумал пропаганду.

Иными словами: пропаганда возникла в тот момент, когда оружие доказало свое бессилие. Значит, пропаганда по определению сила более могучая, нежели сила оружия. После XVII века все пропагандисты этот вывод понимали очень хорошо.

Впрочем, как это нередко бывало в истории, пропаганда как явление возникла куда раньше, нежели папе Григорию XV пришел в голову сей звучный термин. Желание нести свои идеи другим – это ведь врожденное качество человека. И у нас самих, и у самых древних наших предков есть такое Богом данное свойство: недержание идей (извините за выражение). И вправду: зачем идея-то и нужна, если ею с другими не делиться?

Стремление быть пропагандистом – это желание любого человека.

Ну а уж как люди изобрели письменность и начали ею пользоваться – то есть стали нести свои мысли другим и стараться, чтобы другие этим мыслям поверили, – тут уж пропаганда, еще даже не ведая, что она так будет называться, – почувствовала себя вольготно и прекрасно.

В очень Древней Греции жил да был величайший драматург Еврипид. И была у него супруга Хлоирина. И эта самая Хлоирина, грубо наплевав на то, что живет фактически с одним из основателей мировой культуры, изменяла основателю направо и налево, не брезгуя даже рабами. Еврипид, поскольку был писатель и философ, то есть человек, склонный к обобщениям, – не просто разозлился на Хлоирину, а возненавидел буквально весь женский пол и начал активно пропагандировать такие идеи: «О, Зевс, ты омрачил счастье людей тем, что произвел на свет женщину… Женщина – величайшее бедствие…» Короче говоря, Еврипид занялся пропагандой неправильного отношения к женщинам.

Греческие женщины даром что избирательными правами не обладали, однако норов имели серьезный и потому однажды напали на классика-основателя и едва его не убили. Они отпустили его только после того, как Еврипид пообещал, что отныне про женщин будет говорить, как про умерших: то есть или хорошо, или никак. Но с Хлоириной все-таки развелся.

Таким образом, великий грек, сам того не ведая, вывел один из главных законов пропагандиста: если пропагандист талантливо рассказывает о том, что его самого волнует, – его рассказ непременно найдет живой отклик у слушателей.

Шутки шутками, но пропаганда на самом деле – это очень серьезно. И очень важно. Куда уж важнее и куда уж серьезней, если пропаганда помогла основать США! Не метафорически, замечу, помогла, а самым что ни на есть буквальным образом.

Вот ознакомьтесь, пожалуйста, с мнением одного из самых известных американских социологов Гарольда Лассуэлла: «Религиозные проповедники вместе с исследователями и торговцами основали Новый Свет. Естественное нежелание людей сниматься с места и обосновываться за морем было преодолено во многом благодаря пропаганде».

Друг-читатель, не промахнули мысль? Проповедники – или пропагандисты, что, в сущности, одно и то же – основали великое государство! Объяснили людям доходчиво: надо, мол, ребята, ехать за океан и строить новую страну – и нате вам: стоит государство уже более 200 лет!

Почему люди верят пропаганде? Потому что мы все – вообще – очень внушаемы. Это просто ужас какой-то, до какой степени нам можно внушить буквально все, что угодно. Я бы даже по-другому сказал: это просто ужас какой-то, до какой степени мы хотим, чтобы нам что-нибудь внушили!

Слово еще и потому сильней оружия, что против оружия человек вечно готов бороться, а слову всегда готов внимать и верить ему.

Американский ученый, писатель и философ Роберт А. Уилсон рассказывает про ирландскую девочку, которую протестировали в младших классах и сказали ей, что она «умственно отсталая». Окружающие стали относиться к ней соответственно, но и сама девочка поверила чужому мнению и вела себя, как «уо».

Так продолжалось целых восемь лет. А потом провели новый тест, который выяснил, что коэффициент интеллектуального развития «уо» соответствует уровню «гениальная». Окружающие стали относиться к ней принципиально иначе. Да и сама девочка стала вести себя, как гений – скажем, решать такие задачи, о которых еще буквально вчера и подумать не могла.

Да что там девочка! Вот мы все, взрослые люди, смотрим телевизор. Смотрим, да? Верим? Ну, ведь верим же, черт возьми!

Американские исследователи Э. Аронсон и Э. Праткинс – авторы замечательной книги «Современные технологии влияния и убеждения. Эпоха пропаганды» – с детской практически непосредственностью удивляются тому, что «мы с поразительной доверчивостью воспринимаем увиденное на телеэкране как отражение реальности».

А затем всемирно знаменитые ученые приводят результаты исследований некоего Джорджа Гербнера, который выяснил, что реальная реальность и телевизионная – это, как говорят вовсе не в Америке, а у нас, – «две большие разницы».

Судите сами: «В программах прайм-тайм мужчины численно превосходят женщин в пропорции три к одному, а изображаемые женщины обычно моложе мужчин, с которыми они сталкиваются. Людей, не являющихся англосаксами (особенно латинос), маленьких детей и стариков на экране гораздо меньше, чем в действительности… Кроме того, большинство персонажей прайм-тайм показаны в качестве лиц свободных профессий, интеллектуального труда или административно-управленческих профессий. Хотя 67 % рабочей силы в США – это рабочие или люди, занятые в сфере услуг, такую работу имеют только 25 % телевизионных персонажей. Ученые изображаются в прайм-тайм как опасные, не поддающиеся контролю сумасшедшие, и хотя в реальной жизни ученые редко совершают убийства, в прайм-тайм ни одна другая профессиональная группа не убивает с большей степенью вероятности. Наконец, если судить по телевидению, преступность оказывается в десять раз более распространенной, чем на самом деле. В среднем каждый подросток к пятнадцати годам становится зрителем более 13 тысяч телевизионных убийств… (Выделено мной. – А. М.) Дэвид Ринтлес, телевизионный автор и бывший президент Гильдии писателей Америки, резюмировал это, пожалуй, лучше всех: «Каждый вечер с восьми до одиннадцати часов телевидение – одна сплошная ложь».

Однако зритель этой лжи верит и свои выводы о жизни нередко строит, исходя не из реалий собственной жизни, а следуя реалиям жизни телевизионной.

По сути, любое телевидение – это пропаганда. И люди начинают этой пропаганде верить больше, чем реальности. Эта наша всеобщая внушаемость очень помогает объединить нас всех в толпу.

И в этом сила ЛЮБОЙ пропаганды: превращая людей в толпу, пропаганда становится реальней реальности, собственно говоря, она и есть реальность.

И чем меньше в стране свобод – тем более внушаемы граждане этой страны, и с тем большим азартом они объединяются в толпу. Собственно говоря, это понятно: ведь свобода предполагает некоторый выбор, диктатура же никакого выбора не предполагает, и люди просто отвыкают его делать. Быть частью толпы противно, но удобно: и ответственности никакой, и думать не надо, зато при случае можно поорать громко и руками поработать от души.

В очень спорной, неоднозначной, но однозначно интересной книге Сергея Кара-Мурзы «Власть манипуляции» приводится замечательное определение толпы: особая, временно возникающая общность людей, охваченная общим влечением. Вообще про толпу мы подробнее поговорим в главе «Человек», сейчас же замечу – и пусть специалисты-политологи со мной спорят: смысл любой пропаганды – превратить людей в толпу, охваченную общим влечением к тому, куда эта самая пропаганда зовет.

Поэтому все диктаторы в любую историческую эпоху действуют очень похоже. Они рассматривают народ как толпу, которая должна им помочь достичь их, диктаторских, целей. Вспомним еще раз обстоятельства, при которых возник сам термин «пропаганда», – сила слова посильней силы оружия. Потому-то ни одна диктатура мира не может устоять, держась только на грубой силе. Ни один самый диктаторский диктатор не может удержать власть без пропагандистского аппарата.

Принципы работы этих аппаратов тоже очень похожи. Глава нацистского министерства пропаганды Йозеф Геббельс заметил как-то: «Обыкновенные люди обычно гораздо более примитивны, чем мы предполагаем. Поэтому пропаганда, по существу, всегда должна быть простой и без конца повторяющейся. В конечном счете, самых существенных результатов во влиянии на общественное мнение достигнет только тот, кто способен свести проблемы к простейшим выражениям…»

По этим простым рекомендациям действовали и действуют диктаторские режимы всего мира. Один из безусловных признаков диктатуры: видеть в гражданах своей страны рабов, а раб сложным не бывает.

Однако просто бесконечно повторять на разные лады одни и те же идеи пропагандистам все-таки бывает мало. А может, скучно им… Во всяком случае, периодически они придумывают что-нибудь замысловатое.

Вот, например, как действовала фашистская пропаганда. Жителям оккупированного Краснодара было объявлено, что через город провезут пленных советских солдат и им можно передать продукты. Поехали машины, жители бросались к ним с улыбками, кидая в машины корзинки с продуктами. Все это было заснято кинооператорами. В машинах, однако, ехали раненые фашистские солдаты, и в Германии ролик показывали как пример радушной встречи русскими немецких солдат.

Где пропаганда – там манипуляция, это уж будьте любезны. По сути, пропаганда – и есть манипуляция общественным сознанием.

Забавно, что происходит слово «манипуляция» от латинского «manipulus», что значит «горсть». Неслучайно иллюзионисты так обижаются, если их называют «фокусниками». Как сказал мне замечательный иллюзионист Рафаэль Циталашвили: «Фокусы – это у вас, у меня – манипуляции». И вправду, манипулятор звучит гораздо красивей. Это человек, умеющий Бог знает что делать своими руками.

Но мы, жители XXI века, очень хорошо понимаем: подлинные манипуляторы – это политики. Которые, впрочем, – и тут Рафаэль, без сомнения, прав – фокусники, да еще какие!

Ах, как ловко с помощью пропаганды умела манипулировать людьми советская власть! Как говорится: испытано на себе.

Как любой диктаторский режим, советская власть уделяла пропаганде огромное внимание. Представляете, на четырнадцатый день после Октябрьской революции в числе первых распоряжений новой власти был издан декрет «О введении государственной монополии на объявления». К тому времени, понятно, вся печать уже принадлежала большевикам, но они не забыли подумать, что чуждые идеи могут ведь и через объявления попасть народным массам. Значит, запретить объявления немедленно!

Мудрейший человек, политик и философ Александр Николаевич Яковлев пишет в своей книге «Горькая чаша»… Стоп. Сейчас будет цитата. Причем, длинная. Но я очень прошу: дочитайте ее до конца, потому как важная она.

«С точки зрения исторической, большевизм – это система социального помешательства, когда физически были уничтожены крестьяне, дворянство, купечество, весь слой предпринимателей, духовенство, интеллектуалы и интеллигенция; этот «крот истории», вырывший братские могилы от Львова до Магадана, от Норильска до Кушки; это основанная на всех видах угнетения эксплуатация человека и экологический вандализм; это – античеловеческие заповеди, вбиваемые с беспощадностью идеологического фанатизма, скрывающего ничтожемыслие; это – фугас чудовищной силы, который чуть было не взорвал весь мир» (выделено мной. – А. М.).

Так, спокойно. Не надо сейчас спорить, прав Яковлев или не прав. Как говорится у нас в России: не о том спич. Меня вот что поражает: я учился и долго рос при советской власти и всего этого не замечал. И миллионы не замечали. Не замечали – замечу – очевидного.

Разве не очевидно, что кулаки – просто наиболее работоспособная часть крестьянства? Разве не очевидно, что репрессии против своего народа – это кошмар какой-то, и в том ли дело, сколько именно миллионов репрессировал Сталин: разве не ужасен сам по себе факт того, что руководитель страны воевал с собственным народом? В двадцать с небольшим лет я впервые выехал за рубеж, но даже после этого меня почему-то не возмутил очевидный факт, что даже в Польше – не говоря уж о Франции или Бельгии – люди живут лучше, чем в СССР. Как большинство из нас могли не понимать унижений любого человека, который, прежде чем выехать в капстрану, должен был сдавать экзамен в райкоме партии? Экзамен этот принимали пожилые люди – они назывались «комиссия старых большевиков» – и при одном только слове США, старые большевики по привычке хватались за пистолет. Разве не очевиден был фарс выборов в СССР? Как было не видеть, что нами руководят дошедшие до маразма старики?

Да, мы смеялись над советской властью. Рассказывали анекдоты. Читали ночью Солженицына и стихи Бродского. Но уничтожена была вся эта «система социального помешательства» не возмущенным народом, а сверху – Горбачев начал, Ельцин завершил. За что им обоим лично я говорю: «Спасибо».

Но как же народ все это не просто терпел, а даже как будто и не замечал?

Ответ один: очень уж хорошо работала пропаганда. А когда пропаганда работает хорошо, все остальное – в том числе развитие экономики – не имеет ровным счетом никакого значения. Народонаселение смотрит на окружающий и далекий мир не непосредственно, а через призму пропаганды.

Практически на заре советской власти Ленин писал: «…надо перевоспитать массы, а перевоспитать их может только агитация и пропаганда…» Понятно, да? Не делами перевоспитывать, не… там… развитием экономики, сельского хозяйства, улучшением жизни… Это все – процесс долгий, и вообще непонятно, как он получится. Агитация и пропаганда – главное. И быстро, и действенно.

Еще круче выражалась супруга вождя – Надежда Константиновна Крупская. Закрывая I Всероссийский съезд по внешкольному образованию, она заявила: «Съезд пришел к заключению, что весь громадный внешкольный аппарат должен служить целям углубленной коммунистической пропаганды». Ужасный ужас и кошмарный кошмар! Ничего, получается, не надо делать с детьми вне школы, как только коммунистически пропагандировать. Бред? Бред. Но ведь срабатывало же!

И вот уже, скажем, пишут советские дети в газеты письма. Приведу лишь один пример. Название у письма – звонкое, вполне «детское»: «Фашистским лакеям нет пощады!» Дальше – текст: «Наш отряд носит имя незабвенного Сергея Мироновича Кирова, которого убили проклятые троцкистско-бухаринские бандиты. Они покушались и на жизнь нашего родного, любимого Иосифа Виссарионовича Сталина. Но советская разведка вовремя поймала их и посадила на скамью подсудимых. Советский суд вынес справедливый приговор этим изменникам и предателям. От всей души приветствуем приговор советского суда. Это приговор всего нашего народа. Советская разведка под руководством товарища Ежова до конца разоблачит всех врагов народа, и на нашей советской земле не останется никого из этих фашистских отбросов». Дальше следуют подписи детей и «место отправления»: школа 1, город Сталино.

Даже не сразу решишь, что лучше (точнее – хуже): сами ли дети это сочинили или это сделали за них взрослые.

Мощь коммунистической пропаганды была настолько сильной, что уже после развала СССР, гибели СЭВа и Варшавского договора, когда на всей земле коммунистическая идеология осталась царствовать лишь в двух – замечу, очень бедных странах – КНДР и Кубе, Компартия России долго была мощной силой и до сих пор остается одной из крупнейших партий в парламенте. Вдумайтесь: нигде в мире под руководством компартии не удалось создать экономически развитой страны, тем не менее ностальгия по прошлому и вера в распропагандированные коммунистические идеи снова объединяют людей. И в XXI веке на Красной площади лидер коммунистов принимает детей в пионеры. Вот что такое сила пропаганды – через десятилетия действует!

Каждый день на любого из нас – в какой бы стране мира мы ни жили – обрушивается невероятное количество всякого рода пропаганды. Вдумайтесь, если не лень, в цифры, которые приводят уже упоминаемые мной Э. Аронсон и Э. Праткинс. Мне кажется, цифры поразительны!

Итак, в США действует 1449 телевизионных станций и четыре основные телесети, 10 379 радиостанций, выпускается 1509 ежедневных и 7047 еженедельных газет, более 17 тысяч журналов…

В России всего этого поменьше, но все равно понятно: ежедневно на голову человека сваливается все вот это вот. И все вот это вот непременно что-нибудь пропагандирует. Ну и как тут не сойти с ума, когда каждый что-нибудь пропагандирует, и непременно свое?

И вот ведь ужас еще в чем? Ладно бы все пропагандировали пусть свои, пусть даже спорные, но факты. Так нет же! На наши несчастные головы ежедневно сваливается огромное количество фактоидов.

Как? Вы не знаете, что это такое? Да вы что! Знаете прекрасно. Может, конечно, слово впервые слышите, но с самими противными фактоидами сталкиваетесь регулярно, уверяю вас.

Термин этот ввел известный американский писатель и режиссер Норман Мейлер. Фактоиды – это такие события, которые просто не существовали в реальном мире до того, как появились в СМИ.

И – опять же! – фактоиды как явление появились куда раньше, нежели Мейлер придумал это слово! Скажем, советская пресса не знала такого слова, но использовала фактоиды с восторгом.

Разве вывод о том, что советский гражданин более уверен в будущем, чем американский, – не фактоид? Или о том, что советское сельское хозяйство более развито, чем европейское? А разве не фактоиды бесконечные разговоры в 70–80-х годах о том, что мы обогнали всех в деле освоения космоса? Ведь этих «фактов» не существовало в реальности, покуда они не появились в наших СМИ.

Нынче на фактоидах, как на очень крепком фундаменте, стоит вся желтая пресса. Кого она только не разводила, не женила, не убивала!

Фактоид – это необязательно то, чего нет. Но обязательно то, факт существования чего не доказан.

А теперь подумайте сами: сколько таких вот фактоидов на ваши головы падает буквально отовсюду?

Ну и чего делать-то? Делать-то чего?

Думать. Причем, самому. Помнить, что любая пропаганда – даже пропаганда чего-то хорошего – хочет объединить людей в толпу, потому что так с нами легче управляться.

Противостоять влиянию пропаганды очень тяжело: дело ведь не в том, чтобы не верить вообще никаким пропагандистам. Часто они не врут. Дело в том, чтобы любую пропагандистскую информацию принимать как повод для размышлений, а не как приказ. Вот в чем дело.

Думать трудно. Бежать за толпой легко.

Но это – ваш собственный выбор.

…Вот сидел я над компьютером, думал: как связать пропаганду и революцию – следующее слово, о котором нам предстоит говорить?

А потом понял: какая-то связь между этими словами явно существует: без пропаганды нет революции. А с другой стороны, как только революция жахнет, тут же государственная пропаганда перековывается на новый лад.

Короче, поговорим про революцию.