СТИХИ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ РАЗНЫХ ЛЕТ
Подборка Валерии Новодворской
* * * Настанет день, – печальный, говорят! — Отцарствуют, отплачут, отгорят, — Остужены чужими пятаками, — Мои глаза, подвижные как пламя. И – двойника нащупавший двойник — Сквозь легкое лицо проступит – лик. О, наконец тебя я удостоюсь, Благообразия прекрасный пояс! А издали – завижу ли и вас? — Потянется, растерянно крестясь, Паломничество по дорожке черной К моей руке, которой не отдерну, К моей руке, с которой снят запрет, К моей руке, которой больше нет. На ваши поцелуи, о живые, Я ничего не возражу – впервые. Меня окутал с головы до пят Благообразия прекрасный плат. Ничто меня уже не вгонит в краску. Святая у меня сегодня Пасха. По улицам оставленной Москвы Поеду – я, и побредете – вы. И не один дорогою отстанет, И первый ком о крышку гроба грянет, — И наконец-то будет разрешен Себялюбивый, одинокий сон. И ничего не надобно отныне Новопреставленной болярыне Марине. 11 апреля 1916
* * * Пало прениже волн Бремя дневное. Тихо взошли на холм Вечные – двое. Тесно – плечо с плечом — Встали в молчанье. Два – под одним плащом — Ходят дыханья. Завтрашних спящих войн Вождь – и вчерашних, Молча стоят двойной Черною башней. Змия мудрей стоят, Голубя кротче. – Отче, возьми в назад, В жизнь свою, отче! Через все небо – дым Воинств Господних. Борется плащ, двойным Вздохом приподнят. Ревностью взор разъят, Молит и ропщет… – Отче, возьми в закат, В ночь свою, отче! Празднуя ночи вход, Дышат пустыни. Тяжко – как спелый плод — Падает: – Сыне! Смолкло в своем хлеву Стадо людское. На золотом холму Двое – в покое… 19 апреля 1921
ОРФЕЙ Так плыли: голова и лира, Вниз, в отступающую даль. И лира уверяла: – мира! А губы повторяли: – жаль! Крово-серебряный, серебро — Кровавый след двойной лия, Вдоль обмирающего Гебра — Брат нежный мой! сестра моя! Порой, в тоске неутолимой, Ход замедлялся головы. Но лира уверяла: – мимо! А губы ей вослед: – увы! Вдаль-зыблющимся изголовьем Сдвигаемые как венцом, — Не лира ль истекает кровью? Не волосы ли – серебром? Так, лестницею нисходящей Речною – в колыбель зыбей, Так, к острову тому, где слаще, Чем где-либо – лжет соловей… Где осиянные останки? Волна соленая, – ответь! Простоволосой лесбиянки Быть может, вытянула сеть? 1 декабря 1921
ЭВРИДИКА – ОРФЕЮ Для тех, отженивших последние клочья Покрова (ни уст, ни ланит!..). О, не превышение ли полномочий Орфей, нисходящий в Аид? Для тех, отрешивших последние звенья Земного… На ложе из лож Сложившим великую ложь лицезренья, Внутрь зрящим – свидание нож. Уплочено же – всеми розами крови За этот просторный покрой Бессмертья… До самых летейских верховий Любивший – мне нужен покой Беспамятности… Ибо в призрачном доме Сем – призрак ты, сущий, а явь — Я, мертвая… Что же скажу тебе, кроме: «Ты это забудь и оставь!» Ведь не растревожишь же! Не повлекуся! Ни рук ведь! Ни уст, чтоб припасть Устами! – С бессмертья змеиным укусом Кончается женская страсть. Уплочено же – вспомяни мои крики! — За этот последний простор. Не надо Орфею сходить к Эвридике И братьям тревожить сестер. 23 марта 1923
РЕЛЬСЫ В некой разлинованности нотной Нежась наподобие простынь — Железнодорожные полотна, Рельсовая режущая синь! Пушкинское: сколько их, куда их Гонит! (Миновало – не поют!) Это уезжают-покидают, Это остывают-отстают. Это – остаются. Боль как нота Высящаяся… Поверх любви Высящаяся… Женою Лота Насыпью застывшие столбы… Час, когда отчаяньем, как свахой Простыни разостланы. – Твоя! — И обезголосившая Сафо Плачет, как последняя швея. Плач безропотности! Плач болотной Цапли… Водоросли – плач! Глубок Железнодорожные полотна Ножницами режущий гудок. Растекись напрасною зарею, Красное, напрасное пятно! …Молодые женщины порою Льстятся на такое полотно. 10 июля 1923
* * * И падает шелковый пояс К ногам его – райской змеей… А мне говорят – успокоюсь Когда-нибудь, там, под землей. Я вижу надменный и старый Свой профиль на белой парче. А где-то – гитаны – гитары — И юноши в черном плаще. И кто-то, под маскою кроясь: – Узнайте! – Не знаю. – Узнай! — И падает шелковый пояс На площади – круглой, как рай. 14 мая 1917