Глава 2

ВАМПИРЫ В АНГЛИИ, ИРЛАНДИИ И НЕКОТОРЫХ СТРАНАХ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ

Хотя есть свидетельства того, что вампиры были известны в Англии во времена англосаксов, упоминания о них скорее редки и случайны, нежели подробны и последовательны, то есть это образцы фольклора самых дальних краев и областей, полузабытые устные предания (сейчас уже почти полностью исчезнувшие) и существующие некоторые древние обычаи, очевидно бессмысленные, которые соблюдаются при случае благодаря туманным представлениям о том, что тем самым можно оградить себя от какого-то неопределенного несчастья. Все они, по отдельности маловажные и пустяковые, в совокупности свидетельствуют о широко распространенной и глубоко укоренившейся вере в вампиров, даже если такие явления были малочисленны и происходили с большими перерывами.

Древние скандинавы, несомненно, внесли свою лепту в эту веру, так как в Древней Скандинавии представление о том, что мертвецы продолжают жить в своих погребениях, способствовало появлению страха того, что они могут стать нечестивыми чудовищами из рода вампиров, что прекрасно видно из саги о Гретис.

Уильям Мамсбери считает, что в Англии была широко распространена вера — да и все знали об этом — в то, что злые люди после своей смерти и похорон возвращаются, чтобы бродить по миру, поскольку их тела вновь оживляет дьявол, который дает им силы и заставляет их выполнять свои прихоти.

В произведении Уильяма Ньюбургского под названием Historia Rerum Anglicarum есть важные отрывки, которые заслуживают внимания. Историк, который родился в Бридлингтоне в 1136 г., мальчиком ушел в небольшой и недавно основанный монастырь августинцев-каноников в Ньюбурге в Северном райдинге (административная единица. — Пер.) Йоркшира. Там он и оставался до самой своей смерти в 1198 г. (или, возможно, 1208 г.) как каноник Остин. Его усердие и способности в богословских изысканиях и изучении истории были отмечены аббатом Эрнальдом из Риво и аббатом Робером из Байланда. Оба этих прелата, должным образом оценивая необыкновенный талант этого автора, побуждали его посвятить свое внимание гуманитарным наукам и литературе. Уильям Ньюбургский принадлежит к северной школе летописцев, которые продолжали замечательные традиции Достопочтенного Беды (святой, англосаксонский богослов и историк (ок. 672–735. — Пер.). Это был дух, совершенно противоположный тому, который вдохновлял Джеффри Монмутского, который на страницах своей огромной «Истории Британии» рассказывает легенду о Бруте, великом деде Энея, и знаменитые небылицы о короле Артуре. В своем произведении Prooemium Уильям Ньюбургский с открытым негодованием и даже резкостью нападает на Джеффри и его мифы, замечая, что «fabulator ille» «праздно и бесстыдно лгал» в отношении короля Артура и волшебника Мерлина. Это, несомненно, правильное и беспристрастное отношение, и эта поразительная иллюстрация его честности как историка завоевала доброму канонику звание «отца исторического критицизма». Возможно, это прозвучит дерзко, но следует подчеркнуть, что «История» Джеффри играла огромную роль в английской литературе; она чувствовалась в романах национальных авторов, начиная с Лайамона (английский монах и поэт начала XIII в. — Пер.) и кончая Теннисоном. Шекспир, Мильтон, Драйден, Поуп, Вордсворт и многие другие нашли для себя превосходный материал в его легендах, которые до сих пор доставляют нам радость и удивляют. Их любил сэр Томас Мэлори (английский писатель XV в., автор «Книги о короле Артуре и его доблестных рыцарях Круглого стола». — Пер.) и донес их до нас в новой и более утонченной форме. А говоря о своей самой знаменитой поэме, Теннисон признал, что сюжет взял из «книги Джеффри или Маллеора». Было бы неучтиво не чествовать Джеффри Монмутского как одного из величайших наших рассказчиков, хотя мы не должны считать его историком, но именно история нас сейчас интересует. С другой стороны, не может быть сомнений в том, что характер Уильяма Ньюбургского подходил для выполнения более строгих обязанностей, которые выпадают на долю сына Клио. Господин Харди, который не был придирчивым судьей, пишет: «Его повествование чрезвычайно интересно; события отобраны с величайшей рассудительностью. Его наблюдения остры и здравы, а его стиль ясен и серьезен». Об этом хорошо помнить, когда мы читаем следующие рассказы (5-й том его хроник, гл. 22–24). Повествуемые события произошли в 1196 г. во время правления короля Ричарда I (Львиное Сердце). Глава 1 носит такое заглавие: «О необычном происшествии, когда умерший человек вышел из своей могилы».

Приблизительно в это время в графстве Бекингемшир произошло необыкновенное событие, о котором я впервые услышал от людей, которые проживали в том самом районе, а позднее мне рассказал о нем во всех подробностях Стивен, уважаемый и достопочтенный архидиакон той епархии. После кончины одного человека, который умер своей смертью, его семья и родственники с приличествующей заботой похоронили его в канун Дня Вознесения (29 мая). Но на следующую ночь он внезапно вошел в комнату, где спала его жена, и, разбудив ее, он не только вызвал у нее сильнейшую тревогу, но чуть не убил ее, прыгнув на нее и придавив всей тяжестью своего тела. На вторую ночь он опять мучил трясущуюся женщину точно таким же способом. Испытывая панический ужас, она решила на третью ночь не спать и защитить себя от этого кошмарного нападения, окружив себя людьми, которые дежурили бы вместе с ней. И тем не менее он пришел к ней; но его стали прогонять криками и воплями те, кто был с ней в комнате, и он обнаружил, что не может причинить ей никакого вреда, после чего быстро исчез. Будучи сбит с толку и получив отпор от своей жены, он точно таким же образом стал изводить и донимать своих братьев, которые проживали в том же самом городе. Но они, взяв за образец меры предосторожности своей невестки, провели несколько ночей без сна в окружении всех своих домочадцев, которые все были настороже, готовые отразить нападение мертвеца. Он действительно явился, но казалось, будто он хотел или обладал способностью донимать лишь спящих людей, и оказался в безвыходном положении благодаря бдительности и храбрости всех, кто был настороже и не дремал. Тогда он стал бродить по окрестностям и досаждать животным, которые находились в домах или отдыхали неподалеку от них. Это обнаружилось благодаря необычной панике и беспокойству испуганных зверей. Так как он в конце концов стал представлять такую страшную и непрекращающуюся опасность и для своих друзей, и соседей, им ничего не оставалось делать, кроме как проводить ночи без сна и непрерывно караулить его приход. Соответственно, во всем городе в каждом доме были члены семьи, которые бодрствовали и стояли на страже всю ночь напролет, так как все испытывали страх и беспокойство оттого, что могут подвергнуться внезапному и непредвиденному нападению. После того как мертвец долгое время изводил людей лишь по ночам, теперь он начал появляться и при дневном свете, наводя страх на всех и каждого, хотя на самом деле его видели немногие. Очень часто он встречался с компанией из полудюжины человек, и его совершенно отчетливо видели один или два человека, хотя все они очень явственно ощущали его ужасное присутствие. Почти потеряв разум от страха, жители города наконец решили, что должны получить наставление в церкви, и с жалобными причитаниями выложили все от начала до конца архидиакону Стивену, о котором я упоминал выше и который занимал официальную должность председателя епархиального синода, который был созван в то время. Архидиакон немедленно написал письмо почтенному прелату его светлости епископу Линкольнскому (святому Хью), который по случаю оказался в Лондоне. В нем архидиакон Стивен изложил все эти необыкновенные обстоятельства по порядку и попросил его светлость дать указания относительно того, что следует сделать, чтобы исправить столь непереносимое зло, так как он понимал, что это дело должно быть рассмотрено самой высокой инстанцией. Когда епископ узнал об этой истории, он чрезвычайно удивился и немедленно созвал на совет ученых священников и почтенных богословов, от которых он узнал, что похожие случаи часто имели место в Англии; и ему рассказали о многих известных случаях такого рода. Все согласились, что в этой местности никогда не воцарится мир, пока тело этого несчастного бедняги не извлекут из земли и не сожгут дотла. Однако такой способ показался весьма нежелательным и не подобающим святому епископу, который своей собственной рукой начертал хартию об отпущении грехов и послал ее архидиакону с предписанием вскрыть могилу — какова бы ни была причина, по которой мертвец из нее начал выходить, положить на грудь трупа хартию об отпущении грехов и тут же снова все закопать. Когда могилу раскопали, то обнаружили, что тело в ней не подверглось тлению и пребывало в том виде, в каком его положили в гроб в день похорон. Хартия об отпущении грехов, подписанная епископом, была положена на грудь мертвеца, и после того, как могилу вновь привели в первоначальный вид, он больше никогда не выходил из нее, чтобы причинять вред и пугать людей.

Глава 23. «О схожих случаях, происшедших в Бервике». Нам стало известно, что приблизительно в то же самое время похожее и не менее большое чудо произошло на самом севере Англии. В устье реки Туид есть красивый процветающий город Бервикапон-Туид, который раньше находился под юрисдикцией короля Шотландии. Тогда в нем жил человек, который превосходил всех своим богатством, но, как выяснилось позднее, был самым гнусным негодяем. После того как его похоронили, благодаря власти, данной ему Сатаной, он стал регулярно выходить из своей могилы и бродить по улицам города, так что все собаки выли и лаяли в то время, когда злодей делал это. Любой горожанин, который случайно встречался с ним, терял рассудок от ужаса, а призрак возвращался в свою могилу перед рассветом. Пока все это продолжалось какое-то время, никто не осмеливался высунуть нос за порог с наступлением ночи — так страшно всем было встретиться с этим смертоносным чудовищем. И власти, и население бедного города серьезно обсуждали те меры, которые следует принять к тому, чтобы избавиться от такого тяжкого испытания, так как даже самые легкомысленные и безответственные из них понимали: если по какому-нибудь несчастливому стечению обстоятельств они повстречаются с этим живым трупом, они подвергнутся страшному нападению, и этот мертвец причинит им вред. А те, которые были более дальновидны и умны, боялись того, что если не будет быстро найдено какое-то средство, то из-за того, что черное разложение этого гнусного тела, бродившего по городу, сильно заразило воздух ядовитыми миазмами, может разразиться чума или какая-нибудь другая смертельная болезнь и унести с собой много людей (было известно, что такие бедствия часто случались в схожих обстоятельствах). Так что были выбраны десять молодых людей исключительной храбрости и силы, которые должны были эксгумировать тело этого проклятого мертвеца. Затем труп должен был быть расчленен, изрублен в мелкие кусочки и брошен в пылающую печь, чтобы сжечь его целиком и уничтожить. Когда это было сделано, царившая в городе паника улеглась, «и убийства прекратились» (псалом 30). Ведь говорили, что, когда это чудовище бродило за пределами своей могилы благодаря силе Сатаны, как уже упоминалось, оно некоторым встреченным им людям говорило, что им не будет покоя, пока его тело не превратится в пепел. Поэтому, когда мертвеца сожгли, и вправду показалось, что для всех наступил период покоя, но вскоре разразился страшный мор, который унес в могилу большую часть населения города. Ни в каком другом месте чума так не свирепствовала, хотя, наверное, в это же самое время эпидемия бушевала в разных районах Англии.

Глава 24. «О некоторых удивительных событиях». Я прекрасно понимаю, что, если бы они не подкреплялись многими примерами, которые имели место в наши дни, и безупречными показаниями ответственных людей, в эти вещи нелегко было бы поверить, то есть в то, что тела мертвых людей могут вставать из своих могил и, оживленные какой-то сверхъестественной силой, переноситься с места на место, либо сильно тревожа, либо — в некоторых случаях — действительно убивая живых людей; а когда они возвращаются в могилу, она, похоже, легко открывается для них. Кажется, что подобные случаи не происходили в древние времена, потому что ничего такого нельзя найти в древних историях, и мы знаем, что в те времена авторы всегда были не прочь включить в свои рассказы какое-нибудь необыкновенное или удивительное событие. Мы не можем предполагать, что раз они всегда без колебаний подробно обсуждали любое необычное происшествие и если события, подобные этим (они не только ужасающие, но и чрезвычайно удивительные), происходили в их время, то они смогли бы удержаться от того, чтобы разобрать их во всех подробностях. И все же, если бы я записывал все истории подобного рода, которые, как я уже говорил, произошли в наши дни, моя летопись была бы не просто чрезвычайно подробной и многословной, но и, как я подозреваю, стала бы скучной для чтения. Поэтому в добавление к уже написанному выше я приведу лишь примеры двух совершенно недавних происшествий подобного рода, что будет полезно для нашего повествования, так как они могут послужить своевременным предупреждением для моих читателей.

Несколько лет назад у одной высокопоставленной дамы умер священник. Он был похоронен в великолепном монастыре, аббатстве Мелроз (Южная Истландия). К сожалению, этот священник мало чтил священные обеты своего святого ордена и проводил время почти так, будто он был мирянином. Он особенно любил то праздное занятие, которое так принижает и вредит репутации священника, обязанностью которого является проводить святое причастие в церкви, а именно охоту верхом на лошадях с собаками. Он был так известен этим своим пристрастием, что получил от многих издевательское прозвище «собачьего священника». Из того, что произошло после его смерти, ясно, что он не пользовался большим уважением, и его вина была достойна порицания, даже отвратительна. В течение нескольких ночей он выходил из могилы и пытался силой войти в сам монастырь, но это ему не удалось, и он не смог ни причинить вред кому бы то ни было, ни даже встревожить кого-то — так велики были достоинства и святость добрых монахов, которые жили в нем. После этого он продолжал выходить из могилы и внезапно оказался в спальне у постели дамы, священником которой он был. Он издавал пронзительные вопли и душераздирающие стоны. После того как это произошло несколько раз, она чуть не потеряла рассудок от страха. Боясь, что с ней может приключиться какая-нибудь ужасная беда, она позвала к себе старшего из монастырской братии и стала со слезами умолять его, чтобы монахи специально помолились за нее, потому что она испытывает самые необычные муки. Выслушав ее историю, монах успокоил тревоги знатной дамы, так как за ее частые пожертвования на нужды монастыря она заслужила доброе отношение братии аббатства Мелроз. Сочувствуя ей в такой беде, он пообещал, что вскоре средство к спасению найдется. Как только он возвратился в монастырь, он поделился своим планом с одним рассудительным и мудрым монахом, и они решили, что вместе с двоими рослыми и смелыми молодыми людьми они будут бдеть всю ночь в той части кладбища, где был похоронен несчастный священник. И вот эти четверо, вооруженные духовным и земным оружием и защищенные присутствием друг друга, пошли на кладбище, чтобы провести там всю ночь. Уже пробило двенадцать, а никаких признаков этого монстра не было. И тогда трое из этой компании ушли ненадолго, чтобы согреться у огня в сторожке, расположенной поблизости, так как ночной воздух был пронизывающе холодным. Однако монах, который попросил остальных присоединиться к нему в ночной вахте, решил не оставлять своего поста. И теперь, когда он остался один, дьявол подумал, что это прекрасная возможность сломить мужество и силу духа набожного человека, и поднял из могилы своего подопечного, которому он дал поспать дольше обычного. Когда монах увидел это чудовище рядом с собой и понял, что совсем один, он почувствовал прилив ужаса, но через мгновение к нему вернулась его смелость. Он и не думал убежать, и, когда ужасное создание бросилось на него с самым жутким воплем, он твердо стоял на ногах и нанес ему страшный удар боевым топором, который был у него в руке. Когда мертвец получил эту рану, он громко застонал утробным голосом и, быстро повернувшись, скрылся из вида так же быстро, как и появился. Но храбрый монах стал преследовать его и заставил его искать убежища в могиле. Она моментально раскрылась и, когда ее жилец нашел в ней приют от своего преследователя, быстро сомкнулась над ним, и земля выглядела так, будто ее ничто не потревожило. Пока все это происходило, с небольшим опозданием прибежали те трое, что, дрожа от ночного холода и сырости, ходили греться у огня, и уже ничего не увидели. Но когда они услышали всю историю, они тут же решили, что с первыми лучами солнца должны выкопать этот проклятый труп и не оставлять его похороненным на их кладбище. Когда они расчистили землю и вынули тело на свет божий, то обнаружили на нем страшную рану, черная кровь из которой, казалось, залила всю могилу. Поэтому тело отвезли подальше от монастыря и сожгли на огромном костре, а пепел развеяли по ветру. Я рассказал эту историю в тех же простых и бесхитростных выражениях, в каких она была поведана мне самими монахами.

Другая история такого же рода, но более ужасная и с более фатальными последствиями, случилась в замке Алник (в Нортамберленде. — Ред.). Ее я узнал от одного очень набожного высокопоставленного старого священника с весьма почтенной репутацией, который проживал в тех краях. Он сообщил мне, что был реальным свидетелем этих ужасных событий. Один бесчестный и испорченный человек, то ли из страха перед законом, то ли боясь мести своих врагов, уехал из графства Йоркшир, где жил, и отправился в указанный замок, с хозяином которого был знаком, где и остановился. Здесь он окунулся в распутство и скорее упорно продолжал вести греховную жизнь, нежели постарался исправиться. Он женился, и это поистине стоило ему жизни, как оказалось впоследствии. Однажды, когда ему на ушко шепнули о распутном поведении его супруги, его охватила бешеная ревность. Охваченный тревогой и беспокойством, жаждущий узнать, правдивы ли эти обвинения, он сделал вид, что надолго уедет и что его не будет в течение нескольких дней. Однако в тот же вечер этот человек украдкой вернулся назад и был тайно впущен в спальню своей супруги служанкой, которая была посвящена в его план. Он тихо прокрался наверх и лег на подпорку для кровли, которая проходила как раз над постелью, так что мог своими собственными глазами увидеть, нарушает ли она свою клятву, которую дала перед алтарем. А когда он увидел, как внизу ее жену обхаживает крепкий молодец, живущий по соседству, в своем гневе начисто забыл о своем опасном положении и свалился вниз, тяжело упав рядом с кроватью, где переплелись тела этих двоих. Молодой любовник быстро удалился, а его жена, ловко скрывая свое смятение, поспешила осторожно поднять его с пола. Вскоре обманутый муж пришел в себя и начал бранить ее, как обычную шлюху, угрожая скорой расправой. «Ах, мой милый, — ответила женщина, — успокойся, прошу тебя, потому что ты не контролируешь себя. Ты бранишься, а это, несомненно, результат твоего возбуждения, ведь ты не ведаешь, что говоришь».

Он действительно был чрезвычайно потрясен падением; у него имелись очень сильные ушибы, а все тело находилось в болезненном оцепенении. Добрый священник, который и рассказал мне эту историю, навещал его из милосердия и по зову долга. Он предупредил обманутого мужа, что тот должен полностью покаяться в своих грехах и получить святое причастие, как истинный христианин. Но в ответ он рассказал о том, что с ним случилось, и передал лукавые слова своей жены. Упавший внял своевременному и благочестивому увещеванию, отложив его исполнение до завтрашнего дня, но наутро был уже мертв. Той самой ночью этот несчастный человек, столь далекий от милостей Божиих и совершивший так много дурных поступков, погрузился в смертельный сон. Несмотря на то что он был всего этого недостоин, его похоронили по-христиански, чего он не заслуживал и что не принесло ему пользы. Ведь по воле Сатаны в ночные часы он стал выходить из своей могилы и бродить по улицам, рыская вокруг домов. В это время все собаки в округе выли и лаяли всю ночь напролет. И во всей этой местности каждый человек закрывал и запирал на засовы двери, и никто после наступления сумерек и до самой зари не осмеливался выходить из дома ни по какому делу, настолько сильно все боялись случайно встретить это страшное чудовище, подвергнуться его нападению и получить болезненные увечья. Но даже эти меры предосторожности были бесполезны. Из-за того, что воздух стал дурным и испорченным от шатающегося за пределами могилы зловонного разлагающегося тела, разразилась страшная чума, и почти не было дома, в котором не было бы умерших. И вскоре город, который незадолго до этого был густонаселен, оказался почти опустевшим, потому что те, кто пережил эту эпидемию и нападения кошмарного монстра, спешно уехали в другие места, чтобы их не постигла участь умерших. Приходской священник, из уст которого я услышал эту историю, до глубины души горевал из-за того, что на его паству обрушилась такая напасть. В Вербное воскресенье он собрал вместе знающих и благочестивых людей, которые могли посоветовать ему, что лучше всего предпринять в таких тяжелых обстоятельствах, и которые могли, по крайней мере, утешить те немногие несчастные души, что еще оставались в живых, даже если надежды на облегчение почти не было, поэтому дневная служба была проведена с особой торжественностью. И после того как добрый священник прочел людям проповедь, он пригласил к столу благочестивых прихожан, которых позвал сюда, нескольких видных жителей города и других уважаемых людей. Пока они сидели за столом, двое молодых людей (они были братьями), отец которых недавно умер от чумы, так рассудили между собой: «Этот монстр убил нашего отца, и, если мы не найдем его, он скоро убьет и нас. Давайте решимся на смелое дело, которое и обеспечит нам собственную безопасность, и станет местью за смерть нашего дорогого отца. Нет никого, кто может нам помешать, потому что уважаемые люди нашего города сидят за столом в доме священника, а во всем городе царит такая тишина, будто он уже заброшен и мертв. Нужно выкопать этого мерзкого монстра и сжечь его дотла». И они вооружились острыми лопатами, отправились на кладбище и начали копать. Когда они думали, что им придется копать еще глубже, то внезапно наткнулись на тело, покрытое тонким слоем земли. Оно было объедено червями и ужасно распухло, его лицо было круглым и красным с огромными красными распухшими щеками, а саван, в который было обернуто тело, весь испачкан землей и разорван. Но молодые люди, которые обезумели от горя и злости, совсем не испугались. Они сразу же нанесли трупу резкий удар острым лезвием лопаты, и тут же из раны потек такой поток теплой красной крови, что они поняли: этот вампир разжирел на крови многих несчастных людей. Они выволокли тело из города и быстро сложили большой костер. Когда он уже пылал, они пошли к дому священника и сообщили собравшимся о том, что они сделали. Не было человека, который не поспешил бы на место сожжения вампира и не стал бы свидетелем — если это потребовалось бы на будущее — того, что происходило. И как только это дьявольское отродье было таким образом уничтожено, чума, которая так страшно опустошила дома, совершенно прекратилась, будто загрязненный воздух очистился огнем, в котором сгорело адское чудовище, заразившее атмосферу.

Следует отметить, что в этих рассказах XII в. подробности почти полностью совпадают с деталями славянских и современных греческих историй о вампирах. В чем-то они даже более ужасны, потому что, когда вампир приходит в какой-нибудь несчастный город или край, за его разрушительными действиями — вследствие ужасающего зловония трупа — в каждом случае следует вспышка чумы.

В необычном и завораживающем произведении De Nugis Curialium еще более необычного автора Уолтера Мэпа, которое дышит самим духом Средних веков, есть несколько рассказов о вампирах, что доказывает лишь то, что в это время подобные предания были живы. Доктор Джеймс относит сочинение этого необыкновенного трактата к периоду 1181–1192 или 1193 гг. Предполагают, что Мэп родился в окрестностях Херефорда приблизительно в 1140 г. Его родители были благородного происхождения и оказали королю Генриху II до и после его коронации такие услуги, которые обеспечили благосклонное отношение этого монарха к их сыну. Он стал одним из церковнослужителей королевского дома и получил значительное повышение по карьерной лестнице. Он был каноником и регентом церковного хора в Линкольне, приходским священником в Уэстберион-Северн, пребендарием в Мейпсбери, а в конце жизни (1197) — архидиаконом в Оксфорде. В 1199 г. мы видим его во Франции, тщетно пытающимся получить сан епископа Херефордского. Он умер, по-видимому, между 1208 и 1210 гг. Стоит ли удивляться тому, что Мэпу приписывали сатиру вагантов, если вспомнить его острые и, вполне можно сказать, нечестивые нападки на цистерцианцев (монахов ордена, основанного в 1098 г., в XII в. после реформы, проведенной Бернаром Клервоским, стали называться бернардинцами. — Ред.); ведь он даже не щадит святого Бернара («последний Отец Церкви», философ, мистик, писатель, вдохновитель 2-го Крестового похода. — Пер.). Это серьезный недостаток, и даже больше чем недостаток, в его работе. Его произведение De Nugis Curialium (придворные пустышки) представляет собой сборник сплетен, подробностей частной жизни разных людей и замечаний, которые соединены вместе совершенно беспорядочно. Об этом произведении говорили — и, вероятно, не без оснований, — что оно «состоит из отрывков, действительно написанных Мэпом, но собранных и размещенных после его смерти без учета хронологии или последовательности». Каковы бы ни были ее недостатки, эта книга показывает, что Мэп был отличным рассказчиком, и благодаря собранным им отрывкам из истории, преданий, литературы он, безусловно, дарит нам изумительный гобелен своего времени, сотканный из жизни. Барду уместно заметил, что «этот небольшой сборник рассказов не обрамлен ярким солнечным светом, струящимся на склоны холмов Фьезоле (близ Флоренции в Тоскане, Италия. — Ред.), а скорее подходит темным сводам норманнского замка или тесной келье монаха, вокруг которых бушуют дождь и ветер. Но если этим историям недостает тепла и колорита, они могут похвастаться волнующим соответствием времени и энергией».

Мэп, безусловно, сохранил множество любопытных преданий, и может показаться, будто они опираются на надежный фундамент фактов. Так, Эдрик Уайлд, владелец поместья близ Ледбери (к юго-западу от Вустера. — Ред.), оказавшись во время правления Вильгельма Завоевателя однажды ночью неподалеку от уединенного захолустного постоялого двора, заглянул в окно и увидел большую компанию красивых женщин. Он вспоминает, что часто слышал рассказы о «блуждающих духах, о том, как множество демонов появляются ночью, и увидеть их означает смерть; о Диктинне (которую отождествляют с Дианой), дриадах и вампирах». Стоит вспомнить, что в давнем постановлении, которое было принято такими знатоками церковного права, как Регино из Прюма, Иво из Шартреза, Грациан и другие, говорилось о том, что «некоторые грешные женщины, полностью отдавшиеся Сатане и захваченные обманом и чарами демонов, верят и открыто признаются в том, что по ночам они уезжают вместе с Дианой из дома на некие пиры в сопровождении бесчисленной толпы женщин, покрывая огромные расстояния; они слушаются ее приказов как своей хозяйки, которая вызывает их в определенные ночи».

Мэп также упоминает историю о рыцаре, у которого умерла и была похоронена жена, но он вернул ее к жизни, выхватив из толпы очарованных танцовщиц. После своего возвращения она родила ему много детей. Их потомки живы и по сей день и называются «сыновьями мертвой женщины».

В главе 14 второй части своего произведения Мэп рассказывает необычную историю о вампире-демоне. Некий рыцарь, который взял жены даму благородного происхождения, благочестивую и религиозную женщину, и жил с ней совершенно счастливо, на следующее утро после рождения своего первенца-сына обнаружил его лежащим в колыбели с перерезанным от уха до уха горлом. То же самое случилось двенадцать месяцев спустя с его вторым ребенком, а также с третьим на третий год брака, несмотря на тот факт, что и он, и его домашние следили за ним самым тщательным образом; так что вся их бдительность оказалась — увы — напрасной. Поэтому, когда супруга рыцаря снова оказалась на сносях, он вместе с ней провел много времени, соблюдая пост и раздавая милостыню, молясь и слезно прося. И когда у них родился четвертый мальчик, они осветили весь дом и его окрестности кострами, лампами, фонарями и факелами, и все не отрывали глаз от ребенка. Как раз тогда появился незнакомец, который казался очень измученным, у него были стерты ноги до крови, будто от долгого путешествия. Он попросил приютить его Бога ради, и ему оказали самое радушное и религиозное гостеприимство. Незнакомец решил, что не будет смыкать глаз всю ночь вместе со всеми, и после полуночи, когда все вдруг провалились в весьма загадочный сон, оказался единственным, кто остался бодрствовать. Вдруг он увидел, что над колыбелью склонилась фигура достойной и почтенной матроны, которая схватила младенца, чтобы перерезать ему горло. Он вскочил на ноги, будучи начеку, крепко схватил ее и держал до тех пор, пока не проснулись все домашние и не собрались вокруг них. И тогда многие из них ее сразу же узнали, а потом уже и все. Они заявили, что это самая благородная и уважаемая мать семейства в этом большом городе не только по своему рождению, но и по образу жизни и огромному богатству; что она имела безупречную репутацию и пользовалась у всех величайшим уважением. Но когда у нее спросили ее имя и задали разные другие вопросы, она упрямо отказывалась говорить. Сам рыцарь и многие другие люди подумали, что она молчит от стыда из-за того, что была обнаружена, и уже хотели ее отпустить. Но незнакомец отказался сделать это и стал утверждать, что она злой дух, продолжая крепко держать ее, а затем одним из ключей от близлежащей церкви он поставил ей на лицо клеймо как знак ее греховности. Потом он попросил, чтобы к нему как можно быстрее привели ту даму, которой, как все думали, и было это существо в его руках. И пока незнакомец все еще задерживал свою пленницу, эта дама приблизилась, и все увидели, что она совершенно похожа на своего двойника, кроме клейма. После этого незнакомец обратился к людям, стоявшим в оцепенении и удивленной растерянности, с такими словами: «Не может быть сомнений в том, что женщина, которая сейчас пришла сюда, очень добродетельна и дорога Небесам; своими добрыми делами она разбередила преисподнюю и вызвала на себя дьявольский гнев. И вот был создан этот гибельный посланник ада, это омерзительное орудие его гнева по образу и подобию этой благородной женщины, чтобы навлечь на эту возвышенную душу обвинения в гнусных деяниях. А чтобы вы поверили, посмотрите, что она будет делать после того, как я ее освобожу». И тогда это существо вылетело в окно, громко воя и пронзительно визжа.

В данном случае перед нами подражание, осуществленное демоном с качествами вампира. Гуаццо, Нидер, Базен и авторы трактата Malleus Maleficarum («Молот ведьм») обсуждали: могут ли демоны принимать облик какого-нибудь благородного или безгрешного человека, чтобы навлечь на них обвинение в колдовстве или запятнать каким-нибудь позорным скандалом.

У отца Крамера и отца Спренджера есть поразительный пример (Молот ведьм. Ч. 2):

«Как был нанесен урон репутации, показано в истории блаженного Иеронима, когда дьявол превратился в святого Сильвана, епископа Назарета, друга святого Иеронима. И этот дьявол приблизился ночью к постели благородной женщины и сначала возбуждал и соблазнял ее непристойными словами, а затем предложил ей вступить с ним в греховную связь. А когда она позвала на помощь, дьявол в облике праведного епископа спрятался под кровать. Когда его начали искать и нашли там, он заявил, что он епископ Сильван. А наутро, когда дьявол исчез, этот безгрешный человек был опозорен. Но его доброе имя было восстановлено, когда дьявол признался у могилы святого Иеронима, что он сделал это, приняв облик епископа».

Из истории, рассказанной Мэпом, неясно, кто был тот незнакомец, который обнаружил обман. Мы можем предположить, что это был ангел или святой. А если он был обычным путешественником, который случайно оказался в тех краях, то причина, по которой он мог бодрствовать, состояла в том, что все домочадцы в определенный момент попали под действие усыпляющих чар, а так как эти чары были насланы до его приезда, он смог не смыкать глаз, раз колдовство не было направлено на него.

Жерваз из Тилбери в своем рассказе о ламиях пишет, что их называют так потому, что они разрывают на части детей.

У Уолтера Мэпа есть и другие рассказы, которые больше похожи на рассказы о вампирах и в которых показано, что идея об ожившем человеке, возвращающемся, чтобы досаждать живым, считалась реальной возможностью и опасностью. В главе 27 второй части своей книги он пишет: «Самая удивительная вещь, о которой мне известно, случилась в Уэльсе. Английский солдат Уильям Лоден, человек чрезвычайно сильный и храбрый, отправился к Жильберу Фолио, который в то время был епископом Херефорда, а ныне является епископом Лондона, и сказал ему: „Отче, я пришел спросить у вас совета. Недавно в моем доме умер один злодей валлиец, который заявлял, что ни во что не верит. Прошли четыре ночи, и он стал возвращаться каждую ночь и каждый раз звать по имени одного из жильцов. И как только он называл имя кого-нибудь из них, тот заболевал и в течение трех дней умирал, так что теперь их осталось совсем мало“. Сильно пораженный, епископ ответил: „Возможно, Господь дал такую силу злому ангелу этого проклятого негодяя, чтобы тот мог подниматься и выходить из своего мертвого тела. Пусть тело выкопают, а ты перережь ему шею и побрызгай тело и могилу святой водой, а затем перезахорони его“. Все это было сделано, но тем не менее жильцов продолжал мучить бродячий дух умершего. Теперь случилось так, что в одну ночь, когда осталось уже совсем немного людей в доме, сам Уильям услышал, как его трижды позвали по имени. Но так как он был смелым и энергичным человеком и знал, кто его зовет, он внезапно выскочил, размахивая обнаженным мечом. Злой дух быстро исчез, но солдат преследовал его до самой могилы и, когда тот оказался в ней, отрубил ему голову. И тотчас преследования, которым люди подвергались со стороны этого демонического создания, прекратились, и с тех пор ни самому Уильяму, ни кому-либо другому больше не был причинен никакой вред подобного рода. Мы знаем, что это правдивая история, но причина такого явления злого духа остается необъясненной».

Глава 28. Еще одно чудо. Известно, что во времена Роджера, епископа Вустерского, некий человек, который, как донесла молва, умер не раскаявшимся в своих грехах атеистом, стал бродить по окрестностям. Его встречали многие люди и видели, что он одет во власяницу. Наконец жители тех краев окружили его в саду. Утверждают, что его видели там в течение трех дней. К тому же известно, что этот самый епископ Роджер приказал поставить крест на могилу этого несчастного, чтобы его дух улегся в нее. Но когда злой дух подошел к могиле — а за ним по пятам шла огромная толпа людей, — он в страхе отпрыгнул от нее, как мы полагаем, при виде креста, и скрылся в неизвестном направлении. Тогда люди, действуя согласно мудрому совету, убрали крест, и демон ринулся в могилу, засыпав сам себя землей. Сразу же после этого крест был вновь на ней поставлен, и злой дух, лежа под ним, больше не причинял никому беспокойства.

В четвертой части своего произведения Уильям Мэп рассказывает известную историю De sutore Constantinopolitano fantastico, которую можно озаглавить как «О заколдованном сапожнике из Константинополя» и которая, безусловно, претендует на связь с преданиями о вампирах. Эту историю на самом деле называли «Ужасный случай некрофилии», и не было в то время рассказа более известного, чем этот. Его можно найти в Otia Imperialia Жерваза из Тилбери, где упоминается вместе с заливом Саталии. Он записан Роджером из Ховедона, который взял ее из Gesta Regis Henrici, и рассказан также Джоном Бромптоном и сэром Джоном Мандевиллем. Он входит в сказание о Мерлине, но можно заметить, что только у Мэпа его героем является сапожник.

Мэп повествует, что приблизительно в то время, когда «Герберт процветал в сказочном блаженстве», жил-был в Константинополе молодой сапожник. Герберт — имя папы Сильвестра II, который правил в 999–1003 гг. и о котором из-за его необычайной учености возникли и ходили самые нелепые легенды, что будто бы он обладал оккультными способностями и мог творить чудеса. Этот молодой сапожник по своему мастерству и трудолюбию превзошел мастеров своего дела. Он мог не только сделать за день больше, чем все остальные — за два, но и результаты его спешки люди предпочитали тщательности других мастеров. Следует помнить, каким сложным и важным предметом гардероба были в те времена башмаки, и часто им придавали самый фантастический вид — этот обычай сохранялся долго, если вообще можно сказать, что он исчез у нас. Дюфур в «Истории проституции» (гл. 6) замечает: «В X веке башмаки с острыми, загнутыми кверху носками с когтем или клювом на концах, предаваемые анафеме папами и проклинаемые проповедниками, всегда считались у средневековых казуистов самыми гнусными символами бесстыдства. На первый взгляд нелегко увидеть, почему эти башмаки, заканчивающиеся львиным когтем, орлиным клювом, носом судна или другой металлической деталью, имели такую дурную репутацию. Отлучение от церкви, наложенное на обувь такого рода, предшествовало дерзкому изобретению какого-то распутника, который стал носить башмаки с загнутыми носами в виде фаллосов — мода, которую подхватили и женщины. Башмаки такого вида были названы „Божьим проклятием“ и запрещены королевскими указами (см. письмо Карла V от 17 октября 1367 г. об одежде женщин в Монпелье)». Беззаботный и веселый Абсолон у Чосера носил башмаки с резными носами. Похожие украшения делали молодые ремесленники для знатных людей Константинополя. Да их и не стал бы делать молодой сапожник, если бы человек не был самого высокого происхождения. И такой искусный он был мастер, что без окончательной примерки мог сделать башмак на любую босую ногу, хромую или здоровую, ему достаточно было лишь взглянуть на нее. Золото рекой текло в его сундуки, и он был здоровым и красивым парнем, и не было никого, кто превзошел бы его в борьбе и любых видах спорта: его везде приветствовали как чемпиона. Теперь случилось так, что однажды к его окошку подошла очаровательная девушка, сопровождаемая большой свитой, и, показав ему свою босую ножку, пожелала, чтобы он изготовил для нее пару туфелек. А в Риме, как пишет Дюфур в «Истории проституции» (ч. 2, гл. 18), «обнаженная женская ступня была признаком проститутки, и блистающая белизна ноги притягивала взгляды и вызывала желания». Но молодой человек был уже очарован красотой девушки и глядел на нее, широко раскрыв глаза, а когда он сделал для нее и продал ей туфельки, то, начав с ножки, он впустил в свое сердце и всю женщину и глубоко глотнул несчастья, от которого совершенно пропал. Будучи простым работягой, он захотел лакомств с королевского стола, а какие у него были основания надеяться? В своем безумстве он покинул дом, продал все и даже отцовское наследство и стал солдатом, чтобы благодаря оружию возвыситься до знатного человека, и если бы он получил отказ, когда стал бы просить ее руки, то, по крайней мере, это прозвучало бы более учтиво. Прежде чем осмелиться открыться своей возлюбленной, он решил сделать себе имя на поле брани и действительно благодаря своей силе и отваге вскоре занял такое видное положение среди рыцарей, какое в былые времена занимал среди городских сапожников. Он стремился к желаемому союзу, но, хотя считал себя достойным, не получил от отца девушки согласия на брак. Бывший сапожник пылал страшной яростью и ничего больше не желал, лишь увезти силой невесту, отец которой ему отказал по причине его низкого происхождения и бедности. Тогда он стал пиратом и готовился на море отомстить за отказ, который получил на суше. Вскоре он возглавил пиратов, и его действительно боялись и на суше, и на море, потому что ему всегда сопутствовал успех. Когда он совершал один из своих кровопролитных набегов, сметая все препятствия на своем пути, до него дошла весть о том, что его возлюбленная умерла. Со слезами на глазах он немедленно заключил перемирие и поспешил на торжества по случаю ее похорон. На похоронах он тщательно заметил место, где она была погребена, и на следующую ночь, вернувшись туда в одиночку, откопал умершую и вступил с ней в половую связь, как будто она была живой в его объятиях. Совершив этот ужасный грех, он встал с тела и услышал голос, просящий его вернуться в то время, когда она сможет родить того, кого он зачал. Прошло соответствующее время, он вернулся, раскопал могилу и получил от умершей женщины человеческую голову с предостережением о том, что он не должен никому показывать ее, за исключением врагов, которых он хочет уничтожить. Он тщательно закутал голову и положил в ящик. Полностью уверившись в своей силе, он отказался от морских сражений и решил делать это на суше. Какие бы города он ни осаждал, он выставлял на обозрение эту ужасную голову горгоны, после чего несчастные жертвы превращались в камень, так как это зрелище было таким же ужасным, как и сама Медуза. Все его боялись и признавали своим господином и хозяином, потому что мужчины тряслись от страха, чтобы он не наслал на них внезапную смерть. Никто и в самом деле не понимал причин заразной чумы и мгновенной смерти. Как только люди видели голову, они испускали последний вздох без единого слова, без единого стона. На крепостных стенах их вооруженные защитники умирали, не получив ни единой раны. Крепости, города, целые провинции сдавались бывшему сапожнику, и никто не осмеливался оказывать сопротивления. Но все страшно горевали оттого, что так легко пали жертвой столь легкой победы врага. Многие считали его колдуном; некоторые объявляли богом. Но чего бы он ни искал, он никогда не встречал отказ.

Среди успехов бывшего сапожника был один, который, безусловно, стал самым большим. После смерти императора Константинополя (то есть императора Восточной Римской, или, как неправильно пишут, Византийской, империи. — Ред.) дочь и наследница этого монарха была завещана бывшему сапожнику. Он принял это наследство, да и кто бы отказался от такого дара? По прошествии некоторого времени в разговоре с ним жена стала задавать ему вопросы о ящике и не оставляла мужа в покое, пока не узнала всю правду. Выслушав его рассказ, она решила поймать его в его же собственную западню, и, когда он однажды проснулся утром, она поднесла ужасную голову к его лицу. Отомстив за многочисленные его преступления, принцесса распорядилась, чтобы страшную голову увезли из страны и бросили в пучину моря вместе с отцом этого омерзительного плода, который должен был разделить с ним его окончательное уничтожение. Те, кому поручили это дело, поспешно сели на галеру и, когда достигли нужного места, бросили ужасный груз в пучину вод. Когда он исчез в волнах, море трижды закипело и забурлило, выбрасывая на поверхность песок со дна, как будто выворачивалось и разрывалось до самых своих глубин. Воды внезапно отхлынули, съежившись от гнева Всевышнего, будто море, мучаясь от отвращения, пыталось отвергнуть то, что земля, выздоравливая после этих отвратительных родов, изрыгнула в глубь вод. Волны поднялись до небес и, ринувшись вперед, как яростное пламя, казалось, решили штурмовать самые большие высоты («Ты рассердился, о Господи, на реки? Или Ты гневался на них? Или Ты негодовал на море?» (Habacuc, III, 8). Но через несколько дней оказалось, что приговор этим ненавистным созданиям изменился, и воды, которые били по самому небу, теперь ринулись вниз, и могучий водоворот открыл ужасную яму. То, что до этого было возвышающейся грудой, теперь стало пропастью, потому что сам ил со дна моря, неспособный нести в себе такую мерзость, был выброшен наверх и упал назад, открыв огромную щель «в глубинах моря, в самой пучине» («Нисходил ли ты во глубину моря, и входил ли в исследование бездны?» (Иов, 38: 16). Поэтому, подобно Харибде под Мессиной, этот водоворот поглощает все, что вливается в его могучую воронку, и, что бы ни упало в нее случайно, оказалось утянутым ее жадной пастью, пропадает безвозвратно. Так как имя той девушки было Саталия, то и водоворот, которого остерегаются все, носит такое же название, или в просторечии Gouffre de Satalie (пучина Саталии. — фр.).

Группы ночных скитальцев, обычно называемых херлетингами, которых упоминает Мэп, по-видимому, были призраками, среди которых «казались живыми многие из тех, которые были давно уже мертвы». Но нет никаких записей, свидетельствующих о том, что они обладали какими-то качествами вампиров. Предлагаемый рассказ чрезвычайно любопытен. «В Бретани по ночам часто можно было увидеть длинные вереницы солдат, которые шли в мертвой тишине вместе с повозками, полными трофеев, и у них бретонские крестьяне крали лошадей и скот и оставляли себе. В некоторых случаях ничего плохого после этого не происходило, но в других — за кражей быстро следовала внезапная смерть. Такие ночные скитальцы, или херлетинги, были хорошо известны в Англии даже до настоящего времени, времени правления нашего короля Генриха II (Генрих II Плантагенет (р. 1133), английский король в 1154–1189 г. — Ред.), который сейчас правит нами. Эти полчища ночных бродяг в полной тишине разгуливали в разных направлениях без помех и остановок, и среди них оказывались живыми многие из тех, которые, как было известно, уже давным-давно умерли. Такую группу херлетингов в последний раз увидели на болотах Херефорда и Уэльса в первый год правления короля Генриха II. В самый полдень они шли пешком рядом с телегами и оседланными вьючными животными; у них были корзины с фуражом, птицы и собаки; мужчины шли вперемешку с женщинами. Те, кто первыми увидели эту процессию, своими криками, звуками рожков и труб всполошили весь район. Подобно жителям приграничных районов, которые всегда держат ушки на макушке, почти мгновенно собрались различные группы людей в полном вооружении, а так как они не смогли получить ни слова в ответ от этой странной компании, тотчас приготовились заставить херлетингов отвечать, засыпав их градом стрел и копий. И тогда процессия растворилась в воздухе и исчезла из вида. И с того дня эта загадочная группа людей больше не попадалась на глаза людей». Насколько мне известно, помимо предполагаемой связи со старой историей о короле Герла, никакого объяснения для этой армии призраков не было предложено, но можно заметить, что, хотя такие случаи в Англии происходят исключительно редко, это не значит, что в других местах не бывало ничего подобного. У Одерика Виталиса в «Церковной истории» (гл. 8, с. 17) есть рассказ о священнике по имени Уолкелин, который в январе 1091 г. в канун нового года увидел в церкви Святого Обри в Анжу торжественную процессию на черных лошадях с черными знаменами, в которой участвовали люди всех слоев общества, включая светских дам, рыцарей, церковнослужителей и многих давних знакомых и друзей самого Уолкелина. Гримм в «Тевтонской мифологии» упоминает много случаев появления этих «теней умерших» и замечает, что во времена Жерваза из Тилбери в некоторых лесах Британии, посещаемых призраками, раздавались мощные звуки «охоты короля Артура».

Доктор Джеймс замечает: «Признаки знакомства с De Nugis Curialium современных или более поздних средневековых авторов очень немногочисленны». Ни в одном каталоге английской библиотеки эпохи Средневековья нет записи о наличии в нем De Nugis. Единственная рукопись хранится в Библиотеке имени Бодлея при Оксфордском университете, и там ее исследовали Ричард Джеймс, Кемден и архиепископ Ашер. Она также упоминается в письме сэра Роджера Твисдена в период 1666–1669 гг., что показывает интерес некоторых ученых к этой работе, потому что автор пишет: «Говорят, в ней есть много хорошо написанных историй, которые можно опубликовать». Но к рассказам о призраках и вампирах не было проявлено никакого внимания. Действительно, после XII в. предания о вампирах, видимо, совершенно угасли в Англии и, за редким исключением, не появлялись вновь до XIX в., когда началось столь заметное возрождение интереса к оккультизму. Это тем более необычно, так как во все времена английской истории и во всех уголках этой страны предания о сверхъестественных явлениях встречаются очень и очень часто. Разумеется, было принято считать, что ведьмы могут сделать так, что их жертвы начнут болеть и чахнуть, и есть множество историй о злобных духах, обладающих способностью причинять вред и даже убивать тех, кого они донимают. Но едва ли можно где-то встретить предание о вампирах, и это тем более удивительно, когда мы вспомним истории Уильяма Ньюбургского и Уолтера Мэпа и отметим, насколько сильна была эта вера в более давние времена.

Любопытный случай, о котором сообщили в «Журнале для джентльменов» (июль 1851 г.), относится ко времени правления короля Карла I (р. 1600, правил в 1625–1649 гг. Казнен), но связан со старым представлением о том, что мертвое тело начинает истекать кровью, если до него дотронется его убийца, и нельзя сказать, что оно имеет отношение к вампирам. Лорд Бейкон в своей «Сильвии» пишет: «Есть такое наблюдение: если вблизи тела убитого человека окажется его убийца, раны начнут заново кровоточить. Некоторые даже утверждают, что мертвец в таких случаях открывал глаза». Так и у Шекспира в «Ричарде III», когда Глостер останавливает похороны, леди Анна восклицает:

Смотрите все — опять открылись раны,
Опять запекшиеся их уста кровоточат!
Казнись, дрожи, красней!
Ты видишь, омерзительный урод?
Лишь стоило тебе здесь появиться —
Кровь хлынула из этих жил бескровных.
Твои дела, противные природе,
Такие же явленья порождают.[6]

У Чапмена в «Слезах вдовы» (1612 г., акт 5) первый солдат замечает: «Капитан проверит старый вывод, который часто подтверждается, что в присутствии убийцы кровь снова начинает течь; и у каждой раны есть голос, который может обвинить виновного в убийстве». У Дрейтона в сонете «Идея, или Венок пастуха» есть следующие строки:

Если низкие люди, совершившие гнусное дело,
Окажутся вблизи мертвого тела,
Часто их вину подтверждает бездыханный труп:
Он начинает кровоточить.
Та, что разбила мое бедное сердце,
Уже давно скончалась и в мир ушла иной,
Но давние раны не могут удержаться
И снова начинают кровью истекать,
Как раньше.

Король Яков I (р. 1566, с 1567 г. (!) король Шотландии Яков VI, с 1603 по 1625 г. английский король Яков I. — Ред.) в своей «Демонологии» (Эдинбург, 1597) делает такую ссылку на это верование: «В случае совершения тайного убийства, если мертвых останков коснется рука убийцы, из них хлынет кровь, будто взывая к небесам о мести убийце, потому что Бог придумал этот сверхъестественный признак для определения виновного в этом тайном преступлении». Случай, который произошел в годы правления английского короля Карла I, настолько исключителен, что я позволю себе привести его полностью, так как это не займет много места.

Необыкновенный пример суеверия случился в 1629 г. Случай или, скорее, история, которая произошла в графстве Херефорд на четвертый год правления короля Карла I, взятая из рукописи сержанта Мейнарда, который пишет так:

«Я записываю показания, которые были даны и которые я слышал вместе с другими людьми; я записываю их точно так, как они давались письменно под присягой в суде королевской скамьи. В связи с убийством Джоан Норкот, супруги Артура Норкота, встал вопрос, каким образом ей была причинена смерть. Следователь по убийствам провел дознание, приведя к телу убитой Мери Норкот, Джона Оукмана и его жену Агнес, и склонен считать Джоан Норкот самоубийцей, потому что они (то есть вышеупомянутые свидетели) сообщили следователю и присяжным, что нашли ее мертвой в постели с перерезанным горлом, а нож был воткнут в пол комнаты. Накануне вечером она легла спать с ребенком (который сейчас является истцом), так как ее мужа не было дома. Никто не входил в дом после того, как она легла спать. Свидетели легли в другой комнате и увидели бы, если бы вошел кто-то чужой. После этого присяжные вынесли свой вердикт: самоубийство. Но позднее, когда по окрестностям поползли слухи, и ввиду того обстоятельства, что она никак не могла убить себя, присяжные, вердикт которых еще не был занесен следователем в формуляр, пожелали, чтобы тот эксгумировал похороненное тело. Следователь дал на это согласие, и на тридцатый день после смерти Джоан Норкот ее тело вытащили из могилы в присутствии присяжных и большого скопления людей, после чего присяжные изменили свое решение. Люди, которых судили на выездной сессии суда присяжных в Херефорде, были оправданы вопреки тому, что судья Харви выразил свое мнение: пусть лучше будет подана апелляция, чем такое гнусное убийство останется безнаказанным.

Их судили по апелляции, поданной ребенком против своего отца, бабушки и тетки, а также ее мужа Джона Оукмана. А так как эти показания были весьма необычными, я записал их особенно точно. О вышеупомянутом деле их дал старый и авторитетный человек, священник того прихода, где случилась эта история, который под присягой, согласно обычаю, письменно показал, что, когда тело вынули из могилы на тридцатый день после смерти женщины, четырех обвиняемых попросили по очереди коснуться тела. Жена Джона Оукмана упала на колени и стала молить Бога, чтобы Он дал знак о том, что они невиновны, или о чем-то вроде этого (точных слов я не помню). Ответчики дотронулись до тела, после чего на лбу умершей, который был трупного цвета, появилась испарина или пот. Он стал стекать каплями по лицу, и лоб преобразился, приобретя живой и свежий вид. Мертвая женщина открыла и закрыла один глаз и проделала это еще три раза. Точно так же она трижды подняла и опустила безымянный палец, с которого на траву закапала кровь.

Хайд (Николас), Главный Судья, будто сомневаясь в свидетельстве, спросил свидетеля: „Кто видел это, кроме вас?“

Свидетель: „Не могу поклясться, что другие видели это. Но, мой господин, полагаю, что все собравшиеся видели это. И если бы это ставилось под сомнение, этому потребовались бы доказательства, и многие засвидетельствовали бы это вместе со мной“.

И тогда свидетель, заметив изумление у проверяющих, заговорил дальше: „Мой господин, я являюсь священником этого прихода и давно знаю всех участников этого дела, но никогда я не был недоволен кем-либо из них и общался с ними лишь как священник. Это дело было для меня удивительным, но я в нем не заинтересован. Меня позвали дать правдивые показания, что я и сделал“.

Этот свидетель был уважаемым человеком лет семидесяти, я полагаю. Свои показания он давал серьезно и сдержанно, чем вызвал восхищение публики. После чего, обращаясь к Главному Судье, он сказал: „Мой господин, здесь находится мой брат, который является священником соседнего прихода, и, я уверен, он видел все, как я утверждал“. Затем этого человека привели к присяге, чтобы давать показания, а именно: видел ли он пот на лбу, изменение его цвета, моргание глаза и трижды повторенное движение пальца. Только первый свидетель показал, что человек окунул свой палец в кровь, чтобы изучить ее, и поклялся, что, по его мнению, это была настоящая кровь. Я посовещался потом с адвокатом сэром Эдмундом Вауэлом и другими людьми, которые пришли в этом к единому мнению. А что касается меня, если бы меня привели к присяге, я бы сказал, что эти показания, особенно первого свидетеля, здесь отражены правдиво по своей сути.

Другие показания были даны против взятых под стражу, а именно: бабушки истицы, Оукмана и его жены, которые сказали, что в ту ночь спали в соседней комнате с умершей, и никто не входил в дом до того момента, когда они нашли ее мертвой на следующее утро. Поэтому если не она сама убила себя, то убийцами должны быть они. В пользу этого были следующие доказательства. Во-первых, она лежала в постели в спокойной позе, простыни не были смяты, а ее ребенок лежал рядом с ней. Во-вторых, горло у нее было перерезано от уха до уха, а шея была сломана. Если она сначала перерезала себе горло, она не могла сломать себе шею в постели, и наоборот. В-третьих, на постели не было крови, за исключением того, что легкий мазок крови был на подушке, на которой лежала ее голова, и больше ничего. В-четвертых, от изголовья кровати на полу тянулась полоса крови, которая образовала приличную лужу в выемке в полу. И была еще одна кровавая полоса на полу, тянувшаяся от изножья постели, которая также образовала на полу немалую лужу. Но больше никаких сообщений о крови ни на постели, ни в каких-либо других местах не было. Так что кровь у нее текла из двух мест по отдельности. Согласно показаниям, когда постель перевернули, там в соломе тюфяка лежала одежда с засохшей кровью. В-пятых, окровавленный нож был найден наутро воткнутым в пол на изрядном расстоянии от кровати. Но острие ножа, застрявшего в полу, было повернуто к кровати, а рукоять — к двери. И наконец, в-шестых, на левой руке мертвой женщины были найдены отпечатки большого и указательного пальцев чьей-то левой руки.

Главный Судья Хайд: „Как вы можете в таком случае отличить отпечаток пальцев левой руки от отпечатка пальцев правой?“

Свидетель: „Мой господин, это трудно описать, но если высокочтимый судья соизволит (то есть судья, сидящий на скамье подле Главного Судьи) положить свою левую руку на вашу левую руку, вы не сможете поместить вашу правую руку в такое же положение“.

Это было проделано и оказалось именно так, ответчики могли выступить в свою защиту, но не дали никаких показаний в этом отношении.

Присяжные, которые уходили посовещаться и вернулись, оправдали Оукмана и сочли остальных троих виновными, но каждый из них сказал, что не делал этого. Суд принял решение, и бабушка и отец истицы были казнены, а тетку пощадили, потому что она была беременна. Я спросил, признались ли они в чем-либо перед казнью, но мне сказали, что не признались».

Так написал сержант, а впоследствии сэр Джон Мейнард, человек, пользовавшийся большой известностью и разбиравшийся в законах. Копия этого отчета была найдена среди его бумаг после его смерти (1960), написанная его собственной рукой. Господин Хант из Темпла (одно из двух лондонских обществ адвокатов. — Пер.) снял с нее копию, передал мне, а я ее процитировал.

В 1847 г. было опубликовано произведение «Вампир Варни, или Кровавый пир», очень длинный, но хорошо написанный и, безусловно, волнующий роман, который растянут не менее чем на 220 глав, образуя книгу из 868 страниц. Он имел такой «беспрецедентный успех», что в 1853 г. был переиздан в виде грошовых книжек Э. Ллойдом, известным поставщиком дешевых бульварных романов и ужастиков. «Вампир Варни» — одно из первых произведений Томаса Преста, одного из самых плодовитых и пользовавшихся любовью публики авторов этой школы. И хотя события в романе быстро нагромождаются одно на другое и все они носят самый зловещий характер, автор неплохо управляется с повествованием, в котором присутствует некая мрачная сила и убедительность, привлекающие к себе внимание, при этом части этого чрезвычайно длинного романа соединены так искусно, что интерес к нему не угасает. Томас Прест, безусловно, знал свою публику, и его произведения издавались огромными тиражами. Тем более удивительно то, что в наши дни они чрезвычайно редки, и, без сомнения, самого автора сильно удивила бы цена, которую платят за новые экземпляры его мелодрам. Он всегда тщательно подбирал название книги, которое должно было задеть нужные струны в душе читателя. И вот перед нами перечень таких сверхсентиментальных названий, как «Хватка скелета, или Кубок крови», «Сони Бин, Людоед из Мидлотиана», «Анжелина, или Тайна аббатства Святого Марка» (1841), «Бланш, или Загадка обреченного дома» (1843), «Черный монах, или Тайна серой башенки» (1844), «Смертельная хватка или Отцовское проклятье» (1844), «Отец-маньяк или Жертва» (1844), «Погубленное сердце, или Развалины старого монастыря» (1849), «Мельник и его подручные, или Загадочные грабители из Богемии» (1852). Последний роман основан на сюжете пьесы Исаака Покока «Мельник и его подручные», которая впервые появилась на сцене Ковент-Гардена (оперный театр в Лондоне, существует с 1732 г. — Ред.) 21 октября 1813 г. В составе ее исполнителей были Фарлей, Листон, госпожа Эджертон и мисс Бут. Ее действие происходит на «берегах пограничной реки в лесу Богемии». Эта пьеса оказалась одной из самых популярных сентиментальных пьес, и можно сказать, что она продержалась на сцене до начала XX в. Без сомнения, величайший успех имел бессмертный роман Преста «Суини Тодд, злой дух цирюльника с Флит-стрит». Когда-то думали, что Суини Тодд действительно жил, но этот необычный персонаж почти наверняка является плодом богатого воображения автора. На сцене «Суини Тодд» имел успех вплоть до настоящего времени, и многие драматурги перекладывали его приключения для подмостков, где они всегда неизменно вызывали исключительно бурные аплодисменты.

Действие романа «Вампир Варни» происходит в 1730 г., а Прест четко утверждает, что его роман основан на событиях, которые якобы произошли в Англии в последние годы правления королевы Анны (правила в 1702–1714 гг. — Ред.). Никаких документов такого рода обнаружено не было, но если утверждение автора соответствует действительности, то чрезвычайно интересно обнаружить в это время случай вампиризма в Англии, где предания об этом почти полностью оказались забытыми. Хотя можно заметить, что приблизительно в это время огромное внимание к себе привлекли необыкновенные события в Венгрии и Сербии. Конечно, вполне возможно, что Прест выбросил эти намеки, чтобы придать своему произведению дополнительную остроту, но, как бы то ни было, автор, безусловно, тщательно изучал предания и легенды о вампирах и в главы своей книги он вставляет несколько впечатляющих штрихов, которые могут быть подтверждены сходными обстоятельствами легенд о вампирах, не самых известных или легкодоступных. Ради этого зловещего колорита Прест проводил определенные изыскания среди подлинных и редких материалов.

«Вампир Варни» — весьма редкая книга, и поэтому не будет дерзостью подробно изложить первую главу — и как образчик произведения Преста, и как подробное описание вампира.

…Как могилы отдают своих мертвецов,
И как ночь оглашается ужасными криками!

Полночь. — Гроза с градом. — Ужасный гость. Вампир.

Торжественный бой старых соборных часов ознаменовал полночь. Воздух густой и тяжелый. Необычная, подобная смерти неподвижность сковала природу. Подобно зловещему спокойствию, которое предшествует некоторым, более обычного ужасным проявлениям стихий, они, видимо, замедлили даже свои обычные проявления, чтобы собрать ужасающую силу для грандиозной попытки. Издалека доносится слабый раскат грома. Подобно сигнальному выстрелу к началу сражения ветров, он будто пробудил их от летаргического сна, и один ужасный, воинственный ураган пронесся по всему городу, произведя за четыре или пять минут большее опустошение, чем нанесли бы обычные ветра в течение полувека.

Будто какой-то великан дунул на игрушечный город и разбросал множество домов своим страшным горячим дыханием. И так же внезапно, как возник, этот сильный порыв ветра прекратился, и вокруг опять стало тихо и спокойно, как было.

Те, кто спал, проснулись и подумали, что то, что они слышали, было их фантазией сбивчивого сна. Они поворочались и снова заснули.

Все тихо — тихо, как в самой могиле. Ни один звук не нарушает магию покоя. Но что это? Странный барабанящий звук, словно топот миллиона волшебных ног. Это град, да, над городом разразился дождь с градом. Листья срываются с деревьев вместе с небольшими ветками. Окна, в которые с яростью бьют частицы льда, разбиты. Полный покой, который царил здесь до этого, сменился шумом, и в нем тонет любой крик удивления или испуга, который издают люди, обнаружившие, что в их дома ворвалась буря.

Время от времени налетает внезапный порыв ветра, который на мгновение удерживает миллионы градин висящими в воздухе, но лишь только для того, чтобы швырнуть их с удвоенной силой в каком-нибудь новом направлении и причинить еще больший ущерб.

О, как бушевала буря! Град, дождь, ветер. Поистине это была ужасная ночь.

Вот старинный дом, и в нем такая же старинная комната. Ее стены покрывают необычные и изящные резные украшения, а большой дымоход сам по себе диковинка. Потолок в ней низок, а большой эркер, от пола до потолка, выходит на запад. Окно, застекленное необычным раскрашенным стеклом и с таким же переплетом, забрано решеткой. Оно пропускает необычный, но все же красивый свет, когда в комнату светит солнце или луна. В помещении висит один-единственный портрет, хотя стены отделаны панелями именно с целью повесить на них несколько картин. На портрете изображен молодой человек. У него бледное лицо, горделивый лоб и необычное выражение глаз, в которые никому не хочется смотреть дважды.

В этой комнате стоит роскошная кровать из резного орехового дерева, богато украшенная замысловатыми узорами. Это один из предметов искусства, который обязан своим существованием эпохе Елизаветы (Елизавета Тюдор, р. 1533, правила в 1558–1603 гг. — Ред.). Комната увешана тяжелыми драпировками из шелка и парчи. По углам — склоненные перья, они покрыты пылью и придают комнате похоронный вид. Пол сделан из полированного дуба.

Боже! Как же дождь бьется в старый эркер! Подобно случайному залпу мушкетного огня, он хлещет, бьется и щелкает по небольшим стеклам. Но они выдерживают это: спасают их небольшие размеры. Ветер, град, дождь зря тратят свою ярость.

Постель в этой комнате не пуста. Прелестное создание лежит в полусне на этом старинном ложе — девушка, молодая и прекрасная, как весеннее утро. Ее длинные волосы рассыпались по постели. Ее сон беспокоен, и постельное белье в большом беспорядке. Одна ее рука закрывает голову, а другая свисает вдоль края кровати. Ее шея и грудь, которые привели бы в восхищение самого талантливого скульптора, полуобнажены. Во сне она слегка застонала, и пару раз ее губы задвигались, словно в молитве. По крайней мере, можно было сделать такой вывод, ведь с них однажды слетело имя Того, Кто страдал за всех.

Она была сильно утомлена, и буря не разбудила ее. Но ненастье может потревожить сон, не рассеяв его окончательно. Шум стихий пробуждает чувства, хотя и не может совсем нарушить покой, в который они погружены.

О, сколько очарования было в тех слегка раскрытых устах с жемчужными зубками, которые блестели даже при слабом свете, пробивавшемся сквозь окно. Как нежно лежали шелковые ресницы на щеках. Вот девушка пошевелилась, и стало видно полностью одно плечо — белее и прекраснее, чем безупречное постельное белье, на котором она лежит, гладкая кожа этого прелестного создания, стоящего на пороге своей расцветающей женственности, того переходного возраста, которое показывает нам очарование девушки, почти девочки, и более зрелую красоту грядущих лет.

Это была молния? Да, ужасная, яркая вспышка, а за ней — ревущий раскат грома, будто тысяча гор катятся одна за другой по голубому своду небес. Кто теперь спит в этом древнем городе? Ни одна живая душа. Ужасная труба вечности не смогла бы лучше разбудить всех.

Град продолжается. Ветер не стихает. Шум стихий достиг апогея. И вот она пробуждается, эта прекрасная девушка на старинной кровати. Она открывает свои небесно-голубые глаза, и слабый взволнованный крик слетает с ее губ. По крайней мере, этот крик по сравнению с шумом на улице звучит совсем слабо. Она садится на постели и прижимает руки к глазам. Господи! Какой неистовый поток ветра, дождя и града! Гром тоже, по-видимому, полон решимости наделать столько шума, чтобы его эхо длилось до тех пор, пока следующая вспышка молнии снова не произвела дикое сотрясение воздуха. Девушка бормочет молитву — молитву за тех, кого она больше всего любит. С ее губ слетают имена дорогих ее нежному сердцу людей. Она плачет и молится. Потом девушка начинает думать о том, какое опустошение, должно быть, принесла эта буря, и великому Богу Небесному возносит молитву за всех живущих на земле. Еще одна вспышка молнии, резкая, синяя, приводящая в замешательство, освещает это окно, на мгновение выхватив с ужасной отчетливостью все цвета в ней. С губ девушки срывается пронзительный крик, она дрожит, ее взор прикован к этому окну, которое в следующее мгновение уже становится темным. У нее на лице выражение такого ужаса, которого она еще не испытывала раньше. На ее лбу выступил пот от такого сильного страха.

«Что, что это было? — задыхаясь, спросила она. — Реальность или обман? О боже, что это было? Какая-то высокая и худая фигура пыталась снаружи открыть окно. Я видела ее. Та вспышка молнии осветила и показала мне ее. Ростом фигура была не ниже окна».

Ветер временно затих. Град уже не валил так густо — более того, теперь его остатки падали вертикально, и тем не менее был слышен странный барабанящий звук по стеклу этого высокого окна. Это не могло быть галлюцинацией — ведь она не спит и слышит его. Что может производить такой звук? Еще одна вспышка молнии, еще один крик — теперь не могло быть никаких заблуждений.

Высокая фигура стоит на выступе с внешней стороны окна. Это ее ногти, стучащие по стеклу, производят звук, столь похожий на шум града, но теперь град не идет. Сильный страх сковал члены прекрасной девушки. Она может издать лишь один крик, сцепив руки, — ее лицо — мраморная маска, сердце так сильно бьется в груди, что каждый раз кажется, будто оно вырвется из нее, ее глаза широко раскрыты и прикованы к окну. Она ждет, оцепенев от ужаса. Стук ногтей о стекло продолжается. Не сказано ни одного слова, и теперь ей кажется, что она видит темные очертания этой фигуры у окна и ее длинные, движущиеся туда-сюда руки, ищущие какой-нибудь вход. Что за странный свет теперь постепенно появляется в воздухе? Он красный и ужасный — и делается все ярче и ярче. Молния подожгла мельницу, и отблески языков пламени, быстро пожирающих здание, падают на это длинное окно. Ошибки быть не может. Фигура стоит там, все еще ищущая вход и барабанящая по стеклу пальцами с длинными ногтями, которым, кажется, много лет никто не мешал расти. Девушка пытается еще раз закричать, но на нее нападает ощущение удушья, и она не может этого сделать. Это слишком ужасно: она пытается пошевелиться — и каждая часть тела будто налита тоннами свинца; она может лишь издать слабый хриплый шепот: «Помогите, помогите, помогите, помогите!»

И это слово она повторяет, как во сне. Красные отсветы пожара не прекращаются. От них высокая худая фигура ужасно вырисовывается на фоне длинного окна. Она показывает на единственный портрет, который висит в спальне, и этот портрет будто уперся взглядом в пытающегося проникнуть в комнату незваного гостя, а мерцающий свет от пожара придает ему устрашающе живой облик. Ломается небольшое оконное стекло, и фигура, находившаяся снаружи окна, вытягивает длинную худую руку, которая, кажется, совсем лишена плоти. Щеколда откинута, и половина окна, которое открывается двумя створками, как двери, широко распахивается на петлях.

И даже теперь девушка не могла закричать, не могла пошевелиться. «Помогите! Помогите! Помогите!» — вот все, что она могла произнести. Но это выражение ужаса на ее лице — оно будет преследовать память всю жизнь и всплывать в самые счастливые моменты, заполняя их горечью.

Фигура поворачивается, и свет падает на ее лицо. Оно совершенно белое, в нем нет ни кровинки. Глаза словно оловянные, губы сжаты, а главное, что под стать этим ужасным глазам, — это зубы. Они выглядят устрашающе и выступают вперед, как у дикого зверя, ужасающе, ослепительно-белые, похожие на клыки. Фигура приближается к кровати странными скользящими движениями. Она лязгает длинными ногтями, которые буквально свисают с концов пальцев. С ее губ не слетает ни звука. Девушка сходит с ума, это юное прекрасное создание, беззащитное перед этим кошмаром! Она вся сжалась; теперь девушка не может даже позвать на помощь. Способность произносить слова покинула ее, но способность двигаться вернулась. Она может медленно отодвигаться от края кровати, к которому приближается страшный призрак.

Но девушка словно под гипнозом. Взгляд змеи не мог произвести на нее больший эффект, чем пристальный взгляд этих ужасных металлических глаз, прикованных к ее лицу. Согнувшись так, чтобы уменьшить огромный рост и сделать ужасное белое лицо наиболее рельефным и бросающимся в глаза, фигура приближалась к девушке. Что это было? Что ей было нужно здесь? Почему она выглядела так страшно, так не похоже на земного обитателя и все же находилась на земле?

Теперь она уже на краю постели, и фигура останавливается. Казалось, остановившись, она потеряла способность двигаться дальше. Девушка с бессознательной силой стискивает в руках постельное покрывало. Она часто и хрипло дышит. Ее грудь вздымается, руки и ноги дрожат, и все же она не может отвести глаз от этого мраморного лица. Оно приковывает ее своим сверкающим взглядом.

Буря улеглась, и все тихо. Ветры стихли. Часы на церкви пробили час ночи. Из горла страшного существа вырывается шипящий звук, и оно поднимает свои длинные худые руки, его губы двигаются. Оно приближается. Девушка спускает одну ногу с постели и ставит на пол. Она бессознательно тащит за собой покрывало. Дверь в комнату находится в том направлении. Сможет ли она добраться до нее? Есть ли у нее силы идти? Может ли она отвести глаза от лица непрошеного гостя и тем самым разрушить страшные чары? Бог небесный! Правда ли это или какой-то сон, настолько похожий на реальность, что почти уничтожает рассудок навсегда?

Фигура снова остановилась, а девушка, находящаяся наполовину на кровати, лежит, дрожа. Ее длинные волосы струятся по всей ширине постели. Пока девушка медленно двигалась по кровати, волосы оставались лежать на подушках. Пауза длилась около минуты — о, это целая вечность. Этой минуты было достаточно, чтобы безумие сделало свое дело.

Сделав внезапный бросок, который невозможно было предугадать, издав странный воющий крик, который мог вселить ужас в любую душу, это существо схватило длинные пряди волос девушки и, намотав их на свою костлявую руку, прижало ее к постели. И тогда девушка закричала — Небеса даровали ей способность кричать. Вопли следовали один за другим. Постельные принадлежности упали и кучей лежали рядом с кроватью. Ухватив девушку за длинные шелковистые волосы, страшное существо вновь затащило ее на постель. Прекрасные округлые формы девушки трепетали. Ужасные блестящие глаза пришельца оглядели ангельское тело с жутким удовлетворением — ужасное осквернение! Страшное существо тащит голову девушки к краю кровати, оттягивает прекрасную головку назад за длинные волосы, намотанные на руку. Его клыки резко вонзаются в шею девушки — льется кровь, слышен отвратительный сосущий звук. Девушка без сознания, а вампир — за трапезой!

Чрезвычайно интересная история о вампире была рассказана капитаном Фишером господину Огастесу Хэру. Она напечатана в книге «История моей жизни».

«Фишер, — сказал капитан, — может звучать как очень плебейская фамилия, но она очень древнего происхождения. На протяжении многих сотен лет представители этой фамилии владели очень любопытным поместьем в Камберленде, которое носит странное название мыза Кроглин.

Самой выдающейся чертой этого дома является то, что никогда, ни в какой период своего очень долгого существования он никогда не был выше одного этажа, но зато у него есть терраса, от которой простирается большой участок земли до церкви в низине и с которой открывается прекрасный вид.

Когда с течением времени Фишеры выросли из мызы Кроглин, увеличив количество членов семьи и свое состояние, они оказались достаточно мудрыми, чтобы не уничтожить давнюю отличительную черту этого дома, добавив к нему еще один этаж. Вместо этого они переселились южнее, в Торнкомбе неподалеку от Гилдфорда, и сдали мызу Кроглин в аренду.

Им очень повезло с жильцами, которыми оказались два брата и их сестра. Со всех сторон о них слышались только одни похвалы. Для более бедных соседей они были добры и готовы помочь, а их соседи, занимавшие более высокое положение в обществе, говорили о них как о самом приятном прибавлении к небольшому местному обществу. Со своей стороны, жильцы были очень довольны своим новым местом жительства. Устройство дома, которое было бы испытанием для многих, для них таковым не оказалось. Во всех отношениях мыза Кроглин была создана для них.

Зиму новые жильцы мызы провели вполне счастливо, участвуя во всех небольших увеселениях местного общества, и стали очень популярны в округе. Летом случился один ужасный, убийственно жаркий день. Братья лежали в тени деревьев с книгами в руках, потому что для любого активного занятия было слишком жарко. Сестра сидела на веранде и работала или пыталась работать, так как в духоте того летнего дня это было почти невозможно. Они поужинали рано и после ужина расселись на веранде, наслаждаясь прохладным вечерним воздухом и наблюдая заход солнца и восход луны над полосой деревьев, которая отделяла усадьбу от церковного двора. Они смотрели, как луна поднимается по небу, пока вся лужайка уже не оказалась залитой серебряным светом, и через нее тянулись, будто тисненые, длинные тени от кустарников; они были яркими и отчетливыми.

Когда обитатели дома разошлись на ночь по своим комнатам, которые располагались на первом этаже (я же сказал, что в доме не было второго этажа), сестра почувствовала, что жара еще настолько сильна, что она не может спать, и, закрыв окно, не закрыла ставни — в таком тихом месте в этом не было необходимости, — а затем, откинувшись на подушки, стала любоваться изумительной красотой той летней ночи. Постепенно она поняла, что видит два огонька, которые мерцают в полосе деревьев, которая отделяла лужайку от погоста. А когда она стала всматриваться внимательнее, она увидела, что они принадлежат некоему темному существу, чему-то определенно жуткому, что с каждым мгновением становилось все ближе и ближе, увеличиваясь в размерах по мере приближения. Время от времени оно пропадало на мгновение в длинных тенях, которые тянулись через лужайку от деревьев, а затем появлялось, еще больше увеличившись в размерах, и продолжало двигаться. Наблюдая за этим „нечто“, девушка почувствовала, как ее охватил неконтролируемый ужас. Она очень хотела убежать, но дверь находилась близко от окна и была закрыта изнутри, и, пока она будет ее отпирать, вероятно, на мгновение станет ближе к этому. Девушка хотела закричать, но голосовые связки, казалось, были парализованы, ее язык прилип к гортани.

Внезапно — впоследствии она не могла объяснить почему — ужасный объект повернул в сторону и вроде бы стал обходить дом, а не приближаться к ней. И тогда она немедленно выпрыгнула из постели и ринулась к двери. Но когда девушка стала ее отпирать, она услышала „цап-царап“ по стеклу и снова „цап-царап“ и увидела омерзительное коричневое лицо с пылающими глазами, глядящими на нее. Она бросилась назад к постели, но существо продолжало скрестись в окно. Она испытала облегчение, зная, что окно надежно заперто изнутри. Вдруг царапающий звук прекратился и вместо него послышался звук, похожий на удар клювом.

В ужасе она поняла, что это существо долбит свинцовые полосы! Шум продолжился, и оконное стекло выпало в комнату. А затем просунулся длинный костлявый палец этого существа и повернул ручку рамы. Окно открылось, оно вошло внутрь и пересекло всю комнату. Ужас девушки был так велик, что она не могла закричать. Существо подошло к кровати, схватило своими длинными костлявыми пальцами ее за волосы, пригнуло голову к краю кровати и яростно вцепилось ей в горло.

Когда существо укусило девушку, голос вернулся к ней, и она закричала во всю мочь. Братья выбежали из своих комнат, но дверь в комнату сестры была заперта изнутри. Мгновение ушло на то, чтобы взять кочергу и взломать дверь. К этому моменту существо уже убежало через окно, а их сестра лежала без сознания на краю постели, а из раны на ее горле сильно текла кровь. Один брат стал преследовать чудовище, которое неслось впереди него в лунном свете гигантскими шагами и в конце концов исчезло, перепрыгнув через церковную ограду. Тогда он присоединился к своему брату у постели сестры. Она получила ужасную рану, но это была крепкая девушка, не предававшаяся выдумкам или суевериям, и, когда она пришла в себя, сказала: „Со мной приключилась совершенно странная история, и мне очень больно. Это кажется необъяснимым, но, конечно, есть какое-то объяснение, и мы должны подождать его. Окажется, что какой-нибудь безумец сбежал из сумасшедшего дома и оказался здесь“. Рана зажила, и, казалось, девушка выздоровела, но врач, который приходил к ней, не мог поверить в то, что она могла так легко пережить такой ужасный шок, и настаивал, что она должна переменить обстановку, как психологическую, так и физическую. И братья увезли ее в Швейцарию.

За границей она, как практичная девушка, немедленно занялась тем, что было ей интересно в этой стране: она засушивала растения, рисовала, поднималась в горы. А когда настала осень, именно она стала настаивать на их возвращении на мызу Кроглин. „Мы арендовали ее на семь лет, — сказала она, — а прожили всего год. Всегда будет трудно сдать дом, в котором всего один этаж, так что будет лучше, если мы вернемся туда. Душевнобольные не каждый день убегают из сумасшедшего дома“. Так как она настаивала, братья большего и не желали, и семья возвратилась в Камберленд. Так как в доме не было второго этажа, в нем невозможно было сделать какие-то большие перемены. Сестра заняла ту же самую комнату, но нет нужды говорить, что она всегда запирала ставни, которые, однако, как во многих старых домах, всегда оставляли одно верхнее стекло в окне незакрытым. Братья стали жить в одной комнате, которая располагалась как раз напротив комнаты сестры, и всегда держали в ней заряженные пистолеты.

Зима прошла тихо и счастливо. В марте сестра однажды проснулась от звука, который она слишком хорошо помнила. Это было „цап-царап“ по оконному стеклу, и, взглянув вверх, она увидела все то же ужасное морщинистое коричневое лицо с горящими глазами, которые глядели на нее. На этот раз она закричала так громко, как только смогла. Ее братья выбежали из своей комнаты с пистолетами на улицу. Существо уже мчалось через лужайку. Один из братьев выстрелил и попал ему в ногу, но оно на здоровой ноге ускакало и перелезло через стену на кладбище. Было похоже, что оно исчезло в склепе, который принадлежал роду, который уже давно угас.

На следующий день братья созвали всех жильцов мызы Кроглин, и в их присутствии склеп был вскрыт. Перед ними предстало ужасное зрелище. Склеп был полон гробов, они были взломаны, а их содержимое, изувеченное и деформированное, был разбросано по полу. Лишь один гроб оставался целым. На нем была сдвинута крышка. Крышку подняли, и в гробу лежала коричневая, иссохшая, сморщенная, мумифицированная, но совершенно целая, та самая омерзительная фигура, которая заглядывала в окно мызы Кроглин, со следами недавнего пистолетного ранения на ноге. И люди сделали единственную вещь, которая могла покончить с вампиром, — сожгли его».

За недавние годы историй о вампирах в Англии появилось не так уж и много, но не потому, что такие вещи не происходят, а, скорее, потому, что их замалчивают и тщательно скрывают. В 1924 г. достопочтенный Ральф Ширли писал: «Можно сомневаться, несмотря на отсутствие записей, в том, что вампиризм в той или иной форме совершенно не встречается в условиях современной цивилизации, как это принято считать. И хотя в настоящее время нам незнаком славянский тип вампиров, который сосет кровь своих жертв, умирающих в течение двух-трех дней, время от времени всплывают странные случаи, когда люди становятся, по их собственному признанию, жертвами чего-то, очень похожего на него по своей природе. В этих случаях вампиры имеют человеческий облик и вступают в половые отношения с представителями противоположного пола. Вообще говоря, такие случаи списывают на какой-нибудь сумасшедший дом, и они не достигают ушей общественности. Однако недавно я совершенно случайно услышал историю подобного рода. Жертва была помолвлена с молодым человеком, и ее семья по причине родословной этого человека не одобряла эту помолвку, но не проявляла активно свою неприязнь. Мужчина внезапно умер, и девушка была в горе. Но вскоре к ней вернулась ее жизнерадостность, и позже она призналась своей матери, что ее бывший возлюбленный приходит к ней в человеческом облике. Потом она обручилась с другим мужчиной, но из-за угроз ее умершего возлюбленного, как сказала девушка, помолвка была расторгнута. Последнее, что я слышал об этой девушке, — это то, что она больна туберкулезом. Разумеется, такие вещи не попадают в газеты, и, очевидно, обычный врач назовет такие примеры чистой галлюцинацией. И все же, если мы верим в философию оккультизма, они должны заставить нас остановиться и засомневаться, прежде чем сказать, что вампиры остались в прошлом». Такие случаи, по правде говоря, происходят каждый день, и я на собственном опыте не раз сталкивался с ними.

Тут будет уместно замечание о том, что во время Салемских беспорядков и судебных процессов над ведьмами в Новой Англии (северо-восток современных США), которые достигли наибольшего размаха в 1691–1693 гг., происходили некие вещи, которые можно отнести на счет вампиризма, но которые не совсем подпадают под эту категорию. Многие «заболевшие дети», как называли пострадавших, жаловались на то, что появлялись призраки, которые били и мучили их, по-видимому забирая от них жизненные силы. В частности, жена и дочь Томаса Рутмана Абигайль Уильямс и Мэри Уолкот пожаловались, что эти призраки действительно кусали их, и показали следы от зубов, как верхних, так и нижних, которые отпечатались на их запястьях. Обычно люди, которые подверглись сглазу, начинали чахнуть и рано сходили в могилу, и это является одним из признаков злодейств вампиров, ведь, как можно ожидать, колдовство и вампиризм очень тесно связаны между собой.

Однако в Америке не так давно произошли события, которые показывают сильную веру в возможности вампира. В течение 1854 г. «Норуичский курьер» (США) сообщал об удивительных происшествиях в соседнем городке Джуэтт-Сити (и Норуич, и Джуэтт-Сити находятся в штате Коннектикут. — Ред.). В 1846–1847 гг. житель Грисволда Хорас Рей умер от чахотки. Двое его детей, молодые люди, тоже заболели этой болезнью и последовали за ним в могилу. Младший сын умер последним в 1852 г. Выяснилось, что и третий сын стал жертвой этой же смертельной болезни, после чего было принято решение эксгумировать тела двух его братьев и кремировать их, потому что, как считалось, мертвые «питаются» за счет живых. И пока мертвые тела лежали в могилах, оставшиеся в живых члены семьи должны были продолжать поставлять жизненные силы, которыми могли бы питаться мертвецы. Полностью убежденные, что так обстоят дела, члены семьи и друзья умерших 8 июня 1854 г. пришли на кладбище, выкопали тела умерших братьев, соорудили огромный погребальный костер и сожгли их прямо там. В журнале «Провидение» в 1874 г. сообщалось, что в селении Плейсдейл, Род-Айленд, местный житель господин Уильям Роуз сам выкопал из земли тело своей собственной дочери и сжег ее сердце, движимый верой в то, что она истощает жизненные силы оставшихся членов семьи. На следующий год доктор Дайер, один из ведущих терапевтов Чикаго, сообщил о случае, который он наблюдал лично. Тело женщины, умершей от чахотки, было извлечено из могилы и сожжено, так как ее родственники верили в то, что она тянет за собой в могилу оставшихся членов семьи.

Вот что писали: «В Уотерфорде, Ирландия, есть небольшое кладбище у разрушенной церкви рядом с башней Стронгбоуз. Легенда гласит, что под землей на этом месте лежит красавица вампирша, готовая убивать тех, кого она сможет завлечь туда своей красотой». Этому не придают никакого значения, что, наверное, едва ли вызовет удивление, если знать, что нет и никогда не было в Уотерфорде башни с таким названием. Вероятно, здесь путаница и имеется в виду башня Реджинальдс, которую Стронгбоу (де Клер, граф Пемброкский) использовал в качестве крепости в 1170 г. и где английский король Иоанн Безземельный устроил монетный двор, отсюда и пошло его название Дандори. Авторитетный ирландский автор, недавно усопший шевалье У. Г. Граттон-Флад, сообщил мне, что не существует легенды о вампире, которая была бы связана с башней Реджинальдс. И вероятно, следующий далее рассказ перепутан с тем, что рассказывает о захвате Уотерфорда англо-норманнами Жиральд Камбренс в своей книге Topographia Hibernica. В траве на лугу у Уотерфорда была найдена лягушка и живой принесена в Корк Роберту ле Поэру, мэру города, который жил в башне Реджинальдс. Все были поражены видом этой лягушки, потому что она была первой лягушкой, обнаруженной в Ирландии. Говорят, что лягушку торжественно похоронили в башне Реджинальдс. Камбренс замечает, что лягушку, вероятно, привез с собой Стронгбоу вместе с добычей, награбленной в Англии.

В Древней Ирландии вампиров обычно называли dearg-dul, «сосущий красную кровь», и их боялись все. В ирландской агиографии есть яркие изображения различных похоронных обрядов. Быть похороненным под пирамидой из камней, несомненно, считалось язычеством, потому что такая куча камней служила отметкой мест, посещаемых призраками. В письме, которое приписывают Теодорету, говорится: «Пусть каждый бросит камень на его могилу, чтобы он нечаянно не возвратился на землю», а Джеффри из Монмута считал погребение под могильным холмом чисто языческим. Бальзамирование тела было языческой практикой, и последствия этого действа следовало загладить, отслужив мессу перед тем, как останки будут положены в освященную землю. Это, безусловно, связано с широко распространенным в Греции представлением о том, что тело, которое не разлагается в могиле, подверглось проклятию или отлучению от церкви. С другой стороны, в истории мы находим рассказы о том, что сохранность тела от тления считается признаком девственной непорочности и святости. Но когда люди в Eyrbyggjasaga, напуганные «похождениями» мертвого Торольфа, идут к каменной пирамиде над его могилой и разбрасывают ее, они видят его тело свежим, не подверженным тлению. Это явный признак вампиризма.

Стоит заметить, что в ирландских сказаниях о святых существует много легенд о волках и очень часто эти животные выступают в самой благородной и доброй роли. Так, святой Молуа (или Лугайд) учредил ежегодный праздник в честь волков. Колман Мак-Лочейн заключил постоянный договор с волками. От имени волков совершаются чудеса. Говорили даже, что один святой, святой Ронан, был обвинен в том, что он вервольф, оборотень. Дело в том, что его всегда сопровождал один волк, кроткий и любящий зверь, который служил ему верой и правдой, так что даже теперь мы говорим «послушный, как волк святого Ронана». Тело этого великого святого лежит в Локронане, и там во второе воскресенье июля проводят в его честь праздник массового прощения. Едва ли вызовет удивление то, что раз о волке в ирландских верованиях идет такая хорошая слава, то вампир, который тесно связан с оборотнем, должен быть в древних преданиях практически неизвестен.

В современной Ирландии, как и Англии, вампира — хотя записи об этом встречаются редко — ни в коем случае нельзя назвать неизвестной фигурой, и я во всех деталях привожу самый интересный и значительный случай, о котором сообщил Р. С. Брин в «Оккультном обозрении» (октябрь 1925 г.)

«Эта история была рассказана мне много лет назад родственниками священника, который в ней фигурирует. Насколько мне удалось выяснить, у меня нет причин подвергать сомнению то, что все, написанное мною здесь, — констатация факта. Одно соображение заставляет меня согласиться, по крайней мере, с намерением рассказчиков быть правдивыми. Этот случай произошел в Ирландии, где огромное большинство жителей всегда были рьяными католиками. Этим людям никогда бы и в голову не пришло придумывать такую историю о церковнослужителе. Их благоговение перед священниками и вера в их святость столь сильны, что почти невозможно понять, как обстоятельства, о которых пойдет речь в рассказе, могли соединиться в уме простых людей с именем и памятью того, кто получил духовный сан. И тем не менее информация была получена от католиков, которые назвали себя свидетелями всего происшедшего. К тому же я прочел, что вампиризм появляется лишь в тех странах, которые являются духовно отсталыми, как в некоторых районах Восточной Европы. Но хотя, как я уже сказал, люди, среди которых произошли эти события, были католиками, они не были высоконравственными. Это дикий, обособленный край, покрытый горами. Даже в недавние годы из этих мест поступали сообщения о совершенных многочисленных ужасных насильственных преступлениях; некоторые из них были особенно бессмысленными. Несколько лет назад мне самому показали место, отмеченное белым крестом на камне у обочины дороги, где двадцатилетний парень за несколько дней до этого вышиб мозги у своего отца без какой-либо явной провокации. Кто-нибудь наверняка сказал бы, изучив обстоятельства дела, что это было очень похоже на дьявольское наваждение. Я никогда еще не был в таком уголке Ирландии, где жители всегда ощущали бы взаимопроникновение того, что невидимо, и того, что все же появляется. Чувствовалось, что они находятся в контакте с царством существ, о котором мы в своем мире ничего не знаем. Они были грубыми, храбрыми и, как мы сказали бы, суеверными. Элемент страха, страха перед неведомым, чувствовался всегда. Большинство обитателей этого края были бедны, но некоторые фермеры имели возможность жить с неким простым комфортом. Трактирщики и фермеры обычно отдавали одного из своих сыновей в лоно церкви.

Член семьи М., связанной с фермерством, получил духовное звание и, со временем, небольшой приход. У него была репутация тихого, безобидного человека, не очень любившего общество своей паствы и больше увлекавшегося чтением и учением. Его прихожане слушали поучительные проповеди своего пастыря, приносили к нему своих детей для крещения, периодически исповедовались ему и принимали из его рук святое причастие по воскресеньям и большим церковным праздникам. Он нечасто бывал в их домах, как это делали некоторые его более общительные коллеги в других приходах. Он проявлял гостеприимство к незнакомым людям и часто предоставлял кровати в своем небольшом домике в распоряжение припозднившихся путников и даже бродяг. И все-таки никому из его ближайших соседей и в голову не приходило прийти к нему неофициально. Они приходили к нему по церковным делам или вообще не приходили. Одним словом, его уважали, хоть и не очень любили.

Когда священнику оставалось до пятидесяти лет совсем немного, он внезапно заболел и спустя недолгое время умер. Был погребен с теми простыми почестями, которые подобают похоронам ирландского сельского священника. Его тело — я должен был сказать — перед похоронами было перенесено в дом его матери, который находился в нескольких милях от его прихода. Именно там происходили похороны. Это была горестная картина, когда тело привезли домой к старой матери, главной гордостью которой в ее преклонные годы был ее „мальчик в церкви“, священник. И было еще горше смотреть, как гроб снова выносят из побеленного крестьянского дома, чтобы отнести того, кто в нем лежит, на каменистое кладбище в горах, где покоились кости не одного поколения его родственников. По обычаю, тело покойного сопровождали родственники усопшего обоего пола. Убитую горем мать оставили наедине с ее мыслями до конца дня в доме, который посетила смерть. Во второй половине дня она разрешила служанке, которая делала черную работу по дому, пойти на несколько часов к ее родным, которые жили на другом конце поля. Госпожа М. была мужественной, как любая другая женщина такого же социального положения, и в своем горе она хотела остаться одна.

Тем временем похоронная процессия медленно направлялась (длинная вереница рессорных двуколок, двухколесных колясок с четырьмя сиденьями, а также других экипажей) к месту назначения в горах. Люди не тратили много времени на осуществление и завершение своей печальной задачи, но им предстоял долгий путь, а солнце уже близилось к закату, когда процессия поднялась на последнюю цепь холмов на пути к дому, который все покинули утром. Это были похороны священника, и все участники похоронной процессии не останавливались в разбросанных там и сям пивных, попадавшихся им по дороге, как они наверняка сделали бы — и не раз, — если бы хоронили кого-то другого. Все они были трезвыми, но многие из них, особенно женщины, заснули. Близилась ночь. Ниже гребня холмов тени уже удлинялись, но на дороге из известняка еще было светло. У подножия склона седоки экипажей, ехавших первыми, внезапно увидели одинокую фигуру, которая быстро шла по направлению к ним. Когда расстояние между ними и пешеходом уменьшилось, они с изумлением увидели, что это священник. Они не знали никакого другого священника, который мог оказаться там в такой час. Те люди, которые участвовали в церемониях у могилы, еще не доехали до этого места по дороге домой. Седоки в экипажах начали гадать, кем мог быть этот человек. Люди обменивались репликами, а тем временем незнакомец уже подошел к самому первому экипажу. Двое сидевших в ней мужчин бодрствовали. Ошибки быть не могло. Они увидели совершенно отчетливо, что стоят лицом к лицу с человеком, которого они положили в могилу два или три часа тому назад. Он прошел мимо, слегка отвернувшись от них, но не настолько сильно, чтобы они совершенно определенно не разглядели его или не заметили мертвенную бледность его кожи, тяжелый блеск его широко раскрытых глаз и необычную длину его крепких белых зубов, на фоне которых красные губы казались совсем оттянутыми назад так, что были видны десны. На нем была надета не та одежда, в которую его обрядили для похорон, а приличный черный сюртук и другие предметы одежды, в которых его последний раз видели живым. Он прошел вдоль длинной вереницы экипажей и в конце концов исчез за поворотом дороги. Кто-нибудь в каждом экипаже или двуколке видел его — короче, большинство из тех, кто не спал, сидя в экипаже с той стороны дороги. Нервная дрожь от ужаса охватила всех. Приглушив голоса, страшно побледнев, все поспешили дальше, горя нетерпением добраться до какого-нибудь крова и пылающего очага, прежде чем на землю опустится жуткая ночь.

Сначала они заехали на ферму М. С фасада дома у двери было маленькое крылечко, а с каждой его стороны — по небольшому узкому окну. Здесь люди собрались и торопливо решили не говорить ни слова о том, что случилось, матери, лишившейся сына. Кто-то постучал в дом, но ответа не было. Они постучали снова, а так как их снова никто не впустил, они начали беспокоиться. Наконец кому-то пришло в голову заглянуть в одно из небольших боковых окошек, и тогда он увидел старую госпожу М., лежавшую на полу лицом вниз. Больше они не колебались, а буквально вломились в дом, и спустя недолгое время им удалось привести ее в сознание. Вот вкратце то, что она им рассказала.

Приблизительно за полчаса до их появления она услышала шаги на улице, вслед за которыми послышался громкий, требовательный стук в дверь. Она удивилась, что все возвратились так быстро, к тому же она ожидала услышать шум приближающихся экипажей. Она решила, что это не может быть кто-то из родственников, и поэтому, прежде чем открыть, выглянула в боковое окно. К своему ужасу, она увидела там своего умершего сына, который стоял при свете дня и выглядел во многом так же, каким она последний раз видела его живым. Он не смотрел на нее прямо. Но она тоже заметила необычную длину его зубов, холодный блеск глаз — я бы сказал, что-то волчье было во всем его облике — и смертельную бледность лица. Ее первым инстинктивным порывом было открыть дверь. Затем ее охватил страх, который подавил даже ее материнскую любовь. Она почувствовала, как подгибаются ноги, и упала в обморок, в котором и лежала, пока родственники ее не нашли.

В таком виде эта история была мне рассказана. Если у нее было продолжение, я о нем никогда не узнал. Был ли это случай вампиризма? Нельзя сказать, что подобные случаи неизвестны в Ирландии. Во всяком случае, я счел его достойным того, чтобы написать об этом».

Полагаю, мне редко доводилось сталкиваться с более интересным рассказом о вампире, и в нем есть немало моментов, которые могут быть рассмотрены подробно. Полезно было бы сделать необходимым расследование любых недавно происшедших событий, любое проявление вампиризма в каждом конкретном районе. Такие расследования могут причинить мучительные страдания оставшимся в живых и повлечь за собой прискорбную известность. Так что будет более разумным и человечным оставить все как есть. Каждая деталь этой истории несет на себе печать правды. Это действительно чрезвычайно выдающийся и поразительный рассказ.

Как в Англии и Ирландии, так и во Франции письменно зафиксированные случаи вампиризма немногочисленны. Кто-то, вероятно, может неправильно сказать: умышленно немногочисленны. В La-Bas Ж. К. Хайсманс говорит о «вампиризме» Жиля де Реса, но здесь современное французское слово используется в самом широком смысле. Жиль де Рес был некрофилом, некросадистом и мучился от безумной тяги к крови, гематомании. Но, строго говоря, он не был вампиром, хотя и испытывал жажду крови, как вампир.

Я слышал от тех, кто лично знал эту даму, что настоящую мадам Шантелув в La-Bas называли вампиршей. Ее присутствие, ее общество оказывало на тех, кто находился рядом с ней, такое действие, будто у них кто-то высасывает жизненные силы, а ее энергетический запас заметно увеличивался. Ее красота сияла ярче, а их подавленное состояние и слабость усиливались. Анализируя произведение Хайсманса, Г. Обо де ла Олт Шамбр пишет, что мадам Шантелув была «дьявольской испанкой, бывшей возлюбленной Хайсманса…».

Случай с сержантом Бертраном, который во время суда над ним был известен во всей Франции как «вампир», является классическим примером некрофилии. 10 июля 1849 г. военным советом под председательством полковника Манселона проводилось расследование. «Отмечается, что суд был переполнен людьми и присутствовало много дам». На протяжении многих месяцев различные кладбища в Париже и его окрестностях становились местом самого ужасного осквернения. Сторожа кладбища Пер-Лашез замечали или полагали, что они видят, фигуру, похожую на тень, перемещающуюся по ночам среди могил. Но им никогда не удавалось схватить ее, и некоторые начали предполагать, что это призрак. Были обнаружены страшно разоренные могилы. Тела были выброшены из гробов, стали добычей извращенца и расчленены. Когда подобные вещи на Пер-Лашез прекратились, они начались на отдаленном пригородном кладбище. Тело семилетней девочки, которая была похоронена в полдень, было найдено на следующее утро: оно было выкопано из земли, гроб — взломан, на трупе — следы варварства и извращения. «Были приняты все меры к тому, чтобы обнаружить преступника. Но единственным результатом усиленного наблюдения было то, что местом, где происходило осквернение, стало кладбище Монпарнас, где эксгумации стали происходить в таком количестве, что власти были в растерянности. Кстати, учитывая, что все кладбища окружены стенами и заперты железными воротами, кажется очень странным, что какой-нибудь упырь или вампир из плоти и крови мог бы в течение такого долгого времени заниматься своими делами без помех». Наконец, благодаря ловушке сторожа кладбища сумели захватить врасплох таинственного посетителя, который тем не менее, получив серьезные огнестрельные ранения, от них скрылся, оставляя кровавый след. Были найдены обрывки военной формы, и, когда саперы 74-го полка заметили, что вскоре после полуночи один из их сержантов возвратился с такими ранами, что его пришлось отправить в военный госпиталь Вал-де-Грас, стало ясно, что преступник найден. На допросе Бертран признался, что непреодолимая сила влекла его выкапывать трупы и вступать в половые сношения с ними, после чего он впадал в подобие транса или комы. Подробности того, как он осквернял трупы, были самого ужасного свойства, а расчленения он совершал в состоянии беспамятства. Но доктора сочли, что сержант вменяемый, и его приговорили к тюремному заключению.

Следующий рассказ о французском вампире был помещен мисс Джесси Аделаидой Мидлтон в ее произведении «Еще одна книга о привидениях»:

«Французский виконт по имени Морьев был одним из немногих французских аристократов, сумевших сохранить свои владения в неспокойное время Французской революции. Он выглядел очень необычно, был очень высок и худ, с высоким лбом и выступающими зубами.

Под личиной учтивости и доброты он скрывал ужасно жестокий характер, который проявился, когда пожары великой революции догорели и вокруг снова стало спокойно. Чтобы свести счеты с рабочим классом, он посылал по очереди за своими домашними слугами и работниками и после беседы с каждым из них отрезал им головы. Неудивительно, что он сам встретил свою насильственную смерть от руки какого-то крестьянина.

Однако, как только виконта положили в могилу, в ближайших окрестностях умерло ужасающее количество маленьких детей, и у каждого из них на горле были отметины от зубов вампира. Позднее, когда после похорон уже прошло некоторое время и возводился склеп, произошли еще девять подобных случаев за неделю. Страшные убийства происходили до тех пор, пока не прошли семьдесят два года и внук виконта не унаследовал его титул.

Услышав жуткие истории о своем дедушке, молодой де Морьев пришел посоветоваться со священником о том, как уложить в могилу призрак его страшного предка. После обсуждения этого вопроса было решено вскрыть могилу. К этому был привлечен человек, которому особенно удавались дела подобного рода, и склеп был вскрыт в присутствии властей.

Было обнаружено, что все гробы подверглись обычному процессу гниения, за исключением гроба старого виконта, который после семидесяти двух лет был абсолютно крепок и цел. Крышка гроба была сдвинута, и тело в нем не было тронуто тлением и казалось вполне свежим. На лице трупа был румянец, а в сердце и груди пульсировала кровь. Кожа была мягкой и выглядела естественно. На руках и ногах выросли ногти.

Тело вынули из гроба, и знающий человек вогнал в сердце покойного кол из боярышника, в результате чего из него полились кровь и вода, а труп застонал и завыл.

После этого останки были сожжены на берегу моря. И с того самого дня дети перестали умирать, и в окрестностях прекратились загадочные преступления.

Были изучены семейные архивы, и выяснилось, что старый виконт приехал из Персии, где взял в жены женщину из Индии, а потом он поселился во Франции и принял ее гражданство. Вампирские наклонности были у него в крови».

В Италии, особенно в области Абруцци, крестьяне боятся «колдунью, которая сосет кровь». Мать видит, что ее дитя чахнет и угасает, и ума не может приложить, как ему помочь. Она идет к священнику, который читает над бедным ребенком святое Евангелие, покрыв его голову широкой епитрахилью. Мать возвращается домой и вешает над дверью крест из воска, который был освящен в день Вознесения Господня. Она берет щепотку соли, завязывает ее в небольшой полотняный мешочек и вешает этот амулет на шею своему ребенку. Она отрезает у него локон и сжигает его, чтобы дым отогнал ведьму подальше. Она окропляет дверные петли святой водой и трижды читает вслух «Верую». Затем ее муж «стоит семь ночей», то есть стоит на карауле семь долгих ночей. Может быть, ему удастся поймать ведьму и схватить ее за волосы.

В полночь ведьма намазывает свое тело волшебной мазью, садится верхом на большого козла и кричит: «Прочь, прочь, через бурю и снег вези меня к орешнику Беневенто!» (Беневенто находится в области Кампания неподалеку, южнее. — Ред.) По пути на шабаш она проникает в дома и сосет кровь у маленьких детей, которые начинают болеть, чахнуть и в конце концов умирают. Возможно, в каком-нибудь доме отец, сильно беспокоящийся о своем младенце, «стоит семь ночей». Перевернутый вверх дном глиняный горшок скрывает яркий свет. В темноте отец занимает свою сторожевую позицию. Если ему удастся уколоть ведьму булавкой, даже слегка, она будет обнаружена. Сторож слышит шум. Он быстро снимает горшок с лампы. Но ведьма уже скрылась.

На заре он идет искать знахарку (ворожею) и просит ее сказать, как можно спасти ребенка от неминуемой опасности. Она велит ему убить собаку или кошку и положить ее за дверью дома. Ведьма не сможет войти в него, пока не сосчитает все волоски на шкуре убитого животного, а пока она будет занята этим, уже рассветет. И тогда ведьма должна будет лететь к себе домой, потому что если она задержится до восхода солнца, то не сможет скрыться и будет обнаружена на деревенской улице совершенно голой.

Эти подробности дает нам де Нино в своем ценном исследовании «Обычаи и нравы жителей Абруцци», и кажется вероятным, что это и есть тот источник, из которого Габриэле Д’Аннунцио (1863–1938; итальянский писатель. В большинстве его произведений — культ сильной личности. — Ред.) почерпнул материал для следующего эпизода, который происходит в четвертой части «Торжества смерти» под названием «Новая жизнь». Маленький сын крестьянки Либераты Манеллы угасает и уже близок к смерти. Бедный ребенок лежит в своей грубой колыбели. «Несчастное создание, раздетое, исхудавшее, бледное, постоянно стонало и слабо шевелило истончившимися руками и ногами, как будто прося о помощи».

Несчастная мать, охваченная горем, время от времени механически качает колыбель. «Святые образа и все, чем была увешана елка, качались от этого плача». Другая женщина, по имени Кандия, рассказывает о различных способах, которые использовали родители, чтобы рассеять чары, убивавшие их дитя. «Что они только не делали! Она рассказала им, какие есть способы и заклинания. Пришел священник и осенял ребенка крестом, освященным в день Вознесения Господня, окропляли святой водой и громко читали „Верую!“ три раза. Затем взяли щепоть соли, завязали ее в узелок и повесили его на шею умирающего ребенка. Его отец провел семь ночей на карауле в ожидании ведьмы. Перед ним стоял светильник, покрытый горшком, а он прислушивался к шорохам овец. Он был готов напасть на ведьму и поразить ее. Достаточно было бы укола иголкой, чтобы ведьма стала видимой для глаз человека. Но все семь ночей прошли впустую. Сыночек худел, чах с каждым часом, и не было никакого средства к спасению. В результате безутешный отец по совету знахарки убил собаку и положил ее труп у порога. Ведьма не смогла бы зайти в дом, не пересчитав все шерстинки мертвой собаки». Подобные предания бытуют и на Сицилии. Признано, что единственным надежным средством является защита церкви, и, как принято у христиан в любой христианской стране, именно к благословению церкви они прибегают за помощью, чтобы изгнать нечистую силу, защититься от сил зла и оградить себя от воинства тьмы и дьявола.

Примечания:

6

Перевод Б. Лейтина.