Наука и Божественное Откровение

В рамках статьи не представляется возможным раскрыть все аспекты вопроса, волнующего многих людей: о соотношении науки, систематизирующей объективные знания об окружающей действительности, и религии, основывающейся на Б-жественном Откровении.

К сожалению, Откровений свыше мы удостаиваемся не так часто, как нам бы хотелось. Вопросы же, причем самые разнообразные, задают постоянно. И хотя людям, знающим ответы на все вопросы, место либо в райских кущах, либо в приюте для душевнобольных, а я, к счастью, пока не побывал ни в одном из этих мест, попробую высказать свою точку зрения и по этому поводу.

Есть древнее представление о механизме познания, которое может помочь нам пролить немного света на этот темный вопрос. Согласно ему, процесс постижения чего-либо можно разделить на четыре последовательных этапа:

а) постижение наличия явления,

б) постижение сущности явления,

в) постижение наличия сущности,

г) постижение сущности сущности.

Для того чтобы эта абстрактная формулировка стала более наглядной, приведу простой пример. Одна из наиболее распространенных метафор, иллюстрирующих процесс познания, такова: нас, людей, окружает непроглядный мрак, и в нем порой вспыхивают ослепительные сполохи света, позволяющие мельком заметить, что именнонас окружает. Это средневековая метафора, относящаяся приблизительно к тринадцатому веку, но и сегодня мы можем с успехом ее использовать.

Итак, двигаясь на ощупь в непроглядном мраке, внезапно натыкаешься на какой-то предмет. Это и есть первая стадия познания: постижение наличия явления. На этой стадии пока лишь известно, что в помещении есть нечто. Затем приступаешь к более тщательному изучению обнаруженного: пробуешь установить его размеры, вес, определить, из какого материала оно сделано, и т. д. Иначе говоря, пытаешься постичь сущность явления.

После нескольких прикосновений, ощупываний деталей предмета и определения его размеров — пока глаза привыкают к темноте — приходишь к выводу, что перед тобой, скажем, некое устройство. И в следующее мгновение тебя осеняет догадка, что это компьютер. Такое озарение — уже качественно иная ступень, прорыв, скачок в процессе познания.

Почему я называю этот этап скачком? Представьте себе представителя затерянного в дебрях Африки племени, ничего не знающего о современной технологии. Множество мигающих лампочек, кнопок и тумблеров хоть и вызовут у него восторг, но не скажут ему ровным счетом ничего о сущности, назначении самого предмета. Он может даже сделать точное наскальное изображение своей находки, но не более того. Исследуемый объект останется для него тайной. На этой стадии необходим скачок, переход на качественно иной уровень познания, который позволит, на основании предшествующих наблюдений, прийти к раскрытию сущности обнаруженного.

Определив, что найден сложный аппарат, мы пытаемся отнести его к какому-то определенному, знакомому нам типу. После этого, руководствуясь общими представлениями, мы в состоянии сформулировать догадку, предположение; это может прийти к нам и как наитие. Но если не произойдет ни того, ни другого, мы так ничего и не узнаем, кроме того, что перед нами всего лишь некое устройство.

Такова, в общих чертах, суть обсуждаемой проблемы. Если допустить, призвав на помощь фантазию, невообразимый скачок во времени и пространстве, то, оказавшись в совершенно новой для себя культурно-исторической среде, попав в иную цивилизацию, представители которой используют совсем другие вещи и приборы, мы, поставив перед собой в качестве задачи исследование их достижений, должны будем проделать тот же эволюционный путь социального и общественного развития, что и они, последовательно пройти через аналогичные стадии постижения, и лишь после этого исследуемые объекты станут нам понятны.

Метафора, к которой мы прибегли выше, применима и к процессу осмысления сущности Б-жественного Откровения. Многие (с каким бы упорством они ни утверждали обратное) большую часть своей жизни проводят вслепую, в беспросветной тьме, двигаясь на ощупь. Но рано или поздно им приходится сталкиваться с событиями, которые прямо или косвенно указывают на наличие у мироздания Первоисточника.

Иногда человека, которого до этого не особенно волновали метафизические проблемы, осеняет озарение — он переживает поистине уникальный, совершенно интимный опыт, причем на интуитивном уровне. В этот момент он отчетливо осознает, что отныне в его судьбу ворвалось нечто, не поддающееся адекватному описанию теми средствами языка, которыми он владеет.

Первый уровень познания, когда мы узнаем о существовании того или иного объекта, для подавляющего большинства людей, увы, так и остается последним. На втором уровне человек пытается определить характеристики обнаруженного явления. Исторически ли так сложилось, или по какой-либо другой причине, но этот этап исследования обычно осуществляется профессионалами-философами. Они заняты поисками определений, дают имена понятиям, анализируют, сопоставляют параметры, выражают полученные данные в характеристиках. Философы пытаются классифицировать явления, занимаются поиском связей между различными параметрами объектов и систематизацией информации.

Для философии проблема трансцендентного оставалась одной из основных на протяжении всей истории человечества, занимая умы еще в глубокой древности. Несмотря на все многообразие философских течений и противоборствующих направлений, конечные выводы, к которым приходят ученые, очень похожи. Противоречия между всевозможными философскими подходами (а им несть числа — от Платона до Кьеркегора, от Аристотеля до Декарта) возникают в основном в определении одного и того же явления. Механизм возникновения этих расхождений подобен механизму появления различных описаний лабораторного опыта, сделанных учеными-оппонентами. Каждый из них пытается по-своему интерпретировать происходящее, и хотя оба описывают одно и то же, возникает разночтение. Когда же они проводят контрольный эксперимент, чтобы доказать свою правоту, у них зачастую получаются уже совсем другие результаты, поскольку лишь в научно-фантастическом сериале возможно повторить опыт в тех же самых условиях и тем же самым образом.

Ученый-философ, завершая исследование (хотя в действительности философы никогда ничего не завершают), вплотную приближается к тому, что называют словом бытие. На этом он, как правило, и останавливается, и виной тому отнюдь не несовершенство интеллекта или нехватка способностей. Все дело в том, что для того, чтобы продолжить исследование и пойти дальше, необходимы совершенно иные источники информации. Фактически, именно в этот момент становится явной необходимость трансцендентного вмешательства, Откровения. Несомненно, знание, полученное этим путем, принципиально отлично от естественнонаучного, его невозможно получить, даже беспрерывно осуществляя сложнейшие опыты. Гармонично сочетаясь с тем, что нам уже известно о мироздании, это высшее знание приходит иным путем, например — через пророчество. Но как бы ни пытался пророк передать полученное им свыше, он, безусловно, всегда будет уступать в убедительности даже физику, пытающемуся объяснить нам, какого цвета протоны.

Проблема состоит в том, что не все явления, о которых нам стало известно, могут быть выражены на знакомом нам языке символов. Попробуйте представить себе и описать другим цвет ультрафиолетовых или инфракрасных лучей. Некоторые животные и насекомые способны видеть это излучение, но нельзя же попросить, к примеру, пчелу описать, какого оно цвета! Да и проблема не в ее немоте — даже если бы пчела понимала наш язык, говорила сама и постаралась как-то передать накопленную информацию, она все равно не нашла бы соответствующие слова.

Так что же все-таки происходит, когда пытаешься выразить свое видение потустороннего? Творишь образы, взывая к ассоциациям, ищешь соответствующие слова и, не находя, придумываешь новые, с постоянной поправкой на то, что все они являются не более чем метафорой, и постоянно вынужден прибегать к иносказанию, поскольку предмет не поддается адекватному описанию, не хватает слов.

Допустим, пророка осенило Откровение. Он сообщает нам: Я видел Б-га, я слышал Его голос! Но все, что бы он нам ни поведал, будет неточным, поскольку пережитое им в принципе не может быть передано адекватно. Тем не менее, факт остается фактом: ему удалось уловить то, что мы называли наличием сущности. Этот опыт выходит за рамки философских определений, описывающих, скажем так, внешнюю сторону вещей. На новой стадии происходит качественное изменение, скачок: мы обнаруживаем, что предмет исследования имеет ту функцию, то предназначение, те качественные характеристики, которые нельзя сформулировать, отталкиваясь лишь от философских предпосылок.

Следующий, четвертый этап на этом пути — постижение сущности сущности, которая по определению является скрытой и необъяснимой; иначе говоря, требуется познать непознаваемое. На протяжении веков философия сформулировала следующее утверждение о Б-ге: если бы я постиг Его, я бы стал Им. Однако, и не прибегая к чеканным формулировкам, каждый из нас может сам определить, насколько верно следующее: как бы мы ни назвали то, что нами познано, — сущность сущностиили внутренняя сущность, — если это познаваемо, то это не Б-г, ибо Б-г принципиально непостижим.

Люди любят разглагольствовать об истинной природе Откровения. Но все эти рассуждения — чистая спекуляция. Я пытаюсь лишь обозначить предел, перед которым останавливается рациональное познание, а дальнейший поиск истины становится невозможным без вмешательства свыше. В любом исследовании рано или поздно наступает момент, когда необходим внезапный рывок, абстрагирование от всего того, в отношении чего у нас уже накоплен определенный индивидуальный или коллективный опыт интеллектуального постижения. Из этой точки мы можем двигаться к подлинной реальности, к сути вещей. Несомненно, многие ощущают на себе тень потустороннего, и порой это довольно пугающее чувство: вы стоите на краю зияющей бездны и знаете, что через несколько мгновений окажетесь на противоположной стороне.

Откровение — какие бы определения этому термину мы ни давали — это дарованное нам знание о высшем уровне бытия. Человек может самостоятельно продвигаться вперед долгие месяцы или годы, пока, наконец, не достигнет края. И здесь ему нужна рука помощи, протянутая с противоположной стороны. Если же ее некому протянуть, он так и останется стоять у самого обрыва.

Одни считают себя верующими, другие — атеистами. Но какова бы ни была самооценка человека — я говорю не только о таких странах, как СССР, где атеизм на протяжении многих десятилетий был государственной религией, — у каждого есть собственное мнение по разным вопросам, свои убеждения, свое мировоззрение. Для подавляющего большинства людей — а может, и для всех без исключения — вопрос о существовании Творца и взаимоотношениях с Ним весьма принципиален. Некоторые (чаще всего это происходит именно с атеистами) искренно и пламенно верят в свои идеи и представления, причем не последнюю роль в этом играют натура, характер, склонности и тип мышления этих людей. Иногда у них возникает внутренний барьер против использования определенных понятий, боязнь назвать вещи своими именами. Сходное явление мы наблюдаем, когда рафинированные интеллигенты, всегда протестующие против скабрезных высказываний, и не пытаются прогнать собственные грязные мысли. Бывает, что человека очень интересует определенное явление, но некий внутренний цензор не позволяет ему отдать себе в этом отчет. Нечто похожее происходит и с убежденным атеистом, который явственно ощущает на себе воздействие Б-жественного: этот вопрос не дает ему покоя, но он не в состоянии не только толково обсудить его, но даже обдумать.

У всех нас, безусловно, наличествует изначальное представление о Б-ге, но оно не более чем условность в силу ограниченности человеческого интеллекта. Люди дают этому представлению, остающемуся принципиально важным для многих из нас, тысячи различных имен и названий. Это напоминает известную шутку о том, чем ученый отличается от поэта: первый пытается дать одно имя сотне различных вещей, второй же дает сотни имен одной и той же вещи. Я подхожу к данному вопросу отнюдь не как поэт, но как ученый. Мы часто говорим о тайнах мироздания, о конечной его цели и смысле всего сущего, об извечном законе бытия, предшествующем знанию. В основном эти идеи у разных народов базируются на одних и тех же принципах, и лишь в силу культурно-цивилизационных различий они формулируют их по-разному.

Даже если мы, исчерпав всю данную нам силу интеллекта, совершим невероятное умственное усилие в стремлении постичь первопричину бытия — то, что останется по ту сторону, за пределами рационального познания, неизменно будет вызывать у нас, по меньшей мере, трепет изумления перед так и не раскрывшейся тайной.

Еврейская традиция насчитывает несколько Имен и атрибутов Творца, которыми мы пользуемся, обращаясь к Нему, однако при этом все они отражают лишь Его внешние проявления, аспекты, но никоим образом не затрагивают Его сущность. Когда же мы хотим подчеркнуть, что речь идет о Самом Б-ге, то прибегаем к словосочетанию, целой фразе, причем представителям иных культур использование в данном случае нескольких слов, а не одного, может показаться странным.

В святом языке есть выражение Эйн соф барух Ѓу, что обычно переводят как Бесконечный, благословен Он или Безграничный, благословен Он. Несмотря на то, что перевод не вполне адекватен, он дает представление о том, в чем, собственно, заключается странность этого определения. Первая его часть — Бесконечный — имеет весьма отстраненную, холодную коннотацию и, несмотря на пронзительную точность этого определения, ничего не говорит душе человека, не затрагивает ее эмоциональных струн. Но вторая часть — благословен Он — словно уравновешивает подчеркнутую отстраненность первой, дополняя определение эмоциональным, личным отношением. Попытку постичь Бесконечного, благословен Он можно предпринять в любой час, в любую минуту, зная о том, что, несмотря на все разделяющее нас расстояние, Он находится рядом. И эта попытка необходима, даже если предполагаемый поиск принципиально невозможно завершить самостоятельно, без помощи Откровения, ведь даже этимологически слово откровение указывает на то, что это — раскрытие, послание извне.

Не следует путать Б-жественное Откровение с тем, что принято сегодня называть мистическим опытом. Можно до бесконечности упражняться и совершенствоваться в искусстве медитации, искать, как говорят искушенные американцы, альтернативное состояние разума. В поисках духовной экзальтации посредством определенных упражнений или воздействий на организм извне многие с легкостью впадают в транс. Некоторые проделывают просто удивительные вещи ради того, чтобы испытать наслаждение, ощутить душевный комфорт, застыть в состоянии блаженства, упоения красотой, получить новый импульс и ощущения для своего творчества. Но все эти техники мистической практики лишь приводят к потере человеком своего Я, лишая его шанса на осмысленный, рациональный контакт с духовной реальностью.

Более полувека назад один английский писатель издал свою книгу, которая, как и многие другие, привнесла толику зла в наш мир; вместе с тем сама она по сей день остается довольно любопытной. Ее автор — Олдос Хаксли, создатель многочисленных романов для интеллектуалов. Одна из его антиутопий, О дивный новый мир, особенно интересна тем, что в ней множество параллелей с книгой другого английского писателя — 1984 Джорджа Оруэлла (хотя, зачастую, и противоречит ей). Но книга Хаксли пугает нашего современника гораздо больше. Ведь сегодня предсказанное им представляется весьма вероятным, и с течением времени все более и более зловещим, поскольку становится все реальней: переход от уже существующей генной инженерии к инже-нерии сознания позволяет создать общество, в котором все будут счастливы. Парадоксально, но факт: ужасает именно идея перманентного, всеобщего счастья.

Хаксли был одним из первых, кто испытал на себе воздействие галлюциногенов. В то время ЛСД еще не был изобретен, но время от времени для поддержания своих творческих способностей писатель пользовался веществом, дававшим подобный эффект: мескалином. Так он написал еще две книги, в которых пытался найти философское обоснование идеям, пришедшим ему в голову, когда он находился в состоянии транса. Одна из них называется Двери восприятия, другая — Рай и Ад. Обе книги очень талантливы, и, похоже, весьма содействовали появлению субкультуры наркотических средств.

Главная его ошибка заключалась в твердой убежденности (граничившей со святой верой) в том, что наркотики способны открыть доступ к потустороннему. На самом деле наркоман всегда входит в одну и ту же дверь, за которой нет ничего, кроме него самого. Встреча с самим собой может принести много неожиданных сюрпризов, но так и не даст ответа на основной вопрос: что находится за границей этого мира, зачем он вертится? Многие задают его себе и, чтобы найти ответ, покупают ЛСД или другие средства — при желании все это относительно легко достижимо. О, ты можешь погрузиться в фантастические видения, непередаваемо колоритные и пестрые, испытать острейшие переживания, а при наличии творческого воображения и принадлежа к кругу законодателей вкуса, в состоянии воплотить их в литературных произведениях, на холсте или музыкальными средствами. Наркотик распахивает ворота к новому знанию, дарует возможность посмотреть на себя под иным, непривычным ракурсом, и открывшееся может показаться кое-кому, склонному к нарциссизму, пленительным и прекрасным. Если это так, тогда почему другие, используя тот же наркотик, не попадают ни в Рай, ни в Ад, а сюжеты их видений пошлы и примитивны?

Суть не в том, как достичь столь страстно желаемого блаженства — используя химические препараты, с помощью медитации или самобичевания. В средние века один довольно интересный человек, мистик (по совместительству он работал византийским императором), постриженный — вероятно, вопреки своей воле — в монахи, написал на неплохом греческом языке о том, как достичь транса, медитативно сконцентрировавшись на области своего пупа. В этой связи он дает ряд практических советов и описывает удивительные откровения, которые пережил благодаря подобным медитациям.

Какими бы средствами человек ни достигал транса, он неизменно замыкается в себе, блуждает по коридорам одного и того же здания, в котором обитает и которое никогда не покидает. В то же время голос Откровения доносится к нам извне, из бескрайнего пространства, окружающего эти четыре стены. И субъективное восприятие этого голоса вторично по отношению к факту Б-жественного послания. Моше видел пылающий куст, это было его индивидуальным опытом. Но такого же рода опыт постоянно приобретает каждый из нас. И не столь важно, что мы видим: огненные столпы, небесные колесницы, ангелов с обоюдоострыми мечами или нечто не столь вознесенное над нами, — существенным остается сам факт Откровения — послания с того берега. А благодаря какому атрибуту Творца оно стало возможным и как ты это воспринимаешь, несомненно, не главное здесь.

Принципиальная разница между научным знанием и Откровением — и это вовсе не теоретическое замечание теолога — состоит в том, что наука, как бы далеко она ни продвинулась, большей частью занимается причинно-следственными связями в материальном мире, проявлениями различных эффектов в нем и исследованием его структуры и составных элементов. Откровение же раскрывает метафизический источник мироздания и конечную цель Творения. И эти знания могут быть получены только как дар.

Работа доставляет ученому интеллектуальное наслаждение. В свое время мне приходилось заниматься наукой, и я знаю, какое от этого получаешь удовольствие. Но это быстро проходит. Ведь и ученому не дает покоя ответ на вопрос, для чего создано все то, что он исследует и классифицирует. К сожалению, даже потратив деньги на самый большой, мощный и совершенный циклотрон, ответ на вопрос о конечной цели мироздания люди так и не получат. Представление о науке как инструменте познания, имеющем неограниченные возможности, понемногу уходит из мировоззрения даже домохозяек.

Идею предопределения в ее радикальной форме высказывал еще в пятом веке Августин Аврелий, но сходные ему по духу детерминистские идеи были популярны и в конце девятнадцатого столетия и широко пропагандировались адептами философии позитивизма, последователями Огюста Конта. Они, в частности, утверждали, что если бы нам было известно точное расположение всех элементов Вселенной в определенный момент времени, то, теоретически, можно было бы составить безошибочный прогноз на будущее. Но, судя по состоянию современного научного знания, вероятность составления подобного прогноза равна нулю, а спекуляции на эту тему более не воспринимаются всерьез. Квантовая механика требует совершенно иного подхода к описанию состояний физических систем и их изменений во времени, нежели тот, что господствовал в научном мире в конце девятнадцатого века. Электроны Резерфорда были умозрительной абстракцией, его теории считались в свое время законченными и логически непротиворечивыми, поэтому на этой базе можно было создавать и развивать всевозможные теоретические модели. Сегодня уже ни одной из элементарных частиц нельзя отвести стабильное место в классификационной таблице, поскольку таковой просто-напросто не существует: ведь при их взаимодействии происходят всевозможные и, увы, непредсказуемые превращения.

Было бы безответственным в рамках небольшой статьи всерьез обсуждать вопрос о границах познания современной науки. Но сегодня даже невежды признают, что любая научная теория отображает лишь определенные грани реальности. Конечно, наличие машины времени, позволяющей совершить путешествие в отдаленное прошлое, что дало бы возможность отследить произошедшие изменения, или прыжок в будущее, чтобы проверить, как повлияла наша деятельность на развитие тех или иных процессов, дало бы нам ключ к разгадке многих тайн, близкое к абсолютному знание о мироздании. Хотя представление о том, как изменит мир за тысячелетия уничтожение одной-единственной бабочки (я не знаю, является ли обладание им благом или злом), само по себе уже было бы величайшим научным достижением. Жаль только, что и это не помогло бы в поиске ответа на главный вопрос: каковы конечная цель Творения и смысл существования мира. Ведь наблюдение феномена, даже такого, который можно определить и классифицировать, не даст ни малейшей подсказки, ни малейшего намека на ответ. Как ни обидно, высокоразвитое и культурное человечество останется во всем, связанном с коренными вопросами бытия, на том же уровне познания, что и три тысячи лет назад. С момента появления на земле рода человеческого его волнует, зачем все это, в чем конечная цель. Но для поиска ответа нам нужны совершенно иные, отнюдь не научные средства, методы и источники познания.