Предисловие к немецкому переводу

Весь опыт науки убеждает нас, что возможность и вероятность решения задач возрастают при их постановке в обобщенной форме. Если бы вопрос о расстоянии, положим, от Земли до Луны решался только как самостоятельный, частный вопрос, он, конечно, до сих пор не нашел бы себе ответа. Но несравненно более общая задача — о расстоянии недоступного предмета — была геометрически решена много веков тому назад, а вместе с тем дан был метод и для этой частной, она стала принципиально разрешимой. Когда тира Гиерон поручил Архимеду проверить состав короны, в которой подозревал замену серебром части золота, выданного на нее ювелиру, то и сверхгений Архимеда оказался бы бессилен, если бы усилия его мысли не отрывались от непосредственных данных задачи. Но он заменил ее другой, обобщенной, не связанной конкретными данными, — об определении удельного веса тел какой угодно формы, и, решив эту, получил возможность справиться не только с той, которая была задана, но и с бесчисленными другими подобного типа. Так и вся огромная познавательная и практическая сила математики опирается на максимально обобщенную постановку вопросов.

Все это вполне естественно. Обобщение в то же время есть упрощение. Задача сводится к минимальному числу наиболее повторяющихся элементов; из нее выделяются и отбрасываются многочисленные осложняющие моменты; понятно, что решение этим облегчается; а раз оно получено в такой форме, переход к более частной задаче совершается путем обратного включения устраненных конкретных данных.

Так мы приходим к вопросу об универсально-обобщенной постановке задач. Это и есть наша постановка.

Она должна охватывать все реальные и возможные задачи — и познавательные, и практические. Здесь лежит различие со всеми прежними точками зрения, не только специально-научными, но и так называемыми, «философскими», в самом широком значении этого слова.

Философия стремилась к универсальному объяснению существующего, стремилась к универсальному руководству жизнью. Это были задачи всеобщего масштаба, но в них не заключалось идеи всеобобщающего метода, относящегося и к этим, и ко всяким частным задачам. Не возникла она и тогда, когда философия стала принимать методологический характер, облекаться в формы «гносеологии», либо даже «общей методологии». Тут всегда подразумевалось, что теория и практика по методу принципиально различны и с этой стороны сведения к единству не допускают.

Впрочем, в диалектике Гегеля можно, пожалуй, видеть неясно выраженную тенденцию такого сведения. Диалектика для Гегеля универсальный метод действенного саморазвития Мирового Духа, которое есть его «Praxis» и в то же время его самопознание. Но, конечно, ни Гегель, ни гегелианцы не видели в диалектике способа решения непосредственных жизненно-практических задач, например техники, хозяйства, быта; она должна была освещать и освящать реальные решения, но не служить прямым подходом к ним. Даже материалистическая диалектика — в общем и целом — остается на той же позиции, по существу объяснительной; лишь для социальной борьбы она у Маркса приняла в известной мере и директивно-практический характер: для ускорения хода развития надо поддерживать, усиливать выступающие в нем реальные противоречия, осознавая их и распространяя это осознание на классовый коллектив, оформляя их организационно в коллективе. Однако и здесь диалектика объективного развития не играет роли подобной, например, математике, роли орудия для планомерного исследования и решения задач; в лучшем случае, достигнув решения обычными, частными методами, его затем подводят под диалектическую схему^{1}.

Но возможна ли действительно универсальная постановка задач? Если мы будет брать их в таких разнородных областях, как, положим, техника и право, элементарная арифметика и философия, формальная логика и искусство, — что между ними окажется общего, кроме словесного символа, кроме того, что все они — «задачи»?

В этом суть дела. Углубленное исследование обнаруживает, что в понятии «задачи» скрыто гораздо больше, чем принимается обыденным мышлением. Всякая задача может и должна рассматриваться как организационная; таков именно их всеобщий и постоянный смысл. Раскроем его в основных чертах.

Какова бы ни была задача — практическая, познавательная, эстетическая, она слагается из определенной суммы элементов, ее «данных»; самая же ее постановка зависит от того, что наличная комбинация этих элементов не удовлетворяет то лицо или коллектив, который выступает как действенный субъект в этом случае. «Решение» сводится к новому сочетанию элементов, которое «соответствует потребности» решающего, его «целям», принимается им как «целесообразное». Понятия же «соответствие», «целесообразность» всецело организационные; а это значит выражающие некоторые повышенные, усовершенствованные соотношения, подобные тем, какие характеризуют организмы и организации, соотношение «более организационное», с точки зрения субъекта, чем то, какое имелось раньше.

Это относится безусловно ко всем, действительным и возможным, задачам. Надо ли построить дом — это осуществимо только потому, что имеются налицо необходимые элементы, т. е. дерево, камень, известь, стекло, топоры, пилы, молотки и другие орудия, рабочая сила плотников, каменщиков и проч.;

и осуществимо только таким путем, что элементы соединяются и разъединяются, приводятся в новые сочетания; а конечный результат — здание — характеризуется такой связью и соответствием своих элементов, что заключает в себе нечто большее, чем то, что было в них первоначально дано, именно повышение гармонии между людьми и их физической средой, — представляет, следовательно, с точки зрения людей, «организованную» систему. Надо ли организовать предприятие, отряд, учреждение — налицо должны быть необходимые человеческие, технические, идеологические элементы, и дело сводится к последовательным их комбинированиям, пока не получится новое организованное целое. Выступает ли потребность создать научное объяснение непонятного ряда фактов или художественное выражение и освещение волнующих моментов жизни — опять избирательные сочетания элементов, данных в наблюдении действительности, в прежней оформляющей работе мысли, в живых образах воспоминания и фантазии, в эмоциональных колебаниях творческой души, а также элементов материально-технических, как бумага, краски, мрамор, перо, кисть, резец; и результат — опять организованность, которая обозначается как «стройность», «истина», «эстетическая гармония» и проч. Основная сравнимость, однородность всех организующих процессов давно чувствовались людьми; еще Альфред де Виньи в романе «Стелло» говорил, что «легче организовать иное великое правительство, чем иную маленькую книгу». И недаром на заре культурного сознания человечество наивно подставляло организующую волю под все процессы природы и жизни. Недаром и теперь непрерывно возрастает широта применения организационных понятий в практике и в науке, явно тяготея к универсальности.

Но, спросят нас, какая польза в этой универсализации? Что прибавляет к реальному содержанию задач, что убавляет в трудностях решения, если мы поняли, что все они — организационные? Отвечаю: обобщенно-осознанная их постановка дает обобщенно-сознательный подход к ним; это первый этап выработки всеобщих методов их решения.

Жизнь человека и коллектива представляет цепь постановки — решения задач. Главная, подавляющая трудность заключается здесь в их величайшей разнородности.

Перед нами женщина с ее обычной судьбой: хозяйка, жена, мать. Кухня ставит ей ряд различных задач технического характера, обстановка и содержание квартиры — ряд задач тоже технических, но совершенно иного типа. Рынок, бюджет, а то еще прислуга вынуждают ее решать множество порой очень сложных вопросов «экономических». Отношения к мужу и детям, строй семьи с ее неизбежными противоречиями ведут ее по трудному пути задач социально-бытовых, иногда доходящих до полной неразрешимости при наличных элементах и силах. Выращивание и воспитание детей — запросы гигиенические, медицинские, педагогические, последние в огромном масштабе и разнообразии, со всей их идеологической базой. И всюду предполагаются специфический подход, специальный опыт и знание, специализированные методы. Какая необходима бедному существу универсальная гениальность, чтобы действительно успешно и планомерно справляться со всем этим! А если ее супруг — обычно также ее эксплуататор и повелитель — благодаря ей и может удерживаться в рамках более узкого диапазона, то самые задачи «добывателя средств» и «борца за жизнь» по суровой остроте постановки, по сложности и смутности, вплоть до неопределимости, данных, зачастую далеко превосходят те, с которыми имеет дело она.

Конечно, всеобъемлющий опыт и гениальность на практике заменяются традицией и шаблоном. Но такая замена может быть сколько-нибудь достаточной в эпохи спокойные, «органические», когда жизнь более или менее стереотипно повторяет не только типы, но и конкретные формы насущных текущих задач. А в эпохи переходные, и особенно в революционные, дело обстоит совсем иначе. Стоит только представить себе, насколько изменилась и стала изменчивой со времени мировой войны вся постановка проблем семейного хозяйства даже в сравнительно благополучных странах, а тем более в Германии, в Австрии, в России.

Но это еще маленькие задачи мелкого бытия. А те, которые наша эпоха ставит перед коллективами, перед группами, классами, их организациями борьбы и строительства. Задачи невиданно запутанные и трудные, без прецедента, без сколько-нибудь подходящего опыта в прошлом. И есть одна, над всеми тяготеющая, все их в себе охватывающая, резюмирующая. Мировая война и мировая революция поставили ясно дилемму: преодоление анархии социальных сил и интересов или распад цивилизации. Вопрос жизни и смерти, требующей всеорганизационного решения. Бесполезной, даже гибельной может оказаться идеальная организация техники, когда разнуздываются экономические стихии, увлекая народы в безумно-истребительные столкновения; и немыслимо достичь в экономике порядка и стройности, пока общественное сознание, окованное пережитками прошлого, движется в несовместимо-противоречивых соотношениях. Выход — в единой организации вещей, людей и идей, где связываются динамически-гармонично элементы каждого ряда и одновременно все три ряда между собой. Ясно, что эта одна задача включает и заключает неизмеримое множество частичных задач, для современного сознания представляющихся самыми разнородными по типу и самыми разнообразными по характеру.

Эта разнотипность и разнохарактерность задач при нынешнем состоянии организационного опыта и знаний означает специализированно-различные подходы к ним. Здесь главная и огромная трудность не только для индивидуума, — о чем мы уже говорили, — но и для коллектива, даже такого, как могучий общественный класс. Казалось бы, члены коллектива, специализируясь на отдельных задачах — частях задачи интегральной, могут справляться с ними; но решения в целом и этим путем еще не получается. Дело в том, что сама специализация тогда подрывает однородность коллектива, порождает разрозненность, взаимное непонимание, а затем и противоречия между его дифференцированными элементами; тогда он сам не един в своей жизни и строительстве и не способен выработать едино-целостную структуру для всего общества. Именно так было с буржуазией: настоящим коллективом она не стала, иной организации, кроме анархической, создать не могла. А поскольку пролетариат подчиняется специализирующим силам буржуазной культуры, постольку и в нем выступает аналогичная разрозненность, переходящая в прямые противоречия. Таково обособление его квалифицированных верхов и неквалифицированных низов, отразившееся в двух интернационалах нашего времени — оппортунистическом и революционном; а рядом с этим — «цеховые» тенденции в профессиональном движении, расхождения программ и тактики профессиональных союзов, рабочих кооперативов и рабочих партий и т. д. Пусть объективные социально-экономические тенденции направлены к преодолению этой разрозненности — отсутствие единства в организационном мышлении будет постоянным препятствием на этом пути, пока и здесь старые формы не будут побеждены.

Отсюда очевидна необходимость выработки универсально-общих организационных методов, которая положила бы предел анархичности в дроблении организационного опыта. Вопрос, конечно, в том, насколько это возможно и уже теперь осуществимо. Моя работа дает не только положительный ответ, но и начало самого осуществления.

Исходным пунктом является та прогрессивная универсализация методов, которая развивалась в научной технике и в науке, начиная с распространения машинного производства.

Метод машинного производства в своей основе повсюду един: использование энергий путем их планомерного превращения из одних форм в другие; причем это относится к энергиям не только природы, но и человеческого труда, способного ими замещаться и их замещать. А в своей точной, научной формулировке то же самое превращение энергии дало всеобщую методологическую точку зрения физико-химических наук;

и затем «энергетический метод» распространяется на другие науки, поскольку они, находя опору в физико-химии, подчиняются ее влиянию. Науки „биологические уже твердо стоят на этом пути; науки социальные, отстающие в своем развитии, менее точные вследствие сложности своего объекта и ряда затемняющих общественно-идеологических моментов, все же начинают в свою очередь вступать на него; этому сильно содействует их прогрессирующее сближение с биологией. Так теоретическая универсализация методов отражает и продолжает практическую.

Однако энергетизм, давший нам единую концепцию мирового материала — «активностей-сопротивлений» — не единственный для нас исходный пункт. Принцип «отбора» (Selection) приобретает шаг за шагом столь же универсальный характер, из области биологии переходя в физико-химию, с одной стороны, и в науки общественные — с другой. И все решительнее прокладывает себе дорогу мысль об единстве механизмов в самых разнородных группах явлений, даже в различных «царствах природы».

Так, универсальность механизма «равновесия» предполагалась уже давно; не раз указывалось, что закон Ле-Шателье приложим не только в физико-химии, но также в науках о жизни, о психике, об обществе. Джордж Дарвин, достойный сын великого отца, еще в 1905–1907 гг. по поводу теории приливов и происхождении двойных звезд попытался дать общую схему условий сохранения и нарушения равновесия, схему, применимую ко всем формам бытия — от систем астрономических до социальных. Сербско-французский ученый М. Петрович уже с 1906 г. старается обосновать «учение об аналогиях», разрабатывая формулы «общих механизмов разнородных явлений» — название его книги 1922 г. И такая же универсализирующая тенденция скрывается под принципом относительности Эйнштейна, составляя его главную притягательную силу для передовых мыслей, хотя, конечно, далеко не главную причину его нынешней «модности».

Все такие монистические моменты современного развития методов требуют в свою очередь сведения к единству точки зрения, которая бы все их охватывала и обобщала в стройном согласовании. Эту роль может выполнить только организационная точка зрения. Мне удалось ее формулировать и дать ее некоторые основные применения в первом издании этой книги (1913 г.).

Чуждая в своей универсальности преобладающему типу современного мышления, воспитанному на специализации, с одной стороны, и на социально-экономической анархии — с другой, она большинством нелегко воспринимается и с трудом пробивает себе путь. Но сила вещей — за нее, и к ней ощупью приходят по самым различным линиям. Ее зародыши скрыты в частично-организаторских прикладных науках, развивающихся за последние десятилетия: об организации мастерской, об организации предприятия, учреждения вообще, о «психотехнике» рабочей силы и т. п. Есть указания и на переход к более широкому — теоретическому оформлению этой точки зрения. Я могу пока указать на один пример. Профессор И. Пленге в Мюнхене, стоящий на позиции, бесконечно далекой от моей, пришел в 1918 г. под влиянием картины гигантской дезорганизации жизни рядом с величайшим разнообразием попыток ее организации к мысли о необходимости «Всеобщей организационной науки» (заглавие его бртопоры, заключающей три лекции, прочитанные в Мюнстерском университете). И хотя он понимает под этим лишь науку о человеческих организациях, да и то в рамках планомерного их функционирования, но в своей попытке общего подхода к вопросу (дальше чего он не пошел) он невольно сбивается на расширение идей, по крайней мере в области биологии, ее теории организма.

Конечно, это только намеки. Со стороны представителей старого мира большего и ожидать не приходилось. Но и для более передовых элементов жизни новая точка зрения непривычна и трудна. В беспримерных условиях современной России с ее страшной разрухой и напряженнейшими усилиями к организации стимулы для восприятия этой точки зрения были сильнее, чем где-либо; и все sue она встретила огромное инертное, а частью и активное сопротивление. Однако здесь она начинает завоевывать место в жизни; есть не только ее сторонники, но и активные работники, и число их растет.

22 октября 1923 г.