Тени подозрения

Если верно предположение Лифтона и его единомышленников о «перекройке тела», а следовательно, и о существовании второго заговора, то на кого падают тени подозрения? Труп президента, ряд вещественных свидетельств находились в критически важные часы под охраной и наблюдением секретной службы и ВМС. Лифтон прямо не выдвигает против них обвинений в соучастии во втором заговоре, но он разбирает многочисленные эпизоды, в которых действия представителей обоих указанных ведомств носят загадочный, а подчас и просто подозрительный характер. Он анализирует их показания, воспоминания, впечатления, выявляя их спорность и необоснованность.

Агент секретной службы Грир управлял президентским лимузином. Рядом с ним на переднем сиденье находился его коллега Келлерман. Грир заявил под присягой в комиссии Уоррена, что он нажал на акселератор после первого выстрела. Фильм Запрудера и другие кинодокументы опровергают это утверждение, они констатируют, что скорость лимузина не увеличилась, а уменьшилась, упав до 9 км/час. Грир настаивал, что в момент ранения головы президента он смотрел перед собой. Инженер-оптик Гроден возражает: «Кадры фильма Запрудера свидетельствуют, что Грир смотрит прямо (подчеркнуто Гроденом. — Прим. авт.) на голову Джона Кеннеди! Лишь после того как президент был фактически мертв, он начал увеличивать скорость». Опытный и хорошо натренированный агент, каким считался Келлерман, вел себя не менее странно. Он просто сидел, не шелохнувшись и вперив взгляд в переднее ветровое стекло. Независимые расследователи считают, что он мог бы успеть накрыть собой тело президента между первым несмертельным выстрелом в спину и смертельным ранением головы. «Причина их (Грира и Келлермана. — Прим. авт.) небрежности и нерадивости, — пишет профессор Куртц, — остается одной из самых интригующих загадок преступления».

Агент секретной службы Глен Беннетт, сопровождавший Кеннеди в Далласе, писал в рапортичке своему начальнику Роули: «Я услышал звук, похожий на фейерверк… Я смотрел на президента в спину, он сидел на правом заднем сиденье. В этот момент я услышал еще один выстрел, напоминавший звук фейерверка, и увидел, что пуля угодила в президента примерно на 4 дюйма (10 см. — Прим. авт.) ниже правого плеча». Это был ценный очевидец, ехавший на машине вслед за президентским лимузином. Посылая комиссии Уоррена его рапортичку, написанную от руки, начальник секретной службы Роули сообщал в сопроводительном письме: «Направляем вам фотокопию оригинала рапортички, сделанной специальным агентом Беннеттом… Значение его записей состоит в том, что они были сделаны Беннеттом на борту президентского самолета, когда он возвращался 22 ноября в Вашингтон, еще до того как подробное описание ран президента Кеннеди стало всеобщим достоянием».

Независимые расследователи провели анализ фотографий и кинофильмов, сделанных очевидцами покушения. Что же они установили? Специальный агент Беннетт в течение примерно 10 секунд, пока лимузин подвергался обстрелу, смотрел не в спину президента, а — вправо. Только с помощью такого поистине необычного наблюдения можно было увидеть «угодившую пулю», которая поначалу — по крайней мере с точки зрения далласских врачей — не оставила никакого следа на спине президента. Да, 14 далласских врачей не заметили рану на спине. Эта рана как призрак появилась позднее, судя по всему в тот период, когда как призрак исчезал из черепа мозг президента. Лифтон подозревает, что эта рана была добавлена уже на трупе.

В своих показаниях в комиссии Уоррена Роули заявил, что в госпитале ВМС в Бетесде во время вскрытия присутствовали пять его сотрудников во главе с Келлерманом. Он явно занизил число. Командир первой партии, прибывшей в госпиталь задолго до вскрытия, сообщил доверительно одному из дежурных по госпиталю, что их будет там не менее 26! Около десяти агентов секретной службы постоянно находились в сравнительно небольшой комнате перед секционным залом. Они регистрировали в свой журнал всех входящих и выходящих с указанием точного времени, целей и т. п. Агенты секретной службы, как мы помним, сопровождали рентгенотехника в другую, башенную, часть госпиталя. Они отбирали для проявления фотоснимки, они — «7–8 битюгов» — вносили гроб-«жестянку». Они выполняли приказы Роули, находившегося в своей канцелярии в так называемом Административном здании, которое расположено на Пенсильвания-авеню по соседству (в сотне шагов) с Белым домом. Это здание считают его «продолжением», так как там имеются кабинеты президента, вице-президента, их помощников и советников. Здесь нам, журналистам, секретная служба оформляла пропуска в Белый дом.

Сюда, в Административное здание, была доставлена в день убийства знаменитая «рыскающая пуля». Согласно официальным данным, агент секретной службы Джонсен привез ее в кармане своего пиджака и вручил Роули в 19 час. 30 мин. В свою очередь, Роули передал ее ФБР и сообщил об этом в 22 часа Келлерману, находившемуся в госпитале ВМС в Бетесде. Впоследствии ни слесарь Томлинсон, ни начальник охраны Парклэндского госпиталя Райт не смогли подтвердить аутентичность пули. Райт даже сказал, что найденная пуля была другой.

Вечером 22 ноября секретная служба доставила на военном реактивном самолете из Далласа в Вашингтон президентский лимузин. Когда лимузин стоял у Парклэндского мемориального госпиталя, несколько человек видели пробоину в переднем ветровом стекле. Среди них был известный вашингтонский журналист Ричард Дудман, далласские полицейские С. Эллис и X. Фримэн. Когда лимузин был доставлен в гараж Белого дома, его осматривали агенты ФБР. Агент секретной службы Чарльз Тэйлор писал в донесении: «Особое внимание привлекала маленькая дыра слева от центра переднего ветрового стекла». Когда в марте 1964 года секретная служба направила стекло в лабораторию ФБР, никакой дыры в нем не было. Еще ранее Роули писал в комиссию Уоррена, что два его агента (Дэвис и Гейс) обследовали лимузин по прибытии в Вашингтон и нашли стекло целым. Роули предпочел умолчать в своем письме о докладной Тэйлора и сослаться на Дэвиса и Гейса, хотя ничто, указывает Лифтон, не подтверждает факта их присутствия при осмотре лимузина сразу после его доставки в гараж Белого дома.

Секретная служба доставила якобы из Далласа, а точнее из Парклэндского госпиталя, осколки черепных костей. Но далласские врачи отрицают, что у них оставались какие-либо осколки после отправки трупа. Так как какая-либо документация на осколки отсутствовала, специальная комиссия по расследованию убийств отказалась принять как факт утверждение секретной службы, что они были привезены из Далласа. И тогда возникает вопрос: откуда же они появились? И почему так поздно, почти перед самым окончанием вскрытия?

Примерно такие вопросы, видимо, были заданы агентами ФБР Сайбертом и О'Нейлом начальнику отдела секретной службы, несущего охрану Белого дома, Бену. Читатель помнит, что беседа между ними состоялась 27 ноября. Из докладной агентов ФБР явствует, что их интересовало, где и при каких обстоятельствах были найдены осколки костей. Что ответил Бен, неизвестно. Поэтому можно лишь строить догадки, подтвердил он или нет слова, услышанные Сайбертом и О'Нейлом во время вскрытия, что осколки кости поступили из Парклэндского госпиталя. Видимо, подтвердил, а куда ему еще было деваться!

Точно так же следствие не смогло проверить информацию секретной службы, что представленные ею осколки пули были найдены в президентском лимузине: нет фотоснимков осколков в автомобиле, нет их идентификации, как было и с «рыскающей пулей».

В первой половине декабря 1963 года в Даллас прибыли два специальных агента секретной службы, их фамилии неизвестны. Они встречались с каждым из далласских врачей, которые участвовали в попытках спасти жизнь президента. Каждый из врачей составил свой отчет с описанием ран. Агенты показывали каждому далласскому врачу протокол о вскрытии трупа президента в Бетесде и на этой основе добивались отречения техасских медиков от их прежних показаний.

Такое рвение необъяснимо, с трудом укладывается в сознании и гипотеза Лифтона, что канцелярия Роули в Административном здании была одним из пультов управления вторым заговором.

Тень подозрения падает также на командование ВМС, в подчинении которого находятся медицинские учреждения в Бетесде. С его стороны были предприняты все необходимые меры, чтобы никто и никогда не узнал о закулисных действиях, сопровождавших вскрытие мертвого тела президента. Ведь фраза Сайберта и О'Нейла о хирургической операции на голове президента, по словам Лифтонаг явилась «счастливой случайностью» и «кусочком информации, которая незаметно выпала из официальной системы, хотя предполагалось, что хирургическая операция останется навечно тайной».

Если принять в качестве исходной данную точку зрения, то среди главных хранителей тайны, видимо, прежде всего следует назвать военных патологоанатомов. Какие посты они занимали? Руководитель вскрытия, капитан 3-го ранга Хьюмс был старшим патологоанатомом и директором лаборатории военно-морского госпиталя в Бетесде. Капитан 3-го ранга Босуэлл — главным патологоанатомом военно-морского госпиталя в Бетесде. Подполковник Финк — начальником отдела патологии баллистических ранений Института патологической анатомии вооруженных сил США; о нем в докладе комиссии Уоррена сказано, что он «имел большой опыт по изучению пулевых ранений».

В 1965 году вышла одна из первых книг об убийстве президента Кеннеди «Вопросы без ответов». Она принадлежала перу известного американского журналиста, лауреата премии имени Дж. Пулитцера Силвана Фокса. Он, в частности, изучил профессиональные биографии трех военных патологоанатомов и не нашел в них свидетельств того, что они имели какой-либо опыт в области судебно-медицинской экспертизы.

В книге уже приводились высказывания Вехта — главного эксперта судебной медицины аллегенского окружного суда штата Пенсильвания, президента Американской академии судебно-медицинских наук. Добавим, что Вехт — профессор юриспруденции, директор Питтсбургского института судебной медицины, директор института судебных наук при Дакуэснском университете. В 1967 году он опубликовал критический анализ посмертного вскрытия президента. Как нам кажется, читателю будет небезынтересно познакомиться с отрывками из этой работы.

«Если бы президент Кеннеди, — писал Вехт, — был главой европейского государства, его правительство назначило бы для проведения посмертного вскрытия самого известного в стране судебного патологоанатома (forensic pathologist). В качестве ассистентов ему были бы приданы 2–3 судебно-медицинских эксперта или же руководители крупных судебно-медицинских институтов. Непоправимой потерей для истории явилось то, что специалисты такого калибра не участвовали во вскрытии тела президента.

…Практика, опыт и знания судебного патологоанатома (forensic pathologist) в значительной степени отличаются от того, чем владеет клинический патологоанатом (hospital pathologist). Когда последний выполняет вскрытие, то чаще всего его целью является подтверждение прижизненного диагноза.

Судебный патологоанатом действует в иных условиях. Часто, работая вместе с официальными судебно-медицинскими экспертами, он решает задачу не проверки уже имеющегося диагноза, а установления самостоятельным путем точной причины смерти. Клинический патологоанатом изучает причины естественной смерти, судебный патологоанатом — насильственной смерти. Как заметил мой коллега — главный судебно-медицинский эксперт города Нью-Йорка доктор Милтон Хелперн,[19] — поручить клиническому патологоанатому исследование пулевой раны «равносильно тому, что выпустить 7-летнего мальчика, сходившего на три урока игры на скрипке, на сцену нью-йоркской филармонии для исполнения пьесы Чайковского. Он умеет держать скрипку и смычок, но ему еще далеко до того, чтобы исполнять музыку…»

«В свете сказанного, — продолжает Вехт, — особую тревогу вызывает тот факт, что во главе вскрытия президента был поставлен клинический патологоанатом. За исключением одного курса, прослушанного в Институте патологической анатомии вооруженных сил США, у доктора Хьюмса не было ни знаний, ни опыта в области судебной патологической анатомии. Ему ассистировал капитан Босуэлл, который был также клиническим патологоанатомом и не обладал каким-либо опытом в судебно-медицинских вскрытиях. После того как Хьюмс и Босуэлл увидели труп и поняли, какая сложная задача выпала на их долю, был приглашен подполковник Финк. Хотя подполковник Финк был способным судебным патологоанатомом, но практически не имел опыта: до ноября 1963 года он главным образом выполнял административные обязанности и ограничивался инспектированием документов, фотографий и прочих материалов законченных дел. К тому же 22 ноября он находился в чрезвычайно трудном положении. Его вызвали к анатомическому столу, когда вскрытие уже началось, он работал в госпитале ВМС под командой врача ВМС».

Вехт пишет далее, что судебные патологоанатомы не прощупывают пулевых ранений пальцем, как Хьюмс. Не включают в официальный протокол о вскрытии сообщения из газет, как Хьюмс, и т. д. и т. п. Не будем перечислять всех изъянов, которые были допущены, по мнению Вехта, военными патологоанатомами, всех неясностей, созданных их заключением. Позволим себе лишь еще раз процитировать Вехта, чтобы увидеть, какие обстоятельства кажутся подозрительными крупным американским специалистам в области судебной медицины.

«Представляется совершенно необъяснимым тот факт, — подчеркивал Вехт, — что ни один из гражданских судебно-медицинских экспертов не был приглашен участвовать во вскрытии тела президента Кеннеди. Когда возникали медицинские проблемы у президентов Эйзенхауэра или Джонсона, немедленно вызывались гражданские эксперты. Здесь же было решено положиться на трех военных патологоанатомов. Несмотря на то что в часе полета на самолете от Вашингтона проживают всемирно известные судебные патологоанатомы: доктор Рассел Фишер в Балтиморе, доктор Милтон Хелперн в Нью-Йорке, доктор Джозеф Спелман в Филадельфии, доктор Джеффри Манн в штате Вирджиния, доктор Элан Моритц в Кливленде и т. д. Они бы не замедлили откликнуться на просьбу правительства оказать помощь. Вся ирония в том, что эти эксперты приглашались военными ведомствами в прошлом многократно. Но на сей раз правительство словно забыло о них, хотя 22 ноября 1963 года в Бетесде производилось, вероятно, самое важное вскрытие нынешнего века. Трагическое решение правительства не приглашать гражданских экспертов породило множество противоречий и загадок в этом деле».

В последующие годы Вехт неоднократно возвращался к этой теме, высказывал мнение, что ряд решений, принятых Хьюмсом и его коллегами, был навязан им вышестоящим военным начальством. Лифтон идет дальше в своих рассуждениях о характере действий военных патологоанатомов. Мало того, что они были некомпетентны проводить вскрытие, что им навязывали решение, их вовлекли — быть может, даже против их собственной воли — в нечистоплотную игру, требовавшую во многих случаях идти на заведомый обман.

Но все элементы аферы замаскировать не удалось, и Лифтон, наблюдая в разные годы и в разных ситуациях за Хьюмсом, его бывшими ассистентами, не может освободиться от впечатления, что они постоянно живут в страхе быть разоблаченными. Им не по себе от публикуемых вот уже второе десятилетие статей и книг об их некомпетентности, неспособности отличить входные раны от выходных. Можно себе представить, какие мысли обуревают их, когда они слышат реплики, что не выдержали главного экзамена в своей карьере.

У них уже вырывались намеки, полупризнания. Они видели в 1973–1974 гг. во время уотергейтского дела, как постепенно вскрывалась вина одного за другим вышестоящих деятелей, как разваливался подобно карточному домику механизм «кавер-ап» — сокрытия фактов, как за попытку помешать следствию был вынужден уйти в отставку президент Никсон.

Когда в 1977–1978 гг. военных патологоанатомов пригласили в специальную комиссию по расследованию убийств дать показания, они вначале опасались разоблачения. Но тревоги были напрасны. С ними, помимо открытых слушаний, беседовали еще и в предварительном конфиденциальном порядке, а также на закрытых заседаниях комиссии. Что-то из этих бесед попало в доклад и 12 томов слушаний СКРУ. Но основная масса этих материалов засекречена конгрессом на 50 лет. Кто знает, может быть Хьюмс и очистил свою совесть за закрытыми дверями? Но на публичных слушаниях он сохранял свою прежнюю позу и во многих случаях пускал в ход эзоповский язык. Видимо, на открытых заседаниях он ждал все же более острых вопросов, более профессиональных. И не дождался. Когда он вернулся после показаний в зал, к нему подсел Лифтон, который освещал работу СКРУ для одной телевизионной станции. Он заметил, как дрожали руки Хьюмса, и спросил:

— Доктор Хьюмс, почему вы без адвоката?

— Мне не нужен адвокат. Мне нечего скрывать.

— Доктор Хьюмс, вы меня помните? Я звонил вам в 1966 году и спрашивал о докладной двух агентов ФБР, в которой говорилось, что в области головы президента были обнаружены следы хирургического вмешательства.

— Нет. Я не знаю, кто вы. Я не знаю о подобной докладной.

Через два дня Хьюмса интервьюировал независимый расследователь Хоч. Хьюмс, в частности, сказал: «Я желал, чтобы они задали мне больше вопросов. Члены комиссии меня поразили… Знаете, ведь им представился золотой случай. Я был перед ними, но они не захотели — и это меня нисколько не беспокоит. Что бы ни устраивало их, устраивало меня».

Для распутывания клубка загадок, возникших вокруг вскрытия, независимые расследователи считают крайне важным выяснить следующее обстоятельство. Какую роль играли во время этой процедуры в секционном зале госпиталя ВМС находившиеся в нем главный хирург ВМС США адмирал Кении, начальник национального военно-морского медицинского центра в Бетесде адмирал Гэллоуэй, начальник госпиталя ВМС капитан Кэнад, начальник медицинской академии ВМС США капитан Стоувер, врач Белого дома адмирал Беркли? Агент секретной службы Келлерман в показаниях комиссии Уоррена утверждал, например, что Гэллоуэй надел халат и хирургический фартук и стал четвертым анатомирующим врачом. Гэллоуэй отрицает такой факт. Ранее он отрицал, что сел за руль «кареты» скорой помощи, в которой находился пустой бронзовый гроб. Очень активно вел себя в секционном зале адмирал Беркли. Явно оказывая давление на врачей, производивших вскрытие, ближе к полуночи 22 ноября личный врач президента Кеннеди, ставший уже личным врачом президента Джонсона, адмирал Беркли повторял, что при составлении заключения надо учитывать, что «Освальд стрелял сзади». «Неужели он это говорил?» — переспросил одного из присутствовавших в секционном зале Лифтон.

— Я прекрасно помню слова Беркли о том, что «они поймали Освальда и что им нужна только пуля, чтобы закрыть дело», — ответил тот.

Тут же в секционном зале адмирал Кении отдает приказ, запрещающий врачам и младшему персоналу обсуждать с кем бы то ни было все, что они видели и слышали во время вскрытия. Через несколько дней с них взяли подписки молчать. Всех, кто давал подписку, предупреждали устно и многократно, что все происходившее относится к категории «сверхсекретной» информации и не подлежит разглашению ни при каких обстоятельствах. Медицинскому персоналу ВМС говорили, что этот приказ исходит из Белого дома, подразумевая секретную службу. Какие меры предосторожности! Какая бдительность! И ради чего все это? Разве не убил президента маньяк-одиночка двумя выстрелами сзади? Разве не доказывало это официальное «лучшее свидетельство»?

Но дело обстояло не так просто, поэтому-то и нужны были тайны, секреты, маскировка. Заградительную стену вокруг вскрытия выстроили ВМС и секретная служба. Часть документации была запрятана в секретных архивах министерства обороны, все остальное — в тайниках секретной службы. Независимых исследователей по-прежнему не подпускают к основной массе этих материалов.

Примечания:

1

См… Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 44, с. 408

19

Специалист с мировым именем. Упоминается в Большой Советской Энциклопедии (БСЭ. 3-е изд., 1976, т. 25, с. 42). (Прим. авт.)