Болезни Гитлера

Еще в книге «Моя борьба» Гитлер провозглашал свою приверженность древней римской мудрости: «В здоровом теле здоровый дух». Но уже в годы, когда он писал библию национал-социализма, он страдал достаточно серьезными заболеваниями, а в 30-е годы опасался близкой смерти из-за болезни желудка и прочих недугов, часть которых была следствием отравления газами в 1918 году. Именно по этой причине у Гитлера болели глаза, и во время публичных выступлений прожекторное освещение сокращалось до минимума, а фотографирование с магниевой вспышкой допускалось только с личного разрешения фюрера.

У Гитлера был тик левой ноги и левой руки. Личный врач фюрера Теодор Морель полагал, что этот тик был вызван потрясением, связанным с провалом «пивного путча». Гитлер считал себя ответственным за бессмысленную гибель 20 немцев и последующий роспуск НСДАП. Соратникам стоило немало труда убедить его в том, что он не виноват в провале, что он нужен партии и не имеет права на депрессию. Гитлер постепенно успокоился. Левая нога перестала дрожать довольно быстро, через несколько месяцев. А дрожь в левой руке сохранялась на протяжении нескольких лет.

Только-только Гитлер оправился от тика, как его ждал новый удар. 18 сентября 1931 года покончила с собой Гели Раубаль. Гитлер, по некоторым данным, был близок к самоубийству. Рудольф Гесс утверждал, что сам вырвал из рук Гитлера пистолет, из которого тот хотел выстрелить в себя. После смерти Гели Гитлер стал убежденным вегетарианцем, хотя прежде очень любил мясо и до конца жизни страдал, что не должен употреблять мясную пишу. Гитлер также перестал употреблять алкоголь, хотя ранее любил пить пиво. Отныне он позволял себе лишь немного шампанского по торжественным случаям. Из животной пищи он употреблял только печеночные паштеты и печеночные кнедлики. Ранее же он любил очень жирное свиное мясо, а за завтраком ел бутерброды со сливочным маслом или с салом.

По свидетельству А. Шпеера, в «застольных разговорах» в «Бергхофе» Гитлер подтрунивал над страстью Геринга к охоте, равно как и над обжорством рейхсмаршала: «Не пойму, как вообще может человек этим заниматься. Убивать зверей, если уж так необходимо, — это занятие для мясника. Но тратить на это деньги... Я понимаю, что должны быть охотники-профессионалы, отстреливающие больную дичь. Будь это хотя бы чревато какой-нибудь опасностью, как в те времена, когда человек выходил на зверя с копьем. Но нынче, когда любой толстопузый может из надежного укрытия прикончить бедного зверя... Охота и конские бега суть последние остатки умершего феодального мира».

Для Гитлера вегетарианство диктовалось идеологическими причинами. Во-первых, отказ от мяса означает и отказ от необходимости убивать животных, которых фюрер любил куда больше людей. Во-вторых, мясные продукты ассоциировались в сознании Гитлера с роскошью и обжорством, которые принадлежат прошлому, феодальным временам, но никак не пристали «истинному революционеру», призванному выполнить всемирно-историческую миссию.

Вот примерное меню Гитлера в вегетарианский период его жизни. Завтрак с 11 до 12 часов дня: стакан молока и подсушенный ржаной хлеб, а в последние годы жизни — сладкая булочка, яблочный, мятный или ромашковый чай (при простудах — с добавлением коньяка) и яблоко. Иногда он также просил подать сыра, предпочитая сорт «Жерве». Обедал Гитлер обычно между 14 и 17 часами. Обед состоял из супа на овощном бульоне, фруктов, бобов, моркови, картофеля и других овощей, а также салата, который Гитлер всегда ел с лимоном. Гитлер также с удовольствием ел густые супы: с бобами, горохом или чечевицей. Любил он и картошку в мундире, которую очищал и макал в масло. Если за обедом гостям подавали бифштексы, то Гитлер ел фальшивый бифштекс из овощей. По внешнему виду его обеденные блюда обычно не отличались от тех, которые подавали гостям, но не содержали мяса. Гостей (а на обеды в рейхсканцелярии собиралось иногда до 40–50 человек — рейхслейтеры, гаулейтеры, министры и адъютанты) также не баловали разнообразием меню. Суп, мясо с овощами и картофелем, одно сладкое блюдо, но никаких закусок. Запивали это предлагавшимися на выбор минеральной водой (Гитлер предпочитал воду «Фахингер»), берлинским бутылочным пивом или дешевым вином. Роскоши Гитлер не допускал. Однажды рыбаки с острова Гельголанд подарили фюреру гигантского омара, которого подали на обед в рейхсканцелярии. Гитлер по этому поводу иронизировал: какие заблуждения заставляют человека поедать столь неаппетитно выглядящих чудовищ. И заявил, что больше излишеств такого рода у него за столом не будет. Неудивительно, что рейхсмаршал Геринг старался манкировать обеды у Гитлера, откровенно признаваясь Шпееру: «Сказать по чести, для меня тамошняя еда слишком плоха. Да еще эти партийные бюргеры из Мюнхена!! Невыносимо!»

Начиная с 1941 года Гитлер также ел сардины в масле, которые доставляли из оккупированной Норвегии. Некоторое время с удовольствием ел яйца, фаршированные красной и черной икрой, но когда узнал ее цену, то запретил подавать, считая это блюдо недопустимой роскошью. Гитлер с удовольствием ел яичницу с пресным хлебом, который ему подавали с обрезанной корочкой. Фюрер также ел клецки из пшеничной муки, наряду с кнедликами из печени, причем в разных видах — печеные, жареные и вареные.

Ужинал Гитлер между 20 и 24 часами. На ужин ему обычно подавали вареные яйца, картофель в мундире и творог. После ужина Гитлер обычно спал в течение часа. После битвы под Сталинградом, когда нервное возбуждение мешало заснуть, фюрер выпивал после ужина один-два бокала пива. Это помогало быстрее погрузиться в сон, но вскоре Гитлер заметил, что начал полнеть, и отказался от пива.

До самого конца своей жизни Гитлер не изменил своим привычкам скромно питаться. Так, 3 августа 1944 года Борман направил Гиммлеру заказ продовольствия для Гитлера «предположительно на один месяц». Там значились 20 пакетов подсушенных хлебцев, 20 пакетов сухарей, 3 пакета пшеничных хлопьев, 3 пакета овсяных хлопьев, 3 пакета проросших зерен пшеницы, 15 пакетов глюкозы в таблетках, 2 флакона витаминов А и R, 1 флакон дрожжевого препарата филоцитина, 2 пакета эндокринной соли, 2 пакета сушеных плодов и чашелистиков шиповника, 4 пакета «Базики» (смеси минеральных веществ с щелочной реакцией), 1 килограмм льняных семян, чай из ромашки и 2 пакета титрованной соли.

Перечень, что и говорить, малоаппетитный. Но надо добавить, что им пищевой рацион Гитлера отнюдь не исчерпывался. В частности, картофель, овощи и фрукты фюрер получал непосредственно из подсобного хозяйства при ставке.

Гитлер был настоящий трудоголик. В войну его рабочий день составлял 16–16,5 часа. После часового сна, следовавшего за ужином, Гитлер в мирное время устраивал беседы у камина с секретаршами и некоторыми товарищами по партии, а в войну — военные совещания. Нередко они затягивались до 6–8 часов утра. А в 10 часов утра Гитлер уже просыпался.

По утверждению одного из личных врачей Гитлера, Эрвина Гизинга, после того как Гитлер перешел на вегетарианскую диету, его работоспособность значительно увеличилась. Возможно, это также было одной из причин, побудивших Гитлера отказаться от тяжелой мясной пищи, от которой клонит в сон.

Скромность и непритязательность Гитлера в еде отмечали все люди из его окружения. Так, личный шофер Гитлера Эрих Кемпка, которому выпала печальная миссия сжечь его труп, свидетельствовал: «Гитлер до 1932 года никогда не принимал участия ни в одном большом банкете. И после прихода к власти он жил очень скромно и принципиально не употреблял никаких алкогольных напитков. В порядке исключения он позволял себе иногда выпить настойки в качестве средства от желудочной болезни — последствия отравления газами во время Первой мировой войны».

Подобная личная скромность «идейных» диктаторов вполне объяснима. Для сравнения с Гитлером сразу возникают образы Ленина и Сталина. Хотя последний, как истинный грузин, вегетарианцем не был, воздержанием от алкоголя не страдал (хотя крепким спиртным напиткам предпочитал красные грузинские вина, сухие и десертные) и любил устраивать долгие и обильные застолья с соратниками по Политбюро. Но зато был более неприхотлив в одежде, чем Гитлер, обходясь гораздо меньшим количеством рубашек и костюмов и целое десятилетие проходил в маршальском мундире, в котором его и похоронили. Тут дело в том, что и для Гитлера, и для Сталина, и для ряда других диктаторов власть была ценна сама по себе, а не как средство для приобретения материальных благ и роскошной жизни. И тем более власть была значима для тех деспотов, кто мыслил перестроить собственную страну и весь мир по стандартам определенной доктрины, призванной осчастливить народ и человечество.

Весной 1934 года рейхсканцлера Гитлера тщательно обследовали в берлинской клинике «Вестенд». Врачи констатировали, что он совершенно здоров. Однако уже с 1935 года Гитлеру стало казаться, что он серьезно болен. Фюрер страдал от частых болей в желудке и вздутия живота, что стало, по всей вероятности, одним из последствий вегетарианской диеты (это также могло быть и отдаленными последствиями отравления газами в 1918 году). Кроме того, Гитлера беспокоили боли в сердце, у него был плохой сон. Возможно, это было следствием того нервного напряжения, которые Гитлер постоянно испытывал в последние годы борьбы за власть и в первые годы строительства национал-социалистического государства.

Но больше всего фюрера беспокоила хрипота голоса, которая постепенно усиливалась. Голос Гитлера — это была добрая половина успехов НСДАП на выборах. Эрнст Ханфштенгль, один из тех, кто финансировал нацистов, вспоминал свое впечатление от одной из гитлеровских речей 1922 года: «Тогда в его баритоне была еще сила и звучность, в нем слышались гортанные звуки, которые пробирали людей до глубины души. Его голосовые связки не были еще изношены и позволяли ему добиваться непревзойденных оттенков. Из всех выдающихся ораторов, которых мне доводилось слышать на протяжении жизни, а среди них были такие виртуозы, как Теодор Рузвельт, слепой сенатор Гор из Оклахомы и Вудро Вильсон, человек с «серебряным языком», — никто не мог добиться такого эффекта, которым в совершенстве овладел Гитлер, на беду себе и нам». Постоянная нагрузка на голосовые связки дала о себе знать в 1932 году, тогда Гитлер обратился к отоларингологу Дермитцелю с жалобой на боли в горле. Тот провел курс лечения и, чтобы устранить хрипоту, посоветовал Гитлеру научиться более рационально управлять своим голосом. Для этого доктор предложил брать уроки сценической речи и драматического искусства у известного оперного певца Пауля Девриена. Такие уроки Гитлер брал с апреля по ноябрь 1932 года. Затем профессор фон Айкен удалил у Гитлера доброкачественные полипы голосовых связок (Гитлер подозревал, что у него рак горла).

Хрипота в результате прошла, но проблемы с пищеварением остались. Личный врач Гитлера профессор Теодор Морель был склонен считать это следствием увеличения левой доли печени. Сам он познакомился с Гитлером в 1936 году. Тогда Морель, специалист по кожным и венерическим болезням, лечил Генриха Хоффмана, личного фотографа Гитлера, от гонореи. Тот порекомендовал его фюреру, и модный берлинский врач, имевший собственную клинику и лечивший знаменитостей, понравился Гитлеру. К тому же доктор был членом НСДАП, хотя и январского призыва — вступил только в 1933 году. Морель начал с того, что провел всестороннее обследование своего самого высокопоставленного пациента. Тогда при росте 1 метр 75 сантиметров фюрер весил 70 килограммов. Единственное очевидное заболевание — экзема на ноге, которую Морель объяснил нарушением обмена веществ. Еще можно отметить дисбактериоз кишечника, спровоцированный истощением нервной системы, остальное все в норме. Для борьбы с дисбактериозом Морель прописал мутафлор, капсулы которого Гитлер регулярно принимал вплоть до 1943 года. А со вздутием живота доктор боролся с помощью антигазовых пилюль доктора Кёстера, а одно время — также с помощью гликонорма. Состояние здоровья Гитлера заметно улучшилось, в том числе и аппетит. Морель отныне стал одним из немногих, кому он безоговорочно доверял, вплоть до самого конца в апреле 1945 года.

Кстати сказать, Теодор Морель был учеником лауреата Нобелевской премии Ильи Ильича Мечникова, знаменитого русского бактериолога, и совершенно точно не был шарлатаном, в чем его обвиняли завистники из гитлеровского окружения.

Постепенно у Гитлера слабело зрение, и уже с 1935 года он нуждался в очках, но избегал появляться в них на публике. Ведь у фюрера германского народа не должно было быть никаких видимых физических недостатков, даже таких пустячных, как ослабленное зрение. Еще Морель нашел у Гитлера воспаление десен, которое лечил витамином С и полосканием антисептической жидкостью.

Позднее у Гитлера появились проблемы с сердцем, связанные с расширением левого желудочка, шумами в аорте и перепадами кровяного давления. В 1937 году он испытывает серьезный страх, что внезапно умрет от инфаркта, не успев совершить все задуманное. А Еве Браун с грустью говорит, что скоро ей придется привыкать жить без него. 5 ноября 1937 года он составил политическое завещание, а 2 мая 1938 года добавил к нему частное завещание. Но на самом деле никакого серьезного сердечного заболевания у фюрера не было, и его страхи и боли носили невротический характер и были вызваны нервным перенапряжением.

По свидетельству Шпеера, в 1937–1938 годах, давая ему поручения по проектированию новых зданий, Гитлер нередко присовокуплял: «Уж и не знаю, сколько я проживу. Возможно, большинство этих зданий (которые предполагалось возвести в 1945–1950 годах. — Б. С.) будет достроено, когда меня уже не будет...» И не раз повторял: «У меня немного остается времени... Мне недолго осталось жить. Я всегда мечтал оставить себе время для собственных замыслов. Их я должен осуществить сам. Из всех моих возможных преемников ни один не наделен достаточной энергией, чтобы преодолеть неизбежно возникающие при этом кризисы. Словом, мои намерения должны быть осуществлены, покуда позволяет здоровье, которое с каждым днем становится все хуже». И не раз повторял Шпееру по поводу генерального плана реконструкции Берлина: «Знаете, моя единственная мечта — дожить до того дня, кода все это будет завершено. В 1950 году мы устроим всемирную выставку. До тех пор наши здания будут пустовать, а потом мы используем их как выставочные павильоны. И пригласим к себе в гости весь мир!» Похоже, что здесь Гитлер мечтал, ведь в тот момент он уже хорошо знал, что до 1950 года наверняка развяжет мировую войну и далеко не факт, что доживет до ее счастливого исхода. В любом случае сроки завершения строительства придется переносить. И все-таки фюрер надеялся на победу, после которой пригласит на премьеру Нового Берлина весь мир, который к тому времени рассчитывал подчинить своей воле.

В молодости Гитлер был неплохим лыжником, но уже после Первой мировой войны практически никогда не предпринимал лыжных прогулок. Да и спортом вообще не занимался. На это просто не было времени, да, наверное, и желания.

В январе 1940 года Гитлер прошел новое врачебное обследование. Анализы мочи и крови были нормальные, реакция Вассермана (на сифилис) — отрицательная. Однако кровяное давление оказалось значительно повышенным — 140/100, а пульс (72) — немного учащенный. Практически фюрер здоров, но уже в конце 1940 года мнительный Гитлер настаивает на новом обследовании. На этот раз было обнаружено немного белка в моче и другие незначительные отклонения в анализах. Гитлер был практически здоров.

Из прочих мелких недугов можно отметить, что в 1941 году у Гитлера появились отеки в области икроножных мышц. Морель прописал корамин и кардиазол, чтобы воздействовать на центры мозга, отвечающие за кровообращение и дыхание, а также на нервные окончания кровеносных сосудов. Сделанная 14 августа 1941 года электрокардиограмма показала быстро прогрессирующий коронарный склероз. К этому добавились расстройство желудка, тошнота, озноб и приступы слабости. По всей видимости, эти симптомы развивались на нервной почве в связи с первым кризисом германского наступления в России. Тогда блицкриг впервые забуксовал, вермахт уже не мог наступать на всех направлениях, и Гитлер должен был решать мучительную дилемму — наступать ли в первую очередь на Москву или на Киев и Ленинград.

По мере того как германская армия терпела поражения, у Гитлера учащались приступы различных болезней. Весной 1942 года фюрер начинает жаловаться на сильные головные боли и на то, что впервые в жизни его начинает подводить память, которой он всегда гордился. Возможно, это было связано с недавно пережитым духовным и физическим напряжением, связанным с поражением под Москвой. Тогда Гитлеру удалось своим «стоп-приказом» преодолеть кризис, но с большой потерей нервных клеток.

4 июля 1942 года, в самом начале генерального наступления вермахта на юге, Гитлер, хотя и выглядит бодрым и здоровым, жалуется на то, что смерть его близка, а поскольку «в могилу с собой ничего не заберешь», предлагает нести расходы по содержанию ставки из собственных средств. Возможно, депрессия была связана с неуверенностью в успехе наступления. Затем, по мере продвижения германских войск к Дону и Волге, самочувствие Гитлера улучшилось, но, после того как окруженная в Сталинграде 6-я армия Паулюса капитулировала, Гитлер опять заболел, причем нервные переживания усугубились гриппом, подхваченным в феврале 1943 года в ставке в Виннице (объект «Вервольф»).

Теперь у Гитлера возобновились тики левой ноги и левой руки. Фюрер сутулится, его лицо становится одутловатым и покрывается красными пятнами, появляются нарушения координации движений, он становится более возбудимым и раздражительным. Будешь раздражительным после Сталинграда и Эль-Аламейна! У фюрера также постоянно нарастает сознание, что он очень болен, тем более что постоянно читает медицинскую литературу. А это, как известно еще со времен Джером К. Джерома, способствует тому, что человек находит у себя симптомы всех существующих болезней, за исключением воспаления коленной чашечки.

Как замечает В. Мазер, «с течением времени Гитлер начинает разбираться в лекарствах и тонкостях заболеваний не хуже, чем его врач. Время от времени он пытается посадить Мореля в лужу, что ему порой удается, так как у врача плохая память. Он не всегда способен ответить на вопросы, которые задает недоверчивый Гитлер. В целом фюрер выполняет указания своего врача, который к этому времени уже становится вполне влиятельным человеком и к тому же приобретает в собственность несколько фармацевтических предприятий. Но прописанные Морелем медикаменты Гитлер принимает, как правило, только тогда, когда точно знает, какое воздействие на организм они оказывают». И далее Мазер приводит рассказ секретарши Гитлера Кристы Шредер: «Однажды Морель воскликнул: «Мой фюрер, я же взял на себя ответственность за ваше здоровье. Что будет, если с вами что-нибудь случится?» Гитлер пронзил его взглядом, в котором горел демонический блеск. Подчеркивая каждое слово, каждый слог, он ответил: «Морель, если со мной что-нибудь случится, то ваша жизнь ничего не будет стоить!» И Мазер приходит к закономерному выводу: «Несмотря на все старания Мореля, Гитлер был убежден, что лишь он сам может распоряжаться своим здоровьем».

Тем не менее Морель оставался с фюрером и почти до самого конца сохранил его доверие. 21 апреля 1945 года Гитлер отправил Мореля на юг, сделав запас прописанных им медикаментов, чтобы продержаться до совсем уже близкой смерти. Морель не раз жаловался, что очень трудно быть личным врачом фюрера, который имеет обыкновение сам предписывать медикам, что им нужно делать.

Можно сказать, что последние 6–7 лет своей жизни Гитлер сидит на таблетках и витаминах. Помимо перечисленных, в 1942–1944 годах он принимал витамины А и D и содержащий глюкозу препарат интелан. Все это для возбуждения аппетита, снятия усталости и повышения сопротивляемости организма. Для стимуляции пищеварения фюрер принимает эвфлат, для восполнения недостатка фосфора и стимуляции гладких мышц — тонофосфан, для снятия депрессий — простакрин и некоторые другие лекарства.

В феврале 1944 года Гитлер начал жаловаться на острую боль в правом глазу. Примерно две недели он видел все как в тумане. К тому времени Восточный фронт трещал по всем швам, немецко-итальянские войска в Северной Африке давно капитулировали, союзники вели наступление в Италии и вот-вот должны были высадиться во Франции. Морель пригласил директора клиники Берлинского университета офтальмолога Вальтера. Лелейна, который обнаружил кровоизлияние в правом глазу и его значительное помутнение, но не нашел никаких патологических изменений глазного дна. Лелейн констатировал, что повышенное кровяное давление не носит у Гитлера патологического характера. Он рекомендовал облучение больного глаза и прописал глазные капли. Вскоре зрение нормализовалось. Лелейн пришел к выводу, что болезни глаз у Гитлера носят психогенный характер. Он посоветовал Морелю беречь Гитлера от волнений и побудить его читать на ночь легкую литературу, вроде любимых фюрером индейских романов Карла Мая. С учетом критического положения на фронтах все эти пожелания относились к области чистой теории. Да и спать в последний год жизни ему порой приходилось по два-три часа в сутки.

Лелейн выписал Гитлеру новые очки с двойными стеклами с разными диоптриями, что было тогда большой редкостью. В верхней части на левом глазу стояло простое стекло, а на правом — +1,5 диоптрии. Нижние стекла, предназначенные для чтения, на левом глазу имели +3,0, а на правом — +4,0 диоптрии. Это означало отнюдь не катастрофическое ухудшение зрения. Для возраста Гитлера (55 лет) такие показатели являются вполне обычными. Поэтому встречающиеся порой утверждения, будто Гитлер в последние годы жизни почти ничего не видел, являются поэтическим преувеличением.

Покушение 20 июля 1944 года самым негативным образом повлияло на здоровье Гитлера, хотя видимые повреждения были довольно незначительными. В кожу впилось множество заноз от дубового стола, который спас жизнь Гитлеру при взрыве бомбы Штауффенберга. Только из кожи ног их извлекли более ста. На лице было несколько легких порезов, от которых на лбу остался шрам. Несколько кровоподтеков появилось на руках. Правая рука была вывихнута, но ее без труда вправили. Волосы на затылке были опалены. Хотя были повреждены обе барабанные перепонки и на время Гитлер оглох на правое ухо, вскоре слух восстановился. Гитлер также получил легкую контузию, в результате которой появилась дрожь во всей левой половине тела. Как следствие контузии, Гитлера мучили головные боли.

В сентябре 1944 года ко всем напастям фюрера добавилась желтуха. А 17 сентября Гитлер слег с сердечным приступом. Сказалась катастрофа на Западном фронте у Фалеза и на Восточном фронте — в Белоруссии и Румынии. 24 сентября Гитлеру сделали электрокардиограмму. Она зафиксировала коронарные изменения в коронарных сосудах, нарушенную нервную проводимость и гипертрофию левого желудочка. Но инфаркта ЭКГ не зафиксировала. Изучив электрокардиограмму, директор Института исследования сердца в Бад-Наухейме профессор Карл Вебер посоветовал фюреру больше беречь себя. Но наверное, уже догадывался, что беречь себя Гитлеру придется не слишком долго.

Осенью 1944 года в довершение всех недугов Гитлер перенес гайморит и операцию по удалению полипов в носовой полости, которую сделал профессор фон Айкен.

У Гитлера были очень плохие зубы. К 56 годам отпущенной ему земной жизни у фюрера из 17 зубов верхней челюсти 9 были золотыми или фарфоровыми, в том числе все резцы, оба клыка и три коренных зуба. Они были соединены золотым мостом, который крепился ко вторым резцам слева и справа. На нижней челюсти фюрера из 15 зубов 9 были искусственными. Позднее все эти данные были использованы при опознании сильно обгоревшего трупа.

С 28 по 30 сентября 1944 года у Гитлера были сильные спазмы желудка, и он потерял в весе три килограмма. 1 октября фюрера обследовал Эрвин Гизинг. Во время осмотра с Гитлером случился короткий обморок. Вскоре после окончания войны Гизинг вспоминал, как проходил осмотр: «Гитлер откинул одеяло и задрал ночную рубашку, чтобы я мог осмотреть тело... У него был слегка вздутый живот. При аускультации был явно заметен метеоризм (скопление газов в кишечнике). Болевых ощущений в животе при нажатии пальцем не было. Не было боли и в правой половине верхней части брюшины и в области желчного пузыря. С помощью иглы я проверил рефлексы диафрагмы... которые показались мне очень отчетливо выраженными. Затем я попросил у Гитлера разрешение провести контрольное неврологическое обследование... Он согласился. Я снова накрыл живот рубашкой и откинул одеяло с ног... Аномалий половых органов я не заметил. Рефлексы Бабинского, Гордона, Россолимо и Оппенгейма — отрицательные. Тест Ромберга я не проводил, так как больной лежал в постели... исходя из прежних данных, он, вероятно, также дал бы отрицательный результат. Потом я попросил Гитлера снять рубашку, что он и сделал с помощью моей и камердинера Линге. Мне бросилось в глаза, что кожа тела была белого цвета и очень сухая. Даже под мышками не было никаких следов потообразования. Рефлексы трицепса и предплечья были с обеих сторон хорошо выражены, спастические рефлексы верхних конечностей (Лери, Мейера и Вар-тенберга) — отрицательные. Адиадохокинез не наблюдался. Отсутствовали также прочие симптомы мозжечка. При проверке лицевого рефлекса путем постукивания по околоушной железе возникали легкие сокращения, как при феномене Хвостеке. Рефлексы Кернига и Лазега были безусловно негативными, никаких признаков закрепощения шеи. Голова свободно поворачивалась во всех направлениях. В мускулатуре плеча наблюдалась некоторая ригидность при быстрых движениях, сгибаниях и разгибаниях руки... Гитлер следил за этим неврологическим обследованием с большим интересом и затем скачал мне: «Если не считать излишней нервной возбудимости, то у меня совершенно здоровая нервная система, и я надеюсь, что скоро все пройдет. Спазмы кишечника уже стали меньше. Морелю вчера и позавчера с помощью клизмы из ромашки удалось вызвать стул, а после вас он сделает мне еще одну клизму... Мне в последние три дня почти не хотелось есть, так что кишечник у меня сейчас практически пустой». Линге и я помогли Гитлеру надеть ночную рубашку. Потом Гитлер сказал: «Давайте за разговорами не забывать о лечении. Взгляните еще раз на мой мое и давайте это кокаиновое зелье. Гортань у меня уже стала лучше, но я все еще хриплю». Затем он лег, и я обработал 10-процентным раствором кокаина левую ноздрю. После этого я еще раз осмотрел уши и горло. Спустя несколько секунд Гитлер сказал: «У меня теперь голова такая ясная и я чувствую себя так хорошо, что скоро уже смогу встать. Я просто ослабел от спазмов в кишечнике и оттого, что мало ем». Еще через несколько секунд я заметил, что Гитлер закрыл глаза и порозовевшая перед этим кожа лица вновь стала бледной. Я взял его за руку, чтобы пощупать пульс, который был учащенным, слабого наполнения. Частота пульса составляла примерно 90, но он был, как мне показалось, значительно слабее обычного. Я спросил Гитлера, как он себя чувствует, но не получил ответа. Очевидно, наступил легкий обморок, и Гитлер меня не слышал. Линге направился к двери маленькой комнаты и начал стучать в нее... Должно быть, я оставался наедине с Гитлером всего несколько секунд, потому что, когда Линге вернулся, я все еще обрабатывал кокаином левую ноздрю... Вернувшись, Линге встал у торца кровати и спросил, долго ли мне еще осталось. Очнувшись от своих мыслей, я сказал: «Сейчас закончу». В этот момент лицо Гитлера стало еще бледнее, у него появились легкие судорожные сокращения лицевых мышц, и он подтянул обе ноги. Когда Линге увидел это, он сказал: «У фюрера опять спазм кишечника, оставьте его в покое. Сейчас ему надо спать». Затем мы тихонько собрали инструменты и быстро вышли из спальни Гитлера».

Еще несколько дней Гитлер был очень слаб. Гизинг и министр здравоохранения Карл Брандт, прежде являвшийся личным врачом фюрера, сочли, что все дело в антигазовых пилюлях, прописанных Морелем. Однако Гитлер делает выбор в пользу Мореля. После 7 октября Гизинга больше не вызывали к фюреру, равно как и Брандта. Вместо них Гитлер берет в помощь Морелю молодого хирурга-ортопеда Людвига Штумпфеггера, убежденного нациста. Он прибыл в «Вольфшанце» 31 октября 1944 года. Вскоре Гитлеру стало лучше. Сыграли ли здесь свою роль методы лечения, предложенные новым доктором, или главным было то, что к тому времени положение на фронтах стабилизировалось, а Гитлер загорелся идеей генерального наступления в Арденнах? Боюсь, что военно-политические, а не чисто медицинские обстоятельства определили ход болезни Гитлера. 20 ноября 1944 года он навсегда покинул свою восточнопрусскую ставку и переехал в Берлин, где стал работать над планом Арденнской операции. А 10 декабря он переехал в ставку «Адлерхорст», чтобы непосредственно руководить наступлением. Впрочем, как признает В. Мазер, даже в состоянии тяжелой болезни Гитлер «слишком недоверчив и не выпускает ситуации из-под контроля. Он пристально смотрит за тем, чтобы на фронтах ничего не происходило без его ведома и тем более против его воли».

Есть еще довольно убедительные свидетельства, что хлопоты, связанные с подготовкой наступления, и первые успехи германских войск в Арденнах благотворно сказались на состоянии здоровья Гитлера. Доктор фон Айкен, встретивший Гитлера в «Адлерхорсте» 30 декабря 1944 года, поразился перемене, происшедшей с ним. Его состояние нельзя было сравнить с тем, что было месяцем раньше: теперь Гитлер говорит вполне нормально, он выглядит полным сил и уверенным в себе человеком. Правда, ему с трудом удается держаться прямо из-за проблем с позвоночником. Лицо у фюрера сероватого оттенка. Когда он хочет сесть, то не может сам, без посторонней помощи, придвинуть стул. Походка у него шаркающая, а яркий свет режет глаза. Но дух его в тот момент пребывал на подъеме, хотя и продолжался этот прилив бодрости очень недолго.

Конечная неудача арденнского наступления и прорыв Красной Армией немецкого фронта на Висле привели Гитлера к душевному упадку. Доктор Гизинг увидел Гитлера в середине февраля 1945 года (а они не виделись с октября 1944-го) и так передал свои впечатления: «Он показался мне постаревшим и еще более сутулым, чем прежде. Лицо у него было неизменно бледным, а под глазами были большие мешки. Речь у него была хотя и ясной, но очень тихой. Мне сразу же бросилась в глаза сильная дрожь левой руки, которая сразу же усиливалась, если рука не имела опоры. Поэтому Гитлер все время клал руку на стол или опирался ею на скамейку... У меня сложилось впечатление, что он был рассеян и не мог сосредоточиться. У него был абсолютно изможденный и отсутствующий вид. Руки у него были тоже очень бледными, с синевой под ногтями».

Молодой офицер Генштаба ротмистр Герхард Больдт, впервые попавший на совещание у фюрера в начале февраля 1945 года, был поражен его видом: «Сильно согнувшись и шаркая ногами, он идет мне навстречу. Он протягивает мне руку и смотрит на меня необычайным, пронизывающим взглядом. Его рукопожатие вяло и слабо, в нем не чувствуется силы. У него слегка трясется голова. Это стало заметнее для меня позднее, когда у меня было больше возможностей наблюдать за ним. Левая рука его висит как плеть, она сильно дрожит. Глаза его сверкают не поддающимся описанию огнем, взгляд почти страшен, неестественен. Лицо и мешки под глазами свидетельствуют о полном изнеможении. Он передвигается как старик. Это не тот излучающий энергию Гитлер, каким его знал германский народ в прежние годы и каким все еще изображает его Геббельс в своей пропаганде. Медленно волоча ноги, он в сопровождении Бормана подходит к письменному столу и садится перед картами Генштаба...»

Также другой офицер Генштаба, пожелавший остаться анонимным, вспоминал, как впервые после шестилетнего перерыва увидел Гитлера на совещании в бункере рейхсканцелярии 25 марта 1945 года и был просто потрясен происшедшими в нем переменами: «Я до этого только дважды мельком видел Гитлера: во время торжественной церемонии у памятника павшим в 1937 году и на параде по случаю его дня рождения в 1939 году. Тогдашнего Гитлера невозможно было даже сравнить с той развалиной, которой меня представили 25 марта 1945 года и которая устало протянула мне слабую, дрожащую руку... Его физическое состояние было ужасным. Он лишь медленно и с трудом смог дойти из жилых комнат бункера в зал заседаний, наклонив вперед верхнюю часть туловища и волоча ноги. Он постоянно терял равновесие. Если ему приходилось останавливаться на этом коротком пути в 20–30 метров, то он вынужден был либо садиться на одну из скамеек, которые были специально поставлены вдоль стен, либо держаться за своего собеседника... Глаза были налиты кровью... Из уголков рта постоянно капала слюна. Это была ужасающая и жалкая картина... В духовном отношении Гитлер был по сравнению с физическим состоянием значительно свежее. Правда, порой у него была заметна усталость, но он все еще часто демонстрировал свою достойную удивления память... Из множества сообщений, которые поступали к нему из самых разных источников и зачастую противоречили друг другу, он отбирал самое существенное, каким-то чутьем распознавал грозящие опасности и реагировал на них».

Точно так же Э. Кемпка вспоминал, как сразу после переезда в Берлин 16 января 1945 года он увидел Гитлера после короткого перерыва, вызванного поездкой в Оберхаузен на похороны отца: «Прежде чем Адольф Гитлер удалился на отдых, его ординарец позвал меня к нему. Меня тронуло, что он, несмотря на свои собственные, гораздо более серьезные заботы, начал подробно расспрашивать об обстоятельствах внезапной смерти моего отца. Он выслушал все подробности, потом протянул мне обе руки и сказал, что разделяет мое горе. В тот раз я впервые заметил, что война не прошла для него бесследно и что он стал стариком».

Таким образом, признаки одряхления у Гитлера стали проявляться только во второй половине января 1945 года. Вероятно, это было связано с крахом последних надежд на сколько-нибудь удовлетворительный исход войны после неудачи в Арденнах и советского прорыва на Висле.

Показательно, что и Кемпка, и другие лица из гитлеровской обслуги, будь то шоферы, секретарши, камердинеры, стенографистки, оставили о фюрере самые добрые воспоминания. Следовательно, Гитлер отнюдь не воспринимался как зверь в человеческом облике и умел производить на окружающих самое благоприятное впечатление. К тому же обслуге льстила близость к великому человеку, о преступлениях которого они узнали только после войны.

До сих пор остается невыясненным вопрос, была ли у Гитлера болезнь Паркинсона или только синдром Паркинсона, связанный с дрожанием левой половины тела. О болезни Паркинсона, в частности, пишет в своих в общем-то малодостоверных мемуарах Вальтер Шелленберг. Морель же не считал, что его пациент страдает болезнью Паркинсона.

Как отмечает немецкий историк Иоахим Фест, «вследствие ситуации с источниками неразрешим вопрос, страдал ли Гитлер болезнью Паркинсона (Paralysis agitans), или дрожь в левой руке, сутулость и нарушение координации движений [были вызваны] психогенными причинами». На мой взгляд, принимая во внимание ход исторических событий и мнение наиболее компетентного в этом вопросе свидетеля — доктора Мореля, фюрер никогда не лечился от болезни Паркинсона. Доктор Морель составил полный список из трех десятков медикаментов, которые принимал Гитлер, и среди них нет лекарств от этой болезни. Все болезненные симптомы в организме Гитлера возникали как следствие расшатанной нервной системы, на которой начиная с 1943 года самым негативным образом отражался ход боевых действий.

В целом беспристрастное изучение медицинских источников о жизни Гитлера дает представление о том, что под конец жизни фюрер отнюдь не был пышущим здоровьем человеком, но сохранял здравый ум и твердую память. Он сильно постарел и выглядел лет на 10–15 старше своего паспортного возраста. Как показал после войны Карл Брандт, в период войны Гитлер «ежегодно старел не на год, а на четыре-пять лет». Брандт объяснял это следствием неправильных методов лечения, применявшихся «шарлатаном Морелем», но куда логичнее объяснить это естественными причинами, связанными с негативными изменениями состояния нервной системы Гитлера. Морель был опытным и квалифицированным врачом, иначе он бы не пользовался популярностью у берлинской элиты. Ведь никто не стал бы рисковать своим здоровьем, чтобы просто следовать моде и хвалиться тем, что лечится у врача, пользующего самого фюрера. Тем более что популярность пришла к Морелю еще до того, как он стал гитлеровским лейб-медиком.

Вот как, например, оценивал доктора Теодора Море-ля тот же Э. Кемпка, в данном случае — свидетель беспристрастный: «Не мне судить о его врачебном искусстве. Однако как личный врач фюрера он достиг известного искусства в лечении, вследствие чего его влияние было очень велико». Он вспоминает характерный эпизод во время предвыборной поездки Гитлера по Австрии вскоре после ее аншлюса: «В Инсбруке... после собрания люди не давали Адольфу Гитлеру покоя. Вечер был сырой и туманный, а моему шефу приходилось все снова и снова выходить из теплой комнаты на продуваемый балкон. В тот же вечер стало ясно: сквозняк сделал свое дело — Гитлер простудился. Сопровождавший нас врач, доктор Брандт, после основательного осмотра сказал:

—Мой фюрер, для вас избирательная кампания закончена. Завтра вы совершенно охрипнете и не сможете произнести ни одного слова.

Шефа это чрезвычайно взволновало.

—Это невозможно. Я не могу в разгар избирательной кампании ехать домой. Невозможно, Брандт!

Морель узнал о внезапном заболевании и явился к Гитлеру. Он попросил разрешения осмотреть горло и затем заявил:

—Если вы, фюрер, выполните мое предписание, то завтра будете здоровы.

Шеф должен был немедленно лечь в постель. Морель сделал ему витаминное впрыскивание, а затем заставил его всю ночь делать ингаляцию с помощью аппарата, доставленного из аптеки. Кроме того, постоянно делались горячие компрессы. На следующее утро простуда была ликвидирована, и вечером Гитлер снова мог говорить.

Возвратясь в Берлин, шеф предложил Морелю поступить к нему на службу в качестве терапевта. Морель согласился и передал частную практику в Берлине своему заместителю. Отныне он принадлежал к самому близкому окружению шефа и участвовал вместе с нами почти во всех поездках.

Без сомнения, как врач Морель был приветлив и предупредителен. В любое время он был готов оказать помощь. Он не делал никаких исключений, и ему было совершенно безразлично, приходится лечить офицера или рядового.

Постепенно он приобрел большой круг друзей среди людей, занимавших средние и низшие должности. К людям, занимавшим более высокое положение, он не находил правильного подхода. Он считал себя врачом, и только врачом, и не вступал с ними ни в какие светские отношения...

Большого успеха добился Морель в лечении витаминами. Он предписывал витаминные впрыскивания и витамины в таблетках. Почти все препараты изготовлялись в его собственной лаборатории в Гамбурге».

Кемпка также рассказывает о случае, когда Морель за 8 дней вылечил гитлеровского ординарца Карла Краузе от двустороннего воспаления легких. И столь же быстро поставил на ноги после той же болезни поклонницу фюрера леди Митфорд, к которой ревновала Гитлера Ева Браун.

И еще Кемпка поведал, как именно случился известный инцидент, в результате которого поползли слухи, что профессор Морель сознательно травит фюрера разными сомнительными препаратами: «Когда я был интернирован, я часто встречал доктора Мореля в различных лагерях. Беседовал с ним по поводу причин его преследования. Пресса, радио и врачи выдвигали против него тяжелые обвинения.

Он был подавлен и все время заявлял, что никогда не давал излишне больших доз медикаментов, а старался лишь укрепить силы шефа посредством витаминных препаратов и глюкозы. А так как Гитлер питался однообразной пищей, то невозможно было избежать приема этих лекарств. И Гитлер это ценил (позднее историки и врачи, исследовав медицинские документы Гитлера, пришли к выводу, что Морель был полностью прав и иногда, наоборот, назначал даже слишком осторожные дозы сильнодействующих средств. — Б. С.).

На мой вопрос, как могли появиться слухи, что он, Морель, по поручению одной иностранной державы систематически отравлял шефа в процессе лечения, Морель рассказал мне об истинных обстоятельствах дела:

«Вследствие покушения 20 июля 1944 г. у шефа заболели уши. Поэтому к нему был приглашен специалист по ушным болезням, военный врач.

Консультации всегда проходили в спальне Гитлера. Однажды этот врач... из любопытства поинтересовался лежащими на столе предметами. Среди них он заметил коробочку с надписью «Таблетки-антигаз». Внизу было написано, что надо принимать 3–4 таблетки в день перед едой.

Эти таблетки содержат стрихнин. Кто дал Гитлеру это лекарство, я не знаю и сегодня. Он принимал их задолго до того, как я начал его лечить. На мой вопрос он ответил, что принимает их очень нерегулярно и только тогда, когда страдает от особенно тяжелых болей в желудке. Против этого я ничего не мог возразить.

Ушной врач взял несколько таблеток с собой и отдал в лабораторию. Разумеется, в них нашли стрихнин. Военный врач проинформировал профессора Брандта, имперского министра здравоохранения и бывшего личного врача Гитлера, как раз в это время посетившего ставку.

Профессор Брандт завидовал мне и поэтому находился со мной в напряженных отношениях. Он решил, что теперь нашел средство свергнуть меня. И немедленно позвонил дежурному ординарцу Арндту:

—Скажите, Арндт, лежат ли в спальне фюрера «Таблетки-антигаз»? Сколько он их принимает в день?

Арндт ответил:

—Бывает по-разному. Это зависит от того, испытывает ли он боли или нет.

Брандт не удовлетворился ответом:

—Черт бы вас побрал, я хочу знать, сколько таблеток в день он принимает!

Арндт испугался:

-Случается, что по двадцать штук.

-Итак, двадцать штук, Арндт!

Прежде чем ординарец смог что-нибудь разъяснить, Брандт повесил трубку.

Так Брандт пришел к ложному выводу. На самом деле Гитлер в нормальном состоянии никогда не принимал этих таблеток — они лежали наготове на случай желудочного расстройства.

Немедленно после разговора с Арндтом Брандт вызвал ушного врача и дежурного хирурга, доктора фон Хассельбаха. Не будучи терапевтами, эти господа подсчитали, что при приеме 20 таблеток в день в организм вводится столько-то стрихнина. И они подсчитает, какое громадное количество стрихнина должен был принять Гитлер со дня моего вступления в должность личного врача в 1938 г. Так как стрихнин, как известно, не выводится из организма, а накапливается в нем, эти три специалиста решили, будто я сознательно и систематически отравлял Гитлера, хотел сделать его ненормальным.

Брандт немедленно сообщил об этом «открытии» рейхсфюреру СС (сам Брандт был группенфюрером СС. — Б. С.). Гиммлер тотчас прибыл в ставку фюрера, чтобы лично произвести расследование.

В этот день у входа в столовую, куда я шел обедать, меня остановил доктор Брандт:

— Послушайте, Морель, вы лечите фюрера уже несколько лет! Знаете ли вы вообще, чем он болен?

Конечно знаю, — ответил я. — Гитлер здоров, если не считать того, что у него иногда происходят болезненные вздутия живота. Кроме того, он страдает от недостатка витаминов, который я ему компенсирую, вводя в организм витамины и глюкозу.

Нет, господин Морель, вы ошибаетесь! — резко возразил Брандт. — Вы в течение ряда лет своего лечения систематически отравляли фюрера. Тщательное расследование установит, что случилось с фюрером.

Такого я не ожидал. Глубоко потрясенный и подавленный, я поспешил к Гитлеру и рассказал ему о происшедшем. Шеф успокоил меня и сказал, что он будет принимать то лекарство, какое захочет.

Когда я уходил из бункера фюрера, мне встретился Гиммлер. Полный злобы, он прошипел:

—Слушайте, если вы думаете, что вам удастся отравить фюрера, то вы глубоко заблуждаетесь! Поймите раз и навсегда: я прикажу немедленно повесить вас!

Я подумал, что наступил мой последний час. Но в этот момент подошел Гитлер, видимо слышавший слова Гиммлера, и сказал ему, что я единственный врач, который хорошо его лечит.

—А что касается таблеток, — добавил Гитлер, — то это мое личное дело. И вы, Гиммлер, не вмешивайтесь в дела, которые вас не касаются.

К тому времени уши фюрера были излечены, и ушному врачу пришлось покинуть ставку фюрера. Дежурный хирург доктор Хассельбах был отправлен на фронт. А профессор доктор Брандт получил от Гитлера распоряжение приезжать в ставку только тогда, когда прикажут».

Выходит, все обвинения Мореля в шарлатанстве и попытке отравить фюрера были продиктованы всего лишь конкурентной борьбой за престижную и, как думали многие в нацистской верхушке, влиятельную должность личного врача Гитлера. На самом деле Гитлер слушал Мореля, равно как и других докторов, только в медицинских, но отнюдь не в военных, политических или экономических вопросах. Здесь Гитлер всегда сам принимал решения.

Вторая же причина, побудившая противников Гитлера нападать на Мореля, заключалась в том, что они в пропагандистских целях демонизировали как фюрера, так и его личного врача, чтобы представить Гитлера как человека с разрушенной нервной системой и подверженного разнообразным мистическим влияниям. И точно так же многие бывшие нацисты и германские генералы оказались заинтересованы в демонизации Мореля, чтобы на его «пагубное влияние» списать главные неудачи Второй мировой войны.

И уж совсем несостоятельна попытка В. Мазера объяснить основные политические и стратегические решения фюрера его болезненным состоянием и приступами конкретных заболеваний. Нет, Гитлер до самого конца, до самых последних часов жизни контролировал германские вооруженные силы и управлял государством. Это доказывает хотя бы история с заменой Геринга на Грейма во главе люфтваффе, равно как и то, что приказы фюрера исполняли даже в день его самоубийства почти все военные и гражданские чины на территориях, которые в тот момент еще контролировал вермахт.

Еще важнее то, что практически все принятые Гитлером решения были по-своему логичны, и их в общем-то нельзя было назвать ошибочными в контексте той цели, которой следовал Гитлер. Порочна, ошибочна и принципиально недостижима была сама цель — мировое господство, да к тому же лишь для представителей высшей расы, предполагающее уничтожение «низших рас». Но необходимо помнить, что у Гитлера было немало великих предшественников, увлеченных химерой достижения «последнего моря». Достаточно назвать Александра Македонского, Чингисхана и Наполеона Бонапарта.

В целом же Гитлер, конечно, не отличался отменным здоровьем, особенно в последние три-четыре года своей жизни. Это было как следствием отравления газами в Первую мировую войну, так и нервными потрясениями 1942–1945 годов. И во Вторую мировую войну, безусловно, фюрер уже не смог бы сражаться в окопах и быть связным-велосипедистом. В то же время вплоть до последних дней он сохранял ясность ума и способность принимать и выполнять военно-политические решения. Кроме того, он был в состоянии самостоятельно обслуживать себя в бытовом плане, хотя из-за сильнейших стрессов военных лет чрезвычайно быстро одряхлел и в 56 лет больше напоминал 70-летнего старика. Однако и в таком состоянии Гитлер сохранял способность вырабатывать и осуществлять по-своему рациональную стратегию и контролировать армию и государство.