Новое евангелие – «Моя борьба»

Нацизм в Германии развивался на благодатной почве. Десятки миллионов немцев, задыхавшихся под гнетом репараций, и особенно миллионы тех, кто эмигрировал из Польши, Мемеля и Судет, жаждали реванша. Им недоставало вождя, который бы просто и понятно мог объяснить миллионам немцев, кто главный враг и как его можно победить, если сплотиться в единую германскую национальную общность. Нужен был человек, способный воодушевить немецкий народ на борьбу за восстановление империи. И Адольф Гитлер стал таким человеком. Это была гениальная личность, обладавшая незаурядными ораторскими и организаторскими способностями, пусть и вошедшими в историю с огромным знаком минус. Гитлер был политиком масштаба Бисмарка. И получилось так, что он разрушил то, что собрал «железный канцлер». Только столь сильная личность могла выступить как могильщиком Веймарской республики — первой республики в германской истории, так и могильщиком Германской империи. Перед гибелью Гитлеру удалось поднять Рейх на небывалую в истории высоту, по крайней мере в плане территориальных захватов. И тем страшнее для народа было последовавшее затем стремительное падение.

Краеугольным камнем национал-социалистической идеологии стала книга «Моя борьба». Приступая к написанию своего главного труда, Гитлер, ничтоже сумняшеся, заявил: «Я научился большему, чем десятки тысяч наших интеллектуалов». Свою главную книгу Гитлер начал с призыва к аншлюсу Австрии: «Объединение двух немецких государств... кажется той заветной целью, которой нужно добиваться всеми средствами. Немецкая Австрия во что бы то ни стало должна вернуться в лоно великой германской метрополии, и притом вовсе не по соображениям хозяйственным. Нет, нет. Даже если бы это объединение с точки зрения хозяйственной было безразличным, более того, даже вредным, тем не менее объединение необходимо. Одна кровь — одно государство. До тех пор пока немецкий народ не объединит всех своих сынов в рамках одного государства, он не имеет права стремиться к колониальным расширениям. Лишь после того как немецкое государство включит в рамки своих границ последнего немца, лишь после того как окажется, что такая Германия не в состоянии прокормить в достаточной мере все свое население, — возникающая нужда дает народу моральное право на приобретение чужих земель. Тогда меч начинает играть роль плуга, тогда кровавые слезы войны орошают землю, которая должна обеспечить хлеб насущный будущим поколениям».

Аншлюс должен был быть только первым шагом. Захват «жизненного пространства» стал краеугольным камнем программы национал-социалистов. Гитлер призывал искать «чужие земли» для Рейха прежде всего на Востоке — в Польше, в Советском Союзе. Именно земли этих государств должен был в первую очередь вспахать плуг войны и оросить ее кровавые слезы. В книге «Моя борьба» Гитлер писал: «Мы, национал-социалисты, сознательно подводим черту под внешнеполитическим направлением нашей довоенной политики. Мы начинаем с того, на чем остановились шесть столетий тому назад. Мы прекращаем вечное германское устремление на юг и запад Европы и обращаем взор на страну на Востоке. Мы расстаемся наконец с колониальной и торговой политикой довоенного времени и переходим к территориальной политике будущего. Когда мы сегодня говорим в Европе о новых землях, мы можем в первую очередь думать только о России и подчиненных ей пограничных государствах...»

А дальше Гитлер обвинил в агрессии сами потенциальные жертвы германского экспансионизма: «В русском большевизме мы должны видеть предпринятую в двадцатом столетии попытку евреев завоевать мировое господство...

Германия является сегодня ближайшей крупной целью большевизма. Потребуются все силы молодой миссионерской идеи, чтобы поднять наш народ на освобождение от пут этой международной змеи и остановить внутреннее заражение нашей крови, чтобы направить освобождающиеся силы нации на сохранение нашего национального духа, что могло бы и в самом отдаленном будущем предотвратить повторение последних катастроф».

Рано или поздно Советский Союз и Германский Рейх должны были столкнуться в смертельной схватке, а пока главными противниками Германии были государства версальской системы — Франция, Чехословакия и Польша. Именно их Гитлер собирался сокрушить в первую очередь после прихода к власти. Польшу и Прибалтику необходимо было оккупировать, так как при отсутствии общей границы воевать с Советским Союзом было физически невозможно.

Гитлер мечтал о единении всех немцев и обретении ими «жизненного пространства». Для этого необходимо было создать государство нового типа как инструмента достижения мирового господства: «То государство, которое в эпоху отравления рас посвятит себя делу совершенствования лучших расовых элементов на земле, раньше или позже неизбежно овладеет всем миром».

Эта идея нашла отражение и в популярной нацистской песне, написанной в начале 30-х годов поэтом Гансом Баумом:

Дрожат одряхлевшие кости
Земли перед боем святым.
Сомненья и робость отбросьте!
На приступ! И мы победим!
Нет цели светлей и желаннее!
Мы вдребезги мир разобьем!
Сегодня мы взяли Германию,
А завтра — всю Землю возьмем!..
Так пусть обыватели лают —
Нам слушать их бредни смешно!
Пускай континенты пылают,
А мы победим все равно!..
Пусть мир превратится в руины
Все перевернется вверх дном!
Мы — юной земли властелины —
Свой заново выстроим дом!

Программа же национал-социалистической партии, ставшая после 1933 года законом государства, прямо содержала пункт, гласящий: «Мы требуем земли и заморские территории для поддержания нашего народа и колонизации нашим избыточным населением».

Но для того чтобы начать завоевывать «жизненное пространство», необходимо было прежде всего прийти к власти в Германии. А для достижения этой цели нацисты собирались использовать националистические и популистские лозунги. Еще 28 июля 1922 года Гитлер так рассуждал о единстве национального и социального в программе НСДАП: «Тот, кто готов рассматривать цели нации как свои собственные в той мере, когда для него нет более высокого идеала, чем благосостояние нации; тот, кто понимает наш государственный гимн «Германия превыше всего» в том смысле, что для него нет в мире ничего выше его Германии, народа и земли, тот является социалистом».

В книге «Моя борьба» Гитлер обосновал «интересами народа» необходимость использовать как легальные, так и нелегальные методы борьбы. В этом он следовал за своими учителями — социал-демократами и большевиками: «Лишь та государственная власть имеет право на уважение и на поддержку, которая выражает стремления и чувства народа или, по крайней мере, не приносит ему вреда...

Когда правительственная власть все те средства, какими она располагает, употребляет на то, чтобы вести целый народ к гибели, тогда не только правом, но и обязанностью каждого сына народа является бунт...

Каждая правительственная власть, конечно, будет настаивать на том, чтобы сохранять свой государственный авторитет, как бы плохо она ни выражала стремления народа и как бы ни предавала она его направо и налево. Что же остается делать действительным выразителям народных чаяний и стремлений. Инстинкт самосохранения в этом случае подскажет народному движению, что в борьбе за свободу и независимость следует применять и те средства, при помощи которых сам противник пытается удержать свое господство. Из этого вытекает, что борьба будет вестись легальными средствами лишь до тех пор, пока правительство держится легальных рамок, но движение не испугается и нелегальных средств борьбы, раз угнетатели народа также прибегают к ним».

И фюрер подчеркивал: «На будущее, чтобы мы могли рассчитывать на успех, следует применять самые жесткие средства борьбы».

Однако к власти НСДАП, как известно, пришла вполне легальным путем — посредством демократических выборов. Вот когда уже власть оказалась в руках у нацистов, они стали весьма широко применять совсем не парламентские методы для устранения своих противников, начиная с использования поджога рейхстага в качестве предлога для установления однопартийной диктатуры и террора против оппозиции и кончая полной ликвидацией всей неподконтрольной государству политической деятельности.

В книге «Моя борьба» Гитлер провозглашал: «Если бы германский народ был в расовом отношении монолитным, то Рейх уже сегодня стал бы властелином земного шара. Не исключено, что благодаря этому мир достиг бы цели, которой сегодня многие пацифисты хотят достичь путем молитвенных заклинаний». Ради мирового господства стоило истребить «расово неполноценные» элементы. И Гитлер уже тогда заявил: «Если бы мы во время войны потравили газом 12 или 15 тысяч евреев — растлителей народа... то это, возможно, спасло бы жизни миллионов людей, неизмеримо гораздо более ценных для будущего Германии». И точно так же Гитлер предлагал поступить с «ноябрьскими предателями». Что ж, у всех диктатур, и особенно тоталитарных, логика была одна: гибель сотен и тысяч должна спасти сотни тысяч и миллионы.

При нацистах провозглашался приоритет в экономике производительного, «чистого» капитала, который, как утверждал Гитлер в книге «Моя борьба», «является последним продуктом творческого труда», над финансовым, «спекулятивным» или «ростовщическим» капиталом, снабженным уничтожающим эпитетом «еврейский». Вождь нацистов считал необходимым отстранить биржевой капитал от народного хозяйства и «начать борьбу против интернационализации германского хозяйства, не открывая одновременно борьбы против капитала вообще как фактора, необходимого для сохранения независимого народного хозяйства». Национальный германский капитал должен был играть ведущую роль в Рейхе, а затем и во всем мире.

Гитлер считал, что германская раса может господствовать над другими народами, если удастся создать подходящий механизм такого господства: «Если конгломерат народностей, называемый Австрией, в конце концов все-таки погиб, то это не говорит против политических качеств немецкой части этого государства. Это только неизбежный результат того, что 10 миллионов не могут в течение слишком долгого времени управлять 50-миллионным государством, состоящим из различных наций, если своевременно не созданы совершенно определенные предпосылки для этого... Государство должно было образоваться и управляться либо самым централизованным образом, либо оно не могло существовать вовсе». Под управлением «самым централизованным образом» Гитлер понимал жесткую диктатуру без каких-либо элементов демократии. Такая диктатура и была установлена его партией в Германии. Парламентскую демократию Гитлер отвергал под тем предлогом, что «парламентарный принцип решения по большинству голосов уничтожает авторитет личности и ставит на ее место количество, заключенное в той или другой толпе. Этим самым парламентаризм грешит против основной идеи аристократизма в природе, причем, конечно, аристократизм вовсе не обязательно должен олицетворяться современной вырождающейся общественной верхушкой». К личностям же парламентариев, будь то германские, австрийские или какие-либо другие, будущий фюрер питал безграничное презрение: «Чем мельче этакий духовный карлик и политический торгаш, чем ясней ему самому его собственное убожество, тем больше он будет ценить ту систему, которая отнюдь не требует от него ни гениальности, ни силы великана, которая вообще ценит хитрость сельского старосты выше мудрости Перикла. При этом такому типу ни капельки не приходится мучиться над вопросом об ответственности. Это тем меньше доставляет ему забот, что он заранее точно знает, что независимо от тех или других результатов его «государственной» пачкотни конец его карьеры будет один и тот же: в один прекрасный день он все равно должен будет уступить свое место такому же могущественному уму, как и он сам.

Для сборища таких «народных представителей» всегда является большим утешением видеть во главе человека, умственные качества которого стоят на том же уровне, что их собственные. Только в этом случае каждый из этих господ может доставить себе дешевую радость время от времени показать, что и он не лыком шит. А главное — тогда каждый из них не имеет права думать: если возглавлять нас может любой икс, то почему же не любой игрек, чем Стефан хуже Иоганна?

Эта демократическая традиция в наибольшей степени соответствует позорному явлению наших дней, а именно отчаянной трусости большого числа наших так называемых руководителей. В самом деле, какое счастье для таких людей во всех случаях серьезных решений иметь возможность спрятаться за спину так называемого большинства».

Гитлер в своем презрении к демократии ссылался на фронтовой опыт: «Разве наши молодые полки шли во Фландрии на смерть с лозунгом «Да здравствует всеобщее тайное избирательное право» на устах? Нет, неправда, они шли на смерть с кличем «Германия превыше всего». Маленькая, но все же весьма существенная разница! Те крикуны, которые теперь (осенью 1918 года. — Б. С.) искали на фронтах всеобщего тайного избирательного права, раньше и носа не показывали на фронт».

Себя самого Гитлер не без оснований считал человеком незаурядным и храбрым — даром, что ли, заработал на фронте во Фландрии два Железных креста? И когда он требовал от своих сторонников «систематически воспитывать чувство уважения к выдающейся личности», он имел в виду под выдающейся личностью в первую очередь самого себя. Фюрер очень чутко уловил потребность германского общественного мнения в великом герое-мессии, который выведет страну из болота Версаля, из унижения репараций к новым вершинам духа и, как надеялся измученный инфляцией и безработицей обыватель, к материальному достатку и экономической стабильности. Мало кто думал в тот момент, что за освобождением от пут Версаля опять последует мировая война и будет она еще страшнее прежней. Спасителя видели в Гинденбурге, в Людендорфе, в Тирпице, а позднее в конечном счете уверовали в гений Гитлера, который провозглашал: «Не под бесцветной сенью парламента с его скучными словесными дуэлями, а под грохот пушек на фронтах немецких армий, окруживших со всех сторон Париж, родилось решение, единодушно принятое всеми немцами, начиная от королей и кончая простыми сынами народа, — образовать на будущие времена одну единую империю и возложить на голову прусского короля имперскую корону, символизирующую это братское единство. Это был не результат каких-нибудь жалких интриг. И не дезертиры, не тыловые герои стали основателями бисмарковской империи. Империю создали наши славные полки на фронте». Гитлер-то прекрасно понимал, что ему необходима для достижения амбициозных внешнеполитических целей еще одна мировая война. И, строго говоря, в книге «Моя борьба» содержится немало прозрачных намеков на это, в том числе и неоднократные напоминания о том, что Германская империя была создана «железом и кровью». Но обыватель предпочитал эти намеки не замечать и баюкал себя мыслью, что одного возрождения военной и экономической мощи Германии окажется достаточно, чтобы избавиться от «позора 1918 года».

Нацисты демагогически провозглашали «культ личности». Гитлер утверждал: «Весь прогресс и вся культура человечества покоятся исключительно на гениальности и энергии личностей, а ни в коем случае не являются продуктом «большинства».

Чтобы наша нация могла вернуть себе свое величие и свою силу, она должна суметь культивировать личность и вернуть ей все права».

На самом деле при Гитлере личность была всецело подчинена государству и лишена каких-либо политических прав на всех уровнях. И это касалось не только рядовых граждан, но и руководителей Рейха, которые все должны были подчиняться единой воле Гитлера и не обладали никакой политической самостоятельностью.

«Гнилой» австрийской, французской или британской демократии Гитлер противопоставлял «германскую демократию», которая, по его мнению, заключалась в «свободном выборе вождя с обязанностью для последнего — взять на себя всю личную ответственность за свои действия. Тут нет места голосованию большинства по отдельным вопросам, тут надо наметить только одно лицо, которое потом отвечает за свои решения всем своим имуществом и жизнью. Если мне возразят, что при таких условиях трудно найти человека, который посвятит себя такой рискованной задаче, то я на это отвечу:

— Слава богу, в этом и заключается весь смысл германской демократии, что при ней к власти не может прийти первый попавшийся недостойный кандидат и моральный трус — громадность ответственности отпугивает невежд и трусов».

Этот «фюрер-принцип» при Гитлере был возведен в абсолют и не ограничивался более никакими парламентскими, партийными или сословно-классовыми «сдержками и противовесами». И, отдадим Гитлеру должное, он сдержал обещание и ответил за крах своего «прыжка к мировому господству» собственной жизнью и имуществом, как и обещал. Ведь по иронии судьбы никто из родственников фюрера так и не смог вступить в права наследования, и личное завещание Гитлера (впрочем, как и политическое) не было выполнено.

Фюрер был убежден, что, «раз создается такое положение, которое угрожает свободе или даже самому существованию народа, — вопрос о легальности или нелегальности играет только подчиненную роль. Пусть господствующая власть тысячу раз божится «легальностью, а инстинкт самосохранения угнетенных все равно признает, что при таком положении священным правом народа является борьба всеми средствами.

Только благодаря этому принципу были возможны те великие освободительные битвы против внутреннего и внешнего порабощения народов на земле, которые стали величайшими событиями мировой истории.

Человеческое право ломает государственное право.

Если же окажется, что тот или другой народ в своей борьбе за права человека потерпел поражение, то это значит, что он был слишком легковесен и недостоин сохраниться как целое на земле. Вечно справедливое провидение уже заранее обрекло на гибель тех, кто не обнаружил достаточной готовности или способности бороться за продолжение своего существования.

Для трусливых народов нет места на земле».

Гитлер подчеркивал: «Грехи против крови и расы являются самыми страшными грехами на этом свете. Нация, которая предается этим грехам, обречена».

Государство, по Гитлеру, должно стать средством «сохранения и дальнейшего развития коллектива одинаковых в физическом и моральном отношениях человеческих существ».

Смешение рас ослабляет государство и ведет его к гибели. По мнению Гитлера, «рядом живущие, но не вполне смешавшиеся друг с другом расы и остатки рас не умеют должным образом объединиться против общего врага. С этим связано то свойство, которое у нас называют сверхиндивидуализмом. В мирные времена это свойство иногда может еще быть полезно, но если взять эпоху в целом, то приходится констатировать, что из-за этого ультраиндивидуализма мы лишились возможности завоевать мировое господство».

Национал-социалисты критиковали культуру Второй империи, которая будто бы и привела страну к катастрофе в 1918 году. Гитлер писал в книге «Моя борьба», имея в виду культурные явления модерна и декаданса: «Худшая черта нашей культуры в довоенные годы заключалась не только в полной импотенции художественного и общекультурного творчества, но и в той ненависти, с которой стремились забросать грязью все прошлое. Почти во всех областях искусства, особенно в театре и в литературе, у нас на рубеже XX века не только ничего не творили нового, но прямо видели свою задачу в том, чтобы подорвать и загрязнить все старое. Направо и налево кричали о том, что такие-то и такие-то великие произведения прошлого уже «превзойдены», как будто в самом деле эта ничтожная эпоха ничтожных людей способна была что бы то ни было преодолеть».

Как созвучна эта сентенция сетованиям российских патриотов рубежа XX и XXI веков о том, что поливают грязью российское и особенно советское прошлое. Большинство из ревнителей непорочной чистоты отечественной истории наверняка даже и не подозревают, кому они невольно подражают.

Насчет же того, что советская система была гораздо то-тальнее германской, хорошо написал один из соратников генерала Власова — Вильфрид Штрикфельдт: «И нацистский режим стремился к тоталитарной, всеобъемлющей власти, но она еще не достигла дьявольского совершенства сталинизма. В Третьем Рейхе все же сохранялись какие-то основы старой государственной и общественной структуры; еще не были задушены полностью частная инициатива и частная собственность; еще было возможно работать и жить, не завися от государства. Немцы еще могли высказывать свое мнение, если оно и не сходилось с официальной догмой, могли даже до известной степени действовать так, как считали лучшим. Хотя партийное давление и увеличивалось все более ощутимо... но эта форма несвободы в Германии оценивалась подавляющим большинством бывших советских граждан мерками сталинского режима насилия и поэтому воспринималась все же как свобода. И в этом была большая разница между нами».

При Гитлере примат государства во всех сферах достиг невиданных в германской истории размеров. Только в Советском Союзе степень огосударствления жизни была выше. В книге «Моя борьба» по этому поводу утверждалось: «Государство не имеет ничего общего с конкретной экономической концепцией или развитием... Государство является расовым организмом, а не экономической организацией... Внутренняя сила государства лишь в редких случаях совпадает с так называемым экономическим процветанием; последнее, как свидетельствуют бесчисленные примеры, очевидно, указывает на приближающийся крах государства... Пруссия с исключительной наглядностью подтверждает, что не материальные средства, а лишь идейные ценности позволяют создать государство. Только при их наличии может благоприятно развиваться экономическая жизнь. Всегда, когда в Германии отмечался политический подъем, экономические условия становились первостепенной заботой народа, а идейные ценности отходили на второй план, государство разваливалось и вскоре возникали экономические трудности... До сих пор никогда в основе государства не лежали мирные экономические средства...»

В 1933–1945 годах проповедь «немецкой исключительности» перешла в Германии все возможные пределы. Начало было положено Гитлером, в книге «Моя борьба» призывавшего: «Давайте воспитывать немецкий народ с самого раннего возраста в чувстве исключительного признания прав своего собственного народа, давайте не развращать уже с детских лет нашу молодежь, давайте освободим ее от проклятия нашей «объективности» в таких вопросах, где дело идет о сохранении своего собственного «я». Тогда в кратчайший срок мы убедимся, что и немецкий католик по примеру католиков Ирландии, Польши или Франции остается немцем, остается верным своему народу».

Чувство исключительного признания собственных прав немецкой нации стоило ей миллионов, а всему человечеству — десятков миллионов погибших. И здесь слова Гитлера очень напоминают проповедь национальной исключительности в других странах мира, в том числе в России.

Позднее, в 30-е годы, Гитлер говорил Герману Раушнингу: «Я никогда не соглашусь, чтобы другие народы были равноправны с немецким, наша задача — поработить иные народы. Немецкий народ призван дать миру новый класс господ.

Буржуазия сыграла свою роль... Но и у этих исторически уполномоченных «верхних слоев», у этого календарного дворянства (сведения о дворянских родах заносились в исторические календари. — Б. С.), у этих выродившихся потомков древних аристократических родов осталась только одна задача — «красиво умереть»... Новые «верхние слои» создают, и есть только одно средство для их создания: борьба. Отбор нового класса вождей — вот моя борьба за власть. Кто признает меня, тот призван — уже потому, что он меня признает... Великое революционное значение нашей долгой, упорной борьбы за власть, что в ней родится новый класс господ, призванный руководить судьбами не только немецкого народа, но и всего мира...

Вот как будет выглядеть грядущий социальный порядок. Будет класс господ — исторически сложившийся, созданный из различных элементов посредством борьбы. Будет множество иерархически организованных членов партии. Они станут новым средним сословием. И будет большая масса безымянных, вечно немых — класс служащих. И все равно, кем они будут, — представителями буржуазии или дворянства, рабочими иди ремесленниками. Их экономическое положение и прежняя общественная роль не будут иметь ни малейшего значения. Все их смехотворные различия сольются в едином революционном процессе. Но ниже их будет стоять слой порабощенных иноземцев, проще говоря — слой современных рабов. А на самом верху будет новая высшая аристократия, особо заслуженные и особо ответственные лидеры. Только так, в борьбе за власть и господство внутри народа и вне его, возникают новые классы...»

Гитлер хотел создать пирамиду новой социальной иерархии, основанную не на социальном происхождении и современном положении в обществе, а на социально-биологическом принципе. Наверху должны были быть те, кто обладает сильнейшей волей и выказал наибольшую активность в борьбе за торжество национал-социализма в Германии и германской расы — во всем мире. А в основании пирамиды должны были находиться порабощенные представители низших рас, прежде всего славян. Но приступить к строительству этой пирамиды можно было только после победы Германии во Второй мировой войне. Ранее этого срока было опасно трогать сложившуюся социально-экономическую структуру.

Гитлер внимательно присматривался к опыту социал-демократов и коммунистов по работе с массами. В книге «Моя борьба» он писал: «Психика широких масс совершенно невосприимчива к слабому и половинчатому. Душевное восприятие женщины менее доступно аргументам абстрактного разума, чем не поддающимся определению инстинктивным стремлениям к дополняющей ее силе. Женщина гораздо охотнее покорится сильному, чем сама станет покорять себе слабого. Да и масса больше любит властелина, чем того, кто у нее чего-либо просит. Масса чувствует себя более удовлетворенной таким учением, которое не терпит рядом с собой никакого другого, нежели допущением различных либеральных вольностей. Большею частью масса не знает, что ей делать с либеральными свободами, и даже чувствует себя при этом покинутой. На бесстыдство ее духовного терроризирования со стороны социал-демократии масса реагирует так же мало, как и на возмутительное злоупотребление ее человеческим правом и свободой. Она не имеет ни малейшего представления о внутреннем безумии всего учения, она видит только беспощадную силу и скотски грубое выражение этой силы, перед которой она в конце концов пасует.

Если социал-демократии будет противопоставлено учение более правдивое, но проводимое с такой же силой и скотской грубостью, это учение победит, хотя и после тяжелой борьбы...

Мне стало совершенно ясно самое учение социал-демократии, а также технические средства, при помощи которого она его проводит.

Я хорошо понял тот бесстыдный идейный террор, который эта партия применяет против буржуазии, неспособный противостоять ему ни физически, ни морально. По данному знаку начинается настоящая канонада лжи и клеветы против того противника, который в данный момент кажется социал-демократии более опасным, и это продолжается до тех пор, пока у стороны, подвергшейся нападению, не выдерживают нервы, и, чтобы получить передышку, она приносит в жертву то или другое лицо, наиболее ненавистное социал-демократии.

Глупцы! Никакой передышки они все равно не получат!»

В отличие от социал-демократов и даже от коммунистов нацистам удалось довольно быстро найти популистские лозунги, объединявшие широкие слои германского населения. Они были просты: «Долой оковы Версаля, безработицу и еврейских плутократов! Да здравствует вечное величие германской расы!» Слова социал-демократов о социальном партнерстве в период острого экономического кризиса звучали не слишком убедительно. А коммунисты обещали спасение в грядущем земном рае только пролетариям и батракам, но не лавочникам или зажиточным крестьянам.

Как утверждал Гитлер, «миллионы рабочих сначала были внутренне враждебны социал-демократической партии, но их сопротивление было побеждено тем, порой совершенно безумным поведением буржуазных партий, которое выражалось в полном и безусловном отказе пойти навстречу какому бы то ни было социальному требованию. В конце концов, этот отказ пойти на какое бы то ни было улучшение условий труда, принять меры против травматизма на производстве, ограничить детский труд, создать условия защиты женщин в те месяцы, когда она носит под сердцем будущего «сына отечества», — все это только помогало социал-демократии, которая с благодарностью регистрировала каждый такой отказ и пользовалась этими настроениями имущих классов, чтобы загонять массы в социал-демократический капкан».

Гитлер подчеркивал: «Глубочайшие интересы народа и государства требуют недопущения того, чтобы народные массы попадали в руки плохих, невежественных и просто беспечных «воспитателей». Обязанностью государства было бы взять на себя контроль за этим воспитанием и систематически бороться против злоупотреблений печати. Государство должно следить особенно внимательно за газетами, ибо влияние газет на людей является самым сильным и глубоким хотя бы уже потому, что газеты говорят с читателем изо дня в день. Именно равномерность пропаганды и постоянное повторение одного и того же оказывают исключительное влияние на читателей. Вот почему в этой области более, чем в какой-либо другой, государство имело бы право применять абсолютно все средства, ведущие к цели. Никакие крики относительно так называемой свободы печати не должны были бы останавливать государство, которое просто обязано обеспечить нации столь необходимую ей здоровую умственную пищу. Здоровое государство должно во что бы то ни стало взять в свои руки это орудие народного воспитания и по-настоящему поставить печать на службу своей нации».

Гитлер одним из первых в мире понял, что настроениями народа можно целенаправленно манипулировать, и это — верный путь к власти. Здесь фюрер творчески развил опыт социал-демократов и коммунистов. Он признавался: «В пропаганде вообще я видел инструмент, которым марксистско-социалистические организации пользуются мастерски. Я давно уже убедился, что правильное применение этого оружия является настоящим искусством и что буржуазные партии почти не умеют пользоваться этим оружием. Только христианско-социальное движение, в особенности в эпоху Лютера, еще умело с некоторой виртуозностью пользоваться средствами пропаганды, чем и обеспечивались некоторые его успехи».

Следует признать, что в искусстве пропаганды фюрер стал подлинным виртуозом, далеко превзойдя своих учителей. А национал-социалистическое движение обрело форму религиозного движения, иными словами, стало гражданской религией. После прихода нацистов к власти для оболванивания германского народа и его моральной подготовки к войне было создано имперское министерство пропаганды. Еще в книге «Моя борьба» Гитлер писал: «То, что мы постоянно обозначаем словами «общественное мнение», только в очень небольшой части покоится на результатах собственного опыта или знания. По большей же части так называемое «общественное мнение» является результатом так называемой «просветительской работы».

Религиозная потребность сама по себе глубоко заложена в душе человека, но выбор определенной религии есть результат воспитания. Политическое же мнение массы является только результатом обработки ее души и ее разума — обработки, которая зачастую ведется с совершенно невероятной настойчивостью.

Наибольшая часть политического воспитания, которое в этом случае очень хорошо обозначается словом «пропаганда», падает на прессу. В первую очередь именно она ведет эту «просветительскую работу» (в 30-е годы наряду с прессой все больше используется радио; недаром многие речи Гитлера были рассчитаны на то, чтобы оказывать гипнотический эффект на миллионы радиослушателей. — Б. С). Она в этом смысле представляет собой как бы школу для взрослых. Беда лишь в том, что «преподавание» в данном случае находится не в руках государства, а в руках очень низменных сил». Гитлер также подчеркивал, что пропаганда должна учитывать особенности различных слоев населения, охватывая все формы человеческого мышления: «Пропаганда вечно должна обращаться только к массе. Для интеллигенции или для тех, кого ныне называют интеллигенцией, нужна не пропаганда, а научные знания... Задача пропаганды заключается не в том, чтобы дать научное образование отдельным индивидуумам, а в том, чтобы воздействовать на массу, сделать доступными ее пониманию отдельные важные, хотя и немногочисленные факты, событии, нужды, о которых масса до сих пор не имела и понятия».

Гитлер также отмечал, что вину за прошедшую мировую войну следует возлагать на страны Антанты, не признавая и малейшей доли германской вины, ибо только такой тезис будет иметь безусловный успех у большинства населения Рейха. Он писал: «Огромной принципиальной ошибкой было ставить вопрос о виновниках войны так, что виновата-де не одна Германия, но также и другие страны. Нет, мы должны были неустанно пропагандировать ту мысль, что вина лежит всецело и исключительно на противниках. Это надо было делать даже в том случае, если бы это и не соответствовало действительности. А между тем Германия и на самом деле не была виновата в том, что война началась...

Народные чувства не сложны, они очень просты и однообразны. Тут нет места для особенно тонкой дифференциации. Народ говорит «да» или «нет»; он любит или ненавидит. Правда или ложь! Прав или не прав! Народ рассуждает прямолинейно. У него нет половинчатости».

В дальнейшем, придя к власти, нацисты достигли тотального огосударствления средств массовой информации, сделав их орудием управления политическим сознанием людей. В последний период своего существования при Гитлере Германская империя включилась в механизм самых современных политических технологий, которые только и могли поддерживать волю масс вести совершенно безнадежную для Рейха войну.

Развивая мысли Гитлера, министр пропаганды Геббельс утверждал: «Пропаганда сама по себе не обладает каким-то набором фундаментальных методов. Она имеет одно-единственное предназначение: завоевание масс. И всякий метод, не способствующий осуществлению данного предназначения, плох... Методы пропаганды приходят из повседневной политической борьбы».

Роль СМИ в Австрии и Германии в первой четверти XX века, как изобразил ее Гитлер в книге «Моя борьба», очень напоминает функцию телевидения в России в конце XX — начале XXI века. Фюрер отмечал: «Прессе удавалось в течение каких-нибудь нескольких недель вытащить на свет божий никому не известные детали, имена, каким-то волшебством заставить широкие массы связать с этим именем невероятные надежды — словом, создать этим именам такую популярность, которая никогда и не снилась людям действительно крупным. Имена, которые всего какой-нибудь месяц назад еще никто не знал или знал только понаслышке, получали громадную известность. В то же время старые, испытанные деятели разных областей государственной и общественной жизни как бы совершенно умирали для общественного мнения, или их засыпали таким количеством гнуснейших клевет, что имена их в кратчайший срок становились символом неслыханной низости и мошенничества. Надо видеть эту низкую еврейскую манеру — сразу же как по мановению волшебной палочки начинают поливать честного человека грязью из сотен и тысяч ведер; нет той самой клеветы, которая не обрушилась бы на голову такой ни в чем не повинной жертвы; надо ближе познакомиться с таким методом покушения на политическую честь противника, чтобы убедиться в том, насколько опасны эти негодяи прессы. Для этих разбойников печати нет ничего такого, что не годилось бы как средство для их грязной цели».

Справедливости ради необходимо подчеркнуть, что Гитлер зря приписывал только евреям специфические методы политического манипулирования. Подобным образом работали как евреи, так и чистокровные арийцы.

Гитлер легко свел возможности конкурирующих политических сил, управляющих общественным мнением. С первых же дней своего господства национал-социалисты упразднили свободу слова. Уже 4 октября 1933 года был принят «Имперский закон о главных редакторах», провозгласивший прессу «государственным средством просвещения и воспитания». Девять лет спустя, 22 февраля 1942 года, Гитлер с нескрываемым удовлетворением отмечал результаты действия этого и других, аналогичных по духу, законов: «Мы покончили с представлением о том, что свобода в государстве — это когда каждый может говорить все, что в голову взбредет. Свыше половины немецких газет в руках у Амана (президента имперской палаты печати и однополчанина Гитлера. — Б. С.). Стоит мне позвонить Лоренцу (представителю имперского фюрера печати в ставке. — Б. С.) и в нескольких словах высказать ему свою точку зрения, как уже на следующий день в час дня она будет опубликована в каждой немецкой газете».

В период нацистской диктатуры в Германии существо-нал культ «образцовой германской семьи», которая мыслилась прежде всего как средство для укрепления мировых позиций германской расы. Гитлер в книге «Моя борьба» утверждал: «Семья не является самоцелью, а служит более высокой задаче: увеличению и сохранению человеческого рода и расы. Именно в этом состоит смысл семьи и ее задача». Главный смысл человеческой жизни фюрер видел в продолжении рода, в увеличении числа «расово полноценных» человеческих особей. В 1941 году он прямо говорил, что лучшим состоянием человеческого духа он считает такое состояние, когда «каждый знает, что он живет и умирает только ради сохранения своего биологического вида».

Гитлер и НСДАП исповедовали принципы социального дарвинизма. Германская империя призвана была доказать свое право на существование или погибнуть. В книге «Моя борьба» читаем о примате биологического над экономическим как идеале национал-социалистического миропорядка: «Никогда еще в истории ни одно государство не было создано мирной хозяйственной деятельностью; государства всегда создавались только благодаря инстинкту сохранения вида, независимо от того, определялся ли этот инстинкт героической добродетелью или хитрым коварством; в первом случае получались арийские государства труда и культуры, во втором случае — еврейские паразитарные колонии. Как только у того или другого народа или государства берут верх чисто хозяйственные мотивы, результат получается только тот, что само хозяйство становится причиной подчинения и подавления этого народа».

На первый план общественного устройства Гитлер выдвигал расовый (биологический) компонент и закономерно призывал сохранять физическое здоровье нации. Поощрялось все то, что было направлено на продолжение рода, преследовалось все то, что затрудняло воспроизводство новых поколений «расово полноценных» человеческих особей. Поэтому нацисты жестоко преследовали гомосексуалистов и объявили преступлением браки и внебрачные половые связи «арийцев» и «неарийцев». Под лозунгом борьбы с сифилисом Гитлер требовал беспощадных мер в отношении проституции и особого разрешения на ранний брак (дабы как-то пресечь стремление молодых людей к добрачному сексу).

В книге «Моя борьба» прямо говорилось: «Брак не является самоцелью. Он должен служить более высокой цели — размножению и сохранению вида и расы». Вместе с тем, по убеждению фюрера, «чрезмерный перевес духовного развития и пренебрежение развитием физическим зачастую приводят уже в ранней молодости к преждевременному пробуждению половых представлений. Юноша, который закаляет свое тело спортом, приобретает железную силу, и в то же время его чувственные потребности меньше, нежели у того, кто питается только духовной пищей, сидит только над книгами». Поэтому в Третьем Рейхе спорту отдавалось предпочтение перед книгами. Государство старалось регламентировать брак, и поощрялись только те отношения полов, которые были направлены на продолжение рода. Свободный секс, наоборот, подавлялся, поскольку в нем была серьезная угроза для выживания нации, а значит, и для государства в целом.

Также и в «Застольных беседах» фюрер утверждал: «Брак как основа семьи есть залог жизни и будущего народа. Сохранение в чистоте его устоев есть нравственный долг. Офицер, который уже в силу своего знания и положения является представителем руководящего слоя, через безупречное поведение обязан стать как бы эталоном нравственности и стремиться претворить в жизнь этот принцип в своей семье. Прелюбодеяние и разрушение чужой семьи есть осквернение чести, а измену собственной жене следует в общем и целом дополнительно квалифицировать как вероломство. Измена жены обязывает супруга во имя защиты чести своего дома призвать обидчика к ответу».

Фюрер также настаивал на том, что «брак не является институтом, созданным лишь для совместных развлечений супругов или проистекающим лишь из взаимной переписки; он представляет собой лишь разделение обязанностей, когда задача мужа — борьба за карьеру в избранной профессии, а задача жены — поддерживать порядок в доме, ибо дом — это опора в борьбе за выживание. А под порядком в доме понимается поддержание определенного культурного уровня, с одной стороны, и практическое ведение хозяйства — с другой».

В книге «Моя борьба» Гитлер также сформулировал принцип политики национал-социалистов в сфере образования: «Народное государство будет видеть свою главную задачу не в том, чтобы накачивать наших детей возможно большим количеством «знаний», а прежде всего в том, чтобы вырастить вполне здоровых людей. Лишь во вторую очередь мы будем думать о развитии духовных способностей. Но и здесь мы будем прежде всего думать о том, чтобы развить у нашей молодежи характер, волю, силу, решимость, а в сочетании с этим будем систематически работать над тем, чтобы развить в ней чувство ответственности. Лишь в последнюю очередь будем мы думать о чисто школьном образовании».

Государство рассматривалось национал-социалистами только как средство борьбы за выживание нации. Гитлер верил, что германский народ биологически сильнейший в мире. Потому он и отважился вступить во Вторую мировую войну против явно превосходящей Германию по силам и средствам коалиции. Фюрер надеялся, что у народов, ему противостоявших, не окажется достаточной воли к сопротивлению. В этом его убеждала политика «умиротворения» со стороны Англии и Франции. Гитлер утверждал: «Если государство не имеет силы организовать борьбу за здоровье народа, оно тем самым лишается права на существование в этом мире, который представляет собой мир борьбы». Фюрер также надеялся, что германский гений создаст самые совершенные средства борьбы, германский солдат на фронте окажется самым стойким и умелым бойцом, а германские генералы под его руководством окажутся самыми лучшими полководцами.

Еще в книге «Моя борьба» Гитлер писал: «Любая попытка побороть определенную идею силою оружия потерпит поражение, если только борьба против упомянутой идеи сама не примет форму наступательной борьбы за новое миросозерцание. Только если против одного миросозерцания в идейном всеоружии выступает другое миросозерцание, насилие сыграет решающую роль и принесет пользу той стороне, которая сумеет его применить с максимальной беспощадностью и длительностью».

Новое мировоззрение, способное побороть идеи, движущие иными нациями, по мысли Гитлера, может выработать только биологически здоровый, полный молодых сил народ. В книге «Моя борьба» фюрер писал: «Наш боевой клич становится сигналом, собирающим в наши ряды все, что есть сильного. Именно величие целей отпугивает мелких людей... но зато под наши знамена собираются все действительно боевые натуры... Если на одной стороне мы видим концентрацию высшей энергии и решимости, а на другой стороне — широкие массы равнодушных, то небольшое меньшинство, собравшееся в первом лагере, всегда одержит верх над громадным большинством, оставшимся во втором лагере. Мировую историю делает меньшинство, раз только в этом численном меньшинстве воплотились большая воля и большая решимость.

Громадность задач, которые мы себе ставим, в глазах многих затрудняет нашу победу; на деле же именно в этом заложена наша победа. В величии и трудностях нашей задачи как раз и заложено то, что в нашем лагере соберутся только лучшие бойцы. Именно в этом подборе гарантия нашего успеха».

Смешение представителей высшей расы с представителями низших рас теоретики нацизма находили преступным, поскольку это вело к физическому и умственному регрессу, снижению уровня более высокой расы. А высшей расе суждено было господствовать над миром. В книге «Моя борьба» читаем: «Всякое расовое смешение раньше или позже неизбежно приводит к гибели того потомства, которое получилось в результате смешения, если только более высокая раса, вступавшая в смешение, хотя бы частично сохранилась в чистом виде на земле. Лишь и том случае, если и более высокая раса вся до конца участвует в смешении, исчезнет опасность для потомства».

Любые моральные ограничения могут только повредить представителям высшей расы, низвести ее до уровня низших. Принципы нравственности и морали могут стать вновь значимыми для немцев только тогда, когда Германия завоюет весь мир. Гитлер провозглашал: «Идеи гуманизма и пацифизма, может быть, действительно будут уместны тогда, когда высшая раса завоюет весь мир и будет господствовать на всей земле... Сначала борьба, а потом, может быть, и пацифизм».

Гитлеровская концепция государства была основана на расовой теории. Государственное устройство имеет одну главнейшую цель — сохранение нации как социобиологического организма в борьбе с другими нациями. В книге «Моя борьба» Гитлер писал: «В отличие от буржуазного и марксистско-еврейского мировоззрения народная философия рассматривает значение человечества в его базовых расовых элементах. В государстве он видит лишь одно из средств для достижения конечной цели, считая, что эта цель состоит в сохранении расовой сущности человека. Данная философия никоим образом не исходит из равноправия рас, а признает высшие и низшие по своей ценности расы и считает себя обязанной содействовать торжеству лучших и более сильных рас. Она предполагает подчинение низших и более слабых рас в соответствии с вечным порядком, господствующим во вселенной. Таким образом, настоящая философия в принципе отвечает основной идее аристократической натуры и исходит из обязательности данного закона для всех, а также учитывает не только различную ценность рас, но и различную ценность отдельных лиц. Согласно этой философии, из масс важно выдвигать индивидуальность и таким образом... создавать некое организующее начало. Она верит в необходимость идеализации человечества, в которой видит лишь предпосылку существования рода человеческого. Однако она не может дать право на существование какой-либо этической идеи, если эта идея представляет угрозу расовому существованию носителей более высокой этики. Ибо в мире, населенном неполноценными особями и черномазыми, любые гуманные воззрения, какими бы прекрасными и величественными они ни были, а также любые идеи относительно идеального будущего нашего человечества утрачены раз и навсегда...

Следовательно, немецкая жизненная философия соответствует исконному желанию природы, поскольку воссоздает свободную игру сил, которые способны привести к постоянному взаимному улучшению рода, пока наконец лучшие представители человечества, добившись господства на нашей планете, не станут располагать полной свободой действий в тех владениях, которые частично выходят за ее пределы.

Мы все ощущаем, что в отдаленном будущем человечество столкнется с проблемами, решить которые будет под силу лишь высшей расе — властителям всей планеты».

По мысли Гитлера, сама природа и Провидение предопределили германской расе господствовать на Земле.

«Народное государство», по Гитлеру, должно ставить расовый вопрос в центр бытия — это забота о чистоте расы, о сохранении и приумножении числа расово полноценных особей. «Детей должны рожать лишь здоровые пары, — провозглашал будущий фюрер в книге «Моя борьба». — Страшный позор производить на свет детей больными и немощными, и большая честь отказаться от этого. Наоборот, предосудительно нежелание производить здоровых детей для нации. Народное государство выступает гарантом грядущих поколений, перед лицом которых желания и эгоизм отдельного лица надо отбрасывать в сторону и подавлять... Народное государство начинается с повышения роли семьи, чтобы покончить с постоянным загрязнением расы и превратить ее в институт, призванный производить на свет божественные создания, а не уродов, нечто среднее между человеком и обезьяной».

Имелась в главной книге Гитлера и внешнеполитическая программа, содержание которой не ограничивалось «освобождением от цепей Версаля». Германская нация должна была завоевать себе «жизненное пространство», прежде всего на Востоке. В книге «Моя борьба» Гитлер отвергал идею заключения союза с Россией, даже из конъюнктурных соображений. Ведь тогда, по его мнению, в случае войны Германии и России против всего остального мира «вся борьба разыгралась бы не на русской, а на германской территории, причем Германия не могла бы даже рассчитывать на сколько-нибудь серьезную поддержку со стороны России». Фюрер утверждал: «Уже один факт заключения союза между Германией и Россией означал бы неизбежность будущей войны, исход которой заранее предрешен. Такая война могла бы означать только конец Германии».

Невозможность союза с Советской Россией помимо расового момента Гитлер обосновывал также еще следующими соображениями: «Современные владыки России совершенно не помышляют о заключении честного союза с Германией, а тем более о его выполнении, если бы они его заключили... Германия также не избавлена от той опасности, жертвой которой пала в свое время Россия. Только буржуазные простаки способны думать, будто большевизм в Германии уже сокрушен». В связи с этим фюрер делал общий вывод: «Чтобы успешно бороться против еврейских попыток большевизации всего мира, мы должны прежде всего занять ясную позицию по отношению к Советской России. Нельзя побороть дьявола с помощью Вельзевула». Россия и сопредельные с ней государства-лимитрофы рассматривались в книге «Моя борьба» только как объект экспансии.

Напротив, считал Гитлер, «сближение Германии с Англией и Италией никоим образом не приводит к опасности войны». Он полагал такой союз весьма выгодным для Германии: «Англия представляет собой величайшую мировую державу, а Италия — молодое, полное сил национальное государство. Союз с такими государствами создал бы совсем другие предпосылки для борьбы в Европе, нежели тот союз с гниющими государственными трупами, на которые Германия опиралась в последней войне». Выгоды от такого союза Гитлер видел в том, что «единственная держава, с которой приходится считаться как с возможной противницей такого союза, — Франция — объявить войну была бы не в состоянии. Это дало бы Германии возможность совершенно спокойно заняться всей той подготовкой, которая в рамках такой коалиции нужна, дабы в свое время свести счеты с Францией. Ибо самое важное в таком союзе для нас то, что Германия не может тогда подвергнуться внезапному нападению и что, наоборот, союз противников распадется, т. е. уничтожится Антанта, из-за которой мы претерпели бесконечно много несчастий. Значение такого союза было бы в том, что смертельный враг нашего народа — Франция — сам попал бы в изолированное положение... Германия одним ударом вышла бы из нынешнего неблагоприятного стратегического положения... Мы получили бы могучую защиту своих флангов и были бы полностью обеспечены продовольствием и сырьем».

Но Гитлер оказался плохим пророком. Он был прав, когда утверждал, что союз Германии с Россией приведет к мировой войне, которая неизбежно завершится крахом Германии. Однако в 1939 году фюрер все-таки пошел на пакт со Сталиным. В результате в 1939–1941 годах СССР и Германия были фактическими союзниками. Благодаря этому Гитлер смог разгромить и оккупировать Польшу и Францию, установить контроль над Норвегией и Балканами. Однако тем самым он сделал неизбежным союз Англии и стоявших за ней США с Советским Союзом, что предопределило конечное поражение Германии.