Как на Испании отразились события, происходившие в остальной Европе

В течение многих поколений Испанию не опасались как врага и не ценили как друга. Чтобы положить конец пятнадцатилетней войне с рифами, испанской армии пришлось обращаться за помощью к Франции. О существовании испанских военно-воздушных сил никто не подозревал. Что же касается флота, то слова Шеридана: «Испанский флот, тебя никто не знает, ибо тебя не видно» постоянно вертелись на кончике языка неизменного заместителя главы Форин Офис сэра Роберта Ванситтарта¹. Если война в Испании превратилась в международный кризис, если обе стороны обвиняли друг друга в содействии иностранному вмешательству, если вопли «мы не хотим, чтобы тут были иностранцы!» боевым кличем оглашали пустынные долины Арагона, если почти каждый иностранец, который писал о войне, придерживаясь взглядов той или иной стороны, приходил к убеждению, что «иностранцы» должны оставить испанцев в покое и пусть они дерутся между собой, то надо четко понимать, что не кто иной, как сами испанцы, просили и даже требовали помощи со стороны. И отнюдь не силы Европы настояли на вмешательстве в испанские дела.

Большинство политических групп в Испании из-за слабости своей собственной страны испытывали нескрываемое притяжение к другим странам, как таковым, а не к сходным политическим движениям в них. Это справедливо не только по отношению к левым, которые признавали, что их цель – сблизить Испанию с Францией, Англией или Россией, но и к правым, даже к тем, которые громче всех кричали, что хотят сохранить или даже усилить изоляцию Испанию от всей остальной Европы. Если католики видели международный заговор франкмасонства, то масоны в той же мере верили, что лояльность римской церкви представляет собой широкий заговор, руководимый папой и серыми кардиналами. Средний класс Испании поддерживал торговые и финансовые связи с другими странами. Испанская телефонная сеть принадлежала американской компании. Почти все крупные запасы медной руды Испании оказались в руках английской компании «Рио Тинто». Концерн Армстронга владел третью испанской пробки. Водопроводная система Севильи тоже принадлежала англичанам². Французы контролировали серебряные копи в Пеньярое и медные – в Сан-Плато. Бельгийцы основали крупный холдинг, который занимался строевым лесом Испании, владели трамвайными путями и железными дорогами, а также угольными шахтами в Астурии. Канадская компания обеспечивала электроснабжение Каталонии. Это были самые крупные из многих иностранных инвесторов, заинтересованных в такой слаборазвитой стране, как Испания. Затем существовала фаланга, которой, несмотря на весь ее национализм, испанские традиции были свойственны не больше, чем, скажем, анархистам. И хотя перед Гражданской войной Испанию в изобилии наполняли русская литература и пропагандистские материалы об СССР, не меньше информации поступало и о фашистской Германии. Нацистская партия имела убежденных сторонников среди членов немецкой колонии в Испании, которая составляла 12–15 тысяч человек. Испанская секция немецкого Трудового фронта имела не менее 50 отделений. Перед Гражданской войной постоянно множились немецкие туристские конторы и книжные магазины, и между фалангистами и местными лидерами нацистов установились прочные связи. По мере того как шло обсуждение бед Испании и методов их «разрешения», пример Германии, сильного и организованного врага декадентской демократической Франции, становился все привлекательнее в глазах молодого поколения испанского среднего класса.

Откровенно говоря, ни в биологическом, ни в интеллектуальном смысле Испания не была более уникальна, чем другие страны. Ее отличие от них крылось лишь в более медленном развитии. Испанские проблемы всегда считались проблемами остальной Европы. Все ее гражданские войны имели много общего с общеевропейской гражданской войной, которая длилась с времен Ренессанса. Те испанцы, которые пытались преобразовать свою национальную гордость в политическую идеологию, идеализировали некоторые сохраняющиеся в Испании аспекты доиндустриального европейского общества, включая преувеличенное чувство личного достоинства и отсутствие стремления к материальному обогащению, а также давнюю нескрываемую склонность к насилию. И если говорить об обществе как таковом, то такая окостенелость могла сохранять только форму, а не его суть.

В широком смысле слова испанская Гражданская война явилась результатом появления в Испании основополагающих европейских идей. Ведь еще с начала XVI столетия каждое из ведущих политических движений Европы с огромным энтузиазмом воспринималось одной группой испанцев и встречало столь же яростное неприятие другой. Ни та ни другая сторона не выражали ни малейшего желания искать компромисс. Всеобщий католицизм Габсбургов, абсолютизм Бурбонов, революционный либерализм Франции, романтический, а потом и коммерческий сепаратизм, социализм, анархизм, коммунизм и фашизм – все эти концепции, за исключением последних, попав в Испанию, обретали предельно резкие контрасты света и тени. Это, кстати, является характерной особенностью испанского пейзажа, которую прекрасно отражал в своих полотнах Рибера. Острота, с которой эти политические идеи в Испании противостояли друг другу, являлась специфической испанской особенностью. Никто не мог быть более преданным сторонником абсолютизма, чем испанец. Никто, кроме испанских либералов, не демонстрировал столь отчетливо все достоинства и недостатки либерализма. Испанские анархисты стали единственными в европейской истории, которые оказали хоть какое-то воздействие на ход событий. Даже в 1936 году в кортесах были сторонники всех вышеназванных идей (кроме анархистов, которые бойкотировали выборы), хотя некоторым из них минуло четыреста лет от роду. Испания стала лакмусовой бумажкой для политизированной Европы. Сторонники каждого направления мечтали о всепоглощающем господстве только их взглядов и о том, чтобы остальные были устранены с той же решительностью и неуклонностью, с которой в XVI столетии из страны были изгнаны мавры и евреи. Каждая группа старалась придерживаться взглядов испанского генерала XIX века Нарваэса, который, когда его на смертном одре спросили, прощает ли он своих врагов, ответил: «Своих врагов? Их у меня нету. Я их всех перестрелял».

Тем не менее испанская Гражданская война, начавшаяся в 1936 году, неизбежно должна была стать общеевропейским кризисом. Так же как во время Войны за испанское наследство, Войны за независимость и карлистских войн, многие обитатели остальной Европы с 1936-го по 1939 год оказались втянутыми в испанский конфликт. Идеи, владевшие Европой, бросили испанцев в горнило войны. Ведущие государства Европы вступили военный конфликт по просьбе самих испанцев. И теперь им пришлось взять на себя ответственность за его развитие, оказывая помощь той или иной стороне, когда им казалось, что она проигрывает. В течение всей войны отвращение и тяга – чувства, которые остальная Европа всегда испытывала к Испании, а Испания к ней, – находили отражение в дипломатических оценках этой борьбы. И наконец, последняя кампания этой войны стала возможной благодаря помощи со стороны, которая пришла в самый критический момент. Но этого следовало ожидать. Испанец, даже такой приверженец либерализма, как профессор Альтамира, может написать историю Испании, не упоминая о герцоге Веллингтоне. А ведь, не будь его, Бонапарт мог бы взойти на королевский престол в Мадриде.

¹ Он цитирует эту строчку в своих мемуарах, когда насмешливо вспоминает обещание, данное Сальвадором де Мадарьягой, представителем Испании в Лиге Наций (Испания неизменно была самым истовым ее членом), поддержать систему коллективной безопасности во время абиссинского кризиса 1935 года.

² В 1935 году почти 50 процентов испанского экспорта уходило в Соединенное Королевство, которое обеспечивало 17 процентов импорта в Испанию.

Республика просит помощи у Франции. – Блюм соглашается. – Франко обращается за помощью к Муссолини. – Реакция на войну в Москве. – Сталин раздумывает. – Тольятти, Дюкло, Видали и Герё отправляются в Испанию. – Франко взывает к Гитлеру. – Блюм и Дельбос летят в Лондон. – Совет Идена. – Условия Англии.

В ночь на 19 июля Хираль, новый премьер-министр республики, послал телеграмму en clair¹ премьер-министру Франции: «Обеспокоены опасным военным переворотом. Просим незамедлительно помочь нам оружием и самолетами. Братски ваш Хираль»². Тот экстраординарный факт, что испанский премьер-министр предпочитает обратиться непосредственно к своему французскому коллеге, объясняется характером подписи. Хиралю, ныне ставшему лидером Народного фронта Испании, вполне естественно предполагать, что Леон Блюм, глава правительства французского Народного фронта, скорее всего, отнесется к нему с большей симпатией и пониманием, чем испанский посол в Париже Карденас, дипломат старой школы³.

Леон Блюм, этот темпераментный и страстный француз, занимал пост премьер-министра Франции лишь с 5 июня, возглавляя кабинет министров из социалистов и радикалов, который пользовался поддержкой коммунистов. Как и правительство Испанской республики, он был сформирован в результате победы предвыборного альянса Народного фронта. Будучи пацифистом по своим взглядам, полный желания решить все социальные проблемы у себя дома, Блюм тем не менее, как и его коллеги, сразу понял, что обращение Испанской республики имеет для них исключительно важное значение. Ибо в это время в Париже, Лионе и других городах Франции непрестанно шли уличные бои между левыми и правыми, между группами социалистов или коммунистов и фашистов. Часто создавалось впечатление, что даже во Франции фашистский переворот не заставит себя ждать. Симпатии к республике поддерживались и стратегическими расчетами, поскольку националистическая Испания, скорее всего, будет испытывать враждебность к французскому Народному фронту, если даже не к самой Франции. И когда утром 20 июля Леон Блюм получил телеграмму Хираля, он спешно пригласил к себе министра иностранных дел Ивона Дельбоса и военного министра Эдуарда Даладье. Оба они были радикалами. И хотя, скорее всего, симпатизировали не столько Испанской республике, сколько социалистам – членам ее кабинета министров, все трое тут же согласились помочь Хиралю.

В тот же день генерал Франко послал Луиса Болина на «Стремительном драконе», за штурвалом которого все так же сидел капитан Бебб, в Биарриц, где тот взял на борт Луку де Тену, редактора монархистской газеты «ABC». Он проконсультировался с Хуаном Марчем, чья финансовая поддержка становилась особенно важной именно сейчас, когда мятеж явно перерастал в гражданскую войну. Лука де Тена и Болин вылетели в Рим, где обратились к итальянскому правительству с просьбой о поставке военных материалов. В то же самое время в своем коммюнике националисты гордо объявили: «На кону стоят не только интересы Испании, звук наших труб разносится во все стороны от Гибралтара».

На следующий день, во вторник 21 июля, первая реакция на испанский кризис появилась и в Москве. Коминтерн и Профинтерн (организация, созданная для координации действий коммунистов в профсоюзах) созвали общее собрание.

Идея помощи республике получила мощную поддержку. Было решено созвать следующее собрание 26 июля в Праге.

Реакция Сталина и советского правительства на начало испанской войны (какую бы роль в ней раньше ни играли испанские коммунисты) прежде всего диктовалась ответом на вопрос, в какой мере она скажется на текущих потребностях советской внешней политики. Если, как в Китае в 1926 году (и возможно, как с греческими коммунистами в 1947 году), коммунистическое сопротивление будет необходимо принести в жертву, значит, так тому и быть – и потом уже последуют долгие казуистические оправдания этого поступка. В Европе советское правительство, вне всяких сомнений, откровенно опасалось нацистской Германии. Советский режим фактически родился после трех лет Гражданской войны, длившейся с 1917-го по 1920 год, которая заметно сказалась на опасениях советских людей, не желающих еще одной войны. Страх нового конфликта заставил Россию выйти из своей изоляции в конце 1920 года, вступить в Лигу Наций в 1934 году и в следующем году заключить с Францией союз. Литвинов, советский министр иностранных дел, красноречиво выступал в Лиге Наций, призывая к созданию системы коллективной безопасности, которая должна была включать экономические и военные санкции против нарушителей соглашения – то есть против Германии, Италии и Японии⁴. Победа националистов в Гражданской войне в Испании могла означать, что Франция с трех сторон будет окружена потенциально враждебными ей странами. В таком случае Германии будет проще напасть на Россию, не опасаясь удара Франции с тыла. В силу этой сомнительной причины советское правительство имело серьезные основания помешать победе националистов.

Кроме того, война в Испании предоставляла Испанской коммунистической партии с ее дисциплиной, умелой пропагандой, ее престижем, проистекающим из тесных связей с Россией, великолепную возможность создать в Испании второе коммунистическое государство. Но победа коммунистов встревожила бы Англию и Францию, две влиятельные силы, с которыми Россия в силу дипломатических соображений хотела бы сблизиться. Скорее всего, это вызвало бы крупномасштабную войну. Она бы дорого обошлась России. В силу этих причин Сталин не отдавал приказов Испанской коммунистической партии и своим главным агентам Кодовилье и Степанову в полной мере использовать все свои возможности, чтобы обрести контроль над Испанской республикой. Не посылал он и оружие в Испанию.

Тем не менее, поскольку Сталин собирался в ближайшее время провести очередную чистку старых большевиков, русский диктатор был вынужден с несвойственным ему вниманием выслушивать руководителей Коминтерна того времени. Они имели свое собственное мнение по вопросу, какова должна быть реакция коммунистов на войну в Испании. В конце концов, это был и повод заявить о себе. Они могли дать понять Сталину, что, пока он колеблется, сторонники Троцкого уже называют его «убийцей и предателем испанской революции, соучастником Гитлера и Муссолини». Тем не менее с неуклюжестью краба Сталин все же пришел к одному-единственному выводу относительно Испании: он не позволит республике проиграть, но и не станет помогать ей победить. Чем дольше будет длиться эта война, тем свободнее он будет в любых своих действиях. Может даже, она станет началом мировой войны, в которой Англия, Франция Италия и Германия уничтожат друг друга и судьбы мира будет решать Россия, которая пока останется в стороне⁵. Так что с течением времени Советский Союз отвечал на требования оказать помощь Испании лишь посылкой продовольствия и сырья. Кроме того, советские рабочие вносили «пожертвования» от своей зарплаты в помощь испанцам. В то же время представители Комнитерна в Испании получили подкрепление. Пользуясь псевдонимами Альфред о и Эрколи, в Испанию прибыл умный лидер Итальянской коммунистической партии в изгнании Пальмиро Тольятти, которому предстояло руководить тактикой Испанской коммунистической партии⁶. Какое-то время ему сопутствовал французский коммунист Жак Дюкло. Прибыл в Испанию военным советником милиции испанских коммунистов (под псевдонимом Карлос Контрерас) и Витторио Видали, другой итальянский коммунист, который много лет вел революционную деятельность в Соединенных Штатах. Еще одним из лидеров международного коммунистического движения, вскоре прибывшим в Испанию, был венгр Эрнё Герё, который много лет работал в Париже под именем Зингер, а теперь стал Педро или Герэ. На него была возложена ответственность за руководство коммунистами в Каталонии. Степанов с Кодовильей, еще два представителя Коминтерна, также провели в Испании какое-то время. Таким образом, Сталин был весьма основательно представлен в Испании. И Испанской коммунистической партией, по сути, руководили не Хосе Диас или Пассионария, а гораздо более искусный политический тактик Тольятти⁷. Тем временем отдел пропаганды западноевропейской секции Коминтерна под руководством своего блистательного шефа немецкого коммуниста Вилли Мюнценберга из своей штаб-квартиры в Париже неустанно работал, связывая события в Испанской республике со всеобщим антифашистским крестовым походом, который начался, когда советское правительство повело аналогичную политику по отношению к Народному фронту и системе коллективной безопасности⁸. Со стороны эта политика, олицетворяемая столь сильными личностями, казалась монолитной и убедительной, но стоит понять, что в то время многие из мелких шестеренок огромной коммунистической организации имели свои собственные идеи и воззрения, воплощения которых и добивались. Тем не менее такие люди, как Герё, были типичными сталинскими бюрократами. В силу этой причины нельзя говорить о единой политике коммунистов в Испании.

Пока все эти проблемы неторопливо обсуждались в Москве, агенты Франко Болин и Лука де Тена вечером 22 июля очутились в Риме. Не теряя времени, они тут же встретились с графом Чиано, итальянским министром иностранных дел. Четыре года спустя Чиано рассказал Гитлеру, что, по словам Франко, ему хватило бы «двенадцати грузовых самолетов, чтобы через несколько дней одержать победу в этой войне». Чиано проявил интерес к первым эмиссарам Франко, но спросил их лишь о природе движения националистов – и ни о чем больше. Итальянское правительство ясно представляло себе, что связывает Франко с теми монархическими заговорщиками, которые в 1934 году просили и получили помощь у Муссолини. Выяснилось, что Франко был не в курсе подробностей этого соглашения. Такое положение сохранялось до 24 июля, когда Мола прислал в Рим Гойкоэчеа, центральную фигуру событий 1934 года, и наконец итальянцы согласились предоставить помощь испанским мятежникам. 22 июля Франко впервые обратился за помощью к Германии. По его поручению полковник Бейгбедер, который отвечал в Тетуане за отношения с местными племенами, послал генералу Кухленталю, немецкому военному атташе в Париже, «очень срочную просьбу» предоставить «десять грузовых самолетов с полной загрузкой». Груз будет закуплен частными немецкими фирмами и доставлен немецкими летчиками в Испанское Марокко. Вечером того же дня летчик аваиции националистов капитан Франсиско Арранс в сопровождении Адольфа Лангенхайма, руководителя отделения нацистской партии в Тетуане, и Иоханнеса Бернхардта, немецкого бизнесмена из Тетуана и директора экономического отдела «Аусландорганизацион» (иностранный департамент нацистской партии) в Марокко, вылетел в Берлин с частным письмом к Гитлеру, содержащим просьбу поддержать обращение Бейгбедера. Они летели на «юнкерсе», реквизированном в Лас-Пальмасе у «Люфтганзы»⁹. Бернхардт, бывший торговец сахаром из Гамбурга, покинул этот город из-за финансовых неприятностей. В Тетуане он работал в компании, которая продавала кухонное оборудование испанским гарнизонам. Таким образом, он обрел друзей в офицерской среде. И он, и Лангенхайм видели возможности личного обогащения в продаже товаров испанским мятежникам.

А тем временем в Париже испанский посол Карденас посетил Леона Блюма и от имени Хираля обратился с просьбой о 20 бомбардировщиках «потез», 8 ручных пулеметах, 8 шнейдеровских пушках, 250 000 патронов к пулеметам и 20 000 бомб. Для экспорта в Испанию этого вооружения следовало получить лицензию французского правительства. Хотя военная промышленность Франции была национализирована и с технической точки зрения закупки носили частный характер, все же было необходимо одобрение кабинета министров. Почти в то же время, когда все было согласовано, на Кэ-д'Орсэ раздался телефонный звонок от Корбэна, французского посла в Лондоне.

Сам лично придерживаясь крайних правых взглядов, Корбэн так истово озвучивал пожелания Англии (особенно правительству Народного фронта), что его называли «английским послом в Лондоне». Правительство Великобритании, получив телеграмму от своего посла в Париже, серьезно встревожилось из-за французской реакции на кризис в Испании. На 23–24 июля в Лондоне была назначена встреча английского, французского и бельгийского министров иностранных дел, которым предстояло обсудить предположительный подход Гитлера и Муссолини к новому договору пяти государств о коллективной безопасности. Болдуин через Корбэна попросил Блюма прислать своего секретаря по иностранным делам Дельбоса, чтобы вместе с Иденом обговорить положение дел в Испании. По совету Алексиса Леже, уроженца Мартиники, генерального секретаря Кэ-д'Орсэ (потом он стал известен как нобелевский лауреат, поэт, автор «Анабасиса»), Блюм согласился. Для Леже настоящим «кошмаром» (любимое слово дипломатического словаря тех лет) стала мысль о том, что Англия может отвернуться от левой Франции и объединиться с Германией. В то же самое время Карденас, испанский посол, испытывая симпатии к националистам, подал в отставку, оставив двух испанских офицеров-летчиков обговаривать детали переброски оружия, но на следующий день из Женевы явился Фернандо де лос Риос, бывший министр республики, который и взял на себя эти обязанности.

Утром 23 июля в Лондоне началась конференция. Блюм явился как раз к ленчу. В холле отеля «Кларидж» Иден спросил его: «Вы собираетесь посылать оружие Испанской республике?» – «Да», – сказал Блюм. «Это ваше дело, – заметил Иден, – но я попросил бы вас только об одном. Будьте благоразумны».

Этот совет Идена точно отражал глубокое стремление к миру, которое в то время испытывали британский кабинет министров и народ Англии. Лидер оппозиции Эттли поддержал лейбористскую партию и английский рабочий класс, проявивших симпатии к испанским товарищам. И в резолюции от 20 июля потребовал оказать им «всю практическую поддержку». Однако большая часть высшего и среднего класса Англии открыто поддерживала националистов. Тем не менее в Англии не было ни одного политика, который взялся бы утверждать, что страна должна вмешаться в этот конфликт, встав на ту или иную сторону. Вопрос заключался лишь в том, какую форму нейтралитета предпочесть. На первых порах лейбористская партия считала, что надо дать возможность республике закупать оружие – и в Англии, и в любом другом месте. Но с этим не согласились критики-консерваторы из правительства, такие, как Уинстон Черчилль, который, хотя и противостоял Германии и Италии, так же как и оппозиции (скорее по традиции, чем по идеологическим причинам), не считал, что испанский конфликт имеет какое-то значение для Англии, даже со стратегической точки зрения. Черчилль сам был встревожен революционным характером республики и несколько дней спустя написал личное письмо Корбэну, послу Франции, с протестом против французской помощи республике, предупредив его о необходимости соблюдать «предельно строгий нейтралитет»¹⁰. В Форин Офис Иден пытался проводить такую же политику, стараясь, чтобы она была общей для Англии и для Франции. Британское правительство исходило из предположения, что ремилитаризация Рейнской зоны в феврале и итальянское завоевание Абиссинии удовлетворят аппетиты диктаторов и они примутся помогать установлению нового порядка в Европе. При такой раскладке возникновение «испанского кризиса» совершенно не устраивало правительство Болдуина.

Английским послом в Испании в то время был сэр Генри Чилтон¹¹, сухой, лишенный воображения дипломат старой школы. Его американский коллега Клод Боуэрс, который не скрывал, что по убеждениям является заядлым республиканцем, сообщал в Вашингтон о Чилтоне как о после, который старается «нанести урон правительству и услуживает инсургентам».

Тем временем англичан взволнована испанская война так же, как когда-то Французская революция. Конечно, то было время высокой политической сознательности. В начале весны появился первый выпуск «Репортера». В нем сообщалось, что издание «не собирается предоставлять свои страницы писателям реакционных и фашистских взглядов». В мае объявил о своем существовании Клуб левой книги, который взялся каждый месяц публиковать книги, направленные против войны и фашизма. За ним появился Клуб правой книги. Такая вовлеченность литературы в политику стала отражением острых социальных проблем, в частности всеобщей международной озабоченности соблазнительностью примера России, падением влияния религии, «крахом общепринятых норм», возвышением Гитлера. Марши голодных, обездоленных и безработных стали характерными для того времени. Официальная лейбористская оппозиция правительству Болдуина казалась неэффективной. Такие способные политические лидеры, как Черчилль и Ллойд Джордж, блистали на задворках политической жизни. Настроения этого времени отлично выразил В.Х. Оден в своей поэме «Испания 1937»:

Завтра для молодых поэтов обернется взрывами бомб.
Пока же прогулки вдоль озера, недели в хорошей
компании;
Завтра летним вечером состоятся велосипедные гонки
по предместьям.
Но уже сегодня готовься к борьбе.

Столь же точным оказалось и другое стихотворение того же поэта:

Что вы предлагаете? Строить прекрасный город?
Я буду.
Я согласен.
Или это стремление к самоубийству, к романтической
Смерти?
Очень хорошо. Я принимаю и этот ваш выбор,
ваше решение.
Да, я – Испания.

Для левых интеллектуалов Испания сразу же стала смыслом жизни, работы и творческого вдохновения. Стивен Спенер написал, что Испания «предложила XX веку 1848 год». Филип Тойнби, студент, член коммунистической партии, вспоминает, как новости из Испании привели его к выводу, что «наконец-то брошена перчатка борьбе против фашизма». Рекс Уорнер, тоже сторонник республики, писал: «Испания сорвала все покровы Европы». Для интеллектуалов не было никаких сложностей в понимании вопроса, какая сторона в этой войне «права»¹².

Но в целом общество разделилось. «Морнинг пост», «Дейли мейл», «Дейли скетч» и «Обсервер» поддерживали националистов, а «Ньюс кроникл», «Дейли геральд», «Манчетер гардиан», «Дейли экспресс» и «Дейли миррор» – республиканцев. «Таймс» и «Дейли телеграф» старались быть беспристрастными.

¹ En clair (фр.) – в незашифрованном виде, открытым текстом. (Примеч. пер.)

² Отношения французского Народного фронта с Испанией Леон Блюм обсуждал с Пьером Ко, своим министром авиации.

³ Позднейшие подсчеты показали, что лишь три процента испанского дипломатического корпуса поддержали правительство. Во многих посольствах и консульствах Испании за границей разгорелась своеобразная гражданская полувойна. В Риме посол Сулуэта забаррикадировал подступы к своей взбунтовавшейся канцелярии.

⁴ Смысл конечной цели советской политики заключался в том, чтобы коммунистические партии сдвинулись с крайних левых позиций политического спектра ближе к центру, а потом вступили бы в альянс с правыми и фашистами. Процесс этот, который нашел свое окончательное воплощение в советско-германском пакте 1939 года, так полностью и не реализовался. Без сомнения, Сталин подсознательно уже лелеял идею о договоре с Германией, если Литвинову не удастся заключить надежный союз с Англией и Францией.

⁵ Этот мотив объясняет, почему Россия и французские коммунисты так старались, чтобы Франция вступила в войну на стороне республики. Определенное объяснение политике Сталина дает ответ Литвинова на вопрос французского правительства (предположительно в конце июля), какова будет реакция советского правительства, если вмешательство Франции вызовет всеобщую войну. Он признал, что советско-французский пакт обязывает СССР помогать Франции, если она подвергнется нападению третьей силы. Но затем Литвинов уточнил, что «это будет совершенно иное дело, если война станет результатом вмешательства одной из наших стран в дела третьей».

⁶ Биографы Тольятти Марчелла и Морей Феррара утверждают, что до июня 1937 года его в Испании не было. В то же время Эрнандес говорит, что Тольятти обосновался в Испании уже в августе 1936 года. Скорее всего, в 1936 году и в первой половине 1937-го он всего лишь наносил визиты в Испанию (хотя порой надолго оставался в ней).

⁷ Лучшим источником сведений о политике коммунистов в Испании стала достаточно неприятная для них книга ведущего перебежчика из среды коммунистов Испании Хесуса Эрнандеса «Я, сталинский министр в Испании».

⁸ Мюнценберг, которого раньше знали как «Красного Херста» Германии, считался гением журналистики. Сын плотника, он был готов продать душу дьяволу, чтобы получить деньги или поддержку. Обладал необыкновенным даром привлекать графинь, банкиров, генералов и интеллектуалов для содействия своему очередному начинанию. Именно он ввел в оборот понятие «попутчик». Его помощником и телохранителем в Париже был чех Отто Кац, он же Симоне. К июлю 1936 года Мюнценберг уже начал ссориться со своими хозяевами в Москве, которые считали его слишком независимым. Когда зимой 1936/37 года он порвал с партией, отдел пропаганды Коминтерна многое потерял, настолько жива и ярка была его работа.

⁹ Своих агентов в Берлин послал и Мола. Немцы не могли поверить, что эмиссары Франко и Молы не знают друг о друге, и потому попросили Аррансу посетить кафе, где сидели и люди Молы. Когда же два испанца не подали и виду, что знают друга друга, немцы поверили, что север и юг Испании совершенно не согласовывают свои действия.

¹⁰ В октябре Черчилль предельно ясно выразил свое отношение к республике ее послу в Лондоне Аскарате. Когда лорд Роберт Сесил представил их друг другу, Черчилль, побагровев от гнева, пробормотал: «Черт, черт, черт!» – и отказался пожать протянутую руку посла. Правда, в 1938 году отношение Черчилля к республике значительно изменилось.

¹¹ Основные члены дипломатического корпуса еще до начала мятежа оставили Мадрид и на лето перебрались в район Сан-Себастьяна. К 22 июля они спокойно и с комфортом устроились в Сен-Жан-ле-Люс, по другую сторону французской границы. В Мадриде остались лишь младшие сотрудники посольств или консульств, а послы тем временем отдыхали от забот и тревог. В Испании вообще отсутствовал немецкий посол, пока в апреле из Парижа не прибыл граф Велзек.

¹² В 1937 году периодическое издание «Левое крыло» провело достаточно беспристрастный опрос английских писателей, обратившись к ним с вопросом, какую сторону они «поддерживают». За националистов были только пятеро – среди них Ивлин Во, Элеанор Смит и Эдмунд Бланден. Среди тех шестнадцати, которые предпочли остаться нейтральными (я продолжаю держаться своего убеждения, что это лучший выбор для литератора – не принимать участия в общественной деятельности), были такие имена, как Эзра Паунд, Шон О'Фаолейн, Герберт Уэллс. Оставшаяся сотня писателей в темпераментных выражениях заявила о своей поддержке республики. В их числе были Лашель Аберкромби, В.Х. Оден («рентгеновские лучи испанской войны выявили всю ту ложь, на которой зиждится наша цивилизация»), Самюэль Беккет (который большими буквами дал простой ответ: «ЗА РЕСПУБЛИКУ!»), Сирил Конноли («интеллектуалы идут первыми, прикрывая собой женщин и детей»), Алистер Кроули, Форд Мэдокс Форд, Олдос Хаксли и многие другие.

Блюм возвращается в Париж. – Де лос Риос. – Беспокойство Блюма. – Компромисс. – Муссолини посылает Франко «савойи». – Его мотивы. – Дипломатия графа Чиано. – Эмиссары Франко в Байрейте. – Германия согласна предоставить помощь. – Ее цели. – Ее организация. – Салазар. – Вилли Мюнценберг за работой. – Реакция по ту сторону Атлантики. – Рузвельт и Холл. – Крах в Италии. – Бурное совещание во французском кабинете министров. – Странная просьба из Мадрида.

Пока Иден и Блюм совещались в Лондоне, Фернандо де лос Риос, новый представитель республики в Париже, нанес визиты Даладье, военному министру, Пьеру Ко, министру авиации, и Жюлю Моку, заместителю Блюма в кабинете министров. Франция взялась предоставить пилотов, чтобы перегнать самолеты «потез» в Испанию. Некий «член французского кабинета» (без сомнения, радикал) сообщил графу Вельчеку, немецкому послу в Париже, что Франция готова поставить Испанской республике «примерно тридцать бомбардировщиков, несколько тысяч бомб и определенное количество 75-миллиметровых орудий». Вельчек передал это сообщение Дикхофу, главе немецкого министерства иностранных дел. Дикхоф, преуспевающий карьерный дипломат, дал указание немецкому посольству в Лондоне довести информацию до Идена. Кроме этого, Дикхоф проинформировал немецкое военное министерство, что, по его мнению, о помощи Франко (к тому времени от него уже поступил запрос Бейгбедера о поставке оружия) «не может быть и речи». В сущности, немецкое министерство иностранных дел отреагировало на испанский кризис точно так же, как и английское. Помощь какой-либо из сторон угрожает опасностью всеобщей войны. А тем временем личному посланнику Франко к Гитлеру не удалось улететь дальше Севильи, где ему пришлось задержаться из-за поломки двигателя самолета.

Вечером 24 июля Блюм и Дельбос вернулись в Париж. В Ле-Бурже их встречал радикал Шотан. Он сообщил, что во время отсутствия Блюма новость о решении правительства помочь Испанской республике через испанского военного атташе в Париже Антонио Барросо, убежденного сторонника мятежников, просочилась и стала известна правому публицисту Анри Кериллису. И тот уже оповестил об этом плане в «Эхо Парижа». «Никто не может понять, – сказал Шотан, – почему мы рискуем войной ради Испании, когда не пошли на этот риск ради Рейнской области». На деле радикалы уже начали протестовать против идеи помощи Испании. И это недовольство, и предупреждение Идена продолжали беспокоить Блюма, когда в десять часов он встретился с де лос Риосом вместе с Даладье (военным министром), Пьером Ко, Венсаном Ориолем (министром финансов) и Дельбосом. Де лос Риос (как и Франко немцам) указал Блюму, что гражданскую войну «нельзя рассматривать как сугубо национальную проблему», потому что у Испании есть стратегические отношения с Италией и Марокко. Блюм искренне хотел помочь республике. Контракт на поставку самолетов был уже готов. Но, помня предупреждение Идена, Блюм воздерживался от непосредственных действий. Он спросил де лос Риоса, не смогут ли испанские летчики перегнать самолеты в Испанию. По крайней мере это будет компромисс. Де лос Риос сказал, что это невозможно – Испании не хватает летчиков. И его правительство хотело бы нанять для этой цели французских пилотов. На этом этапе переговоров Даладье напомнил о франко-испанском договоре 1935 года. От имени Испании его подписал тогдашний министр торговли Мартинес де Веласко, который ныне сидел в Образцовой тюрьме в Мадриде. Секретная статья соглашения позволяла Испании купить у Франции на 20 миллионов франков военного снаряжения. Де лос Риос и Блюм договорились, что самолеты и другое военное снаряжение могут быть поставлены в соответствии с этой статьей. После того как де лос Риос ушел, Блюм поведал своим коллегам о разговорах в Лондоне и особенно – о реакции английского правительства. Из всех французских министров только сторонник радикальных взглядов Дельбос колебался.

Де лос Риоса поднял с постели телефонный звонок Пьера Ко, который попросил испанца немедленно приехать к нему домой. Пьер Ко передал послу слова Дельбоса, который заявил, что не убежден в возможности французских пилотов перегнать самолеты в Испанию. Так что приходится исходить из предположения, что они доставят их по воздуху в Перпиньян, а дальше пилотировать придется испанцам.

На следующее утро, 25 июля, де лос Риос посетил французское министерство авиации. Казалось, все было готово для немедленной отправки самолетов. Но тут выяснилось, что Кастильо, советник испанского посольства, отказывается подписывать документы на поставку самолетов, а Барросо, военный атташе, чек на их оплату. Оба они подали в отставку на том основании, что не хотят содействовать покупке оружия, которое будет направлено против их народа, и сообщили прессе о своем решении. Разразилась буря возмущения. Все французские вечерние газеты во главе с «Эхом Парижа» опубликовали сенсационные сообщения о «торговле оружием». Президент Франции Лебрэн предупредил Блюма, что тот втягивает Францию в войну. То же самое сказал и Эррио, ветеран политики, экс-премьер и спикер палаты депутатов. Премьер-министр буквально разрывался между своим пацифизмом и желанием помочь республике. Никогда еще перед интеллектуалом в политике не вставал более жестокий выбор. В четыре часа дня состоялось заседание кабинета министров. Даладье и Дельбос выступали за то, чтобы отказать помощь Испании, Ко тоже считал, что ее просьбу надо удовлетворить. Наконец был найден компромисс. Правительственное коммюнике сообщало, что отказывает Испании в поставке оружия. Груз же решили отправить через Мексику. Для частной закупки не этом пути не должно было встретиться никаких препятствий. В течение дня 140 000 фунтов стерлингов золотом доставили в аэропорт Ле-Бурже в качестве гарантии оплаты. Главным организатором операции оставался министр авиации Пьер Ко. Байрон своего времени Андре Мальро, в то время близкий к коммунистам (хотя он никогда не был членом партии), выступал в роли покупателя от имени Испанской республики¹. А тем временем испанское посольство в Париже превратилось в настоящий караван-сарай, где весь день и большую часть ночи мельтешили разнообразные личности всех национальностей, предлагая за любую цену оружие всех типов и видов, боеприпасы и самолеты².

Утром 25 июля в Риме Чиано принял Гойкоэчеа вместе с Сайнсом Родригесом. Связь между заговорщиками 1934 года и мятежниками 1936-го получила удовлетворительное объяснение³. Муссолини и Чиано тут же договорились об оказании помощи, в первую очередь транспортной авиацией. В течение нескольких дней в Марокко перелетели одиннадцать самолетов «Савойя-81», за штурвалами которых сидели итальянские летчики.

Мотивы, побудившие Муссолини действовать именно таким образом, были противоречивыми. Диктатору льстило, когда к нему обращались с просьбами. Его воодушевляла идея господствовать в Средиземноморье, и он считал, что его амбиции получат поддержку, если в Испании утвердится правое правительство, основанное на полуфашистских идеях. Эта «новая Испания», скорее всего, оттеснит французские войска от итальянской границы, а в случае франко-итальянской войны не позволит перебросить французские войска из Марокко во Францию. После триумфального завоевания Абиссинии Муссолини продолжали беспокоить две проблемы: как утвердить свой международный авторитет и где его можно проявить на новом этапе. Он как-то заметил, что «итальянцев надо подгонять пинками». «Когда война в Испании закончится, – сказал он, – мне придется найти что-то еще: итальянский характер формируется в бою». Причина вмешательства Италии ad nauseam⁴ повторялась итальянскими дипломатами в течение всей Гражданской войны: Италия «была не готова к появлению коммунистического государства» в Испании. Такое объяснение интервенции Муссолини дал своей жене Ракеле. В то же время, начав оказывать помощь, он испытывал и неподдельный страх. До июля 1936 года его пропаганда была направлена больше против «декадентских» демократий Франции и Британии, чем против коммунизма. И хотя правительство Испании даже умеренно левых взглядов могло с враждебностью воспринимать его замыслы, Муссолини, несмотря на презрение к буржуазному образу жизни, которое он постоянно выражал, вполне возможно, тянуло больше к Испании, чем к Германии. В то время его отношения с Гитлером носили неопределенный, весьма осторожный характер. Но испанский кризис вызвал нападки против коммунизма и изменил их отношения. Испания сделала Гитлера и Муссолини союзниками. Потом уже Чиано рассказал Канталупо, своему первому послу в Испании националистов, что «дуче лишь очень неохотно согласился оказать Франко военную поддержку». И король Виктор-Эммануил возражал против идеи широкомасштабного содействия мятежникам. Чиано же, напротив, с энтузиазмом поддерживал ее.

Дипломатия Чиано, который сыграл важную роль в последовавших событиях, была резко антианглийской, чуждой той смеси восхищения и ненависти, которую испытывал к Британии Риббентроп и даже Муссолини. Когда трое фалангистов описали ему, как во время правления короля Филиппа II Англия унижала Испанию, Чиано одобрил их «мудрый образ действий» и предостерег против «опасной англомании, порой свойственной даже опытным дипломатам». Его намерения во время испанской войны были облегчены тем, что и само британское правительство хотело заключить союз с Италией. Но это лишь способствовало презрительному отношению Чиано к Англии, хотя он всегда хорошо относился к лорду Перту, новообращенному католику, который, будучи послом в Риме, настолько истово следовал инструкциям своего правительства, что старался дать понять Чиано: он человек, «который может понять и даже полюбить фашизм». В это время итальянский шпион, служивший камердинером в доме Перта, подобрав ключи к личному сейфу посла, получил доступ ко всем телеграммам, которыми Рим обменивался с Лондоном. Так что Чиано обрел возможность предельно легко строить свои отношения с Британией, пока наконец англичане не догадались, что где-то происходит утечка секретных материалов. Перт презрительно отверг возможность поиска шпиона в Риме. Тем не менее он не исключал, что это могло произойти в единственном случае, когда во время свадьбы дочери жена оставила на ночь свои драгоценности в его сейфе среди телеграмм. И ее тиара исчезла.

Утром 25 июля эмиссары Франко из Тетуана, капитан Арранс, Бернхардт и Лангенхайм наконец прибыли в Берлин. Письмо Франко было передано Гитлеру через отдел иностранных дел нацистской партии. Днем в министерстве иностранных дел его исполнительный директор Дикхоф и министр Нейрат, не скрывая своего удовлетворения, повторили, что поставки оружия националистам в Испании невозможны, поскольку о них стало известно, и посему «у немецкой общины в Испании могут быть серьезные неприятности». Тем не менее и нацистская партия, и адмирал Канарис, возглавлявший военную разведку, имели другое мнение на этот счет. Канарис немедленно рекомендовал Франко⁵ своему начальству как «проверенного человека», «заслуживающего полного доверия и поддержки», которого он встречал несколько раз во время своих сомнительных визитов в Испанию.

Геринг, глава люфтваффе, отвечавший за немецкий пятилетний план, в 1946 году на Нюрнбергском процессе так рассказал об этих событиях: «Когда в Испании разразилась Гражданская война, Франко обратился с просьбой о помощи к Германии. Ему была нужна поддержка с воздуха. Вместе со своими частями Франко находился в Африке и… не мог перебросить их, потому что флот был в руках коммунистов, а главным решающим фактором в войне была возможность высадки его войск в Испании… Фюрер обдумывал эту проблему. Я посоветовал ему в любом случае оказать поддержку: во-первых, чтобы предотвратить распространение коммунизма, а во-вторых, чтобы проверить технические возможности моих молодых люфтваффе».

Фюрер решил встретиться с Бернхардтом и Лангенхаймом вечером 26 июля в Байрейте. Он находился под впечатлением постановки «Валькирий» Вагнера. И без всяких консультаций с министром иностранных дел гарантировал немецкую поддержку Франко.

Позже Гитлер объяснял свое неожиданное решение тем, что хотел привлечь внимание запада к Испании, чтобы обеспечить «незаметное» перевооружение Германии. В 1941 году Гитлер говорил уже по-другому: «Если бы не существовала опасность, что Европу захлестнет красная чума, я не стал бы вмешиваться в испанскую революцию. С церковью было покончено», – с удовольствием добавил он. 27 июля 1936 года он и Риббентропу привел эти причины, побудившие его вмешаться. Кроме того, в том же году фюрер сказал, что победа националистов в Испании позволит фашистам «контролировать морские коммуникации Англии и Франции». Таким образом, у вмешательства были и стратегические причины. В 1937 году фюрер дал еще одно объяснение: Германии необходима железная руда; националисты же могли обеспечить ее поставки, а левые отказали бы в них. Скорее всего, эту причину привел Бернхардт на встрече 26 июля. Без сомнения, подлинные мотивы действий немецкого правительства представляли собой смесь всех этих причин. Канарис, вспоминая опыт Первой мировой войны, скорее всего, привел другой довод: в ходе военных действий немецкие подлодки не смогут заправляться топливом, если испанские базы будут в руках демократов или левых. Муссолини был откровенно польщен, когда Франко почтительно попросил его о помощи, и впервые за три года, что он пришел к власти, это обращение другого государства дало Муссолини возможность почувствовать себя незаменимым. Роль, отведенная Бернхардту и Лангенхайму, дала понять, что последовавшие политические решения определялись нацистской партией, а не министерством иностранных дел. Тем не менее ничто не говорило, что нацисты хотели бы установления в Испании государства, сходного по своей социальной структуре с нацистской Германией. Как и Канарис, они предпочитали обрести военного, а не идеологического союзника.

После встречи в Байрейте 26 июля департамент COS «W» немецкого военного министерства получил указание спешно начать набор «добровольцев» и поставки военных материалов. Две холдинговые компании должны были обеспечить переправку из Германии в Испанию ее заказов, в виде уплаты за которые шло испанское сырье. Компаниями этими были HISMA (Compania Hispano-Marroqui de Transportes) и ROWAK (Rohstoffe-und-Waren-Einkaufsgesellschaft). Если немецкий торговец хотел что-то продать Испании, он должен был иметь дело с ROWAK, a HISMA «держала там рынок». Была собрана флотилия торговых судов, и военно-морской флот получил приказ обеспечить им охрану. В Марокко немедленно вылетели тридцать грузовых «Юнкерсов-52». В то же самое время под командованием генерала фон Шееле была создана «туристская группа», которой предлагалось набирать добровольцев и инструкторов для испанской армии. 31 июля на шести «хейнкелях» из Гамбурга в Кадис вылетели восемьдесят пять человек. На место прибыли они 5 августа. В составе группы – инженеры, техники и летчики-истребители. В сентябре она пополнилась новыми летчиками, вместе с которыми были доставлены два танка, батарея противотанковых орудий и несколько самолетов воздушной разведки. Позже Шееле стал военным руководителем HISMA, Бернхардт – ее главным управляющим в Севилье, а полковник фон Тома возглавил пехотные части и танковую группу. Частью обязанностей фон Тома и его офицеров была подготовка испанцев, а частично он и сам должен был обрести боевой опыт. По словам фон Тома, испанцы быстро обучались – и столь же быстро все забывали. В дальнейшем в Испанию из Германии еженедельно прибывали по четыре транспортных самолета. Каждые пять дней швартовались и грузовые суда⁶.

Кроме назначения вышеупомянутых офицеров, через неделю стала действовать организация, созданная Гитлером по просьбе Франко. Передали эту просьбу два нациста из Марокко. Немецкое министерство иностранных дел было застигнуто врасплох. 28 июля Дюмон, глава испанского отдела, снова сделал запись о том, что министерство против оказания помощи. Эту точку зрения разделяли военный министр фельдмаршал фон Бломберг и начальник генерального штаба, генерал фон Фриче. Они считали, что операция «Магическое пламя», как она была названа, ничего не даст с военной точки зрения. Риббентроп, специальный советник Гитлера по иностранным делам, тоже сомневался. До середины октября немецкие министерства иностранных дел и экономики были в полном неведении о деятельности компаний HISMA и ROWAK – хотя министерство финансов с самого начала оказалось в курсе дел, поскольку выделило ROWAK кредит в три миллиона рейхсмарок. Тем не менее МИД, хотя и продолжая недоумевать, безропотно подчинился решению, принятому вопреки его советам. Когда правительство республиканской Испании сразу же выразило протест германскому советнику в Мадриде по поводу того, что немецкие самолеты приземляются в Тетуане, на экземпляре этого документа, прибывшего в министерство иностранных дел, появилась сухая резолюция: «Ответу не подлежит». Все должно было сохраняться в глубокой тайне.

Воздушный ас Адольф Галланд описывал, как «тот или другой наш товарищ (по люфтваффе) внезапно исчезал в далеком небе… Месяцев через шесть он возвращался, загоревший и в прекрасном настроении».

Почти все немцы, прибывшие в Испанию, особенно летчики, были молодыми нацистами, искренне убежденными в девизе их марша: «Пусть все рушится вокруг нас – мы будем идти вперед. Наши враги – красные и большевики во всем мире». Хотя их трудно было считать подлинными добровольцами, они хотели попасть в Испанию, считая пребывание в ней частью своей военной службы.

На первых порах большая часть немецкой помощи шла через Португалию. Страна недвусмысленно участвовала в испанской Гражданской войне. Пусть даже не столь религиозные, как приверженцы португальского «корпоративного режима», испанские националисты придерживались почти тех же взглядов, что и «благородный Салазар», как его назвал южноафриканский поэт Рой Кемпбелл⁷. Военная помощь, которую сам Салазар оказывал националистам, была невелика⁸. Но он предоставлял им многое другое, столь же ценное: территорию, где можно было плести заговоры; убежища; средства связи между двумя зонами в начале Гражданской войны. Николас Франко, старший брат генерала, вместе с Хилем Роблесом получил разрешение организовать в Лиссабоне свою штаб-квартиру для закупок оружия. Посол республики в этой столице Санчес Альборнос тут же стал фактически пленником в своем посольстве. 1 августа Салазар заметил, что готов помогать мятежникам «всеми имеющимися у него средствами», включая и участие португальской армии, если в том возникнет необходимость⁹. Испанских республиканцев, которые скрывались на территории Португалии, обычно передавали в руки националистов, а португальская пресса служила им с самого начала. 20 августа немецкий посланник в Лиссабоне сообщил, что военные материалы, доставленные из Германии на пароходах «Вигберт» и «Камерун», без задержки проследовали в Испанию. Салазар, сообщил он, устранил «все трудности… своим личным вмешательством и вниманием к деталям»¹⁰.

Тем временем 26 июля, как раз в тот день, когда Гитлер согласился оказать помощь Франко, Гастон Монмуссо, глава Европейского отделения Профинтерна, возглавил совместное заседание Коминтерна и Профинтерна в Праге. Было принято решение найти миллиард франков для помощи испанскому правительству. Девять десятых из них должен был предоставить Советский Союз. Руководить фондом будет комитет, в который войдут: Торез, лидер Французской коммунистической партии, Тольятти, Пассионария, Ларго Кабальеро и Хосе Диас. За расходование средств фонда, без сомнения, предстояло отвечать лишь первым двум. Во всей Европе и Америке началась мощная и продуманная пропагандистская кампания в помощь Испанской республике. Появилась масса организаций, готовых ее оказать. Формально они были независимыми и носили гуманитарный характер, но фактически ими руководили коммунисты. В центре этой кампании оказался Вилли Мюнценберг, обосновавшийся в Париже. Самой значительной из групп была «Международная красная помощь», которая активно помогала левым революционерам в Испании еще с 1934 года. 31 июля лидеры «Международной красной помощи» организовали в Париже митинг. Они создали Международный комитет помощи народу Испании, президентом которого стал Виктор Баш¹¹. Вскоре в каждой стране появились его отделения. Со временем все эти организации сосредоточились только на сборе средств, продуктов питания и оказании помощи невоенного характера. Номинальными лидерами комитетов чаще всего бывали уважаемые личности, но секретарями при них, как правило, оказались коммунисты. Военной помощи из России не поступало. Когда испанские коммунисты пожаловались на это забвение их интересов, Тольятти резко ответил: «Россия как зеницу ока бережет свою безопасность. Любое неосторожное движение с ее стороны может нарушить баланс сил и развязать войну в Восточной Европе».

Первая реакция на испанскую войну была отмечена и по ту сторону Атлантики. В Чили, Мексике, Аргентине, Уругвае, Парагвае и на Кубе жило много недавних иммигрантов из Испании. Но и без того все страны Латинской и Южной Америки чувствовали определенную причастность к событиям в Испании. Откровенную симпатию к националистам испытывали Бразилия и канадская провинция Квебек, где, как и в Испании, существовали фашистские организации католического толка. Чили тоже придерживались неприкрытой про-националистической позиции. Мексиканское правительство с самого начала активно поддерживало Испанскую республику, что и следовало ожидать от страны, конституция которой появилась после восстания против привилегий церкви и аристократов.

В то время Соединенные Штаты готовились к президентским выборам 1936 года, на которых предстояло дать высокую оценку достижениям первого срока президентства Рузвельта. Для большинства американцев международные события казались чем-то очень далеким. И республиканская и демократическая партии придерживались политики нейтралитета по отношению ко всем этим европейским «авантюрам». В мае 1935 года через конгресс прошел Акт о нейтралитете. Теперь по закону американские граждане не имели права продавать или переправлять оружие любой из сторон, которые, по словам президента, «находятся в состоянии войны». Хотя этот акт не имел отношения к гражданским войнам, американское правительство с самого начала распространило его действие и на испанский конфликт, пусть даже президент Рузвельт и испытывал искреннюю симпатию к Испанской республике и его точку зрения разделял американский посол в Испании Клод Боуэрс, историк по профессии. Миссис Элеонора Рузвельт, министр финансов Генри Моргентау, министр сельского хозяйства Генри Уоллес, министр внутренних дел Генри Икес и заместитель государственного секретаря Самнер Уэллес – все были на стороне республиканцев. Но государственный секретарь Корделл Холл решительно придерживался позиции невмешательства и твердо стоял на своем.

Тем не менее общественное мнение в Америке, как и в Европе, стало интересоваться испанской войной. Из нью-йоркского информационного бюро испанского правительства и из «Службы новостей полуострова», нью-йоркской штаб-квартиры националистов, шел бурный поток пропагандистских материалов. Американские газеты принимали ту или иную сторону с еще большей страстностью, чем в Англии или Франции. Американские католики нападали на сторонников республики, а либералы – на тех, кто прославлял националистов. Это противоречие разделило двух ведущих репортеров «Нью-Йорк таймс» В.П. Кэрни, выступавшего со стороны националистов, и Герберта Мэттью, который поддерживал республиканцев.

30 июля из первой эскадрильи бомбардировщиков «савойя», посланной итальянским правительством в помощь испанским националистам, две машины совершили вынужденную посадку в Беркране во Французском Марокко, а одна потерпела аварию в Зайде в Алжире. Трое из экипажа последней погибли, а двое были ранены. Расследование, проведенное генералом Дененом, бывшим французским министром авиации, выявило, что самолет шел под итальянским флагом, а в его грузовом салоне находились четыре пулемета. На рассвете он поднялся с Сардинии, и пилотировали его итальянские военные летчики в гражданской одежде. Выживший летчик признал, что экспедиция должна была оказать помощь испанским националистам. Вскоре после этого инцидента испанский самолет, пролетевший над Беркраном, сбросил мешок, в котором была форма испанского Иностранного легиона и записка на итальянском: «Наденьте ее и говорите французам, что вы из части легиона, которая стоит в Надope».

В первой половине того же дня Кэ-д'Орсэ опровергло сообщение о том, что французское правительство посылало какие-то военные материалы Испанской республике; вечером Блюм и Дельбос повторили опровержение и перед комитетом по иностранным делам Сената. В то время это была правда – поставку еще не осуществили. 2 августа состоялось бурное заседание французского кабинета министров. Ко утверждал, что доказательства итальянской помощи националистам свидетельствуют: политика невмешательства потерпела крах. Дельбос с подачи Леже и «учитывая позицию Англии» говорил, что все страны, которые могут оказать помощь тому или другому участнику военных действий в Испании, должны были бы заключить всеобщее соглашение о невмешательстве. В восемь вечера кабинет объявил, что он решил немедленно обратиться к «заинтересованным государствам» – в первую очередь к Англии и Италии, – предложив им заключить «пакт о невмешательстве». В то же время Ко получил указание поторопиться и, поскольку уже были получены доказательства, что Италия оказывает помощь националистам, не волноваться из-за переправки грузов через Мексику. И в республику было отправлено стрелковое оружие, 30 разведывательных самолетов и бомбардировщиков, 15 истребителей, 10 транспортных и учебных самолетов.

Далее последовал набор техников для республики. В морские ремонтные мастерские в Картахене и Валенсии отправились опытные рабочие (им платили 2000 песет в месяц, и 5000 они получали при подписании контракта). Французский депутат-радикал Буссютро контролировал набор пилотов для Испании (те получали по 25 000 песет в месяц). Страховая компания, в которой он директорствовал, застраховала жизнь каждого из них на 300 000 франков¹². А тем временем в Париж прибыл англичанин Филип Ноэль-Бейкер. Блюм растолковал ему, что националистская Испания представляет для Британии такую же угрозу, как и для Франции. Мистер Ноэль-Бейкер выдвинул предположение, что британский кабинет министров должен быть ознакомлен с этими опасениями через сэра Мориса Хэнки, секретаря кабинета. Блюм послал адмирала Дарлана, главу французского штаба военно-морских сил, чтобы тот неофициально связался с правительством Болдуина. Все это время из республиканской Испании, особенно из Каталонии, поступали призывы о помощи: «Рабочие и антифашисты всех стран! Мы, рабочие Испании, бедны, но мы преследуем благородные идеалы. Наша борьба – ваша борьба. Наша победа – это победа Свободы. Мы – авангард международного пролетариата в борьбе против фашизма. Мужчины и женщины всех стран! Спешите к нам на помощь! Оружие для Испании!»

Тем временем правительство республики дало понять, что никому не позволит помешать его закупкам оружия. 2 августа Барсиа, министр иностранных дел в кабинете Хираля, попросил немецкого бизнесмена Штурма из Независимой авиационной ассоциации в Берлине продать самолеты, легкие бомбардировщики и бомбы мощностью от 50 до 100 килограммов. Оплата может быть произведена в любой валюте, даже в золоте. Эта просьба объясняет ту особую вежливость, с которой в то время республиканское правительство относилось к Германии (цензура запрещала даже оскорбительное использование свастики в карикатурах), хотя и было известно, что она поставляет оружие его врагам. Немецкий чиновник Швендеман, получивший просьбу, долго не давал прямого ответа. Тем временем германское торговое судно «Усаморо» успело покинуть Гамбург, неся на борту первый груз помощи националистам. «Туристская группа» послала пилотов и техников. В Риме Чиано организовал в итальянском министерстве иностранных дел специальный отдел, чтобы отслеживать помощь националистам.

В интернационализации испанской Гражданской войны был еще один аспект. Так же как 1850-е годы были веком великих послов, 1930-е стали веком великих журналистов. С конца июля в течение двух с половиной лет к югу от Пиренеев можно было встретить самых видных представителей мировой журналистики. Агентства новостей нанимали известных писателей, чтобы те представляли их в испанской войне. Испанцы понимали это и гордились выпавшей на их долю славой. Журналисты много писали об Испании, и часть этих текстов составили блистательные репортажи. Но немало было и таких, из-под пера которых выходили не столько комментарии или репортажи, сколько памфлеты в пользу той или иной стороны. Особенно справедливо это было по отношению к республиканской стороне, ибо департамент печати националистов не обладал даром вызывать энтузиазм у англосаксонских корреспондентов. Многие журналисты со стороны республиканцев время от времени оказывались на линии фронта, обучали испанцев пользоваться пулеметами, организовывали поставки оружия. И именно корреспондент «Таймс» первым указал Комитету антифашистской милиции, что они не выиграют войну, пока не накормят голодающую Барселону.

¹ Мальро стал знаменит в 1934 году после выхода в свет его романа «Условия человеческого существования».

² Решение Франции о невмешательстве вызвало ссоры и глубокие раздоры во Втором Интернационале, одним из лидеров которого была Испанская социалистическая партия. Так, раскол в Бельгийской социалистической партии (которая в то время входила в правительство) длился до 1940 года.

³ Аттилио Тамаро сообщает, что, несмотря на двукратную просьбу Франко, Муссолини отказывался поставлять вооружение и согласился, лишь когда узнал, что Блюм собирается помогать республике. Но скорее всего, это не было решающим фактором. Канталупо упоминает о трех просьбах, из которых лишь третья была удовлетворена.

⁴ Ad nauseam (лат.) – до тошноты. (Примеч. пер.)

⁵ Не стоит и сомневаться, что именно за эту услугу Франко потом предоставил убежище и пенсию фрау Канарис после того, как в 1944 году ее мужа постигла позорная смерть. Иан Колвин считает также, что в 1940 году Канарис в частном порядке посоветовал Франко, как отвергнуть требование Гитлера вступить в войну.

⁶ Последние данные приводит Тома, националистский историк войны в воздухе. За все время военных действий в Испанию пришло 170 грузовых кораблей, главным образом из Гамбурга.

⁷ В своей поэме «Ружье в цветах». Революция застала Кемпбелла в его доме в Толедо. Он едва успел спастись сам и спасти свою семью. Позже он стал одним из самых яростных поклонников националистов, хотя и не принимал участия в их боевых действиях.

⁸ На стороне националистов воевало 20 000 португальцев, меньшая часть из них была обыкновенными призывниками, но большая – добровольцы.

⁹ В ответ на просьбу генерала Молы, переданную Салазару генералом Понте, Португалия предложила Моле неограниченную поддержку.

¹⁰ Вскоре международные левые круги стали испытывать к Салазару столь же острую неприязнь, как и к Франко. Луис Голдинг призывал к бойкоту португальских портов.

¹¹ Виктор Баш – венгерский еврей, крупный ученый, которого дело Дрейфуса заставило примкнуть к либералам.

¹² Блюм свидетельствовал, что после заседания кабинета министров 8 августа никаких поставок не осуществлялось. Но похоже, он спутал даты. Позже Ко обвиняли в том, что он передал Испании самолеты, которые в 1940 году пригодились бы самой Франции. Но на самом деле все они были старыми и в 1940 году толку от них не было бы.

Война в Сьерре и Арагоне. – Дуррути. – Первые иностранные добровольцы. – Джон Корнфорд. – Модесто. – Эль Кампесино. – Пятый полк.

В первых числах августа на двух основных полях сражений начала испанской войны наступило относительное спокойствие. В Арагоне линия фронта тянулась на юг от Пиренеев, проходя мимо Хаки, Уэски, Сарагосы, Бельчите, Дароки и Теруэля (все они были в руках националистов), а дальше, как считали «антифашисты», ответственность за нее несла Валенсия. Позиции республиканских войск врезались клиньями на территорию националистов у Тардьенте (там была штаб-квартира колонны PSUC) и Сьетамо, которое взял гарнизон из Барбастро, сохранивший верность республике (оба городка недалеко от Уэски). Штаб основной колонны POUM обосновался в Лесиньене, к северо-западу от Сарагосы, в горах Сьерра-де-Алькубьерре. Вдоль Эбро в Осеро и Пине стояли анархисты Дуррути. На юге в Монтальбане бывший плотник Ортис командовал смешанной группой с преобладанием анархистов. Самой мощной из перечисленных частей была колонна Дуррути, которая подошла к Сарагосе на расстояние штурмового броска. Здесь полковник Вильяльба, командир гарнизона Барбастро и по крайней мере официально командующий всем фронтом, уговорил Дуррути остановиться, опасаясь, что его могут отрезать. Милиция остановилась в виду Сарагосы. «И восемнадцать месяцев огни города продолжали призывно мерцать в ночи, подобно иллюминаторам огромного лайнера», как потом написал Джордж Оруэлл. Линия фронта состояла из выдвинутых вперед частично укрепленных позиций на возвышенностях; в расположенных за ними деревнях стояли примерно по 300 человек.

Карта 10. Наступление республиканской милиции в Арагоне

Такая группа, на вооружении у которой обычно имелось шесть легких полевых пушек и по две гаубицы, практически не поддерживала связи с колонной в другой деревне или на соседнем холме. Например, бойцы PSUC послали из Тардьенте в Барселону грузовик с трофеями. На пути его охрану остановили солдаты POUM и расстреляли как грабителей. Гробы с трупами вернули в Тардьенте. Деревни, через которые проходила барселонская милиция, приобщались к революции. Так, жители Лериды решили спасти от пламени свой кафедральный собор. Дуррути тут же положил конец этим упадническим настроениям. Собор сгорел дотла. Тем не менее склонность Дуррути к насилию вызвала к нему ненависть крестьян Пины (пуэбло неподалеку от Сарагосы), и его колонна, провожаемая молчаливыми проклятиями, была вынуждена оставить эту деревню.

Националисты укрепились на точно таких же позициях, хотя их офицеры старались блюсти воинскую дисциплину. У регулярных частей не хватало энтузиазма, что компенсировалось отсутствием дисциплины и у каталонцев. Но фалангисты были полны такого же яростного боевого пыла, как и их противники. Их сердца наполнились жаждой мщения, когда бомба, сброшенная единственным бомбардировщиком республиканцев, поразила знаменитое изображение Девы Пи-лар Сарагосской, хотя и не взорвалась. Дело было не только в религиозных чувствах. Незадолго до этого святая была торжественно объявлена капитан-генералом города его покровительницей.

В революционных колоннах было несколько групп иностранцев – главным образом немецкие и итальянские эмигранты, коммунисты и социалисты, которые, скрывшись от Гитлера и Муссолини, прибыли на Олимпиаду рабочих в Барселону. Итальянцы организовались в так называемый Батальон Гастоне-Соцци, а немцы под командованием Ганса Беймлера, бывшего депутата рейхстага от коммунистов, – в Центурию Тельмана (в нее входило около ста человек)¹. Французы и бельгийцы составили Парижский батальон. Среди них было и несколько женщин. Они не относились к какой-то конкретной политической группировке, хотя среди них и доминировали коммунисты. В конце августа еще одна группа итальянцев из колонны под командованием Карло Россели вступила в бой под Уэской. Первыми английскими добровольцами в Испании были Сэм Мастере и Нат Коэн, два закройщика из Ист-Лондона, которые, приехав во Францию на велосипедах, застали там начало мятежа и сразу же отправились в Барселону. Оба они были коммунистами. В Барселоне Мастере и Коэн организовали центурию, названную в честь английского коммуниста Томаса Манна. Раньше Мастере воевал в Центурии Тельмана². Тем не менее до сентября она не участвовала в боевых действиях. Первым англичанином, который попал на фронт, оказался Джон Корнфорд, двадцатилетний студент-историк кембриджского Тринити-колледжа, праправнук Чарльза Дарвина и сын Лоренса, профессора античной философии в Кембридже³. Когда в бою под Скиросом погиб Руперт Брук, его так потрясла эта смерть, что через месяц он крестился, взяв себе имя Руперт, хотя, оставаясь практичным интеллектуалом, всегда представлялся как Джон. В свои двадцать лет Конфорд уже считался одним из столпов английской коммунистической партии⁴. В девятнадцать лет он женился на дочери шахтера из Уэльса. Поэт Корнфорд дважды становился первым на своем курсе историков; он входил в состав комитета по организации Кембриджского профсоюза. Несмотря на жесткость и несгибаемость его коммунистических взглядов, поэтическая натура Корнфорда постоянно давала о себе знать.

Война в Испании в огромной мере способствовала развитию его поэтического таланта. Как ни странно для коммуниста, но на Арагонском фронте он 13 августа присоединился к колонне POUM в Лесиньене. Произошло это потому, что у него не было при себе документов, доказывающих его «антифашистские взгляды», и отряды PSUC отказались его принять. Первой из погибших английских добровольцев оказалась женщина, Фелисия Браун, художница и член коммунистической партии. Она пала 25 августа на Арагонском фронте. До этого она жила в Коста-Браво и дралась на улицах Барселоны, куда прибыла на Олимпиаду⁵.

К началу августа накал боев в Сьерре к северу от Мадрида заметно ослаб и там воцарилось спокойствие. Попытки захватить господствующие высоты, которые продолжались до конца июля, кончались неудачами. Генерал Рикельме, на которого республика возлагала основные военные надежды, сменил неудачливого полковника Кастильо, командовавшего силами милиции. Неудача наступления заставила еще раз сменить командование, которое на этот раз взял на себя полковник Асенсио Торрадо⁶, самый блистательный военный стратег среди офицеров, оставшихся верными республике. Правительство продолжало удерживать все узловые точки подходов к Мадриду, кроме перевалов Альто-де-Леон и Сомосьерра, через которые генерал Понте (сменивший полковника Серрадора) и Гарсиа Эскамес спустились, соответственно, на три и восемь миль в сторону Мадрида. Поскольку боеприпасов не хватало, Мола приказал им воздержаться от попыток дальнейшего наступления. Обе эти группы, состоящие из солдат регулярных войск, карлистов и фалангистов (на Альто-де-Леоне было больше фалангистов, а на Сомосьерре – карлистов), держали оборону против значительно превосходящих их сил правительственной милиции.

Республиканцы в Сьеррас, не в пример своим соратникам в Арагоне, были в первую очередь бойцами и лишь потом – революционерами. Даже анархисты понимали, что если хочешь выиграть бой, то приходится подчиняться какому-то порядку, а главными их частями командовал профессиональный офицер, майор Переа. Все милиционеры носили «моно», и на головных уборах у них были обозначения их профсоюзов (а не политических партий). Как и те части, что вышли из Барселоны, мадридская милиция была организована в колонны, примерно по 600 человек в каждой. Колонны обычно состояли из шести батальонов, или центурий, приблизительно по 100 человек. Обычно одни из них брали себе громкие названия, многие из которых вызывали в памяти давние революции или уличные бои – например, «Парижская коммуна». Другие называли себя именами современных политических лидеров, таких, как Пассионария. Несколько подразделений были известны как Стальные батальоны, ибо в них входил отборный состав членов профсоюзов или партий. Тем не менее, среди республиканских частей в Сьеррас самой знаменитой был Пятый полк, созданный коммунистической партией. Он получил такое название потому, что обычно в Мадриде стояли четыре полка. Коммунисты с самого начала создали четкую военную организацию полка, противопоставив ее разболтанному революционному энтузиазму милиции.

Основу Пятого полка составляла социалистическая и коммунистическая молодежь, но и остальные присоединялись к нему, откликнувшись на призывы Пассионарии. В конце июля на фронт отправились примерно 8000 человек этой части. Кроме четкой военной организации в Пятом полку существовал и институт политических комиссаров по образцу Красной армии времен Гражданской войны в России, которые должны были убедительно разъяснять бойцам цели, за которые они воюют. В России эта система была создана для контроля над царскими офицерами, воевавшими на стороне Красной армии. Теоретически в Пятом полку при командирах всех рангов, вплоть до полковника, тоже существовали комиссары. И теоретически комиссар должен был визировать каждый приказ командира. Но на практике ничего этого не было. Духовной силой полка был итальянский коммунист Видали (Карлос Контрерас). Безжалостный в той же мере, как и решительный и энергичный, он пользовался репутацией человека, который лично расстреливал трусов, и в то же время включил в состав Пятого полка мадридский муниципальный оркестр, под маршевые мелодии которого полк чеканил шаг. Под руководством Видали выросли известные военные руководители из среды испанских коммунистов – знаменитый Энрике Листер⁷, недавний каменщик, и Хуан Модесто, в прошлом лесоруб, служивший сержантом в Иностранном легионе под командованием генерала Франко. Оба этих незаурядных и талантливых человека принимали участие в астурийском восстании 1934 года, после которого им удалось добраться до России, где они учились в военной Академии имени Фрунзе. Листер еще мальчишкой попал на Кубу, где осваивал искусство профсоюзной политики на стройках Гаваны. Позже он организовал кровопролитную революцию в Ла-Корунье. Третьим коммунистическим лидером, который появился во время боев в Сьеррас, стал Валентин Гонсалес, известный под именем Эль Кампесино (Крестьянин). Он обрел известность из-за своей бороды, мощного телосложения, говорливости и физической силы. Недоброжелатели говорили, что и борода и прозвище Гонсалеса – предметы творчества коммунистов, стремившихся привлечь крестьян в коммунистическую партию. Сам он говорил, что стал известен еще с шестнадцати лет, когда взорвал четырех гражданских гвардейцев в их одинокой караульне в Эстремадуре и ушел в горы. Позже он воевал в Марокко – по его словам, на обеих сторонах. Гонсалес был блистательным партизанским вожаком, но с трудом справлялся с выпавшими на его долю обязанностями командира бригады и дивизии. Хотя он с целью пропаганды числился командиром, всей текущей оперативной работой занимался толковый молодой майор Медина.

Передовая линия между Барселоной и Мадридом, двумя главными центрами республики, ее основными фронтами, носила неопределенный характер. Колонна милиции, которая взяла Гвадалахару и Алькалу, двинулась на штурм города Сигуэнсы. Но наступление захлебнулось – как из-за противодействия националистов, так и из-за нехватки боеприпасов. Из Барселоны колонна милиции двинулась к Теруэлю, самому южному городу Арагона, находившемуся в руках мятежников. Гражданские гвардейцы, составлявшие часть этой колонны, едва только оказались на фронте, сразу перебежали к националистам. Хотя Теруэль был окружен с трех сторон и майор Агуадо, его первый командир из националистов, убит, взять город не удавалось. Здесь, как и повсюду, милиционеры занимались не столько войной, сколько революцией. Сложная обстановка в регионе усугублялась еще и тем, что в конце августа из соседней тюрьмы были освобождены обыкновенные уголовные преступники. Многие из них присоединились к Железному батальону CNT.

Между этими основными полями сражений вдоль линии разделения, которая всюду называлась «линией фронта», была масса проходов, через которые было нетрудно с любой стороны попасть в другую часть Испании. Тут и там на вершинах холмов располагались дозоры милиционеров из ближайших городов республики, которым противостояли такие же группы фалангистов или гражданской гвардии националистов. Так постепенно страсти, бушевавшие в Испании, переходили в стадию обыкновенной войны.

¹ Тельман был портовым рабочим из Гамбурга, чьи хотя и не очень грамотные, но искренние воззрения привлекли к нему внимание Сталина. В конце 20-х годов XX в. он стал лидером немецких коммунистов. Его ограниченная и нерассуждающая преданность России контрастировала с предательскими сомнениями интеллектуалов из среднего класса. Беймлер был заключен в концентрационный лагерь, но бежал оттуда, задушив своего охранника и переодевшись в его форму.

² Единственный полный отчет об английских добровольцах в Испании приведен в книге Билла Раста «Британцы в Испании». Он достаточно точен, хотя, как хороший коммунист, автор часто забывает или игнорирует ту роль, которую играли некоммунисты или те, кто вышел из партии до окончания войны в Испании.

³ Спутником Корнфорда на различных участках Арагонского фронта был Ричард Беннет, тоже из Тринити-колледжа. Краткое время пробыв на передовой, Беннет стал сотрудником Барселонского радио и вел передачи «Голоса Испании».

⁴ В то время Коммунистическая партия Великобритании насчитывала всего 7000 членов. Корнфорд главным образом отвечал за возрождение коммунизма в Кембридже, и если в 1933 году Социалистический клуб (по своим взглядам он был скорее коммунистическим) насчитывал 200 человек, то в 1936 году их стало уже 600. Их центром был Тринити-колледж.

⁵ Этих иностранных добровольцев поддерживал Британский отряд медицинской помощи. В него входило от двадцати четырех до тридцати человек, включая врачей и медсестер.

⁶ Не путать с полковником (позже генералом) Асенсио Кабанильясом, который считался одним из лучших командиров националистов. Против него воевал республиканец Асенсио.

⁷ Мальро описал его в своем романе «Надежда» под именем Мануэля.

Наступление Африканской армии. – Мерида. – Бадахос. – Медельин. – В долине Тахо. – Талавера.

Наконец запутанную ситуацию в Испании изменили две серьезные военные кампании: наступление Африканской армии генерала Франко к северу от Севильи и поход Северной армии генерала Молы против баскской провинции Гипускоа. Действиям генерала Франко помогли Германия и Италия. Между 25 июля и 5 августа немецкие транспортные самолеты перебросили к Севилье 1500 бойцов Африканской армии. Это был первый «воздушный мост»¹. Гитлер не преувеличивал, когда в 1942 году заметил: «Франко должен был бы воздвигнуть памятник в честь «Юнкерса-52». Испанская революция должна благодарить за победу именно этот транспортный самолет»². Тем временем итальянские истребители обеспечили воздушное прикрытие тех торговых судов, которые 5 августа, в «день Богородицы Африканской», доставили из Марокко в Испанию 2500 человек со всем снаряжением. Франко обеспечил контроль над Гибралтарским проливом. Корабли республиканского флота, которыми неумело руководили их команды, укрылись в гаванях Картахены и Барселоны, где они и провели почти всю войну. Армии Франко предстояло подтянуться к Севилье, откуда двинуться на север, чтобы отбросить республиканцев от португальской границы, после чего соединиться с Северной армией и по долине Тахо начать наступление на Мадрид. Этими ударными силами командовал генерал Франко, который, оставив части в Марокко под командованием Оргаса, 6 августа прилетел в Севилью. Тут действовал Ягуэ, фалангистский командир Иностранного легиона, и вместе с ним майоры Асенсио, Кастехон и Телья – все трое ветераны марокканских войн.

Каждый из них командовал «бандерой» легиона и «табором» регулярных войск, с одной или двумя батареями. В распоряжении отрядов было 100 быстрых мощных грузовиков, которые действовали независимо друг от друга. Около города грузовики останавливались. Примерно полчаса длились бомбардировка и артиллерийский обстрел. Затем на приступ шли легионеры и марокканцы. В случае сопротивления в дело вступали штурмовые отряды. Если удавалось находить тела жертв революционного террора, то начиналась охота за оставшимися лидерами левых партий, которых расстреливали на месте. Вместе с этими карательными мерами повсюду заново открывались церкви, служили мессы и крестили детей, которые родились в этом месяце. Таким образом, почти не встречая сопротивления, к 10 августа Ягуэ дошел до Мериды с ее величественными римскими памятниками, покрыв за неделю почти 300 километров. Для Ягуэ, который по натуре был типичным кондотьером, этот марш стал настоящим приключением, в ходе которого он отменно бражничал. Горячий и пылкий, Ягуэ пользовался большой популярностью в войсках, ничем не напоминая тех холодных, сдержанных немецких генералов, которыми Франко инстинктивно восхищался. В шести километрах к югу от Мериды милиция этого города дала частям Ягуэ первый настоящий бой. Сражение развернулось у реки Гвадиана перед городом. Асенсио штурмом овладел и мостом, и самим городом. Таким образом, Ягуэ установил связь с северной зоной мятежной Испании, хотя еще не все его части представляли собой боевую силу. Кроме того, ему удалось отрезать пограничный город Бадахос. Он взял его совместным наступлением с частями Асенсио и Кастехона, оставив Телью в Мериде. 11 августа меридская милиция, выбитая из города, получив подкрепление в виде 2000 штыков штурмовых частей и гражданской гвардии из Мадрида, бросилась в яростную контратаку. Телья отбил ее, дав возможность Ягуэ, у которого вместе с силами Кастехона и Асенсио было около 3000 человек, сосредоточить все усилия на Бадахосе. Защищал город полковник Пучдендолас, в помощь которому из Мадрида подошли 2000 милиционеров, а всего в рядах защитников Бадахоса сосредоточилось около 5000 человек. Тем не менее перед самым штурмом они потратили все боеприпасы, энергию и уверенность на подавление мятежа гражданской гвардии.

Карта 11. Наступление Африканской армии

Жаркий и пыльный Бадахос был окружен стенами, а с востока, откуда наступал Ягуэ, путь к нему преграждала и река Гвадиана. С утра начался обстрел города, и в середине дня 14 августа Ягуэ приказал начать наступление. «Бандера» легиона прорвалась к площади Пуэрта-де-ла-Тринидад, распевая полковой гимн, который прославлял смерть в бою. Первый натиск был отбит пулеметным огнем милиционеров. Но второй бросок легионеров увенчался успехом – врагов они резали кинжалами. Хотя от штурмового отряда остались в живых только капитан, капрал и четырнадцать рядовых, проход в город был обеспечен. В то же время другая колонна легионеров атаковала стены рядом с Пуэрта-дель-Пилар. Их удалось взять с меньшими потерями. Бой развернулся на улицах. Два отряда наступающих встретились на площади Республики под сенью кафедрального собора, и можно было считать, что город взят. Тем не менее рукопашные схватки продолжались до самой ночи. Бадахос был завален трупами.

Положить конец схваткам и казням было невозможно, поскольку во время штурма города было непонятно, то ли продолжать бой, то ли прекратить стрельбу. Полковнику Пучдендоласу удалось скрыться в Португалии. Легионеры убивали всех, у кого в руках было оружие, включая двух милиционеров, пытавшихся найти спасение на ступенях алтаря. Многих милиционеров, которые, оставшись без боезапаса, все же не собирались сдаваться, расстреляли на арене для боя быков³. Казни продолжались и весь следующий день 15 августа и впоследствии, хотя уже в меньшем масштабе⁴. Эта победа перекрыла республиканскому правительству доступ к португальской границе.

20 августа Ягуэ, повернув на восток к Мадриду, начал новое наступление. Телья через Трухильо вышел к Навальмораль-де-ла-Мата, которое он занял 23 августа. К востоку тянулась долина реки Тахо, в которой не встречалось никаких естественных препятствий. Перевалив горы Гвадалупе, Асенсио и Кастехон вышли к Тахо. Сюда же развернулась и готовая к бою мадридская армия Эстремадуры генерала Рикельме, снова получившая подкрепление. Под городом Медельином французская эскадрилья Андре Мальро почти полностью уничтожила часть колонны Асенсио. Но на земле милиция не смогла справиться с легионерами и марокканцами, которые, обойдя ее, заставили под угрозой окружения торопливо отойти к городу. Отступили 9000 человек (включая 2000 анархистов, которые отказались подчиняться приказам Рикельме и предприняли совершенно бессмысленную атаку на холмы Сан-Висенте).

Таким образом, Асенсио и Кастехон соединились с Тельей у Навальмораля. После нескольких дней отдыха 28 августа наступление возобновилось по северному берегу долины Тахо. Кампания напоминала события в Эстремадуре двухнедельной давности. Сопротивления практически не оказывалось. Республиканские части, многие из которых были переброшены из Гвадаррамы, не привыкли вести боевые действия в таких сухих бесплодных местах. Были случаи дезертирства. Милиция отказывалась рыть окопы, поскольку считала, что это трусость, которая унижает их достоинство. Правительство не могло пойти на риск потерять это соединение в решающем сражении, и поэтому республиканские части все время отступали. 2 сентября колонны Африканской армии достигли города Талавера-де-ла-Рейна, в котором укрепились 10 000 милиционеров. В их распоряжении была вся артиллерия, которую им удалось стянуть (а также бронепоезд), и надежно укрепленные позиции на склонах холмов перед городом. На рассвете 3 сентября Асенсио и Кастехон начали окружение города. Были заняты аэродром и железнодорожная станция, находившиеся в некотором отдалении от центра. К полудню был предпринят штурм города, защитники которого уже испытывали крайнюю тревогу. Днем после скоротечных уличных боев Ягуэ занял Талаверу. Вечером, когда заместитель военного министра Эрнандес Сарабиа из Мадрида позвонил в Талаверу, ему ответил марокканец. Пал последний город, который мог преградить Франко путь к Мадриду.

¹ Всего в июле и августе из Африки в Испанию было переброшено 10 500 человек и еще 9700 в сентябре. Затем необходимость в воздушном мосте отпала, поскольку Франко полностью овладел ситуацией на море. Техническим советником при Франко во время действия воздушного моста служил немец капитан Хайнихен.

² Тем не менее для серьезных историков эти слова не кажутся очень убедительными. А что, если бы Франко не получил из-за границы транспортной авиации? Но кто взялся утверждать, что националисты обязательно потерпели бы поражение? Кордова могла бы пасть. Но пала бы Севилья? И разве Африканскую армию не удалось бы перебросить на материк каким-то иным образом?

³ Сообщения о «бойне» в Бадахосе первыми поведали миру два французских журналиста Дани и Дерте и португальский репортер Мариу Невиш. Позднее их рассказ опроверг майор Макнейл-Мосс в книге «Легенда о Бадахосе», которому, в свою очередь, убедительно возразил Артур Кестлер в «Испанском завещании». Личное расследование автора в Бадахосе в 1959 году заставило его убедиться в истинности вышеописанной истории. Точное количество убитых на арене, наверное, так никогда и не будет установлено, хотя, скорее, оно ближе к двумстам, чем к двум тысячам – эту цифру назвал мистер Джей Аллен из «Чикаго трибюн». Арена в Бадахосе стала излюбленным местом казней, поскольку она расположена недалеко от главной площади. Некоторые (описывались водостоки на Калье-Сан-Хуан, по которым текла кровь) детали, появившиеся во время падения Бадахоса, оказались ложными. На этой улице просто нет водостоков. Слухи, что силы националистов могли и не входить в город, поскольку Португалия разрешила пройти по ее территории, как оказалось, не имели под собой оснований. Бой шел и в самом кафедральном соборе, о чем автору рассказывали независимые очевидцы.

⁴ Совершенно очевидно, что Ягуэ не пытался предотвратить кровопролитие. Но по приказу Франко он все же запретил маврам кастрировать трупы своих жертв, что было привычным для них военным ритуалом. Но даже и в этом случае немецкий офицер засвидетельствовал Роберту Бразильяку, что видел много тел, с которыми обошлись подобным образом – у некоторых на груди лежало распятие.

Кампания в Гипускоа. – Бомбардировка Сан-Себастьяна. – Ирун.

Вторая главная кампания августа началась на севере. Целью Молы был захват Сан-Себастьяна и Ируна, чтобы отрезать басков от французской границы на западе Пиренеев. Здесь действовали четыре колонны, состоящие главным образом из уроженцев Наварры. Командование над ними взял их земляк, генерал Сольчага. 11 августа полковник Латорре занял старую баскскую столицу Толосу. В тот же день полковник Беорлеги захватил Пикокет, ключевую горную гряду, перекрывающую подступы к Ируну. 15 августа пал и расположенный неподалеку город Эрлайс. Телесфоро Монсон, аристократ и баскский националист, отправился в Барселону за помощью. Но Женералитат мог выделить только 1000 стволов. Тем временем баски конфисковали все золото в отделении Банка Испании и других банках Бильбао и морем переправили его в Париж, чтобы закупить оружие.

Мятежники же подвели несколько судов, которые были в их распоряжении, к Сан-Себастьяну и Ируну. Полковник Ортега, недавний сержант-майор карабинеров, командовавший частями в Сан-Себастьяне, пригрозил за каждого горожанина, убитого при обстреле с моря, расстрелять по пять заключенных. А пленников в Сан-Себастьяне было много, и, поскольку этот город считался летней столицей страны, среди них были весьма известные люди. Тем не менее 17 августа корабли мятежников открыли по городу огонь. Население попряталось, но все же четыре человека были убиты и тридцать восемь ранены. Ортега казнил восемь заключенных и пять офицеров-мятежников. Обстрелы с моря продолжались и в последующие дни, но паники среди гражданского населения они уже не вызывали. Ежедневно на Ирун и Сан-Себастьян падали бомбы с итальянских самолетов «капрони». 26 августа начался штурм Ируна. В нем участвовали около 2000 националистов (550 легионеров, 450 кар-листов, 440 гражданских гвардейцев и 400 фалангистов), натиск которых отражали примерно 3000 басков и республиканцев. В распоряжении полковника Беорлеги была почти вся артиллерия, переданная ему Мол ой. Кроме того, у него было несколько легких танков, вооруженных пулеметами, и броневиков, на бортах которых мелом были выведены надписи «Вива Испания». Силы басков подкреплялись французскими и бельгийскими техниками, посланными Французской коммунистической партией¹ и анархистами из Барселоны. Но у басков совершенно не было артиллерии.

Карта 12. Кампания в Гипускоа

Бой проходил под палящим солнцем и так близко от французской границы, что Беорлеги пришлось запретить своим людям стрелять в восточном направлении. День за днем артиллерия мятежников вела огонь, атака следовала за атакой. Позиции басков были разрушены, и их пришлось оставить. Но защитники вернулись и в рукопашных схватках отбили свои позиции обратно. После небольшой заминки снова начался артиллерийский обстрел. Возвышенность Пунтца перед 2 сентября, когда она была окончательно захвачена, артиллерия срыла до основания. Пунтца четырежды переходила из рук в руки. В этот же день наваррцы захватили белоснежные здания монастыря Сан Марсиал на обдуваемом ветрами холме над самым Ируном и таможенный пост в Беобии. Тот был окружен. В рукопашной схватке дрались до последнего человека; мало кому удалось добраться до реки Бидасоа и вплавь перебраться во Францию. Все наблюдатели свидетельствуют, что обе стороны сражались, не думая о личной безопасности, хотя по ночам или во время полуденной сиесты огонь прекращался. Противники в это время осыпали друга друга обвинениями в трусости. Многие жители Ируна начали по Международному мосту уходить к дороге на Эндайе. Гонимые слепой паникой, баженцы с детьми и жалким домашним скарбом спешили к границе пешком, в инвалидных колясках и верхом, на машинах и повозках, неся с собой домашних животных и гоня скот. Хотя жены еще кормили милиционеров, те уговаривали их бежать. Наконец остался одни арьегард, которому, в сущности, уже нечего было оборонять. 3 сентября 1936 года 1500 солдат Беорлеги взяли Ирун. За штурмом наблюдали толпы зрителей с французского берега Бидасоа. К двум часам ночи была взята пограничная деревушка Беобия. Многие из защитников Ируна, включая его администрацию, еще до восхода солнца перебрались во Францию. Последними уходили анархисты во главе со своими соратниками из Барселоны, французы и бельгийцы. Они подожгли несколько кварталов Ируна и успели расстрелять часть заключенных в форте Гвадалупе у Фуэнтеррабии. После чего бежали, оставив остальных пленников радостно встречать Беорлеги, когда на следующий день тот вошел в горящий разрушенный город. В последнем бою на Международном мосту против группы французских коммунистов, вооруженных пулеметами, Беорлеги получил смертельную рану в ногу. Что же до беженцев, которые хотели продолжать борьбу, то 560 человек, включая французов и бельгийцев, на поезде добрались до Барселоны, где вступили в арагонскую колонну. Остальные оказались в лагерях беженцев во Франции.

¹ По его собственному признанию, сделанному 16 марта 1939 года, в Ируне был лидер Французской коммунистической партии, будущий руководитель интербригад Андре Марти.

Генерал Варела в Андалузии. – Генерал Мьяха на Кордовском фронте. – Кампания на Мальорке. – Казармы Симанкас. – Аранда удерживает Овьедо. – Москардо продолжает держаться в Алькасаре. – Воздушный налет на Мадрид.

Кроме двух своих главных стратегических вылазок на юге Испании, в августе националисты предприняли несколько попыток установить связь между Севильей, Кордовой, Гранадой, Кадисом и Альхесирасом. Генерал Варела, энергичный и амбициозный сын сержант-майора, бывший инструктор карлистов, с «табором» марокканцев пошел на Гранаду. Провинция Малага, пусть и окруженная горами, с севера и запада была открыта возможному наступлению националистов. Тем не менее немедленный штурм Малаги пришлось отменить. Варела получил приказ двинуться на север для защиты позиций националистов у Кордовы, которым с 20 августа угрожало наступление республиканцев под командованием генерала Мьяхи. В ночь с 18-го на 19 июля тот стал военным министром и теперь возглавлял милицию Андалузии, насчитывающую примерно 10 000 человек. Наступление остановилось у самых ворот Кордовы, и, скорее всего, ей предстояло пасть, если бы не появление Варелы со своими марокканцами. Мьяха и его милиция были отброшены, многие милиционеры пускали в ход ружья лишь против тех, кто пытался остановить их бегство. Поражение сил Мьяхи поставило перед правительством вопрос о его преданности делу республики. В Мадриде стали интересоваться, может ли вообще генерал или бывший профессиональный офицер хранить ей верность. Конечно, шпионы действовали повсюду. Например, Мьяха лично слышал по радио Бурroca сообщения о его снятии с командования, еще до официального сообщения.

В августе и республика провела военную кампанию. 9-го числа объединенный экспедиционный отряд Каталонии и Валенсии под командованием капитана военно-воздушных сил Байо на четырех транспортных кораблях в сопровождении линкора, двух эсминцев, подлодки и шести самолетов прибыл в Ибису. Рабочие восстали против пятидесяти солдат местного гарнизона, и остров вернулся под контроль республики. 13 августа в виду западного берега Мальорки появился отряд Байо.

Карта 13. Мальорка. Продвижение республики

На рассвете 16 августа на берег высадились 2500 человек, которые незамедлительно заняли небольшой городок Порто-Кристо. Хотя высадка прошла успешно, утро так и не принесло окончательной победы. К вечеру на берегу оказалось еще 10 000 человек. Они продвинулись в глубь острова на 10–12 километров. Тем не менее республиканцы сами не ожидали такого успеха, что позволило националистам собрать силы для контратаки. На помощь им прибыла эскадрилья итальянских истребителей, которые гордо называли себя «Драконами смерти», и три бомбардировщика во главе с рыжебородым Арконовальдо Бонаккорси, ярым фашистом, именовавшим себя графом Росси¹. К тому же выяснилось, что республиканские бомбардировщики не в силах добраться до острова и разбомбить Пальму. Из Африки прибыл отряд Иностранного легиона. Контрнаступление националистов, которыми командовал полковник Гарсиа Руис, началось 3 сентября. Каталонский экспедиционный корпус отступил к своим кораблям. Пляжи были покрыты трупами, но многим милиционерам удалось скрыться с поля боя, побросав почти все оружие. Часть раненых, расквартированных в монастыре, была расстреляна прямо под образом Богородицы, но нескольким заключенным удалось спастись от казни. Так что экспедиция завершилась бесславным концом, хотя барселонское радио сообщило: «После блистательной победы с Мальорки вернулась героическая каталонская колонна. Во время высадки не пострадал ни один человек, что объясняется удивительным тактическим мастерством капитана Байо, высокой моралью и дисциплиной наших непобедимых милиционеров». Тем не менее Мальорка несколько месяцев оставалась феодальным поместьем «графа Росси», который в черной фашистской униформе, с белым крестом на шее, в красной гоночной машине с шумом носился по острову в компании вооруженного фалангисгского капеллана. Именно тогда размах убийств рабочих Мальорки достиг своего пика.

Тем временем в Астурии, в Хихоне и Овьедо весь август продолжались бои у казарм Симанкас. Когда кольцо осады у Хихона поредело, астурийские шахтеры смогли собрать все силы у Овьедо. Но полковник Аранда не решался оставить город, который занял с такой легкостью. Осада Хихона осложнялась постоянными обстрелами артиллерии с крейсера. В то же время 180 защитников города внимали успокаивающим передачам радио из Лиссабона, из Ла-Коруньи и Севильи с ложными сообщениями о том, что к ним уже идет подмога. Запасы воды в стенах города подходили к концу, и, слушая ночные передачи из Севильи генерала Кейпо де Льяно, который попивал хорошее вино, осажденные едва ли не сходили с ума. Тем не менее они не сдавались. Как и в Толедо, милиционеры взяли в плен двух сыновей полковника Пинильи и надеялись принудить к сдаче этого фанатичного офицера. Тот отказался капитулировать, и оба сына были расстреляны. Наконец шахтеры, пустив в ход динамит как свое единственное оружие, пошли на штурм казарм. Пинилья приказал драться до последнего. 16 августа этот незаурядный командир послал по радио сообщение на борт военного корабля националистов: «Дальше обороняться невозможно. Казармы горят, и враг начинает занимать их. Вызываем огонь на себя!» Приказ был выполнен, и последние защитники казарм Симанкаса погибли под обстрелом. Затем шахтеры снова подошли к Овьедо. У засевшего в городе Аранды не хватало боеприпасов, но и у шахтеров оставался только их убийственный динамит. Так что никто не предпринимал никаких действий. Аранда должен был оборонять город, окруженный врагами, имея в своем распоряжении всего 3000 человек. Оборона в немалой степени держалась на его неизменном мужестве.

В Толедо с перерывами продолжались военные действия. Сопротивление Алькасара выводило из себя осаждавших его милиционеров. Весь август шла ружейная перестрелка с обеих сторон. Хорошо подготовленные и укрытые стенами защитники вели прицельный огонь, и милиция не делала попыток пойти на штурм, чтобы положить конец осаде. Через мегафоны обе стороны обменивались оскорблениями и хвастливыми заявлениями. Бомбы, которые от случая к случаю падали на Алькасар, не оказывали никакого воздействия на защитников древней крепости, которая была надежно укреплена еще в начале столетия, когда генерал Франко учился в ее пехотной школе. Сплошь католическое население, обитавшее в этом районе, заставляло осаждающих постоянно опасаться измены. А тем временем гражданские власти старались защитить несравненные произведения искусства в толедских церквях и музее Эль Греко. Хотя у защитников Алькасара боеприпасов было в избытке, надежд на скорое освобождение у них не оставалось. Они были полностью отрезаны от внешнего мира и не имели представления, что делается в остальной Испании. У них не было электричества, а вместо соли в ход шла штукатурка со стен. Тем не менее осажденные вели себя с удивительным мужеством. Проводились парады, и единственного оставшегося в крепости породистого жеребца берегли на племя. В подвалах крепости состоялась фиеста в честь Успения, с танцами фламенко под кастаньеты. 17 августа над крепостью пролетел самолет националистов, который сбросил ободряющее послание от Франко и Молы и, что было важнее всего, новости. 4 сентября пал город Талавера-де-ла-Рейна, в семидесяти километрах от крепости на берегу Тахо².

Приблизившись к Мадриду, националисты стали действовать более решительно. 23 августа подвергся бомбардировке аэропорт Хетафе, расположенный недалеко от города, а 25 августа бомбы упали на другой аэропорт, Куатро-Вьентос, что был еще ближе к Мадриду. 27-го и 28 августа сам Мадрид пережил воздушный налет. Фелькер, сотрудник немецкого посольства, сообщил, что налет 27 августа осуществили три «Юнкерса-52». Он попросил Берлин, чтобы, пока осуществляются регулярные рейсы «Люфтганзы», «юнкерсы» не совершали налетов на Мадрид. Тем не менее 29 августа ему пришлось снова обратиться с жалобой. «Юнкерс-52» сбросил четыре тяжелые бомбы на военное министерство, причинив зданию серьезные разрушения. Погибло четыре человека. Это вызвало в Мадриде резкие антинемецкие настроения. Фелькер предупредил, что посольству Германии и немецкой колонии придется оставить город³.

¹ Есть основания предполагать, что прибытие первых итальянцев на Мальорку прямо финансировалось Хуаном Марчем, который появился в Риме в конце июля.

² Кроме того, в Алькасаре было получено следующее сообщение от «молодой женщины из Бургоса»: «Героический эпос, который ваше мужество в честь Бога и Испании написало на стенах нашего знаменитого Алькасара, навсегда останется гордостью испанского рыцарства. Благородные кадеты, мы, сеньориты, полны радости и надежды и, как и вы, ждем величественного рассвета Новой Испании». Все были уверены, что Алькасар обороняют только кадеты.

³ Налеты привели к тому, что во всех кварталах Мадрида были созданы домовые комитеты. Дежурные, услышав сигналы сирен, заставляли всех спускаться в подвалы. В комитеты поступали также распоряжения правительства о сохранности домов и о защите против мародеров. За этим последовало создание специальных полицейских сил, возглавляемых социалистами и коммунистами. Местные отделения коммунистической партии организовали рабочие группы, которые закрашивали синим уличные фонари и следили за светомаскировкой. Но в это время года обеспечить ее было нелегко, так как при закрытых занавесях в помещениях становилось нестерпимо жарко. Жители получали указания не оставаться в комнатах, выходящих на улицы, а находиться со свечами во внутренних помещениях. Это стало обычным для жителей стран Западной Европы во время Второй мировой войны. Эти налеты на Мадрид стали первыми воздушными ударами такого рода.

Дипломатические битвы августа 1936 года. – На пути к пакту о невмешательстве. – США держатся в стороне. – Уловки Италии. – Хитрости Сталина. – Розенберг в Мадриде и его миссия. – Отношение Германии. – Комитет мистера Идена.

На военном поприще дела у республики складывались не лучшим образом, и дипломатические события августа стали сигналом к отступлению. 3 августа Шамбрэн, французский посол в Риме, представил Чиано план его правительства по введению политики невмешательства. Чиано пообещал внимательно изучить его. Британия, едва только появилась эта идея, одобрила ее в принципе. В тот же день немецкий крейсер «Германия» бросил якорь в Сеуте. Адмирал уединился за ленчем с Франко, Лангенхаймом, Бернхардтом и Бейгбедером. Эскорт фалангистов приветствовал их криками: «Хайль Гитлер!» На следующий день, 4 августа, Франсуа-Понсэ, французский посол в Берлине, передал план о невмешательстве Нейрату, который ответил, что Германия не испытывает необходимости в таких декларациях. Тем не менее он был готов обсудить вопрос, с тем чтобы Гражданская война в Испании не распространилась по всей Европе. Предполагалось, что участницей этих переговоров будет и Россия. Нейрат добавил, что ему известно о поставках французских самолетов республиканцам. Франсуа-Понсэ ответил, что и немцы точно так же снабжают националистов. В Москве французский посол сделал аналогичное предложение советскому правительству. 6 августа Чиано, проконсультировавшись с Хасселем, немецким послом в Риме, сказал, что Италия в принципе согласна с французским планом. Но он уточнил о необходимости «проверить все собранные средства» с обеих сторон, создать план включения в эту схему всех стран и установить надежный контроль. В тот же день советская газета «Правда» сообщила, что рабочие уже собрали 12 145 000 рублей в помощь Испании. Но само советское правительство, как и итальянское, согласившись с французским планом невмешательства «в принципе», попросило Португалию присоединиться к группе государств, поддерживающих план, и потребовало, чтобы «некоторые государства» – то есть Германия и Италия – немедленно прекратили оказывать мятежникам помощь. Тем не менее 7 августа Франсуа-Понсэ вернулся на Вильхельмштрассе (а Шамбрэн в Палаццо Киджи) с наброском декларации о невмешательстве, уже одобренной Британией, Бельгией, Голландией, Польшей, Чехословакией и Россией, которая запрещала прямые или косвенные поставки военных материалов и самолетов. Нейрат сказал, что это будет трудно осуществить без введения блокады. В тот же день в Лиссабоне послы Англии и Франции попросили Монтейру, португальского министра иностранных дел, присоединиться к пакту о невмешательстве. Тот, как и Чиано, пообещал.

Все это время французская граница была открыта для поставок помощи республике. Но 8 августа французский кабинет министров изменил свою политику. Коммюнике сообщало, что с 9 августа приостанавливается весь экспорт в Испанию военных материалов. Объяснялось, что такой подход отвечает «практически единодушному одобрению», полученному в ответ на предложенную правительством идею невмешательства. На деле же за день до коммюнике сэр Джордж Клерк, английский посол, выдвинул Дельбосу едва ли не ультиматум. Если Франция не прекратит поставки военного снаряжения в Испанию, из-за чего может последовать война с Германией, Англия будет считать себя свободной от обязательства оказать помощь Франции, как оговорено в Локарнском договоре. К тому же адмирал Дарлан вернулся из Лондона с плохими вестями. Он виделся со своим старым другом адмиралом лордом Чатфилдом, который сказал, что нет никакого смысла искать неофициальные подходы к правительству через сэра Мориса Хэнки и Франко – хороший патриот Испании. Кроме того, Адмиралтейство было «неприятно поражено» сообщениями об убийствах испанских морских офицеров. Дарлан сообщил, что Англия ни в коем случае не будет содействовать французской помощи республике. Опасения вступить в конфликт с Англией и были той причиной, по которой французский кабинет министров решил изменить свое решение. Блюм горько сожалел об этом отступлении. Он был на грани решения подать в отставку, но Ориоль и Фернандо де лос Риос (с помощью Хименеса де Асуа он исполнял обязанности испанского посла в Париже) убедили его не делать этого. Ведь в любом случае для республики будет лучше иметь расположенное к нему, чем враждебное правительство¹. 9 августа Блюм, несмотря ни на что, был восторженно встречен огромной митингующей толпой на Сен-Клу, которая скандировала: «Оружие для Испании!», а самолеты выписывали дымом слово «Мир» в синем летнем небе воскресного дня. И социалистические и коммунистические лидеры французских профсоюзов поддерживали ту политику, которую требовал народ. И социалист Жуо, и Торез (как и английские коммунисты) как один заявили, что «для сознательных рабочих не может быть нейтралитета». Как только поставки оружия были запрещены, тут же начался сбор средств для приобретения одежды, продуктов и медикаментов в помощь республике. На деле французские самолеты продолжали поступать в Испанию через те страны, которые не участвовали в политике невмешательства. И все то время, пока Пьер Ко продолжал оставаться министром авиации (до июня 1937 года), ремонтные мастерские во французских аэропортах обслуживали республиканские самолеты. Эти нарушения политики невмешательства официально объяснялись «навигационными ошибками».

Пока Блюм выступал на Сен-Клу, советник немецкого посольства в Лондоне вкрадчиво заверял Форин Офис, что «из Германии не поступают и не будут поступать никакие военные материалы». Тем не менее в тот же день американский консул в Севилье отметил прибытие десяти новых бомбардировщиков «савойя» из Италии, восемнадцати немецких «юнкерсов», шести истребителей и шести зениток – вместе с двадцатью итальянскими летчиками и тридцатью немецкими. Германский консул в Севилье предупредил Вильгельмштрассе, что эти немцы не должны появляться на улицах в военной форме, поскольку их немедленно узнавали и встречали «шумными овациями». Один «юнкере» совершил вынужденную посадку на территории республики, где его тут же задержали вместе с экипажем. На следующий день немецкий посланник в Мадриде Швендеман, получив инструкцию из Берлина, потребовал его немедленного освобождения. Испанское правительство ответило отказом. 12 августа Нейрат заявил Франсуа-Понсэ, что, пока испанцы не освободят самолет («обыкновенная транспортная машина»), Германия не станет придерживаться условий пакта о невмешательстве. 13 августа Португалия в принципе одобрила политику невмешательства, особо оговорив для себя свободу действий, если расширение войны представит угрозу для ее границ.

Правительству Соединенных Штатов тоже пришлось определить свое отношение к испанской войне. 5 августа государственный секретарь Корделл Холл довел до всеобщего сведения (хотя без публичного оповещения), что американское правительство одобряет жесткую политику невмешательства. 10 августа авиационная фирма «Гленн Мартин компани» осведомилась, как правительство отнесется к продаже восьми бомбардировщиков республике. Государственный секретарь ответил, что «эта сделка не соответствует духу правительственной политики». Затем госдепартамент проинструктировал Боуэрса, американского посла в Испании: ему надлежит отказаться даже от предложения о посредничестве, с которым к дипломатическому корпусу в Сен-Жан-де-Люс обратился посол Аргентины. 20 августа правительство США не приняло и предложение Уругвая о посредничестве государств Америки². А тем временем Мексика, единственная из всех государств мира, начала открыто поставлять оружие республиканцам. В начале сентября президент Карденас публично заявил, что он уже отправил 20 000 семимилимметровых ружей и 20 миллионов патронов испанскому правительству.

Франция и Англия продолжали добиваться введения политики невмешательства. 15 августа, после того как поступили новости о полете английского самолета из Кройдона в националистскую Испанию, Британия запретила экспорт военных материалов в Испанию. 17 августа Нейрат вручил ноту Франсуа-Понсэ, в которой требовал посодействовать освобождению «юнкерса». Кроме того, все государства, имеющие военную промышленность, должны были взять на себя сходные обязательства прекратить военные поставки в Испанию; Нейрат предложил, что такое запрещение должно распространяться и на участие добровольцев. Чиано тоже обратил внимание Шамбрэна, французского посла в Риме, на этот последний пункт, но пообещал, что еще до рассмотрения этого вопроса и проблемы с фондами Италия запретит экспорт оружия. Такая внезапная перемена политики удивила француза. Она была бы весьма желательна, пусть даже немецкий посол в Риме дал понять, что «оповещать об этом мы не будем». 20 августа Вель-чек сообщил в Берлин, что дальнейшая затяжка с соглашением о невмешательстве плохо скажется на положении мятежников, ибо в таком случае Блюм будет вынужден оказать неограниченную помощь испанскому правительству. А вот адмирал Редер на следующий день письменно предложил Гитлеру альтернативу: или Германия, пусть даже рискуя войной, оказывает Франко куда более масштабную помощь, чем сейчас, тем самыми готовя немецкую армию к мировому конфликту, – или устраняется и предоставляет националистов их собственной судьбе. Нейрат же продолжал уламывать Гитлера согласиться с политикой невмешательства. Было совершенно ясно, что поток людей и военного снаряжения не только продолжается, но и возрастает. 24 августа, хотя в Мадриде пока так и не решили судьбу «юнкерса», Германия подписала декларацию, предложенную Францией³.

Советский Союз возражал против этих переговоров в той же мере, как и Германия, но не больше. Мотивы Сталина, заставлявшие его присоединиться к соглашению о невмешательстве, заключались главным образом в желании вступить в альянс с Францией и Англией. Он хотел принять участие в дискуссии великих держав. 23 августа Россия приняла соглашение о невмешательстве, а 28 августа Сталин издал указ, запрещающий экспорт военного снаряжения в Испанию, что поставило Советский Союз вровень с другими державами. Во время этих переговоров чиновники советского Министерства иностранных дел действовали с куда большей неуверенностью, чем обычно. Литвинову пришлось растолковывать Сталину все тонкости текста. Газета «Известия» буквально вылезала из кожи вон, заявляя, что, хотя «нейтралитет – это не наша идея» и он представляет собой «полное отступление перед фашистскими правительствами», Советы приняли его, поскольку «французская декларация ставит цель положить конец фашистской помощи мятежникам». Перед советской политикой стояла дилемма – ублажить Францию, не отказываясь от идеи мировой революции. Никогда ее решение не было столь трудным. Но медлительность Сталина объяснялась еще и тем, что в данный момент он был занят первым процессом над группой старых большевиков, который начался 19 августа: Каменев был приговорен к смерти 23 августа, а несколько дней спустя и Зиновьев. В эти дни Сталин меньше всего думал об Испании.

Тем не менее в то время, когда советское правительство присоединилось к соглашению о невмешательстве, дипломатические отношения между Испанией и СССР установились и по форме и по сути⁴. 25 августа в Барселону прибыл генеральный консул СССР Антонов-Овсеенко, старый революционер, который в 1917 году командовал отрядами Красной гвардии, взявшими Зимний дворец, а потом был членом первого большевистского правительства в России. Последние годы он был в опале как последователь Троцкого. Опытный российский дипломат Марсель Розенберг, бывший заместитель секретаря Лиги Наций, 27 августа в Мадриде представил свои верительные грамоты посла. Розенберг привез с собой большой штат сотрудников, включая генерала Берзина, в недавнем прошлом возглавлявшего советскую военную разведку, частого собутыльника Ворошилова. В Испании Берзина чаще всего называли Горевым. В шестнадцатилетнем возрасте он участвовал в партизанских действиях во время революции 1905 года. Раненым был взят в плен, приговорен к смертной казни, но потом из-за молодости сослан на вечное поселение в Сибирь. Сбежав оттуда, Берзин продолжил свою революционную деятельность, вступив в 1917 году в Красную армию. Это был высокий седовласый человек, которого порой по ошибке принимали за англичанина⁵. Помощником Антонова-Овсеенко по коммерческой части стал Артур Сташевский. Поляк, невысокий и плотный, он производил впечатление обычного бизнесмена. Сташевский также служил в Красной армии. Позже он принял активное участие в реорганизации советской торговли мехами, посещал Америку. Эти советские граждане теперь присоединились к группе иностранных коммунистов, уже перебравшихся в Испанию, таких, как Карл ос Контрерас и Кодовильи. Дата прибытия русских в Мадрид свидетельствует о том, что двойное отношение к испанским событиям, выраженное в «Известиях», отражало двойственную политику Сталина, который, как всегда, старался обернуть события к собственной выгоде. Штаб-квартира советской миссии в Мадриде расположилась в тихом отеле «Гейлорд» между Прадо и парком Ретиро⁶.

Советское правительство сделало еще один противоречивый шаг. Коминтерн был призван заняться поставками гуманитарной помощи республике. С этой целью по всему миру было создано множество структур. Многие из них носили чисто демократический характер, но часто на деле ими из-за кулис руководили члены коммунистической партии. И похоже, что, пока советское правительство воздерживалось от прямой помощи республике, присматриваясь, как будет действовать пакт о невмешательстве, Коминтерн, подчиняясь его указаниям, стал организацией поставок оружия. По мнению генерала Вальтера Кривицкого, который в то время из Гааги руководил сетью советской военной разведки в Западной Европе, это решение было принято 31 августа в Москве как результат переговоров с делегацией республики, которая предложила «большое количество золота». Может, это произошло и несколько раньше, но во всяком случае тут кроется объяснение столь большому штату помощников Розенберга, прибывших с ним в Мадрид, поскольку советское правительство не хотело открыто посылать «русских» в Испанию. Кривицкий подтверждал, что 2 сентября он получил инструкции мобилизовать все возможности для поставок оружия в Испанию из Западной Европы⁷.

Двойственное поведение Советов соответствовало такой же ситуации в Германии. 25 августа, на другой день после того, как Германия подписала соглашение о невмешательстве, военный министр фельдмаршал Бломберг пригласил к себе полковника Варлимонта. «Гитлер, – сказал Бломберг, – принял решение помогать Франко». Немецкий контингент, отправляющийся в Испанию, предстояло возглавить Варлимонту. 26 августа Варлимонт и Канарис нанесли визит генералу Роатте, главе итальянской военной разведки, и обменялись идеями относительно будущих действий в Испании. Затем Варлимонт под фамилией Вальтерсдорфа на итальянском крейсере отправился в Тетуан. Немецкий самолет доставил его и Роатту сначала в Севилью, где они переговорили с генералом Кейпо де Льяно, а потом в Касерес, на встречу с Франко. Таким образом, Варлимонт приступил к выполнению своих обязанностей. Пока правительственные круги разных стран словесно выражали свое уважение политике невмешательства, мистер Иден принял итальянское предложение о создании комиссии для контроля над ее работой. После обсуждения, какой властью она будет обладать, был создан Комитет по невмешательству. Под председательством сэра Эдварда Грея, известного еще с времен Балканских войн, в него должны были входить опытные послы, а проводить заседания комитета намечалось в Форин Офис в Лондоне. Первую встречу предполагалось провести 9 сентября. Так родился на свет Комитет по невмешательству, который от уклончивости и двусмысленности перешел к унизительному лицемерию, длившемуся все время Гражданской войны в Испании⁸.

¹ Де лос Риос убедил Блюма горячим и красноречивым описанием юных милиционеров, которые в горах дерутся с фашизмом. Блюм закрыл лицо руками и заплакал. Де лос Риос сделал то же самое. Этим и закончилась беседа.

² Для Америки первым «инцидентом», связанным с Гражданской войной, стала случайная бомбардировка (националистами) парохода США «Кейн», который шел из Гибралтара в Бильбао, чтобы эвакуировать оттуда американских граждан. Пароход не пострадал. Затем последовали уклончивые извинения от Франко.

³ Экипаж «юнкерса» уже был освобожден. Сам самолет уничтожен во время воздушного налета националистов.

⁴ Республика давно собиралась установить с СССР дипломатические отношения, но этому помешали выборы 1933 года, когда в кортесах взяло верх правое большинство. Обмен послами планировался еще с февраля 1936 года, но произошел он только сейчас.

⁵ Под псевдонимом Старик Берзин, как глава разведки, появляется в книге Уиттекера Чамберса «Свидетель». Американские коммунисты ошибочно предполагали, что Старик оказался в Испании, чтобы избежать ликвидации. Это случилось в 1937 году.

⁶ Чтобы представить себе удивительную картину жизни в этом отеле в период от августа 1936 года до марта-апреля 1937-го, стоит прочитать 18-ю главу романа «По ком звонит колокол» – может быть, лучший репортаж, когда-либо написанный Хемингуэем.

⁷ Свидетельства Кривицкого следует считать сомнительными, если вообще не подделанными. Позже он скрылся в Америке, отказавшись от службы своим хозяевам, и в 1941 году скончался в гостинице в Вашингтоне. Не исключено, что Кривицкий был убит. Его книга и статьи в «Сатердей ивнинг пост», которая ее распространяла, скорее всего, частично написаны известным американским советологом, о котором бытует мнение, что он помогал Кривицкому писать отчеты для ФБР. Нет сомнения, что ФБР подправляла данные исходя из своих оценок. Кривицкий конечно же ошибается, предполагая, когда именно советское правительство решило поставлять в Испанию оружие отечественного производства. Все другие данные свидетельствуют, что этого не происходило вплоть до конца октября. Кроме того, Кривицкий не входил в число лиц, которых непосредственно ставили в известность о решениях такого рода, хотя в Коминтерне к нему относились с уважением.

⁸ Несмотря на британскую политику невмешательства, Форин Офис дал указание английскому посольству в Мадриде предоставлять убежище испанским беженцам от «красного террора», и буквально через несколько недель в распоряжении посольства уже оказалось семь зданий. В течение всей войны иностранные посольства в Мадриде предоставляли укрытие для нескольких тысяч испанцев из среднего и высшего класса. Часть из них были активными членами «пятой колонны», другие просто испуганы войной; все страдали от голода, холода и недостатка свежего воздуха. В ходе войны многих из них обменяли на республиканцев, оказавшихся в руках националистов.

Карта 14. Испания в августе-сентябре 1936 года

Поражения республиканцев и их причины. – Бойня в Образцовой тюрьме. – Падение правительства Хираля. – Ларго Кабальеро формирует свое министерство.

Начало сентября было ознаменовано поражениями испанского правительства на всех фронтах. Ягуэ занял Талаверу, Ирун – Беорлеги, который угрожал Сан-Себастьяну; десант на Мальорку потерпел полный крах; Сарагоса, Уэска, Овьедо и Алькатрас продолжали оставаться в руках мятежников; на юге были потеряны большая часть Андалузии и почти вся Эстремадура. Основным объяснением успехов националистов были мощь и опыт хорошо вооруженной Африканской армии. Страсть и безрассудная отвага помогали одержать верх в уличных боях, но, естественно, не могли противостоять опыту легионеров и регулярной гвардии. Самые смелые милиционеры были не в силах скрыть страха перед доселе неизвестным потрясением от воздушных бомбардировок. Те, которые каждую неделю перед войной так гордо маршировали по Кастельяне, никогда не знали, что такое падающие бомбы. Всего два бомбардировщика, половина бомб которых не взрывалась, а другая половина не причиняла урона, могли вызвать всеобщее бегство с позиций. Политические пристрастия сказывались даже на тактике военных действий. На талаверском фронте большие надежды возлагались на бронепоезд, это любимое детище Гражданской войны в России. Но при всем уважении, которое к нему питал Троцкий, в Испании бронепоезд оказался бесполезным. Тем не менее испанские офицеры республики постоянно обращались к опыту Гражданской войны в России, пытаясь решать собственные проблемы, связанные с руководством крупными воинскими соединениями¹. Беды подстерегали их не только на линии фронта. Военное министерство не смогло организовать действенного контроля, у него не было эффективного центрального штаба, и переброски различных групп милиционеров сталкивались с бесконечными бюрократическими проволочками. Не было возможностей практиковаться в стрельбе, да и самих ружей для такой подготовки не имелось. Некоторые политические партии придерживали часть вооружения для возможного использования против своих сегодняшних друзей. Так, считалось, что в распоряжении CNT в Мадриде в их штаб-квартире хранятся 5000 ружей. Все меньше становилось продуктов – не только из-за потери Кастилии, но и из-за чудовищно огромных поставок на фронт.

Влияние поражений вкупе с неудачами Хираля получить оружие у двух буружазных демократий привело к требованию сменить военное руководство республиканцев. В Мадриде эти пожелания неотступно высказывали самые экстремистские члены UGT – группа, сплотившаяся вокруг Ларго Кабальеро, подлинного короля Мадрида. Каждодневно он и Альварес дель Вайо посещали фронт в Сьерре, где выступали с речами. Милиция приветствовала их. Тем не менее они хотели не просто войти в правительство, а доминировать в нем. Даже Прието жаловался, что чтение социалистических газет заставляет мрачнеть министерство внутренних дел. Сам Прието неустанно работал, помогая министерствам, хотя даже и не был министром. Итальянский социалист Пьетро Ненни, прибыв в Мадрид в начале августа, так описал облик Прието: «В рубашке с короткими рукавами, он проявлял бурную активность. Прието никого собой не представляет; он не министр; он депутат парламента, прервавшего свои заседания. Но в то же время Прието все и вся – он координирует и оживляет деятельность правительства». Прието не желал, чтобы его партия взяла на себя руководство. Он считал возможным добиться от Англии и Франции помощи республике путем создания правительства среднего класса. И без сомнения, Прието не хотел помощи от Ларго Кабальеро. Он предложил, чтобы министры-социалисты просто «руководили» правительством Хираля, как делал он сам. Коммунисты поддерживали эту политику. Ларго Кабальеро критиковал предложение Прието за его неспособность провести чистку администрации или установить контроль над экономикой. Для социалистов, считал он, это будет такой же компромисс, как в 1931-м и 1933 годах, когда они вошли в правительство Асаньи. В сущности, Ларго хотел сам возглавить правительство.

К тому времени политических заключенных, которые оказались в руках республики, постигла самая разная судьба. В Барселоне генералы Годед и Фернандес Буррьель были судимы и расстреляны. Защищал двух генералов, которые держались с бесстрастным достоинством, адвокат-пенсионер. Против них свидетельствовали генерал Льяно де Энкомьенда (он потерял сына, который сражался вместе с милицией в Гвадарраме) и генерал гражданской гвардии Арангурэн. Еще два мятежника были расстреляны за участие в военном бунте в крепости. Либеральные члены республиканского правительства лишь с большой неохотой согласились на смертный приговор. Через несколько дней по приговору военного суда были расстреляны генерал Фанхуль и полковник Кинто, который в последний момент женился на доселе незнакомой ему женщине.

23 августа в Образцовой тюрьме в Мадриде вспыхнул пожар. Были ли его причиной подожженные матрасы, с которыми 3000 заключенных атаковали свою охрану, или же это оказалось делом рук обыкновенных заключенных, в камерах которых милиционеры CNT искали оружие? Подлинную причину пожара, скорее всего, так никогда и не удастся выяснить. Но новость, что в тюрьме восстали политические заключенные, во всех подробностях распространилась по городу одновременно с сообщениями о Бадахосе, чему цензура не смогла помешать. Вокруг тюрьмы собралась толпа, возглавляемая милиционерами, приехавшими на побывку. Они требовали взять тюрьму штурмом и перебить всех политических заключенных. Для наведения порядка спешно прибыли политики-социалисты. Но милиционеры отказывались их слушать. Сорок заключенных были расстреляны тут же во дворе тюрьмы. Их мертвые тела таскали по мощеным плитам, чтобы устрашить оставшихся в живых. После угроз, что будут перебиты все заключенные, самых известных из них вместе с тридцатью другими пленниками расстреляли. Среди казненных были Мелькиадес Альварес и Мартинес де Веласко; популярные правые политики Фернандо Примо де Ривера, брат Хосе Антонио; Руис де Альда; его ближайший друг, доктор Альбиньяна, лидер партии националистов и генерал Вильегас, который в свое время возглавлял мятеж в казармах Монтанья. Удивительно, что во время казней в тюрьме бывшему лидеру молодежного крыла CEDA Серрано Суньеру, фалангисту Фернандесу Куэсте и карлистскому заговорщику Антонио Лисарсе удалось спастись.

После всех этих ужасных событий министерство юстиции сделало первый шаг к нормализации обстановки. Им стало создание народных трибуналов, которым предстояло восполнить пробелы, образовавшиеся после развала судебной системы и убийств или бегства профессиональных юристов. В каждой провинции республиканской Испании эти трибуналы приобрели несколько иной характер. Тем не менее в целом их составляли 14 делегатов от Народного фронта и CNT плюс три члена от прежней юстиции. Лицам, которые представали перед такими трибуналами, позволялось прибегать к примитивной форме защиты (хотя фалангистов безоговорочно приговаривали к расстрелу, так же как и членов CEDA и тех, кто собирал для них средства). Например, врачам, которых обвиняли в нежелании возвращать долг, удавалось опровергнуть обвинение и добиться осуждения своих обвинителей. Некоему скромному торговцу лишь в последний момент удалось спастись от обвинения в шипонаже со стороны своего должника². Все же «самодеятельные» казни продолжались, хотя их размах спадал. Например, два брата, герцоги Верагуа и де ла Вега, потомки Колумба, были расстреляны милиционерами лишь потому, что те опасались оправдания братьев Народным трибуналом. В конце августа правительство предписало гражданам закрывать двери в одиннадцать вечера, избегать вечерних прогулок, проинструктировать консьержей никого не пускать в дом и тут же звонить в полицию, если «громкий стук в дверь даст понять, что хочет войти милиция». Эти меры практически положили конец незаконным убийствам и расстрелам.

4 сентября Асанья неохотно принял отставку Хираля с поста премьера. Реальнее всего его пост должен был достаться Ларго Кабальеро, но тот отказался принимать его без участия коммунистов. (Он пригласил к единению анархистов; те отказались.) До сих пор ни одна коммунистическая партия не входила в правительство стран Запада. Центральный комитет Испанской коммунистической партии не пошел на объединение сил, поскольку опасался скомпрометировать себя антикоммунистической политикой правительства. Все же Москва дала указание войти в правительство, и Ларго Кабальеро сформировал его на базе сотрудничества с коммунистами. Последние объяснили свои действия тем, что Гражданская война требует единства в борьбе против фашизма и основные цели пролетарской революции уже достигнуты. Эрнандес, редактор «Мундо обреро», стал министром образования, а Урибе, теоретик марксизма, – министром сельского хозяйства. В состав кабинета вошли шестеро социалистов, включая Прието как министра военно-морских сил и авиации и Альвареса дель Вайо, который стал министром иностранных дел. Хуан Негрин, социалист, не имевший тесных политических контактов, получил пост министра финансов. Он был профессором физиологии в Мадридском университете и пользовался уважением у администрации вуза. Удовлетворили и настойчивое желание Аракистайна – он был назначен послом в Париже³. Кабинет дополнили и двумя членами Республиканской левой (включая Хираля, который получил пост министра без портфеля) и по одному члену от Объединенной республиканской партии и «Эскерры». Ларго Кабальеро взял на себя обязанности военного министра, заменив Эрнандеса Сарабиа, который окончательно выбился из сил после месяца стратегических импровизаций. Кабальеро поддерживал профессиональный штаб во главе с майором Эстрадой. Полковник Родриго Хиль, артиллерийский офицер старой школы, стал заместителем военного министра. «Правительство Победы», как его окрестили, имело странный характер не только из-за участия коммунистов, но и потому, что Эрнандес, новый министр образования, девятнадцать лет назад был осужден за покушение на убийство нынешнего нового министра военно-морских сил и авиации Индалесио Прието.

¹ Большое впечатление на них оказал фильм о Чапаеве, герое Гражданской войны в России. Перед войной в среде испанского рабочего класса он пользовался огромной популярностью. В то время в Мадриде демонстрировался и «Маленький полковник» с Ширли Темпл, и капитан Лидделл-Гарт мог бы гордиться тем воздействием, которое он оказал на тактику. Величайший успех сопутствовал комику Гроучо Марксу, который изображал полковника в «Утином супе». Крепко смахивая на профессионального испанского офицера, он, стоя перед картой, бросал: «Да эту проблему может решить трехлетний ребенок. – И после паузы: – Доставить мне ребенка трех лет!» Милиционерам, приезжавшим на побывку из Сьерры, это очень нравилось.

² Между августом 1936 года и июнем 1937-го перед народными трибуналами предстало не менее 46 004 человек, из которых 1318 было приговорено к смертной казни.

³ Лопес Оливан, посол в Лондоне, который на первых порах, казалось, был верен республике, оставил свой пост и присоединился к националистам. Его заменил Пабло де Аскарате, заместитель генерального секретаря Лиги Наций, который стал первой повсеместно уважаемой личностью, представлявшей интересы республики в самом важном лондонском посольстве. Когда он прибыл в Лондон, маршал дипломатического корпуса, сэр Сидней Клайв, передал Аскарате послание от короля Эдварда VIII. Королю, сообщил сэр Сидни, не понравилась бы очередная смена послов, и, если Франко займет Мадрид и будет признан как реальный правитель Испании, король надеется, что Аскарате сможет остаться на своем посту. Аскарате был хорошо принят лондонским дипломатическим корпусом, как и Ян Масарик из Чехословакии, который отказался принять приглашение «Красного посла», и Гранди, итальянский посол. Риббентроп, который представил свои верительные грамоты на другой день после Ас-карате, всегда был с ним корректен. Но перед Аскарате стояла нелегкая задача. Фактически он должен был создать посольство заново, поскольку большинство старых сотрудников покинули его. Во время первого визита в Форин Офис Ванситтарт принял Аскарате с подчеркнутой холодностью, отвергнув просьбу разрешить республиканским пилотам тренироваться в Британии.

Националистская Испания в августе. – Флаг националистов. – Большой митинг в Севилье. – Кредит из Техаса. – Перебранка с Германией. – «Молодой генерал».

В первых числах сентября националисты начали пропагандистскую кампанию. Теперь их движение должно было обрести героическое и духовное значение – только оно могло оправдать тяготы войны. Если первые июльские коммюнике и манифесты требовали драконовских мер по соблюдению порядка и обузданию анархии, то теперь в них шла речь о «крестовом походе свободы». Для поддержки военных усилий, сохранения моральных устоев, для оправдания казней надо было все время страстно взывать к духу героического прошлого и при помощи патриотической пропаганды вызывать чувства гражданственности. Республиканцев всех мастей называли не иначе как «красные».

15 августа, на Успение, флаг Испанской республики был заменен монархистским стягом. В ходе торжественной церемонии в Севилье Франко вышел на балкон муниципалитета, осыпал полотнище флага поцелуями, и над толпой, заполнившей площадь, разнесся его голос: «Вот он! Вот он, ваш флаг! Они хотели похитить его у нас!» Кардинал Севильи Илундаин тоже поцеловал флаг. Затем Франко продолжил: «Это наш флаг, тот, кому мы клялись, под которым сотни раз гибли наши отцы, увенчивая его славой». Закончил он свое выступление со слезами на глазах. Следующим взял слово Кейпо де Льяно, пустившись в бессвязные рассуждения о разных флагах, которые имела Испания в разные времена. Наконец он сравнил цвета монархистов с «благородной кровью наших солдат и золотой урожайной почвой Андалузии»¹. Завершил де Льяно свое выступление обычным упоминанием о «марксистском отродье». Во время его речи стоявшие рядом Франко и Мильян Астрай, основатель Иностранного легиона (он вернулся из Аргентины сразу же после начала мятежа), с трудом удерживались от смеха. В заключение Кейпо де Льяно сказал, что лишь обуревавшие его чувства помешали ему произнести речь в полном объеме. Затем выступил Мильян Астрай², который, казалось, потерял больше частей тела, чем у него осталось. У него была лишь одна нога, один глаз и одна рука, на которой осталось лишь несколько пальцев. «Мы не боимся их! – громогласно заявил он. – Пусть приходят и увидят, на что мы способны под этим флагом!» Послышался чей-то голос, крикнувший: «Вива Мильян Астрай!» – «Что это? – заорал генерал. – Никаких приветствий в мою честь! Пусть все провозглашают вместе со мной: «Да здравствует смерть! Долой интеллигенцию!» Толпа эхом подхватила этот идиотский лозунг. «А теперь пусть приходят красные! – добавил он. – Смерть им всем!» И он швырнул свою шляпу в толпу, которая разразилась восторженными криками.

Вслед за ним Хосе Мария Пеман, поэт правых взглядов, один из основных литературных апологетов движения, сравнил эту войну с «новой войной за независимость, с новой реконкистой, с новым изгнанием мавров!». Последнее восклицание прозвучало несколько странно в городе, откуда несколько дней назад экспедиция марокканских солдат отправилась на север, чтобы взять Мадрид, в городе, где и основные здания, и генералов даже сейчас охраняли марокканцы. «За нами, – продолжил Пеман, – двадцать веков христианской цивилизации! Мы сражаемся за любовь и за честь, за картины Веласкеса, за комедии Лопе де Беги, за Дон Кихота и за Эскориал!» Переждав восторженные отклики толпы, он добавил: «Мы воюем также и за Пантеон, за Рим, за Европу и за весь мир!» Он закончил свое выступление упоминанием Кейпо де Льяно, которого сравнил со «второй Хиральдой». И хотя, может быть, это последнее сравнение вечно пьяного генерала с величественной мавританской башней рядом с кафедральным собором Севильи и не дошло до толпы, приветствовавшей оратора, он сам легко мог поверить, что его мастерство пропагандиста и самого активного сторонника националистов в испанской Гражданской войне превратило это сомнительное сравнение в чистую правду.

Хотя всего через неделю после начала войны из Германии и Италии стали регулярно поступать военные сводки (и пока никакие вопросы об оплате не оскверняли отношения националистской Испании со своими первыми друзьями), основным занятием генералов стали поиски кредитов для оплаты такого сырья, как нефть, ибо небольшого количества ее, поступавшего с Канарских островов, было явно недостаточно.

Поскольку все запасы испанского золота оказались в руках республиканцев, националистам пришлось начинать войну и без запасов валюты, и без надежд получить кредит из-за границы. Поэтому с самого начала конфликта были предприняты строгие меры, запрещающие вывоз иностранной валюты, а стоимость песеты жестко зафиксировали на довоенном уровне. Эти меры поддерживались ожиданием победы националистов. Немецкое агентство HISMA помогло стабилизировать валюту националистов. Их экономику поддерживала также экспортная торговля рудами из Андалузии и Марокко и доставка сельскохозяйственной продукции из Андалузии и с Канарских островов. К тому же финансисты Европы и Америки не только ждали победы националистов, но и страстно желали ее. Хотя республика с большим старанием оберегала имущество иностранных концернов в Испании, крах иностранных вложений в России был еще слишком свеж в памяти, чтобы его можно было забыть. Так что вопрос с поставками нефти был разрешен при помощи долгосрочного кредита, который без всяких гарантий предоставила Техасская нефтяная компания³.

Однако отношения между испанцами и их немецкими союзниками не всегда складывались гладко. Так, военный руководитель компании HISMA фон Шееле в конце августа поссорился с командующим авиацией националистов генералом Кинделаном. Фон Шееле предположил, что более быстрые французские «бреге», действовавшие в Арагоне, могут одержать верх над немцами, а Кинделан сказал, что в таком случае «хейнкели» должны пилотировать испанцы. Фон Шееле ответил, что испанцам это не под силу. Предмет спора был доложен Франко. Между солдатом фон Шееле и нацистом Бернхардтом тоже шло постоянное соперничество, ибо последний старательно пытался создать впечатление, что Шееле всего лишь служит под его началом, а подлинным представителем Гитлера при Франко является именно он, Бернхардт. Таким образом, на испанской почве соперничали между собой нацистская партия и германская армия. Тем временем авиаконструктор и промышленник Вилли Мессершмитт по возвращении в Германию после визита в Испанию националистов предупредил министерство иностранных дел, что пришло время получить от Франко заверения «о необходимости со стороны Испании в дальнейшем признать экономическое и, может даже, политическое влияние Германии». Он предложил, что должен быть заключен договор о квоте поставок сырья в Германию, который будет действовать определенное количество лет. Бернхардт, обеспокоенный тем, что его оттесняют от Франко, возразил. Позднее Франко, отвергнув совет Бернхардта, все же принял решение начать поставки медной руды в Германию из шахт, номинально принадлежащих английской компании «Рио Тинто», как часть оплаты за военное снаряжение. Немцы отнюдь не были идеологическими союзниками Франко. Капитан «Странк»⁴, высокопоставленный офицер немецкой разведки, позже сетовал, что, по его мнению, политика «срединного пути» Асаньи привлекательнее так называемой «армии спасения» Франко, хотя она предполагает возвращение старого порядка с землевладельцами и сильной церковью.

На этом этапе итальянская помощь ограничивалась лишь поставками самолетов с итальянскими летчиками. Они вступали в армию националистов как члены Иностранного легиона. Таким образом, из-за них никаких серьезных споров не возникало.

В течение августа положение Франко у националистов значительно укрепилось. Частично это было результатом успехов Африканской армии, в то время как Мола был занят массой мелких и не столь заметных военных операций. Наверное, частично повлияли и отношения, которые установились у Франко с Германией и Италией. У обеих стран, особенно у первой, сложилось впечатление о перспективности «молодого генерала» и в то же время возможности на него влиять. Они пришли к этому выводу, скорее всего, не оценив уровень влияния, которое оказывала на Франко его жена, ревностная католичка. Она безоговорочно видела в своем муже вождя, призванного Богом для спасения Испании от врагов церкви. Да и сам Франко в силу религиозных причин стал воспринимать себя как крупного политического лидера. Тем не менее к тому времени националистская Испания осталась без единого командования. Мола, Кейпо и Франко встречались несколько раз, но так и не пришли к единому мнению, кто из них станет верховным главнокомандующим. Отсутствие центрального командования становилось все более и более серьезным препятствием, и к концу августа несколько генералов – особенно Кинделан, командующий военно-воздушными силами, – стали обсуждать, как преодолеть эту трудность⁵.

¹ В романе Хемингуэя «По ком звонит колокол» Пилар сравнивает республиканский флаг с «кровью, гноем и гранатом», а флаг монархистов называет просто «кровь и гной».

² Некоторое время он соперничал с Кейпо как главный пропагандист националистов. Шесть вечеров подряд страстно говорил о смерти и о чистоте испанских женщин, но слушатели с трудом следили за его мыслями. Позже он руководил пропагандой националистов в Саламанке.

³ Ко времени мятежа на пути в Испанию уже шли пять танкеров техасской компании. Они получили приказ поставить топливо националистам в кредит. Эти поставки продолжались. После введения в действие Акта об эмбарго поступления нефти не прекратились, но теперь считалось, что она предназначена для Франции. За это компания была оштрафована на 22 000 долларов. Правда, это ее не остановило: в 1936 году было поставлено 344 000 тонн нефти, в 1937-м – 420 000, в 1938-м – 478 000 и в 1939 году – 624 000 тонн. Счет был оплачен, и кредит возобновился.

⁴ Скорее всего, это был Кол Функ, позже немецкий военный атташе в националистской Испании.

⁵ 26 августа Франко обосновался во дворце в Касересе, куда перевел свою штаб-квартиру. В прохладной гостиной дома этого жаркого города в Эстремадуре он работал вместе со своими адъютантами и братом Николасом, который был при нем политическим советником. В двух случаях, когда Франко выезжал на фронт к Африканской армии, ему приходилось выскакивать из машины и искать укрытия от налетов республиканской авиации.

«Правительство победы». – Полковник Асенсио Торрадо. – Рохо и Алькасар. – Африканская армия отдыхает. – Встречается Комитет по невмешательству. – Новое наступление вдоль Тахо. – Последний штурм Алькасара. – Варела приходит на помощь. – Освобождение Алькасара.

Первым делом «Правительство победы» должно было избежать немедленного поражения. Это было его главной задачей. Тревожила близость фронта по Тахо, и туда навстречу Ягуэ и своему тезке Асенсио из легиона был послан хитрый полковник Асенсио Торрадо, ранее командовавший войсками в Сьерре. К Тахо была переброшена из Арагона колонна итальянских добровольцев, вместе с группой французских волонтеров «Парижская коммуна». Асенсио немедленно пошел штурмом на Талаверу. Хотя его люди сражались отважно и стойко, он не смог перестроиться, чтобы противостоять быстрому контрнаступлению националистов. Как нередко бывало у республиканских командиров, ему пришлось выбирать между отступлением и окружением. За него решили подчиненные. Они хлынули назад, оставив за собой его штаб и много снаряжения. Но националисты не стали сразу же преследовать республиканцев. Семисоткилометровый марш от Севильи утомил даже Африканскую армию. Генеральный штаб националистов понимал, что чем ближе их войска подходят к Мадриду, тем ожесточеннее будет сопротивление. В передышке основные штурмующие колонны перестраивались. Талавера при этом оставалась базой операции против Мадрида. Тем временем свежие, заново экипированные силы под командой полковника Делгадо Серрано стремительно двинулись с севера, впервые установив оперативную связь между южной группой войск Молы и кавалерийской частью полковника Монастерио, двигающейся от Авилы. Связь была установлена 8 сентября в Аренас-де-Сан-Педро в горах Гредос. На западе от территории республики был отрезан большой кусок. Умиротворение его последовало обычным порядком¹.

9 сентября защитники Алькасара в Толедо услышали, как из милицейского поста по другую сторону улицы к ним обращаются по мегафону с известием, что майор Рохо, бывший профессор тактики Пехотной академии, хотел бы передать предложение от правительства. Поскольку Москардо и другие офицеры в крепости знали Рохо, его впустили внутрь, и огонь по Алькасару был прекращен. Он предложил в обмен на сдачу Алькасара гарантию жизни и свободы для укрывшихся там женщин и детей. Самих же защитников ждет военно-полевой суд. Москардо, естественно, отверг эти условия. В ответ он попросил Рохо, чтобы во время очередного прекращения огня правительство прислало в Алькасар священника. Рохо пообещал и покинул крепость, поговорив с остальными офицерами гарнизона, которые безуспешно уговаривали его остаться с ними.

В тот же день, 9 сентября, в Лондоне впервые собрался Комитет по невмешательству. Британскую делегацию возглавлял секретарь Британского казначейства B.C. Моррисон², который и занял место председателя. Другими странами, которых представляли их послы в Лондоне, были Албания, Австрия, Бельгия, Чехословакия, Дания, Эстония, Финляндия, Франция, Германия, Греция, Венгрия, Ирландия, Италия, Латвия, Литва, Люксембург, Норвегия, Польша, Румыния, Турция, Советский Союз и Югославия. Список включал в себя все европейские страны, кроме Швейцарии, которая хотя и запретила экспорт оружия, но в силу своего нейтралитета отказалась, как и Соединенные Штаты, даже вступать в Комитет по невмешательству.

Первой встрече комитета сопутствовала «волна сомнительных процедур», по словам «Правды». Представители собравшихся стран согласились передать Френсису Хеммингу, чиновнику казначейства, который стал секретарем комитета, тексты законов своих стран, запрещающих экспорт оружия. Кроме британского представителя, главными фигурами в комитете были Корбэн, посол Франции; Гранди, бывший государственный секретарь у фашистов, которого Муссолини отправил в лондонское посольство за недостаточную приверженность фашистским взглядам, и Майский, советский посол. Немецкий посол Риббентроп и его заместитель, принц Бисмарк, с самого начала заняли не столь заметное место, как Гранди, ибо конечно же получили инструкции предоставить ему право играть первую скрипку. Тем не менее Риббентроп впоследствии сетовал, как ему трудно было сотрудничать с Гранди, «интриганом, равного которому не было». Португалия, на участии которой настаивал Советский Союз, не была представлена. Португальский посол в Берлине сказал 7 сентября (когда немецкому судну «Усаморо» было отказано в портовой технике для разгрузки в Лиссабоне оружия для националистов. Как считали в Берлине, это объяснялось давлением Англии), что его страна не будет участвовать в работе комитета, пока не запретят вербовку добровольцев. Но Португалия могла не беспокоиться. Гранди получил инструкции от Чиано «приложить все силы, чтобы деятельность комитета носила чисто формальный характер». Позже Риббентроп откровенно признал, что Комитет по невмешательству лучше было бы назвать «комитетом вмешательства»³. Отношение Германии к комитету было более двусмысленным, чем у итальянцев, частично потому, что немецкое министерство иностранных дел и военное министерство плохо координировали свою деятельность. И немецкие дипломаты толком не знали, поможет Франко или нет подлинная политика невмешательства. Что же до Франции и Англии, то Бисмарк считал, что для обеих стран «вопрос стоит не столько о немедленных шагах, сколько об умиротворении бурных эмоций левых партий… для чего и был создан этот комитет». И хотя сообщения того времени английских и французских консулов (не говоря уж о других агентах) в националистской Испании пока остаются недоступными для историков, наверное, не так уж абсурдно предположение, что они были информированы не хуже, чем их американские коллеги. Английский консул в Севилье, как сообщал американский консул мистер Бей, должен был знать, что в городе полно немецких и итальянских солдат, летчиков, самолетов и танков. С начала проведения политики невмешательства они не только не сделали ни малейшей попытки покинуть город, но и их число, равно как и количество вооружения, постоянно растет. Фактически с самого начала английское и французское правительства были заняты не столько тем, чтобы положить конец вмешательству с обеих сторон, сколько созданием видимости такой политики. При существующем подходе к политике невмешательства невозможно было предотвратить поток военного снаряжения в Испанию с обеих сторон. А это лишь продлевало войну.

Позже Британия обвинила Италию в посадке самолета на Мальорке 7 сентября. Через пять дней, 12 сентября, Ингрем, британский представитель в Риме, дал понять, что перемены в Средиземноморье «близко касаются правительства Великобритании». Чиано ответил, что ничего такого не происходило и не замышлялось⁴. Инцидент показал, что Британия будет протестовать, если почувствует, что ее насущным интересам угрожают какие-то последствия испанской войны, но она не пойдет на откровенный разрыв соглашения, для укрепления которого так много сделала. Кабинеты Болдуина и Блюма считали, что и их страны, и Испания, и мир в Европе будут в максимальной безопасности, если прекратится военная помощь Испании. Оба правительства прилагали незаурядные усилия для сохранения пакта, хотя во Франции эта политика вызывала протесты со стороны левых, что больно ударяло по Блюму. Но судя по большинству высказываемых мнений, в обеих странах эта политика пользовалась поддержкой. В Англии лейбористская партия даже осудила промедление с введением в действие политики невмешательства. Что же до коммунистов, то 7 сентября Торез пытался убедить Блюма изменить свою политику, касающуюся помощи Испании. Хотя ему это не удалось, Блюм тем не менее добился, чтобы коммунисты не голосовали против правительства в Национальной ассамблее. Коминтерн поддержал образование в Лондоне Комиссии по расследованию фактов нарушения пакта о невмешательстве в Испании. Членами ее стали такие уважаемые личности, как Филип Ноэль-Бейкер, профессор Тренд из Кембриджа и доктор Элеонора Рэтбоун. Двумя секретарями комиссии были Джоффри Бинг и Джон Лэнгдон-Дэвис, оба члены коммунистической партии⁵.

В Испании 13 сентября баски сдали националистам Сан-Себастьян и отступили без боя, не рискуя подвергнуть разрушению его прекрасные проспекты. Кроме того, они расстреляли несколько анархистов, которые хотели поджечь город перед вступлением в него врага. На юге генерал Варела предпринял новый марш по Андалузии, к северу от гор, прикрывавших протяженную прибрежную равнину Малаги. Двигаясь к Ронде, Варела беспрепятственно занимал одно поселение за другим. В Арагоне он вступил в бой при Уэске. Но республиканцы не пошли в наступление. Положение республики несколько улучшилось лишь в Толедо. Условия жизни в Алькасаре осложнялись с каждым днем. У защитников крепости почти не осталось продовольствия – ежедневный рацион хлеба был урезан до 180 граммов на человека. 11 сентября во время трехчасового перемирия в крепость прибыл священник из Мадрида Васкес Камараса, который из-за своих либеральных взглядов с трудом избежал смерти от рук милиционеров. Поскольку выслушать исповеди у всех было невозможно, он дал общее отпущение грехов Москардо и защитникам крепости. В торжественной и мрачной проповеди Камараса говорил о славе, которая ждет гарнизон в другом мире. Все защитники получили помазание. Тем временем некоторые из них успели переговорить с гражданскими гвардейцами, обложившими крепость. Те угощали их сигаретами и принимали письма для передачи семьям. Васкес Камараса покинул стены крепости, и осада продолжалась. Республиканцы решили положить конец сопротивлению, прорыв подземный туннель под стены и заложив мины под две башни, ближайшие к городу. Для предотвращения хаоса, который мог возникнуть после взрывов, гражданское население было эвакуировано. В Толедо были приглашены военные корреспонденты, которым предстояло стать свидетелями гала-концерта с падением Алькасара.

Следующий день, 12 сентября, был ознаменован важным шагом Франко к обретению верховной власти в лагере националистов. На аэродроме Сан-Рафаэль в Саламанке состоялась встреча хунты. Генералы Оргас и Кинделан выдвинули идею единого командования силами националистов. Мола с таким рвением поддержал это предложение, что вызвало сомнение в его искренности. Может, он в самом деле решил, что для победы в войне необходимо единое командование и чем быстрее она завершится, тем надежнее он укрепит свое положение. Старый вояка Кабанельяс был единственным генералом, кто возразил против этого плана. При голосовании он воздержался. Кинделан, поддержанный Молой, предложил Франко возглавить единое командование. Предложение получило поддержку. Затем генералы разъехались, но в течение двух недель в командовании ничего не менялось⁶.

Вторая встреча Комитета по невмешательству прошла 14 сентября. На ней был организован подкомитет из представителей Бельгии, Британии, Чехословакии, Франции, Германии, Италии, Советского Союза и Швеции, которому предстояло заниматься повседневными проблемами политики невмешательства. Даже в нем малым государствам приходилось лишь следовать в фарватере политики великих держав, и в настоящих дебатах участвовали только Франция, Англия, Италия и Германия. Стремление умиротворить Гитлера, забвение своей ответственности перед международным сообществом со стороны Скандинавии и, как их сейчас называют, стран Бенилюкса в самом деле было самым отвратительным аспектом дипломатической истории тех дней. Но что же они могли сделать, если Британия продолжала политику «умиротворения»? 14 сентября советский представитель Каган обвинил Италию в том, что итальянский военный самолет совершил посадку в Виго. Чиано отрицал этот случай. Это совпало с первой общественной реакцией папы Пия XI на войну в Испании. Выступая в Кастельгандольфо, где его слушали 600 беженцев из Испании, папа сказал, что республиканцы испытывают «истинно сатанинскую ненависть к Господу»⁷. Советская помощь Испании в виде денег, продовольствия и других невоенных материалов то ослабевала, то снова возобновлялась. Но военной поддержки связи не оказывали.

В Испании генералу Вареле, который 16 сентября взял Ронду, удалось завершить свой замысел захвата всей центральной Андалузии. Мола после того, как Сан-Себастьян оказался в его руках, все свое внимание снова обратил на юг, имея целью выход к Мадриду непосредственно с северо-запада из района Авилы. В Астурии колонна фалангистов и армии наконец выступила из Ла-Коруньи, чтобы попытаться освободить Аранду в Овьедо. В долине Тахо опять завязались бои. Милиция снова сражалась с фанатичной отвагой. На этот раз ее удалось убедить рыть окопы. Тем не менее милиционеры отказывались покидать их, пусть даже силы генерала Ягуэ обходили их, чтобы взять в кольцо. После семичасового боя милиции все же пришлось выбирать между отступлением и окружением. И снова они оставили свои хорошо подготовленные оборонительные позиции у Санта-Олальи, а также Македу, город, который сдался Ягуэ 21 сентября.

Теперь командованию националистов пришлось принимать достаточно важное решение: идти ли им на выручку Толедо, который находился всего в сорока километрах, или продолжать марш на Мадрид? Положение Алькасара вызывало серьезные опасения. Его защитникам приходилось уйти в подвалы. Запасы воды подходили к концу. Они съели мулов и почти всех лошадей, кроме одного коня – того самого чистокровного скакового жеребца, который должен был погибнуть последним. 18 сентября республиканцы взорвали юго-восточную башню. Строение превратилось в груду щебня. Милиционеры, преодолев развалины, водрузили красное знамя на конной статуе Карла V во дворе крепости. Но заряд под северо-восточной башней не взорвался. Четверо офицеров, вооруженных только револьверами, отбросили милиционеров от северной башни. 20 сентября в больнице Санта-Крус были подготовлены пять машин с бензином. Стены Алькасара залили горючей жидкостью. Чтобы воспламенить ее, в ход пошли гранаты. Из Алькасара выскочил кадет, пустив в ход пожарный шланг. Он был убит, но шланг втянули обратно в Алькасар. К полудню бензин все же вспыхнул, но большого урона не причинил. К вечеру в Толедо появился Ларго Кабальеро, утверждавший, что Алькасар падет через двадцать четыре часа. На следующий день Франко принял решение освобождать город. Генерал Кинделан спросил, понимает ли он, что отклонение от плана может стоить ему Мадрида. Франко согласился, что это вполне возможно. Однако, по его мнению, духовное (или пропагандистское) значение освобождения Москаро куда важнее. Но может быть, националистов куда сильнее манило искушение завладеть оружейным заводом Толедо, что и стало решающим фактором для наступления. 23 сентября Варела, сменивший заболевшего Ягуэ, двинулся на Толедо; две колонны, наступавшие с севера, возглавляли полковники Асенсио и Баррон. А тем временем осаждавшие подвели новую мину под северо-восточную башню. В Толедо прибыла из Мадрида штурмовая гвардия, чтобы окончательно завершить разгром крепости. Заряд был взорван 25 сентября, и башня рухнула в Тахо. Но мощное каменное основание крепости не пострадало. И пока правительство готовило коммюнике о падении Алькасара, Ва-рела уже был от нее на расстоянии всего пятнадцати километров.

Тем временем в Женеве собралась ежегодная Генеральная ассамблея Лиги Наций. Сама организация рассыпалась на глазах. Ее ошибки были очевидны. Никогда еще, даже в самые свои блистательные времена (как, например, после принятия в свой состав Германии в 1925 году), она не теряла свой облик как организации, созданной победителями в 1919 году. Все же до 1935 года она сравнительно успешно выполняла свою роль, выражая желание добиться всеобщего мира. Лига Наций добилась мира между греками и болгарами в 1925 году; она положила конец колумбийско-перуанской войне в 1934-м. Правда, от событий в Маньчжурии в 1931 году она отстранилась. И это было еще не все. В 1935 году Лига так и не смогла предотвратить вторжение Муссолини в Абиссинию. Она проголосовала за санкции, но те не возымели никакого эффекта и 4 июля 1936 года вообще были отменены. Африканская авантюра Муссолини сошла ему с рук при всеобщем молчании. Ответственность за все эти поражения лежит на Франции и Англии, чье влияние было преобладающим во Дворце наций. На Генеральной ассамблее 1936 года должны были возобновиться дебаты об Абиссинии. Но теперь в порядке дня была Испания. 24 сентября в кулуарных разговорах на ассамблее Иден убедил Монтейру, чтобы Португалия присоединилась к Комитету по невмешательству. Открывая заседание ассамблеи, Иден в своей речи даже не упомянул Испанию, хотя до этого заверял, что британская политика будет построена на искреннем сотрудничестве с Лигой Наций. Доктор Ламас из Аргентины, председательствовавший на ассамблее, при поддержке других делегаций стран Латинской Америки попытался не дать слово Альваресу дель Вайо по вопросу об Испании, так как его выступление не числилось в повестке дня (правда, в ходе общих дебатов разрешалось затрагивать любую тему). Тем не менее Альварес дель Вайо вышел на трибуну. Иден призывал его проявить сдержанность. Альварес осудил Соглашение о невмешательстве, посчитав, что оно уравняло правительство Испании с мятежниками, хотя по канонам международного законодательства его правительство имеет законное право покупать оружие за границей, а мятежники такого права не имеют. Республика может принять подлинное невмешательство, но оно должно включать право приобретения оружия.

Пока в Женеве произносились речи, Алькасар был освобожден. 26 сентября Варела перерезал дорогу, соединяющую Толедо с Мадридом. Теперь отступать республиканцы могли только к югу. Утром 27 сентября защитники крепости увидели на голых пологих холмах долгожданную армию Варелы. К полудню начался штурм Толедо. И сразу же сказался натиск и военная подготовка Африканской армии, хотя защищать Толедо было нетрудно. Милиция дрогнула и побежала, оставив за собой полные арсеналы оружейного завода. Вечером защитники Алькасара услышали на улицах арабскую речь. Пришло освобождение. Как всегда, в городе, захваченном националистами, началась кровавая баня. Лейтенант Фитцпатрик рассказывал, что, увидев за городом изуродованные тела двух летчиков-националистов, националисты не довели до Толедо ни одного из пленников, а по главной улице к городским воротам текли ручьи крови. В больнице Сан-Хуан марокканцы убили врача и перестреляли раненых прямо на койках⁸. Сорок анархистов, застигнутых в семинарии, выпили немалые запасы анисовой водки и подожгли здание, погибнув в огне. Сам Варела вошел в город 28 сентября. Москардо, возглавив парад своих солдат, отдал ему честь и сказал, что рапортовать не о чем. «Все нормально», – добавил он. Эта форма послужила паролем мятежникам 17–18 июля. В первый раз за два месяца осажденные вышли на свежий воздух. Они возносили молитвы «Святой Деве Средиземноморской, Богоматери Алькасара».

В тот же день, 28 сентября, Португалия впервые присутствовала на заседании Комитета по невмешательству. Британским представителем вместо B.C. Моррисона стал лорд Плимут. Своей надменностью он разгневал советскую делегацию. «Этот высокомерный лендлорд, – писала «Правда», – ценитель лошадей и член аристократического клуба бифштексов». В Женеве Литвинов в той мере, в какой это ему было позволено, объяснил те непростые мотивы, которыми руководствовался Советский Союз, присоединяясь к пакту о невмешательстве. Советское правительство, сказал он, присоединилось «потому, что в противном случае Франция стала бы опасаться войны». Хотя Литвинов, как и Альварес дель Вайо, считал политику невмешательства противозаконной.

¹ Именно в этой точке к Африканской армии присоединились два отставных английских офицера, лейтенанты Нангл и Фитцпатрик. Первый, служивший в индийской армии, был одним из самых профессиональных и знающих офицеров своего времени. Он был полностью предан армейской жизни, и только ей. Фитцпатрик – романтичный солдат удачи из Ирландии – объяснил, что отправился добровольцем в Испанию после того, как увидел фотографию милиционера, восседающего на алтаре в облачении священника. Оба получили в легионе офицерские звания – первые иностранцы, которые не начали службу в нем рядовыми. Ставший капитаном Фитцпатрик любезно позволил автору прочитать его неопубликованные воспоминания о событиях в Испании.

² Позже он стал спикером палаты общин, виконтом Данроссил и генерал-губернатором Австралии. Он был председателем комиссии английского кабинета министров, которая координировала политику невмешательства между различными департаментами. Он и рассказал об этой встрече.

³ В своих апологетических мемуарах, написанных в Нюрнберге между судом и приговором, Риббентроп добавил: «Я хотел, чтобы эта проклятая Гражданская война в Испании пошла к черту, потому что она постоянно заставляла меня вступать в споры с британским правительством».

⁴ Но в течение всей Гражданской войны Мальорка была оплотом Италии. Рамбль, главная улицы Пальмы, была переименована в Виа-де-Рома, и в начале ее высились статуи двух римских юношей в тогах с орлами на плечах. Залив Польенса стал итальянской военно-морской базой. На остров потоком шло военное снаряжение. Итальянцы заминировали и укрепили Мальорку.

⁵ Испанская республика тоже утверждала, что она готова согласиться с «подлинным невмешательством». Под этим не имелось в виду законодательство другой страны, запрещавшее Испании закупать оружие. Позиция Испании отличалась от точки зрения лейбористов, считавших, что ни одна из сторон не должна получать оружие из-за границы.

⁶ Прието тоже был страстным сторонником единого командования у республиканцев, но его старания не увенчались успехом.

⁷ В тот же самый день мадридский священник, поддерживавший республику, брат Гарсиа Моралес, воззвал к папе, чтобы тот осудил мятежников.

⁸ Об убийствах в госпитале рассказали и другие журналисты. Я думаю, не исключено, что этот жуткий инцидент вызван тем фактом, что здоровые милиционеры скрывались в госпитале, из окон которого вели огонь по маврам.

Николас Франко как Люсьен Бонапарт. – Франко – глава государства. – Анархисты входят в состав правительства Каталонии. – Дуррути и новый мир. – Статут басков. – Обед в Саламанке. – Новое наступление Африканской армии. – Де лос Риос в Вашингтоне. – Институт политических комиссаров.

1 октября, в ходе подготовки к завершающему наступлению на Мадрид, Франко был назван главой государства Испании националистов. Почва для такого шага была подготовлена Кинделаном и Николасом Франко, который, помня о событиях 18 брюмера, действовал в роли Люсьена Бонапарта. 29 сентября Кинделан, Оргас, Ягуэ и Франко прилетели в Саламанку. По прибытии Франко приветствовал как генералиссимуса эскорт фалангистов и карлистов, которых на этот предмет уже проинструктировал соответствующим образом Николас Франко. На совещании хунты Кинделан зачитал декрет, наделяющий этим титулом главу государства. Однако собравшиеся генералы отнеслись к этому предложению достаточно холодно. Зачем военную ответственность генералиссимуса дополнять еще и политической?¹ Кабанельяс сказал, что ему нужно время обдумать декрет. Встреча была прервана на ленч, в ходе которого Кинделан, пустив в ход замаскированные угрозы и откровенную лесть, добился своего – Франко был утвержден в том качестве, как он того и хотел. Чтобы не уязвлять гордость Кабанельяса, ему было дано два дня «на размышление». В подлинном тексте указа, принятого генералами 29 сентября, о Франко говорилось как о главе правительства. Но в последний момент в типографию на мотоцикле примчался специальный посланник от Николаса Франко, чтобы успеть изменить текст – в нем появился титул «глава государства», и в таком виде указ вышел в свет.

То был подлинный триумф Франко, хотя в хаосе войны и буре радостных эмоций, охвативших националистскую Испанию после освобождения Алькасара, никто не обратил на это внимания. 1 октября в Бургосе Франко был утвержден главой государства. В первой же речи он изложил свое видение будущего Испании: всенародное голосование будет отменено и найдены «лучшие пути выражения воли народа»; труд должен иметь гарантии против владычества капитала; церковь будет пользоваться уважением; налоги пересмотрены; независимость крестьян обеспечена. В продолжение речи изложение теоретических основ сменилось не столь уж существенными аспектами программы фалангистов. Толпа на площади скандировала: «Франко, Франко, Франко!», как всего год назад кричала Хилю Роблесу: «Хе-фе, хе-фе, хе-фе!» И те и другие возгласы копировали итальянские призывы «Ду-че, ду-че!». Но вся ситуация напоминала скорее пародию на итальянский фашизм, потому что коротенькая фигурка генерала Франко, окруженного священниками в черных облачениях и солидными «буржуа», никак не могла производить внушительного впечатления. Тем не менее плакаты, расклеенные по всей националистской Испании, провозглашали ценности триединства: «Одно государство. Одна страна. Один вождь». Франко был назван «каудильо» (плохой перевод слова «фюрер»). На улицах городов националистской Испании повсюду развешали лозунги: «Цезари всегда были непобедимыми генералами». Поскольку все лидеры фалангистов или погибли, или сидели по тюрьмам, фаланга приняла Франко без всяких протестов – по крайней мере пока. Кар листы тоже были заняты своими проблемами – 28 сентября в Вене скончался старый претендент на престол Альфонсо Карлос. Он был последним потомком по прямой линии дона Карлоса, и его племяннику по браку принцу Ксавьеру Бурбону Пармскому предстояло быть регентом, пока не будет найден новый член династии Бурбонов, который станет неукоснительно соблюдать принципы традиционного антидемократизма. Когда Франко был «коронован» в Саламанке, Фаль Конде и другие лидеры карлистов отсутствовали. Они находились в Вене на похоронах дона Альфонсо Карлоса.

2 октября исполнительная хунта в Бургосе стала административным органом националистов. Возглавил ее соратник Молы, генерал Давила. Николас Франко, «большой друг Германии», как охарактеризовал его немецкий дипломат Дюмулен, остался при своем брате в качестве «генерального секретаря». Генерал Оргас сохранил свою должность верховного комиссара Марокко, а полковник Бейгбедер – его генерального секретаря. Чтобы задобрить Кабанельяса, ему предоставили синекуру генерал-инспектора армии. В распоряжении генералиссимуса Франко уже были две армии, на севере и на юге, неразрывно связанные с именами Молы и Кейпо де Льяно. Тем не менее последний, обосновавшийся в своем частном королевстве в Севилье, продолжал доставлять Франко неприятности. Все так же продолжались его бурные ночные радиопередачи, хотя в последнее время он перестал кричать «Да здравствует республика» в заключение каждой из них.

Африканская армия продолжала оставаться под личным контролем Франко, который перенес свою штаб-квартиру из Касереса в Саламанку. Варела вел боевые действия силами четырех колонн под командованием Асенсио, Баррона, Дельгадо Серрано и Кастехона. Каждая в числе 1200 человек состояла из марокканцев и легионеров. Батальон фалангистов-добровольцев Севильи был придан Дельгадо Серрано. Эти сравнительно небольшие силы готовились наступать на Мадрид на 40-километровом фронте, протянувшемся от Толедо до Македы. Но наступление не начиналось, пока Франко не уверился в подавляющем преимуществе в воздухе, пока не подошли танки, поставленные немцам и итальянцам², и пока Арагонский фронт, откуда Франко снял несколько марокканских частей для подкрепления, не сохранил стабильность.

Карта 15. Наступление на Мадрид

Произошли политические изменения и у республиканцев. 26 сентября CNT, которая со времени мятежа обладала в Барселоне реальной властью, вошла в состав Женералитата. Хуан Фабрегас стал советником по экономике Каталонии. Анархисты же назвали правительство Каталонии Региональным советом обороны, чтобы у их уже обеспокоенных экстремистских последователей не создалось впечатление, будто они вошли в настоящее правительство. К нему присоединился и POUM – Андрее Нин стал министром юстиции. Вошло в правительство, которое возглавил Коморера, и PSUC. Правительство объявило своей целью обуздать революционную разболтанность. Значение анархистов с каждым днем стало падать – так же как и влияние Комитета антифашистской милиции, в котором они пользовались авторитетом. Это привело к гневным вспышкам среди рядовых анархистов. Тем не менее Дуррути сохранял свой идеализм. «Я не жду никакой помощи ни от одного правительства в мире», – сказал он в конце сентября канадскому журналисту. Тот ответил: «Если вы победите, то вам придется сидеть на груде развалин». – «Мы всегда жили в трущобах и развалинах, – парировал Дуррути, – и мы поймем, как приспособиться к этому времени… Мы будем и строить. Это мы возвели дворцы в Испании, Америке и повсюду. Мы, рабочие, построим города, которые займут их место. Они будут еще лучше – по крайней мере, мы не боимся развалин. Мы собираемся унаследовать всю землю. Буржуазия, прежде чем сойти со сцены истории, может взорвать и разрушить свой мир. Но мы несем новый мир в своих сердцах»³. В то же время POUM считал, что за ним в каталонском правительстве стоит «большинство рабочих». Они продолжали громко удивляться: «Мы что, сотрудничаем с этой дешевой буржуазией? Или они сотрудничают с нами?»

Через неделю, 1 октября, в Валенсии собрались остатки кортесов, чтобы одобрить статут Баскской автономии. Лидер басков Агирре провозгласил, что баски, хотя они и католики, не боятся ни пролетарского движения, ни его мотивов, «ибо мы знаем, сколько в них истины». Он заверил, что новая Баскская республика (известная как Эускади), президентом которой он стал, будет поддерживать мадридское правительство «до полной победы над фашизмом»⁴. 7 октября все муниципальные советники трех провинций Басконии, которые смогли прибыть в священный городок Гернику, проголосовали за президента временного правительства Эускади, которое будет править в Басконии во время Гражданской войны. Агирре были избран почти единогласно. Затем он огласил состав правительства, которое дало присягу под украшенным дубом. Гражданский губернатор Бильбао передал власть Агирре. В новый кабинет вошли пять баскских националистов, которым достались ключевые посты министров внутренних дел, юстиции, обороны и сельского хозяйства; естественно, они определяли лицо баскского правительства. Правда, в него входили также три социалиста, один коммунист и по одному члену из двух республиканских партий. Первая акция нового правительства носила гуманный характер. С помощью доктора Жюно из Международного Красного Креста оно эвакуировало на кораблях его величества 130 женщин – политических заключенных⁵. Были реорганизованы части и баскской гражданской гвардии, которая стала Народной гвардией под командованием майора Ортусара. В нее входили лишь баскские националисты, каждый не менее шести футов ростом.

6 октября Африканская армия начала новое наступление. Из Македы и Торрихоса войска двинулись прямо на север и, продвинувшись вперед, повернули с запада на восток – такой маневр был свойствен этой кампании после падения Бадахоса. Она совпала с наступлением с севера частей генерала Вальдеса Кабанильяса. Двинувшись из Авилы, они встретились с Африканской армией. Немецкие и итальянские самолеты впервые обрушили бомбовые удары на линии снабжения Мадрида. Атака Кастехона прорвала оборону республиканцев. Тем не менее Асенсио столкнулся с яростным сопротивлением на холмах Сан-Вьенте, да и Вальдесу Кабанильясу удалось лишь слегка продвинуться в сложных горных условиях Сьерра-де-Гредос.

В этот же день в Лондоне собрался Комитет по невмешательству. Лорд Плимут передал Германии, Италии и Португалии суть тех обвинений в помощи, которые испанское правительство выдвинуло в Женеве. Майский обвинил Португалию в предоставлении своей территории в качестве базы для действий националистов и потребовал создания комиссии для контроля испано-португальской границы. Тем же вечером в Саламанке Франко устроил прием для Дюмулена, немецкого советника в Лиссабоне, который передал Франко поздравления Гитлера по случаю его избрания главой государства. Франко сказал, что он от всей души восхищается Гитлером и новой Германией. Он добавил, что надеется вскоре водрузить свой флаг рядом со стягом цивилизации, который уже поднял Гитлер. Франко поблагодарил Гитлера за «неоценимую материальную и моральную помощь». Обед продолжился в компании высокопоставленного немецкого летчика, прибывшего в Саламанку, Николаса Франко и Кинделана. Франко, как сообщил Дюмулен, «не позволил ни на минуту усомниться в серьезности и искренности его отношения к нам, он весьма оптимистично оценивает военную ситуацию и рассчитывает в ближайшем будущем взять Мадрид». Генералиссимус позволил себе порассуждать о будущем политическом устройстве Испании: в настоящий момент не стоит обсуждать вопрос о реставрации монархии; куда важнее – «хотя заниматься этим надо очень осторожно» – создание общей идеологии для всех, кто борется за освобождение, – армии, фаланги, карлистов, ортодоксальных монархистов и CEDA.

На следующий день, 7 октября, наступление на Мадрид возобновилось. Выздоровевший Ягуэ вернулся к своим войскам, которые взял под свою команду Варела. Это означало, что теперь Африканской армией руководили несгибаемый фалангист и романтик-карлист. Они считали, что самолеты, летавшие над Мадридом, заставят республиканцев задуматься об эвакуации города. Мола не без юмора сообщил, что 12 октября он собирается выпить чашечку кофе на столичной улице Гран-Виа.

В Лондоне советский представитель Каган передал лорду Плимуту ноту, которая скорее напоминала ультиматум. Именно в это время советские суда уже готовились покинуть Одессу и другие порты Черного моря, неся на борту оружие для республики. Каган заявил, что 20 сентября четырнадцать итальянских самолетов перебросили легионеров в Испанию, тем самым нарушив Пакт о невмешательстве. Если этому не будет немедленно же положен конец, то советское правительство будет считать себя свободным от всех обязательств, вытекающих из соглашения. «Если соглашение существует, – заявил Каган, – мы хотим, чтобы оно полностью выполнялось. Если комитет… может следить за ним… это очень хорошо. Если не может, то пусть прямо скажет об этом». На следующий день советский дипломат в Москве сказал американскому поверенному в делах, что, пока комитет не докажет, что он решительно настроен немедленно положить конец нарушениям, Советский Союз не станет участвовать в его работе, считая себя вправе оказывать помощь Испании военным снаряжением. Резкое изменение советской политики разъярило английский Форин Офис. «На что Россия может надеяться, – заявили англичане, – в такое время отказываясь от нейтралитета?» Но 9 октября действия Советов были поддержаны конференцией британской лейбористской партии, которая единодушно приняла резолюцию, констатирующую, что Германия и Италия нарушили свой нейтралитет и это требует расследования. Заседание комитета длилось семь часов, и обмен оскорблениями между Каганом и Гранди удивил остальных дипломатов. Португальский посол даже покинул заседание, когда обсуждалось советское предложение о патрулировании испано-португальской границы.

Тем временем в Испании Африканская армия захватила Сан-Мартин-де-Вальдеглесиас, согласовав свое наступление с направлением удара Вальдеса Кабанильяса на Эль-Тьемпо. Когда наконец установилась линия фронта с севера на юг, кавалерия Монастерио была переброшена в долину Тахо на помощь Телье и Баррону. Милиция, отступавшая к Мадриду, неизменно шла вдоль дорог, что делало ее легкой добычей для авиации националистов с ее пулеметами. Только Байо, в свое время командовавший десантом на Мальорку, тревожил стягивавшуюся армию националистов успешными партизанскими действиями.

Хотя Мола и опоздал на рандеву с чашечкой кофе на Гран-Виа (все же в одном из кафе для него был накрыт столик, о чем оповещали крупные буквы вывешенного объявления), в конце первой декады октября республика столкнулась с возможностью поражения на всех фронтах. Ларго Кабальеро отказался мобилизовать мощную строительную индустрию Мадрида на рытье окопов под тем предлогом, что у него нет лопат и колючей проволоки. Он добавил, что испанцы никогда не будут вести войну, прячась за деревьями и в окопах. Советское оружие еще не прибыло, поставки из Франции и других источников были невелики, и рассчитывать на них, так же как на собственное производство, было нельзя. 10 октября де лос Риос, только что назначенный послом республики в Вашингтоне, обратился к Корделлу Холлу с безуспешным призывом позволить республике закупать оружие в США. Он сказал, что крах республики приведет к падению Блюма, вслед за чем последует конец демократии. Холл сказал, что в Америке нет законов, запрещающих помощь Испании, – только политика «моральной отстраненности».

В Мадриде 10 октября была сделана новая попытка правительства добиться сохранения дисциплины в армии. Она выразилась в том, что милиция потеряла свою независимость и теперь оказалась вынужденной подчиняться приказам генерального штаба. Кроме того, по требованию Альвареса дель Вайо и коммунистической партии в армии был введен институт политических комиссаров, который уже существовал в Пятом полку. Цель его состояла в укреплении среди милиционеров политических убеждений, пошатнувшихся после исчезновения их собственных политических партий, а также для надзора над кадровыми офицерами. В любом случае это можно было считать победой коммунистической партии. С самого начала комиссарами назначались главным образом коммунисты, ибо партия уже доказала, что в нее входят самые эффективные республиканские пропагандисты. На деле их организацией занимался некий неопознанный советский коммунист-офицер, которого называли Мигель Мартинес⁶. Через четыре дня в испанской войне произошли самые крупные перемены: в республику начала поступать советская военная помощь.

¹ Стоит уточнить, что генералы, возражавшие против этого предложения, были антимонархистами и опасались, что Кинделан и Оргас, оба монархисты, на самом деле хотят таким путем подготовить реставрацию монархии.

² Историки националистов утверждают, что это был первый груз итальянской помощи, прибывший по морю. Он включал в себя двенадцать «Фиатов-32» и «тысячи артиллерийских снарядов». Груз был выгружен в Виго в конце сентября.

³ Но вскоре Дуррути поддался уговорам Ильи Эренбурга сменить «разболтанность на дисциплину». Прокомментировал он это так: «Ты говоришь, что офицеров должны назначать? И приказам надо всегда подчиняться? Интересная мысль. Трудно себе представить, но давай попробуем…»

⁴ Баскский националист Ирухо вошел в республиканский кабинет 25 сентября.

⁵ Это был один из самых печальных инцидентов Гражданской войны. Бильбао подвергся бомбардировке 29 сентября. Ярость жителей города привела к тому, что были перебиты почти все политические заключенные, которые в ужасающих условиях содержались на трех маленьких грузовых кораблях, стоявших в гавани. Баскское правительство освободило 130 женщин – их группа должна была стать частью обмена, о котором предварительно уже договорился доктор Жюно. Но когда доктор вернулся в Бильбао, выяснилось, что он не учел детей, которые проводили каникулы под Бургосом. Он пообещал доставить их. Но националисты нарушили свое слово. Звонили все колокола Бильбао, матери и родственники детей заполнили гавань в ожидании корабля его величества. Но когда он пристал к берегу, на борту детей не оказалось. Разочарование было таким ужасным, что доктора Жюно чуть не линчевали. Но позже сорок детей все же возвратили. Тем не менее полный обмен так никогда и не состоялся.

⁶ Не исключено, что им был будущий маршал Рокоссовский, который, без сомнения, находился в это время в Испании, действуя под псевдонимом. (Автор ошибается. Под именем Мигеля Мартинеса в Испании действовал Михаил Кольцов, собственный корреспондент «Правды» и личный эмиссар Сталина. Автора ввело в заблуждение, что в «Испанском дневнике» М. Кольцова часто появляется некий Мигель Мартинес. – Примеч. пер.)

Советская помощь. – Содействие Коминтерна. – Сталин колеблется. – Визит Тореза в Москву. – Создание Интернациональной бригады. – Путешествие в Альбасете. – Марти, Лонго и их штаб. – Клебер. – Советские грузовые суда. – Другие тревоги. – Геринг требует персонал для работы в Испании.

Типпельскирх, немецкий представитель в Москве, сделал попытку оценить объем советской помощи, поступившей в Испанию до 28 сентября. «Вопрос, в какой мере Советы поставляли не только «гумманитарную» помощь, остается открытым», – писал он¹. В Берлине не было получено никаких доказательств, что русские нарушают эмбарго на поставки оружия. Но Ларго Кабальеро с неприкрытой горечью обвинял Советский Союз, который, как он считал, заинтересован лишь в том, чтобы не нарушить франко-советский пакт. Хесус Эрнандес пожаловался генералу Берзину, советскому военному атташе, что отказ СССР поставлять оружие весьма осложняет положение испанских коммунистов. Розенберг, советский посол в Мадриде, сообщил, что, если в самое ближайшее время оружие не поступит, республика может пасть. В сентябре в Испанию прибывали все новые и новые советские и коминтерновские лидеры. В середине месяца здесь оказался Михаил Кольцов, ведущий иностранный корреспондент «Правды», который осуществлял и военные, и пропагандистские функции. За ним последовал Александр Орлов, недавно возглавлявший экономический отдел НКВД. Теперь на него была возложена организация филиала этой неприглядной организации для слежки за активистами Коминтерна и иностранными коммунистами в Испании². Столь значительная и зловещая личность не могла быть послана в Испанию, пока не стало ясно, что назревает перемена советской политики в Испании. Но Сталин продолжал медлить и колебаться. Вроде все указывало на то, что грядет интервенция. И все же, хотя Каменев и Зиновьев упокоились в своих хладных могилах, он тянул, желая убедиться, как сработает пакт о невмешательстве³, в какой мере уже обговоренная помощь Коминтерна изменит положение дел, и, может быть, прислушиваясь к мнению своих генералов, таких, как Тухачевский. Занятый строительством мощной армии, он возражал против посылки драгоценных военных материалов так далеко от Родины⁴.

Наконец Сталин принял решение. Оно стало результатом визита в Москву 21 сентября Мориса Тореза, лидера Французской коммунистической партии. К тому времени размах помощи, организацией которой было приказано заняться генералу Кривицкому в Гааге, был на весьма примитивном уровне. 21 сентября, оставив за собой проволочки и задержки, свойственные как коминтерновской, так и советской бюрократии, генерала Кривицкого в Гааге посетил агент Зимин. Он растолковал ему, что советское правительство никоим образом не должно быть связанным с переправкой оружия, организованной Коминтерном. Первым шагом, сказал Зимин, должно быть создание организации, которая и будет заниматься закупками оружия по всей Европе. Кривицкий организовал финансовую компанию, открыл офис и гарантировал получение прибыли. Найти сотрудников было нетрудно. Они напоминали персонажей романа Филиппа Оппенгейма. Среди них, например, был таинственный доктор Миланос, родом из Греции, обосновавшийся в польском порту Гдыня. Был Фуат Бабан, еще один грек, представитель Турции на фирмах «Шкода», «Шнейдер и Гочкис», которого позже арестовали в Париже за распространение наркотиков. Была и такая личность, как Вентура. Еврей по происхождению, родившийся в Константинополе, обладатель фальшивого паспорта, он в Австрии был обвинен в мошенничестве. В Греции жил с любовницей. В Париже постоянно обитал в гостинице на авеню Фридланд⁵. Именно такие лица, которых стоит вспомнить, в течение всей испанской войны за спинами почтенных джентльменов из Комитета по невмешательству занимались своей прибыльной деятельностью, поставляя старое оружие милиционерам в долинах и горах Испании. Целая цепочка импортно-экспортных фирм была создана в Париже, Лондоне, Праге, Цюрихе, Варшаве, Копенгагене, Амстердаме и Брюсселе, средства которых контролировали молчаливые партнеры из НКВД. Оружие приобреталось в Чехословакии, Франции, Польше, Голландии и даже в Германии. Здесь адмирал Канарис несколько раз через коммунистов поставлял в Испанию бракованное военное снаряжение⁶. Так как французская граница была закрыта, оптимальным путем доставки оружия был морской. Груз шел в сопровождении консульских документов других государств, Китая или Латинской Америки, подтверждающих, что товар предназначен для их стран. Тем не менее до октября эта система работала не лучшим образом. Торез, посетив Москву⁷, поддержал доводы, выдвинутые Розенбергом, советским послом в Мадриде: СССР должен оказать Испании прямую военную помощь. Кроме того, Торез настоял на посылке отрядов добровольцев, которых по всему миру будут собирать иностранные коммунистические партии (хотя будут охотно принимать и некоммунистов). Организовывать их будет Коминтерн, а руководить – иностранные коммунисты, изгнанные из своих стран и ныне живущие в России. Эти интернациональные бригады представят собой огромную пропагандистскую ценность для коммунистов и, кроме того, вместе с Пятым полком укрепят республиканскую армию. Они могут стать ядром интернациональной Красной армии. Предложение об организации таких международных сил было выдвинуто на встрече Коминтерна и Профинтерна 26 июля, с которой и началась организация «гуманитарной» помощи Испании. Английский коммунист, военный эксперт Том Уинтрингхэм, оказавшийся в Испании с отрядом британских медиков, также поддержал эту идею. С этого времени сотни иностранцев вступили в республиканскую армию. Многие из них принадлежали к POUM. Предложение Тореза⁸ заключалось в том, чтобы взять под свой контроль благородные стремления, которые вели в Испанию добровольцев со всего света, и обеспечить их присоединение к силам, которыми руководила коммунистическая партия. Такая организация могла бы стать главным получателем советской помощи Испании. Если же, к примеру, испанское правительство не заплатит за нее, ее легко можно будет приостановить. Кроме того, сохранность советского оружия даже в Испании обеспечивалась тем, что оно находилось бы в руках преданных членов партии.

Глава Коминтерна, болгарин Димитров, с энтузиазмом отнесся к этой идее. Да Сталин и сам понял, что таким путем он может избавиться от большого количества коммунистов-эмигрантов в Советском Союзе, которых лучше не иметь под боком к началу больших чисток. Кроме того, если вместе с поставками оружия в Испании очутятся некоторые советские генералы, то именно они смогут руководить ударными силами, пусть даже там и будут иностранные коммунисты. Таким путем они обретут военный опыт, хотя за это и придется заплатить советским военным снаряжением. С этого времени советская военная газета «Красная звезда» стала уделять много внимания военным действиям в Испании, так же как и немецкие «Wissen und Wehr» и «Kriegskunst».

В начале месяца итальянский эмигрант-республиканец (не коммунист) Рандольфо Паккарди сделал испанскому правительству предложение сформировать Итальянский легион – независимый от политических партий. Он будет состоять только из итальянских политических эмигрантов, и на первых порах набор их можно осуществить в Париже. Но Ларго Кабальеро отверг эту идею. Тольятти откровенно сказал Хесусу Эрнандесу, что советская помощь должна поступать не столько республиканской армии, сколько коммунистической партии. «Анархистам и социалистам мы скажем, что оружия не хватает, так что они будут ругать Блюма и Комитет по невмешательству…» Сталин, который оценивал весь этот проект не без опаски, решил не рисковать. Прежде чем советское оружие окажется на испанской земле, весь оставшийся испанский золотой запас должен быть переправлен в Советский Союз, как гарантия оплаты поставок. Тем советским инженерам и военным специалистам, которых он послал в Испанию, Сталин дал приказ «держаться подальше от артиллерийского обстрела». Это означало, что они не имели права ни погибнуть в бою, ни, что было бы еще хуже, попасть в плен.

Теперь формирование интербригад стало главной заботой Коминтерна. Каждая коммунистическая партия получила указание выделить определенное количество добровольцев. Во многих случаях предписанная цифра была больше, чем могли обеспечить местные коммунисты. Этими проблемами, пусть и не впрямую, как Тольятти в Испании, занимались большинство самых способных лидеров Коминтерна. В Париже будущий маршал Иосип Броз-Тито, на первых порах обосновавшись в маленькой гостинице на левом берегу, принялся собирать добровольцев. Их поток шел через так называемую «тайную железную дорогу», которая обеспечивала волонтеров из Восточной Европы паспортами и деньгами⁹. Если доброволец не был членом коммунистической партии, его обычно опрашивал представитель НКВД, а на испано-французской границе осматривал врач из числа коммунистов¹⁰. Хотя многие избегали этой проверки, особенно те, кто вступали в число добровольцев прямо в Испании. Встречались среди них и заядлые авантюристы, искавшие волнующих переживаний, – такие, как Ник Гиллейн, бельгиец, который объяснил свое присутствие в Испании «духом приключений, скукой и дождливой осенью 1936 года». Примерно 60 процентов из числа добровольцев уже были коммунистами, и примерно 20 процентов вступали в ряды компартии во время пребывания в Испании. 80 процентов интербригадовцев (или даже больше), прибывших из самых разных стран (включая Британию), были выходцами из среды рабочего класса. Молодые люди из числа немецких и итальянских беженцев, которые оказывали фашистским режимам вооруженное сопротивление, были ветеранами Первой мировой войны. Многие из них, особенно французы, нигде не работали, и почти все имели опыт уличных боев с фашистами в Берлине, Париже и даже Лондоне. Среди британских волонтеров оказалось немало таких, кто хотел дать выход своим эмоциям, избавиться от каких-то личных бед, от неумения приспособиться к жизни. Один из добровольцев, английский коммунист, так суммировал мотивы, которые привели его соотечественников в Испанию: «Без сомнения, подавляющее большинство оказалось здесь в поисках идеала – не важно, по какой причине они отправились на его поиски». Большое значение имела квалификация. Но пусть потомки не подвергают сомнению искренность и серьезность убеждений этого поколения. Пусть часть его оказались авантюристами, но большинство из лидеров того времени были убежденными сталинистами. Впрочем, многие добровольцы не относились ни к тем ни к другим. Скорее всего, не меньше трети из них погибли в боях. Позднее те, кто остался жив, стали жертвами политического и профессионального остракизма из-за их пребывания в Испании. Во время чисток в Восточной Европе 1949 года многих расстреляли лишь за то, что они были в Испании.

Центральный пункт по набору в интербригады располагался в Париже на Рю де Лафайет. На соседней Рю де Шаброль находилось «техническое бюро», которое возглавлял военный советник поляк Кароль Сверчевский, он же Вальтер. В Первой мировой войне Сверчевский воевал на стороне России. Затем он принимал участие в революции и Гражданской войне, а позже стал профессором Московской военной академии¹¹. Набором руководили итальянские коммунисты Нино Нанетти и Джузеппе ди Витторио (Марио Николетти). В основу пропагандистской кампании выдвинули лозунг: Испания должна стать «могилой европейского фашизма». Центр руководства набором находился на Рю Матюрэн-Моро, 8. Его отделения открылись в Париже, по всей Франции и Бельгии. Из Франции волонтеры интернациональных бригад добирались до Испании поездами или на кораблях. Первая группа 14 октября прибыла на свою базу в Альбасете, на полпути между Мадридом и Валенсией. Окруженный бескрайними пустошами Ламанчи, этот город столетиями был известен как центр производства ножей.

500 добровольцев отбыли с парижского вокзала Аустерлиц поездом номер 77 (позже его стали называть «составом волонтеров»). Миновав Перпиньян и Барселону, по прибытии в Альбасете они убедились, что к их приезду ничего не готово. В их распоряжение предоставили казармы гражданской гвардии. Помещения на нижнем этаже все еще были в пятнах крови тех, кого тут убивали 25 июля. Интербригад овцы, испытывая брезгливость, предпочли расположиться на ночь в комнатах наверху. В первой группе почти все были французами плюс несколько беженцев из Польши и Германии, проживавших в Париже. В составе группы были и несколько бывших белогвардейцев, которые надеялись таким кружным путем обрести себе право вернуться на Родину. Вскоре к ним присоединились многие иностранные волонтеры, которые дрались в Арагоне и в долине Тахо, включая немецкую Центурию Тельмана, итальянскую Гастон-Соцци и французский Парижский батальон. Среди них был и Джон Корнфорд, хотя после боев в августе он съездил в отпуск домой в Англию. Большинство новых рекрутов состояли в компартии. Были среди них и социалисты с либералами, которых коммунисты привечали с особым теплом, выражая тем самым дух Народного фронта.

На другой день после прибытия в Альбасете все добровольцы были зарегистрированы и получили удостоверения личности. Клерк опрашивал, есть ли среди них телеграфисты, офицеры, сержанты, повара, артиллеристы, пулеметчики и кавалеристы. Многие откликались, руководствуясь не столько своими знаниями, сколько амбициями. Затем добровольцев собрали по языковым группам. Англичан было слишком мало, чтобы сформировать из них отдельный батальон, так что одна часть из них присоединилась к немцам, а другая – к французам.

Верховное командование на базе осуществляла «тройка» в составе командира базы Андре Марти, генерального инспектора Луиджи Лонго (Галло) и старшего политического комиссара Джузеппе ди Витторио (Николетти). Двое последних, итальянцы, были не обделены способностями и даже гуманностью¹². У Марти не было ни того ни другого. Сын рабочего, заочно приговоренного к смерти за свое участие в Парижской коммуне, судовой механик, Марти обрел известность в 1919 году, когда поднял мятеж на черноморской эскадре французского флота, не подчинившись приказу выступить в поддержку Белой армии. В то время он не был коммунистом, но стал им в 1923 году. Своим подъемом до самых верхов руководства Французской коммунистической партии он обязан своему подчеркнуто антимилитаристскому прошлому. Марти получил назначение в Альбасете еще и потому, что вроде что-то понимал в военном деле. Кроме того, он пользовался неизменной благосклонностью Сталина, как человек, который семнадцать лет назад отказался поднять оружие против борющейся Советской республики. К 1936 году Марти оказался подвержен навязчивой идее о присутствии повсюду воображаемых фашистов или шпионов¹³. Кроме того, он был высокомерен, некомпетентен и жесток. В Испанию за ним последовала и его жена Полина, от которой Марти временами хотел избавиться. Во время чисток он полностью поддерживал советскую политику. Даже Сталин был не столь подозрительным, как Андре Марти.

Командиром базы стал приятель Марти, муниципальный советник из Парижа, Гайман, который откликался на обычное испанское имя Видаль. Французский артиллерист майор Агар организовал специальную школу для артиллеристов, наблюдателей, комиссаров и картографов. Капитан Алокка, итальянский портной из Лиона, командовал кавалерийской частью в соседнем городке Ла-Рода, а другой француз, капитан Этьен, племянник генерала, своего тезки, создал артиллерийскую базу в Альмансе. Андре Мальро расположил эскадрилью интербригад в Алькантарилье, и советские техники принялись обустраивать тренировочный аэродром в Лос-Алькасаресе. Здесь советские инструкторы готовили испанцев и иностранных добровольцев к воздушным боям. В Альбасете стало слишком тесно для курсантов, и соседние деревни заполнили интербригадовцы. Мадригерас – итальянцы, Тарасону-де-Ла-Манча – славяне, Ла-Роду – французы и Махору – немцы. Норвежец доктор Оскар Телге с помощниками преимущественно из своих земляков отвечал за медицинское обслуживание, а Полина Марти считалась инспектором всех госпиталей. Луис Фишер, американский журналист, сначала был главным квартирмейстером, пока не поссорился с Марти и его обязанности перешли к болгарину Капову. Готвальд, чешский коммунист, какое-то время был в Альбасете главным политическим советником. Немец Ульбрихт организовал немецкий отдел НКВД, который расследовал деятельность немецких, швейцарских и австрийских «троцкистов». Французская коммунистическая партия обеспечила бригаду формой, в которую входили даже альпийские круглые шерстяные шляпы. В интербригаде соблюдалась железная дисциплина. «Испанский народ и испанская народная армия еще не одержали победы над фашизмом, – сказал Марти, выступая перед интербригадовцами. – Почему? Потому что им не хватает энтузиазма? Тысячу раз – нет. Потому что им не хватает смелости? Тысячу раз я скажу – нет. Им не хватает трех вещей, которыми должны обладать мы, – политического единства, военного руководства и дисциплины». Говоря о военном руководстве, он показал на невысокого седоватого человека в плаще, застегнутом на все пуговицы до самой шеи: «Теперь у нас будет генерал Эмиль Клебер!» Клеберу минул сорок один год, он был уроженцем Буковины, которая в то время входила в состав Австро-Венгрии, а теперь стала частью Румынии. Настоящее его имя было Лазарь Стерн, а псевдоним он взял в честь одного из талантливейших генералов Французской революции¹⁴. В Первую мировую войну он был капитаном австрийской армии, но, попав в плен к русским, оказался в Сибири. Когда началась революция, Стерн бежал и присоединился к большевикам. Его обвиняли в подсобничестве при убийстве царя в Екатеринбурге. Клебер принимал участие в Гражданской войне и после ее окончания учился в Академии имени Фрунзе, став членом военной секции Коминтерна. Во время войны в Китае Клебер выполнял различные конфиденциальные задания и, может быть, с этой же целью бывал и в Германии. Теперь он прибыл в Испанию как руководитель интернациональных бригад. Коммунистическая пропаганда создала ему облик типичного солдата удачи из натурализовавшихся канадцев. Когда Марти представил интербригадовцам их будущего командира, Клебер вышел вперед и в знак приветствия вскинул сжатый кулак. Его встретил гром оваций. Марти продолжил: «Тут есть те, кто слишком нетерпелив, кто хочет сразу же попасть на фронт. Они преступники. Когда первая интербригада вступит в бой, она будет состоять из отлично подготовленных солдат с хорошим вооружением». Так что подготовка в Альбасете продолжалась. Языковые трудности были преодолены. Различное понимание, где лево, а где право, было устранено в ходе муштровки. Тем не менее серьезно воспринимали ее лишь немцы, которые в ней и преуспевали. Ирландцы увеселяли мрачные казармы своими привычными песнями. Стены были испещрены лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь» на самых разных языках.

В течение нескольких следующих месяцев добровольцы продолжали прибывать в Альбасете. В.Х. Оден, который сам короткое время в 1937 году работал в Испании на машине «Скорой помощи», подчеркнул патриотический порыв интербригадовцев в следующих красочных словах:

«Многие слышали о далеком полуострове, о сонных долинах, о пустынных островах рыбаков или о страдающем сердце города, слышали и летели к нему, как чайки или как цветочные семена.

В грохоте и лязге длинных экспрессов они мчались сквозь пустоши, сквозь ночь, сквозь туннели; они плыли по океанам; они шли через горы. И все несли свои жизни.

На выжженных площадях, где тени не было ни клочка, Африка стояла бок о бок с Европой; на этом пространстве, прорезанном реками, наши мечты обретали плоть; и мрачные образы наших страхов становились живыми и резкими. Ибо страхи, что заставляли нас бегать к врачам и читать брошюры о зимних круизах, брали в полон батальоны, но мы, покинувшие университеты и магазины, уже были другими.

Мы хотели скорее вступить в бой, как хочет этого пуля и бомба. В нашем сердце – Мадрид. И в нем нежность цветет. И на носилках, и за бруствером мы помним часы нашей дружбы в армии этой земли»{Вольный перевод И. Полоцка.}.

Одни волонтеры прибывали морем из Марселя, другие пересекали Пиренеи по тайным тропам, которых не знала или не контролировала французская полиция, осуществлявшая политику невмешательства своего правительства. Те, кто шел через Пиренеи, проводили одну ночь в старом замке Фигерас. Но почти все пути тянулись через Барселону или Аликанте, где с криками «Салют!», «Но пасаран!» и «UHR» добровольцев встречали восторженные толпы. Улицы были заполнены испанцами, распевавшими «Интернационал», так они провожали волонтеров. До отправки поезда их ждал прием в городском муниципалитете, где оркестр играл «Интернационал», «Молодую гвардию», «Красное знамя» или Гимн Риего. По пути поезд останавливался на маленьких станциях, и крестьяне толпились у вагонов, предлагая вино и фрукты, вздымая в приветствии сжатые кулаки и провожая поезд возгласами «Да здравствует Россия!» – хотя они и знали, что его пассажиры не русские, а французы или англичане. Даже во время этих кратких остановок оркестры играли «Интернационал», а местные коммунисты и другие партии Народного фронта толпились на перронах, размахивая знаменами с названиями своих деревень. Неудивительно, что рекруты всю дорогу не трезвели. У одного ирландца из Ливерпуля, который потом в стиле вольтеровского «Кандида» описал свои приключения, в первую же ночь в Альбасете начался такой запой, что он шесть месяцев не вылезал с гауптвахты интербригады¹⁵.

В то же время, когда в Альбасете сколачивалось ядро интербригад, в Картахену и Аликанте стали прибывать советские корабли с грузом оружия. Первое судно, скорее всего, пришвартовалось 15 октября, когда «Правда» в унисон с Майским потребовала от «фашистских» стран, чтобы они уважали политику невмешательства, или же испанское правительство получит возможность закупать оружие. В тот же день Сталин направил открытое письмо Хосе Диасу, лидеру испанских коммунистов. Оно было напечатано в «Мундо обреро» 17 октября. В нем говорилось: «Освобождение Испании от ига фашистских реакционеров касается не только испанцев, а является общим делом всего прогрессивного человечества». С 1-го по 24 октября через Босфор прошли 12 советских грузовых судов с оружием на борту. Официально они шли в Мексику, Лондон и Гамбург. Кроме них 11 октября «Георгий Димитров» в Одессе взял на борт 60 грузовиков для Испании; 12 октября из Одессы вышла «Нева» со 151 грузовиком; 13 октября в Аликанте высадились 150 человек из СССР, а «Большевик» доставил в Аликанте 18 самолетов, 15 танков и 300 яшиков с боеприпасами. В тот же день испанский корабль «Кампече» выгрузил в Аликанте боеприпасы советского производства, а «Трансбалт» поднял на борт в Одессе 100 грузовиков и контейнеры с продовольствием; 16 октября «Комсомол» выгрузил в Картахене 50 танков, доставив и их экипажи вместе со всем снаряжением. Испанское судно «Лаваменди» в открытом море перегрузило к себе с неопознанного советского судна некоторое количество разобранных самолетов; в этот же день 150 советских летчиков высадились на аэродроме в 150 милях к югу от Аликанте, и, как сообщалось, «в начале октября» неизвестный советский пароход выгрузил в Аликанте 6 самолетов. Почти весь советский персонал состоял из летчиков и инструкторов. Командовал ими офицер Яков Смушкевич, он же «генерал Дуглас»¹⁶. В это время в Мадрид под самыми разными прикрытиями прибывали и другие советские офицеры. Поскольку все они фигурировали под псевдонимами, выяснить их личности было нелегко. Одним из них, без сомнения, был генерал-танкист Павлов. В это или в другое время в Испании оказались будущие маршалы Рокоссовский, Конев и Малиновский¹⁷.

К тому времени организации, собиравшие помощь для Испании, бурно функционировали почти во всех странах мира. Повсюду действовали «Друзья Испании», Комитеты медицинской помощи Испании, Комитеты за свободу Испании. За ними маячила тень Коминтерна или местных коммунистических партий. Филип Тойнби, в то время член коммунистической ячейки в Оксфорде, позже описывал, как он получал приказы «организовать комитеты защиты Испании по всему университету, и они множились как кладки моли».

Не все эти организации ставили себе целью помочь республике одержать победу в войне. Многие оказывали чисто гуманитарную помощь обеим сторонам. Тем не менее большая часть собранных денег уходила республиканской Испании, поскольку она в них нуждалась больше, чем националисты, которые почти всю войну в изобилии снабжались продовольствием и медикаментами. Такое положение дел заставило националистов прийти к выводу, что все иностранные агентства, работающие в республиканской Испании, занимаются политической подрывной деятельностью. И действительно, за большинством самостоятельных комитетов английских гумманитариев стояли коммунисты. Но на самом деле в такой помощи больше нуждалась республика, чем националисты, потому что с самого начала мятежа корпус испанских военных медиков почти полностью перешел на сторону мятежников¹⁸.

В то же самое время в Германии Геринг стал жаловаться, что у него не хватает сменного персонала для работы в Испании. Гесс предоставил в его распоряжение зарубежную организацию нацистской партии во главе с Эберхардтом фон Ягвицем. Тот стал работать непосредственно с Герингом, и в его распоряжение было отведено двенадцать комнат в штаб-квартире нацистской партии. И наконец, 16 октября немецкие министерства иностранных дел и экономики услышали о существовании таких контор.

¹ Тем не менее мистер Д.Ц. Уотт раскопал два интересных сообщения в досье немецкого военного атташе в Анкаре, поступивших от немецкого агента, который имел доступ к турецким данным об объеме советских поставок, прошедших через Дарданеллы. Из этих данных вытекает, что 3 сентября 1936 года три советских судна доставили 500 тонн обговоренных материалов и 1000 тонн боеприпасов.

² Кривицкий сообщает, что решение о назначении Орлова состоялось на встрече в Москве 14 сентября. Это было едва ли не последнее заседание под председательством Ягоды, главы ГПУ. 24 сентября он был смещен Ежовым, а впоследствии расстрелян. По мнению Кривицкого, советская военная помощь Испании началась именно с этого дня.

³ Литвинов в автобиографии приводит рассказ о Сталине тех времен. Общепринятое мнение считает, что этот документ – подделка. Но я нашел в нем несколько абзацев касательно Испании, которые совершенно точны. Тем не менее нижеследующий текст следует воспринимать с определенной сдержанностью. 10 сентября Литвинов заметил Молотову, который продолжал требовать помощи Испании, что есть «обязательства перед Блюмом». Димитров, которого Литвинов недолюбливал, а Сталин обидно называл «бедной марксистской версией анархиста», как обычно, доказывал, что СССР потеряет влияние в Народном фронте в Париже, если не поможет Испании. Литвинов назвал этот аргумент «чепухой». Он сказал, что главная цель Советского Союза – добиться создания системы международной безопасности в форме соглашения, в котором примут участие и Франция с Англией. Сталин колебался, сказал Литвинов, добавив, что «он редко так поступал».

⁴ И тогда и теперь было принято оценивать все эти оттяжки и противоречивые действия как свидетельства зловещего маккиавелизма. На деле же советскую политику очень часто можно было объяснить просто тем, что ею занимались бестолковые и медлительные люди.

⁵ Эти данные приводятся в ноте немецкого министерства иностранных дел от 8 октября 1938 года, поданной в МИД националистской Испании.

⁶ Хотя из Германии в республику поступало и качественное снаряжение, на что до 1938 года жаловался посол Франко в Берлине.

⁷ В это же время в Москву прибыл Вилли Мюнценберг, глава отдела пропаганды Коминтерна, чтобы обсудить положение дел в республиканской Испании. В Париж он вернулся лишь с благими пожеланиями. Вскоре Мюнценберг окончательно рассорился со своими шефами и вышел из партии, после чего в 1940 году в Южной Франции стал жертвой загадочного убийства.

⁸ В принципе очень сомнительно, что автором этой идеи был сам Торез, человек, обделенный воображением. Должно быть, Тольятти, Видали и Розенберг посоветовались и, скорее всего, использовали свое влияние в поддержку этого замысла.

⁹ Когда после таинственного убийства Горкича и других югославских лидеров в конце 1936 года он стал главой Югославской коммунистической партии, Тито обеспечивал переправку югославов в Испанию. По данным одной из его биографий, Тито хотел лично воевать в Испании, но Коминтерн запретил ему участвовать в боевых действиях. Тито отрицал, что он когда-либо бывал в Испании, но, скорее всего, под тем или иным предлогом посещал штаб-квартиру интербригад. Его нежелание признать это, без сомнения, связано с какими-то подробностями убийства Горкича.

¹⁰ Правительство Испанской республики отнюдь не питало иллюзий относительно связи между коммунистической партией и волонтерами. Об этом свидетельствует совет, который испанский консул давал будущим добровольцам, – сразу же установить контакт с коммунистической партией.

¹¹ В романе «По ком звонит колокол» Хемингуэя он изображен под именем генерала Гольца.

¹² В начале 60-х годов XX века Луиджи Лонго был вице-президентом Итальянской коммунистической партии, а Джузеппе ди Витторио вплоть до своей смерти в 1958 году – генеральным секретарем Всеобщей конфедерации труда коммунистического профсоюза, самого большого в Италии. Лонго взял себе псевдоним по имени известного элегантного матадора Эль Галло, который недавно покинул арену.

¹³ Хотя, без сомнения, в составе интербригад шпионы были.

¹⁴ Французский маршал Клебер какое-то время (в 1780-х годах) служил и наемником в австрийской армии.

¹⁵ Анархисты с самого начала относились к интербригадам с недоверием. Их милиционеры, которые охраняли французскую границу, получили приказ не пропускать добровольцев. Уступили они лишь после вмешательства международных авторитетов, но продолжали считать, что в этих людях нет необходимости. Им было нужно оружие, а не солдаты.

¹⁶ Псевдоним был подсказан названием одноименного истребителя. Подлинное имя генерала Дугласа стало известно лишь в 1956 году.

¹⁷ В том же самом номере «Вопросов истории» за 1956 год рассказывается о пребывании Малиновского в Испании, а также об участии в испанской войне и других советских офицеров, включая генерала Штерна (Григоровича), которого не стоит путать с Клебером, чье настоящее имя, как уже известно, было Лазарь Стерн. В статье также упоминаются генералы Мерецков, Родимцев и летчик А. Серов – в это или в другое время все они были в Испании. Единственное свидетельство о пребывании в Испании Рокоссовского и Конева, если не считать слухов, приводится в книге Эль Кампесино «Коммунисты в Испании». По его словам, Рокоссовский в националистской Испании был арестован и обвинен в шпионаже – по заданию Сталина он старался выяснить характеристики немецкого оружия. Эль Кампесино рассказывает, что Конев (Паулито) в Испании готовил террористов. В этих историях нет ничего невероятного. Эль Кампесино рассказывал, что был в очень хороших отношениях с Малиновским (Маньолито), который имел тогда звание полковника и любил есть горох по-турецки.

¹⁸ Тем не менее существовал общий фонд, который оказывал помощь обеим сторонам. Так, Английский фонд всеобщей помощи Испании имел поддержку архиепископа Кентерберийского и Вестминстерского, главного раввина Англии и настоятеля шотландской церкви.

Новое наступление Африканской армии. – Асанья покидает Мадрид. – Оценка советской помощи. – Чистое золото отправляется в Одессу. – Чиано в Берлине.

В самой Испании 16 октября была наконец снята осада с гарнизона националистов в Овьедо, который находился в очень тяжелом положении. Помощь подоспела как раз вовремя: еще немного – и осажденные пали бы перед натиском астурийских шахтеров, которые уже проникли в город. Тем не менее единственным форпостом националистов на территории республики оставался лишь монастырь Санта Мария де ла Кабеса под Кордовой, который удерживал капитан Кортес и отряд гражданской гвардии. Варела стал готовиться к следующему этапу наступления на Мадрид. 15 октября вся тридцатикилометровая линия фронта была отброшена на 15 километров. Наступление продолжалось и 16–17 октября, когда с юга нанесли новые удары Баррон и Телья. Майор Доминго, полевой командир республиканцев, в отчаянии застрелился после двухчасового боя. Узловой город Ильескас, на полпути между Толедо и Мадридом, перешел в руки националистов 17 октября. Ларго Кабальеро, который позвонил в город командующему его гарнизоном, к своему ужасу услышал в трубке голос Варелы. На следующий день усталая республиканская армия, которую ее новые комиссары с трудом приободряли заверениями, что вот-вот подойдет советская помощь, предприняла контрнаступление на части Кастехона у Чапинерии. К утру 19 октября 6000 милиционеров прорвали линию обороны и окружили город. Кастехон лично возглавил вылазку из города через его кладбище, и победа республиканцев превратилась в поражение. 20 октября 15 000 республиканцев снова пошли в наступление под личным командованием генерала Асенсио Торрадо¹, майоров Рохо, Мена и Модесто на Ильескас, где со своими марокканцами и легионерами расположился Баррон. Республиканские части прибывали на фронт на двухъярусных мадридских автобусах, которые на ровной местности были хорошо видны с командного пункта Баррона. Артиллерийский огонь разнес город в щебенку, и он был окружен. На поле боя подоспела кавалерия Монастерио и колонна Тельи из Толедо, и националисты еще раз обошли части милиции, которые к 23 октября отступили на свои прежние рубежи. Американский консул в Гибралтаре отметил, что 23 октября на землю Испании прибыли первые итальянские пехотинцы – 23 ветерана абиссинской войны.

Канонада боя теперь была слышна уже в Мадриде. В городе царило мрачное настроение. Асанья, как и многие другие горожане, счел, что столица потеряна, и отправился в Барселону, даже не сообщив о своем отбытии членам кабинета. Министры впервые услышали о его бегстве, когда из Барселоны позвонили с вопросом, какой прием следует оказывать президенту. Кабинет торопливо объявил, что президент отправился с инспекционной поездкой на фронты; это сообщение считалось в Мадриде самым лучшим анекдотом во время Гражданской войны. Асанья обосновался в живописном горном монастыре Монтсеррат за пределами Барселоны, довольно далеко от возможных налетов с воздуха и сравнительно близко от французской границы – на тот случай, если республику постигнет окончательный крах. Неспособный справиться со своей болезненной эмоциональностью, Асанья предельно разгневал своих министров. Он категорически отказывался знакомиться с донесениями разведки, называя их «плохими детективными историями». Его искренность заставляла президента всегда говорить чистую правду, даже в ходе телефонных звонков в другие страны, которые легко можно было подслушать. И когда члены кабинета высказывали ему претензии, он только отвечал: «Я же не виноват, что у меня есть аналитические способности, а у вас нет».

Приближение боевых действий заставило анархистов и социалистов установить между собой более тесные, чем раньше, братские отношения. В Барселоне UGT и CNT решили отложить свои разногласия до лучших времен – во всяком случае, в декларации от 22 октября они объявили, что теперь у них есть общая цель. Если крупных капиталистов следует экспроприировать без всякой компенсации, а их концерны коллективизировать, то мелких собственников беспокоить не стоит. Если их фирмы производят военную продукцию, то они (как и иностранные предприниматели) должны получать компенсацию. Анархистам пришлось уступить и в таких вопросах, как единое республиканское командование, обязательность военной службы, соблюдение дисциплины и «объединение военной промышленности». Хотя в заявлении отсутствовало упоминание о сельском хозяйстве, оно означало еще одну победу UGT над CNT или же коммунистов и PSUC над анархистами, а также скрытую победу мадридского правительства над Барселоной.

В Мадриде Народный фронт и CNT договорились усилить поиск «пятой колонны» в городе. Снова возобновились бессудные убийства, хотя и ненадолго. Так был убит Рамиро де Маэсту, в свое время принадлежавший к «поколению 1898 года», а позже ставший теоретиком испанского фашизма. Лояльность подвергалось непрерывным подозрениям. На Асенсио Торрадо возложили вину за отступление из-под Ильескаса, и ему еще повезло, что 24 октября он получил пост заместителя генерала Посаса, когда тот стал командующим армией Центра. В тот же день генерал Мьяха, давний козел отпущения за провал наступления на Кордову, вернулся после отпуска из Валенсии и был назначен командующим мадридским фронтом, унаследовав генералу Кастельо, бывшему военному министру, который окончательно свалился с ног. А тем временем стремительное наступление кавалерии Монастерио к востоку от дороги Ильескас – Толедо привело к падению Борокса, Эскиваса, Сесеньи и Куэсты-де-ла-Рейны. Под угрозой оказались коммуникации Мадрида с Валенсией.

Во время этих новых боев под Мадридом через Босфор продолжала идти советская помощь. С 20-го по 28 октября в Испанию пришли, как минимум, девять больших грузовых судов. Всего они доставили не меньше сотни грузовиков, 25 танков, 1500 тонн боеприпасов, 6000 – зерна и 3000 тонн другого продовольствия, а также 1000 тонн дизельного топлива. Но точно и даже приблизительно подсчитать объем советской помощи невозможно. По данным националистов, с 20 октября по 20 ноября разнообразное советское военное снаряжение составило 100 000 ружей, 3000 миллионов патронов, 1500 пулеметов, 6000 снарядов, 300 бомбардировщиков, 200 орудий, 75 зениток, 20 000 фугасов и 25 000 авиационных бомб.

Все республиканцы считали эти подсчеты до смешного преувеличенными. Коммунисты сознательно преувеличивали размеры помощи. Подобно чуду с библейскими рыбами и хлебами, каждые шесть советских самолетов превращались в 600. Данные националистов также были заметно преувеличенными. Но, без сомнения, приток помощи заметно вдохнул жизнь в оборону республиканцев.

Частично чтобы дать гарантию оплаты и этих поставок, и будущих, а также золотого запаса республики, в случае падения Мадрида немалая часть его стоимостью в 1 521 642 400 песет (63 265 684 фунтов стерлингов) из общего количества в 2 258 569 908 песет (70 процентов были в золотых фунтах стерлингов) 25 октября была отправлена из Картахены² в Одессу. Большая часть золотого запаса уже была в Париже, но часть его оставалась в Мадриде до конца войны. Россия была выбрана потому, что она казалась единственным другом республики, а окажись золото в Париже или Лондоне, оно могло бы подвергнуться риску быть конфискованным в соответствии с Соглашением о невмешательстве. Выдвинутые впоследствии обвинения против Советского Союза, что он, присвоив эти деньги, обманул республику, имели сомнительный характер, поскольку поставленные материалы не имели рыночной цены. Тем не менее не подлежит сомнению, что СССР крупно заработал на своих поставках. В дополнение к золоту Испания переправила в Россию немалое количество сырья. В этих сделках участвовали Ларго Кабальеро и доктор Негрин, министр финансов. Дал свое согласие и Асанья. Позже Прието утверждал, что он не знал о судьбе золота. Вопрос так и остался открытым, но похоже, что фактически Прието помогал доставке золота в Картахену. В ночь перед погрузкой итальянские самолеты бомбили город. Испуганный Прието настаивал на необходимости искать укрытие на старой военно-морской базе. Как позже выяснилось, это феерическое количество золота 25 октября отбыло в СССР и 6 ноября через Тунис пришло в Одессу.

Очередная встреча Комитета по невмешательству состоялась 23 октября. Советское правительство, как объявил Майский, отныне не считает себя связанным условиями соглашения «в большей мере, чем оставшиеся участники» комитета. Главным событием этого заседания стал разрыв дипломатических отношений Португалии с испанским правительством. Хотя советская пресса и предполагала такое развитие событий, СССР не вышел из состава комитета. Объяснением тому было возвращение из Женевы Литвинова. Он, без сомнения, объяснил, что оставить комитет означало бы разрыв отношений с Англией и Францией и нанесло удар политике коллективной безопасности. Тем временем лорд Плимут 24 октября распространил ноту подкомитета, обвиняющую Россию в трех нарушениях соглашения, а Италию – в одном. Он также предложил установить контроль над поставками военного снаряжения в Испанию, поставив в испанских портах наблюдателей, которые информировали бы комитет о своих выводах.

Во время этих лондонских споров итальянский министр иностранных дел граф Чиано посетил Берлин. Здесь он обсудил положение дел в Испании с Нейратом и Гитлером. Все они согласились, что Германия и Италия после падения Мадрида должны признать националистов официальным правительством Испании. Нейрат пришел к выводу, что Мадрид будет взят через неделю. Немцы и итальянцы отбросили идею о влиянии на внутренние дела Испании или о присвоении какой-то части ее территории. Обменялись они и слухами: Чиано сказал, что ничего не слышал о немецком сообщении о 400 тысячах русских, якобы направляющихся в Испанию. Тем не менее, сказал Чиано, он организует наблюдательную службу на морских путях между Сицилией и Африкой. Он добавил, что Италия закончила подготовку двух подводных лодок для националистов. При нынешней ситуации такие суда должны нести вахту в Средиземноморье. Эта встреча еще больше сблизила немцев и итальянцев. Через неделю Муссолини в первый раз употребил фразу «Ось Берлин – Рим» по отношению к их союзу.

¹ Он был произведен в генералы после Талаверы.

² Сюда золото доставили несколько недель тому назад.

³ Об этом говорится в книге Альвареса дель Вайо «Последний оптимист», и я лично считаю, что его рассказу можно верить, поскольку в то время (и вплоть до конца 1937 года) Прието ни в коем случае не был антикоммунистом.