Введение. Откровение Иоанна IV.

Пока на просторах "Духовно Возрожденной России" широкая общественность пополняла свое историческое образование стотысячными тиражами Э.Радзинского и "Суворова"-Резуна (а также "Новой хренологией"), ученые-историки, как ни странно, продолжали заниматься своим делом. Перебирали в кельях какие-то древние манускрипты, совершали открытия, а если подворачивался грант - даже книжки издавали. Самиздатовским тиражом, для себе подобных.

Одно из таких незамеченных открытий, которое, будь оно замечено и осознано, могло бы всерьез изменить наше представление не только о прошлом, но также о настоящем (и, к сожалению, о будущем), совершил молодой (по академическим меркам) профессор РГГУ Андрей Юрганов. Исследование его называлось "Опричнина и Страшный суд".[1]

Казалось бы: можно ли в конце ХХ столетия сказать что-то новое об эпохе Ивана Грозного, который, видит Бог, не обделен вниманием историков? (а также писателей, художников, режиссеров етс, включая политиков).

Но Юрганов задает источникам нетрадиционный вопрос: а как воспринимал опричный террор сам его организатор?

Ведь Иван Грозный был не только садистом (в отличие от Сталина, он любил убивать собственноручно, наслаждаясь мучениями жертв), но и образованнейшим человеком своего времени, серьезным богословом. В начале книги "Категории русской средневековой культуры" Юрганов воспроизводит полемику русского царя с наставником общины чешских братьев Яном Рокитой о подтверждении веры делами. (Между прочим, чешские или богемские братья - то самое направление протестантства, круг которому человечество обязано великим педагогом Яном Амосом Коменским). И, представьте себе, аргументы Ивана Васильевича в этом споре выглядят во всяком случае не менее убедительно. А какой современный президент способен на равных поспорить со знаменитыми учеными своего времени?

Как человек ХVI века, царь Иван старался давать своим действиям богословское обоснование. Вроде бы, историков этим не удивишь: на аргументах "от Писания" строится полемика с князем Курбским, вошедшая во все хрестоматии по русской средневековой литературе. Но вряд ли кто-то из ученых принимал эту тео-полито-логию всерьез - скорее как рационализацию задним числом, словесную драпировку истинных мотивов. Юрганов не соглашается с таким подходом, справедливо отмечая, что средневековый человек действительно верил в то, что объединяло наших предков под сводами храма. Богословие было не отвлеченным умствованием, не "игрой в бисер", а совершенно реальным руководством к достижению реальной цели - к спасению души.

А.Л.Юрганов указывает на греческие эсхатологические сочинения, которые послужили не просто "источником вдохновения", но практическим пособием при устройстве опричнины. Прежде всего это "Слово о царствии язык в последния времена и сказание от перваго человека до скончания" или - короче - "Откровение", приписываемое епископу Патарскому Мефодию (III-IV в.), "известному своей борьбой с язычниками и еретиками".[1] Греческий автор придает кошмарам Апокалипсиса своего рода драматургическую стройность. Главные персонажи этой "хроники", опрокинутой в будущее - Гог и Магог (цари "нечистых народов"), антихрист, "Рахилин сын", который "повелит совокупитися отцу со дщерью и брату с сестрою","некая жена от Понта именем Модонна", а с другой ("светлой") стороны - архангел Михаил, воскресшие пророки Илья с Енохом... Но в центре событий - еще один Михаил, "царь греческий", последний благочестивый император. Он займет престол в Иерусалиме после уничтожения "нечистых народов"; будет править благочестиво 12 лет, потом взойдет на Голгофу и передаст "царский венец" Богу. В другом популярном эсхатологическом сочинении, "Житии Андрея Юродивого" последнего православного царя -победителя зовут Иоанн[3].

Для всех христианских авторов, писавших о "конце времен", от Иоанна Богослова до Клайва С. Льюиса ("Хроники Нарнии: Последняя битва") характерно "упоение в бою...", своеобразная героика тотального уничтожения, весьма далекая от кротости и милосердия. Одна из фундаментальных идей - разделение человечества на "избранных" ("...ста сорока четырех тысяч, искупленных от земли. Это те, которые не осквернились с женами, ибо они девственники; это те, которые последуют за Агнцем, куда бы Он ни пошел...Они непорочны пред престолом Божиим") и "отвергнутых" ("И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное").[5]

Со времен летописца Нестора "Откровение" Мефодия Патарского было хорошо известно образованным людям на Руси, "его рассуждениям безоговорочно верили, особенно после того, как одно из самых страшных для православного человека пророчеств сбылось в 1453 г." - т.е. после падения Константинополя.[6] Мрачные предчувствия оживлялись в преддверии каждой "круглой" даты от Сотворения мира. Особенно - перед 7000 годом (1492 от Р.Х.) Даже пасхалию довели только до этого рубежа, предполагая, что с наступлением "вечности" она не понадобится. Юрганов приводит "летопись" будущих событий с 1469 по 1492 г. , заранее составленную русским книжником по Мефодию Патарскому и Андрею Юродивому[7] Неосуществившиеся в 1492 г. ожидания переносились на 70 или 77 лет вперед - посредством манипуляций с магической "седмицей".[8] А на рубеже 1564 -1565 г. как раз и вводится тот особый режим управления, который вошел в историю под названием "опричнина".

По мнению историка, Иван Грозный сознательно возложил на себя историческую миссию "последнего благочестивого царя". Опричники - "избранные", потому-то их и не может осудить никакой человеческий суд, кроме царского ("...наши виноваты не были бы"), символика странного воинства - собачья голова на шее у лошади - прямо соотносится с пророчествами (с песьими головами изображались "нечистые народы Гога и Магога"), сам опричный террор как своими конкретными формами, так и масштабами бессмысленного кровопролития перекликается с апокалипсическими видениями. А.Л.Юрганов привлекает для подтверждения своей гипотезы большой фактический материал: тонкости богословской полемики царя с Андреем Курбским, детали полу-монашеского быта и причудливой архитектуры Опричного двора, технологию казней. В этом же контексте должна рассматриваться и известная концепция "Третьего Рима": после падения "Второго Рима", Константинополя, Московская Русь остается последним православным царством, "а четвертому (Риму- И.С.) не быти..." Оказывается, автор этой "русской идеи" инок Филофей в послании Василию Третьему (отцу Ивана Грозного!) прямо ссылался на авторитет все того же Мефодия[9].

Отдельный вопрос - о государственной символике.

Что за "ездец" (всадник) изображен на великокняжеских, а затем царских печатях? Юрганов доказывает, что отождествление его со св. Георгием - сравнительно позднее (ХVII в.) Почему на ранних печатях копье без наконечника? Да и копье ли это вообще? И почему в некоторых источниках "ездец" предстает голым или полуголым? Наконец, что за змей под ногами у коня? Ученый дает свой ответы на эти вопросы. На печатях изображен "царь-победитель", с которым отождествляется правитель Русского государства, "Третьего Рима". В руке у царя скипетр. А змей - не просто змей, а "аспид -кераст", символизирующий антихриста. Что же касается своеобразного одеяния всадника, то вот еще одна занятная характеристика апокалипсического "царя Михаила": "Восстанет царь отрок отроков Маковицких, идеже близ рая живяху, Адамови внуци: безгрешние же суть всии человецы, а не носят одеяние, но яко родишися тако и хождаху..."[10].

Таким образом неограниченное самодержавие получило внятную религиозную санкцию. Иван воспроизводит подвиги Нерона прямо в храме Божьем. "Все, что ему приходило в голову, одного убить, другого сжечь, приказывает он в церкви". Опричники в Александровском дворце носят монашеское черное одеяние, называют своего "игумена" "не иным именем как брат", тщательно соблюдают монастырский устав - с одним немаловажным усовершенствованием. "Редко пропускает он день, чтобы не пойти в застенок, в котором постоянно находятся много сот людей; их заставляет он в своем присутствии пытать или даже мучить до смерти безо всякой причины, вид чего вызывает в нем, согласно его природе, особенную радость и веселость. И после этого каждый из братьев должен явиться в столовую или трапезную, как они называют, на вечернюю молитву, продолжающуюся до 9 ..." (Из воспоминаний немцев-опричников И.Таубе и Э.Крузе)[11]. "Ты, Государь, аки Бог - и мала, и велика чинишь" (опричник Василий Ильин-Грязной). "Смерть бо, прочее, не мученье бывает, но врачеванье добрейшее и спасенье паче, и смотренье, державная, премудрости исполнено, удерживает бо яко намнозе греха устремленье, умры бо, рече, оправдися от нея" (монах Филипп Монотроп, Х1 в.. перевод с греческого)[12]. Нельзя не признать, что собранные в книге Юрганова фрагменты источников образуют триллер, превосходящий всякую голливудскую фантазию не только (и не столько) технологией мучений, сколько взаимоотношениями людей при этом. "Однажды пришел к тирану некий старец, по имени Борис Титов, и застал тирана сидящим за столом... Он дружески отвечает на приветствие, говоря: "Здравствуй, о премного верный раб. За твою верность я отплачу тебе некиим даром. Ну, подойди поближе и сядь со мной." Упомянутый Титов подошел ближе к тирану, который велит ему наклонить голову вниз и, схватив ножик, который носил, взял несчастного старика за ухо и отрезал его. Тот, тяжко вздыхая и подавляя боль, воздает благодарность тирану...Тиран ответил: "С благодарным настроением прими этот дар, каким бы он ни был. Впоследствии я дам тебе больший" (Помощник царского врача А.Шлихтинг )[13].

Обратим внимание еще на один любопытный "перевертыш" - у Мефодия Патарского. Каким явится антихрист? "Антихрист придет из Капернаума, будет кроток и смирен. Богобоязнен и нищелюбив, любящий правду, ненавидящий мзду и идолослужение."[14]. Следовательно, даже сочетание всех этих качеств не гарантирует, что они - не сатанинского происхождения, и не ограждает человека от "врачеванья добрейшего".

Многое в опричнине из нашего времени выглядит как издевательство над религией: демонстративные убийства священнослужителей, вплоть до митрополита Филиппа, разграбление церквей, чередование садистских оргий с молитвами и постами. Историки фактически капитулировали перед этими фактами, призвав на помощь психиатров. Мол, больной рассудок толкал царя на кощунственные поступки. Далее придется уподобить Ивана Грозного кинематографическому Калигуле- параноику, который, по версии Тинто Брасса, с риском для жизни проверял на прочность долготерпение римского народа. За что и поплатился. Может, оно и так. Но почему в "психопатологии" Ивана 1У принимало деятельное участие такое множество нормальных, по меркам ХУ1 столетия, людей? А 40 лет спустя другого царя - Дмитрия - вначале с восторгом возведут на престол как долгожданного сына Ивана Грозного, а потом растерзают (в прямом смысле слова) за весьма незначительные отступления от церковно-государственного ритуала. Телятину ел. И этого ему не простили. А Иван Васильевич людей ел - и хоть бы что.

Юрганов подводит нас к парадоксальному выводу: поведение Ивана Грозного не воспринималось современниками как кощунство, эпатаж или вызов общепринятым нормам.

(Отдаленная аналогия из современной церковной жизни: доска с именами спонсоров, повешенная на церковной стене, явно (чтобы не сказать - издевательски) противоречит Евангелию: "...не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного...Чтобы милостыня твоя была втайне..."[15] Но в кощунстве обвинят не того, кто повесил доску, а того, кто попробует ее снять или разбить.)

Иван Грозный не сталкивался внутри страны со сколько-нибудь серьезным сопротивлением; он (как и его ученик Иосиф Сталин) умер в собственной постели от старческих недугов. Жертвы опричного террора (точно так же как "ленинская гвардия" в 1936 -39 гг.) безропотно шли на заклание, потому что их объединяла с палачами искренняя вера в те правила игры, по которым они становились жертвами.

Конечно, реконструкции архаичного сознания не отменяют той социально-экономической истории, которой занимались предшественники и учителя Юрганова (С.Б.Веселовский, А.А.Зимин, В.Б.Кобрин.) Апокалипсические эксперименты царя Ивана не имели бы такого масштаба и последствий (в Московском уезде под конец обрабатывалось всего 16% пашни[16] - крестьяне либо разбежались, либо погибли, а "царю-победителю" чуть-чуть не хватило сил, чтобы и впрямь извести род человеческий! ) если бы не "обожествление великокняжеской власти" , не традиция всеобщего холопства и не "военно-административный характер городов". Обо всем этом, между прочим, подробно рассказывается в самой же юргановской монографии[17]. Даже "психиатрический" подход не вовсе выводится из употребления: нельзя же игнорировать тот факт, что Иван с детских лет отличался редкой и для того жестокого времени склонностью к садизму (сначала мучил и убивал животных, а к 15 годам переориентировался на людей).

Но благодаря Юрганову получают убедительное объяснение факты, которые не удавалось как следует объяснить, прошлое становится яснее и объемнее.

И, к сожалению, ближе.

"Предоставив слово" такому талантливому (при глубокой порочности) человеку, как царь Иван, исследователь подводит читателя к печальному умозаключению.

Оказывается, нет такого преступления, которое нельзя было бы оправдать (логично и по-своему убедительно) в рамках идеологии, основанной, вроде бы, на "возлюби ближнего своего..." Христианская по всем своим внешним признакам культура средневековой Руси "возвратилась, сделав круг", к химерическому соединению тех двух религиозных учений, которые изначально противостояли христианству. Я имею в виду, во-первых, фарисейство. С точки зрения Нового Завета это обрядоверие ("человек для субботы") в неразрывном сочетании с лицемерием. Во-вторых, римский культ императора."Обожествление великокняжеской власти - естественная форма мировосприятия средневековых людей"[18]. При Иване Грозном оно принимает такие крайние формы, которые и в языческом Риме позволяли себе немногие "живые боги". Кстати, кончившие очень плохо. У средневекового христианства обнаруживается еще один, третий "источник и составная часть" - первобытная магия. Термин "магия" употребляет сам Юрганов в главе, специально посвященной крестному знамению. "В сложении перстов при крестном знамении проявляется сама истина (выделено автором книги) ...В русской средневековой культуре любой сакральный знак (буква ли это или жест) принимался безусловно, ибо область сакрального знания проникнута Духом Божиим через освященных от Бога людей... Не условное обозначение некоторого денотата, т.е. представления о чем-либо, а сам мистический денотат."[19]

Средневековое богословие в большой степени сводится к изобретению хитроумных конструкций, с помощью которых можно было бы освятить именем основателя учения нарушение любого из его заветов. Юрганов поправил бы меня: предки не воспринимали эти словесные конструкции как крючкотворство. Но, во-первых, если действительно не воспринимали, значит, старая советская формулировка о "мрачном средневековье" была не так уж далека от истины. Во-вторых, некоторые все же воспринимали. Их потом бросали в застенки, пытали и жгли. Проблески живого ума и движения души, которые преодолевают "естественные формы мировосприятия" - самое удивительное в книге Юрганова. Со страниц ее к нам обращаются подлинные герои. И это не опричники, и не монахи-инквизиторы, а например, сын боярский Матвей Башкин, порвавший кабальные грамоты и отпустивший своих холопов на волю: "Добро ему, и он живет, а недобро, и он куды хочет", потому что "Христос всех называл братьями"[20]. На Матвея донес "духовный отец", разгласив тайну исповеди. После страшных пыток арестованный признался, в чем требовалось - в связях с "Литвой". Другой "еретик" - Феодосий Косой, сам из беглых холопов, поразительный мыслитель, отвергал всякое неравенство между людьми, как социальное, так и национальное, а источником спасения провозгласил не обряды, а "разум духовный", побуждающий человека "делать правду"."Христос повелевает любити врагы и молитися о них, яко весть Бог что требует... Кто дни разделил на постные и не на постные? Дни изначала Богом единакы сътворены..."[21]. Это "Новое учение", которое специалисты по борьбе с еретиками презрительно именовали "рабьим", тоже проповедовалось при Иване Грозном...

"Духовное Возрождение" России 90-х годов ХХ столетия вылилось в массированную кампанию по "восстановлению" (чтобы не сказать - эксгумации) именно средневековой религиозности, не обязательно православной. Характерные цитаты из разных проповедников, от баптистов до исламских фундаменталистов, можно найти в обзоре "Религия завтрашних дней"[22] Средневековье предстает неким "потерянным раем", в котором жилось, может быть, не столь комфортно, но зато нравственнее. Вот позиция А.Ф.Лосева - исследователя античности и религиозно-политического идеолога, на которого теперь положено ссылаться, как раньше на В.И.Ленина: "Пороки и преступления были во все эпохи человеческой истории, были они и в Средние века. Но там люди грешили против своей совести и после совершения греха каялись в нем. В эпоху Ренессанса наступили другие времена. Люди совершали самые дикие преступления и ни в коей мере в них не каялись, и поступали они так потому, что последним критерием для человеческого поведения считалась тогда сама же изолированно чувствовавшая себя человеческая личность."[23]"Истина, которую исповедует феодальный строй, есть Церковь и послушание ей. Тайна векового крепостного права есть тайна послушания и отказа от своей воли во имя спасения души."[24] В современной публицистике подобные рассуждения становятся общим местом. Беру наугад - последний номер журнала "Знамя", в общем далекого от церковной ограды, открываю подборку материалов "Христианство и культура": "Иван Грозный или Богдан Хмельницкий совершали ужасные злодеяния, но периоды злодейства перемежались у них с глубоким раскаянием и страхом Божиим за содеянное. И в ХVI и в ХVII веке человек грешил и падал не менее тяжко, чем в ХХ, но он еще сознавал, что это - грех и падение, страшился наказания и ужасался разверзающейся в нем бездне зла... В ХVIII и ХIХ веках живая вера все больше оттесняется на периферию общественного интереса. Она превращается или в идеологию или в набор магических суеверий..." (Андрей Зубов)[25]

Позитивное (чтобы не сказать - "позитивистское") содержание юргановского исследования соответствует этим теоретическим построениям с точностью до наоборот. В "бездну зла" толкал как раз "страх Божий". "Набор магических суеверий" душил "живую веру" в том самом застенке, где пытали Матвея Башкина. О каких "грехах" и каком "раскаянии" может идти речь, если именно "христианство" в его тогдашнем общераспространенном понимании санкционировало самые страшные преступления Ивана Грозного? "Опричнина в восприятии Ивана Грозного была синкретическим явлением не столько политического, сколько религиозного характера. Люди XVI века не различали эти две сферы: "политика" для них - осуществление христианских целей и задач" (Юрганов)[26].

(Не об этом ли говорится в Евангелии от Матфея (12, 31): "Всякий грех и хула простятся человекам; а хула на Духа не простится человекам" ?)

Примером пробуждения "совести" считается т.н. "Синодик опальных", т.е. далеко не полный список убитых по приказу царя для их последующего поминовения в монастырях. Он был составлен Иваном перед смертью и обеспечен богатыми пожалованиями за государственный счет. Но еще В.Б.Кобрин отмечал, что "это не было пусть и запоздалым, но хотя бы раскаянием": просто по тогдашним представлениям (опять-таки магическим!) грехи православного христианина, умершего без соблюдения соответствующих обрядов, перекладываются на виновника такой "неправильной" кончины. "Царь Иван, религиозный, как и все люди средневековья, спасал себя".[27] Да, он разочаровался в опричнине. Но в чем? Не в зверских методах, а в точности расчетов. Ведь Конец Света, несмотря на все усилия, никак не наступал, а Опричный дворец, построенный для "Вечности", был сожжен крымскими татарами вместе с Москвой - царские "братья" могли храбро сражаться против безоружных соотечественников, но не против настоящих "агарян". А после отмены опричнины, отмеченной казнями почти всех ее главных деятелей, самый главный продолжал зверствовать. Лично подгребал угли в костер, на котором жгли его же спасителя от татар - воеводу Михаила Воротынского, обвиненного в "колдовстве". Убил собственного сына Ивана - по свидетельству некоторых источников, всего лишь за то, что наследник посмел заступиться за свою беременную жену, которую свекор избивал палкой...

Ф.Энгельс писал: "Идеология - это процесс, который совершает так называемый мыслитель, хотя и с сознанием, но с сознанием ложным. Истинные движущие силы, которые побуждают его к деятельности, остаются ему неизвестными...Он создает себе представление о ложных или кажущихся побудительных силах"[28] Эта оценка в полной мере применима к богословским штудиям не только самого Ивана Грозного, но и тех многочисленных монахов, византийских и русских, которые подводили теоретическую базу под рукотворный Апокалипсис.

Но Средними веками история не завершается. И мы видим, как учение самого Энгельса и его друга-соавтора, превратившись в идеологию, проделывает тот же самый путь, только в ускоренном темпе. Имея исходным пунктом освобождение трудящихся от эксплуатации, коммунистические режимы узаконили массовое применение самых варварских, казалось бы, давно отвергнутых человечеством, форм эксплуатации (рабства и крепостничества).

Под разговоры о "конце истории" на смену коммунизму пришел так называемый либерализм, идеология победителей в Холодной войне. Пожалуй, еще ни одно из "непогрешимых учений" не было так близко к цели - к мировому господству. Агрессия НАТО в Югославии придает проблеме болезненную актуальность. Очередные "Божьи избранники" - вооруженные уже не копьями, а ракетами - ясно продемонстрировали человечеству, что будут производить "врачеваньедобрейшее", не обращая внимания на государственные границы, право, реальные факты, вину "пациентов" или отсутствие оной и их мнение о происходящем.

Все это, конечно, имеет значение, но пренебрежимо малое по сравнению с "сакральным знанием".

Соответственно, наша задача - разобраться, что это за "знание". Следуя за А.Л.Юргановым (и, разумеется, за А.Я.Гуревичем[29]), мы попробуем составить "Категории современной либеральной культуры".

1. Первая журнальная публикация: Юрганов А.Л. Опричнина и страшный суд. - Отечественная история, 1997, № 3; затем в монографии: Юрганов А.Л. Категории русской средневековой культуры. М, МИРОС- "Открытое общество", 1998. Далее: Категории.

2. Категории, с. 315.

3. Там же, с. 322-325

5. Откровение Иоанна Богослова. 14, 3- 4. 20, 15.

6. Категории, с. 321.

7. Там же, с. 327 -328

8. Там же, с. 368 - 369

9. Там же, с. 345

10. Там же, с. 343.

11. Там же, с. 400.

12. с. 382

13. с. 381

14. с. 324.

15. От Матфея. 6, 1-4.

16. Кобрин В.Б. Иван Грозный. М, Московский рабочий, 1989, с. 121.

17. См.: Категории, с. 222- 236.

18. Там же, с. 225.

19. с. 93

20. с.70-71

21. с. 73

22. Смирнов И. Религия завтрашних дней - Свободная мысль, 1998, № 3. К сожалению, текст статьи в "Свободной мысли" местами подвергся редактуре, свободной от согласования с автором.

23. Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. М, Мысль, 1978, с. 136 -137.

24. "Так истязуется и распинается истина..." - Источник. Вестник архива Президента РФ. 1996, № 4, с. 120. В той же публикации документов отражены взгляды "выдающегося русского философа" А.Ф.Лосева по "еврейскому вопросу", его специфическое отношение к женщинам етс. См. также: Дополнения к мифу - Сегодня, 18.10 1996.

25. Христианство и культура - Знамя, 1999, № 10, с.174.

26. Категории, с. 403

27. Кобрин В.Б. Цит. соч.. с.81-82.

28. Энгельс Ф. Письмо Ф.Мерингу от 14.07 1893 г. - Маркс К.; Энгельс Ф. Соч., т.39, с.83.

29. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры . М, Искусство, 1984.

Примечания: