21

Трудно предугадать, в какие формы отольется государственная жизнь на Украине: станет ли Украина составной частью единой Руси; будет ли она отдельным независимым русским государством, или — двухобщинным государством типа Бельгии или Канады; а может быть разделиться на две части, западную и восточную, каждая из которых самостоятельно выберет свою будущую судьбу. Что же касается страстных мечтаний нынешних (и предыдущих) украинофилов — превратить Украину в монокультурное украинское государство — то маловероятно, чтобы этим мечтаниям суждено было сбыться. Ведь несмотря на все усилия украинизаторов, подкрепленные ресурсом государственной власти и могущественной поддержкой извне; несмотря на то, что русский народ и русская культура на Украине оставлены нынешним российским государством на произвол судьбы; несмотря на крайнюю слабость и разрозненность русских организаций на Украине… — русская жизнь в пределах этой, древнейшей, части Руси — не гибнет, постоянно обновляется, прорастая будто из-под земли.

Сегодня для Украины стало реальностью совместное существование двух, противостоящих друг другу общин. И это обстоятельство неизбежно будет оказывать едва ли не определяющее влияние на все важнейшие процессы, происходящие в этом крае, независимо от того, какие формы государственности тут установятся.

Нам, к сожалению, еще долго придется считаться с тем, что на территории нынешней Украины прежде единый народ оказался разделенным на две части, на два чуждых, даже враждебных народа. Представители одного из этих народов — их можно назвать малороссами — ощущают свое родство и неразрывную связь с Россией, с русским языком, историей, культурой… Для представителей другого народа — «свидомых украйинцив» — Россия — чуждое государство, русский язык — «мова инозэмнойи дэржавы», вся наша история — состоит из противостояния с Москвой, все наши беды и несовершенства — результат внешнего воздействия со стороны Москвы и т. д. (Естественно, что помимо сознающих свою национально-культурную ориентацию, существует и преобладающая масса тех, кто к такого рода вопросам интереса не проявляют и готовы идти туда, куда их поведут).

Украинство — как общность людей, сознающих себя украинцами — народом, отдельным от русского, появилась на русской земле немногим более столетия назад; а с 1917 года, со времени разрушения исторической России, значительно укрепилось. В последнее же десятилетие, после 1991 года, украинствующие расширили свое влияние до максимальных пределов, проявив себя не столько в деле созидания — из-за крайней скудости своего культурного и идейного багажа — сколько в разрушении того культурного ландшафта, который существовал до них. Полного триумфа добиться им не удалось, но позиции их упрочились.

Роковое разделение нынешней Украины на два противостоящих друг другу народа не ощущается пока в полной мере из-за всеобщей поглощенности проблемами физического выживания. Однако, что касается перспективы, то в будущем столь разным народам, смотрящим в разные стороны, ничего серьезного вместе построить не удастся. И, если невозможно государственное размежевание, то нужно найти способы параллельного сосуществования двух общин на принципах автономности и полного невмешательства в дела друг друга.

Сегодня, конечно, преждевременно еще заключать, какая из двух культурных традиций, русская или украинская, возобладает на Украине. Преимущество в таких случаях обеспечивается не на полях сражений и даже не в парламентских баталиях, а зависит от верности своим идеалам, готовности идти ради них на жертвы, и от каждодневных усилий, предпринимаемых ради достижения цели. В истории множество раз случалось, когда формальные победители впоследствии духовно подчинялись формально побежденным.

Обе стороны теперешнего украинского противостояния имеют прочные позиции, подкрепленные и кровью, пролитой во имя торжества своих идеалов. С обеих сторон есть мученики. Обе имеют свой взгляд на прошлое и настоящее. Обе обладают выстроенной системой аргументации, доказывающей их правоту. Правда, если сегодня самостийническая аргументация назойливо навязывается населению Украины посредством СМИ, школьных учебников, официальных мероприятий, а противоположная ей — словно растворена в воздухе, то это нисколько не значит, что она отсутствует в сформулированном виде. Можно не сомневаться, что в эпоху интернета властям затруднительно будет долгое время скрывать от общественного внимания посвященные «украинскому вопросу» работы Волконского, Лосского, Николая Ульянова, Флоринского, Стороженко…

Стоит, к тому же заметить, что с оживлением экономической жизни и, вслед за этим, с расширением «прав и свобод» — влияние украинствующих будет неизбежно снижаться. В мало-мальски «свободном обществе» никто не сможет заставить человека, независимого материально, разговаривать не на том языке, на котором он хочет. Более-менее успешно осуществлять насильственную украинизацию под силу лишь диктатуре (как это и было при коммунистах). Однако установить диктатуру возможно — лишь опираясь на желания большинства. Позиция же большинства в языковом вопросе — не на стороне украинствующих…

Из сложившегося положения существует единственный конструктивный выход, состоящий в том, что нужно научиться уживаться. Это, если учитывать общественное охлаждение к украинствующим, выгоднее даже для них, чем для противостоящей им стороны. Вообще же каждой из сторон лучше бы заниматься развитием своего направления, вместо того, чтобы тратить усилия на взаимное истребление.

Правда, весьма сомнительно, чтобы для украинствующих подобная перспектива показалась заманчивой. Ведь украинское движение в значительной степени определяется антирусскими задачами. По крайней мере, до сих пор оно проявляло себя не столько в возведении своего, сколько в противостоянии с русским — так что было бы, наверное, небольшой натяжкой, если бы слово «украинский» (особенно, где это касается происходящего в сфере политики, науки, высшей культуры) заменять словом «антирусский».

Однако, ведь должны же быть среди украинофилов люди, которые всерьез верят в самодостаточность и полноценность той же украинской культуры. И, если это так, то и для них конфронтация должна быть невыгодной.

Пожалуй, никаких проблем не было бы вообще, если бы украинство не оказалось зараженным непомерными (и непосильными для него) амбициями; если бы оно знало свое место и продолжало развиваться в том направлении, в котором оно развивалось в ХIХ веке — как часть общерусской культуры, выражающая местную, «народную» ее особенность (связанную с историческими условиями проживания русского народа в этом крае) и представляющая собой одно из оригинальнейших явлений в сокровищнице русской культуры. Собственно, в таковом своем качестве оно и до сих пор составляет единственную (и никем неоспоримую) свою ценность. И русское общество не только никогда не препятствовало такому его развитию, но относилось к нему в высшей степени благожелательно и оказывало ему всяческую поддержку. В ХIХ веке украинство в российских столицах было в большой моде, все с ним носились — и эта идиллия могла бы продолжаться сколько угодно долго, если бы внешние силы не сделали на него ставку в намерении превратить его в средство раскола Руси, и если бы многие из «украинцев» не соблазнились той самоубийственной ролью, к которой их настойчиво толкали — претендовать подменить (вместо того, чтобы дополнять) своими чудесными песнями и гопаками — великую тысячелетнюю русскую культуру…

В налаживании будущих взаимоотношений, в гармонизации нашей духовной жизни — наибольшего противодействия следует ожидать от непомерно расплодившихся в искусственных коммунистических условиях украинских «пысьмэнныкив». Потратив огромные усилия на то, чтобы приладить народный язык Малороссии к тому, что называется «высокой литературой» — они, особенно за годы Советской власти, смогли-таки соорудить видимость такой литературы… Хотя сам Шевченко (последователями которого все они вроде бы считаются), употреблявший для написания своих сочинений народный язык — к «элитарности» не стремился, а наоборот — старался подражать народным сочинителям (о чем свидетельствует даже название поэтического его сборника «Кобзарь») — и вряд ли претендовал на то, чтобы заменить своими сочинениями великую литературу Пушкина и Гоголя.

Нынешних же «пысьмэнныкив» роль «кобзарей» явно не удовлетворяет. Они упорно метят в «литературные небожители». При этом, внутреннее сознание ими собственного «несоответствия занимаемому положению» — лишь усиливает их непримиримость, побуждая с удвоенной яростью искоренять вокруг себя действительно великую русскую литературу. Ведь только освободив «свято место» от подлинно великого, они смогут беспрепятственно и, не боясь быть уличенными, изображать из себя «духовную элиту нации».

Результат их многолетних усилий оказался для украинцев губительным. Если прежде, до разрыва с Россией, украинцы имели определенное культурное преимущество перед великороссами (потому что, помимо русской культуры, они обладали еще и дополнительной, весьма колоритной, местной ее особенностью) — то теперь, отбросив русскую культуру — основной свой культурный стержень — они остались с одной особенностью…

Предположим, дело обстояло так, что этой особенности грозило исчезновение — и ради ее защиты пожертвовали стержневой частью культуры…

Однако те меры, которые предпринимаются сегодня якобы ради спасения украинской культуры — не могут не привести к результатам обратным желаемому. Ведь когда под угрозой исчезновения оказывается уже основная, стержневая часть нашей культуры, то естественно, что все, кто способен отличить главное от второстепенного, будучи вынуждены спасать свое культурное достояние, вполне могут, ради спасения главного, пренебречь этим второстепенным. Тем более, если гонения на русскую культуру осуществляются от имени и во имя того, что называется культурой украинской… В этих условиях прежнее благожелательное (или, хотя бы, терпимое) отношение к украинству — рискует очень скоро смениться на противоположное.

Могу сослаться и на собственный опыт. Принадлежа, по происхождению и воспитанию, к той части нашего народа, представителям которой Советская власть записывала в паспортах «украинец»; получив соответствующее — украинское — образование в украинской школе и, затем, в университете, где большинство учебных предметов преподавалось на украинском языке «национально свидомыми» преподавателями — воспринимал все украинское вполне благожелательно — как и надлежит воспринимать то, что относится к «малой родине». Так было до тех пор, пока, с конца 80-х, не началось самостийническое сумасшествие и все не оказалось перевернутым с ног на голову»; пока украинскую культуру не стали использовать как средство для вытеснения культуры русской. События же 1991-го года и их катастрофические последствия заставили смотреть на усиливающееся украинофильство как на явление смертельно опасное для всей нашей цивилизации; научили отличать в украинстве естественную и искусственную составляющие.

Говоря о будто бы угрожающей украинской культуре опасности — ради устранения которой нас вынуждают жертвовать культурой русской, — следует иметь в виду уже упоминавшуюся двойственность украинской культуры.

Одну из ее сторон — которая возникла естественно и в подлинности которой никто не сомневается — можно назвать малорусской культурой. Она передает местную, характерную для Малой Руси культурную особенность, удачно дополняя русскую культуру и являясь совершенно незаменимой для отражения тех сфер жизни, к которым она относится. Это, в основном, или собственно народная культура, или та часть культуры, имеющей индивидуальное авторство, которая тематически не выходит за рамки сугубо народной жизни.

Другой же ее стороне — противопоставляющей себя русской культуре, самоутверждающейся на антирусскости — действительно угрожает опасность. Не берусь судить, насколько эта сторона украинской культуры естественна для Галиции, но на основной части Украины, лишенная подпитки внешними силами, которые заинтересованы в таком направлении, она неминуемо усохнет до самого жалкого вида.

В наши дни украинская культура проявляет себя, в основном, во второй, антирусской своей «ипостаси» — и именно этим вызваны, возможно, слишком резкие ее характеристики, высказанные в данной работе — которые в другой, нормальной, обстановке могут показаться чрезмерными.

Конечно, пытаться переубеждать сознательных украинствующих — дело неблагодарное и едва ли не бесполезное. Но мы вправе рассчитывать хотя бы на последовательность с их стороны. Им, называющим себя демократами и имеющим сегодня в своих руках властные рычаги, не стоило бы препятствовать тем, у кого иная точка зрения и другой выбор, следовать этому выбору. Не нужно ставить людей в положение, когда приходится выбирать между украинской и русской культурами, с непременным обязательствам одну из них (подразумевается — русскую) принести в жертву. В противном случае, вместо спокойного отношения к украинскому языку и культуре (в сочетании с, разве что, пожеланием украинофилам дойти до конца в разработке своего направления и в уяснении его пределов) — они получат враждебное отношение ко всему украинскому…

И одной и другой сторонам украинского культурного противостояния было бы полезно перестать тратить силы на бесплодную межусобицу и переключиться на развитие своих культур. (Наилучшую для этого возможность обеспечило бы государственное размежевание Галиции и остальной Украины). Правда, украинофилам, в таком случае, неизбежно придется избавиться от чрезмерных претензий. Но почему, в самом деле, их так беспокоит то, что не все пятьдесят миллионов населения Украины, а лишь какая-то часть его, будет духовно развиваться в соответствии с их культурологическими установками и пристрастиями? Ведь духовное величие и культурные достижения того или иного народа, как правило, нисколько не зависят от его численности. Украинофилам лучше бы оставить их комичную тягу ко всяческой гигантомании и больше бы уделять внимания качественной стороне в развитии их культуры. Пока же украинская идея находится в плену изнуряющей и губительной для себя зависти к русской культуре и ненависти ко всему русскому.

Конечно, иногда для такой ненависти имеются, казалось бы, довольно веские основания. Власть в России во все времена особой мягкостью не отличалась. Всегда было достаточно много людей, так или иначе обиженных этой властью. Именно «административное усердие» властей определило основной пафос поэзии Шевченко (не будем пока затрагивать вопрос, насколько сам Шевченко сочувствовал тем целям, в которых сегодня используется его имя…). И не в последнюю очередь благодаря проявленным в свое время (в годы правления Сталина) стараниям властей сформировалась та русофобская позиция, которая отличает нынешних жителей Галиции. (Как будто Сталин, в своих деяниях, руководствовался желанием облагодетельствовать великороссов и будто великороссы меньше других от него пострадали…).

Однако, при том, что поводов для обид на Россию каждый желающий может найти предостаточно, было бы полезно — в том числе и для самих обиженных — научиться все-таки отделять главное от второстепенного, Пушкина и Сергия Радонежского от Суслова и Аракчеева. Тем более что, как показали годы независимого существования Украины, собственные ее правители, ради воцарения которых нас вынудили отказаться от нашей тысячелетней истории и культуры, мало чем отличаются от своих российских (или советских) аналогов.

Когда, в очередной раз приходится сталкиваться с тем скрупулезно подобранным и бережно сохраняемым украинствующими перечнем обид на Россию, который они незамедлительно предъявляют при всяком подходящем случае — то неизменно вспоминается описанный в книге «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына венгр Янош Рожаш. Посаженный в 1944-м году в восемнадцатилетнем возрасте, он, по его собственному признанию: «…еще /…/ не успел принести людям ни добро, ни зло…». По словам Солженицына: «Он 9 лет просидел в наших лагерях, Россию только и видел, что из тюремных вагонов, на маленьких открытках-репродукциях, да в лагере. И — полюбил.».

Спустя двенадцать лет после своего освобождения (среди которых — и 1956!) Янош пишет будущему автору «Архипелага»: «Уже после всех событий я искренне твержу, что не отдал бы назад прошлое мое. Узнал я сурово то, что другим недоступно… /…/ Зачем в газетах с участием слежу за новостями бывшей моей «родины»?.. Произведение русских классиков — полный полк в моей библиотеке /…/ Иногда меня спрашивают: что ты за чудак? Что ты там хорошего видел, почему тебя тянет к русским?.. /…/ Как же отвернуться мальчишком обиженной — ведь девять лет моя судьба совпадала с вашими. Как объяснить, почему вздрогнет сердце, когда услышу по радио русскую народную песню? Пропою сам вполголоса: «Вот мчится тройка удалая…» — и так больно становится, что дальше петь нет сил. А дети просят научить их по-русски. Подождите дети, разве кому собираю я русских книг?..».