В начале осени 1990 года я встречался с президентом США Джорджем Бушем, тогда еще просто, а ныне старшим. Человек триста активистов Национального республиканского комитета, пришедших на ужин Президентского клуба, долго рассаживались десятками за большие круглые столы, украшенные табличками их имен.

Каждый стол был окружен штакетником политкорректных разнополых, разновозрастных и разноцветных официантов в белых куртках. Они должны были олицетворять равенство возможностей, и, кроме одежды, их объединял жуткий английский, который они коверкали всякий на свой лад. Потом нас невкусно кормили, не спрашивая о предпочтениях, а просто меняя блюда по некоей не слышимой нами команде.

А может быть, я уже все забыл и память услужливо заменяет такими воспоминаниями реалии того события. Ведь это мне все так представлялось. Должно быть, и еда была хороша, а я просто страшно волновался вплоть до атрофии вкусовых рецепторов.

Я точно помню, что очень ждал выступления президента, которое и последовало после десерта, но вот что он говорил? Остались какие-то обрывочные воспоминания об этом вечере и фотография, на которой Джордж, Барбара и я, что забавно, все настоящие, это я к тому, что меня часто спрашивали, не фанерные ли они, а я всем хохмил, они, мол, нет, а я так да. Говорил правду, я тогда был, ну, если и не фанерный, то точно деревянный. Буратино, руки-ноги не гнулись, во рту пересохло, улыбаюсь в объектив фотоаппарата так, что челюсти сводит, и мелькает рой дурацких мыслей: от "так если бы было надо, я бы его прямо тут голыми руками задавил" до "а ведь за такую фотографию и орден Красной Звезды могут дать".

Это я привожу мысли из советской части мозга, другая же гордилась мной и была счастлива, именно благодаря ее активной мыслительной деятельности я и оказался на этом ужине и вот стоял минут десять с президентской четой и говорил о судьбах России. Барбара Буш, очаровательная вся американская бабушка, смотрела на меня с нескрываемым удивлением, я был единственным неамериканцем среди участников вечера, не одетым в куртку официанта. А г-н президент вежливо завязал со мной разговор о советско-американских отношениях. Тогда мы были в моде, примерно как в какой-то период времени увлечение икебаной, а потом плетеной ратанговой мебелью, и обсуждение было на уровне великосветской беседы, краткой, улыбчивой и ничего не значащей.

Мне запомнилась моя фраза во многом потому, что перед тем, как произнести, я раз двадцать проговорил ее про себя, опасаясь совершить ошибку в построении или произношении, речь-то мы вели без переводчиков. Я сказал: "Нельзя давать деньги – разворуют, лучше выдавать кредиты оборудованием и технологией, а вот деньги в России отследить невозможно, и уже завтра на них вырастет новый дракон". Буша эта идея удивила, хотя я не думаю, что он ее запомнил, скорее, это было изумление тем, что я, 27-летний в ту пору нахал, даю какие-то советы, а не поддерживаю плавное течение беседы междометиями.

Чтобы не возникло ощущение моей бесконечной мании величия, уточню: никакой моей заслуги в нахождении в столь знатном обществе не было. Просто так распорядилась судьба. Мой друг, Джон Хатавей, был активным республиканцем и поддерживал президента всем, чем мог, от денег до сбора подписей, а я был рядом с ним, так как буквально за пару месяцев до этого приехал преподавать в университет штата Алабама в городе Хантсвилл, по приглашению, инициированному Джоном. И уже вместе с ним стоял на ступеньках алабамского Капитолия в столице штата городе Монтгомери, собирая подписи в поддержку солдат, участвующих в операции "Щит в пустыне", то есть речь идет о первой Иракской кампании.

Вы бы видели озадаченные лица американцев, когда, услышав мой призыв на английском, очень далеком от их фонетических стандартов, они спрашивали: "А каких именно солдат вы поддерживаете, молодой человек?" Сейчас это все представляется какой-то сказкой, иллюзией. Это было не единственное изумление американцев мной, да и всеми нами, приехавшими в то время из Советского Союза работать или учиться. Я помню, как, критически посмотрев на меня, Джон забраковал мой прекрасный финский темный костюм, в котором можно было легко выдержать двадцатиградусный мороз, настолько он был плотным, и замечательные светло-серые ботинки «саламандра», купленные по талону в магазине для новобрачных на улице Димитрова в Москве, которые я всегда гордо носил с белыми, таллинскими теннисными носочками, и чудо какой пакистанский батник с клапанами и погончиками, да и темный галстук из неведомого природе полимера тоже его не впечатлил, хотя я всегда надевал на особо важные мероприятия этот боекомплект и никто не жаловался.

Мы отправились в ближайший мол, и в каком-то большом магазине произошло превращение молодого советского кандидата наук в среднестатистического республиканца: в правильном темном костюме, в темных ботинках, простой, но поамерикански плотной белой рубашке, под которою полагалось носить майку, несмотря на жаркий климат, так как именно она лучшее средство от пятен пота, а отнюдь не кумир командированных той поры "Олд Спайс". Именно тогда я запомнил раз и навсегда, что носки под темный костюм не могут быть светлыми и что красный цвет галстука – это не только вкусовые пристрастия, но и цвет республиканской партии.

Так что культурологического шока четы Буш удалось избежать с помощью Джона.

Очевидно, что Джон с ними дружил, и меня поразило еще тогда, что Джордж заметил Джона в общей толпе, поприветствовал его по имени и пару минут с ним перекидывался шутливыми репликами. У Буша-старшего наполеоновская память на имена, в чем я смог и сам убедиться, когда через пару лет, увидев нас с Джоном в Белом доме, он обращался к нам по именам.

Наблюдательный читатель, помнящий советские времена, конечно, не может не задать правомерный вопрос: а откуда у вас, товарищ (а в зависимости от вашего ответа может быть и гражданин) Соловьев, американский приятель? Все хорошо, фу-фу, сидеть и не рычать – товарищ я, товарищ. Познакомился по заданию партии и комитета молодежных организаций (КМО) во время саммита молодых политических лидеров США и СССР, проходившего в Москве. В пору внезапной, но осторожной любви официоза к Америке.

За последние лет пятьдесят отношение к Америке всегда было лакмусовой бумажкой мироощущения собеседников и степени свободы нашего общества. Я плохо помню политическую жизнь середины 70-х, по тривиальной причине излишней молодости в то время, но вот конец того десятилетия и все последующие за ним прошли через меня.

Любить Америку было правильным. Единственно правильным; чем больше официальная пропаганда боролась против американского империализма, тем притягательней и человечней он казался. Когда в рамках Московской книжной ярмарки появился журнал «Америка», посвященный какой-то круглой дате, то он воспринимался как сборник сакральных текстов и иллюстраций. Я навсегда запомнил замечательную фотографию сочных ярких апельсинов – во всю страницу одни апельсины. Даже этот яркий калифорнийский солнечный цвет цитрусовых воспринимался как протест против серости и безликой скромности того, что несколько позже Александр Градский так точно окрестит совком. Если напрячься, то я и сейчас вспомню почти все материалы того номера, настолько все изложенное там воспринималось как инопланетная форма жизни, как другая, мощная и гуманная цивилизация.

Америку было модно официально клеймить, а следовательно, все хоть сколько-нибудь уважающие себя представители интеллигенции ее обожали. Знали о ней не много, все больше по Фенимору Куперу, Джеку Лондону, О'Генри с Марком Твеном и прочими дозволительными авторами по хлестким репортажам об акулах капитализма, которые под тревожную музыку разоблачались в телевизионной "Международной панораме". Знали по шуршащим сквозь помехи эфира зарубежным голосам со столь неповторимым обаянием акцента, с которым рассказывалось о джазе и политике, и в слушателях тем самым зарождалась убежденность в собственной смелости и неотвратимой мести советской власти, которая все равно застукает и упечет на Соловки.

Тогда мы очень четко понимали, чего не хотим, и страстное желание перемен строилось на отрицании вязкой трясины фальши, которая покрывала нас с головой.

Идеологический дракон старел, и система подавления инакомыслия постепенно давала сбои; его уже не давили в зародыше, однако и до размеров заметных разрастаться не рекомендовалось. В какой-то момент научно-технической интеллигенции стало даже удобно немножко диссидентствовать. Самую чуточку, на кухне, почитывая по ночам самиздатов-скую литературу, вскрывающую все недостатки системы пятидесятилетней давности.

Сейчас похожую смелость выказывают государственные телевизионные каналы, демонстрируя образцы вольнодумства, вскрывая тайны начала прошлого века и уже – почти – ничего не опасаясь. От собственной неописуемой смелости у них аж дух захватывает и просыпается чувство искреннего самоуважения. Государственный журналист уже неотличим от телевизионного историка, когда широким мазком переписывает прошлое в угоду новому высокому заказчику.

Двадцать лет назад это было честнее, государственная система сохраняла преемственность с 1917 года и ой как могла напомнить о своем революционном прошлом. Так что дозволялось интеллигентничать в разумных пределах и не увлекаться, как говорили и тогда и сейчас – без фанатизма, друзья.

Слишком резкие движения приводили к необратимым и тяжелым последствиям, вплоть до специализированных лечебных заведений, а то и просто зоны, но, конечно, по неполитическим статьям. Только в это время мог отправиться в зону интеллигентный еврейский мальчик, попавшийся на распространении кришнаитской литературы. Ему было мало тихих еврейских забав с поиском самоидентификации и попыткой уехать на историческую родину? Конечно, своим непредсказуемым поведением он насмерть испугал людей с тяжелыми взглядами, так как перестал попадать в клеточку классификационных диссидентских ересей, а следовательно, становился опасен, сигнал поступал в головной мозг и принятое решение всегда оказывалось неотвратимым.

Вот в этой атмосфере, о которой Наум Коржавин сказал, что она невозможна в связи с отсутствием кислорода для жизни, все, что приходило из Америки, было абсолютно истинным.

До сих пор атавизм веры в американскую непогрешимость силен в людях, по праву считающих себя интеллигентами. Мы с решительностью камикадзе бросаемся отстаивать страну, от нас этого не ждущую и зачастую удивленную такой самоотдачей. Американцы совершенные прагматики, и им не понять, что истинные патриоты Америки живут вдали от континента девушки с факелом.

Это не наш недостаток, скорее данность. Долгое проживание в затхлом воздухе вырабатывает инстинктивное стремление к раскрытию окна, а вот что уже окажется там, не столь важно. Два коротких пояснения. Первое – классический советский анекдот. Рабиновича вызывают в ЦК и спрашивают: "А с десятого этажа ради дела партии спрыгнете?" – "Конечно, ведь лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас".

Второе – из личного опыта. Америка насквозь кондиционирована и пролегает в нескольких климатических поясах. Впервые прилетев в прохладный Нью-Йорк, прохожу все формальности в кондиционированном аэропорту имени Кеннеди, оказываюсь в зубодробильно остуженном самолете, летящем в Форт-Майерс, штат Флорида. Прилетаю в столь же охлажденный аэропорт, где меня встречает Джон в шортах, не без изумления смотрящий на мой боекомплект (описание выше). Садимся в его машину, раскалившуюся под солнцем, и я, как всякий советский человек, открываю окно, в уверенности, что на улице воздух-то попрохладнее будет, и меня обдает горячей влагой. Урок: то, что здесь душно, не означает, что там есть чем дышать, ной от этого осознания воздуха не прибавляется.

Не поймите превратно – в Америке есть чем дышать, но это их воздух, их путь развития, прекрасная, построенная ими для них жизнь. Многие наши, приезжая туда на ПМЖ, до сих пор чувствуют себя несчастными, в каждой беседе с туристом пытаясь доказать ненапрасность своего отъезда. Абсолютная глупость. У каждого своя судьба. Кто-то ненавидит Америку за то, что она больше, чем ненавидящий ее, и живет по своим законам, приказывая тебе им следовать, а если ты не хочешь, то заставляет тебя. При этом законы правильные, но иные, они построены на базовых принципах, которые нам чужды уже в силу исторических и моральных особенностей.

Главный из них – уважение к себе и осознание святости закона и равенства всех перед ним. Я часто задаю вопрос, а что лежит в основе современной демократии, и слышу много разного. Мой собственный ответ таков: осознание святости частной собственности, так как в первую очередь закон защищает ее. Именно это лежит в основе юридической пирамиды американского общества, именно на этом основополагающем принципе зиждется и вся философия американского общества и образа жизни. Конечно, для нас это пшик. В России никогда не было никакого уважения к частной собственности, как, впрочем, и собственности, а уважение к закону и правовое сознание всегда заменялось клановым. "Ну как не порадеть родному человечку?" Те из наших, кто пытался побороть общинно-нищенскую психологию, основанную на принципе "все вокруг советское – все вокруг мое", поэтому тащи все, что можешь, в Америке адаптируются быстро, а вот мечущиеся интеллигенты, не уважающие окружающих и погруженные в себя, оказываются на обочине жизни.

Но тогда мы не знали Америки, хотя и сейчас многие ее не знают и пишут дурацкие пасквили об этой великой стране, нахватавшись идиотизмов из красной прессы.

Для нас Америка была страной за окном, свежим воздухом, мечтой, абстракцией.

Каждый американец казался молекулой кислорода. Они об этом не догадывались, зачастую оказываясь не молекулой, а живыми людьми со свойственными им недостатками. Разочарование накапливалось постепенно, и немалую роль в этом сыграли и те иностранцы, которых мы здесь встречали, да и они сами не очень понимали наши ожидания и им не соответствовали.

Вот один из примеров того, какие мы разные. В Америке сейчас судят их прихватизаторов, за нечистоплотность ведения дел в России, наши же Чубайсы – Кохи замечательно себя чувствуют и задействованы не только в экономической, но и в активной политической жизни, продолжая своим присутствием дискредитировать правую идею.

Изменилось чувство к американцам после того, как жизнь лучше не стала, хотя винить надо было бы себя, но это не в нашем характере. Мы-то ведь думали, что достаточно любви к звездно-полосатым и все будет хорошо, оказалось не совсем так. Иностранцы не понимали всего происходящего в нашей душе и ехали сюда с иными ожиданиями.

На заре перестройки каждый приезжавший американец ощущал себя пионером Дикого Запада и миссионером в одном лице. От нашей действительности у них происходило переполнение клеточек головного мозга, и они впадали в благородный ступор.

Любимые шутки были связаны с кириллицей и русскими девушками. Они все никак не могли понять, как можно есть в «ПЕКТОПА» – так звучал ресторан, если прочитать это русское слово по-английски, и каким образом происходит превращение любого тупого урода с долларами в объект вожделения потрясающе красивых молоденьких русских девушек. Очевидные объяснения им в голову не приходили, и, когда девчонки оказывались в статусе жен в США, вот тут-то и приходило прозрение вместе с грамотно проведенными бракоразводными операциями, но не сразу, а лишь по прошествии времени и приобретении нужного опыта. Однако до грустного прозрения время еще было.

Доллар воспринимался как знак надежды, как росток будущего несметного богатства и имел колоссальный магический смысл. Зарплата в долларах превращала тебя в супермена, поднимала по социальной лестнице на неведомые высоты, туда, где нет и не могло быть никого из прошлой номенклатурной жизни с их смешными чеками разных серий в "Березке".

Символ свободы – кооперативы расцветали в совместные предприятия как цветы после дождя при появлении в жизни учредителей любого случайно попавшего в Россию иностранца. О качестве этих гостей нашей родины говорить не очень хочется.

Скажем, были и остаются до сих пор замечательные, увлеченные, честные слависты, которые все мечтали понять таинственную русскую душу. Другие поддались моде и занялись здесь бизнесом, с годами остыли и осели в больших компаниях. А кто-то вернулся в свое американское захолустье с багажом ярких воспоминаний, пережитых венерических болезней и русской женой.

С одним из таких романтиков я познакомился году в 1989-м, его звали Роберт, и он чем-то напоминал героя голливудского фильма. Что-то щелкнуло в его американской душе и, бросив богатых родителей и размеренную жизнь, он в один прекрасный день оказался во Владивостоке, где решил придать актуальности своему знанию русского языка, проехав на поезде до Москвы.

Мой близкий друг хорошо знал девушку, которая позже стала женой американца, так что в какой-то момент мы все оказались в одной компании.

В Москве стоял компьютерный бум, все деловые бегали и пытались купить и продать пару контейнеров экстишек, а вот Роберт мог их купить у себя дома, что превращало его в золотого мальчика. Путем сложных комбинаций он оказался на приеме у Иосифа Орджоникидзе, в ту пору уже чиновника, и поразил всех тем, что за все время беседы на русском языке так и не опустился до использования нормативной лексики. Мат стоял такой, что сделка провалилась. Роберт был огорчен, но осознал, что язык поезда несколько отличается от языка общения в официальных кругах.

Были и наивные предприниматели, этакая иная разновидность Робертов, убежденные, что имеют дело со страной непуганых идиотов, где можно в момент сделать сумасшедшее состояние. Так, они звонили в торговое представительство при американском посольстве и, поинтересовавшись стоимостью водки «Столичная» в московских магазинах, просили прислать пару контейнеров на тысячу долларов, которые они готовы переслать по почте.

Но были и первостатейные жулики со всего мира, почувствовавшие легкие деньги и слабость правоохранительных органов и выбравшие Москву своим пристанищем.

Общение с разнообразным международным сбродом, который хлынул в Россию и смешался здесь с нашим людом схожей субстанции, не могло не дать всходов.

Поясню. Влюбленные в свободу романтики попытались вырваться в Штаты и Европу или совершить алию на историческую родину, и многим это удалось. А вот люди, занимавшиеся в России кооперативным движением, не очень-то походили на этих самых трепетных интеллигентов. Конечно, были и честные фарцовщики, и сутенеры, и мелкие стукачи, но, как правило, все в одном лице, ибо без отсидки или легкого стукачества долго заниматься промыслом было не очень-то и возможно, но по прошествии стольких лет, став уважаемыми членами нового постсоветского общества, так не хочется вспоминать доверительные беседы с комитетчиками, и память услужливо оставляет лишь страницы героического предпринимательского прошлого.

Сейчас уже многое стало забываться, но ведь в те годы далеко не все занимались фарцовкой, и даже не все пользовались услугами этих людей. Как-то так получилось, что считавшееся постыдным тогда теперь воспринимается как ростки нынешнего успеха. В истории практически любого олигарха будут трогательные страницы воспоминаний о лихой молодости. Билетные мафии, спекуляции либо конвертация комсомольской активности в предпринимательскую – расцвет кооперативов, молодежных научно-технических центров и тому подобных структур, суть которых всегда была чуть с душком, примерно как сейчас сдача в аренду помещений, принадлежащих государству в разных его ипостасях с ежемесячной данью директору. Все было построено на существовании дыр в советском законодательстве, и поиск таких прорех и служил основой для внезапного обогащения. Забавно посмотреть на весь спектр комсомольских деятелей, внезапно разбогатевших за счет уже осознанного расширения прорех на теле государства. От Ходорковского до Лисовского. Не собираюсь отнимать у них предпринимательских способностей, хочу лишь отметить заниженную нравственную планку.

Я понимаю, что в советское время мы жили в обстановке двойной морали, была правда официоза и правда маминых бесед, перерастающих в кухонные посиделки с друзьями.

Ложь государства вызывала ненависть, и рупоров совковой идеологии не любили.

Каждый прошедший советскую школу может рассказать свои истории моральных разочарований.

В 1978 году из нашего класса уезжала за границу с семьей Наташка Честная. Она принесла конфет, и класс устроил прощание, а через несколько дней к нам пришел кто-то из школьного руководства, и стало ясно, что отправились они не в командировку, а на ПМЖ. Что тут началось – дети стали по собственной воле вставать и клеймить предательницу, и меня удивляло, что ведь это были нормальные мальчики и девочки, но в момент выполнения своего священного долга по разоблачению врага они скорее походили на маленьких зомби. Апофеозом стала фраза мальчика, впоследствии женившегося на иностранке: "Если бы я знал, что это конфеты врага, то я бы выплюнул их ей в лицо". Конечно, потом стало правильным стыдиться такого, и он публично каялся, когда лет десять спустя Наташка приезжала в гости в перестраивающийся СССР. Он уже с чувством и жаром по собственной инициативе объяснял Наталье, почему он так поступил, заедая слезы раскаянья сладостями, привезенными из США. Не сомневайтесь – жизнь мальчика удалась, он занимается бизнесом в медицинской сфере. Виноват ли он в том, что случилось? Конечно, но и система советского идеологического воспитания тоже подсуропила. Ученик нашел учителя.

Ложь и двойные стандарты были повсюду. В середине 80-х мой приятель Алексей Бурлацкий рассказал мне о синекуре. Если хочешь поехать за границу в командировку к капиталистам, то можно, не проходя всяких райкомов и минуя поездки в соцстраны, подвизаться переводчиком в Комитет молодежных организаций (КМО). Идея не могла не понравиться, и, пройдя собеседование, я, будучи аспирантом ИМЭМО, стал привлекаться для проведения мероприятий как в СССР, так и за его пределами.

Учитывая, что язык я знаю английский, то и отдел у меня был что надо, в штате под видом комсомольцев-международников скрывались молодящиеся гэрэушники с пэгэушниками да дети больших чиновников. КМО точно являлся школой жизни. Вопервых, ребята были очень богаты по тем временам, что было неудивительно, так как возможность поездки за границу моментально давала доступ к валюте и к импорту, а это уже иной социальный и имущественный статус.

Проданная даже через комиссионный электронная безделушка давала море рублей для роскошной жизни. Не случайно трехлетняя командировка за рубеж кормила семьи долгие годы и позволяла смотреть с уверенностью в грядущее, отражающееся в кинескопе голубой мечты советского человека – «Сони». Неболгарские дубленки были у детей только этой социальной группы.

Каэмошные ребята были пошустрее. Задача развития международного молодежного сотрудничества могла решаться только путем регулярных обменов делегациями разного уровня, что и приносило немалые деньги.

Моя первая поездка была в Ирландию, нас было трое: молодящийся Бурейко, ветеран всех возможных тайных войн, ребенок которого не мог потреблять в пищу блюда, не сдобренные кетчупом «Хайнс», дефицит по тем временам похлеще черной икры, секретарь партийной организации аппарата Центрального комитета ВЛКСМ, имя которого я уже и не вспомню, настолько меня тогда поразила должность, и я, аспирант ИМЭМО, но выпускник технического, то есть непрестижного вуза.

Задача была поставлена четко секретарем, наивно полагающим себя старшим, соответственно, Бурейко – сопровождающий, я – толмач. "Вы тут делайте что хотите, но я должен уехать домой с видеомагнитофоном". Бурейко оценил ситуацию и вежливо спросил: "А видеоплеер подойдет?" Получив утвердительный ответ, он успокоился. Я не понимал, как можно выкроить из наших командировочных денег на что-нибудь дороже мороженого или пары колгот, урок в буквальном смысле политической экономии последовал довольно быстро.

Оказывается, существовала целая система легкого надувательства государства, командировочные – это так, подачка, но ведь были и деньги, выделяемые на проживание, а это уже ого-го – целых 50 фунтов на человека (могу за давностью времени ошибиться в цифрах), так что если обормотов трое да на семь дней, то это уже кое-что, 1050 плюс расходы на такси и непредвиденные, итого 1500 в карман, что маловато сейчас, но состояние тогда. А бумаги делались просто: принимающая сторона всегда платила, а в гостинице брали копию счета, вот и весь отчет бухгалтерии, да и таксист выдавал пустых бланков за 5 фунтов, так что списывай любую сумму, тогда у них еще кассовых автоматов не было.

Поездку в Ирландию я не забуду никогда. Выяснилось уже на первой встрече, что секретарь не владеет как английским, так и русским языком и цель своей поездки уже сформулировал для нас, а страна пребывания его особо и не интересовала. О целях товарища Бурейко я и знать не мог, так как глаза его все время подпрыгивали, разрываемые нервным тиком, а ноги стремились в магазины выполнять заказы домашних, да и иностранных товарищей из молодежного крыла рабочей партии волновала матпомощь от советских братьев более, чем идеологическая работа. А мне там понравилось, во-первых, я впервые очутился за границей, во-вторых, Ирландия оказалась фантастически красивой страной, в-третьих, у меня появилась возможность все время говорить на языке, пусть и очень сильно отличающемся оттого, который я учил в спецшколе.

Когда мы только прилетели в Шеннон и подошли к паспортной стойке, у меня чуть не случился инфаркт. Офицер ко мне обращается, а я не понимаю ни слова: язык, на котором он говорит, мне незнаком и не имеет ничего общего с тем, который я учил. Ну, думаю, все, вот тебе и переводчик: через небольшую паузу выяснилось, что до нас был рейс из Парижа, и ирландец, решив, что я француз, пытался сделать мне приятное – вот уж точно порадовал. Шок прошел только в пивной, по дороге из аэропорта, где всегда останавливался Бурейко.

С какого-то момента все общение с ирландцами лежало на мне, секретарю это было не надо, и во время второй встречи он мне сказал: "Володь, да ты нам ничего не переводи, сам знаешь, что им ответить". Бурейко английским владел, но в беседы не вникал.

Перед самым отъездом на родину он подошел ко мне и тихо сказал: "Тут вот нарисовалось два видеоплеера, один тебе". Я не ожидал такой щедрости. Подумав, Бурейко добавил: "Вези лучше без коробки, в вещах".

Давно это было, многие из КМО разбрелись по свету, некоторые стали депутатами Госдумы, чиновниками, кто-то предпринимателями, кто-то канул в Лету. Комитет давал уровень связей, немыслимых простому советскому человеку, и вот уже появляются совместные предприятия, в которых большую роль играют вчерашние деятели всех разведок, сменившие кепи молодежных функционеров на предпринимательские одежки.

Именно через КМО налаживали первые контакты с СССР и лайонс, и ротари-клубы, и, конечно, стоящие за ними масоны. Принимавшие непосредственное участие в этом молодые и активные чекисты четко осознавали колоссальные выгоды от членства в этих обществах. Духовность всегда была формой прикрытия, на которую и не стоило обращать особого внимания, поэтому в России очень скоро многие из таких организаций превращались в своего рода клуб по интересам, с колоссальной скоростью трансформирующийся в подобие мафиозного клана.

А где мафия – там разборки, борьба за власть, интриги, и вот появляются конкурирующие масонские движения, столь недавно еще объединяющие комсомольцев с чекистами, а теперь уже выдающихся предпринимателей, которые как пауки в банке грызутся за признание международными организациями, рассылая в штаб-квартиры пасквили друг на друга. О смысле масонства их и не надо спрашивать, старые методы вербовки приобретают иную раскраску, но сути не меняют. Младомасоны остались комсомольцами. Внешняя форма для них важнее сути.

Ложь во всем.

Модно иметь свою секту при крупном холдинге. Тайные знаки, ритуалы, то галстуки красные повязывали, а теперь плечи обнажают.

Поиск новых идей всегда привлекал комсомольцев. Я помню Дмитрия Рогозина того времени, обаятельный, высоченный парень, с хитрющей улыбкой и ярыми республиканскими взглядами американского образца. Тогда он работал с молодыми республиканцами США и не мог не перенять их идеологии, с годами это трансформировалось в иную позицию, но нечто от проповедника-евангелиста в манере убеждать осталось. Российская элита тяготела ко всему антикоммунистическому, поэтому даже намеки на социализм, существовавшие во взглядах демократической партии Америки, были табу. Антикоммунизм был повсюду, свобода, рыночный курс казались панацеей от всех бед, причем, как это водится, слово ценилось выше дела.

Все строилось на базовой вере, что если заклеймить проблему и выкрикнуть слово правды, то мир изменится, отрицания лжи достаточно. Вечная беда Левши, отдать жизнь за тривиальную истину, что "англичане кирпичом дула не чистят". Меня всегда эта история бесила, а разве это и так не ясно? Зачем так умиляться пропойце? Это у нас в характере. Вечно друг другу правду открываем, все слова, а как доходит до дел, то любое воровство прикрываем высокими идеалами. И вот уже не "всю страну обворовали залоговыми аукционами", а "победили гидру коммунизма".

Однако то, что на ее месте вырастили гидру олигархов, уже никого не волнует, хотя для меня просто первых секретарей райкомов партии сменили третьи секретари райкомов комсомола – та же сволочь, но поподлее.

Дед был в партии пятьдесят лет и гордился этим, сейчас я понимаю, что он был прав. Он гордился не членством и не идеологией, а прожитой жизнью, за которую его нельзя было не уважать. Оставив зажиточную еврейскую семью, он уходит в четырнадцать лет на завод, рабочим, потом ЧОН, ранения, 20-тысячный партийный призыв, ХАИ, жизнь в авиации, война, награды, работа, любовь на всю жизнь к одной женщине, золотая свадьба, прекрасные дочери, внуки, друзья, и ни одной отсидки, хотя в 30-х и 50-х подбирались близко, но сослуживцы не сдали. Деда хоронили все Фили, и до сих пор я встречаю много людей, для которых важно, что я внук Шапиро. О нем ходили легенды, как во время войны он каждое утро начинал с построения личного состава и, проходя, тыкал пальцем в щеки, так как если опухали от голода, то оставалась ямка, многие кормили своими пайками семьи, а сами недоедали, и дед выбивал для них доппитание. И как на аэродром сел бомбардировщик и пилот потерял сознание, а самолет двигался по направлению к другим машинам, тогда дед вскочил на подножку «виллиса» и крикнул: "Гони!" – и они догнали самолет, и он вскочил по крылу к фонарю и ударом кулака разбил его и остановил самолет, за что получил орден. А сколько историй он никогда не рассказал, потому что был секретным и до конца своих дней боялся, что нельзя и что за ним придут, и лишь после его смерти подокументамяузнал, что он что-то делал и во время Ялтинской конференции, и многое-многое другое. В каждой семье есть свои такие истории, однако, возвращаясь к прозе жизни, на закате деду от советской власти перепал золотой значок "50 лет в партии", персональная пенсия аж в 120 рублей и мечта всех советских домохозяек – продовольственный паек.

Пустые прилавки и набитые холодильники, вечные проблемы женщин того времени, где бы достать продукты и как похудеть, уже забытый вкус сайры в масле и бычков в томате, и гордость оттого, что рыбный завтрак туриста похлеще импортных отравляющих веществ. В ресторанах ты не заказывал, а соглашался с оставшимся списком блюд, заплатив за вход официанту сумасшедшие деньги, чувствуя себя при этом уже изменником родины.

Качество продуктов определяло положение на социальной лестнице. В нашем классе училась Алла Исумер, ее папа Борис не мучился наличием образования, но у них дома было все, вплоть до Кобзона надень рождения, хотя это, скорее всего, легенда. Борис Исумер относился ко мне хорошо и, угощая меня неведомыми по красоте и вкусу продуктами, объяснял суть своего существования. Товарищ Исумер был хорошим, честным человеком и работал где-то на базе, через которую шли товары в продовольственные «Березки», он принципиально не воровал, а наличие феноменального достатка объяснял просто: "Это у них есть усушка, утруска и допустимый бой, – для нас это чистая прибыль". У Алки дома было все – бананы в шоколаде, ликеры «боллс» неимоверных вкусов и цветов, нарезки, сыры, фрукты.

Еда была даже мерой взятки. Помню, как на военной кафедре Института стали и сплавов майор Вощанкин потребовал от меня добыть балык осетровых рыб, и я не смог решить эту задачу иначе, как купив требуемый дефицит в ресторане «Академический» напротив.

Но паек – это было не разовое вливание, а статус. В него входили лосось в банке, икра красная, икра черная, гречка, сервелат и прочая. До сих пор вспоминаю это унижение со смешанным чувством, как дед радовался, что кормит семью, и был прав, деньги значили меньше возможностей.

Удивительно, когда в конце 80-х я преподавал в школе, параллельно учась в аспирантуре, то пайки по-прежнему были, и неплохие, а еще замечательно работал школьный буфет и можно было прикупить мяса, в котором были не только жилы и кости, как в том товаре, что валялся в магазинах в окружении ливерной колбасы за 56 копеек, от вида которой даже бродячих псов охватывали кишечные колики, а мы так даже ее есть научились, зажарив до корочки и залив яйцом за 90 копеек десяток.

Эпохи разделялись по воспоминаниям о еде. Дед все вспоминал какую-то колбасу 60-х в горшочках и раков, которых продавали из ларьков в дни демонстраций. Я помню недолгое обилие магазинов конца 70-х – время дорогой нефти, когда была вкусная докторская колбаса, вологодское масло и жуткий деликатес, шоколадное масло, которое так радовало вкупе с теплыми калорийными булочками за 10 копеек, с годами утерявшими вкус и выросшими в цене до 19 копеек, прикрываясь названием "кекс «Весенний», или это был кулич – уже и не вспомню. А как замечательно готовили мамы и бабушки! Какая была выпечка, какие салатики: оливье в тазике из всякой всячины, печень трески с яйцом и луком, свекла с черносливом, орехом и майонезом, а селедка под шубой, мясо по-французски, и как они гордились умением разделывать и готовить курицу, советскую, синюю (венгерская с потрохами в целлофане, запрятанными в глубины, была редкостью). А миллион блюд из картофеля, а зеленые бананы, которые дойдут в сухом и темном месте. И вдруг яркие краски Олимпиады – соки в пакетиках, нарезка финского сервелата, болгарская жвачка, новороссийская пепси-кола в удивительно мелкой таре и наш зеленющий тархун, заслуженно называемый трахуном, за мыльный вкус и самопроизвольное вспенивание в желудке.

Странно сейчас вспоминать об этом, но ведь появление по всей Москве пиццерий воспринималось как революция, вдруг стало куда пойти и что съесть, и новые времена люди ощущали по изменившемуся доступу к продуктам.

В это время я подружился с мясником из магазина в нашем доме на Филях.

Замечательный парень, виртуоз рубки, он мне помогал купить только появившийся кофе «Нестле» растворимый и венгерский сервелат колечком, то есть это уже середина 80-х, и я ощущал себя французским графом и был зван в любую компанию.

Перестройка ощущалась в первую очередь изменением режима питания, наверное, это была первая из обретенных свобод.

Вдруг стало ясно, что на смену ясному ожиданию завтра приходит смутное ощущение тревоги. Не то чтобы надвигается беда, но все уже как-то не совсем привычно, многое становится можно, особенно тем, кто, с одной стороны,А при разрешающих подписях, а с другой – не с закостенелыми мозгами. Все бросились подрабатывать, продолжая числиться в разных местах лаборантами, дворниками, да кем угодно, культура рабского хранения трудовой книжки была всегда. Это было связано со многими причинами, в первую очередь с кризисом государственной нравственности и потерей общего направления движения страны; на смену единому врагу и вечному ожиданию войны с ядерным катаклизмом пришла довольно специфическая борьба за власть, выражавшаяся в столкновении разных политэкономических моделей. Частичная реабилитация рыночников привела к поиску новых форм, которые никто особо не понимал и боялся, но тем не менее пробовал.

Я деньги зарабатывал всегда, не особо увлекаясь государственными играми. Первый опыт обогащения не путем варварского использования собственной грубой силы в стройотрядах и на овощных базах мне преподали в МИСиСе.

Оказывается, можно было заработать прилично как на переводе технической литературы, особенно учитывая, что качество никого особенно не волновало, так еще и лаборантом на полставки. Кроме этого, можно было вести и секции карате, а это уже приличные деньги, если же гонять машины из Средней Азии, что рискованно, но интересно, то деньги и вовсе сумасшедшие.

Рынок был готов сожрать все что угодно. Помню, как после окончания института и до вступительных экзаменов в аспирантуру я устроился работать дворником во дворец им. Горбунова; четыре участка – 280 рублей, что очень прилично. Рядом со мной работал Виктор, замечательный мастер по пошиву и чуть-чуть запойный. Как-то раз он взял меня на приработок в аэропорт Внуково, там мы упаковывали багаж в бумагу и обвязывали бечевкой, чтобы был сохраннее, за 12 часов смены я стер пальцы в кровь, но, получив 300 рублей, об этом и не думал. Виктор научил меня и шить замечательные модные шапочки из индийского белья – комплект стоил 3 рубля 30 копеек, и его хватало на 4 шапочки по 10 рублей каждая, которые шли влету метро, с красивым накатом «Найк» или «Адидас», стоившим по 20 копеек и поступавшим из Польши. Главное было не попасть подВ дождь в этом чудном изделии, а то оно теряло форму и садилось на голову бесформенным мешком. А еще можно было взять верх бельевого комплекта, вырезать рукава и вшить брючины, приоверлочить широкую резинку, вшить в горловину такую же и, пустив выпуклый прорезиненный накат через всю грудь и снабдив ярлыком "Made in USA", продать уже за 80 рублей. По нынешним понятиям чистое надувательство, а тогда очень даже честный труд. Смешно вспомнить, как я покупал остатки материала в магазине «Ткани», кроил платья, собирал их и продавал. А ведь были и чисто спекулятивные способы. Шубы в Польше стоили в три раза меньше, чем у нас в комиссионных магазинах, и существовал целый механизм их продажи через паспорта друзей и знакомых. Я осознанно не рассказываю о старых методах фарцовки и утюжки, то есть чейнджа с форинами тряпок на икру, или уже вовсе о криминале – торговле валютой, иконами и антиквариатом, так как это все не было приработком честных советских интеллигентов и входило в довольно криминальную часть жизни, находившуюся в сфере интересов все еще существовавшего КГБ.

Многие в это время почувствовали вкус к жизни и стали использовать основное место работы как базовую подпитку собственного бизнеса, откусывая сначала по маленькой, озираясь на вышестоящие инстанции, а потом открывая рот все шире и шире, шалея от денег и вседозволенности. Авиационные заводы, на которых вдруг появлялись кооперативы по производству кухонных часов из сковородок, расписанных под Палех, очень скоро стали терять заказчиков по ремонту и апгрейду военной техники, проигрывая кооперативам, которые возглавляли их еще числящиеся в штате руководители. А аферы по продаже за рубеж танков, нашумевший «Антей» и прочие предметы воспоминаний Тарасова и иже с ними. Изменения накапливались, уже можно было зарабатывать сумасшедшие деньги и не оказываться в тюрьме, но система еще держалась, еще был страх и трепет перед властью, сидела мысль, что в один момент все может кончиться, опомнятся старые вожди, дадут директиву КГБ и вновь прикроют нэп, и кооперативные рестораны вернутся к своему прежнему туалетному прошлому.

Было безумное ожидание, но окончательного расслоения не происходило, ларьки были повсюду, и Москва постепенно превращалась в гигантский рынок, но пуповина с советским прошлым еще не была перерезана, не прозвучало выстрела стартового пистолета, еще не вышли на оперативный простор будущие олигархи и бандиты, они все еще числились в институтах и на заводах, все еще носили погоны и партбилеты, все еще были в тени, маски были не сняты.

Для меня всегда была загадкой личность Горбачева. Я встречался с Михаилом Сергеевичем много раз и так и не смог найти ответы на вопросы. Его версия событий отличается от моего ощущения. Я не думаю, что он был таким уж демократом, когда начинал перестройку, уверен, что он совсем не планировал краха социализма. Все выглядело иначе. Для меня перестройка и гласность были всего лишь этапами борьбы за власть. Михаил Сергеевич ведь не был сильной политической фигурой, когда оказался на самом верху политической иерархии. Не принадлежал к мощным кланам, не комитетчик, не из военных, не аппаратчик, не московский (гришинский) и не питерский (романовский), если угодно, идеальная переходная фигура, разменная монета на период временного клинча противоборствующих группировок. Этакий первый царствующий Романов, удел которого быть декоративным правителем и не мешать боярам-партократам. Ошиблись, просчитались, не учли врожденного ума и амбициозности, поддерживаемых супругой. Михаил Сергеевич использовал прессу для решения собственных задач, напустив ее на сильные кланы, и первым начал войну компроматов в современной российской истории. Причем забавно, как гласность начиналась изнутри партийных структур, и обновление общества, его постепенное прозрение шло сверху, а не снизу, дверку приоткрыли, надеясь, что удастся смыть неугодных, а вот удержать не смогли – плотина рухнула, и вырвавшаяся на свободу стихия погребла всю идеологию социализмакоммунизма.

А ведь как все трогательно начиналось. С отмывания ленинского наследия, с борьбы с закостенелыми пережитками и формальными трактовками марксизма. Театры увлеченно бросились подкрашивать труп Ленинианы шатровскими изысками, все возбудились от собственной разрешенной смелости и бросились штудировать ленинское наследие, по-прежнему пытаясь в нем найти живительный источник мудрости. Не вышло, оплот революционной мысли того времени – журнал «Коммунист», где трудился выдающийся знаток марксистско-ленинского наследия зам главного редактора товарищ Егор Тимурович Гайдар, не справился с поставленной задачей, и труп великого учения не ожил и не задышал, а доказал свою полную несостоятельность.

Партийные кланы национальных республик, осознав опасность от горбачевского курса собственному правлению, приняли историческое решение на дрейф от Москвы и России. Экономика, не понимавшая противоречивых команд, идущих из идеологического центра, стала давать сбои. Заточенная на военные цели, она не могла вместо пушек тачать скороварки с той же эффективностью и вместо солдатских и тюремных роб завалить страну модными шмотками. Пророческая речь академика Абалкина была высмеяна, и вера в ускорение и конверсию по-прежнему царила в мозгах правящей элиты.

Ревизия современной политической мысли не могла в конечном итоге не дойти до своего естественного конца, которым стал уже не бытовой, а вполне научный и осознанный антикоммунизм, принимавший форму крайнего национализма на окраинах империи и в самой России.

Ненависть к партии привела к появлению шовинистических организаций, и на некоторое время даже всерьез стали воспринимать «Память» Васильева, постепенно выродившуюся в костюмированную пошлость.

Постепенно всплывали забытые имена и произведения, их с жадностью читали, обсуждали, ужасались картинам былого и восхищались способностью видеть будущее, хотя описанное для нас, современников, уже было днем вчерашним. От Шаламова к Бердяеву произошло скольжение общественного сознания, но так и не нашло ответов, как жить, хотя и утвердилось в понимании, что жили неправедно.

Радикалы нашли идеологически близких черносотенцев, ревизионисты истории – как господа Фоменко с Каспаровым – народовольца Макарова, а у лавочников проснулась любовь к купечеству и на всякий случай к Столыпину. В любом случае эпоха с 1861-го до 1905 года стала модной, и публике на радость попозже явился Эраст Фандорин, бросивший умничать и ставший развлекать.

Так что можно констатировать, что идеологическая поляна пустовала, хотя политическая жизнь продолжала быть бурной и популярность трансляций заседаний Верховного Совета народных депутатов СССР была выше современных юмористических передач.

В левом – коммунистическом спектре был разброд и попытки ревизии по польскому сценарию в стиле Ципко, перебиваемые ортодоксами с их "неспособностью молчать" – перефразируя заголовок статьи Нины Андреевой. Вышедшие из подполья диссиденты уверенно довершали разгром некогда мощной идеологической доктрины, но вот предложить что-нибудь свое не очень-то и получалось, как, впрочем, не получается и теперь. Все строилось на разных гранях отрицания прошлого, но фундамент нового никак не хотел появляться, колоссальный идеологический голод заменялся личностным обаянием и ораторским искусством. Пришло время Собчака и Жириновского, столь непохожих порождений одной эпохи, каждый из которых скорее развлекал, чем анализировал.

Мы не осознавали тогда комичности происходящего. Все было на разрыв аорты, казалось, что истина где-то рядом и вот-вот прожектор перестройки выхватит ее из тьмы и мы заживем совсем по-другому. И изменения происходили, просто память выборочна, и как-то уходят в прошлое кровавые укусы умирающей Советской власти.

Рок-фестиваль в Тбилиси 80-х с "Машиной Времени" и «Аквариумом» вспоминаются, а вот бойня саперными лопатками нет, куда-то ушли Нагорный Карабах и рижский ОМОН, но осталось землетрясение в Спитаке, многое память пытается стереть.

А ведь все было, был и странный август 1991 года.

Я в этот момент находился в Америке и наблюдал за происходящим по телевизору, а моя семья была в Москве. Когда появились первые сообщения о ГКЧП, я попытался дозвониться до дома, и мне это сразу удалось, что было очень не похоже на мое представление о всемогущем монстре, вернувшемся в свое логово. Помню, как поймал себя на мысли, что плохо они учили заповеди вождя – почту, телеграф, телефон в свои руки не взяли.

Позволю себе следующее замечание: если бы не погибшие в тоннеле под Новым Арбатом ребята, то все происшедшее было бы окончательным фарсом, некоей глупой опереттой, с таким же нелепым финалом в Беловежской Пуще, который уж точно не приветствуется многими россиянами.

Во время передачи "К барьеру!" Алексей Митрофанов на высоком, как, впрочем, и всегда, эмоциональном запале кричал Геннадию Гудкову: "Почему вы, офицер КГБ, не взяли пистолет и не защитили страну тогда, в 1991-м, когда ее разламывали на части!" На очевидный вопрос оппонента, а чем вы занимались в этот момент, последовал классический российский ответ Алексея: "Я был на даче…" В Москве было очень жарко, страна была на даче. Уже позже стало ясно, чего хотели гэкачеписты, точнее, как это всегда происходит в России, чего они не хотели – развала СССР.

Эти дни расписаны по минутам, за время своего телевизионного и внеэкранного общения со многими участниками этих событий мне так и не удалось понять, какова же на самом деле роль Михаила Сергеевича Горбачева.

Героев этой борьбы много, про победителей уже не скажу, история как-то сглаживает акценты, оставляя гораздо больше вопросов, чем ответов.

Повергнутый памятник Дзержинскому, радость толпы.

Помятый Горбачев, понуро и неуверенно спускающийся по трапу самолета, приземлившегося во Внукове, и Ельцин – мощный седовласый красавец с гордо вскинутой вверх рукой. Слабость и сила, смена эпох.

Чем больше я читал высказываний Горбачева, чем больше трогательных подробностей всплывало об истории заточения в Форосе, о радио на чердаке, прогулках по морю, прилете гэкачепистов, тем менее убедительно все это звучало.

Я ни в коей мере не пытаюсь поставить под сомнение правдивость Михаила Сергеевича, я испытываю к нему чувство глубочайшей симпатии, просто не могу заставить себя поверить в предложенные ответы. Должно быть, время для правды еще не наступило, а может быть, и ушло, и уже и не важно, что хотели, да и зачем.

Говорили, что заговор погубила интеллигентность Крючкова. Не мог он отдать приказ действовать в Москве, как в Кабуле при захвате дворца Амина, хотя тогда все подразделения еще не потеряли боевой готовности и могли бы выполнить любой приказ. Может быть, не знаю. Если верить мемуарам всех участников, вымарывая проявления мании величия, то скорее все было связано с отсутствием ярких личностей в ГКЧП, способных разработать и осуществить столь крупную операцию.

Несоответствие ноши масштабам личности проявилось и в запое Павлова, ну и, конечно, самая яркая картинка провала – это трясущиеся руки Янаева.

Многие мне говорили, что когда увидели эти кадры, то стало ясно: все это не надолго, и наверное, они правы. 1991 год тем не менее абсолютно поворотный в истории России. Именно тогда люди вышли на улицы пусть и не всюду, но там, где было наиболее страшно, и требовали не куска хлеба, а глотка свободы. Я не думаю, что они верили, что все хорошо закончится, скорее нет, и именно их бесшабашная смелость привела к поражению заговорщиков.

Ситуация некоторое время балансировала, и кто знает, как бы повела себя и армия, и ребята-телевизионщики, и спецслужбы, и творческая интеллигенция, если бы не этот мощнейший океан людской поддержки.

Легко быть смелым, когда есть обожающие глаза и когда каждый БТР, переходящий на сторону народа, сопровождается оглушительным "ура!", заглушающим матюги начальников.

Именно тогда и зародились многие легенды и начались яркие политические карьеры.

Ельцин на БТР – яркая картина того времени, печально, что он через два года учтет ошибки своих врагов, и во многом в похожей ситуации уже будут разъезжать танки с полным боекомплектом, и на улицах Москвы пойдет бой. А уже успех расстрела Белого дома создаст иллюзию всемогущества армии и обернется грозненской авантюрой.

Наверное, по уровню ожиданий это был наивысший момент в современной российской истории.

Ельцину верили, как античному герою, как Пугачеву, ставшему царем. Пожалуй, даже в 1917-м и то не было такого мандата доверия у большевиков, и им пришлось кровью заставить всех подчиниться. Все прощалось, и находилось объяснение любому его поступку.

Радость и вера в свои силы, особенно обострившаяся после безнаказанного свержения памятника Дзержинскому, казалось, заставляла даже воздух в Москве булькать и пузыриться. И Ельцин воспринимался как свой, повязанный общим веселым безумством, хотя тревожные звоночки прозвучали почти сразу, а апофеозом того года стало подписание Беловежских соглашений, отправивших в небытие СССР и навсегда разделивших многие семьи, и изгнание Горбачева из кабинета, что было сделано по-совковому мелко.

В любом случае мандат Ельцину был вручен именно народом, а вот в чьих интересах он был использован, станет ясно в середине 90-х, когда в наш обиход войдут понятия Семьи и олигархов.

Ничто не проходит бесследно. Варварский разгром КГБ и заодно всей системы правопорядка, последовавший сразу после победы над путчем, привел к буйному расцвету всяческой мрази, и уже в 1992 году на нас наехали.

Я тогда занимался бизнесом, маленький заводик по производству дискотечного оборудования и агентство по трудоустройству. Сначала приезжал какой-то дерганый тип с удостоверением мелкого московского чиновника и все пытался продать нам по левым документам здание, ну никаким боком нам не нужное, а когда получил отказ, то появились вдруг мрачные люди и начали что-то тереть.

Я умышленно не исправляю язык повествования, ведь именно благодаря бандитам наша разговорная речь потеряла чистоту и обогатилась наиотвратительнейшим новоязом, с радостью подхваченным мастерами культуры и внедренным в сознание масс через всевозможные каналы влияния – от печатных до телевизионных.

Гнилого базара в это время было много. Мальчики-дебилы обрели свое предназначение и воплотили мечту фраера: живи быстро – умирай молодым. Они «рассекали» по столице в «восьмерках» и «девятках», которые только гораздо позже уступили место сначала «паджерам», а потом «бумерам» (кто не помнит «БМВ» – боевую машину вора). Униформа – плащи или короткие кожаные куртки, тренировочные штаны и кроссовки, ну и венчала это все убожество кепочка на бритой голове.

Взгляду отображать было нечего – накачанные мышцы и сбитые кулаки, помноженные на отрицательный коэффициент интеллектуального развития, и вечно вытаращенные глаза не могли им дать никакого иного прозвища, кроме быков.

Ума там не было вовсе, поэтому даже на язык воровской традиции их не хватало, да и игры старших криминальных поколений их не привлекали, они нарабатывали свой базар. Именно нарабатывали, часами обмениваясь и заучивая штампованные фразы одних и тех же интонационных структур, которые позже обрушивались на головы посторонних. Задача была одна. Наехать и развести коммерсантов и прочих лохов на лаве, а если у тех уже есть «крыша», то есть другие упыри с них уже дольку имеют, то вызвать тех на стрелу и там уже либо добазарить, либо сломать, а если фишка не ляжет, то отскочить.

Небольшое лирическое отступление. Как-то раз в беседе с одним известным опером я заметил, что он все время морщился, когда слышал слово «стрелка», я поинтересовался его реакцией.

– Да не стрелка, а стрела.

– Почему?

– Да потому, что там стреляют.

Стреляли немало, все кладбища России тому свидетельства.

Удивительно, с какой скоростью общество приняло эти игры. Жить хотелось, никто не защищал, мерзавцы приходили практически ко всем, кто пытался хоть чем-нибудь заниматься, предлагая свои услуги по защите от себя же. Постепенно это стало даже хорошим тоном иметь «крышу», которая становилась все более и более важной частью ежедневной деловой активности. Они уже могли помочь решить практически любой вопрос и с банкирами, и с таможенниками, и с налоговой, и с СЭС, и с пожарниками. А если ты все еще брыкаешься, так от тех же самых служб тебя так замордуют проверками, что ты уже и вовсе загрустишь, и тут как тут опять те же бритые хлопцы. Я не осуждаю многих, которые, плюнув на все принципы, отстегивали "крышам".

Моя история завершилась счастливо. Когда бандиты поняли, что свою вину в несовершении сделки я не осознаю, ну не хочу я покупать здание, и все тут, мне дали срок подумать и объявили сумму своих претензий, значительно превосходящую стоимость здания, и объяснили, с какого момента включается счетчик. Но вот только включить его они не успели. Через день, принеся извинения, они навсегда исчезли из моей жизни.

Ответ был прост. У меня родственник служил в КГБ и был в немалом звании, одного визита и разворота удостоверения хватило для резкого изменения тональности разговора. Тогда еще хватало, ибо в начале 90-х миф о КГБ еще работал, да и ментовские и чекистские «крыши» были ещё не в ходу. Другой еще закваски люди оставались на службе, и ненависть к бандитам у них была генетической.

Потребуются целенаправленные действия как Ельцина, так и всей псевдоправой команды, чтобы выбить из органов практически всех профессионалов, лишить структуры финансирования, открыв доступ туда всякой нечисти, потом оказавшейся оборотнями в погонах.

Я никак не мог понять, где все бандиты прятались до сих пор. Если сложить все население братских кавказских республик, молодежь возраста с 18 до 28 лет и выпускников всех спортивных секций, то все равно народа было не набрать на пушечное мясо для солнцевских, братеевских, коптевских, подольских, ну и конечно, грузины, лакхцы, ингуши и отдельно стоящие чехи – они же чеченцы.

Наступило время, когда казалось, что как нет итальянской фамилии, которая не могла бы дать название дому моды, так и нет названия поселка или микрорайона в любимом отечестве, которое не послужит погонялом для банды.

Было модным знать клички воров и авторитетов и этапы их биографии. Купринские нотки интеллигентской души завибрировали и попытались найти оправдание и даже романтизировать этих Робин Бэдов наших дней. Генетическая память сталинских отсидок делала лагерный фольклор близким, и татуировки вошли в моду, как принадлежность к другому миру.

Фальшивую идеологию коммунизма сменила для молодых звериная вакханалия разгула.

Клановость была уже не только выше закона, но и выше морали. Они создавали свою философию, которую для них услужливо формулировали попы-расстриги и лжеинтеллигенты. До сих пор в моде оставленные тем временем пудовые нательные кресты с «гимнастом» и пожертвования церквам, более похожие на отмывание кровавой дани.

Отмороженные быки быстро интегрировались в жизнь, если и не сами, так методы их работы. В скором времени было сложно найти сколько-нибудь крупный бизнес без своей службы безопасности, где мирно уживались изгнанные чекисты с бандитами, а взаимообогащение духовными ипостасями главарей бандитов с предпринимателями давало рост олигархического капитализма. Так по сути своей олигарх тот же бандит, как у одного, так и у другого нет никаких моральных ограничений и глубинное неуважение как к закону, к власти, которую он покупает, так и к народу, который он грабит.

Обращение практически к любой успешной корпоративной истории рано или поздно приводит к черным пятнам, и горе тем, кто попытается их высветить. Призраки нефтяных трупов еще долго будут маячить за спинами многих олигархов, как в фаворе, так и в изгнании.

Забавно посмотреть, как за спинами комсомольцев-демократов всегда маячили конкретные пацаны и чекисты. Невзлин, Ходорковский, Гусинский, Березовский, Смоленский никогда не брезговали услугами старой гвардии ЧК от Бобкова, Кандаурова, Зайцева до откровенных бандитов из национальных группировок. Я уже не беру счастливое восхождение Измайловских к самым верхам корпоративного успеха, и когда в Москве проводятся ежегодные соревнования памяти погибшего авторитета, то тут уже и вовсе перестаешь сомневаться, что живем мы в стране победившего криминалитета.

Сосредоточенный в криминальных кругах с попустительства власти денежный ресурс и прикупленный на них административный не мог не подсказать бандитам простую мысль как о внедрении своих людей во все ветви власти, так и вхождении их главарей в должности. На протяжении многих лет они тусовались с политиками новой волны, зачастую выступая в качестве их финансовой подушки, получая взамен наиболее сладкие куски госсобственности и убеждаясь, что их протеже те же люди со всеми грехами, только поболтливее, да и послабее. Пригляделись и рванули во власть. И вот уже Клементьев в Нижнем побеждает де-факто, и требуются колоссальные усилия его бывшего друга Немцова, чтобы не допустить свершившегося де-юре.

Я многократно спрашивал Бориса Ефимовича о природе его отношений с Климентьевым.

Ответов было много, главное, как я понял, это то, что некогда доверительные и близкие дружественные отношения сменились глубочайшей ненавистью. У очень многих политиков за спинами маячат свои Клементьевы.

До последнего момента никто не верил, что это баранье по своей упертости противостояние закончится вооруженным столкновением. Ведь склоки шли уже года полтора, и к ним все как-то даже и привыкли, завывания политиков воспринимались скорее как эхо Гайд-парка, чем прелюдия к взятию Бастилии.

Как это часто происходит в российской истории, трагедии предшествовал опереточный фарс.

Все постановочные эффекты детского сада были использованы, от взаимного кидания вербальными фекалиями в виде обвинений в коррупции, всегда недоказуемых корректно, но бесспорно обоснованных, и до взаимных угроз в немедленном объявлении противоборствующей стороны вне закона.

Счет политических сторонников производился на ежедневной основе, и толпы переговорщиков мухами носились из Кремля в Белый дом и обратно, на всякий случай заглядывая к церковникам за советом.

В 1993 году у вчерашних функционеров – простите, современных политиков демократической волны, скинувших партийные билеты, но не мировоззрение, никак не наступало осознание своей православной сущности, поэтому понизить градус политического накала и остановить братоубийственное противостояние не удалось.

Противостояние было нешуточное, среди победителей 1991 года наметился довольнотаки асимметричный разлом: Ельцин с командой младореформаторов против Верховного Совета, да еще и ряд губернаторов с мятежниками, да и Глазьев с поста министра в отставку – одним словом, ситуация не лучшая.

В далеком городе Лондоне, столь полюбившемся политическому сброду всех мастей, беседовал я с Борисом Березовским. На дворе стоял 2003 год, и БАБ с радостью Делился наблюдениями о жизни. Одно из них идеально подходило к описанию предпутчевского настроения. У Березовского как раз отбирали дачу, причем в лучших традициях управдомов. Отключили газ, свет, воду и телефоны – комментарий Бориса был таков: "И тут я понял, что вот это уже серьезно. Когда власть действует так мелко, то это значит, что уже все".

Думаю, что это глубокое наблюдение беглого олигарха появилось в результате анализа сентября-октября 1993 года. Как ни смешно это выглядело, но власть в лице Ельцина серьезно насупила брови и отступать не собиралась. В который уже раз в современной истории Ельцин доказал, что вот уж чего-чего, а духовитостью он всех соперников пере шибет.

И все равно о военном конфликте никто не думал. До него, казалось, не дойдет.

Как обычно, собирались спросить народ и провести референдум, хотя смысла в такого рода действиях никакого нет. Вопрос стоял не о праве Ельцина на расстрел Белого дома, а попроще – о доверии ему. В России существует целая традиция проводить опросы, чтобы потом уже наверняка принимать решения, против которых проголосовало подавляющее большинство. Самый яркий пример по решению судьбы единого государства – Советского Союза, большинство – причем подавляющее – проголосовало «за», что не помешало его разрушить; из высоких политических соображений, за которыми просматривались низменные интрижки – как борьба Ельцина с Горби, так и национальных лидеров со своими оппонентами.

Я не думаю, что Ельцин допускал мысль о возможности: применения силовых методов, просто народ мы такой, распаляем себя до чрезвычайности и успокоиться после никак не можем.

Риторика защитников Белого дома, поддержанная душевным нездоровьем разнообразного люмпен-политизированного сброда всех мастей и оттенков, прибывающего на помощь добровольно заточенным, качественно изменила расстановку сил среди защитников Верховного Совета. Я на допускаю мысль о том, что все плохие были по одну сторону, а все хорошие по другую конечно, в обоих лагеряя присутствовали искренне убежденные в своей правоте люди, только вот как одни, так и другие были и остались глухими Никто никого не хотел слушать. Пугали себя всяческими слухами и чем дольше стояли, тем меньше походили на защитников Белого дома образца 1991 года.

Не знаю, как других, а меня все это противостояние с какого-то момента уже даже не раздражало, просто мешало пользоваться Кутузовским проспектом для проезда на работу, да и то не сильно, а потом я стал и вовсе воспринимать всю эту сутолоку как некий фон.

Но вот когда нарыв лопнул и злобные гоблины, выталкивая взашей безоружных милиционеров, хлынули в здание мэрии Москвы, власть и показала свое настоящее лицо. Между взятием мэрии и походом на Останкино прошло буквально всего ничего, но паника, охватившая власть, показала ее истинную цену.

Я так и не знаю, в какие щели удалось забиться лихим правоохранителям, но город их потерял. Почувствовавшие свою безнаказанность люмпены могли рвануть в любом направлении, но выбрали худшее из возможных и устремились громить Останкино.

Конечно, их резоны понятны – сообщить миру о себе, хотя уже и так все знали, что на самом деле единственной мотивацией такого рода стратегической глупости была животная ненависть к инакомыслящим, к журналистам, которые никак не хотели видеть в люмпенах гордость нации и называли их разгул преступлением.

В тот самый момент, когда хасбулатовцы-макашовцы побежали громить, они сразу проиграли, превратившись из страдальцев в тривиальных заговорщиков-погромщиков, развязавших войну против своего народа. Генетическая память моментально одела их в кожаные тужурки, объединила в революционные тройки и расстрельные команды.

Шансов на успех у них уже не было.

В таких историях не бывает правых и виноватых. В памяти всплывают искаженные гневом лица главных злодеев и противоестественный проход танков по Кутузовскому проспекту, закончившийся расстрелом Белого дома. Танки, стреляющие в центре Москвы по Белому дому, – ни в одном фильме этого не было, картины будущей войны – враг в центре города расстреливает здание Верховного Совета. Ведь свои этого не могут сделать, и 1991 год показал: как бы далеко ни заходили в своей риторике гэкачеписты, но устраивать бойню в Москве даже они не посмели. Интеллигентность Крючкова не позволила ему даже допустить мысли о возможности применения методов, отработанных в Афганистане, на своем народе. Ельцин посмел, проявив истеричность, столь часто заменяющую современным политикам волю.

Да и его противники посмели поднять оружие на своих сограждан безо всяких угрызений совести. Хотя о совести говорить не приходится – российская политика не признает это понятие.

Смена эмоций, от гнева до отчаяния, слезы и равнодушие, а главное ощущение – это колоссальная растерянность и эмоциональная опустошенность. От победы Ельцина не было эйфории 1991 года, ведь ее одержали танки и «Альфа», а на чьей стороне танки, тот не всегда прав. В той истории нет светлых пятен, нет героев и нет победителей. Описывая случившееся, я понимаю, что мои симпатии не могут быть ни на одной из сторон. Искаженное гневом лицо генерала Макашова, который в этом берете производил скорее опереточный эффект, да и походил он не на советского офицера, а на парижского клошара, сорвавшего головной убор у зазевавшегося художника. Хасбулатов о трубкой и асимметричным лицом, националисты всех мастей, звериный ликтолпы, захватившей мэрию, а потом устремившейся в Останкино. Как они гордились собой, видели себя героями новых революций. Летящие по Москве грузовики, никакого сопротивления, предвкушение новых легких побед, и Москва – да что там Москва – вся страна отдана на милость победителей. Лихость толпы, грузовик, врывающийся в стеклянные двери телецентра. Шальные автоматные очереди по окнам здания, где засели ненавистные им журналисты, и вдруг силовой отпор наконец-то подошедших милиционеров и вмиг улетучившаяся смелость, и никакого военного гения и никакого самопожертвования. Никто не принял бой, не встал грудью на защиту, из мародеров не получаются герои, и вот уже толпа, еще минуту назад готовая вершить суд, распадается на тысячи маленьких испуганных человечков, бегущих прочь. Вся толпа на одно лицо – Анпиловы разных возрастов, самозабвенно поющие революционные песни, захлебывающиеся в скороговорке неправедного гнева, искаженные усмешкой палачей. Не помню полутонов. Абсолютно эйзенштейновская режиссура: все лица камера ловит в моменты максимума эмоционального накала – никаких переходов. Даже не лица, скорее маски. Вначале боевые – злые, торжествующе побеждающие, а потом полное внутреннего отчаяния, но внешне спокойное лицо вице-президента Руцкого, засевшего в Белом доме, произносящего невозможные по своей циничности слова: "Всем, кто меня слышит, поднимите в воздух самолеты и нанесите удар по Кремлю". И потом танки, стрельба – альфовцы, выводящие Хасбулатова, Руцкого и прочих, и их лица – серые, землистые, опустошенные, постаревшие.

Да и лицо Ельцина было не лучше после пирровой победы. Ночной призыв Гайдара и деятелей культуры прийти к мэрии и создавать вооруженные отряды, исчезновение с улиц милиции и слухи о подходящих воинских частях – все это порождало скромненький вопрос, а где все те, кто получает зарплату за обеспечение порядка, что случилось с ними, где власть, воспитанная на цитатах дедушки Ленина о том, что всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, когда она умеет защищаться.

Что это вообще за формулировка – защищать демократию, от кого, два года никакой Демократии не принесли. Болтовню и воровство принесли в избытке.

Наверное, именно поэтому заваруха у Белого дома и не вызвала подъема активности масс. Победители ГКЧП так Рванули воровать, что лишились всякого доверия народа, который воспринимал их действия как внутриклановую междоусобицу – ведь по обе стороны баррикад были орущие о защите демократии глухие автократы с челядью.

Ельцину удалось весь гигантский кредит доверия свести на нет лишить народ всяческих иллюзий о себе и своем окружении.

Победа пришла из окружения президента. Коржаков мне рассказывал о том, каких невероятных усилий стоило заставить министра обороны действовать, когда он требовал от Ельцина письменного приказа, а не устного распоряжения. Я не берусь осуждать Павла Сергеевича – какой бы) ни был Грачев как министр обороны, но он не жандарм, а боевой офицер, десантник, доблестно сражавшийся в Афганистане, и сломать себя ему было непросто, так что все его последующие фортели были понятны. По сравнению с расстрелом Белого дома – все остальное уже следствие.

Коржаков говорил и о том, как президент встречался с альфовцами, задавал им прямой и жесткий вопрос, готовы ли они выполнить приказ своего Верховного главнокомандующего, и не было ответа, и отводили бойцы глаза, но не случайно именно Ельцин победил в те дни – заставил, передавил, убедил. Но все эти рассказы участников еще раз убеждали меня в том, что если бы не сдали нервы у сторонников Верховного Совета, если бы не увлекла их макашовская лихость, то в этом противостоянии у них были шансы победить. Как только они подняли руку на свой народ, у Ельцина появилась хоть какая-то возможность апеллировать к чувствам своих подчиненных, которой он мастерски воспользовался. Победа на сей раз зависела не от поддержки народа, да и не было ни правды, ни силы убеждения, ни понимания настроения людей – и не могло этого быть, неоткуда было взяться. Не случайно народ толпился на набережных и прилегающих к Белому дому территориях и таращился на происходящее, абсолютно равнодушный к военнополитическому противостоянию двух сторон, равно безразличных и чуждых бывшим гражданам некогда великой страны. Кака все это будоражило корреспондентов западных изданий, какими героями они себя чувствовали, ведя репортаж иэ мятежной Москвы. Вряд ли укладывались в их головах наши свадьбы, приезжающие тогда на Калининский мост «сфоткаться» на фоне происходящего, толпа, собравшаяся посмотреть на расстрел Белого дома, с бутербродами и фотоаппаратами. Только больше становилось разговоров о таинственной русской душе, хотя гордиться-то особо нечем. Кстати, довольно долго потом ходили подозрительные личности по офисам и предлагали оружие, добытое в те смутные дни.

Уже работая на телевидении, я говорил со многими участниками тех событий.

Никакого раскаяния не было и в помине, и Руцкой и Хасбулатов чувствовали себя жертвами. Борцами за демократию. Руцкой, в ореоле афганских подвигов, объяснял, что и стрелять-то никто из защитников Белого дома не мог, так как оружия практически не было, а все жертвы мирного населения в прилежащих к Белому дому зданиях, в Останкине, среди несчастных зевак и прохожих – следствие провокации властей. Ни у кого я не видел сочувствия к несчастным погибшим и их семьям, никакого сопереживания. Все страшные человеческие истории о павших от пуль снайперов детях уступали анализу траектории выстрела и разбирательству политики момента. Хасбулатов во всем клеймил Ельцина, крайне нелестно отзываясь о его интеллектуальных возможностях и уровне образования. Оба заговорщика напирали на легитимность своих указов, считая себя в этом конфликте с президентом демократической оппозицией, расстрелянной авторитарным диктатором. Обсуждая указ Ельцина 1400 и последовавший за ним период блокады Белого дома, они с радостью вспоминали абсолютно неважные подробности о том, как сидели в отключенном от всех коммуникаций здании и пели песни под гитару, о том, где кто был, когда начался обстрел, какое личное мужество они проявили, сколько их сторонников погибло. В словах Хасбулатова чувствовалось недовольство мягкотелостью Руцкого, ведь именно его Верховный Совет назначил президентом, но вместо того, чтобы пойти в Кремль и взять власть, все скатилось к останкинскому позору. Руцкой в свою очередь напирал на то, что он и не призывал бомбить, и оба они сходились на значимости своих ролей в деле победы демократии в 1991 году и видели себя стороной потерпевшей. Из их рассказов исчезали макашовы и звериные выкрики, русские националисты и сброд всех мастей, проникшие в Белый дом пострелять да помародерничать. Еще долго по Москве ходили слухи о неведомых снайперах, бродивших по канализационным ходам и выходящим на свет божий за очередной жертвой. Руцкой и Хасбулатов придерживались мнения, что в 1993 году в России была расстреляна демократия. В чем-то они правы.

Однако демократию расстрелять-то и не могли, ведь ее и не было. Скорее, расстреляли законность, подчинив, как всегда, правовой аспект революционной необходимости. 1993 год показал, что в борьбе за власть готовы к объединению и правые и левые, ведь в здании Верховного Совета были политики очень разных убеждений. Однако их объединение привело к исчезновению любых политических нюансов – звериный лик толпы был человеконенавистническим и националистическим по своему окрасу.

Прошло двенадцать лет, и снова в политической тусовке раздаются призывы к объединению всех представителей оппозиции, снова говорят о необходимости выступить единым фронтом против действующей власти. Удивительно, как в общем-то талантливые люди не хотят учить собственную историю. Все это уже было – призывы объединяться, взять власть в свои руки, а потом разобраться, следовать марксистским принципам о поисках врагов своих врагов. К чему это приводит? Ответ очевиден, прекраснодушные глупцы гибнут в ночи длинных ножей и кронштадтских мятежей, объясняют в эмиграции и лагерных застенках нюансы своих политических воззрений, а победители, о радостью сожравшие своих вчерашних попутчиков, пируют на костях народа.

Ничего нового. Когда я вижу совместную акцию лимоновцев и эспээсовцев, Хакамады и коммунистов, я с горечью понимаю, что для политиков власть всегда ценнее народного блага. А когда раздаются крики об объединении лимоновцев с Хакамадой в коалицию, которая может влиться в широчайшую социал-демократическую оппозицию, то я испытываю чувство физической неловкости: ведь именно Лимонов со своими нацболами ставит своей целью создание в России общественной иерархии тотального государства, разделение на граждан и подданных. Граждане есть элита, составляющая опору национал-большевистского порядка. Партийно-парламентская система должна быть ликвидирована, и вся полнота верховной власти будет принадлежать вождю и Верховному Совету. Неужели это и есть идеал демократии для Ирины Муцуовны?

Никогда не поверю, просто она поддалась обаянию Лимонова, его пассионарности.

Ее легко обмануть, как и многих других – теперь на официальном сайте нацболов вряд ли можно найти их программу будущего государственного устройства, и волчий оскал проглядывается лишь в списке рекомендованной литературы: Муссолини, Каддафи да террористы Савинков с Че Геварой.

Неужели печальный опыт Германии 1933 года ничему не учит, да и где же принципы, пусть не политические, а хотя бы личностные: фашистам руки не подают.

Ради властных амбиций забываются принципы, а на поверку выходит, что их-то и не было, в российской политике чистоплюйство не в моде, пожалуй, только Григорий Алексеевич Явлинский, несмотря ни на что, держит марку.

Что политики 1993 года, что нынешние, так и не научились чувствовать людей. По своей природе они являются большевиками, мыслящими категориями заговоров, захвата власти, непогрешимости своей точки зрения, не способными к дискуссии и больше всего на свете ненавидящими демократию, а если быть еще точнее, то просто свой народ, всех нас.

Всегда призывы к объединению оппозиции и массовым акциям неповиновения идут вместе, превратить политику в площадной театр, в действо – вот цель и задача.

За амбициозными политиками всегда стоят расчетливые бизнесмены.

Когда перед президентскими выборами 2003 года я встречался в Англии с Березовским, он пытался меня убедить выставиться в президентской гонке. Абсурдность данного предложения для меня была очевидна, но вот что было показательно. На всякий случай, сразу, Борис договаривался о том, что страной-то управлять будет он, а я должен буду играть номинальную функцию. Не удивлюсь, если именно такие разговоры вели с большевиками их богатые покровители, отслюнявливая деньги на партийные нужды в счет будущих прибылей своих предприятий.

А народ, не изощренный в политических интригах, уставший от тяжелой жизни, озлобленный и потерявший моральные ориентиры, легко поддается на провокацию, ведь политическая культура должна воспитываться поколениями, а мы привили только культуру бунта и революций, поэтому для многих обнищавших улица – средство против скуки. Да здравствуют хеппенинги, Лимонов не придумал ничего нового, повторяя опыт Анпилова, только вот голос потише да публика помоложе, и вместо пролетарского шарма буржуазный.

Забавно, как во время призывов всегда идет сосредоточение на лозунговой критике, по своей природе абсолютно бессмысленной. За честные выборы – да нет ни одного человека, который против этого, только вот вопрос, а как их провести, ведь даже в Америке раздаются крики о махинациях, да и любой механизм не совершенен.

Конечно, ответ прост: выборы, результаты которых устраивают кричащих, считать честными, а любые другие нет. Никто уже и не вспоминает, как за уши тянули СПС в Думу, и как Чубайс рассылал письма потребителям РАО ЕЭС, и как тарифы на электричество временно по высочайшему дозволению были заморожены, а все равно поражение. И вот уже осколки СПС, забыв о своих воззрениях, тусуются с самыми мерзкими националистическими отбросами, пытаясь в них разглядеть ростки будущего. А лимоновцы об этом будущем теперь особо и не говорят, но стоит любому неленивому поискать предыдущие речи их вождя, и иллюзии рассеиваются моментально, 40-е годы возвращаются вновь, теперь уже в своей поэтикошизофренической модификации.

Не устаю повторять: революция ничего не решает для народа в лучшую сторону, уж сколько раз мы это проходили. Народ, вовлеченный в братоубийственную войну, теряет свои лучшие качества и оказывается отброшенным назад.

Уличные бои выгодны только безнравственным политиканам, им не стыдно перед невинно убитыми, именно поэтому до сих пор не известны ни имена, ни точное количество погибших в 1993 году.

Пытаемся стыдливо забыть об этом позоре.

А надо бы помнить и понимать, что демократия – категория политической культуры, дискуссии и уважения к закону, критика важна, но должна быть конструктивной и позитивной. А закон уважают лишь тот, который защищает священное право частной собственности и гражданские права всех, а не только политически близких, да и закон обязателен для всех и не может нарушаться в целях политической целесообразности. Азбука, никогда не применяемая в России. Казалось в 1991 году, что вот теперь-то все пойдет по-другому, народ и правители будут равны перед законом. Не вышло, вместо одной партийной элиты придумали иную – чиновничью, тем самым низведя народный порыв 1991 года к элементарному дворцовому перевороту.

Нет в российской политике уважения к человеку. Все публичные деятели считают себя вправе распоряжаться человеческими жизнями и забывают о том, что качество объединения любой системы определяется наименее качественным ее элементом. Или, объясняя попроще, ложка дерьма превращает бочонок меда в дерьмо. Так и в объединительном процессе с политическими вурдалаками лицо образовавшегося союза и его поступки будут звериными.

Наш завод находился на Пятницкой улице, от Кремля по прямой совсем близко, обстановка политическая нас не очень-то и волновала, так как все обсуждения и заседания ни в коей мере не сказывались на улучшении жизни.

Заваруха у Белого дома носила локальный характер и порождала море анекдотов и хихиканья. Но у нас была работа, и мир политики был бесконечно далек и непривлекателен. Так что мы обратили внимание на происходящее, только когда стали раздаваться выстрелы, а все предыдущие дни мы продолжали свое дело. Не потому, что нас не волновали судьбы демократии, просто после ГКЧП жизнь верхушки и народа оказалась совершенно не связанной между собой. Мы работали, они болтали и тащили, так что все происходящее в мире высокой политики никак нас не касалось и уж никакого доверия не вызывало.

А откуда у простого советского экономиста свой завод, спросите вы, и будете правы.

В 1990 году я познакомился с Колином Хэммондом. Дело было в Алабаме, я выступал на заседании ротари-клуба, рассказывал о России. Мы тогда были в моде, и считалось хорошим тоном изредка послушать о далекой стране, перспективной и подающей надежды. Надо отметить, что представление о нашей стране что тогда, что сейчас имело мало общего с реалиями, но практичный американский ум срезал углы и делал далеко идущие бизнес-выводы.

Году в 1992-м я был случайным свидетелем телефонного разговора в американском торговом представительстве между неким абонентом из Техаса и сотрудником торгпредства. Некий Билл из очередной газетной статьи о жизни в России узнал, что водка стоит сущие центы, и требовал выслать ему пару ящиков на пробу.

Колин не был настолько примитивен, будучи англичанином, он блистал интеллектом, для многих американцев британский акцент воспринимается как свидетельство академического образования, что не всегда соответствует действительности.

Г-н Хэммонд занимался производством и продажей дискотечного оборудования и был уверен, что низкие цены на комплектующие и рабочую силу окупят все возможные риски.

После предварительной разведки боем – двухнедельной поездки в Москву – мы убедились, что попробовать можно, но где искать помещения для производства и людей, было не ясно.

Мой двоюродный брат Андрей работал начальником экспериментального производства какого-то академического института, и я обратился к нему за помощью. Он в свою очередь позвонил своим друзьям, заработало сарафанное радио, и потекли предложения, от которых у английского американца потемнело в глазах. Он не мог понять, почему нельзя просто позвонить в агентство по трудоустройству и найти людей, обратиться к риелторам и снять офисные и производственные помещения.

Узнав, что такого просто-напросто не существует, Колин высказал кардинальное предложение – открыть свое, так как его бывшая жена в Штатах на паях с ним владеет таким агентством, а значит, некие знания и необходимый программный продукт имеется.

Сказано – сделано. В Ханствилле, где-то у него на складе, пылились коробки с промоматериалом, изготовленным для открытия диско-клуба с довольно сложным для русского уха призывом: do it with pizzaz… Что можно перевести как "сделай с шиком". Очки были ну совсем черные, а надпись ну очень яркая – по степени их воздействия на наших сограждан они не уступали эффекту бус на торговой сессии с аборигенами.

Привезенные багажом на самолете тогда еще летавшей компании «ПАНАМ», они были отданы оптом по цене, достаточной для оплаты в газете "Московский комсомолец" однократного объявления о том, что американское агентство по трудоустройству проводит собеседования с кандидатами. Не уверен, что тогда мы имели хоть малейшее представление о том, во что влезаем. Идея была простая. Снять офис и провести собеседования с приславшими письма, составить их анкеты и попытаться предложить кандидатов иностранным компаниям, не в особо большом количестве присутствовавшим на российском рынке. За составление анкет мы собирались брать плату, деньги были нужны, так что и компании в идеале тоже должны пользоваться нашими услугами не бесплатно.

Конкуренцию со стороны УПДК мы не воспринимали, так как не очень-то много об этом и знали, да и кто из западников хотел работать с откровенно совковым наследием, а мы тут как тут – Колин со своим прекрасным британским произношением и американским паспортом, лично беседующий на разнообразных московских тусовках для иностранцев с главами представительств.

Для начала бизнеса не хватало малого – офиса и регистрации.

Первый офис мы сняли где-то на ВДНХ и, помню, сидели среди цветочков, а компания и вовсе не была зарегистрирована, но это никого особо не волновало, и платили мы за аренду чуть ли не ежедневно, так как инфляция была мамане-горюй, и тогда еще шутили: зайдя в троллейбус за одну цену, ты выходишь на следующей остановке уже за другую.

Мы с тревогой ждали выхода первого объявления размером с боковую грань спичечного коробка. На наше счастье, почта тогда еще хорошо работала.

Последовало более четырех тысяч ответов, и начался сумасшедший дом. Вечерами мы обзванивали людей и приглашали их на собеседования, а днем беседовали и брали деньги, причем, кроме денег, еще и обязательства – предоставить пять собеседований, а с кем, было еще не ясно.

На ВДНХ нам уже мало было места – звучит громко, честнее уточнить, что пятнадцати метров в павильоне на ВДНХ нам уже не хватало, и мы переехали в полуподвальное помещение на Пятницкой улице. До нас там располагалось какое-то производство, дом был начала XX века, над нами жилые квартиры, и описать состояние помещения, используя нормативную лексику, невозможно.

Никакой офисной мебели в стране не было по определению, но за условные деньги пожарные из какой-то гостиницы списали югославские стулья и доставили их к нам.

Как принимать людей в этом жутком месте, я не понимал, но люди шли, и никто никогда не жаловался на условия.

Денег приносили много – очень много, и уже через неделю мы смогли прикупить станочки, конечно тоже кем-то почти бесплатно списанные, но в полном соответствии с действующим законодательством, и приступить к выполнению ряда операций в том же помещении.

Устроить советских граждан в иностранные компании было невозможно – никогда и ни при каких обстоятельствах. Вовсе не потому, что они оказались плохими специалистами, просто ни из кого из них нельзя было вытащить щипцами, что же они реально умеют делать. Самый распространенный ответ был таким: а вам кто нужен, да я все умею. Кроме этого, вид был у наших граждан и гражданок ну очень не западный, и я понял, что придется обучать искусству прохождения интервью. Мы собирали человек по тридцать, уже заполнивших наши анкеты, после чего разбивали весь жизненный и профессиональный опыт кандидатов на элементарные знания, умения и навыки, писали им резюме, понятные нашим западным заказчикам.

Обращать внимание приходилось на все, так как ежедневные интервью в компаниях давали пищу для остроумия. Что в первую очередь отличало наших сограждан, так это колоссальный пессимизм и неумение улыбаться. Объяснение, что улыбка отличается от ухмылки тем, что уголки губ одновременно устремляются вверх, вызывало понимание, и после некоторой практики это даже удавалось сделать. Боюсь обидеть современного читателя, но идея об эпиляции в ту пору была чуждой, и приходилось мягко формулировать некоторые расхождения с западным опытом и намекать на необходимость наличия гладких поверхностей для нижних конечностей, открытых взору.

Отдельной темой был английский язык – искренность наших сограждан вызывала восхищение. Так, во время интервью с г-ном Коханом, искавшим сотрудников в «Кока-колу», на предложение опробовать напиток милая дама заявила: "Да что вы, я эту гадость не пью!" Результат собеседования очевиден. По-английски говорили многие, проблема состояла лишь в том, что не было понимания терминов, и никогда не было ясно, где именно откроется зияющая бездна некомпетентности. Бизнестермины мы знали, а вот о чем они…

Самым тяжелым был вопрос о зарплате. Ориентиров никаких, но хочется много.

Причем деловая жилка уже тогда пробивалась на поверхность. Помню, как пришел заполнять анкету юноша-программист и запросил нереальные по тем временам деньги – тысяч сто долларов в год. На мой вежливый вопрос, а, собственно, почему именно столько, он искренне ответил: "Знаете, я слышал, что в Америке евреи и программисты очень хорошо получают, а я такой и есть". Гражданин в конечном итоге уехал на ПМЖ, о чем мы узнали от его приятеля, которому он недорого продал свою анкету, польза от такого действия была нулевой.

Росли и развивались мы сумасшедшими темпами, как агентство, так и производство.

Связи моего брата позволяли выпускать ряд деталей на стороне, часть заводов еще работала и выдавала изделия с очень приличным качеством. Оплата была всегда сдельной, но странной – от одной до пяти деталей можно было изготовить за пузырь водки, но если заказывали партию, то цена становилась сумасшедшей, ибо, значит, заказчику ну очень надо, и после получаса мата приходили к консенсусу (словечко, оставшееся в наследство от Горби).

Ребята-конструкторы, которых возглавлял отец российского света Костя Пузиков и пришедшие под его начало Серега Аникин и Леша Кривошеенко, творили чудеса, и наши фонарики хорошо продавались.

Деньги приходили и тут же направлялись на развитие. Бухгалтеры смотрели на меня с ненавистью и искали потерявшийся рубль, на который никак не хотел сходиться баланс, а на мое предложение заплатить его из моих карманных денег нехорошо огрызались. Мы жили в условиях дикого рынка, а у них по-прежнему правил советский бухучет, гениальное изобретение социализма, направленное исключительно на удовлетворение нужд проверяющих организаций и не дающее хозяевам компаний никакого представления о реальном положении дел. Двойные бухгалтерии были у всех не только для сокрытия доходов, но и для оперативного управления, забавно, что этот анахронизм существует и сейчас.

Налоговые службы были, и общение с ними не предвещало ничего хорошего, поэтому фирмы жили до первой проверки, а потом тихо исчезали, деньги ценились наличные, безнал умирал из-за инфляции с такой скоростью, что выполнял скорее номинальную функцию. Взятки давать надо было всем по кругу, начиная от арендодателей и заканчивая любым мурлом с корочками, но размер их был крошечным.

Сотовые телефоны считались атрибутикой бандита или иностранца, весили как хорошая гантеля, размером с чемоданчик, стоили десяточку в долларах, были от фирмы «Нокиа», компания-оператор МСС. Разговор по ним развивал голосовые связки, так как не слышно было ничего.

Все, что относилось к корпоративному праву, было в полном отрыве от практики, и любое столкновение с властью оставляло брезгливое воспоминание. Мы жили в параллельных мирах. Росли быстро, но без использования кредитных денег, так как получить их было невозможно да и негде. Новости воспринимались с иронией.

Политическое противостояние проходило по линии – коммунист или нет. Демократами были все, кто не коммунисты, но что такое демократия, не знали, хотя нутром чувствовали, что это антисоциализм. Как стало ясно позже, ответ неправильный.

Дискуссии не велись, поскольку их и на экране было сколько хочешь, причем лица дискутирующих не вызывали доверия, так как все разговоры приводили только к ухудшению жизни.

Есть было настолько нечего, что приходилось организовывать питание и продовольственные пайки для сотрудников. Через знакомого я закупал для всех ящики огурцов, помидоров, теплый хлеб и символ того времени – куры гриль.

Складирование даже на несколько часов всего этого добра в полуподвальном помещении приводило к мощным крысиным атакам, которые мы отбивали как могли, хотя довольно часто побеждали животные, и покусанные огурцы доставались помойке, где тут же оприходовались бомжами.

Крысы в центре Москвы были повсюду, перебегали дорогу наравне с пешеходами, и дамы даже стали к ним привыкать, а газеты пестрели жуткими рассказами о метровых мутантах, питающихся бомжами в московских подземельях.

Замоскворечье выглядело трущобами Петербурга Достоевского, все постепенно ветшало, а мы продолжали работать и верить, что все будет хорошо. Наши рубли не волновали, а вот доллары открывали невероятные возможности. Их было мало, и они были желанны. Но за ними охотились бандиты.

Иногда я себя ощущал наивным чукотским юношей, когда вокруг проскакивали партии дорогих машин, фуры, забитые электроникой и дорогой мебелью, но в магазинах они не всплывали. Кому они доставались, знали все.

На вопрос моего американского партнера, а почему мы этим не занимаемся и кто потребители, я не мог дать убедительного ответа.

Точнее, мог, но ему пришлось бы выслушать занудную лекцию о вреде коррупции, а эти иностранцы прямо как дети. Они не способны понять, что не может наш человек заниматься гражданами, пока не прикроет свою голую задницу и своих близких. С подобной психологией я сталкивался много раз. А однажды чуть сам не стал членом правительства. Случилось это благодаря моему знакомству с академиком Станиславом Шаталиным.

На заводе работал водителем Валерий Корнеев, мастер золотые руки, который пососедски помогал побороть разнообразные автомобильные болезни японскому «коню» Дмитрия Рыжкова – замечательного хоккейного журналиста. Дмитрий дружил с академиком, сошлись они на спартаковской теме и могли обсуждать игру любимой команды часами. Как-то раз меня пригласили на эти посиделки в квартиру Шаталина на набережной. Станислав был уже очень болен, дышал тяжело, одним легким, но спорил мастерски и очень эмоционально. Постепенно от спорта мы перешли к работе, и я рассказал о своем заводе и агентстве. Учитывая мой опыт работы и проживания в Штатах, мне казалось, что изменения в стране возможны только благодаря активному развитию малого и среднего бизнеса, как залога постепенного роста среднего класса – естественной социальной опоры демократии. Поскольку я был знаком с государственными и частными программами по поддержке такого рода начинаний, то Шаталин загорелся идеей создать нечто подобное и у нас. Идея была абсолютно тривиальной – упрощенные регистрация, бухучет, налогообложение, доступный небольшой стартовый капитал, конечно, все это коррелировалось с типом деятельности, оборотом и числом работающих.

Надо отметить, что в это время именем Стаса пользовались многие его ученики, что не вызывало у него никакой радости, но он был слишком слаб уже физически, чтобы с этим бороться. Стае взял тайм-аут, а потом вышел на связь, и по его рекомендации я встречался с рядом видных тогда государственных деятелей. После того как я подробно растолковал, что именно я имею в виду, мне сказали, что все это здорово и можно попробовать и на российском и на московском уровне, но надо спешить, поскольку подобного рода идеи высказываются другими людьми, а под такую благотворную идею можно взять и особнячок в центре Москвы и выбить автомобильный парк, ну и конечно, освоить пару международных грантов, добиться необходимого финансирования – непосредственно о помощи малому и среднему бизнесу мой советчик не упоминал.

После беседы я поехал к Стасу и поблагодарил его, но отказался от всякого дальнейшего продолжения общения с его контактами.

Ощущение гадливости не покидало меня пару недель, и я понял, что работать вместе с чиновниками – это как бороться со свиньями: через пару минут уже не разберут, где ты, а где хрюшки.

Идея решить свои проблемы за счет государства меня не привлекала, может быть, потому, что предел материальных мечтаний советского человека того времени для меня уже был реальностью.

У меня была иномарка. И это придавало мне нереальный статус. Но и воспринималось это как само собой разумеющееся. Я гордился и любил своего старенького здоровущего американца за стать, надежность и совместно пережитые приключения.

"Шевроле себербан", привезенный через Англию, забитый разнообразным добром, пролетел через Европу и остановился на границе между Польшей и Россией. Здесь меня ждали друзья друзей, и вся растаможка обошлась в банку гусиного паштета.

Время было лихое, и на трассе постреливали, поэтому ехали мы быстро, что приводило к ужасающему расходу топлива. Бензина было просто так не достать, но магический паштет вызывал желание делиться талонами на заправку даже жестокосердных белорусских гаишников, так что в Москву мы въехали победителями и пару лет пугали всех алабамскими номерными знаками.

Именно эта машина позировала на Красной площади иностранным корреспондентам, когда они описывали полную приключений московскую жизнь моего партнера Колина, и эта фотография потом обошла многие издания на юге Штатов и спустя пару лет помогла мне не проиграть судебное дело в Штатах, которое мой тогда уже бывший партнер возбудил против меня. Довольно обычное завершение многих совместных начинаний того времени, но это случится гораздо позже, а пока я мчался по беспробочной Москве в здоровом агрегате и радовался жизни, и меня не смущали даже кое-какие юридические тонкости. Дело в том, что на машину документов не было – совсем, – поэтому я поехал в Шереметьево и взял таможенную декларацию, на обратной стороне которой вписал временный ввоз – автомобиль "шевроле себербан" и его вин, мой приятель-таможенник влепил штемпель, и год я катался как король.

Лишь через пару лет пришлось давать нереальные деньги, чтобы легализовать этого крокодила, хотя сильно сомневаюсь, что хоть что-то из этой суммы ушло таможенным органам, но к этой метаморфозе я уже отношения не имел.

Машин в Москве было немало, но вот новые у рядовых граждан, даже с бандитской внешностью, не появлялись. Убитые «немцы» и «японцы» находили своих счастливых новых хозяев, братки еще не обнаружили «паджеры» и раскатывали на «патролах» с лебедками, но новые машины были только у чиновников. Ну и конечно, у красных директоров и новых хозяев жизни.

Значимость иномарки была таковой, что практически никого не удивляло, когда на полученные всеми правдами и неправдами кредиты в первую очередь покупался «мерин» для директора завода. Надо было видеть изумленные глаза иностранных партнеров, когда они понимали, что кредитные деньги расходуются отнюдь не на производственные нужды. Тогда гремела слава Тарасова и Борового, магическое слово «биржа», казалось, может все, и торговля воздухом была прибыльным делом. Запас советской наивности и глупости был феноменален, а умение околпачить своих сограждан считалось предпринимательской смекалкой.

Сейчас уже и вспомнить тяжело, как переживал народ, когда одна за другой стали лопаться дутые пирамиды. «Тибет», МММ, «Хопер-Инвест», "Властелина", торговый дом «Селенга». Слова-то какие появились. Селенга – что это такое, до сих пор не знаю. Лишенный здравого смысла, но привыкший безоговорочно верить рекламе, народ понес деньги тоннами. Обманщики уже не знали, куда их девать, и грузили «КамАЗами». Угар был такой, что казалось, еще чуть-чуть и Америке конец.

Раздавим ее своими предпринимательскими талантами. Откуда-то появилось мнение, что американцы как дети, их надо всему учить. И вот уже братья Стерлиговы отправляются покорять Америку, уверенные, что их биржа на нашу не тянет, а хитроумные Мавроди запустили схему МММ в ряде стран, чуть ли не Латинской Америки.

Итог закономерен. Мавроди – срок. Стерлиговы – гробовая контора. Хозяйка «Властелины» госпожа Соловьева-срок…

Именно тогда стало ясно, что даже высокообразованные наши граждане ничего не понимают в экономике и инвестициях. (Ловятся на письма, широко известные всем обитателям пионерских лагерей: это письмо счастья, напиши и разошли десять таких же, и тебе дико попрет, а если нет, то тебя покарает злая икота.) При этом попадают и народные любимцы, правда, не все теряют деньги, некоторые их на этих схемах и зарабатывают, и еще долго тени «Чары» будут преследовать Александра Стальевича Волошина.

Бесспорно, что мошенники, аферисты и спекулянты в это лихое время развернулись до невозможности.

Какие только схемы не проходили. Один мой приятель нашел в Италии чулки и колготы на вес, без упаковки, какой-то абсолютно неизвестной фирмы. Загрузив грузовик, он привез это безобразие в Москву и нанял студентов, которые денно и нощно раскладывали этот дефицитнейший товар того времени в упаковку, конечно тоже привезенную из Италии.

Платил упаковщикам и продавцам на рынке не деньгами, а товаром, и все были счастливы. Реализовав машину, он смог купить две трехкомнатные квартиры.

А вот с производством были проблемы.

Мы производили дискотечное оборудование, казалось, что в России есть все условия для этого бизнеса. Замечательные инженеры, высококвалифицированные рабочие, оборудование, ну и конечно комплектующие, шаговые двигатели, линзы, дихроичные фильтры, метизы, холоднокатаный лист – не буду мучить дальнейшими подробностями.

Все оказалось несколько сложнее.

Выяснилось, что в России все было, но качество не соответствовало никаким западным стандартам.

Костя Пузиков придумал световой прибор, который задал моду всей индустрии на десятилетие. Мы показали его на международной выставке, и наш маленький дискотечный мир сошел с ума, к нам пришли разные западные и восточные люди с одной просьбой – дайте. Заказов было столько, что я испытал чувство колоссальной гордости за наших замечательных ребят. Когда в Америке на стенде нашего, к тому моменту эксклюзивного дилера заработало штук тридцать наших приборов, красота былатакая, что все остальные стенды пустели.

Все мои ребята стали носить майки с надписью: "Мы русские и этим гордимся". Я ощущал небывалый прилив энергии, все-таки не только автоматы и водку да сырье с девками можно из России продавать, но и собственную придумку. Заказы шли, американцы открывали безотзывные аккредитивы, и я объяснил российским банкам, что это такое, впрочем, они все равно в этом ничего не понимали. Денег на производство предлагали под такой процент и на такой срок, что их не взял бы даже Аль Капоне для финансирования бутлегерской деятельности.

Мы работали в две смены. Крутились как белки в колесе. Брали новые помещения, станки и людей, договаривались со смежниками и решали проблемы, о которых ранее и не догадывались. В России не было производства тары, да еще с правильным накатом названий, не было упаковочного материала, порошковой покраски, список можно продолжать до бесконечности. И мы находили ответы.

Мы отправляли контейнерами и были счастливы, нас не пугали проблемы, а раззадоривали, пока не пришло сообщение из Америки, что семьдесят процентов приборов выходят из строя из-за проблем с зеленоградскими шаговыми двигателями.

Все хохмочки про феноменальное качество советских комплектующих для военной промышленности оказались чушью. Качество описывалось одним словом – отстой.

Мы нашли поставщика на Тайване, надежного, с хорошим качеством и ценой, процентов на сорок дешевле, учитывая доставку.

В конечном итоге, перебрав немалое количество военных предприятий, поняли, что проще работать с иностранными партнерами.

Я был уверен, что мы на правильном пути, ребята хорошо зарабатывали, мы показывали наши изделия на десяти основных мировых выставках ежегодно и уже привыкли к перелетам и гостиницам, конкурировать с западниками нам нравилось.

Бандитов мы не боялись, с СЭС научились разговаривать, пожарным вовремя помогали проводить их спартакиады, но мы не учли, что, продавая товар за границу, мы посягнули на святое. Ведь теперь уже не я государству, а оно мне было должно вернуть НДС.

И к нам пришла инспекция. Меня это не испугало, а скорее развеселило, однако смеялся я недолго. Приговор был таким, что правительство Нидерландов поспешило бы объявить себя банкротом. Я не торопился. Налоговые граждане не дружили с арифметикой, ничего не понимали в структурах затрат и пытались найти нарушения там, где их не было.

Будучи кандидатом экономических наук, я наивно полагал, что наша позиция, довольно логично изложенная, будет услышана. Я ошибся. Сборище тупых уродов, нашедших счеты, сделало бы меньше ошибок, чем эти высокообрпзованные господа-инспекторы, и поняли бы наши доводы скорее.

Через полгода войны я понял, что мне все равно ничего не дадут сделать, я для чиновника враг, и страшный, меня надо давить, и работать в России я не должен.

Бизнес – это зло. Не буду врать, я при желании не мог платить налоги, хотя мы очень старались, но выяснить, в этот раз мы без штрафа или нет, можно было только побывав у инспектора, поскольку он сам трактовал закон да служебные инструкции, как ему бес в уши надул.

Еще и аренда стала расти безо всякой причины, как сумасшедшая, да и вся прочая камарилья зачастила за деньгами, и я понял – все, двадцать процентов своего времени я занимаюсь бизнесом, а все остальное время отбиваюсь от наездов. Мое терпение лопнуло, и я перенес производство в Филиппины, где за стоимость годовой аренды я построил цех такого же размера, как в Москве. Так как мы взяли в аренду землю на 25 лет в промышленной зоне, то государство нам предоставило льготы по налогам, которые к тому же были чрезвычайно прозрачны и просты. Банки мечтали нам дать дешевые деньги в кредит, никаких мздоимцев, бандитов, чиновников и прочей шушеры никогда у нас не появлялось, и, несмотря на аренду домов для российских сотрудников, закупку обрудования, перелеты и все прочее, нам удалось сразу понизить отпускную цену на наши изделия на тридцать процентов. И тут я загрустил. Родному государству мы, скромные производственники, поставляющие изделия за границу, не нужны. Вся болтология Чубайса, Гайдара, Хакамады, Коха показала только одно – мы им не нужны, они про нас ничего не знают, но в России работать вбелую не выгодно. Надо брать левые фирмы и через год их банкротить, а потом открывать следующую, и так до бесконечности. А все разговоры с теми, кто у власти, напрасны.

Чиновники и бандиты оказались едины – они умели делить и отнимать, а меня мама учила, что мужчина должен приумножать и созидать.

Государство нам ясно тогда показало, что мы им не нужны, мы им не интересны, но и мы сделали правильный вывод, что наши чувства взаимны и от них ничего, кроме гадостей и проблем, не придет. С этого момента я понял, что миф о России как о великой производящей стране скоро рухнет, и останется лишь горькая правда о нефтяной вышке и присосавшихся чиновниках, и все другие виды активности только будут обслуживать сырьевые деньги, а производить станут в Азии. Мы тем самым потеряем квалифицированных рабочих, так как стране нужны торговцы и официанты, а не слесари и токари. А кого обслуживать – уже было.

После победы Ельцина над Горбачевым имена тех, кому было хорошо, имели широкую известность, но почему-то их круг ограничивался чиновниками и вмиг обретшими статус кооператоров вчерашними фарцовщиками, которые теперь воспринимались как идеологические бойцы с режимом.

Политическое бурление депутатов Верховного Совета и чиновников было фантастическим. Каждый сам себе партия – причем единственная и истинно демократическая. Точка зрения есть у всех, причем на троих таких точек зрения будет пять и каждый будет с ними не согласен. Формируются коалиции и политические союзы, разрабатываются схемы их деятельности. А вот жизнь обывателей быстро становилась хуже, и это проявлялось во всем: и в сумасшедшем росте цен, и в никчемности денег, подделывать которые не имело смысла, так как не угадаешь, какой будет дизайн через неделю и сколько нулей придется допечатывать; есть было нечего, покупать нечего, смотреть нечего, а крики о коррупции становились все громче. Появились знаменитые чемоданы с компроматом Руцкого – и звенящие от внутреннего праведного гнева голоса тогда еще молоденьких Андрея Макарова и адвоката Якубовского, нашедших очень вовремя таинственные счета самого усатого генерала. При этом как в чемоданах вицепрезидента ничего не оказалось, так и находочка адвокатов оказалась с душком, да и смешно это все сейчас вспоминать. Показанные по телевизору факсимильные сообщения, неясно откуда и о чем, но благодаря пояснениям изобличающие всех и вся.

Сама идея хранения денег за границей казалась тогда преступной и аморальной.

Хотя по здравом рассуждении ничего в этом зазорного нет. Преступным может быть путь получения денег, но где их хранить, уже личное дело каждого. Ха. Конечно, такой подход неприемлем для нас, в массовом сознании советского человека наличие денег – уже преступление, а нахождение их вне страны однозначно изобличает в их хозяине врага. Ведь если у кого-то где-то что-то есть, то он когда-то туда-то и постарается дернуть. Стилистика песни из телесериала "Следствие ведут знатоки".

Вся страна быстро переходила к капитализму, в обиход вошло страшное слово – ВАУЧЕР. Думаю, что многие считали это фамилией. Странные заявления тогда еще молоденького, но уже очень уверенного в себе и абсолютно рыжего Анатолия Чубайса о немыслимых благах, которые этот клочок бумаги несет: две машины «Волга» – так это уж точно. Главное, что поражало в Чубайсе тех времен, это нежелание прислушиваться к чьему-либо мнению и убеждение, что темп оправдывает все. Прошли годы, а Анатолий Борисович не изменился – только пополнел.

Не принималось в расчет отсутствие традиции и понимания законов работы с ценными бумагами, да и непрописанность процедур.

Никаких идей о всей условности оценок стоимости объектов, о невозможности существования рыночной экономики без института частной собственности на землю и без законов, защищающих частную собственность как таковую, о необходимости развития судебной системы не принималось к рассмотрению.

Хотелось срочно создать класс собственников, как опору нового режима. Не вышло.

Граждане расставались с непонятной бумажкой легко и почти даром.

Яркая картина того времени: человек у метро ну с очень спившейся физией и плакатом-сэндвичем на груди и спине – куплю ваучер. Анекдоты про походы бабушек к гинекологу с одним вопросом: "Милок, посмотри, я свой ваучер правильно вложила?" На таком фоне приближенные к Чубайсу, да и просто предприимчивые граждане обладали поистине неограниченными возможностями.

Заводы скупались предприимчивыми вчерашними фарцовщиками и родственниками госчиновников или их доверенными лицами, друзьями, знакомыми, довольно часто и вчерашними красными директорами. Характер приобретения был скорее спекулятивным, так как новые собственники имели очень отдаленное представление об управлении, но замечательно разбирались в спекуляции, и сохранить производство удавалось лишь в том случае, если вчерашний директор становился сегодняшним капиталистомхозяином.

Работавшие на предприятиях люди не становились собственниками, а позже их же и обвиняли в непонимании собственных возможностей, предоставленных им демократами первой волны. Хотя это ограбление было лишь детским лепетом по сравнению с аферой под названием "залоговые аукционы".

Матвей Ганапольский в каком-то из эфиров на радио обвинял звонивших в том, что они не смогли грамотно распорядиться своими ваучерами, по сути являющимися частью богатого наследия, нажитого предыдущим поколением. Довольно странно было требовать деловой жилки от людей, воспитанных в иной шкале ценностей, итог был очевиден. Именно ваучерная приватизация закрепила имущественное неравенство, что вкупе с резким обесцениванием вкладов и отсутствием индексации пенсий и зарплат бюджетников выбросило миллионы россиян за черту бедности.

Я ни в коей мере не обвиняю ни Чубайса, ни Гайдара в алчности. Они люди идеи, законченные большевики, уверовавшие в монопольное обладание истиной. Конечно, им были чужды любые иные взгляды на развитие России, так как они противоречили политической доктрине, базирующейся не на демократических ценностях, а на личной преданности Ельцину и ненависти к советскому прошлому.

О программе "500 дней", направленной на рост малого и среднего бизнеса, даже и не вспоминалось, так как она не решала главного вопроса – вопроса о власти. И Явлинский уж точно не входил в ельцинскую команду, в первую очередь из-за межличностных отношений. Григорий Алексеевич никогда не был готов присягать на личную верность человеку, если, конечно, это не он сам, то есть ожидать от него командной игры не приходилось.

Все происходившее в лихие годы подчинялось только интересам политической клановой войны. Под прикрытием риторики о демократических ценностях молодые и агрессивные люди, при этом совершенно не знающие реалий предпринимательской деятельности, искали классово близких единомышленников, в чьи руки должны были перейти экономические рычаги. Корень зла для них таился в красных директорах, и если их уничтожить как клан, раздав собственность молодым, агрессивным, а главное, идеологически близким, то все наладиться само по себе. Как это всегда и происходило в России, закон лишь мешался на пути человеческих отношений. Да и какой закон – старый, советский, неприменим, нового еще нет, да и быть не может.

Описать новые правила игры занимает время, и нелегко их провести, так как депутаты Верховного Совета уж слишком различались по взглядам, а убеждать никто никого не хотел, все демократические дискуссии не поспевали за экономическими решениями. Молодой теоретик Гайдар бился с собственным непониманием банковского и хозяйственного устройства страны и пытался отпускать цены, что моментально приводило к обнищанию и без того небогатого населения.

Впервые с Гайдаром я столкнулся во время обучения в аспирантуре ИМЭМО АН СССР – году в 1988-м. Мне надо было напечатать статью (публикации были необходимым условием для диссертации), и каким-то образом я вышел на заместителя главного редактора журнала «Коммунист» – им-то и оказался Егор Тимурович. Хотелось бы отметить, что тогда он не был замечен в вольнодумстве, в чем я его и не обвиняю, так как и сам был молодым кандидатом в члены партии и искренне верил, что возможно очеловечивание социалистической модели. Узнав о его назначении, я был искренне удивлен, да вся команда меня не порадовала. Объясню почему. Ни Гайдар, ни Чубайс, ни Сергей Глазьев, которого я помнил еще по "круглым столам" в ИМЭМО АН СССР, куда он, молодой доктор экономических наук, захаживал, – не обладали никаким реальным опытом зарабатывания денег. В отличие от того же Геракла – Виктора Геращенко, – блестящего банкира с гигантским опытом управления коммерческими банками в реальной конкурентной среде, как западной (в бытность его работы в Лондоне), так и восточной (Сингапур), молодые гении были прекраснодушными теоретиками. Причем они как в социалистической, так и в капиталистической системе хозяйствования не заработали ни рубля, только получали в виде зарплат, не начали ни одного дела, да и не управляли сколько-нибудь значимыми народно-хозяйственными объектами. Конечно, их манера общения с мастодонтами – управленцами советской школы ничего, кроме усмешки последних, не вызывала, что порождало и глубочайший личностный конфликт, усугубляющий идеологические разногласия.

Вряд ли молодые вчерашние теоретики понимали, как адаптировать свое видение западного опыта к переходному периоду.

Необходимо также учитывать и отсутствие стабильной политической власти, в конечном итоге – действовали как могли, а могли плохо. По прошествии времени легко обвинять тех, кто хоть что-то делал, – так что во многом прав Чубайс, свысока поясняющий всему населению страны, как именно они должны трактовать последние двадцать лет. Только вот есть одна нестыковочка. Команда младореформаторов делала все возможное, чтобы ни у кого другого не было никаких шансов не только опробовать, но даже и обсудить иные предложения. Причем для этого использовался весь арсенал средств – от административных до журналистских. И конечно, апофеозом карьеры Анатолия Борисовича стали выборы 1996 года. Вот уже когда маски были сорваны, и большевистское нутро вырвалось наружу. Возглавив Администрацию президента, Чубайс первым делом Разобрался со свободой слова.

Когда в начале третьего тысячелетия стало общим местом утверждение, что в России нет свободы слова, то я окончательно перестал понимать, что же именно имеют в виду, когда же эта свобода слова была.

На вторых президентских выборах за президента Путина проголосовало более семидесяти процентов избирателей, таким образом, даже если допустить нарушение прав оппозиции на освещение своей позиции в электронных средствах массовой информации, то около тридцати процентов избирателей пострадали.

Для демократических западных государств это печальные цифры. А для нас? В общественном сознании закрепилось мнение, что расцвет демократических СМИ пришелся на избирательную кампанию 1996 года. Напомню, тогда голоса разделились почти поровну, только вот оппонента Ельцина увидеть по телевизору было непросто, вся электронная журналистика воевала на стороне демократа. Таким образом, несложно посчитать по предложенной выше методе, что пятьдесят процентов избирателей были поражены в своих правах на получение информации. За десять лет ситуация, получается, улучшилась.

Не совсем так, в анализе упущен ряд существенных моментов, и самый важный – это неправомерность даже использовать термин «демократические» и «свободные», когда речь идет о выборах в России, ибо не могут быть выборы таковыми, а страна и люди – нет.

Хотелось бы напомнить всем критикам 1996 год. Вот уж когда в ход было брошено все – от прямой фальсификации (признанной судом по ряду избирательных округов по искам КПРФ) до полного зажима конкурентов в СМИ. Отец нынешней демократии Чубайс проявил себя в полном блеске идеологического менеджмента. До начала избирательной кампании в обществе не было единой точки зрения ни на что, кроме никчемности Ельцина как президента – рейтинг главы государства находился в пределах статистической ошибки, и то казался завышенным. Необходимы были новые методы оживления политического трупа, и ими оказались традиционные рецепты.

Удалось найти классово близких предпринимателей – банкиров, которым за их финансовую помощь на выборах пообещали страну на разграбление, и слово сдержали – залоговые аукционы тому яркое свидетельство. Народ надо было припугнуть коммунистической угрозой, реставрацией прошлого и довольно жестко прозомбировать, объяснив, что именно от него требуется на выборах. Для достижения результата нужны свои, а не просто управляемые средства массовой информации. И вот уже основные каналы достаются практически даром и уж точно безо всяких реальных конкурсов классово близким и приближенным ко двору Гусинскому и Березовскому, по-разному талантливым, но в равной степени беспринципным гражданам, всегда знавшим, что мера успеха зависит от степени близости к государственному чиновнику. Телевидение, которое после этого воцарилось, нельзя назвать демократическим, можно каким угодно другим: талантливым, профессиональным, политическим, новостным, но вот только необъективным и не демократическим. Однако и этого показалось мало – доверяй, но проверяй. Чтобы не было никаких иллюзий, глава Администрации президента, господин Чубайс, светоч российской демократии, возобновляет советскую практику бесед в Кремле с руководителями печатных изданий.

Журналистов приручали как могли, а могли хорошо, и вот уже появляются гигантские зарплаты, ни в коей мере не соотносящиеся с рекламными поступлениями, да и не только зарплаты, и условия жизни особо приближенных теперь уже мало отличаются от тех, что были привычны членам ЦК эпохи застоя, конечно, с поправками на время. Перепадает всем, кто имеет хоть какое-то отношение к телевидению. Так, за доброе слово телекритика не жалко и белых «Жигулей», не много, конечно, но по Сеньке и шапка. Поселок НТВ в Чигасове, по Рублевке, яркий пример всей сложности бытия современного российского журналиста, примерно такие же поселения есть у большинства олигархических структур. Мне они напоминают поселки белых колонизаторов в диких странах, по прихотливой вола судеб богатых природными ресурсами. За стенами – жуть, беззаконие, нищета, а на территории воспроизводится привычная жизнь метрополии, в нашем случае – страны, где бы им хотелось оказаться. Чигасово было и остается таким маленьким кибуцем, под сильным английским влиянием, коммунистические уши проглядывают в архитектуре и увлечении красным кирпичом в отделке, но вот газоны, замечательный корт и обозримость соседних участков придают легкий британский оттенок. Конечно, сейчас это уже выглядит комично.

Не менее смешным для понимающих выглядели разоблачительные сюжеты, уже сверстанные под следующие выборы, когда народный обличитель клеймил политического врага, снимая его виллу на юге Европы, правда забыв уточнить, что камеры установлены на его собственном участке, находящемся в том же поселке.

Забавно, что сами вершители телевизионных судеб никогда не питали иллюзий и относились к своим каналам как средству зарабатывания денег. Очевидно, что именно благодаря коммерческим войнам доверие к телевидению стало падать.

И если история с борьбой за «Связьинвест», когда интересы Гусинского и Березовского сошлись в одной точке, широко известна и по праву может считаться первой круп ной информационной междоусобной войной, то ряд эпизо дов не получил широкой огласки.

Году в 1998-м в офисе известного московского девелопера Шалвы Чигиринского зазвонил телефон, и испуганная секретарша доложила, что звонит сам Гусинский.

После недолгого телефонного общения состоялась и личная встреча. Гусинский долго ходил вокруг да около, рассказывая о заоблачности своих политических связей и необходимости всем классово близким объединиться под его знаменами для обеспечения полной победы над противниками, представляющими другую половину бизнес-сообщества. Речь шла и о том, как тяжело содержать этих журналистов и как важно их вовремя подкармливать, так что хорошо бы было чуть-чуть помогать финансово, как это и делают многие.

Чигиринский слушал, но он прошел долгую школу общения еще и с советской властью, поскольку вырос из торговцев антиквариатом, поэтому навстречу не шел и внимательно ждал развития событий.

После пафосной речи о своем положении в структурах власти Гусинский сделал небольшую паузу и достал кассету:

– Вот, тут на рынке предлагали один материал, и я решил купить, сам понимаешь, не дай бог попадет в руки не тем людям, может быть жуткий скандал, ты ведь, Шалва, сам должен понимать, что время такое, я должен кой-кому заплатить, ну и своим бросить кость, чтобы молчали.

Гусинский сделал паузу, но Чигиринский молчал.

– Всего-то двадцать миллионов заплати, вот другие ребята платят, для тебя ведь это небольшие деньги.

Дальнейшая беседа не описывается в рамках нормативной лексики, но суть ее сводилась к немедленному нанесению тяжких телесных повреждений медиамагнату прямо у него на рабочем месте, со скоростью, не оставляющей охране шансов вмешаться.

В словах Чигиринского была такая убежденность, что она возымела свое действие, и господин Гусинский решил: материал не представляет интереса для широкой общественности. Я задал вопрос, а что было на этой кассете, ответа не последовало. Но думаю, довольно велики были шансы того, что и кассета-то была пустой. Действие происходило в то время, когда многие олигархи скупали на корню издания и журналистов, введя в обиход понятие блоков: за регулярную мзду о компании или человеке в СМИ не появлялось никаких негативных материалов.

Понимать намеки от владельцев изданий и любить действующую власть было и остается выгодным, ведь ничто так быстро не исчезает, как телевизионная узнаваемость, и вариантов немного – забвение или роскошь, а при сомнительных моральных устоях выбор был очевиден. Таким образом, журналистика становилась не только продажной иангажированной, но даже у основных ведущих исчезало всякое реальное представление и о жизни, и о своем месте в ней.

Для победы Ельцина в ход были пущены все известные методы. Позорную первую чеченскую войну и последовавший за ней предательский Хасавюртовский договор и то обратили себе на пользу. Придумали фигуру генерала Лебедя, как альтернативу для ностальгирующей по сильному правителю части избирателей, тем самым понизив рейтинг Зюганова, а впоследствии заставили генерала, оказавшегося слабым и управляемым Березовским, отдать свои голоса в пользу Ельцина и в результате не получить ничего. Лебедь – одна из многих ярких судеб, исковерканных приближением к Ельцину и Семье.

Сейчас даже забавно вспоминать, до каких только ухищрений не додумывались политтехнологи: и рок-концерты, и танцующий Ельцин, в этот момент напоминающий дрессированного медведя, и прямо комсомольские агитбригады, и горящие глаза – все это круглосуточно шло в эфире. И не за бесплатно. До сих пор остается вопрос, а к кому именно несли деньги Лисовский с Естафьевым? Кстати, оба тогда работали на штаб Ельцина, а Естафьев так и потом остался в команде Чубайса.

Ответ очевиден – подрядчикам, выполнявшим важное государственное дело по обеспечению второго срока Ельцину как необходимого условия для окончательного ограбления страны, что почему-то ими воспринималось как борьба за демократию.

При чем здесь демократия? Если рассматривать Зюганова как главного политического оппонента, то еще имеет смысл говорить об антикоммунистической направленности и риторике избирательной кампании и о созданных и заточенных под эту цель средствах массовой информации, но вот только демократия-то тут при чем?

Один из самых популярных вопросов, который мне задают представители интеллигенции, звучит так: "Ну почему вы приглашаете в программу… – и дальше следует фамилия политика, который вызывает у них обоснованный и праведный гнев (конечно, среди лидеров – Жириновский, Митрофанов, Макашов) – …ведь этим самым вы им только поднимаете рейтинг". В этом утверждении кроется сразу несколько глубинных и, на мой взгляд, абсолютно порочных установок. Во-первых, что показывать должны только классово близких, а не тех, кто находится в правовом поле. Поясню: как только будет объявлен Макашов вне закона – все, вопросов нет, я его не буду приглашать на передачи, да и у него будут проблемы выбраться из мест заключения для участия в них, но пока он является депутатом Государственной думы, то есть действующим политиком, то какое я имею право лишать его слова? Во-вторых, большинство наших соотечественников уверены, что народ – тупое стадо и его можно убедить благодаря телевизору в чем угодно, поэтому ему надо показывать только то, что заставит его голосовать прогрессивно, то есть в соответствии с желаниями моих просвещенных собеседников.

Их точке зрения есть прямое подтверждение в современной российской истории – выборы 1996 года, когда тупое заучивание и скандирование ДА-ДА-НЕТ-ДА подменило все. И сейчас большинство сограждан, участвовавших тогда в голосовании, помнят эту кричалку, но вряд ли скажут, на какие вопросы она отвечает.

Так и с представлением о демократии и свободной демократической прессе. Удалось вбить в головы, что демократия – это антикоммунизм и что когда бьют тебя, то это нарушение прав и недемократично, ну а если бьешь ты, то так и должно быть – в этом и проявляется законность.

В очередной раз вынужден сакцентировать внимание на простой мысли: в России всегда было и остается клановое сознание, которое превалирует над законом. Своим можно все, любая их подлость оправдана необходимостью борьбы, врагам нельзя ничего, что бы ни гласили законы. Кстати, хитроумные дельцы, захватившие власть над народными богатствами, сделали шаг, во многом повторив большевистский подход. Они легитимировали свои деяния, изменив законы и приняв новые, таким образом, что право, закон и механизмы, их воплощающие, стали защищать интересы не государства и не его граждан, а вполне конкретных людей и компаний.

Когда сейчас раздаются возгласы о том, что государство само виновато в появлении олигархов, то это немного неправда. Есть конкретные виновники, люди, осуществившие приход во власть Ельцина на второй срок, во многом реализовавшие лозунг: "Демократия в обмен на коррупцию". При этом, правда, демократии никто так и в глаза не видел.

Я не хочу мазать всех журналистов черной краской. Конечно, были и есть безупречно чистые люди, борцы за свои убеждения, и многих из них, с которыми не удалось договориться, убили, особенно часто это происходило на окраинах некогда великой империи. К сожалению, представление о профессии составляют только по немногим ярким и наиболее часто появляющимся на экране персонажам. А вот с ними есть проблемы.

Летом 2005 года в новом составе уже Совета по правам человека мы вновь собрались у президента, завязалась дискуссия между двумя Владимирами Владимировичами – Познером и Путиным. Завершая свое выступление, президент телевизионной академии подвел итог, что в ситуации государственного контроля за новостными программами доверие телезрителей к журналистам теряется и к ним относятся как к представителям древнейшей профессии. На что президент России остроумно заметил:

"То есть, если я вас правильно понял, вы призываете к легализации проституции".

Я понимаю, что это была шутка, да и озвучивалось мнение, очень часто звучащее в обществе по отношению к нашей профессии. Но я лично был оскорблен, о чем и не преминул заявить Путину, считая недопустимым, даже в шутливой форме, такое отношение к моим коллегам и ко мне. У меня нет иллюзий о продажности многих журналистов, как и чиновников, милиционеров, судей – список можно продолжать до бесконечности, и он совпадет с перечнем трудовых специальностей, однако это не значит, что так огульно можно судить о всех людях в профессии.

Мотивация Путина была очевидна, и он говорил о потере доверия еще во времена олигархического телевидения, когда телекиллеры на всю страну лгали о политиках и устраивали публичные разборки. Кстати, уже в Лондоне я обсуждал поведение Доренко во время избирательной кампании за Путина. Если кто не вспомнит, то именно господин Доренко тогда возглавил крестовый поход против Лужкова-Примакова. Канал вещания принадлежал Березовскому, который в этот момент ставил не столько за Путина, сколько против Примакова, понимая, что в случае победы Евгения Максимовича никаких шансов на нахождение не то что в бизнесе, а просто на свободе практически не оставалось.

Березовский рассказывал мне, как Доренко осознавал, что шансов победить практически нет, и тем не менее ввязался в эту войну, причем не по коммерческим, а по идеологическим соображениям. Увидев мой понимающий, но недоверчивый взгляд, Березовский уточнил, что уже со своей стороны был вынужден сделать все возможное, чтобы и финансовое вознаграждение было адекватным и могло в крайнем случае обеспечить пенсию семье журналиста по потере кормильца. Я не мог не порадоваться за такое единение чувств, духовного и материального, но его слова не внушали доверия. Насколько я знаю Бориса Абрамовича, он рассказывает о том, что заплатил, гораздо чаще, чем реально расстается с деньгами. Этот случай, по описанию коллег, тоже не стал исключением. Господин Доренко свои деньги получил, но не сразу, а после мощнейшего прессинга, при котором использовались даже угрозы выступить на федеральном канале с разоблачением финансовой нечистоплотности опального олигарха. Думаю, даже не надо уточнять, что ни одному, ни другому в голову не приходила идея об аморальности использования откровенной лжи для решения политических задач. Уверен, что в своей привычной манере бесовской скороговорки Борис Абрамович стал бы говорить: "Старик, ты ничего не понимаешь, ровным счетом ничего не понимаешь, нет других вариантов, иначе все было бы потеряно, абсолютно все…" Итак, для Березовского все потеряно – честь в том числе, хотя она никогда не воспринималась им как ценность.

Мое разочарование Доренко подкрепилось и печальной историей с Киселевым и многими выходцами из славной команды НТВ, придумавшей себе фантастическое по своей претенциозности название УЖК – уникальный журналистский коллектив.

Трагедия этих людей очевидна, и для меня она заключается не в исчезновении с экрана многих действительно замечательных журналистов. А в том, что эти люди просто решили, что они на стороне добра, они и свет, и демократия, и все лучшее, что есть в стране, если угодно, то они ее совесть. Без них страна не может существовать ни при каких обстоятельствах, ведь кто разъяснит народу, да и политикам, что реально происходит, кто вскроет все хитросплетения. Ведь уже сложилось мнение, что головы слетают и выращиваются новые политические вожди только на этом канале.

Ведущие журналисты уже сами давно политики, причем уверенно занимающие позиции в первой двадцатке самых влиятельных, и уж их-то тронуть никак нельзя, невозможно, ведь вся страна встанет на дыбы, ход истории повернется вспять. Народ на баррикадах готов будет отдать жизнь за своих кумиров.

В этой риторике как-то не нашлось никого, способного задать себе и своим коллегам очень простой вопрос: а как быть с необходимостью платить долги и почему вдруг политическая позиция является оправданием невыполнения финансовых обязательств?

Здесь как раз можно было и подискутировать, достать договора о предоставлении кредитов НТВ и об условиях, по которым эти займы должны были погашаться, вести переговоры о реструктуризации долгов, о скучных банковских делах, но это не интересно.

Я не собираюсь отрицать наличие политической составляющей в деле НТВ. Как это часто случается в России, проигравший политические баталии сдается на милость победителя, но, как мудро заявил по совсем другому делу заместитель генерального прокурора В.И. Колесников: "Не надо воровать, тогда и политической подоплеки не будет", финансовая несуразность Гусинского сделала задачу политических противников простой до невозможности и показала всю колоссальную наивность и незнание реалий жизни журналистами УЖК. Кстати, я пришел на тот последний "Глас народа" и высказал свою точку зрения. Я поддерживал журналистов, считая, что они вправе понимать, что и почему происходит, но надо отметить, что сами журналисты не были заинтересованы в выяснении, на чьей стороне правда. Ведь они были уже не в профессии, превратившись в бойцов идеологического фронта, ненавидящих оппонентов и отстаивающих своих, даже если все факты говорили о сомнительности такого подхода. Даже сейчас для большинства из них, если Путин скажет, что дважды два четыре, ответ будет воспринят как наглая ложь, ибо ну не может этот человек говорить правду.

Поход журналистов к Путину сломал многих из них. В первую очередь, на мой взгляд, Светлану Иннокентиевну Сорокину. После этой беседы она как-то уже и не смогла снова найти себя, оставшись блестящим профессионалом, не нашла внутренних сил для поддержания интереса к окружающему миру. Все перегорело, и я ни в коей мере ее не виню – посудите сами. Журналист обращается в прямом эфире к Путину, и тот отзывается – принимает в Кремле группу ведущих представителей УЖК, и перед общей беседой проводит немалое время наедине с Сорокиной.

Вряд ли какая-либо женщина, тем более журналист, да еще знающая наверняка о симпатии к ней со стороны руководителя государства, сомневается в том, что ей удастся склонить мужчину к своей точке зрения. А когда беседуешь с лидером великой страны, то, что бы ты о нем ни думал, испытываешь волнение, ведь от тебя сейчас зависит все, ты можешь изменить ход конфликта, а может быть, и всей современной российской истории. У тебя сорок минут – ты и он, причем тебя любят миллионы, ты лучший интервьюер, и сейчас ты можешь в результате беседы все изменить. Уровень ответственности феноменальный. Шанс – гигантский, и расплата за поражение страшная. В первую очередь потеря уверенности в себе, ты не смог его расположить к себе и объяснить свою правоту. Бесполезно, больше нет никаких шансов, даже теоретических, все – конец главы, жирная точка, и апеллировать не к кому. У тебя был шанс, и ты его упустил.

Очевидно, что человеческая психика, особенно творческого индивидуума, не может смириться с тем, что это ты сплоховал, и подсовывает удобные ответы, что просто твой собеседник исчадие ада. Но эта метода замечательно работает в случае Виктора Шендеровича, но неприменима к Светлане Иннокентиевне. Ведь она чувствовала искреннюю доброжелательность и расположенность президента к себе лично, отчего удар и оказался столь сокрушительным.

Многозначительная неспешность Киселева и сатирический задор Шендеровича оказались неуместны в жесткой фактологической беседе, где эмоциям были противопоставлены цифры, а услышать доводы противоположной стороны многие не могли.

Большинство журналистов пришли убеждать, а не быть убежденными, тем более человеком, который для них ни в коей мере не являлся авторитетом ни в какой области. У них не могло быть уважения ни к нему лично, ни к посту, который он занимал.

Ведь именно они знали истинную цену государственных постов и общественного признания. Причем цену в том числе и в условных единицах.

В журналистике вполне обычным процессом является деформация сознания. Окружающие тебя люди, как правило, с восторгом относятся к твоей деятельности, бытовые проблемы уходят на второй план, гаишники и чиновники пытаются пойти навстречу и в большом и в малом. Ты начинаешь осознавать свою исключительность, в России ведь законы написаны для остальных, а ты сверху наблюдаешь за происходящим, вмешиваясь и расставляя все в нужном порядке. С течением времени ты обрастаешь списком телефонов правильных людей и понимаешь, когда и кем надо воспользоваться для решения вопросов. Ну и конечно, у тебя не возникает ни малейшего сомнения в том, что весь мир, то есть все прогрессивное человечество ловит каждый твой вздох с экрана.

Общее заболевание выглядит довольно мило в своих маленьких частных проявлениях.

На радиостанцию "Серебряный дождь", где к этому времени я уже пару лет проработал утренним ведущим, пришел стажироваться ночной диджей. Мы пересекались на пару минут, и где-то на третий раз он посмотрел на меня многозначительно и сказал: "Знаете, Владимир, вот еду в метро с радиостанции и чувствую, люди меня узнают". Разубеждать его смысла не было. Похожая история случилась и с Оскаром Кучерой еще до его телевизионных появлений. Как-то раз он приехал жутко возмущенный поведением сотрудников ГАИ:

– Они меня специально мучили, потому что я на «Дожде» работаю.

– А как они об этом узнали, у тебя ведь в правах не твой псевдоним, а настоящие имя и фамилия.

– А я им сам сказал, думал, что отпустят.

Когда заболевание прогрессирует, то умиление исчезает, и печально смотреть, как очень талантливые люди уже не работают для зрителя. Они – вершители судеб, сначала работающие для целевой аудитории вершителей судеб страны, а потом уже и вовсе для одного зрителя. И с ним идет бесконечная дискуссия, чем-то напоминающая бой с тенью, только вот фантазия боксеров не столь богата, как у Виктора Шендеровича.

Замечательный, талантливый, легкий, остроумный человек с течением времени превратился в одержимого зануду: "Ты видел, как я ему вставил, вот он-то злится…" Абсолютно бессмысленно допускать мысль о том, что президент не увидел или не обратил внимания. Конечно увидел, ему записали, смотрел сто раз, рыдал, злился, топал ногами, а потом вызвал церберов и приказал им сделать все, чтобы нашли Шендеровича и наказали, ведь именно он главный обличитель.

Падение рейтингов воспринимается как откровенные происки властей, и цифрам этим не верят. Профессиональность и здравость в оценках заменяется у них убежденностью в том, что остро и против Путина – это автоматически означает талантливо, интересно и рейтингово.

Даже Хрюн со Степаном уверены, что их трагическая судьба никак не связана с тем, что их перестали смотреть, потому что шутки стали скучными. Причем я говорил с ребятами, знаю их много лет, и они жаловались, что лучшие шутки вырезают, а под лучшими понимались острые. Задавать вопрос, а зачем же они это позволяют, бессмысленно, тут же начинается песня о куске хлеба.

Политизированность журналистики и политики порождает удивительных персонажей.

Самый яркий из непримиримых – это, конечно, Валерия Ильинична Новодворская. Я отношусь к Лерочке с глубочайшим уважением, она всей своей жизнью доказала свое право на собственную позицию. К сожалению, изменилось время, к ярким трибунам, призывающим к ценностям диссидентства начала 80-х, уже относятся как к анахронизму, а своей изощренной высококультурной литературной речью она отдаляется от аудитории «Аншлага», столь активно участвующего в избирательном процессе. Валерия Ильинична и осколки демократической журналистики во время второго срока Путина оказались удивительным образом по одну сторону баррикад. Но если у госпожи Новодворской это было связано с феноменальной политической близорукостью, то у журналистов – с открывшимися источниками финансирования и личной обидой на невостребованность со стороны власти.

Я очень часто беседовал с Валерией Новодворской. Представительница древнего боярского рода, она воспринимается своими ненавистниками еврейкой, должно быть, потому, что в обыденном сознании еврей – всегда бунтарь. А Лерочка ультрареволюционер. Если во время телефонной беседы вдруг прерывается связь, то Новодворская всегда будет убеждена, что гэбэульники прервали разговор, но не поверит, что всего лишь в телефоне села батарейка.

Леру знают все, во время одной из передач «Поединок» Лера сошлась в битве с бывшим генералом КГБ Михайловым. В гримерной он делился воспоминаниями оперативной молодости:

– А я ведь помню госпожу Новодворскую еще по советским годам. Бывало, идешь разгонять их сборище и знаешь, спину можно сорвать, пока ее со всеми сумками в автобус затолкаешь.

Правда, на передаче не моргнув глазом красный офицер заявил, что не встречался с Лерой по своей служебной линии.

Лера очаровательна в своей убежденности, хотя вместе с тем умеет и быстро разочаровываться в политиках. Уж как мы спорили с ней по поводу господина Гайдара, как Лера свято верила в него, считая Чубайса нерукоподатным, а Егора Тимуровича – белым рыцарем. Жестокие реалии поведения этих господ во время избирательной кампании лишили Леру последних иллюзий.

Апофеоз Лериной карьеры, как она считает, это возможность умереть в подвалах Лубянки. Но мечта несбыточная и очень печальная – времена изменились, а борцы против СССР этого не заметили. И вот правозащитники советской закваски все пинают умершего льва и требуют признания своих заслуг, полагая, что им принадлежит монопольное право на обладание истиной.

Крах гусинско-березовской журналистики особенно ярко проявляется в ее единении с правозащитниками и Новодворскими от политики, но если последние всегда были в оппозиции власти, то журналисты сменили позицию в шахматной игре, сохранив источники финансирования.

Для меня личное разочарование в УЖК было постепенным. Первый раз я столкнулся с ними во время своей работы на ТНТ, когда после ночного захвата они перешли через дорогу и оказались в офисах родственной по холдингу телекомпании. В кабинетах, где сидели другие люди, завязалась активная жизнь, пришедшие вели себя как хозяева, расположившись с полным пренебрежением к принявшим их хозяевам. Мое главное разочарование было связано с Феноменально низкой бытовой культурой борцов за правду. Я, конечно, понимаю, что они находились в угаре, но при этом такого захламления помещений, гор окурков и уделанных мест общего пользования от них не ожидал, а о неумении вежливо общаться с коллегами можно и не упоминать. Ведь они суперпрофи, а все остальные – это просто пшик. Поэтому меня не удивило, как легко и быстро они расправились позже с каналом «ТВ-6», вышвырнув прежний коллектив.

УЖК воевал за свое представление о правде, поэтому всех остальных автоматически приносили в жертву, считая, что они и сами должны осознать всю необходимость этого шага.

"ТВ-6" принадлежал Березовскому, тогда уже потерявшему всякие позиции во власти и перешедшему в оппозицию, так что финансовые и журналистские ресурсы теперь уже опальных олигархов объединились.

Несчастные журналисты, перелетая из гнезда в гнездо и оставляя их разоренными, так и не могли осмыслить всей меры трагедии происходящего. Они сознанием законсервировались на себе образца 1999 года и не хотели понять изменений в окружающем мире. Наиболее ярко это проявлялось в поведении Киселева, он вел себя как барин в изгнании – все более напоминая располневший памятник себе, который перемещался в пространстве в окружении охранников. Замечательная квартира, дом, машины, более чем раскованный образ жизни – ничто не могло подорвать всего этого, ни низкие рейтинги, ни удлиняющиеся паузы между словами, ни падение влияния.

Особенно меня поразила человеческая нечистоплотность, с которой я столкнулся во время недолгой совместной работы. Это проявилось и в готовности сдать членов своей команды, как в случае с Александром Левиным, и в желании убрать некогда близких людей чужими руками, и в просто финансовой непорядочности, когда, взяв денег за участие в передаче (что уже за рамками профессии), господин Киселев даже не счел нужным выделить часть суммы операторам, осветителям и другим студийным работникам, не получавшим уже многие месяцы зарплаты в структуре, где начальником был именно он.

Поэтому его полное фиаско во время управления печатным органом для меня не было удивительным. Киселев остался верен себе – убежденный в собственной непогрешимости, он по-прежнему считает, что его время вернется.

Сейчас многие из кумиров прошлых лет работают кто на радио, кто на телевизионных каналах, и это приветствуется телевизионными критиками их же поколения. Все они представители одной тусовки, и такое единение ярко проявляется на вручениях разнообразных премий, которые уже давно раздаются по корпоративным и политическим, но не профессиональным признакам. А журналисты и критики, закостеневшие в своем видении, не могут понять изменившегося времени и удивляются, почему рейтинги столь уважаемых ими программ не велики. Ответ прост.

В начале 1990-х именно журналисты были наиболее яркими и, если угодно, революционно настроенными представителями интеллигенции. От их смелости зависело многое, а подчас и все, именно мужество Сергея Медведева в освещении ГКЧП изменило отношение к происходящему, от неизбежности и безысходности – к революционному бунту. Большинство работавших в то время были хорошо образованными людьми, зачастую с некоторым опытом столкновения с западной реальностью. Начиная свою деятельность на дикторском телевидении, они отвоевывали свое место и искали новые формы в условиях жесточайшей цензуры и конкуренции, но пробивались, и во многом именно поэтому их имена до сих пор в памяти. В первую очередь это ребята из «Взгляда» и замечательная питерская команда Пятого канала, да и многие другие. Со временем, с победами они матерели и занимали посты, уходя от своей журналистской ипостаси в чиновничью, в бизнес и в политику. В новой России произошел информационный взрыв, появилось колоссальное число новых журналов, газет, радиостанций, телевизионных проектов, а работать в них могли только новые люди. Прежде всего, они по настрою соответствовали изменившемуся времени, да и старых в таком количестве просто не было. Уровень журналистики упал колоссально, число безграмотных людей в профессии до сих пор феноменально. Главным стало иметь свою точку зрения, никакой роли не играло ее обоснование и правомерность. Постепенно из этого питательного бульона выплывали самые способные, подхваченные менеджерами из вчерашних революционеров в журналистике, и они оказывались в команде телевизионных счастливцев.

Они становились участниками политических баталий и вскоре приобретали необходимые воззрения.

В свое время Джордж Буш попал впросак, когда не смог ответить на вопрос о цене молока в супермаркете, и избиратели поняли, насколько оторвался президент от жизни рядовых граждан. Такой вопрос нашим политикам неуместен, они давно потеряли всякое представление о жизни россиян и часто судят по своему предполетному опыту. Полет, конечно, в высшие политические сферы, когда все бытовые вопросы решают специально обученные люди, чтобы, не дай бог, не отвлекать вершителей судеб от важных дел.

Совершенно неожиданно среди этих небожителей оказались и ведущие журналисты, о развращении их я говорил выше. Но ведь даже при желании они не могут пересечься с реальностью, угар телевидения пожирает все время. Ты постоянно чем-то занят, причем всегда безумно важным, весь этот шум забивает звуки реальной жизни, и ты сам превращаешься в мультяшный персонаж. А жизнь продолжается по своим законам, которые отличаются от законов телевизионной корпорации – не только медийной, но и политической. Хотя здесь надо учитывать, что журналисты, чиновники и политики живут в некоем симбиозе. Ход времени и развитие интриг, сезонность и взаимозависимость очевидны, как и переход из одной ипостаси в другую, из журналистов в менеджеры телевидения, из них в политики и общественные деятели, забегая на эстраду, в губернаторство, думскую и министерскую работу, в пресссекретари президента и снова на телевидение. Все это плескание в единой детской ванночке. И все бы ничего, да ванночка плавает в бушующем море.

Кровь застоялась, нужны новые идеи, новые лица, журналистика перестала отражать жизнь, став зеркалом тусовки, обслуживая потребителей и издателей глянцевых журналов и рекламных агентств. Превратилась в развлечение и средство влияния для рекламодателей всех мастей – от политических до коммерческих.

Неважно, кого раскручивать – новое политическое лицо или вдруг запевшую жену очередного олигарха. Технология одна и та же. А то, что окружающих тошнит, так это от зависти. Я давно смотрю телевизор и читаю газеты не для того, чтобы узнать что-то новое, а чтобы увидеть, кто и против кого заказал очередную информационную войну.

Как-то раз я столкнулся в ресторане с президентом Чувашии. Воспользовавшись случаем, я пригласил господина Федорова, которого я очень уважаю, к себе на передачу. Он поинтересовался, сколько это будет стоить. Я максимально вежливо объяснил, что это всегда бесплатно. Его удивление легко читалось, незадолго до этого он выступал у известного московского разоблачителя, что обошлось ему в несколько десятков тысяч долларов. Поясню: это не означает, что все сюжеты продажные, но еще раз напомню о бочке меда и ложке дерьма.

Регулярно звонят и предлагают гостей на мои передачи, всегда приходится вежливо объяснять, что денег не надо. Если гости интересные, то мы и так счастливы их показать. Однако такой ответ не может порадовать посредников, ведь появилась целая прослойка, в том числе и из бывших журналистов, приторговывающая пиаром.

Особенно меня умилило, когда мне предложили за деньги привести Жириновского. В следующий раз когда я его увидел, пришлось предупредить Владимира Вольфовича, что какие-то хитрецы пытаются на нем нажиться.

Журналистика мимикрировала. Вместо профессиональной оценки музыки печатают сплетни о жизни эстрадных звезд; оценка телевизионного продукта заменяется высказыванием собственных политических взглядов (причем знания предмета анализа нет вовсе); книжное обозрение зависит от того, кто с кем дружит и какое издательство Щедрее в проявлении своих чувств; ну а политическая журналистика давно стала просто битвой (здесь изгаляются в памфлетах и поют дифирамбы, ориентируясь на политические убеждения хозяев изданий).

Журналисты привыкли считать, что у них не только доступ к информации, но и что их мнение сакрально, только они могут донести весть и растолковать ее. Попрежнему царит мнение, что народу необходимо все разъяснить, причем в понятных и привычных форматах.

Абсолютно отсутствует понимание реальной жизни, зритель и читатель воспринимаются как объект манипуляции, но не как умный и грамотный активный гражданин, чье знание жизни и понимание ее уж никак не уступает знаниям и разумениям журналиста.

Ожидание зрителей значительно превосходит творческие возможности современных журналистов. Совершенно очевиден кризис, и он, естественно, связан не только с отсутствием талантливой молодежи, просто этой молодежи, сведущей в политике, неоткуда взяться. Большинство приходящих в журналистику никогда не были вовлечены в активную реальную жизнь. Настало время иных людей, которые не из агитаторско-комиссарского племени, как Доренко – Киселевы – Сванидзе – Леонтьевы, а из реальной жизни, во всем своем многообразии проистекающей за пределами тусовочной ванночки.

Довольно часто, когда заходит речь об оппозиции, интеллигентные люди спрашивают о возможном появлении правого лидера и, сделав многозначительное лицо, добавляют – объединенного, затем смущенно замолкают. Ответа не требуется, так как на самом деле никакого лидера правых нет и быть не может. Мало этого, пока непонятно, кто же такие эти правые, я имею в виду по их политическим воззрениям. Пока можно с уверенностью сказать, что правые – это точно не коммунисты, именно с этим утверждением и связано наивное и невозможное предложение об объединении СПС и «Яблока». Для любого, кто знаком с программой обеих партий, очевидно, что «Яблоку» уж точно не по дороге с СПС. Сторонники Явлинского по своей ориентации на политическом фланге скорее занимают левоцентристскую позицию. Но это ясно тем, кто читал программы, а таких не много, человек сто с натяжкой.

Кто такие правые? Вот уж забавный вопрос, ведь есть даже Союз правых сил, а вот ответа нет. А если задать еще более каверзный вопрос: чем программа правых отличается от программы "Единой России", – то вообще теряешь всякое представление об их различиях. Вот, например, Александр Жуков – он правый или единоросс? А Шойгу, а Хлопонин, а Кудрин с Грефом?

Окончательный крах правой идеи в первую очередь связан с избирательной кампанией в Думу. Проигравшие лидеры СПС раскололись и на президентские выборы вышли аморфной, злобной разрозненной массой.

Не случайно выбираю для анализа думские выборы, потому что уже за уши тащили СПС, еще чуть-чуть, и они бы уже походили на ослика. «Яблоку» тоже оказали посильную помощь: прямо перед выборами показали сюжет о встрече Явлинского с Путиным, посвященный традиционно яблочной теме, что-то о безопасности ядерных отходов.

После выборов некоторые из членов Комиссии по правам человека при президенте встречались с Путиным, речь зашла о прошедших выборах, говорили очень жестко и прямо. Цитирую Путина по памяти, так что могут быть неточности. Президент был очень расстроен и к теме выборов возвращался несколько раз, причем говорил в основном об СПС. Новая конфигурация Думы, при которой "Единая Россия" превращалась из центристской в правую партию, была непривычной.

Забавное высказывание Лужкова в точку: Дума похожа на жирную птицу с одним крылом, такие птицы не летают, а жаль.

Причину поражения СПС президент в первую очередь видел в полной потере связи с избирателями. Собственное участие в судьбе СПС он особо и не отрицал, говорил, что Чубайс согласовал с ним решение о замораживании тарифов на электроэнергию хотя бы до проведения выборов. Однако президент высказал сомнение в эффективности и чистоплотности такого хода, да и вообще в какой-то момент прекратил подбирать слова и в своей очень узнаваемой манере перехода, когда он отрубает рукой заготовленное от импровизации, делает вдох и как будто подается лазами в сторону собеседника: "И в прошлый-то раз я им Разрешил за себя зацепиться, так они еле-еле чуть ли не на брюхе проползли, однако выводов никаких не сделали, и вот печальный, но закономерный результат".

Спорить сложно, и РТР показывало лидеров СПС регулярно и доброжелательно, и денег потрачено на рекламу было немерено. В историю вошел ролик СПС с тремя лидерами, летящими в самолете, – как худший за всю историю телевизионной политической рекламы. После этого "гениального творения" граждане мудро и пророчески говорили: "О, гляди, СПС пролетело". Я не радуюсь поражению правых, по своим взглядам я гораздо ближе к ним, чем к комулибо, просто все произошедшее закономерно.

Трагедия российских молодых лидеров не уникальна и по своей природе связана с теми же проблемами, что и вщ журналистике. Отрыв от корней и полное отождествление себя с идеей. В православной традиции нет католического верования в непогрешимость папы и незыблемость и верность его булл, а у наших политиков есть стопроцентная! уверенность в том, что каждое изрекаемое ими слово на вес золота.

Российские правые – это скорее культурно-возрастное, чем политическое объединение людей. В действительности они никогда не были едины, исповедуя очень разные как морально-этические, так и политические взгляды, от крайнего либерализма Новодворской до абсолютного русофобного цинизма Коха.

Среди правых оказалось столько чиновников и олигархов, что никакой иллюзии об их симпатии к представителям малого и среднего бизнеса быть не может, поэтому вся их риторика на эту тему вызывала недоверие у тех, кому она была адресована.

Разумеется, такое отношение к правым было не всегда. Долгое время в обществе царили мифы и легенды о величии и фантастической эффективности Чубайса, о несгибаемой воле и мудрости Гайдара, о колоссальном обаянии Немцова.

В одном из мифов я убедился сам. Во время беседы с Гайдаром я спросил, с чем было связано назначение Евстафьева сразу после того, как он был пойман с коробкой из-под ксерокса, набитой деньгами, на работу в Фонд Гайпара. Егор Тимурович ответил:

– Меня об этом попросил Толя. Я удивился:

– А вы готовы выполнить любую просьбу Чубайса?

– Да, абсолютно верно.

Каждый из них заслуживает отдельного серьезного жизнеописания, романа. Борис Ефимович один из самых ярких и интересных политиков конца XX века. Я понимаю, что такая моя оценка вызовет неприятие у многих, но ведь это всего лишь мое частное мнение. Все происходившее с ним знаменательно. Золотая медаль по окончании школы, институт, кандидатская, политика, губернаторство. Сейчас как-то забыли, что Немцов не только по праву считался, но и реально был лучшим или уж точно одним из лучших губернаторов 90-х. Не случайно к нему любили приезжать и Тэтчер, и Михалков, и Ельцин, и Явлинский. Смелые, абсолютно новаторские идеи внедрялись быстро и эффективно, советы Григория Алексеевича, казалось, воплощались в жизнь и давали немедленные всходы, приватизировались магазинчики и велась реконструкция дорог, состоялись тендеры на закупки для администрации, налицо всенародная любовь. Позиции Немцова в Нижнем были незыблемы, и вдруг в одночасье все рассыпалось.

Скольжение вниз началось с переезда в Москву, причем Борис Ефимович прекрасно понимал, что, принимая предложение от Бориса Николаевича, озвученное его дочерью, он совершает ошибку, но, как это часто бывает, эмоции восторжествовали над разумом.

Немцов относился к президенту слишком хорошо, должно быть, он видел в нем фигуру отца и дорисовывал ему черты, Борису Николаевичу несвойственные.

Немцов видел в Ельцине человека, а не его должность, причем человека сильного, обаятельного. Он попался на крючок, как многие другие, и, как все, оказался использован даже не в политической игре, а скорее в какой-то сложной психоделической постановке, которой Ельцин подменял расчет. я уверен, что Ельцин последний из великой плеяды интуитивных политиков. Его можно сравнить с шахматистами-романтиками стиля Таля, которые темпом и наитием подмяли расчет. Шаги Ельцина не логичные, ими он завлекал тех, кого считал своими политическими конкурентами, на свою территорию, где вынуждал их делать одну ошибку; за другой, пока они не теряли всяческое представление о происходящем и ослабевали настолько, что зачастую сходили с политической арены. Ельцин предал всех, кто с ним начинал, регулярно обновляя команду, пока не окружил себя членами Семьи, стреножившими его по рукам и ногам и во многом лишившими его возможности сделать последний правильный шаг, подсунув в условиях цейтнота кандидатуру Путина. Это самый важный просчет Березовского, не разглядели, не успели, не дали возможности Ельцину присмотреться и подмять под себя Путина, не успели сломать и сделать послушным, превратив в колесико и винтик; общеолигархического дела.

Самым надежным методом первого гаранта было удушение в объятиях, приближение абсолютно разных людей – от Бурбулиса и Коржакова до Чубайса и Степашина, у которых он создавал иллюзию безоговорочного доверия. В какой-то момент каждый из них был настолько влюблен в Ельцина, что, не сомневаясь, отдал бы за него жизнь, в конечном итоге жизнь не потребовалась, достаточно было карьеры.

Кого только не называли в качестве преемника, но стоило названному поверить и не отнекиваться до потери пульса, как это делал Путин, у Ельцина закрадывалось подозрение, недоверие, и человека сжирали.

Немцов все понимал, но поддался уговорам, поверил, что стареющий президент нуждается в нем, дал себя уговорить.

Удивительно, что даже сильно подкосивший репутацию Немцова демарш с пересадкой чиновников на «Волги» не открыл ему глаза на Ельцина. Ведь именно Ельцин попросил Бориса Ефимовича выступить с этим, мягко говоря, недалеким заявлением, а потом оказался в тени, наблюдая, как все журналисты упражняются в остроумии на костях Немцова.

Пребывание Немцова в исполнительной власти оказалось недолгим, но поучительным.

Во-первых, он убедился в продажности псевдодемократической журналистики, которая по заказу то Березовского, то Гусинского прессовала правительство. Во-вторых, увидел работу олигархов в сложившейся уже к тому времени Семье, осознав, что все решения принимаются не в Белом доме и даже не в Кремле, а на дачах. Именно на даче произошло знакомство Бориса Ефимовича с Романом Абрамовичем. В поедании шашлыков на воздухе участвовали господа Волошин, Немцов, Юмашев, госпожа Дьяченко и прочие теневые вершители судеб, а какой-то парень все время суетился вокруг, то винца нальет, то закусочки поднесет, на вопрос, а это кто, дочь Ельцина ответила:

– А это Рома, он умеет дружить.

Как человеку умному, Немцову быстро стало понятно, что никаких шансов стать президентом у него нет. Исчезли также иллюзии, что в стране что-то можно изменить к лучшему, поскольку характер принимаемых решений отличался от заявленной и официальной структуры власти. Очень похожий путь разочарований прошли и многие другие правые политики, в частности Хакамада и Кириенко.

Собственно говоря, те, кого теперь называют правыми, появились на политической арене благодаря перестройке, причем, в отличие от своих левых коллег, которые узурпировали ностальгическую нишу, и Хакамада, и Немцов, и Кох, и Чубайс на первых порах оказались выгодоприобретателями от всех чубайсо-гайдаровских реформ.

Должно быть, поэтому общественное мнение по-прежнему их ассоциирует с властью, да и критика экономического курса всегда в их устах выглядит неубедительной.

Многие из правых искренне считают себя бизнесменами. В биографии большинства из них значатся довольно успешные проекты, хотя и связанные напрямую с близостью к власти. По своему характеру они мечутся между прагматиками и романтиками, им не хватает чиновничьего цинизма, чтобы выбирать победившую сторону и вливаться в ряды очередного пропрезидентского образования, хотя опыт 90-х и удерживает их от жесткой конфронтации с властью. Пуповиной они связаны с современным чиновничеством. Они тешат себя иллюзией о симпатиях к среднему классу, однако совсем не понимают его, считая малый и средний бизнес лишь промежуточным этапом развития олигархических структур.

Правые хорошо образованны, они стильные, сравнительно молодые люди, скорее прозападные, но опять же не в своих воззрениях, а по своему внешнему виду. Среди них модно рассуждать о протестантизме, и при этом, как часто случается с терминами в России, они имеют в виду прагматам.

Они не могут не быть героями СМИ, так как вышли из той же узкой прослойки детей ИТР, хорошо говорят и любят это делать, их трагедия в ином – разговоры заканчиваются пшиком.

Нет ни одного правого политика, который не потерпел бы тяжелейшего поражения. В отличие от левых правые были во власти, но добились трагического результата.

Они собственноручно выкорчевали основы демократического общества, создав олигархическую форму правления при византийской системе принятия решений.

Особенно болезненными для меня и моих друзей оказались разочарования в тех людях, с которыми я лично связывал большие надежды. Как это часто бывает, можно простить политические поражения, но вот что делать с личной нечистоплотностью? Здесь я даже не имею в виду узаконенное в их представлении о жизни разночтение официальных доходов и реальных затрат. Умиляет мелочность.

Когда группа писателей из демократического правительства была поймана на получении гонорара за бессмертный труд о приватизации в России, то в это верить даже не хотелось. Когда полетели головы друзей-коллег Чубайса, а он, мужественно отказавшись от одного из постов, все же нашел в себе силы остаться в правительстве, то возникло ощущение, что он просто пожертвовал всеми ради сохранения себя во власти.

Во время передачи «Процесс» я беседовал с господином Кохом, который позиционирует себя как бизнесмен, что облегчило мою задачу. Так вот, этот господин, легко и цинично раздающий суждения обо всем, вдруг превратился в сущего наивного агнца, когда речь пошла о соотношении тиража заказанной книги, ее продажной цены и суммы гонорара, выплаченной за нее. Моментально испарилась предпринимательская жилка и начались проблемы с памятью.

Я несколько раз после той встречи пересекался с Альфредом Рейнгольдовичем и даже как-то раз, во время работы на ТВС, предлагал его кандидатуру на роль директора канала. Позвонил ему, учитывая долги и проблемы с финансированием олигархического колхоза, считал разумным использовать механизм банкротства, который Кох воспринял как предложение кинуть своих друзей-олигархов, совладельцев канала. Я понял, что у этого господина ну очень свое представление о бизнесе, но есть четкое понимание о том, с кем надо дружить.

Мощнейший удар по правым политикам нанес дефолт 1998 года. Сейчас очевидно, что в его основе лежало в первую очередь полнейшее неумение управлять народным хозяйством и феноменальный уровень воровства, который характеризовал всю финансово-экономическую систему России. Я нигде не слышал о связи дефолта с залоговой приватизацией, хотя она очевидна. Точнее, как залоговая приватизация, дефолт, так и нынешний структурный кризис в экономике проистекают из базовой проблемы класса российских чиновников-предпринимателей. Среди них не оказалось ни одного производственника, ни одного системно мыслящего экономиста со знанием реальной экономики, который бы мог повлиять на экономическую политику.

В основе всех преобразований лежал ген спекуляции, гигантские состояния добывались на игре в разнице цен и кредитных ставок, на возможности хапнуть куски госсобственности за счет близости к своим младореформаторам. юзже, когда отгремели все детские схемы финансовых пирамид, вылезла на поверхность чудовищная залоговая приватизация.

Я не думаю, что существует хоть один человеке России, не понимающий всю преступность этой затеи. Скорее, оценка ей дается иная – не надо трогать, а то опять будет передел, но тут уже будет действовать шариковщина. Oправдать несправедливость с помощью ее усугубления – это типичная рабская мысль, очень характерная для России, и все россияне готовы в нее верить благодаря историческому опыту.

У такого подхода есть свои разновидности: не надо трогать приватизацию, а то пострадают сотни тысяч граждан, принявших в ней участие. Этот посыл в данном случае неприменим, так как залоговых аукционов было не много, и речь в первую очередь идет именно о них. Ну и абсолютно гениальный резон: надо либо наказывать всех, либо никого, а иначе получается избирательное правосудие. Здесь, конечно, на ум приходит дело ЮКОСа и суд над Ходорковским со товарищи. Примечательная логика, если ее применить к криминальным преступлениям, то суд над Чикатило невозможен, пока все насильники не будут пойманы.

Мне гораздо ближе логика наказания всех, но, может быть, не сразу, а в каждом конкретном случае проводить расследование и суд.

Залоговые аукционы – образец аморальности, самые лакомые куски государственного пирога были розданы финансистам вторых выборов Ельцина с такой наглостью и лихостью, что теперь некоторыми это воспринимается как предпринимательская жилка. В чем жилка? В том, чтобы купить госсобственность на госденьги, которые временно оказались размещенными на счетах банка финансовой группы, покупавшей нефтяные месторождения? А может, в том, чтобы провести аукцион между компаниями, которые принадлежат партнерам Березовскому и Абрамовичу, и, используя административный ресурс, не пустить на аукцион реальных игроков, а позже кричать, что все по закону? Или, может, эта самая предпринимательская жилка кроется в том, чтобы приобретать за доллар тысячи или скупать на миллиардные дивиденды от абсолютно аморальной пелки игроков для своего английского футбольного клуба и рассуждать о священном праве частной собственности? Оправдать залоговые аукционы невозможно, именно борьба за их легитимизацию и передел и привела к существованию почти всех политических партий современной России.

Но, даже украв ресурс, спекулянты не могут заставить его работать. Чуть легче обстоит дело в сырьевых отраслях, где на сворованный кусок можно пригласить западных экспертов, которые за тебя все разжуют, ну а уже проплаченные средства массовой информации раструбят о тебе как об эффективном и прозрачном менеджере.

Забавно, что в войне мнений о Ходорковском совсем не звучат голоса предпринимателей, особенно тех, которые в то время находились поблизости, а уж им-то есть что рассказать. Почти у каждого олигарха есть свое маленькое и не очень кладбище из неугодных мэров и управленцев тех городов и предприятий, которые они захватывали. Вчерашние комсомольцы вежливо приезжали и вместе с бандитами заставляли мэров принимать векселями уплату местных налогов, да еще и на пустые компании. А возмущение с их стороны прерывали пулей. Они приходили в конторы нефтяников старой формации и выгоняли их, заставив переписать все на себя.

Современные олигархи абсолютно родом из спекулянтов и бандитов, и комсомольское прошлое им не мешало. Когда одно из месторождений по протекции Коржакова, что тоже, мягко говоря, вызывает нарекания, не досталось ЮКОСу, то Невзлин пришел к новому владельцу и сказал:

– Верни, а то ведь все равно отберем, теперь ведь Коржаков никто, а будешь сопротивляться – грохнем.

Так как беседу он вел с классово чуждым и очень матерым человеком, то ответ его не порадовал: – Ты, комсомолец гребаный, ты понимаешь, на кого пасть открываешь, сейчас отдам тебя в свой колбасный цех и буду год из тебя колбасу жрать.

Это довольно типичные деловые переговоры того времени.

Олигархов и примкнувших к ним чиновников (а среди них оказались почти все ныне ассоциирующие себя с правым флангом и многие партийные и хозяйственные деятели старой формации) объединяло одно общее дело – разграбление страны. Эти люди не могли платить налоги, сама идея им казалась смехотворной. Кому? Для чего? Нарушая закон в глобальном, зачем соблюдать его в мелочах. А как вам гениальное изобретение ЮКОСа – нефтесодержащая жидкость? Это что?

Молодые мальчики грабили бюджет и разоряли природу – по оценке многих экологических организаций и господина Митволя, вряд ли когда-либо еще в истории велась эксплуатация нефтяных месторождений столь варварским способом и с такими жуткими экологическими последствиями.

Но все это было далеко от Москвы и далеко от средств массовой информации.

Бандиты всех мастей не причинили такого ущерба России, как олигархи.

А сам термин олигархи в современную российскую политологию ввел Борис Ефимович Немцов.

Грабительские годы войн не приводили ни к обновлению основных фондов, ни к рестуктуризации экономики, ни к появлению новых производств. Наивные иностранцы пытались открыть здесь свои сборочные производства и быстро терпели фиаско, как Сименс в Зеленограде. Они не понимали, как можно работать при столь сумасшедшем налогообложении и полном чиновничьем беспределе. Ответ-то прост – работать нельзя, но грабить в доле можно.

Если сразу после перестройки желание купить подешевле, а продать подороже ограничивалось хоть каким-то страхом перед еще существовавшей правоохранительной машиной, а сделки искались, но не вынуждались, то теперь времена изменились.

Полное уничтожение органов правопорядка и в первую очередь КГБ, как классово чуждых репрессивных органов, лишило мошенников всяких сдерживающих препон.

Однако и развал КГБ не был ими заказан, а произошел из-за панического страха Ельцина, который, заняв должность секретаря областного комитета, уже проверялся именно этим ведомством. Выгоду же из всего безобразия извлекли именно злоумышленники всех мастей, и прежде всего казнокрады и мздоимцы.

Теперь можно было заставлять продающую сторону ипти на любые уступки, все методы были хороши, никакой закон не действовал. Любая попытка правоохранительных органов вмешаться могла быть пресечена звонками с самого высокого уровня, вплоть до Кремля. Очевидно, что дважды милиционерам объяснять не надо, и при издевательском финансировании они уже сами становятся участниками рынка, на своем уровне крышуя, продавливая и нарушая закон. Так что оборотни появились году так в 1992-м и с этого момента никуда и не уходили.

Выжить в этой обстановке малому и среднему бизнесу было невозможно, а так как, несмотря на все усилия олигархов, в стране по-прежнему существовало население, а часть из него бюджетники и им надо было кидать какую-то кость, то что-то в казну приходилось собирать. Со своих в полной мере им брать неловко, поэтому не воровской олигархический, а реальный бизнес трясли как липку, принимая такие законы, что выполнить их нельзя было никогда. Это и привело к удивительно медленному темпу роста малого и среднего бизнеса, зато при замечательных показателях крупного. Не дай бог вам было вырасти до заметного размера, как вам тут же объясняли ваше место и, используя либо бандитов, либо свою судебную систему, похищали ваше имущество. Очень просто – следите за рукой, вот у вас есть заводик, хоп-па – теперь его нет. И вот судебное решение из какого-нибудь города Пупска по иску гражданки Хрюкиной, о которой вы и слыхом не слыхивали, ах да, вот еще и подозрение есть, что вы этот, как вас там, – бандит, так что извольте проследовать в следственный изолятор, ведь другие меры пресечения у нас только на бумаге, счета вашей компании мы пока заморозим, следствие все-таки идет, ну а через полгода-год вас выпустят – либо разоренным, либо отписавшим все свое нужным людям.

Наш народ не дурак, все понимает быстро и ничему не Удивляется, всегда знает, что если компания выросла и ее не тронули, то ищи мужа-мэра или бандитов на заднем плане.

Эти компании все равно должны платить взятки, так как родственники родственниками, а понятия никто не отменял. Напомню, законы для лохов, то есть для нас с вами – граждан, они же – электорат. А понятия – для правильных пацанов, которые во всю эту муру не верят и знают как все устроено.

Все это не значит, что честных бизнесменов не существовало, они, конечно, были, и в немалом количестве, вот только понятия чести и законности стали кардинально расходиться и с 1996 года уже никак не смыкались. Но если прегрешения малых и средних состояли в их нежелании платить налоги, в годы расцвета идиотизма доходившие до 105 рублей со 100 рублей оборота, то преступления от гархов сводились к ограблению народа.

Обожаю рассуждения людей, никогда в жизни не зану мавшихся бизнесом, о том, что вся страна нарушала закс ны, потому что платили и получали зарплаты в конвертах, т есть вчерную. Вот уж заврались люди. В это время налоги рассчитывались, исходя из ряда факторов. Прежде всего надо было хоть как-то выполнять абсолютно популистски законы, которые наобещала Дума и которые могли оказать ся совершенно реальными только при честной выплате налогов олигархами. А кто же на такое согласится, ведь классово близкие коррумпированные чиновники не посмеют пойти против своих олигархов, которые как назначают эту свору через Администрацию президента Ельцина или напрямую через Таню, Валю, Борю, так и кормят ее.

Ведь именно тогда налоговая нагрузка в России на малые компании оказалась выше, чем на нефтянку. Конечно, в относительных, а не абсолютных значениях.

Именно поэтому налоги на бизнес воспринимались как дань и оброк на проигравший народ, платить его было преступно, ибо бюджет разворовывался в одночасье, и самым популярным высказыванием того времени было: "Заплатите налоги, а то эти мы уже разворовали".

Не помню, чтобы за все те годы о затратах бюджета хоть раз отчитались.

Да и перед кем, еще чего, мы же быдло, к тому же лишенное тогда голоса, так как все средства массовой информации у олигархов, и их интересы пока сходятся, а реального воздействия на политику у нас не было, да и сейчас нет.

Уже долгие годы меня мучают две мысли.

Первая. По конституции недра принадлежат народу, но это когда они в земле. Вот как только их выкачали, так уже какому-нибудь Абрамовичу со Швидлером, а где же экономический механизм реализации нашей собственности? Налоги и акцизы, конечно, имеют место и в других сферах бизнеса, для которых нет конституционной декларации, да и поступают в бюджет, который де-факто распределяется по принципу, не совпадающему с конституционным заявлением о народе.

Естественно, необходимо оплачивать и предпринимательскую жилку, и финансовые риски, и менеджерские услуги – только вот дивиденды от владения должны идти не губернатору Чукотки, а народу и не Англии, через олигархические траты, а России.

Вторая. Как можно говорить о роли народа в управлении государством и о демократии, если до сих пор не существует прописанной и работающей процедуры отзыва депутатов Госдумы и Мосгордумы. Лишь недавно наконец-то появилась возможность снимать губернаторов. Это так – вопрос наивный, ответ на поверхности. Место в Думе стоит денег, ребята же вложились в избирательную гонку или проплатили место в списке, будет не по понятиям не дать им отбиться, то есть вернуть вложенное да еще и чуть-чуть подняться, а тут взять и отозвать, нехорошо.

Реалии подтверждают мою мысль о законах и понятиях.

Продавались не только места в Думе, губернаторские кресла, но и чиновнические должности. Но здесь я, наверное, не прав, нузачемжетаклинейно, может быть, этобыли подарки ко дню рождения от друзей или расплата за оказанные услуги. Ведь можно же было, скажем, проявить себя на государственной службе. Да что-то мешает – цинизм.

Цинизм во всем. Во власти находятся люди, которые ельняшку на груди рвут, что они за частную собственность за бизнес, только вот стыдливо забывают назвать фамилии пятнадцати конкретных собственников.

Верхом цинизма для меня был поход во власть господина Потанина, который недолго был вице-премьером правительства.

Сопровождавшие его в поездку в Японию вернулись с круглыми глазами, еще никогда столь жестко не лоббировались интересы конкретной компании.

Логика спекуляции в стиле МММ была присуща и правительству, ничем иным объяснить игры с ГКО нельзя. Вся страна управлялась наперсточниками всех мастей. Они не умели создавать ничего, кроме схем по размыву, отмыву, отбору. Правила спекуляция во всех своих проявлениях.

До сих пор я не услышал ответов на элементарные вопросы, как случилось, что алюминиевая промышленность, нефтяная, цветная металлургия и многие другие, над созданием которых трудились поколения наших граждан, оказались собственностью абсолютно откровенных конкретных пацанов – от Измайловских до Черных? Это что же, благодаря их высочайшему интеллекту, что ли? И почему нас призывают с этим сейчас смириться?

Кризис 1998 года анекдотичен по поведению главных героев. Ельцин, дающий руку или что-то там еще на отсечение, что дефолта не будет, Кириенко, после всего случившегося умчавшийся на Большой Барьерный риф бороться со стрессом. Толпы людей, готовых разорвать всех вокруг, и куча подонков, ворующих деньги, оказывая услуги по вытаскиванию денег из банков за половину вклада. Никого так и не посадили, из этого кризиса и стабилизационного займа образовалось несколько крепких чиновничьих состояний, и все всем сошло с рук, и даже в обществе об этих гражданах говорят как о вполне приличных людях.

Ни в коей мере я не призываю во всем винить нынешних правых, просто необходимо четко осознавать их роль в формировании олигархического капитализма, который, в свою очередь, не имеет ничего общего ни с рыночными механизмами, ни с институтами демократии. Очень смешно наблюдать, как общественное мнение ну почти бесплатн(пытается нарисовать Ходорковского правым и демокра том. Вот уж не угадали. У олигархических состояний не; убеждений, есть интересы.

Кстати, о роли олигархов в дефолте известно немного, а ведь для большинства из них он был спасением. Очевидно что узнали эти граждане о решении правительства не из газет и не бросились в банки спасать свои сбережения.

Взгляды олигархов не совпадали. Фридману дефолт был не нужен, «Альфа-банк» работал нормально, а вот для Гусинского и особенно для Ходорковского был жизненно необходим. У Гусинского не пошел проект со спутником, и общий долг висел за 50 миллионов долларов, да и общая картина его финансового самочувствия была удручающей. Ходорковский искал дефолта как спасения. «Менатеп» находился в очень плохой форме, обслуживая интересы Ходорковского и К. по захвату разнообразных активов, в частности «Апатита», он оказывался жертвой, так как эти активы повисали на нем мертвым грузом, реально не работая. Наличие госсредств на счетах позволяло крутиться и перекручиваться, создавая пирамиду заимствования, которая к моменту кризиса достигла 70 миллионов долларов.

Конечно, кризис 1998 года вытекал из всей логики гайдаровско-чубайсовского капитализма, отличительная черта которого – отсутствие законов, защищающих частную собственность, и механизмов, их воплощающих. А законы, которые и были, ни в коей мере не являлись обязательными для всеобщего исполнения. Вместо перехода экономики от социалистической плановой к капиталистической рыночной, по возможности социально ориентированной, произошло относительно плановое разрушение прошлого и разграбление его обломков, но никак не создание свободного, но регулируемого законом рынка.

Передача основных отраслей в руки олигархов наделила их такой экономической силой, что они просто поделили Россию на зоны влияния вертикально интегрированных сырьевых компаний, картельно, иногда и монопольно диктующих цену на энергоносители, что зачастую определяет благосостояние всего региона.

Очевидно, что и вся региональная власть не могла не зависеть от реальной финансовой силы в стране. И тем не менее на этом фоне продолжали существовать государстенные обязательства, и их надо было выполнять, а денег, как уже отмечалось раньше, собрать не удавалось, олигархи если и платили, то мало и по схемам. Оставалось только занимать, угарно, лихорадочно, а когда мыльный пузырь лопнул, то все свои долги государство переложило на cвоих граждан, совершив колоссальное по своей подлости деяние.

Не во всем виноваты правые, но так уж получилось, чти они оказались замешаны практически во всех схемах, а из-за собственной болтливости и нежелания признавать собственные ошибки пытались еще и найти светлые моменты в августе 1998 года, предложив замечательную по своей глупости формулировку: так ведь после дефолта какой был подъем, и пришлось расплачиваться за привычку жить не по средствам.

Эти фантастические слова я слышал и от Чубайса, и аи Кириенко и всегда удивлялся мудрости и справедливости этого изречения. Да, жили не по средствам, только, извините, кого именно лидеры правых имеют в виду? Народ, то есть нас, обывателей? Или 2500 российских граждан, счастливо обзаведшихся первоклассной собственностью нщ южном берегу Франции, а среди них есть и чиновники. О ком речь – об отдыхающих каждый год в Куршавеле и Монако, милых горнолыжниках, яхтсменах, внезапно разбогатевших сразу до, а чаще во время государственной службы?

После вопиющей близорукости правых довольно сложно им было рассчитывать на поддержку граждан, поэтому и зацепились на первых выборах за рейтинг Путина, а вот вторыми выборами вышел конфуз.

Несмотря на очевидную экономическую несостоятельность правого курса, который неправомерно называют капиталистическим, а он, очевидно, является чиновничье-олигархическим, то есть не свободным рыночным, оставались иллюзии о замечательном обаянии Бориса Ефимовича и феноменальных организаторских способностях Чубайса.

Если сказку про обаяние Немцова легко проверить (действительно, Борис Ефимович видный джентльмен девушкам нравится), то вот Чубайс, конечно, удивил.

Идеология – это не главный вопрос российской партии. Если вы возьмете политические программы всех основных политических движений и не будете подглядыват на обложку, то у вас возникнет ощущение, что все говорят об одном и том же, не имея на самом деле никакого представления о том, как реализовать свои тезисы.

Всем хочется свободы, демократии, социальной защищенности, можно продолжать…

Поэтому не пытайтесь найти отличия по программным документам. Не в них суть.

Партия – это общий бизнес, а в случае правых еще и приятное времяпрепровождение.

Главный вопрос – это финансирование и отношение к президенту, так как оба фактора тесно связаны. Если президента любишь, да еще и он тебя, тогда можешь быть уверен – деньги будут.

СПС превратился в кружок друзей, повязанных общим чиновничьим провалом, но уровень их связей во власти остался очень высоким, да и олигархи чувствовали к ним прямую симпатию.

Немцову всегда казалось, что он человек деловой, да и у всей либеральной тусовки существовал культ бизнеса как высшего организующего начала, поэтому им казалось естественным внедрить корпоративные технологии в политику. Сама идея даже привела к созданию целого клуба самовлюбленных менеджеров 2015, пафосно убежденных, что их корпоративный опыт способен спасти Россию.

Почему-то человек с деньгами зачастую наивно думает, что он во всем разбирается, как будто состояние делает его мудрее и умнее. Неужели так сложно понять, что гигантское состояние у человека в России, как правило, свидетельство его умения хапать в условиях воровского беспредела, ну, может быть, в крайнем случае, свидетельство лишь его умения зарабатывать деньги. Как очень точно заметил Григорий Явлинский, правда, по поводу Каспарова: Гарри думает, что он чемпион мира, а он чемпион мира только по шахматам.

Даже очень хорошие корпоративные менеджеры отнюдь не становятся политиками, но вот давать советы они оожают. Очевидно, что просто так Немцов не готов был эх выслушивать. С его точки зрения, независимость партии определялась широким кругом спонсоров. Эту идею ему удалось продать, и действительно солидное число олигархов скинулось, отнесясь к СПС как к довольно рискованному бизнес-проекту. Однако Борис Ефимович оказался к этому не готов, ведь одно дело – собрать деньги, а вот совсем иное – их грамотно использовать.

Партийное строительство дело кропотливое, особеннс когда оно строится не на идеологии, а на некоем миссионерском порыве, когда, приехав в город и найдя сравнительно молодого симпатичного бизнесмена, надо моментально назначить его партуполномоченным.

Очевидно, что многим мелким бизнесменам интересно потусоваться с известным московским политиком, но вот финансировать региональное отделение они не могут, да и не факт, что они годятся для партийной работы.

Казалось, что проблемы решит Чубайс со своей командой, так как вместе с ним подтянулся весь правый политбомонд, задействованный до этого в разных проектах.

Даже Кох соизволил поработать на избирательную кампанию.

Тревожный звоночек прозвенел за полтора года до выборов, когда вопреки логике Шендеровича и Киселева команде бывшего НТВ предоставили возможность выйти в эфир. Сам факт такого появления оппозиционной команды в информационном поле никогда не комментировался никем из УЖК, хотя для меня очевидно, что попытка нарисовать образ Путина как тирана здесь уже выглядела совсем неубедител ьной.

Финансистами (да просто хозяевами проекта) был олигархический колхоз, в какой-то момент времени разбившийся на два противоборствующих лагеря. Казалось бы, у новых хозяев жизни был шанс доказать, что они смогут построить такое телевидение, чтобы все вокруг ахнули. Первоначальный посыл был именно таким – жесткие разговоры и шапкозакидательские настроения, и самое важное – их убежденность, что бизнес-то они выстроят.

Результат оказался печальным, очень печальным. Сильнейшая творческая команда в кратчайший срок выдала нагора немалое количество телевизионных проектов, которые позже с успехом шли на других каналах. Однако совершенно бездарная политика хозяев, их невыполнение своих финансовых обязательств вкупе с отрицательными менеджерскими и человеческими качествами Евгения Киселева, который ради сохранения себя на должности всегда был готов пожертовать кем-нибудь из своего окружения, да и всем окружением, погубили проект прямо на пороге выборов.

Как-то странно получается, что вся моя телевизионная судьба вертится вокруг еды и ресторанов. Как рождение, так и гибель проектов зачастую происходят именно там. Помню, как во время очередного безобразного поведения акционеров ТВС из-за их непомерной жадности и непрофессиональности этот проект был убит. Я позвонил тогда г-ну Олегу Киселеву и поинтересовался, не собираются ли нам хоть изредка платить зарплату, к этому моменту ее уже не платили месяца три. Его реакция меня восхитила: "Володя, вам разве не на что есть, ну давайте я вас приглашу на обед". Я с радостью согласился, пояснив, что приду не один, а вместе со всеми детьми, женой, ну и конечно со съемочной группой и с их семьями. Почему-то подтверждения приглашения на обед я не получил.

Один из самых важных ужинов в истории с ТВС состоялся в ресторане «Вельвет» по инициативе господина Чубайса. Со стороны журналистов были Евгений Киселев, Марианна Максимовская, Бергман с Жиндаревым, Михаил Осокин, Юля Латынина, Владимир Кара-Мурза и я. Напротвнас сидела мощная группировка младореформаторов, якобы противостоящая жадным мамутам с Дерипасками и испытывавшая к нам искреннюю симпатию. На встречу был также приглашен и Виктор Шендерович, который вместо себя прислал письмо. Как я узнал позже из беседы с Машей Визитей (тогда его, а позже и моим режиссером), в письме содержалась ведомость, кому и сколько из его группы канал был должен, и вполне ясное указание, что сначала долги надо бы отдать, а уже потом дружеские посиделки устраивать. Если отбросить интеллигентские завитушки, то суть послания была такова – а не пошли бы вы…

Так как я все равно пришел, то решил досмотреть драму до ее логического завершения, но на еду не налегать. Был какой-то вопиющий дисбаланс между бедственным положением людей, многие месяцы не получавших зарплату, и изощренной буржуазностью места и меню. Я понимаю, что со стороны люди, работающие на телевидении, выглядят зажравшимися котами, и грамотно вброшенная в СМИ информация о зарплатах так называемых звезд лишь закрепляет этот образ. Не собираюсь оправдываться. Это тема отдельной беседы. Просто уверен, что такие вопросы правомерны, лишь когда речь идет о народных деньгах, то есть о бюджетных, в любом другом случае это касается лишь работника и работодателя.

Даже в глубоко коммерческих телевизионных структурах количество совсем не высокооплачиваемых сотрудников очень велико. Пропорция 300 к 1 недалека от истины, и когда не платят одному узнаваемому лицу, то ведь и тремстам работникам не в экране тоже ничего не дают. Так что не надо ненавидеть и завидовать всем подряд. И вот сидим мы как две армии – напротив друг друга, и между нами стол, который мы вольны накрыть по своей прихоти, ограниченной лишь меню. Последние несколько лет принципиально изменили манеру отдыхать нашего народа, особенно его псевдопродвинутой верхушки. Теперь застолье начинается с умничания на тему вина, граждане, воспитанные на особенностях вкусовых различий между ливерной колбасой за 56 или 64 копейки, неожиданно превратились в утонченных ценителей вина. Хотя вкусовые колбочки так и не заработали, но на их место пришло покручивание бокала, поцокивание языком и прищуривание глаза. Беседы о сомелье напоминают сцены из дурных шпионских фильмов с произнесением пароля и откровенным непониманием того, о чем, собственно, идет речь. Если бы нувориши вместо упоминания года сбора и местности произносили: "Продается ли у вас шкаф славянской работы?" – то ничего бы не изменилось, по крайней мере для окружающих.

После измывания над сомелье речь дошла до заказа еды. Я уже и не вспомню, кто что ел, да и не это важно, любопытнее вспомнить разговоры. Нас всех поразил Анатолий Борисович Чубайс. Он начал с того, что, конечно, мы сами во всем виноваты, и продолжал в том же духе, мои коллеги пытались возражать, но это было скорее эмоционально, чем логично, дискуссия принимала все более жаркий характер, что отражалось как на количестве выпитого, так и закусанного. Не подумайте – до смерти никого не закусали из участников, просто съели немало. По-видимому, желая нанести удар по кошельку олигарха хотя бы таким образом. Меня постепенно охватывала колоссальная злость, я никогда не был поклонником Чубайса, мало этого, считал и считаю, что долги надо платить. Олигархический колхоз же выступал с позицией, мягко говоря, сомнительной – мы никому ничего не должны. В своей жизни я уже не раз сталкивался с такого рода подходом и не привык воспринимать это как данность. Бергман и Жиндарев, как и госпожа Латынина, пытались апеллировать к чувствам Анатолия Борисовича, указывая на идеологическую близость и любовь к демократическим ценностям. Меня же в этой ситуации интересовали сугубо прагматичные вопросы. Моя группа отработала уже несколько месяцев без зарплаты, если это был субботник, то об этом надо говорить до его проведения, а не после. Месье Чубайс осаждал Кремль и все ждал некоего тайного знака от ВВП, а знака все не было. Вот уже и олигархический колхоз раскололся на два, и войны между ними бушуют, и один чудо-колхозник говорит другому, а ну продай или уйди, а второй отвечает ему: да сам ты уйди, правда, денег у меня нет. А Чубайс все ждет ответа от Путина, а тот все не собирается в этом проекте участвовать. Проект ТВС является ярким примером абсолютной беспомощности и редкой жадности олигархов. По прошествии времени фиаско пытаются придать политический оттенок, так нынче модно, я же вижу в нем в первую очередь обычный управленческий крах. Весь подход олигархов был порочным. Они решили, что сейчас всех научат делать телевидение как конкурентов, так и ту высокопрофессиональную команду, которая досталась им случайно. Было довольно много трагикомичного в истории ТВС, и попытки олигархов привнести собственное понимание в нашу работу, когда за безумные деньги нанимались люди, с хронически печальными выражениями лиц опрашивавшие всех нас о том, как мы видим канал, и пытавшиеся научить нас жить. В какой-то момент, бесспорно, во время очередного кофе-брейка с неприемлемыми для меня, но обязательными для того рода случаев печенюшками я не выдержал и сказал Олегу Киселеву: уважаемый, мы же не учим вас, как пилить бюджетные деньги, так вот и вы нас не учите тому, что мы умеем, а вы нет. Но они не могли остановиться и продолжали разрывать коллектив и обещать, обещать и еще раз обещать, что вот-вот зарплаты будут выплачены.

Во время исторической беседы с Чубайсом и К. передо мной стояла простая задача – выбить долги, и вся лирика меня не интересовала. В конечном итоге я предложил АБЧ простой и ясный механизм, по которому он мог оплатить хотя бы половину, приходящуюся на его часть колхоза. Идея была не сложной: демократы покупали у нас свою часть долговых обязательств и дальше уже сами имели дело с Дерипаско и К. Юля Латынина пришла в восторг, АБ сказал, что это возможно, но уже в самом конце беседы, когда по вредной привычке я подвел итог нашего разговора, Чубайс изменил свою позицию, сказав, что подумает об этом предложении, не указав сроков ответа. Такой подход для меня был абсолютно неприемлем, о чем я и сказал, подивившись необычайной гибкости взглядов железного АБ. Чтобы подтвердить всю серьезность своих намерений, я попросил отдельно счет за себя и после некоторой борьбы с официантом его получил и оплатил. Не то чтобы эти деньги спасли голодающих сотрудников канала, но хотя бы я себя не чувствовал обязанным. Мой жест был очень горячо поддержан Юлией и Марианной и с негодованием был воспринят Бергманом и Жиндаревым. Борис возмущался, что я хочу остаться чистеньким и этим своим поступком ставлю всех в неловкое положение. На самом деле в неловком положении оказался бы я, если бы у меня не нашлось достаточно денег расплатиться по счету, но, к счастью, на "Серебряном дожде" всегда платили исправно. До сих пор не понимаю, что помешало этим господам расплатиться за себя? Хотя они не работали на радиостанции, и я не исключаю возможности полного отсутствия у них денег.

Таким образом, накануне предвыборной борьбы олигархи лишили себя возможности участвовать в медийной составляющей избирательного процесса.

Одна из причин в жесткой направленности Чубайса только на одну точку зрения – эспээсовскую. Кроме того, он не смог выполнить не только все финансовые обязательства, но хотя бы свою часть. Скорее всего, и не желал, привык, что все в конечном итоге происходит по его усмотрению, поэтому полностью проиграл ситуацию. Он не может быть в колхозе никем иным, кроме председателя. Незнание сельского хозяйства не помеха.

Такой вот человек – убежденный большевик. Когда Борис Немцов сказал мне, что третьим пойдет Чубайс, я огорчился. Да и сам Борис, хотя и пытался себя убедить, что все будет хорошо, выглядел расстроенным.

Нато было несколько причин. Во-первых, ни о какой оппозиционности Чубайса не может быть и речи. Как в отношениях Немцова и Ельцина превалировал психологический аспект отец-сын, так в отношениях Путин – Чубайс царил и продолжает царить глубочайший комплекс вины.

Напомню, что после поражения Собчака на выборах мэра Питера Путин не остался в команде победившего Яковлева и уехал в Москву, где в то время уже обитали многие из его давних знакомых. В частности, Алексей Кудрин, у которого он поселился, как утверждает легенда, на кухне. Алексей обратился с просьбой тоже к питерцу – Чубайсу, возглавлявшему тогда Администрацию президента Ельцина, о трудоустройстве Владимира Владимировича, однако Чубайс отказал.

Неизвестно, как бы сложилась судьба Путина, если бы не протекция Павла Бородина, который и взял будущего президента России к себе, в управление делами президента, заведовать международными контактами.

Должно быть, поэтому так многое прощается и Бородину, и Кудрину. Путин помнит добро. Во время интервью я спросил Алексея, обращается ли он к Путину на «ты», покраснев и очень застенчиво улыбнувшись, министр финансов ответил: "Только когда мы с глазу на глаз".

Если бы на этой истории злоключения Чубайса закончились, то это было бы еще полбеды, но и в момент обсуждения кандидатуры преемника Анатолий Борисович был категорически против Путина.

Все вместе привело к тому, что теперь без благословения президента Чубайс, по-моему, не сделает ни одног шага.

Очень точно и зло это сформулировал Немцов: Чубайс любит Путина вплоть до потери сексуальной ориентации.

Именно поэтому никогда и не прозвучала внятно позиция Чубайса по конфликту с НТВ, дай по делу Ходорковского дальше намеков и многозначительного задирания подбородка не пошло.

Такая позиция Анатолия Борисовича, да еще его нахождение в первой тройке моментально превращало СПС в пропрезидентскую партию, на реальную критику сил и смелости не хватило, да и не за что было критиковать. Ведь в экономической части и так царили воззрения Гайдара – Чубайса, а в деле Ходорковского все заняли насупленную, но не активную позицию, что не могло не сказаться на размытости избирательной кампании.

Конечно, СПС пытался использовать в кампании опыт 1996 года, только вот не было ни своего Ельцина, ни прежних финансовых и административных ресурсов, какие-то были, но недостаточные в силу изменившегося времени.

То, что Немцов совсем не Ельцин, стало ясно осенью перед выборами, когда на одной из встреч в Кремле Путин сказал лидеру парламентской фракции: "Борь, ну ты со своими бабами разберись". Именно тогда все газеты смаковали подробности личной жизни Немцова.

Не могу сказать, чтобы Немцов и тем более Хакамада не старались победить на выборах – они отработали себя, на износ, особенно Ирина, выложившись полностью.

Партия ей особо и не помогала, и она мне жаловалась, что ей реально трудно и помощи немного. Просто они уже не многое могли. Рычаги управления подобрали под себя функционеры Чубайса – Кох с Гозманом и Трапезниковым, и внутри команды были колоссальные разногласия.

Какие только идеи не рождались – и пригласить известных персонажей, и проводить концерты, ну и конечно, чшая – тот самый злополучный ролик. Вот уж апофеоз трыва от реалий. Такое могло родиться только в мозгу людей не имеющих о России ни малейшего представления.

Поражение оказалось оглушительным, растаптывающим, унизительным. Весь пафос Чубайса улетучился, провалился наивный расчет, что его рейтинг потянет за собой рейтинг СПС.

Избиратели голосовали не против капиталистического пути развития, а просто они перестали верить лидерам СПС, справедливо ассоциируя их с олигархами, а не с рынком и демократией. Усилия правых не дали улучшения жизни – это люди осознали, но вот признать этого не умеют и не хотят, а от них ведь этого ждали.

Правые попытались под конец дистанции совсем вернуться копыту 1996 года, выбрав в качестве народной страшилки «Родину» и Рогозина, небезосновательно обвиняя их в националистическом уклоне. Даже на передаче "К барьеру!" Чубайс почти что покаялся за приватизацию, но было уже поздно.

Людям хватило извиняющегося Ельцина при прощании с народом в канун Нового года, да и Рогозин на фюрера не тянет, уж больно розовощек да упитан.

Хотя в передаче "К барьеру!" практически перед выборами Чубайс вырвал победу у Рогозина на последних минутах, однако крах на выборах был окончательным.

Пережить такое поражение очень тяжело, тем более что Немцов, Хакамада и многие другие привыкли быть в том или ином виде во власти и не очень-то знали, что делать теперь.

Привычная жизнь закончилась, и как быть в новых условиях, не очень-то и понятно.

Бежать объединяться с другими неудачниками невозможно, не примут, да и к кому бежать и с кем. Вдруг выяснилось, что за СПС ничего не стоит. Олигархам эффективнее решать свои задачи через проправительственные, но прошедшие в Думу партии, а власти нет никакой нужды в таких слабых и аморфных правых. Тем более что кого могли, пораскидали по министерствам.

Лидерам пришлось определяться. Хакамада не выдержала засилья РАО ЕЭС и откололась, да и Немцов ушел бизнес, хотя честнее это было бы называть лоббизмом.

Даже с трудоустройством Бориса Ефимовича и то вышел казус. Пошел он работать в нефтяной концерн к Игорю Линшицу, который тоже проиграл выборы, только он пытася попасть в Думу по региональным спискам КПРФ. Вот судьба – ярый рыночный пришел на работу к красному олигарху Линшицу, который, правда, нигде так и не смог объяснить, в чем же суть его коммунистических взглядов, коих он не был замечен до выборов. Правда, не только он – неожиданно коммунистом стал и Сергей Доренко, должк быть, лондонским ветром надуло голову.

Хакамада ушла в оппозицию, и от болтологической трясины ее потянуло в сторону уж хоть какого-то действия, и она оказалась среди кандидатов в президенты и выступила очень ярко, хотя и без малейшего шанса на успех.

Признаться, меня огорчило, что наряду со справедлив вой критикой она предлагала очень непрозрачные методь изменения жизни в стране. Это общая проблема России – критикуем лихо, предлагаем чушь.

Забыв довольно мягкую кампанию против Путина, и Борис, и Ирина стали резко выступать против него, что тоже выглядело довольно странным, учитывая недавнюю лояльность.

Все-таки в СПС последнего созыва уже не было жизни! если не считать походы Бориса Ефимовича в народ. Какие выборы подряд, а новых лидеров не появилось, одни и те же лица, им всем глубоко за сорок, и жизни современного российского предпринимателя они не знают, а вот об олигархических тусовках рассказать могут многое.

Не случайно лидеры правых теперь тянутся, как к наркотику, к тому, чего у них нет, но без чего им там так тяжело существовать. Я не про деньги – благодаря мужу у Ирины все хорошо, а Борис получает на новом месте работы, но адреналина-то ведь это не дает.

Вот и отправляется Немцов на Украину за шумом толпы, за народным признанием, за возможностью снова почувствовать себя востребованным. Но, понимая законь бизнеса, критика его звучит мягко, с намеком на готовнс к конструктивному диалогу, чтобы не закрылись двери, в которые еще надо будет не раз постучать.

Хакамада же тяготеет к романтике, только находит ее не там, уж больно от лимоновцев душок идет. Надеюсь, что Ирина Муцуовна это почувствует и вовремя отойдет, чтобы своим по-прежнему высоким личным авторитетом не поддерживать недостойных людей. Я очень хорошо отношусь и к Борису, и к Ирине, считаю, что они – целая эпоха в нашей жизни. Хотелось бы, чтобы они вернулись в публичную политику, но им надо немного остыть – оглянуться вокруг, если угодно, апгрейдиться и понять, что народ очень сильно отличается от их представлений о нем.

А вот беды Чубайса продолжаются, кажется, что все мифы о нем должны рухнуть. Вот уже и РАО ЕЭС вызывает не вежливую критику политических оппонентов, а жесткий ор обесточенных граждан. Ничего удивительного в этом нет, обычная метода правых.

Классово близкие и лично преданные оттеснили профессионалов-производственников.

В результате идей миллион, непрофильные активы, зарубежная экспансия, наполеоновские планы, только вот пятая точка голая. Нет, не у команды управленцев, там все хорошо, а в производящем секторе. Аварии одна за другой.

Хорошо, что есть под рукой Аркадий Евстафьев, в очередной раз назначенный козлом отпущения и принесенный в жертву.

Могут и не говорить, что на замену устаревших трансформаторных станций средств не хватает, а вот на свой самолет всегда найдутся. Ну и конечно, любому, кто сталкивался со структурами РАО ЕЭС, не надо говорить о запредельном уровне вымогательства, так что использование служебного положения – это отличительная черта как российского человека в целом, так и правого в частности.

Меня очень огорчила мелочность Чубайса. Когда скоропостижно и как-то нелепо скончался Анатолий Собчак, я позвонил его вдове Людмиле Борисовне Нарусовой. Так получилось, что после возвращения Анатолия Александровича на родину мы с Сашей Гордоном пригласили его на передачу «Процесс», где он блестяще выступил. Позже я неоднократно встречался и с ним, и с Людмилой Борисовной.

Так получилось, что последнее интервью у Анатолия Александровича, совсем незадолго до его кончины, тоже брали для канала ТНТ, поэтому я просто не мог не позвонить, когда узнал о трагедии.

Людмила Борисовна сказала – приезжай, и я оказало в Питере. Купив цветы, я пришел к дому. Народу было мне го, а на прощании – весь Питер.

Был и Путин, и многие люди из команды Собчака. Мен поразило, что даже там продолжались какие-то разговорь переговоры, шли политические терки, сновал мохнатоухи Березовский. Я знал многих, и во время бесед они меня спрашивали, когда я возвращаюсь в Москву. Я сказал, что вылетаю вечером. "Да ладно, давай с нами, Толя взял его самолет". Из беседы выяснилось, что большую часть московского десанта, как и самого Чубайса, дocтaвил самолет РАО ЕЭС, как, впрочем, и цветы были закуплены централизованно. Не сомневаюсь, что Чубайс просто подгадал важную деловую встречу к похоронам, но меня передернуло от отвращения.

Насколько благороднее их всех смотрелся Стас Садальский со своим купленным на собственные деньги букетом, пришедший проститься с после ним романтиком российской политики.

Маленькая деталь: конечно, вылет нашего рейса задержали, ведь надо было отправить самолет РАО ЕЭС, так что регулярные полеты могут и подождать, паны торопятся.

Именно с появлением в Верховном Совете Руслана Имрановича Хасбулатова Москву наводнили чеченцы. До этого про них ничего особенного и слышно-то не было, но репутацию они завоевали себе быстро, в частности тем, что на стрелы за них приезжали менты. Славянские начали с ними войну, имена воров и авторитетов знали все, а подвозить угрюмых кавказских парней таксисты боялись, на взгляд определить, кто есть кто, еще не могли и на всяки случай спрашивали: "Ты, случайно, не чечен? Нет, ну тогда садись".

Молва опережала их деяния, чего только о них не рассказывали: и стреляют с двух рук, и страшно дерзкие, и с гор приезжают дивизиями, и законов никаких не приемлют.

Особенно меня удивляли рассказы о чеченских авизовках, все-таки как-никак финансовые документы, а вот уж на банковских гениев эти граждане не походили.

Чеченцы были повсюду, вдруг оказалось, что у всех есть друзья или знакомые из Грозного.

Одно можно сказать точно, что интересных персонажей среди чеченцев было и осталось великое множество. В 2004 году я познакомился с человеком, которого все окружающие называли просто Абу-Малыш. Прозвище было в тему. Внешность впечатляющая: два с небольшим метра рост, широченные плечи, мощная голова. Ему совершенно не было нужды, играя в большой теннис, брать ракетку – ладонь выглядела шире.

Абу говорил тихим голосом, очень вежливо и на хорошем русском языке, надо отметить, что большинство чеченцев говорили по-русски хорошо, практически без акцента.

Вспоминая лихие годы, он рассказал, как столкнулся с Отари Квантришвили. Сначала к Абу зачастили гонцы, выясняя, кто у него «крыша», и предлагая немедленно свои услуги. После их полетов из окна появились посыльные рангом повыше, но, проделав тот же путь, поняли, что придется звать старших. Так в офисе Абу появился Отари.

Отечески приобнял его и сказал: "Ты мне нравишься, давай, чтобы я мог что-то своим пацанам сказать, ты пусти меня в дольку, малую, процента на два".

Ответ Абу вошел в историю: "Конечно, Отари, с радостью, только, чтобы и я мог что-то своим ответить, ты меня тоже на два процента впусти". Отари рассмеялся, и вопросов больше не возникало.

Чеченцы в какой-то момент просто гуляли по Москве, как по буфету, ногой открывая любые двери и вызывая колоссальную неприязнь. Должно быть, поэтому и все, что происходило уже не в Москве, а у них на родине, воспринималось если не со злорадством, то, по крайней мере, спокойно. Никто тогда особо не задавался вопросом, правильно ли поступили, вводя войска в Чечню, тем более что перед этим была какая-то непонятная история с нашими танкистами, нанятыми какими-то чеченскими политиками и noпытавшимися захватить Грозный. Кончилось все плачевно.

Долгое время чеченская кампания воспринималась как нечто далекое и чуждое. Сами чеченцы во всем виноваты. Дикие они какие-то, танцы у них жуткие, Дудаев – прямо весь опереточный генерал, в Москве они беспредельничают. Да ну их, в самом деле, вот Сталин – молодец, в три дня всю чеченскую проблему решил.

Такой ход мыслей был очень популярным. Все искренне верили в боевую готовность Российской армии, тем более что лучший министр обороны, как говорил о Грачеве Ельцин, обещал решить поставленную задачу силой двух десантных полков.

А потом начался беспросветный мрак. Во время первой чеченской кампании стало ясно, что армия у нас хороша на парадах. Война должна быть быстрой и победоносной либо справедливой – ни того ни другого в данном случае не было.

Все оказалось ужасно плохо и как-то грязно, солдаты, голодные, ободранные и забитые, офицеры, постоянно говорящие о предательстве своих командиров.

Чеченцы, появляющиеся ниоткуда и наносящие разящие удары, политики всех мастей, наживающие на этом политический капитал.

Постоянные рассказы о каких-то белых чулках – снайперах из Прибалтики, потом украинцы и, наконец, арабы, отрезающие нашим солдатам головы.

Уже не хотелось вдаваться в подробности, выяснять, кто прав, кто виноват, есть ли среди чеченцев те, кто за нас, или все против. Уже забылось, что Россия собственными руками подготовила главных полевых командиров, и в частности Басаева, научив его воевать, правда, для своих целей, когда военные подразделения конфедерации горских народов вторглись с территории России в Абхазию, и как чеченцы и арабы повоевали на стороне Азербайджана во время конфликта в Нагорном Карабахе, но вернулись оттуда несолоно хлебавши, а Басаев так и вовсе еле избежал плена.

Все это уже страницы истории. Политики до сих пор считают, что если бы Ельцин принял Дудаева, когда тот перед началом первой войны просился на прием, и дал ему очередное воинское звание, то никакого бы конфликта не было, и что напрасно вывели оттуда войска, оставив значительные запасы оружия, и напрасно не отрезали равнинную часть от горной.

Все верно, наверное, так оно и есть. Но для меня чеченская война не о праве нации на самоопределение, потому что это довольно порочный и сильно устаревший лозунг, который политики всегда используют, когда им это надо, и тут же забывают при изменившихся обстоятельствах. Как, например, Америка, которая, победив Ирак, моментально забыла о курдах, которые давно мечтают о своем государстве, но поскольку оказываются задействованы интересы одного из основных партнеров США в этой части света – Турции, то вопрос вежливо обходится стороной.

Вот чего я совсем не могу понять в этой затянувшейся чеченской драме, так это то, как случилось, что когда погибло уже 160 тысяч чеченцев, и десятки тысяч наших солдат, и десятки тысяч славян, ранее проживавших в Чечне, а даже случайно не пострадал ни один бензовоз, и ни метр нефтепровода, и во время любых, самых ожесточенных боев нефтяной бизнес продолжался.

Если бы не было Чечни, появилась бы какая-нибудь иная жертва, но уж больно этот народ подходил для выбранных задач, уж и нефть есть, да и воюют хорошо, а значит, кому война, а кому мать родная. И ведь сколько уже лет процветает этот бизнес.

Как мудро заметил Ельцин: "А черт его знает, куда делся этот миллиард на восстановление Чечни". Думаю, что он даже Москву не покинул, весь попилили.

Власть предала чеченцев многократно. Сначала забыла о том, что они граждане России, и развязала против них абсолютно неправовую войну. Потом, позорно не дав своей армии победить, проморгала штурм Грозного и бросила солдат погибать. Потом подписала пораженческий мир. Вот тут уже вовсю заработал Березовский, и Лебедя придумавший, откуда-то замечательно подружившийся с чеченскими полевыми командирами и себя не забывший.

Но с Березовского что возьмешь, про него все ясно, а вот разговор Басаева с Черномырдиным потряс многих.

Захват больницы в Буденновске, запрет спецслужбам отработать свою программу и под конец трансляция разговора премьер-министра России с бандитом Басаевым.

Точка. Именно с этого момента начинается эпоха торговли людьми и использования заложников для решения политических задач. Российская власть сломалась, оказалась слабой, пошла на уступки, стало ясно, что ее можно прогнуть, а Россию унизить.

Поражение в первой чеченской войне не могло не обернуться страшным позором России, плевком в ее лицо, а поведение чеченцев в Республике Ичкерия до сих пор подробно нигде не описано. Наши правозащитники привыкли, и справедливо, возмущаться действиями федеральных сил, захватом и исчезновением людей, преступлениями. Военная прокуратора неадекватно и медленно, но все-таки реагирует. Я имею в виду не только дело Буданова, но и несколько сотен других.

Кстати, во время войны в Афганистане ни одного американского солдата не осудили, и только в Ираке начались процессы, и то очень гуманные по отношению к своим, хотя полихачили союзники и против мирного населения немало. Но вот ни разу я не слышал от правозащитников о геноциде по отношению к нечеченскому населению во времена правлении ичкерийцев, не слышал я возмущения ни по поводу практически всех русских девушек, подвергшихся сексуальному насилию, ни по поводу зверски убитых священников. Это не значит, что я во всем вижу финансовую подпитку Березовского. Вовсе нет, начинают играть иные механизмы. Правозащитники защищают не конкретных граждан и их права, а всех, кто против России. Мир для них черно-белый, и если уж они решили, что Ельцин – это зло, то тогда Чечня – это добро. Довольно примитивная и порочная логика, но часто встречающаяся в России. Примерно из этой же логики исходит и Валерия Новодворская, считающая, что все мы должны покаяться перед чеченским народом и на коленях вымаливать прощения. Новодворская идеализирует Дудаева и не очень хочет вникать в печальный расклад сил на Кавказе.

А там все просто, и власть наша проявила себя как абсолютно преступная, да и чеченские бандиты, пригласив к себе сброд со всего мира, оказались не лучше.

Точнее было бы признать, что первая чеченская война велась правящими кланами как России, так и Чечни вопреки воле и интересам российского и чеченского народов.

Было бы несправедливо, упрекая правозащитников, забывать об очень важной составляющей их деятельности. Естественно, вскрывать нарывы необходимо, и личного мужества им не занимать. Если учитывать все ужасы царившего тогда порядка, то особенно значимым выглядит поступок Анны Политковской, приложившей усилия для спасения дома престарелых, где жили наши старики.

Так же Россия предала и своих союзников, ведь на стороне федеральных войск воевало много чеченцев, и многие села, особенно равнинной части, поддерживали Россию, всегда и последовательно выступая против Дудаева. Очень многие чеченцы, проживающие в России, отказывались платить дань на войну присланным комиссарам от бандитов и вступали в прямую конфронтацию с ними. Так, Джабраиловы стали кровниками с Басаевым, не только не поддерживая бандитов, но и принимая активнейшее участие в Деятельности и финансировании батальона «Запад», которым руководит герой России Какиев.

В Москве мы вообще почти ничего не знали о чеченцах, которые воевали против Дудаева, иногда проходили слухи о том, что кто-то перешел на нашу сторону, но планомерная Разъяснительная кампания не проводилась. Проще было красить одной краской. Какиев этому мешает, да и все его бойцы тоже.

В Чечне его называют Байсангур – так звали последнего воина имама Шамиля, у которого не было одной руки и Ноги, его привязывали к седлу, и так он воевал с царской армией во время кавказской кампании XIX века. У Саид-Магомеда нет руки и глаза, он их потерял во время неудавшееся покушения на Дудаева. Я спросил его, как это произошло, он объяснил, что стрелял из гранатомета, а когда закончились снаряды правильного калибра, он взял те, чти были, но они не доходили взрывателем до бойка. Он стал вручную, отверткой запускать их, но один взорвался в руках.

Сайд-Магомед – бог войны, он воюет всю свою жизнь, начиная со службы в армии, он никогда не изменял присяге и всегда оставался верен России. Весь его батальон состоит из таких же бойцов, с ним нельзя договориться – он идейный, он за Россию, его ребята похоронили больше своих товарищей, павших за две войны, чем сейчас числится в батальоне.

В Чечне ходят легенды про Байсангура, про то, как его бойцы отправляются на задание в полной тишине в радиоэфире, и как их командир заговорен от пуль, и как все западники чувствуют, где расставлены засады, и обходят их стороной.

В жизни Какиев не похож на Рэмбо, небольшого роста, щупленький, веселый парень, но те, кто его видел в бою, запоминают это навсегда.

Во время одного из столкновений, начавшегося ночью с боевиками Басаева, Какиев выскочил на мост, по которому банда входила в населенный пункт, и принял бой один. Он стрелял и плакал, так как считал, что все остальные уже погибли, в то утро он положил один более дюжины бойцов. Когда бой закончился, выяснилось, что его товарищи воевали на других направлениях, так что они живы, но, конечно, не все.

Какиев верит клятвам на Коране и не прощает предательства. В Грозном, уже оставленном федеральными войсками, они держали оборону, пока им не пообещали боевики, что всех выпустят из города. Саид-Магомед не поверил и пробился сам, а ряд ребят поверили клятве на Коране. Потом их тела нашли растерзанными и замурованными в кирпичную кладку в одном из подвалов домов в Грозном. Думаю, что не надо объяснять, что предъявленный за всех погибших кровавый счет был оплачен.

Я не собираюсь заниматься морализаторством. Война, правильно говорил генерал Лебедь, только поначалу глупость политиков, а потом выясняется, что убили Леу, замечательного парня, и за него идут мстить, и вскоре война превращается уже в дело очень серьезных и разозлившихся мужчин.

За Какиева его люди готовы отдать жизнь, потому что знают, что он их не бросит ни в жизни, ни после смерти, они будут отомщены.

У Какиева много кровников, в том числе и Басаев, которого он лично ранил. Об этом бандите он говорит уважительно как о воине, но с презрением как о личности.

Я спросил Байсангура, почему до сих пор они его не взяли, он ответил честно, что в случае столкновения погибнут практически все бойцы с обеих сторон. И замолчал – довольно сложно решать задачу, если она не поставлена. Такой же вопрос я задал во время интервью Ахмат-Хаджи Кадырову, примерно за год до его гибели. Ахмат-Хаджи ответил: "Не знаю точно, где он, село знаю, улицу знаю, дом не знаю, знал бы – сам пошел и убил бы".

Этот ответ не вызвал у меня доверия. У воюющих на стороне России чеченцев много вопросов и подозрений, чеченцы в общем постоянно находятся в процессе анализа межродственных отношений и хитросплетения интриг. Это часть их повседневной жизни. Они не верят Кадыровым и многим другим, сменившим окраску, но продолжают верить России. Вместе с тем они все понимают и когда берут очередного боевика, а тот через несколько дней после передачи чеченским властям вновь оказывается на свободе, и когда задерживают выплату денежного довольствия, и финансисты Министерства обороны берут себе процентов по двадцать за посредничество в получении своего же.

Вот таких ребят и их семьи российская власть тем позорным Хасавюртовским договором просто предала, оставив их на расстрел ваххабитам. Но они выжили. И сейчас, Огда встанет вопрос их трудоустройства, будет ошибкой снова их бросить на произвол судьбы. За последние десять т чеченцы постоянно воевали и научились это делать очень хорошо, поэтому грех не использовать эти одни из самых боеспособных частей Российской армии. Почему бы на их базе не создать контрактные спецподразделения как по борьбе с терроризмом, так и по выполнению миротворческих функций в России и за рубежом.

Для большинства россиян чеченец – это террорист, который приносит смерть и боль, их методы неприемлемы и не вызывают никакого сочувствия к политическим целям, которые они преследуют или декларируют.

Если информационную войну во время первой кампании Россия безнадежно проиграла, то вот сами же чеченцы сделали все возможное, чтобы российское общество стало относиться к ним как к врагам.

Есть определенный предел, до которого можно унижать россиянина и страну в целом. Если постоянно поносить нас, объясняя нам, какие мы никчемные, да еще и во всем виноватые, то мы долго молчим, а потом взрываемся. Россия очень большая страна, и, какие бы кровососы ей ни правили, нельзя недооценивать дух людей, здесь проживающих. С какого-то момента терпение лопается, и вот тогда лучше не попадаться под горячую руку, история XIX века повторяется вновь. Кавказу не перетерпеть Россию, уж больно ресурсы разнятся.

У чеченских сепаратистов был шанс показать, что они понимают под независимостью: показали шариатские суды, похищения людей, наркотрафик, разбои, бандитизм и как результат – поход на Дагестан, а это уже, извините, Россия.

В целях политической борьбы распространялось мнение, что Басаева обманули, что его чуть ли не Березовский на это подбил, что состоялась секретная встреча эмиссаров двух сторон на Лазурном Берегу, во время которой и передавались деньги. Все это был лишь избирательный маневр, направленный на победу Путина, а Масхадов, будучи против, ничего, однако, не мог поделать.

Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть, но поход в Дагестан для Басаева был абсолютно логичен, а вот то, что бандитов всегда были отношения с Березовским, никто собо и не отрицал. Ну не мог Басаев отказаться от идеи эмирата от моря до моря, ведь по карте все выглядит замечательно. Русский медведь получил по морде и сидит в своей берлоге.

Татарстан смотрит на Чечню, ваххабизм поднимает голову и в Поволжье, и на Кавказе, так что если чуть затеплится огонек – все заполыхает, вот тебе и исламское государство на территории России. Да под такой проект можно найти практически неограниченное финансирование, а вот осваивать его и отчитываться попроектно боевики научились.

Не угадали, просчитались, наступило другое время, а главное, к войне изменилось отношение внутри России. Воевать уже пошли не мальчики-призывники, а довольно сильно рассерженные мужчины, и результат стал иной.

Абсолютно правильной была идея импичмента Ельцина за первую чеченскую войну, жаль, не прошла. Но вот вторая война носила уже совсем другой характер, здесь уже не мы к ним, а они к нам полезли. Не надо.

Было много страданий, взрывы домов, «Норд-Ост», Беслан, но в каждом случае власть, несмотря на миллион недостатков, подлостей, служебных и человеческих преступлений, пересиливала все и задавала правильный, единственно правильный вектор принятия решений.

Во время «Норд-Оста» было страшно. В этот день я как раз только закончил эфир с Немцовым и Хакамадой, которые вернулись со скандалом из Белоруссии, когда им пытались подкинуть доллары. Передача прошла хорошо, живо, Ирина великолепно рассказывала о происшедшем, так что настроение было приподнятым. В начале одиннадцатого вечера я вышел из Останкина, сел в машину и отправился Домой, по радио передали экстренный выпуск новостей, о захвате театрального центра на Дубровке. Я позвонил Ригорию Кричевскому, тогда возглавлявшему информационную службу, и он попросил приехать, так как новостники могли просто физически не успеть добраться до Останкина. В двенадцать я вышел в прямой эфир и отработал час, читая новости, поступавшие с места события, пока меня не заменила Марианна Максимовская. С этого момента и до завершения, по-моему, все жили только происходившим там.

Все это по-прежнему слишком близко, и потому больно. Но я навсегда запомнил этот истеричный призыв к родственникам идти на Красную площадь, проводить митинги умолять власти принять все требования, вывести войска, и лица политиков, бросившихся к захваченному зданию, кто помочь, кто посветиться. Политковскую, несущую воду, Кобзона, выводящего беременную женщину и детей, Хакамаду и Немцова, идущих туда, но Ира зашла, а Борис не пошел. Испугался. Нет, не чеченцев – Волошина, который кричал, чтобы туда не смели ходить.

Борис смелый человек и в чем-то даже бесшабашный. Он не пошел не из-за страха за свою жизнь, а так как решил, что не вправе рисковать партией, поскольку именно ее подставляет.

Журналисты стремились освещать все, чем, как выяснится потом, оказывали услугу и террористам, конечно непреднамеренно. Просто ну нет в стране понимания и уважения интересов государственной безопасности, ведь приоритет свободы информации не всегда оправдан.

Не знаю, так ли это, но говорят, что президента все отговаривали от силового решения проблемы.

Наверняка так же, как и потом в Беслане, где многие черты хаоса и неразберихи повторились.

К счастью, не уговорили, я больше всего боялся, чтоИ продавят, заставят пойти на переговоры, как когда-то Черномырдина, и начнется новый виток террористической войны – раз методы ее оказались эффективными, так почему бы не продолжать их использовать.

Если сравнивать оба трагических эпизода, а еще можнои сюда присовокупить и захват Басаевым Буденновска, то очевидными становятся продажность и никчемность местных милиционеров и сотрудников ГАИ. Они умудрились не замечать «КамАЗы» с боевиками, а позже со взрывчаткой, в Москве оказалось возможным нахождение группы боевиков, регистрация их, а потом и проезд с оружием в микроавтобусах по Москве, а в Беслане так и вовсе милиционер сопроводил машины с бандитами к школе.

Полная неразбериха на первоначальном этапе, излишнее присутствие политиков всех мастей и уровней, откровенно мешающих профессионалам развернуть работу штаба.

Дмитрий Рогозин рассказывал, как он, оказавшись проездом из Южной Осетии в Северную, уже готовился улетать, когда услышал о захвате школы. Бросив все, со своими коллегами из Думы помчался к месту событий и увидел, как боевики детьми выбивали стекла и врывались в школу. Дмитрий Олегович вынужден был первоначально сам возглавить штаб, так как рядом не было никого, желающего принять ответственность на себя. И до третьего сентября так и царила неразбериха в управлении операцией.

Я не сомневаюсь, что в общих чертах так оно и было, правда, Жириновский усомнился, поймав Рогозина довольно изящно: "Как же это вы успели доехать от аэродрома до школы и все это увидеть, вам что, бандиты заранее позвонили?" Рогозин густо покраснел.

Слишком желают наши политики посветиться при любой возможности, а в результате – шум, толчея, потеря драгоценного времени и множество посторонних людей, среди которых всегда оказываются и недоброжелатели или просто перевозбужденные горем люди, от которых больше вреда, чем пользы.

Во время трагедии Беслана я так и не понял, кто были эти люди, вооруженные автоматами, бросившиеся после первых взрывов к зданиям.

С глубоким прискорбием необходимо констатировать неумение оказывать первую помощь и организовывать ее в Реальных боевых условиях. Именно с этим и приходится связывать потери «Норд-Оста», да и Беслана.

Уроки «Норд-Оста» извлекли все, и в первую очередь теРрористы, уж так старательно журналисты посвятили сех в детали операции по освобождению заложников, в м числе и в технические, что повторное использование спеЦсредств, в частности газа, было уже невозможно.

В передаче "К барьеру!" мы были готовы в любой момент выйти в эфир и в среду собрали гостей. Я хорошо понимал, что рейтинг будет сумасшедшим. Ко мне подошел один из участников, депутат Мосгордумы, ветеран-альфовец Сергей Гончаров. Его голос дрожал. "Володя, нет выходить в эфир, пойми, у них там есть телевизоры, и они нас смотрят. Представь, вдруг того же Жириновского понесет, и они выйдут из себя и начнут убивать детей".

Я решил, что он прав, и пошел к директору НТВ Владимиру Михайловичу Кулистику, он выслушал мои доводы, согласился, эфир мы перенесли и вышли уже, когда бой завершился.

Бандиты в Беслане звали к себе доктора Рошаля, уверен, что они бы его просто расстреляли.

И все же нельзя не отметить волю и здравость в подходе президента к решению этих кризисов. И отдельный разговор о бойцах антитеррористического центра.

Скромные замечательные ребята, один из них пришел ко мне в радиоэфир, на "Серебряный дождь", наши слушатели собрали большие деньги для помощи детям Беслана, а также семьям тех бойцов и врачей, которые погибли, спасая людей.

Я думал, что в студии появится этакий Рэмбо. Но герс был скромной комплекции, кто-то ведь должен и в форточку пролезать, шутил он. Рассказывая, он взвешивал кажде слово, понимая, что слушают разные люди и надо не навредить, в том числе и своим коллегам в случае будущих операций.

Думаю, что все понимают, что зарплаты у этих ребят невелики.

Отдельная важная тема – это позиция президента, и его прощание с бойцами, своими телами прикрывавшими детей, и то, что несмотря на популистское давление, не пошел ни на какие переговоры с террористами. Мне кажется, что это абсолютно правильный и единственно возможный подход. Не должно у них быть никаких иллюзий, многолетняя метода Государства Израиль оправдывает себя, никаких переговоров, и, если пролилась кровь заложников, тут же ближайшие части вступают в бой, и, на мой взгляд, если удается спасти хоть кого-то из заложников, то это уже успех, и аморально обвинять президента в смерти людей.

Необходимо провести расследование, публично и жестко наказать виновных, лишить их должностей и дать срок по решению суда. Кроме того, должно получить моральную оценку и поведение многих публичных персон.

Мне не очень понятно, как можно найти оправдание поведению бандитов. Цель никогда не оправдывает средства, но эта мысль чужда многим, и вот уже на либеральной радиостанции раздаются голоса: но ведь погибло несколько тысяч чеченских детей, почему же они не могут отомстить нашим. Для меня такая логика преступна. Кстати, неправомерно называть эту радиостанцию либеральной, она всего лишь олигархически окрашена и противопутинская.

Сразу после Беслана появилась инициатива Комитета солдатских матерей о проведении переговоров с бандитами, которых они упорно называют то сепаратистами, то лидерами чеченского сопротивления. И все встало на свои места.

Прозрачный и по-березовски анекдотичный план по свержению власти.

Захват школы, например в Москве, на следующий день демонстрация родителей и прогрессивных политических и культурных деятелей с требованием переговоров с террористами, продолжение митинга где-нибудь на известной демократической площадке, например у Театра на Таганке. Телемост с Закаевым или с Басаевым, который готов к переговорам, но требует в посредники Березовского, а на время объявляет со своей стороны перемирие на два месяца и приказывает своим бойцам удалиться.

Дальнейшее очевидно: политический кризис, демонстрации, возвращение в Москву на белой лошади опального олигарха и прочая, прочая, а в конечном итоге продолжение эпохи воровского беспредела и разграбления народа. При всем уважении к Комитету солдатских матерей ничего более странного, чем этот посыл, я давно не слышал, во-первых, эта организация не имеет права вести такого рода переговоры, чай, не государственная структура, поэтому все взятые ею на себя обязательства не распространяются ни на какие другие организации, ну и, во-вторых, не вешало бы еще и чеченцев спросить.

В Чечне я бываю не часто, но обхожусь без дыма в гла за, встречают какиевцы и везут по моей просьбе, а не гн официальной программе. Жизнь очень разная в республике, но то, что война всем надоела, это точно, и что подае ляющее большинство не хочет возвращения бандитско власти, сомнения не вызывает.

Чеченцы устали от беспредела федералов и бандитов, от мзды, от безработицы, от постоянных проверок, им xoчется нормальной жизни, спокойной, обычной.

Прелестей вакхабизма они уже насмотрелись и больше не хотят, поэтому и вторая война прошла попроще, поддержка населения уже не была такой, как в первой, уж больно велико разочарование своими главарями.

Они научились жить в предложенных им обстоятельств вах и урывают от федерального центра все, что плохо лежит. И вот уже заявок на восстановление домов больше, чем этих домов когда-либо было. И в лагерях для беженцев в день выдачи пособия людей больше, чем в какой-либо другой. Несправедливо их обвинять в этом.

Настрадались они за десятилетие страшно и мирную жизнь вспоминают с благодарностью.

Мирная жизнь налаживается с трудом, уж больно много денег гуляет среди бандитов, и слишком жестко обращаются с чеченцами в России, да и работы в самой Чечне совсем мало, а семью кормить надо. Так что пополнение к боевикам идет, но уже совсем не в тех масштабах, что ранее.

Тем не менее люди радуются любому напоминанию о мирной жизни, поэтому на выборах избирателей былое очень много, да и проходили они празднично, к избирательным участкам даже свадьбы приезжали, с танцами, шумом, как у нас на Воробьевы горы. И в школе меня удивило, как дети учатся. Классы забиты, война войной, а детей рождается много, и они учиться очень хотят. После одиннадцатого класса многие поступают в вузы в России. Молодец Герман Греф, внедривший программу среднеспециального и высшего образования для одаренных детей из Чеченской республики.

Я приезжал с ним в Грозный и видел, как его потрясла картина увиденного. Как раз незадолго перед этим в горопе был президент и сказал, что выглядит столица республики ужасающе. Скажу прямо – Сталинград весной 1943-го. Ни одного целого здания, кроме восстановленного комплекса на площади, но люди все обживают, и вот уже в разбитой пятиэтажке, в случайно уцелевшем подъезде – кафе "Ветерок".

Идеализировать не собираюсь. Общество очень сильно политизировано и разбито на кланы. В результате войны очень много обиженных, да и просто кровников, оружие у многих, нравы не западные, но просвет есть. На последних выборах Ахмат-Хаджи Кадырова какие только страсти не кипели. За кулисами шла очень интенсивная, типично чеченская политическая жизнь, со взаимными угрозами и желанием создавать блоки. Это совсем другая ментальность, в этой части света всегда будут выставляться и сниматься с выборов по непонятным для остального мира законам, не потому, что так сказали из федерального центра, а потому, что так велел духовный наставник, или старший брат, или кто-нибудь еще, о ком сторонний наблюдатель не имеет ни малейшего представления. Может быть и такой резон: ваш род был нам должен, так вот сейчас верните услугу.

Чеченцы фантастически быстро обучаются, они не стесняются признавать свои недостатки и посмеиваются над собой.

Я брал интервью у Ахмат-Хаджи Кадырова в течение ряда лет: человек, с трудом выдавливавший из себя ответы, превратился в яркого, умного собеседника, с парадоксальным восточным мышлением, а колоссальная сила воли у него чувствовалась всегда.

Он был абсолютно другой – из какой-то иной, скорее средневековой жизни, с хриплым низким голосом, невысокого роста, коренастый, практически без шеи, от него исходила звериная сила, я мог бы легко представить его во главе конницы Чингисхана или средневековым правителем. Очень чуткий к собеседнику, он говорил размеренно, постепенно заводясь и под конец уже кидаясь словами.

Он чувствовал ответственность за народ, который шел ним, и авторитет в республике у него был, и немалый, его многие хотя и ненавидели, но уважали.

Первый раз я с ним встретился в «Президент-отеле», его охраняли как ребятаэфэсбэшники, так и собственные бойцы, до этого служившие в милиции, судя по их манере стоять, как футболисты в стенке, о чем я их и спросил, и они зацокали языками, подтвердив мою догадку: Гудермесские мы. Кадыров встречал нас у дверей своего номера и, посмотрев на всю нашу команду операторов, звуковика, гримера, он сказал мне: "Заходи".

Он протянул мне руку, я ответил на рукопожатие. "Хорошо, я вижу, какой ты, буду с тобой говорить".

Когда его гримировала Анжела, он, не сводя с нее глаз, объяснял мне природу своего авторитета на родине: "Понимаешь, я образованный человек, хадж совершил, в Мекку ходил, по-арабски читаю, меня семья Басаевых всегда уважала, когда я входил, они все вставали.

В его глазах промелькнули огоньки, и, подмигнув мне, он сказал: – Будешм уходить, блондинку оставь". Анжела вздрогнула. "Нет, – отрезал я, – мы, русские, своих не бросаем".

Не сомневаюсь, что многое из того, что говорят о Кадырове, правда, характер у него был очень жесткий и меры такие же. Доверял только близким людям, поэтому и в правительстве, и на финансовых потоках, как правило, оказывались люди его клана или просто прямые родственники, что не могло не привести к финансовым нарушениям, которые никто особо и не пытался выявлять. Своего рода расплата за лояльность.

Он жил как на вулкане и связывал свое существование только с поддержкой Путина.

Не случайно по всей Чечне висели плакаты, на которых были изображены пожимающие друг другу руки Путин и Кадыров. Говорят, что Рамзан сказал отцу: "Папа, не отпускай эту руку, а то нам конец". Кадыров сделал свой выбор, отойдя от бывших союзников, с которыми он воевал в первую войну против России. Мало этого, муфтий именно Ахмат-Хаджи объявлял газават России. Он каленым железом отстаивал интересы России, не забывая и свои. Пожалуй, он слишком много позволял себе и своим родственникам, что характерно скорее для восточных деспотий, чем для западных демократий. Именно он настоял на амнистии и привлечении вчерашних бандитов в чеченскую милицию. Это очень спорный шаг, и потребуется время, чтобы оценить его эффективность. Окружение боялось Кадырова и еще держало себя в руках, однако теперь все чаще по Москве стали расхаживать чеченские молодчики с удостоверением ФСБ и пистолетами, ведущие себя совершенно неподобающим образом. Опасная тенденция – ой не надо бы нам грубить. Да и чеченцам тоже не надо по носу давать, ведь не случайно в лагерях террористов-смертников многие оказываются по собственному желанию, потому что не способны найти себя в этой жизни, испытывая постоянный милицейский и чиновничий произвол.

Чеченцы гордятся своими соплеменниками, знают их, правда, это часто принимает гипертрофированную форму. Они могут звонить известному человеку по любому поводу, чаще за помощью, но и разбогатевшие чеченцы относятся к этому с пониманием и обязательно принимают активное участие в жизни родов, из которых они вышли. Этим занимаются практически все – Джабраиловы, Бажаевы, Ямадаевы, а в результате перед любыми выборами начинается междоусобица, но вектор един – только вместе с Россией, другого не дано.

Несомненно, большой успех политики России в том, что сейчас противостояние в Чечне уже не проходит по линии Москва – Грозный, теперь это уже абсолютно внутри-чеченский процесс.

Со временем раны войны, конечно, затянутся, но останутся обычаи и уклад жизни очень гордого и непростого народа, перед которым Россия в долгу, за долгие годы, а точнее, уже почти за два столетия войн и предательств.

Сейчас уже трудно вспомнить, чтобы во главе коммунистов находился кто-то иной, кроме Зюганова. Геннадий Андреевич прочно занял в общественном сознании нишу партийного трибуна. Бесконечные разговоры о расколе в КПРФ, о появлении нового лидера, о готовящейся отставке всегда идут в конечном счете на пользу Зюганову.

Каким-то образом ему удается пересилить любую оппозицию и оформить развод тихо.

Уходящие как-то особой волны не поднимают, даже такие бузотеры, как Шандыбин.

Ответ прост – Зюганов очень грамотный аппаратчик, еще старой цэковской школы.

Геннадий Андреевич в общении очень приятный человек, безукоризненно вежливый, внимательный, готовый поддержать светскую беседу и рассказать тонкий анекдот.!

Я не помню ни одного случая, чтобы Геннадий Андреевич, придя на съемку, не поздоровался со всеми находящимися в студии. Он никогда не откажет в автографе или общем снимке, а особо понравившимся раздаст визитные карточки, не преминув заметить, что при предъявлении оной в некоторых заведениях обязательно нальют бесплатно сто грамм.

Зюганов безукоризненно одет и следит за собой. Его замечательный голос сводит с ума многих, и при всем при этом количество сторонников КПРФ никак не превысит критическую массу. Несмотря на временные и локальные успехи, общая тенденция все-таки негативная.

Нельзя не отметить и скольжения, которое постоянно присутствует во взглядах коммунистов. Из жупелов мирового прогрессивного человечества они постепенно превратились в пожилую аморфную массу.

Тем не менее, когда я вижу лица митингующих или радикально настроенных левых, генетическая память приходит на помощь и расслабляться не удается.

Хотя двенадцать лет и большой срок, но уверен, что своей былой мощи старые бойцы не растеряли.

По большому счету Зюганову удалось притушить волну коммунистического реваншизма и развести понятие красно-коричневой угрозы на два раздельных направления. Коричневые все-таки теперь сильно отличаются от красных. Поражение 1996 года во многом поставило точку и на карьерных притязаниях самого Геннадия Андреевича.

Он вполне мог проделать трюк Ющенко, вывести своих сторонников и более чем обоснованно требовать честного пересчета голосования, но, продумав всю ночь, не решился. Должно быть, пришло осознание всей ответственности, которая бы обрушилась на плечи, да и вряд ли кто-то лучше, чем он понимал, что хотя и есть, бесспорно, очень профессиональные управленцы, способные поработать в правительстве, но вот заново перетряхнуть всю страну в пользу Советов вряд ли возможно без большой крови.

А вот кровь-то Зюганов не приемлет.

Своим поступком Зюганов заложил основы эволюционного развития страны и создал предпосылки социал-демократического движения.

Анализ поведения коммунистической фракции в Думе всегда показывает, что их точнее называть социал-демократами, чем коммунистами. Несмотря на обилие голосования «против», они принимают активное и позитивное участие в работе, в особенности над социально ориентированными законами, что, как правило, считают проявлением популизма, но во многом – это и есть забота о людях. Привычка неуважительного отношения к побежденным не всегда оправданна. Думаю, что отсутствие большинства в Думах с 1993-го по 1999 год у проолигархических и семейных фракций сыграло сдерживающую роль в разграблении страны.

При этом роль коммунистов не надо преувеличивать, они были столь сильно заняты внутренними разборками, что не могли хоть как-то значимо повлиять на позитивный процесс государственного строительства.

Естественное желание приписать себе успехи правительства Примакова, пришедшего на смену Кириенко, вряд ли справедливо. Взгляды Евгения Максимовича очень далеки от коммунистических: его человеческая порядочность и мудрость, а также жесткая, прозрачная и принципиальная позиция, даже при всем страшном противодействии Семьи, все-таки дали свои результаты. Думаю, что роль Примакова в современной истории недооценена.

Несправедливо называть КПРФ преемником коммунистической идеологии, очень далеко отошли они от своих отцов-основателей. Не случайно ортодоксальную платформу с радостью занимают карликовые партии, в своих названиях претендующие на часть великого исторического наследия. Они чем-то напоминают бледненькие опята, распушившиеся на старом пне. У каждой из этих партий есть свои лидеры и фанатичные последователи, претендующие на единственно чистое прочтение марксизма-ленинизма.

Нины андреевы и анпиловы вместе с сажи умалатовыми составляют некое околокоммунистическое брожение, возникая на митингах и телевизионных передачах в окружении своих верных поклонников. Они не меняются со временем, производя все более театральное впечатление.

А ведь еще не так давно угроза со стороны Анпилова казалась реальной, но сейчас он уступил место Лимонову, который, как это часто бывает с ультра, уже и сам не ведает, какого он окраса, замутив грязный политический коктейль из правых и левых идей, скрывая за поэтической формой и галифе неспособность выстроить сколько-нибудь стройную систему взглядов.

Сравнивать Анпилова и Лимонова несправедливо по отношению к Анпилову. Его никак не упрекнешь в отсутствии смелости и бесшабашности. Лимонов у меня на передаче с ненавистью срывающимся фальцетом кричал: вы что, хотите меня спровоцировать, чтобы меня опять посадили в тюрьму? В его голосе звучал искренний страх и нежелание снова оказаться в неволе. Вполне понятное общечеловеческое чувство, если бы не стремление отправить туда своих молодых бойцов, ни сном ни духом зачастую не осознающих последствий собственных акций, распланированных для них старшими товарищами.

Анпилов не таков, если он призывает на бунт, то можно быть уверенным, что, в отличие от Лимонова, он ни за чьей спиной не спрячется. Будет первый, с горящим взором звать своих сторонников на бой, и обязательно в мегафон (по-моему, у Анпилова их целая коллекция). Хотя бойцы его, конечно, отличаются от лимоновцев и возрастом и резкостью. Во время дебатов Жириновского с Анпиловым бабушка, защищавшая Виктора, сказала замечательную по своей простоте фразу: "Жириновский, вы смотрите, не трогайте Ленина, а то вам Анпилов язык-то откусит". Страшно представить себе такую картину. Хотя, кажется, откусывание уже становится чуть ли не распространенной угрозой в политическом бомонде. Еще один, но уже верный сталинец доктор рабочих наук Шандыбин оказался вовлечен в боксерский поединок в здании Государственной думы против депутата Александра Федулова, неопределенной политической ориентации, но по риторике тяготеющего к ЛДПР. После непродолжительного и невпечатляющего обмена движениями, при котором Шандыбин напоминал пловца, разучивающего стиль плавания по-собачьи, а его оппонент все никак не мог определиться со стойкой, меня особенно порадовал комментарий последнего: "Видите ли, я боксер и всегда мог использовать очень эффективный прием против моего противника – укусить его за нос". Все-таки общение с политиками расширяет мое представление и о спорте.

Странности поведения этих людей не могут не отражаться и на их позиции. Так, сталинизм Шандыбина носит какой-то сакральный характер, как и ленинизм сторонников Анпилова. К ним вождь приходит во сне. Ленин надиктовывает свои новые труды, которые анпиловские поклонницы публикуют. Сталин же, по признанию Шандыбина, являлся к нему в течение года каждую ночь, правда, сказал он немного:

"Рухнет СССР, и все меня предадут, один ты, Вася, останешься верным коммунистом".

Бесспорно, с такой аргументацией нет шансов на большое количество сторонников. В зависимости от разной степени артистической одаренности политических маргиналов, им иногда удается переманить на свою сторону и политиков, находящихся в поиске новых лиц. К таким относится и Жириновский, не раз предлагавший руку дружбы и Лимонову, и Анпилову. Удивляет, когда к ним обращаются политики демократической ориентации, с репутацией людей умных и глубоких. Как они не смогли разглядеть абсолютно классическую для русской литературы ситуацию. Ведь Лимонов один в один персонаж «Бесов» Достоевского. Жаль только, что ни российская история, ни литература ничему не учат.

Общее для всех левых партий, как крупных, так и карликовых – это отсутствие хоть сколько-нибудь продуманного плана по проведению преобразований в обществе после их прихода к власти.

Я имею в виду не первый очевидный шаг – банкеты и расстрелы, дележ постов, а второй. Делать-то что? В СССР уже не вернуться, да и желающих нет, и начинаются виляния хвостом. Так, Лимонов заявляет, что они ни при каким обстоятельствах и не станут правящей партией, да и задача их только войти в Госдуму.

Ну а коммунисты требуют чего-то очень глобального, правда, совсем уж не ясно как достижимого, поскольку лозунгам уже давно никто не верит. Особенно сложно верить, когда выясняется, что в КПРФ нет места ни истмату, ни диамату, и религия из опиума для народа превратилась в естественную часть мировоззрения современных коммунистов, что для меня, как для человека, читавшего, и внимательно, труды В.И. Ленина, все это богостроительная ересь в стиле Луначарского.

Во многом КПРФ сейчас потеряла мощное и стройное идеологическое наследие и судорожно пытается угодить очень разным настроениям, существующим в обществе.

Впервые за восемьдесят лет не пытаясь подмять под себя идеологическую поляну, а угодить всем цветочкам на ней. Такая всеядность очень опасна, потому что теряются идеологические ориентиры, и партия, уже не являясь передовым отрядом рабочего класса, становится бизнес-структурой, обеспечивающей идеологическую базу спонсорам в зависимости от их пожеланий, в обмен на поддержание высокого статуса и уровня жизни партчиновников.

Зюгановцы пошли еще дальше и привнесли несвойственный истинным коммунистам националистический душок.

Как только появляются разговоры о том, какой процент той или иной национальности должен находиться в органах власти и СМИ, пиши пропало, не удержится партия, начнет быстро терять свои позиции, смыкаясь с ультраправыми всех мастей.

В последние годы в России опять наметился подъем этого страшного недуга.

Преступно не любить свою Родину, патриотизм высокое чувство, а вот национализм низменное, порочное.

Мой близкий друг, великий русский поэт Михаил Генделев рассказывал о своем общении с замечательным, онким и энциклопедически образованным Вениамином Ерофеевым. Венечка тяжело болел, у него был рак, и, по мере прорастаний метастаз в мозг, он на глазах терял свои былые способности и как-то даже глупел. А уже совсем незадолго до смерти, на фоне угасания мыслительной деятельности у него развился антисемитизм, исходя из чего Михаил сделал вывод, что антисемитизм – это болезнь, свидетельствующая о проблемах умственной деятельности.

Антисемитизм – это частность, но посмотрите на лица ультранационалистов и их поступки, и с утверждением Генделева будет довольно сложно не согласиться.

Макашов, ожесточенно показывающий оскорбительный жест в ответ на протянутую руку космонавта Леонова, Миронов, призывающий к погромам, да и вообще лица скинхедов и националистов всех мастей, что наших, что прибалтийских, – разве это лица людей, с которыми вы бы хотели общаться? На них на всех печать.

Расцвет русского национализма абсолютно понятен и прогнозируем, завывания по поводу злобных их и забитых, обманутых нас всегда были спасением. Это блестяще работает на выборах, помогает рекрутировать одержимых и в любом обществе приводит к расколу и преступлениям.

Дорога в никуда, причем начинать разыгрывать эту партию довольно легко, вот остановить и отмыться потом практически невозможно.

Один из самых ярких политиков на этой поляне – Дмитрий Рогозин. Я его помню с 1986 года, он только закончил журфак и пришел работать в штат ИМЭМО. Дима всегда был очень заметной фигурой – статный, холеный, красивый, хорошо говорящий, спортивный, в молодости он серьезно и успешно занимался гандболом.

Его политические позиции тогда были очень далеки от нынешних, он занимался Северной Америкой и тяготел ко взглядам республиканской партии. Со временем он как-то незаметно оказался на плаву, причем в довольно странных компаниях, и покидал их всегда разочарованным и с каким-то осадком. Не задались отношения ни со Скоковым, ни с Лебедем, где-то там всегда присутствовал и еще один политик с очень смутной биографией – Сергей Глазьев.

Организации менялись, но постепенно формировался образ, да и во всех видах деятельности обычно присутствовал дипломатический уклон. Защищая интересы русских в ближнем зарубежье, Дмитрий Олегович всегда очень корректно обозначал, что имеет в виду всех соотечественников, которые считают русский язык и культуру для себя родными, а отнюдь не только и не столько национальный аспект. Только вот компания, в которой всегда находился Рогозин, расставляла куда более жесткие акценты.

Любое появление Рогозина носило и носит несколько театральный характер, что, наверное, связано и с его пониманием политики как публичного действия, да и сам Дмитрий Олегович любит внешние эффекты. Он мне рассказывал, как во время какойто встречи с чеченскими полевыми командирами все достали оружие и положили на стол. Дмитрий сделал паузу, улыбнулся и продолжил: "Так вот, когда я достал маузер, у них потекли слюнки".

Молодец, психологически очень точный ход.

Кстати, и при личном общении он предстает совсем другим, чем его экранный образ.

Он вообще большой, высокий и все делает очень вкусно, сочно, широко. Я пригласил его на передачу "Апельсиновый сок". Сев за стол, Дмитрий с грустью констатировал, что сладкое, то есть и выпечку, ему нельзя. Но тут его взор задержался на розеточках с повидлом, и глаз государственного мужа загорелся, моментально слетела вся значительность и полемическая агрессия и проснулся на редкость обаятельный сладкоежка. "А что это у вас, варенье, варенье мне можно, сливовое, замечательно, мое любимое, а еще есть?" – и он с радостью уговорил пару розеточек.

После этого я стал относиться к нему с человеческой симпатией.

До 2003 года Рогозина носило из стороны в сторону, он как-то чуть не потерялся и нашел очень мудрый путь – застолбить свое место в Государственной думе, побеждая в одномандатном округе от Воронежа. С казаками Дмитрий нашел общий язык и пользуется там поддержкой, да и любит этим побравировать. В силу своего характера он не может быть просто депутатом, а в меру таланта и не должен, поэтому он искал сильных союзников, но только с политической перспективой.

Народная партия с руководителем на тот момент Геннадием Райковым не смогла оценить всей широты рогозинских начинаний, да еще и наметившийся, но не состоявшийся во многом из-за жесткой позиции против Лужкова альянс с "Единой Россией" выдавили Рогозина в поле оппозиции. А с ненавистным ему Чубайсом у него, как у тоже оппозиционного политика, оказались общие взгляды на самое важное в российской политике. Точнее, на самого важного – на президента, Дмитрию всегда очень нравился Путин. Нравилось быть его уполномоченным по делам Калининграда, нравилось выступать с защитой российской позиции на ассамблеях Европарламента, и делал он это действительно очень профессионально и грамотно и, конечно, надеялся, что будет замечен. Не случайно довольно долго циркулировали слухи о том, что еще немного, и Рогозин займет пост министра иностранных дел. Но слухи не обозначают указа о назначении.

Появление фракции «Родина» во многом связано с умением Рогозина и почувствовать момент, и договориться, в том числе и в Кремле, особенно в условиях цейтнота.

Идея занять такую нишу выглядела замечательно и, конечно, не могла не восприниматься аналитиками как мощное противодействие КПРФ, поскольку борьба должна была развернуться именно за коммунистический электорат. Абсолютно очевидным это стало, когда подтянули и красных генералов, и патриотически настроенных историков, и Уж отдельное место отводилось Сергею Глазьеву, пожалуй, одному из самых удивительных политиков в истории современной России. Именно с его именем коммунисты связывали большие надежды. Он по праву числился главным экономическим мозгом оппозиции. Человек, получивший докторское звание в раннем возрасте в советское время, когда его нельзя было получить на сдачу в буфетах Белого дома и Думы, как это происходит постоянно сейчас. Сергей успел поработать и в правительстве Гайдара, но расстался с ним после подписания Ельциным указа 1400 о разгоне Верховного Совета, тем самым он навсегда перевел себя в ранг оппозиционных политиков. Глазьев не похож на публичного политика, говорит всегда тихо, смотрит так внимательно и с легкой улыбкой Джоконды. Экономические выкладки, которые он приводит, и советы, которые дает, всегда находят своих сторонников.

Совершенно непонятно, каким образом при полном отсутствии ораторских данных на выборах губернатора в Красноярском крае он пришел третьим, что было сенсацией.

Не надо, правда, забывать, что его успех во многом бь определен поддержкой КПРФ. Тем не менее у Глазьева всегда чего-то не получалось. Когда он должен был оказаться первым, вдруг что-то его непускало. Он во многом пытался, как кукушонок, забрать под себя структуры, которые его приютили. Но хозяева попадались с клювами пожестче, да и обычно за ним не шло достаточное количество людей. Глазьев просто не командный человек. Многие воспринимают его задумчивую блуждающую улыбку и молчание, как проявление согласия, но она на самом деле всего лишь означает, что он вас слышит. Конечно, многие с радостью обманываются, чтобы в самый важный момент убедиться в том, что это ваше мнение, что у вас была договоренность, Глазьев же считает совсем по-другому.

Совершенно очевидно, что за Глазьевым нет никакой команды, он политический одиночка, готовый с радостью часами говорить о природной ренте, но не ответить на большинство вопросов во время интервью.

Геращенко и Глазьев, Бабурин и Нарочницкая, Кругов и Леонов… Все, кто остались невостребованными, добро пожаловать в казанок. Уж больно много разных людей собрались вместе в "Родине".

Особенную пикантность придавал рекламный ролик какого-то прохладительного напитка, в котором использовали анекдотическую историю о готовке кошек. Дмитрий и Сергей обсуждают в пивной: "Ты олигархов не любишь?" «Нет» "Просто ты не умеешь их готовить".

А по партийным спискам «Родины» в Москве под номером один шел самый настоящий олигарх – Александр Лебедев, банкир и магнат, думаю, профинансировавший некоторую часть избирательной кампании. Лебедев баллотировался не только из-за необходимости финансировать «Родину», но и в связи со своей жесткой антилужковской позицией. Здесь уже просматриваются даже некие личные мотивы Рогозина.

Не мог Дмитрий так легко забыть свою попытку войти в руководящие структуры "Единой России", что довольно громко обсуждалось в печати. Но вот выступил резко против Лужков.

Однако доверять олигархам довольно сложно. Ненадежные они. Бегут прямо с поля боя, в последний момент. Лебедев покинул Рогозина и «Родину» за несколько часов до выборов, при этом прошел в Думу, но переметнулся во фракцию "Единая Россия".

Решение было эмоциональным, и зародилось оно во время передачи "К барьеру!", так как в ней прозвучали обвинения, которые нынешний олигарх и бывший офицер, сотрудник Первого главного управления КГБ СССР, не смог вынести.

В том памятном эфире, последнем перед голосованием, Чубайс столкнулся в полемике с Рогозиным. Должен честно заметить, что Дмитрий себя плохо чувствовал, приболел. Анатолий Борисович умеет сражаться против своих политических оппонентов. Всегда приходит блестяще подготовленным и еще припасает парочку домашних заготовок.

Дмитрия с самого начала застали врасплох, ему казалось, что правота его гнева, направленного против отца всех преобразований, столь очевидна, что Чубайс расплавится на месте. Этого не произошло.

Чубайс был ироничен, точен и держал удар, поясняя как свою позицию по приватизации, так и то, что он всегда хоть что-то делал, когда остальные только критиковали. Да, он допускал очень много ошибок и корит себя за них, но все равно именно благодаря ему и его команде удалось дать России свободу и навсегда победить коммунизм.

Рогозин, имея на руках письмо от РАО ЕЭС всем потребителям, среди которых были, конечно, и умершие, жестко охарактеризовал аморальность такого рода приемов в избирательной кампании, да и все отсылы к реальным олигархическим плодам деятельности Чубайса находили поддержку в аудитории.

Раз сто Дмитрий повторил фразу: "У нас все тюрьмы забиты теми, кто украл батон хлеба, а своровавшие миллионы их по телевизору жизни учат".

Казалось, что Дмитрий оправился и уверенно добьет Анатолия Борисовича, но у того были припасены сюрпризы.

Первой заготовкой Чубайс сместил акценты с себя на личность Рогозина. Его свидетель, господин Гозман, стал утверждать, что Дмитрий лично просил у него денег за поддержку позиции РАО ЕЭС. Гозман называл точную дату и время, когда это произошло, и чуть ли не был готов предоставить запись с камер слежения, подтверждающих такого рода встречу.

Рогозин возмущался, но как-то странно не мог вспомнить, была ли такая встреча или нет, а потом и вовсе стал утверждать, что впервые видит господина Гозмана.

Особенно сильно качнулся маятник голосования, когда Чубайс обвинил «Родину» и Рогозина лично в национализме и фашизме. Тогда он и сформулировал лозунг, довольно часто после этого повторяемый: "Вы фашисты, и я сделаю все, чтобы вас уничтожить".

По отношению к самому Дмитрию это звучало несправедливо. Он многократно говорил о том, что чистотой крови может гордиться только макака-резус. Но остается фактом участие коричневых организаций в избирательной кампании «Родины». А вся последующая эпопея с подписантами антисемитского письма навсегда закрепила за «Родиной» клеймо махровых антисемитов. Не добавила им очков и деятельность депутата Савельева, отметившегося не только антисемитскими шовинистическими литературными трудами, но и омерзительными драками в Думе с Жириновским, который на двадцать лет его старше.

Вся дальнейшая история «Родины» подтвердила отсутствие единства у людей, вставших под знамена новообразования.

Очень быстро вырисовались разногласия между Глазьевым и Рогозиным по поводу президентских амбиций Сергея, поражение которого во многом показало его личный рейтинг при отсутствии поддержки как КПРФ, так и рогозинской части "Родины".

Совсем анекдотичными выглядят и уход Геращенко в ЮКОС, компанию, бесспорно воспринимающуюся как олигархическую, при полном молчании со стороны «Родины», и иск Бабурина за право иметь свою «Родину», да и голодовка, как странно объявленная, также странно и прерванная.

Я довольно много общался с Дмитрием Олеговичем, пытаясь понять его мотивацию столь небезопасного с точки зрения медицины и странного метода политической борьбы. Дело даже не в требованиях, а в форме. Если бы власть пошла на поводу, то в Думе голодовки начались бы по любому поводу, да и не только в Думе, но и по всей стране. Стоит только раз дать слабину.

Если я понимаю правильно, то у Дмитрия Олеговича сложилось впечатление, что будет поставлен вопрос об отставке правительства или хотя бы социальноэкономического блока за абсолютно бездарно проведенную замену льгот на денежную компенсацию.

Во фракции «Родина» ждали постановки этого вопроса в повестку дня, но "Единая Россия" решила по-другому. То ли Рогозин почувствовал, что фракция начинает роптать и высказывать недоверие ему лично, то ли еще по каким-то причинам, но он отреагировал очень эмоционально и объявил голодовку, которую поддержали некоторые его коллеги.

Послали охранников за матрасами, которые по странному стечению обстоятельств оказались политизированного оранжевого цвета, и стали голодать.

Я созванивался с Дмитрием, поскольку волновался о здоровье и его, и других голодающих и не понимал, как из этой ситуации можно выйти, не превратившись в посмешище. Ведь очевидно, что политические противники не могли отнестись к этому серьезно. По городу ходили слухи и о том, что ребята подъедают, и как можно голодать и курить одновременно, и что у них там еды из японского ресторана сколько хочешь, да и что вообще-то веса они вроде зрительно не теряют, да и вообще, как заметил депутат Митрофанов: "А что, Рогозину давно пора худеть". Объективности ради надо напомнить, что и сам Алексей не отличается стройностью.

Не знаю, насколько все эти домыслы отвечают реалиям. Как это часто бывает, наша политическая элита придумывает такие ходы, что становится явным поголовное дурновкусие. Так, комитет Думы по регламенту вдруг решил посчитать, а насколько это дорого голодать, с учетом необходимого присутствия врачей и круглосуточного нахождения в кабинетах. А потом еще и эти странные похороны еды, когда проносили гробы какие-то активисты. Закончилось все это неприличие трагическим сообщением о гибели депутата-единоросса из Питера Рагозина, с пугающе похожей фамилией.

Тем не менее выход из голодовки так и не был очевидным, да еще и, как назло для Дмитрия, появилось совершенно омерзительное антисемитское письмо, подписанное многими членами фракции "Родина".

Сразу после публикации письма я позвонил Дмитрию на мобильный телефон и вывел его в прямой эфир радио "Серебряный дождь". Рогозин возмущался не содержанием письма, а фактом его появления. В ту минуту он не осуждал своихдепутатов, только говорил, что надо разобраться, и напирал на то, что уж больно все происходящее несвоевременно и не является ли оно провокацией с целью отвлечь общественное мнение от голодовки и от монетизации.

После радиопередачи Дмитрий предпринял ряд действий, и многие депутаты свои подписи отозвали, но самые одиозные остались.

Ужесточив затем свою позицию, Рогозин уже довольно резко стал высказываться и по поводу содержания послания. Тем не менее неопределенность его позиции осталась, поскольку никаких мер по отношению ни к членам фракции, ни к партии принято не было. Некоторые из подписантов перешли в бабуринскую "Родину".

Словом, какая-то неприличная суета.

Дмитрий Олегович решил прекратить голодовку, с одной стороны, по требованию Центрального комитета партии, а с другой – чтобы облегчить задачу президенту и одновременно добиться желаемого результата, поскольку президент не мог отправить в отставку правительство, пока шла голодовка, иначе все решили бы, что он принял свое решение под давлением.

Я с первого раза такую логику понять не смог, но и со второго тоже.

К сожалению, отсутствие простоты и тщательности характерны для «Родины». Сейчас она больше напоминает Гуляй-поле, каждый сам себе голова.

Самым слабым местом «Родины», да и всех партий на этом фланге, является полное отсутствие конкретики.

За время разнообразных эфиров я два раза задал Дмитрию Рогозину вопросы, ответы на которые у политиков должны отскакивать от зубов.

Первый вопрос – во время дуэли с Чубайсом: "Скажите, пожалуйста, а что вы конкретно предлагаете делать?" Вдруг наступила пауза, после которой так и не последовал ответ.

Второй – во время дискуссии с Ириной Хакамадой. "А кто будет определять, какой бизнес честный, а какой нет, и как определить, кто из олигархов честный, а кто нет?" Ответ меня не порадовал, хотя он был бесспорно честным: "Я сам и мои товарищи примем решение". Как я могу догадываться, такой же ответ готовы дать и Анпилов, и Зюганов, и Жириновский, и все прочие, строящие свои избирательные кампании на лозунгах отнять и поделить. Правда, уверен, что в связи с несовпадением классового чувства и списка товарищей у оппозиции единство не наступит никогда.

Рогозин очень остроумный человек, некоторые его комментарии ходят по Москве, как ранее гуляли эпиграмы Гафта. После рождения внука он сформулировал лозунг, под которым могут подписаться практически все: "Чтоб нашему роду не было переводу".

Именно он окрестил улыбку Глазьева – улыбкой Джоконды и не называет доктора Рошаля иначе как – антитеррористический. Когда возник конфликт между Савельевым и Жириновским, то Рогозин отказался идти против Владимира Вольфовича, дав очень красочное пояснение – корриды со свиньями не бывают.

Рогозин очень внимателен, и многие телеведущие получают от него замечательные эсэмэски. Порой кажется, что все заседания в Госдуме Дмитрий проводит за их составлением. Причем передачи смотрит внимательно, смакуя. Помню, как после битвы Хакамады с Якименко он пару недель смаковал выражение нашего комиссара по поводу Сорокина – калоед, – примеряя его к своим политическим противникам.

Рогозин очень внимательно относится к своим публичным выступлениям и всегда извлекает уроки из неудач. Проиграв Чубайсу на телевизионной передаче, но не на выборах, он разгромил многих и набирает силу от эфира к эфиру.

Яркий, эмоциональный, тонкий, обожающий свою семью, удивительно приятный в общении, он совершенно светский человек. Пожалуй, слишком любит жизнь, чтобы стать президентом. Речь не идет об опасности для жизни, просто работа главы государства настолько неблагодарная, что и врагу не пожелаешь.

По мнению многих, Рогозин человек расчета, не эмоциональный, а скорее актерский.

Действительно, у него иногда проскальзывают неискренние нотки, но это зачастую связано с общей бедой всех политиков – необходимостью повторять одну и туже мысль многократно.

Дмитрий с трудом находит союзников и расстается с ними очень по-разному. Тем не менее, как показывает опыт, в случае политической необходимости готов идти на компромиссы.

Именно компромиссы и подводят Рогозина, так как очень немногие слушают внимательно и до конца, что именно он пытается сказать, ожидая от него лишь жесткую критику с нотками крайнего патриотизма. Под его знамена стекаются люди, пугающие любого здравомыслящего человека своей агрессивностью и дремучестью. Необходимость формировать партию и постоянно бороться, в том числе и внутри «Родины» за союзников, делает его неразборчивым.

Сейчас Рогозин более трибун, чем ученый, и его сильная сторона – в критике, он это сам понимает и тем самым пытается нейтрализовать свои недостатки. Видимо, именно поэтому в «Родине» есть или были и Геращенко с Глазьевым, и Бабурин с Нарочницкой, и Леонов с Варенниковым, каждый из них известный специалист в своей области, и для них Рогозин не обладает авторитетом, что существенно ослабляет его позиции.

Рогозин, будучи замечательным рассказчиком, склонен к мифотворчеству и сам начинает верить во многие собственные придумки, что его подводит. Так, рассказывая о Беслане, где он действительно совместно с Михаилом Маркеловым себя проявил, Рогозин, чтобы, видимо, подчеркнуть свою мужественность, заявил, что служил офицером спецназа, но позже поправил себя – переводчиком на Кубе, после журфака.

Дмитрий Рогозин прекрасно понимает, что есть его собственные представления о партии «Родина», которые проявляются в стремлении войти в международное социалдемократическое движение, но есть и реальные члены, которым гораздо ближе ультранационалистические взгляды в стиле Лепена.

Дмитрий не сбрасывает со счетов один из возможных сценариев, по которому партийцы вполне могут принести его в жертву. Свалив политическое убийство на действующую власть, они используют уже память о Рогозине как икону.

В настоящее время именно Рогозин еще хоть как-то удерживает «Родину» от сползания в махровый шовинизм. Во многом это связано и с уровнем его культуры, и с тем, что, несмотря на все годы пребывания в политике, он не стал окончательным циником. Он очень высоко ставит человеческие отношения. В частности, что касается президента, Рогозин не только осознает сакральность самой его должности, но он испытывает абсолютно человеческую симпатию к Путину.

Рано или поздно ультрарадикалам за спиной Рогозина его чувство к президенту начнет мешать, да и критика, замешанная на добрых чувствах к Путину, является фирменным знаком Жириновского, а у «Родины» с ЛДПР и так борьба за близкий электорат. Рогозин понимает существующие угрозы со стороны партии и, по-моему, всегда готов к переговорам с властями, что опять же не может не вызвать дополнительное внутрипартийное напряжение.

Таким образом, «Родина» вынуждена будет поляризоваться в нише цивилизованного национал-патриотизма что может обернуться реальной угрозой благополучие страны, так как правые надеются, что при «оранжевом» развитии обстановки в России к власти придут демократы, хотя точнее было бы называть их западниками. Такой грузино-украинский вариант. В условиях России любая «оранжевая» революция исключается. Майдан возможен только при попустительстве правительства города, где революция происходит. Но самое важное состоит в нашей российской особенности ухудшения ситуации до крайности. Уличное выражение недовольства в значительной степени приведет к тому, что в России революция практически мгновенно примет коричневый окрас. А в результате лидеры ряда национальных образований и просто крупных регионов, особенно существенно отдаленных от Москвы, решат пойти своим путем – вплоть до распада государства.

Таким образом, до сих пор живая боль от разрушения Советского Союза, скорее не как политического, а как культурно-исторического феномена, будет усилена к тому же и дезинтеграцией России. Такой сценарий не приветствуется никем из политиков, однако объективно ими провоцируется.

Самый важный для всех без исключения оппозиционных партий вопрос касается денег.

Трудно не согласиться с гениальной формулировкой Андрея Вадимовича Макаревича: "Бесплатно только птички поют".

Политическую партию задумать не сложно, а вот кто ее кормить будет. Кандидатовто ведь не так много. Олигархи да Кремль, а посредине неясная масса сторонников, скорее желающая сама чего-нибудь урвать, чем что-нибудь пожертвовать.

Легендарные Камо по дорогам не шляются и банки ради партийного строительства не экспроприируют.

Доходная часть не очевидна, а расходная пугает. Кроме ежемесячного содержания партийных офисов как в регионах, так и в центрах, а также партийных интернетсайтов, деньги требуются для газет, переписки и документации, зарплат наемным работникам, да еще надо проводить разнообразные массовые акции по привлечению сторонников и потенциальных спонсоров. Гигантскую статью расходов составляет предвыборная кампания.

Для уменьшения таких гигантских затрат придумываются разнообразные хеппенинги, которые журналисты могут снимать и бесплатно, поскольку в них хоть что-то может вызывать интерес широкой публики.

Именно отсюда растут ноги почти всех акций ультраправых, левых, лимоновцев, идущих вместе, и всех остальных, кого сможете вспомнить. Задача облегчается в случае финансирования оппозиции и СМИ одними и теми же опальными олигархами.

Тогда и восьми пикетирующих где-нибудь в Кузьминках будет достаточно, чтобы сей факт прошел как самая важная новость дня. Если же этих восьмерых не посадили в автобус до Кузьминок, то это тоже новость, но уже о происках режима по зажиму демократии и срыву акций протеста. Но все-таки одних помидоров и майонеза недостаточно, придется и раскошеливаться, а значит, где-то брать деньги.

Взять деньги хочется за красивые глаза, чтобы потом не попрекали и ничего не требовали взамен. С этим-то дело обстояло худо, и надо решать тяжелейший морально-этический вопрос: как и политическую невинность соблюсти, и апитал приобрести. Все рецепты скорее оказываются психотерапевтического свойства, то есть они ненадолго успокаивают совесть. Остается осадочек, да еще какой.

Олигархов не любят все. Однако если речь заходит о партиях, эту формулировку требуется уточнить. Классово чуждых, то есть не своих олигархов не любят все, но ведь на поведение некоторых, одумавшихся, можно и глаза закрыть, и тогда они уже и не выглядят никакими олигархами, а вылитые крупные бизнесмены.

Партиям, особенно проходящим в Думу, тоже есть что предложить потенциальным спонсорам. Это же не только тривиальные места в партийных списках, которые нужны ищущим депутатской неприкосновенности, но и прямое крышевание бизнеса. Оно заключается как в самых примитивных разовых методах, и не очень дорогих – депутатские запросы, – так и в выездах лидеров партий на место разборок, в том числе и с правоохранительными органами.

Рассказывают, что известного юриста не раз видели в самых горячих коммерческих конфликтах, выталкивающего взашей служителей правопорядка при исполнении. Весь цирк стоил около 50 тысяч долларов.

В течение многих лет ряд партий принимал непосредственное участие как в коммерческой деятельности ресторанов и ночных клубов, так и в работе таможенных постов. Партии эффективно лоббировали принятие нужных законов или внесение требуемых поправок. Было время, когда даже можно было констатировать, что Дума скорее разбита не по партийным спискам, а по олигархическим структурам, которые скупали депутатов на корню.

В общем, возмущаться нечем, партий много – олигархов мало, так что больше чем по две партии в одни руки не давать. Хотя, конечно, есть и такие гиганты, которых одному не потянуть, но такие случаи наперечет, и там позицию диктует власть.

На современном этапе российской истории партии возникли до олигархов. Количество спонсоров и партий было одинаковым и равно одному. Советское государство – коммунистическая партия. При появлении второго игрока, которым оказалась ЛДПР, злые языки решили, что спонсор тот же, хотя уже и не вся страна, а только одно из ведомств – точнее, КГБ. Довольно сложно сейчас установить истину, да и вряд ли целесообразно, не думаю, что КГБ мог позволить себе роскошь не работать с ЛДПР.

Очевидно, что даже если такого рода контакты и были, то очень скоро Жириновский стал абсолютно самостоятельной политической фигурой, превратившей ЛДПР в самоокупаемую организацию – замечательный бренд, столь же узнаваемый, как какой-нибудь "Макдоналдс".

Необходимо уточнить, что речь идет только о партиях, реально претендующих на места в Государственной думе. Для содержания многих известных, но абсолютно маргинальных политических проектов не требуется существенных финансовых вливаний, для этого достаточно зарплаты или гонораров от творческой деятельности ее членов.

Для пропрезидентских партий, мейнстримных, открыто заявляющих свою платформу как безграничное доверие и любовь к президенту (таковой в настоящее время является "Единая Россия"), никакого дефицита в финансировании невозможно. Страна чиновничья, весь бизнес повязан на властях разного уровня, так что принесут сколько угодно. Сами, с благодарностью и еще будут спрашивать, не маловато ли.

Пальма первенства всегда за сырьевыми кампаниями, чье благополучие напрямую зависит от отношения к ним властей.

Принципиально важным условием является стабильность, чтобы не произошло несанкционированной передачи власти, потому что тогда умение дружить может обернуться отсутствием политического нюха. Не тех поддержал – это гораздо более страшное преступление и перевешивает все Добрые дела, которые уже воспринимаются как хитрое прикрытие враждебных замыслов. Не работает опыт Азии, где бизнесмены на всякий случай дают деньги всем противоборствующим политическим партиям.

Взаимоотношения между партийными лидерами и олиархами очень непростые и нелинейные. Многое зависит от личностей. Например, в истории ЛДПР никогда не было поытки перехвата власти в партии со стороны спонсоров, что было вызвано очень мудрой и жесткой политикой Жириновского.

Сколько бы скандалов ни разворачивалось вокруг персоны Жириновского, он всегда умел прозрачно и грамотно выстраивать свои отношения с дающими деньги. Конечно, прозрачно для бизнесменов, а не для налоговых служб и широкой аудитории.

Учитывая извечный интерес народа к депутатскому благосостоянию, Жириновский разработал целую систему ответов на вопросы о деньгах и собственном образе жизни.

Приемная дверь в дверь с ночным гей-клубом объяснялась им как необходимость знать все о жизни своих избирателей; машины и квартиры, записанные на вождя, объявлялись партийным имуществом.

Жириновский обожает раздавать деньги, это становится маниакальным, кажется, он только и ждет момента, чтобы кому-нибудь хоть что-нибудь дать. Ходят легенды о его путешествии в поезде, где на каждой остановке во время встреч с народом он снимал с себя пиджак и дарил его. Пиджаки не закончились до Москвы.

Судя по заявлениям вождя, в ЛДПР зарплату вообще на себя не тратят, а сразу собирают, чтобы купить велосипеды для детей, поддержать региональные организации, молодежные мероприятия, и прочая, и прочая. Почти каждый из публично говорящих элдэпээровцев (а таких немного) давал мне именно такое разъяснение.

Конечно, я рад за депутатов, видно, у них довольствие не 130 тысяч рублей в месяц, а пара годовых бюджетов какой-нибудь маленькой африканской страны.

Остается резонный вопрос: а сами депутаты на какие деньги живут?

Про Жириновского так вопрос никто и не ставит. Подарки от Саддама Хусейна в виде золотого "Патека Филиппа" к каждому дню рождения пару лет назад прекратились, а рассказам о том, что за лоббирование интересов нефтяных компаний Жириновский брал лишь проезд и стол, не верит никто, но все равно остаются гонорары от книг и от участия в фильмах.

Вот на что следует обратить внимание: как-то странно получается, что в пору своей политической зрелости ЛДПР вдруг стала очень привлекательной для авторитетных бизнесменов, решивших проявить себя на депутатском поприще.

Не исключаю, что это связано с яркостью и популизмом лидера, который традиционно пользуется широкой поддержкой электората, прошедшего тюремную школу жизни.

Является фактом попытка включения в федеральные списки от ЛДПР как Анатолия Быкова, так и Сергея Михайлова, которых разные несознательные журналисты почемуто иногда величают Толей Быком и Михасем. Эту вольность оставляю на их совести.

Такого рода инициатива ЛДПР не уникальна, во многих партийных списках присутствуют граждане с сомнительной трудовой биографией. Но вот чтобы такие известные личности, да на ведущих ролях, – это, конечно, ноу-хау Жириновского, который известен манерой перетряхивать состав фракции от созыва к созыву, оставляя незыблемыми Алексея Митрофанова и Игоря Лебедева.

Выдержав бой, на тех выборах Жириновский сумел провести ЛДПР в Думу, хотя с Б. и М. ему пришлось расстаться.

Думаю, что сработал гениальный рецепт Талейрана: "Если сделка не состоялась, верни деньги".

Партийная касса, как и личный бюджет многих депутатов, пополняется и за счет некогда модного удостоверения помощника депутата, которое было несколько лет назад чуть лине обязательным атрибутом у павших на бандитских разборках, и даже за счет торговли номерами с флагом, ну и конечно депутатские запросы. Сама система жизнеобеспечения Думы до монетизации и подъема зарплат так была хитро устроена, что жизнь народных избранников кардинально отличалась от жизни избирателей. Да и сейчас депутаты очень обижаются, когда возникает вопрос об их окладах.

Торговля местами в партийных списках стала повальной болезнью. На рынке никто с объявлениями не стоял, но знали об этом все. Чем выше вероятность победы партии на выборах, тем места дороже.

С особо честными и принципиальными партиями вопрос решался по-другому. От них требовалось либо проявить принципиальность при голосовании по ряду законов, либо, когда времена становились тяжкими и было уже не до чистоплюйства, включить доверенных олигархических персонажей в список.

Преимущество данного метода для олигархов с политическими амбициями очевидно.

В случае прохождения в Думу по партийному списку одинокого олигарха его шансы устроить маленький политический переворот и забрать всю партию и фракцию под себя не очень велики. Так как, несмотря на бизнес-успехи, у него отсутствуют знания, умения и навыки политической и особенно внутрипартийной борьбы, в результате происходит изгнание и довольно сложный процесс либо по смирению собственных политических амбиций и примыкание к другой фракции, либо чрезвычайно капиталоемкий и, как правило, неудачный проект создания собственной партии.

Наиболее убедительные примеры здесь предоставляют КПРФ и "Родина".

Зюганов железной рукой подавляет все попытки финансовых воротил перехватить инициативу. Уже забыт коммунист – игорный воротила Семаго, шансы нынешнего бунтаря Семигина выглядят довольно проблематично. Интересно, что, несмотря на свою политическую платформу, КПРФ отличается известной финансовой всеядностью.

Так, по партийным спискам в 2003 году значился и банкир Линшиц, до этого известный своей дружбой с "Группой Альфа" и полным отсутствием коммунистических убеждений, и генерал от ЮКОСа Кандауров, абсолютно точно соответсвующий образу перерожденца советских времен (страна дала ему все: он был генералом КГБ и пошел служить Ходорковскому, тому самому олигарху, который ограбил народ, «прихватизировав» недра, ну и так далее, по обычному предвыборному плану).

Кстати, у Линшица случилась накладочка, не прошел, далеко в списке стоял.

У «Родины» дела обстоят похожим образом, избавившись от Лебедева, который мудро примкнул к парламентскому большинству, она сохранила добрые рабочие отношения с депутатами от алюминиевых магнатов.

СПС благодаря финансовой стратегии Немцова не зависел от одного спонсора, так что одиозные личности в глаза не бросались.

Гораздо сложнее строились отношения между Григорием Алексеевичем Явлинским и его спонсором.

Позволю себе лирическое яблочное отступление.

Григорий Явлинский – настоящий политик, яркий, мужественный, но что-то в нем всегда выдавало вечного призера, которому не суждено стать чемпионом. Блестяще образованный, тонкий оратор, интеллигентный, принципиальный и не идущий на компромиссы, он в течение пятнадцати лет является кумиром многих представителей творческой и технической интеллигенции. Как правило, родители-пенсионеры отдают свои голоса за «Яблоко», а дети – за СПС.

Все, что делал в публичной политике Явлинский, было последовательно, понятно и разумно. Он с первого дня был против приватизации по Чубайсу и предлагал свой путь – 500 дней, – который, на мой взгляд, предпочтительней. Он с первого дня был против ельцинского вторжения в Чечню и требовал импичмента президента. Его непримирая политика в этом вопросе привела к личной драме: его сын был похищен и кисть мальчика изувечена, и никогда Явлинский не использовал эту трагедию для самораскрутки, и никогда не отказывался от своих убеждений даже под таким страшным гнетом.

Почему-то Явлинского регулярно обвиняли в связях со Штатами, в том числе и финансовых, и он совершенно на западный маневр отстаивал свою правоту в суде. И вместе с этим от выборов к выборам доверие к «Яблоку» падало.

Я не знаю, что случилось на последних выборах, когда еще до полуночи казалось, что «Яблоко» проходит пятипроцентный барьер, а СПС нет, и вдруг общий итог плачевный. Ригорий Алексеевич говорил мне, что он ночью разговаривал с Путиным и тот его поздравил с прохождением, а потом такое разочарование. Кто-то винит «Яблоко», кто-то сбой компьютеров, в результате которого произошел вброс голосов в пользу лидера, и доля «Яблока» оказалась размытой. Истину установить можно только в результате беспристрастного судебного расследования, которое сложно провести в любой стране мира, и уж тем более в России, и не столько из-за ангажированности власти, а из-за расстояний, волокиты процедуры – пока подсчеты да прения завершат, пора будет новую избирательную кампанию начинать. Однако Явлинский последовательно пытается идти цивилизованным судебным путем.

Во времена Ельцина для меня именно Явлинский воспринимался как основной конкурент действующему президенту.

Один из самых устойчивых и постоянно возвращающихся слухов касался назначения Явлинского то премьер-министром, то просто министром, и вроде даже какие-то переговоры велись, но все оставалось по-прежнему.

Несмотря на небольшую численность «яблочников» в Думах, они всегда были заметны и очень профессиональны. Да и каждый вызывал уважение, можно было быть не согласным с позицией, но по-человечески все производили очень достойное впечатление.

Не случайно после поражения «Яблока» на выборах многие из проявивших себя в Думе получили предложения поработать в правительстве и в иных органах власти: Арбатов, Артемьев, Иваненко, Задорнов, Крашенинников, Митрохин, ну и конечно давшие по части своих фамилий в название партии Болдырев и Лукин.

Только вот почему-то всегда в «Яблоке» было неспокойно, и отцы-основатели разошлись и особо не комментируют причину своего расставания. Некоторые, как Мизулина, говорят о том, что «Яблоко» – это скорее не партия, а секта.

Не думаю, что это справедливо. Убежден, что Явлинский демократ. Правда, у него сложный характер, я, регулярно пытаясь пригласить Григория Алексеевича на передачу, почти всегда уверен, что если мне удастся дозвониться, то он будет предельно корректен, но, скорее всего, откажется. Последнее время его мотивация очень проста – Явлинский борется за свободу слова, требуя прямой эфир, технологические пояснения и особенность сетки вещания в расчет не берутся.

За последнее время в обществе закрепилось мнение, что прямой эфир – это синоним свободы слова, а соответственно запись – чуть ли не страшное зло, идущее рука об руку с цензурой.

О свободных и демократических средствах массовой информации я уже писал.

Хотелось бы отметить, что в 70-х годах в Советском Союзе прямые эфиры были, но вряд ли они кому-либо казались проявлением свободы слова.

На телевидении существует своя технология. Любой телевизионщик обожает прямой эфир. Отработал время, в которое программа стоит в сетке, и идешь домой. При этом есть жанры, где прямой эфир хорош, а есть – где он лишает возможности использовать многие изобразительные средства, достигаемые лишь монтажом.

Телевидение прямого эфира всегда художественно менее совершенно, хотя иногда присутствует больше драйва. Но ведь какое количество передач становятся смотрибельными только благодаря редакторским ножницам.

Вырезать можно по-разному: кто-то будет выкидывать политически острые куски, но к таким во второй раз не придут. А можно и технические оплошности, простой изза отказа техники, что случается сплошь и рядом, оговорки и длинноты участников, так как течение времени в реальной жизни и на экране воспринимается по-разному.

Абсолютный телевизионный гений – автор и идеолог как передачи "К барьеру!", так и "Воскресного вечера" – Гаянэ Самсоновна Амбарцумян, с которой я работаю, дружу и у кого учусь с 1999 года, пользуется абсолютным доверием участников наших программ. Они знают, что ничего сущностного не будет убрано, какими бы жесткими ни были высказывания политиков, а весь мусор уйдет в корзину. Монтаж будет идеальным и передача для зрителя заиграет.

Во время записи одной из передач к нам пришла дама, известный телевизионный критик, хотя точнее было бы сказать, человек, получающий деньги за то, что пишет о том что увидела на экране телевизора. Ее манера безапелляционно судить хорошо известна, мне было очень интересно узнать, отметила ли она, что ее выступление в нашей программе подверглось целительному вмешательству со стороны Гаянэ и из более чем скомканного комментария с перепутанными фамилиями удалось выстроить все ровненько и правильно.

Конечно нет. То же самое произошло, когда многие из редакции «Коммерсанта» присутствовали при разгроме г-на Васильева с г-ном Фридманом. Тогда еще главный редактор, Васильев проиграл по всем статьям и оставил после себя привкус, нахамив Башмету. Но журналисты оказались верны корпоративному долгу и не написали об увиденном ни слова, не о том, что видели зрители, а о том, насколько программа в эфире соответствовала записи. Не написали и не напишут, потому что свобода свободой, а симпатии не подразумевают объективности. Главное – знать в нашей стране, против кого дружить.

Да и кроме всего прочего, Россия – страна, раскинувшаяся на несколько часовых поясов, поэтому, чтобы не нарушать равные права граждан, надо, по логике Явлинского, заставлять в каждом часовом поясе повторять программу в прямом эфире.

Конечно нет, скажет Григорий Алексеевич, зачем же так топорно. Можно пускать передачу в прямом эфире на Москву, а в записи на регионы. Тогда это будет означать, что передача "К барьеру!", выходящая на канале НТВ в 22.40 по московскому времени в четверг, во всех остальных регионах пойдет в пятницу.

Учитывая, что сетка программ выходного дня отличается от рабочего, то любая политическая программа, выходящая в эфир московским вечером, может появиться на Дальнем Востоке в лучшем случае в субботу, а может, и через неделю, что вряд ли актуально.

Для политиков, ориентирующихся на Москву и Питер, это не важно, а вот для живущих в других часовых поясах принципиально.

Конечно, когда идет активная избирательная кампания и в прямом эфире устраивают дебаты, то политики готовы прийти и четыре раза на дню, но это всего лишь один из телевизионных жанров, причем попробуйте заставить себя спорить с одними и теми же людьми, на одни и те же темы четыре раза в день – не завидую жителям Москвы, им достанется осетринка не первой свежести.

Отсутствие прямого эфира в Англии не воспринимается как трагедия, в целях борьбы с терроризмом англичане приняли решение давать изображение с небольшой задержкой, и никто не считает, что тем самым ставится крест на свободе слова.

Мера свободы телевидения определяется мерой свободы людей, работающих на нем.

Несвободные люди и в прямом эфире найдут способ избежать острых углов. Это делается очень просто: большинство ведущих работает с портативным принимающим устройством связи, которое вставляется прямо в ушную раковину, поэтому и называется «ухо». Именно через него осуществляется связь с аппартной, помещением, где во время эфира кипит жизнь, именно там сидит режиссер, командующий операторами, какой план взять, там же находятся и редакторы, которые могут в любой момент подсказать что-либо ведущему.

Качество передач многих ведущих резко падало, когда уходили с канала профессионалы, зачастую именно "в ухо" делавшие все программы. Ведущий был говорящей головой, а реальным мозгом оказывался человек из аппаратной. Так было и во времена работы Олега Добродеева на НТВ, когда он практически вел «Итоги», а зрители видели Киселева. Говорят, что фирменное заикание появилось, когда в аппаратной появился новый человек, через слово говорящий «э-э-э». Так же, командуя в ухо, можно потребовать предоставить слово одному или другому, в случае если передача начинает идти не в том направлении, как планировалось, приказать оператору взять другой план, убавить громкость микрофона одного из участников, вывести ведущего и дать ему команду уйти на рекламу, а в паузе уже разбираться. Способов множество, а самый эффективный вообще не имеет никакого отношения к телевизионной технологии. Просто люди работают, все понимая с полуслова. Их не заставишь произнести крамольные слова, потому что в их головах нет крамольных мыслей, да и они умеют считать. Замечательная, тонкая, умная и абсолютно «яблочная», Светлана Иннокентиевна Сорокина в передаче "Основной инстинкт" на Первом канале, когда все говорили только о приговоре, вынесенном Ходорковскому, проявила гражданское мужество и вышла с передачей о семейных докторах. Потом можно своим друзьям все объяснить, многозначительно вздыхать и говорить: не дало начальство.

Свобода не может быть дарована сверху, ни начальством, ни президентом, ее можно только завоевать своим ежедневным трудом, осознанным усилием. Но зачем, ведь так удобно списывать собственную несвободу на наличие или отсутствие прямого эфира.

Несколько раз передача "К барьеру!" шла в прямом эфире, на Дальний Восток. Брака не было, поэтому точно в том же виде и по всем остальным орбитам. Критики этого не заметили, но продолжали кричать.

"Свобода слова" при выходе в прямой эфир на Москву для регионов шла на неделю позже. Да и на Москву было бы интересно пустить звуковую дорожку с командами Герасимова Шустеру.

Меня проблема свободы слова очень волнует, так как я замечаю, как большинство политиков делает такое многозначительное лицо и говорит, дескать, если бы у вас был прямой эфир, то я бы сказал.

Во время передачи "Воскресный вечер", на которую, как обычно, не пришел Григорий Явлинский, мы позвали его заместителя, господина Иваненко. Он говорил замечательно и жаловался на притеснения в информационном поле, и я предложил ему вот прямо сейчас на всю страну сказать то самое важное, что ему никак не дают донести до россиян. Пообещал, конечно, ни секунды не вырезать, и обещание свое сдержал. Иваненко очень эмоционально выпалил: "Да власть мы хотим взять".

Ну и где здесь страшная тайна, озвучив которую все буржуины превратятся в тыковку? Разве есть хоть одна партия, которого этого не хочет? По-моему, на голову Путина и единороссов выливается ежедневно такой ушат помоев, всегда с остаточком (Путин кровавый диктатор и всех задушил), что это уже напоминает, по меткому выражению Михаила Леонтьева, маленьких детей, которые бегают кругами и кидаются какашками.

Ведь кидаются и на радио, и на телевидении, и в печатных СМИ, но все равно кричат, что их притесняют, потому что есть еще программы и журналисты, которые не кидаются.

Что-то я не очень понимаю, как в условиях диктатуры можно кричать такое и оставаться на свободе, и в замечательном настроении. Ни чилийская хунта, ни сталинский режим, ни товарищи Ким Ир Сен с Саддамом Хусейном такого бы просто не потерпели.

Одно из двух: или кровавый режим и крики с Колымы, плохо слышные из-за расстояния, или диктатуры нет.

Все-таки сидит у журналистов и политиков предыдущей формации истовая уверенность Левши, что есть страшный секрет, раскрыв который и прокричав о нем на весь мир, узрим сразу всю правду.

Не могут они понять, что никто из живущих и не скрывал ее, просто видел совсем иную реальность, чем кричащие.

Владимир Жириновский тоже все грозился открыть глаза народу, если ему хоть раз дадут хотя бы минуту прямого эфира.

Дал – так он за все время плохо рассказывал старые анекдоты, хотя при этом сам был хорош.

Характерна такая беда и для Явлинского. Он все правильно говорит, только вот дела все нет и нет. А пока он все говорит, вокруг по-прежнему творится несправедливость, и возникает явное ощущение, что это всего лишь одна из фасок политического процесса, такой обходной маневр, где нет ни буйства, ни безумства революционной деятельности, и такая очень умная и цивилизованная оппозиция добавляет любой власти лоск. Именно поэтому Ельцин любил Явлинского. Ведь если в России есть такой абсолютно западный по своему обличью и манерам оппозиционер, то, значит, и мы не совсем уж азиопы, как Явлинский нас и величает.

Все 90-е Явлинский производил впечатление человека, который вот теперь-то уже что-то сделает. Но он так и не брался, хотя были все возможности: и деньги, и спонсор и целый канал НТВ, в условиях президентской кампании делавший ставку по прямому указанию своего хозяина Гусинского на Явлинского. Только вот результата нет – фиаско. Может быть, и потому, что для той избирательной кампани попытались придумать Григорию Алексеевичу какой-то совсем уж несвойственный образ. Добавить брутальности., Вспомнили о его спортивной юности, об успехах у боксерском ринге. По-моему, в юношеские годы Григорий Алексеевич был чемпионом Украины по боксу. Заставил его сниматься в ролике, который мог бы посостязаться глупости с эспээсовским пролетом, только был существен но раньше.

Явлинский, сидя на скамейке, мучил штангу, а потом работал на боксерском мешке.

Выглядело это ужасно, мешок не хотел делать вид, что на нем работают, и уныло болтался, штанга не поднималась по правильной траектории, да и все происходящее выглядело скорее комиксом. В этом было что-то от французских комедий, только вот актер был ужасающе растренирован. Я и не сомневаюсь, что Явлинский в прошлом занимался боксом, просто возникало ощущение, что умницу, тонкого, интеллигентного человека мучает злобный режиссер, до этого в зале никогда не бывавший, а денег на консультанта тратить не захотевший. Обсуждая эту ужасную рекламную чепуху, Явлинский признался, что не было времени все оценить и взвесить, вроде взяли, и незадешево, людей, притворяющихся профессионалами, доверились им – и вот результат.

Вечная беда Явлинского – партия есть, а вот команды нет, близкий круг влюбленных почитательниц на окладе есть, искренние сторонники, как великолепные журналисты Минкин и Сорокина, есть, а вот жестких профессионалов, знающих жизнь, нет. Да и желания их услышать не наблюдается. Поэтому вроде и усилий много, да все впустую, все мимо, а потом вдруг как начинается горячечная кампанияборьбе с чемто безумно важным, только вот, к сожалению, граждан не сильно волнующим (как в случае с захоронением радиоактивных отходов), то приходишь в недоумение.

Все правильно, проблема такая есть, ее обсуждение дает хороший избирательный эффект, правда в Голландии и прочих развитых капиталистических странах. Для России хотя тема и наиважнейшая, только людей не сильно беспокоящая. Граждане и не надеются дожить до экологических негативных последствий – вон под боком такая свалка, что на фоне собственного радиационного фона чужой, да за деньги, особо и не смущает. Чернобыль ведь ничему не научил, светящиеся грибочки да яблочки на рынке улетали, так как были дешевыми.

Интересно, ну кто же яблочникам такие советы дает.

Получается как в сказке "Лиса и Журавль": все хорошо, только никак не сойдется «Яблоко» со своим избирателем. Каждый раз мимо, и спустя время «Яблоко» стало мне напоминать сельского заведующего клубом, который уже сорок лет ходит в гости к местной учительнице и носит один и тот же завядший букетик и давно прокисшую бутылку шампанского. И разговоры такие замечательные ведет, и смотрит в глаза со значением, и даже руку пожимает, только вот на этом все и завершается. А ведь девушка уже давно созрела, но ее никто не собирается слушать, важнее самому говорить и наслаждаться собой говорящим.

Никакой победы с такой тактикой не добиться.

Посмотришь на тех, кто в этой партии, и видишь: люди-то они милые, но пусть уж лучше ограничатся разговорами. Ведь сколько среди них имевших непосредственное отношение к власти. Задорнов-то был министром финансов, и к нему остались вопросы и по ГКО, и по дефолту. Слова Явлинского, что партия это не одобряла, воспринимаются уже как хорошая мина при плохой игре. Да и Крашенинников министром юстиции был, сейчас к единороссам пристал, неудобно как-то.

Самый страшный удар по репутации «Яблока» нанес Ходорковский в присущей ему циничной манере и попал в самое больное место, во многом предопределив поражение на выборах в Думу или, по крайней мере, падение рейтинга популярности.

Отношения между главным спонсором и партией строились до этого на замечательных принципах. Ходорковский поддерживает финансово не потому, что ему что-то надо взамен, а потому, что он разделяет убеждения Явлинского.

Ходорковский считает необходимым финансирование «Яблока» как важного элемента гражданского общества.

В этой конструкции умиляет, что Ходорковский выступает спонсором, потому что его деятельность идет вразрез с убеждениями яблочников. Никакие аргументы в пользу эффективности избирательной кампании не могут оправдать ни залоговых аукционов, ни фальшивых векселей, ни заурядной предпринимательской нечистоплотности при уплате налогов, ни криминала. Но даже если оставить в стороне экономику, то ведь и политические деяния Ходорковского наносят прямое оскорбление Явлинскому. Ведь одним из основных спонсоров выборов 1996 года выступил именно Михаил Борисович, и именно он максимально использовал выгоду из своего политического веса.

Незадолго до избирательной кампании произошло примечательное событие. Очень правильная и цивилизованная мера – страхование гражданской ответственности – попала в лапы заинтересованных чиновников и бизнесменов.

Первоначальный посыл был и остается безупречным. Если вы своей машиной ударили другое транспортное средство, то теперь не надо проклинать судьбу, продавать квартиру и подтягивать к месту столкновения вооруженные формирования для выяснения отношений. Достаточно купить страховку, на рынке установился очень щадящий тариф – за 100 долларов страховая компания вступалась за вас и покрывала расходы на 10 тысяч долларов. Сумму выплат пострадавшему можно было и увеличивать, а ваш взнос кардинально не менялся, конечно, чуть подрастал.

Казалось бы, замечательно, но страховые компании вкупе с чиновниками насчитали такой тариф и приняли такие процедурные правила, что все автолюбители схватились за голову. Несмотря на резкое увеличение числа застраховавшихся, тариф почему-то вырос, а коэффициенты, которые были приняты, и вовсе задирали затраты для жителей крупных городов, традиционно поддерживающих «Яблоко» и СПС, до весьма кусающихся сумм.

Шум в обществе был страшный. Я, работая на «Авторадио», был и остаюсь сторонником обязательного страхования, но выступаю резко против грабительских тарифов. Решили мы выяснить, откуда взялись эти расчеты и правила. Сначала все по привычке валили на Думу, но оказалось, что конкретно цифрами занималась согласительная комиссия, в которую входили представители крупнейших игроков на страховом рынке – Минэкономразвития и Минфин. Главную роль играл чиновник кудринского министерства. Со стороны автолюбителей никого не было, а объективность страховщиков хорошо известна.

Любопытно, что почти у всех олигархических структур существует собственная страховая кампания, так что заботу и любовь к гражданам они вобрали с молоком корпоративной матери.

В конечном итоге эта тема обсуждалась так остро, что даже в прямом эфире президенту Путину задали об этом вопрос, и он обещал разобраться и тарифы понизить. (Прошло более двух лет, обещание не выполнено.) В результате моего маленького собственного расследования возникли обоснованные подозрения в нечистоплотности сотрудника Минфина, и его фамилию я частенько склонял в прямом эфире, но он на контакт не шел.

Каково же было мое изумление, когда сего джентльмена я увидел в избирательном списке «Яблока» вкупе с другими господами, доселе мне неведомыми как политики, но с бизнес-прошлым, тесно афелированными со структурами господина Ходорковского.

Я ожидал их увидеть и у КПРФ, где водились их коллеги, у единороссов, откуда потом они быстро сбежали, да и у любых других партий, в чьей казне пробивался родничок ЮКОСа. Но мне казалось, что Явлинского Ходорковский не станет марать.

Я спросил Григория Алексеевича об этом напрямую во время передачи "Апельсиновый сок".

Явлинский – боец, он понимал, что это репутационный удар, но решил сам перейти в наступление:

– Да, я пошел на это открыто, и заявляю, что это было условием спонсора, в отличие от других партий, я не собираюсь ничего скрывать. Это не мои люди, и я за них не могу отвечать. Если в Думе они будут голосовать против партийных убеждений, то будут немедленно отчислены из фракции.

Мне стало жалко Григория Алексеевича. Надеюсь, в этот момент он искренне верил, что такая мера может хоть кого-нибудь из олигархата испугать.

В этой истории меня удивил также следующий момент. Ведь не мог Явлинский не осознавать, что если и не лично Ходорковским, то, очевидно, по договоренности с ним финансовая помощь за предоставление мест в списках партии оказывалась теми людьми, взгляды которых принципиально расходятся с яблочными.

Получается некая всеядность, в которой никогда раньше Григорий Алексеевич замечен не был.

Было широко известно, что с идеей объединения левых и правых носился перед выборами Березовский, и якобы к нему за деньгами ездила группа товарищей, то ли от себя лично, то ли от лица КПРФ. Насколько я помню, история оказалась туманной, как Альбион, на груди рвались тельняшки, но осадочек остался. Так ведь то оппозиция, но никак не кремлевская партия.

Ходорковский напоминал игрока, который пошел ва-банк.

На выборах 2003 года произошел резкий сдвиг в политическом мышлении Ходорковского. Он вышел на тропу войны, чтобы не скупить обычную думскую тусовку, как другие нефтяники, а получить думское большинство. Мог ли это не видеть и не понять такой тонкий политический игрок, опытом всех избирательных кампаний, как Явлинский? думаю, что нет – не мог. Задавал ли он себе вопрос, а зачем это надо Ходорковскому? Вопрос правомерный и звучавший многократно – наверное, задавал.

В последние месяцы перед арестом, да и после, Ходорковский заявлял себя как сторонника парламентской республики. С 1993 года в России, в соответствии с принятой конституцией, президентская республика. Таким образом, Ходорковский считал необходимым изменить как систему, так и конституцию. Как любой гражданин в нашей стране, он вправе иметь свое мнение об эффективности разных государственных устройств. Действуя в рамках закона, он должен бы был добиться проведения референдума по изменению конституции и в случае победы принять новую.

Устав от бесед как с представителями кремлевской Администрации, так и с Путиным, Ходорковский, по всей видимости, решил действовать. Тем более что его беседа с главой государства, показанная на всю страну, не оставляла сомнения в глубокой личной антипатии. Что проявлялось и в нарушении дресскода, и в манере разговора, а судя по полученному от президента ответу, антипатия была обоюдной.

Ходорковский не воспринимал Путина как человека, способного помешать его замыслу. Для него президент – всего лишь еще один персонаж политического театра, в котором режиссер совсем не виден. Если сам Путин был человеком неблизким для олигарха, то в Администрации президента трудилось такое количество сотрудников, когда-то работавших в олигархических структурах и у него лично, что невольно он воспринимал их как своих союзников, а не президентской командой.

Многие средства информации, общественные организации и фонды, как и большое количество журналистов, находились на прямой финансовой подпитке от юкосовских и колоюкосовских структур, поэтому и вызывала сомнения х лояльность, очень похожая на продажность.

Посудите сами. К лету 2003 года в руках Ходорковского Находился ресурс, позволяющий решать проблемы коротким и эффективным путем. Тем более что деньги для этого были. Благодаря промыванию мозгов и блокированию любой негативной информации о ЮКОСе в общественном сознании был создан целый культ как компании, так и самого богатого тогда человека России.

В чем прелесть парламентской республики для Ходорковского? Должность премьерминистра, которого не выбирает народ, а назначают депутаты, при представительском и ничего не решающем президенте.

Ходорковский, видимо, понимал, что уж сколько тумана ни напустить, но президентскую кампанию выиграть ему практически невозможно. Во время передачи "К барьеру!" возник интересный психологический момент: сразу после оглашения приговора Ходорковскому на ринге сошлись Борис Немцов и Михаил Леонтьев. Со стороны Немцова выступала секундантом госпожа Алла Гербер. Когда господин Леонтьев озвучил тезис о невозможности Ходорковскому выиграть выборы, Гербер перешла на крик: "Почему? Почему вы так считает?!" – подтекст был связан с тем, что у Ходорковского отец еврей, и правозащитник Гербер увидела в высказывании журналиста антисемитский подтекст.

Напрасно, во-первых, Леонтьев парировал, что в России никогда не будут голосовать за олигарха, да еще и самого богатого, а во-вторых, Михаил Борисович никогда себя евреем особо и не позиционировал, в отличие от его коллег по олигархическому цеху, которые пытались использовать национальную тему и как запасной парашют, и как хороший путь к признанию в западном мире. Так, основателем Российского еврейского конгресса был господин Гусинский, его сменил господин Невзлин. Для поставленных задач структура оказалась действительно хороша, правда, заниматься реальной работой пришлось совсем другим людям, которые, оставив в стороне политические завывания, стали помогать детям и старикам.

Не касаясь национального вопроса, можно уверенно сказать, что шансы самого богатого человека в стране выиграть выборы близки к нулю, и не только в России, но и в Западной Европе и в США.

Еще раз подчеркну, выиграть выборы – это ни в коей мере не означает, что Ходорковский не имел права баллотироваться. факт же надрывного муссирования еврейского вопроса не менее омерзителен, чем проявление зоологического антисемитизма.

Оставался единственный путь, который и был Ходорковским выбран. Но поездки в Америку и встречи главы ЮКОСа с влиятельными политическими силами не дали желаемого результата, о чем можно судить по отсутствию действительно жесткой позиции по отношению к России со стороны как Белого дома, так и Капитолия.

Довольно жалкие заявления очень небольшого числа сенаторов и конгрессменов, как и невысокопоставленных представителей Администрации, скорее подтверждают мое мнение.

Если обратить внимание на пресс-конференции глав государств стран восьмерки, то можно увидеть, что и на прозвучавшие там прямые вопросы были даны очень мягкие и обтекаемые ответы. В частности, и потому, что во многих странах были попытки такого рода вмешательства в политику со стороны бизнеса, и они пресекались очень жестко. Просто прошло уже очень много лет, и сама структура финансирования политических партий в том виде, в котором она сложилась в России, невозможна.

Величина пожертвования строго ограничена, и источники отслеживаются.

У нас в какой-то момент времени партии превратились в политические отделы олигархических структур наравне с отделом по связям с общественностью, зачастую его и подменяя.

Политические амбиции Ходорковского не вызвали понимания и в олигархических кругах, где установилось мнение, что Миша стал неадекватен.

Ходорковскому казалось, что олигархов можно объединить под знаменем борьбы с чекистским режимом Путина, лозунг, звучавший замечательно для демшизы, не проходил у людей, слишком хорошо знающих и историю ЮКОСа, и методы его работы, и обилие чекистов в самой компании. Да и незачем было всем объединяться, скорее, наоборот, сама идея войны одного из них с властью предоставляла остальным возможность поживиться.

Все-таки правильно олигархи сами себя называют – пауки в банке, и даже угроза их существованию не заставит их объединиться.

Трагедия Ходорковского связана и с тем, что, будучи обычно очень осторожным, он вдруг искренне поверил в свое мессианство и непогрешимость.

В его команде не нашлось ни одного человека, к которому бы Ходорковский прислушивался настолько, чтобы усомниться в своей затее, но уже зато было море тех, кто кричал, что уж если чего МБХ захочет, то так и будет.

Не случайно сотрудники центрального офиса ЮКОСа производят впечатление людей зомбированных, это уже скорее какая-то секта – никаких намеков на "Яблоко".

Все происходившее с Ходорковским довольно близко наблюдал Явлинский. Думаю, что ему, очень многое повидавшему в политике, было очевидно, что Ходорковский не преуспеет. Вряд ли при таком премьере Явлинский согласился бы войти в правительство.

Интересно, что в письмах Ходорковского из неволи больше уделяется внимания правым, чем Явлинскому, и скорее именно правым принадлежит первенство в создании некой фронды.

Письма Ходорковского – это отдельный жанр и, пожалуй, продолжение всего того, что он делал и раньше, – манипуляция.

Ходорковский, по мнению многих людей, был убежден в своей избранности и интеллектуальном превосходстве над всеми. Он всегда был прагматичным блестящим мани пулятором, абсолютно лишенным моральных ограничений, что проявилось и в скупке им парламентариев, чиновников, управлений и силовых структур разваливающегося КГБ. Цель была одна – обогащение, брать все, что вокруг, хапать, тащить любой ценой. Ему все всегда сходило с рук, и он шаг за шагом убеждался в собственной непогрешимости. Письма Ходорковского свидетельствуют о кризисе eё идеологии. Цель их понятна: напомнить о себе и бороться за общественное мнение, выжидать.

И результат налицо – общественное мнение окрестило Ходорковского главным правым, но не яблочником, и это показательно, так как письма, видно, пишут уже другие советники.

К сожалению, в России политтехнологи являются психотерапевтами для несостоявшихся политиков и пытаются угадать изменения настроения своих клиентов, строча за них более чем сомнительные и очень непоследовательные тексты.

Должно быть, именно с этим связаны метания Михаила Борисовича справа налево.

Невозможно говорить о стройной идеологии, ведь решается политическая задача.

Теперь, когда приговор вынесен и Ходорковский находится в зоне, в ход идут традиционные пиаровские приемы, которые должны тронуть сердца россиян.

Вот уже и православный батюшка посещает Ходорковского, и все чаще звучат слова о Боге. От либерала – к православному державнику. Странный путь олигарха. Вот только слов раскаяния о загубленных ЮКОСом людях я так нигде и не услышал. Да и кто их вспомнит. Выгодно жалеть МБХ, да и ответственности никакой. По информации, опубликованной Марком Дейчем, в компанию по созданию нового образа Ходорковского и по его юридической защите вложены многие миллионы долларов.

Причем эффективность этих вложений оказалась не очень высока.

На передаче "Воскресный вечер" Марк говорил о том, что юристы получили более четырех миллионов долларов. Учитывая их квалификацию, вполне разумная сумма, но вот что меня смущает. В сентябре развернулась интрига вокруг даты слушания дела в апелляционной инстанции. Многие наблюдатели были удивлены, что адвокаты не дождались буквально суток до того момента, как истечет срок давности по основному эпизоду дела. По Москве пошли слухи, что мастодонты юриспруденции просто не учли, что в России сделка считается вступившей в силу в момент регистрации контракта в соответствующих инстанциях, а не его подписания. Речь шла о разнице в два дня. Надеюсь, что злопыхатели наговаривают, но в любом случае странно. Да и вся защита была построена в форме политического пиара, так что мягкий приговор, должно быть, и не был нужен.

Печально, но ведь реального Ходорковского уже давно нет. Есть некий образ, к созданию которого причастны многие, но уже не сам МБХ. Оппозиции он нужен как флаг и страдалец, о нем пишут сказания в стиле Ленинианы, публикуя их всюду, где это возможно. О трагедии обычного земного человека забыли. Самое страшное, что может случиться для всего этого веселого сообщества пиявок, осваивающего деньги опального олигарха, то, что после выхода на свободу Ходорковский потребует финансовых отчетов. Вот уж будет стонов, только выйдет ли он, его гибель ведь так на руку олигархическому подполью. Готовая икона да кровавое пятно на репутации власти – и никакой конкуренции.

Поучительна и судьба Комитета-2008 как попытки организовать некое политическое образование. Удалось подтянуть очень странный набор разной степени известности людей. Такой классический пиартехнологический продукт. Присаживаются граждане политологи и прочие консультанты на скамеечку и думают, как бы освоить бюджеты.

Деньги могут быть выделены как на прокремлевскую, так и оппозиционную структуру.

Приходят им в головы замечательные идеи, правда, уж больно все похожие друг на друга, и создаются политические проекты из совершенно одинаковых посылов.

Если угодно, то такой политтехнологический "оливье".

Начинается с посыпания головы пеплом и причитаний об отсутствии моральных авторитетов в стране. Обязательно надо попереживать о попрании свобод. Тяжелой жизни, продажности чиновничества, диктатуре и засилье… (вставить по вкусу – чиновников, чекистов, евреев, кавказцев, питерцев…).

Позже добавляется необходимый ингредиент – узнаваемость персонажей. Надо учесть и интересы инвесторов, хорошо бы совместить несколько ипостасей в одном человеке. Для этих целей очень хороши журналисты и медиаменеджеры, так как тогда не надо тратить деньги на их издания.

Если спонсоры производят впечатление провинциалов, то на них очень хорошо действуют магические слова-заклинания: интернет-сайт, он-лайн конференции, виртуальная приемная, персональные страницы – низкую эффективность капиталовложений в эти игрушки можно легко пояснить притягательностью такого рода ходов для молодежи. Хотя скорее всего спонсоры и спрашивать-то не будут.

Тем более что многие сейчас и не могут общаться с плодами своих затрат иначе как в виртуальном пространстве из своего прекрасного далека. Так как в случае реальной встречи в России сотрудники генерального прокурора Устинова могут оказаться попроворнее грузинских и прибалтийских пограничников.

Со времен Ноя не удается избежать тяги к принципу формирования – каждой твари по паре, и набиваются в новые образования журналисты, артисты, бывшие чиновники, спортсмены. Одним словом – тусовка.

Комитет-2008 составлен именно по такому принципу, только в нем еще нашлось место неопределившимся политикам, замечательным юмористам, а все остальные по списку.

Правда, с моральными авторитетами подкачали. Уважаемые люди есть, но вот их моральный авторитет вызывает некоторое сомнение. Никто из комитетчиков не завоевал такой всенародной любви или уважения, как Юрий Никулин, Зиновий Гердт, академик Сахаров.

Да и вся деятельность оказалась типично российской правой. Несуразной.

За недолгое время Комитет-2008 вначале громко заявил о себе – вот прямо завтра – и все… майдан на вашу голову, а потом стали просто разбиваться на мелкие кучки по принципу кто тут самый правый и практически самораспустились безо всякого внешнего воздействия.

Больше всего меня восхитил Владимир Рыжков – человек-загадка. Кто он по политическим убеждениям, я не знаю, точнее, не уверен, что он и сам знает.

Большой, с очень добрым лицом, он один из редких демократов, кто Действительно не богат. Хорошо говорит, всегда выигрывает выборы в крае, откуда родом, и по-прежнему с ним связан. Замечательно образован. Историк и любит историю. Очевидно, много читает и производит впечатление милейшего человека и, должно быть, таковым и является. Но только с его позицией все равно никак не удается определиться.

В момент его появления в большой политике гораздо заметнее был его однофамилец, поэтому Владимир получил прозвище Маленький.

Владимир Рыжков все делает вроде точно, но ему не хватает какой-то лихости, чтобы прекратить быть повзрослевшим отличником и действительно задышать полной грудью. В его карьере все время происходит некое бурление, которое совершенно неожиданно подкидывает Рыжкову феноменальные карьерные возможности, и он раз за разом их не только не использует, а выкидывает некий фортель, оставляющий всех в недоумении.

Как так могло получиться, что непримиримый борец с чиновничеством и "Единой Россией", еще совсем недавно был одним из лидеров замечательной партии, которая запомнилась многим по избирательному плакату: Черномырдин с ладонями сложенными крышей – "Наш дом Россия".

Рыжков потом говорил, что в партию не вступал, а был членом фракции, правда, совсем не рядовым, но сделал это, чтобы попытаться оказать реальную помощь своему региону. Тот же здоровый прагматизм, который в российской политике многим заменяет убеждения. К прагматизму прибегаешь, если востребован сильными, а если потерялся, то хорошо работает критический подход.

В конце 2003 года у Рыжкова появился шанс, когда именно его прочили в лидеры мертвозамышленного проекта по объединению СПС и «Яблока» для выдвижения единого кандидата.

Рассказывают, что и к Владимиру ездили, и к олигарху за финансированием его водили, а Рыжков все равно чего-то испугался. Ну никак полной грудью воздух не наберет и на что-нибудь не отважится.

В Комитете-2008 на фоне всеобщего объединения Рыжков вдруг резко вскочил и побежал совместно с Каспаровым новую партию сооружать.

Все остальные комитетчики тоже никак не соберутся с мыслями, поэтому что же их всех объединяет, кроме личной нелюбви к Путину и утерянных позиций, как материальных, так и статусных?

Есть своя фракция и у бывших сотрудников Гусинского и Березовского, которые потеряли каналы и издания и теперь мучительно пытаются найти себя в новых реальностях, как Киселев.

Все это действо по созданию площадки для объединения демократических сил, на которое со стороны смотрит и Явлинский, намекнув, что платформа для объединения есть – это «Яблоко», вызывает колоссальное уныние. Опять болтовня, самолюбование, тусовочное кокетливое фрондерство.

Возможно, это мое личное ощущение, но критике власти как слева, так и справа не хватает хоть какой-либо конструктивной составляющей. Все обсуждения ведутся на высочайшем градусе накала, который не позволяет услышать друг друга.

Проблема кроется в разочаровании. Политические игроки в широком смысле слова, то есть не только действующие лица, но и журналисты, аналитики, представляют очень узкий слой. В силу исторических обстоятельств именно представители антикоммунистической – либеральной общественности доминируют на арене СМИ, именно их разочарование и тревога перед будущим транслируется и на остальное общество, которое зачастую совершенно равнодушно наблюдает за этой рефлексией.

Время, породившее основных лево-правых участников нынешних политических баталий, проходит, и вместе с ним отступают и его герои.

Уход их мучителен, некрасив, сопровождается ссорами с идеологически близкими и разрывом с еще недавними акомыми. Яркий пример – недолгое падение "Московких новостей" под руководством Киселева. Вот уж где амбиции затмили все. Желание покрасоваться и непонимание привело к рабочему конфликту.

Однако у либералов не бывает рабочих конфликтов, а у журналистов – работы, в которой они ничего не понимают. Либералы видят во всем политику, а журналисты, из-за того, что им приходилось о чем-то рассказывать, начинают считать себя профессионалами в этой области.

Если же перед нами одновременно и либерал и журналист, то можно не сомневаться, что этот человек способен на многое, точнее, он уверен, что способен на многое.

Результат очевиден.

Почему-то никогда актерам, игравшим роли сталеваров, не приходило в голову идти и варить сталь, ажурналист и это бы смог.

Трогательным является и поведение Невзлина при продаже "Московских новостей".

Напомню, что он обещал отдать их хоть за доллар, лишь бы газета жила. Не знаю сумму сделки между Невзлиным и Рабиновичем, но украинский покупательжаловался, что сразу после оформления сделки бывший уже хозяин газеты, по-прежнему являющийся собственником здания, где находится редакция, повысил аренду в два раза.

Никогда не надо забывать, что основная идея и любое деяние олигархов преследует исключительно денежный интерес.

Разочарование свойственно всему политбомонду 90-х, и скоро можно открывать психоаналитические кабинеты для этих пациентов. Понять их можно. Казалось, что после падения коммунизма в стране будет хорошо. Короста спадет с людей и строя, и к старому возврата не будет. Не получилось. Идеология отрицания прошлого оказалась недостаточной для построения будущего. Тем более что большинство считало, что их вклад в дело победы над коммунизмом состоял в кухонных беседах.

И даже самые ярые борцы с коммунизмом, те, которые за свои убеждения и пострадали, не имели ни малейшего представления ни о законности, ни о демократии и напоминали большевиков наоборот.

Трагедия элиты, сформированной в то время, это ее библия, а именно серый кирпич "Истории партии", они все большевики наоборот.

Продолжают мыслить императивами К. Маркса и Ф. Энгельса. Все нынешние политпроекты, от них исходящие, парафраза на "Манифест Коммунистической партии" и принципы строительства ВКП(б).

Смешно и глупо винить этих людей в отсутствии понимания демократии, все их представления об этом предмете базируются на столкновении с западным укладом, причем лобовом и зависимом, то есть либо в качестве просящих, либо обожающих, либо политэмигрантов.

Им свойственно обожание, вплоть до слепого преклонения перед США, и глубочайшая ненависть ко всему российскому, что не принимает их или смеет им возражать.

Это не наша общая вина, скорее родовая беда. Мы получили демократию, а точнее, конец коммунизма, в результате сложных интриг в политбюро, помноженных на загнивание всей соцсистемы.

Мы не боролись за свободу, и усилия 1991 года при всей их значимости были уже на шестом году перестройки. А главное, мы так привыкли быть лично ни в чем не виноваты, что и коммунизм приписали инопланетянам, немцам, евреям, но только не разглядели причин российского ужаса XX века в нас самих.

Народ опять оказался одурманен так же, как и сейчас, кто-то считает, что народ не виноват.

Никто нас не дурачил, как мудро заметил Жванецкий: "Заговор против страны есть, и в нем принимает участие весь народ".

Именно проявление нашего национального – странового менталитета и породило не шведскую модель, а советскую, именно червоточинка вовсю в нас расцвела в годы Репрессий, когда многие сидели, а еще больше людей стучало, сажало и охраняло.

При падении коммунизма опять проявились не лучшие качества коллективного подсознательного, а его бесы. Бандитизм, воровство, коррупция, замешенные на склонности к отчаянию, политической пассивности и алкоголизме населения, и привели к уродству построенного на обломках социализма государственного здания.

Страна подвига и порыва, но не тяжкой ежедневной работы. Привыкшие разрешать себе все, мы точно соответствуем печальному анекдоту. "Новый русский говорит сыну: "Сынок, запомни, всех денег не заработать – большую часть придется украсть".

Нельзя подарить демократию – ее можно только выносить и мучительно, поэтапно строить.

Смириться с тем, что разрушение коммунизма не приводит автоматически к построению демократического капиталистического общества, очень сложно, хотя, если вдуматься, это очевидно.

Так, крах монархии в России ведь не привел к торжеству демократии.

Россия страна пророков. А надо еще и делать, и законы писать, и, что совсем несвойственно нам, их соблюдать всем.

На сегодняшний день постаревшим элитам даже некого винить, кроме себя, в потерянном историческом шансе на глобальное улучшение страны, которое было бы заметно не только одному отдельно взятому Чубайсу да олигархам с членами их семей, но и народу.

Признать такое – равноценно уходу с политической арены, что для большинства означает и потерю средств к существованию. Кто же с таким смирится, и они барахтаются, рождаются новые гениальные проекты, но все замешены на старых дрожжах.

Когда я помогал Грегу Кохану нанимать людей на работу в московский офис компании «Кока-кола», он сказал пророческую фразу: "Все кандидаты так хорошо говорят поанглийски, что начинает невольно казаться, что они понимают смысл сказанного".

Элиты замечательно говорят по-русски, регулярно произнося ключевые слова: законность, демократия, частная собственность, свободные выборы, независимые средства массовой информации. Однако в результате своей двадцатилетней деятельности им удалось доказать, что, придя во власть, они моментально начинают вкладывать в эти слова свое понимание. А если даже тысячу раз говорить, вот вам конфетка, она вкусная, а люди, раз за разом пробуя ее, чувствуют вкус дерьма, то на тысяча первый раз уже конфетки и не хочется.

Туризм тоже повредил элитам, ведь пока ездило не так много россиян, можно было рассказывать о западной жизни все что угодно, а теперь у людей есть и свое мнение, и оно очень отличается от мнения элит, находящихся в состоянии духовной эмиграции.

Преступно любить Родину, закрыв глаза, необходимо видеть, понимать и ненавидеть все недостатки и выкорчевывать их, преступно также и огульно ее ненавидеть.

У нынешних сходящих с политической арены появилась забавная манера: вывалившись из активной обоймы, грозить пальчиком и говорить о потере курса на демократию.

Мой любимый персонаж – Михаил Касьянов. Бесспорно, очень сильный профессионал, долгие годы отработавший в структурах власти, вдруг сейчас стал критиком, практически новым знаменем оппозиции. И вот уже пресса готова его поддержать.

Красивый голос, представительная внешность, и главное достоинство – умение не ответить ни на один вопрос. В моем эфире на канале ТВС господин Наздратенко, только что снятый с должности главы комитета по рыболовству, обвинил Касьянова (в ту пору премьер-министра) в получении многомиллионной взятки за обеспечение интересов рыболовецких компаний, подчиненных губернатору Дарькину. Я наивно ожидал, что хоть что-то после этого должно произойти. Снимут Касьянова, Касьянов подаст в суд на Наздратенко, заведут дело и проведут расследование. Я ошибся – ничего не произошло, Касьянов остался где и был, а Наздратенко был назначен на должность заместителя секретаря Совета безопасности. Именно при Касьянове как коррупция, так и откровенное принятие решений в пользу конкретных олигархических структур даже перестало стыдливо прятаться в тень.

История с получением дач премьер-министром анекдотична и показательна, когда по его просьбе олигарх Фридман помогает решить вопрос, и угодья достаются скромному Касьянову за проценты от реальной стоимости.

Никогда о своих доходах Касьянов не говорил, а на все обвинения отвечал, что это политические преследования. Замечательный ответ. Из средств массовой информации ушли истории "о двух процентах" – так было раньше модно говорить об этом персонаже. Все забыто, ведь он теперь свой – либерал, а не чиновник-мздоимец, работавший в интересах ряда олигархических коммерческих структур настолько неприкрыто, что по Москве долго ходила история о министре из питерских, который на повышенных тонах выяснял отношения с Касьяновым, обосновывая, почему он называет его вором и мерзавцем, и только благодаря вмешательству Путина конфликт удалось погасить, хотя его участники долго между собой не разговаривали.

Но там речь шла о каких-то военных контрактах, да и для либералов вся эта грязь так неинтересна. А чиновники, которые знают правду, молчат. Им ведь и нельзя говорить – некорректно, да и зачем, ведь все равно средства массовой информации, ориентированные классово – по-большевистски, не поверят.

Вот и говорят о том, что уже за спиной бывшего премьера встает мощная поддержка олигархической фронды, и поведут они народ на бой.

Каждый из вынужденных эмигрантов-мечтателей не пользуется в народе никакой поддержкой, но играть в публичную политику они обязаны. Иначе в любом другом случае шансы на их выдачу в Россию по открытым уголовным делам очень высоки.

Березовский с Патрикацишвили, Невзлин, в чем-то Гусинский никогда не воспринимались в России как образцы гуманизма и порядочности. Они не забывают рассказывать о том, что Россия – это бизнес-проект, принадлежащий олигархам, во главе которого они поставили наемного менеджера президента и уверены, что в любой момент могут его снять и назначить кого-либо другого.

Бредовые мысли об очередном кандидате в президенты проносятся в мозгу Березовского со страшной скоростью. Теперь это Касьянов. Еще раньше на вакантное место прочились многие – от Пруссака, который об этом ни сном ни духом не ведал, до Рыбкина, который от ужаса сбежал в Киев и провел там пару (судя по его странным рассказам) удивительных дней. Но все равно эти персонажи из одной и той же тусовки, ненавидящие друг друга и поэтому в конечном итоге все заканчивающие ссорами и разборками. Для них Касьянов удача, он известен на Западе, что повышает и позиции беглецов, да и сам статус политэмигрантов все же выше, чем казнокрадов и заказчиков убийств.

Касьянов – один из их тусовки, понятный, предсказуемый, проверенный годами совместных операций. Он свой для олигархов, именно поэтому он и тусуется с ними на 115-метровых яхтах и по заграницам и всем своим видом и предыдущей жизнью доказывает тезис: в России видят в прошлом будущее.

Олигархическое правление мы уже видели, шансов выиграть выборы, призывая вновь вернуться к этому, нет никаких – и быть не может, и не помогут все собранные деньги от любых спонсоров. Касьянов – этакий Ходорковский, но вид сбоку. Ведь именно при таких чиновниках и могли появиться такие же олигархи.

Тени прошлого будут постоянно являться, пока в обществе не выработается понимание всей порочности олигархической модели, когда страну отдали на откуп олигархам. Была построена версия бандитского олигархического капитализма, и обслуживающие этот строй интеллектуальные элиты так же дискредитированы, как и он сам. Понимание этого придет к элитам лишь при осознании, что когда они говорят о колоссальном улучшении жизни граждан, то они имеют в виду себя и своих друзей, а не народ.

Нынешний этап в истории особенно тяжелый, так как мы привыкли назначать когонибудь одного ответственным за все и снимать всякую ответственность с себя.

Теперь таковым является Путин, он президент, пусть сделает нам хорошо, да побыстрее.

Так не получится. Роль и ответственность президента колоссальна, но и пассивность народа непозволительна.

Самое тяжелое – это научиться выдавливать из себя Раба, стыдливо ворующего при предоставившейся возможности и радостно оправдывающего любые собственные низости и отсутствие гражданской позиции рядом с бессмысленностью всего творящегося вокруг.

Посмотрите, как много людей не ходят на выборы, тем самым отдавая страну на откуп очень разным гражданам. Не ходит самая экономически активная часть общества, что приводит к отсутствию ее голоса в политике. Поэтому и нет сейчас партии, за которую могли бы проголосовать представители активной созидающей части общества. Мы с вами обоснованно привыкли считать политику делом грязным и недостойным, тем самым оставляя ее столь же сомнительным избирателям.

Сейчас нет борьбы белого с черным. Задача гораздо сложнее. Отмыть страну от черноты, постепенно, через разные оттенки черного, постоянно осветляя, перейти к белому. Для этого требуется тяжелый, коллективный и ежедневный труд, который должен привести к построению демократии и выработке демократических законов и норм.

В России же пока не удается построить гражданское общество из-за полного отсутствия граждан с активной позицией. К сожалению, подавляющее большинство – это критикующие и ждущие, когда за них все сделают и они смогут проснуться богатыми и здоровыми в процветающей демократической стране.

Не все, однако, так плохо, постепенные изменения, и на мой взгляд, к лучшему, все-таки происходят.

Благодаря приглашению Эллы Панфиловой я стал членом Комиссии по правам человека при президенте Российской Федерации. И вот в преддверии Дня защиты прав человека нас всех приглашают в Кремль на встречу с президентом Владимиром Путиным. Год это был 2002-й.

Ночью я поймал себя на рабской мысли. А вдруг я ему не понравлюсь. Вот подходит он ко мне и говорит: "А вот вы, Соловьев, мне не нравитесь совсем, и программы ваши не нравятся". Действительно, а почему они должны ему нравиться. И что мне после этого прикажете делать? Глупо улыбаться или тут же эмигрировать? Мне стало очень стыдно за эти мысли, и было довольно сложно от них избавиться, да и признаться самому себе, что где-то внутри меня есть еще капли недовыдавленного раба. Давить надо и выдавливать.

Утро было очень холодным, и мы продрогли у этой башни в ожидании завершения проверок.

Я вспомнил, как бабушка учила меня этикету, в частности поведения за столом, и приговаривала: представь, что ты на приеме у турецкого посла или английской королевы. Н-да, говоря языком моих детей, королева отдыхает. Путин будет покруче.

Когда с мороза мы прошли в Георгиевский зал, то и здесь напряжение не спало.

Гигантский круглый стол, стулья, где-то там роятся охранники, и в отгороженной зоне журналисты. Мерный гул и появляющееся чувство голода. Должно быть, реакция на стресс.

Мы рассаживаемся по местам в соответствии с именными табличками, стоящими на столах, и с нетерпением ждем президента. Вдруг двери распахиваются, и он появляется в сопровождении Владислава Суркова, который идет к своему месту, а президент обходит всех присутствующих и здоровается с каждым за руку.

Меня потом часто спрашивали, какой он – вблизи. Невысокого роста, я чуть выше, хотя у меня 175 см. Очень необычный цвет глаз. Небесно-голубой. Очень уставшее лицо. Рукопожатие плотное, ладонь сухая и холодная. Я подумал, что можно было бы и побороться, но, пожалуй, не место, да и народ не поймет.

Сенатор от Чеченской республики Умар Джабраилов как-то раз очень справедливо заметил после встречи с высокопоставленным кремлевским чиновником: "Очень приятный и обаятельный человек, только вот не знаю, то ли это От его обаяния, то ли от его должности".

Встреча с президентом мне запомнилась и прекрасной Ренировкой для моего немалого эго. Во время дискуссии ВВП, отвечая на мое выступление, назвал меня коллегой Соловьевым.

Как только мы вышли из Кремля, мои милые коллеги стали интересоваться, на что намекал президент и уж не служил ли я в КГБ. Другие, относящие себя к кремлевским старожилам, стали мне объяснять, что такое обращение есть знак великий, ибо свидетельствует о глубокой симпатии, и я могу вполне быть уверенным в расположении самого.

Крылья у меня от этого не выросли, но, чего уж там скрывать, приятно было.

К счастью, рассказал я эту историю своему однокашнику по МИСиСу, который сейчас работает у ВВП. Тот послушал и изрек: "Володь, да это он когда имя забывает, то так обращается".

Почему-то именно это объяснение мне кажется самым правильным.

Это была моя первая, но не последняя встреча с президентом. Мое представление о нем менялось, как и менялся он сам и его политика. Чем больше я узнавал о нем, тем интереснее было с ним беседовать, и особенно любопытно наблюдать, как меняются люди при общении с ним.

Невольно многие становятся меньше ростом и умудряются как-то заглянуть Путину в глаза снизу, этим меня особенно поразил критик власти Жириновский. А когда Рогозин говорит о Путине, то в его речи становится слышно придыхание обожания. В передаче "Воскресный вечер" на вопрос о его отношениях с президентом Дмитрий Олегович вдруг раскраснелся, приосанился и стал объяснять, что президент – это больше чем просто человек, это должность, и он не может шутя говорить о таких важных понятиях и всегда за рубежом будет защищать нашего президента, так как в его лице он защищает авторитет страны.

Совершенно иначе выглядит поведение крупных бизнесменов, плохо отличимых от олигархов. Один из них на встречах с Путиным всегда отмалчивается и, как только президент смотрит в его сторону, делает какие-то странные движения туловищем.

Я спросил его: "Что это было?" – "Пытался увернуться от его взгляда. Если бы можно было дать денег, чтобы он вообще забыл о моем существовании, я был бы просто счастлив".

Этому же видному предпринимателю принадлежит и замечательная сентенция, которую он произнес сразу после ареста Ходорковского: "Я все понял, мне ничего не надо, на безбедную старость у меня уже там все давно есть. Если что надо отдать, нет вопросов, забирайте, только подмигните, когда надо брать билет".

Насколько я понимаю, пока никто не подмигнул.

С этим олигархом мы на «ты», так как знакомы уже не один десяток лет, и мое отношение к своей деятельности он знает.

В России в последние несколько лет все реже появляются на экранах сотрудники кремлевской Администрации, хотя давать интервью западным СМИ они любят.

У власти нет своего спикера, человека, который мог бы внятно донести суть происходящего или, по крайней мере, видение его из Кремля.

Вскоре выяснилось, что единственным человеком, выступающим перед народом с разъяснениями внешней и внутренней политики, является сам президент. На экране он появляется чуть ли не чаще, чем премьер-министр, и уж гораздо чаще, чем сотрудники его Администрации.

Администрация президента – орган особый, в Конституции про него и написано немного, но роль его в истории государства очень велика.

Чубайс сделал Администрацию президента воистину параллельной властью, и сейчас именно она воспринимается как центр управления развитием страны. Здесь находятся вершители судеб, к ним бегут на консультации, и именно они, по мнению многих, решают практически любые проблемы.

О них рассуждают политологи и кремлеологи, каждый слух из-за кремлевских стен ловится и анализируется, на основании биографий или намеков, взглядов, оброненных слов делаются выводы о наличии разных группировок внутри самой администрации и их борьбе за власть. Своего рода королевский двор со своими заговорами и переворотами, фаворитами и интриганами.

Хотя их фамилии почти ежедневно в газетах, но сотрудники Администрации мало кому известны в лицо.

Сурков, Сечин и Медведев могут спокойно передвигаться по Москве, без опасения быть узнанными. У Чубайса или Филатова такой возможности во времена работы на Ельцина, конечно, не было.

Закрытость Администрации президента началась со времен фиаско Волошина в Совете Федерации. Простая задача – добиться отставки генерального прокурора Скуратова при наличии кассеты с изображением человека, как тогда было модно говорить, на него похожего, в окружении жриц любви. Речь Волошина была ужасающей, и провал оказался неминуем.

Выяснилось, что блестящий организатор, человек-компьютер, рассматривающий любой вопрос с точки зрения технологичности его решения, а не морали, позже перешедший по наследству от Ельцина к Путину, если угодно, этакий наставник, дядька, абсолютно не умеет говорить на публике.

Я несколько раз встречался с Волошиным, он гипнотизировал всех медитативным курением и искусством балансировки пепла сигареты, очень внимательно слушал, глаза горели, но губы использовались только для затяжки.

В конечном итоге Александр Стальевич выдавливал из себя несколько фраз, всегда точных и справедливых, но чем больше людей при этом присутствовало, тем тяжелее ониемудавалисьитем медленнее он их произносил.

Довольно странно было бы попрекать этим Волошина, в течение долгого времени носившего титул серого кардинала и, неожиданно для многих сторонних наблюдателей, проявившего принципиальность, подав в отставку после ареста Ходорковского. Таким поступком он впервые заявил о своих политических ориентирах, и его приход в РАО ЕЭС был закономерным. В одной организации оказались работающими лоцманы олигархической политики в Кремле.

Волошин нигде публично не давал никаких комментариев о своей отставке и политической позиции, что, бесспорно, высоко его характеризует.

Зато Касьянов, будучи в это время премьер-министром, высказывался крайне негативно по вопросу ЮКОСа и Ходорковского, но в отставку не подавал.

Молчание Администрации президента, можно сказать, носит исторический характер.

Я спросил у Владислава Юрьевича Суркова, почему он не выступает по телевидению, как и господа Медведев и Сечин. Он только ухмыльнулся и сказал:

– Володя, ну зачем?

Насколько я могу судить, господин Сурков очень тонкий оратор, чувствующий аудиторию и умеющий располагать ее к себе.

Совершенно непохожий на бюрократа, замечательно владеющий русским языком, он великолепно знаком с реалиями жизни в нашей стране. В разные годы своей деятельности поработав на самых видных олигархов России – Ходорковского и Фридмана, – он говорит на том же языке и мыслиттеми же образами, что и большинство интеллигентных граждан постсоветской России, к коим он, без сомнения, относится.

Много читает, не только по профессии, но и из-за колоссального интереса к жизни.

Его увлечение стихосложением довольно широко известно, как и тот факт, что группа "Агата Кристи" записала Диск на его стихи – маленьким тиражом, не для продажи, так что, в отличие от кассет Жириновского, который при любом своем появлении на публике раздает их, диск Суркова раритет.

Демонический образ, созданный либеральными СМИ, очень далек от реального Суркова, сорокалетнего трудоголика, работающего без выходных, ироничного, точного и очень жестко придерживающегося внутренних моральных установок человека. Он обладает собственным видением современной российской истории и ясными представлениями о порядочности и своих обязательствах. Бесспорным его достоинством является тот факт, что он по-прежнему общается и дружит с людьми, с которыми судьба связала его еще лет двадцать пять назад.

Принципиальный и жесткий в отстаивании своих взглядов, он тем не менее умеет слушать, хотя это совсем не значит, что он готов поверить всему услышанному.

Долгие годы работы в пиар-службах олигархических структур не могли не привести к более чем реалистичному взгляду на современную российскую журналистику. Никаких иллюзий на ее счет он не испытывает.

Существует мнение о коварстве Суркова, скорее связанное со стереотипом россиян по отношению к чеченцам (пусть даже и по отцу), да и любят оппозиционеры видеть во всех коварных интриганов.

Сурков скорее излишне эмоционален, когда отстаивает свои взгляды. Он никогда не занимается политесом с политическими противниками.

Начисто лишенный тщеславия, он пытается минимизировать свое появление в СМИ, делая исключения в критических случаях. Так было во время первой попытки объединения оппозиционных сил, когда выяснилось, что у Кремля совсем нет своих глашатаев, и при этом Сурков всегда высказывает свое личное мнение, а не позицию Путина.

С Владиславом Юрьевичем очень приятно общаться, потому что говорит он прямо, жестко, не держит кирпич за пазухой и готов принять столь же жесткий ответ и от оппонента.

К нему очень легко записаться на прием, и многие известные музыканты, артисты и журналисты с ним беседовали, даже герой "Свободы слова" просил его заступничества, пусть хотя бы на ведение программы о футболе.

Сурков выслушает любого, но будет действовать только строго в рамках своих служебных обязанностей, что и обеспечивает ему политическое долголетие, несмотря на постоянные слухи об отставке.

Важно, что никогда публично Сурков не высказывался о личности Ходорковского, как и по делу ЮКОСа, хотя, бесспорно, много знает в силу того, что работал у Михаила Борисовича и очень часто с ним беседовал. Но поскольку считает это некорректным, то, значит, и невозможным для себя.

Гонцы от ЮКОСа, до ареста Ходорковского, часто бывали в Кремле, и было приложено немало усилий для мирного разрешения политического конфликта.

Сурков лично предан Путину и в любом, сколь угодно жестком столкновении всегда, до последнего дыхания таким и останется, хорошо понимая возможные последствия.

Кстати, охранников у него меньше, чем у Евгения Киселева.

Должно быть, в силу артистизма натуры он часто говорит с путинскими интонациями.

У Суркова нет иллюзий о своем политическом будущем, и он хорошо понимает, как трудно будет найти следующее место работы.

Многие до сих пор воспринимают Суркова как последнего крупного руководителя Администрации, способного разговаривать с представителями бизнес-элиты на одном с ними языке, не прибегая к угрозе немедленного применения силы.

Система его взглядов – безусловно демократическая и довольно сильно отличающаяся от убеждений его коллеги господина Сечина. С ним я лично не пересекался, так что могу судить о нем лишь по мнению моих собеседников, знавших его в разные периоды жизни.

Сечин крайне жесткий и великолепно организованный чиновник, который искренне убежден, что в условиях современной России стратегическая роль государства в бизнесе основа основ.

Восстановление роли государства и уменьшение влияния олигархов осуществляется через силовые структуры, которые и курирует Сечин.

Кроме восстановления исторической справедливости, какой она представляется сегодня правящей элите, довольно часто силовики оказываются и фактором влияния на решения рыночных споров между частными и государственными компаниями или просто частными компаниями, но разной степени близости к власти.

Состоявшиеся решения как правительственных комиссий, так и судов могут оспариваться на основании оперативной информации о подкупах чиновников или иных противоправных действиях, степень которых зачастую сомнительна, но возбуждение уголовного дела – замечательный фактор психологического давления.

Такая практика стала чуть ли не рутиной в сырьевом секторе экономики.

К сожалению, необходимо учитывать реальное положение дел в силовых ведомствах, так как в течение последних тринадцати лет именно эти структуры оказались вовлеченными в криминальный бизнес. Они перераспределяют или имеют отношение к перераспределению всех сколько-нибудь значимых активов. В памяти остались времена, когда наравне с бандитскими «крышами» появились и чекистские, и рубоповские, и всякие прочие, объединенные понятием – красные.

От регулярной чистки рядов – толку мало, так как система порождает все новых и новых оборотней, коррумпируя вновь пришедших.

При любой смене руководства принципиальных изменений не происходило, пожалуй, наоборот, система контроля над бизнесом приобретала все более изощренные формы, переходя от уголовщины прямолинейных наездов начала 90-х к хорошо организованной, разветвленной структуре.

Опыт лихих лет учли все выжившие игроки. Недавние быки превратились в предпринимателей, а силовики научились бизнес-методам. Выстраиваются схемы, при которых многие виды деятельности удерживаются в «серой» зоне, контроль за их активностью и регулярное состригание с них колоссальных денег обеспечивает многим прекрасное существование.

В разработку законодательного и силового обеспечения такого рода схем вовлекаются представители практически всех ветвей власти. Зачастую эти спруты вкладывают преступным путем полученные деньги, становясь хозяевами контролируемых организаций, нанимая для них менеджеров и гарантируя своим фирмам условия максимального благоприятствования.

Многие правильные правительственные начинания были извращены конкретными исполнителями, и в итоге произошло удушение предпринимательской активности, занижение поступлений в госбюджет, личное обогащение и концентрация черного нала, который может быть использован для самых разных целей – от покупок собственности в деревне Монаковке, на южном берегу Франции, до организации государственного переворота.

Администрация, используя силовиков для борьбы с олигархами, не может одновременно в полном масштабе провести хирургическое вмешательство и удалить преступные образования в органах. Осознавая свою значимость, многие из преступников в погонах распоясались окончательно и, несмотря надело оборотней, почувствовали безнаказанность.

Наступил в чем-то ренессанс эры Коржакова со товарищи, но уже в новом качестве.

Растет и уровень правового прикрытия схем.

Проходят статьи Уголовного кодекса, позволяющие следователю принимать решение о продаже вещественных доказательств, в связи с невозможностью их хранения.

Поясню. По возбужденному делу о контрабанде изъяли в качестве вещдоков телевизоры. Отвезли их на склад, но хранить – дело дорогое, ящики много места занимают, и пишет следователь – продать.

Сам он продавать не пойдет. Для этого есть специально обученные люди, работающие под эгидой созданного по указанию Михаила Касьянова в 2002 году Российского Фонда федерального имущества.

Пока все абсолютно логично, вот только практика применения оказывается удивительной: товар, по накладным и по опубликованным дилерским ценам проходящий за 6 миллионов долларов, оценивается в 900 тысяч. На рынке он реализуется с помощью уполномоченных компаний по цене близкой, а порой и выше дилерской – таким образом формируется сумма к распределению между всеми участниками бизнес-проекта.

Очевидно, что для реализации такой схемы нужны свои люди в судах, таможне, прокуратуре, МВД, разнообразных министерствах и ведомствах.

Заниженная оценка не только позволяет нагло хватать деньги, но и защищает.

Продажа вещественных доказательств происходит, как правило, до решения суда. В случае чуда – признания юридического лица невиновным – ему не вернут товар.

Только ту сумму, которую насчитал оценщик.

Материальная ответственность оценщиков до последнего времени была не предусмотрена. Приведенная схема лишь частный и маленький пример, но всем очевидный разрыв в уровне жизни силовиков и их зарплат не оставляет никакого сомнения в процветании красного бизнеса.

Курировать такого рода переплетенную коррумпированную структуру, вместе с тем выполняющую важнейшую государственную задачу, крайне сложно. Необходимо либо полностью перестроить всю систему, либо слиться с ней.

Слившись с ней, будешь скомпрометирован, а пытаясь ее перестроить, вступаешь в борьбу без сколько-нибудь значимых собственных сил и ресурсов.

Стремясь преобразовать силовые структуры и очищая их, необходимо помнить, что и задачи борьбы с правонарушениями и преступлениями никто не отменял.

Оборотни привлекают внимание общественности, хотя составляют незначительный процент от общего числа сотрудников, но и самый заметный.

Взять и разогнать милицию невозможно, так как страна погрузится в хаос.

Абсолютная непубличность Игоря Ивановича, как и отсутствие конкретных шагов по изменению ситуации к лучшему, порождает недоверие к нему.

Классический русский выбор между плохим и очен плохим, между олигархами и силовиками.

Власти надо было делать выбор, против кого воевать. Ответ очевиден: конечно, против олигархов.

Все-таки Путин ходил в совсем другой садик, чем Ходорковский. Силовики ментально ближе.

Да и силовики, при всей своей коррумпированности, не пытались захватить власть, то есть не представляли непосредственной угрозы.

Да и эмоционально народ устал от олигархов и затосковал по патриотизму, и образ Штирлица – наше все.

Выбрав силовиков, как авангард антиолигархической коалиции, Путин должен был поставить во главе основных ведомств лично преданных людей, что он и сделал.

Именно поэтому фигура Сечина, как координатора всех усилий силового блока, идеальна.

Многие сотрудники Администрации отмечают, что Игорь Иванович всегда скрупулезно отрабатывает любой вопрос, великолепно ориентируясь во всех деталях и хитросплетениях работы государственной машины. Для него нет мелочей, и его подготовка всегда тщательна.

Для многих является открытием его доблестное поведение во время исполнения интернационального долга в Африке. Полгода на линии фронта, причем по собственной инициативе, что встречалось среди советников нечасто.

Как и многие питерские, господин Сечин вежлив, сдержан и излагает свои мысли на литературном русском языке. Огорчает, что он, на мой взгляд, подвержен некоторому упрощению деятельности компаний, так как не имел возможности непосредственно принимать участие в корпоративной активности.

Господин Сечин великолепно работает с информацией и пользуется доверием президента, но это не означает, что Путин безоговорочно принимает мнение Сечина как истину в конечной инстанции.

Когда на работе в Администрации президента оказались как господин Шувалов, так и господин Сечин, являющиеся тезками, то сразу появился анекдот, что в Кремле работают два Игоря Ивановича – Шувалов и настоящий.

К сожалению, вокруг имени Сечина всегда идут разговоры о войнах, которые он ведет против тех или иных министров или политиков, по его мнению представляющих интересы олигархов. Борьба ведется методично и грамотно, но к счастью, не всегда плодотворно, поскольку все-таки мнение Игоря Ивановича уравновешивается позицией не только Владислава Юрьевича, но и Дмитрия Анатольевича Медведева.

Впервые господина Медведева я увидел несколько лет назад, очутившись с ним в одной компании. Дмитрий Анатольевич оказался сравнительно молодым, ироничным человеком с быстрой реакцией.

С необычно высокой посадкой головы он производил на телеэкране впечатление сноба, хотя таким вовсе не был. Спокойный, уравновешенный, он похож на англичанина из хорошей семьи.

Медведев не похож и не пытается походить на Волошина. Да и задачи он решает принципиально иные. Волошин скорее был арбитром в олигархических спорах и обеспечивал паритет влияния между разными группировками на ухо Ельцина.

Иначе возникали анекдотические ситуации, когда, рассказам очевидцев, мэр Москвы стал премьером на одну ночь.

Собрал правительство Москвы уже глубоко за полночь, когда вышел от Ельцина.

Долго сидел молча. Потом сказал: "Иду на Россию. Премьером". И снова замолчал.

Кто-то не выдержал и спросил: "Юрий Михайлович, а кого с собой-то возьмете?" Лужков поднял взор, по кругу взглянул на каждого и ответил: "А кого ж тут брать-то?" Скорее всего, это байка, но вот о том, что и Аксененко был премьером лишь пару часов, тоже говорили многие, приписывая назначения и отставки умению дочери Ельцина Татьяны манипулировать отцом.

Волошин и был нужен, чтобы все-таки и работа шла, и окончательные глупости не допускались. А то как рявкнет Ельцин на всю страну по телевизору – "Не так сидим…" – прямо и не знают, что ему сказать. Клоунада.

Медведев работает у совсем другого президента. Его задача не навязывать решения, а тщательно отслеживать. их выполнение и быть уверенным, что в команде царит рабочая атмосфера, что ни одна из точек зрения не останется неуслышанной.

Высокий уровень образования, умение слушать и культура беседы делают главу Администрации идеальным третейским судьей.

В отличие от довольно резких в своих взглядах и суждениях Суркова и Сечина, Медведев гораздо менее категоричен.

Несколько раз я встречался с господином Медведевым и постоянно приглашал его на интервью. Представление многих об этих людях изменилось бы в корне, если бы их услышали в живой, человеческой беседе.

Однако они живут по иным законам. Устав от болтовни и постоянного трещания политического бомонда, они считают, что гораздо важнее дела, а не вся эта телевизионная шумиха. Переубедить их непросто.

Принципиально важно, что внутри руководства Администрации есть разные мнения, однако дискуссия не приводит к личностным конфликтам. Это свойственно всей питерской команде, к которой относятся, кроме Медведева и Сечина, и Греф, и Кудрин, и Козак, и многие другие, прошедшие в свое время школу Собчака.

В эту команду входят и Патрушев, и Сергей Иванов, хотя к Собчаку они уже отношения не имели. Питерскими являются Степашин и Чубайс с командой, питерской была Старовойтова.

Питерская команда безоговорочно предана Путину. Этому способствовал не только метод формирования, но и то, что они в основном по многу лет друг друга знают, доверяют и имели возможность убедиться в качествах друг друга.

Тем не менее меня огорчает классическое декабристское желание осчастливить народ.

Посыл таков: мы сначала все сделаем, а потом все увидим – поймут.

Довольно распространенный питерский взгляд, который продемонстрировал когда-то давно всей стране Чубайс, втянув ее безо всякой дискуссии в свою модель приватизации.

Питер стал сильным раздражителем, уж больно много жителей Северной Пальмиры работает в Москве, и на высоких постах.

И этому есть объяснения.

В России должно пройти еще немало времени, перед тем как придет осознание колоссальной роли Анатолия Собчака.

Ведь именно под его началом выросла целая команда очень разных людей.

Блестящий юрист и оратор, он оказался великолепным воспитателем. Анатолий Александрович сумел разглядеть новых молодых ребят со смелыми, хотя и не всегда бесспорными идеями, и на втором по величине и значению городе дал им возможность опробовать теорию на практике.

Команда Собчака неоднородна, и колоссальные противоречия существуют между питерцами, так что недостаточно родиться в этом городе и работать в мэрии, чтобы потом оказаться в Кремле.

В Москве и Питере в одно и то же время мэрами были знаковые люди эпохи, яркие демократы – Собчак и Попов. Оба как мэры оказались не совсем удачливы, Собчак проиграл выборы своему заму Яковлеву, а Попов вовремя передал власть Юрию Лужкову.

В отличие от Попова Собчак создал команду, которая заявила о себе, но Питер в 90-х представлял собой душераздирающее зрелище: графские развалины, зияющие дыры в боках сфинксов, разбитые дороги. Да и Москва при Попове выглядела ужасно.

Лужков вытянул Москву, но команды не создал, будучи фантастически работоспособным человеком, тянет лямку сам, а вокруг чиновники, из которых никто не способен шагнуть дальше Юрия Михайловича.

А Собчак смог – и не только при Путине стали питерцы заметны. Напомню, что волн миграции Питер – Москва было несколько.

Так кто же мистер Путин – юрист, чекист, дзюдоист, ученик Собчака, президент России?

Частое появление президента на экране свидетельствует о том, что он человек новой формации: живой, включенный, готовый к разным ситуациям и с хорошим чувством юмора. И за словом в карман не лезет, сдерживая себя политкорректностью.

В Новый год досрочный уход в отставку одутловатого, плохо выглядевшего Ельцина, извинившегося перед россиянами за содеянное, и передача им власти Путину моментально породили множество толкований.

Путин и выглядел очень не по-ельцински, и известно о нем широкой общественности было не так уж и много.

Сейчас немодно вспоминать, как завершение второго срока Ельцина породило панику в либеральном лагере.

Появился страх, что коммунисты вернутся, и обсуждались все возможные варианты по сохранению Ельцина на должности. Одним из них был и муссируемый теперь слух о желании изменить конституцию по просьбам трудящихся, и казавшийся тогда тонким вариант по созданию единого государства Белоруссии и России.

Новое государственное образование с Ельциным во главе означало, что все отбытые до этого сроки на посту обнуляются. Среди сторонников этого пути был и Анатолий Борисович Чубайс.

Раздавались крики: коней на переправе не меняют… Ельцин наше все… Хотя точнее было бы добавить, что в этот момент нашим всем была Семья, и весь второй срок Борис Николаевич скорее провел на должности королевы-матери, изредка показываясь на публике.

Лучше бы и этого не делал. До такого уровня дискредитации государства не доходил никто из руководителей России – СССР в XX веке, куда там Хрущеву, стучавшему ботинком по трибуне в ООН.

Дирижирующий в Германии, оступающийся в Средней Азии, заигрывающий с Клинтоном в Америке, проспавший Ирландию. Ельцин пьющий – одна сплошная загогулина, выражаясь его языком. Не собираюсь упрощать этот глобальный исторический персонаж, но эта краска радости не приносила.

Когда Джо Кокера спросили, что он делал в 80-х, он ответил: "Я их не помню, тогда я пил".

Боюсь, что аналогичный ответ на вопрос о своей деятельности в конце 90-х мог бы дать и Ельцин.

Для классово близких БН оставался символом демократии и гарантом конституции.

Шутили, что, протрезвев, вечером 1 января 2000 года Ельцин стучал в Боровицкие ворота с криком: "Да пошутил я, пьян был".

В любом случае эта хохмочка ему удалась.

В последнее время почти все олигархи в том или ином виде подтверждали, что идея преемника родилась в голове Березовского и кандидатуру Путина лоббировал именно он.

Да и сам Борис Абрамович это многократно подчеркивал. Путин всем понравился.

Капитанов капитализма, возможно, интересовало, насколько управляем Путин. Могут ли с ним возникнуть в дальнейшем проблемы, ведь главной его задачей было обеспечение преемственности режима и воспрепятствование реваншистским настроениям в обществе, неотличимым от стремления к социальной справедливости.

Повод волноваться у олигархов был: недолгое премьерство Евгения Максимовича Примакова показало его мудрость, профессионализм и полнейшее неприятие Семьи.

Разворот самолета над океаном и отказ от визита в США в знак протеста против американских бомбардировок Югославии превратили Примакова в кумира многих и укрепили его и без того высочайший авторитет.

Союз Примакова с Лужковым, зарекомендовавшим себя самым сильным мэром России, был поддержан многими представителями региональных элит и являлся фаворитом думских выборов.

Эти выборы воспринимались как первый этап президентской гонки, в которой Евгений Максимович так и не принял участие.

Честными методами выиграть у Примакова было невозможно. Да и никто не пытался.

Требовались услуги телекиллера и канала, готового предоставить Доренко эфирное время.

В этой ситуации, практически проигранной олигархами, в полной мере проявились все специфические таланты Березовского, этого доктора олигархических наук. Борис Абрамович знал, что Примаков его ненавидит. В случае прихода Евгения Максимовича к власти время нахождения Березовского на свободе измерялось бы часами.

Я несколько раз встречался с Березовским, в основном в Лондоне, уже в эпоху опалы и гонения, и этот персонаж произвел на меня неизгладимое впечатление.

Когда впервые встречаешься с Борисом Абрамовичем, то заранее понимаешь, что он абсолютное зло, этакий кукловод, привыкший манипулировать людьми и использовать их для своих нужд, тут же забывая про сам факт их существования, когда задача выполнена или временно отложена. Но надо включать все защитные механизмы, чтобы противостоять колоссальному обаянию, которое исходит от этого домашнего Мефистофеля.

В первых же словах, обращенных к собеседнику, на него изливается такой поток славословия, что уже трудно не поверить, что ты его кумир. Он всю жизнь ждал вашей встречи, и вот наконец-то она случилась, и почему же ты не ехал так долго, иода, говори, говори, говори – каждое слово твое бесценно, как ты это сейчас сказал – гениально, – ты абсолютно прав, все проблемы чушь, сейчас решим. И ты уже невольно забываешь, что часов пять ждал назначенной встречи и что респондент сильно путается, описывая твою бесспорную гениальность в конкретных областях ее проявления. Но устремление на расхваливание, проглатывание и выплевывание прослеживается как с людьми, так и с едой.

Он ест, как совращает, только не надо ждать, что он вспомнит хоть одно из проглоченных блюд, да и вас вряд ли вспомнит. Хотя есть один прекрасный способ.

Наговорившись о вас, Борис обязательно станет говорить о Путине. Путин для него целый мир. Эти отношения любви и ненависти заслуживают талантов доктора Фрейда. Каждый раз, когда Борис вновь и вновь переживает момент расставания, он напоминает брошенную куртизанку, он не может долго не говорить об этом. Цель его жизни – доказать Путину, как тот был не прав, отказав Борису. Березовский не может простить людям умнее его, которые не хотят поддаваться на все уловки и обольщение мелкого беса. Не играют по правилам БАБа, тем самым разрушая всю сложно выстроенную систему, где паук Березовский, этакий профессор Мориарти, строит свои козни, а все мушки должны попасть в его паутину и ждать своего часа для своевременной расправы.

Березовский и Путин познакомились еще во времена питерского этапа жизни Владимира Владимировича, и уже тогда для олигарха прозвучали тревожные звоночки, но он их не услышал.

При всей своей ненависти к Путину, Борис Абрамович говорил, что он был один из редких кристально честных чиновников. Ничего не просил и не брал. Жил более чем скромно и произвел такое впечатление всем этим на Березовского, что тот подарил ему «Мерседес». Через некоторое время Путин вернул подарок, которым он ни разу не воспользовался.

Так что когда вдруг весной 2005 года Березовский вспоминает, как Абрамович просил у него денег для покупки в складчину яхты для президента, это, мягко говоря, выглядит не очень достоверно.

Березовский был уверен, что Путин для него открытая книга и что с ним можно будет договориться, так как преданность своим друзьям Владимир Владимирович доказал наделе, рискуя потерять все.

Не многие знают, что во времена дикой травли Собчака, когда его готовы были больного сжить со света, бросить в тюрьму, и шансы на благоприятный исход были практически равны нулю, именно Путин обеспечил его таинственное исчезновение из России во Францию, проведенное по всем правилам шпионского искусства. Готовый сценарий для фильма.

Да и во время директорства в ФСБ со стороны Путина не последовало никаких резких выпадов против Березовского лично и олигархов как сообщества.

Борис Абрамович был убежден, что Путин все понимает правильно, ценит то, как проведена кампания по дискредитации Примакова – Лужкова, как из ничего, на голом месте, появилась партия-клон.

Ведь не мог Путин не оценить всех дьявольских усилий Березовского. Его полетов по всей стране в поисках сторонников и придумывания псевдоидеологии. Да и история так своевременно состоявшегося дагестанского вторжения Басаева до сих пор нуждается в уточнении, но чьи-то знакомые мохнатые ушки там торчат. Ну и конечно, песнь песней телевидения – Сергей Доренко в авторской программе.

Доренко – апофеоз олигархического телевидения либерального замеса. Он показал всем, до каких низостей может дойти человек, служащий либеральным ценностям и тугому кошельку безо всяких моральных ограничений.

Российский большевизм прослеживается во всем – цель оправдывает средства. При этом личность и ее права никого не волновали, передачи Доренко на ОРТ показали, что с любым, даже очень уважаемым человеком можно творить все что угодно. Лгать не переставая, разрушать последовательно его жизнь, придумывать истории про болячки и крупным планом на всю страну показывать куски разрезаемой плоти, вызывая устойчивое отвращение.

В цивилизованной стране такое было бы невозможно. Обращение в суд моментально лишило бы Доренко места работы, а канал оказался бы вынужден понести существенные финансовые затраты. К счастью, в России никто за время перестройки и ельцинского правления правами человека и их судебной защитой заниматься не собирался. Иллюзию свободы создали, разрешив гражданам путешествовать, Раздав загранпаспорта и отменив выездные визы. Исстрадавшейся по загранице интеллигенции и этого оказалось Достаточно, а остальных никто и не собирался спрашивать.

Доренко уничтожил последние крохи доверия к СМИ, конечно, по мере возможности ему помогал и Киселев, но у Сергея харизмы побольше, да голос посолиднее.

Тандему Доренко – Березовский удалось переломить ход кампании. Использовались не только средства информационной войны, но и правоохранительные органы. У Примакова обнаружился колоссальный недостаток – кристальная честность и полное отсутствие хоть каких-либо привязок к коммерции.

С Евгением Максимовичем я познакомился в 1988 году, когда он возглавил ИМЭМО АН СССР, сменив на этом посту уважаемого Александра Николаевича Яковлева. Я был там аспирантом. Пару раз я проехался с ним в лифте и побывал у него в кабинете со своими коллегами на утверждении тем диссертаций и регулярных отчетов. Уверен, что Евгений Максимович меня не запомнил. Впечатление академик производил замечательное – скромный, с обаятельной улыбкой, не спешащий в разговоре, позволяющий вступать с собой в дискуссии и щедрый на похвалу.

Примаков, много лет отработавший журналистом, к коллегам относился с пониманием, что мне очень помогло.

Когда Александр Левин работал на канале «ТВ-6», ему пришла в голову идея передачи "Завтрак с Соловьевым". Утром в воскресенье побеседовать с политиками о главном за неделю. Формат хорошо известный в Англии, но в России до этого не опробованный.

Канал «ТВ-6» на этот момент принадлежал уже опальному Березовскому, на дворе был 2001 год, и большинство сотрудников НТВ осело именно там.

Как раз летом ОРТ радостно сообщило мне, что так как Александр Гордон ушел на место Диброва, покинув канал ОРТ, то передача «Процесс» закрывается, а лично я им не очень интересен.

Нечто подобное я и ожидал услышать, поэтому никаких особых переживаний на этот счет не испытывал. Ночью раздался звонок. Это был Борис Немцов, он спросил, как дела, я рассказал. "Подожди, – сказал Борис, – тут у меня один парень стоит, я сейчас с ним поговорю". Через несколько минут он вернулся и сообщил, что сейчас со мной будет беседовать Борис Йордан, сразу после изгнания Киселева и К., возглавивший НТВ.

Я услышал голос с сильным американским акцентом: "Приходите завтра ко мне на прием".

Встреча с Йорданом закончилась ничем, в кабинете также был господин Алейников, на тот момент генеральный продюсер. Они спросили, что бы хотел я. Выслушали и восхитили меня своим встречным предложением. "Политика у нас уже вся расписана, этим занимается господин Шустер. Как вы понимаете, у нас по отношению к нему особые обязательства, а говоря о вас, мы сейчас ищем ведущего на дневное шоу, хотя нас скорее интересовали бы девушки…" Мне пришлось вежливо объяснить, что пол я менять не собираюсь. Через несколько лет я заговорил об этой истории с господином Алейниковым, он с трудом вспомнил и сказал, что это была уже 156-я просьба Немцова, так что никто особо и не заморачивался.

Особость положения Шустера была связана с тем, что при изгнании ЕК с НТВ он, громче всех кричавший о невозможности разрыва с Гусинским, оказался первым, кто тут же его и сдал.

Савелий Михайлович обратился опять же к Борису Немцова за помощью. В этот раз протекция Бориса помогла, и Шустер оказался на Украине. К этому моменту ему удалось поменять образ предателя на лик мученика за демократические идеалы.

В команде НТВ я не был, но с Левиным был знаком по подготовке программы «Процесс». У нас сложились дружеские отношения, и когда он узнал, что с Первым каналом меня больше ничего не связывает, то пригласил меня на «ТВ-6». Помогло этому и то, что генеральным директором работал Павел Корчагин. Замечательный профессионал, особенно это стало понятно, когда в результате подстав и интриг он ушел, и на обновленном ТВС вовсю засияла административная бездарность Евгения Киселева.

Политические программы интересны только в том слуае, если на них приходят представители всего спектра, в любом другом случае они либо маргинализируются, как это произошло со "Свободой слова", либо оказываются мертворожденными, как "Парламентский час".

Поэтому Левин поставил передо мной задачу – самую первую передачу провести с Примаковым.

Сама идея звучала более чем странно, так как Березовского Примаков не выносил и давать интервью представителям его канала вряд ли собирался.

Я позвонил в приемную Евгения Максимовича, представился и поговорил с очень милой девушкой, которая пообещала переговорить с руководством.

Обычный вежливый ответ, решил я, но через несколько минут раздался звонок и та же девушка связала меня с Примаковым.

Мой бывший начальник был безукоризненно вежлив, сдержан, но интервью давать не хотел, тогда я пустил в ход свое секретное оружие и рассказал о нашем общем трудовом прошлом. Как ни странно, Евгений Максимович потеплел и согласился встретиться со мной тет-а-тет у себя в офисе, но без камер.

Через три часа съемочная группа стояла в засаде на набережной у офиса Примакова, а я отправился на беседу.

Я не могу быть объективен к Евгению Максимовичу, он мне бесконечно симпатичен, и та наша встреча только лишний раз подтвердила мое отношение к нему. Минут через двадцать, когда уже стало ясно, что взаимопонимание установлено, я упомянул о съемках и пообещал, что мы уложимся в сорок минут.

Оценив мою наглость доброй улыбкой, Евгений Максимович дал добро, и первая передача состоялась.

От Березовского я слышал море негатива о Примакове, но Евгений Максимович ни разу не позволил себе ни одного некорректного замечания ни в чей адрес.

Иной уровень культуры. Должно быть, и семейная трагедия – потеря сына, и высочайший уровень эрудиции, и жизненный опыт привели к тому, что Примаков был и остается единственным политиком России, понимающим, что суета вредит страшно, метания приводят лишь к ошибкам, и надо уметь доверять людям и спрашивать за исполнение заданий, да и всем видом своим внушать спокойствие и уверенность. А главное, что неразумное вмешательство в экономику гораздо страшнее и пагубнее оставления ее в покое.

Благодаря Примакову дефолт не закончился гражданской войной. Ельцин отблагодарил его по-царски – подленькой отставкой.

Я не раз спрашивал Евгения Максимовича, почему он отказался вначале от борьбы за президентский пост, а потом и от активной политической деятельности. Конечно, возраст нельзя скидывать со счетов, но думаю, что причина не в этом.

Просто Евгению Максимовичу стало бесконечно противно, да и знание о многих находящихся в политическом бомонде прибавляло лишь печали. Опасаюсь, что тихий уход из активной политики такого достойного человека свидетельство его глубочайшего разочарования во всем происходящем. Пессимизм. Оправданный. Взвешенный. Беспросветный.

В России очень тяжело оставаться оптимистом, многие наивно путают оптимизм с цинизмом.

Когда пришло время выборов, то уже никакой альтернативы Путину и не было, да и быть не могло. Путин выиграл в первом туре, но сохранил лицо, никоим образом не замазавшись в доренковщине и никогда не бросая камень ни в сторону Примакова, ни в сторону Лужкова.

Да и после отставки Примакова Владимир Владимирович повел себя очень достойно, но Березовский и на это не обратил внимания. А вскоре после избрания произошел эпизод, навсегда рассоривший олигарха с президентом.

Как мне об этом рассказывал Березовский, они встретились в кабинете у Волошина, причем эта беседа оказалась последней.

Незадолго до нее Березовский зашел в здание Государственной думы в кабинет Немцова.

– Скучно, – пожаловался Борис Абрамович, – страна моя…

– Ничего ты не понимаешь, – ответил Немцов, – Путин всех отымеет, и тебя в первую очередь.

– Дурак ты, Борис, – возмутился олигарх, – ничего не понимаешь.

Уже в Лондоне Березовский осознал, что действительно Борис был дураком, но совсем не тот Борис. Подтверждение правоты Немцова и произошло в кабинете Волошина.

Еще раз подчеркну, что излагаю состоявшуюся беседу со слов Березовского, выяснить точку зрения Путина мне пока не удалось.

Путин объяснил Березовскому, что теперь Первым каналом управлять будет не Борис Абрамович, а он лично. Березовский возмутился, в форме далекой от цензурной, что ему не помогло. После этой встречи они больше не виделись, но канал Березовский потерял.

Конечно, в правление Путина случилось множество трагических страниц, и поведение президента вызывало огромное количество нареканий.

Первый тяжелейший удар случился трагическим августом, когда затонула подводная лодка "Курск".

Слухи ходили одни глупее другого. По Останкину бродили какие-то люди и шепотом объясняли, что это американцы выстрелили самой страшной торпедой – болванкой, а другие рассказывали, что американцы подплыли сверху и вспороли обшивку нашей лодки, как консервным ножом, другие считали, что подводная лодка погибла в результате? попадания в нее ракеты с нашего противолодочного корабля "Петр Великий". В любом случае недовольство властями, было огромным и оправданным.

Особенно непонятными были оптимистичные заявления о перестукивании с экипажем, ну и конечно, тот факт, что президент не прервал отпуск в Сочи.

Страшная трагедия завершилась, и народ жаждал наказания виновных, но и его не последовало, все СМИ возмущались и показывали несчастных вдов.

Для Путина в произошедшем было несколько пластов.

Во-первых, стало абсолютно очевидным, что положение дел в армии и на флоте катастрофическое. Во-вторых, президент не получает достоверной информации в режиме реального времени, иначе отпуск, естественно, был бы прерван. В-третьих, что телевидение использует любую трагедию в первую очередь как средство политической борьбы.

Все выводы очевидны. Не случайно долгое время Путин воспринимался как некий фантом. Телевизионный продукт. Эти настроения отразились и в современной литературе.

Президент прекрасно понимал и понимает роль СМИ в современной политике. Трагедия в Баренцевом море, переданная Первым каналом и Сергеем Доренко, прозвучала для Путина и как предупреждение.

Политики привыкли видеть в нюансах проявление отношения. Все случившееся Путин не мог не воспринять как сложную форму подставы. Цель одна – показать, кто реальный хозяин страны.

Я далек от мысли, что «Курск» потопили намеренно, но что трагедию использовали в том числе и в политических целях, сомнений не вызывает.

Реакция Путина оказалась неожиданной. Он перешел в наступление, располагая очень ограниченным ресурсом. У президента не было ни своих силовых структур, ни партийных, ни финансовых, и мог он распоряжаться только собой. Этот ресурс был использован замечательно.

Путин очень точно уловил главное – глубочайшую ненависть олигархов друг к другу.

За счет их грамотного стравливания можно было ослабить общеолигархические позиции.

Пример Примакова доказал Путину, что не реальная жизнь убивает политика, а ее освещение. Следовательно, СМИ должны находиться в руках структур по крайней мере не враждебных.

Благодаря остроумно разыгранной комбинации Первый канал переходит из рук Березовского в руки его бывшего партнера Абрамовича, который надолго превращается в инструмент устранения олигархов.

Сам Абрамович не без радости мстит бывшим благодетелям в частности Березовскому, за годы унижения и пребывания на вторых ролях. Уже не надо ночевать в приемной на коврике. Этому персонажу приписывают следующую философию: если мне говорят, что я собака, то я полаю, а через годик поглядим, кто тут на самом деле пес.

Будучи молодым по возрасту и всегда воспринимавшимся как тень Березовского, Роман Аркадьевич не упустит случая свести счеты со многими из своих бывших товарищей по залоговым аукционам, вступая в самые неожиданные коалиции и используя любые схемы для выдавливания других акционеров.

Об этом могут рассказать очень многие, потерявшие как алюминиевые заводы, так и нефтяные месторождения. В течение долгого времени Абрамовичу удавалось переложить ответственность на других людей – от Дерипаски до Швидлера.

Судебные решения, временный арест акций, назначение своих управляющих, дополнительная эмиссия – и в результате вы уже не являетесь владельцем, а также добрый шантаж, когда вам предлагается взять за ваши акции четверть цены и успокоиться, иначе просто "размоют".

Война против олигархов ведется Путиным методично и последовательно, с учетом реальной расстановки сил и имеющихся возможностей. Президент в высшей степени грамотно после каждой победы закрепляется на новом рубеже, не спеша давая обществу привыкнуть к новой реальности и завоевывая союзников.

Кадровые назначения составляют веху в антиолигархической кампании, которую президент очень ясно обозначал как равноудаление олигархов.

Прекрасно осознавая, как далеко простираются связи и возможности олигархов и какое количество государственных чиновников и сотрудников силовых структур находятся у них на зарплате, Путин вынужден на ключевые должности ставить лично преданных и проверенных людей. Отсюда и возникает питерская команда, где на первый план выходит личная преданность.

Доверенный министр обороны, руководитель ФСБ, ключевые министры правительства.

Эти назначения необходимы, так как обеспечивают и контроль над происходящим в стране, и своевременное получение неискаженной информации.

Морализаторы сразу начинают говорить о том, что этот метод недемократичен. Не могу с этим согласиться. Каждый президент приходит со своей командой.

В России есть и возможность расставить своих людей не только в силовых структурах и органах власти, но и в государственных монополиях, которые оборачивают гигантские средства. Тем самым постепенно меняется баланс сил и появляется возможность решать политические вопросы экономическими методами, не прибегая к национализации.

Путин доказал, что он сильный политический стратег. Он способен переиграть признанных мастеров в первую очередь за счет терпения и профессиональной проработки вопросов.

Не думаю, что Владимир Владимирович был блестящим разведчиком – помеха не очевидна. Путин – человек, сознание которого сформировано юриспруденцией, а разведчик, как правило, законы нарушает, нагло, красиво, как Бонд – Джеймс Бонд, или уж скорее в нашем случае как Исаев – Максим Исаев.

Путин – правовед, для которого соблюдение всех формальностей принципиально важно.

Долгие годы занятий дзюдо приучили его к терпению и умению выжидать, но вот если Путиным уже принято решение идти на прием, то остановить его не удастся.

В каждой из антиолигархических баталий президент проявлял выдержку и на эмоциональные всплески своих противников не реагировал, решая проблему системно.

Юридическое образование и знание практики правоприменения дают Путину и его команде преимущества в борьбе с теми, кто привык действовать по понятиям, особо не Утруждаясь придавать даже видимость законности своим деяниям.

Именно уязвимость Березовского, Гусинского, Ходорковского предопределила их поражение.

Сразу после ареста Ходорковского состоялась встреча правозащитников с президентом. Это была не первая по «фас», то это тирания, а если «фу», то это демократия. Хотя самым важным является невозможность отдавать любые указания.

Меня в этой беседе с Путиным волновали не только эти вопросы, но и вопросы доверия к власти, а главное, инкриминирование действительно страшных криминальных статей, а не экономических. Я сказал президенту, если бы люди четко понимали, что Ходорковскому инкриминируют убийства, то отношение к происходящему было бы иным, да и содержание под стражей за экономические преступления выглядит неадекватно.

Путин тяжело вздохнул и предоставил слово моему соседу.

Кроме криминального, политического, в деле ЮКОСа прослеживался и откровенный экономический аспект.

Кому достанется жирный кусок, вначале сомнения не вызывало. За кавалеристской политической атакой Ходорковского иронично наблюдал Абрамович, пожалуй, самый загадочный олигарх времен Путина.

Об Абрамовиче ходят легенды, что подкрепляется и его необщительностью с прессой.

Очевидно, что, как говорила Татьяна Дьяченко, Рома умеет дружить, хотя у очень большого числа его бывших друзей к нему возникают слишком жесткие вопросы.

Партнер его и благодетель Березовский говорил мне, что Рома его переиграл, приближаясь к Путину и оттесняя всех остальных. Многие партнеры по бизнесу остались без своих активов и теперь судятся с Абрамовичем и его компанией, нынешнее местожительство которого больше в зоне юрисдикции английских законов.

Шаг разумный, учитывая колоссальное влияние во всех институтах власти совсем не равноудаленного олигарха.

Интерес компаний Абрамовича к ЮКОСу был очевиден, и казалось, что уже процесс необратим: либо ЮКОС сам упадет в лапы «Сибнефти», либо самые вкусные куски все равно достанутся именно этой компании. Если бы так и произошло, то вся деятельность Путина получила бы совсем другой окрас. Можно было бы с уверенностью говорить, что за всеми политическими и экономическими ходами по борьбе с олигархами стоит не высокая идея освобождения государства и народа от олигархического ига, а тривиальная задача уничтожения конкурентов чукотского губернатора (замечательная должность для хозяина Челси, подчеркивающая его любовь к малым народам Севера, этакая сентиментальная жилка).

Когда я резко выступил по радио против деятельности Абрамовича, то мне стали раздаваться звонки и приходить люди, занимающие высокие посты, с одним и тем же посланием.

– Ты сошел с ума, ты вообще понимаешь, против кого ты идешь. Да ведь у Ромы партнер сам Папа, ты что, против Путина?

Олигархи на чужбине формулировали этот же тезис еще проще, по-моему, его озвучил Невзлин:

– Да Путин всего лишь менеджер, нанятый Ромой для управления его активами.

Как говорит совсем другой человек, кто же он, мистер Путин, – президент великой страны или менеджер Романовской Абрамии?

Надеюсь, что поворот против интересов «Сибнефти» в деле ЮКОСа смещает чашу весов в сторону президента великой страны.

Очень показательно и то, как был выполнен поворот – главный актив попадает к государственной компании, но то, как он туда попадает, говорит о многом.

Правовую оценку сделки давали многократно. Речь скорее о моральных акцентах.

С большим интересом удалось выяснить, что в нашей стране поучаствовать в одном из важнейших аукционов довольно просто. Может заявить о себе и выиграть даже вновь образованная компания, зарегистрированная неведомо где. Причем в выходные она может зайти в провинциальное отделение банка и получить необходимый миллиардный кредит под честное слово. Ну не идиллия ли? И завершающий штрих – продажа самой компании «Роснефть» за 10 тысяч рублей, должно быть, столько стоили и официальные компании – участники залоговых аукционов.

Для любого стороннего наблюдателя это – цинизм, для человека, помнящего эпоху захвата ныне продаваемых активов, – гримаса расплаты, или, выражаясь современным деловым языком, – ответочка по полной программе, то есть не только по юридическим, но и по любым иным понятиям. Круг замкнулся.

Остается вопрос – кто от этого выиграл?

Невозможно не заметить одну из основных особенностей Путина – грозную риторику и неспешность действий. Чем громче его заявление, тем выше вероятность, что ничего не будет осуществлено. А вот если намек чуть читаем и прикрывается спором хозяйствующих субъектов, то можно быть уверенным в том, что каток отправился в путь.

Вся громкая обличительная риторика президента, направленная против чиновниковмздоимцев и казнокрадов, г уходит в песок.

Как все ждали, что питерскому губернатору г-ну Яковлеву достанется за все и по полной программе. Уж как он и с семьей Собчака обходился, и что он в городе не творил! Расплаты не последовало. Перемещение на новую должность. Губернатор Приморского края господин Наздратенко – перевод в госкомитет по рыболовству, а потом в Совбез и в резерв.

Компромат о деятельности Касьянова, Зурабова, Реймана остается без комментариев. Даже если очень напрячься, то не удастся вспомнить ни одного знакового чиновника, посаженного в тюрьму за взятки. Так, отделываютс мелкой сошкой. Если сравнивать с предпринимательской табелью о рангах, то это может быть равносильно объявлению войны олигархам, а в результате будут закрыты лишь две палатки на "Горбушке".

Оборотней среди чиновников высшего ранга нет. Возникает ощущение, что они инопланетяне, которые умудрились вырасти по службе, оставшись чистенькими.

Феноменальное расхождение доходов и расходов на этих чиновников не только никого не смущает, но даже сама постановка вопроса об источниках их благосостояния считается неинтеллигентной.

Рафинированные демократы возмущаются, дескать, какой ужас, злобный журналист, член фракции "Единая Россия" Александр Хинштейн затеял политическую травлю милейшего человека, без пяти минут кандидата в президенты от единой оппозиционной платформы господина Касьянова. И действительно, купил на тот момент премьер-министр Касьянов дачку да землицы, и что в этом такого, разве каждый россиянин не тяготеет к земле. У каждого встречного-поперечного (КВП) есть свои шесть соток или полдома в деревне. Конечно, Касьянов не КВП, и у него и дачка что надо, участочек в гектарах мерять попроще будет. Но вот почему дачку он приобретает за проценты от рыночной стоимости, да еще и не без помощи «Альфы», аккурат в момент, когда эта интеллигентнейшая структура выигрывает борьбу за аэропорт Шереметьево-2? Землица тоже подоспела в срок. Соточка обошлась почти даром, долларов по пятьдесят, а вот неграмотные граждане ее по соседству аж по 50 тысяч зеленых берут. Соседи – люди темные, не понимают флуктуации рыночных цен. А вот Касьянов понимает. Смешное совпадение, продают земельку через структуры, афелированные с "Милхаус кэпитал", которое управляло «Сибнефтью» (это там, где хозяин Абрамович и ряд семейных лиц). Конечно, счастливое приобретение «Сибнефтью» компании «Славнефть», до этого момента бывшей государственной, совершенно ни при чем.

Не важно, что на аукционе не оказалось сильных игроков, ну, не пустили их, хотя Путин обещал им участие, в том числе и "Роснефти", – не их очередь. Позже, когда влияние Касьянова упадет и взойдет звезда Сечина, то и на «Роснефть» прольется золотой дождь.

На глазах у всей прогрессивной общественности будут хмурить брови и делать невнятные заявления Миллер от лица «Газпрома» и Богданчиков от лица «Роснефти». Умильное зрелище, как компании прямого кремлевского подчиения Устраивают тур вальса для овладения трофеем поверженного ЮКОСа.

Комедия масок: говорим «Миллер» – подразумеваем «Медведев», говорим «Богданчиков» – подразумеваем «Сечин». Главное в таких ситуациях – не проявить лишней инциативы и не попасть под раздачу, а ждать команды сверху. Точь-в-точь как Чубайс во времена ТВС все ждал беседы с Путиным, чтобы определиться. Опыт мне подсказывает, что практически любая крупная сделка каким-то таинственным образом повышает благосостояние всех, кто к ней хоть как-то причастен. Куски государственной собственности напоминают сало. Если его передавать по кругу, то у всех и на руках будет сало, и кусочек тоже. Чудо. Но тут на беду Касьянова появился злобный Хинштейн и разглядел круг любителей сала, посоветовав вымыть руки.

Каким образом можно разглядеть политический аспект в появлении дач у Касьянова, я не знаю. По-моему, это называется коррупцией и действительно заслуживает прокурорского, а не журналистского расследования.

Если политические противники (как это было в деле Ходорковского) начнут кричать: ведь все же брали, а вот стоило Касьянову намекнуть, что он готов с Путиным бороться, так вы его в оборот берете, – то пусть себе кричат. Не спеша, но хорошо бы до всех воришек добраться.

Таких примеров бесчисленное множество, по своей сути премьер-министр в такой ситуации ничем не отличается от гаишника, обирающего проезжающую фуру.

Рекой текут шальные деньги, девать их некуда, слугам народа уже желать нечего, адреналина не хватает, душа жаждет экстрима, размаха страстей. Да и в русской это традиции – проигрываться вдрызг в картишки.

Мой приятель, работающий в игорном бизнесе, не перестает рассказывать об удивительных проявлениях человеческой натуры. Я сам видел, как люди, приезжая отдыхать на курорты, бросали семьи и шли в казино.

Не собираюсь никого осуждать. Когда люди проигрывают собственные трудовые сбережения, это их право, хотя я считаю их больными. Но вот когда в казино «Кристалл» один из провинциальных священнослужителей играл неделю, перед каждой раздачей крестясь, – это уже перебор. Кстати, проигрался батюшка в пух и прах, но он очень условно попадает в категорию чиновников, хотя уже и до такого поворота дела недалеко.

Меня не огорчает, что завсегдатаями многих казино являются Пугачевы с Галкиными и Данелиями или Александр Абдулов, известный своей фартовостью. На натурных съемках фильма в Египте, когда по нерасторопности продюсеров группа осталась без гроша, Александр отправлялся каждый вечер, как на работу, в казино и возвращался с требуемой суммой. Звезды проигрывают свои, но вот когда в казино оказываются депутаты, члены Совета Федерации, члены правительства, то возникают этические вопросы ко всем игрокам, даже к легендарным, таким, как герой-полярник Артур Чилингаров, официально выигравший самый крупный куш в автоматы. Выигрыши они считают, а проигрыши?

Если когда-нибудь граждане России узнают о том, какие суммы их разнообразные слуги народа проигрывают в игорных заведениях, то наивный вопрос об удвоении ВВП никто и ставить не будет.

В отличие от олигарха чиновник даже особо ничем и не рискует. Под чиновником я подразумеваю весь широкий спектр очень важных лиц. Не только госслужащих, но и депутатов, губернаторов, мэров – расширенный чиновничий люд. Можно о них говорить все что угодно, ничего не меняется. Мэр Москвы Лужков заявляет о том, что губернатор Чукотки Абрамович украл нефтяной актив.

Казалось бы, должна разыграться античная драма: начинается судебное разбирательство, тюрьма – Сибирь – либо для Абрамовича, если прав Лужков, либо наоборот, если выяснится, что это клевета. В ответ – тишина, совсем никакой реакции со стороны президента, как будто не два Руководителя субъекта федерации вступили в деструктивный диалог, а пьяные мужики на улице несут неведомо что.

К олигархам такая благожелательность не проявляется. Власть и лично президент ведут себя по отношению к ним как бультерьер – раз вцепившись зубами, уж свое дело До конца доведут.

Если борьба с олигархами была названа равноудалением, то борьба с коррупцией так и остается безымянной. Чиновники против коррупции – это звучит так же глупо, как пчелы против меда. Никогда чиновничий люд не боролся со взятками, просто модернизировал систему их получения.

В те годы, когда только стало модным заниматься бизнесом, то на всех госслужащих смотрели с некоторым сожалением, как на тяжелобольных людей.

Теперь ситуация изменилась. Предприниматель в современной России выжить не может, да и не собирается. Вопрос времени: успеет ли бизнесмен первым сбежать за границу либо продать свое дело какому-нибудь наивному гражданину, или же его скрутят в бараний рог чиновники всех мастей.

Престижно работать в больших компаниях, и лучше в наших, принадлежащих или контролирующихся государством. Рисков немного, а заработная плата даже и не играет особой роли. Прелесть в позиции и в ее возможностях.

На эту тему долгое время ходил анекдот о визите господина Вяхирева, когда-то возглавлявшего «Газпром», к Путину.

– Дорогой Рем, вы так много сделали для нашего государства и по праву должны получить награду. Я говорю не только об ордене, но и о деньгах. Вы, конечно, заслужили миллион долларов, да что там миллион, пять, даже десять.

– Спасибо, Владимир Владимирович, я так растроган.

– Да, а вот остальное, господин Вяхирев, надо вернуть. Анекдот не особо веселый.

Но когда я рассказал его господину Починку, в то время возглавлявшему Министерство труда и социальной защиты, то он ответил: "А я его знаю, нам на заседании правительства рассказывали".

Россия всегда была чиновничьей страной. При любой власти без управления никуда деться было нельзя, и бюрократы, мимикрируя в зависимости от политического момента, все равно оставались на своих местах, передавая из поколения в поколение искусство унижения просителей.

Политические назначенцы, руководящие министерствами и ведомствами, быстро исчезали в мясорубке властных игр, а вот мудрые чиновники никуда не девались.

Несмотря на оскорбительно низкую зарплату, чиновники не только никуда не девались, но они еще и не роптали.

Были забастовки бюджетников всех мастей, от врачей до учителей, а вот сотрудники министерств особо и не роптали. Я спросил у Олега Митволя, пришедшего на государственную службу из бизнеса, знает ли он, что сотрудники его агентства берут взятки. Олег поморщился и ответил, что всех, кого на этом поймают, немедленно уволят, потом подумал и сказал, что людей честных на эти зарплаты все равно не найти.

Замкнутый круг. Низкие зарплаты развращают всех чиновников, во многом повторяя ситуацию в правоохранительных органах.

Сталинская логика царит в системе оплаты бюджетников. Именно вождь народов озвучил гениальный принцип в беседе с товарищем Семашко, возглавлявшим Наркомат, или Министерство, здравоохранения.

– А вы, товарищ Семашко, не волнуйтесь, что у врачей маленькая зарплата.

Хорошего врача народ и сам прокормит.

Чиновника даже не надо подкармливать, он и сам найдет где взять. В 2005 году в Московском арбитражном суде случился переполох, назначили нового председателя суда, человека въедливого и принципиального, да еще и бесшабашного, господина Свириденко.

Олег Михайлович начал с малого, лишил возможности девочек в канцелярии распределять дела по судьям, использовав для этого азбучные прелести научнотехнического прогресса. Конечно, дела и так должны были распределяться случайным образом, но вот у случая в судебной канцелярии были очень миленькие глазки.

В Московском арбитражном суде произошло страшное – практически решенные дела стали попадать уже к Другим судьям, и они, а не первые судьи выносили вердикт. в России даже появилась профессия – судебный брокер, многие из них роятся у здания суда. Брокеры пришли в уныние, сначала ставка от двух тысяч долларов поднялась до пяти, а позже уже взлетела до семи. Но дела все равно попадали к другим судьям. Наверняка скромные девочки из чцелярии и иже с ними замечательно себя чувствовали и огли даже не интересоваться официальной нищенскозарплатой. В день через канцелярию проходит 350 дел, около ста из них вызывают живой интерес, что приводит к смешной цифре в 200 тысяч долларов в день. Потеря таких денег не может пройти бесследно.

Да и судьи, конечно не все, но многие зачастую являются счастливыми наследниками богатых бразильских тетушек. Иначе никак не объяснить покупки машин, квартир, дач.

Ведь не хочется допускать мысль, что и они ведут себя, как их клерки.

Да и не девочки они из канцелярии, тут ставки иные, если дело пустяковое, то можно его порешать тысяч за десять – пятнадцать. Чем выше инстанции, тем выше ставки, доходят и до пятидесяти, и до ста тысяч долларов.

Необходимо учитывать, что в России уже давно правят рыночные отношения, поэтому в случае крупных дел судейским может достаться и до десяти процентов от суммы иска.

Председатель суда Олег Свириденко даже предложил страшный шаг: открыто сравнить расходы и доходы судей. Он готов начать с себя, надеюсь, что на нем все и не остановится.

Не хочется верить, что вся судебная система продажная. Есть и иные методы работы, начиная от политических покровителей и заканчивая семейными связями.

Долгое время в Администрации президента работал господин Каланда, довольно тесно общавшийся с судейским корпусом, по счастливой случайности его супруга служила в компании ТНК у господина Хана. Правды ради надо отметить, что в Администрацию господин Каланда попал уже тогда, когда его жена работала в ТНК.

Я спросил у Михаила Фридмана: "Миша, часто приходится обращаться с просьбами?" Фридман посмотрел на меня слишком серьезно, что моментально понизило уровень доверия к ответу, и сказал: "Ты знаешь, – и он сделал паузу и характерным движением потянул уголки губ вверх и вправо, чуть позже ненадолго устремив в том же направлении и взгляд, – жена-то его У нас уже работала, когда он пошел в Кремль, и что, увольнять теперь ее за это, да и он парень принципиальный. Мы, может быть, пару раз и хотели бы обратиться, но он и слушать не стал, и вообще, это к Хану".

К сожалению, опыт судебной войны «Сибнефти» с "Сибирь энерджи" заставил усомниться в выводах Михаила Маратовича. Долгое время повторялся один и тот же сценарий.

"Сибирь энерджи", пытаясь вернуть похищенное у нее «Сибнефтью» месторождение, оцениваемое в полтора миллиарда долларов, подавала в суд и побеждала в первой инстанции, но как только дело доходило до кассации, то судья не хотел видеть размывания доли одного партнера другим и принимал решение в пользу компании Абрамовича. Когда стало очевидным, что без административного ресурса честного судебного решения во всех инстанциях получить невозможно, была задействована тяжелая артиллерия. Ситуацию донесли до президента, и господин Каланда потерял свое место работы, а «Сибнефть» стала проигрывать в судах не только первой инстанции.

В этом конкретном судебном процессе было много забавного. Так, перед самым оглашением вердикта судья вдруг вспомнил, что он не может вести это дело, так как его жена работает в «Сибнефти». Таким образом, уже и после нейтрализации административного ресурса «Сибнефти» удалось оттянуть вынесение решения суда на несколько недель, пока за дело не взялся другой судья.

Любопытно, а есть ли судьи, у которых члены семьи не работают в олигархических структурах? И я даже не сомневаюсь, что если случайно на стол судьи ляжет дело компании, к которой он испытывает почти что родственные чувства, то он тут же проявит принципиальность и, гордо подняв голову, скажет: "Беру самоотвод". Хотя, наверное, только я один такой наивный.

Не хочется во всем винить только судейский корпус, они не лучше и не хуже всех остальных чиновников. Нельзя отметить их высочайшую народность и верность традиции. Ведь в русском фольклоре с незапамятных времен живет убежденность в несправедливом и продажном суде. Закон как дышло куда повернешь, туда и вышло, да и шемякин суд воспринимается нынче чуть ли не как образ российского судебного решения.

Чиновники бессмертны и, может быть, поэтому и особо не изменились. Это люди без души.

Такими людьми плотно упакованы все приказы России на протяжении тысячелетней истории. Они называются теперь госслужащими и отбывают свой жизненный срок в собесах и судах, жэках и дэзах, в здравоохранении и образовании. Им всегда хорошо, при любом режиме. Они востребованы и убеждены в своей абсолютной необходимости.

Довольно скучно смотреть на эти лица, но без них картина нашей жизни не была бы полной. На каждом этапе взросления они окружают нас в школе и в институте, наиболее активные из них занимаются профсоюзной и общественной работой, потом их замечают и двигают по службе, и вот они уже работают в разнообразных государственных учреждениях и целеустремленно карабкаются по служебной лестнице.

Нельзя назвать их откровенными негодяями, просто они понимают свое предназначение. Чиновник осознает, что ему оказало доверие вышестоящее начальство. Надо проявить обязательность и это доверие оправдать, вовремя отчитаться – вот что самое важное. Надо понравиться начальнику.

Со временем чиновники забывают, что работа, которую они выполняют, нужна нам – людям, и они сами изначально существуют для того, чтобы наша жизнь стала лучше.

Ведь каждый из посетителей-просителей для них лишь мимолетное отвлечение от каждодневной безумно важной работы. Мы – помеха, и мы даже не понимаем всей ничтожности своих просьб. Нам неведомы внутренние инструкции и распоряжения, которые составляют основу их деятельности и на которые они опираются, поэтому и шансы получить причитающееся нам по закону равны нулю.

Однако если вы знаете пароль или у вас есть проводник в их замечательный и таинственный мир, то все проблемы решаются моментально. Вы можете занимать очередь с утра на техосмотр в ГИБДД, но если, зайдя в начальственный кабинет, вы назовете пароль: "Петр Сидорович, я от Никифора Никифоровича", то из злобного, равнодушного цербера ваш собеседник превратится в доброго немолодого полковника, замечательного и остроумного рассказчика, и, пока вы попиваете чай, все проблемы сами по себе решаются.

Все не так просто, и чиновники вырабатывают даже целую систему защиты от очень уж настойчивых просителей.

Даже если вам подписали прошение очень высокие должностные лица, то не спешите радоваться. Резолюция должна быть подписана правильными чернилами, а еще лучше, если последует звоночек в подтверждение.

Чиновники живут своей особой жизнью. Речь идет не о всех, а только о посвященных.

Евгений Ревенко, много и успешно работавший на телевидении, перешел на работу в аппарат правительства. Я беседовал с ним через несколько месяцев после его назначения.

Евгений рассказывал о мире чиновников, как о мире волшебников. Все там происходит, как в книгах о Гарри Поттере.

Больше всего Евгения потрясла параллельная реальность. Потребовалось сделать фотографию на пропуск в Белый дом, и такую сложную операцию, естественно, можно совершить только в одном месте во всей Москве.

Каждый россиянин знает, где находится ГУМ. С открытия магазина и до конца работы вряд ли можно найти более оживленное место в Москве. Миллионы людей проходили через высокие двери и пережидали непогоду в арках перед ними, любуясь на храм Василия Блаженного, но вряд ли кто-нибудь из них обратил внимание на скромную табличку, Расположенную в десяти метрах от всего этого людского столпотворения.

Отсюда поезд отходит в академию волшебства. Именно это сравнение пришло на ум Евгению, когда, прочитав на личке надпись «Фотоателье», он толкнул скромную незапертую дверь и очутился в небольшом помещении специального фотоателье. Здесь жизнь текла по-другому.

Польский телефонный аппарат 80-х годов, мебель в стиле социалистического реализма, счеты, дырокол, квитанции, заполняемые под копирку, и женщина неопределенного возраста, принимающая заказы.

Услугами этого ателье я пользовался году в 1988-м, и, судя по описанию Ревенко, ничего не изменилось. Здесь делают фотографии на пропуск в иную реальность, где цены на товары и услуги не имеют ничего общего с нашими, по-прежнему работают системы спецполиклиник и распределителей, даже книжная экспедиция существует.

Продвижение по карьерной лестнице открывает все новые и новые возможности.

Служебные квартиры и дачи, помощники и водители, охрана и пресс-секретари. Играй по правилам, и у тебя все будет хорошо. Постепенно реальный мир превращается в фон, который мельтешит за окнами служебных кабинетов и машин, воспринимается посредством телевизионной передачи.

Служебный рост сопровождается и изменением антуража. Не обычный телефон, а спецАТС, да не вторая, а первая, не просто номер с флагом, а еще и мигалка, да и установлена не на «Волге», а на «БМВ», патриотичной калининградской сборки.

В приемной меняется и состав ожидающих, вместо скучных старичков и старушек сюда заходят губернаторы, видные предприниматели, да и самооценка растет.

Вчерашние троечники-активисты начинают верить в свое предназначение, они убеждены, что им открылись сакральные тайны мироздания, любой вопрос они могут решить.

В этом мире также не царит идиллия. Жестокая внутривидовая борьба отнимает силы и время. На твое место ведь так много желающих, держи ухо востро.

Вовремя угадывай пожелания начальства и не забудь, что все твои идеи родились в их головах.

Отдельное искусство – угадать с подарками на день рождения. А уж если тебя не пригласили, то можешь быть уверен, что увольнение не за горами.

Чиновники не так приметны, как политики правого или левого толка, но именно они составляют основную массу политической жизни.

Как это часто бывает, мы обращаем внимание лишь на яркие эпизоды, не замечая текучки, что ее не отменяет. Вспоминая зажигательные прямые трансляции заседаний съезда народных депутатов, на ум приходят герои перестройки, но их единицы, может быть, десятки, а ведь людей-то в зале было гораздо больше – сотни.

Вот и сейчас, даже если пристать с ножом к горлу к прохожему и пытать его, требуя, чтобы он вспомнил поименно депутатов Государственной думы, то после двух-трех десятков фамилий он все равно сдастся. Да и во время предыдущих созывов ситуация была примерно такой же.

О Совете Федерации говорить и вовсе бессмысленно. По-моему, и сами-то сенаторы друг друга не знают.

Отличительная черта чиновников – неприметность, они умеют мимикрировать под мебель своих кабинетов, составляя собой протоплазму российской политики.

Пузырьки-активисты пробулькивают, всплывая наверх, народ их замечает, а масса ждет, когда пузырек лопнет и жизнь вернется в привычное русло.

Чиновники – основа не только российского, а любого истеблишмента. Разница между нашими слугами народа и заграничными в первую очередь состоит в том, что нашим бюрократам удалось разделить зоны применения законодательства. Для нас – законы, для них – распоряжения. И поставить карьерный рост в зависимость от отношений с руководством, а не от результатов их деятельности.

Чиновники бывают и эффективными, что особенно ярко проявляется в минуты опасности, когда резкая смена политического режима может отразиться уж слишком на большом количестве этих особей.

Даже процесс их консолидации в партийные образования иногда происходит при непосредственном участии оллигархов. Так случилось при формировании «Единства», зданного при непосредственном участии Бориса Березовского.

Бюрократов не надо недооценивать. Их участие в политической жизни страны неоценимо. Стройные ряды КПСС принимали всех сколько-нибудь значимых чиновников.

Это было естественно и разумно. Власть чиновников – чиновники во власти.

Многопартийность противоречит самой природе бюрократии, поэтому и в 90-х годах чиновники во власти чувствовали себя некомфортно, уступив немало мест в парламенте политически активным деятелям новой волны.

Многие деятели перетекли из КПСС в КПРФ, и это сопровождалось их увольнениями с государственной службы.

Демократы, занимая высокие должности, замечали, что без опытных кадров они все равно не способны ничего решить. Политика матроса Железняка не приводит к созиданию, выгнать может каждый, а вот что потом делать. Постепенно старые кадры занимали вторые и третьи места, прибирая к своим рукам власть.

Российская история умильно ассоциативна. Повторялась послереволюционная история, когда новую советскую армию строили старые военспецы – обломки царского режима.

Демократ Попов, как мэр Москвы, оказался гораздо менее эффективен, чем опытный управленец Лужков, и мягко передал ему власть. Новые были хороши только для разрушения, Бакатин уничтожил КГБ, но никакой альтернативы предложить не смог, да и не собирался.

Мода на назначения в силовые структуры ярых демократов привела к естественному результату – деградации служб. Вина не столько назначенцев – они выполнили поставленную задачу. Новым хозяевам жизни правоохранительные органы были не нужны – ведь они воспринимали себя, как командировочные из стран дальнего зарубежья, и относились к обломкам старого режима настороженно.

Начало 90-х доказало, что Россия чиновничья страна. Вновь пришедшие во власть уже через очень короткое время стали практически неотличимы от советских бюрократов, но народ, сравнивая их отношение к себе, отдавал предпочтение их предшественникам.

Середина 90-х. Шахтеры, оставшись без зарплаты, забастовали. Денег они уже не видели много месяцев, и тепять им особо было нечего. Социальная напряженность постигла критического значения, когда жены отказывались пускать мужей в дома, да и мужики протрезвели окончательно и заметили, что советской власти на дворе уже нет. Стали перекрывать дороги, да и вели себя буйно, на усмирение был отправлен Егор Гайдар.

Егор Тимурович встретился с пролетариатом и попытался объяснить текущее положение в стиле заезжего лектора общества «Знание». Свою речь он пересыпал экономическими терминами, напирая на британский опыт и на неэффективность отрасли, объяснял, что государство никто не сможет поставить на колени. Уверен, что не обошлось и без любимого словечка Гайдара "отнюдь".

Беседа не удалась, Егор Тимурович с задачей не справился, и центру пришлось прибегать к помощи проверенных кадров. К шахтерам отправился Виктор Степанович Черномырдин.

Собрав мужиков, Черномырдин встал перед ними и, ткнув в первого попавшегося пальцем, сказал: "Что у тебя случилось?" Шахтер, не веря своему счастью, стал захлебываться скороговоркой: "Да баба в дом не пускает, детишки не кормлены, пол-литра купить не на что".

Черномырдин выслушал и ткнул пальцем в следующего: "А у тебя что?" – "Да, Виктор Степанович, в шахте с голоду падаем, дома ор, сил никаких".

Беседа по такому сценарию продолжалась около часа. Черномырдин подвел итог:

– А, так вам деньги нужны.

Вся толпа заулыбалась и закивала головами, конечно, Деньги, как же без денег, деньги нам очень нужны.

Подождав, пока стихнет гул, Черномырдин резанул правду-матку:

– Денег нет, а как будут, дадим, но ничего сейчас не обещаю.

Народ воспринял эту новость с пониманием и успокоился. Потом еще довольно долго шахтеры, обсуждая эту историю, говорили:

– Вот ведь Черномырдин нормальный мужик, и поговорили и объяснил все так хорошо, а этот Гайдар…

Новым не повезло с народом и со страной, не те достались, не демократы, и несознательные какие-то. Не хотели понимать всей глубины реформ, да еще отличались дурным характером и задавали странные вопросы о том, куда идут природные, некогда народные ресурсы.

Глубина перестройки не проняла всю толщину чиновничьего слоя. Те, кто был поближе к гражданам, усидел на своих местах и, перестроившись, продолжал свое маленькое столоверчение.

Фигура крепкого хозяйственника Черномырдина выглядела политически очень привлекательно, и этим нельзя было не воспользоваться. Создание партии "Наш дом – Россия" было неизбежным, да и ее крах тоже после того, как Виктор Степанович потерял должность.

В этом нет ничьей вины, чиновники, чувствуя по запаху в Черномырдине своего, идут к нему, но как только Акела промахивается, то они ждут нового вожака.

Чиновник любит власть – таков важный стабилизирующий фактор современной российской истории. Единственный консервативный институт в нашей стране – это институт чиновничества. А главный козырь любой оппозиции – борьба с чиновниками и их привилегиями.

Не случайно, что после выведения с политической арены Бориса Березовского, центра возмущения, чиновники нашли общий язык и дружно консолидировались вокруг фигуры президента Путина.

Вряд ли могло произойти иначе. Потеря Березовским политических позиций однозначно обращала его в политический труп, а политиков, с ним напрямую связанных, – в маргиналов.

Пожалуй, именно Березовский послужил той последней каплей, которая переполнила чашу терпения чиновников. Уровень его неуважения к ним и откровенной манипуляции их судьбами в конечном итоге привел к ответным мерам, и с громадной скоростью Борис Абрамович стал терять позиции. Стиль его общения с окружающим миром я мог почувствовать и на себе.

Первую длительную беседу с Березовским я провел, работая на канале «ТВ-6», владельцем которого он являлся, хотя и проживал уже в Лондоне. Мне позвонил Евгений Киселев, на тот момент главный редактор канала, и сказал, что Борис хочет дать мне интервью. Для этой цели я должен полететь вместе со съемочной командой в Лондон. Быстро собравшись, мы оказались в столице Великобритании.

Никакого пиетета к фигуре Березовского я не испытывал, скорее наоборот, так как еще во времена работы на ОРТ мне регулярно объясняло руководство, что мои жесткие замечания в его адрес не очень уместны. Кстати, именно в тот момент времени Березовский и его партнер Бадри Патрикацишвили контролировали денежные потоки на ОРТ, и многомесячные задержки в оплате контрактов были обычным явлением. Денег эти граждане не любили платить никогда.

Интервью было очень жестким. Я спросил Березовского: "Листьева убили вы?" Ответ был минут на пятнадцать, и хотя у меня сложилось впечатление, что именно к этому убийству он отношения не имел, но неприятный осадок остался, от всей грязи вокруг этой трагической истории.

Моя дерзость заинтересовала Березовского, и потом еще не раз он появлялся на телемостах уже в недолгую эпоху ТВС.

По завершении проекта «ТВ-6» у меня осталась выписка из бухгалтерии о задолженности мне по зарплате в сумме, эквивалентной 30 тысячам долларов, и я спросил Березовского, как владельца канала, о том, что он собирается с этим делать. Его ответ стал классическим:

– Деньги были, деньги будут, сейчас – денег нет.

Я рассказал эту историю Виктору Шендеровичу, и он в одной из своих книг ее упоминает.

Не могу сказать, что только деньги интересовали меня пРи общении с Березовским.

Я не очень рассчитывал на их возвращение. Но вот сама фигура Бориса Абрамовича, бесспорно, притягивала внимание. Да и сам он не давал о себе забыть – регулярно звонил с очередной гениальной идеей.

Таких звонков было немного, и они, как правило, заканчивались просьбой немедленно прилететь в Лондон, так как есть архиважная тема для разговора.

Не всегда, но пару раз я пользовался приглашением.

Березовский человек одержимый, создающий вокруг себя аномальное поле. Все попадающие под его влияние оказываются выдернутыми из реальной жизни и помещенными в какую-то карикатурную вселенную, где ездят только на «Мерседесах», до которых перемещаются короткими перебежками под прикрытием накачанных словно насосом телохранителей, рычащих по-английски с французским акцентом себе в манжеты.

Окружают опального олигарха модельки-нимфетки, вызывающие у своего патрона обильное слюноотделение, отчего он производит на редкость отталкивающее впечатление, с годами все больше напоминая стареющего фавна. Особенно мерзко то, что Березовский женат, и тем не менее это его не сдерживает.

БАБ не верит в правила поведения, он даже не презирает их, а попросту дурно воспитан, что забавно сочетается с вычурностью домашней обслуги. Как-то раз я обедал дома в Англии у Бориса. Белые перчатки обслуги, серебро, хрусталь, фарфор, полное ощущение, что присутствую на съемках "Собаки Баскервиллей".

Сходство усиливалось и тем, что прислуга была из Прибалтики, так как Борис английского так и не выучил, а прибалты русский так и не забыли.

После того как обед был закончен, мы перешли в каминный зал. Благостное настроение было разрушено дикими воплями ссорящейся прислуги. Не столь важно, что они там не поделили, просто слой культуры оказался слишком тонким, этакое микронное напыление.

Каков хозяин, такова и обслуга.

Политика – основа основ жизни Березовского. Он относится к своей деятельности как к театральной постановке. Должно быть, именно поэтому каждое его действие превращается в перформанс. То он выходит из здания английского суда в маске Путина, то под именем Платона Еленина приезжает в Грузию подразнить русского медведя. Во время телемоста с Украиной его шею украшает оранжевый шарфик, должно быть, подарок от Ющенко, как выяснилось позже, совсем не бесплатный.

Борис прекрасно осознает, что политика должна быть интересной и телевизионной. У него нет иллюзий, что основные договоренности всегда в тени, но на потребу публике должен быть представлен яркий и броский пиар – продукт, как правило, самостоятельный, причем люди, его осуществляющие, никогда и не узнают об истинном плане.

Березовский всегда использует людей. Он рассматривает даже не их самих, а их отдельные черты как фрагменты в сложной политической мозаике. Такой подход на бумаге имеет смысл, но не учитывает реалий.

Человек всегда гораздо сложнее, чем представления о нем окружающих. Попытка столь беззастенчивой манипуляции людьми, как правило, приводит Березовского к фиаско. Бытует мнение, что БАБ плохо разбирается в людях. Это неверно. Он и не пытается в них разобраться, считая, что в этом нет никакого смысла.

Пренебрежение привело Березовского к тяжелым материальным потерям – прошло года три, пока до Бориса дошло, как мастерски его оттер Абрамович от всех дел и, по сути, выдавил как из бизнеса, так и из страны, проявив свою кукушенскую натуру.

Но не Романом Аркадьевичем бредит лондонский мечтатель – последние годы Березовский одержим борьбой с Путиным.

Я беседовал с Борисом о сопредседателе "Либеральной России" Михаиле Каданеве, мне этот гражданин казался более чем странным. Борис в своей манере, захлебываясь предлогами, стал объяснять мне, почему выбор пал именно на этого человека.

– Понимаешь, он ведь похож на Путина, плюс ко всему он каратист.

Когда выяснилось, что Каданев заказал убийство Юшенкова, то удивительным это было только для БАБа.

С годами Борису становится лень разрабатывать длинные схемы, и он все чаще пользуется старыми наработками, пытаясь их компилировать. Это я почувствовал на себе, оказавшись в центре одной из комбинаций.

Декабрьские выборы в Госдуму закончились сокрушительным поражением СПС и «Яблока». Удар был тяжелым, пару дней демократическая общественность приходила в себя, пытаясь осмыслить новые реалии. На носу президентские выборы, но никакой кандидатуры, способной объединить рассеянные батальоны и вдохновить их на великий реванш, не наблюдалось. Хотя объединительное брожение происходило и какие-то переговоры велись, буквально через неделю должен был состояться съезд СПС, на котором планировалось решить вопрос об участии в президентских выборах.

В пятницу раздался звонок.

– Владимир, это Борис, срочное дело, архиважное, судьба демократии зависит от нашего с тобой разговора. Я знаю, что через пару дней съезд, позвони, пожалуйста, Немцову и попроси, чтобы ничего не решали до того, как мы с тобой переговорим. У тебя есть открытая британская виза?

– Нет, только пару недель как завершилась.

– Не страшно, я пришлю за тобой самолет, сам поднимусь на борт, ты и не будешь выходить, так что границу пересекать тебе не придется, а если вдруг спросят, то скажешь, что летишь транзитом. Нам обязательно надо поговорить, так что завтра за тобой заедут, доставят в аэропорт, и вечером того же дня ты уже будешь обратно в Москве.

На следующий день я отправился в Лондон. Борис поднялся на борт, улыбнулся длинноногой польской стюардессе и приступил к выбору вина, после чего его телохранители доставили на борт грузинские сыры, несколько часов назад прибывшие из Грузии от Бадри Патрикацишвили, и свежую зелень.

Удобно расположившись, Борис приступил к трапезе, через несколько минутой вспомнил, зачем, собственно говоря, он меня пригласил, и приступил к разговору.

Я не иронизирую, один мой приятель, великий российский поэт, а по совместительству консультант БАБа, рассказывал мне, как его экстренно вызывал работодатель в Лондон. Прилетев в Англию и приехав в мыле к обусловленному месту встречи в лобби отеля, поэт ждал Бориса часа три, под конец тот появился в окружении нимф, морщил лоб, делал прочие мышечные усилия, но мысли так и не пришли, так что, зачем вызывал, что хотел, почему такая срочность, осталось тайной.

Мне повезло больше. Борис знал, чего от меня хотел. Началась беседа довольно традиционно – с потока лести, о том, как я хорош на программе и что никто из политиков мне в подметки не годится, и прочий словесный мусор, очень далекий от правды. Елея было так много, что я насторожился. Закончил Борис довольно неожиданно:

– Ты должен баллотироваться в президенты от объединенной оппозиции. Я поговорил с Леней (Невзлиным), он тебя лично не знает, но ему идея нравится. Под тебя мы поставим "Либеральную Россию", плюс всех демократов, и ты сможешь выиграть. Ты ведь карате занимался? Так что как мужик ты тоже произведешь впечатление.

Мне эта идея совсем не понравилась. Во-первых, какой из меня президент, когда в России эта должность связана с необходимым управленческим опытом, да и мне совсем не хочется становиться главой государства. Во-вторых, меня не привлекает эта работа. А в-третьих, уж если бы журналисту Соловьеву попался на язычок кандидат в президенты Соловьев, то я бы от него мокрого места не оставил.

Борис огорчился и понял все по-своему:

– Ты не понимаешь, президент играет двадцать ролей, он может все. Может быть, ты просто боишься, я это могу понять. В России ведь все боятся чекистов, так мы готовы позаботиться о твоей семье, вывезти их за границу. Если нужны деньги, то дай номер счета и я моментально переведу столько, сколько ты сочтешь нужным. – Он сделал паузу и добавил: – Конечно, в разумных пределах. – Тяжело вздохнул, посмотрел куда-то в сторону и произнес с болью в голосе: – Не то поколение, все думают только о деньгах, за идею уже никто бороться не хочет.

Он поднял на меня глаза, полные любви к деньгам и боли от возможного расставания с ними, и продолжил:

– Надо все вернуть на демократические рельсы – как было при Ельцине. Выборы мы выиграем легко, ты предложишь состав правительства. Конечно, никто не собирается выполнять предвыборные обещания, но в момент агитации важно объединить широчайшие слои недовольных. Смотри, кого можно поставить на должность премьера.

Не без иронии я предложил Примакова. Березовского передернуло.

– Я и сейчас считаю, что даже такой Путин лучше Примакова-президента. Если бы не Доренко, то выборы мы бы тогда не выиграли, и всем бы пришел конец.

Обсуждение кабинета министров заняло минут пятнадцать, и выработалась абсолютно популистская и недееспособная команда с Глазьевым, Громовым, Федоровым, Герасимовым и многими другими, которые никогда бы свое согласие не дали, чего от них и не требовалось. Должен отметить, что Борис был предельно откровенен.

– Конечно, как только ты изберешься, все, кто сейчас в изгнании, должны вернуться на родину, ты должен понимать, что руководить государством по основным вопросам будуя, об этом давай сразу договоримся, ты назначишь меня либо министром иностранных дел, либо секретарем Совета безопасности.

Я поймал себя на мысли, что ведь, должно быть, именно такие разговоры Борис вел со многими российскими политиками, когда создавал партии, договаривался о дальнейшей работе в Думе и правительстве, как абсолютными марионетками были многие из публичных фигур, от Рыбкина до Лебедя, хотя генералу удалось вовремя соскочить с крючка.

Я спросил у Бориса, понимает ли он, что Путин действительно самый популярный политик в России и что сейчас нет никого, кто мог бы побороться с ним.

Борис задумался. В его стройной, но не имеющей никакого отношения к реальной жизни системе взглядов за последний год наметились трещины.

В течение всех наших предыдущих встреч он предсказывал немедленное падение "режима Путина", буквально через три месяца, и раз за разом ошибался. Верные козыри предыдущих кампаний давали сбои. Истовая вера в популярность журналистов, а главное, в их идеологическую близость или в продажность не находила своего подтверждения на практике. Идея создать оппозиционную партию с тройкой узнаваемых людей во главе была сильным ходом.

Борис даже просил меня весной 2003 года войти в тройку самому, а после моего жесткого отказа поговорить с Шендеровичем, Сорокиной, Максимовской о согласии – предлагались очень приличные деньги, десятки тысяч долларов в месяц, но никто не согласился, что несказанно удивило и огорчило Березовского. Борис понимал, что требуются радикальные шаги, учтя предыдущий опыт, он был к ним готов.

После довольно длительной паузы Борис предложил выйти прогуляться по аэродрому.

Как только мы спустились по трапу, к нам подбежали английские пограничники, но на ломаном английском Борис объяснил, что нам надо чуть-чуть подышать.

Конечно, дело было не в свежем воздухе, скорее в необходимом театрализованном действии, нагнетании обстановки – игра в шпионов.

Было довольно ветрено, да еще и гул двигателей – чтобы услышать друг друга, приходилось напрягаться.

– Есть план, понимаешь, популярность Путина может и упасть, но надо принести сакральную жертву, в интересах демократии, чтобы все содрогнулись и отвернулись от Путина, но это только первый шаг. Если ты согласишься баллотироваться, то мы встретимся еще раз, и я посвящу тебя во все детали кампании.

С этого момента разговор для меня потерял всякий смысл, стало очевидно, что Борис перешел все возможные границы. Говорить с ним было не о чем, я думал, кого он выбрал на роль сакральной жертвы – Немцова, Хакамаду? Через несколько дней, уже вернувшись в Москву, я узнал ответ, но до этого надо было улететь из Англии.

Напутствие было довольно банальным, поговорить с Немцовым, принять решение самому, и в случае положительного ответа уговорить лидеров СПС поддержать меня.

Забавно, что так как все происходило накануне Рождества, то Борис заодно передал для всей эспээсовской тройки подарки, куклы с кошачьими лицами. Я подумал, что это современная форма черной метки.

Прилетев в Москву, на следующее утро я отправился в Госдуму, где еще сидел Немцов, вручил ему подарок и рассказал о своем разговоре с Березовским. Борис Ефимович задумался, идея о сакральности жертвы ему не показалась убедительной.

– Он там что, совсем с ума сошел? И кого это он собирается грохнуть? Меня, что ли?

Поиск овцы, не путать с Мураками, продолжался некоторое время, вариантов было несколько. Один из них меня даже развеселил.

Днями позже я встретился на праздновании Хануки у посла Израиля Аркадия Милмана с господином Берегером. Приветствовал меня он несколько неожиданным образом, улыбнувшись, он спросил:

– О, ты еще живой, а мы слышали, что ты будешь кандидатом в президенты, ну и тебя, конечно, грохнут.

В этот момент все встало на свои места. И появление в подконтрольных Березовскому СМИ сообщения, что я могу стать одним из кандидатов в президенты от оппозиции, этакое мягкое подталкивание Березовским меня к нужному ему решению, и трогательная откровенность в Лондоне, – вывод очевиден, на каждого мудреца довольно простоты. Убийство политика не столь будоражит народ, как насильственная смерть журналиста. Видно, мой вопрос об убийцах Листьева подсказал Березовскому красивый, хотя и очень кинематографический ход.

Я ни в коей мере не собираюсь сравнивать себя с Владом. Уверен, что если таким был план БАБа, то заказчик был бы разочарован полученным результатом.

Через некоторое время, после громкого старта президентской кампании Иваном Рыбкиным, он вдруг исчез. Это произошло сразу после появления в БАБских СМИ громких материалов о коррупции в ближайшем окружении Путина. Ответ напрашивался вполне очевидный, и я высказал свои предположения и рассказал о своей беседе с Березовским по радио "Серебряный дождь", на котором так и продолжал работать, параллельно с телевидением. К счастью, мудрый Рыбкин выплыл целым, но очень помятым и неубедительным в Киеве. Рассказал анекдотичную историю своего исчезновения, которую, как всегда браво, откомментировал БАБовский чекист в изгнании, усмотревший в бедах распутства Рыбкина следы эфэсбэшных психотропных веществ. Такой отмазки мир супружеских измен еще не знал. Не исключаю возможности, что мудрый Рыбкин таким хитрым образом соскользнул со сковородки, когда почувствовал, что уже припекает.

Мой рассказ по радио не вызвал интереса у российской прессы, но корреспондент" Карреа дела Сера" попросил об интервью, которое и появилось в Италии, переведенное на русский, оно вдруг вызвало страшный ажиотаж, мне пришлось даже давать краткий комментарий в программе «Время». Конечно, так как это появилось незадолго перед выборами, то демократическая пресса попыталась обвинить меня в попытке поднять рейтинг Путина, ну и заодно раскрутиться самому.

Березовский заявил, что я сумасшедший агент КГБ, а я предложил пройти детектор лжи, по результатам которого – электрический стул для лгущего. Ответа не последовало.

Должен заметить, что мне позвонила Ирина Хакамада и поблагодарила за смелость.

До нее доходили слухи, что ее жизни может угрожать опасность. Расчет очевиден.

Ирина самый яркий демократический участник той президентский гонки. Ее гибель в день голосования бросала бы тень на результаты выборов.

Стороннему наблюдателю вся эта история напоминает шпионский роман. К сожалению, это не выдумка, просто для поколения политиков, к которому относится Березовский, человеческая жизнь ничего не значит. Этот подход – горькое наследие советского прошлого, проявляющееся практически у каждого из политиков 90-х.

Логика Джавахарлара Неру не приживается в России, толстовцев среди российских политиков после академика Сахарова не нашлось.

Элементарная мысль о значимости жизни каждого российского гражданина не стала до сих пор национальной идеей.

Ну не любим мы друг друга и верим в единственное средство исправления – пулю, конечно направленную в соседа.

Вся истории России может быть представлена как борьба олигархов с чиновниками.

Конечно, в былые времена для этих противоборствующих групп использовались иные названия, но суть конфликта оставалась прежней. Деньги или положение.

Миллионщики или государевы люди, бояре или петровские нувориши, не суть важно.

Принципиальным оставался конфликт интересов и используемые лозунги. Олигархи всегда звали на Запад, к свободе и на начальном этапе объективно олицетворяли собой прогресс. Призывы к свободе и либерализации скорее можно отнести к моменту накопления ими капитала, так как только в эпоху трансформации у людей, находящихся вне системы, появляется шанс на взрывоподобный рост. Как только они оказываются наверху, достигая некоторой финансовой стабильности, и их личный капитал становится уже политическим фактором, то есть заметным даже при сравнении с ВВП страны, то возникает задача его сохранения.

Меняется вектор – от раскачивания окостеневшей системы, вплоть до ее краха, до необходимости создать свою собственную политическую и государственную конструкцию, которая будет решать задачу по сохранению уже схваченного богатства.

Вчерашние бунтари превращаются в консерваторов, вступая в конфликт со своими бывшими соратниками, такими же хищниками, как и они, но считающими, что есть еще чем поживиться и пока не наступило время закрепляться на достигнутых рубежах.

Начинается раскол внутри олигархических группировок, накладывающийся на мощное протестное настроение, всегда сопровождающее эпоху экономической и политической нестабильности.

Олигархи – индивидуалисты, они используют, как правило, широчайший народный протест, поскольку при любой власти в России народу жилось не очень сладко, а в эпоху загнивания и вечного чиновничьего гнета так и совсем муторно. Для них свобода и крушение системы это в первую очередь деловые возможности. Глубинно они скорee аполитичны, а с ростом капитала приобретают и его космополитическую идеологию.

Капитал не имеет патриотического окраса и довольно часто вступает в конфликт с интересами государства, не только как общественно-политического понятия, но и как объединения людей. Поэтому всегда олигархический расцвет заканчивается патриотической реставрацией, которая выгодна и части капитала, стремящегося к сохранению себя, и новой, вырастающей чиновничьей элите, которая несет в себе все родовые черты предыдущих поколений. Во главе антиолигархической кампании всегда оказываются именно чиновники, многие из которых еще в недавнем прошлом были на службе у олигархов.

Я умышленно не употребляю термин «демократия», так как в современном мире он все более обозначает выборные технологии, чем идеологические догмы. И демократиями оказываются и Индия, и Япония, и США, и Филиппины, хотя между ними отличий гораздо больше, чем сходства.

В России демократия носит характер вакцинации. За нее не страдали, не боролись, ее не выстрадали.

Для меня демократия начинается с частной собственности. Уже потом вырастает вся громада законов, защищающая как собственника, так и его собственность. Именно отсюда и складывается равенство всех перед законом и обязательность его исполнения.

В России культура частной собственности крайне молода. Наши предки жили на дарованных царями наделах и могли потерять все в одночасье, когда милость сменялась гневом. Оппозиционер не мог оставаться долго богатым в российской истории, а уж его семья и вовсе пускалась по миру.

В 2005 году впервые за всю историю существования России наметилась новая тенденция.

Очевидно, что наступила эра реванша государственников-чиновников. Но если раньше возвращение в казну ранее оттуда уведенного сопровождалось звоном кандалов, то теперь шелестом купюр.

Когда я услышал о покупке государством нефтяной компании у Абрамовича, то был разочарован. Афера с «Сибнефтью» уже давно стала классикой аморальных залоговых аукционов со всем букетом родовых признаков хищения.

Продавленное политическое решение, против которого возражало правительство, но настоял президент Ельцин, подогретый Борисом Березовским. Подставные фирмы, участвующие в торгах, принадлежащие партнерам – Березовскому и Абрамовичу, давление на случайно возникшего конкурента в лице компании «Самеко», и внезапный добровольный отказ от своего ценового предложения в 171 миллион долларов, по письму гендиректора. Да и сумма, в которую был оценен гигантский актив, трогательная – 100 миллионов долларов, с маленьким хвостиком.

В этой компании всегда были секреты. Реальные хозяева не появлялись, хотя за иностранными офшорами и проглядываются до боли знакомые лица.

В разные периоды времени «Сибнефти» и ее официальным владельцам Березовскому и Абрамовичу угрожала опасность, уж слишком наглым был хапок.

В 1998 году Счетная палата указала на нарушения, допущенные при приватизации «Сибнефти». Вывод – приватизация незаконна, ущерб государству оценен в 2,7 миллиарда долларов. На основании этих документов прокуратура подготовила официальное исковое заявление с требованием отмены данной сделки. Генеральный прокурор Юрий Скуратов объявляет крестовый поход против как «Сибнефти», так и лично Абрамовича, заодно обвиняя его в нецелевом использовании стабилизационного кредита от МВФ в 4,8 миллиарда долларов.

Скуратов не учел, что вторгается в интересы слишком влиятельных людей. Так как все намеки и дружеские звонки из Кремля генеральный прокурор не смог понять, то пришлось пустить в ход коронный номер.

На телевидении совершенно неизвестно откуда появилась кассета с человеком, очень похожим на генерального прокурора Скуратова, в окружении жриц любви. Новость подхватили все. Шумиха страшная. Отставки аморального прокурора требовала вся страна и все прогрессивное человечество. Для завершения дела в Совете Федерации отрядили самого Волошина, что и породило у многих убеждение в его личной заинтересованности в судьбе "Сибнефти".

Как это часто бывает в России, дело опального генерального прокурора аккуратненько замяли, хотя осадочек и остался.

Забавно, что и активность еще одного известного деятеля находится во временной зависимости от судьбы сделки между «Газпромом» и «Сибнефтью». Пик критикующих заявлений Михаила Касьянова пришелся на период торгов по цене между представителями сторон. Ну а после объявления сделки господин Касьянов куда-то делся, видимо, урча, уполз переваривать сладкий кусочек. Допускаю, что возможно и просто случайное совпадение циклов, хотя молва и бывшего премьера Касьянова упорно называет одним из совладельцев «Сибнефти», конечно уже бывших, как, впрочем, и всю Семью – в самом российском понимании этого термина.

Так что, как правильно было написано на плакатах в Москве, Рома любит Семью, Семья любит Рому – идиллия.

На ум приходит "Горе от ума". Современное прочтение: в роли Чацкого – Ходорковский, в роли Молчалина – Абрамович.

Оба хуже, да и Абрамович добился своего. Борясь со скукой, он теперь сможет накручивать уши своего депутата Госдумы, уже не боясь, что за ним придут тени прошлого.

Государство посылает очевидный сигнал олигархам – кто ведет себя по правилам, может рассчитывать на снисхождение.

Если оставить в стороне праведный гнев, то не могу не отметить принципиально важного факта – рыночная сделка. Азначит, шаг в правильном направлении. Хотя и через грязь, проявлено уважение к институту собственности. Надеюсь, что при этом «семейные» не забудут заплатить налоги.

В конечном итоге надеюсь, что граждане России теперь оудут получать дивиденды от добычи и реализации нефти, хотя открытым остается вопрос об их размерах.

Частный капитал всегда эффективнее государственного, только вот эту эффективность ощущают хозяева компании а не граждане России. Есть возможность нанимать на Управление государственными активами частные компании на правах концессии или по другим схемам и следить за соблюдением ими контрактных договоренностей.

Олигархические структуры в настоящее время выступают питомником кадров практически для всех ветвей власти.

Если почитать биографии министров и их замов, сенаторов и депутатов, сотрудников Администрации президента, то нефтяная отрасль значительно превосходит структуры бывшего КГБ по степени проникновения на ключевые посты в государстве.

Одна из основных проблем состоит в том, что чиновники у нас не ангелы, и процесс возвращения ключевых активов государству сопровождается традиционными забавами.

Ведь так просто разом решить все пенсионные проблемы за счет одной сделки, любой – будь то нефть или машиностроение.

Старик Мао говорил чтобы выпрямить палку, необходимо выгнуть ее в другом направлении. В экономике это опасный подход. Генетическая аморальность чиновничества может привести к очередному всплеску недовольства в народе, который пока является сторонним наблюдателем. Высокие цены на нефть дают возможность сглаживать структурные конфликты, но не решают их.

Следующая революция, скорее всего, произойдет по антикоррупционным, антибюрократическим законам, хотя есть возможность решить все и эволюционным путем, так как в структуры власти пришло довольно много молодых амбициозных и порядочных людей. Заработав деньги в частном секторе, они не относятся к России, как к дойной корове, и видят будущее свое и своих детей здесь, а не в Англии и Франции. Остается только один вопрос: достаточно ли их для изменения страны? Но это тема уже другой книги.

Я собирался поехать отдохнуть на майские праздники с женой в Эмираты. Мы уже купили билеты и забронировали гостиницу. Вылет был назначен на воскресенье, но в пятницу утром зазвонил телефон.

В трубке я услышал голос пресс-секретаря посольства США в России Нонны Перес.

– Володя, я хочу тебя обрадовать, Буш согласился дать для НТВ эксклюзивное интервью.

Наш канал отправлял запрос пару месяцев назад, когда стало известно, что на празднование 60-летия Победы президент США приезжает в Москву.

– Хорошо, – ответил я. – Планирую вернуться в Россию как раз накануне его приезда.

– Видишь, ли, президент даст интервью в Вашингтоне, в Белом доме, ты должен прилететь в США во вторник, в среду у тебя будет собеседование с представителями его администрации, в четверг интервью.

– Большое спасибо.

– Минут пять, максимум шесть, лететь надо одному, снимать будут на официальные камеры Белого дома, и тебе отдадут кассеты. Срочно приезжай в посольство, оформим тебе визу.

Я ошалело посмотрел на жену, которая проснулась и, лежа в постели, смотрела на меня с немалым возмущением.

Пришлось объяснить, что отдыхать мы не едем, а пять минут интервью с президентом США стоят поездки. Эльга с уважением отнеслась к моему решению, хотя и считала, что на такое короткое интервью могут посылать только какого-нибудь ну очень мальчика на побегушках. Переубеждать жену я не стал. Весь день телефон разрывался.

Я говорил и с руководителем Службы информации Татьяной Митковой, и с директором канала Владимиром Кулистиковым. Они были рады за наш канал и за меня. Давали множество полезных советов, рассказывали случаи из собственной телевизионной жизни.

В какой-то момент я понял, что все ужасно за меня переживают, да и от меня ждут какого-то схожего чувства.

Я был абсолютно спокоен. Совершенно. Ничуть не волновался. Все-таки это был не первый Буш в моей жизни, забавно, что через пятнадцать лет снова встречаюсь с президентом США и его фамилия тоже Буш.

Быстро удалось купить билеты, заказать гостиницу, собраться. Все организационные вопросы образца 1990 года Даже не стояли, мне не надо было получать разрешение в ОВИР на выезд, менять по странному курсу доллары на рубли, страшно представить, но у меня даже были кредитные карты, да еще и российских банков, по которым безо всяких проблем можно расплатиться и в США.

А главное, я ехал в страну, о которой многое знал, и не испытывал душевного трепета от предстоящего общения с руководителем сверхдержавы. Ушло обожание придуманного неизвестного маяка свободы и появилось уважение к великой демократической стране, у которой тоже есть свои проблемы, правда, не имеющие никакого отношения к советской пропаганде.

Я не только говорил с американцами на одном языке, но и оперировал теми же понятиями.

Во время беседы с помощниками Буша я ловил себя на мысли, что ребята они, конечно, хваткие, но вот наши им могут фору дать. Да и при разговоре с самим президентом я не чувствовал себя смущенным, поэтому и беседа была интересной для обоих. Могу об этом судить по тому факту, что после официальных пяти минут еще минут пятнадцать Буш просто говорил о жизни.

Из краткой справки, подготовленной его сотрудниками, он знал, что я провел несколько лет в Штатах, встречался с его родителями и что у меня дети, так что в конце беседы он передал им в подарок значки. В личном общении, кстати, Буш мне понравился. Живой, обаятельный, выполняющий домашнее задание. Во время ответов на вопросы не пытающийся от них уйти, заряженный на улыбку. Очень неглупый человек, хотя многим российским демократам он и не нравится.

Буш совсем не похож на Путина внешне, но у них обоих есть много общего. Они живые, настоящие, слышащие собеседника и заинтересованные в нем, при этом очевидно, что они любят и гордятся своими странами.

Американцы – патриоты. Об этом знает весь мир. Для них Америка – святыня.

Нам тоже есть чем гордиться. Россия – страна великой истории, которую написали наши отцы и деды. Нам есть и чего стыдиться, и этого нельзя забывать.

Просто хочется, чтобы наши дети вспоминали нас с благодарностью не только за сытое детство, но и за великую, демократическую, свободную, преуспевающую страну, которую нам еще только предстоит построить и передать им.