БЛУЖДАЮЩАЯ СИЛА

13 мая 1996 года.

Страсти накаляются. Ельцин предпринимает максимальные усилия, чтобы достать, догнать ушедшего вперед конкурента. Социологические вопросы постоянно повторяют: Зюганов впереди. Состав предвыборного штаба президента уже который раз перетасовывается. Последние данные Института социологии парламентаризма Нугзара Бетанели — в Поволжье Зюганов опережает Ельцина на 8 %. В Центральной России, именуемой «красным поясом», разрыв еще больше: Зюганов — 41 %, Ельцин — 24 %. Результат Зюганова не удивляет — это его вотчина. Удивляет другое: в регионах традиционно прокоммунистической ориентации Ельцин за последние два месяца поднял свой рейтинг с 6 % до 24 %.

Всякая попытка объединить демократические силы проваливается еще до возникновения самой идеи объединения. Миф о якобы созревшей «третьей силе» дотлевает, излучая остаточные искры. Григорий Явлинский, Святослав Федоров и Александр Лебедь не сумели договориться, не сумели поделить еще не обретенную власть. В этом ситуационный казус: при дележе несуществующего мнения разошлись.

Ельцин избрал вообще-то нестандартную тактику, он решил провести двусторонние встречи с претендентами. Пока в этот створ попали кандидаты демократической ориентации: Григорий Явлинский, Святослав Федоров и Александр Лебедь. Не исключено, что подобная встреча пройдет и с Жириновским.

По поводу этой идеи в ельцинском штабе разногласия. Либеральное крыло штаба считает череду таких встреч пустой тратой времени, особенно с Жириновским. Жириновский не имеет реальной аудитории, его электорат сокращается. Выигрыш от встречи мизерный, а тень на авторитет Ельцина ляжет основательная: Ельцин встречается с политическим конкурентом, предрасположенным к национал-шовинистической риторике. Думаю, что столь настырные рекомендации есть следствие извечной болезни либерально-демократического крыла в окружении президента — амбициозный синдром, а по сути, непонимание тонкостей политической борьбы на протяжении последних четырех лет.

Желая того или нет, мы являемся свидетелями успешности Жириновского в трех избирательных кампаниях: 91-го, 93-го и 95-го годов. Такие закономерности не бывают случайными или же поклонением «клоуну». Это пусть и печальная, но реальность: ЛДПР обрела характер постоянной составляющей общеполитического процесса в стране.

Российскому обществу не только не чужды идеи национал-социализма, напротив, оно к нему в значительной своей части предрасположено. И эти симпатии вспыхивают как эпидемия в зависимости от меняющейся ситуации и неспособности власти проявить себя в решении кричащих проблем, разрастающейся бедности и преступного террора.

И еще Жириновский подтвердил извечную истину: весома популярность. И не столь важно — популярность со знаком «плюс» или со знаком «минус». Те же исследования Института социологии парламентаризма против фамилии Жириновского выбросили цифру «шесть». Совершенно очевидно, что на финише Жириновский сделает свой привычный рывок, пока он по-прежнему прекрасно чувствует себя на телевидении. Можно предположить, что число его сторонников возрастет на 2–3 %. А это уже серьезно.

У победы много составляющих, но главных — две. Сама победа — это, по сути, возвращение веры в собственные силы. И ответ на вопрос: как жить после победы? Замолкла салютная канонада, выпито шампанское, рассеялся дым от петард… Что дальше?

Так вот, предвыборная тактика любой команды предполагает два уровня действий. «До» и «после». И вопрос: объединяться или не объединяться с кем-либо — вопрос не праздный и не простой. Непростой не в силу сложности процедуры объединения или преодоления амбициозного дискомфорта лидеров, а совсем по другой причине. Что делать объединившимся после победы? Как не превратиться во врагов? В случае поражения распад коалиции происходит без особых усилий. Нужно сохранить обвинительный кураж. Никто же не сомневается, что в поражении виноват ваш вчерашний союзник. Впрочем, и у союзника на этот счет точно такое же мнение. В любом предвыборном штабе сильной партии обязательно присутствует «контрмысль»: зачем с кем-то объединяться? Почетно выиграть в одиночку, доказать свое превосходство и свой подавляющий авторитет. И тем самым гарантировать победителю максимальную независимость его будущей политики. И уж тем более не побуждать к объединению, а положиться на безвыходность ситуации, которая заставит оппонентов примкнуть к тебе. А значит, никаких торгов о будущих министерских портфелях.

Можно ли так рассуждать сегодня?! Можно, если есть уверенность в сокрушительной победе уже в первом туре. А если такой уверенности нет? Как и нет никаких бесспорных преимуществ. И второй тур неминуем. Как, впрочем, и превосходство Зюганова в первом туре. Именно из этого исходят сторонники самостоятельного ельцинского движения. Никаких плюсований: ни с Жириновским, ни с Явлинским, ни с Лебедем, ни с Федоровым. И уж тем более ни с каким Шаккумом, Брынцаловым или Горбачевым. Ну, добавят они 2–3 % Ельцину, ну путь 5 %. Все равно второй тур неминуем. Прибавление мизерное, а платить после победы придется с полной руки, потому как — «мы пахали».

Тем не менее Ельцин, как бы пренебрегая этими предупреждениями части штабного окружения, проводит ряд прощупывающих встреч с кандидатами, выступающими не в качестве его союзников, а в роли противников Зюганова. Это Александр Лебедь, Григорий Явлинский и Святослав Федоров, обозначенные журналистским штампом «третья сила».

Всякий переходный период — это время смуты и неопределенности. Время, продуцирующее страхи и мифы. Почему Ельцин пошел на столь нестандартный в президентской практике шаг, на двусторонние встречи с претендентами? Надеялся он на итоговую договоренность? Разумеется, не надеялся. Пятилетнее буйство политических амбиций не располагало к надеждам. Идея объединения демократических сил как дамоклов меч висела над головой.

И практически речь уже шла не об объединении, а, скорее, о получении векселя на политическое алиби. Ты сделал все возможное, а он ни в какую. Встреча — жест. И здесь равенство интересов бесспорно. Явлинскому, которого уже обвинили в думских торгах с коммунистами, а затем в развале демократического фронта, не хотелось опять услышать проклятия в адрес своей несговорчивости — он-де открыл дорогу коммунистам. Явлинский с достаточной безукоризненностью выстроил тактический рисунок двух встреч. Уже одно то, что Ельцин с ним встречался дважды, выделяло Явлинского не как более предпочтительного союзника, а как более значимого, имеющего устойчивый электорат и изымающего самую большую долю из избирательной копилки Ельцина.

Соглашаясь на эту встречу, президент хотел еще и узнать масштаб притязаний: чем и кем придется рассчитываться, заключи он подобный союз. Услышав просьбу Ельцина изложить свои взгляды в документальной записке, Явлинский получил возможность встретиться с президентом вторично. Хотя Григорий Алексеевич во всех интервью по этому поводу подчеркивал равенство положений: встречаются два кандидата в президенты.

Предлагалась немедленная замена нескольких ключевых фигур в правительстве, но не ставился вопрос: кем заменить? Как и не звучал пофамильный ответ. Но предложение двусторонней коалиции демократической оппозиции и существующего режима — это уже активный торг с требованиями ультимативного характера.

«Меморандум Явлинского», назовем этот документ так, достаточно разумен, хотя и идеалистичен. Он как бы обрисовывает линию атаки, но в нем нет (как и в программе «500 дней») четко выявленной и спрогнозированной линии сопротивления; отсюда ясность изложения (а в этом Явлинскому не откажешь) и смутное интуитивное недоверие к идее в целом.

Во всей истории есть один фокус. Явлинский торгуется под завышенный номинал. И дело не в численности электората. Но тогда в чем? Предлагая коалицию, а следовательно, и коалиционное правительство Григорий Алексеевич видит себя на посту премьера (а иначе какой смысл в коалиции?). И всевозможные заявления Явлинского в ответ на нападки прессы, что, дескать, он не собирается быть премьером и готов договориться о третьей фигуре, разумеется, некое лукавство. Да и нелепо торговать третьего, когда ты сам имеешь достаточный опыт правительственной и реформаторской практики. Сверстники Явлинского, такие, как тот же Гайдар, Михаил Задорнов, Борис Федоров, даже Борис Немцов (а ведь Явлинский кое-что сделал, мягко говоря, для Нижнего Новгорода), готовы, потупив глаза, признать, что работать под началом Явлинского либо сверхтрудно, либо невозможно в силу диктатурности и капризности последнего.

А потому коалиционное правительство под началом Явлинского — вещь малореальная. Понимает это и президент. Явлинский умен, тщеславен и заносчив. В отличие от Гайдара он мало чем обязан президенту. Тем более что в том, прошлом, союзном раскладе он был даже более предрасположен к Горбачеву, так как в своих экспериментальных посылах был ориентирован на Союз, а не на суверенную Россию, хотя тот и другой являлись разновидностью власти, которая позволяла быть при ней, но не становиться ею. В случае с Явлинским справедливо сказать: Григорий Алексеевич, так же как Егор Тимурович Гайдар, слишком умен — это раздражает.

Декларация-ультиматум Явлинского достаточно логична в своей экономической части, но крайне спорна в части политической. Она как бы игнорирует реальность, в окружении каковой и на условиях каковой идет вся политическая борьба. Предлагая формулу двухпартийной исполнительной власти, Явлинский считает, что она должна стоять на двух опорах: движении «Яблоко» и партии власти «Наш дом Россия». Следуя тексту меморандума, главная цель этого замысла — «предотвращение неконституционного развития событий и обеспечение мирного проведения президентских выборов в России» и далее «скорейшее осуществление демократических реформ в интересах общества». Интересно завершающее уточнение: «с учетом уже сложившихся экономических и политических реальностей». Но если учитывать эти самые реалии, то, как представляется автору, поведение думского большинства левых, которые в ответ на изменившуюся реальность (если Ельцин принимает план Явлинского) немедленно объединятся с кем угодно, хотя и без формального объединения. Они — довлеющее большинство. И тогда двухпартийная коалиция сталкивается с бунтом на корабле, а бунт неминуем, следует президентский указ о роспуске Думы. Вопрос по существу: ослабит роспуск Думы коммунистов за пределами Думы в необъятном избирательном поле? Скорее всего, нет, усилит. Объединение с Явлинским в чисто стратегическом плане желательно, оно дает президенту шанс обновления, хотя та остальная часть демократического спектра от Чубайса до Бориса Федорова примет эту коалицию в штыки. Но коммунисты останутся и после роспуска Думы. В той, следующей, опять получим большинство. Тем более что раскол НДР и «Яблока» случится гораздо раньше.

Штаб Ельцина многослоен. Оптимисты не сомневаются в его победе. Пессимисты желают победы, но настаивают на подготовке запасного варианта. Власть ни в коем случае отдавать нельзя.

Максималисты, таких очевидное меньшинство, отрицают необходимость каких-либо союзов.

Нет, переговоры проводить следует. Демонстрация своей лояльности необходима, но никаких соглашений, оформляющих союз, подписывать не надо. Почему не столковались?! Кто разберет! Наверняка запросили лишнего.

Идея двухпартийной системы — идея продуктивная, но в данной ситуации малореальная. Как тактика предвыборной борьбы — да! Имея в виду главный принцип, что как первое, так и второе движение, по сути, силы реформаторские, с несколько различной ориентацией, что позволяет вовлечь в русло реформаторского течения самые разные социальные слои. Вторично в России после 1917 года сталкиваются два крайне противоположных принципа социальной справедливости. В стране не должно быть богатых. По сути, это повторение большевистской идеи — упрощенная формула равенства. И как ее олицетворение — нарком продовольствия Александр Цюрупа, падающий на заседании правительства в голодный обморок. И вторая формула — в стране не должно быть бедных. Возвращаясь к первому тезису, отметим одну смысловую характерность. Вслед за утверждением, что не должно быть богатых, имущественная ориентация давала еще один вектор: не должно быть нищих. Подобное уточнение крайне необходимо при выработке главенствующей идеи экономического реформаторства, доступной пониманию каждого. Толпы нищих во все времена — скверный предвестник.

Итак, идея двух блоков, прообраза будущей двухпартийной системы, нацеленных на курс реформаторства, рухнула. В этом конкретном случае блок Рыбкина погубила его должность думского спикера. Как и индивидуальные качества самого Ивана Петровича: не всякий председатель лидер по натуре. Назвав кандидатуру Рыбкина, президент (не без совета А.Коржакова и М.Барсукова) совершил тактическую ошибку. Однако разумность замысла не утратила своей актуальности. Поэтому Явлинский вернулся к идее двухпартийности исполнительной власти. Объединяясь, они держат общий фронт, противостоят коммунистам. Разъединяясь (такое и правомерно, и даже необходимо в зависимости от политической конъюнктуры), они заставляют коммунистов бороться на два фронта.

Явлинский понимал непростоту положения Ельцина на предстоящих выборах. Ельцину нужны были союзники на демократическом поле. По натуре человек чрезвычайно обидчивый, Явлинский помнил, что в недалеком прошлом из новой генерации политиков Ельцин сделал выбор в пользу Гайдара, а не в пользу Явлинского, по сути, автора реформаторской концепции («500 дней»). Григорий Алексеевич упускал свое недолгое и малоудачное вице-премьерство в составе силаевского правительства. И создавая движение «Яблоко», он был одержим идеей создания второго демократического центра, альтернативного гайдаровскому «Выбору России». И возможно, не желая того, практически начал осуществление идеи двухпартийности на реформаторском поле. Идея была актуальна, но реальность оказалась меньше масштабов идеи. В этом смысле идея двухпартийных блоков как фактор, обеспечивающий стабильность исполнительной власти, и двухпартийная политическая система — вещи сугубо разные.

Сегодня 4 июля, вторник.

Все газеты на первых полосах дают итоги выборов в Санкт-Петербурге. Собчак проиграл Яковлеву. Аналитиков не упрекнешь в отсутствии усердия. Гамма красок обширна: от беспощадности до сочувствия. Реликтовые деревья демократии, выросшие в межрегиональной роще, падают. Собчак предпоследний. Остается Ельцин. Интеллигенция Санкт-Петербурга проиграла. Она в своем большинстве поставила на Собчака, но выиграл Яковлев. Даже в поражении Анатолий Собчак сохраняет высокопафосную позу. Свой проигрыш он приравнивает к поражению Уинстона Черчилля после того, как тот привел Англию к победе в войне. Не будем вдаваться в детали по-своему драматических выборов, прошедших в Северной Пальмире. Отметим четыре особенности этих выборов. Мэр обязан в себе соединить два равновеликих состояния политика. Ибо вторая столица, как издревле называли и Санкт-Петербург, и Питер, и Ленинград, таковой остается и поныне. Как центр интеллекта, высококачественных технологий, великой культуры. Абсолютно во всех направлениях науки и искусства существует понятие — ленинградская школа. Ленинград традиционно был городом с характером, городом-капризом. Центральная власть не раз причесывала Ленинград, ужимая и сокращая дотационные выплаты, приравнивая Ленинград к обычному областном центру. Это началось при советской власти, еще с Кирова. Перед лидерами Ленинграда всегда стоял выбор: либо сохранить нравственную и позиционную суверенность и быть нелюбимыми Москвой, но оставаться значимыми в России, где всегда чтили достойность; либо урезонить гонор и обрести характер более благополучной, но провинции.

Бесспорно, строптивость Собчака раздражала центр. И на прошедших выборах федеральная власть болела не за Собчака, а за его основного противника — Яковлева. Собчак проиграл достойно, уступив лишь полтора процента. Это ставит победителя в трудное положение. В известном девизе «хлеба и зрелищ» — 47 % петербуржцев выбрали хлеб, они проголосовали за хозяйственника, а не за политика. Не дай Бог Яковлеву, утверждающему неоспоримую истину, что Москва и Петербург — это две руки, сомкнутые в рукопожатии, а не в противоборстве, не получить той финансовой поддержки центра, на которую он рассчитывал в обмен на свою лояльность и послушность перед ним. Одно — поведение центра до выборов, когда желательно убрать с арены неудобного политика, другое — когда это произошло и уже можно вздохнуть и, поздравив победителя, сказать: «Выкручивайся сам».

Ельцин недолюбливал Собчака, недолюбливал ревниво, не без давления отрицательной информации, которую доносила до ушей царя услужливая свита. Не всегда эта информация была придуманной, «накатной». Анатолий Собчак легок на язык и в запале, опьяненный свободой, впадал в чисто собчаковские откровения, давал хлесткие оценки современной власти, будучи сам как управленец достаточно уязвим. Эта адвокатская и университетская привычка блеснуть, вывести оппонента из себя. За словом Собчак в карман не полезет. А вот за деньгами… Тут Собчак готов атаковать любой бастион. Собчаку не повезло. В Москве сильный мэр. И он был обречен на постоянное сравнение с Лужковым. Никуда не денешься. Лужков прирожденный хозяйственник, управленец с довлеющим лидерским началом. Лужков вынужденно (его постоянно втягивали) занимался политикой. Он просто выделялся на общем фоне малоэффективных политиков. И уже в какой раз ревность высшей власти оказывалась барьером в добрых отношениях. В этом смысле Лужкову повезло, что Ельцин в недалеком прошлом возглавлял Москву и из всего президентского окружения он единственный, кто понимал, что такое управлять столицей. И частично уступая нажиму, как случилось в конце 94-го — начале 95-го года, он как бы суровел лицом и душой к Лужкову, принимал несколько жестких решений, чем вызывал панику в лужковском лагере, но затем возвращался на прежнюю уважительную позицию. Ельцин понимал: потерять Москву, значит, потерять Россию. Лояльный энергичный столичный мэр — это благо для президента. Не то что Собчак. Крылатое выражение Собчака: «Хорошо Лужкову — у него есть Ресин». Слова из уст Собчака вылетают необремененные. Порой неосознанно он обижает и даже унижает коллег. Во-первых, найти своего Ресина — это талант лидера, который не боится сильных рядом с собой. Анатолий Александрович, даже считая себя солнцем (а он, бесспорно, человек с потенцией лидера и даже трибуна), всегда боялся солнечного затмения. Это довольно распространенная болезнь во властных коридорах. Если лидер ею не страдает, то окружение делает все возможное, чтобы заражение вирусом этой болезни все-таки состоялось. Это очевидная гарантия — влиять на лидера впоследствии. Итак, у Собчака не было своего Ресина, но у него появился свой Яковлев.

За время пребывания у власти, а это пять лет, Собчак сменил семь своих заместителей. Как свидетельствуют многие, элитный демократ требовал беспрекословного подчинения. Я думаю, что Анатолий Александрович совершил хрестоматийную ошибку: не научившись управлять, он научился командовать. Это сказано не в укор человеку уважаемому и сделавшему достаточно для утверждения демократических принципов в России. Это обычная плата за отсутствие опыта управления у людей демократических воззрений, которых прошлое руководство страны не жаловало и не подпускало к кормилу власти.

Всегда надо помнить — власть, претендующая на монополию власти, в одном пакете с монополией обретает и вырождение власти. Это закон любого развития.