КИНОТЕАТР ПОВТОРНОГО ФИЛЬМА

Итак, наш президент больше переизбираться не намерен. «Хватит, пришло время дать дорогу молодым!»

Молодые, естественно, воспряли духом, полагая, что в понятие «молодые» входит именно их возраст — около 40 с той или иной стороны. Хотя, чисто арифметически, более молодыми, если взять за отправную точку 2000 год, а нашему президенту тогда исполнится 69 лет, все те, кто моложе этого возраста, могут считаться и более молодыми, и вполне перспективными в президентском делопроизводстве.

При любых иных обстоятельствах данной реплике без добавления эпитета «молодые» можно было бы не придавать значения, так как по российской Конституции третий президентский срок не предусмотрен, но…

Юридически эту норму можно оспорить. Первое президентство случилось, когда РСФСР была частью Союза. Затем Союз распался, и в 1993 году, после принятия новой Конституции, как бы началась следующая историческая эра, наподобие времени «чучхэ» в Северной Корее с новым летосчислением.

Все справедливо: Россия — родина слонов и в ней возможно все. Проще говоря, вообще — нельзя, но если очень захотеть, то — можно.

Наш президент в своих пристрастиях — человек достаточно консервативный, а потому предпочитает разыгрывать только собственные комбинации, проверенные посредством только личного опыта. В данном случае мы имеем очевидную аналогию.

В свое время, принимая решение относительно повторного переизбрания, президент, как мы помним, не торопился. И фактом своих длительных сомнений спровоцировал фальстарт президентской гонки.

Были ли в ту пору у Ельцина действительные сомнения или мы оказались свидетелями хорошо разыгранного спектакля — судить трудно.

В каких-то проявлениях Ельцин был и остается загадкой даже для собственной семьи. Тем более что основания для сомнений были весомые. Здоровье давало сбои. И, как физически сильный человек и привыкший считать себя сильным, Ельцин глушил эту очевидность. И потом, будучи внутренне, конечно же, настроенным на повторное избрание и уже не мыслящий себя вне высокой власти, он вряд ли желал сменить род занятий. Ибо тот, другой, удел для Ельцина был мало сказать бесперспективным, он был небезопасным. Путь противоречивого реформаторства оставляет внушительный шлейф обид.

Уже к середине 1995 года Ельцин начал прощупывание настроения собственного окружения, а равно — настроения общественности. Принципиальным в этом посыле можно считать авторство идеи, идеи двухполюсной. На одном Ельцин со своими сомнениями — надо ли? На другом — сценарий неглубоко упрятанной паники в связи с сомнениями президента. Этим уже занимался целый коллектив. В чем и заключался ключ комбинации.

Конец 1995 года следует считать кульминацией сомнений.

Президент этого не скрывал и в доверительных разговорах делился ими. Круг вовлеченных в эти разговоры был не слишком широк, но достаточным для того, чтобы практически все разнохарактерное президентское окружение, включая правительство, об этом знало.

И если непримиримая оппозиция после очередного заявления президента, что он еще ничего не решил о своем выдвижении на второй срок, называло происходящее хорошо задуманным политическим трюком, то сторонники и уж тем более ближайшее окружение, знавшие о неидеальности ельцинского самочувствия не по наслышке, переживали длительный шок — в их понимании отказ избираться на второй срок был адекватен добровольной передаче власти в руки политических противников. Но не в переходе Ельцина в состояние экс-президентства был главный урон. Таким своим решением Ельцин лишал власти всех остальных. Шок очень скоро перерос в отчаяние. Отчаяние — в смятение. Смятение — в обыкновенный человеческий страх — а как же мы?!

Расчет оказался верным — страх потерять власть сплотил чиновников и явился мощным энергетическим запалом на очередных президентских выборах 1996 года.

Но дело было не только и не столько в чиновниках. Ельцин прекрасно понимал, что значимой фигуры общероссийского масштаба, равной ему, олицетворяющей перемены, ни среди демократических, ни среди центристских сил пока нет. Да и сам президент не допускал конкуренции рядом с собой. Достаточно вспомнить постоянную вибрацию на поле симпатий и антипатий президента по отношению к премьеру. И в 1994 году, и 1995-м, и в 1996-м, и в 1997 году непременно появлялся слух о возможной отставке Виктора Черномырдина.

Это был стиль — ельцинская методология — сначала придумать преемника, подсунуть ему надежды, а затем казнить за возомнительность, держать в предчувствии предстоящей опалы. Всякий рывок конкурента-соратника на поле общественных симпатий не оставался не замеченным и никогда не прощался.

Характерная деталь того времени — аттестующая атмосфера испепеляющей ревности высшей власти. Книга премьера, написанная им в 1994 году и изданная в Германии, так и не попала на прилавки магазинов, а осталась на издательских складах. Примерно в это же время Ельцин издал свою вторую книгу. Так что опасения премьера были не беспочвенны.

Президентские колебания — избираться или не избираться — постепенно превратились в интуитивно угадываемую тактику Ельцина.

Легкость, с какой Виктор Черномырдин и Иван Рыбкин приняли идею Ельцина о создании лево- и правоцентристских блоков, лояльных президенту, лишь убеждает нас, что идея о невозможности потери власти в умах власти присутствовала постоянно. Да, это так. Страх перед утратой власти сплотил не только чиновников, он инициировал единение частного капитала. Народившийся собственник пришел в движение. Он стал ускоренно политизироваться, понимая, что биография приобретенного капитала небезукоризненна. Он — капитал — создавался в период межзакония и правовой пустоты, когда и сами реформы, а точнее, желание таковых находились в стихийном плавании.

Нынче наши мгновенно вызревшие политики называют то время периодом политического и экономического романтизма. Подобные утверждения достаточно поверхностны и могут быть уподоблены модным благозвучиям.

Когда исчерпаны все мыслимые и немыслимые ресурсы, движущим капиталом любой власти остаются только обещания. По этой самой причине предполагаемый перелом и экономический подъем переносился с 1994 на 1995, а затем 1996 и 1997 годы. И никакого отношения это к экономическому романтизму не имеет. Романтизм ни в какие времена не являлся формой малообразованности и непросвещенности. Наоборот, он всегда был фактом прозрения общества, его самозащитной реакцией, сохраняющей пространство надежд. Без чего просто не существует движение вперед.

Реализм, а можно сказать жестче, блеф Немцова, обещающего времена благоденствия после завершения жилищной реформы, ничем не отличается от романтизма Гайдара, обещавшего, что свободные цены на внутреннем рынке подтвердят серьезность наших капиталистических намерений и страну наводнят инвестиции растроганного Запада. Не наводнили.

Сословие новых собственников в преддверии вторых президентских выборов тоже пережило минуты естественного страха. Прежде всего перед возможностью утраты собственности, обретенной на волне предреформенного хаоса. Отдавая себе отчет в непопулярности своего социального портрета в глазах подавляющего большинства обедневшего населения, нарождающееся сословие предпринимателей мгновенно отрешилось от политической апатии.

И неважно, кто они, обрушившиеся как дождь на землю отечественные капиталисты — качки с тугими затылками, раскормленным задом и золотой цепью на шее или выпускники мехматов, знающие иностранные языки, доки в компьютерных технологиях.

Увы, неприятие вызывают не столько внешний вид, невоспитанность, хотя и то и другое рельефно обозначает человека. Отторжение случается в силу немыслимого разрыва в уровне благосостояния подавляющего меньшинства перед сверхпреобладающим большинством. Прошлый, ложно равный мир поделился на очень богатых и очень бедных. И вот тогда очень богатые или почти богатые, гонимые беспокойством, оказались в числе тех, кто вместе с чиновным людом, проплаченным небезбедными согражданами, стали наперебой убеждать президента, что он, и только он, и что другого президента у России в 1996 году быть не может.

Существовали ли вообще президентская усталость и желание уйти на заслуженный покой? Разумеется, существовали. Особенно в минуты крайнего недомогания. Это и придавало естественность сомнениям. И очень скоро стало внутренней тактикой президента. И поиски преемников, в числе которых были и Черномырдин, и Лужков, и Сосковец, и Немцов, и беседы с ними. И расходящиеся, как круги по воде, слухи об этих якобы поисках преемственности. И публичные отказы якобы преемников. Все становилось приемами хорошо продуманной игры: «Я вроде как сомневаюсь. Устал. Не хочу. Но народ настаивает. Народ просит, народ требует. Останься и правь нами».

Если рассуждать здраво, имея за спиной столь сильное недомогание, которым страдал президент, идти на перевыборы было даже не риском безумием. Но натура неподвластна логике. Ельцин ревнив, и персоны, высмотренные и высвеченные как преемники, хорошо знали об этой президентской ревности. На эту ревность рассчитывало и президентское окружение, называя и подсказывая имена возможных дублеров. Окружение надеялось, что неминуемость президентского подозрения поставит крест на политической карьере каждого конкурента.

Но в этом случае мы имели дело уже не с тактикой президента, а с игрой его предвыборной команды.

Существует хорошее изречение: «Самая короткая дорога к цели — та, которую ты знаешь». Эти слова могли бы стать эпиграфом к политической жизни Ельцина.

Время летит очень быстро. Перед своим повторным избранием Ельцин начал зондировать почву за два года до выборов. И причины тому были основательные: малая удачливость реформ, серьезные проблемы со здоровьем, катастрофически низкий рейтинг популярности президента.

Ныне прощупывание началось более чем за два года до выборов. Сейчас тоже непросто сказать, что в абсолютном активе президента и его команды, а что в пассиве. И не потому, что не случилось положительных перемен. Перемены есть, однако темп решения возникающих проблем немыслимо отстает от появления новых. Проще говоря, решения власти не предвосхищают отрицательную событийность. В лучшем случае реагируют на нее со значительным опозданием. И еще одна характерная особенность момента. Крайне понизилась котировка умелости власти, произошла девальвация прогресса, теперь главенствующим успехом власти считается возвращение денежных долгов. Не долгов, допущенных прошлой властью, а своих собственных. И этот факт преподносится как демонстрация эффективности управления страной. Своевременная оплата труда не есть управленческое и уж тем более реформаторское достижение. Это элементарная норма существования любого государства.

Очень часто можно услышать: Ельцин до болезни и после нее — это два разных Ельцина. Сегодня мы имеем совсем другого президента.

Такая различимость вполне правомерна и оправдана исторически. Всякий президент, избранный на последний срок, — это в определенной степени другой президент, имеющий возможность действовать вне прошлых правил.

Но вот что интересно. Юридическая возможность, даже сомнительная, избрания Ельцина на третий срок настойчиво возвращает его к своей президентской изначальности. Следует обратить внимание, что любое решительное действие нынешнего президента вызывает ностальгические всхлипы: «Мы вновь увидели прежнего, решительного, волевого Ельцина». Образ Ельцина образца 1991 года в определенной степени — эталон и для самого Ельцина. Сейчас мы это видим особенно отчетливо.

Годы не возвращаются назад. Но возвращаются воспоминания.

Мы являемся свидетелями непростой ситуации. Полностью обновленная команда президента, сориентированная внутренне на второе пришествие президентской натуры, сталкивается с желанием Ельцина повторить себя прежнего.

Бывшее окружение сносило безропотно любые завихрения и нестандартности президентских поступков. И это было естественно, в силу их полной зависимости от президента, ибо никто из них не вправе был сказать — мы его сделали политически значимой фигурой. Все было как раз наоборот. Практически всех их в большую политику ввел Ельцин. Продуманно, вынужденно, случайно — неважно. Он их, а не они — его. Это потом, став свитой, они пытались играть короля. И во втором варианте Ельцин попытался разыграть похожую комбинацию, И опять это было естественно. Чубайс, его сподвижники тоже своей политической биографией были обязаны Ельцину. Они не состоялись бы без Ельцина, без его настырного стремления двинуть вперед молодых, но…

Социальной средой Чубайса и был тот слой нарождающегося капитализма, коридор для которого проложила приватизация. Понимая, что вне этой среды он зависает, Чубайс расширил рамки и понятие президентской команды. В команде появились банкиры. Банкиры вправе возразить — это мы сделали Чубайса эпицентром президентской команды. Они могут высказаться и более агрессивно — мы его наняли.

Сейчас не время обсуждать, разумный это был ход или ход ошибочный. Он был вынужденным — этим сказано все. Выборы требовали средств. Средствами владели банкиры. Тогда, на выборах, произошло незакамуфлированное срастание капитала с властью. Присяга банкиров на верность Ельцину была актом сугубо финансовым, а никак не эмоциональным. Шлюз был открыт, и уже на региональных выборах стала повторяться подобная схема. Но ввиду того, что 85 % банковского капитала сосредоточены в Москве, а на периферии в достаточных масштабах — сосредоточие капитала криминального, то там и составляющие этого срастания оказались иными.

Достаточно вспомнить постоянные заявления мэра г. Ленинск-Кузнецкого Коняхина, героя разразившегося скандала, в прошлом криминального авторитета: «На выборах я агитировал за Ельцина». И это было правдой. Коняхин тоже — новое сословие собственников. Как мы сейчас видим, сословие крайне многослойное.

Чубайс не учел одной немаловажной детали — формирование команды из числа однокашников, создание ядра молодых управленцев и привлечение в команду состоявшихся банкиров — процессы совершенно разные. Первые объединяются на основе профессионального интереса и абсолютной подчиненности, а значит, зависимы от того, кто собирает команду. Вторые независимы априорно, в силу обретенного богатства и входят в команду на условиях отслеживания своего интереса. Если власти нужен капитал, а власть этого не скрывает, то они готовы его обменять на капитал власти, рассматривая при этом власть как товар. Разумеется, ничего этого не произносилось вслух, озвучивались совершенно другие тексты: «Это наша страна. И нам небезразлично, что в ней происходит. Без торжества демократии — нет торжества частного капитала». И как продолжение: «То, что выгодно банкам, выгодно России». Кстати, Генри Форд, слова которого взяты как духотворный импульс нашими банкирами, говорил по-другому: «То, что выгодно Америке, то выгодно Форду».

Понимал ли это Анатолий Чубайс, когда формировал команду со столь смешанным интересом? Конечно же, понимал. Анатолий Чубайс — натура убежденная и в чем-то даже фанатичная. Он всегда был уверен в себе и рассчитывал, что, в случае победы на выборах Бориса Ельцина и перелома экономической ситуации, адресность заслуг будет сконцентрирована на именах политиков. А Чубайс себя относил, конечно же, к ним. В этом случае удастся потеснить сначала амбиции банкиров, а затем и самих банкиров из коридоров власти, восстановив тем самых норму цивилизованного государства. И опять же тем самым, но уже во второй раз, материализовать отделение власти от собственности и капитала, но теперь уже в условиях капитализма в России.

Однако исполнение данной задачи оказалось неизмеримо более сложным, нежели это можно было предположить. Классический рисунок комбинации испортил президент.

После создания правительства второй волны, омолодив его внушительно, президент дал как бы карт-бланш новой команде. Он даже приструнил премьера: «Не надо бояться молодых», причем сделал это принародно, дав понять, кто в этой власти сторонник омоложения, а кто — противник.

Самое любопытное, что произошел этот омолаживающий демарш, когда полностью обновилась команда президента и тем самым понятие «президентская команда» решительно распространилось за пределы Кремля. Объективно говоря, такая попытка была сделана уже Чубайсом в тот момент, когда он возглавил президентскую администрацию. Правда, ключ к решению задачи был использован другой. Чубайс негласно сохранил за собой ряд направлений сугубо правительственной деятельности. Это прежде всего подбор кадров исполнительной власти и контроль за экономической политикой правительства. Как показала жизнь, теоретически это единение администрации президента и аппарата правительства декларировалось всегда, но на практике это выглядело совершенно по-другому. И даже карьерная миграция вице-премьеров из кабинетов Белого дома в кремлевские кабинеты и наоборот лишь слегка ослабляла трения, однако управленческая ревность очень скоро брала свое.

Молодые реформаторы воспряли духом.

Ельцин повторил комбинацию 1992 года, когда по его инициативе было сформировано первое правительство высоколобых и на реформаторском небосклоне взошла звезда Егора Гайдара, Анатолия Чубайса, Бориса Федорова. В этом смысле 1996 год был достаточно похож на 1992-й, та же ситуация, топтание на месте, тогда — в преддверии реформ, а сейчас — в процессе их развития. Отсюда и схожесть кадровых решений, которые использовал президент.

Но при всей схожести ситуаций существует два немаловажных различия. Первое: тогда, в 1992 году, у президента не было выбора, он в буквальном смысле был приперт к стене. Союз распался, механизм управления страной перестал действовать, партийная вертикаль рухнула. Только идея реформ могла обещать перемены, а значит, побудить общество пусть на нервное, но все-таки ожидание, но не взрыв.

Сейчас у Ельцина выбор есть. Пять лет не прошли даром. В общероссийской жизни в результате реформ появились контрастные различия регионального характера. Реформы выявили и сотворили ряд одаренных практиков и управленцев.

И, наконец, второе. Президент в состоянии болезни, перенесший операцию, когда и формировалась команда второго реформаторского рывка, и президент выздоровевший — это два разных психологических состояния.

Нездоровье, при всем отрицании этого факта, делает человека зависимым. Его уступчивость в эти минуты объясняется не изменившимся характером, а усталостью, истощением сил, ушедших на борьбу с болезнью. Президент выздоровел, и к нему возвращается прежняя предрасположенность к проявлениям ельцинского бунтующего, непрогнозируемого характера.

Взбодрив молодых и создав у них устойчивую иллюзию властной перспективы, вручив каждому из них беспрепятственный пароль и право на посещение президентского кабинета, Ельцин формирует не только климат уверенности молодых реформаторов, но создает новый образ управления страной и управления исполнительной властью этой страны.

Премьер перестает быть единственным носителем правительственных идей. На равных эти идеи в кабинет президента приносят вице-премьеры и даже министры. Улучшает ли этот стиль управление государством, сказать трудно, но то, что он ухудшает отношения в правительстве, как единой команде, где премьер — всему голова, — очевидно. По этой причине столь часты заверения практически всех вице-премьеров, как они изнурительно едины с Виктором Черномырдиным. По законам политической интриги Ельцин уравновесил премьера и не дал ему воспарить над реальностью истинной власти. Однако внимание, с которым Ельцин следит за скоростью, с какой его фавориты движутся на дистанции, — поразительно. Стоит кому-то на полкорпуса вырваться вперед, немедленно приводится в действие механизм противовесов.

Сначала приватизаторы добыли денег в казну и процесс погашения долгов обрел динамику, как тотчас случается скандал с приватизационными конкурсами, когда одна часть команды посчитала себя обделенной другой частью.

Девизом несогласных стал лозунг «Чубайс зарвался, он монополизировал власть, и не только правительственную». Вчерашние единомышленники сыграли с той же карты, которую использует против Чубайса непримиримая оппозиция. И президент среагировал. Покинул правительство Кох — организатор приватизационных аукционов. Более того, при полном молчании высшей власти на Коха заводится уголовное дело, как если бы еще полмесяца назад Кох не был одной из ключевых фигур в президентской команде. Отставка Коха реальное ослабление чубайсовского крыла в правительстве. И появление Максима Бойко на посту главы Госкомимущества не возместило урона. С переходом Бойко на правительственную должность Чубайс ослабил свое влияние в администрации президента. Он сделал это вынужденно. Но эту вынужденность нельзя считать случайностью. Однако президент следит не только за Чубайсом.

Набравший чрезмерную скорость Борис Немцов не дает покоя банкирам тоже. И тогда, используя руководителя администрации Валентина Юмашева и дочь президента Татьяну Дьяченко, банкиры начинают стремительную осаду Кремля. Правда, банкиры тоже просчитались, увлеклись и в полной мере не просчитали нового, но желающего себе вернуть прежний образ Ельцина.

Сообщив 1 сентября о своем нежелании баллотироваться на третий президентский срок и сделав очевидный намек, что пора уступить дорогу молодым, Ельцин не обрадовал недовольных банкиров. Понятие «молодые» исчислялось двумя, в лучшем случае тремя фигурами. В этом списке на первых местах стояли фамилии Немцова и Чубайса, с которыми и был главный конфликт недовольных банкиров.

Впрочем, радость молодых рефоматоров, олицетворяющих по заявлению президента будущее высшей власти, была недолгой.

Реформы — это во-вторых, а может, даже в-третьих. Власть первична. Сохранить себя во власти — вот девиз.

В этой связи вспоминается деталь октября 1993 года. Накал противостояния достигает своей кульминации. Уже случился штурм мэрии и штурм Останкино. В затемненной маскировкой телевизионной студии Егор Гайдар выступает с обращением к москвичам подняться на защиту Конституции, президента и демократии. Назначено время и место сбора. Площадь перед мэрией Москвы на Тверской улице. И сбор случился. Демократическая Москва услышала Гайдара и двинулась на площадь. Я часто задаю себе вопрос: почему Гайдар позвал москвичей под стены лужковской штаб-квартиры? А не под стены, скажем, Кремля, на Васильевский спуск, или на Старую площадь, где размещалось правительство? Людей поднимали не на защиту московского градоначальника, а на защиту демократической России. Понимал это в тот момент Егор Тимурович или это случилось случайно — не имеет значения. К тому времени Москва уже стала оплотом реформ в России. Хотя разногласия между Лужковым и Чубайсом уже давали о себе знать. И тем не менее Гайдар, пусть на короткий момент, взял взаймы демократический авторитет Москвы и объединяющий авторитет московского мэра. Такова реальность.

Эти детали прошлого и значимы, и знаменательны. Россия, возможно, как никакая другая страна, привержена повторению своей драматической событийности. В этом смысле каждый следующий день власти возможно понять и предугадать отчетливо и в деталях, лишь понимая день предыдущий. Почему декларируемая с таким напором со стороны президента поддержка молодой реформаторской генерации вдруг стала пробуксовывать? Еще по инерции с уст президента слетают обнадеживающие фразы то к Лужкову — «Перестаньте ссориться с правительством» — намек бесспорно на конфликт мэра с Чубайсом и Немцовым; то к банкирам — «Чубайса и Немцова оставьте в покое»; то во время всевозможных бесед и встреч на выезде — «Сейчас в правительстве молодая, энергичная команда». Все так. И тем не менее, следуя классическому изречению: «Жребий брошен, Рубикон перейден», — Чубайсу удалась только первая часть этой формулы.

Неприятности начались с отставки Коха после нашумевшего аукциона по продаже контрольного пакета акций «Связьинвеста». Чубайса насторожила реакция недовольных банкиров, и он делает немедленный шаг по изъятию трех триллионов таможенных денег со счетов «ОНЭКСИМбанка» — банка победителя. Чубайс полагает, что банкиры оценят этот примиряющий и уравновешивающий ход. Дает понять, что у министра финансов любимых и нелюбимых банков не существует. Немедленность этого шага была бесспорным желанием не столько усилить государственный бюджет, сколько погасить скандал и вооружить самого себя доводами собственной объективности. Однако вчерашние сотоварищи по команде этой жертвы первого вице-премьера не приняли и дали понять, что не только Чубайс формировал команду, но и банкиры тоже. А значит, право контроля над ее деятельностью не только в руках Чубайса. И как результат встреча президента с шестью ведущими банкирами. Нетрудно догадаться, что встречу лоббировал Борис Березовский, а готовили Валентин Юмашев и дочь президента. Повод был достаточно весомым и объяснимым. Президент обеспокоен разладом между властью и банковским капиталом. Он намерен примирить стороны и выслушать обиженных банкиров. Разумеется, банкиры, которые настаивали на этой встрече и готовились к ней, сформулировали задачу, стоящую перед ними, несколько по-иному. Упрощенно это звучит так: дать оценку действиям Чубайса и его команде, но это как бы помимо, а главное, убедить президента, что отныне им не нужен посредник во взаимоотношениях с высшим лицом государства. Тем более что на выборах они голосовали за Бориса Ельцина, а не за Анатолия Чубайса и Бориса Немцова. Президент как бы встал над схваткой. Чуть позже, выступая перед сенаторами, он уместил суть конфликта в двух фразах: «Банки осуществляют финансовую политику в пределах, дарованных им законом», «Власть — политику государственную». И никаких претензий банков на полномочия власти быть не должно. Однако примиренческая миссия президента оказалась малоудачной. Почему? Во-первых, потому, что конфликт материализовал факт бесспорного раскола в команде. Банкиры недооценили авторитарность Анатолия Чубайса, как очевидного лидера в своей возрастной генерации управленцев, Чубайс недооценил диктатурно-товарных взглядов банкиров, работающих по классической схеме: деньги — товар деньги. Гайдар эту задачу сформулировал достаточно точно: на первом этапе нужно было отделить собственность от традиционно социалистического государства, на втором — проделать то же самое — отделить государство (читай — власть) от собственности (читай — капитала), но уже в прилюдно капиталистических условиях. Однако, воспользовавшись капиталом и став, благодаря ему, властью, отделиться от него оказалось задачей непростой.

В этой встрече банкира с президентом есть одна принципиальная частность. Если стоит задача помирить поссорившихся Иван Иваныча с Иван Никифорычем, то более чем странно вершить это примирение в общении с одним Иван Иванычем или с одним Иван Никифорычем. Разлад между банкирами и властью олицетворялся двумя ключевыми фигурами — Чубайсом и Немцовым. Однако на встрече с банкирами отсутствовали оба первых вице-премьера. Ельцин принял эту идею — свою ли собственную или подсказанную Березовским, — что в отношениях с банкирами он может обойтись без посредников. Президент доволен — он восстановил равновесие, при этом на всякий случае пригрозив банкирам: «Не трогайте Чубайса и Немцова». В этой круговерти была еще, прошедшая малозаметно, встреча. Президент принимал нового главу Госкомимущества Максима Бойко. Встреча ритуальная, но тем не менее породившая в стане молодых реформаторов определенное беспокойство. Реформаторы, опекаемые в сфере экономической теории Егором Гайдаром, приравняли нынешний период — начала и середины 1997 года — к событиям года 1992-го, когда Ельцин призвал под знамена молодую команду, вошедшую в историю как первое правительство реформ. «Действуйте без оглядки, я вас прикрою».

Возвращение президента к своему первоначальному образу молодые реформаторы второй волны приняли как свершившийся факт и полагали, что схожесть экономической ситуации породит и идентичность президентских шагов: «Вперед, не оглядываясь, я вас прикрою». Тем более что поначалу, после фронтального омолаживания правительственной команды, так и было. Президент не скупился на подхлестывающие самолюбие молодых аттестации, но…

Молодые оказались слабыми психологами и просмотрели зигзаг президента. Сначала президент дал оценку необъективности Альфреда Коха, а проще говоря, сыграл на стороне оппонентов Анатолия Чубайса и Владимира Потанина. А затем в беседе с Бойко благословил его не на решительность, а, скорее, на осторожность. Главное, чтобы без скандалов. А правила игры на аукционах буду контролировать я.

Президент осадил молодых, дав понять, что в качестве заряжающего на бастионе он. А все остальные выполняют либо роль снарядов, которые, поразив цель, перестают существовать, либо мишеней, на каковых концентрируется артиллерийский огонь. Достаточно спорный шаг — президент переводит управление процессом приватизации едва ли не на себя.

После данной встречи все СМИ писали: «Контроль за дальнейшими приватизационными аукционами будет осуществлять президентская администрация». Интересный поворот событий — Юмашев или Комиссар в роли экономических оракулов. Правда, есть еще Лившиц. И все-таки этот шаг вряд ли укрепит единение команды.

Данное событие значимо еще по одной причине. Информация о встрече президента с банкирами и ее интерпретация навсегда остается оружием банкиров. И после встречи Ельцин завершает интригу в своем стиле. Он не приглашает ни Немцова, ни Чубайса. Наоборот, он возвращает долг доверия Черномырдину и о результатах встречи информирует именно его.

В этом же контексте следует говорить об умозрительных сентенциях политологического и журналистского мира по поводу возможности выдвижения кандидатуры Ельцина на третий срок. Это тоже — часть общей, уже наработанной партитуры. Прозондировать настроения конкурентов; еще раз использовать эффект фальстарта; внести в ряды политических противников легкий переполох, потому как каждый из них выстраивал всю предвыборную тактику без участия в предстоящих выборах Ельцина; сдержать, а точнее, парализовать возможных конкурентов из собственного лагеря.

Последовавшие вслед за президентским заявлением действия вероятных претендентов подтвердили истинность наших предположений. И тем не менее главная задача Ельцина и вообще суть этой туманной тактики совсем в другом. Намек на возможность третьего избрания дает Ельцину полноценное президентство на протяжении второго срока.

Он не рискует оказаться, как говорят американцы о своих президентах, избранных на второй, заключительный срок, «хромой уткой». Услышишь — и улыбнешься. Нам бы их хромоту.

Политическая аритмия — это стиль Ельцина. А значит, колебания общественной температуры он будет сохранять до конца. Поездка президента в Нижний Новгород — из той же серии. Посещение ярмарки — малозначительный повод. Главное — уравновесить ситуацию. На московском юбилее он вроде как избыточно переговорил в пользу Лужкова, теперь он должен поддержать своего молодого любимца. Похвалив Нижний Новгород, президент обронил примечательные слова: он поддерживает желание нижегородских властей превратить Нижний в третью столицу России. Это так, на всякий случай: каждой столице — по своему кандидату. В этой рано начавшейся предпрезидентской суете самого Ельцина упрекнуть не в чем. Лично он не говорил о возможности своего выдвижения. Он загадочно улыбался, отшучивался, давая, как казалось журналистам, социологам повод для выстраивания всевозможных версий.

Характеристика «молодой, энергичный демократ» достаточно портретна. Ельцин и ранее, в 1993 году, использовал портретные намеки, рассуждая о своем преемнике. Тогда, по словам президента, он виделся ему высоким, представительным, динамичным. «В общем, как я», — пошутил президент. И уже ни у кого не возникало сомнений, что перст державный указует на Владимира Шумейко. Все остальные яркости демократического толка были либо среднелибо малорослы и не попадали в разряд «косой сажени». Однако не случилось.

Президент волен омолодить настоящее, так как в настоящем — он есть Бог. Но он не волен омолодить будущее. Трудно сказать, какой выбор сделает Россия в 2000 году: в пользу улыбающейся динамичной молодости или в пользу умелости и мудрости, а может быть, в пользу бунтарства и скоморошества.

Уже понеслось во все концы, уже вспучило теле- и радиоэфир: «Президент сделал свой выбор!!!»

Остается открытым вопрос: зачем? Ведь впереди почти три года!

По Конституции, если читать ее неказуистично, продолжительность президентства ограничена двумя сроками. Следовательно, никакой необходимости обсуждать эту тему нет. Но она обсуждается. Более того, инициируется демократической средой и окружением президента. По расчетам идеологов этой репетиции — два с лишним года достаточно, чтобы молодые реформаторы перессорились, а затем, что маловероятно, но возможно, объединились вокруг наиболее состоявшегося лидера.

И тут главный вопрос — кто этот состоявшийся лидер. Двух лет должно хватить, чтобы отследить ситуацию в деталях и чтобы она не застигла президента врасплох. И у Ельцина останется еще время, если потребуется переиграть варианты. Причем сделать это не поспешно, не накануне, а имея в заделе почти год.

Некое досадное, а может быть, странное совпадение. Предрекая в свои преемники молодого, энергичного демократа, Ельцин словно бы не видит, что параллельно идет уничтожение образа как романтической демократии (оголтелая травля Собчака, начатая еще Барсуковым), так и демократического радикализма в лице Альфреда Коха, Владимира Потанина, сажая всех троих на одну скамью вместе с мэром Ленинск-Кузнецкого Коняхиным.

В сгоревший храм на исповедь не зовут.

Как будут развиваться события дальше? Кто режиссер? Проще всего ответить: разумеется, сам президент. Усомнимся в этом утверждении.

Если президент исключает свое участие в президентских выборах 2000 года, то перед партией власти встают четыре вопроса. Надо ли играть на удержание власти? Если да, то — во имя чего? И с кем?

Перед повторными выборами Ельцин высказался примерно так: «Власть мне не нужна, но за державу обидно», а потому…

Полагаю, что это страдание за державу импонирует всем, и тем, кто владеет властью, и тем, кто желал бы ею стать.

Поэтому, в силу абсолютной схожести, это довод можно опустить.

Ответ на вопрос «для чего» тоже понятен. Разумеется, во имя продолжения реформ, процветания демократической России, строительства гражданского общества. Остается без ответа ключевой вопрос — «с кем». Тезис «молодой, энергичный демократ» всеохватен. Адресной из трех характеристик можно считать одну — демократ. Молодых много, энергичных — еще больше: тут и Б. Немцов, и В.Титов, и саратовский Аяцков, и А. Чубайс, и Г.Явлинский, а может, кто-то из силовиков.

Когда Березовский полемизировал с Юрием Лужковым и обвинял последнего в возрастной ревности к молодым реформаторам как человека, в силу своих лет утратившего политическую перспективу, не трудно было догадаться, что сам Березовский этой перспективы не утратил и его влияние на президентское окружение достаточно внушительно. И здесь неважно, кому симпатизирует ближайшее окружение, вопрос в другом — от кого оно больше зависит. По мере развития событий проблема зависимости президентского окружения, выполненного в домашне-семейном варианте, становится особенно серьезной.

Я обратил внимание на один материал в «Московских новостях», посвященный празднованию юбилея столицы. Авторы утверждали, что максимальное участие Ельцина в торжествах по случаю юбилея столицы заслуга Юмашева, который сумел убедить или переубедить президента. И, выбирая между сдержанным участием или участием максимальным, выбрал второе. Данное утверждение, скорее всего, близко к истине. Да и сам Юмашев недавно это подтвердил на страницах «Общей газеты». В таком случае наша догадка о разночтениях в президентской команде по поводу тактических шагов Ельцина абсолютно верна. Если это так, то естественно и понятно желание главы президентской администрации ослабить свою зависимость как от Анатолия Чубайса, так и от Бориса Березовского. Более того, это единственная возможность сохранить свою личностную значимость. Впрочем, не следует ломиться в открытую дверь. Всякий следующий глава президентской администрации вносил коррективы в положение об этой должности. Одни требовали расширения полномочий, других устраивал суженный вариант.

В конце концов это глава президентской администрации и он должен устраивать президента. Ну а влияние — понятие растяжимое. У кого-то мир во всю Вселенную, у кого-то с ладонь. У Юмашева всегда есть прекрасный защитный ход — так решил президент. Не станет же даже он возражать, что в качестве будущего президента Лужков не приемлем ни для Анатолия Чубайса, ни для Бориса Березовского.

В этом смысле интересно одно наблюдение. Борис Березовский, как и Валентин Юмашев, в узком или полуузком кругу очень часто употребляют местоимение «мы»: «Мы решили», «Мы не допустим», «Нас удивляет». Ничего особенного в этом нет. Обычное признание коллективности принятых решений, общности раздумий и забот. Не «Мы — Николай Второй», а «Мы — Борис Березовский, Валентин Юмашев, Татьяна Дьяченко, чуть ранее — Анатолий Чубайс, Борис Немцов, Альфред Кох и так далее». Но это — наше предположение. А может быть «мы» — это Борис Березовский, Виктор Черномырдин, Анатолий Чубайс, Борис Немцов, Валентин Юмашев, Татьяна Дьяченко и плеяда банкиров. Есть еще вариант. «Мы» — это Борис Березовский, Иван Рыбкин и плеяда банкиров.

Не знаю, как читателей, но меня это всеохватное «мы» настораживает. Как не много надо времени, чтобы говорить от имени и при этом не чувствовать карикатурности этого «мы». При более детальном анализе оказывается, что «мы» Бориса Абрамовича — величина непостоянная. Например, Виктор Степанович в этом «мы» малозначим, так как всеудобен и слишком уважаем коммунистами. Нет места в этом «мы», по вполне понятным причинам, и Анатолию Чубайсу, а значит, и всем его единомышленникам. Еще двух вице-премьеров — Бориса Немцова и Олега Сысуева это «мы» не жалует.

Немцов страдает зазнайством и недостаточно расположен к буржуазии, а Сысуев — тем более.

«Немцова мы вынуждены были сделать первым вице-премьером. В противном случае слишком много власти сосредоточивалось в руках Чубайса». Фразы такого рода не чужды Борису Абрамовичу.

Вряд ли Борис Березовский и иже с ним объединяют себя с Думой и Советом Федерации, хотя и в том, и другом месте его интерес присутствует.

Кто же остается в этом непроясненном «мы»? Плеяда банкиров, президент, его дочь, глава администрации? Не уверен. Президент не любит местоимения «мы». В лексике превалирует президентская фразеология: «Я решил».

По Березовскому — его «мы» страну спасает, а «мы», существовавшее до него, страну губило. То «мы», олицетворенное Гайдаром, делало ошибки, которые «мы» Березовского вынуждены исправлять.

В этом случае мне вспоминается одна крылатая фраза Егора Лигачева, сказанная в разгар антиалкогольной кампании: «Мы должны спасти свой народ». Вообще, Егор Кузьмич жестко делил народ на «наших» и «не наших». Те, кто сомневался в эффективности социализма, — не наши люди. Пьющие, наркоманы, женщины легкого поведения — совсем не наши. Битлы, рок-группы, как и почитатели того и другого, — не наша молодежь. Я много раз слышал Егора Кузьмича и однажды представил: просыпается поутру Лигачев, заходит к себе в кабинет, зовет помощника и говорит свою обычную фразу: «Будем начинать, приглашайте всех остальных». А помощник отвечает: «Никого нет, только вы и я».

«А где остальные?» — спрашивает Лигачев.

«А все остальные не наши».

Так может быть и с всеохватным «мы» то же самое и оно живет отсветом вчерашнего солнцестояния?

За кем пойдут? — вопрос ключевой. Это понимают, как я уже говорил, и те, кто при власти, и те, кто мыслит себя властью возможной. Считается, что оппозиция всегда в выигрыше. Критиковать легче, чем вершить. Это не совсем так. Практически в руках власти — мир дела. В руках оппозиции — мир слов.

Невоплощенные обещания коммунистов ушли в историческое далеко. Невоплощенные обещания демократической власти находятся рядом. Нелепо искать победу в дискуссии, чьи обещания лучше, чем сплошь и рядом занимается современная власть.

Задача и в самом деле непростая — как в отсутствие Ельцина сохранить себя во власти.

В пространном монологе, произнесенном на страницах «Общей газеты», Валентин Юмашев, характеризуя единые устремления команды, говорит: «У нас всех одно принципиальное понимание того, что мы строим и чего хотим, в том числе в 2000 году в лице нового президента». Они хотят — это понятно. Захочет того же самого общество — вот в чем вопрос. Одно несомненно. На президентских выборах в 2000 году пойдут за авторитетом сотворенного дела, которое можно потрогать, попробовать на вкус и на вес. И всякие разговоры, что победу делают СМИ, — устойчивое заблуждение. Союз с Александром Лебедем гарантировал победу президенту, и только плюс к этому — сумасшествие телевидения и газет.

Итак, впереди два с половиной года.

На что употребит их партия власти?

Доказать, что есть альтернатива, или доказать, что ее нет? На сегодняшний день в партии власти сторонников второго пути больше, чем первого. А если это так, то уверенности в знаковом переломе в экономической ситуации в стране в ближайшие три года у партии власти нет.

Можно зачислить себя на должность Бога, но без верующих у Бога незавидная доля. Он может оказаться безработным.

Потом были президентские выборы и победа на них Ельцина. Затем операция на сердце и ее положительный исход; Чубайс — глава президентской администрации или «регентство» Чубайса. А перед этим дележ властного пирога. Каждый из семи банков получил свободный доступ к федеральному бюджету. Березовский обеспечил себе выход на нефтяной рынок. Смоленский право финансировать агропромышленный комплекс. Его банк «Столичный», помимо доступа к федеральному бюджету (его аграрной программе), начинает проявлять интерес к газетам «Коммерсант-Daily» и «Московские новости». Гусинский переходит в ранг телемагната и становится ключевой фигурой на рынке СМИ. Он получает в свое полное распоряжение телеканал, бывший до этого федеральным и государственным. «Менатеп» Ходорковского становится владельцем нефтяной компании «Юкос», покупает «Литературку», делегирует одну из ключевых фигур из собственного руководства в ИТАР-ТАСС, где Леонид Невзлин становится заместителем генерального директора. «ОНЭКСИМбанк», помимо контрольного пакета акций холдинга «Связьинвест», объединяется на нефтяном рынке с «Лукойлом», покупает газеты «Комсомольская правда», «Известия». «Альфа-банк» совместно с американской компанией АКСЦИ выигрывает тендер по Тюменской нефтяной компании.

Обратим внимание на странное совпадение. Второй передел собственности начинается после повторного избрания Ельцина на пост президента России. И самыми активными и самыми удачливыми игроками на этом рынке оказались именно те самые семь банков, заключившие предвыборный пакт в пользу Бориса Ельцина. Из этого мы вправе сделать вывод, что банки были не бескорыстны, поддерживая Ельцина на повторных выборах, и вынудили власть расплатиться за оказанные услуги в полном объеме.

Однако диссонанс в этот дележ внес именно Борис Березовский. Он единственный из финансистов, кто в качестве компенсации понесенных затрат, помимо собственности, попросил еще должность публичного политика. Должность эту он получил не без содействия президентской семьи. Приблизил Березовского к президентской семье Валентин Юмашев, в свою очередь несколько ранее вошедший в сферу бизнеса не без помощи Березовского. Березовский из тех людей, которым не обязательно открывать дверь. Его достаточно подвести к ограде, окружающей участок. На территории участка он окажется сам. Внедрение — это уже прерогатива Бориса Абрамовича.

И что бы мы ни говорили, опрокидывая подобные домыслы, — появление зятя Бориса Ельцина во главе Аэрофлота, совладельцем которого является Березовский, нельзя считать случайным совпадением. Как нельзя считать случайностью и тот факт, что в столкновении Березовский-Чубайс Татьяна Дьяченко и Валентин Юмашев твердо заняли позицию Березовского.

Признаем, что из схватки Березовский — Чубайс с большим уроном вышел все-таки последний. С точки зрения интриги упрямый Чубайс сделает все возможное, чтобы отыграть потерянные очки. Чубайс понимает, что его дальнейшее пребывание в коридорах власти под внушительным вопросом. Отставка, не случившаяся в результате книжного скандала, может произойти каждый день. Из фигуры государственного масштаба он мгновенно превратился в фигуру разменной интриги. Чубайс осознает свою временность и потому спешит. Он должен максимально обескровить своего противника, пока он, Чубайс, власть значимая.

9 декабря на заседании чрезвычайной экономической комиссии Чубайс объявляет банкротами два предприятия: Омский нефтеперерабатывающий завод, приватизированный ранее в пользу Березовского, и Ангарский нефтезавод, принадлежащий Владимиру Потанину. Интрига опять не лишена изящности. Обычно комиссию проводит Черномырдин. Но именно в тот момент премьер находился в отъезде, что можно определить как согласованную случайность. Характерен ход Чубайса. Объявляя банкротом Омский нефтеперерабатывающий завод, ключевое предприятие в бизнесе Бориса Березовского, он уравновешивает ситуацию и тоже за долги перед федеральным бюджетом объявляет банкротом завод в Ангарске, где контрольный пакет акций принадлежит «ОНЭКСИМбанку». Комиссия отказалась принять какие-либо доводы директоров акционерных обществ, предложила выставить предприятия на торги и, после соответствующей процедуры, продать их новым владельцам. Удар был нанесен молниеносно. Он был объективно связан с требованиями МВФ, который дал согласие на очередной транш (займ), хотя сравнительно недавно заявлял об отказе, обосновывая этот отказ недопустимо низкой собираемостью налогов. Восстановление благосклонности МВФ требовало демонстрации жестких действий по наведению налогового порядка. Последнее заседание чрезвычайной экономической комиссии как раз и явилось демонстрацией непреклонности правительства, его желания переломить ситуацию с налогами. Разумеется, сюжет с МВФ — скорее, один из поводов к грянувшему грому и, что совершенно очевидно, не самый главный. Банковская война продолжается, и мы являемся свидетелями очередного раунда этой войны.

Одно небольшое уточнение. Председателем комиссии, согласно распоряжению президента, является Черномырдин. В данном случае заседание комиссии, на котором было принято жесткое решение, проводил А.Чубайс. На следующий день, 10 декабря, сообщается о болезни президента — президент простужен, ему прописан санаторный режим. Президент в пределах досягаемости, он в Барвихе. И тем не менее на заседании комиссии при голосовании решения о несостоятельности двух предприятий заместитель руководителя администрации президента по экономическим вопросам Александр Лившиц голосует против. Подчеркнем, это был единственный голос против, но он принадлежал бывшему министру финансов, которого на этом посту сменил Анатолий Чубайс.

И последняя частность. Сразу после заседания комиссии президент в Барвихе принимает руководителя своей администрации Валентина Юмашева. Вне всякого сомнения, приезд Юмашева, какие бы документы он не привез на подпись президенту, связан с решением чрезвычайной комиссии. Юмашев последний оплот Березовского в ближайшем окружении Ельцина. Еще существует Татьяна Дьяченко, но, судя по ситуации, она пытается дистанцироваться от этих событий. Хотя отлепиться от Березовского не так просто.

Чубайс и не скрывает того, что спешит. Он должен обескровить Березовского до момента своей возможной отставки. Присутствие в одной связке банкротов предприятий, принадлежащих враждующим банковским группировкам — ход просчитанный. Он демонстрирует внешне полную объективность Чубайса, для которого нет любимых и нелюбимых банков. Все говорят о наличии взаимных интересов между главой «ОНЭКСИМбанка» Потаниным и первым вице-премьером Анатолием Чубайсом. Вице-премьер своим решением по обоюдному банкротству свидетельствует свою объективность. Мы хорошо помним, что Чубайс уже использовал этот ход. Победа «ОНЭКСИМбанка» в конкурсе по «Связьинвесту», вызвавшая бум недовольства сотоварищей по банковскому пакту, посчитавших себя обделенными, была немедленно уравновешена изъятием из «ОНЭКСИМа» счетов Государственного таможенного комитета. Речь шла о 3–3,5 триллиона. Даже для такого мощного банка, как «ОНЭКСИМ», это сверхчувствительная потеря. Правда, впоследствии перевод счетов Таможенного комитета в казначейство несколько задержался, что стало темой всевозможных пересудов в истеблишменте, но в конечном счете это все же произошло.

Разумеется, как первая акция по таможенным счетам, так и вторая с банкротством потанинского Ангарского нефтеперерабатывающего завода были согласованы с Владимиром Потаниным. И Потанин согласился с разумностью как первого, так и второго чубайсовского хода. Тем более что удар в связи с изъятием таможенных счетов Чубайс сильно смикшировал, когда привез из Лондона нового партнера для Потанина в расчете на будущие аукционы. Договор, который был с невероятной быстротой подписан между «British petrolium» и «ОНЭКСИМбанком», лучшее тому свидетельство. Чубайс обезопасил Потанина. Джордж Сорос оказался капризным партнером. После скандала вокруг Бориса Березовского, а затем ответных скандалов, которые раздул Березовский вокруг лишенных прозрачности сделок Потанина по «Норильскому никелю» и еще ряду предприятий, Сорос дрогнул. Сорос общеизвестный удачливый игрок, и для него сверхважно не промахнуться и поставить на ту лошадь, которая первая окажется на финишной черте. Еще один штрих. Современный Омский нефтеперерабатывающий завод — в торгово-финансовых комбинациях Березовского единица ключевая, от которой на 50 % зависит успешность нефтяного бизнеса Бориса Березовского и контролируемой им компании «Сибнефть». А Ангарский завод, патронируемый «ОНЭКСИМбанком», неизмеримо менее значимая составляющая для Потанина. Буквально на следующий день в СМИ была подброшена информация о возможности объединения усилий Березовского и Потанина против Чубайса. Это был настолько ложный след, что по нему никто не пошел. Попытка Березовского устроить скандал, поставить под сомнение решение комиссии немедленно была растиражирована двумя телевизионными каналами — ОРТ и НТВ. Беспардонность и истерическое хамство, свойственное практически всем выступлениям Сергея Доренко, как только речь заходит об Анатолии Чубайсе, который пока остается первым вице-премьером, поразительны по существу. Разумеется, в поведении Доренко нет даже микроскопической смелости. Вопрос в другом: зачем ангажированному журналисту столь негодная бравада и самовосхищение своей купленностью? Это вызывает отчаяние у людей, знающих Доренко и еще недавно ему симпатизировавших. Нет-нет, у него были свои зрители. Много зрителей. У них проявился к передачам совсем другой интерес, и даже не интерес, а возбуждение, которое случается у разъяренной толпы при виде крови жертвы. Столь очевидный отказ от самого себя — есть, пожалуй, самое драматическое свидетельство краха, который переживает отечественная тележурналистика. А может, я не прав — это не отказ от себя, а возвращение к себе истинному.

Вообще о телевидении, ложном в сотворении и неложном в саморазрушении «четвертой власти», как нарекли российские СМИ в 1990 году, мы поговорим отдельно, а сейчас вернемся к событиям современным.

Почему А.Лившиц голосовал «против»? Это не случайно. Лившиц объяснил свою позицию в стиле рассудочного упрямства. Почему тем, прежним, попавшим в такое же положение (ВАЗу, АЗЛК), давали отсрочку с правом постепенного погашения долга, а здесь решение непримиримое, тем более что Омский завод, как заявил его директор, с налогами 97-го года рассчитался, хотя более давняя задолженность осталась незакрытой. Предприятие сделало все положенные выплаты в Пенсионный фонд, погасило задолженности местным бюджетам, и вдруг… Неясна Лившицу и дальнейшая судьба заводов. И вообще, как и какие деньги рассчитывает вернуть правительство? Лившиц в заключение, по сути, сказал ключевую фразу — «решение отдает поспешностью».

Материалы готовила налоговая инспекция практически за два-три дня, даже не проанализировав динамику финансовой политики завода. Провести атаку без шума не удалось, шум начался. Арест имущества за долги — это прерогатива суда. Чрезвычайная экономическая комиссия — орган не конституционный и таких действий совершать не имеет права. Это уже не Лившиц. Это комментарий политического обозревателя ОРТ. Происшедшие на комиссии события генеральный директор Омского нефтеперерабатывающего завода назвал политическим фарсом. Сама комиссия каких-либо заявлений, объясняющих столь жесткое решение, не делала. А зря. Чубайс не стал наращивать пропагандистское наступление, посчитав дело сделанным и уступив информационную инициативу оппонентам. И опять мы повторимся: а зря. Впрочем, это можно объяснить расчетом — Чубайс хотел узнать, как поведет себя Березовский. Подобная тактика оправданна только в одном случае — если намечается поэтапное наступление. Однако вопрос остается открытым: почему сверхосторожный Лившиц повел себя так агрессивно? Выплеснулось раздражение по поводу очевидной неподготовленности вопроса? Боится Березовского, потому что?.. Мстит Чубайсу? Остерегается Юмашева? Как видим, выбор обстоятельств достаточно широкий. Все последние выступления Лившица по телевидению выглядели не очень внятными. С одной стороны, Лившиц понимает, что, скорее всего, Чубайс уйдет. Не менее вероятно, что уйдет и Юмашев. Причина ухода Юмашева будет совершенно иной, но это уже большого значения не имеет. Уйдет Чубайс, останется Немцов.

Как-то Александр Лившиц, еще до своего выдвижения на пост вице-премьера и министра финансов, тогда еще работавший в администрации президента, по поручению Ельцина отслеживал график погашения долгов правительства по заработной плате. Так вот, в одном нашем разговоре, кажется это было на юбилее НТВ, Лившиц произнес следующие слова: «Сейчас, как никогда, я понимаю — мне не хватает власти, чтобы дожать, дорешить». Спустя месяц Лившиц стал министром финансов и вице-премьером. Но, как показали события, даже эти посты не вооружили его властными полномочиями. И дело не в должностях и не в ранге. Дело в Лившице. За время своего присутствия в правительстве Александр Яковлевич не сделал ни одной кадровой перестановки в министерстве. Ходят слухи, что он практически не подписал ни одного принципиального документа, перепоручая это своим заместителям. По признанию самого Лившица, он хорошо понимал, что в министерстве роли распределены до него. Один из заместителей играет на Черномырдина и является «глазом премьера» в ведомстве. Другой сориентирован на Чубайса, является его глазами за деятельностью первого заместителя министра, который контролируется премьером. Век министра финансов — недолгий век. Следовательно, его кадровые перемены, соберись он их совершить, окажутся недолговечными, а потому незачем спешить.

Теоретически Лившиц был человеком Ельцина, но врожденная интеллигентность и опасливость не позволяли ему проявлять излишнюю инициативу и уж тем более стучаться к президенту. Лившиц был доступен и любим телевидением. Его появление на телеэкране стало столь частым, что вызвало ропот среди министров и раздражение премьера. Глаза Лившица очень часто приобретают смеющееся выражение. По этому поводу однажды на заседании правительства премьер даже сделал замечание министру финансов: «Что ты все улыбаешься? В стране бардак, а он смеется». «Это нервное», — отшутился Лившиц. Телеэкран погубил очень многих политиков. Он, как правило, возбуждал ревность остальной власти, на этот экран не попадавшей. Еще одно высказывание Лившица той поры: «Чубайс это тяжелый каток. И я не завидую тем, кто под него угодит».

Чубайс покинул пост главы администрации президента и вернулся в Белый дом в ранге первого вице-премьера. Лившиц покинул пост вице-премьера и министра финансов и вернулся на свое прежнее место в Кремль. Из чего следовал вывод: прививка Лившица на стволе правительственного дерева оказалась неудачной. Лившиц бесспорно полезен, но не на посту министра финансов. Он из тех, кто советует, консультирует, а не из тех, кто принимает решения.

Это был второй министр финансов, пришедший из администрации президента. Первым был Пансков. Их даже нельзя назвать неудачниками. Они всегда могли сказать: мой предшественник был так же недолговечен. Осталась ли у Лившица обида на Черномырдина или Чубайса? Наверное осталась, хотя он никогда в этом не признается. Это даже интересно: сначала Чубайс вытеснил его из администрации и Лившиц как бы получил желаемую власть. А затем все тот же Чубайс его выдавливает из правительства. Вполне возможно, как экономисты они в определенной степени единомышленники, но как чиновники они не адаптированы друг к другу.