КОММУНИСТИЧЕСКИЕ ЛИДЕРЫ ПОДСТРЕКАЮТ ПОЛИТИКАНОВ НА БОРЬБУ С ГЕНЕТИКОЙ

Г л а в а X

"Страна под бременем обид,

Под игом наглого насилья --

Как ангел опускает крылья,

Как женщина теряет стыд".

А. Блок. Возмездие. 1911 (1).

"В истории лысенковщины определяющими были те условия, которые создавала партия [коммунистов] Строго говоря, история лысенковщины -- не глава из истории науки как таковой, а глава истории партии".

Д.В.Лебедев. 1991 (2).

Вмешательство Политбюро ЦК ВКП(б) в проведение Международного Генетического Конгресса

Едва ли не самым ярким примером противоправного и даже криминального вмешательства партии большевиков в чисто научные дела стала история с проведением в СССР VII-го Международного Генетического Конгресса, запланированного на 1937 год.

Красный террор, введенный Лениным вскоре после революции 1917 года, последовавшая затем высылка более двух тысяч выдающихся ученых, философов, писателей за границу, аресты, публичное издевательство над деятелями культуры, искусства и науки создали отталкивающий образ Советской державы в глазах людей из свободного мира. Ученые отказывались проводить международные встречи в СССР. Поскольку организация научных конгрессов не зависит от правительств или правящих партий, а стопроцентно диктуется самими учеными, все попытки советских исследователей пригласить коллег собраться на очередной конгресс в их стране, долгое время единодушно отвергались. Рисковать никто не хотел. Но в 1931-1934 годах первые международные конгрессы в СССР были все-таки проведены (в частности, конгресс почвоведов), потом состоялось еще несколько международных встреч (например, по четвертичным отложениям).

Когда в 1932 году во время VI-го генетического конгресса, проходившего в США в Итаке, Вавилов предложил провести следующий конгресс в СССР, реакция генетиков сначала была отрицательной, и потребовалось приложить немало усилий, чтобы такое мнение переломить. К тому времени в США поработали Карпеченко, Добржанский, Тулайков, Максимов, Писарев, на I-й генетический съезд СССР в 1929 году приезжали крупные западные ученые, и "агентов влияния" было уже немало. Постепенно генетики стали склоняться к решению согласиться с предложением Вавилова и созвать VII-й генетический конгресс в Москве в 1937 году. Избранный в Итаке Международный Организационный Комитет по проведению следующего конгресса, должен был принять окончательное решение, за спорами дело дотянулось до 1935 года, и в конце концов всё завершилось победой сторонников Вавилова. Председатель Международного Организационного Комитета VII Конгресса норвежский ученый О.Мор известил 16 апреля 1935 года Вавилова об этом решении и предложил ему сформировать Советский Организационный Комитет, который взял бы на себя хлопоты по организации конгресса. Предполагалось, что при этом удастся заинтересовать и правительство страны, принимающей конгресс, чтобы оно частично профинансировало как само проведение столь масштабного мероприятия, так и оплатило расходы некоторых из приглашенных лекторов.

Однако в Советском Союзе вопрос из плоскости финансовой сам собой перешел в сферу идеологическую и политическую. Это изменение привычных ученым Запада процедур выявилось очень скоро. Президиум АН СССР рассмотрел запрос академика Вавилова и принял решение поддержать его идею. С письмом на эту тему Непременный Секретарь АН СССР академик Волгин обратился 13 июля 1935 г. не в правительство СССР, то есть в СНК СССР, а в партийный орган -- к "зав. Отделом науки ЦК ВКП(б) тов. Бауману" (официально его должность именовалась заведующий отделом науки, научно-технических изобретений и открытий ЦК партии). Волгин объяснял в письме, как случилось, что был выбран город Москва, как вышло, что письмо с предложением провести такой конгресс от имени Международного Комитета поступило к Вавилову (было сказано, что он -- единственный представитель от СССР в этом международном комитете), затем следовал абзац о том, что в СССР есть что показать:

"Укажем на работу по селекции растений -- Всесоюзный институт растениеводства, Саратовская и Омская селекционно-генетические станции, работы ак. Лысенко. Большие теоретические исследования ведутся Институтом генетики Академии Наук СССР, где в настоящее время работает один из крупных мировых генетиков -- американский исследователь Герман МЕЛЛЕР" (3).

Сообщалось, что ожидается приезд "не менее 1000--1200 иностранных ученых", в связи с чем была запрошена сумма размером "около 5 млн. рублей... для оплаты 40-50% расходов содержания членов конгресса, как советских, так и иностранных, -- так и оплаты половины стоимости транспорта" (4). К.Я.Бауман рассмотрел письмо Волгина, поддержал просьбу Академии наук и послал соответствующее письмо в три адреса -- 1-му Секретарю ЦК партии Сталину, секретарю ЦК ВКП(б), отвечавшему за сельское хозяйство -- А.А.Андрееву и партийному лидеру, не имевшему никакого касательства к науке или к международным связям, но уполномоченному следить за внутрипартийными делами большевиков, -- председателю Комитета Партконтроля ЦК партии Н.И.Ежову. Как и все внутренние документы в ЦК, письмо это не было предназначено для посторонних глаз, особенно глаз ученых -- как советских, так западных -- и было строго засекречено на многие годы (5).

Оргбюро ЦК партии (опять, не правительство, а партийные начальники!) 31 июля 1935 года 196-м пунктом повестки дня (протокол ¦ 34) рассмотрело это письмо и приняло решение "разрешить Академии Наук созвать конгресс по генетике в 1937 г. в СССР" (6). На этом протоколе расписались два члена Оргбюро -- Чубарь и Ворошилов, а кто-то из секретарей дописал, что за это же предложение проголосовал Каганович. Теперь 2 августа 1935 года вопрос был включен в повестку дня Политбюро ЦК ВКП(б) пунктом 24-м. Политбюро с предложением Оргбюро согласилось, дополнив его еще одним пунктом:

"Поручить отделу науки внести на утверждение ЦК предложения о повестке дня и составе съезда" (7).

Вот это уже выходило за научные рамки. Никогда страны-организаторы в такие дела не вмешивались, а в СССР коммунисты полностью взяли в свои руки самое щекотливое дело -- формирование повестки дня научного конгресса и состава докладчиков. Решение Политбюро в большевистской стране могло изменить только Политбюро, ученым же оставалось уважительно просить высший партийный ареопаг рассмотреть их просьбы.

Сначала 28 декабря 1935 г. (видимо на основании полученного от Академии Наук и ВАСХНИЛ предложения) Бауман направил Андрееву и Ежову записку "Об организационном Комитете по созыву VII Международного Генетического Конгресса в СССР", в котором уже от имени отдела ЦК партии предлагал "утвердить состав Оргкомитета в количестве 13 человек" (Муралов -- председатель, В.Л.Комаров -- 1-й вице-председатель, Вавилов и О.Г. (ошибка -- должно быть С.Г. -- В.С.) Левит -- 2-е вице-председатели и члены: Горбунов, Лысенко, Келлер, Кольцов, Мейстер, Серебровский, Карпеченко, Навашин, Меллер (8). Интересно, что на этом этапе партийцы согласились включить в Оргкомитет даже американца Германа Мёллера. Оргбюро ЦК партии утвердило это предложение 29 января 1936 года, а 2 февраля 1936 года Политбюро утвердило решение Оргбюро. В докладной записке Баумана для каждого кандидата было указано место работы и членство в ВКП(б). Видимо не случайно, в составе оргкомитета партийцев было примерно поровну с беспартийными -- шесть к семи, но членом партии был назван и Серебровский, пока еще был только кандидатом (в члены партии его так никогда и не приняли). В решении Политбюро было указано, что Муралова обязывают "в трехмесячный срок внести в ЦК предложения Оргкомитета о порядке работ предстоящего конгресса" (9).

Спустя точно три месяца, день в день, Муралов отправил длиннейшее послание Сталину и председателю СНК Молотову с описанием планируемых заседаний конгресса и с массой других сведений (писал, что ожидается 900 советских и 600 иностранных участников, что запланировано за советский счет пригласить уже только 70 человек, были указаны стоимости жизни для гостей "по первой категории" и "по второй категории", даны расчеты по расходу средств на ремонт здания МГУ, нескольких других институтов и т.п.). К этому письму был приложен проект постановления СНК с еще более детализованной сметой расходов, вплоть до длинных таблиц с описанием сколько и какой бумаги, картона, микроскопов, микротомов и прочего потребуется. Был приложен почасовой план работы конгресса. В специальном приложении был приведен список кандидатов, приглашенных на роли президента, почетного президента и вице-президентов конгресса, а также список советских и западных пленарных докладчиков. Кандидатом в президенты был назван Вавилов, почетным президентом американец Томас Хант Морган, а вице-президентами должны были стать шестнадцать представителей иностранных государств (по одному из страны, причем не названы были по фамилии только двое -- представители Чехословакии и Турции /10/).

Теперь Политбюро должно было все эти проекты утвердить как поручения правительству, а уж потом СНК оформило бы их в виде своего постановления. Но сначала произошла заминка с утверждением проекта, потому что долго материалы находились "еще у т. Молотова", потом 29 мая появилась новая запись: "вопрос готовится в СНК", потом еще одна запись гласила: "Есть решение ЦК -- на контр[оль] Чернухе" (В. Н.Чернуха -- ответственный работник секретариата Политбюро). Ясно, что какое-то высокое лицо или несколько лиц, не оставляя следов, затормозили дело. Было ли вообще принято это постановление в предложенном Мураловым виде и когда, выяснить не удалось. Похоже, что этого не случилось, так как 22 августа 1936 года Муралов отправил еще один многословный документ секретарю ЦК ВКП(б) Кагановичу и зам. предсовнаркома СССР Чубарю, в котором снова описал по пунктам важность проведения конгресса, обозначил основные советские и зарубежные научные школы, которые будут представлены, сказал, что 750 заявок из-за рубежа (вместо 600 ожидавшихся) уже получено и т. д. и т. п. (11).

Очень быстро в аппарате Политбюро появился отзыв относительно плана Муралова, подписанный Бауманом и направленный Сталину и Молотову. В нем ситуация с конгрессом описывалась не столь радужно. Во-первых, вмешательство в научную программу пошло дальше: было заявлено, что "значительная часть советских ученых выступит в качестве докладчиков по основным вопросам", во-вторых, список этих основных докладчиков выглядел уже довольно странно: "академики Лысенко, Мейстер, Серебровский, проф. Левит и др." (12). На первое место тем самым выставили Лысенко, а не генетиков. Затем был отведен абзац рассказу еще об одном "народном выдвиженце" -- Цицине. А через два абзаца, отведенных техническим вопросам, начинался длинный разбор политически заостренного вопроса, как ученым на конгрессе обсуждать проблему генетики человека, и был сделан упор на то, чтобы руками западных ученых навести "критику расовых теорий":

"При этом необходимо использовать антифашистски настроенных ученых других стран. Эта критика в свою очередь должна явиться одним из средств мобилизации ученых и всей интеллигенции против фашизма" (13).

Так партийцы начали делать то, чего всегда старались избежать ученые -- превращать научные заседания в форумы по решению политических задач.

После этого Бауман переходил к вопросу о том, какова будет на конгрессе роль Лысенко, и что может произойти вокруг фигуры этого любимца партии. Данный раздел "Отзыва" был, в то же время на редкость реалистичным. Значит, отчетливо понимали в недрах ЦК партии, что происходит на самом деле в среде ученых и было даже сказано, что многие не вступают в дискуссии с Лысенко только потому, что боятся репрессий:

"В то время, как большинство генетиков СССР и других стран стоят на той точке зрения, что благоприобретенные признаки не передаются потомству, что наследственность определяют гены и их комбинации, академик Лысенко на основе работ Мичурина и своих утверждает о влиянии индивидуального развития организма на изменение наследственных свойств организма...

Созванное тов. Мураловым по нашему поручению совещание генетиков [IV сессия ВАСХНИЛ -- В.С.] выявило большую страстность разногласий. Все ученые признают заслуги т. Лысенко -- его теорию стадийности развития растений и методы яровизации, -- но одновременно многие считают его общие генетические взгляды неправильными, противоречащими, по их мнению, современной науке.

Вместе с тем надо отметить, что, будучи по существу не согласными с рядом генетических положений т. Лысенко, часть ученых стремится обойти молчанием эти разногласия, как бы побаиваясь выступать против т. Лысенко, рассуждая примерно так, что т. Лысенко пользуется поддержкой партии и правительства и спорить с ним невыгодно, хотя он и не прав" (14).

Можно было бы только порадоваться такому трезвому взгляду на вещи со стороны Карла Яновича Баумана, еще недавно состоявшего кандидатом в члены Политбюро ЦК партии, если бы не его лукавство, проявленное в следующем абзаце:

"Это создает не совсем здоровую атмосферу в области научной мысли, почему мной, как заведующим отделом науки ЦК ВКП(б), на совещании генетиков была подчеркнута необходимость и полная возможность свободного обсуждения в СССР спорных вопросов генетики" (15).

На самом деле мы только что видели, как ежедневно "Правда" печатала в основном нападки на генетику, высказанные и Мураловым, и Мейстером, и уж конечно, Лысенко с Презентом. Свободной дискуссии как раз и не было.

Вместе с тем нужно признать, что Бауман выступал как человек, понимающий остроту дискуссий и похоже был на стороне ученых, а не псевдо-новаторов, так как в резюмирующей части своего "Отзыва" Сталину и Молотову, где предлагалось разрешить проведение в Москве конгресса, он еще раз возвращался к сути разногласий генетиков и "мичуринцев" и писал, что Отдел науки пока "не может дать исчерпывающей оценки по существу спора между господствующей школой генетиков и школой Мичурина-Лысенко" (16). Бауман полагал, что дальнейшие дискуссии, "широкое обсуждение спорных вопросов генетики" помогут прийти к правильному выводу.

По-видимому все рассуждения Баумана остались невостребованными, так же как предложения Муралова, и постановление СНК так и не было принято. Хотя Бауман предложил проект постановления ЦК ВКП(б), в котором первый пункт был следующий:

"Принять предложения Оргкомитета о созыве VII Международного Конгресса в Москве с 23 по 30 августа 1937 г. и утвердить предложенный порядок работы конгресса" (17),

высшие руководители партии с ним не согласились. На "Отзыве" Баумана имеется помета "в пов[вестку]", однако никаких следов включения предложения в повестку заседаний Политбюро найти не удалось. Можно догадываться, что задержать прохождение всех бумаг мог именно Молотов с его самым чутким нюхом относительно мыслей Сталина и сталинских наклонностей.

Тем временем во всем мире шла подготовка к конгрессу, готовились и в СССР. Лысенко никаких новых решающих доказательств правоты своих идей так и не получил, однако его ожесточение против генетиков росло и во фразеологии появлялись всё более угрожающие нотки в адрес зловредных ученых. Параллельно в стране достигала максимального напряжения пропагандистская компания борьбы с "врагами советской власти". Их искали во всех сферах жизни и отправляли в тюрьмы и лагеря. Уже совсем был близок момент расправы с многими недоброжелателями Лысенко.

В середине ноября 1936 года Политбюро снова вернулось к рассмотрению вопроса о конгрессе генетиков. В архиве Политбюро имеется листок с перепечатанным старым решением от 2 августа 1936 года, на котором появилась факсимильная подпись Сталина. Видимо устная договоренность Сталина с Молотовым уже была достигнута, потому что простым карандашом Молотов написал на листке резолюцию:

"Предлагаю решение ЦК о конгрессе по генетике отменить как нецелесообразное (ввиду явной неподготовленности). В.Молотов" (18).

Ниже черными чернилами было вписано особое мнение члена Политбюро Л.М.Кагановича:

"Не решение ЦК нецелесообразное, а подготовители конгресса негодные, что вначале не внесли предложение, а дела не подготовили. Отменить придется. Л.Каганович"1 .

Еще ниже подписались остальные члены и кандидаты в члены Политбюро, указавшие, что они все согласны с Молотовым--Сталиным: Калинин, Ворошилов, Чубарь, Андреев, Микоян. 14 ноября 1936 г. Политбюро решило отменить конгресс "ввиду его явной неподготовленности".

Интересной деталью стало то, что к решению Политбюро, оформленному особо -- на отдельном листке, было прикреплено еще одно письмо, написанное почти полугодом позже. 31 января 1937 года заведующий Сельскохозяйственным отделом ЦК ВКП(б) Яковлев подготовил на имя Сталина и Молотова докладную записку, в которой заявлял, что "программа конгресса составлена неправильно, а практическая работа оргкомитета не обеспечивает проведения конгресса в соответствии с интересами нашего государства" (19). Яковлев отбросил всякие уловки в отношении того, как бы обеспечить "свободные дискуссии". Вместо этого он предлагал ввести партийно-полицейский контроль за организацией конгресса. Для обоснования этого кардинального положения он сформулировал два пункта: первый -- устранить якобы имеющийся уклон на конгрессе в сторону "фашистской генетики" и даже перевес ее над нефашистской, и второй -- перевес антилысенковцев (как было сказано, "сторонников антидарвинстских теорий неизменчивости наследственных свойств в бесконечном ряду поколений") над лысенковцами. Чтобы избежать этих нежелательных ЦК партии "перевесов", Яковлев предлагал изменить состав оргкомитета конгресса (снять с поста председателя Оргкомитета президента ВАСХНИЛ Муралова и заменить его президентом АН СССР Комаровым, ввести в число его заместителей, наряду с Мураловым и Вавиловым, Лысенко, уменьшить число членов оргкомитета до четырех), отдать контроль за будущей научной программой конгресса целиком в руки коммунистов, для чего создать "комиссию Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б), на которую возложить утверждение тезисов советских докладчиков и рассмотрение списка ученых, приглашаемых из дру? "Предложить оргкомитету основными вопросами конгресса поставить следующие:

а) отдаленная гибридизация (академик Мейстер: работы по ржано-пшеничным гибридам; доктор с.х. наук Цицын: работы по пшенично-пырейным гибридам; работы Державина по многолетним сортам зерновых культур и т.д.).

б) О яровизации и константности сортов -- работы Института Лысенко.

в) материальные основы наследственности" (21).

Такого вмешательства теперь уже не только в советскую, но и в мировую науку в истории еще не случалось.

Однако неясно, было ли это письмо рассмотрено Политбюро, или просто его отклонили, не рассматривая. Видимо страх, что дело все-таки может уплыть из рук партийных контролеров, превалировал.

Но и на этом история конгресса генетиков в Москве не была завершена. С описываемыми событиями совпал арест руководителя Главнауки (Главного управления научными, научно-художественными, музейными и по охране природы учреждениями Народного Комиссариата просвещения) И.И.Агола. В вышедшем после его ареста номере "Правды" заголовок через всю страницу извещал о случившемся (22). Немедленно слухи достигли западных ученых, обрастая по дороге кой-какими небылицами. На Западе связали в одно запрещение в СССР конгресса, арест генетика Агола и добавили от себя, что арестованы Вавилов и еще некоторые крупные ученые. Газета "Нью-Йорк Таймс" в номере от 13 декабря 1936 года выдала эти сообщения за чистую правду, якобы выясненную корреспондентом газеты в Москве. Чтобы хоть что-то для себя прояснить, несколько западных генетиков решили использовать личные контакты и запросить у советских коллег истинную информацию на этот счет. Двое из них написали эмигрировавшему из Германии в СССР Юлиусу Шакселю2. Письма-запросы (на английском языке) и ответ Шакселя (на немецком) были переведены на русский язык и переданы в отдел науки ЦК. Шаксель писал тоном настоящего коммуниста-пропагандиста:

"Международный Генетический Конгресс вовсе не отменен, а отложен... Случай с Аголом не имеет ничего общего с научными занятиями. Агол уже давно занимался преступной против государства политической деятельностью и потому содержится под стражей..." (23).

Затем разговор был переведен на важную для коммунистов тему -- о евгенике:

"Мы в стране социализма рассматриваем человека не столько как биологический объект, сколько как члена общества. К человеческому обществу... применение методов зоотехники мы считаем научным грехом и величайшим абсурдом... мы решительно отклоняем евгенику... Кроме того, осуществленный в результате 20 лет революции социализм в нашей стране представил члену нашего бесклассового общества полную личную свободу в области выбора занятий, выбора местожительства, выбора развлечений и выбора друга или подруги жизни, и поэтому проведение придуманной буржуазными учеными евгеники в свободном человеческом обществе невозможно" (24).

Другой из обеспокоенных генетиков -- американец Ч.Дэвенпорт решил обратился 17 декабря 1936 года в Госдепартамент США с предложением направить советскому правительству протест и потребовать, чтобы СССР, который "многое черпает от открытий ученых и от применения этих открытий", вел себя цивилизованно (25). Американское правительство в лице одного из своих министерств -- Государственного департамента -- в письме, отправленном Дэвенпорту 29 декабря 1936 г., отказалось выполнить предложение ученого, считая, что упомянутые в его письме "обстоятельства не затрагивают непосредственно американских граждан или американские интересы" (26).

Вряд ли Вавилов был тогда в курсе переписки Дэвенпорта и Госдепа США, но он направил длинную телеграмму в "Нью Йорк Таймс", опубликовав ее в газете "Известия" 22 декабря 1936 года. Вавилов писал:

"Ложь о советской науке и советских ученых, добросовестно работающих на дело социализма, стала специальностью некоторых органов зарубежной прессы... Многократно мне приходилось печатно и устно выступать во многих городах Соединенных Штатов Америки с сообщениями о советской науке, об исключительных возможностях, предоставленных советским ученым, о роли науки в нашей стране, об огромном прогрессе науки в советское время.

Из маленького учреждения в царское время -- Бюро прикладной ботаники -- руководимый мною Институт растениеводства за советское время вырос в крупнейшее научное учреждение, имеющее немного равных себе по масштабу институтов в мире. Штат его с 65 человек в царское время в настоящее время дошел со всеми отделениями на периферии до 1.700 человек. Бюджет учреждения с 50 тыс. рублей дошел до 14 млн. рублей...

Мы спорим, дискутируем о существующих теориях в генетике и методах селекции, мы вызываем друг друга на социалистическое соревнование, и должен вам сказать прямо, что это сильный стимул, который значительно повышает уровень работы...

Я более, чем многие другие обязан правительству СССР за огромное внимание к руководимому мною учреждению и моей личной работе.

Как верный сын советской страны я считаю своим долгом и счастьем работать на пользу моей родины и отдать самого себя науке в СССР.

Отметая ваше сообщение обо мне и измышления-, что в СССР якобы не существует интеллектуальной свободы, как гнусную клевету, имеющую темный источник, настаиваю на опубликовании этой моей телеграммы в Вашей газете.

Академик Н.И.Вавилов" (27).

Получив копии писем западных ученых и ответ Шакселя, зав. отделом науки ЦК Бауман отправил короткое письмо Сталину и Молотову. Он сообщал, что на западе активно обсуждают отмену конгресса и споры на сессии ВАСХНИЛ 1936 года, что отдел науки разъясняет всем, что конгресс не отменен, а лишь перенесен. "В связи с этим считаю целесообразным предрешить созыв Генетического Конгресса в СССР в 1938 г.", -- писал Бауман (28). В аппарате Политбюро был подготовлен проект решения из двух пунктов: о переносе проведения конгресса на 1938 года и о том, чтобы "вопросы о составе Оргкомитета и программе конгресса передать на решение СНК СССР" (29). В левом углу страницы расписался помощник Сталина Поскребышев, а затем Сталин, Ворошилов, Каганович, Молотов и были сделаны рукой секретаря записи, что Микоян, Калинин, Андреев и Чубарь - "за" (30). Решение было оформлено девятнадцатым марта 1937 года.

Новый всплеск озабоченности судьбой советских генетиков произошел в тот момент, когда на Западе стало известно содержание статьи Презента и Нуринова в газете "Социалистическое земледелие", уже разобранной выше (31), в которой содержались призывы к немедленной расправе с учеными как с "врагами народа", и прежде всего с Кольцовым и Серебровским. Снова в европейских и американских средствах массовой информации прошли тревожные сообщения о репрессиях в СССР. Как ответ на эти тревоги, на Запад было отправлено переведенное на английский язык письмо ведущих российских генетиков. Оно было датировано 23 июня 1937 г. и адресовано британскому коммунисту профессору Холдейну. На двух с половиной страницах ведущие советские генетики извещали коллег на Западе, что для паники в связи со статьей Презента и Нуринова оснований нет и что генетический конгресс в СССР все равно состоится:

"Проф. Кольцов и проф. Серебровский никогда арестованы не были... Подобно фантастической новости об аресте проф. Н.И.Вавилова, которая появилась в декабре 1936 в "Нью-Йорк Таймс", новая сенсация относительно арестов профессоров Кольцова и Серебровского -- чистая ерунда и провокация. Скорее всего эта провокация исходит от определенных кругов, намеревающихся помешать организации Генетического Конгресса в СССР.

В СССР ученые имеют право обнародовать свои научные взгляды совершенно свободно, и аресты на основании научных мнений совершенно невозможны и противоречат всему духу Советской Социалистической Конституции" (32).

Письмо заканчивалось словами:

"Мы хотим подчеркнуть, что существуют все необходимые условия для того, чтобы 7-ой Международный Генетический Конгресс состоялся в августе 1938 года в СССР и что Академия Наук СССР, Организационный Комитет и все генетические институты нашей страны сделают все возможное, чтобы обеспечить успех Конгресса" (33).

Затем против фамилий -- Левитского, Карпеченко, Вавилова, Мейстера, Навашина, Кольцова, Серебровского, Дончо Костова, Левита, Дубинина, Сапегина, Д.А.Кисловского и Гершензона каждый из ученых расписался. Авторы утверждали, что в СССР идет полным ходом строительство новых институтов, что западные гости, приехав в СССР в следующем году на генетический конгресс, смогут в этом своими глазами убедиться.

Но конгресс в СССР так и не был проведен. Партийные руководители санкции на это не дали. Ученые всего мира в августе 1939 года собрались в Эдинбурге в Шотландии. Вавилов долгое время сохранял надежду, что его пустят на конгресс, он даже сказал об этом 15 марта 1939 года в Ленинграде:

"...я избран председателем Международного конгресса генетиков, но не знаю, буду на нем или нет" (34).

Во время церемонии открытия конгресса на сцене было установлено пустое кресло президента конгресса, и все знали, что оно предназначено для Вавилова, который "почему-то" не приехал. Открывая Конгресс, директор местного Института генетики животных Ф. Крю сказал:

"Вы пригласили меня играть роль, которую так украсил бы Вавилов. Вы надеваете его мантию на мои не желающие этого плечи. И если я буду выглядеть неуклюже, вы не должны забывать: эта мантия сшита для более крупного человека" (35).

В то время, как мы уже знаем, Политбюро приняло решение запретить поездки Вавилова за границу, а параллельно в глубочайшей тайне шла планомерная работа: разбухали тома заведенного на него агентурного дела. Но, повторяю, эта сторона деятельности коммунистов пока оставалась скрытой от Вавилова. Также не было внешних проявлений вовлеченности в этот процесс самого Лысенко. Его люди трудились на тайном фронте в поте лица, а он открыто порочил Вавилова на верхах.

Вавилов под огнем партийной критики

5 января 1937 года Яков Аркадьевич Яковлев, поднявшийся по иерархической лестнице власти еще выше (с поста Наркома земледелия СССР он перебрался в кресло заведующего сельскохозяйственным отделом ЦК ВКП(б), то есть стал курировать не одно, а несколько ведомств сразу), держал речь перед сотрудниками и авторами Сельхозгиза. Тема собрания была банальной: обсуждали годовой отчет. Однако вместо обзора издательских планов Яковлев заговорил о другом. Он разнес в пух и прах генетику и генетиков. Последние, по его мнению, проявляли и проявляют реакционность, отстаивая неизменность генов в поколениях, а в последнее время вообще встали на путь вредительства.

"... отнюдь не случайно, "по недосмотру" исчезло из учебников имя Ч.Дарвина, это было делом их рук" (36), --

утверждал Яковлев, хотя имя Дарвина со страниц учебников не исчезло и исчезнуть не могло. Именуя генетиков "нео-менделистами"3, Яковлев сказал:

"ПРИЧИНЫ УСПЕХА... НЕО-МЕНДЕЛИЗМА -- НЕ СТОЛЬКО НАУЧНОГО, СКОЛЬКО ПОЛИТИЧЕСКОГО ХАРАКТЕРА" (37).

А все в стране уже хорошо знали, чем грозили политические ошибки их носителям. Обрушиваясь на генетику, Яковлев давал ясно понять, кого персонально он считал главным проводником политически ошибочных взглядов. Первым среди злонамеренных был назван вовсе и не генетик, а растениевод Вавилов, хотя упоминал он и генетика Кольцова. Оказывается:

"Так называемая теория гомологических рядов идет не по дарвинистическому [читай: не по-марксистскому -- В.С.] пути" (38).

Затем Яковлев потребовал "обеспечить дальнейшее развитие генетики с точки зрения теории развития4 вместо превращения генетики в служанку ведомства Геббельса" (39).

Утверждение, что успехи генетики "не столько научного, сколько политического характера" (40), не было случайной оговоркой, так как докладчик развил дальше эту тему, увязав генетику с фашистскими доктринами, попутно объяснив, что генетика "представляет собой теоретический фундамент для столь модной в некоторых странах теории преимущества той или иной расы, будто бы владеющей наилучшим запасом генов, или богатых классов, будто бы являющихся также монопольными "владельцами" этих особо ценных генов" (41).

Это был очень важный по своему политическому звучанию поворот, так как крупный партийный руководитель, близкий к Сталину человек, одним махом выводил генетику из числа прогрессивных дисциплин, низводя ее до разряда идеологически вредных извращений науки. Яковлев договорился до того, что, наряду с обвинением генетики в фашистской устремленности, объявил ее... новой разновидностью "религиозного учения" (42). По его словам:

"Генетики... противопоставляют генотип фенотипу, как церкви всего мира противопоставляют тело духу. Эта теория подкупает некоторых неразборчивых коммунистов простотой своих будто бы материалистических, а на деле вульгарно механистических представлений о живом. Бессменный дух и смертное тело большинства религий, бессмертная зародышевая плазма и смертная плазма Вейсмана, бессмертный генотип растения, животного или человека и смертная одежда этого генотипа (фенотип)... разве все эти "теории" -- при всей разности внешних выражений, не являются выражением одной и той же поповщины..." (43).

Текст выступления Яковлева был срочно перепечатан в лысенковском журнале "Яровизация" (см. прим. /36/). В следующем номере этого журнала за 1937 год был помещен доклад Сталина "О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников" (44). В нем приводились строки из теперь предаваемого публичной огласке "Закрытого письма ЦК ВКП(б) по поводу шпионско-террористической деятельности троцкистско-зиновьевского блока от 29 июня 1936 года", из которого следовало, что:

"Неотъемлемым качеством каждого большевика в настоящих условиях должно быть умение распознать врага партии, как бы он ни был замаскирован" (45).

И хоть не имела отношения эта внутрипартийная борьба с двурушниками к проблемам яровизации, как, в свою очередь, яровизация к проблемам генетики и селекции, лысенковцы использовали эту борьбу для усиления нападок на генетику и на Вавилова с Кольцовым. Сделано это было следующим образом: вслед за текстом доклада Сталина и в его развитие была напечатана статья Презента, в которой тот заявил противникам "советского творческого дарвинизма" (еще одно наименование, коим окрестили свое "учение" лысенкоисты, используя его теперь наряду с термином "мичуринская биология"), что им пора "призадуматься над тем... а не оказываются ли они в... вопросах жизни и развития преградой для наступающих по всем фронтам представителей "советской научной общественности..." (46). Отметим еще одну деталь -- Презент писал:

"... советской научной общественности в лице Мичурина и Лысенко".

Чтобы дать ясно понять, до чего может довести генетиков их наука, Презент указывал для острастки на тех, кто уже был арестован:

"... враг народа троцкист Урановский5, подвизавшийся в качестве "методолога" Академии Наук, оптом и в розницу продававший наши научные интересы...

Другой троцкистский бандит, генетик Агол6, немало потрудившийся над засорением умов наших читателей метафизикой вейсманизма...

... Столь же "честно" заслужил поцелуй от матерых противников в науке и антропогенетик Левит, немало давший в распоряжение человеконенавистников "материала" о якобы фатальной "наследственной обреченности" у людей" (49).

Перечисляя этих людей -- ученых России, имена которых сегодня произносятся с законной гордостью за отечественную науку, Презент причислил к ним одного из развенчанных Сталиным вождей партии -- Бухарина:

"Знаменательно, что и друг троцкистов враг народа Бухарин... говоря о "дарвинизме и современности" в своей статье "Дарвинизм и марксизм"... полностью принимает метафизические стороны генетики и прямо объявляет "как дальнейшее развитие дарвинизма" "учение о комбинативной изменчивости на основе законов Менделя, учение о "чистых линиях" Иоганнсена", обобщения американской школы во главе с Морганом" (50).

С показным презрением, с пониманием того, какой он наносит удар по Вавилову, Презент добавлял, что Бухарин даже не вспоминал Мичурина и Тимирязева, но "зато Бухарину очень нравится "закон гомологических рядов" Вавилова" (51).

Вавилов идет на уступки, отступая от научной истины

Как было рассказано в предыдущей главе, Кольцов на все нападки Яковлева и сторонников Лысенко, на все их категорические требования признать свои политические и научные ошибки и покаяться перед "советской общественностью", ответил отказом. Ничего не признал и ни в чем не покаялся. Вавилов поступил иначе.

Он не мог не понимать, что петля вокруг него постепенно сжимается всё туже. Поэтому он решил, что поступит разумно, если публично признает кое-какие из прежде им отвергавшихся положений Лысенко. Этим он, кстати, показывал, в чьем лице он видит главную угрозу, компромиссом с кем надеется спасти себя и руководимые им два института.

Так в печати появился неожиданный документ. В нем Вавилов -- авторитет в глазах большинства знающих специалистов -- открыто отступал от прежде занятой им позиции. В одной из предыдущих глав подробно рассказывалось о предложении Лысенко заменить научно обоснованные методы семеноводства псевдо-революционными новинками типа "брака по любви" -- то есть свободным переопылением сортов. Говорилось выше и о том, что все грамотные селекционеры и семеноводы обоснованно критиковали это предложение, и что их точку зрения открыто разделял Вавилов. Именно позиция, занятая Николаем Ивановичем, более всего раздражала Лысенко, поскольку для подавляющего большинства специалистов сельского хозяйства и руководителей в Наркоматах и партийных органах мнение Вавилова оставалось решающим.

И вдруг 28 апреля 1937 года в центре первой полосы газеты "Социалистическое земледелие" большими буквами было набрано сообщение:

"ПО МЕТОДУ АКАДЕМИКА ЛЫСЕНКО О ВНУТРИСОРТОВОМ СКРЕЩИВАНИИ САМООПЫЛИТЕЛЕЙ

Приказ наркома земледелия СССР т. М.А.Чернова" (52).

В приказе говорилось, что предложенное академиком Лысенко внутрисортовое переопыление полностью себя оправдало, и потому земельным управлениям предписывается в связи с рекомендациями науки широко развернуть работу по использованию метода в практике колхозов и совхозов. Под приказом была напечатана статья, объяснявшая, при каких обстоятельствах появился этот документ:

"Академия с.-х. наук имени Ленина О ВНУТРИСОРТОВОМ СКРЕЩИВАНИИ

Президент Академии с.-х. наук имени Ленина т. А.И.Муралов, академики Н.И.Вавилов и Г.К.Мейстер недавно выезжали в Одессу по приглашению акад. Т.Д.Лысенко для ознакомления с результатами внутрисортового скрещивания пшениц... Президиум установил, что методика опытов по внутрисортовому скрещиванию, проводимая Т.Д.Лысенко, не встречает возражений ни со стороны академика Н.И.Вавилова, ни со стороны академика Г.К.Мейстера" (53).

Конечно, можно допустить и другое объяснение, что и Мейстер и Вавилов не предпринимали никакого маневра, а и впрямь уверовали в правоту Лысенко в данном вопросе и пошли не на попятный шаг с далеко идущими политиканскими целями, а просто убедились в своей неправоте и как честные ученые признали свои ошибки. Но, по крайней мере, Мейстер резко отрицательно высказался против этой завиральной идеи Лысенко на IV сессии ВАСХНИЛ в 1936 году. Да и в отношении Вавилова можно совершенно уверенно утверждать обратное: имеется документ, отвергающий изменение его научных взглядов. Это -- хранившаяся в Ленинградском архиве Октябрьской революции и социалистического строительства (фонд ВИР) собственноручно подписанная Вавиловым копия его письма Герману Мёллеру в Мадрид, куда американский генетик уехал защищать испанских республиканцев в их борьбе с фашистами. В этом письме, датированном 8 мая 1937 года, Вавилов писал:

"Недавно я и проф. Мейстер побывали в Одессе, чтобы проверить работу по развитию растений, проводимую Лысенко. Должен заметить, что убедительных доказательств там слишком мало. Раньше я ожидал большего" (54).

Таким образом, решение признать правоту Лысенко, да еще в таком одиозном вопросе, как польза от перекрестного опыления, было принято после наскоков в печати (и, наверняка, не менее зловещих "предупреждений" в личных беседах на разных уровнях). Просто два вице-президента сочли за благо сдаться "на милость победителя".

Но милости не последовало. На следующее же утро после обнародования приказа наркома и решения ВАСХНИЛ газета "Соцземледелие" вышла с передовой статьей "По дарвиновскому пути", в которой смаковался факт отхода ведущих биологов со своих позиций (55). Анонимный автор писал:

"Известно, что большинство ученых-генетиков и селекционеров встретили это предложение в штыки. Метод... был объявлен сторонниками формальной генетики не более, не менее как антинаучный" (56).

Затем были названы Константинов, Лисицын и Костов и с удовлетворением отмечено, что сейчас ситуация переменилась -- Мейстер и Вавилов -- признали лысенковский метод, благодаря чему Наркомзем приказал провести внутрисортовое скрещивание в 12 тысячах колхозов. "Образцово выполнить приказ... дело чести каждого края и области" (57), -- заканчивалась передовица.

В печати началась кампания пропаганды внутрисортового скрещивания. 4 мая 1937 года "Соцземледелие" опубликовало письмо Лысенко "Шире развернуть внутрисортовое скрещивание" (58), а 21 мая разворот этой газеты (2-я и 3-я страницы) был целиком посвящен пропаганде агроприема (59), на деле приводящего к потере всех сортов пшеницы и к их загрязнению. В центре одной из страниц была помещена фотография. Подпись гласила: "Академик Т.Д.Лысенко демонстрирует результаты внутрисортового скрещивания Н.И.Вавилову и Г.К.Мейстеру". Скромные ученики внимали гордому учителю. Только потупленные взоры выдавали их истинное душевное состояние.

Аресты Муралова, Мейстера, Яковлева и Баумана

Надежды Вавилова, что он спасет себя смиренным признанием правоты Лысенко в вопросе, который тот сам называл центральным, оказались тщетными. Июльский номер журнала "Социалистическая реконструкция сельского хозяйства" за 1937 год открылся Постановлением Совнаркома СССР "О мерах по улучшению семян зерновых культур". Затем были напечатаны два доклада, сделанные на Пленуме ЦК ВКП(б) 28 июня 1937 года -- Яковлевым и наркомом земледелия СССР Черновым. Вслед за докладами партийных лидеров были опубликованы две большие статьи ученых -- Вильямса "О задачах сельского хозяйства в третьей пятилетке" и Вавилова "Растениеводство СССР в третьей пятилетке".

Казалось бы, всё в этих публикациях было как надо: ведущие ученые страны обсуждают важнейшие проблемы, поднимаемые руководством партии на своем пленуме ЦК. Но редакция сразу же давала понять читателям, как нужно относиться к Вавилову. Его статье было предпослано вводное заявление:

"Редакция... считает, что акад. Вавилов... обошел важнейшие вопросы селекции и семеноводства, работы Госсортсети при ВИР'е, за которую он также несет ответственность. Акад. Вавилов не вскрыл причин запутанности сортоиспытания Госсортсетью при ВИР'е, а также причин снятия многих высокоурожайных сортов с производства [на самом деле были сняты плохие сорта, но о которых лысенкоисты кричали, что они -- высокоурожайные; теперь и это ставилось Вавилову в укор -- В.С.]. Наша общественность считает странным продолжительное молчание акад. Вавилова по вопросам, затронутым в "Правде" в статье о дарвинизме и некоторых антидарвинистах [статья Яковлева, о которой речь шла выше -- В.С.]" (60).

Описываемые события развертывались на фоне новой волны арестов. Длительная осада Президиума ВАСХНИЛ лысенкоистами, их выступления на партактиве ВАСХНИЛ, на котором Лысенко высказался так, чтобы все поняли, почему он "вынужден" обращаться по научным делам через голову руководства академии, закулисная внутрипартийная борьба, равно как наскоки в печати не могли продолжаться бесконечно, и в том же месяце привели к "оргмерам". Первого из трех руководителей ВАСХНИЛ, согласившихся признать научность лысенковских предложений -- Муралова арестовали. Скорее всего это произошло в июне 1937 года. Вместе с ним были арестованы и другие руководители ВАСХНИЛ (А.С.Бондаренко, Л.С.Марголин и еще несколько человек). Была арестована группа руководителей Наркомзема СССР7. 30 октября 1937 года, как значится в Большой Советской Энциклопедии (61), Муралова не стало, видимо, он был расстрелян8.

Тем не менее, занять сразу после его ареста пост Президента ВАСХНИЛ Лысенко не удалось. Исполняющим обязанности Президента назначили Мейстера, Вавилов остался пока вице-президентом.

Такое положение не могло устраивать лысенковцев и покровительствовавших им, а значит и подстрекавших их руководителей партии коммунистов. Нападки на созданные Вавиловым учреждения системы ВАСХНИЛ продолжали усиливаться. Наибольшего накала эта активность достигла к концу ноября 1937 года, когда почти каждый день в "Соцземледелии" появлялись погромные статьи. 27 ноября агроном Н.Корсунский разнес Институт льноводства (64), 28 ноября сообщалось о вредительстве в Институте механизации и электрификации сельского хозяйства (65) и Институте гидротехники и мелиорации (66). В последнем из упомянутых институтов, оказывается, уже арестовали как врага народа директора Абола, но и новый директор академик А.К.Костяков не устраивал кое-кого. В том же номере газеты подвергся осуждению Хлопковый институт (67). Некто И.Шман, написавший о якобы порочной деятельности Хлопкового института, созданного при непосредственном участии Вавилова, не ограничился одной лишь констатацией факта негодной работы этого учреждения. Он прокурорским тоном прямо указал на виновника провала:

"Ответственность за литературные и научные "труды" [института -- В.С.] несет и академик Н.И.Вавилов. В июне прошлого года он оставил в книге посетителей института... хвалебную запись...

Пусть расскажет академик Вавилов о мотивах столь неуместных дифирамбов по адресу института. Разве он не заметил того, что делается в институте, на его опорных пунктах, на его опытных полях?

Многие из орудовавших в институте вредителей и врагов народа разоблачены. Остается ликвидировать до конца последствия вредительства" (68).

Всё было написано слишком прозрачно, чтобы любой читатель понял, кто виновник вредительства. Ведь, без сомнения, Вавилов -- человек искушенный -- не мог не заметить вредительства в институте. Но покрыл врагов! Так, неспроста же он это сделал, и, следовательно, ликвидация последствий вредительства "до конца" не могла обойти стороной этого пособника вредителей.

3 декабря та же линия была продолжена в статье о вредительстве в семеноводстве картофеля. В Институте картофельного хозяйства "разоблачили" еще одну группу вредителей. А кто не знал, что основы семеноводства закладывались Вавиловым. Таким образом, и с этой стороны его деятельности "высовывалась вражеская рука". В газете, правда, было названо имя человека, недолюбливавшего Вавилова и открыто, хотя и не всегда справедливо, критиковавшего его за плохое руководство селекционерами, многословие, красивости стиля в статьях и книгах и желание пропагандировать себя с использованием всех доступных средств, -- известного селекционера картофеля Лорха, который якобы давал вредительские указания работникам картофельного фронта. Статья призывала "Навести порядок в семеноводстве картофеля" (69). Для наведения порядка Лорха через непродолжительное время арестовали. Мы увидим позже, что к судьбе Лорха Лысенко лично приложил руку.

Конечно, Вавилов был не единственной (а на этом этапе, может быть, еще и не главной) мишенью нападавших. Задача, которую ставили перед собой эти люди, была, в целом, кристально ясной -- на волне прокатывающихся по стране репрессий они пытались захватить власть в руководстве ВАСХНИЛ, чтобы устранить возможность критики в свой адрес сверху, а затем подавить огонь критики и с тылу. Вавилова, конечно, надо было локализовать, обезвредить, но пока главным было другое -- пробраться на президентское кресло.

В таких условиях Георгий Карлович Мейстер удержался на президентском посту недолго. 11 августа 1937 года его арестовали также как врага народа. В тюрьме он сошел с ума и погиб в заключении.

Напомню, что за год до его ареста торжественно отмечалась четвертьвековая годовщина со дня основания Саратовской селекционной станции, которой руководил этот выдающийся селекционер, и что только сорта яровой пшеницы, выведенные под руководством Мейстера, высевали на площади, равной 7 миллионам 241 тысячи гектаров (вся посевная площадь пшеницы во Франции составляла около 4 млн. га). Что могло лучше характеризовать трудовые успехи Мейстера? В печати утверждалось, что "В лице академика Г.К.Мейстера мы имеем настоящего большевика-ученого, энергичного борца за высокие урожаи, смелого экспериментатора и преобразователя природы, добивающегося широкого применения результатов своих научных трудов на благо нашей великой родины" (70).

Теперь вместо благодарности к ученому, который в прямом смысле кормил народ своей страны, кормильца запрятали за решетку. Вредителем его назвать было никак нельзя, шпионом кормилец также быть не мог. Скорее можно думать, что единственным "грехом" Мейстера было то, что он выступил несколько раз с обоснованной критикой научных ошибок Лысенко!

К концу 1937 года были арестованы и вскоре расстреляны и многие другие руководители государства9, включая тех, кто курировал науку и сельское хозяйство -- Яковлев, Бауман, Чернов, Эйхе, Чубарь и другие.

Следственное дело Н.И.Вавилов в ОГПУ пухнет от доносов

В главе пятой было рассказано, что еще был Вавилов президентом ВАСХНИЛ и директором институтов, разъезжал по заграницам, выступал там в защиту советского строя, а в недрах ОГПУ на него в 1931 году было заведено агентурное дело ¦ 268615, в котором накапливались изощренные (и, как показало время, во многом инспирированные самим ОГПУ) наветы.

Страшным был номер дела, выведенный на папке с фамилией Вавилова: за четверть миллиона перевалило число тех, кто стал предметом пристального интереса огэпэушников только в центральном аппарате этой организации в Москве. И за каждым из "объектов" наблюдения следили не один и не два "старателя", фиксировавших каждый шаг подозреваемого, каждое его слово, жест, домысливавших за него устремления и посылавших доносы в НКВД и в них перевиравших действия своих жертв. Сколько же их, добровольных или запуганных помощников карателей было в стране? Миллионы? Десятки миллионов? И ведь не наступил еще момент, который позже стали именовать временем массовых арестов, ведь шел только 1931-й год!

Выше были приведены отрывки из внутренних документов ОГПУ, в которых еще в 1932 году утверждалось, что "группа Вавилова стала центром притяжения агрономических кругов, саботирующих Соввласть и не желающих участвовать в социалистическом строительстве" (71). Сразу за этим определением вся научная деятельность Вавилова квалифицировалась как вредительская:

"Неучастие в практической работе, занятие "чистой наукой", выпуск никчемных многотомных "научных трудов", созыв научных съездов, занимающихся буржуазной схоластикой" (72).

В "Следственное дело" Вавилова аккуратно подшивали сделанные еще в 1930-1933 годах несправедливые оговоры его арестованными сотрудниками и друзьями, Якушкиным, Колем и Дибольдом, статеечки Дунина и других лысенкоистов из газет и журналов, материалы дискуссии генетиков с Лысенко, протоколы допросов арестованных руководителей сельского хозяйства страны -- бывших наркомов Яковлева, Чернова, Эйхе, заместителей наркомов Муралова и Гайстера, президента ВАСХНИЛ Мейстера, вице-президентов Тулайкова, Бондаренко, Давида, ученого секретаря академии Марголина, академика Горбунова и многих других (73).

По разному вели себя на допросах люди. Академик Рудольф Эдуардович Давид (1887-1939), арестованный вскоре после того, как он выступил публично в защиту академика Тулайкова, согласно хранящейся в деле Вавилова записи допросов якобы показал:

"Крупное ядро видных членов Академии [имелась ввиду ВАСХНИЛ -- В.С.] во главе с Вавиловым, Кольцовым, Мейстером, Константиновым, Лисицыным, Серебровским активно выступало против революционной теории Лысенко о яровизации и внутрисортовом скрещивании" (74).

Показал против Вавилова и других руководителей ВАСХНИЛ Тулайков (75). Как пишет Поповский,

"сошедший в камере с ума академик-селекционер Мейстер несколько раз объявлял Вавилова предателем и столько же раз отказывался от своих слов; впоследствии расстрелянный вице-президент Бондаренко от своих показаний на суде отказался" (76).

Сегодня уже многое известно о зверствах чекистов в их следственных (превращавшихся в пыточные) кабинетах, о нечеловеческих страданиях попавших в руки чекистов. Норма болевой чувствительности людей, равно как и их норма устойчивости к страху и вообще психическая реакция на стрессы сильно разнятся. Поэтому сегодня нельзя ничего сказать о том, почему одни заключенные оказывались более стойкими на допросах, а другие безропотно подчинялись любым требованиям следователей. Да и сами следователи были разными -- от садистов и отъявленных негодяев -- до относительно приличных людей, лишь волею судьбы поставленных на пыточные должности.

Вавилов возможно догадывался о том, что он уже стал подследственным ОГПУ. Журналист Евгения Альбац выяснила, что Вавилов мог знать тогда о создаваемом против него деле:

"Когда в начале тридцатых из недолгого заключения вернулся один из сотрудников ВИРа и поведал Вавилову, что там он "сознался во всем" ("сознаться" надо было в существовании в институте некоей контрреволюционной организации), Николай Иванович сказал: "Я его не осуждаю, чувствую к нему большое сожаление и все-таки... все-таки и презрение!"" (77).

Коль и Шлыков в это время травили Вавилова (иного слова не подберешь) открыто (78). Большинство людей тогда не понимало, как это могло тянуться годами, почему Вавилов, вроде бы властный и решительный человек, не может остановить злобную энергию своих же подчиненных.

Но, наконец, и его проняло: в декабре 1936 года появился вавиловский ответ (79), в котором прежде всего была охарактеризована главная тенденция в писаниях Коля и Шлыкова -- извращение истинного положения дел:

"... они прибегают... к приему кривого зеркала, искажающего действительность" (80).

Навязчивым мотивом в наскоках Коля было его стремление доказать, что экспедиции Вавилова и его учеников ничего стране не дали, что большинство образцов семян оказалось бесполезным, а действительно нужные коллективизированному сельскому хозяйству растения остались вне интересов Вавилова и вавиловцев, и что вообще эти люди ничем серьезным себя не утруждали.

Отвечая Колю, Вавилов фактами опроверг это обвинение, завершив раздел следующей фразой:

"Только сумбурным увлечением и пристрастием к амарантам, кактусам, физалисам и прочим раритетам, до бешеного огурца включительно, которыми Коль давно уже донимает советскую общественность, можно объяснить то, что как в басне Крылова, он все видел и высмотрел, но "слона" действительно не заметил" (81).

Сходная характеристика была дана Вавиловым статьям и книге Шлыкова (см. /81а/), изданной в том же году:

"Непревзойденным образцом кривого зеркала... является... книга "Интродукция растений" Г.Н.Шлыкова... Читая ее, приходится изумляться, с одной стороны, развязности автора, с другой стороны, постоянному и систематическому передергиванию фактов, не говоря еще о большем числе прямых ошибок..." (82).

На примере этой книги Вавилов показал отсутствие моральных принципов у критиков, нечистоплотность их приемов. Он вспоминал, что "имел возможность познакомиться с частью рукописи тов. Шлыкова, причем наше заключение по этому манускрипту не расходится с вышеприведенной квалификацией. Мы указываем на это потому, что из виртуозного предисловия ее автора, неискушенный читатель может понять, что нами эта книга одобрена к печати" (83).

Избавиться от Коля Вавилову все-таки удалось. Критик перешел работать во Всесоюзный институт северного зернового хозяйства и зернобобовых куль-тур. Но и уйдя от Вавилова, он не примолк, доказывая этим лишний раз, что разжигание склоки было для него самоцелью. В 1937 году он опубликовал несколько статей на ту же тему.

В одной из них (84), Коль повторял, что работа ВИР "несовместима с задачами соцреконструкции растениеводства" (85), что концепции Вавилова "недиалектичны, а роль его "научных теорий"... неудачна, они имеют ряд вредных последствий" (86). Утверждение о вредительстве Вавилова он повторял много раз:

"Применяя "тормоза", Вавилов стремится различными ухищрениями и искажением фактов сохранить и в дальнейшем гегемонию в науке своих разбитых жизнью "теорий", уже принесших нашему строительству немало вреда... Такое учреждение как ВИР, со штатом в 1700 работников, обходящееся государству в 14 миллионов рублей ежегодно, за 12 лет работы... не дало нашему... коллективизированному земледелию ничего существенного" (87).

Коль, естественно, не мог не знать, что при выведении всех сортов в СССР использовали материал из коллекции ВИР'а. Знал, но шел на подлог, понимая, что после таких статей Вавилову могло не поздоровиться10. Но кто-то в верхах не допустил ареста академика, хотя кто-то, готовя почву для ареста, поощрял к писательству Коля.

В 1937 году Коль опубликовал еще одну статью (89). В ней он использовал завуалированный прием для обвинений Вавилова во вредительстве. Все знали, что Вавилов отвечал как научный руководитель ВИР за семеноведение и сортоиспытание в стране. Поэтому статья Коля начиналась с цитаты из Постановления СНК СССР "О мерах по улучшению семян зерновых культур" от 29 июня 1937 г.:

"Самая оценка сортов была организована так, что давала возможность врагам государства, врагам крестьян -- всякого рода вредителям скрывать от колхозов и совхозов ряд сортов как отечественного, так и иностранного происхождения..." (90).

Далее автор статьи сухо перечислял американские сорта, которые он называл "сортами-чемпионами", после чего указывал, что сорта эти, имевшиеся в руках сотрудников института Вавилова, по непонятным причинам в СССР не внедрены. Данных их проверки в условиях России, сильно отличающихся от условий США, Коль не приводил, а просто указывал зоны, в которых эти сорта могли бы, по его мнению, культивироваться с пользой. Дескать, мотай на ус, читатель, догадывайся сам, какую цель преследовали вредители, помешавшие их внедрению в СССР.

Внутри его собственного Института растениеводства обстановка также накалялась. Приказами сверху в него зачисляли, чаще всего вопреки воле директора, сотрудников, которые львиную долю рабочего времени тратили не на науку, а на склоки, плетение интриг, изготовление и рассылку доносов.

Среди пришельцев "со стороны" был Степан Николаевич Шунденко, зачисленный в "специальную аспирантуру"11 института и прикрепленный к ученику Вавилова, ставшему через полтора десятилетия крупнейшим генетиком и селекционером, Михаилу Ивановичу Хаджинову. В момент зачисления Шунденко в ВИР (опять через голову Вавилова) дирекция института спорить из-за сомнительной кандидатуры не стала. В то же время никакой диссертационной работы Шунденко выполнить был просто не в состоянии. Но в один из дней к Хаджинову в лабораторию приехал товарищ, назвавший имя высокого ленинградского начальника, якобы приславшего его со специальной целью -- разобраться, почему у Шунденко нет продвижения в науке (91) и настоятельно посоветовать создать все условия для продуктивной работы нового "специального аспиранта" (беспартийных Вавилова и Хаджинова, разумеется, во все детали жизни, особенно важные, но потаенные от чужих глаз, не ставили). Михаил Иванович, человек тихий, вернее -- стеснительный, и что главное -- абсолютно в тот момент не понимавший, что за силы стоят за спиной Шунденко, решил не перечить властям и нашел, как ему показалось, самый простой выход (похоже, что директор института с ним в этом вопросе в мнениях не разошелся). Он сел и написал за своего аспиранта диссертацию, которую тот немедленно защитил (92). И тут же специалист со степенью стал заводилой в разжигании антивавиловских настроений в ВИР'е.

А как только Шунденко стал кандидатом, Лысенко то ли по своей инициативе, то ли по команде с Лубянки начал продвигать его на ведущие роли в ВИР'е, а в самом начале 1938 года издал приказ о назначении Шунденко, невзирая на письменный протест Вавилова, заместителем директора по научной работе. Но теперь спорить было поздно, своими же руками вавиловцы вырастили в своем гнезде птенца ястреба. Известный ботаник профессор Е.Н.Синская писала в воспоминаниях о Шунденко:

"Что-то опасное чувствовалось в нем, в его щуплой, вертлявой фигуре, черных пронзительных и беспокойно шарящих глазах. Он быстро сошелся с другим таким же отвратительным типом -- аспирантом Григорием Шлыковым и они вдвоем принялись дезорганизовывать жизнь института" (93).

Синская вспоминала стихотворение, ходившее по рукам в ВИР'е в те годы:

"Два деятеля есть у нас на "Ш",

Как надоели всем их антраша.

Один плюгав, как мелкий бес, --

Начало его имени на "С",

Другой на "Г", еще повыше тоном,

В науке мнит себя Наполеоном.

Но равен их удельный вес.

И оба они "Г", и оба они "С"" (94).

Когда в коллективе складывается обстановка нетерпимости и склок, их закоперщики быстро обрастают другими, близкими по моральным устоям людьми. А в данном случае дело было даже не в консолидации подлецов, группирующихся в согласии с их внутренними побуждениями. Система сама ковала кадры нужных ей функционеров, открывала простор для таких людей и одновременно использовала человеческие слабости, сталкивала в пропасть тех, кто в других условиях могли бы оставаться нормальными, добропорядочными людьми. Поэтому множилось число доносчиков в ВИР'е. Среди них нужно упомянуть бывшего "специального аспиранта" Федора Федоровича Сидорова. История его, восстановленная Поповским, также помогает понять нравы того времени. Сидоров работал в Пушкинском отделении ВИР под Ленинградом и должен был следить за размножением растений, привозимых со всего света. К 1937 году он занял должность старшего научного сотрудника, но был настолько халатен и безграмотен, что тем же летом по его вине загубили уникальный материал. Узнав об этом, Вавилов немедленно отдал приказ о его увольнении. В день издания приказа уволенный явился к энкавэдэшному оперуполномоченному города Пушкино и написал клеветническое заявление на Вавилова и его заместителя А.Б.Александрова:

"Хочу заявить о вредительской деятельности руководства Всесоюзного института растениеводства -- Вавилов, Александров -- в результате которой сорвана работа по разработке устойчивых сортов к болезням и вредителям сельскохозяйственных культур" (96).

Александрова, с 1935 года работавшего заместителем директора ВИР, незамедлительно арестовали, и он погиб в заключении. А Сидорова восстановили приказом из Москвы на работе, и он быстро дослужился до поста заместителя директора ВИР (после ареста Вавилова). В 1966 году Поповский, выступая в ВИР'е, рассказал эту историю, тайное стало явным, "...заместитель директора выскочил из зала как ошпаренный. Вскоре его как очень нужного кадра перевели заместителем директора в другой институт".

На профсоюзном собрании коллектива ВИР-а 8 мая 1937 года сразу несколько человек выступили против директора. Они не были ведущими сотрудниками, ничем серьезным себя в науке не увековечили, что не мешало им громко и грубо обвинять Вавилова в ошибках. Агроном Куприянов осудил закон гомологических рядов и вообще все работы выдающегося ученого, которые он по простоте именовал кратко -- "теория Вавилова":

"Это вредная теория, которая должна быть каленым железом выжжена, ибо рабочий класс без оружия справился со своими задачами, сам начал править и добился определенных успехов.

По всей стране знают ВИР и о дискуссии между Вавиловым и Лысенко. Вавилову надо будет перестроиться, потому что Сталин сказал, что нужно не так работать, как работает Вавилов, а так как работает Лысенко" (97).

Аспирант Донской в детали слов, якобы сказанных Сталиным, не вдавался, а, выступив на том же собрании, просто потребовал ухода директора со своего поста. Он не сомневался нисколько, что прав во всем его кумир Лысенко, и что поэтому Вавилову нечего больше делать в науке:

"Лысенко прямо заявил: или я или Вавилов, четко и определенно и очень толково. Он говорит: пусть я ошибаюсь, но одного из нас не должно быть" (98).

Помимо открытой борьбы, коли, шлыковы, сидоровы "сигнализировали -- кому надо" -- потаенным образом. Некоторые материалы такого рода удалось посмотреть в свое время в архивах КГБ Поповскому. Еще два свидетельства грязной деятельности Шлыкова, выдававшего себя за ученого, сохранили друзья Вавилова. Оба обращения (правильнее говорить -- оба доноса) в высокие инстанции -- в ЦК партии и в НКВД были написаны Шлыковым в начале 1938 года. Как раз незадолго до этого Вавилову навязали в качестве заместителя директора ВИР Шунденко.

В первом доносе видно желание окончательно добить Вавилова, убрать его с поста директора. Шлыков пыжится представить свою писанину голосом ученого, принципиального борца за научную истину, величественного в своих научных достижениях, но изнемогающего под бременем несправедливости ("Мне... выпала здесь на долю тяжелая роль теоретической оппозиции Вавилову Н.И."), принципиального еще и потому, что он, в отличие от Вавилова -- представитель могучей партии большевиков. Вот полный текст его послания:

"В СЕКТОР НАУКИ ЦК ВКП(б)

Направляю при этом годовой отчет о работе Отдела Новых Культур Института Растениеводства и прошу оказать помощь ему в дальнейшей работе его существования.

Ликвидация его в системе ин-та Растениеводства приведет к безраздельному господству стандартизированного теоретического мышления, поскольку мне, как руководителю Отдела, выпала здесь на долю тяжелая роль теоретической оппозиции Вавилову Н.И. Тяжелая потому, что при слабости местных партийных кадров специалистов, при ничтожной прослойке беспартийных специалистов, ориентирующихся на них, при системе проникновения в окружение Вавилова Н.И. карьеристов и врагов народа, инициатива критического к местным теоретическим и рабочим традициям обречена без помощи извне на полный провал. Я испытал это на самом себе и испытываю это повседневно.

Т. Шунденко, назначенный замом Вавилова Н.И., как полагаю и всякий другой заместитель такой волевой лукавой и своенравной натуры, по моим представлениям, является эпизодом, с которым было бы сверхоптимистически связывать реальные перспективы подлинной теоретической и практической перестройки Ин-та. Но тот же Шунденко освобожденный от постоянного и весьма искусного подавления инициативы со стороны Вавилова Н.И., облеченный доверием и призванный к полной ответственности за Институт, т. е. назначенный не замом, а директором осуществил бы скорее полнее и лучше перестройку Ин-та на практически строго целеустремленную селекционную работу и на подлинное (агрономическое и биологическое) и быстрое познание материала для селекции. Вавилов Н.И. как специалист, мог бы быть при этом использован лучше. Ин-т перестал бы быть синекурой одного человека, весьма и весьма большого специалиста, но путаника в теории, несомненно не искренне работающего на наш строй каким является Вавилов Н.И. Я не желаю быть пророком, но знаю, к этому придется придти рано или поздно. Болото, каким является Ин-т, осушить руками Вавилова Н.И. невозможно и роль его заместителей в этом отношении чудовищно тяжела, при очень скромных их возможностях в деле подбора и расстановки кадров. Эту прерогативу Вавилов оставляет всегда за собой.

Зав. отделом новых культур Шлыков Г.Н."

В доносе в ЦК партии Шлыков, как видим, явно указывает на вредитель-скую сущность Вавилова. Но он понимает, что письменные обращения в Центральный Комитет, наверняка, будут показаны разным людям -- и партийным, и беспартийным. Меры, принимаемые партийными органами против сторонников "безраздельного господства стандартизированного теоретического мышления" (кстати, это любимый тезис Лысенко), могут быть разными, секретность могут и не соблюсти. Поэтому обвинения строятся на базе, главным образом, плохого научного руководства институтом, недостаточной практической направленности работы ВИР'а.

Совершенно иначе составлен донос Шлыкова в НКВД. Из начальных строк мы узнаем, что Отчет своего Отдела новых культур ВИР-а за 1937 год он послал не только в ЦК партии, но и наркому земледелия Р.И.Эйхе, теперь же он посылает его в НКВД, но придает сопровождающему отчет письму иную окраску. Шлыков ставит задачу показать, что Вавилов -- такой же враг и вредитель, как многие недавно арестованные руководители, что он состоял с ними в одной вражеской организации. Свой донос Шлыков направляет тому же Малинину, имя которого не раз всплывало в нашем рассказе в V-й главе, когда говорилось о докладных Сталину из ОГПУ, в которых чекисты представляли Вавилова врагом страны и самого Сталина.

"НКВД, тов. МАЛИНИНУ Посылаю при этом копию моего письма к тов. Эйхе, которое является препроводиловкой к годовому отчету Отдела Новых Культур.

Этот отчет я уже послал Вам, обратив особенно внимание на введение и заключение. Хотя я уверен, что тов. Эйхе даст ему надлежащий ход, но все же решил послать его и Вам и вот почему.

Пока еще не уничтожены бандиты -- Чернов, Яковлев и Бауман, надо выяснить, что делали они в плоскости вредительства по организации сельско-хозяйственной науки, опытных станций, постановки испытания и выведения новых сортов. Я все больше убеждаюсь, что тут могло быть разделение труда с Вавиловым как с фактическим главой научно-исследовательского дела в стране в области растениеводства за все время после Октябрьской революции. Не являлось ли внешне отрицательное отношение к нему, а некоторое время и к их марионетке Муралову А.И. прикрытием подлинного отношения как к сообщникам, -- подлости и хитрости этих людей, как доказывает процесс, нет предела.

Просто трудно представить, чтобы реставраторы капитализма прошли мимо такой фигуры, как Вавилов, авторитетной в широких кругах агрономии, в особенности старой. Не допускаю мысли, что он, как человек хорошо известных им правых убеждений, выходец из среды миллионеров, не был приобщен к их общей организации. Он хорошо известен, как сужу по произведениям Бухарина, и "правым".

Не является ли в связи с этим и шумиха, поднятая иностранной прессой в конце 1936 г. вокруг Вавилова, в связи с "гонениями" на него, затем печатание подложных некрологов по его адресу провокацией, затеянной и организованной ими же самими с его ведома? Ведь это не случайно, что материал, освещающий положение в Ин-те Растениеводства, который отчасти, в копиях находится у Вас, и который направлялся этим людям как представителям партии и Правительства, не имел положительных последствий. Мало сомнений и в том, что они могли сигнализировать Вавилову об этом материале.

В частности, кому в Президиуме ВАСХНИЛ потребовалось при издании книги "Спорные вопросы генетики и селекции" 1937 г. изъять из стенограммы моего доклада на 4 сессии Академии то место, где я докладывал о фашистском содержании концепции Вавилова. Получив почту из Академии для окончательной проверки текста доклада для напечатания, обнаружив изъятия самого существенного содержания, я письменно же, возвращая проверенный текст, протестовал против этого, но бесполезно. Значит, делаю вывод: эти люди (сборник печатался после того как все статьи читали Муралов, Бауман, Яковлев) не были заинтересованы в подлинном разоблачении теорий Вавилова и его самого. Случай этот не пустяковый: я знаю хорошо, что стенограмма моего доклада была затребована срочно в тот же день в ЦК через одного из помощников Яковлева (не помню -- фамилия грузинская), который оказался тоже врагом народа, по его словам для Баумана и Яковлева. Не симптоматично ли и то, что по поводу моего выступления со мной никто не счел необходимым переговорить, выяснить обстоятельства, приведшие меня к столь категорическим выводам относительно Вавилова и Ин-та Растениеводства. В этом докладе с фактами в руках я действительно разоблачал пустозвонство и вред теории и практики Вавилова.

Поэтому я и обращаюсь через Вас ко всей Вашей системе -- принять меры к вскрытию обстоятельств, изложенных выше. А узнать досконально о вредительстве в деле организации сельско-хозяйственной науки означает тоже, что ускоренно освободиться от последствий вредительства. В допросе Чернова не выяснена его практическая вредительская линия в отношении сельско-хозяйственной науки. И это я считаю пробелом. На разоблачении этого рода вредительской деятельности мы могли бы, кроме того, ускорить процесс объединения в системе Академии ВАСХНИЛ подлинно советских ученых.

7/3 38 Г.Шлыков".

Злоба и преступная тяга к клевете выражены в этом доносе поразительно. Думая, что всё, оказавшееся в недрах НКВД, не вырвется за пределы этого ведомства, что под страхом смерти никто не проговорится, Шлыков пишет особым языком, выводит чудовищные следствия из ерундовых фактов.

Это, неожиданно всплывшее на поверхность свидетельство эпохи партийных репрессий, конечно, не единственное, не уникальное и не выбивается из ряда других (тысяч, десятков тысяч, миллионов?) таких же доносов. Но оно показывает моральную деградацию, обусловленную царившими тогда коммунистическими порядками, глубину падения низких душонок, рвавшихся к власти, почету, научным званиям и степеням. Письмо не возымело немедленного действия. Вавилова снова не арестовали и не сняли с поста директора.

Лысенко -- президент ВАСХНИЛ

Звездный час Лысенко настал через полгода после ареста Мейстера. Эти полгода работой аппарата Президиума ВАСХНИЛ руководил Вавилов на правах вице-президента, но и обстановка уже сменилась и власть не оставляла академию в покое. Газета "Социалистическое земледелие" опубликовала 11 января 1938 года редакционную статью "Оздоровить Академию сельскохозяйственных наук. Беспощадно выкорчевывать врагов и их охвостье из научных учреждений" (99), в которой сообщалось о факте разветвленного вредительства в системе ВАСХНИЛ. А в феврале или марте 1938 года Лысенко, наконец-то, назначили Президентом ВАСХНИЛ.

Новый Президент в статье в "Правде", озаглавленной "На новых путях", 9 апреля 1938 года сообщал, что в академии действуют 13 головных институтов союзного значения, работает 34 академика и утверждал:

"Старое руководство Академии, в котором орудовали ныне разоблаченные враги народа, превратило весь состав академиков из исследователей в бюро консультаций по самым разнообразным вопросам, в канцелярию Наркомзема по делам науки" (100).

Вместо того, чтобы призвать к расширению научных исследований, новый президент задавался вопросом: "Не лучше ли было бы сократить в два--три раза штат научных работников..." (101). В этой же статье он заявил о коренном изменении требований к ученым: оказывается, теперь академики "...должны взять пример со стахановцев. Работа стахановцев являет собой гармоничное сочетание физических процессов труда с полетом творческой мысли" (102).

Фактически это было отменой тех идей, которые проповедовал создатель ВАСХНИЛ Вавилов и другие ученые. Как объявил Лысенко,

"академик обязан -- как никто другой из научных работников -- делать самые глубокие обобщения и выводы из колхозно-совхозной практики" (103).

Через 10 дней "Правда" продолжила разговор о врагах народа, якобы окопавшихся в аппарате Президиума ВАСХНИЛ и теперь разоблаченных (104). В статье сообщалось, что секретарь парторганизации академии Поляченко "говорил о подлой вредительской работе, которую вели враги народа в Академии и институтах, перечислял враждебные "теории", констатировал, что последствия вредительства еще далеко не изжиты...".

"Вражеские корешки еще далеко не выкорчеваны в Академии" (105), --

писал автор статьи и упрекал Поляченко за то, что тот критиковал "врагов на-рода... в общей форме, бледно".

Заняв высокий пост, Лысенко добился того, чтобы Вавилова быстро сместили с поста вице-президента. А новый Президент спешил развить успех.

Совнарком устраивает разнос Вавилову

В мае 1938 года Лысенко еще раз показал, как хорошо он понимает чаяния вождей, как умеет разгадывать направление партийной борьбы и благодаря этому отлично решать свои личные задачи. Его, в числе крайне немногочисленной группы ученых, приглашают 8 мая на заседание Совета Народных Комиссаров СССР, которое решило рассмотреть план научно-исследовательских работ Академии наук СССР на следующий год. Формально -- всё правильно: правительство хочет знать, как будет развиваться наука Страны Советов, быть в курсе того, что ученые считают важнейшим в таком развитии, а, может быть, подсказать задачи, которые правительство считает первоочередными. Как говорилось в информационном сообщении о заседании:

"в развернувшихся оживленных прениях приняли участие тт. Кафтанов, Л.М.Каганович, Президент Сельскохозяйственной Академии им. Ленина Т.Д.Лысенко, акад. Кржижановский, Вознесенский, Молотов" (106).

Как видим, среди выступавших ученых не было (Г.М.Кржижановский -- соратник Ленина, старый большевик был инженером-электротехником, каким был ученым Лысенко, мы уже знаем). Результат заседания стал важным: Совнарком отклонил предложенную программу исследований, так как, по мнению руководителей страны:

"в некоторых институтах находит пристанище лже-наука, а представители этой лже-науки не встречают должного отпора" (107).

Это уникальное решение закрепило диктат в науке окончательно: от проводившегося в течение полутора десятилетий диктата в области гуманитарных наук руководители страны перешли к диктату в области наук естественных. План вернули в Академию для доработки, а чтобы улучшить научную работу,

"Совнарком признал необходимым пополнение новыми, в том числе молодыми научными силами состав Академии" (108).

Пока еще не сообщалось, в каких институтах и какие ученые персонально занимаются лженаукой, хотя можно было догадываться, кого выставил на эти роли выступавший на заседании правительства Лысенко.

Но то, чего не знала широкая публика, было известно руководству Академии наук СССР, и оно постаралось оперативно принять меры. Была создана комиссия по проверке работы Института генетики. Руководить ею поручили академику Б.А.Келлеру.

За два года до этого он был вынужден уйти с поста директора Ботанического института АН СССР, около полутора лет был директором Почвенного института АН СССР, но не удержался и там и теперь стал директором маленького Московского Ботанического сада АН СССР (нынешний огромный Ботсад АН СССР еще не был даже заложен, его позже, пользуясь своими личными связями со Сталиным, построит Цицин). Месяцем раньше Келлер опубликовал в "Правде" статью, в которой обвинил своих коллег из Ботанического и Зоологического институтов в Москве в оторванности от практики социалистического строительства (109).

Келлер знал основные принципы генетики и вплоть до конца 1936 года позволял себе писать похвально о генетике и генах (хотя и здесь тяга к преувеличениям и плохое знание предмета превалировали):

"Благодаря новым исследованиям в генетике отвлеченное понятие гена получило полную материальность... Отдельные гены в хромосомах уже почти стали доступны для глаза при помощи микрофотографии в ультрафиолетовых лучах" (110).

Позже Келлер на такие вольности не решался, а из бесед с оставшимися в живых сотрудниками вавиловского института мне стало известно, что Келлер в те дни постоянно советовался с Лысенко по всем вопросам.

Дальше события развивались быстро. В том, что решение Совнаркома вникнуть в деятельность советских ученых не было случайностью, открывшей неожиданно провал на этом фронте, все смогли скоро убедиться. Оказывается, партийные лидеры решили взять в свои руки управление точными науками, а другого предлога как ошельмовывание ученых, они не знали, почему и приступили к делу привычным путем. Чтобы показать всем, что партия отныне будет руководить наукой и технической интеллигенцией, на правительственном уровне 1-516 мая было проведено "Первое Всесоюзное совещание работников высшей школы". На нем с большой речью выступил председатель совнаркома Молотов, а 17 мая в Кремле Сталин дал банкет для ученых и преподавателей высшей школы, на котором призвал к борьбе со старыми авторитетами, "замкнувшимися в скорлупу... жрецами науки..., к ломке... старых традиций, норм, установок", якобы превратившихся в "тормоз для движения вперед" (111).

А еще через несколько дней стало ясно, кого подразумевал Сталин под этими "жрецами науки", становящимися "тормозом". 25 мая на специальное заседание собрался Президиум Академии наук СССР, чтобы детально разобрать критику в адрес институтов, упоминавшихся на заседании Совнаркома. Утром следующего же дня рупор ЦК партии -- "Правда" напечатала соответствующее сообщение (112), из которого следовало, что самое неблагополучное положение сложилось в двух академических институтах: генетики и геологии. Резюмируя итоги обсуждения Президиумом Академии наук, редакция газеты "Правда" от своего имени указывала:

"На примере вчерашнего заседания Президиума Академии наук видно, что пере-стройка работы ее учреждений еще по-настоящему не началась. Руководители академии рискуют выйти неподготовленными на общее собрание, до которого осталось всего два дня" (113).

Можно представить, какое впечатление на руководителей АН СССР про-изводили эти нападки, следующие крещендо. С 1936 года Президентом АН СССР стал В.Л.Комаров, ботаник, родившийся и выросший в Петербурге, много лет преподававший там в университете и вроде бы неплохо относившийся к Вавилову. Будучи человеком немолодым (к моменту вступления в должность Президента ему исполнилось 67 лет), опытным, а, следовательно, достаточно осторожным, Комаров, конечно, хорошо понимал, что скрывается за бюрократическими оборотами сообщений в "Правде", и стремился снять академический корабль с мели.

Поэтому на следующий же день -- 27 мая 1938 года было назначено новое заседание президиума АН СССР. И теперь уже вместо общих разговоров о недостатках работы научных учреждений внимание было сосредоточено на деятельности Вавилова на посту директора Института генетики. И снова партийные круги вмешались в это, в общем, узконаучное обсуждение, стремясь придать более зловещий и масштабный оттенок обсуждению "промахов" академика Вавилова. На следующий день в "Правде" опять появилась, примерно на том же месте, статья по этому поводу, раскрывавшая два существенных момента: личное участие Лысенко в деле ошельмовывания Вавилова и умелое нагнетание партийными стратегами страстей в их центральном органе печати. Теперь день за днем миллионы людей в стране, разворачивая "Правду", узнавали всё новые подробности грехопадения недавнего лидера биологической и агрономической науки. 28 мая в "Правде" сообщали, что вавиловский "Институт отмежевался от научных работ Т.Д.Лысенко", и что именно Лысенко, выступивший на заседании, обвинил Вавилова в том, что его "институт не занимается разработкой настоящей ведущей теории, как базы всех работ... Совершенно не отражены идеи Мичурина. Развитие мичуринского наследия в стране идет без помощи и участия института. Напротив в нем распространены антимичуринские и антидарвинистские взгляды" (114).

В газете сообщалось: что "в оживленных прениях было указано, что многие работники института генетики некритически следуют по стопам буржуазной науки; не изжиты еще традиции раболепия перед ней. Участники заседания приветствовали согласие академика Т.Д.Лысенко поставить свои работы в стенах института генетики.

Отделению математических и естественных наук поручено провести широкую научную дискуссию о проблемах генетики с привлечением работников института философии" (115).

Президиум Академии наук счел за благо пойти на поводу у политиканов и, заявляя о желании привести научную работу в соответствие с требованиями партии, записал в своем решении, используя сталинскую терминологию:

"... чтобы подняться на уровень этих требований... Академия должна ломать и разбивать отжившие традиции и навсегда отказаться от раболепия по отношению к ним. Между тем, в некоторых институтах до сих пор раболепие перед антинаучными фетишами далеко не изжито" (116).

При этом назывался лишь один институт, подпадающий под такой приговор, и одно лицо, ответственное за плохую работу академии в целом:

"Примером является Институт генетики... Раболепие перед реакционными антидарвинистскими идеями западной науки заставило этот институт пройти мимо замечательных идей Мичурина" (117).

Итак, с подачи Лысенко Институт генетики попал в разряд критикуемых, оставаясь ведущим институтом в мире по этой специальности12. В этих условиях Вавилов решил публично признать свои ошибки и наметить шаги для их исправления. В сообщении с собрания Института генетики говорилось:

"На активе Института генетики были вскрыты корни реакционных тенденций в генетике... Речь товарища Сталина, которая во много раз увеличила смелость и силу советской научной мысли, ее способность ломать отжившие традиции, должна стать и на участке советской генетики исходным пунктом нового плодотворного подъема" (119).

В обнародованном вскоре Постановлении Президиума Академии наук СССР и научные и политические ошибки института объяснялись просто:

"Эти недостатки в значительной степени связаны с направлением работ акад. Н.И.Вавилова, который в своем законе гомологических рядов исходит из представления, что организм -- это мозаика генов и, с известными поправками, указанный взгляд проводит и до сих пор...

В Институте, в общем, преобладает узко хромозомальный подход к явлениям наследственности, характерный для формальной генетики..." (120).

Был в постановлении пункт, касавшийся лично Лысенко:

"Президиум Академии Наук приветствовал согласие акад. Т.Д.Лысенко организовать в Институте генетики научную работу на основании разработанных им теоретических построений и методов" (121).

Так "колхозный академик" одним махом решил двоякую задачу: выставил Вавилова к позорному столбу и сам внедрился в Академию наук, причем непосредственно в Институт Вавилова, где ему было предоставлено право создать отдел. В Москву срочно перевели из Одессы его ближайших сотрудников и в их числе И.Е.Глущенко, А.А.Авакяна и Г.А.Бабаджаняна.

Казалось бы, теперь ученые учли требования руководства страны, а виновные признали ошибки и взялись за их исправление. Газета "Правда" 27 июля 1938 года сообщила, что в "июле Президиум Академии наук предоставил Сове-ту Народных Комиссаров СССР "новый" план на 1938 год" (122), но уже то, что слово "новый" было взято в кавычки, говорило об отношении к нему: Совнарком и на этот раз отклонил план на том основании, что "..."новый" план повторил недостатки старого" (123). Известив об этом очередном проявлении силового отношения к научным разработкам (заметим, отклонялись генетические направления, которые всего через четверть века стали называть не иначе как с добавлением самых возвышенных эпитетов, и по которым Советский Союз имел неплохой задел). Через день "Правда" дала понять, какие ученые и какие результаты будут отныне приветствоваться властями: её передовая была названа "Науку -- на службу стране", и в ней превосходные оценки высказывались в адрес "Т.Д.Лысенко, крестьянского сына", который, оказывается, уже стал "крупнейшим мировым ученым", причем, "в небывало короткий срок", и "чьи труды обильным урожаем расцветают на колхозных и совхозных полях!" (124). "Блестящими работами" были названы и яровизация, и переопыление сортов, и летние посадки картофеля!

В соответствии с приказом свыше, началось быстрое выдвижение новых членов Академии наук. Оно происходило под контролем утвержденной Политбюро ЦК КПСС комиссии в составе Маленкова, Щербакова, Вознесенкого, Кафтанова и Большакова (125). На 50 вакансий академиков и 100 членов-корреспондентов АН СССР претендовали 248 и 501 кандидат, соответственно. Как писала в начале января 1939 г. газета "Правда", среди участвующих в конкурсе на звание академика есть "такие имена как Лысенко, Ширшов [полярный исследователь], Ал. Толстой, Вышинский и другие, заслуженно пользующиеся уважением народа". 10 января Келлер высказался на страницах "Правды" о желательности выбора в академики Цицина (126). 11 января Бах, Келлер и другие обрушились с уже описанными выше политическими нападками на Кольцова и Берга (127). 16 января уже в передовой статье было сказано:

"Нет в нашей стране человека, который бы не знал имени Т.Д.Лысенко, Н.В.Цицина. Эти выдающиеся ученые служат народу" (127).

Выборы состоялись 29-30 января 1939 года и закончились еще одной победой Лысенко: 29 января академиком избрали Цицина, а на следующий день, после небольшой заминки был избран и он сам (в первом туре ему не хватило голосов, и руководство академии потребовало переголосовать). Теперь он стал членом трех академий, а Политбюро ЦК решением от 26 января 1939 года ввело его в состав Президиума АН СССР (129). Одновременно стали членами АН СССР Сталин (почетный академик) и Вышинский. Так Академия наук СССР получила "достойное" пополнение, и работа ее "в правильном направлении" была обеспечена.

Лысенко усиливает борьбу с Вавиловым

Что и говорить, когда все мелкие факты, коротенькие заметочки в газетах, равно как и поражающие степенью злобствования цитаты лысенковских клевретов, извлеченные из многословных, витиеватых писаний, выстраиваются в ряд -- получается жуткая картина. День за днем, час за часом плел Лысенко свою паутину -- строго упорядоченную, тонко продуманную. Одна линия усиливалась другой, плелись связки между нитями, новые силы вводились в действие, чтобы укрепить всю сеть, не дать жертве вырваться из нее.

За десятилетия, которые канули в лету, эта сеть исчезла от взоров, и нелегко восстановить даже узловые ее точки, ибо, как рассыпавшееся мозаичное панно превращается в хаотичную груду цветных камешков, так и выписанные из разных источников цитаты долго не складывались в одно целое. В отдельности каждый факт и фактик были яркими, я пытался составить из них нечто единое, хотя бы отдаленно напоминающее первоначальную картину, и при каждом движении вперед сердце сжималось. Мелкие, ничтожные -- и по масштабу дел и по помыслам -- паучки старательно и кровожадно затягивали множество жертв и среди них нескольких гигантов. Они плели и плели свою липкую паутину, обволакивали становящихся всё более безоружными гигантов и душили их, понимая, что в зловонной атмосфере той поры их сети не порвет ветер очищения, ибо всё пространство вокруг также пронизано липкими нитями, уже оплетено другими пауками... и паучки торопились, спешили занять оставленную для них нишу.

Но когда факты стали на место, когда принципиальные очертания сатанинской сети прояснились, мне стало невыносимо тяжко. Господи, -- спрашивал я, -- как это стало возможным? Описать это трудно, а как же было жить в те годы, как переносить каждодневную муку -- прежде всего нравственную, но и чисто физическую тоже? И как хватало сил у главного паука и всех его отродьев на пакостную их работу?

Конечно, задумываясь над этим, я видел много причин и объяснений этому псевдоподвижничеству. Я понимал также, что, начав свой "труд", они не могли уже остановиться, не задушив всех жертв до смерти, иначе бы сами полетели вниз. А всё отпущенное им судьбой время они тратили без остатка на такую вот деятельность, так как ничего другого за душой не имели и ни к чему стоящему в жизни так и не сподобились. Интрига -- одна всё пожирающая страсть занимала дни и ночи. Они стали мастерами интриги, интриганами с большой буквы. А жажда славы дразнила, манила, подталкивала. Хотелось большего.

Поэтому-то, добившись еще одного решающего успеха в жизни, оттеснив достойных занять место действительного члена Академии наук СССР и прежде всего достойнейшего из достойных -- Кольцова и став -- через это -- "троекратным академиком", Лысенко не помягчел, не успокоился и грязных трудов не оставил. С утроенной энергией он продолжил борьбу с Вавиловым, Кольцовым и другими генетиками.

Буквально через день после избрания в "большие академики", 1 февраля 1939 года, он очередной раз ударил по Вавилову. В этот день в газете "Соцземледелие" была напечатана статья Вавилова "Как строить курс генетики, селекции и семеноводства" (130). В ней Николай Иванович уже твердо отстаивал позиции генетики в споре с лысенкоистами и писал:

"Отворачиваться от современной генетики нельзя нам, работникам Советской страны. Предложения, которые иногда приходится слышать о кризисе мировой генетики, о необходимости создания какой-то самобытной генетики, не считающейся с мировой наукой, должны быть отвергнуты. Тому, кто предлагает изъять современную генетику, мы прежде всего предлагаем заменить ее равноценными величинами. Пусть заменят хромосомную теорию новой теорией, но не той, которая отодвигает нас на 70 лет назад" (131).

Редколлегия газеты заранее познакомила Лысенко со статьей Вавилова. Статья привела Трофима Денисовича в ярость, и он написал "Ответ акад. Вавилову" (132), опубликованный в этом же выпуске газеты. В нем содержались нападки самого грязного политиканского свойства. Автор, например, писал:

"Н.И.Вавилов знает, что перед советским читателем нельзя защищать менделизм путем изложения его основ, путем рассказа о том, в чем он заключается" (133).

Пугая миллионные массы читателей газеты абсурдными приговорами генетике (в самом деле, а почему вдруг советские читатели не могут быть познакомлены с основами науки о наследственности? Что, это -- антисоветчина?), Лысенко обвинял Вавилова в идеализме и реакционности и продолжал:

"Особенно невозможно стало это теперь, когда миллионы людей овладевают таким всемогущим теоретическим оружием, как "История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков), краткий курс"13 . Овладевая большевизмом, читатель не сможет отдать своего сочувствия метафизике, а менделизм и есть самая настоящая, неприкрытая метафизика" (135).

После этой публикации многие генетики направили возмущенные письма в редакцию газеты, постоянно и нарочито встававшей на защиту интересов Лысенко. В редакцию написали Жебрак, молодые сотрудники МГУ Н.Шапиро и М.Нейгауз. (Последний из упомянутых погиб в первые же дни войны, уйдя на фронт в отряде добровольцев, и, спустя сорок лет, Александра Алексеевна Прокофьева-Бельговская вспоминала в лекции в день своего 80-летнего юбилея: "Почти все добровольцы, ушедшие из МГУ на фронт -- с палками против танков, -- погибли. Среди них был Миша Нейгауз, напоминавший мне Пьера Безухова, близорукий и добрый. Он погиб уже на 10-й день войны").

Ни одно из писем напечатано не было. Вместо этого редакция решила усилить впечатление критики генетики, опубликовав 14 июня 1939 г. коллективное письмо студентов Тимирязевской академии "Изгнать формальную генетику из вузов" (136). Приводя слова Лысенко "вещество наследственности морганистами выдумано, в природе оно не существует", студенты уверенно заявляли, что "представление о гене противоречит материалистической диалектике", требовали изъять новый учебник для вузов, написанный Гришко и Делоне (137), сокрушались, что "адепт... формальной генетики Жебрак... все еще продолжает читать нам лекции", соглашались с Лысенко, что преподавание генетики надо полностью запретить в вузах, и в предпоследнем абзаце отвергали заявление Вавилова, "что отбрасывание генетики отодвинет биологию на 70 лет назад". "Это неверно, -- заявляли они. -- Оставление ее, по нашему мнению, отбрасывает биологию в средневековье". Они заканчивали свое письмо просьбой к академику Лысенко написать новый учебник "советской генетики или же, в крайнем случае, возглавить бригаду работников по его составлению".

Сотрудник редакции Д.Криницкий опубликовал 8 сентября умело состряпанный "Обзор писем в редакцию", в котором сообщил, что большинство читателей, а также студенты Тимирязевки не хотят, чтобы их родная академия превращалась в рассадник менделизма-морганизма. Тогда Валентин Сергеевич Кирпичников, перешедший к этому времени на должность доцента Мосрыбвтуза, отправил письмо в три адреса -- в редакцию газеты "Соцземледелие", в сельхозотдел ЦК ВКП(б) и секретарю ЦК А.А.Жданову. В нем он осудил практику ознакомления лысенкоистов с письмами генетиков и замену настоящей критики заушательскими приемчиками:

"...мы, молодые советские ученые, окончившие советские ВУЗ'ы, открыто защищающие менделизм и морганизм от всех нередко злобных или неграмотных нападок, считающие современную "хромосомную" генетику сильнейшей опорой дарвиновского учения -- мы не можем понять, как советская газета может допускать такие методы обсуждения.

...газета давно уже перешла к травле так называемой "формальной" генетики...

Мы спрашиваем Вас, тов. Редактор, какие цели преследует редакция, стараясь обмануть читателя, дискредитировать и свою газету и науку Советского Союза в глазах как наших ученых, так и всех дружески настроенных по отношению к СССР ученых капиталистических стран?" (138).

Письмо это (под которым подписалось еще несколько молодых генетиков) осело, однако, в редакционной корзине. Защитить генетику от произвола коммунистов, командовавших в редакциях газет, не удалось.

А в это время другой серьезной антивавиловской акцией стал созыв в Москве под эгидой Наркомзема СССР Всесоюзного Совещания по селекции и семеноводству. В течение недели -- с 27 февраля по 4 марта 1939 года -- представители "мичуринского" учения укрепляли свои позиции в дискуссии с генетиками, изображая из себя глухих и представляя генетиков упрямыми тупицами. Совещание открылось двумя докладами, затем перешли к прениям (139). Оба докладчика -- заведующий отделом селекционных станций Главного сортового управления А.Я.Френкель и Лысенко говорили одно и то же. Положения генетики отвергались как неверные и вредные.

"Из доклада тов. Френкеля стало очевидно, что Главное сортовое управление Наркомзема пришло на Всесоюзное совещание с твердым намерением в дальнейшем строить... работу своих станций на основе дарвинизма, мичуринского учения" (140).

Одно то, что оппонентам Лысенко в праве на доклад было отказано, ставило их в положение обороняющихся. Выступившие в прениях И.Г.Эйхфельд, А.В.Пухальский (Шатиловская селекционная станция)14, П.П.Лукьяненко (Краснодарская селекционная станция) и многие другие, каждый одними и теми же словами, выражали свое несогласие с законами генетики и утверждали, что только взгляды Лысенко правильны. Отрицая правоту учения Менделя и Моргана, Эйхфельд шел даже дальше других:

"Все действительно наблюдаемое в природе и не подтасованное говорит о том, что правы Дарвин, Мичурин, Лысенко" (141).

Вавилов также выступил в прениях и, уже не боясь обидеть Лысенко, сказал об архаичности его построений, о том, что "...сторонники... Лысенко без всякого основания выбрасывают... опыт "мировой науки" ...в то время как подлинная мировая наука идет по пути, указанному Менделем, Иоганнсеном, Морганом" (142).

Сходно выступил профессор Жебрак, после чего Презент и Лысенко в категорической форме отвергли все их доводы (143). Лысенко нашел ловкий ход в полемике, представив (в который уже раз!) Вавилова эдаким пустомелей и поверхностным человеком.

"Высказывания Вавилова на совещании настолько неясны, настолько научно неопределенны, что из них можно сделать только один вывод: "сорта падают с неба"", --

объявил он (144). Не удержался он и от черных политических выпадов -- дал понять, что Вавилов проповедует фашизм. Сделал он это в следующих выражениях:

"Н.И.Вавилов ссылался все время в своей речи на ученого Рёмера, который написал свою книгу в Германии уже в годы фашизма. Я предубежден против теперешней науки в Германии, трактующей о постоянстве, о неизменности расы" (145).

Итоги совещания подвел нарком земледелия СССР Бенедиктов, полностью вставший на позиции Лысенко:

"Наркомзем СССР поддерживает академика Лысенко в его практической работе и в его теоретических взглядах и рекомендует селекционным станциям применять его методы в семеноводческой и селекционной работе" (146).

Президиум ВАСХНИЛ заявляет, что работа ВИР неудовлетворительна

Число томов вавиловского дела, которое тайно вели в НКВД, перевалило за пять. 13 декабря 1938 года было заведено новое "Агентурное дело ¦300669". На обложке первого из них крупными буквами было выведено "ГЕНЕТИКА", а среди первых материалов лежала копия докладной записки "О борьбе реакционных ученых против академика Лысенко Т.Д.", составленная и подписанная заместителем наркома внутренних дел, кандидатом в члены ЦК ВКП(б) Б.З.Кобуловым (147). Автор записки подводил итог многолетней слежки за Н.И.Вавиловым, квалифицировал его действия как враждебные советской власти и реакционные, и утверждал, что академики Вавилов и Прянишников "усиленно пытаются дискредитировать Лысенко как ученого" (148). Тем самым органы НКВД настаивали на аресте Вавилова. Казалось, вот-вот они добьются своего, и Вавилов будет убран с дороги Лысенко, а тогда сами собой от страха замолкнут и другие противники и оппоненты Лысенко. Но докладная Кобулова -- заместителя вроде бы всесильного Берия (и тех, кто водил пером Кобулова) -- не привели к такому результату. Санкции на арест сверху не поступило, хотя очевидно, что либо кто-то науськивал кобуловых, либо страна уже так погрязла в беззаконии, что кобуловы уже не могли остановиться в нагнетания истерии борьбы с врагами.

27 ноября 1987 года, выступая с воспоминаниями о своем отце, друге Вавилова, -- Г.С.Зайцеве (том самом ученом, закономерности которого натолкнули Лысенко на проведение работы по влиянию низких температур на растения, см. об этом главу 1), Мария Гаврииловна Зайцева рассказала, что бывала в доме Вавиловых, дружила с детьми Николая Ивановича, и один из рассказанных ею эпизодов ясно показывает, что Вавилов прекрасно осознавал, что в любую минуту его могут арестовать:

"Я вспоминаю, как однажды мы с братом пришли к Олегу [старшему сыну Н.И.Вавилова -- В.С.] ...чтобы повидаться с Николаем Ивановичем. Известно было, что он приедет. Николай Иванович забрал нас всех, и мы отправились в кино. В это время шел "Петр Первый". Мы поехали с ним в кинотеатр "Центральный" ... Мы были уже в последних классах школы...

Мне вспоминается еще одна встреча, в общем уже печальная... Это было время, когда уже сгущались тучи. Я помню, мы приехали к Олегу. /Дома/ был Николай Иванович, потом пришел Сергей Иванович [младший брат Н.И.Вавилова -- В.С.], устроился в бабушкиной комнате на маленьком сундучке. И вот состоялся разговор. Н.И. сказал с горечью, что, садясь в поезд в Ленинграде, он никогда не бывает уверен, что доедет до Москвы. И потом он предупредил нас, детей, чтоб мы были осторожны. Оторвал кусочек бумаги и написал несколько строк по-английски. Смысл их заключался в следующем: "Если вы хотите, чтоб с ваших уст не соскочило ничего лишнего, прежде всего подумайте, о ком вы говорите, кому вы говорите, где и когда..."" (149).

Однако вне семейного круга Вавилов оставался таким же, как всегда, уверенным, спокойным, собранным. Он по-прежнему руководил громадой ВИР'а и Институтом генетики АН СССР, но Лысенко и его подпевалы не оставляли любых попыток опорочить работу Вавилова.

23 мая 1939 года под председательством Президента ВАСХНИЛ Лысенко и временно исполнявшего обязанности вице-президента Лукьяненко (в стенограмме этого заседания, приведенной Медведевым, видимо, имеется ошибка, так как Лукьяненко назван вице-президентом /150/) на заседании Президиума ВАСХНИЛ был заслушан отчет дирекции ВИР. Новые руководители академии устроили докладчику -- Вавилову настоящую обструкцию. Стенограмма этого заседания -- документ, показывающий моральное падение людей, занявших высокие административные посты и призванных развивать науку, а не разрушать её.

После того, как Вавилов начал рассказывать о работах ВИР'а и кратко коснулся разработки научных основ селекции, которая, по его словам, строилась "всецело на основе эволюционного учения Дарвина", после того, как он поведал о значительном числе первоклассных специалистов, воспитанных в ВИР'е, о многогранной и редкой для ВАСХНИЛ тех лет работе, его начали прерывать. И Лысенко, и Лукьяненко стали бомбардировать Николая Ивановича вопросами, не имевшими никакого отношения ни к сегодняшней деятельности самого Вавилова как ученого и как директора ВИР, ни к тем проблемам, которые были подняты в докладе Вавилова.

Смысл вопросов и форма, в которой они задавались (особенно старался Лукьяненко15, буквально домогавшийся побольнее уязвить Вавилова), сводились к одному -- голословно продемонстрировать собравшимся, что деятельность Вавилова носит антимарксистский и антиленинский характер:

"П.П.Лукьяненко: Вы считаете, что центр происхождения человека где-то там, а мы находимся на периферии.

Н.И.Вавилов: Вы неправильно поняли. Я не считаю, а это несомненно, что человечество возникло в Старом свете тогда, когда в Новом свете человека не было. Все данные, которыми располагает наука, говорят о том, что человек пришел в Америку недавно. Человечество возникло в третичном периоде и локализовалось в Южной Азии, Африке, и в отношении человека можно говорить объективно.

П.П.Лукьяненко: Почему Вы говорите о Дарвине, а почему Вы не берете примеры у Маркса и Энгельса?

Н.И.Вавилов: Дарвин работал по вопросам эволюции видов раньше. Энгельс и Маркс высоко ценили Дарвина. Дарвин это не все, но он величайший биолог, доказавший эволюцию организмов.

П.П.Лукьяненко: Получается так, что человек произошел в одном месте, я не верю, чтобы в одном месте произошел.

Н.И.Вавилов: Я Вам уже сказал, что не в одном месте, а в Старом свете, и современная наука, биологическая, дарвинистическая наука говорит о том, что человек появился в Старом свете и лишь 20-25 тысяч лет назад человек появился в Новом свете. До этого периода в Америке человека не было, это хотя и любопытно, но хорошо известно.

П.П.Лукьяненко: Это связано с Вашим взглядом на культурные растения?

Н.И.Вавилов: Моя краткая концепция эволюции культурных растений, моя основная идея, положенная в изучение материалов, заключается в том, что центр происхождения видов растений -- это закон и что один и тот же вид растений в разных местах независимо не возникает, а распространяется по материкам из одной какой-то области.

П.П.Лукьяненко: Вот говорят о картофеле, что его из Америки привезли -- я в это не верю. Вы знаете, что Ленин говорил?

Н.И.Вавилов: Об этом говорят факты и исторические документы. Я с большим удовольствием могу Вам об этом подробнее рассказать.

П.П.Лукьяненко: Я Вам основной вопрос задал, получается так, что если картофель появился в одном месте, то мы должны признать, что...

Т.Д.Лысенко: Картофель бы ввезен в бывшую Россию. Это факт. Против фактов не пойдешь. Но не об этом речь. Речь идет о другом. Прав товарищ Лукьяненко. Речь идет о том, что если картофель образовался в Америке, то значит ли это, что в Москве, Киеве или Харькове он до второго пришествия из старого вида не образуется? Могут ли новые виды пшеницы возникать в Москве, Ленинграде, в любом другом месте? По-моему, могут образовываться. И тогда как рассматривать Вашу идею о центрах происхождения -- в этом дело?..." (152).

Вот так и приходилось Вавилову, вместо того чтобы обсуждать на заседании высшего органа сельскохозяйственной науки СССР, Президиуме ВАСХНИЛ, серьезные научные вопросы, вести полемику с малообразованными людьми, оспаривающими с апломбом элементарные истины.

Когда позже Вавилов говорил об оценке роли приспособлений у растений к определенным условиям внешней среды и вспоминал взгляды на эти вопросы своих учителей -- Геккеля и Бэтсона, Лукьяненко снова его прервал:

"Н.И.Вавилов: ...Когда я учился у Бэтсона -- это был самый крупный ученый, учился я сначала у Геккеля -- дарвиниста, потом у Бэтсона...

П.П.Лукьяненко: Антидарвиниста.

Н.И.Вавилов: Ну нет, я Вам когда-нибудь расскажу о Бэтсоне, наилюбопытнейший, интереснейший был человек.

П.П.Лукьяненко: А нельзя ли Вам поучиться у Маркса? Может быть поспешили, обобщили, а слово не воробей.

Н.И.Вавилов: Вышла недавно книжка Холдейна. Это любопытнейшая фигура, член английской коммунистической партии, крупный генетик, биохимик и философ. Этот Холдейн написал интересную книгу под названием "Марксизм и наука", где попытался...

П.П.Лукьяненко: И его разругали.

Н.И.Вавилов: Конечно, буржуазная пресса его разругала, но он настолько талантлив, что и ругая его, им восхищаются. Он показал, что диалектику нужно применять умеючи. Он говорит, что марксизм применим в изучении эволюции, в истории, там, где сходятся много наук: там, где начинается комплекс, там марксизм может многое предугадать -- так же, как Энгельс предугадал за 50 лет современные открытия. Я должен сказать, что я большой любитель марксистской литературы, не только нашей, но и заграничной. Ведь и там делаются попытки марксистского обоснования.

П.П.Лукьяненко: Марксизм единственная наука. Ведь дарвинизм только часть, а ведь настоящую теорию познания дали Маркс, Энгельс, Ленин. И вот когда я слышу разговоры, относящиеся к дарвинизму, и ничего не слышу о марксизме, то ведь может получится так, что, с одной стороны, кажется все правильно, а если подойдешь с другой стороны, то окажется совсем другое16.

Н.И.Вавилов: Я Маркса 4-5 раз штудировал и готов идти дальше. Кончаю тем, что заявляю, что коллектив института состоит в основном из очень квалифицированных работников, больших тружеников, и мы просим Академию и Вас, тов. Лукьяненко, помочь коллективу создать условия для здоровой работы. А вот эти ярлыки, которые столь прилипчивы, нужно от них избавиться" (157).

Результатом этого заседания стало беспрецедентное решение: по предложению Лысенко согласный с ним Президиум ВАСХНИЛ объявил работу ВИР-а неудовлетворительной (158). Осенью того же года в отсутствие Вавилова Лысенко издал приказ о полной смене Ученого Совета ВИР. Из него были выведены самые крупные ученые института и самые близкие Вавилову сотрудники: Г.Д.Карпеченко, Г.А.Левитский, М.А.Розанова, Е.Ф.Вульф, Л.И.Говоров, К.И.Пангало, Н.А.Базилевская, Е.А.Столетова, Ф.Х.Бахтеев, Н.Р.Иванов, Н.В.Ковалев, И.В.Кожухов. Вавилов, вернувшись из командировки, написал протест наркому И.Бенедиктову, и приказ Лысенко был отменен. На этот раз Вавилову удалось защитить своих людей.

Пришедший к руководству аппаратом НКВД Берия (с которым Вавилов много раз встречался в семейном кругу и во время своих поездок в Грузию и позже) в июле 1939 года направил Председателю Совета Народных Комиссаров СССР Молотову письмо, в котором фактически просил санкции на арест Вавилова на том основании, что "по имеющимся сведениям, после назначения академика Т.Д.Лысенко Президентом Академии сельскохозяйственных наук Вавилов и возглавляемая им буржуазная школа так называемых "формальных генетиков" организует систематическую кампанию, которая призвана дискредитировать академика Лысенко как ученого" (159).

Но санкции на арест Вавилова снова не поступило. Возможно, власти останавливало международное признание Вавилова, возможно, это произошло потому, что деятельность Вавилова была неразрывно связана с судьбами сельского хозяйства -- самого уязвимого звена советской экономики. Руководители страны, несмотря на подстрекательство Лысенко и лысенкоистов, медлили с расправой, понимая, что этим могут еще больше навредить и сельскому хозяйству и престижу страны. Такая нерешительность могла кое-кого удивлять, так как в других областях науки и культуры расправа наступала быстрее (но, правда, и такой остроты борьбы в этих областях естественных наук не было).

Поэтому Лысенко и его покровители были вынуждены расширять арсенал средств, применявшихся для того, чтобы опорочить и самого Вавилова и науку. О том, как они трудились, говорит находящееся в следственном деле Вавилова донесение "зам. нач. 3 отдела ГЭУ НКВД лейтенанта госбезопасности" (подпись неразборчива) от февраля 1940 г. с грифом "Совершенно секретно", в котором был повторен старый навет, что "ВАВИЛОВ Н.И. изобличается как активный руководитель разгромленной к.-р. организации "Трудовой крестьянской партии"" (160). Новых доказательств причастности к этой партии представлено не было (были повторены старые оговоры Вавилова, сделанные Д.В.Домрачевым, Калечицем, Сизовым, Писаревым, Максимовым, Белицером, Гандельсманом, Кузнецовым, Тулайковым, А.Б.Александровым. Максимовым, Талановым, Кулешовым и др.). Снова на свет была вытащена выдумка Тулайкова, что его втянули во вредительскую деятельность Вавилов и Бухарин. Все эти домыслы чекисты не раз уже направляли наверх, призывая власти дать санкцию на арест Вавилова. А вот действительно новым стало то, что вредительским было названо открытие им гомологических рядов изменчивости:

"Продвигая враждебные теории (закон гомологических рядов), боролся сам и давал установки бороться против теории и работ советских ученых, имеющих решающее значение для сельского хозяйства СССР (теория и работы ЛЫСЕНКО, работы МИЧУРИНА)" (161).

Дискуссия о генетике в 1939 году в редакции партийного журнала

Число публикаций в печати, направленных против Вавилова нарастало (162). Развязка могла наступить в любой момент. Одновременно разговоры о необходимости серьезного и открытого обсуждения проблем генетики не раз возникали на разных уровнях. Возможно, последним толчком к созыву такого совещания стало письмо в ЦК ВКП(б) на имя А.А.Жданова группы ведущих ленинградских ученых, отправленное весной 1939 года. В его подготовке принимали участие Г.Д.Карпеченко, Г.А.Левитский, М.А.Розанова и молодой научный сотрудник, аспирант Карпеченко -- Д.В.Лебедев (щадя его, составители письма запретили ему подписываться: "Вам не надо подписывать. Вы аспирант", - сказал Карпеченко). Под письмом поставили подписи 12 человек, вместе с уже указанными учеными -- И.И.Соколов (университетский цитолог), Ю.И.Полянский (тогда профессор Института имени Герцена), Ю.М.Оленов, И.И.Канаев, А.П.Владимирский, А.И.Зуйтин, М.Е.Лобашев, Б.И.Васильев (трое последних -- доценты ЛГУ) (163). На шести страницах были изложены мысли, мучившие многих биологов: было сказано о сложившейся кризисной и просто трагической обстановке, когда теоретические направления и прежде всего генетика подвергалась атакам без всяких оснований. Было указано на то, что отказ от генетики может привести к страшным провалам в практике. Вместе с тем письмо было составлено в спокойных тонах, хотя вещи были названы своими именами. Оно было рассмотрено 29 июня 1939 года секретариатом ЦК партии (Жданов, Андреев, Маленков) и было решено поручить редакции идеологического журнала ЦК ВКП(б) "Под знаменем марксизма" провести совещание, на котором заслушать ученых, принять по результатам обсуждения резолюцию и свои предложения представить в ЦК п? Таким образом, самим фактом переноса дискуссии из аудиторий ученых в редакцию партийного журнала дискуссии был придан чисто политический оттенок. Забегая вперед, нужно отметить то, чего не знали и не могли знать участники дискуссии, выступавшие под знаменем генетики, и что, наверняка, было известно лысенкоистам: перед началом дебатов руководитель совещания, весьма близкий к Сталину советский философ, не по заслугам проведенный в академики АН СССР М.Б.Митин17, известный своим раболепным отношением к Лысенко, был вызван на инструктаж в ЦК партии, где получил директиву -- поддержать Лысенко и его сторонников (7 января 1982 года профессор В.П.Эфроимсон уверял меня, что у него есть точные сведения, что Митина вызывал к себе сам Сталин и лично дал такую директиву).

Дискуссия началась 7 октября 1939 года и продолжалась неделю -- до 14 октября. Все до одного ученые, подписавшие письмо 12-ти, получили на нее персональные приглашения. Лысенкоисты с первого же дня показали, что им не страшны никакие враги в мире и вновь объявили (но уже в гораздо более жесткой форме) генетику лже-наукой, мешающей развитию социалистического сельского хозяйства. На попытки некоторых из участников дискуссии разделить представителей биологической науки в СССР на две группы -- практиков, недостаточно хорошо разбирающихся в теории, и теоретиков, не до конца осознающих запросы практики, был дан ответ:

"...двух спорящих групп нет... Именно нет группы Лысенко, а есть оторвавшаяся от практической жизни небольшая ОТЖИВАЮЩАЯ группа генетиков, которая СОВЕРШЕННО СЕБЯ ДИСКРЕДИТИРОВАЛА в практике сельского хозяйства" (/165/, выделено мной -- В.С.)

Произнесший этот приговор генетике директор Всесоюзного института животноводства ВАСХНИЛ В.К.Милованов заявил далее, что "формальная гене-тика принесла громадный вред нашему животноводству", а академик Келлер, забывший в одночасье о своих недавних словах одобрения достижений генетики, утверждал, что "формальная генетика выхолостила дарвинизм" (166). Последнее рассматривалось как страшный грех, ибо дарвинизм считали неотторжимой частью коммунистических доктрин.

Некоторые лица, хорошо разбиравшиеся в сути генетики, пошли на поводу у лысенкоистов. Так, Б.М.Завадовский продолжал следовать своей линии "умиротворения" Лысенко:

"Я делаю тот вывод, что формальная генетика, как система, себя опорочила, формальная генетика, как система, себя не оправдала, и ПОТОМУ ОНА НЕ ИМЕЕТ ПРАВА НА СУЩЕСТВОВАНИЕ" (/167/, выделено мной -- В.С.).

С.И.Алиханян18, высказавший здравые мысли о роли генетики в современной науке, в одном вопросе не удержался и поддержал Лысенко. Последний часто нападал на законы Менделя -- первые математически обоснованные законы генетики, заявляя, что они не могут объяснять биологические закономерности, так как математика и биология -- разные дисциплины. Теперь Алиханян, пытаясь отмежеваться от критики Лысенко, пошел у него на поводу, сказав, что "...ни один генетик биологических явлений математическими законами не объясняет" (168).

Совершенно иначе повел себя молодой сотрудник вавиловского института Ю.Я.Керкис. Он не пожалел времени на проведение серии опытов по так называемой вегетативной гибридизации -- передачи наследуемых признаков в результате прививок одного растения на другое. Выступление Керкиса, докладывавшего конкретные результаты, опровергавшие это утверждение Лысенко и Глущенко, было особенно неприятно Лысенко, и он перебил его, выкрикнув с места: "Помимо головы, нужны еще руки" (169). Керкис парировал реплику, напомнив собравшимся курьезное заявление лидера "мичуринцев", которое без сомнения шокировало бы любого ученого. Он вспомнил слова Лысенко: "...для того, чтобы получить определенный результат, нужно хотеть получить именно этот результат; если вы хотите получить определенный результат, вы его получите" (170), а также привел принцип отбора кадров, выдвинутый Лысенко: "Мне нужны только такие люди, которые получали бы то, что мне надо" (171). Лысенко ничуть не смутился, ничего странного и шокирующего в этих своих высказываниях не усмотрел. В стенограмме совещания читаем:

"Лысенко: Правильно сказал." (172).

С большой речью на совещании выступил Вавилов, полностью отказавшийся от попыток компромисса с Лысенко ("заимствовать лучшее друг у друга", как он интеллигентно призывал во время дискуссии 1936 года)19. Теперь это был другой человек, до конца разобравшийся в устремлениях Лысенко, стоящий на позициях науки и готовый их отстаивать в борьбе с ВРАГОМ:

"Мы стоим в советской селекции и генетике перед рядом глубочайших противоречий, имеющих тенденцию к дальнейшему углублению (174) ...позиции Лысенко находятся не только в противоречии с группой советских генетиков, но и со всей современной биологической наукой... Под названием передовой науки нам предлагают вернуться, по существу, к воззрениям, которые пережиты наукой, изжиты, т. е. к воззрениям первой половины или середины XIX века... то, что мы защищаем, есть результат огромной творческой работы, точных экспериментов, советской и заграничной практики" (175).

Не менее категоричен был и Лысенко, который не только не желал слышать какие-либо замечания, но громче, чем раньше, отвергал любую критику:

"Я не признаю менделизм... я не считаю формальную менделевско-моргановскую генетику наукой (176). Мы, мичуринцы, возражаем... против хлама, лжи в науке, отбрасываем застывшие, формальные положения менделизма-морганизма" (177),

и, не ограничиваясь оценкой науки генетики, перешел на личности:

"...теперь же Н.И.Вавилов и А.С.Серебровский... мешают объективно правильно разобраться в сути менделизма, вскрыть ложность, надуманность учения менделизма-морганизма и прекратить изложение его в вузах как науки положительной" (178).

Он нашел, как ему казалось, показательный пример того, как Вавилов обманывает советский народ: остановился на высказываниях Вавилова о том, что нужно срочно разворачивать в стране работы по применению гибридной кукурузы с целью повышения урожаев зерна. Чистые линии кукурузы (инцухтированные линии) при их сочетании попарно развивали у этих двулинейных гибридов (и только в первом поколении) гораздо более мощные початки, что предоставляло возможность американским фермерам собирать огромные урожаи. Вавилову, рассказавшему об этих успехах генетики, в ответ было сказано:

"Менделистам, кивающим на Америку, я хочу сказать следующее... до этого в течение 10-1-520 лет почти все селекционные станции, работающие с перекрестно-опыляющимися растениями, по вашим же научным указаниям в огромных масштабах работали методом инцухта. Где же хотя бы один сорт, выведенный этим методом? Это забывают менделисты и, в первую очередь, забывает об этом акад. Н.И.Вавилов" (179).

Циничная подмена одной идеи другой, голословность возражений была очевидна большинству специалистов: Вавилов говорил о сочетании двух чистых линий с целью увеличения урожая от первого поколения гибридов, а Лысенко требовал, чтобы ему показали, какой из этого СОРТ получится! Вавилов приводил точные цифры огромных площадей, на которых высевают в США межлинейные гибриды, показывал динамику урожаев и рост многомиллионной прибыли (сегодня мы знаем, что уже в середине 1940-х годов прибыль от применения американскими фермерами гибридной кукурузы окупила с лихвой затраты на "Манхэттенский проект", то есть создание атомной бомбы), призывал немедленно перенять этот опыт, а Лысенко упорно твердил, что все разговоры о гибридной кукурузе -- обман! И поскольку он не просто боролся за монопольную власть в биологии и сельском хозяйстве, но являлся орудием борьбы за монополизм партийной власти во всех сферах жизни общества, ему удалось победить. Даже просто заниматься инцухт-методом было запрещено, не говоря уже о промышленном его применении. Лысенко также обвинил Вавилова в недоброжелательном отношении к наследию Мичурина20, сказал, что Вавилов плохой директор ВИР'а, что ему не удастся проводить самостоятельную политику как директору (181).

Как и следовало ожидать, лысенкоистов активно поддержали организаторы совещания -- философы. В заключительном слове Митин так отреагировал на доводы Вавилова (до этого заявив, что научная истина, конечно, имеет право на существование, и поэтому вряд ли стоит отрицать законы Менделя и некоторые другие положения генетики, но эти его слова, вялые и робкие, потонули во фразах противоположного толка):

"Вот выступал здесь акад. Н.И.Вавилов. Он говорил о мировой генетике. Он сделал обзор того, что имеет место теперь в этой области. Но что характерно для этого обзора?... Я бы сказал, чувство преклонения перед толстыми сборниками, которые он нам здесь показывал, без малейшей попытки анализа содержания этих сборников. Неужели в этих сборниках, очень толстых, весьма солидных, напечатанных к тому же на хорошей американской бумаге, выглядящих так респектабельно, неужели там все правильно, неужели нет ничего в этих сборниках такого, что требовало бы к себе критического подхода? Простите, Николай Иванович, за откровенность, но когда мы слушали вас, создавалось такое впечатление: не желаете вы теоретически поссориться со многими из этих, так называемых мировых авторитетов, с которыми, может быть, надо подраться, поссориться!" (182).

Столь же низко оценивал он вклад Серебровского в науку:

"Вы демонстрировали тут выведенную вами нелетающую бабочку. Это очень хорошо. И эта бабочка, вероятно, имеет практическое значение. Это хорошо. Но, согласитесь, что за восемь лет это мало, мало для человека, владеющего арсеналом науки, для человека, который претендует на то, чтобы быть крупным представителем в данной области науки.

Здесь приводились данные о том, что вам были предоставлены огромные средства... А вы в течение этих лет продолжали старую свою игру в агогии, логии, гибридагогии21 и т. д. Вы продолжали заниматься "ученой" дребеденью, которая ничего общего с наукой не имеет. Вы продолжали барахтаться и блуждать в теории от одной реакционной ошибки к другой" (183).

Митин напомнил собравшимся, что 8 лет назад Серебровскому уже пришлось каяться, когда его выступления были расценены как проявление вредного "меньшевиствующего идеализма" (184). Теперь, утверждая, что теоретические направления, разрабатываемые не только Серебровским, но и вообще генетиками, враждебны советской науке, призывая "выкорчевывать эти теории до конца" (185), Митин под аплодисменты своих коллег произносил партийный приговор науке:

"Нам пора, наконец, развить нашу, советскую генетическую науку до такой степени, чтобы она возвышалась над уровнем науки западно-европейских стран и США так же высоко, как возвышается наш передовой социалистический строй над странами капитализма" (/186/, выделено мной -- В.С.).

Другой философ такого же толка -- П.Ф.Юдин22 стремился представить генетику классово-чуждой наукой, а генетиков как не только ненужных, но и вредных носителей классово-чуждых взглядов, не способных привиться в советской науке и советской стране вообще. В соответствии с таким подходом он потребовал:

"НЕОБХОДИМО ИЗЪЯТЬ ПРЕПОДАВАНИЕ ГЕНЕТИКИ ИЗ СРЕДНЕЙ ШКОЛЫ, А В ВУЗЕ ОСТАВИТЬ ЕЕ ПОСЛЕ ПРЕПОДАВАНИЯ ДАРВИНИЗМА, ЧТОБЫ УЧАЩИЕСЯ МОГЛИ ЗНАТЬ, ЧТО И ТАКИЕ, МОЛ, ЛЮДИ И УЧЕНИЯ БЫЛИ" (187).

В русле этой идеологии был его совет, обращенный к генетикам:

"Вы можете принести огромную пользу, неизмеримо больше пользы делу социализма, делу советского народа, если пойдете по правильному пути, если откажетесь от тех ненужных, устаревших, ненаучных предположений, от того ХЛАМА И ШЛАКА, КОТОРЫЙ НАКОПИЛСЯ В ВАШЕЙ НАУКЕ" (/188/, выделено мной -- В.С.).

Митину и Юдину вторили Э.Кольман, Презент, Шлыков23 и другие. Таким образом, совещание в редколлегии журнала "Под знаменем марксизма" вылилось в идеологическое осуждение генетики как науки, ведущей к вредным последствиям. Роковым было то, что осуждению подверглись самые крупные специалисты в этой области. Роковым потому, что информация о совещании, полный текст выступления Митина, также как итоги этой встречи день за днем появлялись в "Правде" (урезанная запись совещания с приводившимися от лица редколлегии комментариями была срочно опубликована в том же году в журнале "Под знаменем марксизма"). Благодаря этому история с осуждением генетиков на совещании приобрела большой резонанс, так как воспринималась на местах как директивное распоряжение партийных органов.

Конфуз Лысенко с опровержением законов Менделя

В 1938-1939 годах лысенковская аспирантка Н.И.Ермолаева опубликовала результаты двух экспериментов, предпринятых с целью доказать, что законы Менделя -- ошибочны (193). Она скрещивала между собой растения, различавшиеся по одному четко наследуемому признаку, желая проверить, выполняется ли во втором поколении гибридов менделевское соотношение: три однотипных формы к одной отличающейся от них форме (именно такое соотношение "три к одному" должно было наблюдаться во втором поколении). У Ермолаевой в каждой из гибридных семей расщепление отличалось от предсказанного Менделем. Поэтому вывод аспирантки (и её руководителя) свелся к тому, что опыты опровергли "закон Менделя". Но стоило сложить данные по всем семьям, как отношение оказалось близким к 3:1 (2,8:1 и 2,7:1, соответственно, в каждом опыте).

Лысенко этот казус стал известен, но он возразил своеобразно тем, кто стал объяснять ошибку в интерпретации лысенкоистами собственных данных. Он объявил, что "механическое" складывание данных для разных семей не только бессмысленно, но и не имеет никакого отношения к биологии. Раз-де внутри отдельно взятых семей правило не выполняется, то и биологический смысл закона Менделя теряется.

Вавилов, прочитав статью Ермолаевой, попросил Карпеченко поискать, нет ли в литературе уже полученных данных по расщеплению внутри больших семей, после чего Георгий Дмитриевич дал задание своим сотрудникам М.И.Хаджинову, А.Н.Луткову и Д.В.Лебедеву проделать такую работу. Данные, конечно, нашлись. Даниил Владимирович Лебедев передал их Н.И.Вавилову, а по ходу дела у него и Дины Руфимовны Габе родилась идея -- проверить соответствие разброса данных в эксперименте Ермолаевой кривой Гаусса. Если бы такое соответствие имело место, то оно доказало бы, что вариабельность её данных полностью укладывается в стохастические закономерности, и, следовательно, её данные не только можно, а нужно обрабатывать статистически, как и делал Мендель. Лебедев и Габе сделали грубое сопоставление (194), а несколько позже в журнале "Доклады АН СССР" появилась статья академика А.Н.Колмогорова (195), в которой крупнейший математик сообщил о таком же анализе ермолаевских данных, правда, с применением более изящного метода сравнения. По результатам обсчетов данных Колмогоров вычертил две кривые: идеальную (теоретически ожидаемую) и реальную (ту, что получилась на основе анализа данных лысенковской аспирантки). Совпадение кривых было настолько разительным, что можно было даже предположить подтасовку Ермолаевой её данных с целью найти лучшее соответствие закону расщепления Менделя. Получив этот результат, Колмогоров написал статью и назвал её "Об одном новом подтверждении законов Менделя" (195). Случай этот был не комичным, а анекдотичным. Карпеченко стал объяснять на лекциях в Ленинградском университете смысл работы Ермолаевой, демонстрировал две кривые и завер? Лысенко понадобилось полгода, чтобы ответить Колмогорову. Никаких новых экспериментальных данных за это время его сотрудники не получили, и он предпочел другой путь. Он решил обратиться к какому-нибудь бойкому партийцу, чтобы тот дал оценку колмогоровскому расчету с общепартийной (так сказать, непробиваемо-идейной) платформы. По его наущению за это взялся партийный полуфилософ, чешский эмигрант, руководивший раньше Отделом науки МК партии, Эрност Кольман. Воспользовавшись правом академика представлять статьи для опубликования в журнале "Доклады АН СССР", Лысенко отправил туда 2 июля 1940 года длинную пропагандистскую по стилю статью Кольмана (196), к которой присовокупил свое предисловие (197).

Кольмановская статья была незамысловата и сводилась к трем моментам. Во-первых, Колмогоров, конечно, -- крупный ученый, но все-таки математик, а не биолог. Во-вторых, в одной из ранних работ Колмогоров ссылался на то, что он разделяет взгляды одного немецкого ученого, который, в свою очередь, разделяет взгляды Э.Маха, которого, в свою очередь, совсем давно обругал Ленин. А кто же не знает, что раз Ленин обругал, пусть даже давно, то теперь навсегда все последователи Маха -- "наши идейные враги". В-третьих, Колмогорова настроил против Лысенко Серебровский, которого только что принудили покаяться в ошибках на дискуссии в журнале "Под знаменем марксизма", значит, -- налицо упорный отказ исправляться! Кольман в этой связи писал:

"... А.С.Серебровский занялся теперь не исправлением собственных ошибок, в коих он неоднократно каялся, а мобилизацией сил против дарвинистско-мичуринского направления. В этих целях очевидно акад. А.С.Серебровский "обратил внимание" на работу Н.И.Ермолаевой академика А.Н.Колмогорова, как последний сообщает в своей статье" (198).

За всем словесным фасадом Кольман, сам всю жизнь только и занимавшийся выполнением наказов партии по ошельмовыванию настоящих ученых, скрывал прозаическое утверждение. Он заявил, что сам факт обращения генетика Серебровского к математику Колмогорову неприемлем, что вообще обсуждать данные Лысенко в чужих и своих лабораториях нельзя, иначе это будет расценено как разнос антисоветских сплетней по углам и весям! Больше ни одного соображения против фактической стороны статьи Колмогорова Кольман не выставил и выставить не мог, но партийное осуждение звучало решительно:

"Поскольку же эти теоретические вопросы теснейшим образом связаны с задачами растениеводства и животноводства, с массовой практикой, упорствование в ошибках здесь далеко не безобидно" (199).

Надо сказать, такая лексика в журнале "Доклады Академии наук СССР" никогда раньше и никогда позже не встречалась.

В сопровождавшем статью Кольмана письме, также опубликованном в этом номере журнала, "колхозный академик" делал вид, будто он и не знает, что закон Менделя имеет статистический характер, что даже и не слышал, как надо изучать количественные закономерности наследования отдельных признаков24, что не слыхал, как, анализируя поведение индивидуальных генов, ученые абстрагируются от других признаков, чтобы изучать лишь данный ген. В согласии с такой тактикой он писал:

"Академику Колмогорову, действительно, может казаться, что все растения от различных пар гетерозиготных родителей типа Аа совершенно одинаковы.

Мы же, биологи, знаем, что не может быть в природе двух растений, у которых были бы совершенно одинаковые наследственные свойства" (200).

Уже в этом письме сорокового года Лысенко открыто высказался по вопросу, ставшему для него очень важным в середине пятидесятых годов, -- отверганию роли математики (а позже физики и химии) в познании биологических закономерностей:

"Мы, биологи, не желаем подчиняться слепой случайности (хотя бы математически и допускаемой) и утверждаем, что биологические закономерности нельзя подменять математическими формулами и кривыми" (201).

Последняя встреча Вавилова со Сталиным

По свидетельству Ефрема Сергеевича Якушевского, много лет работавшего в ВИР'е и близкого знакомого Вавилова, через месяц после окончания совещания в редакции журнала "Под знаменем марксизма" Вавилова вызвали к Сталину. Это был последний визит ученого к вождю. Якушевский работал в это время на Кубанской селекционно-опытной станции в Краснодаре, приехал оттуда 28 ноября 1939 года в Москву и застал Вавилова в состоянии тяжкого смятения духа. Якушевский записал со слов Николая Ивановича подробности его встречи со Сталиным, состоявшейся 20 ноября (202).

Когда Вавилов после двухчасового ожидания в приемной был допущен в кабинет Сталина в 12 часов ночи, партийный вождь ходил по комнате, опустив глаза и зажав в руке трубку с дымящимся табаком. На приветствие он не ответил, в сторону Вавилова даже не оглянулся. Подождав немного и понимая, что бесцельное стояние на месте всё равно ни к чему хорошему не приведет, Николай Иванович начал докладывать о работе своего института. Сталин молчал и по-прежнему метался из угла в угол, словно тигр в клетке. Когда прошло минут пять, Сталин подошел к своему столу, сел и без всяких вводных фраз, прерывая Вавилова на полуслове, изрек:

- Ну, что, гражданин Вавилов, так и будете заниматься цветочками, лепесточками, василечками и другими финтифлюшками и прочей ерундой? А кто будет заниматься повышением урожайности полей?

Вавилов попытался еще что-то рассказать, изложить свою позицию относительно роли науки, в том числе науки о цветочках для создания прочного задела в сельском хозяйстве, а, значит, через это -- и для продуктивности полей.

Сталин недолго послушал и обрубил:

- У вас всё, гражданин Вавилов? Идите. Вы свободны (203).

Можно себе представить, каким было душевное состояние Вавилова, когда он покинул Кремль, выйдя из кабинета диктатора.

Конечно, как руководитель государства, сельское хозяйство которого пребывало в упадке, Сталин мог гореть жгучим желанием немедленно получить от ученых, особенно тех, на работу которых государство потратило огромные суммы, действенное средство немедленного спасения от голода. Тем более, что деньги давали под обещания создать сказочно плодоносные сорта, ввести в практику новые культуры, преобразовать природу в соответствии с заказом людей, вознамерившихся превратить отсталую Российскую империю в расчудесное социалистическое государство. Если бы не жестокость Сталина, не ожидание каждым, что с ним расправятся как с преступником, то можно было даже признать, что и вопросы и тон Сталина были в какой-то степени оправданными. Ведь сравнение между одним ученым и другим, как бы ни хотел этого избежать Вавилов и его коллеги, не могло не происходить. Но в том-то и дело, что один из визитеров вождя исступленно врал ему о своих практических успехах, а другой был честен и не мог обещать ни журавля, ни синицу в небе. Их у него не было и в ближайшем будущем не предвиделось. Мудрый лидер наверняка бы принял во внимание то, что выйдет из обещаний одного и другого ученого завтра, каков потенциал и какова глубина научного поиска обоих. Он бы обязательно учёл, что вировцы уже передали селекционерам не одну тысячу привезенных из-за границы сортов и линий ценных для сельского хозяйства культур, что при использовании именно этого исходного материала селекционеры в СССР уже вывели сорта, занимавшие 15 миллионов гектаров. Вождь должен был прислушаться к этой цифре (все-таки посевная площадь пшеницы во всей Европе!) и должен был согласиться с тем, что без вировских линий никто из селекционеров в Другой неоценимый вклад вировцев заключался в том, что по всем четырем сотням культур, выращиваемым на территории СССР, именно ВИР контролировал соответствие качеств сортов их исходным характеристикам. Без этого контроля удержать растениеводство от падения производительности было невозможно. Халтура и "авось" так вошли в натуру людей, особенно в условиях колхозов, где председателям хотелось только одного: отчитаться за сборы хоть чего-то, а там и душа не боли! -- что глаз и глаз нужен был повсюду.

"Поэтому в нашей стране ежегодно десятки тысяч апробантов оценивают состояние полей, посевов и насаждений плодовых культур и учитывают, какие посевы являются ценными, какие -- малоценными. Подготовка апробации, позволяющей отличать сорта малоценные от ценных, является одной из наших практических задач", --

говорил Вавилов в 1939 году (204).

Кроме того, ВИР занимался колоссальной научно-методической и издательской деятельностью, именно там готовили рукописи и выпускали многотомные энциклопедического плана руководства "Теоретические основы селекции растений" (три тома), "Культурная флора СССР" (пять томов вышло, еще 17 томов находились в стадии подготовки), руководства по пшеницам, ржи, овсам, льну, овощным и плодовым культурам, по методам апробации, семеноводству, по генетике и другим дисциплинам. Эту сторону могли недооценивать только люди некультурные, но ведь для страны, провозгласившей, что она выйдет в число передовых стран мира, эта деятельность была важнее многого другого. Ну, правда, Лысенко сам читать не любил и других грамотеев не ценил, но Сталин-то не мог таких точек зрения придерживаться.

Да и разве не Вавилов всё время информировал Сталина и его наркомов о том, каких успехов достигли западные страны с помощью отвергаемых неучами наук, успехов практических, экономических -- а, значит, и политических! Как не повториться, что с помощью генетики, используя именно те чистые линии, которые Лысенко объявил вредными, американцы смогли догадаться, как получать гибридную кукурузу и стали зарабатывать каждый год миллиарды долларов! А ведь впервые идея использования инцухта и гетерозиса пришла в голову ученику Вавилова Михаилу Ивановичу Хаджинову до американцев! Вавилов устал повторять в докладных записках наркому Бенедиктову значение этого метода, но слушать его не хотели, продолжали верить Лысенко, обещавшему синицу в небе поймать и на завтрак поджаренной подать! Что могло случиться бы с СССР, с его экономикой и даже политической системой, если бы ученых не давили, а слушали, если бы дали расцветать талантам, а не врунам, демагогам, приспособленцам и лакеям с рабской психологией? Мудрость вождя была бы в этом, а не в создании на бескрайних просторах Сибири, Севера и Юга лагерей и зон! В тот год Россия еще имела силы, чтобы наравне с Западом включиться в настоящую гонку, которая началась в мире в области практического использования генетики. Были еще и ученые, и лаборатории, и масса толковой молодежи. Понравившийся Сталину в 1935 году Лысенко уже много раз себя дискредитировал, и Первый Секретарь, и Политбюро в целом должны были порвать этот круг взаимообольщения и политиканства, должны были услышать Вавилова, а не унижать его. Но идеологические препоны застилали глаза и вождю и его свите. Как уже было сказано, они ждали, чтобы их обманывали Не могла не напугать Вавилова прощальная фраза Сталина, в которой обращение "товарищ" было уже заменено словечком из лексикона энкаведешников, именно так обращавшихся к заключенным -- "гражданин". Наверняка за этим словом Вавилов не мог не слышать лязгания затворов тюрьмы, в которую у него теперь был высокий шанс попасть.

И все-таки до последней минуты он старался сохранить силу духа, работоспособность (хотя уже сдало его некогда железное здоровье) и вселить бодрость в предчувствующих близкий конец друзей и коллег. Можно судить об этом на основании письма Николая Ивановича, отправленного Константину Ивановичу Пангало, сосланному еще в 1932 году в Карагандинскую область:

"Как всегда в жизни, здесь действуют два начала -- созидательное и разрушающее, и всегда они будут действовать, пока будет мир существовать!

Никаких сугубо угрожающих обстоятельств нет, и работайте спокойно, оформляя работы возможно скорее.

Свою функцию, как комплексного растениеводческого учреждения, мы будем вести неизменно, не взирая ни на какие препоны.

Привет!

Ваш Н.И.Вавилов" (205).

Лысенко тем временем публиковал статьи против Вавилова (206), параллельно внедрял в руководимые Вавиловым институты в Ленинграде и Москве своих людей (административно он имел для этого много возможностей).

В своих обращениях в Правительство Вавилов перестал щадить Лысенко, полностью отошел от примирительного тона в выступлениях. Он открыто и жестко осуждал действия Лысенко, смело вскрывал ошибки "мичуринцев", вел себя как настоящий герой науки. Так, в начале 1940 года он писал Наркому земледелия СССР Бенедиктову (наверняка, вызывая этим дополнительный взрыв ярости Лысенко, который, конечно, был в курсе такой переписки):

"Высокое административное положение Т.Д.Лысенко, его нетерпимость, малая культурность приводят к своеобразному внедрению его, для подавляющего большинства знающих эту область, весьма сомнительный идей, близких к уже изжитым наукой (ламаркизм). Пользуясь своим положением, т. Лысенко фактически начал расправу с своими идейными противниками" (207).

Выступая 15 и 17 марта 1939 года на выездной сессии Ленинградского областного бюро секции научных работников, Николай Иванович произнес слова, ставшие для него пророческими:

"Пойдем на костер, будем гореть, но от своих убеждений не откажемся. Говорю вам со всей откровенностью, что верил, верю и настаиваю на том, что считаю правильным, и не только верю, потому что вера в науке -- чепуха, но говорю о том, что знаю на основании огромного опыта. Это -- факт, и от него отойти так просто, как хотелось бы и занимающим высокий пост, нельзя...

Говорю вам по долгу гражданина и научного работника, который обязан говорить об этом со всей откровенностью: положение таково, что какую бы вы не взяли иностранную книжку, все они идут поперек учения Одесского института. Значит, эти книжки сжигать прикажете? Не пойдем на это" (208).

Конечно, лысенковцы и чекисты не могли пройти мимо такого вопиющего вызова, брошенного Вавиловым. В мае начальник 3 отдела Главного Экономического Управления НКВД старший лейтенант госбезопасности Рузин направил начальству "СПРАВКУ на ВАВИЛОВА Николая Ивановича" на 18 страницах машинописного текста, повторявшую многолетние наветы сотрудников Вавилова и других арестованных (так опять была повторен длиннейший оговор Вавилова Писаревым, перечислявшим, где, с кем и когда Вавилов установил связи в стране, с называнием имен шестидесяти двух биологов по всей стране), а заканчивалась справка утверждением, что Вавилов вредил своей стране тем, что "боролся сам и давал установки бороться против теорий и работ ЛЫСЕНКО, ЦИЦИНА и МИЧУРИНА, имеющих решающее значение для с/хозяйства СССР" (209). В качестве доказательства вредительских устремлений Вавилова были приведены в вольной интерпретации его слова. Теперь они звучали так: "...на костер пойдем за наши взгляды и никому наших позиций не уступим" (210).

Сейчас, спустя полвека, трудно сказать, что чувствовал в те дни Николай Иванович, был ли он морально приуготовлен к страшному концу. Реалии тех дней не могли оставаться им незамеченными, день ото дня всё большее число ярких представителей интеллигенции и других слоев общества оказывалось жертвами страшной машины коммунистических репрессий. Слепой бы это узрел. Наверно, всё чаще приходил к тяжелым размышлениям и Вавилов, несмотря на весь его оптимизм. Наверно, всё отчетливее он понимал, откуда ждать беды.

Я уже несколько раз приводил отрывки из воспоминаний соратников, друзей и современников Вавилова, прозвучавших 27 января 1983 года на заседании, посвященном памяти Николая Ивановича, заседании, организованном Всесоюзным обществом генетиков и селекционеров, носящем его имя. Были в этих воспоминаниях и намеки на то, что ощущал Вавилов незадолго до своего ареста. Вот как говорила Александра Алексеевна Прокофьева-Бельговская:

"Он относился к идеям Лысенко с большим интересом. Так было до конца 1936 года. Он нас все время настраивал на один тон: наши оппоненты недостаточно образованны, мы должны помочь им... Нас поражало удивительно благожелательное отношение Николая Ивановича. До последней минуты он верил в честность. "Они чего-то недопонимают", -- часто повторял он нам...

Но затем наступили тяжелые годы. Николай Иванович начал терять свою жизнерадостность, жизнелюбивость.., хотя еще все-таки надеялся, что все изменится к лучшему, что истина победит. Помню, как он напомнил мне слова Дарвина: "Велика сила упорного извращения истины, но, по счастью, действие этой силы непродолжительно". Сегодня мы можем сказать, что действие длилось 25 лет, а последействие мы ощущаем до сих пор...

Весной 1940 года состоялась наша последняя встреча. Я сидела поздно вечером в лаборатории за микроскопом. Верхний свет был потушен, в комнате было тихо, царил полумрак. Вдруг дверь отворилась, и вошел Николай Иванович. Я его никогда таким не видела. Весь как обмякший, уставший, он тяжело сел в кресло и долго, долго сидел молча, не снимая плаща и шляпы, прислонив к креслу палку, на которую опирался. Я потихоньку встала, согрела чайник, заварила чай и так же безмолвно подвинула Николаю Ивановичу стакан. Он выпил чай и опять долго сидел молча. Какая-то мука читалась на его лице...

Наконец, он встал, пошел к двери и уже в дверях, обернувшись, сказал мне словами Шекспира:

"Офелия, нет правды на земле..."

Это был тот вечер, когда у него, как я узнала после, была встреча с Молотовым. Ему, наконец-то, все стало, видимо, ясно".

Сын близкого друга Вавилова -- Игорь Константинович Фортунатов также вспоминал свои последние встречи и разговоры с Николаем Ивановичем, и примерно та же характеристика душевного состояния Вавилова проглядывала в его словах. В мае 1940 года он несколько часов гулял с Вавиловым по городу. Николаю Ивановичу не хотелось возвращаться в свой маленький кабинетик в здании Президиума ВАСХНИЛ в Большом Харитоньевском переулке. Он жаловался на то, что "бюрократия" его заедает. По словам Фортунатова, Николай Иванович сетовал, что некогда крепчайшее здоровье, которым он славился, начало сдавать:

" ...У меня сильно болят суставы -- уже года два, да и сердце сдает... Не могу лечиться, времени на докторов не хватает, да и не к чему. Мне пора жизнь кончать. Я многое в жизни перевернул и довольно ..." (211).

Но как бы временами ни был Николай Иванович подавлен, в тяжелые минуты он находил силы, чтобы противостоять Лысенко. Летом 1940 года он подписал подготовленное М.И.Хаджиновым и И.В.Кожуховым обращение в ЦК партии (копии были посланы в Наркомзем Союза -- наркому И.А.Бенедиктову и замнаркома В.С.Чуенкову), в котором еще раз ученые писали руководителям страны об ошибке Лысенко, наложившего запрет на возделывание в СССР гибридной кукурузы, выведенной на основе инцухт-линий. Они обращали внимание на то, что США только в 1938 году получили прибавку урожая кукурузы от использования гибридов инцухт-линий, равную 100 млн. пудов. Они писали, что в условиях планового хозяйства СССР прибавки могли быть еще больше, если бы не гонение Лысенко на работы с чистолинейными гибридами и прямой обман советской общественности ссылками на якобы явную бесперспективность этого метода.

"Кому и для чего нужно такого рода одурачивание -- понять трудно и объяснить это можно только неведением и каким-то фанатизмом. Особенно стараются в этом отношении люди, сами не работающие и технически не знающие этого дела, вроде И.И.Презента, который с апломбом поучает студентов о том, чего не знает сам редактор журнала "Яровизация [т. е. Лысенко -- В.С.].

К сожалению, в унисон этой нездоровой тенденции, в угоду модному течению наблюдается и у специалистов охота смазывать факты (например, Б.П.Соколов25 , селекционер Днепропетровской станции)...

...Мы считаем своим долгом указать Вам на недопустимость таких искажений представления о мировой практике с кукурузой. Русская наука в прошлом и советская наука должна максимально использовать все ценное из зарубежного опыта... а не подгонять и не извращать факты в ущерб делу, с единственной целью -- попасть в унисон мнению некоторых хотя и авторитетных, но не во всем компетентных товарищей" (212).

Одним из результатов совещания в редакции журнала "Под знаменем марксизма" стало выставленное Вавилову требование подготовить многоплановое руководство, в котором бы с марксистских позиций, критически были рассмотрены итоги развития генетики. Поручение предусматривало, что советские ученые выступят с критикой западных идеологических и фактических ошибок генетики. Дважды план будущего издания, озаглавленного "Критический пересмотр основ генетики", и ход работ над сборником рассматривали на заседаниях Президиума АН СССР (22 марта и 15 июня 1940 года), и оба раза Вавилов испытывал огромные трудности в противостоянии нападкам политиканов, требовавших от него пересмотреть и отвергнуть кардинальные положения науки, заменив их соответствовавшими советскому духу верованиями лысенковского типа (не надо забывать, что с 1939 года в Президиуме АН СССР заседали в качестве членов Лысенко и Вышинский). Вавилов, как мог сопротивлялся, в частности, К.О.Россиянов приводит обнаруженные им в архиве АН СССР слова Вавилова, сказанные на одном из таких обсуждений: "-нужно просто сжечь всю мировую литературу на большом участке биологии, при этом наиболее связанном с практикой" (213). Но так или иначе, в последние два года жизни на свободе Вавилов отдал подготовке сборника много сил и нервов. Сборник составляли тщательно, скрупулезно собирая всё новое, что было накоплено мировой наукой к тому времени. Это по мысли Вавилова должно было дать серьезный ответ генетиков на все нападки, предпринятые на совещании в редакции журнала "Под знаменем марксизма". В сборнике была большая статья самого Вавилова (она опубликована в пятом томе его собрания сочинений На заседании Президиума АН СССР в 1940 году П.Ф.Юдин, Ем. Ярославский, Б.А.Келлер раскритиковали и план и направленность сборника. Они ждали, что генетики "разоружатся", признают свои ошибки и перейдут на платформу марксизма-ленинизма-сталинизма. Расстроенный Вавилов по окончании заседания позвонил одному из участников группы по подготовке сборника и, рассказав об очередных нападках людей, ничего в этом не понимавших, но бравшихся судить и осуждать, закончил строками из Владимира Соловьева:

"На небесах горят паникадила,

А снизу -- тьма" (215).

Выход в свет сборника затормозился, но работу над ним не прекращали до самого ареста Вавилова. Уже после того, как Вавилов оказался в заточении, 1 октября 1940 года, П.Ф.Юдин направил Президенту Академии наук СССР В.Л.Комарову и вице-президенту АН СССР О.Ю.Шмидту отзыв на сборник с резкими возражениями против его публикации. Генетиков Юдин называл "представителями антимарксистской идеологии", писал, что в сборнике "всячески принижается значение Мичурина, его путь развития рисуется как путь сплошных ошибок ограниченного эмпирика, а вегетативная гибридизация, которая везде берется в иронические кавычки... вовсе отрицается". (216).

Юдин отмечал, что "ради всяческого восхваления... охвостья формальной генетики, подвизающегося у нас, проф. Дубинин идет на жертву -- он критикует наиболее дискредитировавших себя деятелей этого направления, как то Кольцова и Серебровского26 " (217).

Заключение партийного философа гласило:

"Представленные статьи, взятые в целом, вовсе не учитывают результаты дискуссии по генетике и селекции, проведенной редакцией журнала "Под знаменем марксизма", вовсе не направлены на пересмотр основных положений формальной генетики и не исходят из учения Дарвина-Мичурина, как это требовал Президиум АН СССР" (218).

Второе правило монополизма

Для человека, подобного Трофиму Лысенко, задача выдвижения, захвата -- правдами, а больше -- неправдами, главенствующих позиций в управлении наукой была важной, но отнюдь не единственной. Прорвавшись к власти, такие люди жаждали удержать ее любой ценой... и закономерно превращались в монополистов, начинали подавлять своих явных и потенциальных оппонентов, обеспечивать лидерство без конкуренции.

Монополизм в науке немыслим без того, чтобы лицо, захватившее власть, не пыталось бы вытеснить конкурентов -- идейных противников, пусть даже добившихся важных результатов ученых. Это правило в полной мере воспринял и Лысенко. Пороча более преуспевающих коллег, устраняя их, он насаждал на освободившиеся места своих ставленников -- послушных, даже безропотных, лишенных глубоких профессиональных знаний, творческого огня, изобретательской жилки. Лысенко учредил систему слежки за всеми и каждым (например, его секретарь вела картотеку на всех сколько-нибудь известных биологов), чтобы вовремя распознать тех, кто попытался бы сбросить с себя ярмо диктатуры и занять "неотведенное ему" место.

А поскольку главный монополист представлял собой (и не мог не представлять) личность серую, посредственную, то, естественно, получалось, что его ставленники являли собой поголовно скопище унылых, еще более посредственных личностей, сильных, как правило, лишь корпоративностью и характеризующихся непомерной амбициозностью.

Такой была группа (или мафия) Лысенко. Нужно еще раз подчеркнуть, что она сформировалась не на пустом месте, а была продуктом социальной системы. Система воспроизвела себя в научной области. Лысенко всегда имел перед собой показательный пример в лице Сталина, вытеснившего всех деятелей партии и заменившего их убогими и злобными фантомами, безоговорочно следовавшими всем его указаниям. Известный в ленинском окружении своей посредственностью, необразованностью и низкой культурой Сталин был силен в другом: из своего уголовного юношества он вынес строгое следование правилам бандитского мира -- распределение ролей, взаимозависимость (то есть круговая порука) и беспрекословное подчинение главарю. Интеллигенты и полуинтеллигенты, вращавшиеся в партийных верхах до прихода Сталина к власти, не имели ни этого опыта предшествовавшей уголовной жизни, ни умения или желания делить друг с другом роли и были просто сметены с арены сталинской "гвардией", быстро упрочавшей свое положение.

Механизм устранения конкурентов Лысенко также заимствовал у Сталина, который использовал созданную Лениным и поставленную последним над всеми другими органами репрессивную систему в виде Военно-революционных Комитетов (ВРК), преобразованных в ВЧК (а затем в ГПУ, ОГПУ, НКВД, НКГБ, опять в НКВД и позже в КГБ, МГБ, снова в КГБ). Сталинские уроки ошельмовывания оппонентов, приписывания им выдуманных грехов, подлавливания на неосторожном слове или незначительном поступке, осуждения и уничтожения воспринимались такими людьми как Лысенко в качестве руководства к действию.

Рожденная борьбой за власть система моральных (вернее, аморальных) критериев расшатала все представления о порядочности, добрых отношениях между людьми, то есть разрушила веками утверждавшуюся мораль. Борьба с религиозными установлениями, официальная "отмена религии" сняла у многих (в особенности у морально слабых людей) страх перед неотвратимостью ответа перед Богом за свои прегрешения -- явные и тайные, а разбуженная революцией активность масс открыла ворота на верхи для тех, кто в иных условиях не мог рассчитывать даже на отдаленное подобие успеха в жизни.

Эта аморальная активность была нужна руководству страны для того, чтобы перетряхнуть все слои русского общества, сместить отовсюду -- на всех уровнях -- людей творческих, честных, порядочных, заменив их людьми с противоположными свойствами, но зато управляемыми, послушными. Такие люди с показным удовольствием выполняли любой приказ, одобряли любые действия властей, кого требовалось -- клеймили, кого надо -- награждали овациями, а потом спокойно могли проделать то же самое в обратной последовательности.

Тем самым советское общество было подготовлено к восторженной встрече новых монополистов -- рангом пониже, чем Сталин, таких как Молотов, Маленков, Хрущев или Каганович, но одобренных ими лично и выставленных на роли лидеров в других (непартийных) областях жизни, включая науку. Теперь уж от них самих зависело то, каким образом заявить о себе.

Гениальность Лысенко в том и состояла, что, не имея никаких достоинств в качестве квалифицированного ученого, он быстро осознал свои потенции для другой роли -- претендента на монополию в своей области науки.

С первой задачей он блестяще справился: его обещания были масштабными, действия -- активными, роль народного самородка он разыграл лучшим образом, многих крупных ученых "обольстил" (хотя, наверняка, большинство из них просто пошло на компромисс с совестью) и в академики с их помощью попал. Интерес партийных и советских руководителей самых высоких рангов он возбудил, поддержку в народе организовал и даже личное, и притом горячее, одобрение самого Сталина снискал. Так что первый экзамен он сдал на отлично и был вознагражден: реальная власть в биологии и агрономии начала сосредоточиваться в его руках.

Теперь наступило время для того, чтобы воплотить в жизнь второе правило монополистов -- убрать с дороги всех потенциальных конкурентов, всех, кто был умнее, образованнее, пользовался уважением. Немалую роль играли при выполнении этой задачи и личные качества самого Лысенко -- человека завистливого и нетерпимого. Для расправы были хороши все средства -- явные, открытые для всеобщего обзора (обвинения конкурентов в ошибках, заблуждениях, а если представится случай, и во вредительской деятельности), и тайные (доносы, фабрикация слухов, натравливание своих подручных).

В случае победы достигался не только эффект собственного возвеличивания в глазах публики (дескать, раз победил -- то сильнее), но и делалось предупреждение всем возможным претендентам на ту же позицию (смотрите, мол, что случилось с другими противниками, не дерзайте со мной бороться, вставать мне поперек пути, -- смету, растопчу, уничтожу).

Это и была вторая задача, второй экзамен, который Лысенко должен был выдержать. И он его выдержал.

Примечания и комментарии к главе X

1 Александр Блок. Возмездие. В кн. Стихотворения и поэмы. т. 2, Л., Изд. "Советский писатель", 1951, стр. 403.

2 Д. В.Лебедев. Из воспоминаний антилысенковца с довоенным стажем. В сб. "Репрессированная наука", Л., Изд. "Наука", 1991, стр. 276.

3 Архив Президента РФ, ф. 3, оп. 33, д. 210, л. 7 и об., цитировано по книге "Академия Наук СССР в решениях Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б)-КПСС". М. Изд РОССПЭН, 2000, стр. 185.

4 Академия Наук СССР в решениях Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б)-КПСС. М. Изд. РОСПЭН, 2000, стр. 186.

5 Там же, стр. 185.

6 Там же, стр. 184.

7 Протокол ¦ 32, п. 24 заседания Оргбюро ЦК ВКП(б), Российский государственный архив социально-политической истории, д. 970, л. 9.

8 См. прим. (4).

9 Там же, стр. 211.

10 Там же.

11 Там же, стр. 212.

12 Там же, стр. 214.

13 Там же, стр. 215.

14 Там же.

15 Там же.

16 Там же, стр. 216.

17 Там же.

18 Там же.

19 АП РФ, ф. 3, оп. 33, д. 210, л. 42-43, см. также прим. (4), стр. 246.

20 Там же, стр. 247.

21 Там же, стр. 247.

22 Редакционная статья "По ложному пути. Газета "Правда", 26 декабря 1936 г.

23 См. прим. (4), стр. 253.

24 Там же, стр. 253.

25 Впервые об этом письме сообщил Ю.Н.Вавилов, см. его статью: "Это не только националь ное самоубийство, но и удар в лицо цивилизации" (неизвестное письмо американского уче ного в защиту советских генетиков). Журнал "Вестник РАН", 1992, ¦ 6, стр. 101.

26 Там же.

27 См. публикацию: "Телеграмма академика Н.И.Вавилова в американскую газету "Нью Йорк Таймс"", газета "Известия", 22 декабря 1936 года, ¦297(6154), стр. 4.

28 См. прим. (4), стр. 251.

29 Там же.

30 Там же, стр. 253.

31 И.Презент и А.Нуринов О пророке от евгеники Н.К.Кольцове и его евгенических соратниках. Газета "Социалистическое земледелие", 17 апреля 1937 г., ¦ 84(2472), стр. 2-3.

32 Мой перевод на русский язык письма Холдейну, собственноручно подписанного авторами. Фотокопия оригинала письма любезно предоставлена мне профессором Джошуа Ледер- бергом 25 июня 1999 г., стр. 1 письма.

33 Там же, стр. 3 письма.

34 Н.И.Вавилов. О состоянии научно-исследовательской работы и о повышении квалификации научных кадров. Доклад на выездном заседании Ленинградского областного бюро Секции научных работников профсоюза вузов и научно-исследовательских учреждений во Всесоюзном институте раст5ениеводства 15 марта 1939 года. Журнал "Сельскохозяйственная биология (серия Биология Растений)", ¦5, 1998, стр. 105.

35 Цитировано по книге М.А.Поповского. Дело академика Вавилова. Изд. Hermitage, Tenafly, N. J., 1983.

36 Я.А.Яковлев. О некоторых задачах сельскохозяйственного издательства. Журнал "Яровиза- ция", ¦2 (11), 1937, стр. 13.

37 Там же, стр. 14.

38 Там же, стр. 11.

39 Там же, стр. 16.

40 Там же.

41 Там же, стр. 14.

42 Там же, стр. 13.

43 Там же.

44 И.В. Сталин. О недостатках партийной работы и мерах по ликвидации троцкистских и иных двурушников. Доклад и заключительное слово товарища Сталина на пленуме ЦК ВКП(б) 3-5 марта 1937 г. Журнал "Яровизация", 1937, ¦3 (12), стр. 3-36.

Слово "двурушник" в словаре Ушакова (Изд. Гос. института "Советская энциклопедия", М., ОГИЗ, 1935, т. 1, стр. 663) разъясняется следующим образом: "Поведение человека, наружно принадлежащего к одной группе, но действующего в пользу двух противоположных сторон путем обмана каждой из них". Таким образом, слово "двурушник" относилось к лицам, внешне не проявляющим никаких антисоциалистических взглядов, но якобы способных нести эти взгляды в скрытом состоянии (вот здесь и открывался простор для клеветников любого сорта -- пойди докажи, что, действительно, нет в мыслях скрытых намерений!). Сталин призывал объявить им войну не на жизнь, а на смерть.

45 Там же, стр. 5.

46 Доктор И.И.Презент. Советскую агробиологию - на уровень метода диалектического матери- ализма. Там же, 1937, ¦3 (12), стр. 49-66.

47 Там же, стр. 63.

48 И.И.Агол опубликовал много работ, см., напр., его книги: "Диалектический метод и эволю- ционная теория", М.--Л., Госиздат, 1927, "Задачи марксистов в области естествознания", 1929; "Хочу жить", М., Гослитиздат, 1936, 152 стр.

49 См. прим. (46), стр. 63-64.

50 Там же, стр. 64.

51 Там же.

52 Газета "Социалистическое земледелие", 28 апреля 1937 г., ¦97 (2485), стр. 1.

53 Там же.

54 Письмо Г. Мёллеру в Мадрид от 8 мая 1937 г., ЛГАОРСС, фонд ВИР, ¦9708, дело 1436, лист 104.

55 Передовая статья "По дарвиновскому пути". Газета "Социалистическое земледелие", 29 ап- реля 1937 г., ¦98 (2486), стр. 1.

56 Там же.

57 Там же.

58 Т. Д. Лысенко. Шире развернуть внутрисортовое скрещивание пшеницы. Письмо. Газета "Социалистическое земледелие", 4 мая 1937 года., ¦100 (2488), стр. 2.

59 Т. Д. Лысенко. Основы внутрисортового скрещивания. Там же, 21 мая 1937 г., ¦114 (2502), стр. 2-3.

60 От редакции (к статье Н. И. Вавилова" Растениеводство в СССР в третьей пятилетке"). Журнал "Социалистическая реконструкция сельского хозяйства", 1937, ¦7 (июль), стр. 42.

61 См. статью "Муралов А.И.", БСЭ, 3 изд., 1974, т. 17, стр. 121.

62 См. книгу Гайстера "Сельское хозяйство" в серии "История 1905 года", т. 1, ч. 1 -- Экономиче- ское положение России накануне Революции 1905 года, 170 стр.

63 Н. Родионова. Жизнь, отданная борьбе. К 100-летию со дня рождения А.И.Муралова. Газета "Вечерняя Москва", 23 июня 1986 г., ¦145 (19029), стр. 3.

64 Агроном Н. Корсунский. Порочные труды Института льна. Газета "Социалистическое земледелие", 27 ноября 1937 г., ¦271 (2659), стр. 2.

65 Редакционная статья "Плохо во Всесоюзном Институте механизации и электрификации сельского хозяйства". Там же, 28 ноября 1937 г., ¦272 (2680), стр. 3.

66 М. Ф. Незнаев, А. П.Алексеев, Е.В.Коковин, В.В.Опацкий, Н.Г.Сунцов, М.И.Варфоломеев, В.С.Демьянов (Всесоюзный институт гидротехники и мелиорации, Москва). План, оторванный от жизни (письмо в редакциюв. Там же, 28 декабря 1937 г., ¦296 (2684), стр. 2.

67 И. Шман. "Научная" деятельность Хлопкового института новых районов. Там же, 28 декабря 1937 г., ¦296 (2684), стр. 2. На следующий день в той же газете появилось сообщение под таким названием: "В Главсельэлектро неблагополучно" (стр. 3).

58 Шман. Там же.

69 Редакционная статья "Навести порядок в семеноводстве картофеля". Там же, 3 декабря 1937 г., ¦276 (2664), стр. 2.

70 Редакционная статья" Юбилей мастеров селекционного дела". Журнал "Социалистическая реконструкция сельского хозяйства", 1936, ¦6, стр. 3.

71 "Суд палача. Николай Вавилов в застенках НКВД. Биографический очерк. Документы". М., Изд. Academia, 1999, см. также прим. (38) к главе V.

72 Там же, стр. 144.

73 Сведения об этом приведены М.А.Поповским на стр. 160 его книги "Дело академика Вави- лова": 1983, изд. "Эрмитаж", Тэнафлай, США.

74 Там же, стр. 163.

75 Там же, стр. 162.

76 Там же, стр. 163.

77 Евгения Альбац. Гений и злодейство, газета "Московские новости", ¦ 46, 15 ноября 1987 г., стр. 10.

78 См., например, А.К.Коль. Реконструкция растениеводства СССР. Журнал "Социалистиче- ская реконструкция сельского хозяйства", 1936, ¦10.

79 Акад. Н.Вавилов. Пути советской растениеводческой науки (Ответ критикам). Там же, 1936, ¦12, стр. 33-46.

80 Там же, стр. 38.

81 Там же, стр. 39.

81а Шлыков Г.Н.. Интродукция растений. М.--Л., Сельхозгиз, 1936.

82 Там же, стр. 39-40.

83 Там же, стр. 42.

84 А.К.Коль. Против морфологической абстрактности в изучении мировых ресурсов. Журнал "Яровизация", 1937, ¦3 (12), стр. 67-88.

85 Там же, стр. 67.

86 Там же, стр. 77-78.

87 Там же, стр. 79.

88 О факте отправки письма Прянишникова в редакцию сообщил с возмущением член редколлегии журнала И.И.Усачев, директор ВИУА, который, выступая на активе ВАСХ- НИЛ, сказал:

"Акад. Прянишников требовал, чтобы мы наложили на редактора журнала административное взыскание за помещение статьи Коля...". См. редакционную статью "В свете критики и самокритики". Журнал "Бюллетень ВАСХНИЛ", 1937, ¦4, стр. 23.

89 А.К.Коль. Сортовая интродукция, ее ближайшие задачи. Журнал "Селекция и семеноводст- во", 1937, ¦12, стр. 16-22.

90 Постановление СНК СССР "О мерах по улучшению семян зерновых культур" от 29 июня 1937 г., опубликовано в журнале "Селекция и семеноводство", 1937, ¦10.

91 Обстоятельства разговора М.И.Хаджинов поведал мне в частной беседе с ним в 1978 году во время его приезда в Москву.

92 О том, как он написал диссертационную работу для Шунденко и как последний защитил ее М.И.Хаджинов поведал 4 августа 1967 года М.А.Поповскому.

93 См. прим. /73/, стр. 177.

94 Там же.

95 Цитировано по статье: Д.В.Лебедев, Э.И.Колчинский. Последняя встреча Н.И.Вавилова с И.В.Сталиным (Интервью с Е.С.Якушевским). В сб. "Репрессированная наука", вып. II, СПБ; Изд. "Наука", 1994, стр. 211.

96 Цитиров. М.А.Поповским по "Следственному делу Н.И.Вавилова", ¦1500, т. 1, см прим. /73/, стр. 166.

97 ЛГАОРСС, Архив ВИР, фонд 9708, ед. хр. 1377, листы 1-516, см. также прим. /73/.

98 Там же, лист 16.

99 Редакционная статья" Оздоровить Академию сельскохозяйственных наук. Беспощадно выкорчевывать врагов и их охвостье из научных учреждений". Газета "Социалистическое земледелие", 11 января 1938 г.

100 Т.Д. Лысенко, Президент ВАСХНИЛ. На новых путях. Газета "Правда", 9 апреля 1938г., ¦98 (7433), стр. 3.

101 Там же.

102 Там же.

103 Там же.

104 Д. Осипов. Плоды политической беспечности. Газета "Правда", 19 апреля 1938 г., ¦108 (7433), стр. 2.

105 Там же.

106 В информационном сообщении об этом заседании говорилось:

"В Совнаркоме СССР 8 мая состоялось очередное заседание Совета Народных Комиссаров Союза ССР под председательством тов. В.М.Молотова...

В развернувшихся... оживленных прениях приняли участие т.т. Кафтанов, Л.М.Каганович, президент Сельскохозяйственной Академии имени Ленина Т.Д.Лысенко, акад. Кржижановский, Вознесенский, Молотов.

Совнарком решил воздержаться пока от утверждения плана работ Академии наук СССР на 1938 год...

Совнарком признал необходимым пополнение новыми, в том числе молодыми научными силами состава Академии наук".

Газета "Правда", 11 мая 1938 г., ¦128 (7453), стр. 3; см. также журнал "Вестник Академии наук СССР", 1938, ¦5, стр. 72.

107 Там же.

108 Там же. В этом же номере газеты "Правда" передовая статья была озаглавлена "Советская наука", и в ней говорилось:

"Лжеученые и вредители, окопавшиеся в ряде институтов, всячески старались убить побольше сил и средств на никчемную возню с никому не нужными "темами". Уроки вредительства до сих пор учтены в совершенно недостаточной степени, ликвидация вредительства протекает крайне медленно".

В передовице приводились примеры:

"...языковеды... проходят мимо борьбы против порчи русского языка... засорения украинского и белорусского языка полонизмами", [географы] "задумали выпуск географии СССР в 37 томах, между тем как однотомной географии нашей родины нет... Гуляли "теорийки"...о бедности геологических ресурсов Урала, Средней Азии, Кавказа".

Сообщались и положительные примеры:

"обнаружение... апатитов на Кольском полуострове, кобальта, молибдена -- в Средней Азии, золотоносной жилы -- в глухой сибирской тайге. Но с неменьшим увлечением работают славные творцы новых сортов растений, заставляющие землю родить улучшенные виды картофеля, пшеницы, хлопка, фруктов и т. д.".

Таким образом, фамилия Лысенко впрямую не называлась, но, о ком идет речь, всем читателям было ясно. Характерной была цитата Сталина, приведенная в статье:

"Данные науки всегда проверялись практикой, опытом. Наука, порвавшая связи с практикой, опытом, -- какая же это наука? "(Сталин).

109 6 апреля 1938 года академик Б.А.Келлер в статье "Большие планы и малые дела", опубликованной в газете "Правда" (¦95 /7420/, стр. 3), выступил против исследований, проводившихся в Ботаническом и Зоологическом институтах Академии наук СССР. Он писал:

"Типичным примером изучения ради изучения являются темы: "Фауна чешуекрылых Башкирского и Хоперского заповедников" и "Фауна грибных мух в Ленинградской области". Зачем трудящимся Ленинградской области научные труды о свойствах грибных мух!

...очень крупное значение имеет разработка приспособлений в свете теории стадийного развития Т.Д.Лысенко... Вместо этого в плане предлагаются монографии осоки, рододендрона, манжетки. Манжетки и рододендроны! Поистине актуальные!

Пора основательно погреметь в Ботаническом институте около некоторых ушей, как это делалось в сказочной Лапутии, чтобы люди, наконец, проснулись и почувствовали себя в советской стране...

А "имеющие уши да слышат" в других научно-исследовательских институтах Академии наук СССР".

110 Акад. Б. Келлер. Генетика и эволюция. Журнал "Социалистическая реконструкция сельско- го хозяйства", 1936, ¦ 12, стр. 23-32. Цитата взята со стр. 24. Правда, в следующем же пред- ложении Келлер в известной степени дезавуировал заявление о познании гена:

"Но сама природа гена, как частицы живой материи, остается загадочной, и ее выяснение с совершенной очевидностью требует исторического, эволюционного подхода" (там же).

В конце статьи он почти полностью скатывался на позиции лысенкоизма, демонстрируя таким образом тягу к эклектической мешанине диаметрально противоположных суждений:

"Для того, чтобы искусственно вызвать ген-мутации, надо искать силы вне организма или даже прямо космического характера. Лучшим средством для этого считаются лучи Рентгена... Таким образом есть опасность, что генетика главную роль в возникновении ген-мутаций припишет небесным силам, хотя и вполне материального порядка" (стр. 30). Келлер далее предлагал считать возможной базой для мутаций только "длительные модификации, которые потом скачком переходят в мутации" (стр. 32).

111 И.В.Сталин. Речь на приеме в Кремле работников высшей школы 17 мая 1936 года. М.,

Госполитиздат, 1938 г.

112 Редакционная статья:

"В Президиуме Академии Наук План работы Академии наук СССР на 1938 год, как известно, не был утвержден Совнаркомом СССР...

Вчера президиум заслушал сообщения руководителей отделений о том, как осуществляется перестройка работы в соответствии с постановлением правительства...

Из доклада акад. А.Е.Ферсмана выяснилось, что отделение математических и естественных наук окончательно составленного плана тоже не имеет. Планы отдельных институтов, как, например, генетики и геологических наук, страдают отсутствием конкретных тем...".

Газета "Правда", 26 мая 1938 г., ¦143 (7468), стр. 6.

113 Там же.

114 Газета "Правда", 28 мая 1938 г., ¦145 (7470), стр. 6.

115 Там же.

116 Редакционная статья "Борьба за передовую науку". Журнал "Вестник АН СССР", 1938, ¦6, стр. 6.

117 Там же.

118 К. Потапов. Большие изъяны Малой энциклопедии. Газета "Правда", 7 июля 1938 г., ¦185 (7510), стр. 4.

119 См. прим. /116/, стр. 7.

120 Редакционная статья" Хроника". Журнал "Вестник АН СССР", 1938, ¦6, стр. 7-577.

Постановление Президиума АН СССР начиналось так:

"Заслушав доклад акад. Н.И.Вавилова о работе Института генетики, Президиум Академии наук констатировал, что институт не только не ведет борьбы с классово-враждебными установками на биологическом фронте, но своими ошибками объективно способствует развитию этих враждебных установок...

В Институте отсутствует обстановка для правильного методологического воспитания научной молодежи и для теоретической помощи старшим научным работникам ...

Институт фактически отмежевывается от направления научных работ акад. Т.Д.Лысенко...

Работы Института по разделу растений... страдают теми же общими недостатками".

121 Там же.

122 Информационное сообщение" Заседание Совета Народных Комиссаров СССР". Газета "Правда", 27 июля 1938 г., ¦205 (7530), стр. 2.

123 Там же.

124 Передовая статья "Науку -- на службу стране". Газета "Правда", 29 июля 1938 г., ¦ 207 (7532), стр. 1,

Авторы передовой статьи использовали в своем лексиконе далеко не литературные выражения. Утверждалось, например, что китаевед акад. В.М.Рихтер и физиолог растений А.А.Рихтер вместо науки "разводили бредни", а биофизик акад. Лазарев "позволял себе трюки".

125 См. прим. (4), стр. 270.

126 Б.А.Келлер. Николай Васильевич Цицин (кандидат в действительные члены АН СССР), газета "Правда", 10 января 1939, ¦10 (7695), стр. 4. Газета "Правда", январь 1939.

127 Акад. А.Н.Бах, Акад. Б.А.Келлер, проф. Х.С.Коштоянц, канд. биол. наук А.Щербаков, Р.Дозорцева, Е.Поликарпова, Н.Нуждин, С.Краевой, К.Косиков. Лжеученым не место в Академии наук. Газета "Правда", 11 января 1939, ¦11 (7696), стр. 4.

128 Передовая статья газеты "Правда" "Накануне выборов новых академиков", 16 января, ¦16 (7701). См. также статью "Выборы в Академию наук СССР", 25 января 1938 г., ¦24 (7709), стр. 6.

129 См. прим. (4), стр. 271.

130 Н.И. Вавилов. Как строить курс генетики, селекции и семеноводства. Газета "Социалисти- ческое земледелие", 1 февраля 1939 г., ¦25. Опубликована также в 1-м томе "Избранных трудов" Н.И.Вавилова, М.-Л., Изд. "Наука", 1965, стр. 384-386.

131 Там же, стр. 385.

132 Т.Д. Лысенко. По поводу статьи академика Н.И.Вавилова. Газета "Социалистическое зем- леделие" 1 февраля 1939 г., ¦25.

133 Там же.

134 История Всесоюзной Коммунистической Партии (большевиков). Краткий курс. Под ре- дакцией комиссии ЦК ВКП(б). Одобрен ЦК ВКП(б). 1938, М., Изд. "Правда", 352 стр.

135 См. прим. (132).

136 Студенты Сельскохозяйственной академии имени К.А.Тимирязева БУРЦЕВ, СМИРНОВ,

ИСАЕВ, ЦЮСТИН, АМБРОСОВА, ПЛАТОНОВ, ИВАНОВА, КОРШУНОВА, СМЕЛЯНСКАЯ, СПИЧКИН, ОРЛОВ, СОЛОДУХИН, ДЕМИДЕНКО, АТРОШЕНКО, МЕДИНКАРОВ, НЕНЮКОВ, БОДАЙ, АВДУЕВ, СОКОЛОВ, КОЛЫЧЕВ, СМОЛЯНИНОК, КОСТЮК, СЕМЕНКО, СИДОРОВ. Изгнать формальную генетику из вузов. Газета "Социалистическое земледелие", 14 июня 1939 г., ¦132.

137 Проф. Н.Н.Гришко и проф. Л.Н.Делоне, Курс генетики. М. Сельхозгиз, 1938.

138 Цитиров. по копии письма, любезно предоставленной мне В.С.Кирпичниковым.

139 К.М. Дмитриев. Под знаменем дарвинизма. На Всесоюзном совещании по селекции и семеноводству. Журнал "Яровизация", 1939, ¦2 (23), стр. 117-122.

140 Там же, стр. 117.

141 Там же, стр. 119.

142 Там же.

143 В отчете о Совещании говорилось:

"Академик Т.Д.Лысенко самым энергичным образом отмел заявления со стороны Н.И.Вавилова и других о якобы существующем зажиме деятельности сторонников менделизма-морганизма...

Т.Д.Лысенко указал далее, что генетики-менделисты в последние годы уклоняются от обсуждения спорных вопросов по существу, предпочитая отделываться общими фразами и голыми ссылками на заграничных генетиков и селекционеров". Там же, стр. 121.

144 Там же,

145 Там же.

146 Там же.

147 М.А.Поповский, Дело Вавилова. В сб. "Память", вып. 2, Москва, 1977 -- Париж 1979, стр. 296.

148 Там же.

149 Цитиров. по имеющейся у меня магнитофонной записи выступления М.Г.Зайцевой.

150 Цитировано по машинописной копии рукописи Ж.А.Медведева, 1962.

151 См.: О.Павлов. Колос по новой программе. Газета "Известия", 19 января 1985 г., ¦20 (21097), стр. 2.

152 Выдержки из стенограммы приведены в книге Ж.А. Медведева, см. прим. (150), стр. 12-5 127.

153 Акад. П.П.Лукьяненко. Селекция и урожай. Газета "Правда", 18 апреля 1966 г., ¦108 (17425), стр. 2.

154 Академик П.П. Лукьяненко. О методах селекции пшеницы. Журнал "Агробиология", 1965, ¦2, стр. 172.

155 Там же, стр. 170-171.

156 Там же, стр. 173. Лукьяненко здесь ссылался на статью В.П.Эфроимсона и Р.А.Медведева "Критерий -- практика". Газета "Комсомольская правда", 17 ноября 1964 г.

157 См. прим. (152), стр. 133-135.

158 Постановление Президиума ВАСХНИЛ ¦7 от 23 мая 1939 г., цитиров. по М.А.Поповскому, см. прим. (35), стр. 129-130.

159 См. прим. (147), стр. 297-298.

160 ЦА ФСБ России, д. ¦ з-2311, том 8, л. 138, см. книгу "Суд палача", прим. (71), стр. 168.

162 См. газету "Соцземледелие", 1-2 сентября 1938 г. и последующие номера этой газеты;

статью И.Презента в журнале "Яровизация", 1939, ¦2 и статью Г.Н.Шлыкова "В оковах лженауки", журнал "Советские субтропики", 1939, ¦6, стр. 57-61.

163 Личное сообщение Д.В.Лебедева, март 1986 г.

164 Цитировано по письму Д.В.Лебедева ко мне, 23. 07. 94 г., стр. 3.

165 В.К.Милованов. Выступление на дискуссии по генетике и селекции. Цитиров. по: "Сове щание по генетике и селекции. Спорные вопросы генетики и селекции (общий обзор сове- щания)". Журнал "Под знаменем марксизма", 1939, ¦11, стр. 89 и 92.

166 Б.А.Келлер. Выступление на совещании по генетике и селекции. Там же, стр. 92.

167 Там же, стр. 90-91. В это же время его брат, М.М.Завадовский, также выступивший на совещании, твердо защищал генетику и сказал:

"Правда фактов все-таки за той наукой, которая носит название генетики. Правда методов за той наукой, которая носит название генетики". (Там же, стр. 89).

Комментировавший от лица редколлегии этого журнала материалы дискуссии В.Колбановский сделал характерное замечание относительно выступления М.М.Завадовского:

"М.М.Завадовский не обнаруживает желания заняться самокритикой и даже не пытается объяснить, из-за чего возникли и длятся так долго споры среди генетиков". (Там же, стр. 89).

168 Там же, стр. 95.

169 Там же, стр. 93.

170 Там же.

171 Там же, стр. 94.

172 Там же.

173 Цитировано по сборнику "Репрессированная наука", вып. II , СПБ, изд. "Наука", 1994, стр. 55.

174 См. сборник "Совещание по генетике и селекции", см. прим. (165), стр. 131.

175 Там же, стр. 139-140.

176 Там же, стр. 147.

177 Там же, стр. 159.

178 Т. Д. Лысенко. Выступление на дискуссии по генетике и селекции, созванной редакцией журнала "Под знаменем марксизма" 7 октября 1939 г. (цитиров. по тексту выступления, опубликованного под названием "Настоящая генетика -- это мичуринское учение" в книге "Агробиология", 6 изд., М., 1952, Сельхозгиз, стр. 282).

179 Там же, стр. 274.

180 И.В.Мичурин. Итоги его деятельности в области гибридизации плодовых. Предисловие Н.И.Вавилова, под ред. В.В.Пашкевича, М., Изд-во "Новая деревня", 1924.

180а Марк Поповский. Спор давний, но не забытый. Журнал "Знание -- сила",¦4, 1965, стр. 16- 18.

181 См. прим. (178). Лысенко, кроме того, сказал:

"Насколько я на слух мог уловить, поданное Вавиловым в президиум заявление, разъясняющее его выступление, гласит, что будучи директором института, входящего в систему Академии сельскохозяйственных наук, акад. Н.И.Вавилов не будет подчиняться руководству Академии. Как это можно понять? Руководство Академии должно отвечать за академические институты, а директор одного из наиболее крупных институтов -- Всесоюзного института растениеводства заявляет, что он не будет подчиняться руководству. Неужели таким заявлениям нужно верить всерьез?" (Там же, стр. 280).

182 М.Митин. За передовую советскую генетическую науку. Газета "Правда", 7 декабря 1939 г., ¦337 (8022), стр. 3. См. также перепечатку этой статьи в сборнике его статей "За материа- листическую биологическую науку", в которой наиболее грубые места из его выступлений изъяты, Изд. АН СССР, М.-Л., 1949, стр. 12-13. См. также.

М. Б. Митин. Вступительное слово на совещании по генетике и селекции. Журнал ЦК ВКП(б) "Под знаменем марксизма", 1939, ¦11, стр. 86.

183 Там же.

184 См. сборник" Против механистического материализма и меньшевиствующего идеализма", М., 1931.

184а Т.Д.Лысенко, И.И.Презент. О "логиях", "агогиях" и действительной науке. О статье Се- ребровского "Гибридизация животных и наука". Газета "Правда", 26 апреля 1936 г., ¦170.

185 См. ссылку /182/.

186 Там же.

187 П.Ф. Юдин. Выступление на дискуссии по генетике и селекции. Журнал "Под знаменем марксизма", 1939, ¦11, стр. 99.

188 Там же, стр. 125.

189 Выступление Г.Н.Шлыкова, там же, стр. 95. Г.Н.Шлыков, в частности, сказал:

"... в Институте, руководимом Вавиловым, царила до недавнего времени атмосфера полного подчинения всех сотрудников идейной концепции директора Института. Всякому несогласному со взглядами Вавилова в Институте приходилось туго. В Институте полное отсутствие научной самокритики" (стр. 95).

190 Там же, стр. 96. Комментатор писал:

"От крупного ученого Вавилова... совещание ожидало глубокого критического анализа существа спорных вопросов, характеристики создавшегося положения и, наконец, решительной самокритики. К сожалению, ни того, ни другого, ни третьего тов. Вавилов в своем выступлении не дал. Речь его была проникнута пиэтэтом перед зарубежной наукой и нескрываемым высокомерием по адресу отечественных новаторов науки".

191 Там же, стр. 96.

192 Там же, стр. 98.

193 Н. И. Ермолаева. Расщепление гороха при посеве и скрещивании его в разные сроки. Журнал "Яровизация", 1938, ¦1-2 (16-17), стр. 127-134.

194 Личное сообщение Д.В.Лебедева, 1987 г.

195А.Н. Колмогоров. Об одном новом подтверждении законов Менделя. Журнал "Доклады АН СССР", 1940, т. 27, ¦1, стр. 38-42.

196 Э. Кольман. Возможно ли статистико-математически доказать или опровергнуть менде- лизм? Там же, 1940, т. 27, ¦9, стр. 836-840.

197 Академик Т.Д. Лысенко. По поводу статьи академика А.Н.Колмогорова. Там же, 1940, т. 27, ¦9, стр. 834-835.

198 См. прим. (196), стр. 837.

199 Там же,

200 См. прим. (197), стр. 834.

201 Там же, стр. 835.

202 Запись рассказа Е.С.Якушевского сделана Д.В.Лебедевым и пересказана мне летом 1987 года.

203 Д.В.Лебедев, Э.И.Колчинский Последняя встреча Н.И.Вавилова с И.В.Сталиным (Интер- вью с Е.С.Якушевским), В сб. "Репрессированная наука", Вып. II, Изд. "Наука", СПБ, 1894, стр. 243-251.

204 Н.И.Вавилов. О состоянии научно-исследовательской работы и о повышении квалификации научных кадров. Доклад на выездном заседании Ленинградского областного бюро Секции научных работников профсоюза вузов и научно-исследовательских учреждений во Всесоюзном институте растениеводства 15 марта 1939 года). В журнале "Сельскохозяйственная биология -- Серия Биология Растений", ¦5, 1998, стр. 87--110. Цитата взята со стр. 90.

205 Письмо Н.И.Вавилова К.И.Пангало (1939). Опубликовано в сб. "Из истории биологии",

сб. 2, М., Изд. "Наука", 1970, стр. 189. В то время К.И.Пангало работал научным сотрудни- ком Ботанического сада в г.Балхаш Карагандинской области.

206 См., например, Т.Д. Лысенко. Мичуринское учение на Всесоюзной сельскохозяйствен- ной выставке. Журнал "Вестник сельскохозяйственной науки", 1940, сер. плодово-ягодные культуры, вып. 1, стр. 3-11.

207 См. прим. (204), стр. 99.

208 Там же.

209 ЦА ФСБ России, "Р-2311, т. 8, л. 152-17; см. также прим. (71), стр. 186.

210 Там же.

211 Цитировано по магнитофонной записи, сделанной мной во время данного заседания.

212 Цитиров. по имеющейся у меня копии оригинала (отпуску) письма Н.И.Вавилова, Кожухо- ва и Хаджинова.

213 К.О.Россиянов. Сталин как редактор Лысенко, Журнал "Вопросы философии", 1993, ¦2, стр. 56-69. Россиянов приводит данные об архиве, где хранится текст выступления Вавилова -- Архив АН, ф. 2, оп. 4, д. 43, и д. 47.

214 Н.И.Вавилов. Критический обзор современного состояния генетической теории селекции растений и животных. В кн. Академик Н.И.Вавилов. Избранные труды, т. 5, Изд. "Наука",

М. -- Л., 1965, стр. 406-428.

215 См. прим. (211). Или Вавилов, или выступавший на заседании, посвященном его памяти, изменили строки из стихотворения Вл. Соловьева. В оригинале: "На небесах горят паникадила, в могилах -- тьма".

216 Цитиров. по тексту воспоминаний академика ВАСХНИЛ И.Е.Глущенко.

217 Там же.

218 Там же.