Глава 5 День IL (56)

(57, 58)

Я просыпаюсь, день заливает румянцем восток. Ночь, прекрасная ночь в отдаленных глубинах времени, осталась позади. В каком дальнем пространстве я был? Что мне снилось? Белая лошадь? Мне кажется, я видел белую лошадь на восточном небе над солнцем. Она разговаривала со мной. Что она сказала? Она сказала: «Приветствую того, кто во мраке, ибо над ним день». Было четыре белых лошади, все с золотыми крыльями. Они везли колесницу солнца, которой управлял Гелиос с огненной гривой. (59) Я стоял внизу в ущелье, изумленный и испуганный. Тысяча черных змей быстро заползла в свои норы. Гелиос восходил, поднимаясь к широким дорогам неба. Я стал на колени, с мольбой поднял руки и воскликнул: «Дай нам свет, златокудрый, сплетенный, распятый и воскресший; дай нам свой свет, свет!» От этого крика я и проснулся. Разве Аммоний не сказал вчера вечером: «Не забудь утром помолиться, когда взойдет солнце». Я подумал, что, возможно, он тайно поклоняется солнцу.

Снаружи воспрянул свежий утренний ветер. Вниз по скалам тонкими струйками течет желтый песок. Небо заливается красным, и я вижу, как на небосводе загораются первые лучи. Повсюду торжественная тишина и одиночество. На камне лежит большая ящерица и ждет солнца. Я стою, как завороженный, и усердно вспоминаю вчерашний день, особенно слова Аммония. Но что он сказал? Что последовательность слов имеет много значений, и что Иоанн привел AOrOE к человеку. Но это звучит не совсем по-христиански. Может, он гностик? (60) Нет, это кажется невозможным, поскольку они и вправду были наихудшими из всех словопоклонников, как их назвал бы Аммоний.

Солнце — что наполняет меня таким внутренним восторгом? Мне нужно не забыть об утренней молитве, но куда подевалась моя утренняя молитва? Милое солнце, у меня нет молитвы, поскольку я не знаю, как обращаться к тебе. Я уже помолился солнцу? Но Аммоний имел в виду, что я должен на рассвете помолиться Богу. Может, он не знает, что у нас больше нет молитв. Откуда ему знать о нашем оскудении и наготе? Что произошло с нашими молитвами? Мне не хватает их здесь. Это все точно пустыня. Кажется, что здесь должны быть молитвы. Так ли плоха эта пустыня? Думаю, не хуже наших городов. Тогда почему мы там не молимся? Я смотрю на солнце, как будто оно может что-то с этим сделать. Увы — никто не может избежать вековых снов человеческого рода.

Что мне делать все это утро? Я не представляю, как Аммоний смог так выдержать, хотя бы год. Я возвращаюсь и иду дальше, к пересохшему руслу реки, и, в конце концов, сажусь на валун. Передо мной — несколько пожелтевших растений. Вон там ползет маленький черный жук, катя перед собой шарик, — скарабей. (61) Дорогое маленькое животное, ты трудишься, чтоб проживать свой красивый миф? Как сосредоточенно и усердно он работает! Если бы ты понимал, что сейчас ты проживаешь древний миф, ты бы, возможно, отказался от своих фантазий, как мы, люди, бросили играть в мифологию.

Нереальность вызывает у меня тошноту. Мои слова звучат очень странно в этом месте, и добрый Аммоний наверняка бы не согласился с ними. Что я, собственно говоря, здесь делаю? Нет, я не хочу заранее осуждать его, так как я еще до конца не понял, что он имеет в виду. Нужно его выслушать — он имеет на это право. Кстати, вчера я думал по-другому. Я даже был очень благодарен ему за то, что он хотел научить меня. Но теперь я снова критичен и высокомерен, и могу ничего не выучить. Его идеи совсем не плохи; они даже хороши. Я не знаю, почему мне всегда хочется опустить человека. Милый жук, ты куда делся? Эти маленькие создания верны своему, в отличие о нас — не сомневаются, не меняют намерений, не колеблются. От того ли это, что они проживают свой миф?

Славный скарабей, отец мой, я почитаю тебя, да будет благословен твой труд — во веки веков — Аминь.

Что за чушь я несу? Я молюсь животному — наверно, это из-за пустыни. Она определенно требует молитв.

Как здесь красиво! Красноватый оттенок камней изумителен; они отражают сияние сотни тысяч минувших солнц — эти мелкие песчинки скатились в легендарные первобытные океаны, над ними плавали невиданные раньше первобытные чудовища. Где был ты, человек, в те дни? На этом горячем песке лежат твои первобытные животные — прародители, как дети, прижимающиеся к матери.

Камень, матерь, я люблю тебя, я прижимаюсь к твоему горячему телу, твой поздний ребенок. Будь благословенна, древняя мать. Тебе мое сердце, и сила, и слава — Аминь

Что я говорю? Это все пустыня… Каким живым мне все здесь кажется! Это страшное место. Эти камни — камни ли они? Кажется, будто бы они специально здесь собраны. Выстроились, как войсковой транспорт. Подобрались по размеру, большие отдельно, мелкие рядами лежат перед крупными. Здесь камни образуют государства.

Я сплю или бодрствую? Жарко — солнце уже высоко — как быстро летит время! Действительно, утро почти закончилось, — и каким необычным оно было! Это от солнца или от этих живых камней так жужжит в голове?

Я иду в долину и вскоре захожу к хижину отшельника. Он сидит на своей циновке, погруженный в глубокие размышления.

Я: «Отец, я здесь.»

А: «Как ты провел свое утро?»

Я: «Я удивился, когда ты вчера сказал мне, что время проходит быстро. Я больше не буду об этом спрашивать, и это больше меня не удивляет. Я много узнал. Но достаточно лишь для того, чтобы сделать тебя еще большей загадкой. Сколько всего ты проживаешь в пустыне, необычайный человек! Даже камни должны разговаривать с тобой».

А: «Я рад, что ты выучил нечто из жизни отшельника. Это облегчит нашу трудную задачу. Я не хочу вторгаться в твои тайны, но я чувствую, что ты пришел из странного мира, который не имеет никакого отношения к моему.»

Я: «Ты верно говоришь. Я здесь чужестранец, более нездешний, чем кто-либо, кого ты видел. Даже человек из самых далеких берегов Британии ближе к тебе, чем я. Здесь имей терпение, учитель, и позволь мне испить из источника твоей мудрости. Хоть нас окружает иссохшая пустыня, здесь течет невидимый ручей живой воды»

А: «Ты помолился?»

Я: «Учитель, прости меня: я пытался, но не нашел слов молитвы. Зато мне приснилось, что я молился восходящему солнцу»

А: «Не волнуйся из-за этого. Если ты находишь одно слово, значит, твоя душа нашла невыразимые слова, чтоб поклониться рассвету»

Я: «Но это была молитва язычника, обращенная к Гелиосу»

А: «Пусть пока тебе будет этого достаточно»

Я: «Но учитель, я не только солнцу во сне молился, но также скарабею на земле, пребывая в беспамятстве»

А: «Ничему не удивляйся, и ни в коем случае не осуждай себя и не сожалей. Давай работать. У тебя есть вопросы по поводу вчерашнего разговора?»

Я: «Вчера я перебил тебя, когда ты говорил о Фило. Ты хотел объяснить свою идею о различных значениях отдельных последовательностей слов»

А: «Что ж, тогда я продолжу описание того, как я высвободился из плена словесных веретен. Однажды ко мне пришел старик; этот человек, к которому я привязан с детства, заговорил со мной:

«О, Аммоний, у тебя все хорошо?»

«Конечно, — ответил я, — как видишь, я выучился и очень преуспеваю». Он: «Я имею в виду, счастлив ли ты, и жив ли ты по-настоящему?» Я рассмеялся: «Как видишь, все хорошо.» Старик ответил: «Я видел, как ты читал лекции. Кажется, ты обеспокоен мнением своих слушателей. Ты вплетал остроумные шутки в свою лекцию, чтоб нравится слушателям. Ты был непоседлив и поспешен, как будто должен успеть расхватать все знание.»

Сперва эти слова сперва показались мне смешными, однако они впечатлили меня, и я почувствовал доверие к старику — он был прав.

Тогда он сказал: «Дорогой Аммоний, у меня для тебя радостные новости: Бог стал плотью в своем сыне и привел нас к спасению.» «Что ты говоришь, — ответил я, — ты, наверно, имеешь в виду Осириса (62), который должен появиться в смертном теле?»

«Нет, — ответил он, — этот человек жил в Иудее и был рожден от девы»

Я засмеялся и ответил: «Я уже знаю об этом; торговец-иудей принес вести от нашей девы-царицы в Иудею, чей лик изображен на стенах одного из наших храмов, и рассказал это как сказку»

«Нет, — настаивал старик, — он был Сын Бога»

«Тогда ты говоришь о Горе (63), сыне Осириса, так?» — ответил я.

«Нет, это не был Гор, а настоящий человек, и его распяли на кресте»

«О, так тогда это, должно быть, Сет, о чьем наказании часто рассказывали наши старожилы»

Но старик продолжал стоять на своем: «Он умер и воскрес на третий день»

«Ну, тогда это Осирис», — нетерпеливо ответил я.

«Да нет же, — воскликнул он, — его зовут Иисус — помазанник»

«Это вздор, дорогой старик, — сказал я ему и указал на дверь. Но словно эхо от далеких скал, его слова вернулись ко мне: человек и Божий Сын. Это показалось мне важным, и именно эта фраза была тем, что привело меня к христианству.

Я: «А ты не думаешь, что Христианство могло в корне быть преобразованием твоих египетских учений?»

А: «Если сказать, что наши старые учения были менее точными выражениями христианства, тогда, пожалуй, я с тобой соглашусь»

Я: «Да, но допускаешь ли ты тогда, что история религий направлена на конечную цель?»

А: «Однажды мой отец купил на рынке черного раба из края, где вытекает Нил. Он прибыл из страны, в которой не слышали ни об Осирисе, ни об остальных Богах; он рассказал мне о многих вещах более простым языком, и это было то же самое, что мы верили об Осирисе и других Богах. Я понял, что те необразованные чернокожие, не сознавая того, уже владели большинством того, что религии грамотных народов развили в завершенные доктрины. Те, кто способны читать правильно на этом языке, могли таким образом узнать в нем не только доктрину языческих верований, но также доктрину Иисуса. И это то, чем я сейчас занимаюсь. Я читаю проповеди и ищу их значения, которые еще придут.

Мы знаем их таковыми, какими они лежит перед нами, но не их скрытый смысл, направленный в будущее. Ошибочно полагать, что религии в своей глубочайшей сущности различаются. Собственно, это всегда одна и та же религия. Любая последующая религия — суть смысл предыдущей.»

Я: «Ты нашел значения, которые должны прийти?»

А: «Нет, пока нет; это очень сложно, но, надеюсь, у меня получится. Порой мне кажется, что я нуждаюсь в толчке со стороны других, но я осознаю, что это соблазны Сатаны»

Я: «А ты не думаешь, что тебе это удалось бы, если бы ты находился ближе к людям?»

А: «Возможно, ты прав»

Вдруг он смотрит на меня, как будто с недоверчивостью и подозрением. «Но, — продолжает он, — я люблю пустыню, понимаешь? Эту золотую, солнечную пустыню. Здесь ты каждый день один и можешь видеть лик солнца, можешь видеть восхитительного Гелиоса — нет, это языческое — что со мной? Я ошибся — ты Сатана — я узнал тебя — прочь, супостат!»

Он подскакивает в ярости и хочет броситься на меня. Но я далеко — я в двадцатом веке. (64)

[2] [HI 26] Спящий в кургане тысячелетий видит чудесный сон. Он видит древний первобытный сон. Ему снится восход солнца. Если вы спите этим сном и видите этот сон во времени этого мира, вы будете знать, что солнце также взойдет в это время. Пока вы еще в темноте, но день уже над нами. Постигший тьму в себе близок к свету. Спускающийся во мрак достигает лестницы златогривого Гелиоса, созидающего свет. Его колесница, запряженная четырьмя белыми лошадями, поднимается наверх, он не несет креста на спине, и его бок не ранен, он невредим и его голова сияет пламенем. Это лик не глумления, а великолепия и безусловной силы. Я не знаю, что я говорю, я говорю во сне. Поддержите меня, я шатаюсь, пьяный от огня. Я пил огонь этой ночью, спускаясь вниз сквозь столетия и погружаясь на дно, в солнце. И я встал пьяный от солнца, с пылающим лицом, и голова моя в пламени.

Дай мне свою руку, человеческую руку, чтоб придержать меня у земли, ибо вертящиеся жилы огня выхватывает меня, и восторженное стремление срывает меня к зениту.

Уж скоро рассветет день, настоящий день, день этого мира. А я все стою, притаившись, в земляном ущелье, глубоко внизу, одиноко, в темных тенях долины. Это тень и тяжесть земли. Как мне помолиться солнцу, что сходит над пустыней? Зачем мне молиться ему? Я пью солнце внутри себя, так зачем мне ему молиться? Но пустыня, пустыня во мне просит молитв, она хочет довольствоваться всем, что в ней есть живого. Мне хочется молить Бога за нее, за солнце или что-либо еще вечное.

Я молю, потому что я пуст и нищ. В дни этого мира я забыл, что пил солнце, и что я пьян от его живого света и опаляющей силы. Но я ступил в земные тени и увидел, что я наг и мне нечем прикрыть свою наготу. Вы коснетесь земли не раньше, чем закончится ваша внутренняя жизнь; она убегает от вас в окружающие вещи. И чудесная жизнь восстает в вещах. То, что вы считали неживым и неодушевленным, открывает тайную жизнь и безмолвное, непоколебимое намерение. Вы оказались беспомощным в суматохе, где все проходит своим странным путем, около вас, над вами, под вами и сквозь вас; даже камни разговаривают с вами, и магические нити прядутся от вас к вещам и от вещей к вам. Дальнее и ближнее работает в вас, а вы темным образом работаете над ближним и дальним. И вы всегда беспомощны и молитесь.

Но присмотревшись, вы увидите то, чего никогда не видели — вещи живут своей жизнью, и живут они от вас: реки несут вашу жизнь в долину, камни падают друг на друга с вашей силой, растения и животные растут благодаря вам и также они — причина вашей смерти. Листик, танцующий на ветру, танцует с вами; иррациональное животное угадывает ваши мысли и олицетворяет вас. Вся земля всасывает свою жизнь из вас, и все вас снова отражает.

Ничего не происходит без вашего тайного участия; ибо все расположилось вокруг вас и исполняет ваше сокровенное. Ничто в вас не спрячется от вещей, неважно, насколько оно отдаленное, заветное или скрытное. Оно неотъемлемо от вещей. Ваш пес отнимает вас у вашего отца, который давно ушел, и смотрит на вас, как будто это был он. Корова на луге постигла внутренним чутьем вашу мать, и очаровывает вас полнейшим спокойствием и беспечностью. Звезды нашептывают ваши самые глубокие тайны, и ласковые земные долины берегут вас в материнском лоне.

Как заблудший ребенок, вы жалостно стоите среди могущественных, что держат нити вашей жизни. Вы зовете на помощь и присоединяетесь к первому человеку, который проходит на вашем пути. Возможно, он может дать совет, возможно, у него есть мысли, которых нет у вас, но все его вещи высосаны из вас.

Я знаю, вы хотели бы услышать вести о том, чьи вещи не были живыми, но кто жил и достиг совершенства. Ибо вы — сын земли, впитанный кормящей землей, что не может ничего высосать из себя, только из солнца. Поэтому вы бы хотели услышать вести о сыне солнца, что светит и не впитывает. Вы бы хотели услышать о сыне Бога, который сиял и отдавал, кто даровал жизнь, и кому жизнь была еще раз рождена, как земля порождает солнце, зелень и благолепных детей.

Вы бы хотели узнать о нем, лучезарном спасителе, который, будучи сыном солнца, разорвал сети земли, распутал магические нити и освободил невольных, кто был себе хозяином и ничьим слугой, кто никого не истощал, и чьи сокровища никем не были исчерпаны.

Вы бы хотели услышать о нем, не омраченном земной тенью, но осветившем землю, кто видел мысли всех, и чьи мысли остались неразгаданными, кто содержал значения всех вещей, и чье значение не могло объяснить ничто.

Отшельник убежал из мира; он закрыл глаза, заткнул уши и похоронил себя в пещере внутри себя, но это было бессмысленно. Пустыня истощила его, камни высказали его мысли, пещера отразила эхом его чувства, и он сам стал пустыней, камнем, пещерой. И все это было пустота и пустыня, потому что он не светил и оставался сыном земли, высосавшим из книги все до капли, и кого до капли высосала пустыня. Он был желанием, но не великолепием, всецело землей, но не солнцем. Поэтому в пустыне он был умным святым, который знал, что иначе он был бы таким же, как и другие сыны земли. Если бы он был пьян от себя, он выпил бы огонь.

Отшельник пришел в пустыню, чтоб найти себя. Но он не захотел этого, скорее многозначности святого писания. Вы можете впитать безмерность малого и большого в себя, но вы будете становиться все более пустым, так как безмерная наполненность и безмерная пустота суть одно и то же. (66)

Он хотел найти то, в чем нуждался во внешнем мире. Но многократное значение можно найти только в себе, не в вещах, так как многообразие значений не является чем-то таким, что дается одновременно, значения приходят последовательно. Смыслы, которые приходят на смену друг другу, лежат не в вещах, а в вас, претерпевающих столько изменений, и в такой степени, в какой вы участвуете в жизни. Вещи тоже меняются, но если не меняетесь вы, то это проходит незаметным. Но если вы меняетесь, то и содержание мира тоже. Многосторонний смысл вещей становится вашим многосторонним смыслом. Бесполезно постигать его в вещах. И это, возможно, объясняет, почему отшельник ушел в пустыню и постигал вещи, но не себя.

И поэтому с ним случилось то же самое, что и с любым жаждущим пустынником: к нему пришел дьявол со льстивыми речами и ясными рассуждениями, зная верное слово и подходящий момент. Он его искусил его же желанием. И я должен был появиться перед ним, как дьявол, как только принял темноту в себе. Я вкусил земли, испил солнца, и я стал зеленеющим деревом, произрастающим поодаль. (67)

56 В Исправленном Черновике: (Отшельник). День Второй. Утро. (с. 219)

57 В «Философском Древе» (1945) Юнг отметил: «Человек, пустивший корни как вниз, так и вверх, является чем-то на подобие пряморастущего и перевернутого дерева. Цель — не высшие точки, а центр» (CW 13, 333). Также он высказывался по поводу «Перевернутого дерева».

58 1 января 1924 г.

59 В греческой мифологии Гелиос был сыном Солнца, и он пересекал небо на колеснице, запряженной четверкой лошадей.

60 В этот период Юнг занимался изучением гностических текстов, где он нашел исторические параллели к своим работам. См. Альфред Киби Поиск своих корней. Смысл познания. Герметика и алхимия для Г.Юнга и Мари-Луизы фон Франц (Берн, Петер Ланг, 1999).

61 В работе Синхрония и Принцип непричинной связи (1952) Юнг писал: «Скарабей — это классический символ возрождения. Согласно описаниям древней египетской книги Ам-Дуат мертвый Бог-солнце превращается на десятой остановке в Кепри, скарабея, и поднимает ладью до двенадцатой остановки, и молодое солнце восходит на утреннем небе» (CW 8, § 843)

62 Осирис был египетским богом жизни, смерти и плодородия. Сет был богом пустыни. Сет убил своего брата Осириса и разрубил его на части. Жена Осириса, Изида, отыскала его тело, и позже он был воскрешен. Юнг говорит об Осирисе и Сете в Трансформациях и Символах Либидо (1912) (CW 12, § 3$8f). Гор, сын Осириса, был египетским богом неба. Он боролся против Сета.

63 Дальше в Исправленном Черновике: «и я себе ненастоящий, как во сне» (с.228). Христианские отшельники были постоянно на стороже появления Сатаны. Известным примером искушений дьявола была жизнь Афанасия Святого Антония. В 1921 г. Юнг упоминал, что Святой Антоний предостерегал своих монахов, «как искусно перевоплощается дьявол, чтобы привести праведных к падению. Разумеется, Дьявол — это голос одного из проявлений бессознательного отшельника, что встает вопреки насильственному подавлению его природы» (Психологические типы,CW 6, § 82). Жизнь и учения Святого Антония были детально разработаны Флобером в его Испытаниях Святого Антония, работе, с которой Юнг был хорошо знаком (Психология и Алхимия, CW 12, § 59).

64 Инверсия Аристотелевского определения человека как «рационального

животного».

65 См. Юнговское описание Плеромы, с.34/ внизу.

67 Дальше в Черновике и Исправленном Черновике: «Но я увидел одиночество и

его красоту, я постиг жизнь неодушевленного и значение бессмысленного. Я

также понял эту сторону своей многогранности. Поэтому мое дерево росло в

одиночестве и тишине, питаясь от земли, проникая глубоко в нее корнями, и

выпивая солнце тянущимися вверх ветками. Одинокий (чужой) гость вошел в

мою душу. Но зеленеющая жизнь нахлынула на меня. (Поэтому я странствовал,

следуя природе воды.) (с. 235)